Мачта - 350

Владимир Микин
            В Москве стоял холодный ноябрь 1964 года, и поэтому я облачился при поездке в Белоруссию в зимнее пальто, надел зимнюю шапку, и прихватил с собой теплые войлочные ботинки модели «прощай, молодость», - спрятав их, правда, в чемодан. Ехал я на монтаж ретрансляционной мачты близ города Слонима.
         
             По прибытии на место назначения на платформе меня встречал прораб Миша Лапшин, предупрежденный заблаговременно о моем приезде. Миша прикатил за мной на маленьком автобусе.

             Я не очень-то поверил телеграмме, направленной Мишей в Москву. По телеграмме получалось, что на монтаже мачты поломались все механизмы, сгорели чуть ли не все электромоторы, и, вместо естественного в таком случае требования выслать новое исправное оборудование, телеграмма заключалась словами «пришлите срочно главного механика».

             Главный инженер Первого московского управления Трофим Иванович Зайко поудивлялся вместе со мной, но велел мне выезжать.

             - Ну, так что тут у тебя за землетрясение? - спросил я Мишу после первых приветствий, - неужели так-таки все поломалось?

             Из мишиных туманно-веселых объяснений я понял, что сгорел, действительно, один мотор, но его уже отдали в перемотку; что-то барахлит возбуждение на генераторе тракторного крана, «а остальное, в общем, в порядке».
             - Только скучно мне здесь, да и тебе проветриться не мешает, а то сидишь там у себя в управлении!- заявил Миша, приветливо улыбаясь.

             Честно говоря, я был бы не прав, если бы сказал, что мишино вероломство меня до глубины души возмутило: жизнь у мачтовиков действительно не мед, если сравнивать ее с работой монтажников на московских стройках. Мачты монтировались, как правило, в чистом поле, подальше от населенных пунктов, и общаться ребятам было не с кем. Рабочий день у них был продленный, питание – как придется, а ночью – спали в какой-нибудь избе близлежащей деревушки. Утром – снова работа. Ну, еще – выпивка изредка, если достанут, - но это уже в меру, и у умного прораба - не часто: монтаж мачты – дело серьезное, и баловства не терпит.

             Здесь было очень тепло, и, пока мы шли к автобусу, каракулевый воротник моего поношенного монументально-старомодного пальто приводил в веселое изумление легко одетых прохожих. Миша на мой вопрос о том, как вообще погода, сообщил, что вчера ходил по грибы.
             - На мачту, - сказал он шоферу.

             Мачта у подножия выглядит совсем не такой тонкой и хрупкой, какой она может представляться, когда смотришь на нее с расстояния в километр. Это уже не одинокая спичка, торчащая из-за леса, а стометровая (это пока, - к моменту моего приезда) конструкция из труб, - этакая мощная трехгранная призма, уходящая в небо. Вершина ее скрыта сейчас в молочной пелене тумана. Из-за тумана, стоя у фундамента мачты, можно было бы представить ее как угодно длинной, но о том, что в ней сейчас 100 метров, монтажники, конечно, знают так же точно,   как и то, что через месяц монтажа высота ее составит уже 350 метров.

             Давайте сделаем маленькое отступление, - про то, чем мачты отличаются от башен. В городах, как правило, для всяких телевизионно-ретрансляционных целей ставятся башни, а вдали от населенных пунктов – мачты. Мачты поддерживают в вертикальном положении расчалки, - канаты, закрепленные внизу на «якорях» - могучих бетонных блоках, закопанных в землю. Башни же – свободно стоящие конструкции, расчалок у них нет.

             Мачты намного дешевле, но ставить их в городах нельзя: лед, намерзающий зимой на расчалках, будет падать «на головы беспечных горожан», как пел Владимир Семенович Высоцкий. Но для целей ретрансляции телевизионного сигнала по просторам нашей необъятной родины относительно дешевые мачты вполне годятся, поскольку безлюдных мест для их установки у нас с избытком. Прошу прощения у читателей, которые эти истины прекрасно знали и без меня, и возвращаюсь к основанию нашей мачты.

