В середине пятидесятых, начале шестидесятых годов наша семья жила на центральной улице им.Ленина Усть-Лабинска, в доме №33. Верней, это было полдома. Частный небольшой дом разделён на две половины для двух хозяев. В то время ни о каком центральном отоплении и не мечтали, топили дровами и часто кочерыжками (сухие сердечники початков кукурузы). Кстати, кочерыжки дают при горении довольно высокую температуру. В доме в центре располагалась печь, она же – варочная плита. В холодное время года топилась эта печь, и там же мама готовила пищу. Кочерыжки засыпались в печку сверху, предварительно сняв чугунные кружки с варочного места. В тёплое время, когда печь не топили, мама пищу готовила на примусе, а позже – на керогазе. В сарае было выделено специальное кухонное место. Там же, в сарае, хранились и дрова и всякий хозяйственный скарб.
В домах водопровода не было. Воду носили вёдрами из уличных колонок. В пятидесятые годы вода была платная. Но я в то время был ещё совсем малец, и родители меня с вёдрами за водой не посылали. А вот с класса четвёртого я уже стал таскать воду в дом. Тогда уже за неё не платили.
Носить воду было сущее наказание. Надо было сходить с двумя вёдрами минимум четыре раза на колонку, чтобы в доме был запас на некоторое время. Помимо того, что это тяжело физически, эта работа отнимала много времени, а нам, пацанам, его всегда не хватало. Главное, что мы не могли набегаться и нагуляться на улице. Там же всегда ждали друзья, а тут – воду носи! Так что, такая у нас была трудовая повинность.
Ещё одна повинность – один раз в неделю сходить за керосином. Керосиновая лавка находилась сравнительно далеко от дома. В том месте сейчас в Усть-Лабинске современное здание автовокзала. Бидончик для керосина был небольшой, литра на 4 или на 5. Но дело не в этом. Жестяной бидон был, как решето, в мельчайших дырочках, т.е. совсем худой. А другого не было, и взять негде, и купить негде. О полиэтиленовой посуде тогда ещё и не слышали. Так вот, все эти свищи в бидоне отец замазывал пластилином, который некоторое время удерживал жидкость. Но, это если пластилин намазать на сухую поверхность. Но, мне же было интересно ногтём кусочек пластилина ковырнуть и посмотреть, что будет! А было всегда одно и то же! Из образовавшегося отверстия начинала бить тонкая струйка керосина, и остановить её было невозможно! Пластилин уже не прилипал к влажной поверхности. Приходилось держать пальцем отверстие и быстрей бежать домой. Дома, конечно, от мамы получал очередной нагоняй. Были, конечно, и подзатыльники. Сейчас думаю, что мало, потому что через неделю повторялось то же самое. И сам, в мокрых от керосина штанах, убегал от мамы куда подальше.
Жили в те годы, как бы помягче сказать, не богато. Наша семья числилась в середняках. Были семьи и победней. Отец получал в общей сложности в месяц 200 рублей. Этого хватало на самое необходимое. Правда, не разгуляешься. Каждая покупка, к примеру, обуви или чего-либо из одежды – это почти событие. Часто приходилось донашивать какие-то вещи за старшим братом. Одежда зашивалась, латалась многократно, также и обувь ремонтировалась много раз.
Однажды мама купила впрок килограмм конфет. «Подушечки» назывались. Они и правда были точь-в-точь, как подушечки, только сантиметровой величины. Сверху обсыпаны сахаром, а внутри – начинка из какого-то повидла. Практически все конфеты в то время продавались на развес. Коробки с конфетами – редкость, да и цена не позволяла покупать коробки.
Нам со старшим братом досталось по три штучки конфет, а пакет мама спрятала от нас. Она прекрасно знала, что, если на виду оставить «подушечки», то через полчаса от них ничего не останется.
Когда не было родителей, мы обыскали весь дом. И нашли-таки эти конфеты. За несколько минут от килограмма «подушечек» осталось грамм сто. Остаток завернули в ту же газету и сунули туда, где их нашли – на шкаф, наивно полагая, что мама не увидит пропажу. Но, не тут-то было! В тот же вечер мама запустила руку на шкаф за конфетами. Она хотела угостить семью к вечернему чаю.
– Ах вы, паразиты! Зачем вы сожрали конфеты?
И нам с братом достаются крепкие затрещины. Брату, так как он старший, – посильней, ну а мне – послабей. Мы начинаем оправдываться.
– Мам, да мы не брали! Их столько, наверное, и было!
Это маму ещё больше злит.
