Весело грохоча всеми восьмью колесами, вагон пошатывался, как семенящий с горки пьяный…
Когда он, не выпуская из рук – в каждой по три бутылки – пиво и нажимая на дверную ручку локтем, с силой поддал бедром и сдернул-таки с места дверь купе, которая – ну, никак! – не хотела открываться, и, глянув через образовавшуюся щель на пустые верхние полки и не осознавая, что там никого нет, довольно прогорланил:
– Муж-жики! Всё путём! На вокзал пришлось смотаться! Чуть не в замок… чмок! Уболтал буфетчицу! И воблы нашл... нашл-ла… – ему никто не ответил…
…– Пока-пока, мама… – проходя вагоном, кивал он в каждое окно, за которым из вечернего полумрака светлым пятном появлялось лицо, сопровождаемое помахивающей платочком рукой. – Скажи им: пусть идут, не ждут отправления, чего рыдать под окнами… Наговорились, насмотрелись друг на друга дома. Скоро опять приедем, – добродушно ворчал он, лёгким нажимом на ручку открыв щёлкнувшую замком купейную дверь.
– …Пацан! Пацан будет, мужик – это точно! Ух, ты, моя Лапу-уля! Рад я, ра-ад! Ты не представляешь! Больше моя драгоценная тёща не будет хмыкать… А то – хоть в гости к ней не езди… Расщедрилась! Это же надо – сама пузырь выставила! В следующий раз приедем уже с пацаном, бабушкой сделаем, раз так мечтала… – Он стрекотал без умолку, продолжая свою несдержанность радостных чувств, пробуждённых ещё задолго до посадки в вагон.
Она только легко улыбалась и всё норовила перехватить у него хотя бы одну ручку сумки, чтобы помочь внести вещи в купе. Но он ничего не позволял ей, даже с дорожной одеждой пакет, куда тёща заботливо сунула и свёрток с едой: ехать недалеко, но перекусить в пути захочется, – и тот вместе с баулом тащил в одной руке, другой катил за собой на колёсиках чемодан, в котором тёщины щедроты измерялись не одной банкой соленья и варенья…
В начале состава глухим баском прогудел локомотив, вагоны дёрнулись, и перрон – с прикладывающей к глазам платочек пожилой женщиной, с подошедшим к ней тех же лет степенным мужчиной, трогательно обнявшим её за плечи, и десятками улыбающихся и всплакивающих провожающих других пассажиров – начал медленно уплывать назад… Они ещё немного помахали ладонями в сумерки за вагонными окнами и вернулись в своё купе.
Она уже намерилась снять кофточку, чтобы поверх лёгкого платья надеть халат, который он упредительно достал ей из пакета, как щёлкнул замок, и купейная дверь приоткрылась.
– Там уже кто-то есть… – послышался полуфальцет мужского голоса, и после этого в дверь постучали.
– Будем надеяться, Миха, что наши места ещё не заняты, – ответил ему баритон с хрипотцой, и в купе вошёл первый из разговаривавших за дверью. Это был невысокого роста лет тридцати пяти-сорока коротко стриженый мужчина в новом джинсовом костюме и с сумкой из той же джинсы через плечо. В левой руке, которой он поддерживал нагруженную, видно, чем-то тяжёлым сумку, была зажата под стать костюму кепка. Кроме хрипловатого баритона ему принадлежали слегка прищуренные, – что не позволяло определить их цвет, – глаза и очень располагающая к хозяину с огромными ямочками на щеках улыбка, которую не портил даже слегка вдавленный и широковатый для его круглого лица нос.
Второй, у которого голос был тоньше и резче, был моложе спутника, но тоже ни на первый, ни на второй взгляд – после более тесного знакомства – неприязни у опередившей их пары не вызывал. В отличие от старшего товарища, смугловатого или хорошо загоревшего где-нибудь на юге, он был бледен, что ещё больше подчёркивало тонкость черт его лица, а глубоко посаженные светлые глаза парня казались огромными и безресничными. Одежда на нём тоже была новой, но более спортивного стиля: серая толстовка, под которой была надета чёрная водолазка, такие же, темные, похоже, что тренировочные, брюки. Его длинные соломенного цвета волосы ниже затылка были скручены и схвачены резинкой в пучок. Кроме спортивной шапочки в руках у второго ничего больше не было.
