Осень, я любила тебя…
Всё было в импрессионистической дымке: бирюзовые стены расплывались в глазах, бело-серые одеяла, жесткие, неуклюже выкрашенные железные быльца кроватей в коридоре, по обе стороны от палат, и абрикосовый халатик возле одной.
Я ее сразу приметила, но увидев за столом медсестер, решила спросить.
- А где здесь Коваль и Лащук?
- Я, я Коваль, - тихо ответила тонкая, как тростинка, темноволосая женщина, держась за быльце одной рукой, а второй помахала мне. Пока я шла к ней, мимо меня прокатили с едва слышимими охами послеоперационного больного, его выгрузили, и бросили прямо на кровать, установленную в коридоре. Этой женщине в абрикосовом халате тоже досталась именно такая кровать, коридорная.
- Это вам сделали операцию? – спросила я, и мой взгляд почему-то упал на недопитый стакан с кефиром.
- Да, позавчера, - ответила женщина и улыбнулась. А потом попробовала оторвать руку от быльца и пошатнулась.
- Меня к вам направил доктор, который вас оперировал. Мне он тоже сказал делать операцию, а я вот раздумываю, стоит ли. Как вы себя сейчас чувствуете?
- Ой, лучше, уже хожу понемногу. Соглашайтесь! Даже не раздумывайте.
И женщина начала свой рассказ о том, как ее долго лечили в разных клиниках разные врачи, а облегчение всё не приходило, и вот теперь, после операции, она не чувствует болей в ноге и спине, и почти не хромает. Она даже мне показала на спине заклеенный пластырем шрам. Не совсем жутко, но всё же…
Немного поговорив с ней, я направилась в первую палату. Женщина, лежавшая головой к входной двери, повернулась и сказала, что она Лащук. Ее кровать стояла прямо на проходе, рядом сидел лет шестнадцати сын. И они принялись вдвоем рассказывать мне, какое чудо с мамой сделала операция и как хорош доктор, которому можно смело довериться и лечь под нож. Я слушала, а сама была словно в бреду. Мне казалось, что я являюсь посетительницей своего дурного сна наяву.
Меня ужасало всё вокруг. Все и вся плыли, как в тумане, в моих очах. Люди, врачи, санитарки и эти бедные несчастные больные, которых будто партиями, бессильных и онаркозенных сваливали на сеточные кровати, в памперсах. Я отвернулась, жутковато… Отчего-то вдруг стала думать, как легко мне удалось проникнуть в спинальное отделение института нейрохирургии. Я, человек с улицы, зашла легко и свободно, и никто даже не поинтересовался, кто я и зачем здесь, только пальто попросили снять. А больные валились на кровати, плывя в состоянии дымки, я знаю это состояние – ты словно вата, легкий хлопковый комочек… я не забуду это ощущение, оно надолго впечаталось в мой мозг после анестезии в гинекологии, это было страшно. Тогда я так сильно ощутила, что я размером с насекомое, а весом с пушинку… и что я потеряла свое тело и никак не могу отыскать его…
Они охали, я закрыла глаза… санитарки двигали кроватями.
Не знаю, как я вновь оказалась возле кровати женщины в абрикосовом халате.
- Это кто здесь у нас?
Я вышла из забытья.
- Это… это, - она мне улыбнулась, как бы говоря - ну что, мол, соврать… – Это моя подружка.
Я улыбнулась ей в ответ.
- А почему вы, подружка, не приходили раньше? Где вы были в первый день, во второй, когда нужно было больной с постели помочь подняться? Почему никто к ней не приходил?
Я промолчала, а она мне снова улыбнулась, мол, уж извини, что на тебя, на невинную, накинулись, прости.
- Чтобы теперь постоянно приходили к своей подруге!
- Кто это? – спросила я, когда от нас удалился невысокого роста и явно не нашей национальности мужчина в белом халате.
- Это доктор, он мне перевязку делал… он хороший...
- А ваш муж, где он?
- А нет у меня мужа, двое детей, школьники еще.
Мне стало не по себе, ей стало не по себе. Молчанием высказала сочувствие, она молчание подхватила и ответила опущенной головой. Я еще раз глянула вокруг – больные, кровати; кто-то несет утку, медсестры за столом, шум, крик, как на вокзале.
- А как вы здесь, на коридоре, спите? Тут же с ума сойти можно!
- Да, нет, мне здесь нормально. Всё ж воздух свежий, а в палате разные больные, кричат, стонут, а доктор так и сказал, чтобы меня на коридор положили, что здесь лучше.
- Ага, понятно… спасибо, что поговорили со мной, так ясно всё стало… мне пора, а вы – выздоравливайте. Я погладила ее по руке, лежащей на быльце, и мой взгляд опять упал на стакан с кефиром.
***
Операцию я так и не сделала, хотя была готова почти. И дело не в пяти тысячах - резаться не хотелось. На самом деле в 80% случаев те, кто сделал ее однажды, вынуждены делать затем еще одну, затем другую, третью… зарплата для хирургов… а что делать, если резать будет не кого? Хирургов не будет, они вымрут просто как специалисты, да и практиковаться будет не на ком… а кто скажет рецепт от болезни? А кто скажет, как на ноги стать?.. чтобы не хромать… чтобы как все, ходить по земле… печально, но после тридцати, как бы молодо мы не выглядели, но глаза… они так много видят и так часто выдают… боль, пережитую боль.
«Я сама с детьми живу, мужа давно нет, сразу думала, где ж деньги-то такие на операцию взять, нашла… месяц дома побуду, сидеть же нельзя вообще, а потом отрабатывать к хозяину на рынок пойду… торгую я на латке…» - вспомнились мне слова женщины в абрикосовом халате. Тяжко…
Я сама… Вот и я сама приняла решение, но другое. Я захотела ходить без этой дыры в позвоночнике. Я не захотела впасть в отчаянье. Я хожу сейчас. Хожу, хожу, хожу, иду!!! О, счастье!
Да, грыжу не излечить, но подкорректировать можно, и благо, что я нашла таких людей, пришедших мне на помощь, в дни безденежья и безнадёжья. Одной из них была моя мама, которая по велению отца, выслала мне тысячу гривен на юмейхо-терапию. Вторым был - новорожденный племянничек, который дал мне сильную психо-эмоциональную разгрузку. А третьим – господин Евминов, который взял и подарил мне свою доску…
Мир не без добрых людей, такие дары дорогого стоят, то ценности души, берегу их.
***
Через год я уже ходила хорошо, и снова вернулась в журналистику. Тогда я и вспомнила о прошлогодней проблеме, и решила найти ту женщину, тростиночку в абрикосовом халате.
Она… она… сидела у окна, в кресле с большими колесами… а рядом на подоконнике стоял стакан кефира.
***
Я любила тебя, Осень, любила. Ты никогда не приносила мне столько грусти, никогда… Но в тот год твой сезон оказался с декадансными красками… я или ты, кто их выбирал? по чем я знаю…
Влажный асфальт, деревья без листвы и только красный глаз, сменяющий зеленый, семафорит напротив моего окна… и желтый, лист, от клена желтый лист, кривули в воздухе, черча, неспешно опускается на земь... Но все же, спасибо, Осень… я любила тебя!