На снимке - ветераны АТБ Домодедовского аэропорта. 2010 год. Четвертый слева - Н.И. Фрязин
Когда война кончилась, мне было десять лет. А защитники России, что возвращались с той проклятой войны, были старше меня, – некоторые всего лет на десять, другие – больше, а были и те, что - намного. Но застал я очень многих, и со многими работал, расспрашивая их про то, что они пережили.
Сегодня хочу я рассказать об одном из таких фронтовиков, точнее – дать слово ему самому.
После насыщенной событиями работы на военных стройках в конце пятидесятых - начале шестидесятых прошлого века, о чем я рассказывал в «Ракетах в тайге», московская жизнь показалась мне чуть ли не курортом.
Устроившись после возвращения в Первое московское управление треста «Стальмонтаж» участковым механиком, я почувствовал себя если не бездельником, то работником явно не перегруженным.
Объектов на участке в тот момент было всего два: монтировались прессовый корпус «ЗиЛ»а и ЛЭРМ - летные эксплуатационно-ремонтные мастерские в Домодедове. Механизмов на них было - раз, два – и обчелся.
Убедившись с утра, что моя техника крутится, и ломаться вроде пока не собирается, я забирался на крышу здоровенного и высоченного здания ЛЭРМа, откуда в ясную погоду хорошо было видно находящееся в сорока километрах от аэропорта здание МГУ на Воробьевых горах, и занимался тем, что помогал монтажникам укладывать и крепить легкие утеплительные плиты, потому что слоняться без дела было неудобно.
В подчинении на этом объекте, кроме машинистов кранов, у меня были аж два человека: один слесарь, - Виктор, парень молодой, смышленый, и жизнерадостный, и - один электрик, - Коля Фрязин. Николаю Ивановичу на вид было лет сорок, дело он знал отлично, держался солидно, работал надежно и основательно.
Узнав, что Николай – бывший фронтовик, я в свободное для нас обоих время, - в основном в обеденные перерывы, просил его иногда рассказать что-нибудь «про войну». У меня вообще в то время была дурацкая привычка приставать к бывшим фронтовикам с расспросами о пережитом ими на войне.
Иногда я убеждался, что далеко не все из них охотно говорят на эту тему. Так, однажды, когда кто-то с восторгом отозвался об одном из художественных фильмов, заявив, что там очень правдиво показана война, Иван Нефедович, наш снабженец и бывший фронтовик, обычно спокойный и уравновешенный, - вдруг вскипел, и сказал примерно следующее: «Что ты знаешь о настоящей войне?! Видел я этот фильм. Ты говоришь, - правдиво война показана? А ты знаешь, например, что после боя, когда надо двигаться дальше вперед, трупы никто не убирает, и машина с бойцами едет по дороге прямо по трупам? А если шофер начинает мертвых объезжать, - это значит, что он чокнулся, - его за шиворот, и - в кузов, а за баранку сажают нормального, который поведет машину без задержек. Вот она, правда. Тебе ее в кино показывали?»
Боль и горечь, прозвучавшая в его словах тогда, помнится мне до сих пор.
Однако вернусь к Коле Фрязину. Николай служил в разведке у Рокоссовского. Однажды, когда мы вместе обедали, я обратил внимание, что пережевывает пищу он как-то затрудненно: прикус у него был какой-то странный, - нижняя челюсть была выдвинута вперед больше обычного. Поскольку мы с ним к тому времени в общении вполне освоились, и даже подружились, я поинтересовался у него, - врожденный это дефект, или, так сказать, благоприобретенный.
Коля охотно пояснил, что не врожденный, а «приобретенный» - на войне. Дело было так: маленький осколочек попал справа в подбородок, и свернул нижнюю челюсть влево. Коля пошел после боя в медсанбат. Знакомый врач сказал, что дело это поправимое, осколок извлек, налил Коле полстакана спирта, посадил его на табуретку, и.. – врезал ему кулаком по челюсти слева. Коля взвыл, но, пощупав челюсть, убедился, что она встала, вроде бы, на место.
Доктор налил ему еще немного спирта, - для снятия болевого эффекта, - и еще раз двинул по челюсти, сказав «извини, с одного раза недоправил». В результате такого «лечения» у Николая оказались порваны связки, удерживающие челюсть в надлежащем положении, с двух сторон: справа – осколком, а слева – эскулапом. «А теперь она у меня вот как работает», - сказал Коля, и выдвинул челюсть еще дальше вперед, демонстрируя приобретенную ею уникальную подвижность.
Я спросил как-то Николая, когда ему было всего страшнее на войне. Он подумал, а затем рассказал следующее: его, рядового разведчика, послали с напарником ночью с заданием пробраться через линию фронта, - что-то там разузнать, подсмотреть, и ночью же вернуться с докладом об увиденном.
Задание можно было бы считать обычным, если бы не одно обстоятельство: дело в том, что позапрошлой ночью точно с таким заданием были отправлены тоже два бойца. Немцы захватили разведчиков живьем, допрашивали, а потом выкололи им глаза, но убивать не стали, - и отпустили восвояси. Они добрели в наше расположение и были встречены товарищами. И вот теперь настал черед идти в разведку с тем же заданием Николаю с напарником.
На беду ночь была лунная, местность – открытая, с отдельными островками кустарника. Хочешь – иди, хочешь – ползи, - все равно – скрытно не доберешься, если немцы будут дежурить, наблюдая за нейтральной полосой.
