Алхимик,

Игорь Агафонов 2
или
Золотишко неучтённое, скляночки медицинские...
 

1.

Вприпрыжку спустившись в метро, Остап попытался сунуться в вагон, однако застрявшие на входе пассажиры и без него уже представляли собой критическую массу, каковая уже никак не могла утрамбоваться без ущерба своей полноты и цельности. И, спружинив о враждебно-упругие тела, Остап, хоть и торопился, благоразумно отступил. И коль скоро мы обратили ваше внимание на его прыть, поясним: торопился он на встречу со своим боссом. А это – бывает и так – предполагало возможные и неплохие, в смысле количества, денежки. Однако заветное словосочетание "не спеши да успеешь", взятое им давным-давно сперва на прокат, а затем и на постоянное служение, привычно остудило ему голову.

"Хорошо бы теперь: сим-сим, закройся!.. - терпеливо скомандовал он. - А то будут стоять тут – время тянуть…"

Между тем, пока он соображал: подтолкнуть вон того пузана, чтоб двери захлопнулись, или нет, – выпиравшее пузо и другие фрагменты сопутствующих тел вдруг зашевелились и  вспучились – иначе, в общем, и не выразишься, – и затем были исторгнуты чревом вагона обратно на перрон, точно объевшийся вагон объелся срыгнул... Оказалось же всё гораздо прозаичнее: трое зазевавшихся и весьма  упитанных пассажиров рванулись на выход и вынесли вместе с собой всех, кто имел неосторожность забаррикадировать двери. И пока эти неосторожные пребывали в оторопи и собирались с мыслями после внезапного и не очень обходительного обращения с ними, Остап быстренько впрыгнул в освободившееся пространство раньше них. И тем самым приблизил момент своей встречи с возможными неплохими денежками...

Вот и говори после этого – невезучий. Тормошить надобно только позитив. Везучий! Отрицательную ж приставку "не" побоку – в утиль!

И тут ему наступили на ногу. Э-эх, незадача!.. В том плане, что обязательно кто-нибудь да подпортит радостный фон удачного момента. Зависть тому причиной или чего ещё – каждый раз конкретно не угадаешь. Но вот такая вредная тенденция в этом распрекрасном мире.

«Ну! Хоть бы раз попользоваться счастливым моментом без… без оговорок на вашу универсальную диалектику и закон всемирного тяготения! - оскорблено проскрипело в мозгах у Остапа, пока он жмурился и поджимал губы от боли. - Бескорыстным случаем! Нет, как же, дадут вам!.. Обязательно каверзу всуропят!»

Согласитесь, не каждый способен выругаться столь изящно.

А совершила сей промах или маленький шажок к грехопадению вполне нормальная и интеллигентная обликом дама, с элегантной под крокодила сумочкой в руке.

"Однако, правда, бо-ольно, - разглядывая оступившуюся женщину, подытожил Остап. А разглядывал он её с терпеливой надеждой на сочувствие: - Ну, согласен, очаровашка. И причёска тебе к лицу. Но всё же совесть-то поимей". Но "очаровашка" сделала вид, что вовсе не заметила своей – пусть и невольной, но  болезненной же! – агрессии.

- Знаете, что больше всего удручает? - шепнул он ей миролюбиво, слегка наклонившись, то есть конфиденциально. - Не то, что ногу всмятку, а то, что ни малейшего намёка даже на "пардон, мусью".

- Да отвали ты! - прошипела вдруг, вспыхнув гневным румянцем,  очаровашка и… в диссонанс бранным своим словам, а именно: - Змей подколодный! Отползи! Вонючий! - мило улыбнулась.

"Ик! - чуть не поперхнулся Остап неожиданной и противоречивой (зримой против слышимой) информацией и отшатнулся на безопасное расстояние: - Экая бешенная кошечка, однако! - и тревожно вспоминая: чистил ли он сегодня зубы? Вдруг ей запах изо рта его не понравился. Затем, вооружившись  самообладанием, резонно резюмировал: - Симпатичная зверушка, спору нет, но абсолютно не в моём вкусе. Тем паче, водиться с таким непредсказуемым существом, как говаривал мой прадедушка – миль пардон! – опаснее, чем с троглодитом".

Выходя из вагона, он широко улыбнулся, но, в опровержение улыбке, в противовес приятной видимости саркастически шепнул:

- Стервоза ты долбанная! - И, вдобавок наступив ей каблуком на ногу, вышагнул из вагона. Реакции очаровашки за шипением закрывающихся дверей Остап не расслышал. Да и к чему лишний раз оскорблять свой музыкальный – и, стало быть, драгоценный – слух неприятными звуками, не правда ли?

- Вот и славненько. Нуль – нуль лучше всего. Однако один – один тоже годится. Люблю и обожаю, когда счёт поровну. Дисбаланс он всегда чреват не только горечью изжоги, но и материально-психологическими потерями... бац-бац тебе – и война. А нынче с этим следует разбираться строго и щепетильно, без всяких скидок на возраст, половую принадлежность и внешность.  Феминизм – так, значит, феминизм. Равноправие, стало быть, равноправие. Так? Справедливость – вот фундаментальная субстанция, пусть и относительная, но весьма согревающая душу и ласкающая самолюбие. По крайней мере, моё самолюбие, собственное. Можно сказать даже, достопочтимое достоинство!

Исчерпав тему столь выспренним заключением, Остап остановился и поглядел по сторонам: у него сложилось ощущение, что при всей своей сегодняшней болтливости, он что-то не доболтал… может, не додумал, не доделал. Вопрос: что именно, конкретно-то что? В таких случаях он всегда непроизвольно притормаживал свой бег… Опять же выработанное с годами правило: не только не спеши, но и ситуацию анализируй. Но! Что же всё-таки не так? Вот поймёшь, заключил себе строго, тогда и дальше побежишь…

Вообще, согласитесь, – интересный персонаж, этот Остап. Как бы вскоре не разочароваться. Впрочем, не будем пока и очаровываться.

Он завернул на рынок – захотелось ему вдруг каких-нибудь орешков, – кешью, например... "Ну не хватает моим мозгам микроэлементов для раскрутки сообразительности. Да и после разных столкновений-недоразумений врачи рекомендуют расслабуху. Надо, надо идти навстречу своим прихотям, как любит повторять... Дедушку я сегодня уже вспоминал. Некрасиво беспокоить усопших слишком часто..."

Однако у блестевшего дюралевой чистотой прилавка с бочонками и кастрюлями овощных солений – острый и сложный аромат укропа, чеснока, перца, корицы и других пряностей прямо-таки ошеломил его и отвлёк от внутреннего монолога – так захотелось ему съесть чего-нибудь эдакого, аж слюнки потекли.

Нацелившись на большущий розовый помидор, отливающий восковой белизной, Остап выгреб из кошелька всю мелочь, неожиданно утомившую его своим обилием и которую сбагрить следовало в первую очередь... Но – непредсказуемость сегодня царит явно повсюду: хозяйка прилавка, деваха-бой,  бурно – словно внутри неё взорвалась граната – возмутилась и запротестовала, даже ручками пухлыми своими всплеснула! Или ей предложили что-то ужасно непристойное, из ряда вон выходящее?.. Хотя непристойнее её скабрезной физиономии вряд ли можно было б найти в ближайшем окружении гуманоидов. Нет, она не разразилась бранью, как предыдущая кралечка в метро, но голос её, интонация её, но лютость во взгляде – врагу и тому не пожелаешь. Особенно во сне. Ведь найдя тебя мёртвым от испуга, непременно подумают, что перед кончиной тебя изощрённо пытали... Да, изощрённо и с затяжным наслаждением садиста.  А это печалит, да ещё как печалит. Печаль сия способна отравить все последующие реинкорнации…

Ну что в самом-то деле за лепет такой пошлый? – при всём при том лицом официальным, поскольку ты, девонька, как-никак при фартуке и в белоснежном колпаке:

- Я не могу у вас взять медяки, да!.. - Вот так буквально и выразилась  – ишь ты - подишь ты! – на величайшем из языков мирового содружества. - У нас тут рассолы – и медь зеленеет!..

Лаконичность вкупе с язвительностью, конечно, способны позабавить, но может и насторожить: уж не полнолуние ли ночью минувшей случилось? Ишь как верещали коты с кошками – спать не давали!.. А это сколько же после сего лунного кошмара терапевтически неполноценных людей с утра пораньше на улицу высыпало! По ногам топчутся, медяки в рожу чуть ли не швыряют!

"Смотри, как бы я не позеленел от избытка чувств…" - парировал Остап, но мысленно – из благоразумия, накопленного за сорок годков своей непростой и, не к месту хвалиться, бурной жизни. К тому же, как мы уже заметили, он предпочитал соразмерность противодействия… Желая потрафить своему желудку и заполучить лелеемую снедь, на сей раз он предпочёл велеречивое ехидство, а не тривиальное  ногоприкладство. Изящно и с достоинством, дабы не подпортить собственный аппетит, он скроил неподдельное изумление на лице и веско сиречь непререкаемо изрёк:

- Красотуля ты моя, слушай меня предельно внимательно и не перебивай, даже если терпежу нету. Хватай и копи эти зе-лё-ные и береги как зеницу ока, – потому как в скором времени – за что ручаюсь бородой старика Хоттабыча – грядёт неотвратимо, как всё в нашем государстве – очередной дефолт, покруче 98-го года. Нищие обнищают ещё больше, а ты... ты будешь в крупном-крупном выигрыше, и купишь себе прекрасный дом с бассейном в роскошном саду, и машину навороченную… И меня, дорогуля, будешь вспоминать добрым словцом. И дай-ка мне вон ту помидорину, и побыстрее! А не то со мной случится диабет! Быстрее же, быстрее! И не надо никакого пакета! Мне сие лакомство нести не дальше своих зубов.

Надо вообще почаще лицезреть дураков, когда они ошарашены и не знают, как им быть и что ответить... Это способствует, возьмём себе на заметку, бесперебойному сварению желудка.

 

2.

В офисе, куда сейчас направлялся Остап, в затемнённом кабинете беседуют двое – сам босс (за глаза – Главком) и его первый помощник-советник. Мы их пока оставим без портретного описания. Тем более, что их приватный разговор не очень-то нам пока и понятен.

- Ну чего там наш алхимик варит-колдует в очередной раз? - спрашивает босс своего помощника. - Воскрес из мёртвых и воспрянул духом?

- Аркадий Петрович? Да затаился. Ждёт-выжидает, скорее всего. А что заваривает очередную похлёбку – это как пить дать.

- Не похлёбку, а зелье... И – что предлагаешь?

- Жучка подсадить надо бы.

- Кого? - Небольшая пауза – с целью заглянуть в глаза визави. - Как?

- Насколько я понимаю, за себя наш подопечный Аркадий Петрович не очень-то и боится. Стало быть, надо искать в его окружении...

- Подробнее.

- Прежний водитель его дочери уволился позавчера. Она теперь ищет нового... Причем, не то сэкономить хочет, не  то... Короче, от фирмы, где она юристом и где якобы ей не доплачивают, желает взять натурой, так сказать. Ведь у нас, как известно, самые обделенные – это дантисты да юристы.

- Та-ак. Только давай без афоризмов.

- Я лишь озвучиваю народные прибаутки. Да, так вот: ей выделяют от фирмы микроавтобус форд и предлагают выбрать себе водителя самостоятельно. Ну, подыскать по своему усмотрению, по вкусу... На стороне даже разрешают. Семья-то у неё немалая, разнохарактерная... Водители долго не задерживаются. Папа, мама, сестра... И главное, детей в школу – из школы, на фитнес, в бассейн, конный спорт и так далее.

- Бойкая бабёнка?

- И симпатичная.

- Так что же?

- Работаю в этом направлении.

- Пожалуй, водитель, что тебе член семьи... И подыскал такого смышлёного?

- Думаю, Гуров справится. Остап.

- Да у него же фэйс доктора наук.

- Вот и хорошо. В фирме уже работает, вы помните, наш Сорока Сан Саныч – заведующим транспортного отдела, бывший гебист. Он, как вы знаете, неплохой психолог. Найдёт регулировки. Да и бриться-причесываться Гурову каждый день не обязательно...

- Послушай, но он же хохмач?..

- Вот именно. Только он не хохмач. Артист.

- Что ж... Тебе виднее.

- Благодарю за доверие.

- Кому доверяют, с того и спрос особый... Держи меня в курсе. Тут, сам понимаешь, изрядно изрядный куш...

- Я понимаю.

- Боюсь, что нет. Ну да это к слову... Кумекай. Да, а почему водители подолгу не задерживаются?

- Сорока говорит – прижимисты наши юристы. Получать любят сполна, а другим – не выше среднего... Остальное в подробностях уже Гуров разведает.

 

3.

Разговор в том же офисе, но уже втроём. Двое напротив друг друга – один из них Остап, лицо второго освещено, скажем так, некачественно. Третий, как мы догадываемся, Главком, сидит поодаль, его лицо не различимо и вовсе. Остап Гуров до некоторого момента вообще босса не видит, так как угол комнаты тонет в полумраке.

- На что  мне следует особо обращать внимание? Конкретно...

- Нас интересует исключительно всё. А всё – это всё, - помощник-советник прищёлкивает пальцами. - Не так ли? Быт, аппетит, интерес, компромат и прочее, и прочее, и прочее. Всяко-разная вкусовщина, словом.

- То есть я…

- Именно... - это уже голос самого босса из полумрака. - И привычки. И привязанности. И болячки. И женские примочки. Сплетни-секреты... Да-да, если вам даже при этом придётся стать дамским угодником и детским воспитателем... Понимаете?

- А детские секреты? Ночной горшок, поллюции?.. - оборачивается Остап.

- Вы должны стать поверенным для всех – и для взрослых и для мелких особей. Как врач семьи. Как духовник. Маленькие секреты ведут к бо-ольшим последствиям. А нашему аналитику любопытственно даже, в какое время менструация у вашей хозяйки... И он, пожалуй, прав.  Вы не находите?

- А вы не завышаете моих талантов?

- А не завышаем ли мы ваш гонорар?.. Отчитываться во всех подробностях еженедельно, дружище… а экстренно – в любое время.

- И не проколоться. Ни под каким видом.

- ? - Остап вытянул губы в трубочку, будто укладывая в неё конфигурацию своего вопроса: что, дескать, имеется в виду?..

Инструктирующий (советник-помощник) сам решил уточнить свою мысль:

- Водила есть водила. Поведение его не должно вызывать подозрений. Он качает права, если его обижают, например... Не доплачивают, не дают честно заработанный отгул... Хотя желательно без отгулов. Время с каждым днём всё дороже и дороже. Как всем известно, время, уплотняясь, дорожает…

- Повсеместно, - закончил в рифму Остап. И добавил: - И во всём виновата пресловутая инфляция?

-  Вот именно. Дорожают также мозги.

- Это где же именно? Назовите мне поскорее место, где они дорожают.

- В меру, конечно, качать, - наставляющий, видимо, пропускал мимо ушей рифмы и риторические вопросы. - Своевременно отступить, если номер не проходит.

- Короче говоря, не стройте из себя бескорыстного профессора...

- А такие бывают?..

- Но и пройдохи им не надобны. Каждый мечтает о вдумчивом, покладистом, воспитанном бессребренике-водителе.

- А вы ж сказали – не строй из себя профессора.

- Я сказал бескорыстного.

Остап почесал висок, намекая этим, что не вполне понял и рассчитывает на пояснение.

- Позвольте тогда повторить вопрос: где можно на такого посмотреть? С кого мне копировать или брать пример? В моём личном арсенале и даже архиве...

- Ладно, ладно, Гуров, не зарывайся. Ты знаешь, юристы, они... ну, тот же клан. Корпоративная солидарность. Но если, скажем, национальный вопрос на менталитете замешан, семейственности даже, то юристы эти...

- На беспринципности?

- Повторяю: на корпоративности. Там, где властвует закон и крючкотворство, там не может быть морали…

 - Одна аморальность?

- И гольная политика.

- Игольная?

- Голая.

"Это меня так натравливают, науськивают?.. чтоб мораль не мешала... - догадался Остап. - Ну-ну... Игра в кошки-мышки? Хренотень какая-то…"

Каждый раз, дабы уяснить задачу основательней, Остап прибегал к такому вот приёму: прикинуться скоморохом – тогда озадачивающий тебя начальник невольно проговаривался… Ныне не получилось. И это настораживало. Согласитесь, пойди туда – не знамо куда и найди то – не знамо что, – поручение не из самых удобных…

 

4.

-... тебе показали маршруты фирмы – это утренний твой урок, что называется. Ну а с полудня ты в распоряжении нашего очаровательного юриста. Там уже по их расписанию. Вот. Сейчас я тебя с ними познакомлю... Идём. - Розовощёкий и колобково-округлый  Сан Саныч Сорока мелкими шажочками вперевалочку и чуть подпрыгивая с пятки на носок – действительно, похоже, по-сорочьи, – двинулся по коридору, Гуров – за ним, подмигнув себе в тёмную глубину зеркальной полировки расфуфыренного шкафа и поправив свалившийся на нос чуб.

Введя Гурова в кабинет, где за столом, вольготно развалившись в кресле, сидел мужчина лет тридцати пяти, Сан Саныч предложил знакомиться – правой ладонью указав на слегка приподнявшегося в кресле мужчину, другой – на водителя, а сам, бормотнув "минутку, господа", тут же "вырулил" из кабинета, воспользовавшись инерцией своего, не погашенного колобково-сорочьего движения.

- Алексей Николаевич, - протянул руку через стол "юрист".

- Очень приятно.

Гуров, осторожно присев на край стула, внимательно вгляделся в своего визави и сразу понял: в этом лице не имело смысла запоминать отдельные подробности, достаточно было ухватить общий, что называется, стратегический замысел. Нет, всё же правильнее будет сказать вот как. Особенностью запоминаемого облика являлось то, что всё здесь  было приспособлено таким образом, дабы при падении – допустим, в колючий кустарник – получить минимум ущерба: аккуратные уши плотно пригнаны к черепной коробке, нос также экономен и не особо уязвим – в кулачном бою, к примеру, весьма удобно и, значит, не бесполезно. Именно целесообразность и профессиональная функциональность занимали сосредоточенные помыслы скульптора в момент осуществления поставленной задачи – производства на поток формата данной – исчерпывающей себя полностью на карьерном поприще – человеческой особи. Мы вправе даже, пожалуй, изречь более солидно: серьёзной персоны. Всё остальное – продолжая дальше разбирать предмет пристального наблюдения – заметим опять же с избыточным удовольствием: все детали запредельно  убористы и сглажены до эффекта полной неуязвимости. Впрочем, с достаточным вкусом посредственного в своём вдохновении ваятеля, поскольку в целом всё сынжинерилось очень и вполне даже терпимо. Не то, что если б спустя рукава... "Аккуратист!" –  машинально определил для себя Остап произведение природы…

Ответил, как бы спохватившись:

- Остап.

- Хорошо, не Бендер.

Ай, какое дурновкусие – приплетать всуе литературные персонажи! Ну на кой?.. Остап пожал плечами: "Чем вам мог насолить мой легендарный тёзка?" - однако интересоваться в лоб пока не осмелился. Точнее, не счёл необходимым.

В детстве его так и называли дружки – Бендер, потому книжку эту он прочёл не единожды: перечитывал по мере взросления – менялось отношение к окружающему миру и самого мира – к нему, менялось и отношение к литературному фантому. Собственно, лично ему Бендер Остап Ибрагимович и т.д. до последней буквы всегда импонировал. Дело заключалось в другом: как относились к Остапу Борисовичу, нашему сегодняшнему герою, те люди, коим было угодно обратиться к нему – как персонажу литературному, О. Бендеру.  Вкладывали они в это обращение негативный момент или, наоборот, – восхищение и подобострастие... Поди-ка, определи с ходу!

Что вот, например, побудило Алексея Николаевича так-то обмолвиться? Не известно. Пока не известно. И надо бы узнать обязательно, дабы уразуметь – сарказм, насмешка ли это, либо... А чтобы узнать, надобно подождать... Остап ждать-выжидать умел. Умел, потому что учился этому долго и терпеливо. А учиться стал, потому что имел через сие неумение достаточно неприятностей и хлопот в своей незаурядной и, стало быть, не безоблачной жизни.

Ну да мы слишком отвлеклись...

- Итак, условия следующие...

Всех следующих условий Алексей Николаевич изложить не успел: впорхнули Сорока с молодой – впрочем, лет за тридцать всё же – дамой, но с опрятной спортивной фигурой и любознательными серыми глазами пронырливой синички. Да, рядом с Сорокой она гляделась и побренькивала именно так – более изящной, но так же решительной и хваткой птахой.