– Бесстыжие вы рожи! Идите сейчас же из-за стола! Вы уже поужинали!
В самые первые свои школьные годы я пристрастился к рыбалке. Мог целый день просидеть у воды, глядя на неподвижный поплавок. А поймать десяток карасиков с пол-ладошки – это просто удача. Мама жарила их на сковороде, и мы с братьями с удовольствием лакомились. Чаще всего ловил на местном озере. Оно называлось Копытце за свою форму, похожую на огромный отпечаток конского копыта. Став чуть постарше, с класса третьего или четвёртого, начал ловить на Кубани. Родители с опаской отпускали меня на рыбалку на Кубань, потому что река эта очень коварна. Водовороты, ямы, быстрое течение, непрозрачная вода – всё это настораживало взрослых. Не было дня в тёплое время года, чтобы не тонули люди в Кубани. Ниже города, в станице Воронежской были установлены специальные металлические сети для вылова утопленников.
На Кубани мы ловили сомов и усачей. Такая рыбка попадалась реже, чем караси в Копытце, но была покрупней. Можно было целый день просидеть с удочкой около тихой заводи на реке и поймать трёх сомят грамм по сто. Но удовольствие огромное.
Со снастями было очень напряжённо. Лески в магазинах не было. Применяли тонкие шнуры. Поплавки делали из корковых пробок из-под бутылок шампанского или вина. Грузила выплавляли из свинца в домашних условиях на кострах в консервных банках. Удилища вырезали из ивовых веток. В магазине покупали только шнур и крючки.
Очень редко видел на озере, как ловили рыбу бреднем. Думал: «Вот, если б у меня был такой бредень, я бы столько бы рыбы наловил! Объелись бы!» Это такая мечта была.
И вот однажды мой друг Жора Шаповалов мне и говорит:
– Слушай, Жень! Я достал бредень! Пошли завтра рыбу ловить?
– Да ты, что? Где ты его достал? Врёшь, наверно!
– Пойдём, покажу!
Жора со своей мамой и бабушкой жил напротив нашего дома в коммуналке. Жоркин отец погиб на фронте, и с тех пор его мама больше не выходила замуж. Она была медсестрой и часто заходила к нам делать уколы, когда мы болели какими-то детскими болезнями.
Сейчас написал фразу о Жоркином отце и задумался. То время, о котором я вспоминаю, – это конец пятидесятых годов, от окончания Великой Отечественной войны отделяло нас всего лишь на 10 – 15 лет. Много жило вокруг одиноких женщин – вдов. Совсем свежа была у людей ещё боль потерь той войны. Да и следы войны в прямом смысле слова недалеко было искать.
В Усть-Лабинске почти в центре города возле парка находилось полуразрушенное войной большое кирпичное здание. Ещё не дошли руки его восстановить. Город же был оккупирован. Мы, мальчишки, лазили в этих развалинах, рискуя быть придавленными чуть держащимися стенами и потолками. Но, интерес был великий. Там, в этих развалинах, нередко мы находили автоматные и пистолетные гильзы, иногда целые патроны. Один раз нашли пистолет, правда немного сплющенный, вероятно, от взрыва. Находили пряжки от солдатских ремней (и немецкие в том числе), мундштуки, портсигары, каски, истлевшие планшеты. Потом развалины оцепили и бульдозерами сравняли с землёй.
И ещё один штрих из тех времён. Нередко на улицах города можно было встретить инвалидов войны. Покалеченные той страшной мясорубкой, они как могли, приспосабливались к жизни. Ведь им же было в то время не более сорока лет! Некоторые, которые были без одной ноги или руки, сапожничали, портняжничали. А некоторые просто побирались!
На рынке встречался ветеран без обеих ног. Причём, ноги у него были ампутированы от паха. Он перемещался на деревянной площадке, по углам у которой были прикручены шарикоподшипники. В руках у него было по деревяшке, которыми он отталкивался и таким образом перемещался. Этот солдат сидел на своей тележке, играл на гармошке и пел. Плакал и пел. Перед ним лежала его военная фуражка, в которую бросали мелочь. Сам был одет в гимнастёрку, на груди – медали и ордена. Победитель!
Ещё при Сталине почти все инвалиды и калеки были вывезены из городов, дабы не портили своим видом прекрасной картины строительства коммунизма. А уж при Хрущёве некоторые стали возвращаться в свои родные места. Но их уже было не много. Рано уходили из жизни. Государство поспособствовало такому исходу.
Продолжу свой рассказ о рыбалке.
