ЭКСКУРСИЯ ЗА ТУМАНОМ
Осенью 1958 года, закончив механический факультет МАДИ, я уехал из столицы на Дальний Восток, на военную стройку под Хабаровском. Это произошло в результате какого-то необычного, и даже несколько таинственного распределения.
Несколько человек из выпуска кто-то отобрал, как нам объяснили, «по анкетным данным». Нам предложили поехать куда-то далеко для работы на военном строительстве. При этом посулили хороший, как мне тогда казалось, заработок.
Думаю, что, оценивая сумму заработка, я, скорее всего, сравнивал ее с размером стипендии. Одним словом, я согласился, вспомнив, вероятно, как замечательно было в лыжном походе на Урале. Возможно, в памяти возникли также мужественные образы Смока Белью и отца незабвенных Чука и Гека, покорявшего природу Синегории. Одним словом, ехал я, как вы понимаете, в основном «за туманом и за запахом тайги».
В октябре поезд вез меня через всю страну на восток от Москвы, от всех родных и близких, от моего лучшего школьного друга Вальки Шмакова. Впрочем, расставание с Валентином мы давно напророчили, распевая дуэтом «служили два друга в нашем полку»: вскоре после моего отъезда на Дальний Восток он в соответствии с географией песенки двинул на заработки на Север, на Новую землю, где устроился работать взрывником, спрятав до времени диплом инженера-экономиста.
Поскольку в тайге строилось, как я сказал, что-то военное, информация, которой снабдили молодого специалиста в Москве гражданские дяденьки c военной выправкой, была почти нулевой: дескать, работать будете в тайге, а жить - в поселке городского типа.
ТАИНСТВЕННАЯ СТРОЙКА
Поселок городского типа, как выяснилось по прибытии на место назначения, располагался в 30 километрах восточнее Хабаровска и носил имя Корфовский. Между прочим, именно здесь, как писал Арсеньев, когда-то был похоронен Дерсу Узала, но могила его затерялась, и сам Арсеньев найти ее не смог.
Таинственная военная стройка в тайге только начиналась, и машин было гораздо больше, чем водителей. Автомобили стояли в ряд под открытым небом, ключи зажигания от них были у нас, механиков, и при необходимости, а иногда и без всякой необходимости, мы садились на любой и ехали куда надо и не надо. Никакого ГАИ на стройке не было, поскольку стройка была военной и даже секретной.
Некоторое время спустя мы узнали, что секретность была в основном в воображении работников Особого отдела, - «особистов», как их называли. Особый отдел выдавал всем ИТР пропуска со специальными отметками, весьма безобидными: маленькими штампиками, изображавшими медведей, зайчиков, оленей и прочих представителей таежной фауны. Каждая такая отметка давала доступ на тот или другой строящийся объект. А поскольку наши бульдозеры, экскаваторы, трактора и автомобили работали всюду, мой пропуск был испещрен всеми возможными значками.
Однако скоро по стройке поползли слухи о том, что «Голос Америки» регулярно поздравляет наших офицеров то с присвоением очередного воинского звания, то с рождением ребенка, четко указывая при этом дислокацию нашей войсковой части, занимавшейся, как нам сообщили американцы, сооружением стартовых комплексов для межконтинентальных ракет. Надо сказать, что доброжелательные янки без всяких ошибок указывали воинские звания, фамилии, имена и отчества поздравляемых.
МОЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗООПАРК
Самую разнообразную строительную технику и автомобили нам засылали по разнарядке Главвоенстроя чуть ли не ежедневно. Иногда было совершенно невозможно постичь логику московского начальства, составлявшего эти разнарядки. Например, нам прислали семь башенных кранов шести (!) типов. Главный механик у нас был вовсе не механиком, а энергетиком, так что главным грамотеем по технике оказался я, назначенный для начала инженером ОГМ и начальником механических мастерских по совместительству.
Похоже, кто-то в Москве, а затем и на стройке, решил на практике проверить, что я за гусь: кроме меня некому было обучать солдатиков искусству монтажа башенных кранов и руководить составленной из них бригадой монтажников, а еще готовить кочегаров и запускать свою котельную, что уж было совсем не по моему профилю.