"Так–та-ак", - сказал себе Остап, имея в виду, очевидно, стройность и привлекательность бойкой молодой, бедовой, как сказали бы некогда, бабёнки. Он тут же и классифицировал её, по своему обыкновению: "Универсальная красотка". – И если бы мы попросили расшифровки и подробностей, он, без сомнения и смущения, сообщил следующее: "Такая тушка нравится всем самцам без исключения. И стройна и симпатична потому что. И ничего-то особенно оригинального в этой штучке-дрючке, что может оттолкнуть привереду, не наблюдается. То есть на любой вкус пригодится. Перчик – разумеется, любитель перчика – каждый субъект отыщет в другой какой-нибудь особе. А тут, извините, этакий холодно и расчётливо намеренный стандарт. Не эталон, а именно что – по замыслу – общечеловеческое клише: ножки и ручки не хуже, чем у подавляющего большинства. Губки, щёчки, бёдрышки, пёрышки... На вкус не то чтоб усреднённый и невзыскательный, но на некий устоявшийся – уж простите за тавтологию-разжёвывание – универсум. В разведке таким хорошо..."

- Ольга Аркадьевна, - пояснил Сорока Гурову.

- О чём вы тут... - глянула на мужа синица, (отчего тот заметно оробел) и сразу перевела взгляд на свежую персону, то есть на Гурова. Аккуратист Алексей Николаевич, вдогонку как бы оправдываясь, смущённо лепетнул:

- Про оплату...

- Это совсем другой вариант, - категорическим тоном пресекла его лепет супруга.

- Но я же не знал... - развёл тот руками и виновато глянул на Остапа, дав понять, что вопрос исчерпан: - Аннулируем наш разговор, да?

Остап, едва заметно улыбнувшись, вновь пожал плечами. Он, разглядывая исподволь свою новоявленную патронессу, чувствовал, что ей приятен его взыскующий взгляд.

Сорока, переминаясь в дверях и опасаясь, очевидно, за свою угасающую колобковую инерцию, спросил:

- Я вам пока не нужен?

- Да-да, - не оборачиваясь, ответила патронесса. - Бегите дальше, перпетум вы наш...

 

5.

Интересно всё же, зачем меня к ним приставили? – такой вопрос задал бы себе любой на месте Остапа, вот и он в который раз озаботился, поскольку кому другому – из своего руководства, допустим, – такого вопроса задавать не собирался. И непрофессионально и опасно. Пытался догадаться самостоятельно.

Сообщать всё... Но что именно? Причём здесь детишки, школа?.. Какая тут к шутам экономическая разведка?

Ну ладно. Поглядим – увидим.

Впереди его форда заюлила машина с номерным знаком 600. И когда Остап (его №066) поравнялся с ней, меж двумя автомобилями проскочила мощная искра – во всяком случае, хлопок прозвучал явственно. Такое совпадение, быть может? Гуров присвистнул. "А! Каково? Что это – слияние 600 и 066?.. Предупреждение с горы?.. Давно ль ты стал таким мнительным?"

На Ордынке Гуров вошёл в трёхэтажный, соседствующий с монастырём, особняк. На третьем – в лабораторию.

- Мне к Португаловой Ноне Владимировне, - обратился он к сухощавой и белёсой мадам, чей возраст скрадывался этой самой сухощавостью и невзрачностью, но лет ей было всё же не менее пятидесяти пяти. Не менее, говоря комплиментарно, – то есть предпенсионный и в связи с этим весьма опасный. И это обстоятельство, по всей видимости, напрягало мадам Португалову постоянно и повсеместно. Но особенно, очевидно, в присутствие незнакомцев. Остап хорошо знало этот женский тип: всё время таким кажется, что их недооценивают, обходят стороной – в смысле, внимания и благ им не додают постоянно, –  и мало того, что не доплачивают, ещё и обкрадывают регулярно.

"Ох уж эти бабы..." - сочувственно вздохнул Гуров и любезно прищёлкнул своими мягкими штиблетами.

- Да, это я, - надменно отвечала сама мадам Португалова, вероятно задетая бесцеремонной проницательностью пришельца.

 

6.

На докладе.

- Эта Нона ещё из тех...

- Из каких те-тех? Ты, слушай, давай излагай без доморощенного сленга, а? Попроще, подемократичнее, так сказать. Для не особенно развитых и одарённых – навроде меня.

- Ну из тех, которые считают, что это они и есть настоящий, самый натуральный пуп земли. Все должны возле них на цырлах скакать: чего изволите, чего прикажете? Чем угодить и где почесать? Короче, ни рожей, ни умишком не вышла.

- И что?

- А то. Молоко за вредность в договоре не прописано. Упущение. Надо бы исправить.

- А пучить не будет? Ладно, теперь по существу.

- А по существу – бардак сплошной. При том, что, верещит не умолкая про всех и каждом: какие все безалаберные, не обязательные, бестолковые, разболтанные... Ма-аша, - кричит, - где вчерашняя простокваша? Маша прибегает. Да не та  Маша! Другая Маша! Их там три штучки. Первая Машенька – потому что маленькая, наподобие дюймовочки. Затем Маша – наподобие Мишки, то бишь медведя. И, наконец, Маша-малаша, то бишь ни то ни сё – то ли девица, то ли юнец-огурец, непосвящённому уразуметь сложно. И так во всём. Чего украсть или подменить – плюнуть труднее. Постоянно бумажки свои не туда засылают, потом по телефону весь день выясняют – куда же именно. Я б их за такую вредность для окружающей среды сдал бы Гринпису, а ещё лучше – в тюрягу упёк.

- Да? Ишь ты сердитый какой. Может, нам с тобой такая вот безалаберная тётка жизнь продлит... Небезбедную. Ты давай лучше присматривайся скрупулёзнейше, будь дотошнее: когда и что можно украсть. И ещё раз прошу: постарайся без выкрутасов. Никакого вчерашнего молока.

- Вы серьёзно… насчёт украсть?

- Всё может быть. Ты чего, первый день на свете живёшь. Кто знает, чего нам ждать от дня грядущего. - Экзаменующий потёр лысину и отвернулся к окну. - Всё?

- Пока да.

- А что ты говорил про уборщицу?

- Да странно как-то всё. В офисе, который на Левшинском, она толчки моет, то есть уборщица. А на Ордынке – склянками занимается. Под присмотром этой самой Португаловой, которая у себя под носом никогда ничего не найдёт. То есть лаборанткой. Как сию метаморфозу понимать?

- Действительно, под присмотром? Такая недоверчивая?

- Да нет, просто так выразился. На самом деле эта уборщица без мыла кому хочешь...

- Выражаться старайся таким языком, чтобы ясно было на все сто, что именно ты имеешь в виду. Ну, дальше? Совмещает толчки и пробирки – и что?

- Не родственница, случайно, Заднице? Такая же хамка до мозга костей. И наушница. Как мимо её кабинета иду, она всё там сидит. Ноги растопырит и сплетничает.

- Минутку. Я не ослышался? Задница – это кто?

- Зоя Дормидонтовна... В мягкой интерпретации – зэдэ.

- Дорм... А, понял. Чтоб язык не сломать?

- Ну да. Родня руководству и зам по производству. В обиходе Зэдэ. А, по-моему, действительно, полная задница. Взяла для меня деньги в бухгалтерии на тосол и вентиляторный ремень, и говорит: принеси чек – дам денег. Принёс ей чек, а она мне – фиг, то есть спасибо без соуса.

- И значит, уборщица у неё в кабинете наушничает... А при чём тут её ноги?.. К тому же, слушай, разве полная зэдэ – плохо?.. Для женщины, по-моему, это плюс. Впрочем, ладно. Так при чём ноги?

- Да, в общем, ни при чём... Но сидит плотно, пока все сплетни не доложит. Как я у вас тут на ковре, например... сплетни излагаю.

- Не обольщайся, на ковёр тебя не позовут, – сразу шлёпнут, чтоб языком не молол попусту. А с уборщицей тебе резон сойтись покороче, раз она такая до сплетен охотница. Будете вместе лясы точить – вот это уже иная статья – не в расход, в доход. Впрочем, решай сам... Может, наоборот – полаяться следует? Для острастки.

- Это как?

- А чтоб ни в чём не уличили.

- Кто?

- Дед–пихто.

-  А покороче – это как? Сойтись. Она ж обезьяна обезьяной.

- Ну, попрыгай с ней... По деревьям или перилам. Вдруг пригодится.

- А что можешь сказать про семью? - этот вопрос возник из дальнего полумрака.

-  Аркадий Петрович любит порассказать о своих подвигах... - полуобернулся Остап.

- О, это хорошо. Интересно слушать?

- Терпимо.

- Будь внимателен... Мельчайшая подробность – и ключ в кармане. Иносказательно говоря.

- Вы бы не иносказательно, а что именно ищем конкретно, сказали.

- Если б знать, если б знать...

 

"Темнят однако," - предположил Остап и в дальнейшем предполагал так же. Пытался "расколоть" Сороку – хоть как-то приблизить себя к догадке о своих обязанностях соглядатая:

- В тёмной комнате чёрную кошку искать замучился, - это на вопрос "как житуха, как дела".

 Да Сан Саныч отбрехался столь же иносказательно.

- На ярмарке бывал?

"Разве что на сорочинской", - мгновенно среагировал Остап, но мысленно.

- А что такое? – это уже вслух.

- Скоморохи затягивают-заговаривают публику, а карманники не дремлют, карманы их потрошат...

- Я вроде не скоморох и тем более не карманник...

- Да я так... Только...

- Что?

- Иные ничего не ищут, иные просто ждут и наблюдают.  При всём при том каждый знает свой манёвр...

"И этот тень на плетень наводит…"

 

7.

На другой день Гуров сошёлся с уборщицей-лаборанткой поближе. Она напросилась доехать с Левшинского до Ордынки. Уселась, растопырив толстые ляжки и бесцеремонно (демонстративно звучно) принюхалась, Остап даже предположил, что она посетует: дурно-де пахнет у тебя в машине, и даже сконфузился заранее, хоть и не смог придумать, чем же это так плох воздух в его аккуратно прибранном салоне. Однако не угадал – она протяжно-мечтательно промурлыкала:

- Яблоками воняет.

- Воняет? Ну, тадысь, похрумкай. На-ко, - и Остап протянул ей бумажный пакет. - Только они не мытые.

- Та-а, какая безделица. Меня грязью не удивишь.

И пока ехали, умяла с десяток. Затем стала звучно отрыгивать.

- Ничо-о. Переварятся, - изрекла на прощанье.

- На здоровье.

- Этого добра мне не занимать.

"Да, тобой можно стены прошибать. Истинно – колотушка!"

 

8.

На третий, кажется, день (мы дальше не про каждый будем рассказывать, чтоб не утомлять нашего читателя) Гуров вновь увиделся с "колотушкой" – возведём-ка и мы сие словцо в ранг прозвища  для пущей важности нашей хроники – но уже в Португалии, как посмеивались лабораторные Маши – мышки-норушку … разумеется, в отсутствие предмета, давшего название столь стерильно святому прибежищу медицинских опытов. Остап привёз с поликлиник анализы крови, а она, Колотушка, помыв уже, по всей видимости, свои мензурки, восседала в своей излюбленной позе-манере – то есть раскорячив свои ляжки по сиденью стула, и невозмутимо осведомилась запанибратским напевом:

- Эй, шеф, привёз яблок-то заморских?

- Увы, синьора, никаких не привёз, а не то что заморских. Ни молодильных, ни тамбовских, ни португальских. Ноне… (Гуров намеренно сделал небольшое, но ощутимое отточие-паузу, поскольку того потребовал невольный экспромт) придётся сидеть на голодном пайке до ужина.

«Синьоре» заявление не поглянулось. Впрочем, как и Ноне Владимировне… Вернее, именно в такой очерёдности: сперва Ноне, очень чуткой до каверз в свой драгоценный адрес, а уж затем Колотушке, косившей на начальницу верноподданническим коровьим глазом, несмотря на всю свою  раскованно-независимую позу.

- Меня есть кому накормить, Остапчик. Не волнуйсь.

Португалова со своими подчинёнными мышками-девочками с напряжённым любопытством, как заметил Гуров, ожидали его ответного выпада. Он секунды две поразмыслил и, пожав плечами, вышел. «Зря каламбурю с этой тёлкой… - сам себе сделал выговор Остап. - Она ж в юморе ни ухом, ни рылом.  И тут, право же, не угадаешь, где что и как аукнется... А с ней, по моей должности, надобно дружить, не то самому придется сдавать анализы – инчае кровь она может мне попортить!.. Будь же начеку, чекист...  доморощенный".

 

9.

Красный спортивный «порш» внезапно прибавил, выпорхнул перед носом Гуровского "форда" и сразу ударил по тормозам. Остап машинально ушёл вправо и зло надавил на газ. Однако прижать спортсмена к разделительном барьеру не успел – тот вновь резво ушёл вперёд.

- Нам направо! - вскрикнула  Настя. Остап опомнился... Догнать спортивный болид всё равно бы не удалось.

-  Номер, случайно, не запомнила?

-  Не-а.

-  Жаль.

- А что бы вы ему сделали, если б догнали?

- Побил.

- И не побоялись?

- Одного такого я однажды уже проучил. Изрядно. Погоняться, правда, пришлось.

- И как же проучили?

- Да монтировкой.

- По голове?! – неподдельно ужаснулась девочка.

- По крыше, по фарам, стёкла все разбил...

- А самого?

- Сам он убежал. Через поле и в лесок. Я не стал его дальше преследовать. По свежей пахоте ноги не захотел пачкать... Дождик, к тому же, моросил. На подошвы сразу во какой слой налип.

- А он – захотел?

- Захочешь, когда с монтировкой за тобой гонятся. Удивляюсь только, как он так прытко через то поле перемахнул. По пуду грязи на каждой ноге, чтоб не соврать – это тебе не фунт изюму. Согласна? Как спринтер. Зачем таким нужны машины, если они и сами по себе быстро бегают.

- А зачем же он хулиганил?

- Хм... А вот ты зачем хулиганничаешь?

- Я не хулиганничаю.

Остап усмехнулся:

- Верю-верю всякому зверю, а тебе, ежу, верить погожу.

- Что вы говорите?

- Народная примета. Бабушка мне сказывала... Моя.

- У вас бабушка есть?!

- А что ты так удивилась? Я что же, не достоин родной бабушки?

- Я подумала...

- Сам дедушка?

- Да.

- Спасибо на честном слове.

- А вы классный водитель.

- Теперь большо-ое спасибо – на добром слове.

- Какой вы балагур, однако, Остап Борисыч...

- Ты мне лучше про своих бабушек с дедушками расскажи.

- А зачем вам?

- Здорово живёшь! Как зачем? Чем больше знаешь, тем легче угодить.

- А-а… - Настя задумалась. Затем: - А чем угодить вы хотели б?

- Да я не то чтоб расстараться пытаюсь, но у каждого человека есть привычки… Например, бабушка твоя чуть ли не на ходу выпрыгивает, когда подъезжаем к месту…

- Она не выпрыгивает на ходу.

- Ну, я для примера. Я пока твою бабушку и не видал…

- А вы, правда, его монтировкой по голове стукнули бы?

- Кого? А-а… уже и забыл. Ты вот что, зря-то не болтай дома про это всё, а то прогонят меня…

- Почему?

- Подумают, что лихач, а я…

- А бабушка с дедушкой любят быструю езду!

- Ну, принцесса, с вами не сторгуешься.

- Да ладно, ладно, не буду говорить. Но за это вы мне…

- Что?

- Я придумаю, потом скажу…

- Договорились.

 

10.

...Ворота медленно задвинулись. Настя убежала в дом. Остап решил осмотреться повнимательней, чем в предыдущий раз, когда лил дождь.

Двухэтажный бревенчатый дом без претензий на какой-либо архитектурный стиль занимал  центральное место на прямоугольнике соток в тридцать, огороженном дощатым по тылу и с боков, а по фронтону – железным на фундаменте забором. Под развесистыми берёзами, клёнами и елями земля сохранила первозданный лик: природная трава, по забору кустарник, лишь в переднем левом углу пятно от сжигаемого мусора. Ближе к дому устроен детский городок с пластиковыми домиком и горкой, тут же неподалёку мангал, занавешенный плёнкой, прицепленной к деревьям вместо шатра. С левой стороны от дома – сарай, откуда в дверь высунулся и снова скрылся лысоватый мужик в рабочей одёжке. За домом калитка в лес.

На крыльцо вышла женщина среднего роста в цветастом халате и с лицом мужика, давеча выглянувшего из сарая, только с кудлатой пегой шевелюрой. Высоким голосом, обнаружив отсутствие нескольких передних зубов, она прошепелявила:

- Ир Кузьминичн (окончания слов баба, очевидно, признавала необязательным элементом в своей речи) вас покликать велел. Зайдь.

Впрочем, укорот некоторым словам был как-то в её исполнении уместным и забавным.

За входной дверью запах ремонта и... птичника. Тут же прояснилось – в клетках у окна будущей просторной кухни стояли клетки с перепелами.

- Младшенький потреблят яички в крапинку. Диетычны прозываются. Куриных ни в каку не ест – аллергия. Я в няньках тут. И по дому приборка на мне. И стирку завожу, и тесто для пирог... Короче, рабоче место.

- Стройка завершится – уборки-то прибавится, - сказал Остап сочувственно.

- Может, тода и плату возведут в надлежность.

- Во что?

Нянька махнула рукой.

Сколько ей платят теперь, Остап уточнять поэтому не стал. Спросил лишь:

- Там в сарае не ваш брат обитат?

- Наш. А что?

- Очень вы с ним похож.

- А-ха-а-ха!.. - почему-то рассмеялась резковатым дискантом сестра.

- Не угадал, что ль?

- Угадал... Ха-хи-с... Наполовин.

- На какую половин?

- На мужскую. У нас батянь обчий.

- А вы не из Клязьмы?

- А ты откуд знашь?

Остап отмахнулся. Один - один. Любил он всё же – по справедливости чтоб. Но передумал:

- Случайное попадание.

- Куды... попадение?

- Угадал просто... Случайно.

- А-ха-ха.. - и тётка указала на дверь пальцем, сама же юркнула в кануру рядом с туалетом.

 

11.

В жилую часть дома вошёл постучавшись. И попал в кухню-столовую. Прямо перед собой через пространство столовой увидал лестницу на второй этаж. Левее на диване мальчик смотрел мультики по телевизору, на вошедшего незнакомца не обратил совершенно никакого внимания. Впрочем, Настя, скатившись в эту минуту со второго этажа, также индифферентно к Остапу пробежала мимо ­– прямиком к элегантно одетой женщине у кухонной плиты.

- Бабуль!

- Ну что ещё?

- Антон мои вещи разбросал!

- Врёшь! - отреагировал мальчик, не отрывая глаз от экрана с квадратными страшилками.

- Настя, - сказала бабушка, - ты вдвое старше Антошки, а жалуешься постоянно. Не надоело?

- Что же мне, по уху ему заехать?

- Щас, разбежалась! - буркнул мальчик. Убегая обратно наверх, Настя улучила-таки момент шлёпнуть братца.

- Ну-у!  Бабуль! – заблеял тот, но по-прежнему не оторвал глаз от экрана.

- Проходите, Остап Борисыч, - заметила вошедшего "бабуля".

Ирина Кузьминична выглядела на пятьдесят, хотя Настя проболталась – шестьдесят справляли намедни. Женщина была крепенькая, как лошадка-пони, курноса, мохната... то есть светловолоса... (Просим заранее прощения за кое-какие оговорки – это Остап мысленно сочиняет доклады своим боссам и мы не всегда успеваем переводить его сленг в общепринятые выражения – как с иностранного, понимаете ли, синхронный переводчик.) В общем и целом, выражаясь чужим слогом, женщина была довольно приятной наружности.

- Чаю, кофе?

Остап понял – пригласили знакомиться.

- Вот Надя здесь кашеварит (Остап уже надкусил бутерброд и прихлёбывал кофе), когда меня нет.

Беззубая Надя то выбегала, то прибегала, реагируя разными междометиями: ага, угу... Вся-то я, мол, в делах... Явно ревновала к своему рабочему месту.

Пришёл Аркадий Петрович, сухощавый пожилой господин болезненного вида (было б то в Англии, можно было б сказать – лорд), но сразу понятно – энергичен и... непрост. В дверь он вступил, высоко приподняв большой волевой подбородок, присутствующих окинул орлиным взором – брови его напомнили Остапу полувзмах именно крыльев гордого орла. Это первое общее впечатление. Затем более внимательно. Лицо въедливого клерка-педанта: несколько вогнутое, так что само-собой напрашивалась догадка – отсутствует забрало или прозрачная крышка-колпак, этакий рубеж неприступности, временно, правда, отстёгнутый и отставленный и убранный в футляр или чулан. Не для свежего ль человечка сие радушие?

- Приятно познакомиться с нашим новым водителем, - ухватил крепкой ладонью руку Остапа, словно проверяя на прочность приобретаемую вещь.

- У нас перебывало много разных водителей, - сказала Ирина Кузьминична, - особенно в бытность Аркадия Петровича в органах. Мы со всеми очень хорошо ладили. В обиде они, во всяком случае, не остались.

- Работал у нас Марат, ездил как спортсмен.

- Однажды бок поцарапал, - перехватила и развила замечание мужа Ирина Кузьминична. - О бампер панелевоза. Проскочим, говорит. Бац – бемц, а бампер этот на десять сантиметром шире обычного оказался.

Остап не понял, восхищаться следует лихостью Марата или, напротив, порицать...

- Мои ж водители после трёх лет забирали машину себе. Так у нас договор был составлен. Поэтому за машиной следили, как за своей собственной, - сказал Аркадий Петрович с явным намёком.