Жорка привёл меня в свой сарай, а там под кучей тряпья был спрятан бредень! Мы стали его рассматривать. Сеть высотой, примерно, 1,2 м – 1,3 м, длиной – 5 м. По краям бредня были привязаны деревянные стойки. Ячея сетки, мне показалось, была большой – миллиметров 20 – 25. Мне же хотелось, чтобы от нас ни один пескарь не ушёл! У бредня имелась не очень длинная мотня. В общем, не бредень, а мечта!
– Жор, по-моему, ячея большевата. Караси будут проскакивать.
Вот тут мой друг мне и объявил.
– Жень, а я вообще предлагаю не на озеро идти, а на Кубань! Вот там-то мы сомов и наловим! Перейдём на остров и на той стороне, где Лаба;, будем бродить. Рыбы будет во! – Жорка развёл руки в стороны, – надо будет только мешок с собой взять, а то, как же мы рыбу понесём?
У меня глаза загорелись от жадности. Под ложечкой засосало! Я уже представил, как мы тащим полный мешок рыбы! Что будем делать с таким уловом? Даже в руках почувствовал тяжесть от полного мешка!
– Жор, а где же ты достал этот бредень?
– Да, так! Брат у кого-то взял не надолго. Взаймы. Порыбачим и вернём.
У моего друга был двоюродный брат Лёшка Каюда. Он жил от нас в двух кварталах и слыл отчаянным малым. Вечный второгодник и хулиган. Но мне тогда было всё равно. Главное – это рыбалка и мешок сомов с усачами.
– Жень, пойдём завтра. Очень рано не надо, пусть вода хорошенько прогреется. А то бродить-то придётся много. Долго в реке сидеть!
Он как в воду глядел! Сидеть в воде пришлось долго!
– Да, Жень, ещё надо кого-нибудь взять. На остров с бреднем вдвоём тяжело переходить. Ещё же одежду надо на голове переправить. На берегу же не оставишь. Да и рыбу поможет домой нести. Вдвоём тяжело.
А я уже в уме начал рыбу на троих делить. На каждого, конечно, меньше выйдет, но ничего не поделаешь. Помощник нужен. Да и так, килограммов по двадцать на каждого выйдет! Ладно!
– Жор, а давай Гашека возьмем. Я думаю, он согласится.
– Давай. Иди к Вовке, договаривайся. А завтра, часам к двенадцати – ко мне.
Володя Чубаров, у него была кличка – Гашек, был нашим одноклассником. Я прибежал к нему и выпалил всё, сбиваясь и путаясь. Наговорил про большое количество рыбы, которое ждёт нас на берегу Кубани. Надо только завтра придти и забрать. Вовка сразу же согласился. Мы с ним довольно часто вдвоём ходили на рыбалки и на Копытце и на Кубань. Но бредня у нас никогда не было.
На следующий день, часов в двенадцать, рыбаки подошли к берегу Кубани. То место называлось вербочки. Там и на самом деле вдоль реки росла роща плакучих ив. Деревья росли близко от уреза воды, а некоторые чуть ли своими стволами не касались воды. Ветви опускались в воду и получались тихие заводи, где удобно было ловить рыбу на удочки. В некоторых местах в той роще рекой образовывались неплохие маленькие пляжи, куда часто приходили отдыхать жители семьями.
Дело было в июле, и вода в реке стояла низкая. Мы планировали вброд перейти на остров, пересечь его и выйти на другую сторону острова, где открывалась отличная панорама устья реки Лабы;. Там, на том берегу острова и собирались мы своим бреднем значительно уменьшить рыбные запасы этих рек.
Остров, на который мы собирались высадиться, не имел названия, хотя был довольно большим. Растянувшись вдоль русла Кубани, он имел длину не менее двух километров, а ширину метров 250 – 300. Остров густо зарос деревьями и кустарниками. Там росли дикие яблони, иногда мы собирали их плоды и утоляли всегдашний ребяческий голод. Яблочки совсем небольшие, но кислые-прекислые! Даже сейчас сводит скулы от воспоминаний. На острове росло много ягодных кустов – смородина, земляника. Но свободно бродить там не удавалось, потому что кустарники и травы так плотно переплетались, что продраться сквозь такую чащу было сложно. Да и змей там хватало. Мы знали только несколько полузаросших тропинок, которыми и пользовались.
Итак, рыболовная бригада, в составе трёх человек подошла к реке. От города прошли километра три, но уже немного устали. Бредень оказался довольно тяжелым. Но азарт рыбной ловли был сильней всех остальных чувств.
