— Уважаемые пассажиры, здравствуйте ещё раз! Вашему вниманию предлагается…
— Почему, интересно, «ещё раз»? Мы что, с ним уже виделись? — не слушая его болтовню, говорила девушка, склоняясь к своей матери: они каждый день ездили вместе на работу.— Чувак по ходу решил, что это — электричка…
— Универсальная точилка для ножей будет незаменимым приобретением для вас в хозяйстве! — он громогласно вещал на весь вагон своим высоким, псевдомужским голосом.
— Да, кстати, Колян тоже, сказал, будет завтра на днюхе.
— Какой Колян?
Рядом с пацанами, обсуждающими Коляна, незаметно сидела девочка лет десяти. Её ни Колян, ни пацаны не касались: она была поглощена демонстрацией. Хотя, наверное, она думала о чём-то своём. Просто уставилась поверх своих больших очков на его руки, которые точили нож, а потом демонстрировали его остриё безучастным пассажирам вагона.
— А, это тот, которого ты тогда к Катьке привёл, что ли? — на мгновение девочка отвлеклась на перекрикивающих шум вагона пацанов, но тут же вновь уставилась на его руки, которые уже демонстративно точили небольшой топор.
— Она прекрасно подойдёт для всех видов ножей, ножниц, топора, садовых инструментов. Незаменима на кухне и на даче. Кто заинтересовался — я подойду! — заключил он.
Он заметил, как девочка смотрела, но в этот раз пошла торговля: он отвлёкся на женщину, которая подозвала его, узнать, нужен ли упор для точилки. Когда он развернулся, ребёнка уже не было на том месте, где пацаны продолжали обсуждать Катьку и Коляна. Но нет, она не вышла. Он быстро нашёл её взглядом, она стояла у дверей.
— Курская. Следующая остановка…— заговорил женский голос репродуктора.
Девочка с розовым рюкзаком за плечами, двинулась в толпе на выход из вагона. Он тоже вышел, но в соседний вагон уже не пошёл...
***
Со своей огромной сумкой, ещё полной товара, он двигался, едва дыша, след в след за ребёнком. Розовый рюкзачок маячил через одного человека, через двух. Он с кем-то столкнулся:
— Глаза разуй! — послышалось за плечом. Он не останавливался, не извинился: он шёл, не сводя с неё глаз. Розовый рюкзачок проворно юркал меж возвышающихся ног взрослых. Совсем одна, крошечная девочка каждый день проделывала этот путь: две остановки на метро и пешком до школы. И почему он раньше не заходил в этот поезд?! Вынырнув из метро, она прошла по улице к переходу, встала на светофоре, который всегда долго не загорался. Для окружающих взрослых людей, спешащих на работу, этот ребёнок словно не существовал. На неё не обращали внимания. Он подошёл ближе. Одна из её русых кос лежала на лямке рюкзака, так близко от него, а ему так хотелось дотронуться. В этот раз светофор сработал быстрее обычного.
Девочка продолжала плыть в толпе, он следовал за ней неотступно. В какой-то момент он уже шёл так близко, что мог бы чуть ускорить шаг и дотронуться до её плеча, обременённого тяжёлым рюкзаком. Она нырнула во дворы.
Было около восьми часов утра, она спешила, она опаздывала. Улочка была поразительно безлюдной в этот час. Все дети, должно быть, были уже в школе, но её путь был длиннее, чем у многих из них. Её спешные шаги гулко отдавались в переулке. И почти точно так же звучало в его ушах биение сердца.
— Катя… — инстинктивно сказал он вполголоса.
Она не остановилась, не оглянулась, продолжая бойко идти. Не слышала?! Да нет же, не может быть, чтобы он не угадал!
— Катенька! — раздался его высокий голос в камерной атмосфере утренней безлюдной улочки.
Девочка мгновенно остановилась. Развернувшись, она, ни секунды не сомневаясь, побежала к нему.
— Вас папа прислал?! Вы ведь с завода?! — у неё были умненькие голубые глазки, казавшиеся огромными из-за очков. Он более не отказывал себе в удовольствие дотронуться до одной из её шелковых косичек:
— Да, прислал тебя забрать,— голос его сделался нежным и тихим, как убаюкивающая флейта.
— Он сегодня придёт? Его смена закончилась? — серьёзно спрашивала она, вскидывая бровки совсем как большая.
Курточка у неё была расстёгнута, а под ней виднелась беленькая водолазка и чёрная юбочка до колен. Как это славно, что вернули школьную форму, и теперь, казалось, Катенька совсем похожа на ту, которая сидела на первой парте, спиной к нему и так больно била линейкой по рукам, когда он дёргал её за косу.
— Он придёт вечером?! Мама сказала, что борщ сварит, — а ножки в белых колготках от холода семенили на месте.
