Закон тундры
Тор оскалил зубы, и вся стая голодных псов, голов этак в десять, обежала его и унеслась в снежную тундру. Тор никогда не принимал участия в этих кровавых оргиях, хотя мог разорвать любую из местных собак в одно мгновение. Никакой голод не мог его заставить загрызть своего сородича. В драке – да, он был беспощаден. Но никогда специально не загрызал. Ему было достаточно, когда противник просто убегал. Умные псы сторонились его и даже скалились на строптивую молодежь, пытавшуюся задирать Тора. Так было спокойнее, не было необходимости тратить силы на бессмысленную драку. Глупые затаивали злобу и пытались исподтишка куснуть. Но даже в стае они побаивались Тора, хотя беспокойство доставляли.
Это были ездовые собаки. Некоторые - местные, мохнатые, некоторые - “залетные” - с материка, которых жизнь заставила быть ездовыми. А куда денешься? Случайные хозяева привозили их либо щенками, либо уже взрослыми собаками в этот заброшенный на берегу Чукотского моря поселок и то ли забывали, то ли специально отделывались от милого создания, которое скрашивало им целый сезон тяжелой работы, сдобренной комарами и сухомяткой.
В поселке собак использовали только для езды. Если собака не была пригодна для работы, она гибла от голода или от холода. Дворняги и лайки кое-как выживали, а разные легавые, служебные, особенно короткошерстные, вымирали в первую же зимовку. Вот и приходилось “ишачить”, да еще радоваться, когда запрягали.
Залетные злились на холод, к которому им было трудно привыкнуть. Местный пес сунул нос под лапу, зарылся в снег и спит в пургу. А что делать материковой дворняге? Она просится в балок, или в чум. Да кто ж ее пустит? Наполучает палкой по голове и больше не скулит. Хорошо, что жива осталась.
Они злились на снег, который постоянно набивался между пальцами и доставлял сильные боли. Местные ловко выгрызали снег. И хотя шерсти между пальцев у них больше, лапы всегда были в порядке. А тут - до крови.
Они злились на еду. Местным-то все привычно. Тюлений жир - только подавай. Мороженая рыба - с нашим удовольствием. А им что есть? Сколько ни крепились, а пришлось и жир и мороженую рыбу… Иногда выручали помойки. Но там мало чем можно поживиться. Доходило до того, что заглядывали и в туалеты. Благо что построены на сваях и без выгребной ямы.
Но больше всего они злились на полное отсутствие еды. Они не понимали, как это можно - не кормить. Местные охотники кормили собак только тогда, когда надо было куда-нибудь ехать. Они ловили собак, приманивая их рыбой, и запрягали в нарты. В промежутках между поездками собак не кормили. Во время поездки псам доставалось по нескольку мороженых рыбок. Когда своих ездовых не хватало, охотники запрягали и “ничейных” - залетных. Но связку формировали умело. Головной всегда был своим, и последний - свой. Головной тянет, а последний не дает “филонить” - кусает за ляжки. “Путь-по, путь-по, х-р-р-р”, - кричит охотник, и головной все понимает и мчится вперед. Когда надо, поворачивает, подчиняясь охотнику. Когда надо остановиться, стоит и не пытается, как залетные дворняги, вырвать кол из снега и сбежать. Не понять, откуда это они все знают? Почему с такой радостью выполняют все команды?
Залетным не понять ездовых. При ней накричи, ударь ее хозяина - она и мордой не поведет. Сама все побои от хозяина стерпит. Своего напарника по лямке, если он “филонит”, кусает, да еще как зло. Человека боится, а на чужих собак кидается без раздумья - конкурент в еде, видимо. У залетных, особенно дворняг, все наоборот: чужого человека надо обязательно облаять - на всякий случай. Пусть думает, что ты хозяйская и тебя нельзя обидеть. Ну а с чужой собакой надо поосторожнее, вдруг драчун.
“Эти местные какие-то ненормальные, все у них не так, как положено…” - думали, неверное, залетные, для которых все было “не по-нашему”.
Но “с волками жить…”. Приходилось и залетным постепенно осваивать железный закон выживания в тундре. Закон простой: “ешь все, что нашел, набирайся сил на будущее, ни с кем не делись”.