- И чистота была - не придерёшься, - развила его намёк Ирина Кузьминична.

"Ну-ну," - усмехнулся Остап. Вслух сказал:

- В нашей фирме – снега зимой не выпросишь.

- Оно и заметно. Стекло лобовое надо менять – затёрто, сиденья без чехлов... Бегает хоть прытко?

-  Прытко, но список можно продолжить...

- Аркадий Петрович хоть и не сидел никогда за рулём, но подсказать, как нужно ездить... - Ирина Кузьминична (Остап как-то сразу сократил мысленно её имя-отчество до удобопроизносимого размера - Ир Кузь, поначалу вообще хотел ограничиться кратким "Ик", но заопасался вызвать икоту у самого себя)... Иркузь пресекла свой выпад под взмахом суровых бровей мужа...

Тут дедушку "обнаружили" дети (закончился мультик ­– Настя смотрела наверху свой телевизор) и повисли на нём...

Сочтя, что на первый раз довольно с него общения, Остап поблагодарил за кофе и "отпросился" поразмять ноги.

 

Из-за угла дома вышла небольшая рыжая и косматая сучка. Приблизилась к Остапу, понюхала и вильнула хвостом.

- Ну что, - спросил Остап и провёл по её хребту подошвой ботинка, - служишь? Или так – прислуживаешь?

Сучка опасливо скосила глаз на обувку незнакомца, но опять вильнула хвостом, села и зевнула.

- А вот других, - раздался голос Ирины Кузьминичны из приоткрытого окна, - что художницу нашу Элен, что англичанку Ирэн облаивает до сих пор, хотя уже год они к нам ездят…

- Да? Интересно…

- И всех крыс переловила! Что вы, что вы – служит ещё как!

И в самом деле, интересно, подумал Остап, для чего это она сказала?.. Или – почему? Не любит этих дам? Почему не любит?.. Собака-то небось о чужих судит и по тому, как ты, хозяин, к ним дышишь – не так ли?

Вышедши за ворота, он отправился по тропке между домами – по фронту был ещё дом за таким же коричневым забором из железа.

Почти сразу тропинка упёрлась в кладбище. Побродил между могилок, поудивлялся разнообразию чудных имён и надписей – типа "Не угасай без нас, голубчик! Навеки с нами ты теперь..." Помыслил о бренном. В кармане брякнул мобильник. Как раз заморосило...

 

Выехали из ворот посёлка юристов и свернули опять в лес – в соседний посёлок деятелей искусств. Да не скажи об этом Остапу Иркузь, он, верно, и сам догадался б, поскольку улицы все носили имена известных писателей, художников, других творцов. У одного из коттеджей  под соснами Аркадий Петрович молодцевато выпрыгнул, взбежал по ступенькам крыльца и там выдохся... Во всяком случае, попрощался уже с кислым выражением лица.

- Он здесь снимает квартиру, - сказала Иркузь, когда выехали на трассу. - Пока дом не доделан. Ему после больницы тут лучше – поближе к внукам. А я – к старшей дочери. Там меня старшенький наш внук поджидает, Мишка. Такой оболтус, правда, спасу нет. Я ему: неужели трудно за собой убраться? Разбросает все свои шмотки. Или в компьютер свой уставится бараном... И не поест. И не погуляет. Чёрные очки нацепит, если за хлебом... Всё этот компьютер чёртов... Я работала директором детсада, а теперь практикую частным порядком. Логопед я. И Марина моя тоже по моим стопам. Кстати, вы не смогли бы завтра ей помочь отвезти вещи на новое место работы...

Ну что ж.

У дома бабулю встречал щупленький юноша в больших непроницаемых очках, вежливый, но свысока взирающий – высоко вскинутый подбородок и вальяжность в сочетании с мягчим вежливо-вкрадчивым голоском подразумевали, по-видимому, снисхождение к окружающему миру.

Он подхватил сумку с продуктами и поморщился в сторону бабули. Остап расслышал:

- А чо, водитель не мог принести?

- Он новенький ещё...

Остап захлопнул дверцу и, не опасаясь быть услышанным:

- Ишь ты, соплюнчик каков! Ну-ну. Теперь на мамулю твою поглядим завтра… тоже, небось, коза из привередливых.

 

Из доклада.

"...У Аркадия Петровича – подход к реальности обстоятельно аналитический ("Странная классификация", - замечание шефа из затемнённого угла кабинета.) У его жены – прикладной подходец… и темперамент другой. Вовсю молодится. И удаётся. Рядом с дочерьми глядится подругой. Своих мыслей, по-моему, не имеет, но желает казаться, что называется, светской львицей, информированной – докой и в политике, и в сельском хозяйстве и т.п. Я, говорит, жена разведчика, должна во всё вникать (опять же у мужа выражений поднабралась)... После его рассуждений, однако, слушать её разглагольствования чижало... Ей, в сущности, неважно о чём, лишь бы трындычать... Утомляет. Посему необходима надбавка – на кефир. Прошу не отказать".

 

12.

Из мыслимой прелюдии доклада.

"...состоялась экскурсия по дому.

Сергей ходит по-крабьи, слегка покачиваясь из стороны в сторону, как мотобот при боковой качке, руки топырит чуть ли не на уровень плеч, будто мускулы в подмышках жмут. Лицо широкое, простецкое, мы уже знаем. Ему бы в боцманы, а он в сержанты сухопутные подался. Взаимных связей в мыслях маловато. Но гонору не занимать.

Он же познакомил с Витьком, своим напарником или, скорее, подчинённым… Точнее сказать: торжественно, по театральному вскинув ладонь к свету и отставив ногу, а лицу придав напыщенность, объявил: "Мой вассал в штаны нас…!" Впрочем, ладно, всё равно не талантливо, не впечатляюще. Просто, мне кажется, что-то его изнутри гложет и он вот корячится, вот дурью мается. Придуривается, короче, и остановиться не может:

-  Наш цыган! Оп-ля! Ну, ты чего не радуешься? Не дам, не дам конфетку…

-  Да ладно тебе... - усмехнулся Витёк, подымаясь с корточек от ящика с инструментами и протягивая мне руку. – Что я тебе, медведь? Ты-то сам кто такой, Петров Сергей Иванович?

- Я? Я - Петров! Говорит тебе что-нибудь моя фамилия? Да у меня семь колен учтены по прямой линии!.. И вот нос сломан, да и ва-аще!.. Или ты встречал нерусского с такой фамилией? Да, я коренной русский на все сто процентов! Петров Сергей Иванович. О тебе так чётко сказать не могу, прости: паспорт твой для меня не довод. Отчество у тебя, вишь, - и навроде нашенский, и всё одно не ясно с тобой. А я без загибонов. Вишь, и нос у меня сломан, - и Сергей дёргает себя из стороны в сторону за кончик носа.

- Так вот обычно и дискредитирует своих сородичей.

- Чаво-о?! Я ва-аще люблю, чтоб всё просто.

- Значит, простота –  не хуже воровства? – опять подъелдыкивает Витёк.

- Чаво-о? Ты поговори у меня!

- Линия твоя по родословной никому не указ. Может, и нет её у тебя вовсе. Наврать и я с три короба умею. Хороший человек – вот и вся линия для меня. С Молдовы я, - повернувшись ко мне, разоблачил Витёк дезинформацию Сергея Ивановича. - Жена там, а я здесь...

- Без лицензии, между прочим, - продолжал шпынять Сергей Иванович. - Хочет получить второе гражданство – для этого фиктивный брак затевает с моей сестрёнкой. Так? И там желаешь и здесь не прочь? Двойные стандарты, дорогуша. Двойные!

- Ну, так. А почему? - Витёк явно начинал заводиться.

- И почему же? - ухмылялся Сергей Иванович, довольный, что распалил напарника.

- Потому что такие, как ты, Петровы, и другие сидоровы козлы порушили всё на свете! Да ещё изгаляются! Хихоньки да хаханьки им!

- Ух ты – ах ты, все мы космонавты! Так-таки Петровы всё и порушили? Ты на других-то не кивай. Каждый за себя в ответе в первую очередь! Стрелял, небось, в своей Молдове на баррикадах, первым стрелял, небось! И по своим и по чужим! Знаем мы вас, тихонь! Жену родную не пожалеешь ради деньжат! Читал я тут… в одной газете! А потом сбежал сюда, скрылся от расплаты! Так, нет? Отвечай! Прикидывается он тут казанской сиротой! Работай давай, а то шишь заплачу.

- Ну, платишь, положим, не ты…

- Да ладно, ладно, не скули… Шуток не понимаешь? Не хорохорься, и в обиду не дам. Усёк? Молдован хренов!

- Да пошёл ты!

Я решил повременить с политическими диспутами..."

 

(И хотя сам доклад был гораздо сдержанней, резолюция босса – помощнику-советнику – на "суесловие Гурова" было следующим:

"Скажите своему подопечному Остапу, дабы не упражнялся в художественном слоге. Литератор нашёлся! Факты, факты и только факты! Подробности – без собственных измышлений!")

 

13.

Утром Марина Аркадьевна вызванивала Остапа через каждые четверть часа.

- Марина Аркадьевна, кровь только отвезу в лабораторию и всецело ваш. Я же ещё к лаборатории пристёгнут…

Но она не унималась:

- Ну, вы где?!

- Ну что тебе ещё ответить? – уже выключая мобильник, спрашивал Остап.

Наконец Остап имел удовольствие лицезреть нетерпеливую особу.

Несколько мужеподобна, с тяжёлым мужским подбородком. То есть если младшая сестра, Ольга Аркадьевна, вышла в мать, то старшая – в отца. И говорлива – в обоих сразу. Жаловалась всю дорогу на здоровье – ревматические ноги, слабое зрение, на грудницу при родах сына Миши... Можно бы и посочувствовать – для наведение контакта, но, честно говоря, Остапу давным-давно наскучили жалующиеся бабы и страдательное выражение их лиц, в чём-то всегда похожих по этой причине. Другая тема: мужики и бабы – также не приветствовалась Остапом: он давно был сыт телеанекдотами…

- Муж сказал: хочу праздника каждый день. И ушёл к другой.

"Молчок, - сказал себе Остап, - зубы на крючок". - И эта тема в результате также не получила развития.

После того, как перевезли вещи из одного детского сада в другой – а это были в основном учебные пособия, – Марина пригласила бесплатного помощника домой поужинать...

Остап ещё долго себя укорял за отказ. "Какой ты шпион, к  разъэдакому чёрту! Пренебречь возможностью получить информацию!.. Лучше про это помалкивать... При докладе". И всё равно долго ещё не мог успокоиться:

- Ладно б не за рулём я был… можно б было выпить… туда-сюда… А то: на, съешь котлетку. Подавиться мне, что ли?.. Нет, пусть боссы выправят мне разрешение ездить выпивши… Пущай. Они все юристы поголовно – вот пусть и пробьют мне разрешеньице…  Куда ты прёшь, курица! Глаза-то разуй!.. Залил глаза, падла, отвечай за тебя!.. Блин, что за погода! Стекло это ещё!.. Ну ни хрена не видно!..

 

14.

Прогулялся. "Ноги размял". Входил в лес – прогудел тепловоз вдалеке, за лесом, выходил – опять гудок.

- Это может мне как-то пригодиться? - Остап глянул на часы. - Время выезда на инглиш.

Входя в дом, похвастался:

 - А я успел набрать пакет грибов – три беленьких, семь подберёзовиков, остальные – милые опятки.

Отдал Надежде. Ребятишки в восторге запрыгали.

 - Они обожают грибной супчик, - ощерилась нянька. - И мама не против таких грибков. А то Настя полнеет в одночасье.

- Неправда. Я не толстая!

- Я не сказала толстая.

- Толстая, толстая, - вякнул Антон и получил по лбу плюшевой игрушкой.

Остап, попив кофе, сидит на диване и от нечего делать продолжает свои психологические этюды-изыскания.

Настя личиком больше в отца и... бабушку Иркузь. Хитренькое, укрытенькое личико, а носик, лобик, ушки, подбородочек – всё скруглено, потаённо – это с одной стороны породы. С другой – тщеславна, амбициозна, капризна и тэ пэ. Но психика неустойчивая. А это в кого?

- Ну, господин водитель, едем? – Настя уже с портфелем.

- Как прикажете, госпожа.

 

Глянул в зеркало заднего обзора: мечтает Настя о чём-то, но вот-вот заснёт, как случается с ней постоянно. Остапу даже иногда жалко становится девчушку, так она устаёт: школа, конный спорт, фитнес, танцы, дополнительный английский… даже уроки она старается успеть сделать в машине. А надо ещё и почитать книжку. Остап ей: что ж ты в темноте глаза портишь? И вообще вредно в машине читать – всё же скачет, всё прыгает… «Да какое моё дело…» Да и не слушает она.

- Куда мчимся – на инглиш?

- На Битцу, сколько раз можно напоминать!

- Давай, что ли, яблок нарвём тогда – твоим лошадкам, - Остап притормозил на выезде из посёлка, где после сноса развалюх заброшенной деревни остались роскошные старые сады, тоже, впрочем, умирающие.

- А разве лошадь кормят фруктами?

- А чем же их кормят, по-твоему?

- Комбикормом.

- Рви давай.  Тебя бы комбикормом. Да чтоб каждый день. Да из корыта. У моего деда в деревне был Рыжко, он и огурцом не брезговал. И всё с ладошки любил. Губы мягкие. Ласки требуют. И любил повторять при этом: без овса – полынь-кручина, витаминчика под хвост, буду я совсем дубиной, коль овсы не будут в рост.

- Это ваш конь говорил или дедушка?

- Умная больно, да? Сама не можешь догадаться? Дед говаривал иначе. Не поешь зимой овса, будет жёстка колбаса, летом ты пожуй рябинки, не отведаешь хлыста...

-  Что-то я вас не понимаю, Остап Борисыч... 

- По-английски, что ль, надо с тобой? Поймёшь, когда угостишь свою лошадку. Кончай трепаться, лезь на дерево.

- Ваш Рыжко был разговорчивый, что ли? - уже с яблони спрашивала Настя.

- Ещё какой разговорчивый, когда сытый, особенно с тылу.

-  С какого тылу? Не верю я вам, Остап Борисыч.

- Рафинированная ты девочка, Настюх. В этом твои проблемы.

- В чём это мои проблемы, интересно?

- А вот расскажу как-нибудь… после.

- Почему не сейчас?

У светофора Остап закрыл глаза, подумал: «Капелюшек надо купить глазных… чегой-то глазки мои болят…» Вдруг Настя как заржёт по-жеребёночьи:

- Смотрите-смотрите, - тыкала она пальцем в запотевшую изнутри маршрутку, а сама подскакивала от восторга на сиденье, - их там, как селёдок в бочке, а я одна – как принцесса! Я принцесса?! Я принцесса?

- Принцесса, принцесса. Только зачем так  бурно? Чуть машину не перевернула. Если принцесса, то значит не лошадь. Это им ржать и взбрыкивать положено.

И тут же, чуть не плача Настя в противоположный крен:

- Мы опоздаем! Мы опаздываем. Эти пробки меня с ума сведут!

- Не скули раньше времени. А впредь старайся пораньше из дома выходить. Тебе и прежние водители говорили то же самое. Нет? Не слышу.

Однако Настя уже спала, повалившись на сиденье.

 

Когда Остап впервые попал на Битцу, он заглянул в крытые пустые манежи – все тренировались на открытых площадках. Побывал в стойлах. Помог Насте оседлать серую кобылку. Посмотрел, как госпожа держится в седле, похвалил, хоть и не за что было – на резвой, но понятливой и смирной лошадке девочка выглядела как оловянный солдатик на бегущем по волнам кораблике.

Хорошая сухая погода. Остап прошёлся и вокруг остальных кортов, удивляясь упитанности седоков.

"Знать из медицинских соображений ездють... А что, где-то я читал. Или по телику…»"

И вдруг с возникшей пустотой под ложечкой подумал: "Уж не ребёнка ли выкрасть хотят?.. Нет, - отмахнулся сразу, - слишком мелко для них... Да и меня навряд ли привлекли бы... Хотя леший их разберёт. Меняются люди. Одни растут, другие мельчают..."

И Остап потерял интерес к лошадям.

 

В магазине, куда заехали по Настиной просьбе, юная наездница вела себя так, точно никогда в подобных местах не бывала. У кассы расплатилась за жвачку крупной купюрой, а когда кассирша сказала:

- Сдачу не забудь, - посмотрела на Остапа и тот по губам её понял: "Это, что ли, сдача?"

- Забирай, - кивнул он ей на блюдце с деньгами, - да пошли. Некогда.

На крыльце спросил:

- Ты что, никогда в магазине одна не была?

- А мама сказала, в фотографию ещё надо заехать. Вы со мной пойдёте?

- Ну а куда деться. Придётся. Надо навёрстывать, мадам, упущенное время. Под чьим крылом ты, интересно, была все эти годы? Вроде и не такие богатеи твои родители. Извини, но в одиннадцать лет уж с мальчишками шашни заводят, а ты только жвачку начинаешь осваивать.

- Что заводят?

- После объясню. Нам сигналят. Раскорячились мы с тобой, понимаешь, на самом интересном месте. Нам только гаишников не хватало…

- А почему нам не хватало гаишников? – вопрос уже в дороге.

- У брата спроси.

- А он, думаете, знает?

- А то. Он с дедушкой все марки машин изучил.

- Да врёт он всё!

- Тебе поменьше с ним цапаться надо.

- Это почему ещё?

- В два раза старше потому что.

- Вы ко мне воспитателем, приставлены, что ли?

- Я могу и помолчать.

- Вот и помолчите, господин водитель.

- Ну-ну. Посмотрим, как запоёшь, когда он тебя в росте обгонит.

- У меня слуха нет.

 

15.

В оранжевых шортиках и жёлтой маечке, не прикрывавшей пупок. Исподволь наблюдает за Остапом, какое впечатление на него произвела её фигурка и гладкая, золотистого шёлка кожа.

О да, - Остап чуть приостановился, обнаруживая скрытое вожделение, но в меру, не переигрывая. Это было и не трудно. Стройные ноги, изящный стан, грудь и соски под маечкой обрисованы достаточно наглядно. Нет, в сомом деле, всё соразмерно-пропорционально на удивление, разве что плечики чуток широковаты, как у гимнасток, но сей переборчик эмансипации с лихвой искупают красивые черты лица, чувственные губы. Некоторая жесткость, правда, или, скорее,  властность просвечивает во всём облике её и внимательных глазах. Но на чей вкус равняться? Хороша, в общем и целом, по всем параметрам.

Остап вспомнил своё первое впечатление, когда он окрестил её универсальной красавицей. Ну что ж, приятно ошибиться… всегда приятно ошибаться в таком деле.

- Вы что-то хотели?

О да, - едва не выдохнул Остап.

- Ноги разминаю, Ольга Аркадьевна.

Аккуратная попа плавно опустилась в кресло перед столиком с открытым ноутбуком, на экране которого высвечен юридический документ. Кончиками пальцев подвинула чёлку со лба. Ветерок тут же возмутился её произволом и взъерошил волосы опять. Она не стала с ним препираться.

- Как вам мои дети, не утомили?

- Да что вы, О... - почувствовав отчего-то неуместность имени-отчества при оранжевых шортиках, Остап мгновенно преобразовал уже исторгнутый звук в некое подобие восклицания: - О, я с ними чувствую себя моложе.

- А вы считаете себя старым?

Остап рассмеялся:

- Смотря для чего.

Ольга Аркадьевна изобразила кокетливый интерес, искоса, из-под ресниц внимательно оглядела своего водителя:

- И для чего же?.. - впрочем, тут же вернулась к педагогической поэме: - ...Чем больше с ними сюсюкаешь, тем в большее оцепенение они впадают от своих достоинств. Не так ли? - И уже вскинув голову и глядя напрямик серым взглядом больших глубоких глаз, ждёт ответа с усмешкой на губах.

- Все дети таковы, - дипломатично уклонился Остап. И подумал с замиранием в груди: «Ну, с-сучка, погоди…»

Что имелось ввиду? – не берёмся ответить. По крайней мере, теперь.

 

16.

По рынку, как по музею, – неспешно, с презрением к суете, большой прямоугольной лупой по начертанному Иркузем списку, обстоятельно, пресекая надменным поворотом головы и непререкаемым тоном колготу и подобострастную услужливость продавцов... И не прекращая разговор с внимающим почтительно Остапом:

- У меня под следствием находился известный академик. Не буду называть имени. Врач. Открытий всевозможных у него – на две сотни учёных помельче хватит за глаза. Вот он меня насчёт растений, продуктов разных образовывал...

- А за что ж его под следствие, если он такой значимый?

- Ох, словоохотлив больно, не в меру. Много из того, что он открыл, засекречено было... И в космосе применяется, и в военной сфере... А он где-нибудь в Америке на симпозиуме возьми да и брякни... Ну вот... О чём бишь я?

Аркадий Петрович останавливается как раз напротив знакомой ему продавщицы, издали уже ему приветливо улыбавшейся...

Прежде, чем подойти, Аркадий Петрович отхлебнул сливок из маленького пакетика, сунул его назад в карман, и только после этого снисходительно кивнул...

