Глава 3 По суше и по морю

Павел Ткаченко
                «Через волок тёс протесали...»

     Последняя экспедиция в устье Нуяма ещё раз показала, что без ружья в глухой тайге исчезает свобода манёвра. Появляется сильная зависимость от еды в рюкзаке, от повышенной бдительности быстрее истощается психика. Поэтому обследование предполагаемой двухнедельной стоянки поярковцев пришлось отложить до лучших времён. Однако есть и другие вопросы в теме путей русских первопроходцев на Амур. Значит, планировать полевой сезон нужно в те места, где можно обойтись без ружья. Такой район в моих планах значился: требовалось уточнить некоторые разночтения в первоисточниках, касающиеся самого известного волока на Амур через междуречье Амура и Тунгира (Читинская область).

     Казаки под руководством Василия Пояркова проторили путь к Амуру. Но их путь оказался сложным, долгим и трагичным. Он не годился в качестве постоянно действующего тракта. Требовался новый путь, попроще. И такой путь был найден.

     До сих пор существует распространённое мнение, что регулярным походам на Амур через Олёкму положил начало Ерофей Хабаров. Но это не так. Самые первые сведения об олёкминском пути записаны в Якутском остроге в 1647 году со слов промысловика Григория Виживцева: «Переходять де тунгусы на Шилку стороннею рекою Нюгою ... и за Камень (за хребет – П.Т.) на Шилку Уем речкою оленми на вьюках в девять или в десять день». Сам повествователь не ходил по этому пути, а лишь пересказал слова тунгусов (эвенков).

     После сообщения Виживцева якутский воевода посылает на разведку небольшой отряд служилых людей во главе с Василием Юрьевым. Вернувшись из похода, тот сообщает: «Посылал я Васка Ларку Барабанщика вверх по Тугирю реке, к Ивашку Квашнину в зимовье, а из его зимовья итить Ларке с товарищи по его Ивашковы чунницы (тропы – П.Т.) к волоку Шилскому и за волок». Таким образом, к 1648 году в районе волока уже стояло зимовье Ивана Квашнина, который первым из русских «по Амазару реке» пробил тропу на Амур в этом районе. На обратном пути Барабанщик «на стоячем лесу тёс делал, куды Шилскому волоку быть».

     И после разведки Лариона Барабанщика началось активное проникновение русских на Амур. В 1648 году Иван Иванов и Пётр Савин с другими промысловиками двинулись «подставом, вверх по Олёкме и по Тугирю реке на Шилку для торгов с новыми иноземцы». В 1649 году «торговые люди Василья Записи и иные промышленные люди за волок на Шилку реку послали судов з двадцать и больши для ради своих промыслов и торгов».

     Тут нельзя не вспомнить примечательную фигуру «охочего человека» Семёна Аверкиева, сына Косова Пинежанина (с Пинеги), взятого на Амуре в плен. Ведь после похода Василия Пояркова амурские племена к русским были настроены враждебно: «Называли их погаными людоеды ... И та слава прошла по всем ордам и землям … и тем он Василий твоему царскому величеству позор учинил». Однако, несмотря на такой настрой, один из даурских князцов впоследствии проводил Сеньку Косого вверх по Амуру, оказав тем самым немалую честь и засвидетельствовав уважение к русскому человеку.

     Хабаров, к этому времени познавший самоуправство воевод, понимал, что только в связке с властью можно развернуться по-настоящему. В 1649 году он встретил на Лене направлявшегося к месту назначения нового якутского воеводу Францбекова и сумел заинтересовать его в организации экспедиции на Амур, приобретя в глазах «охочих людей» полномочия государственного приказчика, хотя и оставался, по сути, частным предпринимателем. В этом же году он вышел в поход и на Амур прибыл в начале 1650 года.

     Как видим, до экспедиции Хабарова путь к новой реке, где «всякого зверя соболей и лисиц и рысей много», был хорошо освоен. К сожалению, в опубликованных исторических документах не даётся точного местоположения Тугирского волока. В отписках, наказах, челобитных указываются разные расстояния, разные названия, многих из них нет на современных картах. Очевидно одно – наши предки пользовались не менее чем двумя путями с Тунгира на Амур.

