Всё началось с того, что однажды моя дочь-третьеклассница вернулась из школы и радостно объявила: «Мама, сегодня Ирина Петровна сказала, что этому придурку Макарову не место в нашем классе!» – «Вика, что это за «придурок»? – возмутилась я. – Воспитанные люди так не говорят!» – «Но так сказала Ирина Петровна, – обиделась дочь. – Значит, и мне можно». Ирина Петровна – это наша учительница. Она всегда казалась мне безупречно вежливой, интеллигентной. И дочка её любила. Разве могла учительница произнести такое слово, да ещё в адрес своего ученика? Я подумала, что это Викины фантазии, и забыла об этом.
Однако вспомнить пришлось очень скоро. Очередное родительское собрание началось не так, как обычно. Обычно с нами, родителями, беседовала Ирина Петровна, а тут почему-то она оказалась сидящей на задней парте, а слово неожиданно взяла председатель родительского комитета Нина Ивановна – мама Саши, одноклассника моей Вики. Скорбно поджав губы, Нина Ивановна изрекла:
– Товарищи родители! Мне нужно сообщить вам неприятные вещи. Дело в том, что в классе сложилась угрожающая обстановка. Наша уважаемая Ирина Петровна находится на грани нервного срыва, потому что один ученик не даёт ей выполнять свои обязанности и обучать наших детей. И этот ученик – Сергей Макаров.
Я вздрогнула, вспомнив недавний рассказ дочери про «придурка». А Нина Ивановна в ярких красках стала расписывать нам «неадекватное поведение» Макарова, который «злостно нарушает дисциплину», «не выполняет домашнее задание», «нецензурно ругается» и «деморализует весь класс». Мне показалось странным, что председатель родительского комитета в курсе всех нюансов поведения этого ужасного Макарова, но потом я заметила, что после каждой сказанной фразы Нина Ивановна, как ученица-отличница, бросает вопросительный взгляд в сторону, в глубь парт, словно советуется: «Так я говорю?» И я догадалась, кто был истинным инициатором этого пламенного выступления, хотя и пытается не показывать этого, намеренно укрывшись за задней партой. От такой догадки мне стало как-то нехорошо.
А потом случилось то, о чём мне вот уже несколько месяцев невыносимо больно и стыдно вспоминать. Нина Ивановна вынула из папки большой белый лист и зачитала заявление, написанное на имя директора школы, с просьбой «очистить класс от влияния неадекватного ребёнка, которому не место среди нормальных детей». Последовала вежливая просьба это заявление подписать.
В классе стояла тишина. Никто из родителей поначалу не двинулся с места. Нина Ивановна брала нас штурмом. Не все успели осмыслить, что от них требуется. И тут прозвучала фраза, которая решила всё. «Поймите! – с чувством воскликнула председательша. – Из-за того, что этот Макаров требует особого внимания, страдают ваши дети. Ирина Петровна элементарно недодаёт им необходимые знания». И листок стал бодро переходить из рук в руки. Все услышали только то, что их дети страдают и что во всех этих вселенских страданиях виноват один-единственный ужасный третьеклассник Макаров, родители которого «такие же неадекватные», как он, отказываются переводить ребёнка в другую школу и не понимают, «какого монстра они растят».
Я тут же вспомнила этого Макарова – худенького, ушастого, вечно какого-то несуразного, угловатого, словно Гадкий Утёнок. Интересно, чем он заслужил такое суровое наказание? И справедливо ли то, что против него, маленького, десятилетнего, ополчились несколько десятков сильных и серьёзных взрослых? Однако мои раздумья были прерваны. Зловещий листок, обойдя два ряда родителей, очутился прямо передо мной. Подписать или не подписать?.. Вот тут и закопошились в голове трусливые и подленькие мыслишки: «Тебе что, больше всех нужно? Не дури! Твоей дочери здесь ещё и учиться и учиться. А у этого Макарова свои родители есть. Пусть они его и защищают».
– Ну что? Подписывать или не подписывать? – растерянно обратилась я к соседке по парте – маме Викиной подружки Лены.
–Конечно, подписывать! – заверила меня та. – Учителю виднее, как лучше для детей.
И я… Я поставила на листке свою подпись. Все родители сделали то же самое. Все. До одного. И это окончательно угомонило мою встрепенувшуюся было совесть. Раз ВСЕ, то, значит, так и надо. ВСЕМ виднее. ВСЕ не могут быть не правы. Так я думала тогда. Вернее, внушала себе, что так думаю. А потом учительница читала нам лекцию о гуманистической концепции образования и воспитании свободной личности.
Однако история на этом не закончилась. Через неделю моя Вика пришла из школы веселее, чем обычно.
– Пятёрку получила? – спросила я.
– Да нет, – ответила дочь. – Мы в классе сегодня так развлекались!
– И как же вы развлекались?
– В Серёжку Макарова плевали по очереди. С трёх шагов. Кто попадал, тот молодец! Я целых два раза попала.