Я мог безнаказанно творить с кранами и котлами любые безобразия, поскольку я же был и внештатным инспектором Госгортехнадзора. Конечно же, из любопытства я лез за рычаги и штурвалы любой доверенной мне техники, обучаясь загадочному мастерству машинистов тракторов, бульдозеров, автогрейдеров и экскаваторов. Об автомобилях я уже не говорю: на последнем курсе все мы на водительские права сдали в добровольно-принудительном порядке.
Сказать, что все у меня получалось отлично, было бы преувеличением: так однажды из Москвы по железной дороге к нам пришел 10-тонный каток, - для укатки асфальта. Каток был выгружен на грузовом дворе в Хабаровске. Главному механику пришла идея доставить его на стройку своим ходом. Выполнение задачи поручили мне. Я взял с собой одного солдата из числа моих механизаторов, и мы с ним двинули в 30-километровый пробег по горам, по долам с черепашьей скоростью, меняясь у штурвала каждый час.
Помню, что к воротам базы мы подъехали поздно ночью, и я, не сбавляя скорости, не вписался в крутой поворот и передним вальцем долбанулся в воротный столб. Каток заглох, а мы отправились спать, посчитав задание выполненным.
ДЕЛА МОНТАЖНЫЕ
Моя бригада монтажников башенных кранов вскоре стала щелкать эти монтажи-демонтажи как семечки, а я возомнил себя, как сейчас говорят, экспертом в этом деле. Так, однажды, когда сооружалось что-то невысокое, я рационализаторски установил верхнюю часть башенного крана с кабиной и стрелой прямо на портал, так сказать на его ноги, посчитав саму башню сооружением ненужным. Кран в таком усеченном виде, как ни странно, работал.
Когда пришло время это низкорослое чудо демонтировать, я поленился разбирать его по положенной технологии, так называемым «методом падающей стрелы». Я прицепил спереди один трактор, сзади - два бульдозера, сам героически встал на рельсы зачем-то с той стороны, куда должен был опуститься кран, и дал трактористу команду «полный вперед».
Кран начал валиться на меня, потащил за собой бульдозеры и с небольшим ударом шлепнулся на консоль противовеса, подняв пыль и погнув ограждения на противовесе. Я едва успел отпрыгнуть с путей и пошел смотреть, не сорвало ли лебедки и не погнуло ли консоль. Когда пыль рассеялась, внимание мое было отвлечено весьма важным обстоятельством: к нам приближалась группа офицеров, в которой я разглядел начальника строительства и еще каких-то приезжих из Главка.
- Как дела? - спросил наш полковник.
Я приготовился каяться, но потом вдруг сообразил, что никто из них не улавливает тонкости момента.
- Полный порядок, Илья Никитич, - нахально заявил я, успев, правда, перед этим разглядеть, что серьезных повреждений кран, к счастью, не получил.
- Ну, продолжай в том же духе, - отечески подбодрил начальник, косвенно давая понять гостям, что специалисты у него на стройке - что надо.
Башенные краны приходилось переставлять с одного объекта на другой; иногда мы вели монтажи-демонтажи даже ночами, при свете прожекторов. Надоедал гнус, который там называется мошкОй, - с ударением на последнем слоге. Мы мазались диметилфталатом, но он помогал только первое время, а на перекурах чадили махоркой, которая выдавалась солдатам. Дело осложнялось тем, что при этих работах руки у тебя постоянно в солидоле, и шлепать такими руками по собственной физиономии не хочется. Правда, около часа ночи гнус куда-то исчезал. Возможно, просто, поужинав, отходил ко сну.
ДУРАКИ - ОНИ И В АФРИКЕ…
Главный механик строительства, мой начальник, Петр Алексеевич Холмогоров, будучи, как я писал, энергетиком, а не механиком, в мои механические дела не вмешивался. Правда, случай был.
Смонтировали мы с моей бригадой очередной башенный кран. Когда подняли стрелу, я увидел, что одна из ниток (так монтажники называют тросы, идущие вверх-вниз между блоками полиспаста), - так вот, одна из ниток подходит к блоку не как положено, а с другой стороны: ошиблись, когда заводили ее при монтаже. Досадная ошибка, но не более того: тросы не трутся, и все работает нормально. Решил плюнуть на это дело, - сойдет и так. Однако Алексеич это дело разглядел, и, несмотря на мои доводы, сказал, чтобы переделали. Я заупрямился. Он нажаловался на меня главному инженеру.