     Как путешественника, меня всегда интересуют путевые подробности. А что касается русских первопроходцев – тут и говорить нечего. Вот и отправился я в сентябре 1997 года проведать древний волок. Надеясь что-нибудь разузнать о волоке, сошёл с поезда на станции Ерофей Павлович. Напрасно…

     В период освоения Сибири и Дальнего Востока у русских, большую часть жизни проводивших в походах, было развито чувство ориентиров. Да и сейчас в жизни таёжных людей путевые приметы имеют большое значение. Один такой ориентир Григория Виживцева не давал мне покоя: «С той реки (Нюги – П.Т.) Тугиря вершина пошла направо, подшиблась прочь под запад». Речки Нюги сейчас нет, а мест, где долина Тунгира «подшиблась прочь под запад», – два. Один из участков более вероятен, но чтобы устранить сомнения, познакомиться нужно с обоими, тем более что расстояние между Тунгиром и Шилкой у менее вероятного участка вдвое короче.

     В прошлые времена добраться до реки Тунгир было просто: по «железке» до станции Могоча и на автобусе до посёлка Тупик. Но в конце девяностых годов не стало рейсовых автобусов – не до них: власть занята передачей природных ресурсов в частные владения и поднятием цен на топливо до общемировых стандартов, потому бензин не всем по карману. Редкую попутку можно прождать на трассе целый день без всякой гарантии на везение – так сказали в Могоче. Я не стал тратить время на «авось» и ранним утром на рабочем поезде уехал до Чалдонки, откуда пеший путь намного короче и приводит как раз к менее вероятному участку в верховье Тунгира. От Чалдонки не успел отойти и пяти километров, как меня догнали на грузовике сначала геологи, потом подвезли старатели, и под конец дня, пройдя ещё километров десять, я был на месте.

     С первых же километров реки стало ясно, что воды здесь для гружёных дощаников, на которых продвигались первопроходцы, недостаточно: мало русло, значит недостаточен водосбор, формирующий сток реки. То есть устраивать здесь волок не имело смысла. Даже моя надувная лодчонка из тонкой тайваньской пластмассы с микроскопической осадкой постоянно шоркалась днищем о мелкие перекаты. И на второй день она получила таки широкую пробоину, повергнув меня в уныние. Ведь до оставшегося единственного участка, откуда в течение нескольких лет (пока не появился байкальский путь) ходили русские люди в амурские земли – почти неделя сплава.

     Мутная вода в верховье Тунгира, где начался сплав, сразу испортила настроение. Опять золото! Сколько сибирских и дальневосточных речных долин оно обезобразило! Сколько рек обезрыбило! Не стоит оно и десятой части того, что угробило. Одно радует – хилые артели не выдерживают «рынка», и, по словам специалистов, большинство из них вскоре прекратят вредительство. Впрочем, вместо конкурирующих организаций обязательно появится «естественная» монополия, и в экологии рек ничего не изменится. А местным жителям остаётся только надеяться на быстрое исчерпание россыпей.

     По ночам сильно примораживало. К утру вода в котелке покрывалась сантиметровым льдом, и я размышлял, где сделать следующую ночёвку: в посёлке Тупик или в лесу. Но тут из-за очередной излучины показалась избушка с дымом над трубой; её хозяин, Гаврил, гостеприимно приютил меня, а на следующий день пригласил домой в посёлок. Таким образом, две ночёвки неожиданно оказались уютными.

     После посёлка воды в речке прибавилось. При редких встречах на реке с местными жителями я и удивлялся, и огорчался.

     - Зачем вы печку с собой возите, а не оставляете в зимовье? – спросил я у рыбаков.

     - Своруют.

     Да-а... Как говорится, без комментариев. Честно сказать, такого поведения людей в тайге ещё не встречалось.

     - И что, вся рыба здесь такая? – поинтересовался я, глядя на леночков, не достигших даже полукилограмма.

     - Так это ещё нормальный улов, – пояснили мне. – А что делать? Ни работы, ни денег – вот и гребём последнее...

