День дурака
День геолога сначала праздновали 1 апреля. Праздновали и мы, студенты Горного института, подшучивая над тем, что День геолога и День дурака празднуется в один день. Потом стали праздновать в первое воскресенье апреля. Но мы все равно шутили: “Умный в Горный не пойдет, умный Горный обойдет”. Вообще в поле, в экспедиции невозможно без юмора, подтрунивания.
Мы часто поддразнивали девчонок из параллельной группы, рассказывая им незамысловатый анекдот: “Приехали Тарзан, Джейн и Чита в Ленинград. Что делать? Тарзан говорит: “Пойду в цирк работать, буду там воздушным акробатом”. Джейн говорит: “Пойду в дом моделей, буду работать манекенщицей”. А Чита подумала, подумала и говорит: “А я пойду в Горный, буду там первой чувихой”. Девчонки страшно злились, называли нас гориллами, а мы отвечали: “Мужчина должен быть чуть красивее обезьяны - вонюч, кривоног и волосат. Чего вы от нас хотите?”.
Шутки шутками, а Горный свой, а потом и работу, мы все любили и практически никто из нас не поменял профессии.
Прошли годы, и мы вышли на пенсию. В стране поменялась экономическая и политическая система. Практически произошла революция, перевернувшая все наши понятия. Но мы оставались верными своим традициям и нашему институту. И вот однажды, как всегда, в первое воскресенье апреля, уже пенсионерами, собрались мы на набережной Невы, у входа в нашу “альма матер”, с бутылками и стаканами. С каждым годом нас становилось все меньше и меньше. В этот раз нас собралось всего несколько человек.
Мы не узнали нашу “матерь”. Институт стоял красивый, прибранный, покрашенный, какие-то флаги развивались у входа. Ну, просто ООН в миниатюре.
Глазели на эту красоту и даже забыли налить то, что с собой было.
- Во красота-то! А где же студенты?
- Да ты что, не знаешь, что ли ? Студентов теперь через главный вход не пускают. Для них сделали другой вход.
- Как это – другой ? Черный? Теперь студенты в храм науки проходят “через заднее кирильцо? Через завсклад? Через товаровед?”.
- Да брось ты со своим Райкиным. Вечно ты его то ли цитируешь, то ли передразниваешь. Не понимаешь, что ли? Для студентов сделали другой вход, а этот вход теперь – парадный, для начальства.
- А нас пустят? Мы же прошлый раз проходили.
- Держи карман. Теперь везде турникеты, охрана, электронные карты, все студенты и преподаватели ходят в форме и с баджами.
- С какими бомжами?
- Ну, серость. Бадж - это такая, типа, визитная карточка с фамилией и фотографией. Её вешают на грудь, чтобы все могли прочитать и обратиться как надо.
- Во дела! Я всех своих преподавателей знал в лицо, а уж однокурсников по потоку – само собой. И сейчас помню.
- Ну, рюмка – не микрофон. Давай выпьем.
Выпили, посмотрели по сторонам. Пожалели Антея вместе с Гераклом и Прозерпиной. Чувствуем, одиноко им тут одним стоять. Раньше чуть не каждый студент их то погладит, то прислонится, то чиркнет что-нибудь на груди у Прозерпины. “Фрунзаки” в день выпуска всегда тельняшку на своего Крузенштерна натягивали, а на нашего Геракла разве найдешь что натянуть - великоват, вот мы и подшучивали над Прозерпиной. А теперь студентам, наверное, скучно.
Это озорство не мешало нам любить и уважать наш институт так же, как мы уважали своих профессоров.
Что это были за люди! На первой лекции наш математик нам предложил прочитать лекцию на английском, немецком, французском, польском – на выбор. Мы подумали, что он шутит, а потом оказалось, что он действительно знает эти языки. И не пять, а больше. Это его и спасло в лагере. Он там “натаскивал” по языкам и математике своих охранников, учившихся в вечерних школах. А они за это позволяли ему работать по специальности. Его на лесозаготовки направили. Бумаги, естественно, не было. Так он срез на дереве делал, и на нем писал формулы. Мы и над ним подшучивали, но почитали.
