… И сидели возле Рыбы, пока она полностью
не растворилась в тумане…
А. Глинская.
Стучат колеса, качается вагон, колышется за окном озеро-море-океан. Осталось совсем немного: изогнется поезд дугой, взберется на сопку, нырнет в туннель и устремиться все дальше и дальше на запад прочь от Байкала. Я неотрывно смотрю на водную гладь. Байкал повсюду. Я переполнен им. И я не могу от него оторваться.
Стучат колеса: урагш-урагш, урагш-урагш, урагш-урагш.(1) Позади пять дней. С каждой секундой они становятся все дальше. С каждой секундой они становятся все ближе. Понятней. Они всплывают за оконным стеклом. Я вижу…
Я вижу раскаленную солнцем ленту шоссе. Я вижу объятую пожаром сопку. Запах гари проникает сквозь закрытые окна и задраенные люки. Жарко. Душно. Автобус ползет по верхушкам сопок. Скрипят тормоза, горят колодки. Далеко внизу меж древесных стволов торчит проржавевший остов грузовика. Перевал. Ленточки. Брызги водки. Бурхан.(2) Осторожно: по этой трассе не ездят трезвыми. Мы едем в Энхалук. Мы едем на Байкал.
Я знаю… Я знаю, что когда в Улан – Удэ говорят - «три», это означает – шесть. Шесть часов пути. Шесть часов до встречи с ожидаемым неожиданным.
Урагш-урагш, урагш-урагш, урагш-урагш. Стучат колеса, качается вагон, волнуется за окном озеро-море-океан. Я оглядываюсь назад. Я вижу…
Я вижу катающийся под ногами баллончик с серебреной краской. Его поднимают. Он падает. Он для меня еще чужой. Но я на него уже смотрю... Мастера просыпаются. Поднимаются свесившиеся со спинок сидений головы. Опускаются поджатые под себя ноги. Нашаривается снятая обувь. Мы едем по берегу Байкала. Его еще не видно. Но мы его уже чувствуем. Я вижу как Инесса, прильнув к окну, вглядывается в темнеющее небо. Там, над горизонтом, курыканскими всадниками летит к Байкалу вереница облаков.
«Добро пожаловать в Энхалук!». Мы выгружаем вещи. Мы озираемся. Байкала нет. Есть неожиданно уютные домики среди зарослей багульника под молодыми соснами. Мы ужинаем. Мы смотрим на бар ресторана, но водку пьем в теннисной. Круглый стол. Мастера с видом на Дизайн Действительности. От Лондона до Владивостока. От Швеции до Танзании. Такой крест. Мы закусываем дальневосточными деликатесами – «От нашего стола, вашему столу». Ночь.
Урагш-урагш, урагш-урагш. Стучат колеса, качается вагон. Я отворачиваюсь от озера-моря-океана. Я смотрю в другую сторону. Я вижу…
Я вижу силуэт Элизабет. Я вижу как в темноту, навстречу незнакомому рокоту уходят обнаженные фигуры. Мне кажется, что они уходят в никуда. Я достаточно пьян, чтобы броситься вслед. Я достаточно трезв, что бы подождать… Байкал пробует людей, ощупывает и отдает назад. Мы бредем по сухому песку. Я думаю… Но я ошибаюсь.
Где Озеро? Один говорит: «Оно не пахнет». Другой говорит: «Это Солярис». Чехов не заметил Байкал. Нам говорят: «Далай!» (3) . Мы все видим красивый фонтан, но кто замечает емкость под воду… Было много молчания, всем понятного. Было много слов. Лишних. У всего есть свое предназначение. У всего есть свой час. Я знаю… Я знаю, когда высохнут реки, когда превратятся озера в болота, когда потрескается иссохшаяся земля, когда… Я знаю, почему горели остроги.
Байкал ударил нас, и мы раскатились бильярдными шарами, отскакивая друг от друга. И была смерть. И было возрождение. Мы прошли по дорожке вымощенной трехцветными камнями. И она привела нас к Ковчегу. И все были в одной лодке. Даже те, кто был за ее бортом.
Урагш-урагш, урагш-урагш, урагш-урагш. Я смотрю на Байкал, лениво ворочающийся на своем ложе. Я смотрю и я вижу…
Я вижу сгустки холодного тумана. Я вижу Мастеров, бредущих по песчаному пляжу Энхалука. Они пройдут от Рыбы к Арке, мимо Лодки и Моста, мимо Лошади и Дома, мимо Зеркала и Игрушки. Они пройдут по берегу Байкала, оставив на краешке воды Переходы Состояний. Я вижу…
«Из моря ил, из ила плесень…». Так начиналось. Так начнется вновь. Урлаг… (4)
Стучат колеса, качается вагон, колышется за окном озеро-море-океан. Осталось совсем немного: изогнется поезд дугой, взберется на сопку, нырнет в туннель и устремиться все дальше и дальше на запад прочь от Байкала. Я закрываю глаза.
Я закрываю глаза, и вижу, что Байкал раскачивается в своей каменной чаше. Я вижу, как хлещут о берег потемневшие волны. Как вздрагивают горные хребты и трепещут ленточки на священных деревьях. Я вижу как народ, что столетиями молчал, созерцал и хранил, приходит в движение. И наступает час, когда мощный толчок приподнимает дно Байкала, рушит вековое кольцо гор и выплескивает из озера-моря-океана сотни рек, что устремляются во все стороны, оживляя памятью священной воды обессилившую землю…
Я вздрагиваю.
…Передо мной мелькают железнодорожные цистерны и тянутся нитки многокилометровых водопроводов…
Я открываю глаза.
Байкала не видно. Он остался позади, скрытый лохматыми сопками. Мы еще долго будем принимать за Байкал туман на дне глубоких распадков. И мой десятилетний сын будет каждый раз шептать как заклинание: «Байкал…, Байкал…». Но это будет просто туман…
Урагш-урагш, урагш-урагш. Стучат колеса, качается вагон. Впереди новые города. Впереди новые реки, озера, моря. Впереди новая жизнь. Увижу ли я еще раз Байкал? Хочу ли я его еще раз увидеть? Или достаточно знать, что он есть. Что он рядом. Знать и помнить. Помнить и знать.
Далай – ладья – ковчег – чаша. Чаша, наполненная водой. Вода, наполненная памятью.
(1) Урагш - вперед (старомонгольский)
(2) Бурхан – у бурят - священное место, где надо принести жертву (в настоящее время для этого, обычно используют спиртное).
(3) Далай - океан (старомонгольский)
(4) Урлаг - творчество (бурятский)
г. Нижнеудинск, 2003 г.