     От других рыбаков-охотников я узнал об охоте:

     - Десяток соболей добудешь – считай повезло. Хотя, что соболь, что ведро брусники – цена одна. А мясом пока разживешься, так у самого одни мослы останутся.

     А ведь и впрямь, звериных следов по берегам реки (после впадения Черомны Тунгир уже настоящая река) не видно, будто и не тайга вокруг. Исчезают всякие звери. И всё же, несмотря на общий упадок, в таёжниках, в отличие от горожан, агрессивности пока не заметно. Для меня будто сами собой находились и миска с едой, и место под крышей…

     Там, где в XVII веке начинался волок к Амуру (у ориентира Виживцева), в Тунгир впадает правобережный приток Гуля и расположен небольшой посёлочек с тем же названием. Но как быть с упомянутой речкой Нюгою? В сорока километрах вниз по течению впадает Ненюга, но на карте XIX века имя её – Акуя. Может быть, Нюга – это верховье Нюкжи, не впадающей в Тунгир? Вряд ли, так как низовья её назывались тогда Нюкзя или Нюзя. Более всего к названию Нюга подходит... Гуля. Ведь по описанию «речка Нюга впрямь пала из того Каменя в тое реку Тугирь с левой руки (по направлению волока – П.Т.) с восточную сторону» и «тот Камень весь в виду». Правда, Гуля только последние пять километров течёт с восточной стороны, а основной водосбор находится к югу. Но и Ненюга хоть и течёт с востока, но не из хребта, который «весь в виду», да и Тунгир поворачивает к западу возле Гули, а не у Ненюги.

     В посёлке я навестил самых «древних» (старше 65-летних уже не осталось) жителей, пытаясь разузнать что-нибудь из прошлого. Увы... Ни о старых тропах, ни о следах древних построек ни русские, ни эвенки ничего не знают. Берег понемногу размывается рекой, и даже постройки времён основания посёлка (1930 год) почти не сохранились. Что уж говорить о временах первопроходцев. Впрочем, живут люди в этом крохотном посёлочке как в XVII веке – без магазина, без электричества и даже без начальства. До райцентра добираются на лодках, а по зимнику завозят муку, сахар, крупу...

     Ночевать меня пригласил в свой дом, лучший в Гуле, самый старый житель посёлка. Интересно сложилась его судьба: родился в Китае, в среде белоэмигрантов; когда рядом не осталось близких людей, потянуло на землю предков, в Россию. После смерти «вождя всех народов» ситуация для переселения стала реальной, и он отважился. И вот сейчас, прожив здесь до старости, вдруг признался:

     - Зря приехал. России, о которой слышал в эмиграции и в которой хотел жить, я не увидел. Земля вроде наша, а хозяйничают на ней чужаки. Люди прошлого не помнят, в будущее не верят. Не народ, а безродное население, которому на всё чхать кроме водки.

     - А чего ж не уехал назад?

     - Сначала всё думал, что наладится; женился, осел… А сейчас, остался один, стар стал для переездов.

     - Так мы и под татаро-монгольским игом триста лет жили, а после вон как разрослись, – попытался внести я ноту оптимизма в разговор.

     - Та нерусь пришла снаружи, а нынешняя под своих маскируется, действует скрытно. Её мечом не одолеть. Видать, так и помру неприкаянно: на своей земле, но в чужом государстве. Эх, – обреченно вздохнул хозяин дома, – вся жизнь то в эмиграции, то в оккупации.

     - Странно, телевидения здесь нет, газет тоже… – начал я, но старик перебил:

     - Без телевизора оно как раз и виднее. Телевизор – он наподобие шланга: что льют, тем и заправляешься. А земля всегда слухами полна, да и так видно – жизнь-то не лучше, чем на чужбине.

