Алька. Карин Гур

Лауреаты Клуба Слава Фонда
ТРЕТЬЕ КОМАНДНОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ "КОМАНДА"

   
   Судя по тому, как сидящие в кафе мужчины резко повернули головы в сторону входа, было ясно, что появилась баронесса фон Смирнофф, она же Раиса Шмуклер, она же Алька – моя давняя школьная подруга.
   Раечка – поздний и единственный ребёнок в семье. Алик Шмуклер был дамский портной. Он всё боялся прогадать, не ту выбрать, пока, удивив всех, не женился  на старой деве, школьной учительнице по литературе Кларе Борисовне. Жила она над озером в однокомнатной хибаре. Хозяйственный Шмуклер жилище разобрал и отстроил на его месте новый дом, три комнаты, паровое отопление, сарай с погребом. Хорошо Кларе жилось с Аликом, как за каменной стеной. Он её не обижал и никому не позволял - сиротой осталась после войны.
   Раечка, как все одарённые дети, говорить начала поздно. Алик всё сокрушался:  «Вот что значит поздние дети, дебильная, видать, получилась. Сидит целый день, играется и молчит». Раечка заговорила в четыре года и первое, что она сообщила своим ошеломлённым родителям, что вовсе никакая она не Рая, а называть себя требует только Алей. Вот так - ни Аллой, ни Алефтиной, а просто Алей.
    Вскоре она уже читала и считала до ста. Худая и сероглазая, рыжие волосы мама заплетала в длинную толстую косу. Только это мало помогало, они непослушными прядями выбивались на свободу, лезли в глаза, нос и рот, но это Альке нисколько не мешало. Она смахивала их ладонью и углублялась в свой любимый мир букв и чисел. Мальчикам Аля нравилась с самого детства, была в ней какая-то трогательная незащищённость. Хотелось её оградить и обогреть, носить за ней портфель и сумку с физкультурной формой, угощать мороженым.  Хотелось убрать с её лица эти россыпи рыжих кудрей и заодно прикоснуться к белой коже, погладить по щеке, заглянуть в глаза. Она им снилась в тревожных мальчишеских снах.
   Всех очень быстро "отшил" от неё Жора Смирнов. Родились они в один день, мамы их лежали на соседних койках. Методом угроз, интриг и подкупа Жорик разогнал всех кавалеров, а с ним мало бы кто решился конфликтовать. Он был выше всех своих ровесников и мальчишек старше его на два-три года. Толстый и сильный, он внушал к себе уважение, перемешанное со страхом. Когда они пошли в первый класс, Смирнов у входа взял Альку за руку:
   - Ты будешь сидеть со мной.
   Алька кивнула сквозь вуаль свисающих на лицо волос:
   - А ты можешь всё-всё?
   - Всё, что ты попросишь.
   - Я хочу стать баронессой.
   Семилетнего мальчика нисколько не удивила столь необычная просьба и он, долго не думая, пообещал:
   - Будешь, только подожди чуть-чуть.
 
   Альку любили все: соседи, учителя, одноклассники. Круглая отличница, победитель районных и областных олимпиад по физике и химии, и, при этом, нисколько не задавалась. Всем желающим давала списывать, в том числе и мне.  Не было во мне той лёгкости к учёбе, которая  была у Альки. Вместо того, чтобы посидеть и подумать над задачкой, я шла к ней и переписывала готовенькое.
   В четвёртом классе началось повальное увлечение велосипедом. У Альки велика не было, Шмуклер боялся, чтобы дитё не разбилось и не побило коленей, но она от этого вовсе не страдала - любой мальчик  давал ей свой покататься сколько она пожелает. У Жориной мамы денег на велик не было, он рос без отца, и семья едва сводила концы с концами.
   Накануне их общего дня рождения они пришли к Альке, когда дома никого не было. Достав капроновый бант, она связала свою косу над самой шеей. Потом вытащила из папиной швейной машинки большие портновские ножницы и, протянув их Жоре, повернулась к нему спиной:
   - Режь!
   Он покорно щёлкнул ножницами.
   Косу она продала местной парикмахерше и купила Жорке велосипед.