Когда еды совсем не было, эти псы иногда съедали своих ослабевших соплеменников. Делалось это под видом благородной драки. Один из псов выбирал кого-нибудь послабее и начинал задираться. Если слабак оказывал яростное сопротивление, его оставляли в покое и искали другого. Найдя подходящую жертву, задира вступал в смертельную драку. При этом все сообщество стояло кругом и ждало: кто - кого. Иногда жертва пускалась в бегство. Но это мало помогало. Обычно задира догонял и побеждал. Добравшись до первой крови, он валил своего противника на землю. Это было сигналом для всего круга. На жертву набрасывались и раздирали в мгновение. Если задира и стая не догоняли жертву, что бывало крайне редко, то жертвой становился сам зачинщик драки, который к концу схватки уже сильно изматывался и не мог оказать достойного сопротивления.
Именно такая стая возбужденных собак и пронеслась мимо Тора.
Можно понять, каков был его авторитет в этом собачьем мире. Он не был вожаком стаи. С ним было трудно драться, но все-таки его могли бы разорвать общими усилиями. Однако эта мысль даже не приходила собакам в голову, потому что он был выше всех. Он не был человеком, который для ездовых собак – все: приносит еду, больно бьет палкой, запрягает, погоняет, распрягает. Но он не был и таким, как все в стае.
К тому же у Тора была тайна. Непонятная и страшная.
Местные собаки панически боялись полярных волков. Эти хищники часто воровали собак, особенно ближе к зиме, когда олени уходили на юг, а волки еще задерживались. Если за поселком раздавался волчий вой, все псы забивались по дырам и не вылезали по нескольку часов. Только Тор гордо закидывал свою большую голову и издавал звуки, похожие на волчьи.
Однажды он исчез. Все в поселке решили, что его утащили волки. Но спустя несколько дней Тор появился снова, совершенно невредимый, если не считать небольшой рваной раны на ухе. С тех пор он больше не исчезал. Но кто его знает. Может быть, в следующем году опять исчезнет?
Люди тоже относились к Тору с не меньшим уважением. Дело в том, что он появился в поселке не случайно. Его завез столичный геолог. Молодой парень и Тор были прекрасной парой. Тор гордо вышагивал в красивом ошейнике и скалил зубы на местных псов, а парень шел, гордясь тем, что рядом надежный защитник, и даже не подозревал, что ему ничего по сути и не грозит, ибо местных собак интересует не он - человек, а его друг - пес.
После окончания полевого сезона за экспедицией прилетел самолет, и парень вместе с Тором пошли на посадку. В это время из самолета выскочила собака и натолкнулась на Тора. Он моментально среагировал и отделал врага, даже не сообразив, на кого он, собственно, напал. Пострадавшая собака принадлежала какому-то чину, летевшему вместе с экспедицией на материк. Произошел скандал. Лететь с двумя взбешенными зверюгами пилот наотрез отказался. Надо было выбирать. Все козыри были на стороне чина, который, не зная привычек местных псов, оставил без присмотра свою собаку.
Парень, чуть не плача, попрощался с Тором и улетел, пообещав вернуться за ним “скоро, скоро”. Тор понимал слова “скоро”, “жди”, “вернусь”. Хозяин произносил их часто, уходя на работу в городе или в маршрут в поле, и всегда возвращался. Тор не умел анализировать. Он все понял точно: надо ждать. Хозяин обязательно вернется. Главное - его не пропустить.
И он ждал на взлетной полосе день, другой, третий, никого не подпуская к себе. Когда через неделю, удивившись такой стойкости собаки, местная повариха попробовала его покормить, она услышало только тихое “х-р-р-р”. Тор уже не мог рычать, он только хрипел. Повариха не знала, как его зовут и повторила то, что услышала от собаки, но на свой - человеческий лад:
- Тор, Торушка, ну, покушай маленько. Что уж теперь. Больше самолетов не будет. Не прилетит уж твой хозяин. Жди до следующего года.
Так пес стал Тором. Слово “жди” он понял. Значит - есть время. Если “жди”- значит хозяин прямо сейчас не прилетит и он его не пропустит. Он встал, но тут же упал, застыдившись своей слабости. Повариха пододвинула миску к его морде и радостно засмеялась, когда он, сначала медленно и неохотно, а потом все быстрее и быстрее начал лакать суп.