     Возразить мне было нечего…


     При анализе путей от Тунгира к Амуру с одним из них почти всё понятно: «чрез Нюкзю реку волоку сухим путем десять дней на усть Урку реку». Скорее всего, именно об этом пути поведал Виживцев. О другом пути говорил Барабанщик: «От Ивашкова зимовья итить до росох той реки, которая пала в Уру негрузными нартами два дни, тою рекою можно ходить вверх и вниз большими судами от тех росох». Говорил и «служилый человек» Федор Максимов: «пришед на Амазар реку сделали дощаник». Но если в словах Максимова всё понятно, то Барабанщик задал загадку. Что же это за «росохи», от которых «вверх и вниз большими судами»? Если «Ура» - это Урка, как считают историки, то по ней ни в двух, ни в четырёх днях пути от Тунгира ходить судами нельзя – очень мало воды. Но ведь Барабанщик ходил тропой Квашнина, и, возможно, под Урой, в контексте его сообщения, нужно понимать Амазар? Ведь он в несколько раз полноводнее Урки. К тому же в названиях тех времён не исключена путаница, и доверять больше следует географическим признакам. Принимая эту версию, искать «росохи» нужно в бассейне Амазара, а точнее, у Большой Чичатки.

     Таким образом определился мой дальнейший путь. Жители посёлка посоветовали мне проведать эвенка, живущего в верховьях Гули: он, мол, все тропы знает. За день я добрался к его избушке, но дома не застал и, напрасно прождав почти сутки, отправился дальше по старой вьючной тропе. Затеси на стволах лиственниц заплыли корой, напоминая шрамы; тропа заросла, но терялась редко, и перевалить через хребет не составило труда. Перед перевалом, наконец-то, встретились следы медведя, кабарги, сокжоя, вспорхнули два глухаря, а чуть позже, на первом снегу, увидел свежие следы лосей. Значит, можно ещё встретить зверей в здешнем лесу! В долине Пинжака несколько раз натыкался на старую «аргушницу» (нартовую тропу), сейчас ею уже не пользуются – некому. Эти старые тропы – нечто вроде символа запустения северных территорий. Они ложатся по склонам сопок бесконечными вопросами, ответы на которые таятся в будущем. А пока приходится только сожалеть, что нет в Кремле человека, который бы умерил разбухание тёмных сил, радеющих не за народ, а за собственный «процентик» от нефти или золота, волнующихся не за тайгу, а за древесину.

     За весь путь от Гули до железной дороги ни разу не ночевал у костра. Погода испортилась, поэтому останавливался в зимовьях промокший и озябший, даже если день был ещё в разгаре. На одной из стоянок увидел довольно редкое явление. Ночью вышел из избушки и заметил в звёздном небе какую-то необычную тьму, будто бы с подсветкой. Спросонок ничего не мог понять, но потом догадался, что Луну накрыла тень Земли. Лунное затмение.

     Добрался я к слиянию двух притоков, откуда по руслу возможно продвижение на дощаниках, через сорок часов безостановочной ходьбы. Если учесть упоминавшиеся «два дни негрузными нартами» и путевую практику, в которой более десяти часов в сутки идти можно только в случае крайней необходимости, – получим двадцать часов. На первый взгляд, расстояние не сходится по времени движения. Однако зимой, по проложенной лыжне, с легкими нартами можно проходить в два-два с половиной раза больше, чем летом с захребетной ношей. Барабанщик, сообщая о двух днях, конечно же учитывал это обстоятельство, потому и упомянул о нартах. Исходя из этих рассуждений, можно достаточно уверенно предположить, что Большая Чичатка – это река «которая пала в Уру», то есть в Амазар. Тем более что ближе к Тунгиру «судоходной» реки попросту нет. «Росохи» же – в обычном понимании маловодные распадки – в данном случае притоки Пинжак, Дёс и Чичатка.

     Теперь несколько слов о том, почему параллельно короткому волоку к Большой Чичатке существовал в два раза более длинный волок к устью Урки. Причем, судя по «Историческим актам», пользовались им значительно чаще. Ответ даёт Максимов: «По той Амазару реке на Амур выплыть не могли ... в те поры вода была мала». То есть этим путем можно было пользоваться только при высоком уровне воды. И ещё одна причина, по которой необходим был волок через Урку: зимой, когда весь путь проходил посуху, амазарский вариант оказывался длиннее.


     После якутских просторов междуречье Тунгира и Амазара казалось обжитым: за всё время мне лишь дважды пришлось ночевать возле костра. Вместе с тем не покидало ощущение, что это – пустырь. В последнюю ночь перед окончанием маршрута, неподалёку от слияния Пинжака и Дёса, я слушал голосистый гон сохатых, и в рёве их почему-то слышалась тоска.