             Самоподъемный кран, который ползет вверх по секциям мачты, наращивая ее, числился, естественно, моим поднадзорным агрегатом, и я решил, раз уж я на объекте, осмотреть и его, а не только те немногие механизмы, что работают внизу. Поэтому, надев телогрейку и меховую шапку, которую я еще в вагоне стыдливо спрятал в чемодан, я заявил, что поднимусь на мачту вместе с монтажниками, которые как раз в это время зацепляли люльку к опущенной со стометровой высоты грузовой скобе крана.

             Монтажники и Миша Лапшин восприняли мое заявление с некоторым интересом, но не более того. Через перила мы вчетвером, во главе с бригадиром Васей Балахоновым, забрались в люльку (в люльке для подъема людей дверца не предусмотрена). Вася крикнул «давай вира!» мотористу лебедки, и для пущей ясности покрутил рукавицей над головой. Тот включил контроллер, слабина троса выбралась, потом нас дернуло вверх, и люлька стала подниматься, сначала упруго покачиваясь вверх-вниз, а потом – плавно.

             Земля и люди, стоявшие на земле, стали удаляться, и я сразу вспомнил, как лет шесть назад так же смотрел вниз из корзины аэростата, когда начинал заниматься в парашютной секции в институте.

             Мы поднялись метров на двадцать, и очертания крыши телестудии начали таять в молоке тумана, пока еще сильно разбавленном, но густеющем с каждым метром подъема. Еще несколько метров - и земля пропала, и остались лишь мы четверо в своей люльке, и мачта, которую мы просматривали на двадцать метров вверх и на столько же вниз.

             Пояса мачты, что выше и ниже этой видимой для нас части, растворялись в белизне тумана. Секции мачты, мимо которых мы проплывали, чередовались: красная, потом белая, потом – снова красная.. Белые секции таяли в тумане охотнее, чем красные, но и красные сопротивлялись лишь метров двадцать пять, а потом туман проглатывал и их.

             Туман становился все гуще, и толстые трубы решетки мачты стали мокрыми. Я сначала не понял, почему, а потом сообразил: час назад на трубах была не вода, а тонкая пленка льда, которую сейчас растопило солнце.

             Еще несколько метров подъема, и мы увидели эту пленку: здесь воздух был холоднее, ледяная пленка была толще, и солнце еще не смогло превратить ее в воду.

             Секция красная, секция белая, снова красная. Правда – уже не ярко красная, как раньше, а седая - от покрывающей ее ледяной корки.

             Ага, вот, наконец, и кран, закрепленный на последней, красной секции. Когда люлька поравняется с верхними фланцами секции, нужно крикнуть мотористу, чтобы он выключил лебедку. Именно крикнуть, потому что, как вы понимаете, в 64-м не только мобильников, но и мобильной радиосвязи на монтаже не было.

             Конечно, в голову лезет дурацкая мысль, - а что, если моторист нас не услышит. Подавляю в себе это нездоровое любопытство, и секундой позже ору, что есть силы вместе с монтажниками «О-о-оп!!! Хоррошш!!!»

             Глас с неба доходит до Михаила Максименкова, моего крановщика, а по совместительству – и моториста лебедки, - и люлька останавливается. Подтягиваем люльку к секции, направляем на крючки-захваты, Вася кричит: - Дай майна чуть! – и вот мы уже висим не на тросах, а на верхнем раскосе секции, - там, где и положено.

             Отцепляем скобу крана, бригадир кричит «дай майна совсем!». «Совсем» - это значит – включай лебедку и опускай скобу до самой земли, за очередной, белой, секцией.