   Алька, несмотря на свою худобу, рано повзрослела. У неё одной из первых в классе начались «эти дела», грудь выросла и свободно колыхалась, приподнимая спереди школьную форму и приводя в смущение одноклассников и мужчин-педагогов. Никаких лифчиков она не признавала.
     Алика Шмуклера чуть не хватил инфаркт, когда в восьмом классе на зимних каникулах она вечером привела Жорика домой и сообщила, что он остаётся ночевать. Шмуклер дошивал тёплое пальто жене директора школы, а Клара Борисовна смотрела по телевизору новости. Алик нахмурился:
   - Жора, поди-ка ты на кухню, поставь чайник.
   Когда юноша удалился, Алик произнёс:
   - Аленька, не кажется ли тебе, что ты рано собираешься... это... – он покраснел. - Клара, что ты молчишь? Я, что ли, должен дочке объяснять, что в пятнадцать лет ещё не того, не этого...
   - Папа, всё уже давно произошло, но мы не хотим шататься по подъездам, на улице холодина, а у Смирновых одна комната. Ты не волнуйся, папочка, мы пользуемся презервативами.
   Клара Борисовна вздохнула:
   - Вейз мир*, - и ушла на кухню пить корвалол, а Шмуклер чуть не пришил к пальто палец вместо воротника.
   
   После школы Алька с Жорой поехали в столицу поступать в мединститут. Алик Шмуклер дочку отговаривал:
   - Ты куда прёшься в Москву со своей "пятой" графой? Давай, я тебе помогу, иди в наш политех.
   Алька сдула со лба непослушные пряди:
   - Пап, тебе денег жалко мне на дорогу дать? Так я у Жорки одолжу.
   Жорик научился переплетать книги и подрабатывал этим. У него это неплохо получалось.
   Шмуклер плюнул, спорить не стал и отправил дочь в Москву.
    Срезать Альку не удалось, да и её грамоты с олимпиад произвели впечатление на членов жюри. Они, посовещавшись, решили, что одна еврейка на весь институт статистику не испортит. А вот Жорик не прошёл. А это означало только одно – идти ему в армию. Шёл 1981 год, и «светил» Смирнову Афганистан.
    - Нет, - сказала Аля, - я этого так не оставлю.
    Она первый раз в жизни взяла в руки расчёску, накрасила ресницы и губы, натянула платье прямо на голое тело и, выставив острые соски, как дуло пистолета, отправилась к ректору. Что происходило за закрытой дверью кабинета, не знает никто – ни Жорик, ни я, её лучшая подруга. Жорик был зачислен вольным слушателем с испытательным сроком до первой сессии.
   
   Окончив второй курс, они уехали домой на летние каникулы. Как-то ночью, лёжа обнявшись и  отдыхая от безумных кувырканий,  Жорка сказал своей подруге:
   - Я, Алька, больше в институт не вернусь, не проси,  не моё это, не лежит у меня душа к медицине.
   А она уже нависла над ним рыжим серпантином волос и округлостью грудей:
   - И чем же ты будешь заниматься? - но он уже забыл все слова, целовал её розовые соски и гладил шею, спускаясь по спине к маленьким упругим ягодицам...

   Жора бросил институт. Наступили новые времена, и он решил воспользоваться предоставленной вдруг свободой. Где его только не носило, чем он только не занимался...
    