Я, как сейчас, помню вступительные экзамены. Помню, как первый раз вошел в дверь института. Слева принимали документы, справа висели объявления. После экзаменов там, справа, в левом нижнем углу плаката я нашел в списках свою фамилию. Вышел обалделым. Я получил три четверки и всего две пятерки. Был уверен, что не пройду. Но прошел, правда, на какую то особую специальность, куда принимали только мужчин. На лестнице у двери, под Гераклами, у воды на гранитной набережной стояли счастливые и несчастные абитуриенты. Конкурс был небольшой по тем временам. В Ульянова-Ленина конкурс доходил до 25 человек, а на факультете полупроводников вообще был конкурс золотых медалистов.
С того дня все – наука, будущее - было связано для меня с этими величественными колоннами, мимо которых я ходил на лекции пять лет. Лучшие пять лет моей жизни. Мне даже думать не хотелось о том, что теперь эти стены осиротели. Их больше не “подпирают” сотни и тысячи спин студентов, они больше не слышат смех, шутки молодости, а молодость не впитывает в себя мощь и энергию великого зодчего. Ведь он для них все это строил, а не для начальства. В какую голову могла прийти мысль отлучить студентов от того, что для них строено? Да, трудно нам понять эту перестройку.
- А на нашу кафедру тоже теперь не пускают?
- Конечно. Но меня как-то провел профессор с кафедры политэкономии, правда, она теперь иначе называется, забыл как. Профессор меня запомнил, потому что я на кандидатском минимуме вступил с ним в спор по поводу геологической формы движения материи. Маркс с Энгельсом до этого не додумались, а академик Кедров додумался. Вот я и решил поразить профессора своими знаниями. Когда мы вышли в коридор ожидать отметок, я ходил гоголем. А когда вышел этот профессор и сообщил, что у всех пятерки и четверки, а мне комиссия выставила тройку, я чуть не подпрыгнул. К счастью, это никак не отразилось на защите диссертации. Кстати, на нашей кафедре почти ничего и не изменилось. И мебель та же. Только аппаратуры стало меньше. В наше время НИС работал, а теперь НИСа нет.
- Наверное, все компьютерами заставлено?
- Да ты что! С этим – напряженка. У меня племянник на нашей кафедре учится. Все время к нам на работу бегает что-то постучать на компьютере. Бездельник.
- У тебя все бездельники.
- Почему – все? Не все. Мы когда поступали, какой конкурс был?
- Пятнадцать человек на место.
- Вот то-то и оно, что пятнадцать. А теперь конкурса вообще нет. У меня сестра доцентом математики работала, правда, не в нашем институте. Ты не поверишь! Она на приемных экзаменах говорит одному бездельнику: “Возведите число в квадрат”. Знаешь, что он сделал? Обвел цифру квадратом!
- Да брось ты, это просто анекдот!
- Точно. Она года два мучалась с такими студентами. А куда денешься? Не примешь экзамен - некого учить будет, кафедру сократят. А когда начали платные студенты поступать и всё стали покупать - ушла. Не вытерпела. Позорище. Она говорит, что лет через двадцать, когда вымрут специалисты наших выпусков, работать будет некому.
- Да, вот уж точно образование “через задний кирильцо” в прямом и переносном смысле.
- А зачем тебе образование? Ты где сейчас работаешь?
- Вахтером.
- Вот видишь. Вахтеру образование ни к чему.
- А ты где?
- Билетером в СКК.
- И тебе не надо.
- А ты кем?
- Я еще "бомбить" могу.
- И тебе не надо.
- А ты кем?
-Я в бригаде, дачи строю.
- Ну, там-то вообще лучше никому не говорить, что ты кандидат геологических наук.
- Тоже мне, профессор! Раскукарекался. А сам-то где со своей докторской? В киоске сидишь и газетами торгуешь? Критикует тут всех. Давай лучше выпьем. Ты у нас доктор, вот и начисли всем поровну.
Выпили. Помолчали.
- Я, мужики, до газет работал сменным мастером газовой котельной. Вот это была работа! Я там и докторскую закончил.
