В конце восьмидесятых, после окончания техникума, оказался я в одном селе Хвалынского района, куда вышестоящее начальство направило меня работать в должности председателя сельпо. Уклад жизни в селе удивительный — с городом несравнимый! Сельчане, как большая семья, в которой родня знает друг о друге всю подноготную. А я человек новый, поэтому объект для общения интересный. Этим первым и воспользовался житель соседней улицы - дядя Леша. Пожилой, но крепкий еще мужчина - обладатель крупного мясистого носа и громогласного голоса. Жена у дяди Леши недавно скоропостижно померла. Тошно ему одному в пустом доме, затосковал мужик.
Летними вечерами бывало выпьет стаканчик, оденет набекрень белую сетчатую шляпу, свободную рубаху с накладными карманами, и по-султански уляжется бочком на широкую скамейку в ожидании случайных собеседников. Знал, когда я обычно работы возвращаюсь, дождется и непременно окликнет: «Олёша, иди-ка сюда, что спрошу!». Для начала всегда спросит закурить, но курил понарошку - не взатяг. Подержит дым во рту и выпустит через нос, поясняя: дым глотать - дыхание портить! Сигарета ему только повод разговор завязать.
В один из вечер дядя Лёня не на шутку залиричил, видимо пробило его на сокровенное...
- Помру я наверное скоро, тезка, - неожиданно сказал он. Чую все, вагончик жизни покатился под уклончик. Шибко покатился. Жены не стало и... пустота-маета. Я ведь понял, как сильно Марусю любил, только когда ее похоронил. Вроде все есть: пенсия самая большая в селе, на здоровье не жалуюсь - живи не хочу! А будто и не живу, себя не чую...
- Знаешь, откуда у меня такая пенсия? - вновь перевел он тему. Я ведь орденоносец, орден Ленина имею... Да-а! Хотели сначала Героя Соцтруда дать, но язык меня подвел. Ты, уже наверное заметил, я ведь, как дурак - всегда ору, если что не по моему. Заметив мою искреннюю заинтересованность, дядя Леня окунулся в воспоминания.
- В уборочную работал я на комбайне. А урожай в то лето отменный был: немного проедешь — бункер полный! Пока погода хорошая, работали в уборочную от зари и до зари, себя не жалея. А тут приезжает председатель колхоза и кричит: «Алексей Иваныч, а ты ведь на областной рекорд идешь! Давай-ка, Лёша, еще поднажми!». Я из комбайна вылез, отвечаю, да куда еще жать, мать твою?! Я и так всю уборочную в кабине живу! Ты бы лучше своевременный вывоз зерна организовал, да ремонтников с запчастями прислал - встану скоро!
И веришь-нет, но за моим комбайном персональный грузовик закрепили и механика, чтобы ни минуты не простаивал. Даже жену прям на поле привозили, посвиданькаться... Все условия создали — это, чтобы только я от комбайна не отлучался. Уборка к финишу подходит, а тут звонок из райкома: оказалось, что я первый на всю область комбайнер. Больше меня никто зерна не намолотил.
Приятно, конечно, но что из этого? Вручат похвальную грамоту, которых у меня и так два чемодана! Надо дальше работать. На другой день, очередной круг на поле делаю, смотрю, а на краю поля кучка нарядно одетого народа. Рядом с председательским «УАЗиком», какие-то «Волги» нездешние. Мне с дороги руками машут, стой! Встал. Подбегает ко мне мужик с фотоаппаратом, просит попозировать на фоне комбайна, мол для газеты, а мне украдкой шепчет: там обкомовский секретарь сейчас с тобой говорить будет!
Подхожу, а тот важный такой, холеный, в костюме и при галстуке, раскраснелся, видимо принял на грудь за обеденным угощением... И говорит мне: - Молодец товарищ, хорошо потрудились! За ваш, так сказать трудовой подвиг, мы будем ходатайствовать о присвоении вам звания Героя Социалистического Труда. Вот только, надо было поусерднее работать и поменьше спать — в соседней области комбайнер еще больше результат показал!
Зря он это сказал. Я молодой-то горячий был, посмотрел, на его белые пухленькие ручки, с розовыми ноготками, рожу откормленную, ботиночки блестящие, на которых не пылинки... Вспомнил, как спал по четыре часа в сутки, и такая злость меня взяла!