   В 1994 году я уже жила в Иерусалиме. Мой муж, не выдержав тягот новой жизни, "свалил" на "доисторическую" родину. Я получила маленькую комнату в недавно построенном караванном (караван – вагончик) городке. Поздно вечером кто-то постучал в дверь. Я, если честно, испугалась. Мало ли кого носит по ночам, рядом с нами арабская деревушка, иди знай. Я громко спросила (чтобы слышали соседи за стеной):
   - Кто там?
   Из-за двери раздался громкий шёпот:
   - Инка, открой, это я, Георгий...
   - Какой, нафик, Георгий, ой, Жорка, ты что ли? - и открыла дверь.
   Передо мной стоял худющий, высокий, заросший чёрной щетиной мой бывший одноклассник Жора Смирнов. Вонял он так, словно на него помочились все Иерусалимские кошки:
   Прежде чем начать интеллигентный разговор, типа, как дела, да ты откуда, я отправила его в душ, всю  одежду свернула в клубок и вынесла на мусорку.
   Через полчаса он появился вымытый, побритый моими разовыми бритвами, закутанный ниже пояса в банное полотенце. Усевшись за стол, стал опустошать содержимое моего холодильника. Сидя молча, я смотрела на него. Меня всегда умиляет вид жующего с аппетитом мужчины.
   Насытившись, Жорка начал свой сбивчивый рассказ о том, чем он занимался и как попал в Израиль. Суть сводилась к тому, что один предприимчивый малый предложил Жорке поставлять в Израиль девушек, как он его заверил «для всяких домашних работ». Жорка, впервые столкнувшись с таким видом бизнеса, поверил и стал заниматься вербовкой. Желающих оказалось больше, чем нужно, в то время прожить в голодной Украине было очень трудно. Уже по дороге на судне из Турции к Израилю, из случайно подслушанного разговора, Жорик понял, для каких «домашних работ» везли сюда обманутых девушек. Ему удалось спасти шестерых и спрятать их на съёмной квартире. Троих он отправил обратно, а когда вернулся за следующими, его поймали, избили, отобрали все деньги, выданные ему, как аванс, и закрыли в каком-то вонючем сарае. Ему чудом удалось сбежать, он добрался до Иерусалима на попутках и пешком, так как знал от моего бывшего, где я нахожусь. Больше у него здесь не было никого, к кому он мог обратиться.
    Выслушав его внимательно, я поинтересовалась, что он будет делать.
    - Мне нужны какие-нибудь деньги, документы, и я уеду. На Украину я не вернусь, тут такое дело... Оказывается, жив мой папашка и живёт сейчас в Германии. Вот туда я отправлюсь.
   - А как же ты выедешь в Германию из Израиля без визы?
   Он хитро улыбнулся:
   - Секрет фирмы, я за эти годы всему научился. А потом, я же не израильтянин и не репатриант, визу въездную германскую поставлю в документе и делов. Всё, давай спать, а то сейчас усну сидя.
   - А где Алька, что с ней?
   - Она ждёт меня в Москве, полгода её уже не видел, выберусь из этой передряги и к ней бегом.
    Я постелила на полу спальный мешок, сверху простыню, подушку, и Жорка уснул в одно мгновение. А утром... Нет, я расскажу правду, уж раз писать, так по-честному. Он ворочался во сне, с кем-то спорил, полотенце давно сползло на пол...
    Я смотрела на обнажённого мужчину, лежащего внизу. У меня давно не было сексуального партнёра. Уже почти год, как закончился мой очередной бесперспективный роман. И я, прости, Алька, прилегла рядом с Жоркой, обняла и стала ласкать и гладить его живот, целовать крепкое тёплое тело. Он что-то прошептал и, не просыпаясь, обнял меня, прижал к себе. Жора тоже истосковался по женской ласке. Секс был терпким, долгим, острым до самого победного взлёта. Не выпуская меня из объятий, Жорка прошептал:
    - Что мы делаем? Это, по-твоему, нормально?
    - Нормально, нормально, не переживай, ты меня просто сделал счастливой на одну ночь. Молчи, и иди ко мне...
    И всё повторилось опять и опять.
    Я проснулась первой и спустилась в арабскую деревню Бейт–Цафафа. Они открывали магазины рано, а если закрыто, ты просто стучишь в окошко к хозяину, и он тебе открывает. Купила Жоре бельё, брюки, рубашку, сандалии и вернулась домой.
    Он уже проснулся, умылся и сидел на крыльце, завёрнутый в простыню, как персидский султан. Мы не обсуждали то, что случилось прошедшей ночью. Это веками происходит между мужчиной и женщиной и нет никакой причины устраивать из этого проблему. Я бы, конечно, не отказалась, чтобы он погостил у меня ещё так месяц - другой, но пора...
    Открыв заветный ящик, вытащила оттуда пять тысяч долларов. Это была моя доля от продажи нашей квартиры на Украине.
    - Бери, это всё, что я могу тебе дать.
     Жорка обнял меня на прощанье:
     - Ты, Инка, настоящий друг, я этого никогда не забуду. – И ушёл, исчез, испарился из моей жизни.

