Лучше бы Вам промолчать, Александр! Лучше бы промолчать! Если бы Вы промолчали на этом злосчастном обсуждении, я бы написала Вам совсем другое письмо. И тогда в мире еще одним сотворенным неправедным кумиром стало бы больше. Я бы, как и все остальные зрители в студии, растекалась сладким сиропом восхищения Вашим фильмом. Я бы нашла точные и абсолютно искренние слова, потому что Ваш фильм перевернул мне душу.
Как бы это попонятней объяснить: в какой-то момент я вдруг поняла, что Ваша героиня - эта немолодая японка с тихим прозрачным голосом, словно выпавшая из бестолковой суеты, одержимой гонки за призрачным успехом – она и есть такой человек, каким его замыслил Бог. И еще я поняла, что все мы, погрязшие в нечистой гонке, страшно далеки от нее, а значит, и от человека, каким его замыслил Бог. Вы, Александр, заставили меня это прочувствовать. Ее тихий голос, ее неспешные движения, ее слова о любви к дочери-калеке – все это так ошеломляюще отличалось от нашей ежедневной мышиной возни, которую мы называем жизнью по ошибке или по незнанию, а может, потому что утратили представление о том, что такое жизнь и что такое человек.
Сцену, где героиня и ее дочь обнимаются на лестнице, нежно гладят друг друга и снова обнимаются, я смотрела, обуреваемая противоречивыми чувствами. Иногда я даже закрывала глаза, потому что боялась, что сердце не выдержит. Я и завидовала этой, как мне казалось, настоящей жизни, и стыдилась этой зависти, стыдилась нашей повальной жесткости и грубости, нашей меркантильности.
Вот – люди! Настоящие люди, которых не сломили испытания. Так я думала.
Эта несчастная калека с уродливым лицом, много лет назад онемевшая от предательства отца. Эта удивительная женщина – ее мать – которая пережила страшную трагедию. Она очень любила мужа, а когда узнала о его измене, о том, что у него другая женщина и он собирается к ней уйти, сошла с ума. Муж не ушел к другой, а остался с больной женой, с дочерью, которая от переживаний онемела и перестала расти. Он ухаживал за женой, лечил ее и вылечил. Жена выздоровела, семья не распалась. Правда, сам муж заболел, и теперь уже жена преданно ухаживала за ним и похоронила его, когда он умер. И вот они остались вдвоем: мать и больная дочь. В тихом доме на берегу океана. Две страдающие женщины, нежно любящие друг друга. И фильм-то свой Вы, Александр, назвали «Дольче», что значит – нежное.
Я смотрела на прекрасное даже в старости лицо главной героини, восхищалась ею и думала, что главное и самое дорогое в жизни - нежность и искренность, которыми пронизаны ее жизнь, ее дом. И улыбка на постаревшем лице дочери-инвалида тоже говорила о нежности, о чистоте, об искренности чувств. Финальный кадр – улыбающееся лицо героини и светлые звонкие, пляшущие капли дождя, длился бесконечно долго, я любовалась им, как прекрасным полотном художника. И мне не хотелось, чтобы фильм заканчивался.
Я понимала, что после этого фильма уже не смогу жить так, как жила. Просто не смогу, и мне придется что-то менять в своей жизни, чтобы хоть немного, хоть чуть-чуть приблизиться к этому ощущению чистоты и нежности, ЧЕЛОВЕЧНОСТИ, которые я пережила, пока смотрела фильм. Чистоты! И нежности! Я еще не знала, что буду делать, но была бесконечно благодарна Вам за эту перемену во мне. Иногда человеку необходим такой взгляд со стороны, чтобы понять, что-то очень важное. В себе понять.
Меня смутило только одно: Ваши глаза. Ваши глаза, когда Вы слушали похвалы в адрес фильма, в свой адрес. Обостренным чутьем я уловила некую фальшь, но отнесла ее за счет Вашей скромности. Действительно, выслушивать комплименты –это надо уметь. Вы сняли гениальный фильм. Я так думала. По-настоящему гениальный. Но слушать слова о своей гениальности Вам , должно быть, не очень ловко, как любому совестливому человеку.
А Вам и в самом деле было неловко, только совсем по иной причине. Вы-то ВСЁ ЗНАЛИ. Знали то, чего не знали мы, зрители. И Вы решили приобщить нас к этой тайне? А зачем? Вот скажите мне, зачем? Зачем Вы своими руками разрушили то нежное, светлое, что увидели и почувствовали зрители в Вашем фильме. Неужели Вы испугались? И если да, то чего Вы испугались, Александр? Что зритель станет чуть чище, чуть человечнее после знакомства с Вашей героиней? Она была божественно прекрасна. Как ангел. Но Вы-то знали, что сняли фильм не об ангеле, а о монстре.
Не сходила она с ума от великой любви. Она талантливо разыграла сумасшедствие. Только дочь поняла, что мать притворяется: как все дети, она почувствовала фальшь. И онемела от такой изощренной материнской лжи. Муж, как человек совестливый, не смог уйти. Он чувствовал свою вину, он все силы положил, чтобы жена поправилась. А когда он тяжело заболел сам, отпала необходимость притворяться сумасшедшей, куда бы он делся больной? И жена «выздоровела». Муж вскоре умер. Кстати, он был довольно известным в Японии писателем. А жена осталась жить с дочерью-инвалидом. Хладнокровно и расчетливо она погубила двух самых близких ей людей: мужа и дочь. Предчувствуя скорую смерть, и видимо, испытывая муки совести, она согласилась сняться в Вашем фильме. Но ни словом не обмолвилась в своем монологе о своей вине. Она говорила о любви к матери, к отцу, к дочери. И ни слова о том, что погубила их.
Вы, Александр, объяснили зрителям, что это было ее покаяние. Вряд ли. Это была такая же расчетливая, хладнокровная игра. Ложь. Но уже для зрителей. И мы все, все, кто смотрел этот фильм, и еще не слышал Вашего объяснения, купились на эту ложь. Помните, как в студии после Вашего признания раздался голос: "Давайте обсуждать снова!" Но время вышло, и обсуждать никто ничего не стал. А жаль. Подозреваю, Вы бы услышали совсем другие слова.
И теперь я думаю: но ведь Вы, Александр, Вы –то знали, что снимаете фильм о монстре. Вас привлекает зло? Я могу это понять. Но почему Вы любуетесь злом? Почему Вы обожествили свою героиню? Вы – режиссер! Художник! Вот этого я ни понять, ни принять не могу. Не может и не должен художник, тем более такой талантливый, как Вы, стирать грань между добром и злом. Вы это сделали.
Зачем?
Кадр из документального фильма "Дольче"