- Ах, рыбы ещё я хотел. Для ухи. Ты умеешь варить уху? Я тебе доложу несколько рецептов, если так. Закачаешься от удовольствия. А гости твои помрут, потому что языки их в горле застрянут.

В машине уже не было места от кульков и коробок с продуктами.

- Так что ж, до кучи. Много сегодня набрали…

И про себя прибавил в рифму: "Едва ручонки не оторвали... Таскавши. Машина накренилась даже. Любопытно – потянет мой форд такой груз? (Преувеличение, конечно). "Брюзжание от недоедания, - игра опять же ролевая: мне бы такую зарплату, дескать, и я бы разохотился на природные щедроты. - А насчёт ухи – так у меня поваренная книга есть, да ещё какая ценная! Насмотришься картинок и уже сыт!"

- Или в следующий раз? А то и сесть негде. Молодые завтра пикничок устраивают для друзей-коллег. Меня в шеф-повары нанимают, так сказать. Вот я им завтра нос и утру. Вот только я забыл рецепт одного блюда... Нет, пожалуй, давай сходим. По ушице настоящей соскучился. А нонче, видишь, развал какой богатый. И минога, и ерши... Фю-ю, полнющий ассортимент! Грех такое пропустить. Ведь всякий раз чего-нибудь да не хватает. Сначала для затравки бульона берёшь ерша-подлеца, затем... Впрочем, сперва необходимо решить, какую уху предпочесть. Лёгкую классическую, лёгкую королевскую, либо... - И Аркадий Петрович пустился в кулинарное плавание, так что Остап даже ладонь подставил ковшичком к подбородку, чтоб ненароком не уронить слюну. - Могу рецепт тебе классный доложить... Второй раз предлагаю и не слышу ответа.

- Премного благодарен. А я вам книгу  поваренную могу привезти. В наследство досталась. Древняя... Так что, решайте, пойдём удить на блесну или сразу бредешок забросим?

- А за Антоном не опоздаем? Да-а, посадить-то его некуда будет.

- К себе посажу, он в прошлый раз просился...

Забрав Антона из школы, поехали прежде к Аркадию Петровичу на квартиру – там он приготовил штурвал – уменьшенную копию с его бывшего корабля. И уже с этим штурвалом на переднем сидении мальчик, издавая известные звуки, порулил к себе домой. Рулил, однако, он так лихо, что на крутом выезде из "дедова логова" не вписался в поворот и корабль угодил на рифы... Разумеется, никаких рифов там не существовало и в помине – это Остап зарулил в кювет, так как Антон подтолкнул его под локоть своим штурвалом.

-  Ладно, - подвёл итог своим наблюдениям с крыльца Аркадий Петрович, откуда он помахивал рукой отъезжающим, когда Остап вылез из машины и стал соображать, как ему лучше выехать обратно на асфальт. - Вы тут сами разбирайтесь и выкарабкивайтесь, а я пойду готовить себе ушицу.

И "отчалил от пирса".

- Да, - крикнул уже из двери, - Антош, скажи папе, чтоб за мной пораньше завтра... - И Остапу: - Разгрузите там машину сами, Надюху не подпускайте, а то она всё в морозилку позапихивает... Дурёха деревенская.

- Он сказал дура? - опасливо уточнил Антон.

- Ну что-то в этом роде, а чего?

- А она… - мальчик поразмыслил, почесал свою макушку по беретом. - ...дура всамделишная?

- Слышь, капитан... дальнего плавания...

- Чо?

- Пересаживайся в салон.

- А-а, мне тут виднее.

- Вообще-то на этом корабле капитан я, а не ты. И поэтому давай без рассуждений, не то высажу на необитаемый остров.

- А тут нету необитаемого острова.

- Найдём! Обрадовался! Найдё-ом, ещё как! Отыщем.

Мальчик насупившись полез в салон, толкая перед собой между сидений штурвал.

- А я тут буду рулить! Вот вам!

- А за бунт на корабле полагается вешалка.

- Не вешалка, а виселица.

- А, так ты знаешь! Так чего тогда бузишь?

Мальчик подумал и, не найдясь, что ответить, тяжко вздохнул.

 

17.

- Вот вы, я понимаю, прекрасный специалист. Экстра класса. А вот, скажем, ваш зять – он на какую категорию тянет? А дочь? – тоже вот интересно мне. Если, конечно, я не очень наглею.

- Наглеешь, конечно. Но мне кажется, ты так специально делаешь. Заметил, что мне хочется поболтать, похвалиться, порассказать о своих подвигах, – и строишь из себя прилежного слушателя. Разве не так?

- Отчасти, конечно, так… Только мне на самом деле доставляет удовольствие вас послушать. Тем более, рассказчик вы – тоже классный. Не сочтите за лесть.

- Да ладно, сам напросился. Так вот… о чём бишь мы?.. А, про зятя. Ну, будь он плохим спецом, вряд ли бы работал у губернатора...

- Ну, может, вы помогли ему устроиться. Всё-тки зять. И дочке тем самым тоже пособить... в семью, как говорят в народе, несёт.

- Ну, помочь в чём-то умному можно, а дурачине, сколько ни бейся, ни помогай – всё бестолку... не в коня корм, да и себе дороже. Скажут ведь непременно, если долбак-долбоком, ска-ажут: кого ты нам впендюрил? С Ольгой он, кстати, одноклассник, так что я его давно знаю. Родителей его, правда, не особо перевариваю... Ты же вроде ездил к ним, Настю возил...

- Забирал анадысь, да, после уикенда ихнего.

- Набрались словечек! Ишь, анадысь, уикенд – они даже и не монтируются друг с другом. Так вот, папаша зятька – переводчик, сейчас на покое, мамаша, она... - Аркадий Петрович обо что-то будто запнулся и замолчал.

- Но я заметил, что ни та, ни другая сторона в гости не напрашивается.

- Не напрашивается, я же сказал. Они купили собаку бойцовскую, и я запретил возить туда детей. Мало им случаев, когда такие собаки убивали ребёнка? Они же, собочары эти, ревнуют... И год пройдёт, и два, и пять и всё будто вроде нормалёк. До поры. А потом хрясь – крыша у пса поехала… И зачем это нам нужно? Нет, я спрашиваю их – зачем? Интеллигенты сраные! Видел я всяких интеллигентов!

- Да, я тоже слышал про такое.

- Да!.. Однако я про Алексея нача... Лёша ведь что, без великих амбиций. Тихоня, лишний раз пальцем не пошевелит. Философ.

- Ну и без таких тихонь мир рухнет. Для чего-то ж Бог создаёт и тех, и других, и третьих…

- Не спорю. Я всё это Ольге сказал в самом начале их жениховства. А она мне отвечала: ты думаешь, я буду сиднем сидеть и ждать, покуда меня муж обеспечит?

Аркадий Петрович посмотрел в окно, помолчал.

- Это она Лёшу раскачала. Раньше он не то, что на машине, на самокате боялся. прокатиться. Коньки – какие коньки?! А сейчас ту-у, ого-го. Ольга ж сперва, как Марина в мать, – в логопеды подалась. А потом смотрит – денег эта профессия не приносит. Тогда она уже по моей стезе. МГУ закончила, ко мне в секретари сначала поступила, а теперь вот... наблатыкалась, набралась ума-рузума.

- Ну я ж и говорю, не без вашего участия...

- Естественно, без меня её на свете не было б. Остап, ты прямо как с Луны свалился.

- Ну, я по-простому. Как понимаю. Уж не обессудьте, Аркадий Петрович.

- А теперь вот я с Алексеем дельце затеваю. Хочется мне свечной заводик внукам своим оставить. Настя будет генеральным – у неё моя жилка, предприимчивость, настырность: добиваться своего во что бы то ни стало! – и всё будет путём. Я, по крайней мере, буду спокоен за будущность своих внуков.

- А Антон как же?

- Тут подождать треба. Наклонности какие у него проявятся – время только покажет. Амбициозности ему недостаёт. Упрям – это да, не спорю. Ну да поглядим – увидим. А Настя – честолюбец. В мать. Хваткая. Ей свечной заводик в самый раз на руки, она его будет не только доить, но и пестовать.

- Свечной заводик – это хорошо. Что-то мне это напоминает...

- Вы же Остап... Значит известное произведение читали.

«И этот сюда же… Как вы мне все надоели со своей начитанностью!»

- А, да-да.

- А свечной – это я так выражаюсь. Фигурально. На самом деле - фенажный. Что такое? Золотишко. Знаете, сколько его у нас добывают? Вот то-то же. А сколько теневым образом уходит мимо государства.  А поскольку Лёша наш, как я сказал, при власти, я и подумал... Не тряхнуть стариной?

-  Наверно, такие дела непростые.

- Вы себе даже представить не сможете, Остап Борисович, насколько непростые. А знаете, что самое трудное? Не информацию собрать, не бизнес-планы сверстать, ни само строительство, ни деньги, в конце концов... Хотя за всё надо платить.

- Так что же?

- Я вижу, вы человек в таких делах совершенно не искушённый, потому буду излагать в упрощённом виде. Так вот, попросту говоря: а что б тебя не убили.

- Понял.

- Ничего, конечно, вы не поняли, но поверьте, не так-то легко убедить-заставить всех добытчиков переплавлять золотишко на твоём заводике.

- То есть вы хотите ревизовать это хозяйство?

- Что-то в этом роде. И мне лично тут много не перепадёт. Но по копеечке, по копеечке – и с нас довольно.

- Думаете, удастся всё?

- Вы не в курсе, какими делами я прежде занимался. Уже удаётся. Скоро перевыборы. Лёша наш в штабе... В сущности, работа уже вся сделана. Просто надо чуток выждать.

- Творческий вы человек, Аркадий Петрович.

- Надеюсь... Вернее – люблю точность – уверен в этом. А знаете, какие светила находились у меня под следствием! И все со мной общались... С другими отказывались, а со мной общались. Да. Я однажды изобрёл собственную методику подсчёта грузоперевозок и всего, что с этим связано. Громадные деньги ушли по карманам, а доказать, что уворованы – никак никто н5е может. Я и засел за решение. Долго бился, но формулу вывел. Так после два института за головы схватились. Ополчились даже: вы же, говорят, лишили нас целого десятилетия работы. То есть десятков докторских степеней, не говоря про кандидатские и прочее – зарплаты, премиальные, награды... И собственно, у меня не было простых и, тем более, пустяшных дел. И в каждом случае я садился за книги и копал, копал... Библиотеки, архивы, специалисты и собственная голова – чтобы всё свести воедино. И все результаты были блестящими. Знаете ли вы, милостивый сударь, что у меня нет ни одного проигранного дела?

А знаете ли вы, сколько генеральских звёзд было получено благодаря Ладушкину, то есть мне? А скольких учеников я воспитал? Вот почему почти везде у Ладушкина есть позиции. Вот почему никто не боится начинать с ним новое дело... И сейчас в президентской администрации сидит мой человек.  И в следующей будет… Хм, кстати. Приходит ко мне мой ученик и спрашивает: надо ли ему туда идти? Доводы приводит: за и против. Иди, говорю, немедленно, балда. Доводы он мне приводит. Я давно убедился: их всех нужно заставлять, подталкивать, подгонять, коленом под зад подпихивать… Не могу понять, - говорит, - зачем мне это нужно? Делай, говорю, как сказано, поймёшь в процессе. Обижались некоторые. Теперь благодарят. Не все, но многие. Один только неблагодарным оказался. Звоню: так и так, нужна информация... Причём, самая незатейливая. А он: я рабочие вопросы не обсуждаю с посторонними. То есть он решил: я сошёл с дистанции – и нечего поэтому со мной менуэт менуэтить. Хм, потом встретились на одном представительном сборище, мне там орденок запоздалый вручили... Руку мне тянет. Я сделал вид, что знать его не знаю. Попадаются дураки, попадаются. Столько сил на них угробишь... Этого жаль. Собственных усилий. Да. Так вот к вашему вопросу: а получится ли? А смею вас спросить: сможет ли отказать губернатор, если его попросят из администрации президента?.. Ну вот и весь сказ.

- Как же вы всё-тки в разведку-то попали?

- А я в ней всегда был.

- То есть как это?! - Остап даже обернулся, хотя Аркадий Петрович сидел перед ним посередь панорамного зеркала, как влитой. Он, что называется, вдруг – вдруг, или наконец-то – понял, осознал, дошло до него как бы просветление, что у собеседника не все дома. И возникал насущный вопрос: а докладывать ли об этом своему (закулисному) начальству или погодить до гонорара?..

- Ну... почти что всегда, исключая младенчество с отрочеством... Хотя с отрочеством также чохом не получится. Запоем читал всё, что было связано с подвигами, путешествиями, разведкой...

«Ну, дед, - вздохнул Остап с облегчением, - ты меня так до инфаркта доведёшь. Юморист нашёлся». Однако мысли мыслями, а ушки на макушке:

- Связано с разведкой, - закончил он фразу рассказчика.

- И не только. История, политика, психология, химия... Прикладных наук столько, что жизни не хватит самому разобраться. Потому и нужны ученики, друзья, единомышленники. Важно заставить работать всех заодно – слаженно и продуктивно. Это тоже наука не из самых простых... А лучше сказать – одна из самых сложных. Кого заставить, кого побудить лаской и похвалой, увлечь, исподволь зацепить... О, стоит только копнуть и в руки пойдёт косяком столько любопытного материала!

Аркадий Петрович прервал сам себя и подмигнул Остапу в зеркало:

- У вас такой вид, дорогой мой Остап Борисыч, точно вы решаете сложную задачку.

- Я вспомнил, как после десятого класса рассматривал в магазине книги. И подходит ко мне седой мужчина и спрашивает, в какой институт я собираюсь...

- И что?

- Вот. Он предложил мне заняться кибернетикой... Ну, прежде, конечно, порасспросил о том, о сём... Помощь предлагал, телефон даже дал… Сказал: обязательно позвонить... Я его потом видел по телевизору... Несколько раз… Профессор, академик…

- Не вдаваясь в подробности, сказу скажу напрямик: вы упустили случай. Его величество случай. Я про то и толкую. Не было рядом человека, который бы вас подтолкнул в тот момент, когда вы сомневались. Тем более мир соблазнов полон. А в 16 лет сомневаются почти все. Я же говорю: физиономия ваша предполагает, что сейчас вы занимаетесь не своим делом. И многие так-то...

- А вы, значит, не сомневались?

- Да вы не сердитесь, Остап. Я... Я бы одну поправочку сделал в своей карьере. Когда была возможность перейти в политику – я тогда в ВПШа… Помните ещё эту аббревиатуру? Высшая партшкола. Так вот, я там повышал квалификацию, так сказать – и я ещё тогда не со всеми иллюзиями распростился... а было бы не худо… но давай об этом попозже.

 

18.

Уже издали – за двадцать метров коридорного пространства – Нона выразила своё возмущение:

- Мы что же, сверхурочно должны оставаться – обрабатывать анализы?!

- Да пробки сегодня сплошные.

- Меня это не касается!

- Тогда жалуйтесь начальству. Может, мне вертолёт тогда дадут.

- А что вы так со мной разговариваете?!

- А как я с вами разговариваю?

Девочки мгновенно рассредоточились по лаборатории, но внимание, напротив, сосредоточили на назревающем конфликте – навострили свои милые ушки, глазки просверком.

"Ругаться-скандалить мне запретили, - усмехнулся Остап, подмигнул ближайшей лаборантке Танечке. – Сожалею. А не то б я ей выдал!.." Поставив свой оранжевый контейнер с анализами крови у ног Португаловой, – то есть поклонился как бы в ножки ей и, развернувшись, поспешил к выходу.

- Что вы мне под ноги-то ставите?!.

Остап, однако, предпочёл ответить на звонок мобильника:

- Настя, я уже в дороге... Погуляй во дворе школы, ладно?.. На турнике? С Катей? Только телефон держи рядышком...

На лестнице чуть не столкнулся с Колотушкой,  чудом увернулся.

"Кто, интересно, из нас загремел бы вниз?.."

- Глаза-то разуй! - полетело ему вслед.

«Ну, блин, я вам что-нибудь обеим придумаю сладкое-пресладкое, когда всё закончится»,- решил он, усаживаясь за руль…

 

Вечером в Левшинском переулке ему, уставшему, вовсе не хотелось ни с кем общаться, поэтому, увидя в открытую дверь кабинета Задницы Колотушку, раскатавшую свои жирные ляжки по сиденью стула, Остап хотел прошмыгнуть незамеченным мимо. Но дверь для того и была распахнута, по-видимому, чтоб не проворонить...

Зэдэ его засекла:

- Остап Ибрагимыч, зайдите ко мне...

- Борисыч, извините... Минуту...

Остап вынул носовой платок и высморкался.

- Его начальство требует, а он сморкаться вздумал за углом!

Это замечание Колотушка выдала таким тоном, что Остап в удивлении – в оторопи? – так и вплыл в кабинет, точно его втянуло вакуумом. Ещё не сообразив, что ему ответить на намеренно провокационную беспардонность, как сама Зэдэ вложила свою лепту, то ли желая усилить психоэффект Колотушки, то ли желая этот эффект, наоборот, смикшировать – тогда почему опять же так грубо? И этот очередной вопрос Остап разрешить не успел:

- Да, в самом деле, что это вы – с вами дамы разговаривают, а вы сморкаетесь.

И мгновенно переменив регистр, уже елейным (что, в общем-то, выглядело издевательством) голоском:

- Надо съездить в холодильник. За продуктами для пикника. Вы как, сможете?

Остап убрал платок в карман, поглядел на Колотушку, невозмутимо взиравшую в верхний угол комнаты.

- А вы дорогу знаете? А то тут некоторые меня уже сопровождали (намёк на взиравшую в угол, вызвавшуюся недавно показывать дорогу), так насилу доехал. Да и бензина в обрез, к слову сказать. На карточке ноль.

- А вы Коле своевременно доложили?

- Разумеется.

- Значит отказываетесь?

- Неправильная постановка вопроса. Я вроде объяснил…

- Меня ваши объяснения не удовлетворяют.

- А кстати, за тосол и запчасти вы мне когда заплатите?

Зэдэ сделала лицо удивлённым.

 

19.

Доклад (устный).

- Ну, поехали нонче на радиорынок. Надо было Аркадию Петровичу.

Поехали. Хм, я его перед этим спросил, знает ли он дорогу? Так он мне ответил!.. Ответил так: я адвокат Ладушкин, а не водитель. Не в духе был. Сперва. Правда, затем вроде как смутился, но самую малость. Он же раньше водителей менял как перчатки. Вот у меня был такой-то, вот этакий... Каждый в своём деле должен быть профи... Короче, когда нездоровится, начинает фордыбачить, фокусничать, капризничает. И шиза проскакивает в мозгах... Мысли скачут вразнобой.

Ну, едем. Чувствую, поговорить ему охота. Нужен только намёк на желание послушать.

Ходим по рынку – это на Минском шоссе по правую сторону от его фатеры – он не столько товар присматривает, сколько повод использует – поговорить. Он ведь в берлоге своей один одинёшенек.

Вот, говорит, я, когда из органов ушёл,  организовал контору...

(Слушателем на этот раз был один помощник босса. Никакими уточняющими вопросами он не перебивал. Остап же разошёлся и позволял себе рассказывать в лицах).

- ...ну не я один, я обеспечивал юридическую сторону мероприятия. Международную. С большим капиталом. Тогда я понял, что поляк – это, прямо скажу, не национальность, а профессия. Хотя они-то как раз и не виноваты в нашем банкротстве. В этом виноваты наши доморощенные хлопчики. Молодые. И что за психология у них? До сих пор диву даюсь. Хапнуть сегодня, а завтра хоть трава не расти. Вот почему следующую фирму я возглавлял уже лично-единолично.

- А в органах вы что делали?

- Я, многоуважаемый Остап Борисыч, был единственным контрразведчиком, которому  единовременно удалось 11 шпионов обменять на наших двоих... Чувствуете? Одиннадцать и двое.

- Так рассказали бы... Если, конечно, можно.

- У меня тогда был начальник... Могу о нём сказать только хорошее. Я его уважал, и он ко мне относился с предельным пониманием, что батяня родной. Но в этом как раз деле мы с ним разошлись. Приглашают меня к генералу – я тогда ещё был в звании капитана – и предлагают взять дело себе... Я: как же так?.. В конце концов, согласился, но при условии, что повторят это предложение при моём непосредственном начальнике. Никакого закулисья чтоб. Словом, он, мой непосредственный начальник, классифицировал это дело как контрабанду, а я увидел – шпионаж. Самое громкое дело того времени. Да, но я отвлёкся... Нам в какую сторону?

Аркадий Петрович поморгал за толстыми линзами очков – все ряды не очень знакомого рынка были для него, почти слепого, одинаковы.

- Сюда, сюда. Мы, скажите мне, что ищем?..

... ... ...

Из очередного доклада.

- У меня такое впечатление, что хозяйка ко мне неровно дышит.

- Из чего же складывается такое впечатление?

- Ну как... За собачим кормом посылает... Им недавно собачонку подарили... За пару тыщ.

- И всё?

- Евро.

- И – всё?.. Всех персоналов посылают... И за дерьмом даже.

- Нет, тут не то... Скажет, а сама смотрит и слушает по телефону, как я реагирую...