- Да не спорь ты с ним, - сказал тот мне: в кои-то веки главный механик проявил инициативу в чисто механическом вопросе, а ты артачишься. – Перепасуй.
Легко сказать – перепасуй: кран-то валить надо, на земле передернуть, - то есть заново перетащить между блоками, как положено, эти самые «нитки» - тросы диаметром 17.5 мм. Работа достаточно объемная и грязная, - тросы-то в солидоле!
Примечание: пишу, как положено по грамматике, «тросы», а на самом деле механизаторы так сроду не говорят: они говорят только «тросА», «тракторА», «токарЯ» и т.п. У меня один слесарь говорил даже «ящикА».
Так вот. Стали мы с бригадиром, солдатом, которого я же и учил, думать, как сделать дело побыстрей. А он и скажи: - А давай, Петрович, так сделаем: стрелу опустим, башню опускать не будем, полиспаст стреловой ослабнет, и передернем троса прямо на стоячем кране. – А стоять-то на чем будем? – спросил я. - А мы воткнем и закрепим в башне консольно две доски напротив обойм полиспаста. На одну я встану, на другую – ты. И все дела!
Я представил себе этот цирк: теорехтически оно конечно, а практически стоять, да еще работать будешь без пояса, без всякой страховки на конце доски, а внизу – лебедки да бетонные блоки противовеса. Но в 24 года дури с гонором в голове достаточно. Авантюрный по определению план был принят.
Доски были довольно узкие. Правда, оказалось, что придерживаться можно было за те самые тросы, которые мы передергивали. Я стоял на нижней, бригадир – на верхней, но высота и у меня была достаточной, если что. Однако постепенно освоились, и дело пошло. Мы передавали друг другу конец троса, заводя его на блоки уже как положено.
Кабина крановщика была рядом, и когда мы закончили дело, я, вместо того, чтобы перейти по доске к башне на лестницу, что уже проделал бригадир, дал крановщику команду на подъем стрелы, еще стоя на доске. Мне представлялось, что трос, за который я придерживался, начав движение, просто проскользнет у меня в руке. Однако он вместо этого, выбирая слабину, дернулся в сторону. Я его, естественно, выпустил, и закачался на доске, уже и вовсе уподобившись цирковому клоуну. Все, слава Богу, обошлось.
Дураки они и в Африке, то есть, простите, и на дальневосточных военных стройках дураки. Своей жизнью, уж раз захотелось пофорсить, рисковать я мог, а вот жизнью того солдата – извините. Однако эта хорошая мысля пришла много опосля.
КАТИМСЯ ПОД ГОРКУ
Когда я начал понимать, что мои башенные краны - сооружения не такие уж сложные, моя природная лень родила еще одно рационализаторское предложение.
Рельеф на объектах, расположенных в тайге, был неровным, и иногда соседние сооружения располагались на разных уровнях. Тогда мне пришло в голову, что вовсе не обязательно демонтировать башенный кран, а потом перетаскивать его к сооружению, расположенному ниже, и вновь монтировать. Можно, подумал я, просто скатить его вниз по наклонно проложенным путям, повернув противовес в гору, затянув намертво тормоз механизма поворота и прицепив сзади для страховки трактор.
Простой расчет показывал, что до известной величины уклона кран на наклонном пути чувствует себя еще устойчивее, чем на горизонтальном. Я объяснил это дело прорабу, тот живо соорудил наклонные пути, и мы уже собирались сказать «с Богом», как вдруг черт, а точнее УАЗик, принес, то есть привез главного инженера строительства, майора Кавлиса.
Увидев готовое к реализации новое чудо инженерной мысли, он сначала категорически запретил спускать кран с горы, потом, когда я ему на снегу прутиком посчитал опрокидывающий и восстанавливающий моменты, с сомнением признал, что вроде должно получиться, однако сказал, чтобы я вызвал на место главного механика, - и уехал.