Честное слово, у меня подкосились ноги.
– Кто же додумался до такого? Кто предложил?
– Саша Никифоров. («Сын нашей председательши», – пронеслось у меня в голове.) Он сказал, что давайте, мол, в придурка Макарова плевать. Мы и согласились.
–Да как же ты могла, Вика?! – закричала я. – Он же живой человек!
И тут же осеклась. Я не имела никакого права ругать дочь. Потому что подписала то заявление. А это, если вдуматься, ничуть не лучше, чем походя плюнуть в человека.
Прошла ещё неделя. Каждый день я узнавала от дочери новости о Макарове. Не знаю, был ли дан ход заявлению, но Макаров продолжал учиться в нашем классе.
Однажды Вика прибежала домой вся в слезах: «Мама! Они его били! Всем классом, мама! Прямо ногами!» Каждое её слово вонзалось мне в сердце острым ножом.
– Как били? За что?
– Никифоров с дружками подошёл к нему и сказал: «Ты у нас придурок. Вставай на четвереньки и мычи». А Макаров не стал. Тогда они начали в него опять плевать. Он вскочил и ударил Никифорова. Тогда они повалили Макарова и стали бить!
– А учительница что же? – трясла я за плечи дочь.
– А её не было. Потом она пришла и поставила Макарова в угол. А ещё вызвала его родителей.
– Макарова в угол? Почему его?
– Потому что он первым ударил Никифорова. Так сказала Ирина Петровна.
Я схватила телефонную трубку и набрала номер Нины Никифоровой.
– Нина Ивановна, Вика сказала, что сегодня в класе была драка.
– Да, была. И опять из-за этого Макарова. Представьте, налетел на моего Сашку, как сумасшедший. Дурдом по нему плачет.
– Но Вика сказала, что это они били Макарова. Повалили и били.
– И правильно сделали, – успокоила меня Никифорова. – По заслугам получил. Будет знать, как в следующий раз к нормальным ребятам приставать. Да вы не волнуйтесь, дорогая, мы делаем всё, чтобы этого неадеквата в нашем классе не было. Скоро мы все вздохнём спокойно.
Она говорила, а я слушала и молчала. Что я могла ей сказать? Ведь я подписала заявление.
Всю ночь я не спала. А утром пошла провожать Вику в школу. Сказала ей, что вчера во дворе бегала бродячая собака. Но это был только предлог. Я хотела увидеть Макарова.
Он сидел в глубине класса. Один. И смотрел прямо перед собой. А другие дети вели себя так, будто там, за задней партой, и не было никакого Макарова. Они его просто не замечали.
– С ним что же, никто не играет? – спросила я дочь.
– Никто, – ответила она. – Ирина Петровна сказала, чтобы мы к нему не подходили для нашей же пользы. Мало ли что ему в голову взбредёт…
Ирина Петровна была рада моему приходу. Она улыбалась и рассказывала, какая замечательная у меня Вика, какая она прилежная ученица и послушная девочка. А я вполуха слушала похвалы, от которых обычно расцветает родительское сердце, и не могла оторвать взгляд от маленькой неказистой фигурки.
Ирина Петровна заметила, куда я смотрю, и нахмурилась.
– Да, это он, тот самый знаменитый Макаров, – сказала она. – Один сидит. Ребята к нему даже подойти боятся. Неадекватный! И весь в двойках. Ничего на уроках не слушает. Ничего не учит! Сидит и только какие-то самолёты на полях рисует. Как я с ним измучилась, если бы вы только знали!
Я подумала, что это редкий цинизм – требовать хорошей успеваемости от ребёнка, в которого каждый день все плюют.
– Неужели никак нельзя ему помочь? – робко спросила я.
– По-мочь? – учительница выкатила на меня удивлённые глаза. – А чем я тут, по-Вашему, целыми днями занимаюсь? Да я уже из кожи вон вылезла! Только всё без толку. Он не-ис-пра-ви-мый! Лентяй, драчун, неряха! Всю картину успеваемости нам портит. А замечания делаешь – дерзит. Дерзит учителю! И это в таком возрасте! Ну, ничего. Я найду способ поставить его на место. То заявление, которое вы все подписали, помните? (Ей не нужно было напоминать. Мысли об этом заявлении мучили меня каждую минуту.) Мы отправили его в Департамент образования. Ждём результатов.
– Жалко его, – вырвалось у меня.
– Его жалко? – всплеснула руками Ирина Петровна. – Меня бы кто пожалел!
Моё робкое заступничество за Макарова ей было явно неприятно.