- И как ты реагируешь?

- Да нет... Дайте договорить. Все эти просьбы каждый раз после того, как я её куда-нибудь вожу, мы обыкновенно общаемся и...

- Ну?

- И она как бы остаётся недовольной, точно я ей чего-то задолжал.

- Не очень любезен, не замечаешь её шикарной блузки, не отпускаешь комплименты?..

- Вот-вот.

- А тебе это трудно?

- Знаете, и сестра её... И матушка, между прочим, тоже... Намекает, что можно вдвоём во Францию смотаться. Отдохнуть, по музеям...

- Тоже хотят внимания? Ну ты, вообще, экземпляр! Дон Жуан прямо-таки. Молодец. Так держать.

- Да-да, я держу, только... Потом они ж общаются, делятся впечатлениями... Обо мне. И Ольга Аркадьевна на следующий день реагирует каким-нибудь неожиданным поручением. Помочь школьные парты перенести в классе у сына... А Иркузь вдруг вспоминает, что забыла сумку…

- А это что такое?

- Ирина Кузьминична, матильда своих дочек...

- Понял.

-… и мне приходится мчаться обратно на другой край Москвы... за её сумкой.

- И другая сестрёнка ревнует?

- Вот именно - и она тоже...

- Такова участь личного шефа. Ты что, цену себе набиваешь?

- Цену себе я знаю, не волнуйтесь. Я думал, вам интересно...

- Мне интересно. Продолжай. В мутной водице и рыбка, чай, мелькнёт…

- Ага, мелькнёт, как же. Вы бы хоть намекнули, чего и где копать… или ловить.

 

19.

Остап вошёл в кабинет. Коля, сидя за своим столом и кося глазом в компьютер, разговаривал с Колотушкой, восседавшей в кресле Сан Саныча Сороки. Остапу показалось странным – вчера только Коля бегом бежал укрыться, когда их обоих уборщица чихвостила не самыми добрыми словами. И вот, подишь ты, уже воркуют…

За что отматерила их Колотушка? Да за то, что прошли по только что вымытому полу. Коля повёл Остапа показать, куда сгружать сиденья с белого форда и там напоролись на уборщицу…

"Ах ты, Коля–приколист... Уж не хочешь ли ты Сороку подсидеть? Хе-хе. Ха-а. Ну-ну. А потом тебя Задница с потрохами переварит – следов не останется. Дипломатничает он!"

Но это всё как-то вяло помыслилось, без сарказма, без вдохновения…

А Коля общался с Колотушкой действительно по-приятельски непринуждённо…

Остап сел на сиденье, которое давеча они с Колей из белого форда едва затащили – настолько оно оказалось тяжёлым и настолько узка и загагулиста была лестница на второй этаж. Кивнул Коле. По Колотушке лишь равнодушно-холодно скользнул глазами, точно её тут не было в помине.

- Хочу переговорить с тобой кое о чём, юрист незаконченный.

Это, глядя на Колю, сказал – и паузу выдержал: как «приколист» отнесётся к определению "незаконченный"? Он ведь в самом деле на четвёртом курсе юридического факультета. И был разговор, что надоело ему учиться. А с четырьмя курсами – это как раз незаконченное высшее.

Колотушка повернулась на сиденье к Остапу вполоборота и молвила:

- А я вот тоже хотела  поговорить – с тобой, между прочим.

Остап приподнял бровь, будто сейчас только обнаружил перед собой новой говорящий объект.

- Ты зачем это без спросу полотенца взял?

Забавно – однако Остап слегка опешил. Посмотрел на Колю. И опять – ему:

- Поговорить надо.

Не тут-то было – намёк не то, что не понят: "Отстань, колотушка дубовая. После вчерашнего хамства я тебя в упор не вижу!" – проигнорирован, попросту говоря.

- Я, слышь ты, авантюрист хренов, настрочила на тебя докладную. Схватил пачку полотенец и ни гу-гу. Молчит – очень важный, да? Ты у меня поважничаешь, блин!

Остап, до этого вроде как дремавший, вдруг подскочил  на ноги, ухватил за спинку кресло, на котором колотушка вольготно поворачивалась вправо-влево, и покатил к двери.

- Я ж тебя в унитазе утоплю, колодка бракованная!

Колотушка судорожно уцепилась за край  Колиного стола, взвизгнула:

- В суд на тебя подам, падла, за рукоприкладство!

- Я к тебе прикоснусь, я к тебе прикоснусь... Когда к унитазу подъедем!

Выкатив кресло за порог, Остап бабахнул дверью так, что от удара в спинку кресло покатилось по коридору прямиком к туалету. Остап же вернулся в кабинет и как ни в чём ни бывало, улыбаясь даже, обратился к незаконченному юристу:

- Вот парадокс, Коля, какой…  хотя, может, и не парадокс? Рассуди. Вот я заметил одну особенность: там, где уборщицы и посудомойки выполняют обязанности советниц и фискалов помимо прямых своих обязанностей, фирма обязательно прогорает. Не парадокс это разве? Пожалуй даже, закономерность. Слова я просто перепутал. Хочешь спросить: почему закономерность? Отвечаю: потому что экономят на профессионалах. В данном случае Зэдэ экономит... Или кто там... Экономят на службе безопасности. – И опершись о стол, Остап глянул с усмешкой в Колины глаза: - А ты-то чего её боишься? Ты же без пяти минут дипломированный специалист. Или ты метишь на место Сороки? Зачем тебе эта должностишка? Подумай-ка своей головой.

- Я не боюсь, с чего ты взял, – Коля предельно откинулся на спинку стула, чтобы подальше быть от Остапа. – Это раз. И никуда не мечу. Это два.

- Оно и видно. Вчера она тебя матюгом, а сегодня лясы пришла с тобой поточить. Без комплексов, короче, дамочка. А ты и рад, да? Так-то, Коля-приколист...

- А чего ты, собственно, завёлся? Тебе разве не всё равно?

- А того! Поговорить надо, говорю, а он сидит – уши развесил для Колотушки. А деньги на бензин ты перевёл? А ремонт когда? Если не завтра, то масло давай в дорогу. Мне что, посередь дороги торчать? Любой гаишник скажет: ты что – дурак: с пустым баком выезжаешь? У меня лишних грошей нет. И без того потратился – и фиг вернут!

- А я виноват?

- Но ты же Сороку замещаешь. Он, насколько я знаю, будет только через неделю.

- Он-то будет, да денег всё равно не будет.

- Почему?

- А потому... Между прочим, Колотушка твоя только что сообщила. За бензин теперь и ремонт платить будет юрист. А то хорошо устроилась. И машину ей бесплатно и бензин на всю семейку... Ты-то сам не запарился, развозя их по пятнадцать часов в стуки? Уговор был – только детей в школу и обратно. Ну, прихватить чуток. Но не так же наглеть!

- Что-то я не пойму тебя, Коля, где твоя корпоративная солидарность? Ты ведь тоже из юридического племени. Ну да ладно, извини. Это Колотушка меня завела. Так мне чо теперь, с протянутой рукой к красотуле нашей? К хозяйке? Она что-то сама ни гу-гу.

- А ты не очень-то расшибайся. А то ишь – по пятьсот вёрст ежедневно.

- Ладно. Спасибо за науку.

И в дверях, обернувшись и показав большой палец:

- А ты молодец! Разведчик натуральный. Не ожидал.

- А ты думал.

- Так чо, если я заправлюсь на свои, мне кто-нибудь отдаст?

- До возвращения Саныча даже и не рассчитывай.

- Спасибо за прямоту.

 

"Запишем на счёт шпионажа... Черти полосатые! Миллионы срубают, а на мелочи экономят. Да ещё поговоркой погоняют: копейка-де рупь бережёт! Гады-паразиты!"

 

Из доклада.

- Суджок – это, к вашему сведению, такая медицинская процедура. У метро Застава Ильича. Полковница практикует на квартире. Кроме дедушки пользует ещё Настю, Антона и Ольгу Евгеньевну...

- И дочь? И внучку? А у них-то что? Подробности, под-роб-ности узнавайте. Без подробностей, как говаривал наш великий писатель, ничего-то не понятно. Так что... Ну?

- У них всё значительно – в том числе и докторица-полковница. Аркадий Петрович характеризует так: "Коль сохранилась в конкуренции с мужиками, значит уже незаурядна – как специалист, как боец".

- Ещё чего говорит?

- По статистике, говорит, русский мужик в наше благословенное времечко доживает всего-навсего до 56 годков. А я, слава Богу, говорит, 62-й разменял. Потому мне ничего не страшно. Пожил, дел свершил немало... Но – коль мне выпало ещё пожить, неужели я буду лишь небо коптить?

Врачи ему сказали, что если три года протянет, то, стало быть, поживёт ещё... Три года прошло, и он воспрянул...

- Конкретно что? Фенажный завод – мы знаем. Что ещё? Нюхайте, нюхайте...

 

«Нюхайте! - Остап раздражён. - Нашли себе пса…»

 

 

После процедуры Аркадий Петрович заметно утомлён, заморен. Лоб в испарине.

- Помогает вам этот суджок?

- Да. Непосредственно после процедуры – не вполне комфортно, потом, попозже, в целом и общем – да, помогает.

А сейчас...  Неважно себя ощущаю. Или погода меняется. Давит.

- Да, меняется... Я тоже нынче с утра заневажничал чего-то... Прошу прощение, если моё любопытство вам в тягость...

- А чего такое?

- Как же вас болезнь настигла? Вы такой... Такой могучий – и духом, и интеллектом.

- И-и, брат мой, кто знает, что с кем может приключиться завтра. Человек предполагает, а Господь Бог располагает.

И Аркадий Петрович перекрестился на церковь, мимо которой они как раз проезжали.

- Шпионы, знать, довели или бандиты.

- Да нет, ни те, ни другие. Впервые почувствовал дискомфорт после голодовки. Девятнадцать дён на одной водичке.

- Что ж за голодовка такая, зачем? Пост? Или вас тоже где-то разведка чужая сцапала?

- Ха, сцапаешь меня! Нету на меня такой разведки пока. А голодал я в Думе городской. Я же депутатом был. После уже. Пытались протащить решение о назначении одного мафиози... Мэр самолично на меня давил: он, мафиози, ему, дескать, нужен. А я ж его знаю, этого мафи, как облупленного: выкладываю все карты, что называется, на стол. Но никакие мои доводы не помогли, не подействовали, так что пришлось объявить голодовку.

 

Из доклада.

…Мэр:

- "... Что это за полковник такой! Как выйдет на трибуну, так все руки подымают не в том месте и невпопад..."

Может, и не врёт, наш полковник. Но рассказывает в запой. Обожают люди о себе порассказать чего-нито геройское.

Рассказывал ещё про операцию. Как видел гжельские цвета, как там было покойно... И как врач-реаниматор лупцевал его по морде. За что?! Какое право имеет?! От возмущения  и гнева очнулся. Яростно рванулся бой...

 

- Мне один врач говорил, что пока пациент злится, он ни за что не помрёт.

- Да? Хм, всё может быть. Интересное наблюдение. Но опять повторю: раз Господь отмерил мне ещё пожить – не тужить, стало быть, не все дела свои я свершил. У каждого своё предназначение. Не так ли?

Так вот. В 16 лет я пришёл в комитет и попросился в разведчики. Не смешно? Надо сказать, что со мной говорил самый старший – очень уважительно, обстоятельно. Сказал, во-первых, что в комитет они берут только после службы в армии, и только с отличными характеристиками, и при этом я должен иметь – обязательно! – среднее образование. А я тогда на заводе токарем работал. По знакомству меня туда взяли учеником. И в комитет я пришёл в новом костюме и новом драповом пальто – купил на заработанные деньги. После визита в комитет я срочным порядком определился в вечернюю школу, и в армию меня призвали уже с полным средним. Такое вот впечатление на меня произвёл разговор с тем человеком… Пришёл к нему какой-то безусый соплячек, а он с ним как с равным – убелённый сединами, в орденах. Чаем угостил… И как с равным, я повторяю. А служил я, между прочим, в роте почётного караула. То есть я, что хочу сказать… Я не изменял намеченной цели. А цель имел уже с 14 лет. Потом было много всяких нюансов... И оглядываясь, должен сказать, что будь я поменьше романтик, то несколько скорректировал бы свой маршрут... В политику, возможно, пораньше ушёл. В ВПШ другой бы курс изучал... Кажется, про это я уже говорил... Но в главном ничего бы не изменил.

Вот что я имел в виду, когда сказал, что в разведке был всегда…

И Аркадий Петрович рассмеялся, точно ворон закашлялся. Видимо, вспомнил ошарашенное лицо Остапа. А там, кто ж его знает, чего… 

 

20.

Настя наябедничала учительнице, что одноклассник Васька сфотографировал их классную даму с задравшейся от ветра юбкой. Теперь мучается сомнениями.

- Ну, с кем не случается... - это Остап пытался успокоить.

Спрашивает теперь мамулю по мобильнику, ответы которой слышимы также:

- Правильно я поступила? Остап Борисыч сказал, что дальше Колымы не сошлют. Это что такое? Колыма…

- Колыма?.. Коли ма… А-а! Коли мама разрешит…

Ещё Настя сказала, что одноклассники на неё ополчились.

- И вообще дразнят!..

- И как же?

- Парнягой – вот как!

- Э-э?.. - не может мамуля сообразить, что ответить. - Бабушку спроси, у неё опыту побольше.

Но, похоже, в отличие от господина водителя, Ольга Аркадьевна не поддержала прыть своей дочки, потому, очевидно, добавляет:

- Я, между прочим, тоже не приветствую подлиз.

- Да не собиралась я подлизываться!

Настя выключила мобильник и сердито уставилась в окно.

- Не одобрила?

Девочка дёрнула подбородком, не желая разговаривать. Лишь сердито буркнула:

- Коли ма, коли ма!

Остап соображает, с какого боку теперь втереться ему в доверие к ней. Конечно, насчёт Колымы явный перебор получился. Ну так что ж, разве не бывает? С языка слетело, невзначай. Настя иной раз так по взрослому мудро рассуждает, что он забывает, с кем имеет дело и ведёт себя, как с равным по интеллекту… Надо прежде всё-таки думать, а то ведь потеряешь доверие навсегда. Остапу и смешно… дипломатничать с ребятишками он предпочитал гораздо больше, чем с взрослыми особями.

У Насти есть подружка Катя.

- А можно, мы Катю подвезем? - как-то попросила Настя.

Остап кивнул и в салон вскочило-впрыгнуло-впорхнуло (и ещё массу глаголов можно употребить, потому что это трудно передать – появление этой девочки оставляло впечатление неожиданно раскрывшегося цветного зонтика, когда ты как раз за рулём и совершаешь сложный манёвр)… Короче, возникло рыженькое существо с быстрыми глазками, как у шаловливого бесёнка.

Потом Катя уже сама-одна пыталась эксплуатировать Остапа:

- У Насти сегодня семь уроков. Вы успеете отвезти меня в музыкалку.

- Ты уверена?

- Абсолютно уверена.

Из-за этой Кати много говорили домашние... Дискутировали на педагогические темы не на жизнь, а насмерть. И классная руководительница, кстати, заочно принимала в этом участие: она считала и считает влияние Кати на Настю не то что пагубным, но – как она выразилась-то? – доминантным… Что это означает, Остап не понял пока.

Так вот эта Катюша в одночасье из подружки превратилась в недоброжелательницу. Настроила одноклассниц против Насти, когда та с ней поссорилась.

- Я так и знала! – истерично вскричала Настёна.

Отъехали от школы.

- Я так и знала, я так и знала, - продолжала нашептывать она. Остап бросил в пространство пробный шар:

- Либо забыть, либо обернуть в свою пользу.

Девочка перестаёт шептать.

- Это как? - в голосе робкая надежда. – В свою пользу…

- Элементарно, Ватсон. Хотя для Ватсона совсем не просто. Но зато интересно. В этом случае ты начинаешь постигать науку психологию. Учишься распознавать тайные помыслы людей, видеть, как выражаются, скрытые пружины, разрушать коварные интриги недоброжелателей и врагов. Давай попытаемся понять, с какого момента на тебя ополчились. Вчера, позавчера, сегодня?

- Вчера... Нет, позавчера. Точно, я ещё с Катюхой поссорилась. Я говорила вам, помните?

- Очень хорошо помню. Ты была вся в соплях.

- Неправда!

- Это такое выражение. Означает полное расстройство сообразительности. Поняла?

- Поняла.

- Ну вот, баба-мот, уже более-менее внятная картинка проясняется... Не могла Катя наговорить о тебе гадостей вашим общим подружкам и дружкам?

- Да! - Настя закрыла  лицо ладошками и не то всхлипнула, не то хрюкнула. - И после этого ко мне придрался Вовка...

- Прекрасно!

- Что?! - Настя поглядела в щёлочку меж пальцев. – Чего же тут прекрасного-то?!

- А то!.. Если опять привяжется, ты ему ласково так и скажи. Вовочка, дорогулечка, хороший ты парняга. Ты даже нравишься мне. Я даже хотела в тебя по-настоящему втюриться.

- Вот ещё!

- Ты слушай, коза. Это ж дипломатия. Чем слаще льстишь, тем крепче прилипнет. Я продолжаю?

- Да.

- О"кэй.  Дальше ты давишь уже на гордость его. Говоришь так, например: (Остап подражает голоску Настёны) "Только уж больно ты не самостоятельный, Вовочка мой ненаглядный". Он рот раскроет, как если б его по темечку шендарахнули, и даже разинет, вот увидишь. А ты ему поёшь ещё обиднее песенку, усугубляешь, так сказать, закрепляешь в нём внушаемое презрение к своей неполноценности: "Да, говоришь, кто хочет, тот тебя и науськает. Сам ты головой своей не думаешь. Не умеешь потому что! Да, признайся". А дальше вновь меняешь регистр-тональность – опять же ласковым-ласковым голоском: разве, скажи, я тебе сделала чего-нибудь плохого?  Ведь нет же? Так чего ж ты под Катькину дудочку пляшешь, как кукла на ниточках? Она что, манипулирует тобой, как марионеткой? Ты что, правда, что ль, кукла крепдешиновая? (И тут не бойся переборщить – повторяй, повторяй обидные словечки). Дёрнули тебя за верёвочку, ты и побежал исполнять? Ты что, в рабы к ней записался по собственной охоте? Или от безволия? Ты же не зомби, скажи. Ты мужчина! А это звучит гордо. Ты должен сам-сусам быть! Зачем же ты позволяешь толкать себя на разные вонючие гадости? Разве тебе от этого хорошо? Хорошо? Так ты, случайно, не садист? Раз тебе доставляет удовольствие причинять другим боль. Сколько, спроси у него, сколь ты уже утопил котят?

- Что? Котят?! - Настя уронила ладошки на колени. Но Остап продолжал, не обращая внимания на её вопрос.

- И ты увидишь, дорогая моя принцесса, как всё переменится в одно мгновение. Не такая Катюша твоя и умная. Хитрая, не спорю. Проныра и подстрекательша,  да – точно, Но на хитрую бестию найдётся хитрец куда похитрее. Слышала такую поговорку? Не думай, что самый сильный – найдётся сильнее, не думай, что самый умный ­ найдётся...

- ...умнее! - захлопала Настя в ладоши.

Остап увидел впереди у поворота Аркадия Петровича и стал притормаживать:

- Дедулю захватим?

- Конечно! - воскликнула Настя с возмущением. - Как же иначе?!

- Да так, пусть себе идёт. Ему полезно гулять на свежем воздухе. Среди сосен и осин. Разве нет?

- Нет, давайте возьмём, возьмём! - чуть не заскулила девочка.

- Ну что такое?! Чуть что – сразу хныкать. Возьмём и все дела. Чётко и ясно. Привыкай командовать, а то дедушку разочаруешь…

И уже втроём. Остап, посмеиваясь, ябедничает:

- А Настя не хотела вас брать. И вообще говорит, что вам не вредно гулять среди сосен и осин. Может, конечно, шутит.

- Не правда! - девочка аж подскочила на сиденье.

- Нет, нет, - серьёзным тоном возражает дедуля. - Настя не могла так сказать…

Затем Остап понял, почему девочка так хотела видеть дедушку.

- Дедуль, я не хочу учиться в этой школе! Я хочу обратно в свою... - и занюнила.

- Ты… это! Прекращай! - мгновенно вспылил Аркадий Петрович и уже менее сурово добавил: - Причины давай излагай, а не скули. А то никаким генеральным директором не быть тебе. Не назначу! Наоборот, разжалую.

- Он меня пинает!

- Кто?!

- Васька!

Аркадий Петрович опять мгновенно накалился.

- Никогда! - возопил он гневно. - Никогда наше племя не бегало с поля боя! И ты запомни это навсегда!

Настя пригнулась на сиденье, точно пряча голову от молний.

Аркадий Петрович поутих, но голос остался жёстким и категоричным.

- А с Васькой поступишь так. Пойдёшь завтра мимо этого негодяя – где он сидит? следом за тобой или впереди? – пойдёшь и без объявления военных действий размахнёшься и со всех сил, со всего размаху, что есть сил – ребром портфеля ему в висок! Чтоб голова отлетела на три метра! Поняла?!