    Прошло восемь лет, наступил новый век. Закончив курсы медсестёр, работаю в больнице Шаарей-Цедек, вышла замуж за хирурга Лёню, у нас родился Данечка. Лёня платит алименты бывшей жене, снимаем квартиру, но машину купили. В выходные вместе уезжаем или в Тель-Авив к Средиземному морю, или на Мёртвое море. Мечтаем о собственной квартире, но это нам, пока, не по средствам. В один из выходных дней кто-то позвонил по телефону. Я взяла трубку:
    - Алло?
    - Это Инна ...? – мужчина назвал меня по фамилии первого мужа.
    - Да, я вас слушаю.
    - Минуточку, с Вами будет говорить баронесса фон Смирнофф.
    - Кто? – но в трубке уже звенел Алькин голос. – Инуля, я через неделю буду в Иерусалиме. Давай встретимся.
   

    Я жду её в кафе Бейт Тихо на маленькой улочке в центре Иерусалима.  Она появляется такая же, как была двадцать лет назад. Непричёсанная, ненакрашенная, в открытом сарафане, без нижнего белья, идёт, пожираемая взглядами присутствующих мужчин. Рядом с ней шагает  рыжая лохматая девочка, лет семи, как две капли воды похожая на Альку. От Раи Шмуклер новую баронессу фон Смирнофф отличают сверкающие в ушах и на шее бриллианты. Обнимаемся, целуемся, мы рады видеть друг друга.
    - Алька, как ты, где ты? И с чего это вдруг баронесса?
    Алька смеётся, машет рукой:
    - Жорик купил титул барона. Мы живём в Лондоне, они с папой открыли ресторанный бизнес. Сеть ресторанов «У барона Георгия». А мне купил клинику, я занимаюсь пластической хирургией. Терпеть не могу Лондон, холодно, сыро, не то что у нас на Украине или, как сейчас говорят, в Украине. Я из Израиля поеду домой. – Аля опустила голову. – Мама умерла, а папа ни за что не хочет к нам переезжать. Ему уже девятый десяток пошёл. Вот маленькую баронессу назвали Клариссой. Она у нас танцует, играет на фортепьяно. Ох, Инуля, скучно мне в Англии. Как ты?
     Я рассказываю ей о своей жизни, об общих знакомых.
     Девочка сидит молча и с удовольствием доедает фирменный суп в хлебе. Придумали же! Кушаешь суп и «тарелкой» закусываешь.
     - Kлара, my dear, go and wash your hands,* - обратилась Аля к дочке.

     Девочка послушно встаёт и отправляется в туалет.
     - Она что, по-русски не понимает? - я смотрю вслед маленькой баронессе.
     - Всё она прекрасно понимает, но предпочитает говорить только по-английски.
     - Точно как здешние дети - рак иврит - только на иврите... давай выпьем за них, за наше будущее. - Я протягиваю Альке бокал.
     - Давай. Ну, Инка, как мой Жорик, знойный мужчина? – она вскинула на меня свои серые глаза. Я чуть не подавилась куском рыбы.  – Ладно, не смущайся, Жорик мне ничего не рассказывал, я сама догадалась. Да, вот, – она открывает сумку и протягивает мне тоненький конверт, - он тебе долг возвращает, бери, бери, пригодится.
   Мы вызываем такси, прощаемся и они уезжают...
   Я возвращаюсь домой. Мой Лёня уложил  Даника спать и сидит на диване, складывая высохшее бельё. Я целую его:
   - Ты возьми у меня в сумке конверт, спрячь, мне долг вернули – пять тысяч долларов. Поедем в Париж, мы так давно с тобой мечтали, ещё на подарки останется. Я пойду в душ, завари чай, пожалуйста.
   Вернувшись, застаю Лёню всё так же сидящим на диване. Он уставился  в одну точку на стене:
   - Инка, - он протягивает мне конверт, - тут чек...  на двести тысяч евро...


* Вейз мир - боже мой(идиш)      
* дорогая сходи, помой ручки (англ)