В деревушку Кленовая Свердловской области мы переехали, когда мне исполнилось 4 года. У меня уже подрастала годовалая сестра Валюшка.
Здесь же я испытала чувство первой горькой утраты. В июне 1960 г. мама родила мертворожденную девочку. Возможно, ребенок погиб и после родов, но в то время эти подробности никого не интересовали.
Помню летний, солнечный день. Мама, отец и я стоим на лесной поляне. Лес в захолустной деревеньке начинался уже рядом, в двух шагах от дворов.
Мама держит на руках, завернутую в тряпье, умершую дочку. Мне хочется увидеть ее личико, но родители не разрешают подойти к ней.
Спокойно и деловито мать обращается к отцу: "Закопай где- нибудь в лесу"...Она избегает смотреть мне в глаза.
Отец взял маленькое, безжизненное тельце и подался в глубь чащи. Я еще не понимала сути ритуального человеческого погребения, но сегодня ее страшные слова не утихают в душе, звучат нескончаемым, мысленным монологом: "Зачем же ты так сделала,мама?"
Возможно, какая разница: лежать человеку на кладбище или в зарытой яме, в лесу? Смысл, наверное, в собственной совести.
Впоследствии, бабушка мне сказала, что девочка очень была похожа на меня. Но уже росла младшая сестренка, и об этом событии взрослые вскоре забыли. Жизнь проходила по правилам: нет человека и нет проблемы.
Как оказалось, неадекватные отношения родителей могли подвигнуть их и на более неблаговидные поступки.
Однажды, в нашей семье произошел очередной скандал. Когда, наконец, все стихло, мама взяла меня с собой, чтобы сходить в какой- нибудь двор за солью. И держа меня за руку, направилась почему-то в самый дальний дом, находившийся на окраине деревни.
Стоял теплый солнечный день. Лето еще только начинало входить в свои права, и возле тропинки я то и дело срывала упругие столбики одуванчиков, собирая их в душистый букет.
Недалеко от деревни пролегала "узкоколейка"- железнодорожный путь, по которому поезда следовали по направлению лишь в одну сторону. Тепловозы ходили редко, и мама предложила "прогуляться" по шпалам.
Я с восторгом вскарабкалась на насыпь и начала прыгать по черным, просмоленным дощечкам, проложенных посреди рельсов. Глядя под ноги, я уже ничего не замечала вокруг.
Лишь тревожный гудок локомотива вывел, наконец, из беспечного состояния. Поезд находился совсем близко: может быть, в пяти- десяти метрах от нас. Машинист вовремя сбавил скорость, но тепловоз неотвратимо приближался к нам.
Я закричала от страха и дернула маму за руку. Какое-то время она еще топталась на месте, но вскоре тоже сбежала с насыпи вниз. Поезд тут же начал набирать ход.
Я плакала навзрыд, обреченно уткнувшись лицом в мамину юбку. Но испытанный тогда ужас еще не имел последствий. Лишь через 50 лет мама признается, что хотела броситься со мной под поезд. И этот шок навсегда останется со мной в жизни.
Возможно, невыносимое существование подвигло ее на такой поступок. Но какие причины заставляли ее держаться за мужа- тирана, это навсегда осталось для нас нераскрытой тайной, которую мама так и не захотела никому рассказать.
Все пошло своим чередом, и в нашем доме вновь воцарилось затишье.
Бабушка, вынужденная уйти с работы, водилась теперь с Валюшкой. Игрушек я не имела, даже не подозревая в то время об их существовании. И главным развлечением для меня являлись бабушкины сказки. Вечером, когда малолетняя сестренка засыпала, я забиралась к бабушке на теплую русскую печку и усевшись рядом,слушала незатейливые истории про доброго молодца и красну девицу, про то,как трудно им приходилось жить, прежде чем, они смогли пожениться.
На столе коптила керосиновая лампа, за бумагой на стенах шуршали огромные, черные тараканы, но сознание уже переносилось в сказочный мир героев, давая волю воображению и фантазии.