- Вот и хорошо, вот и молодец, - пропела повариха и попробовала погладить Тора. Он моментально оторвался от миски и тихо, но решительно зарычал.
- Ого, не наших пород кобелек, - сказала повариха.
- Но ничего, лишь бы “человек был хороший”, - сострила она и дождавшись, когда Тор закончит есть, пошла варить супы и котлеты местным ребятам из интерната.
На следующий день Тор снова дежурил на полосе, а повариха снова принесла ему еду. И носила всегда в одно и то же время. Через неделю она поставила миску около кухни и громко позвала Тора. Трудно сказать что подействовало больше: холод и ветер на полосе, время, привычное для получения пищи, знакомый добрый голос поварихи или просто ее человеческое тепло, но Тор впервые за две недели поднялся и пошел к столовой. Он был страшно худ. Слегка покачивался, но его красота не могла не поразить даже знатоков. Это была чистокровная восточно-европейская овчарка. Говорят, что настоящие породистые овчарки только немецкие, но он был лишь отдаленно похож на немецкую овчарку. Те стелятся, крадутся по земле - а Тор шел гордо подняв голову; у тех много черного и коричневого - а у Тора больше серого, волчьего; те длиннее и ниже, а Тор был высоким, широкогрудым и казался коротким, сбитым в один комок мышц.
С тех пор Тор обитал около столовой. Время было осеннее, но уже приближалась зима, и местным собакам все труднее было добывать себе пищу у рыбаков, охотников и в тундре. Однажды повариха заговорилась и забыла убрать с улицы привезенные продукты. Вспомнила она об этом только тогда, когда услышала за окном страшный визг и лай.
Женщина выскочила из столовой и обомлела: Тор, ощерившись, стоял около мешков с мясом, маслом и другими продуктами и раскидывал, как котят, навалившихся на него псов. Повариха схватила дубину, и они вдвоем, спина к спине, защитили детские харчи. Собаки разбежались. Они не могли понять, почему Тор не разделил с ними их законную добычу, свободно лежавшую на земле. Это было против всех законов тундры. Надо съесть то, что нашел. Завтра не будет.
Не могла понять и повариха. Услышав шум, она вспомнила об оставленных продуктах и была уверена, что это собаки дерутся из-за харчей. Ей и на ум не могло придти, что кокой-то полуголодный пес может не взять чужого. Выбегая, она мысленно уже попрощалась с продуктами и придумывала, что бы такое наплести директору интерната, чтобы не высчитали из зарплаты. А Тор удивил ее еще больше, когда позволил погладить себя и даже чуть лизнул руку. Местные собаки почти не понимают ласку и никогда сами не ласкаются.
Но Тор был другой. Он благодарил повариху за помощь в схватке. О том, что спас продукты, он даже не думал. Он просто не знал, что что-то можно съесть без разрешения. Он сам не трогал и другим не давал. Если бы около него стояла еда, он бы умер, но не притронулся к миске без разрешения.
Когда повариха рассказала этой случай своим знакомым, они зауважали Тора и, главное, выделили его в особую величину. Теперь в поселке были ездовые собаки местные, чужие и отдельно – Тор. Тора могли угостить просто из уважения, а местных собак - только за работу в упряжке. Впустить или оставить его в доме никому не приходило в голову, но место под крыльцом кухни он занимал на законном основании, а уж повариха натаскала туда и старой одежды, и куски шкур, так что у Тора была теплая конура, а у поварихи – надежный сторож.
Если бы не этот случай, Тор, конечно, погиб. Он не умел спать в снегу, не умел есть тундровых мышей, которые были основной пищей песцов и которыми лакомились местные псы. Правда, был случай, когда он однажды осенью убежал на несколько дней в тундру. Он нашел, поймал и задушил несколько мышей, но есть не стал. Не мог. После этого случая он и стал выть по ночам. Почему? Трудно сказать. Может быть, он встретил там волчицу, или другого пса - бедолагу, отбившегося от хозяина, и подружился с ним. Понятно, почему он вернулся. Хозяин приказал ждать, и он ждал, когда снова прилетит самолет. И хорошо, так как в тундре он точно замерз или его загрызли волки.