— Да,— он не слышал её вопроса, он присел перед ней на корточки и заглянул прямо в глаза:
— Только папа просил меня забрать тебя: тебе сегодня в школу не надо,— он слушал её ровное, безмятежное дыхание, тихонько взяв её за плечико.— У нас сегодня праздник на заводе. Папа придёт рано и хотел, чтобы ты была дома. А пока со мной побудешь.
— Но у нас сегодня контрольная у Марьи Семёновны,— её ручка недоверчиво стала выскальзывать из его влажной ладони. Он едва сдержался, чтобы не дёрнуть её на себя, но только сжал пальцы, что немного напугало Катеньку.
— М…— протянул он задумчиво, опустив на мгновение голову, но вновь поднял глаза и дружелюбно ей улыбнулся:
— Папа тебе освобождение написал и отдал мне. Вот только… я его дома забыл…
— Забыли?! — переспросила она, словно не понимая, о чём он говорит.
— Да, но это не беда. Вот же он, мой подъезд! — и он кивнул головой в сторону дома напротив, где дверь в подъезд была приоткрыта из-за сломанного кодового замка.
Девочке было холодно, а может, она начинала о чём-то догадываться, потому что её крохотное гибкое тельце дрожало.
Из подъезда вышел мужчина в помятых трениках, футболке и с таким же помятым лицом. Посмотрев в его с Катей сторону, мужчина прошёл к мусорному баку, выбросил пакет и безучастно поплёлся обратно.
Всё это время он молча наблюдал за незваным гостем, но едва мужчина скрылся в подъезде, он вновь улыбнулся девочке:
— Давай-ка быстренько сходим ко мне, возьмём твоё освобождение от уроков и отнесём его в школу. А потом пойдём гулять, хорошо?!
Дыхание Катеньки уже стало прерывистым, а лицо сделалось задумчивым. Она пристально осматривала его, словно силясь вспомнить, видела ли она его прежде, не приводил ли папа его к ним в гости?!
— А на каком этаже вы живёте? — спросила она, робея от его взгляда.
— На первом! Пойдём,— он встал и протянул ей влажную ладонь.— Покажу тебе своих рыбок, хочешь?! Пойдём, Катенька. Мы быстро сходим, заберём освобождение, сходим в школу и пойдём гулять. На лошадке в парке покатаемся, хочешь?! Пойдём…
Его рука настойчиво тянулась к ней. Утренний холод апрельского дня был нестерпим, когда приходилось вот так стоять на месте во внутреннем дворе, куда солнечный свет не проникает.
Катенька взяла его влажную ладонь и робко засеменила рядом с ним. Он старательно сдерживал себя, чтобы не волочить её за собой, хотя даже ощущение её маленькой ручки в его руке для него было наслаждением, о котором он так долго мечтал.
— Покажу тебе своих рыбок, они красивые, пока буду искать освобождение — покормишь их. У одной жёлтые плавнички, а есть даже одна с красным пёрышком на хвосте. И вкусненькое у меня есть! Я ведь не только точилками с завода торгую, но и шоколадками, конфетками там всякими. Вот увидишь, как у меня их там много… — ласково убаюкивал он её слух, заводя Катеньку в незнакомый ему подъезд высотного старого дома, в котором всё и должно было случиться…
***
— Она прекрасно подойдёт для всех видов ножей, ножниц, ТОПОРА…— на этом слове он отчего-то запнулся и заглянул на дно своей сумки, в которой лежал завёрнутый в газету топорик. Теперь он намеренно не стал демонстрировать на его примере свой товар.
— Точилка незаменима на кухне и на даче. Кто заинтересовался — приобретаем,— заключил он и, подхватив сумку, стремительно двинулся в конец вагона электрички, проигнорировав оклик одного потенциального покупателя.
— Следущостан….— неразборчиво пробурчал водитель электрички по громкой связи, и шарахнула, закрывшись за ним, внутренняя дверь вагона номер восемь. В седьмой он не пошёл. Поставив перед собой тяжёлую сумку, он сел на корточки и, облокотившись спиной о стену в тамбуре, медленно сполз на пол. Ему казалось, что он задыхается. Ладони и лицо покрылись крупными каплями пота. Он достал из кармана скомканный носовой платок и отёр лицо. Затем вновь мельком заглянул в сумку: в газетном кульке угадывались очертания топора. Он судорожно пытался вспомнить, что же он делал утром, и платком нервно вытирал ладони. Ему казалось, он смутно припоминал, как заворачивал окровавленный топор в газету и прятал в сумку. Окровавленный! Почему окровавленный?!
— Торгуем, гражданин? — раздался над ним уверенный мужской голос.
