Заостренный подбородок. Алиса Манки

Лауреаты Клуба Слава Фонда
ПЕРВОЕ КОМАНДНОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ "КОМАНДА"
 
 
Когда Полина позвонила в дверь, оббитую добротным тёмно-коричневым дерматином, где-то внутри защемила тоска. Она нахлынула волной, словно ждала объект, в котором есть пустое место, дабы  заполнить его собой. Тоска эта была холодной и пронизывающей до самой глубины. Она и раньше охватывала Полю именно у этой двери,со знакомыми с детства потускневшими гвоздиками. Даже слева внизу сохранилась дырочка, из которой много лет назад Полина вытащила один, чтобы обменять у подружки на бусинку лилового цвета.
По ту сторону двери послышались шаркающие шаги, какой-то шум и щелчок выключателя.
- Живой, - выдохнула Полина и опустила взгляд на коврик перед дверью.

Он никогда не думал, что жизнь пройдет так быстро. Суета, работа, семья... Казалось, впереди много времени, а тут на тебе. Как говорится, встречай почётную старость.
Он не любил вспоминать времена, когда дети были маленькими. Он не помнил их. Их стёрла память, как яблоня освобождается от спелых яблок, оставляя на ветках лишь немногие, самые крепко приросшие плоды. Больно. Он помнил только, что много работал, уставал и приходил ночами, когда девочки уже спали… Вспоминал как Мила полусонная, закутанная в тонкий халатик, открывала ему дверь, а потом заботливо кормила его..., что-то  рассказывала про детей и про пережитый день... Как её маленький заостренный подбородок упирался в его плечо и она мгновенно засыпала, а он гладил её волосы и любовался… Помнил, как родилась Поленька, любимая внучка, первая и такая похожая на Милу. Тот же подбородок, тот же характер.  Даже жесты - точь в точь.

- Привет, дед! Почему так долго не открывал? –  заговорчески просунула голову в щель Полина.
- Поля! Ты? – испугался он, не спеша распахивать дверь.
- Ну а кто же ещё придет к старому грубияну, который не впускает внучку в дом.
Полина решительно вошла и обняла деда. Она коснулась его шеи заостренным подбородком, чмокнула и похлопала по спине. Тот не спеша, робко поднял руки, обнимая внучку в ответ.
«Грубияном» его называла только Поля, ей разрешалось. Он никогда не церемонился со своим женским домашним коллективом, кроме неё, за что и получил прозвище.
Всё детство Полина провела в этой квартире, все главные события своей жизни выбалтывала деду, дергая его за усы, и он был счастлив, что она дарила ему шанс заново воспитывать девочку, окунаясь в сокровенный детский мир, раз не хватило молодости на своих… После похорон Милы Поля какое-то время пожила с ним, чтобы научить его хотя бы вовремя есть и принимать лекарства, а потом ушла, ибо молодость не самая лучшая подруга брюзжанию старости. Он не настаивал, прекрасно осознавая, что жизнь продолжается, что надо учиться жить самостоятельно, без опеки. Что теперь придётся быть более собранным и отвечать за себя полностью. Тяжело.
Однажды, он перепутал таблетки и заплакал. Он подошёл к комоду Милы, на котором стояла вазочка с бусами и уже прогоркшей помадой, и опираясь локтями о край, стал тихо причитать, как ему трудно учиться жить заново… А потом в дверях появилась Мила. В том самом белом пальто, в котором он, молодой инженер, увидел её впервые и без памяти влюбился.
- Не плачь, Ники, - сказала тогда Мила. – Я не оставлю тебя.
 С тех пор она приходила к нему, когда его жизненный оптимизм заканчивался, и он страдал от одиночества.