Мне так стало не везти сразу. Только спустились от города в пойму, как я, неся бредень с кем-то в паре, споткнулся и рассадил себе коленку почти до кости. Но это были ещё цветочки.
Родители незадолго до этого случая купили мне красивые сандалии. Кожаные, с красивой пряжкой сбоку. Нет бы, мне старую обувь обуть, или босиком пойти на рыбалку, так нет же! Обул эти новые сандалии. Перед кем форсить? Шарики за ролики закатились! Вот и обул!
Мы быстро разделись, одежду и обувь сбросили в одну кучку, и мне было поручено перенести всё это на место предстоящей рыбалки. Пошли. Жорка и Вовка несли нашу драгоценность – бредень. Его можно было опускать в воду. Но пацаны положили его на плечи, поскольку течение в Кубани быстрое, и сетку могло сильно сносить – тяжело было бы удержаться на ногах. Я все вещи уложил поплотнее, взгромоздил всё себе на голову и пошёл за друзьями.
Брод оказался не таким и мелким. В некоторых местах глубина была больше человеческого роста, и приходилось плыть, держа одной рукой вещи на голове, а другой грести. Жорке с Вовкой тоже доставалось не сладко. Проваливаясь в очередную яму, они чертыхались, но всё же тащили бредень, бешено колотя по воде ногами и руками. Наконец-таки, мы достигли берега острова.
– Ну, Жорка, брехун ты! Сказал же вчера, что по колено будет! Еле переплыли, а назад как? Рыбу ж ещё будем тащить!
– Ничего, Жень! Дотащим!
Чтобы перейти остров, надо было обуться. Босиком колко идти по нехоженой тропе. Стали разбирать свою обувь. И тут обнаружилось: нет моего правого сандалета! Нет! Упал, вероятно, в воду и всё! Вот дома-то достанется!
– Эх, ты, шляпа! Как же ты уронил? Вот дома попадёт! – посочувствовал Гашек.
Я, конечно, расстроился, так было жалко своих новых сандалет. Жора, не долго думая, берёт, оставшийся левый сандаль, и забрасывает его далеко от берега в реку.
– Зачем тебе, Жень, один сандаль? Всё равно ты ж его носить не будешь. Будет дома где-нибудь валяться.
Короче говоря, остался я без обуви. «Ну, – думаю, – только рыба меня может спасти!» Немного успокоились, взяли свою поклажу и направились по тропинке к месту рыбалки. Теперь бредень несли мы с Жорой, он – впереди, я – за ним. Позади шёл Гашек и нёс нашу одежду.
Прошли мы метров сто, т.е., примерно, полпути. Жорка шёл и чего-то всё насвистывал, всё норовил ногой сбить что-нибудь. Всё пинал что-то под ногами. Мне-то не видно. Я вижу только его спину, а бредень заслоняет от меня и тропинку. Не вижу, куда наступать босой ногой. Так и шёл, приплясывая на колючей траве.
Вдруг сзади раздался истошный крик – «А-а-а-а-а!!!» Мы с Жоркой не успели ничего толком сообразить, как с диким криком, ломая на своём пути все кустарники, пронёсся вдоль тропинки, обгоняя нас, Гашек. На ходу он размахивал, как пропеллером, руками, в которых были ещё кой-какие наши вещи. И тут мы услышали ещё одно слово: «Пчёлы!!!» Одновременно нас настиг и, можно сказать, накрыл звук – «Ж-ж-ж-ж-ж!!!» И тут же на нас сзади обрушился рой!
Всё это произошло в течение одной секунды, не более! Мне показалось, что в тело вонзилось сразу несколько десятков иголок одновременно! Удар был настолько болезненный, что я выронил бредень и тоже сорвался бежать. Тоже самое произошло и с Жоркой. Бросив бредень на тропинке, мы рванули к спасительной воде. До берега было ещё метров сто. Эту стометровку, как мне показалось, мы пролетели секунд за 5 – 6! Вот так бы на Олимпиаде пробежать! Но тогда было не до фантазий! Пчёлы догоняли нас и нещадно жалили по всему телу. Их было так много, что отогнать и отмахнуться руками мы просто не могли.
Добежав до Кубани, мы с разбегу попрыгали в воду и окунулись с головой. Но это же не надолго! Пчёлы кружили над водой и, как только мы выныривали, чтобы глотнуть воздуха, они тот час же стремительно падали на наши головы и впивались в кожу!