А мы с прорабом через пять минут аккуратно спустили кран вниз. Позднее этот фокус я проделал уже в Москве, когда на монтаже завода Хруничева надо было спустить башенный кран в котлован.
НЕПОТОПЛЯЕМЫЙ ГЕНКА
Из прочих механизаторов выделялся Генка Слепенков – бульдозерист могучего телосложения, тоже вольнонаемный, местный. Он понравился нашему первому главному инженеру строительства, Николаю Михайловичу Мартынову. Дороги по тайге к карьерам они прокладывали вдвоем: Генка сидел за рычагами, а инженер – рядом, показывая, куда Генке ехать. Мартынов был страшным матерщинником и вообще грубияном. Он орал на Генку по делу и без дела, а флегматичный Генка все терпел. Но, оказалось, до поры. В поселке был кинотеатр, расположившийся в деревянном бараке. По вечерам около него собирались и местные, и мы, строители.
Так вот: однажды около кассы кинотеатра появился Генка – в серьезном подпитии по случаю выходного. Туда же подошел и Мартынов. Вдруг Генка, увидев Мартынова, - то ли припомнив ему все нанесенные обиды, то ли отчетливо прочувствовав, что в этой внеслужебной ситуации субординация неуместна, неожиданно, не вступая ни в какие объяснения, подошел к Николаю Михайловичу и чувствительно ударил его сапогом по заднице. Затем, не сказав ни слова, удалился.
Наутро мы с интересом ждали, как произойдет их встреча для очередного выезда в тайгу на генкином бульдозере. Предположения по поводу предстоящей сатисфакции строились самые разные – от «уволит к чертовой матери» до «подерутся». Действительность не подтвердила ни одного их предполагаемых вариантов. Николай Михайлович подошел к Генке, сказал: - Ну, здорово, Слепенков, - пожал ему руку, что не делал раньше никогда, и полез в кабину бульдозера. Генка потом говорил, что «Михалыч сильно помягчал».
Бульдозерист Генка был классный. До нас он работал в какой-то фирме на берегу Амура, и рассказывал, что однажды утопил там зимой трактор. – А сам - что, - успел выпрыгнуть? – спросили мы. – Нет, - сказал он. – Что, мелко было? – Да нет, водолазы потом промеряли, - 18 метров.
- ???
Оказалось, дело было так: начальник приказал ему в начале зимы перегнать трактор через Амур на другую сторону. А лед стал недавно, и Генка заупрямился: тонок лед, не выдержит, провалится трактор. Начальник настаивал. Тогда Генка потребовал расписку, что если что – он за трактор не отвечает. Расписка была начальником дана.
- А дальше, - рассказывал Генка, - я взял две длинные веревки, привязал их к рычагам бортовых фрикционов, завел трактор, установил на секторе газа средние обороты, направил трактор на лед, а сам пошел сзади за ним метрах в десяти – вожжи в руках держу. Иду, дергаю потихоньку за веревки, подруливаю. Доехали мы так чуть ли не до середины. Лед потрескивает, прогибается, но держит. А потом – уух! – и нет трактора: клюнул носом, – ушел под лед. Я веревки бросил, они вслед за трактором – в полынью. Я постоял немного, потом пощупал в кармане расписку, - и пошел к начальству.
РОМАНТИКА
Что касается туманов и запаха тайги - то тут все было, и даже в избытке. Зима, например, 58-го года, во всяком случае первая ее половина, исправно выдавала морозы и ветры, но явно недодавала «осадки в виде снега», как пишут в метеосводках. Тогда я на практике узнал, что 46 градусов в нашем студенческом походе на Урале при затишье переносятся лучше, чем 30 здесь, когда ветер хлещет тебе в морду поднятым с голой земли песком.
Углы в наших дощато-щелевых домиках промерзали, а солдаты обогревали свои палатки, рассчитанные на 40 человек, с помощью печек-бочек. Эта система отопления была устроена гениально: две бочки из-под солярки располагались горизонтально одна над другой. Нижняя служила печкой, а верхняя соединялась с нижней - трубой, по которой раскаленные газы проходили в верхнюю. Из верхней же бочки выходила труба дымохода. Она не сразу направлялась вверх, а предварительно совершала пару поворотов в горизонтальной плоскости над нарами. Система работала исправно, и в палатках было тепло, хотя случались и пожары.