Я вернулась домой с головной болью. Маленький забитый мальчишка, одиноко сидящий на задней парте, стоял у меня перед глазами безмолвным укором. Ещё в детстве я смотрела фильм «Чучело». Про девочку, которую одноклассники сделали изгоем. Но ведь то были дети – жестокие, глупые, многого ещё не понимающие в жизни. А эту чудовищную травлю организовала сама учительница. Организовала грамотно, продуманно, и не подкопаешься. Взрослый, казалось бы мудрый человек. Женщина! Педагог! Мама двоих детей! Это не укладывалось в моей голове. Чем мог насолить ей маленький мальчик? Откуда столько изощрённой жестокости? Самолётики рисует. Мечтает на уроках. Не такой, как все. Гадкий Утёнок. Она сказала: «Я поставлю его на место». А разве дано ей знать, какое ему в этой жизни уготовано место? Это лишь Господь Бог знает, когда Гадкий Утёнок расправит свои белые крылья … Только как же он их расправит, если эти крылья ему в самом детстве свернули и крепко-накрепко к спине гвоздями приколотили? Однако какое право я имею возмущаться и обвинять учительницу, если один из этих гвоздей – мой? Каждый свою лепту внёс. Каждый свой гвоздик вбил…
Что теперь я могла сделать? Высказать учителю всё, что обо всём этом думаю? И что дальше? Во-первых, я сама подписала заявление. Никто меня не заставлял. А во-вторых, как после такого разговора моя дочь сможет продолжать учиться в этом классе? Её нужно будет непременно переводить в другой. А для Вики это станет трагедией. В классе у неё закадычные подружки, к которым она так привыкла. Я стояла перед сложным выбором: СВОЙ ребёнок или ЧУЖОЙ? Я тогда ещё не понимала, что в этой ситуации всё гораздо сложнее. Сегодня объявляют изгоем ЧУЖОГО, а завтра могут объявить ТВОЕГО.
Через две недели Вика сообщила, что Серёжу Макарова родители всё-таки перевели в другую школу. Наверное, Ирина Петровна открыто празднует победу. Победу над поверженным ребёнком! Но у меня, если честно, немного отлегло от сердца. Я понимала, что в такой обстановке дальше учиться Серёже было бы невозможно. И мысленно я пожелала ему встретить учителя, который понял бы его, разглядел и поставил на крыло. Ведь именно из них, из чудиков, из «не таких, как все» впоследствии вырастают Моцарты, Пушкины и Эйнштейны. Вот я окончила МГУ, подавала, между прочим, надежды, но не получилось из меня ни Пушкина, ни Булгакова, ни Виктории Токаревой. И уже никогда не получится. Я это точно знаю. Потому что подписала то заявление. Побоялась выделиться. Значит, такая же, как все. А талант и серость – несовместимы.
А из лопоухого Серёжки Макарова, возможно, получится-таки новый Туполев или Жуковский. Ведь не зря же он так упорно самолётики в тетради рисовал. Несмотря на все учительские окрики. Вот такими мыслями я себя и утешала. А потом подумала, и внутри у меня снова всё похолодело: а что будет, если завтра моя Вика из послушной и прилежной ученицы превратится в независимую дерзкую девчонку, нарушающую общепринятые правила? Мало ли, что произойдёт? Переходный возраст на носу. Влюбится, с компанией какой-нибудь свяжется, перестанет быть паинькой-отличницей и потребует к себе особого внимания, индивидуального подхода. Что тогда? У меня перед глазами возник белый лист, который неумолимо переходит из рук в руки. И ведь снова все подпишут. Все. До единого. И не мне их осуждать. Я сама была одной из них.
…Я стала реже приходить в школу. Мне трудно встречаться с Ириной Петровной и Никифоровой. С ними нужно поддерживать разговор, улыбаться. А я – не могу. Хорошо хоть Вика по-прежнему весела, по сто раз на дню болтает по телефону с одноклассницами, приносит хорошие оценки.
До конца года осталось чуть больше месяца. Моя Вика уже бредит поездкой в летний лагерь. Вчера я купила ей путёвку. Ждала из школы, чтобы порадовать. И вдруг… Прибегает дочь и с порога: «Мама, Ирина Петровна сказала, что этому придурку Архипову не место в нашем классе. Он плохо учится и тянет класс назад». Путёвка выпала у меня из рук и бабочкой запорхала по комнате…
Я приняла решение. Я перевожу Вику в другую школу. Я знаю, как убедить дочь: соседняя школа с эстетическим уклоном, а моя егоза в последнее время заинтересовалась бальными танцами. Да, я её переведу. Потому что не хочу, чтобы моя дочь с малолетства училась жестокости. Не хочу, чтобы её подгоняли под общие искусственные мерки. Не хочу, чтобы она училась смиренно маршировать в общем стаде. А главное – не хочу, чтобы она, когда выросла, была способна бездумно подписать заявление, которое когда-то подписала её мать.
Надеюсь, что моя девочка простит меня за это. Когда она вырастет, я всё ей обязательно расскажу. И есть ещё один человек, у которого я мысленно не перестаю просить прощения. Мы принесли его в жертву спокойствию учителя и мнимому благополучию своих детей. Сам того не зная, отныне ты стал мерилом всех моих мыслей и поступков. Прости меня, Серёжа Макаров! Прости, если сможешь…