                Географический фактор

     Мы уже знаем, что первыми на Амуре были участники экспедиции во главе с Поярковым. И совсем чуть-чуть времени не хватило другой, почти в четыре раза меньшей экспедиции, чтобы на четыре года раньше поярковцев достичь великой дальневосточной реки.

     О походе Ивана Москвитина к Амуру сейчас известно почти всё – неизвестна лишь конечная точка, у которой был сделан разворот назад. И хотя в документах говорится вполне определённо: «амурское устье они видели через  кошку», – упоминается и другое: «сами на тех реках не были» и «островов гилятцкия орды не дошли за днище и… за тем де островом пала в море река Омур». Об основных причинах разворота у самой цели в «Расспросных речах» говорится: «идти в многолюдную гиляцкую землю без вожа не посмели» и «голод изнял». Но есть ещё одна причина, которая могла сильно задержать отряд, – географическая, связанная с плаванием русских казаков по Охотскому морю в 1640 году…

     При слове «море» в нашем воображении сразу возникают безбрежные просторы, и душу волнует романтика дальних странствий. Но иногда морем называют вовсе и не море. К примеру, Байкал хоть и «славное море», но все же озеро. Или Мёртвое море... Так себе, озерко с рассолом, непригодным для опохмелки. Опять же - зелёное море тайги... Есть моря совсем без воды: море Ясности, море Спокойствия, море Дождей... В названиях этих лунных пустынь проявилась неиссякаемая любовь людская к синему горизонту. Но оставим ночное светило и иносказания в покое. На грешной красавице Земле есть настоящие, удивительные моря. Взять хотя бы море без берегов в центре Атлантики, именуемое Саргассовым, в котором правят бал океанские течения; к его акватории примыкает пресловутый Бермудский треугольник, периодически проглатывающий то корабли, то самолёты...

     Всякий примечательный географический объект привлекает к себе внимание людей. А если к нему применимо определение «самый-самый», то, как говорится, сам Бог велел узнать его поближе. Иначе для чего Он его создавал? У нас, на Дальнем Востоке, есть Шантарское море – самое маленькое море на Земле, по своенравности опережающее многие моря-гиганты. Это море могло нарушить сроки плавания москвитинцев и тем самым помешать достижению Амура.

     Заглянем в лоцию Охотского моря. «К югу от островов Феклистова и Большой Шантар находится Шантарское море, ограниченное на Западе линией, соединяющей мыс Большая Дуганджа с юго-западной оконечностью острова Феклистова, на востоке – островом Малый Шантар, а на юге – линией, проходящей через входные мысы залива Тугурский».

     Таким образом, площадь поверхности Шантарского моря немногим более двух тысяч квадратных километров, которую проще представить в виде круга с радиусом в четырнадцать миль. С любой точки этого моря в ясную погоду видны все его окраины. Возможно, кому-то придёт в голову: «Какое ж это море?» В энциклопедическом словаре записано: «Море – часть мирового океана, обособленная сушей или возвышениями подводного рельефа и отличающаяся от открытой части гидрологическим и метеорологическим режимом». Что-что, а уж гидрометеорология здесь – крутонравая! Постоянно меняющийся уровень моря достигает в сизигию (в полнолуние и новолуние) восьмиметровой амплитуды. Разнонаправленные приливно-отливные течения со скоростью до 5 узлов (9 км/ч) гоняют льдины, сквозь которые не пробиться, иногда до конца июля. Сильная изрезанность берегов, изменчивость глубин, постоянные туманы... Лоция напоминает: «Условия плавания весьма неблагоприятны из-за сильных приливо-отливных течений, узости проливов, соединяющих Шантарское море с Охотским. При плохой видимости плавание здесь сопряжено с большим риском...»

     Историки по сей день полемизируют: подходил ли к главной дальневосточной реке Москвитин? Существуют три версии о конечной точке его похода. Сторонники версий прилагают убедительные аргументы, но... Лучший способ приблизиться к истине – побывать в тех условиях, познакомиться с географией, то есть пройти через Шантарское море.