Впрочем, в январе снег выпал, и дышать стало полегче. К этому времени мы прибарахлились по погоде: залезли в черные казенные полушубки и унты, которые местный сапожник подшил транспортерной лентой. Дело в том, что унты вообще-то шились для летчиков, и подметки у них делались из толстого, но мягкого войлока: при передвижении по самолету их стопчешь не скоро.
А тайга действительно была Чук-и-Гековской Синегорией: объекты наши сооружались прямо среди могучих кедров и лиственниц. Зверье не очень нас боялось: когда я пробирался по тропке через сопку к какой-нибудь котельной, заячьих и лисьих следов на снегу было много, а однажды, скользя с сопки по тропе на своих транспортерных унтах, я вдруг в пятнадцати метрах увидел красавца благородного оленя.
То, что он подпустил меня так близко, могло означать только одно: охотники не приучили его остерегаться людей. Звери вообще не очень-то с нами считались: в утопающую в снегу конторку к моему приятелю-прорабу ночью через форточку залез барсук, а в вырытой с осени траншее устроил себе берлогу медведь.
САНЯ ХРИСТОФОРОВ И ЗАСЛУЖЕННЫЕ ШИШКИ
Летом в выходные мы ходили в тайгу «шишковать» - за кедровыми орехами. В первую такую экспедицию меня повел Саня Христофоров, - мой механик из местных. Саня был совершенно уникальным умельцем: он работал на всех видах нашей техники, ремонтировал все, что ломалось, а сверх того столярничал, шил обувь и одежду, резал свиней для всех, кто в поселке их держал, и при этом был человеком скромным, даже застенчивым. Образование у него было самое элементарное: вместо «герметически» он говорил «геометрически», а однажды дал плотникам чертеж, на котором начертал «Искис бутки».
Несмотря на это, у меня сложилось впечатление, что Саня знает, умеет и может все. Когда мы получили первый гидравлический экскаватор на тракторе «Беларусь», (они тогда только появились, и Саня, как и я, впервые увидел эту технику), - так вот, - пока я в своей комнатушке в мастерской изучал инструкцию, Саня залез в кабину этого малыша, и через десять минут уже уверенно манипулировал стрелой, рукоятью и ковшом, пробовал поворот, и вообще примерялся к стоящему рядом самосвалу, имитируя погрузку в него грунта.
Саня чувствовал себя в тайге как дома. Он показал мне пробковое дерево, - амурский бархат, угощал чаем с лимонником, и как-то, когда я заговорил о женьшене, сказал, что у него примечены места, где растут три корешка женьшеня. Откапывать он их не спешил: ждал, пока наберут силу.
Вот с Саней мы и отправились в первый раз за кедровыми орехами. Когда мы поднялись на близлежащую сопку, Саня выбрал подходящий, по его мнению, кедр, и вытащил из рюкзака две какие-то железяки с веревочками. На мой вопрос об их назначении он пояснил, что это «японские когти», и стал привязывать их к ногам.
Когти совсем не походили на те, которыми пользуются электромонтеры. По форме они напоминали перевернутую букву «Г». На верхнюю перекладину буквы (которая теперь внизу) ставилась стопа, вертикальная планка привязывалась веревкой к внутренней части голени. Из угла на вертикальной планке градусов под 45 к ней торчали вниз два острых шипа длиной сантиметра по три.
Саня подошел к кедру, обхватил, сколько смог, его руками и ловко полез вверх, втыкая шипы когтей в ствол и цепляясь руками за бугристую кору. Через пару минут он уже крикнул нам сверху, и вниз полетели шишки.
Такая операция, проведенная на двух-трех кедрах, позволяла набрать приличное количество шишек. А далее – хочешь, – тащи их домой в рюкзаке, а если лень или есть время – брось шишки ненадолго в костерок и потом лущи орехи на бревне, превращенном с помощью топора в примитивную терку.
Однажды мы с приятелем, мастером-строителем, отправились шишковать вдвоем. Пока возились с лущением шишек, распаривая их на костре, смерклось. Домой двинулись уже в темноте. Я был уверен, что сбиться с пути невозможно: надо просто идти вниз вдоль ручейка, и он приведет нас в поселок. Но, видно, в темноте выбрали не тот ручеек, и когда после часа спуска ручеек превратился в небольшую речку, поняли, что заблудились.