- А ты молодец, деда, проветриваешь. Только вот уборку надо сделать, пыли много, -  Полина подошла к тёмным занавескам и ловко задернула их, чтобы угомонить солнечный луч, пробивающийся с улицы и высвечивающий пыль в комнате.
- Я плохо вижу, Поленька, -  промямлил дед, присаживаясь в кресло у двери.
Девушка обошла вокруг большого круглого стола, стоящего посередине комнаты, и задержала взгляд на старой фотографии Милы. Молодая Мила широко улыбалась, наклоняя слегка голову направо, руки прятались в карманах белого пальто, а на голове пестрел платочек с каким-то восточным орнаментом.
- Бабушка очень красивая, правда, дед?
- Да. Она была необыкновенной... Только я понял это, когда потерял её, - он тяжело вздохнул и уставился на Полину. - Ты то как, внученька?
В голосе старика просквозила не то мольба, похожая на сквозняк, вырывающийся из-под двери; не то неуверенность; не то страх собственному вопросу…
- У меня всё окей! Вот к тебе пришла, соскучилась страшно, деда, даже понять не могу, почему к тебе тянет, тоска прямо…
- Ничего, Поленька, этого нам не понять, почему тоска грызёт. Человек он, знаешь, такое  существо, что не уняться ему никак. Всё рыпается, всё дергается чего-то…
- О чём это ты?
- Да так, бурчу по-стариковски…
Старик закрыл глаза и откинул голову на спинку кресла, чтобы легче дышалось. В комнате было свежо, и свежесть эта была особенной, будоражащей, весенней. За окном послышалось щебетание птиц и чей-то крик. Кто-то кого-то звал домой.
- Дед, я хотела спросить… - Полина замялась, - бабушка к тебе ещё приходит?
- Приходит иногда, а что?
- Мне интересно, а ты действительно её видишь?
- Вижу, как тебя, Поленька.
- И говоришь с ней по-настоящему?
- Как с тобой и говорю…
- Дед, а я ведь не просто так здесь, -  Полина подошла к нему и села на пол, положив руки крестом на его колени и упираясь в них подбородком. Больно.
- Догадываюсь… - старик заметно заволновался и заёрзал на месте.
- Тебя дочки решили в дурку упрятать. Весь день совещаются, когда это сделать – завтра или попозже... Помнишь, «скорую» тетя Оля вызывала, а ты раскричался и разогнал всех?
Старик кивнул.
На его щеке, сбоку, появился мокрый след, заполняя глубокие морщины прозрачной жидкостью.
- Это был специальный врач, дед, и он вынес тебе диагноз. Плохой диагноз… А потом тетя Оля приценилась к квартирке, нашла съёмщиков и пришла к маме, уговаривать избавиться от тебя, грубияна!
Полина встала, и неуверенно начала кружиться на одной ноге, как делала в детстве, еле удерживая равновесие при возвращении на исходную позицию.
- И вот дед, принято решение: что ты сошел с ума, разговариваешь с призраками и места тебе нет в обществе нормальных людей, - громко, почти на распев выкрикивала она, смешивая  отчаяние, сочувствие и безнадежность в одном флаконе приговора.
- Твоя тётя Оля больно умная, - зло отозвался старик.
- Моя тётя Оля – твоя дочь... У тебя квартира в центре, а у неё - кредиты. И у неё есть претензии к тебе, дед! Мало внимания уделял, говорит. Не видела тебя она, когда росла. Ну прямо сиротой ощущала... Слова доброго не слышала от папы. Расхлебывай воспитание...  -  казалось, что Полина не может остановить собственное кружение.
Она почти истерично выкрикивала, как ещё виноват старик за свою жизнь перед детьми, а он смотрел на неё и не понимал, что сейчас происходит перед его глазами.
Вдруг Поля резко остановилась.
- Нам надо что-нибудь придумать, дед!  - Выпалила она, - Срочно придумать!
- Что же тут придумаешь, когда свои бьют? – Старик встал и засунул руку в карман брюк. Достал таблетки, выдавил одну и положил под язык.
- Я хоть и старый уже, но сильный, внучка. Я могу ещё то одолеть, чего многие не выдержат… Я такую жизнь прошёл, что этот заговор - тьфу, мышинная возня против моих переживаний.
- Отлично дед. Рада слышать! Вот за этим я и приходила… не сдавайся, никогда. Помнишь, как меня учил?
Полина нежно, едва касаясь, обняла старое тело и нарочито ткнула подбородком прямо в грудь.
- Проснись дед, и не давай себя в обиду, - сказала она серьёзно.

Когда он закрывал за ней дверь, она неожиданно резко повернулась и упёрлась взглядом в его влажные глаза.
- Передавай привет бабушке. Скажи, что я любила её…

Старик сидел за столом, теребя в руках выгоревшее со временем чёрно-белое фото Милы. Он не знал, что ему делать. Не знал, что думать, о чём говорить с Милой, и дать ли волю  эмоциям, чтоб освободить грудь от бетонной плиты. Мужчины не плачут...
- Полиночка, милая внученька, - заскулил он, прикрывая рукой грудь, ещё помнящую след от заострённого подбородка, - за что же мне такое испытание на старости лет… какая ж сила тебя привела... лучше бы ты  рассказала, какой изверг убил тебя…  лучше бы ты позвала меня с собой…