     В устье Уды, где расположен посёлок Чумикан, местный старожил предупредил нас (на этот раз в путь мы отправились вдвоём): «Нынешний 99-й год норовистый, льды отнесло от берега недавно, проливы забиты, ходу нет». И действительно, после жаркой «парилки» Приморья мы, легко одетые, поёживались в холодном «предбаннике» Охотоморья. Но может ли изменить планы лёгкая прохлада невидимых льдов, когда позади осталось свыше тысячи километров?

     С Николаем (так звали моего спутника, опытного полевика) любые вопросы решались легко и оперативно. Не было неповоротливости многочисленной группы, не было и тяжести сомнений одиночника. Мы в один день закупили продукты, раздобыли таблицу приливов, проверили снаряжение (особенно надувные лодки), упаковались и, дождавшись, когда многокилометровую осушку зальёт приливом, ночью отвалили от берега.

     Тонкую полоску льдов у горизонта мы увидели на второй день; в конце четвёртого дня, у острова Медвежий, отдельные льдины плавали уже совсем рядом. Но жизнь в море кипела. Тюлени-лахтаки (морские зайцы) то и дело тянули из воды любопытные морды, а потом выпрыгивали над поверхностью моря, взметая фонтаны брызг центнерными тушами и демонстрируя акробатические чудеса. Иногда казалось, что какой-нибудь лихач от избытка энергии непременно опрокинет лодку. По вечерам, на стоянках, часто ловилась на блесну кунджа, и рыбные блюда (уха, талу, горячие копчёности) потеснили наш супо-кашевый рацион. В конце шестого дня пути, едва лишь мы пересекли бухту между мысами Малая и Большая Дуганджа и высадились у подножия высоченных скал, сплошные массы льдов наглухо запечатали нас. Где-то в туманных хлябях слышались хлёсткие удары, похожие на выстрелы. Поскольку охотникам здесь взяться неоткуда, мы вспомнили предупреждение местного рыбинспектора о резвящихся в море китах. Может, эти звуки рождены ударами многотонных туш о воду? Но за прошедшую неделю мы ни разу не видели морских гигантов. Всё прояснилось, когда отлив осушил литораль (приливо-отливную береговую полосу), оставив на ней завалы из стамух – льдин высотой до пяти метров. Одна из них под тяжестью собственного веса распалась на две части, оглушительно бабахнув...

     Холодно. Туманно. Мимо мыса то в одну сторону, то в другую с непрерывным шорохом, с гулкими «выстрелами» движется густое ледяное месиво. Одна только мысль о возможном соприкосновении с острыми краями льдин гружёных «надувашек» вызывает содрогание.

     День, два, три... Поразмыслив над картой, мы решили не отказываться от первоначального намерения пройти северным краем Шантарского моря, то есть вдоль острова Большой Шантар (этот вариант короче других). Но для этого надо сначала переправиться на островок Птичий, потом Утичий... Почему-то то и дело вспоминалась судьба землепроходцев из отряда Ивана Уварова и Ивана Нагибы, судно которых неподалёку от этих мест раздавило льдами, а сами они «на берег пометались душою да телом» и пробирались по берегу без продовольствия и снаряжения. И неприветливые скалы материка не хотелось покидать.

     Выждав подходящую обстановку, мы, лавируя среди разреженных льдин, впритирку к мокрым скалам, обогнули мыс. Увы, панорама та же. И мы жались к берегу, не смея выйти на попутное приливное течение и сопротивляясь встречным циркуляциям в бухтах. В одной из бухт, почти свободной от льдин, сиротливо стоял на якоре буксир с плашкоутом под бортом. Моряки, как и мы, ждали разрежения льдов, чтобы проскочить в Чумикан, куда должен прибыть из Николаевска танкер с ГСМ. Мы поинтересовались:

     - Разве вам в Тугур не привозят?

     - Раньше возили, сейчас нет.

     - А как же рыбачите? На вёслах?

     Мужики рассмеялись:

     - До такой жизни мы ещё не докатились. На вёслах не нарыбачишь, а без рыбы давно бы повымерли... Вы, случаем, медведей по берегу не видели?