Выбрались только к середине следующего дня, и вовсе не в поселок, а на шоссе километрах в десяти от поселка, услышав шум машин и убедившись по солнцу, что идем в правильном направлении. В поселке мы узнали, что на наши поиски была направлена группа солдат в составе десяти человек, которую возглавил Саня Христофоров.
Вернулись они сразу после нашего появления в поселке. Так вот: Саня провел группу поиска по тайге четко по нашим следам, и вышел на дорогу там же, где и мы. Мы же схлопотали от начальства по выговору, что было вполне справедливо.
ПРО ЛЕШУ С ВАНЕЙ
В 1960 году меня направили на еще одну военную стройку, которая велась в тайге вблизи станции Ледяная, недалеко от города Свободный. Сейчас в этом районе сооружается космодром «Восточный».
А тогда, в 1960 году, там в самом разгаре было строительство трех комплексов для запуска межконтинентальных ракет. На стройке было занято около 12 тысяч солдат - военных строителей. Одних бетонных дорог было проложено свыше ста километров.
Поскольку сроки военного строительства поджимали, земляные работы велись, естественно, и зимой. Дело это было вовсе не простым: глубина промерзания грунта доходила до двух метров. Перед тем, как выкопать траншею для ленточного фундамента, расчищался снег, а затем землю вдоль будущей траншеи «кострили» - долго отогревали этаким линейным костром из сухостоя, которого в тайге было достаточно.
Даже песок для строительства внутриобъектных дорог приходилось не просто черпать ковшом экскаватора, а предварительно разрушать верхний промерзший слой – тоже метра в полтора-два толщиной - ударами шар-бабы или клин-бабы - соответствующего снаряда, который сбрасывал экскаватор, стоящий наверху, - у верхней обрушаемой кромки карьера.
В связи с этим припоминаю замечательный случай. Среди прочих экскаваторщиков на стройке были у нас два друга, - два настоящих артиста этого дела. Звали их Леша Курочкин и Ваня Русский, - оба вольнонаемные. Работали они мастерски не только на экскаваторах, но и на автокранах. Так вот однажды Иван после очередного удара шар-бабой упустил шар в карьер.
Шар покатился вниз вместе с обрушенным песком. Леша, работающий внизу на «прямой лопате» - экскаваторе, который грузит песок уже в самосвалы, - понимая, что трос не даст шару катиться вниз до бесконечности, и неизбежно последует мощный рывок, который вовсе не безопасен для верхнего экскаватора, сумел быстро, как половником, подхватить катящийся шар ковшом.
Они же показали однажды, как надо работать, прибывшим к нам специалистам из ЦУКАС – Центрального управления капитального аэродромного строительства. Их рабочие укладывали бетонные плиты на строительстве дорог. За смену крановщики-цукасовцы клали в среднем 80 плит. Ваня с Лешей, у которых в это время не было работы на экскаваторах, нанялись к ним на укладку плит, и в первый же день положили 200 плит.
Надо сказать, что Ваня Русский запомнился мне еще одной замечательной способностью: как-то мы отмечали Новый год вместе, и Ваня извинился, что не сможет поднимать рюмку при каждом тосте, поскольку привык перед закуской просто выпить стакан водки, а потом повременить с очередной порцией. Никто не возражал. Ваня поднял вместе со всеми стакан, а потом… просто перелил его в глотку, сделав один-единственный глоток. – Ну, Ваня, ты силен! – восхитились мы. – А воду ты тоже так пьешь? – Нет, - сказал Ваня, - воду не могу.
ЭПОПЕЯ СО СПИРТОМ
Вообще говоря, питьевой спирт легко можно было купить в любом продовольственном магазине (разумеется, не на территории стройки). Однако речь здесь пойдет несколько о другом его применении.
Морозы зимой стояли жестокие, и техника заводилась не очень охотно. Дизели приходилось вместо солярки заправлять осветительным керосином, для запуска экскаваторов Э-1252 нагревать две бочки воды: одна проливалась через систему охлаждения, другая - выливалась ведрами на двигатель.
