Грехи бабьи

Елена Жалеева
 Полина никогда не считала себя шибко умной. Стеснялась того, что до войны успела окончить только четыре класса деревенской школы. И, хотя, на фронт годами не вышла,  да в деревне, которая кормила его, и работали- то в войну, только стар, да млад. Это сейчас, выйдя на пенсию, у нее появилось немножко времени, чтобы подумать про себя.

Потирая, нывшие к непогоде руки, она, крупная, как статуя, женщина мыслями своими, казалась себе глупой девчонкой. Она и глаза-то закрыла, чтобы не стесняться их. Закрыла и подумала, как хорошо было бы, если бы люди не глазами видели, а сердцем. Вот, говорят, инопланетяне без глаз, а видят. Тогда бы она – Полина прожила совсем другую жизнь. Или, например, не понравилось человеку тело, Богом данное, он бы взял и поменял его, как костюм. А то ведь сколько она беды натерпелась из-за этого.

 Сразу после войны она в женскую пору вошла. Вымахала, хоть в гренадеры отдавай. Сама-то Полина только по бабкиным рассказам узнала, что еще при царе были войска такие, куда самых рослых, да сильных брали. Вот, с бабушкиной подачи ее и кликали за глаза гренадершей. Бог слепил большой, а сердце-то все равно женское маленькое, да нежное. Деревня у них  в послевоенное время без клуба была. А веселья хотелось. Собирались они на завалинке у дома Матреши, старой девы – он в самом конце улицы стоял. Там и место было, чтобы под гармошку поплясать, да и пение их хозяйке не мешало. Вот тогда-то она сердцем и увидела Егорку. Худенький, кудри белые, словно изо льна сделаны. И он на нее украдкой поглядывал. Но слово сказать боялся – засмеют, Егорка ей аккурат до плеча доставал. Она и сама над ним подсмеивалась, мол, что это парень у родителя твоего на тебя сил не хватило. А он по привычке: «Мал золотник, да дорог». Посмеются так на колхозном току, пропыленные все - зубы только белые и были, и разойдутся.

  А потом к ней Игнат со сватьями пришел, с братом и отцом. Сосватали, и мать отдала, а как не отдать - семья-то у них зажиточная была. Как до войны не раскулачили?  Наверное, схитрили. Это потом Полина поняла, что не по любви ее Игнат выбрал, а по росту. Работница-то она в хозяйстве незаменимая.   Женщина села в кровати, растирая руки, все труды сейчас болячками стали, как только дождь или снег надумают с неба свалиться, тут же и поясницу ломит, и руки. Дождь, наверное, завтра будет. Она снова легла.

  Не спится и все тут. Вот, почитай шестьдесят ей, а за всю жизнь и была счастлива один раз. На сенокосе пай колхоз выделил им с Егоркиным рядом. Настасья, его жена первенцем была беременна, не помогала. Только узелок со снедью с утра собирала. Да и тот уж больно тощий был. Картошка нелупленая, хлеб, да бутыль молока. Хоть бы яиц наварила побольше – ведь нелегкая это работа. Да, Бог, с ней – покойница уж года три. Всю жизнь себя берегла, да все равно простыла и померла. А она, Полина, и зимой по двору в валенках на босу ногу прибиралась.
 Вот на том покосе и случился с ней грех. Она Бога –то сейчас молит,да только все равно ничего слаще у нее в жизни не было. Игнат с сыном, папаня его уж к тому времени переставился, уехали на колхозном тракторе с прицепом, забитым сеном. А она, осталась Егору по-соседски помочь. Как же, они сено-то в копешки соберут, а Игнат приедет, они его быстренько в трактор покидают. Только, видно, грех их на небе уже был предопределен. Тучи стали собираться. Как они торопились сено сгрудить – пот ручьями тек. Успели до дождя, а Игната все нет. Это потом выяснится, сын приедет на велосипеде, чтобы не ждали – полетела какая-то железяка. А тогда они не знали, спрятались  под  иву. Горячие оба от спешки, а дождь-то студить стал. Она Полина, конечно, крупная, да тоже стыть начала, мурашки просом по рукам растеклись. А Егорушка жалостливый и говорит:
- Поль ты сядь поближе, все теплее будет.
Она руки-то к груди прижала, но подвинулась. А Игнат все не едет. Дрожь ее лихорадит. И Егор вдруг как будто ростом больше стал, обнял ее за плечи и прижал к себе. Как она такая большая на его груди уместилась, не понять. Но почувствовала тогда Полинка себя маленькой, словно пичужка. А он еще в шею ей теплом дышит и приговаривает:
- Полюшка, ласточка ты моя. Всю жизнь об этом мечтаю. Ночью глаза закрою, чтобы Настасью не видеть, а сам про тебя думаю.
Ей бы отодвинуться от него, уж не померла бы от холода, да все отнялось и сердце в груди  пойманной птицей бьется. И слово поперек не идет. Егорка глаза свои на нее поднял, а они оловом расплавленным горят. И обожглась Полина, потянулась к нему жадным ртом. Забыли, что Игнат может вернуться. От поцелуев голову совсем потеряли. Она с мужем десять лет прожила, а не знала, что пьянеть можно без вина от ласки. И травы мокрой не побоялись: раздел ее Егор и сам разделся. Уж как он руками-то ее нежил, а сколько слов хороших сказал. От мужа так ни одного и не дождалась. Всю оставшуюся жизнь потом, когда невмоготу станет, в укромном уголке притаится и вспоминает. А как не вспоминать, если не повторилось больше ни содрогания земли, ни огненных искр из глаз. Согрешили, и ведь могли бы на глаза мужу попасться. Да Бог видно пожалел. Темнеть уж начало, они поостыли, а в глаза друг другу смотреть стесняются. Только, когда Егор увидел издали сына ее на велосипеде, еще раз крепко до боли в губах поцеловал. И, хотя, они вместе в обратную дорогу шли, сын вперед укатил, ни словом больше не обмолвились. Потом встречались когда на улице, краснели оба,  да так никто и не догадался, что про меж ними случилось. Только свекровь на дочку ее Катерину пристально смотрела после рождения. Та белянкой родилась. И хоть высокая, да стройная, ну, как молоденькая березка. Увез ее городской парень от мамки. И Тимоха – сын в город подался. Никому Игнатово хозяйство не нужно. Она уж и овец порушила, и корову только одну оставила, а все равно тяжко ей.
 "Размечталась, старая барыня", - ругала себя Полина. Вставать чуть свет, а сна ни в одном глазу. Да и как уснуть ей. Семь лет на соседней подушке никто не дышит. Утоп Игнат вместе с трактором по весне. Жалко было, ведь не чужой. Поговаривали старухи, что не к одной вдовушке он забегал, да пропускала она слухи мимо ушей. Если ему с ними так сладко, как ей с Егором было, Бог с ним.
Только вот, беда-то какая, Егор к ней вечор свататься приходил. Она его при свете большой лампы за столом угощала, и окна не занавешивала. Сонька - соседка раза два мимо проходила, уж больно ей было любопытно, чем они заняты. А Полина-то растерялась, вроде бы старые уж людей-то смешить. Да и Тимоха в отца молчун, не знай, что скажет. Вот и бьется всю ночь сердце у нее. Надо бы отказать, а память змеей в голову заползла, да еще и сердце хвостом щекочет.
Вон уж зорька алеть начала. Ох, что же ей сказать Егорке.