- В какой такой котельной?
- Газовые котельные раньше использовались в некоторых домах и производствах вместо центрального отопления. То есть автономное отопление. Сначала там топили углем. Ну, с углем работа адская. Потом перевели на мазут. Получше, но тоже грязь кругом. А последнее время стали топить газом. Чистота! Только за манометром следи и вентиль крути. Вот и вся работа. А зарплата нормальная, как у мастера. По большому блату устроился. А потом провели центральное, и котельную эту закрыли.
- Да уж. Золотая жила у тебя была. Жалко. На газетах диссертацию не напишешь. Там зазывать надо, торговать, еще просчитаешься.
- Тут тоже по большому блату. Я целый год ждал вакансию. Да еще и “на лапу” дал кому следует.
- А ты где работаешь?
- Нигде. На пенсию живу.
- Да брось врать-то! Как это - на пенсию? На пенсию не проживешь. Я, когда оформлял пенсию, чуть со смеху не помер.
- А что так?
- У меня в пенсионной книжке указана средняя зарплата за год и начисленная месячная пенсия. Средняя зарплата у меня в тот год была около 14 000 рублей. Я халтурил на нескольких работах. А пенсию знаешь какую насчитали? 450 рублей! Я всю жизнь на государство пахал, а меня за госслужащего не посчитали. Госслужащие себе пробили до 75 процентов от зарплаты. На такую пенсию жить еще можно. Не густо, конечно, но на чай с булочкой и на лекарства хватит. А на мою? Вот и торгую газетами с тремя дипломами.
- Все мы такие, госслужащие. Но сейчас-то пенсия больше?
- Конечно. 450 - это базовая. Сейчас у меня с блокадной надбавкой около 1800. Но и на это не проживешь. Так что не верю я, что ты живешь на пенсию.
- Живу. Вернее, живу не на пенсию, но нигде не работаю, а развожу цветы.
- Цветами торгуешь?
- Нет, развожу. Я свою квартиру сдал, а сам переехал жить на дачу. У меня домик есть под Мгой.
- И зимой там живешь?
- А как же.
- Вот это пристроился. А если заболеешь?
- Ну, если заболею, так туда и дорога.
- Да, получается, что действительно нам наше образование ни к чему. Неучам-то сподручнее вахтерами работать.
- Но не все же ведь вахтеры. Вот Степан у нас все еще замом по науке. Верно, Степан? Ты у нас теперь один за всех!
- Да уж. Еще и за “того парня”! Толку-то что, что работаю? Финансирование сократили до минимума, денег хватает только на зарплату, на полевые работы денег нет. А что делать без материала? Вот и сидим, перелопачиваем старье. К тому же и зарплату задерживают по полгода.
Молодежь на нашу зарплату работать не идет. Смены нет. На ученом совете сидят одни старцы. Так что и здесь получается, что дураком быть лучше.
- Ну, то, что государство нас “кинуло”, это понятно. Нас и работа “кинула”. Но ведь у всех есть дети. Они-то куда смотрят, почему не помогают?
- А что дети, им самим не прокормиться. Правда, есть умельцы, которые хорошо пристроились, кто-то в бизнес подался, свое дело завел. Но ведь у нас как было заведено? Анекдот из Армянского радио помните? “Кто такие сволочи? Отвечаем: сволочи - это родители, которые не кормят своих детей до пятидесяти лет”. Так что нам еще пахать и пахать.
- Слушайте, а может быть, мы еще тряхнем стариной и поработаем на геологию?
- Да ты что, кому нужна сейчас геология? Я помню, у нас министром был академик, а начальником управления член-корреспондент, профессор. Он лекции студентам читал. А сейчас кто там министром сидит, я не представляю. Мне рассказывали, он прием посетителей проводит по телевизору. Ты сидишь в комнате перед видеокамерой, а он сидит в другой комнате и… Поговорили.