На Пасху верующая бабушка красила куриные яйца в луковой шелухе, усердно молилась перед иконой с ликом Христа, и этот день в нашей атеистической семье невольно наполнялся каким-то особым светом и спокойствием. Вера в Бога незаметно входила в мое сердце, взращивая в нем росточек любви, как осознание высшего чувства на земле.
Иногда бабушка рассказывала о своем детстве. "Родилась я, внученька, в ...08-м году. И было нас у родителей 9 детей",- словно сказку начинала она собственную быль.
И промокнув, выступившие слезы из глаз концом повязанного на голове платка, продолжала воспоминания: "Пятеро потом умерли от болезней...Меня же в 8 лет отдали в люди прислугой".
- А дальше? - подбадривала я ее, стараясь поскорее узнать продолжение истории.
- Хозяйка была очень строгой и часто меня проверяла...
- Ка-а-к? - тянула я изумленно.
- А вот, скажет помыть пол и специально, тайком, монеты разложит на нем, словно бы потерялись...Ну, чтобы узнать: положу я деньги в карман или нет?..
- И ты догадалась?
- Мама моя, помяни ее, Господи, всегда говорила: "Увидишь, дочурка,рядом хозяйскую вещь,- никогда не бери чужого. Только на стол им клади, на видное место. Так я и делала. И хозяйка была довольна мной.
- А что потом?
- Потом большевики пришли,- продолжала бабушка,- и хозяев всех разогнали. Я пошла учиться в школу. Но первый класс так и не закончила: заболела тифом. Очень долго болела. Занятия в школе пришлось забросить,- не до них уже было.
Семья голодала, жила трудно, и в 11 лет я пошла работать. Жала рожь серпом наравне со взрослыми. Так вот и осталась неграмотной,- печально вздохнув, подвела итог своей жизненной судьбы бабушка.
Что же она тогда получала за каторжный крестьянский труд? Лишь пустые палочки "трудодней", которые даже не входили в пенсионный стаж! Впоследствии, папе пришлось поехать в Смоленскую область, чтобы по воспоминаниям оставшихся еще в живых односельчан, документально засвидетельствовать о том, что бабушка работала там, в те годы. Но и при выходе на заслуженный отдых, государство платило ей гроши: всего 26 руб.74 коп.
При таком пенсионном начислении, даже проживание в сносное "брежневское время" невольно подводило человека к нищенскому существованию. Да, продукты тогда в магазинах стоили копейки, но ведь надо было иметь деньги и на одежду, и на обувь, а их, как правило, хронически не хватало. Но такова доля оказывалась тех, кто в самые трудные годы поднимал страну, отдавал свое здоровье и силы для ее укрепления.
Даже болеть считалось неприличным. Это сегодня многие ходят по врачам, жалуясь на хвори. В то время поступать так было нельзя. Негласное решение распространялось и на детей.
Помню, как в Кленовой, в 5- летнем возрасте у меня воспалились гланды, а носовой проход закрыли полипы. Дышать оставалось лишь через рот, но я то и дело задыхалась. В тяжелом состоянии, мама, в кабине грузовика, повезла меня в районную больницу.
При 30 - градусном морозе мы долго ехали по ухабистой лесной дороге, пока добрались, наконец, до поселка.
Держа за руку, мама ввела меня в кабинет врача. Но врач, высокий худощавый мужчина, сказал ей выйти и подождать в коридоре.
Я настороженно оглядывала кабинет. Он был совершенно пустой, кроме столика с медицинскими инструментами, стоявшим возле стены. Рядом, на стуле, сидел отоларинголог.
В отдалении комнаты находилось окно, возле которого навзрыд плакала девушка. Рядом с ней стоял таз с кровяными сгустками, которые она то и дело сплевывала.
Мои ноги от страха словно приросли к полу. От переживаемого нервного стресса доступ воздуха резко уменьшился, и я начала синеть. Бесперебойный кашель не давал дышать. И когда врач подозвал к себе, размышлять о чем- либо уже не было сил. Он взял блестящие, металлические щипцы и попросил меня широко открыть рот. В ту же минуту я захлебнулась плачем. Специалист сделал свое дело, ловко удалив мои гноящиеся гланды и полипы.