А хозяина все не было и не было. Не прилетел он и на следующий сезон.
Тор деловито встречал все самолеты, удивляя новых пассажиров своей красотой и спокойствием. Иногда он даже принимал подарки в виде куска колбасы или галеты. Но ласкать себя позволял только поварихе, которая, отбиваясь от назойливых кавалеров или выпивох, часто грозила:
- Отстань, а то Тора кликну.
Действовало безотказно. Все знали, что с Тором шутки плохи. Эти крутые профессионалы-охотники, которым приходилось заваливать и моржей и белых медведей, которые полярного волка считали опасным только когда он собьется в голодную стаю, никогда даже не помышляли пристрелить этого стража порядка. По их понятиям этот пес был совершенно бессмысленным животным - ездить то на нем нельзя, не умеет. Обычный нахлебник. Таких собак они всегда отстреливали. А Тора уважали. Конечно, они не кормили, не ласкали его – да он и не позволил бы - но вели себя с ним, как с равным. Уважали.
Эти мужественные люди, весьма суровые по отношению к оленям и собакам - единственным домашним животным на севере - в общении с людьми очень добры и отзывчивы. Частицу этой отзывчивости они подарили и Тору, понимая, что он принял человеческие законы жизни и жил не по законам тундры.
Человек не выполнил своего обещания. У охотников это не принято. Они никогда не нарушат данного слова. Не имеет значения, жертвой чего стал Тор: человеческой забывчивости или объективной невозможности выполнить данное слово. Главное то, что он, зверь, выполняет человеческий закон, он верен, он ждет, а человек - не выполняет. Главное то, что все псы готовы разорвать друг друга ради куска рыбы, а Тор – не возьмет ни кусочка, пока ему не позволят. Охотники тоже никогда не берут чужого. Они могут отдать все даром, если им это покажется нужным, но чужого не возьмут. Этот закон на севере часто нарушался приезжими и очень раздражал местных охотников. Человек в тундре обязан помогать и делиться с другим человеком. А зверь - наоборот, должен есть все, что только ему попадется, даже своего.
Значит, Тор был не только близок человеку вообще, он еще оказался близким и их охотничьей природе. Охотники знали, что в тундре зверь живет по своим законам, а человек – по своим, и эти законы не должны пересекаться. Если зверь не будет выполнять закон тундры, он не выживет, если человек не будет выполнять свой закон, он тоже не выживет. Вот поэтому и белеют на ветру в тундре кости залетных зверей и залетных людей. А те, кто выполняет свои законы, пользуется уважением и помощью. Тор оказался исключением. Он зверь, а жил по законам людей. Это его и спасло.
Сколько он так прожил, я не знаю. Мы, как и другие геологи, встретили Тора в аэропорту, узнали его историю, и улетели домой. На следующий год мы работали уже в другом районе.
Много лет спустя я встретился в Питере со своим другом, который только что вернулся из Магадана после двух десятков лет работы на севере.
В маленькой однокомнатной квартирке я увидел красавца пса, напомнившего мне по стати и по поведению Тора.
- Привет! Ты что без намордника такого зубастого “крокодила” держишь? - Пошутил я беззлобно, любуясь собакой, уверенный, что этот пес похож на Тора не только внешне и мне опасаться нечего.
- Этот крокодил без команды и мухи не тронет. Не боись.
От пса веяло уверенностью. Он был точной копией Акелы из мультфильма проМаугли, которым я засматривался даже в зрелом возрасте. Мощную голову окаймляла грива седоватых волос, умные глаза смотрели с достоинством, но почему-то печально.
Друг подозвал собаку, чтобы показать во всей красе. Пес, которого звали Варнак, подошел поближе, сел, и я разглядел широченную грудь, мощные лапы и снова обратил внимание на печальные глаза.
- Болеет?
- Да нет. Здоров. Ему бы только в тундру - вмиг повеселел бы, а тут духота в городе, теснотища в квартире - вот он и переживает. Понимает, что мешает всем. Ему одному нужна целая комната. Смотри, как он передвигается. Варнак! Место!
Варнак начал медленно пятиться, постоянно оглядываясь, чтобы не задеть что-нибудь из мебели и, только допятившись до более или менее свободного пространства, развернулся и лег в небольшом закутке за дверью.