Однажды вышел на совет, или на коллегию. Стали ему про региональные геологические работы рассказывать, а он прервал и говорит: “Не будем тратить времени, у нас связь с регионами хорошая”. В общем, ни бум бум. Какое уж тут развитие! Не промотать бы всё. Дело загубить ведь ничего не стоит. А потом восстановить разведку, поиски, добычу ох, как нелегко. Где взять специалистов? Придется “варягов” приглашать. Вот они и будут учить нас, как надо работать, да еще и погонять будут нас поганой метлой.
- Жаль детей и внуков. А что мы можем? Это ведь только умные учатся на чужих ошибках, а дураки – на своих.
- Хорошо если бы учились. Не видно что-то, чтобы учились.
- Хотели рынка и свободы - вот и получили. Ни тебе рынка, ни свободы. Какая уж тут свобода, если десятки миллионов живут за чертой бедности официально. Да и кто эту черту провел? На западе, небось, наш “богатей” с квартирой и машиной был бы тоже за чертой. Я как сейчас помню, как мы с ребятами по автомобильным свалкам шастали в Канаде да в Норвегии. Судно как зайдет в порт за провизией и топливом, так мы сразу и на свалку. Все тащили. Местные смотрят, удивляются. А потом привыкли. Некоторые даже начали сами с нашей помощью подрабатывать. Только судно подойдет, а они уже тут как тут с поношенными автопокрышками, аккумуляторами. Наберут по свалкам - и к причалу. Нам хорошо, не надо самим по свалкам бегать - далеко и накладно, автобус дорого стоит. И местным безработным хорошо - мелочь, а все заработок. Потом смотрим, а они уже и старыми автомашинами приторговывать стали. Через несколько лет они уже и магазинчики завели. Индустрия на нашей бедности. Стыдно было - ужас. А что делать? У нас на подержанный автомобиль несколько лет пахать надо, а там за один рейс можно было купить. Вот и рвались все в море. Сначала за экзотикой, а потом за шмотками и автомобилями. Зато дома на зарплату содержать автомобиль было вполне возможно. А теперь бак бензина стоит чуть не четверть пенсии. Налог - целую пенсию, а страховка аж две пенсии. Я выезжаю в год два раза. Весной - на дачу и осенью- с дачи.
- И тут в дураках остались. Наливай.
Выпили. Помолчали. Какой-то иностранец ловко щелкал затвором фотоаппарата, стоя у дубликата Кронштадтского футштока, прикрепленного к гранитному спуску к Неве.
Чудно. Сколько пленок нам засветили “люди в штатском”, когда мы тайком пытались сфотографироваться на фоне Невы в районе Горного. Нельзя! Секретные объекты: напротив - Адмиралтейский завод. Подлодки делает. А рядом – Балтийский, крейсера клепает.
А теперь? Фотографируй - не хочу! Никаких тебе секретов. А подлодка - вон она, стоит напротив, на противоположном берегу Невы. Правда, где-то написали, что это заказ то ли Филиппин, то ли Индонезии. А фрегаты для Индии стоят совсем рядом, на нашем берегу. Хороши!
Но в наше время крейсера лучше были. Мощные, широкогрудые, все в паутине антенн, пушек, ракет. Красота! А сколько радости и гордости было встретить такого красавца где-нибудь в Атлантике, или в Тихом океане!
Вот ведь фотографирует и не знает, что самое знаменитое место не перед ним, а под ним – материковый дублер Кронштадтского футштока, третьего в мире после Амстердамского и Лондонского. Это начало всех геодезических и геофизических работ, нулевой отсчет Балтийской системы высот, принятой в СССР еще до войны. Правда, дошли до нас слухи, что и Главный футшток в Кронштадте кто-то то ли спер, то ли нарушил. А когда последний раз сравнивали его с дубликатом? Кто знает. И вообще, почему нас это должно волновать? Мы уже давно все на пенсии, да и высоты уже давно меряют со спутников. А все-таки интересно. От чего все эти спутники отмеряют свои высоты? Не от Луны же? Значит, и Кронштадтский футшток нужен, и дубликат ? Почему же за ними никто не приглядывает?