Больше врач нас не задерживал и тут же отправил домой. Нам снова предстояла тряская дорога в холодной кабине грузовика. Прижимая к себе и прикрывая телогрейкой, мама сумела спасти меня от осложнений.
В Кленовой мама работала на кролиководческой ферме. На лето кроликов в клетках перемещали в лесные угодья. Клетки стояли друг над другом, сооруженные в виде этажей, над которыми раскачивались, пахнущие смолой, ветви высоченных елей.
Мне нравилось приходить к маме на работу и помогать ей в уходе за серыми, пушистыми зверьками. Помощь моя, конечно, была условной. Я протягивала кроликам в клетку то морковку, то кусочек яблока и, скорей, больше суетилась и мешала матери в ее нелегком деле.
Никто за мной не присматривал, и я то и дело попадала в ситуации, в которых мне угрожала нешуточная опасность.
Так, однажды, собирая цветы, я оказалась в двух шагах от волка. Зверь тихо затаился в кустах и внимательно наблюдал за мной. Лишь случайно подняв голову, я увидела, наконец, огромное лесное животное. И тут же, по всему лесу, раздался мой испуганный крик.
Волк от неожиданности шарахнулся назад, в чащу, и только сучья трещали под его лапами. Мне повезло, что летом волки, обычно, сыты. Мне просто тогда повезло...
Гуляя как-то возле клеток с кроликами, я вышла на ближайшую поляну, чтобы набрать земляники. В траве звонко стрекотали кузнечики, порхали невесомые бабочки, гудели мохнатые шмели и, казалось, сам воздух звенел от многочисленных звуков насекомых.
Набрав полный рот ягод, я уселась прямо на лужайку. Но едва я хотела растянуться на траве, как послышались тревожные голоса женщин.
Оказалось, что через лесную дорогу переползала гадюка, и проезжающий грузовик ее раздавил. Из толпы кто-то поинтересовался:"Откуда же эта змеюка выползла?"
Вышедший из машины шофер махнул рукой в сторону, где стояла я. И хотя я избежала рокового укуса, мое тело словно оцепенело от страха.
А ведь взрослым можно было догадаться, что место, где содержались кролики, где постоянно было обилие пищи, несомненно привлекало и грызунов. Вся эта мелкая живность то и дело шныряла возле клеток, вытаскивая, порой, через щели новорожденных крольчат. А скопища грызунов привлекали и змей.
Вскоре люди разошлись, так и оставив гадюку на дороге.
Дрожа и оглядываясь, я робко подошла к этому мертвому существу. Змея, вытянувшись черной лентой, лежала в пыли.
Преодолевая страх, я подобрала две палки и осторожно подталкивая тело пресмыкающегося,оттащила подальше от дороги, укрыв зарослями листвы. Несмотря на ужас перед змеями, мне было ее очень жалко.
Вечером я спросила бабушку, стараясь иносказательно увезти разговор в сторону. Почему-то не хотелось выдавать свою тайну схоронения животного даже родному человеку.
-Бабуль, а вот мертвая змея может снова ожить?
Я с надеждой смотрела в ее глаза.
Бабушка, видать, была в курсе произошедшего на кролиководческой ферме. Явно понимая, про какую змею идет речь, она тут же успокоила меня, сказав, что вечером она обязательно уползет в лес, и злые люди ее больше не найдут.
Удовлетворенная ответом, я заснула. Но перенесенный стресс все же дал о себе знать. Утром началась нервная лихорадка, я металась в жару и бормоча что-то в бреду, пыталась защитить несчастную змейку.
Однажды мама собралась в гости к своим родителям в городок Нытву, который находился в Пермской области. И так как она вышла замуж против их воли, то хотела представить на обозрение меня, стараясь смягчить их сердца появлением в семействе первой внучки.
Помню, как мы долго ехали в душном, плацкартном вагоне, люди шумели, суетились, старались закупить продукты на недолгих остановках. Приходилось делать и пересадки.
