Где сейчас проживает Евгений и чем он промышляет, мне не известно.
Я познакомился с ним лет около десяти тому назад. Мы неплохо общались, и почти было подружились. Он, как и большинство вдохновенных натур, пребывал в постоянном творческом «поиске себя», и однажды нашёл-таки себя в пределах нашего сельского прихода. Расцвет сил, голубые глаза, светлые ресницы, остриженные без малого «под ноль» волосы, в безбожно продырявленных ушах масса различных серёжек, на чёрной майке - череп. Наколотые синие запястья, кило звенящих побрякушек… Он объяснял всё это просто: «панк-рок в ушах по жизни». А на мой вопрос «Зачем?» отвечал однозначно: «Я внатуре нифер». Неформал, значит. Господь не обнёс нифера талантом. Женя слыл классным барабанщиком, постоянно участвовал в различных рок-репетициях районного уровня. Это, если трезвился. Вот только почему-то до выступлений трезвым никогда не доживал и очередной коллектив с нифером Женей прощался.
В церкви Женя появился в свой внезапный трезвый период жития. Его добрейшая душа расположила к себе всех прихожан, и больше всех Жениному воцерковлению радовалась его мать, тоже прихожанка. При храме ему сразу отыскалось дело – я его, как профессионального музыканта, определил в звонари. Помню, когда мы вдвоём впервые поднялись на колокольню, он загрустил от того, что обнаружил там всего-то четыре несчастных кампана. Но немного постояв в грустной задумчивости, он быстро просветлел, спросил, где найти верёвок, досок и молоток с гвоздями. Тем же вечером наш новый звонарь Женя уже созывал христиан ко Всенощному. Какой бесподобный панк-звон накрыл тогда наше село! Я, помню, поднялся к нему и узрел процесс творческого делания: неформал восседал на самодельном стуле, его правая нога как будто «давила бочку», левая – хет. Руки приводили в движение языки двух малых колокольчиков и, казалось, что он сжимает не верёвки, а барабанные палочки. «Кайфец! Лабаем!» В такт своей новой музыке он мотал лысой башкой и был счастлив.
Не сразу, но всё же его звон утратил роковые и джазовые «сбивки», стал походить то на Ростовский, а то и на Киевский. Железяки покинули изрешеченные ушные раковины, череп исчез с футболки. Со временем Евгений обрёлся на клиросе и наш маленький хор зазвучал. Однажды, в светлый летний праздник Женя даже причастился. Прихожане его хвалили, мать не могла нарадоваться…
Собственно, своеобразная радость матери всё и порушила. Ранней осенью на столе в церковной крестилке, я обнаружил потрёпанный акафистник, тот самый, что за год до этого ей вручил. Она тогда жаловалась на сыново поведение, просила помощи в борьбе с ним. «Берите, - говорю, - акафистник и каждый вечер упорно читайте. Битва «за пьянку», ещё никого не выручала. Зато молитва помогает. Всегда. Тем более – родительская. И, боритесь, пожалуйста, не с ним, а… сами знаете, с кем». Она тогда упиралась, мол, слепая, «читать не грамотная». Просила его просто поругать… В ответ я вытряс из неё обещание ежедневно за Женю молиться. И вот теперь эта книга ко мне вернулась. Я попытался было уговорить её не оставлять ежедневное молитвенное чтение, но в своём счастливом упрямстве она оказалась слишком сильна. «Чуть не ослепла, через этот акафист. И так, - говорит, - хорошо получилось».
Хорошо получилось, кто ж спорит…
…С Воздвиженья зарядили дожди. Холодные, настоящие осенние. Жёлтые берёзы потемнели. Певчие с утра промочили ноги и чихали, долго не могли настроиться на службу. Без Жени у них что-то не ладилось. Пономарь Семёныч сообщил, что днями встретил Евгения в подозрительной компании. «Кривой, - говорит, - череп во всё пузо, хотел мне свои барабаны пропить». Выходило, что наш нифер снова творчески ищет пропавшего себя. Его мать простояла Воздвиженскую службу в углу. Мрачная, глаза заплаканные. Уставшая после всенощной нервотрёпки с Женей. Она дождалась меня и попросила подмоги:
- Вы уж, батюшка, как-нибудь бы с ним… Поругайте…Измотал.
- Ну, а может всё-таки акафистник? – говорю, - точный метод ведь, проверенный.
- Нет. Это… Лучше так, объясните обормоту… отец его от водки… и этот щас, за ним… Того, бывало, материла-материла, всё без толку… теперь этот бы не тово… Вы же посещаете тюрьму, взяли бы его с собой. Поглядел бы он, до чего доводит… увидит, может обратится. А акафист шибко уж… здоровья нет.
Я не обещал ей, что экскурсия за решётку поможет Жене. Кому тюрьма помогала? Вот только, слёзы матери… Смалодушничал.
Попытка не пытка.
По дороге в тюрьму я заскочил за Евгением, когда он ещё не просыпался. Сопроводить меня он согласился с удовольствием. Даже серьги из ушей повынимал и нарядился без черепа. Мой пропуск позволял провести с собой помощника и Женя в тюрьме помогал петь молебен, читать правило ко Причащению. Словом, пономарил, как должно. А ещё успевал общаться с сидельцами. На воле бывалые круты в своих компаниях, потому что сидели. А там все по-другому – бедолаги имеют жалкий вид и положение их весьма унизительно. Убедительное зрелище. «Пусть его, думаю, поглядит, может, что поймёт и без моих комментариев». Лучше один раз увидеть…
Он и вправду увидел. Обратной дорогой мой спутник находился в оптимистическом возбуждении. Ёрзал на своём боковом сиденье, глаза светились. Пока ехали по городу, он ещё молчал, но когда машина побежала вдоль облетевших берёзок он разговорился. Впечатления действительно получились глубокие, только...
- Это ж… я в зоне был! Кренделям раззвоню… внатуре, зону топтал!
Весь приход молился тогда за нашего неформала, и только несчастная мать после описанного случая обиделась и покинула приход. Соседи доносили, что ночами слышится, как она материт сына.
Осенняя слякоть в тот год тянулась и никак не хотела проходить. Совхозные грузовики непривычно долго вывозили с полей свёклу, раздрызгали окрестные просёлки. Ветер размочалил на колокольне Женины верёвки. Старому Семёнычу снова пришлось вспоминать, как пользоваться четырьмя церковными колокольчиками.
Однажды, под холодным дождём, Семёныч повстречался с нашим неформалом. Рассказывал тогда, что у Евгения появилась татуировка на лбу, свои барабаны он таки продал и купил гитару. Пытался её пропить…