             Теперь нам можно осмотреться: пока будут поднимать новую секцию, делать, в общем-то, нечего. Вылезаем все четверо из люльки на площадку наверху последней смонтированной секции, - обледеневший равносторонний стальной треугольник со стороной  2,8 м без всяких перил. В этой треугольной площадке – люк с лестницей, ведущей вниз. Холодно. Ветер. Кругом – белая вата тумана с редкими разрывами: изредка покажется внизу то кусочек леса, то поле.

             Все – площадка, трубы секции, конструкции крана – покрыто слоем льда толщиной 2-3 мм.
             - Как же вы тут работаете? – спрашиваю. Мне действительно кажется, что любые манипуляции в таких условиях больше похожи на цирковой номер, только без зрителей.
             - А что делать, - говорит бригадир, - здесь всегда обледенение, - каждый день туманы, - видно, болот много. Так и работаем, не стоять же. С ремнем, конечно, - говорит он, накидывая цепь монтажного пояса на трубу.

             Да, без ремня тут передвигаться не хочется. Закуриваем, застегиваем поплотнее телогрейки, завязываем шапки. Гляжу вниз, в люк. Три пояса мачты воткнулись в белизну тумана и растаяли, так и не сойдясь.

             Монотонно потрескивает трос, проходя по отводным блокам крана: скоба идет к земле, где к ней прицепят новую шеститонную секцию мачты.
             - Стоп! – слабый крик внизу. Потрескивание прекратилось. Сейчас там стропят секцию. Вот наконец: - Вира дай!, - которое понимаешь скорее по интонации, с понижением на «дай». Трос начинает потрескивать громче, жестче: секция пошла к нам.

             Пока она ползет, я осматриваю, постоянно перестегивая цепь своего пояса с одной трубы на другую, конструкцию крана вверху, потом спускаюсь по лестнице на одну секцию ниже, - к узлам крепления крана и его обоймы. Все в порядке: гайки затянуты и зашплинтованы, блоки не истерты, деформаций конструкций нет.

             Сквозь туман пробились на минуту лучи солнца, потом снова все тонет в тумане. Вот и подплывает новая секция, - белая.
             - Стоп! – командует бригадир. – Поворот дай! – снова:- Стоп! Чуть назад поворот! Майна чуть! И – О-оп! Секция на месте. Теперь надо «ловить на болты».

             У трех фланцев деловито хлопочут монтажники, соединяя на болты секции: - У меня есть! Николай, как у тебя? – На меня надо давать! Дай чуть..так.. Оп!- звякает вошедший на место болт. Теперь фланцы состыкованы, можно крутить гайки.

             Ну что для троих здоровых мужиков закрутить 36 гаек? Пустяк! Да, пустяк, когда не надо приспосабливаться к каждой, изогнувшись на обледенелой площадке над провалом в 30 этажей, когда сорвись ключ – и можешь повиснуть на цепи пояса, - тоже малоприятный номер.

             Так идет время: звук лязгающих ключей, короткие фразы: - У тебя сколько? – Куда ключ кладешь?! – Дай пару гаек!
             Наконец, все. – Дай майна совсем!
             Майна дай! Мишка, черт, оглох, что ли?!

             Может, у Мишки там вполне уважительная причина, но здесь, наверху, кажется, что люди внизу беспечно покуривают, рассказывают байки и обсуждают, как бы довести тех, кто наверху, до ручки.

             - Ага, проснулся! – теперь нужно перегнать кран на новую стоянку: поднять его на вновь смонтированную секцию. На это уходит еще часа полтора. Последний захват крана закреплен. Шабаш! Теперь можно в люльку – и вниз.

             Возвращаться в люльку приходится по трубе секции, - накинув на нее цепь пояса и скользя по трубе на брюхе, помогая себе руками: эта секция не имеет площадки наверху.

             Вот, наконец, мы все четверо в люльке, - курим, и мимо нас вверх плывут секции мачты, - красная, белая, снова красная… Мы внизу. Все на сегодня.