Он поднял глаза и увидел стоящего перед ним полицейского, который уже изучал взглядом его лицо и всё видимое содержимое его сумки челнока. Он встал на ноги, судорожно пряча платок в карман:
— Да, я…
— Сержант Кузьмин,— бегло представившись, перебил его напористый молодой сотрудник правоохранительных органов.— Разрешение на торговлю имеется?
— Да. Я…
— Покажи-ка, что у тебя в сумке-то? — не давал ему вставить слова сержант.
— Да вот…— снова начал он неуверенно, но полицейский уже залез в его сумку и достал сначала точилку, потом один из ножей для демонстрации, а потом, бесцеремонно развернув газету, вытащил из сумки топорик.
У него в глазах на какое-то мгновение потемнело, и он едва не потерял сознание. Через гул сердцебиения в ушах, он едва слышал восклицание молодого сержанта:
— Ничего так, образец… Точилки продаёшь?
Он открыл глаза. Полицейский вертел перед его носом остро заточенным и девственно чистым топором. Он опустил глаза: на газете в сумке не было ни капли крови…
— Ты вот что, отец… Сходи давай лучше счас,— заключил сержант, небрежно покидав всё обратно в сумку.
За окном мелькнула табличка «Львовская». Его станция…
***
Закрыв за собой дверь, он услышал из кухни, в которой что-то ароматно и громко шкварчало, обеспокоенный голос жены:
— Ты что так рано? Всего пять часов. Что-то случилось?
— Да что-то… неважно себя почувствовал. Может, лягу пораньше.
Жена не вышла из кухни и ничего не спросила. Он нога за ногу снял обувь и потащил свою сумку в туалет. Опустившись на сидушку и закрыв дверь на засов, он тяжело вздохнул. Его руки, раскрывая молнию сумки, дрожали как с похмелья. Его бил озноб, и снова весь лоб и ладони были мокрыми. Он достал из сумки газетный кулёк, чтобы убедиться наверняка. Развернув газету, он обнаружил, что топор был совершенно чистым и таким же новеньким, как вчера. Но как же так?! На газете тоже не было никаких следов. Бумага сделалась неприятно липкой в его влажных пальцах. Всё потому, что газете этой было лет двадцать, и она была жутко пыльная от времени. Он схватил её где-то на складе, в общей стопке, завернуть острый топор, чтобы он не порвал ему сумку. И тут он заметил странную вещь… На газетной странице была изображена какая-то девочка лет десяти, а заголовок гласил: «Вторая жертва убийцы с топором». Он прочёл подзаголовок: «В Москве в районе станции метро Курская обнаружена вторая жертва маньяка, насилующего и расчленяющего детей». Статья начиналась со слов: «Никто не видел, как Катенька зашла в подъезд с незнакомым ей дядей…».
Когда он вышел из туалетной комнаты, сполоснул в ванной руки и умыл лицо, он прошёл в кухню и беззвучно опустился на стул. Супруга поставила перед ним тарелку с горячими макаронами и котлетами. Придвинулась ближе:
— Серёж,— с заботой в голосе сказала она.— Ты сегодня таблетки свои пил? Мне показалось, что ты с утра их не выпил.
Он молча принялся за еду, стараясь выглядеть как можно спокойнее.
— Может, ты впрямь их не выпил, и тебе поэтому стало плохо?
— Да выпил… — отмахнулся он, продолжая поглощать макароны с домашними котлетами.— Выпил я их. Просто в электричке душно стало, и голова что-то разболелась…
— Точно выпил?! А то смотри… помнишь, как потерялся-то?!
— Не помню…— бурчал он, вяло жуя свой обед.
— А я зато помню…— она вздохнула и, уперев локти в стол, склонила голову на ладони.— Никогда не забуду, как ты меня сперва не узнавал и даже имени своего вспомнить не мог… ой… что там такое в твоей голове, ума не приложу?! Ты ж ведь у меня даже не пьющий…
Он слушал её в пол-уха, потому что она всегда это начинала, когда он забудет таблетки выпить. Сам он всё думал про своё. Никак не мог вспомнить, что он делал с утра, где был. Разные мысли лезли. Газета была мая 92-го года. Было ему тогда 20 лет, жил он тогда в Туле и за своей Машкой только ухаживал ещё, поженились-то они уже когда ему 22 было. Челноком так и бегал всё, тогда можно было кое-как нажиться. Да только на то, чтоб поближе к Москве перебраться и хватило… Детей у него нет, да и стесняется он как-то с ними… Да ну нет, не может быть! Или, может, завтрашних газет подождать...
— Ты о чём задумался, Серёж?! — заметив, что он не доедает макароны, спросила она участливо.
И тогда её Серёжа отчего-то посмотрел на неё растерянно и, словно, не узнавая. Так же, как тогда, пять лет назад, когда его нашли на Курском вокзале в беспамятстве.
21 апреля 2013 года