– Здравствуйте, молодые люди! – немного растягивая слова, будто прислушиваясь к тому, что сам говорит, довольно знакомым, как у известного певца, хриплым баритоном громко проурчал вошедший первым и с неопределённой – то ли с вопросительной, то ли с утвердительной – интонацией добавил: – Будем соседствовать, пока наш путь в одних качелях…
Что он имел в виду под качелями, супруги не осмелились спросить сразу, а потом – в череде последовавших витиеватых и мудрых фраз – их любопытство растворилось и забылось. Что хвостовой вагон, который всегда шатает из стороны в сторону сильнее впереди идущих, и его можно сравнить с качелями без всякой натяжки, они не подумали.
Солидность, с которой вошедший первым вначале держался и которая не шла к его джинсовому фасону, вскоре улетучилась. И вообще, новые пассажиры оказались вполне доступными людьми, хотя и были актёрами известного эстрадного театра, и где только и в каких только странах им ни приходилось гастролировать…
Она заразительно смеялась, слушая их рассказы о приключениях в Мексиканских джунглях, как в Гималаях они встретились со снежным человеком и пробовали с ним разговаривать на всех известных им языках, но тот ничего им не хотел говорить, а только стучал здоровенным кулаком по своей волосатой груди и ухал. Оказывается, это он их пугал! Почти до слёз растрогалась, когда Второй показал ожог на шее от кожи ядовитой анаконды, когда та пыталась его задушить, но Первый спас его, отрубив змеюке голову мачете – таким широким и длинным тяжёлым ножом, которым рубят тростник…
Поэтому, когда Второй по команде Первого: «Доставай!» – в ту же секунду выставил на стол пол-литровую бутылку, оклеенную красивыми в серебряных разводах этикетками, на самой большой из которых было отпечатано название «Сибирская», пара и глазом не успела моргнуть, как водка была разлита по миниатюрным стаканчикам, которые движением фокусника Второй расставил – будто высыпал четыре из одного – на столе.
– От гастролей по Сибири осталась, – пояснил Первый. – Но ради такой приятной встречи можно и «энзе» вскрыть. Надеюсь, у вас найдётся чем закусить этот божественный и признанный во всём мире напиток?
– Дорогая, где там нам мама в дорогу положила чего-то? В пакете, где и халат был, кажется. Подожди, я сам достану… – Муж быстро и с не меньшей ловкостью выудил из дорожного пакета свёрток, в котором нашлись и домашний салат в коробочке, и кусок пирога с грибами, тонко нарезанная колбаска местного производства, варёные, скорее всего, яйца, свежие огурцы и помидоры, хлеб и даже две одноразовые вилочки и несколько салфеток…
– Божественно, божественно! Ай, да мама, ай, да молодец! Ну, за знакомство! – Первый, оттопырив указательный и маленький, поднял ближайший к себе стаканчик большим и средним пальцами. Казалось, если он начнёт пить, то указательный палец ему обязательно помешает! – Пробуйте, угощайтесь, мои юные други. Мадам, прошу вас, выбирайте рюмочку!
Всё время, пока разворачивалось действо с разливанием водки и накрыванием закусочного стола, она с застывшей на лице улыбкой от шутки, рассказанной Первым ещё до того, как он весело скомандовал Второму: «Доставай!» – растерянно смотрела на мужа и, несколько ошарашенная таким поворотом событий, не сразу сообразила, что приглашение пробовать «божественный напиток» и выбирать «рюмочку» относится и к ней.
То ли под воздействием обаяния артистов, которые так быстро развеяли её грусть от расставания с родителями и которые здорово украсили начало их пути домой, то ли из любопытства, что божественного может быть в водке, какой до этого ей не приходилось пробовать, она механически взяла в руку самый маленький, как ей показалось, стаканчик. Слегка пригубив, она поставила стаканчик на стол и покачала головой:
– Крепкая!
– Х-м, сорок пять градусов, однако! Это вам не хухры-мухры! – гортанно хохотнул Первый. – За ваше драгоценное! – и опрокинул в рот содержимое стаканчика, чему его указательный палец совершенно не помешал.
– Пока вы … тут… разговариваете, я схожу – переоденусь…
– Что вы, что вы! – спохватился Первый. – Мы сейчас выйдем, и вы переоденетесь…
– Ничего-ничего, мне всё равно надо… зубы почистить… – Она наклонилась, выходя из-за стола, к попутчикам, обдала мужчин запахом приятно пахнущих волос и будто выскользнула из купе.