- Ползем мы, - рассказывал Коля, - страшно, конечно. В голове – те ребята ослепленные. Много уже проползли. И вдруг – из кустарника, рядом совсем, - выпрыгивают два немца, с автоматами наперевес, и – к нам. Не стреляют, гады - явно изловить норовят. Мы – дёру от них. На бегу пытаюсь автомат снять, что за спиной. А немец, здоровенный такой, – вот он, в двух шагах за мной, - пыхтит, и руку уже тянет, ухватить меня норовит. Ну, всё, думаю, - конец пришел. И поверишь, вся жизнь прошлая, - я раньше не верил, - как в кино, в голове проскакивает, раз за разом - от малолетства и до этого вот момента, когда мы с немцем в беге соревнуемся.
Оглянулся я – и вижу, что напарник мой от своего немца метров на десять уже оторвался.
- Васька, - кричу ему, - да убей ты его, ради Бога, - автомат-то у тебя за спиной!
Напарник услышал, оглянулся, и впрямь – сорвал автомат и дал две очереди – сначала по своему, а потом – и по моему немцу.
Коля передохнул и сказал: - Вот тогда - было действительно страшно.
Я молчал, живо представляя и пытаясь примерить на себя ситуацию.
В другой раз Коля рассказал еще случай. Отправились они втроем с заданием - непременно взять «языка». Благополучно доползли до немецкого окопа. На счастье, - в нем немец, притом один, их не слышит и не видит. Спрыгнули в окоп – и на него, чтоб вязать. Ан – не тут-то было! Немец оказался здоровяком, да притом, похоже, боксером, что ли.
Мы – на него втроем, а он нас разбрасывает, как котят, и дубасит кулачищами, аж скулы трещат, и кровь из сломанных носов хлещет. Еле скрутили, измотались сами, и, - пока вели к своим, – били его всю дорогу нещадно, зло срывали, - уж больно он крепко накостылял нам. Привели к взводному. Переводчик подошел, а немец – после побоев наших - говорить не может. Его надо в штаб на допрос, а тут такая история. Ничего себе – называется «языка» добыли.
Взводный приказал нам убраться в блиндаж и не высовываться, сам пошел по начальству докладывать, - врал что-то, нас выгораживая. Потом немца кое-как выходили и допросили все же.
- А раз я чуть совсем не загнулся, - сказал Коля, - пошли в разведку боем, и захватили блиндаж немецкий, похоже – офицеры там раньше располагались. Смотрим, а там – полка со спиртным. Шнапс, коньяк – повезло. Мы втроем в блиндаже оказались. Ну, ухватили по бутылке – и прямо из горлА. Смотрим, - что-то не то. Мы с другом вроде поначалу - нормально, а третий наш разведчик за живот схватился и оседать на землю стал.
Умер – прямо на глазах у нас. И мы чувствуем – режет что-то внутри, как ножом. Поняли: фрицы подарочки нам оставили: отравленный коньяк-то. Я другу говорю: - знаешь что, - у меня фляжка со спиртом. Давай, - напьемся, чтобы умирать было не так страшно! Через силу влили в себя чуть не по полфляжки и повалились замертво. Очнулись в медсанбате. Врач сказал, что это спирт нас спас: растворил он как-то отраву, разбавил, что ли, - и мы двое живы остались.
А в сорок пятом, - сказал Коля, - когда гнали немца уже вовсю, война интересная пошла.
Послали нас в разведку в городок, - проверить, - немцы там еще, или уже дальше отступили. Заходим тихо в крайний дом, автоматы и гранаты наготове. Тишина, покой. На кухне на плите курица в кастрюле варится. Мы в комнату, - а там за столом семья сидит. Обедают. Мы на них посмотрели, а они есть перестали, и на нас с ужасом глядят: картина «Не ждали». Мы постояли, постояли, потом повернулись, - и на выход. Курицу, что на кухне варилась, прихватили с собой и двинули дальше, - задание выполнять.
Да, совсем другая война пошла...Если бы нам в начале войны – да такое умение воевать, что к концу в войсках у нас появилось, - ни в жизнь не гнал бы нас так немец! Ведь как тогда было? Днем немец гонит нас, мы – драпаем. Немец к вечеру остановился, - мы залегли, а он пристрелялся по нам, и спать лег. А утром – снова здорово, - заработала его артиллерия, и - тот же сценарий. Зато к концу войны мы с ним ролями поменялись, это уж точно!
* * *
Позднее получилось так, что Москву я оставил, и работал в Краснодаре, потом - в Туапсе, потом - в командировке в Алжире. Когда я писал эти воспоминания о Николае Фрязине, то решил, что вряд ли он уже жив,поскольку думал, что ему уже должно быть за 90, и - был несказанно обрадован, когда в военном сообществе Макспарка в откликах на мою заметку появились сведения о том, что Николай Иванович на самом деле с 1925 года, и он еще долгие годы работал там же, в ЛЭРМе Домодедовского аэропорта, - электриком, а затем бригадиром электриков. Люди, работавшие с ним, очень тепло о нем отзывались и высоко ценили его за профессиональные и просто человеческие качества.
Мои воспоминания прочитал и внук Николая Ивановича, Константин Фрязин. От него я узнал печальную новость: Николай Иванович Фрязин умер в январе 2013 года и похоронен там же, в Домодедове.
Вечная память тебе, Коля Фрязин, замечательный воин и настоящий Человек!
PS Уважаемые читатели! Обязательно почитайте комментарии к этой статье, они написаны внуком Николая Ивановича Константином Фрязиным и профессиональными журналистами.
© Copyright: Владимир Микин, 2013