Настя сидела по-прежнему сгорбившись. Она поняла с очевидностью, что перебрала с жалобами. Может, Васька этот и не пинал её вовсе, может, он случайно её задел, носясь, как чумной, на большой перемене – от гиподинамии убегал... Но как было бы сладко вернуться к своим прежним подругам, с которыми если не пуд соли, то уж килограмма два сахару точно съели... Однако слово, вишь ты, и вправду не воробей... И дедуля теперь ещё скандал закатит! Ох, мамочка родная!.. Закатит, точно!

- А если он помрёт? - спросила робко. - Ребром в висок…

- Не твоя забота! - одёрнул дед. - Разберёмся! Не бойся ничего! Ребром портфеля! Железным уголком! Именно ребром! И голова с плеч долой! Я тебя в обиду не дам! Ладушкины ни от кого не бегали и впредь не побегут! Завтра, завтра же в бой!.. Я не позволю всякой шпане!.. Внучку мою обижать!.. Пинает он! Я те попинаю! Урою! Урою всех уродов!.. Ты поняла?!

- Да, - выдавила Настя дребезжащим голоском.

- То-то же!

И Аркадий Петрович стал остывать…

"Ого-го, - восхищался Остап, опасливо кося глазом в зеркало. - Не хотел бы я попасть под вашу горячую руонку, дедуля…"

 

21.

- А дом почти готов, я гляжу. Скоро переезжать с квартиры, Аркадий Петрович, да?

- А я тут при чём?

- Как?

- Кто вам сказал, что я собираюсь выезжать из своей берлоги? Или какие-то разговоры идут?

Когда ему не попадали в тон, Аркадий Петрович был весьма язвителен и даже груб, а если ещё и погода давила на организм и самочувствие желало быть…

Остап ощутил досаду на самого себя за несвоевременность своей реплики – в общем-то, дежурной реплики… но всё же лучше и спокойней было б помолчать.

«Да отвали ты на фиг! Будет ещё корчить из себя командира, шпиён хренов! Дочка твоя теперь командир, а ты никто! Зараза! Твоё время прошло! Обязательно испортит настроение… Ну кто ты есть в настоящий момент? Задрипанный пенсионер. Сочинитель мемуаров! Планы строит он разные. Государственного масштаба прям-таки! Вари себе ушицу и хлебай, пока желудок работает. Можешь и про жисть свою геройскую рассказать. Так и быть – послушаю. Только не надо этих замашек диктаторских…» - Это Остап себя так остужал и успокаивал.

- Да нет, просто я думал, что это само собой разумеется... Извините, конечно. Слегка распоясался…

- Вы очень наивны, Остап Борисыч. Само собой ничего и никогда не разумеется и, значит, бывает только в кино или в мечтах-грёзах. Запомните это, мой друг.

Аркадий Петрович насупился. Но ненадолго. Следовательно, погода и самочувствие сегодня не играют главной роли. Сегодня, возможно, мнительность заела… Достала, возможно, Иркузь своими куриными хлопотами или хлопаньем крыльев, или кто там из родни ещё?.. А может даже, что-нибудь извне… Извне? – это любопытно.

- Я им говорю, почему биде не поставите? Ни на первом, ни на втором этаже... Весь мир уже отказался от туалетной бумаги!.. Нет, почему вы решили, что я собираюсь туда перебираться?

Разумеется, дело не в туалетной бумаге. Дело гораздо в большем – очевидно, в том, что старика оттеснили на задний план. Лишили права голоса. Не он теперь руководит. Дети теперь хотят сами… а отсюда и всё остальное – эта снисходительность со стороны остальных, которые знают, кто в доме главный…

Аркадий Петрович заёрзал на сиденье, будто внутри забурлил пар негодования, и запальчиво чуть ли не выкрикнул:

- Да кто он такой – этот сержант! Чего это он мнит о себе?! Архитектор! Что он строит?

- Из себя?

- Что он за халабуду сооружает, скажите мне на милость?! Разве это очаг? Разве это камин? Домна имени Петрова Сергея Иваныча? Именно так! Гости спросят, что за чудо-юдо? И что отвечать? Памятник говнюку Серёже?

Аркадий Петрович опять поерзал, поглядел в правое и левое окно, подвёл к подбородку сжатые кулаки.

- Я таких торопыг просто с землёй готов смешать! На дух не переношу этого образованца!.. Не переношу! И ведь никому инструкцию показывать не хочет! Зачем ты долбишь дыру в полу? – спрашиваю я его. А так, говорит, по инструкции – для тяги. Ну не дурак? А если б я не увидал, так и продолбил бы насквозь? Покажи мне инструкцию! По-ка-жи! Покажь! Ты буквы-то все выучил в школе? Или по заборам лазил только да в уборной курил и ножичком похабщину выковыривал на стенах? Голых баб гвоздём выцарапывал! И больше ничему не научился? Твои мозги захрясли в семилетнем возрасте от папирос "Беломора" с самогоном!

Аркадий Петрович сидит некоторое время, откинувшись на спинку и раздуваясь от возмущения, обвисшие щёки его подрагивают. Затем его вновь резко подбрасывают накопленные и накалённые жаром души эмоции:

- А паркет?! Объясни, почему ты делаешь так. Объясни, ёлки-палки! Ну, объясни ты мне, пожалуйста! Я тебя умоляю, за ради… Вот даже не хочу упоминать всуе священное слово в связи с этим придурком!.. А вот туда-сюда и начинает вить кружева. Юлить. Да если б я не занимался этим делом вплотную, я может, и развесил уши...

- Вы лично укладывали паркет?

- Я изучил сие искусство потому, что собирался открыть фабрику, дабы не возить в Турцию кругляк. Но это длинная история… Впрочем, расскажу – это лучше, чем дураками голову забивать. Ладно… Ко мне обратился банк, в мою юридическую контору… Контора эта до сих пор существует, а в то время была самой крупной в Союзе – это к твоему сведению. Вот, обратились ко мне: стребовать долг с одного предприятия.  Я поразмыслил и понял, что мне самому выгодней заплатить и оставить  предприятие себе, и перепрофилировать его. Вы хоть знаете, что за всё время, что мы перестраивались и реформировались (что с Мишей, что с Борей), Турция успела четырежды поменять производственные мощности за наш счёт. Вылезла из нищеты и превратилась в передовое, экономически развитое государство. Это челноки наши скупали их ширпортреб, это мы им гнали сырую нефть и прочее-прочее – почти задарма. Япония меняет оборудование, технологию раз в пять лет. И это считается эталоном. А туркам мы своей безалаберностью помогли самих япошек переплюнуть. Вот я и подумал: какого чёрта! Буду возить высококачественный товар. Не ложки алюминиевые и прочее сырьё, из которого они затем ракеты начнут стряпать и в нас пулять, а высокотехнологичный товар. Надо только наладить своё производство, обучить своих людей, чтоб достойную получали зарплату, а не в мусорных баках копались с голодухи. Представьте, какую  прибыль я получу, если повезу на своём корабле готовый паркет, а не сырую древесину. А то ведь у нас все леса браконьеры сведут, пока мы чухаемся и ловим этих самых браконьеров. Преступников! Они миллиарды в карманы свои кладут, им наплевать и на наших и на своих, в том числе, внуков... А этот Петров-сержант мозги мне компостирует. Я его просто не перевариваю. Я вообще таких раздолбаев не пере-ва-риваю! Таких – дискредитирующих русский народ в целом!

- Разве может какой-то сержант дискредитировать нацию – хоть русскую, хоть какую другую?

- О, Оста-апшушка, вы не дооцениваете роль дураков в истории человечества! Уж кто-кто!... Уж кому-кому… А им всем, скопом, мы обязаны мно-огим!.. А трубу он какую сляпал... Нет, ты пойди зайди за дом, полюбопытствуй, посмотри, какейную кол-лонищу он воздвиг! Да без надлежащего фундамента… Всё, не хочу о нём... Хватит! Всё! Молчим! Молчим, Остап Борисыч!.. Ну что, не опаздываем за Антоном?

- Да нет.

- Хочу попросить. Сходите за ним сами. Я посижу в машине. Чего-то вдруг утомился. Погода, что ли?..

- Да конечно, о чём речь. Я с утра уже подумал: либо дождик, либо снег, либо что-нибудь исчо…

Антон первый увидал Остапа – мальчуган на полголовы был выше сверстников.

-  А я забыл, как шнурки завязывать, - вместо приветствия выдохнул он. И ногу выставил: - Завяжи!

"То-оже мне барчук!"

- Бесплатную консультацию дать могу. А бант на ботинке должен быть личного производства.

- Кто сказал?

- Я сказал.

- Вы разве авторитет?

- А кто для тебя авторитет? Дед? Тогда пойдём к нему – спросим. Настя давеча стала выпендриваться, так он быстро мозги ей вправил. Идём?

- Не. Бесплатную консультацию лучше.

Отойдя в угол фойе от основного ребячьего гвалта, развязал шнурок на правом своём ботинке:

- Смотри внимательно.

Антон попытался повторить манипуляцию уже со своим шнурком, но ничего путного не получилось. Или же он прикидывался простачком.

- Это называется, - усмехнулся Остап, - не знал да забыл к тому же. Тебе что, ни разу не показывали?

- Не-а.

- Вот так да. И папа?

- Ему некогда.

- Ну вы же с ним, я видел, на велосипедах гоняли.

- Гоняли и что?

- Так с незавязанными шнурками, что ли?

- А дома мне Надька завязывает.

- Вот те на. Ну, смотри ещё раз.

- А не проще вам самому сразу?..

-  Мне? Конечно, мне проще самому. Но я предпочитаю завязывать свои башмаки. А потом обрати внимание – у меня бесшнурочные. Это – комуфляж. На самом деле они на резинке. Так что… Ты в кого такой хитренький? Ну-к признавайся.

-  В самого себя.

-  Ишь ты - подишь ты.

- А дедуля где?

- В машине. Устал немного.

- Ну, я его заставлю.

- На него где сядешь, там и слезешь.

- Что? Как это?..

- Шевели лучше пальцами, говорю.

Антон молча пошёл к выходу с незавязанными шнурками.

Остап наступил на волочившийся шнурок.

- Научить могу, завязывать уволь. Ещё раз показать?

- Я тоже устал.

-  Отчего же ты-то устал?

- Учиться устал. Спорить с вами устал. И вообще…

- Дело хозяйское. Наступишь сам на шнурок – упадёшь. Нос расшибёшь. Тогда и захочешь опять учиться. Так, что ли?

- Не захочу.

- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

- Что?

- Да-а, в самом деле, тяжеленько тебе живётся.

- А вы думали!

Остап приостановился и почесал за ухом.

 

- Устал? - спросил Антон улыбающегося деда. - А заедем в рюмочки?

( Из доклада: "Две рюмочки" над въездом в переулок в ажурном полукруге ворот – там дед покупает шоколад и прочую дребедень своим внучатам).

- А поднимал руку сегодня?

- Поднимал.

- И каков результат?

- Не спросили.

- Тогда отгадай загадку.

- Какую?

- Сам в себе пророс – кто таков?

- В рюмочки, дедуль, заедем или нет?

На развилке Аркадий Петрович попросил:

- Завезите сперва меня – на фатеру. Чего-то я не в форме нонче.

 

- Вы не могли бы взять мой ранец, а то у меня позвоночник может покривиться. Косточки ещё непрочные потому что.

Остап улыбнулся:

- Неверная у тебя информация, Антон Алексеевич.

- Как это неверная?

- Так это. Позвоночник действительно искривится,  если будешь криво седеть за партой. Раз. И два: если будешь таскать тяжести в одной руке. Чтобы этого не случилось, умные люди и придумали для школьников ранцы – носить свои учебники на своих плечах. Это бережёт от сутулости и помогает стать сильным и выносливым. Ты ведь не хочешь быть слабачком?

Антон забросил ранец на плечо и пошёл к дому, нарочно шоркая подошвами.

- С вами ни о чём нельзя договориться, - сказал, будто сплюнул.

"А я, между прочим, в педагоги не нанимался", - подтрунил над собой Остап. - И водитель я, и телохранитель я же, и ещё бог весть кто. Пусть-ка мне ваша мамуля зарплату сперва прибавит..."

Вышел через тыльную калитку к лесу и минут несколько смотрел на тёмные вершины деревьев, пока не почувствовал некое внутреннее равновесие.

«Что-то я сегодня тоже того-с… циклюсь… обижаюсь… Это что-то на тебя не похоже, Остап Борисыч. Ну-ка встряхнись!»

- Пора Иркузиху отвозить.

 

Иркузь чем-то расстроена или озадачена настолько, что дар речи ей изменил. Остап прибавил скорость и вскоре женщину растрясло. Заговорила:

- Вот, говорят, бабы достают мужиков. По карманам иные шарят... А я до сих, честное слово, пор не знаю, какая у него пенсия. В дом он не хочет переезжать!

Остап чуть не ляпнул: "Он как тот дедушка, что от бабушки ушёл в баньку жить, настолько она ему плешь надраила своим сварливым язычком..."

- Человеку после болезни хочется покоя, - сказал осторожным тоном, - может быть...

- Тылы надо укреплять... Это он так любил повторять. А сам? Как в Крым свой умотал, так про все тылы позабыл. Всякое взаимопонимание закончилось.

«Э, да у вас давние прения… Впрочем, мне ведь до лампочки, кто кому первым изменил. Но ни в какой Париж я с тобой, мадам, не поеду, извини… Может быть, и поеду, но сам по себе… когда гонорар получу. Понятно?»

 

22

Остап подумал, слушая Аркадия Петровича, что тот не просто рассказывает байки из своей жизни (из бахвальства ли, из тщеславия, из старческой потребности одинокого, скажем, человека… а чем Ладушкин не одинок? Никакого понимания ни в семье, ни, что называется, вокруг…) А рассказывает он так, помимо прочего, словно прислушивается к этому рассказу со стороны, пробует на зуб, анализирует…

«Ах, ну да – ну да, - спохватился Остап, - он же свечной заводик замышляет, вот и проводит инвентаризацию прошлых ошибок своих. Дабы не повторить, не напороться…»

- Прежде чем обосноваться Крыму, я послал оперативную группу по всем нашим портам. Тогда какое время было. За сто долларов тебя могли убить. Любого голодного студента наймут и всё. Не вычислить. Непрофессионала вычислить практически невозможно. Разве что повезёт. Так что – так что. На востоке у меня никаких позиций ни в органах, ни в администрации, ни у бандитов не было. Начальник безопасности мне и сказал: и пятачка не дам за вашу жизнь. Нет, я ж смерти не боюсь. И в Карабахе под пулями лежал. И в Абхазии... Там моему заместителю ягодицу прострелили... В клумбе окапывался кверху задом. Не научился бедолага с младых ногтей сапёрной лопаткой орудовать, вот и выпятил свой курдюк жирный. Но зачем дело начинать, если знаешь, что всё понапрасну... На Балтике у меня имелись позиции, однако и там беспредел зашкаливал... Да-да, прежде чем начинать, всё необходимо просчитать. Если ты не круглый идиот, конечно. Я тоже всюду лично побывал. Во всё вник до самых последних мелочей.

В Крыму тоже спокойно не было, но в Киеве у меня позиции были крепкие. И потом я им такой планчик развития представил, что любой пальчики облизал бы... И если б не таможня, если б не предательство своего человечка, я бы там до сих пор процветал. А то ведь, когда суд в Москве проходил, я и знать не знал про него. Уж поверь, сумел бы вмешаться… И я, сталоть, решение на руки только после завершения всех процедур получил... А это мой начальник безопасности должен был знать. Он, кстати, меня и уговорил на сомнительную сделку... Ну да ладно. Что теперь об этом. Но и сделать, в принципе, я успел многое. Мой бизнес был самый прибыльный из всех тамошних, иначе с какой стати меня стали б заказывать. Первый раз мне местные доложили: нам тебя заказали, второй раз – в Москве... Но я со всем справился. Не такое приходилось преодолевать. Если б не предательство…

Аркадий Петрович помолчал, посмотрел в окно, потирая ладони, лицо его стало на некоторое время скучающим и брезгливым, затем он как бы стряхнул наваждение и, скривив рот, усмехнулся:

- Мне говорили: не бери его начальником безопасности... Просто на тот момент другого варианта не случилось. Моего прежнего безопасника как раз забрали. Правда, по его же собственной глупости. Хотя он далеко не дурак был... И вероятно, какая-то информация ко мне ещё придёт со временем. Видимо, как я предполагаю, эта его промашка тоже входило в план игры кое-кого. Ведь и раньше могли его сдёрнуть, и позже, однако убрали именно…

- А чьейной игры-то, Аркадий Петрович?

- Ну, такая фамилия, как сын Щёлокова, тебе что-нибудь говорит?

- Он, что ли, заказывал?

- Лично он никого не заказывал. Для этого существуют другие люди. Лично он мог даже и не знать. Круг лиц обслуживающих, как теперь выражаются, бренд… или брэнд через "э"?

- А я не пойму никак, убивать-то зачем?

- Как зачем? Затем, чтобы отобрать бизнес, затем перепродать. На моём бизнесе они хорошо наварили.

- И всё же, убивать-то зачем?

- Наивный вы человек всё же, Остап  Борисович. Я же юрист Ладушкин. К тому же контрразведчик. Тоже своего рода брэнд. Ну. Убирают мозги. Без них контору прибрать к рукам пару пустяков. А тут так-сяк и никак, ни в какую не получается… На все их поползновения я отвечал мало того что адекватно, но с запасом прочности, что называется.

- Однако и обезвредить вас они не смогли.

- Не сумели, да. Тогда и купили моего человека. Я ему потом передал: что ж так задёшево-то продался. Ты мог бы получить от меня не семьдесят, а семьсот тысяч долларов. Но вот так. Живи, копошись на своих шести сотках, большего  ты не достоин.

- Не отомстили?

- Ему? Мараться? Разве в этом заключался мой интерес? Я хотел сделать порт мирового уровня. Я мечтал снабдить город дармовым электричеством – ветряки собирался поставить. Я, когда в первый раз только туда приехал, сразу обратил внимание: ветер дует постоянно в одну сторону. Распорядился посчитать... И ведь что оказалось: давным-давно, ещё при царе-горохе, на сопках тех, что я облюбовал, стояли уже такие мельницы. Понимаешь? Меня в бизнесе интересовало творческое начало. У меня люди зарплату получали настоящую. Ко мне очередь была... даже бандиты. Каким образом? Когда они предложили мне платить, как все, дань, я... я ведь ждал и готовился. Они собирали обо мне информацию, а я прокачивал их возможности.

Глаза у Аркадия Петровича за очками сделались слегка размытыми, голос как бы отсырел, даже набух влагой, стал глуховат:

- Я поджидал их в гостинице. Явились... Во главе со своим главарем-боссом. Это очень редко бывает. Я не хвалюсь, но это так. Я оценил. Значит, сведения у них уже на руках. Я каждого по имени-отчеству знал... Поговорили. С ними надо держаться с достоинством, они сами пусть робеют. Особенно отморозки. Назвали мне размер дани.  Я ответил, что ни под каким видом.  Всю жизнь с такими воевал и вдруг нате вам – дань платить. Да ни под каким видом. Помочь заработать могу. Мозгами. Идей у меня полно. Консультациями. Но за них, за юридические консультации, придётся платить сполна. Предупредил, чтоб не обольщались. А как же? А то привыкли все за тонноперевозки платить, а за мозги нет.  Кстати, прям сейчас могу – я им так сразу и без обиняков – могу предложить вашим паренькам поработать у меня на разгрузке корабля...

- И что они? – Остап даже полуобернулся.

- Ну, слегка оторопели поначалу, как вот ты сейчас, посчитали, что им западло такая деятельность, а позже... Ну, они же знали, как у меня зарабатывают работники. Да и потом, у меня же всё автоматизировано – лебёдочки, подъёмнички и прочее по последнему слову современной техники.  Сугубо ручной работы, как у других, и в помине уже не было... М-да.

- А что насчёт таможни вы обмолвились?

- А это тот самый случай, когда следует в тысячный раз повторить: мерзкая штука – этот ваш национализм. А хохлацких наци пуще всего не перевариваю... Во всяком случае, из тех, с какими я уже сталкивался. А сталкиваться пришлось, поверь. Для политиков это самая верная разменная карта. Плюнь на самолюбие, на самостийность и оно зашипит, как тысяча гадюк на горячей сковороде.

Так вот, начальнику таможни я построил площадку для растоможки, и не простенькую, а с чугунным резным ограждением, и всё остальное... И прямо спрашивал, сколько тебе платить? Только скажи.

- Перекупили?

- Тут уже не только в деньгах дело. Проплатили – это очевидно и само собой. Но я бы дал больше. Свою роль сыграла эта самая политика нацменства. Коли вычёркиваем русскую культуру из своего обихода, то и всё остальное тоже вычёркиваем... Зачем им русский бизнесмен, который утёр нос бизнесменам-хохлам? Не нужно. Вообще не нужно ничего, кроме сала… А комбикорму из-за бугра отсыпят. И газом снабдят, и нефтью… по старой памяти. Я бы им хрен с редькой!.. а не газ!