А вот жидкость в гидросистемах приходилось разбавлять поставляемым для этой цели на стройку спиртом-ректификатом. Как я говорил, на стройке работало 12 тысяч солдат. Поэтому, во избежание, так сказать, - разливать две бочки спирта по машинам я поручил человеку надежному - пожилому механику Михаилу Петровичу, строго предупредив его о том, чтобы ни-ни.
Петрович появился у меня в конторке вечером, практически трезвый, и доложил:
- Задание выполнено. Инцидентов не было. Себе налил чайник, вам вот принес канистру.
ВИЗИТ НАЧАЛЬСТВА
Работы на третьей площадке зимой велись в три смены, и мы, механики, дежурили там посменно около своих тракторов, бульдозеров, экскаваторов и кранов. Выйдя в третью, ночную смену, на подходе к площадке я увидел стоящий метрах в пятидесяти от ворот самосвал, под колесами которого светилась переноска.
Под машиной лежал водитель. Я заглянул под машину, чтобы узнать, в чем дело, и увидел, что солдат явно спит, - на снегу, в мороз. Когда я окликнул его, он зашевелился и объяснил, что залез посмотреть, что с карданом, и – уснул, потому что работает вторую смену подряд.
Трехсменная напряженная работа на стройке объяснялась просто: международная обстановка тогда была на грани ядерной войны, и СССР в спешном порядке вооружал межконтинентальными ракетами Дальний восток.
Посмотреть, как идут дела, на стройку к нам приехал начальник Главвоенстроя генерал Волков. Он прикатил к началу третьей смены на «газике» с нашим главным инженером Мунгаловым, - прямо на третью площадку, вылез из машины, одетый в черный полушубок без всяких знаков различия и осмотрелся. На площадке было тихо: ни машин, ни людей.
- В чем дело, главный?
Дело, как выяснилось, было в том, что в палаточный городок стройотряда, ведущего работы на площадке, впервые за несколько месяцев привезли кино, и сеанс только-только закончился к началу третьей смены.
Наконец, на дороге, ведущей из палаточного городка, появился первый бульдозер. Генерал остановил его и поманил к себе машиниста. Солдат, недоумевая, что надо этому незнакомому штатскому деду, приблизился.
- Сынок, кино-то кончилось? – спросил генерал.
- Ага, - отвечал солдат.
- А что за кино?
Бульдозерист назвал картину.
- А, помню, - хорошее кино. Так ты на бульдозере в отряд ездил?
- Конечно, на бульдозере, - чтоб не глушить, - мороз ведь!
- Ну, езжай с богом.
Техника постепенно подходила, и генерал так же ласково беседовал с каждым шофером и машинистом, посматривая изредка в сторону подошедших офицеров и Мунгалова, готового провалиться сквозь землю.
Но вот заработали передвижные электростанции, площадка осветилась, люди и техника приступили к работе. Мунгалов, нервно все это время отдававший ценные руководящие указания, вздохнул, наконец, с облегчением. И – в этот момент освещение на всей стройке вдруг погасло, - всё, как говорится, погрузилось во мрак.
И тут в полной темноте и тишине раздался спокойный бас генерала Волкова:
- Недолго скрипочка играла, недолго фраер танцевал!
Наутро это замечательное высказывание генерала весело обсуждалось военными строителями.
В принципе, ничего страшного не произошло: электростанции через пять минут заработали, смена прошла нормально, а генерал на утренней планерке даже похвалил строителей за соблюдение напряженного графика.
Через месяц мы уже расширяли и расчищали от снега дорогу бульдозерами и автогрейдерами, чтобы пропустить на площадку мощные «ураганы», которые тянули ракеты к шахтным установкам.
А еще через пару месяцев завершавшуюся стройку переподчинили Дальневосточному военному округу, стали подъезжать их кадры ИТР, а мы, вольнонаемные инженеры, стали собирать чемоданы.
В Москве на перроне Казанского вокзала меня встречали друзья. Встреча была радостной. Не могли друзья простить мне лишь одного: я не взял в Москву, проявив, по их мнению непростительную безответственность, канистру спирта, которая так и осталась стоять в шкафу в отделе главного механика.
Свободный – Москва, 1963 – 1970.