Хмель уже не мог удержать распиравшую его радость. С видом заговорщика глянув на щёлкнувшую за женой дверь, он с пробивающим шёпот ликованием выпалил:
– Отцом скоро буду!
– Да-а? – недоверчиво протянул Первый и, немного помолчав, торжественно одобрил: – Это – правильно! Дети – цветы!..
– Тык, не заметно… – удивился Второй.
– Недавно узнали… Потому и в санаторий поехали… На обратном пути к тёще заезжали, теперь – домой…
– Положение женщины – на первых порах, – кивком головы в сторону выхода указывая адрес сказанному, – не мешает полноценной жизни, верно, Миха? – многозначительно произнёс Первый.
– Ну-у, за это дело не грех добавить… Достать? – осклабился в подобии улыбки Второй и вопросительно посмотрел на Первого.
– Ещё одна на троих – без последствий… Доставай, Миха! – одобрил инициативу Первый.
После тостов за здоровье будущей мамы и – обязательно! – сына беседа за купейным столом потекла и вовсе непринуждённо и обо всём, о чём только могут говорить самые близкие в дороге люди.
– Давно женаты? – поинтересовался Первый.
– Да, уж, семь лет…
– А что, так долго – не получалось? – наклонился к нему Второй и прищурился: – Сам виноват был, али – она?
– Ну, чё ты в интим лезешь? Некрасиво, – покачал головой Первый и повернулся в сторону открывающейся двери: – Вот, и краса наша вернулась! Мы тоже будем ко сну готовиться… Сами ляжем наверху, а своё нижнее – вам уступаем. Да, Миха?
– Я что, я – за… – Второй потянулся, хрустнув суставами. – Эх, пивка бы только – залакировать…
– Стоп, господа артисты! Моя очередь, – встрепенулся будущий отец. – Я – должник! Мигом слетаю в ресторан, я видел – в поезде есть…
– Чего уж там, обойдёмся… – неуверенно сказал Первый. – Или сами сходим…
– Лапуль, я – быстро, ты отдыхай тут… Хочешь, чайку тебе принесу?… Чего-нибудь к чаю куплю…
Она посмотрела на него взглядом испуганного котёнка:
– Дорогой, правда, зачем? Обойдётесь…Вы и так уже хорошо отметили встречу… К чаю есть варенье, маленькую баночку твоего любимого вишнёвого мама тоже положила…
– Ладно, братан, навряд ты сейчас пиво найдёшь… – высказал сомнение Первый.
– Ресторан, верняк, закрыт… – вздохнул Второй.
– Не закрыт, я знаю… Минут через пятнадцать станция, в крайнем случае, там к вагонам тётки подносят и пиво тебе, и покрепче… Но – я за пивом! Лапуля, неудобно, ребята – угостили… За нас…радость разделили! Не волнуйся, я – скоро… Отдыхай! Ещё пару станций и – дома! Муж-жики, я с-счас!
Его новые друзья переглянулись, один пожал плечами, второй развёл руками: «Как знаешь!»
– А мы, Миха, сходим покурим, пока… Зубы почистим, чтобы дышалось легче. Вы себе ложитесь, ложитесь – отдыхайте, как муж сказал… Никто не войдёт – мы присмотрим! – выходя из купе, заботливо пробаритонил Первый.
И вот, он достал пиво! Принёс! «Где возьмёшь, где возьмёшь? Где-где! Места знать надо!…» – всё ещё бормотал он заученный по дороге упрёк новоявленным дружкам-артистам, не снижая в голосе снисходительного торжества. Он пригнулся, прижимая к животу бутылки с пивом, и просунул в дверной проём голову. Горящие довольством глаза его застыли, потом взгляд медленно скользнул влево – полка жены была пуста.
– Куд-да все подевали-ик-сь… Эй, мужики… Лапуль, а ты – где? Я тебе рулетик купил… – почти шёпотом произнёс он. Под ногами что-то лежало и мешало ему войти... Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел, что одеяло с полки жены сползло до самого пола… Из-под лежащей перед ним подушки под стол вели чьи-то голые белые ноги… Замелькавшие за окном фонарные огни полустанка осветили обнаженный живот, который открывался под разорванным платьем всему купе на время каждой вспышки света. Открыть дверь полностью ему мешала упиравшаяся в неё обмотанная кофтой голова жены…
Апрель 2013