На какой-то крупной станции мама завела меня в вокзал, чтобы прокомпостировать билет на следующее направление поезда. Пока она стояла в очереди в кассу, я сидела на скамейке и с интересом рассматривала группу юношей и девушек, которые звонко пели под гитару. Эти веселые, задорные слова из припева помнятся до сих пор:
"Рыжая, рыжая ты на свете всех милей,
Рыжая, рыжая, не своди с ума парней."
Вероятней всего, это были студенты. Их душевная открытость, какая-то внутренняя свобода поразили меня тогда навсегда. Я увидела совершенно другой тип людей, каких не встречала в деревне. Их настроение, творчество откликнулись глубоко внутри. И я, конечно, еще не понимала, что сама я относилась именно к этой породе мечтателей.
Наша поездка совершалась летом, и в переполненных вагонах было слишком душно. Мама то и дело выходила со мной в тамбур, чтобы подышать свежим воздухом.
Запомнилось, как на высоком участке пути, паровоз настолько тихо тянул состав, выбрасывая из трубы черный шлейф дыма, что проводница не выдержала и, соскочив с подножки вагона, пошла рядом, по пути разговаривая с мамой, в очередной раз вышедшей снова "проветриться".
Я беззвучно стояла рядом и невольно слушала разговоры тети. Понять мне еще было трудно, но я уловила главное: незнакомая тетя открыто жаловалась на жизнь, вовсю ругая партию и правительство. Об этом всегда молчали и такого мне еще слышать не приходилось.
Мама лишь задумчиво смотрела на проводницу и ничего не отвечала в ответ.
...Новоиспеченные бабушка и дедушка встретили маму прохладно, ко мне и вовсе не проявили внимания.
Дедушка Иван был почти глухой и маме приходилось все время кричать ему в ухо, чтобы он мог что-нибудь понять. Одетый в черные сатиновые брюки и рубаху навыпуск, обвязанный черным матерчатым фартуком, он целыми днями стоял у корыта в полутемной прихожей и валял валенки. Дед Иван был мастером своего дела и это у него получалось очень хорошо.
Баба Ольга следила за всем своим хозяйством, успевая ухаживать и за домашним поголовьем скота. Изба у них была широкая, просторная, а возле дома находился большой сад и огород. В саду меня очень привлекали огромные заросли малины, где на ветках краснели крупные, спелые ягоды.
Но к ним меня подпускали ненадолго. Каждый раз я с сожалением уходила из сада. Все для меня здесь было чужое.
Видно и мама почувствовала себя лишней, и вскоре мы уже отправлялись обратно.
Год наша семья прожила в деревне Кленовая. И эти новые впечатления навсегда остались в моей памяти. Много событий- и хороших, и плохих- выпало тогда на мою маленькую жизнь. И слишком многое ждало еще впереди, чтобы осознать всю значимость моего жизненного пути.
Несмотря на трудные бытовые условия, здесь, в захолустной деревушке, я видела всегда жизнерадостных и неунывающих людей. Розовощекие, с крепкими молодыми телами девушки, в легких ситцевых платьях, привычно выполняли любую сельскохозяйственную работу, словно самое нужное дело на земле. Среди тружениц постоянно слышались шутки, смех, а то вдруг в прозрачную высь взлетала чья- то звонкая песня.
Здесь не знали еще радио и электричества, хотя до полета Гагарина оставался всего лишь год, не знали холодильников и унитазов, справляя нужду во дворе, но жили в полной гармонии с природой, с любовью относясь, как к домашнему, так и лесному зверью.
Новорожденные козлята всю зиму находились в нашей избе, и мама учила меня кормить их из миски, наливая туда теплое козье молоко. Я видела, как вылуплялись цыплята из- под курицы- несушки. И просыпалась каждое утро под пение петуха.
В лесу я часами лежала среди густого разнотравья, наблюдая за суетливой жизнью насекомых, смотрела в голубое небо, где звонко распевал невидимый жаворонок, и светлые чувства поднимали меня куда- то высоко к облакам. Всем нутром я понимала и ощущала природу. Я была здесь своей...