Это были дикие пчёлы. Проходя по тропинке, Жорка, очевидно, ногой сбил их гнездо. В густом кустарнике дикие пчёлы построили временное своё гнездо или пчелинник. В тёплое время года пчёлы откармливают там свою матку. Впрочем, это я предполагаю. По какой-то причине рой пчёл оказался в густом кустарнике, и Жорка, приняв его, не знаю за что, шибанул по пчёлам ногой. Вот они и напали на нас.
Не менее трёх часов мы просидели в воде. Замёрзли, конечно, сильно. Быстрое течение реки не даёт хорошо прогреваться воде. Хотя этот случай был летом, но температура воды была не больше +19 гр.
Часа полтора мы полностью с головой просидели под водой, выныривая только, чтобы вздохнуть. Потом пчёлы начали постепенно улетать, и мы сидели в воде по горло, отмахиваясь руками от самых настойчивых и злых пчёл. Потом, посиневшие от холода, распухшие от укусов пчёл, мы медленно выползли на берег. Наши тела и лица распухли до неузнаваемости. Мы смотрели друг на друга через щёлки распухших век – хотелось и смеяться и плакать одновременно, такой был вид у нас. Кожа горела огнём, нельзя было не до чего дотронуться. А у меня к тому же ужасно распухла и болела разбитая коленка. Ходить стало очень больно. От долгого сидения в воде рана стала снова кровоточить.
Мы сели на траву под какой-то куст и начали, по чём зря, материть Жорку.
– Ну, ты совсем с ума спятил, Жорка! Зачем же ты пчелинник разбил? Это ж надо додуматься! Теперь посмотри, в кого мы превратились! Как мы теперь домой явимся?
А ему хоть бы хны, как с гуся вода!
– Откуда я знал, что это пчёлы? Думал – муравейник, вот и долбанул!
– По башке бы тебе долбануть! Может, поумнел бы! – я уже хотел сорваться в драку.
Гашек это сразу почувствовал и стал нас осаживать.
– Ладно, пацаны, успокойтесь! Давайте решать, что дальше будем делать? Надо же как-то и бредень достать и шмотки поискать. Я же их раскидал в разные стороны, когда отмахивался.
Ещё часа два ушло на то, чтобы собрать свои вещи. Поначалу невозможно было двинуться с места. Только встаёшь и делаешь шаг к тропе, обязательно пчёлы тут-как-тут! Какая нибудь да вопьётся в тело! Эти последние укусы воспринимались очень болезненно. Не было уже на теле спокойной, не воспалённой кожи. И отмахиваться от пчёл уже было мало сил. Сидели под кустом и ждали, когда эти зверюги успокоятся.
Спустя несколько часов, мы постепенно начали делать вылазки и собирать свои вещи. Последним Жорка волоком притащил бредень.
А день тем временем катился к вечеру. Мы были так вымотаны, так сильно искусаны пчёлами, что ни о какой рыбалке речи не могло быть. Собрались, как могли, и окольной тропинкой побрели назад. Перешли (или переплыли) так называемый брод и вышли на то место, от которого начался, по сути, наш поход за мешком рыбы.
Хоть начало смеркаться, но я ещё издали увидел на полянке свой правый сандалет.
– Ёлки зелёные! Сандаль! Я-то думал, что его в воде уронил! Жорка, ты опять виноват! Зачем ты выбросил левый? Кто тебя просил?
– Да откуда я знал?! Я ж ведь тоже думал, что он у тебя в воду упал!
– Думал! Думал! Ты вечно думаешь! Мешок рыбы! На Кубань! В Копытце бы карасей набродили и всё! Так, нет же! Понесла нас нелёгкая на остров! Зараза ты, Жорка! Больше никогда с тобой на рыбалку не пойду!
– И не надо! Нужен ты мне! Сам зараза!
Мы опять чуть не сцепились. Нас опять разнял Гашек.
В этой суматохе я не успел и глазом моргнуть, как Жорка схватил мой сандалет и зашвырнул его на середину реки.
– Зачем он тебе один нужен? Куда ты его будешь девать?
У меня уже не было сил с ним ругаться.
Домой я притащился уже затемно. Родители, как на меня глянули, так руками и всплеснули. Мама на стул так и упала. После той рыбалки я ещё неделю дома отлёживался, залечивал раны.
А с Жорой мы больше никогда не ходили рыбу ловить. Бредень он на следующий день вернул хозяину, а с удочкой сидеть он не любил. Помирились мы с ним при первой же встрече. Остались только весёлые воспоминания о том, как мы с бреднем ходили за мешком рыбы.
2 013 г.