А я там такую деятельность развёл... И с церковью даже.  Как юрист помог священнику в Балаклаве землю монастырскую закрепить за собой. Воду святую решили продавать... Администрация? Так они ж не дураки. Коль уж с бандитами поладил, то и мы не против...

 

23

- На фитнесе я сегодня с мамой, - сказала Настя не очень чтобы довольным голосом. - Туда её подвезут, а домой возвращаемся вместе, м-м… - И за щеку взялась, будто зуб заболел. И кисло, совсем не по-командирски: - Поехали?

- Слушаюсь, госпожа.

- У неё машина в ремонте, поэтому... - это уже извиняющимся тоном.

- А чего так страдательно? Разве плохо, в кои-то веки с мамой пообщаешься вволю.

- А я думала, вам не очень… воля такая.

- Что не очень-то? Ты наговоришь. Ещё небось и мамуле потом брякнешь. И бабушке. Ты, барышня, не придумывай. Это не ты наняла машину для мамы, а мама для тебя.

- Ну всё-всё, поняла, можете не продолжать.

- Да нет, ты не нервничай. Я ж понимаю, что одной тебе вольготнее. Ну дак, не каждый день и маму подвозишь…

- Что-то вы сегодня какой-то…

- Какой?

- Рассудительный больно.

- Не знал, что это плохо. Ну да какие мои годы – исправлюсь.

- Исправляйтесь поскорее. А то скукой веет. Назидательность не ваш конёк.

- Ишь ты как!.. Где хоть набралась такой премудрости. Твой дедушка прав, мудра не по годам…

- Да поехали же, наконец. Сколько можно болтологией заниматься.

 

Ольга Аркадьевна уже стояла у подъезда Фитнес-центра.

- Я позвоню, - сказала она Остапу, - когда будем выходить, - и поторопила дочь. - Чего сидишь-то? Выгружайся.

Против обыкновенного (Настя всегда занималась не более двух часов) Остап прождал в два раза больше. Досадно было, что не предупредили – подольше б по парку погулял... Из машины подъезд был виден, поэтому когда подошло привычное время, звонить-уточнять не стал... Задремал и его разбудил звонок:

- Подъезжайте.

Настя всегда сама приходила к машине. "Надо привыкать к разным вариантам... Избаловался. Капризным становишься. Не рано ли?"

Подъехал с шиком, успел распахнуть дверь в салон

- Ну вот, отвезём Настюню домой, а затем вы меня уже на работу...

"Интересно, какие такие дела на ночь глядя?.."

По дороге мама с дочкой говорили в основном о диете.

- Я есть хочу, - канючила девочка.

-  Настя! Прекрати. Ты забыла разве?..

- После трёх часов спорта и крокодила съешь, - посочувствовал Остап.

- Я предлагаю тебе танцы вместо фитнеса, - сказала Ольга Аркадьевна, никак не прореагировав на реплику водителя. - Сейчас многие танцами просто бредят. И у тебя возраст, когда стыдно не уметь танцевать.

- Бредят? Отчего? Белены объелись? - язвительным голоском уточнила Настя, так что Ольга Аркадьевна, взглянув через зеркало на Остапа, развела руками .

- А какие танцы? - полюбопытствовал Остап, вроде как приглашённый этой мизансценой к беседе.

Его, впрочем, опять не "учли" и больше он не высовывался.

"Знай своё место, шеф, так? Ну что ж, правильно. Нет, что-то разбаловался, в самом деле".

Завезли Настю. И по лесной дороге обратно в город.

- Остановите! - панически-просительно вдруг вскрикнула Ольга Аркадьевна.

Бледная, осунувшаяся лицом, она вышла, постояла, вдыхая трепещущими ноздрями морозный воздух, вдруг, пошатнувшись, оступилась и, потеряв равновесие, зашагнула одной ногой в сугроб, беспомощно оглянулась на Остапа, и тот поспешно подал руку.

У двери опять пошатнулась, ухватилась за его локоть. Остап помог сесть на сиденье, сам устроился рядом, придерживая.

- Хотите попить? Вы, знать, перетренировались.

- Да, пожалуй. Ещё эта сауна…

Налил кофе, через минуту-другую женщина опять победно вскинула голову – оклемалась, стало быть.

- Извините. Денёк был нелёгким.

- Бывает.

- Кофе...

- Ещё?

- Я хотела сказать – замечательный. Да, спросить хотела...  Вот что… Вам Марина нравится?

- Хм. - Остап внимательней вгляделся в лицо визави. Вспомнил недавнее общение с Мариной Аркадьевной.

- А что, Мариш, другой раз не пробовали замуж?

- Замужество – остановка, которую мы уже проехали.

Затем Марина взгрустнула про отдых на Оке. Там у неё подруга...

- От суеты подальше.  С книгой... Ну, разве что общество друга...

Остап встречного движения не совершил...

 

- А мать моя? Они так бурно обсуждают вашу персону... Извините за глупые вопросы. Это у меня от усталости... А я вам нравлюсь?

На  этот раз в её голосе промелькнуло кокетство.

Остап потёр подбородок: «Быстро, однако, мы оклемались. Или что?..»

- Забудьте, - усмехнулась Ольга Аркадьевна.

Остап резко задвинул дверь и надавил на кнопку фиксатора. Повернулся, увидел на её губах улыбку, откинул спинку кресла...

 

…на Левшинском Ольга Аркадьевна в офис не пошла, сразу пересела в свою починенную машину. И будто ничего меж ними не случилось, прежним начальственно-барским тоном и совершенно спокойно:

- Завтра ждите нас на этом же месте, я Настю вам сюда привезу...

Остап проследил  габаритники её машины до поворота, ещё посидел, подумал, допил кофе...

 

24.

На другой день, вечером выезжая из посёлка, был вынужден остановиться у разъезда – свет встречной машины ослепил... Какое-то время подождал, пропуская, но встречная не трогалась и свет не гасила. Помигал. В ответ тоже помигали, затем приглушили фары. Остап подъехал, притормозил напротив, опустил стекло.

- Вечер добрый, Остап Ибрагимович, - голос Алексея Николаевича.

- Добрый... Я вас пропускал.

- Спасибо.  А я хронометрировал, сколько вы стояли. Семь с половиной минут.

- Да?

- Забыл предупредить, что простой – после того, как вас отпустили – мы не оплачиваем. Ну-с... Пока.

"Пока-пока. Дружок ненормальный. Ты что же, сударь, заподозрил меня в чём?  Или даже... с женой засёк? Не может этого быть!.. Это было бы весьма некстати… и не ко времени."

 

... ... ...

Из доклада.

- Алексей Николаевич вычел из моей зарплаты...

- За что? Неужели за пьянство?

- За простой. Двор, в котором моя машинёнка стоит ночью, перегородили мусорным кузовом.

-  Вообще-то и нам ваш порожняк не интересен. Вы приставлены к этому семейству неотлучно, потому что для нас, напоминаю, важна любая, самая интимная информация.

- Об этом я очень хорошо помню. Потому ездил в тот день на своей.

-  Так им что, машина ваша не понравилась?

- Дедуле и ребятишкам даже очень понравилась. Деду прошлые годы напомнила, когда его возили на такой же по грибы да по ягоды. А ребятишкам всё новое интересно... Ал эН же не понравилось, что я опоздал на 10 минут к его офису. Я ему объяснил всё: и что моя машинёнка не такая скоростная, и что корыто, которым загородили выезд со двора, вовсе не моё... Но... на другой день выдаёт зарплату и этак между прочим: я вычел у вас за... И всё. Я промолчал.

- Нам-то вы об этом зачем рассказали? Компенсацию требуете? Видок у вас не очень довольный.

- А чем я должен быть доволен? Кроме того, вы сами советовали качать права и возмущаться, когда притесняют. А, вообще, хочу танк купить быстроходный. Чтоб приехать к нему с грохотом и лязгом и стрельнуть по окнам...

- А баллистическую ракету не хотите? Или на рынке нет такого товару?

- Может, и есть. Не спрашивал.

- Ладно, без шуток теперь... Что там по существу?

 

25.

Элен вышла из дома с Аркадий Петровичем. Голосок Элен щебетал, Аркадий Петрович также был настроен игриво и в ответ на её канареечный щебет басил-мурлыкал, наподобие сытого кота.

Они уселись в машину. Аркадий Петрович распорядился:

- В мою резиденцию, - и продолжил с Элен приватную беседу:

- Еще при первой нашей встрече, Элен Николавна, я хотел вам сказать, но воздержался...

- Да, и что же вы хотели мне сказать тогда?

- Вы изящная женщина, спору нет. Но мне тогда показалось...

- Что же вам показалось, Аркадий Петрович? Не томите.

- Мне показалось, что один элемент в вашем облике не вполне гармонирует с общим ансамблем вашей души и тела.

- Да-а? Интересно. Я вся трепещу от нетерпения узнать, честное слово, что за элемент такой?

- Сегодня же я наблюдаю полную гармонию.

- Вы меня заинтриговали ужасно, Аркадий Петрович. Мочи больше нет терпеть таинственность вашу. Откройте же скорее тот злосчастный секретный элемент.

- Открываю. Вы очаровательны с этой причёской.

Элен рассмеялась несколько более развязно, чем можно было от неё ожидать с её прежней зажатостью. Вероятно, с её души свалился камень, закрывавший до этого путь к секретному элементу.

Остап поглядел в зеркало: Элен и голову откинула чуть более, чем следовало. Эта учительница рисования почему-то его раздражала. А сейчас особенно. Чего в ней нашёл товарищ полковник? Хотя, конечно, на вкус и цвет… вернее, полюбишь и козу, до того эта самая любовь коварна. «Чёрт! Какой у неё неприятный голосок! И щебечет, и щебечет!.. Хорошо ещё, не кудахчет…»

 

Позавчера, по пути на суджок, они подвезли Элен Николавну, и после Аркадий Петрович спросил у Остапа, нравится ли ему эта женщина. Спросил, робея, как школьник. Был при этом не похож, как обычно, на бравого солдата, то есть сам на себя. Смущён был, но старался этого не выказать. Это Остапа слегка даже растрогало.

- Вы знаете, она не в моём вкусе… - Остап хотел поначалу уклониться от обсуждения. - Поэтому… А вам она что, приглянулась?

- Да. Какая-то она неиспорченная. Необычная.

- А что такое обычная?

- Я заметил, что все бабы после сорока пяти становятся невыносимы… начинают комплексовать – молодость-де уходит, характер от этого у них портится, становятся они ворчуньями, придирщицами, поучальщицами и так далее. Как моя жёнушка. Как она вам, кстати?

- В смысле? Как выглядит, что ли? Хорошо выглядит.

- Я знаю, что хорошо. Вот только я никак не уразумею – и вроде не дурак круглый, – почему они у-се полагают, что у мужика на уме лишь их красивые ножки и глазки? А душа?.. Ведь сделай баба мужику десять упрёков и пять претензий на дню – и вот ему уже не хочется с ней разговаривать вообще… О какой задушевности и приязни речь тогда?..

- Ну, как я догадываюсь, Элен относится к иной категории?

- Именно так мне и хочется думать.

- А, понял. Но мне, простите уж мою прямоту, она не кажется необычной. Но это опять же на чужой вкус равняться бесполезно. Я бы даже сказал – суетлива…

- Ну, это у неё мать умерла недавно.

Остап пожал плечами: «Что ему от меня нужно-то хоть?»

- Мне попадались всё умные, - непривычно мечтательно продолжал Аркадий Петрович. - Но стервы.

- Тогда скажите мне, пожалуйста, хотя бы в двух словах, что такое глупая баба?

- Пожалуйста. Но в тёх словах. Сбились природные настройки.

- И всё?

- А что ещё надо? Все эти разговоры про войну полов идут от глупости. Баба есть баба, мужик есть мужик. В каждом должно развивать качества, заложенные природой, а не придуманные умниками. Ничего кроме несчастья в данном случае умности эти не принесут.

- Не совсем понял, что вы имеете в виду, но… что-то я хотел ещё спросить. Кто сказал и по какому поводу, не помню, но это явно не про вас…

- Вы бросьте загадками разговаривать…

- А высказывание такое. Первую часть жизни человек должен потратить на глупости, вторую – на карьеру, третью – на самого себя.

- А это вы к чему?

- Мне кажется, вы не добрали в детстве, в юности… ну, шалостей разных. Вы всё учились, учились, учились, работали, работали, работали… Карьера вас занимала больше всего остального. Женились на однокласснице… Кстати, и дочь ваша  – хе-е – по стопам вашим… И по сути, толком женщин вы и не знаете. Или я ошибаюсь?

- Видите ли, Остап, я тот самый тип человеческий, который не может быть с женщиной без влюблённости…

Остап подождал, чем закончит Аркадий Петрович, но глянув в зеркало, понял, что лимит доверия на сегодня исчерпан: воин опять стал воином, замкнулся, даже язвительность появилась на губах. Он, по всей видимости, уже пожалел о своей слабости… Однако через некоторое время Остап услыхал, как тот едва слышно напевал:

-… для тебя, для тебя, для тебя… та-ра-ра–та-ра-ра–а – та-та-та-а… с неба звёзды достать и пленительным стать… для тебя, для тебя, для тебя-а…

"Ого, браток, забрало не на шутку вас, однако…"

 

- Вы ужасно элегантны, - сказала, отсмеявшись,  Элен. Остап подумал, что в продолжение своего смеха – который к окончанию сделался несколько ненатуральным – она соображала, что ей говорить визави дальше и как себя вести с ним. - Вы всегда чем-нибудь да огорошите. И рассказываете всегда интересно.

- Да что вы, Элен Николавна, разве можно на ходу рассказать что-нибудь интересного, тем более особенного. Это лучше всего получается в уютном ресторанчике за бутылкой доброго дорогого вина, при камерном освещении и тихом наигрыше аргентинского танго. Вы же художественная натура, и понимает это лучше меня даже. Тогда бы под вдохновение я мог бы вам поведать столь ошеломительные истории из своей жизни, что у вас бы, голубушка, головка закружилась... У меня, кстати сказать, есть на примете один такой ресторанчик. Я туда захаживал ещё с той поры, когда работал в разведке... Да, впрочем, и позже заглядывал, когда возвращался из Крыма, где у меня был приписан корабль...

Пауза. Элен, зардевшись, смотрела прямо перед собой, Аркадий Петрович также смотрел вперёд, опасаясь, очевидно, увидеть в лице своей собеседницы нечто для себя нежелательное.

Остап с любопытством наблюдал в зеркало: да, Элен Николавна явно была смущена и в явном пребывала затруднении. То ли у неё сегодня было плохо с пищеварением, то ли что ещё, но она с превеликим усилием переваривала и осваивала информацию. И было как-то даже неудобно за неё, только рассыпавшуюся призывным хохотком канареечной самки.

Первым овладел собой Аркадий Петрович, он продолжил "ковать железо, пока горячо" (Остап).

- Я и теперь начинаю большое дело. И думаю, раз Господь Бог отпустил мне ещё пожить толику времени, делу этому суждено процвесть… Так что скажете, милая моя художница? Как насчёт ужина при свечах?

- Надо... Надо морально созреть, - с запинкой ответила, наконец, художница.

- Конечно, конечно... не спорю. Не смею торопить. Но рассчитываю на благосклонность.

Когда Аркадий Петрович скрылся в своей резиденции-квартире, помахав с крыльца рукой, Элен прошептала достаточно громко:

- Рестора-ан-н... При свечах... Как р-романтично... (Возможно, ей самой было неловко за свою давешнюю растерянность). Кстати, Остап... Забыла ваше отчество.

- Валяйте так.

- Вы не знаете, как называются вон те цветы? Подснежники?

- Увы, я далёк от всякой романтики. Да и какие цветы? Вон те, что на стене нарисованы, что ли?

-  А как, наверно, хорошо нынче в лесу прогуляться. Обратили внимание: снег просел и на стволах деревьев остались белые воротнички… белоснежные жабо. Правда, красиво?

- В лесу? В лесу сугробы, холодно. Что, воротнички? Где?

- Хотелось бы мне знать, почему так мало настоящей любви…

Остап замер.

- Да, почему? - повторила Элен.

- Почему? - прищурился Остап в зеркало обзора. - Видимо, потому, что человек зачастую больше всего любит себя самого. И этого ему достаточно.

- Это ирония?

- Тогда, простите, не знаю. Мы едем?

-  Да-да, конечно, - поджала губы Элен.

"Что любопытно, но краля, должно быть, чувствует: ничего-то, кроме баек, наш бизнесмен предложить ей не сможет... Увы. А даме нашей, молодой и в соку, нужен крепкий самец, а не романтик... Уходят годы, уходят. Сколько ж ей лет?"

- Да, - сказал как бы сам себе, но вслух: - Большими деньгами ворочал человек. Умён, бродяга. А какие связи имеет! Озолотит…

Подождал реакции Элен, но та промолчала.

 

26.

- Меня дважды предупреждали о заказе. Я уже говорил?

Почему предупреждали? Возможно, уважали. В Москве на Смоленке моя первая частная контора размещалась в ДК, бывшем чекистском клубе, хорошее солидное здание, сталинской, так сказать, архитектуры. Я там занимался не только юрисдикцией... У нас там и кафе было и хороший фирменный кофе варили. Клиенты могли и встретиться и посидеть за рюмашкой... И все знали, тут можно быть спокойным – никто здесь тебя не обидит, никто тебе не нахамит. Даже кто-то придумал такую сказку: кому путь сюда заказан, должен остановиться на площади у ДК, перед незримой, но существующей де-факто черты и постучаться будто бы в дверь. Испросить разрешение у полковника. Это значит, у меня. Скажут: войди – войдёшь. Нет – и суда нет. Это, потворяю, не я сочинил… Но были, как и повсюду, своего рода отморозки. Хрен их знает таких, чего им за удовольствие выебн... Понавесят себе цепей золотых на загривок, колец витых-заковыристых, печаток разных нанижут по пуду-полтора на свои пухлые члены-сосиски... И не лень им , думаешь иной раз, таскать вериги эти! Ну и устроили однажды бедлам. С пьяну, не иначе, потому как – зачем, с какой стати, с какой такой, простите, нужды? Но, но… Мои ж охранники тоже не лыком шиты, и не миром мазаны – мигом взяли их всех скопом в оборот. Да так, что едва живыми оставили. Но дело не в этом. Их тоже все эти цепочки раздразнили. Они и поснимали с них всю эту долбанную мишуру. Ну, заявляется ко мне их смотрящий опосля всего э того инцидента и говорит: так и так. Вернуть, говорит, надобно бы золотишко. Я и сам знаю, что надо, да ухари мои не затем снимали, чтобы возвёртывать. Проучить, так проучить. Такова цель была. По полной программе. Не нарывайтесь. Но тут дело символикой пахнет, аксессуары им, как верующему крест... Смотрю я на побитых качков этих – синие-синие-синюшные, глазки заплыли, в щёлочки превратились... И говорю их командору. Будь я в это же время в Москве, они бы живыми отсюда не ушли. И тогда б ни о каких побрякушках речи б вообще не было. Потому как предупреждали всех по-хорошему. Это ж надо додуматься – кофейную гущу в песок выплеснуть... Вы хоть знаете, что это за песочек такой? Да и не в нём дело... Хамство уже против меня лично! Конкретно. Вызов недвусмысленный. Ну, их начальник вздыхает и говорит: распи...и, говорит, согласен. Но побрякушки не просто украшение, сам понимаешь, говорит. Без них они как опущенные. Ладно, говорю, поразмыслив, сами понимаете – дело непростое, когда поезд ту-ту – на Воркуту, но сделаю всё возможное и невозможное, чтоб найти. Зайдите через пару недель. Тут же не мешкая, подключил я нужных спецов и на другой день уже барахло сие обнаружил, но пару недель всё ж таки выдержал паузу, не сообщал о находке. Чтоб пришли ко мне не такими уже синюшными. Прочувствовали чтоб и запомнили. И вроде прочувствовали и запомнили, потому как благодарны были безмерно. Они-то не хуже моего знали, что золотишко их найти ой как непросто.

Ну и другой случай для полной прострации-люстрации, как любит выражаться один мой знакомый.