- Мы с женой копили деньги на квартиру, дачу, машину. Планировали, что Варнак будет жить на улице, на даче. Почти двадцать лет по приискам мотались. Деньги не тратили. Только в отпуске иногда. Думали - вернемся, выйдем на пенсию, обустроимся... А тут – перестройка. Все наши сбережения тю-тю. Вот и “обустроились”. Хорошо хоть эта квартира еще от родителей осталась, а то жить бы на улице. Я уже хотел вернуться на прииск. Жить практически негде, пенсия - одно название, стыдоба, да и только. Но прииски вдруг оказались нерентабельными. Я ничего не понимаю. Почему добывать золото на Аляске рентабельно, а на Чукотке - не рентабельно? Что это за политика такая, когда заработанные деньги превращаются в пыль, а миллионерами становятся пацаны из комсомола? Мы-то с женой ладно, и не такое бывало. Переживем. Я вот на старости лет даже диссертацию почти накропал. А Варнака жаль. Не выживет он. Ему же не объяснишь, что “водка плохая потому, что ее клюшница готовила”. Помнишь, как в кино с Шуриком? Вот и перестройку эту тоже, видимо, “клюшница” готовила.
Мы на кухоньке попили водочки, которую готовил явно не Смирнов, посудачили о диссертациях, о нынешних непонятных, тяжелых временах, которые конечно же должны были когда-нибудь придти на смену “развитому социализму”. Досадно было только то, что эти времена снова, как в 17 году, взламывали все, что наработали, выстрадали целые пласты общества, отбрасывали все в хлам вместо того, чтобы снять только накипь. Непонятно, почему история нашего народа так бессильна против наглецов, бандитов и воров всех мастей и калибров, которые сейчас, как и тогда, заполонили страну, разорвали ее на части и продолжают разваливать и разворовывать все подряд.
Почему мы так много сил тратили на то, чтобы внушить людям, что человек человеку друг и брат, а потом в один момент стали жить по звериным законам тундры?
Я уже привык, что на каждой кухоньке, за каждой рюмкой водки обсуждали одно и то же, приходили к одному и тому же выводу, что “…надо гнать поганой метлой…”, а все продолжалось по прежнему, как–будто какая то неведомая сила постоянно раскручивала динамо народного бессилия.
Не находя, как всегда, ответа, кроме традиционного “сами виноваты, за что боролись - на то и напоролись…”, я все время ловил себя на мысли, что, глядя на Варнака, вспоминаю судьбу Тора. Не его ли это потомок? Поселок, в котором я когда-то работал, далеко от Магаданских приисков, но ведь и полярные волки гуляют по всему северу. Все может статься. Может быть, и не случайно выл Тор по ночам?
- Где ты его нашел?
- А мне его щенком подсунули, когда я на Варнакском прииске работал. Я и породы его не знаю. Видно, что есть что-то от полярного волка, но характер и стать овчарочья. По всем законам он дворняга. Но можешь поверить, я его ничему не учил, а он все понимает. Ну, а в тундре без него как без рук. И сторож, и оленя загонит, и за птицей сплавает. А главное - абсолютно безопасен. Никакой злобы. Но если кто на меня… Сам понимаешь…
Я все понимал.
Варнак не выжил. Через год он тихо ушел, лежа клубочком за дверью. Он ушел в тундру, туда где легко и свободно дышится, где шумит прибой или горная река, где не надо смотреть по сторонам, чтобы не смахнуть тарелку со стола, не поцарапать мебель. Он никому не хотел доставлять трудности. Он мог отдать свою жизнь за своих хозяев в драке, но к новой жизни привыкнуть не смог. Почему? Наверное, по той же причине, что и Тор, который не смог привыкнуть к человеческой необязательности и ждал годами возвращения своего хозяина. Варнак сделал то, что только и мог сделать для своих хозяев, освободив их от лишних забот. О скорби людей, которые любили его, он не ведал. Он же был собакой.
Спустя полгода мой друг успешно защитил диссертацию, а потом взялся и за работу. Оказалось, что прииски весьма рентабельны, но - для зарубежных инвесторов. Его опыт пригодился и, несмотря на солидный возраст, его пригласили в солидную фирму штатным консультантом.
А собаку он больше так и не завел.