День уже перевалил за середину. Солнышко подошло к “Красину”, стоящему неподалеку у причала Балтийского завода. Вот уж истинный подарок нам. Многие работали “на северах”. Кто на Чукотке, кто на Таймыре, кто на Кольском. Для нас Заполярье - дом родной. А что такое ледовый караван, северный завоз, вмерзшие суда и ледокол, который “вытягивает” их из ледового плена, мы все знали не понаслышке. Вот он стоит, русский богатырь! Настоящий Ермак!
А студентов мы так и не увидели. Промелькнул один в красивой форме и исчез за поворотом.
Мы так жалели в свое время, что форму отменили незадолго до нашего поступления. У “макаровцев”, что учились рядом, форму оставили, “фрунзаки” вообще на одной с нами набережной - в форме, да еще и с палашами ходили. А мы, “горные орлы”, как обычные школьники. Зато у нас был свой Геракл. Теперь форму дали, а к Гераклу доступа нет. Хорошо, что хоть смотреть можно.
Мимо проносились автомашины. Набережная стала автомобильной магистралью с запахом бензина и маревом от выхлопных газов, нависшим над Невой. Наш трамвай номер 37, который подвозил до Горного без запаха бензина, снят вместе с рельсами за ненадобностью. Этими делами тоже, видимо, руководит крупный знаток, но не геологии, а транспорта.
Мы постояли, поругали, как положено, правительство и правителей, которые всегда достойны своего народа, и пошли, вспоминая свою молодость и геологическую жизнь.
У нового входа в Горный толпилась молодежь, наша смена.
Они казались нам совсем детьми. Мы то, конечно, в их возрасте были куда серьезнее! И учились мы, конечно, лучше!
Нева упрямо несла свои воды в залив. А она тоже была тогда другая? Лучше? Или просто чище, без того груза грязи, отходов и всякой нечисти, которой ее нагружают все больше и больше?
Только подумать, какой красавицей была бы наша Нева, если бы в нее не сливали столько грязи!
А наша прожитая жизнь? Зачем мы пришли в этот мир?
Чтобы работать, а потом быть обобранными и брошенными? Куда бегут эти молодые люди? Зачем торопятся? Чтобы через сорок лет стоять на набережной Невы у своей “альма матер” и спрашивать себя: “а не мы ли те дураки, которых околпачивают более умные и удачливые?”.
Мы посмотрели друг на друга, помахали на прощанье нашему Горному и дружно засмеялись нашим общим мыслям.
Нет! Мы не дураки. У нас есть специальность, мы прожили долгую и интересную жизнь, мы наоткрывали для нашей Родины и для этих “желторотиков” столько месторождений, что никакой “новый русский представитель крупного бизнеса” не в силах разворовать все это богатство и за сто лет. А главное, у нас есть “мы” и эти “желторотики”, которые придут нам на смену и выметут всю нечисть. Сами мы уже этого сделать не сможем, староваты, а вот подсобить - подсобим.
У ворья нет ничего, кроме огромных денег, которые они распихали по всем дырам и дрожат за эти деньги и за свои шкуры. Понимание того, что друзья, молодая смена, работа, приносящая удовлетворение и успех и есть главное в жизни, а не наворованные народные деньги, придет нескоро, а только на исходе ее, жизни. И вот тогда эти люди завоют от горя, от понимания того, что уходя, они не смогут ничего с собой унести. Но будет поздно. Вокруг них будет пустота, жадные взгляды их “сподвижников”, еще не понявших, что их ждет впереди, и с нетерпением ожидающих своего куска от этого отравленного пирога, и презрение и ненависть тех, кого они обманули и обобрали.
Им не остановить жизнь, как не остановить течение Невы. Они могут только нагадить в этой жизни себе и другим.
А Нева течет уже не одно тысячелетие и будет течь еще долго, перенося своими водами и мусор и чистую воду.
Я уже давно понял, что в этом мире ничего не исчезает бесследно и не остается без ответа. За все содеянное придет соответствующая расплата. За грязную Неву мы и наши дети уже расплачиваемся болезнями, потерей радости общения с водой. Вычистим Неву - вернем здоровье, радость. Вычистим ворье - станем жить безбедно, вернем величие страны.
На душе полегчало от этих мыслей, и мы разошлись до следующего Дня дураков и до следующей встречи с нашей молодостью.