Уже в Крыму у шефа ихних бандитов был, по-нашему, зам. Качок качком. И почему-то меня он страшно невзлюбил. Мне, конечно, наплевать с высокой каланчи. Не люби ты меня, я не баба, но зачем подчёркивать и показывать сию неприязнь прилюдно. Мне же, действительно, наплевать и растереть. Но чудно, право... И заноза-нудистика эта – к чему она мне? Ни один мой подследственный – а их у меня было от академика и прочих разнообразных светил до полнейшей шмакодявки – не может меня упрекнуть в несправедливости, в подтасовке какой-то там… все относились без пиетета, но сдержанно. Зачем мне уважение, скажем, какой-то там сволочи, так ведь? Однако, если я с тобой без загибонов, изволь и ты попросту и без выпендрёжа… Я многих не уважал, но со всеми вёл себя предельно корректно. А тут, понимаешь... выказывает своё «фэ» на каждом углу. И вот как-то местная милиция решила его подставить. И попросила моей помощи. Мы его, говорят, повяжем, и, пока адвокаты узелки свои плетут и чухаются, будем перебрасывать с отделения в отделение, покуда не признает всего и не возьмёт на себя, о чём и слыхом не слыхивал. Он им тоже поперек горла стоял давно. Неглуп потому что был – в смысле своей профессии, так сказать. Хотя и зас… нец. Я ментам и говорю: извините, други, но я пас. Никогда  не брал никого на подставе. Никому ничего не шил белыми нитками. И всегда говорил своему пациенту при первой встрече: ври что хочешь, но... не клянись матерью. Во всем сможешь потом покаяться, только не в этом грехе. Мать у каждого святая.  Так и тут. У меня была крепкая позиция там в органах. Крупный начальник, и я ему платил. Вот он мне и сбрасывал различную информацию своевременно. И вот получив подобную информейшен, я прямиком иду к босу тамошней бандитвы... Вернее так. Никогда не напрашивался к нему в гости, а тут вдруг... звоню. Да, я позвонил. Для него тоже большая неожиданность. Поэтому он бросил все дела и сам приехал, но не сию минуту. Дела, видимо, держали немаловажные, поэтому чуток подзадержался, припозднился. Взяли его зама. Успели. Тут ведь иной раз, действительно, и минута дорога… И что теперь? – это он меня спрашивает. Я отвечаю. Приготовь такую-то сумму, адвокатов я тебе сам присоветую, и выполни точь-в-точь, что я тебе скажу. Будешь философа изображать, получишь труп. Всё. По моим агентурным данным мы перехватили его занозистого помошничка на одной из пересылок и тут же привязали  к нему адвоката. Ещё бы одна пересылка и был бы у босса другой заместитель. А проверенных людей всегда по пальцем перечесть. Это ж не в инкубаторе. Воспитывать годами приходится, пока не наберёт нужные кондиции.  С тех пор этот чистоплюй-высокомер не показывал больше своего высокомерия ни мне, ни моим подчинённым. Нет, приязни не проявлял, но по-своему дал понять, что долг красен платежом... Это я к тому, почему на меня не принимали заказ. Повторю: долг платежом красен. То есть заказ они, разумеется, принимали, чтоб на сторону не уплыл, и мне тут же сообщали: берегись, мол.  С непрофессионалами-студентами, уже говорил, семи пядей во лбу имей, и ничего не просчитаешь. А тут игра знакомая…

 

27.

Остап забежал в дом с бачком омывателя лобового стекла в руках. Столкнулся в прихожей с Витюшей и Сергеем.

- На ловца и зверь. Чем бы мне бачок заклеить? Серёня, ты мне обещал. Ты мне чего-то предлагал, Серёнь, но я забыл, чего именно.

- Обещанного три года ждут, - сержант был не в духе.

- Витюш, - повернулся Остап к молдаванину. - Пособи. Грязь всё стекло залепила, а бачок течёт. Ведь убиться со слепу могу!

- А чо ты к хозяевам не обратишься? - остановился Сергей в дверях. - Ничего ему не давай! - и Серёня-сержант вышел под дождь.

- Ух ты! Чегой-то он? Непогода на него так действует, что ли?

Витюша передёрнул лицом и махнул рукой.

Чуть позже Сергей подобрел и даже больше того – потянуло его на игрища. Проходя мимо Остапа, он обхватил его за предплечья и стал ломать влево-вправо. Остап автоматом вывернулся и, сделав шаг назад с подсечкой, послал сержанта в угол со строительным мусором. На грохот прибежал Витюша. Сержант смущённо выбрался из угла и стал отряхивать с себя стружку и другой сор.

- Да ты не так прост, шеф. С тобой не забалуешь.

-  Извини, случайно получилось.

- Да уж... - И, набычась, Серёня вышел на улицу. Но тут же всунул голову в незатворившуюся дверь и напарнику сурово: - Что за мусор по углам у тебя валяется?! Указаний ждёшь? - и захлопнул дверь – на этот раз плотно.

- Что случилось?  - Витюша едва сдерживал ликование.

- Да размялись слегка.

- Мозги бы ему ещё размять…

 

28.

Остапу приснилось: сидит он с Аркадием Петровичем в ресторане – на празднике разведчиков-ветеранов. Народу полно, но не шумно. Тут же мелькает Элен в каком-то немыслимом наряде. И вдруг,  переступая через упавших от перепоя, подходит отрок Миша в тёмных модерновых очках и спрашивает у деда что-то на ушко. И Аркадий Петрович начинает ему рассказывать, как привёл в ресторан своего коллегу, который помог ему с кадетским училищем для любимого внука...

Затем сон трансформируется: Остап тонет в студёной полынье и у него отнялись уже рука и нога. Хочет крикнуть о помощи, но и голос отнялся. И он выгребает из последних сил. Призывает к себе одной рукой прохожих, понимая, что те не сообразят... Проснулся с бухающим сердцем и холодной испариной на лбу.

- Ну? - спросил себя. - К чему сия ахинея?

Миша, конечно, маленький жулик... не прочь зажулить червонец-другой (На днях, подвозя его к дому, Остап завернул на заправку, Миша вызвался сбегать в кассу и затем перебежал дорогу к своему подъезду и был таков. Сдачу то есть не вернул...) Ну и что? Тебя это сильно волнует? С педагогической точки зрения?

Затем общались, когда Мишу возили в поликлинику за справкой для кадетского училища...

Аркадий Петрович был на взводе:

- Все молчат, - осаживал он дочь Марину и жену, Иркузь. - Говорю я и больше никто. Итак! У Михаила плоскостопие. Близорукость. Редкое биение сердца. Но врач мне сказал: за прошлый год на их участке ни одного полностью здорового ребёнка. Это реальный шанс проскочить. Поэтому в кабинете говорить буду только я. А твой компьютер, - это уже внуку конкретно ткнув пальцем в пластмассу очков, который был также вне себя, так как его одели в цивильный костюм, а на тощую цыплячью шею повязали галстук, - …компьютер твой долбанный я сегодня же увезу к себе на ранчо. Тебе всё равно пора заняться математикой и другими предметами. Каково буду я выглядеть, просивший за тебя стольких людей, если ты завалишь экзамены?.. А?! Чего молчишь?

- Не знаю.

- Зато я знаю. Бледно буду выглядеть или того хуже – помру от стыда. Ты этого добиваешься?

- Чего ты, дед?..

 

- Ну, так что? - Остап встал с постели и подошёл к окну, отдёрнул штору. - Пора сворачивать дела и закрывать лавочку?  Раз такие сны...

Он чувствовал – финал его работы близок.

- Как нашкодивший кот, язви его! Чую, чьё мясцо сожрал, чую… Ох, чую.

 

29.

Остап в лаборатории столкнулся с Ольгой Аркадьевной. Она пришла к Ноне Владимировне справиться о своих анализах.

"Вот оно!" - Остап, как насторожившийся, почуявший добычу волк, - сделал стойку. У него по загривку даже холодок пробежал. Он понял... вернее, да, почуял, что искомое зерно, которое надлежало искать в куче мусора, было найдено!

В вечернем докладе Остап упомянул и про это. И увидел, что попал – да, в десятку. Босс не показал вида. Но разве он не знал босса?.. Что же они придумают?

 

30.

Так как Юрий Павлович Сорока не баловал Остапа своим вниманием, тот напоминал ему о себе записками навроде этой:

"…уж коли при нашей последней встрече снова возник вопрос о дистиллированной воде, то напомню процесс её доставки с Плетешков. В лаборатории дают пару бутылей пустых, и с ними уже едешь на Плетешки, там наполняешь их, на что уходит до получаса. Прибавим к этому хождение за пробирками в здание за сто метров от Стоматологии и время на обратную езду.

Я объяснил в лаборатории, чем неудобно мне заниматься водой в пятницу и понедельник и вроде нашёл понимание. Однако мне это лишь показалось. В четверг Вы спросили меня на выезде с Ордынки, привёз ли я воду, и я ответил, что им, очевидно, не нужна сегодня дистилляция. Есть вчерашний запас. Но в пятницу к пробиркам с анализами воду навязали-таки насильно, сказав: ах, извините, вчера мы вас не заметили. То же и с бельём. Главврачу я пытался объяснить, что рационально (дабы не тратить лишний бензин и время) совмещать в один день и пробирки, и воду, и бельё (причём, и грязное и чистое: привезя им бельё, я предложил им забрать грязное, на что мне было сказано – завтра).

Почему объясняю так подробно: в пятницу мне необходимо в 14-00 забрать девочку из школы, отвезти её домой, там взять мальчика и до трёх привезти в его школу – совсем в другой стороне ройона. А так как в пятницу потребовалась вода, а на выезде с Ордынке простоял полчаса в пробке, то и получилось, что в школу мы припозднились. Хорошо, в этот  день я отвозил мальчика в школу сам-один, так как дедушка, обычно сопровождающий внука, приболел и находился в поликлинике, и опоздание «сошло с рук». Резюме: как бы так разобраться с этой бабской бестолковщиной? Мне самому с Португаловой вряд ли договориться.

О бензине. На неделю мне необходимо приблизительно 120-130 литров. Это к тому, что если на других карточках есть излишки – я имею в виду Колину карточку и Сашкину, они не успевают всё израсходовать, им не жалко.  Но было бы всё же недурно прибавить и на мою долю ресурсов, чтоб не покупать на свои. Колю с Александром не всегда удаётся перехватить.

Теперь ещё раз об отгулах. Честное слово закалённого человека, за два выходных трудно справиться с насморком. И я сейчас сижу весь в соплях и думаю, как завтра отъезжу 12-15 часов.

К тому же близятся школьные каникулы, когда удобнее всего отгуливать переработки.

Что мы упустили в последнем разговоре, так это всё же уточнить, каков же по продолжительности мой рабочий день и соответственно, сколько отгулов набежало. Надо придти к какому-то соглашению (так?), дабы уже к этому вопросу больше не возвращаться, как и к пресловутой воде с бельём…

Уже половину четвёртого месяца, как я работаю, так что всё с расписанием вроде устоялось, поэтому я выскажу свои соображения, проиллюстрировав их графиком последней недели, усреднив её до остальных предыдущих (их хронометраж у мня записан, там есть и более поздние часы). Вы человек в транспортных вопросах многоопытней меня, потому поправите, если что, или предложите свой расклад.

Пон. – приезд в гараж 22-00. Вт. – 21-00. Ср. – 17-00 (если родители забирают дочь с фитнеса сами). Чтв. – 23-00 (поставил машину у дома, тем самым сэкономил час на дорогу в метро, а не то бы явился в первом часу ночи, а в 7 часов уже подъём). Птн. – 20-30.

Раз уж в договоре продолжительность рабочего дня не оговорена, а есть пункт, где прописано, что решать вопросы посредством переговоров, то разберём несколько вариантов (возможно, Вы предложите свой).

Рабочий день можно считать и по 12 часов, но тогда, насколько мне известно, и зарплата иная или график иной быть должны. Как, например, у охранников – сутки через двое. А если 12 ч., то через день. При том, что они не на колёсах. То есть если и закимарят, то не разобьются.

Если брать по 10 ч., то и тогда неделя составит 50, а не 62 и более часов. О восьми часовом дне мы уже говорили.

То есть надо, повторяю, договориться конкретно о накопленных отгулах – сколько их? Что-то по мере возможности отгуливать, не откладывая до следующих каникул, что-то оставить на пресловутый грипп и отпуск (об этом мы опять же говорили).

За вычетом двух первых недель, когда, что называется, я стажировался и входил в тему, всего получается 13 недель. Давайте приведём их к разумному знаменателю, пользуясь математической терминологией, и закроем этот вопрос таким образом, чтобы и Вам и мне было удобно. Переговорить, пожалуйста, с руководством.

С уважением.

Навсегда ваш поклонник –                Остап Гуров

 16.12.07."

 

Вот так в последнее время поддерживал отношения Остап со своим непосредственным начальником – через докладные записки. Поэтому и удивился очень, застав Сороку в кабинете.

- Уже думал, не свидимся! – воскликнул. Но Сан Саныч приложил палец к губам, что на эсперанто означало: лишнего не болтать, и  Остап послушно примолк.

- Увольняюсь, - сказал рассерженным голосом Сорока, но при этом улыбнулся. - Ну, сколько можно бодаться с этой задницей? Хватит! Таки довольно.

Вышел из-за стола, пожал руку, подмигнул:

- До Ордынки добросишь? Ну и замечательно.

В машине не разговаривали. И только выйдя на шумный двор особняка, чтобы идти в лабораторию, Сорока достал пачку сигарет:

- Курнём.

- Вы ж не курите.

- Пообщавшись с задницей, не только закуришь, но и запьёшь.

И уже сделав затяжку, тихо произнёс:

- Завтра в известном тебе месте подсадишь Колотушку.

Остап непроизвольно сделал удивлённые глаза.

- Всё понял?

- Да.

- Не доезжая до Ордынки, высадишь её у метро. Только после этого везёшь свои пробирочки в лабораторию. И всё. Миссия твоя на этом будет исчерпана. Ну! - хлопнул по плечу. - Чапай. И мысли в пучок! Не расслабляйся. И не грусти. До будущих встреч.

"Этого не обещаю…"

 

31.

Колотушка уже была на месте, когда Остап подъехал. Он сперва даже не узнал уборщицу-лаборантку, настолько не привычен был её облик – от хамоватой вульгарности не осталось и следа. Опрятно и неброско одетая женщина гляделась невзрачным скучающим от глупых вопросов экскурсоводом.

"Однако актриса!.." - Остап вкупе с удивлением почувствовал даже нечто вроде профессиональной ревности. Ну да, он-то в своё время закончил театральный...  И так проколоться! Не суметь разоблачить – для себя, разумеется…

- Привет, - захлопнула за собой "актриса" дверь и сразу открыла оранжевый контейнер с пробирками, что полчаса назад Остап забрал в поликлинике. - Так. Вынимаем... - Остап по сопроводительным документам знал, что это – кровь Ольги Аркадьевны...

Подменив пробирку точно на такую же, колотушка закрыла контейнер, убрала уворованную склянку в сумочку и кивнула Остапу.

- Всё, вперёд.  Где остановить знаешь.

Высадив "актрису", Остап некоторое время сидел, расслабившись и собирая "мысли в пучок", как ему и рекомендовал Сан Саныч Сорока.

"...А-а, вспомнил! -  Но не вчерашнего с сигаретой во гуубах Сороку вспомнил Остап, а того, на заре их знакомства, и непонятый тогда иносказательный разговор про скоморохов и карманников… - Оп-паньки! Ничего себе маскарадец!.. Значит, всё же роль моя скоморошья! Эва! Как по нотам разыграли. Отвлекэйшен скоморэйшен. Что в переводе на общедоступный: Остапушка развлекал, а Колотушечка втирала очки... Интересно, сколько её работёнка стоит?.. Кла-с-сно! Но я-то, я то... Артёришка из погорелого театра! Образование у него театральное! Иначе как на курицу ощипанную не глядел... Ай-яй-яй! Вокруг пальца обвела, презирать себя искренним презрением заставила! А, какова! Ой стыдно мне, ой стыдно... Стыдоба-а..."

 

32.

Остап зарулил в лесной закуток и заглушил мотор. Обернулся к Ольге Аркадьевне, её лицо оставалось безучастным с самого начала маршрута.

- Что-то случилось?

- А что, заметно? Всё нормально. Поехали.

Остап однако неспешно перешёл в салон, взял ладонь женщины в свои.

- Ну... что?

Ольга Аркадьевна вдруг уткнулась лицом в его плечо и зарыдала. Он обнял её и поглаживал по вздрагивающим крылышкам лопаток, пока та не успокоилась.

И вспомнились ему, между прочим, её оранжевые шортики, которые позавчера Надежда Васильевна повесила сушиться на верёвку у столика во дворе, где Остап впервые, ещё летом, застал хозяйку свою за ноутбуком...

... ... ...

Аркадий Петрович на следующий день был неразговорчив.

Иркузь заметно растеряна и не трындычала, как обычно...

Настя с Антоном по-прежнему вели меж собой войну – разумеется, их не посвятили в тайну анализов крови... Рано им ещё знать, что матушка их не жилец на белом свете…

 

33.

Приличный ресторан. Возможно, тот самый, куда Аркадий Петрович намеревался пригласить художницу Элен. Огороженный шикарный закуток. За столом двое. На столе – всё, что нужно для неспешной беседы.

Рассеянной свет от приятной – в виде женской фигурки – настольной лампы не делает лицо Аркадия Петровича более приятным. За последние несколько дней он заметно осунулся, подбородок стал ещё тяжелее, вогнутость лица обрела законченную обречённость и вместе с тем безоглядную решимость фаталиста.

Второго собеседника нам с вами так никогда, наверно, и не разглядеть. Оно – лицо – в привычной для себя плотной затенённости. Что располагает в этом инкогнито – голос, знакомый голос. Не будем натягивать и не скажем, что отпрыск Шаляпина, но разве у нас мало гениальных людей помимо упомянутого всуе великого певца и... вероятно, совсем не к месту, потому что беседа не носит доверительный, дружеский характер. Проще говоря, это не очень старательно завуалированный торг.

- Ну, кому ты оставишь свой заводик? Дочь твоя даже если и не помре, всё равно  не оценит тех усилий и тех стараний твоих – вероятно, из последних сил и ресурсов. Внучка – так, балованная дитя. Зачем оставлять ей опасную обузу. Ну не удержит она. Пока сделается настоящей хищницей, спустит всё за грош, а то и под раздачу попадёт. Не хочешь же ты, в самом-то деле, этакого финала? Сам ты протянешь немного. И не тужься выглядеть бравым солдатом. Защитником быть уже не получится. Так хоть поживи без оглядки и с пользой – вылечи дочь, попей винца с красивой бабой… У тебя же есть баба на примете? Ну на что тебе  очередная фирма – скажи, пожалуйста? К чему сия обуза в твои лета. Мы её у тебя возьмём за хорошие деньги. Или у тебя есть...  чтобы обеспечить надлежащее лечение? Ну ведь нет? Или ты всё ещё надеешься выиграть тот лимон за кораблик? Бро-ось. Пока Украйна под Америкой, никакие суды тебе там не выиграть. Да ты и сам это знаешь не хуже меня… если не лучше, хм.

- Ладно, хватит разводить бодягу. Сколько предлагаешь? Дашь настоящую цену – поладим. Нет – больше не приставай. На сей раз я готов к войне. Предателей вычистили... А терять мне нечего. Хоть развлекусь напоследок. Ты же знаешь, как мне тошнёхонько без дела... настоящего. Хотелось бы пошмалять кой-кого… ну, заручившись, разумеется. Я ж не самоубийца-одиночка. Я сделаю так, что никто не посмеет тронуть моих родных и близких. Даже в голову такая мысль не придёт…

- Ну вот, это уже деловой разговор. - Инкогнито положил на стол тонкую папку. - Посмотри наши расчёты. Если вкралась неточность – поправь. Мы тебе всегда доверяли… Не сомнеувались в твоей порядочности, щепетильности…

- Давай без комплиментов! – резко перебил Аркадий Петрович.

Не спеша он, точно всё ещё взвешивал-прикидывал – стоит ли овчинка выделки? – достал очешник из кармана, из него – очки, затем и свою продолговатую лупу с эбонитовой ручкой, с которой посещал рынок...

 

ЭПИЛОГ

В любой игре Аркадий Петрович  никогда не готовил меньше двух позиций – что в адвокатской практике, что в политике. Точнее говоря, он "заплетал столько косичек", сколько было участников. На сей раз – мы имеем в виду нынешнюю историю, – он "заплёл" две (хотя, возможно, и больше, только мы про это ничего не знаем: неразыгранные варианты или домашние заготовки, как в шахматах, обычно берегут до следующей партии). Одну – "гласно", через зятя, служившего у губернатора края. Другую, само собой, предельно законспирировано. Здесь ставка была сделана на нового президента, точнее – на его команду, в которой были, как мы помним, его ученики...

Зятя, таким образом, он использовал в качестве прикрытия... Подставлял? Не нам, непрофессионалам, об этом судить.

Это был один из самых его излюбленных приёмов – что в разведке, что в бизнесе. Он даже называл его по-своему – светотень... На границе света и тени он работал как никто виртуозно. Возможно, нам ещё доведётся рассказать и о других его приёмах. Но это уже в следующий раз.

Золото – метал блескучий, иные слепнут при одном упоминании о нём, как куры от известной травы. В тени остался газовый промысел. И даже нам пока неизвестно, в какой именно области – собственно газовой или же угольной, где новые (а может, хорошо забытые старые) технологии позволяют сопутствующему угледобыче газу удешевлять мероприятие в разы... Не говоря уже о безопасности самих шахтёров.

По некоторым косвенным данным, всё у Аркадия Петровича в настоящее время складывается и получается, как и замышлялось им. Не без сучка и задоринки, чего на практике, собственно, никогда и не бывает, но – устойчиво подконтрольно. Организаторских способностей ему не занимать... А сил, чем дело сложней, тем у него их становится больше...

Что же касается Остапа Гурова, то его следы теряются в перспективе заморских кущ. Единственное достоверное известие, достигшее нас, гласит: выцарапав-таки свой гонорар, отбыл он в неопределённом направлении – отдохнуть, очевидно, от дел неправедных. Переметнулся ли он впоследствии на дела праведные – гадать не берёмся.