- Да пошел ты на х...! - говорю. Ты, сам-то хоть помнишь, когда в последний раз физически трудился? Иди-ка сядь на комбайн, посиди со мной в жаре и пыли, хотя бы часок, а потом я на тебя посмотрю!
Тот аж пятнами пошел, зубами скрипнул, молча развернулся, и в «Волгу» свою поспешил. Свита за ним. Мне председатель кулак показал, шипит: «Дурак ты набитый, Лёшка — все испортил! Промолчать-то не мог?!». Машины запылили по дороге, а я опять в комбайн полез, дальше работать. Помню, долго успокоиться не мог... такие километровые матюги заворачивал! Характер у меня, зараза, шебутной, хорошо еще, что в лоб ему не заехал! А мог. Звезду Героя мне так и не дали, «наказали» орденом Ленина... Тоже неплохо! Пойдем покажу!
В доме у знатного комбайнера по деревенским меркам достаток и порядок: на старинном комоде новенький цветной телевизор, покрытый вязанной накидкой.
- Снохи приходят убираются, еду мне варят, только вот еда эта, в горло не лезет, все остается - прокомментировал он. Порывшись в ящике комоде, мой собеседник достал коробочку с орденом: - Видал такой хоть раз? То-то! На - полюбуйся!
А это, моя Маруся! - дядя Леня показал на черно-белый портрет молодой красивой женщины, и долго смотрел на него. Когда он обернулся, в глазах стояли слезы. - Обижал я ее своей ревностью! Бывало задержится где-нибудь, придет, а я ее проверяю, осмотры ей устраиваю - следы измены ищу. А она всю мою дурь терпела, и в шутку переводила, говорит: дурачок ты Лешка,гинеколог мой, все никак не угомонишься!
Так-то мы хорошо жили, детей нарожали-вырастили — теперь вон начальниками стали. А мне все время казалось, что всегда с Марусей вместе будем... Не думал я, что она первая уйдет. Может поэтому главные слова, нежность — все на потом откладывал! Сейчас оглянешься, а где она жизнь, когда прошла? Будто и не было, все в трудах-заботах, как один день пролетела.
Я ведь себя до сих пор, вот таким ощущаю, - дядя Лёша кивнул на свой портрет, висящий рядом с портретом его Маруси. С фотографии смотрел молодой брутальный мужчина, с волевым, дерзким взглядом. Такой вполне мог и секретаря обкома на три буквы послать, и с кистенем на большую дорогу выйти, и с гранатой под вражеский танк шагнуть.
Давай, помянем мою Марусю, тезка, - утвердительно попросил дядя Лёша, доставая из холодильника початую бутылку водки и тарелку с нарезанным салом. А вот смотри, какая гвардейская помидора уродилась — это еще Марусина, сама ее успела посадить... Хозяин дома острым ножом напластал большими кусками огромную, истекающую соком «Розовку». Сладкая, крупитчатая, будто сахаром кто посыпал! - нахваливая хлопотал дядя Лёша, явно радуясь гостю, скрасившего его одиночество.
Видимо по привычке, чтобы как-то оживить безмолвный дом, он щелкнул кнопкой телевизора. На экране появился первый и последний Президент СССР Михаил Горбачев. - Вот гад меченый, посадил всю страну на талоны, в обмен на гласность и перестройку! Видеть его не могу! - взвился дядя Леша. И выключил телевизор. Тогда еще никто не мог знать, что вскоре грянет ГКЧП, «меченого» свергнут, а великий, могучий и нерушимый Советский Союз прикажет долго жить...
Я тебе тезка, вот что накажу: ты молодой, жизнь у тебя вся впереди, но ничего не откладывай на потом, никого не бойся и береги тех, кого любишь, а главное, не стесняйся говорить им главные слова — это важно! Дядя Лёша разлил водку в стаканы, еще раз с нежностью взглянул на портрет жены. - Ну, давай, за мою Марусю, Царствие ей небесное...
Дядя Леша пережил жену ненадолго. Ушел тихо, незаметно, ничем особо не болея. Говорили, что помер от тоски. Такая вот у него любовь была — без громких признаний, букетов и романтикОв. Обычная любовь, тихая, земная...