     - Следы только.

     - След  не съешь...

     На вопрос о своей цели мы, чтобы не видеть недоумения, не стали говорить об островах, а махнули рукой в сторону Тугура, коротко пояснив: комплексная экспедиция. И всё равно услышали:

     - Ну и работка у вас!

     Что тут скажешь? Как говорится, каждому – своё. Полевик без экспедиции, как политик без обещания...

     Устроив лагерь южнее мыса Никта, мы несколько дней наблюдали за поведением льдов, ожидая квадратуры (положения Луны, при котором амплитуда колебания уровня моря минимальна). Мы мечтали, чтобы во время перехода на Птичий не было ветра и тумана, чтобы киты, спины и хвосты которых появлялись теперь ежедневно, не проявили к нашим надувным «Уфимкам» излишнего любопытства. Хоть квадратурные течения значительно слабее сизигийных, пересечь семимильную «реку» и угодить на небольшой островок при скорости в два узла не так просто. Промахнуться можно.

     Но будто по заказу в день перехода установилась тихая, ясная погода. Скрытый прежде туманом, Птичий парил над морем и, казалось, до него рукой подать. Пройдя треть пути, мы упёрлись в забитое льдами пространство. Слегка углубившись в него, поняли напрасность затеи и повернули назад. На следующий день мы решили попасть на островок на ледовом «хвосте», то есть зайдя в створ острова на границе плавучих льдов и не вклиниваясь в ледяную кашу, на отливе подкатить к цели. Не один час гребли мы вдоль задней кромки льдов. Всюду, куда хватало глаз, льдины, льдины, вперемешку с корягами, брёвнами, водорослями, пустыми бутылками... Понагнало течениями со всех сторон, забило Шантарское море от края до края. Охотский холодильник. Но самое странное, что вся эта масса никуда не двигалась. Квадратуре явно не хватало сил. Течение уходило под ледяной панцирь. Птичий всё так же маячил в недосягаемости. Наши хлипкие надувашки в окружении льдин и плавучего хлама в семи милях от берега выглядели затеряно и хрупко. Настало время менять направление.

     - Прощавай! – разочарованно крикнул я наше решение Птичьему.

     - Вай, вай, вай!.. – покатилось в полном штиле громкое стереофоническое эхо над ледовыми шантарскими просторами.

     Ничего не поделаешь. Стихия часто непредсказуема и всегда могуча. В самом конце июля на пятьдесят четвёртом градусе северной широты застряла зима. «Умный в гору не пойдёт», – почему-то вспомнилась поговорка приспособленцев. Вот уж «дураки» наши Предки: сидели бы в банках и ломбардах, глядишь, вместо России весь мир под проценты высидели бы. Нет, всё-таки хорошо, что мы, как и Предки, живём не только ради плоти...

     Чтобы не ждать у моря погоды, мы повернули на юг, в Тугур. Время потеряли, продукты подъели. Рыба, икра, конечно, неплохо, но однообразно. Мы надеялись, что пока пополним запас продовольствия, лето и солнце одолеют льды. К тому же, не мешало проверить (раз не удалось пройти коротким путём), каково без мотора обогнуть Тугурский залив. Ведь неизвестно, каким путём двигались первопроходцы. Известно, что происходило это вблизи берегов. Хотелось также проверить ещё один вариант попадания на главный шантарский остров, где в 1712 году казак Анабара пытался основать первое русское поселение, а через год вернулся с оставшимися в живых двумя спутниками. Кстати, некоторые исследователи утверждают, что Шантары были заселены людьми в период появления здесь москвитинцев. Если б это было так, то и спустя 72 года вряд ли бы острова обезлюдели, и тогда Анабара либо вообще не вернулся (в случае вражды с аборигенами), либо весь отряд остался цел и невредим.

     На огибание залива ушло восемь ходовых дней и неделя пережидания штормовой погоды. На протяжении всего пути вокруг нас и в отдалении море кишело. Было даже скучно, когда не плескались тюлени, не выгибали спины белухи, не вздыхали киты. Правда, если какой-нибудь кит оказывался поблизости, мы чувствовали себя неуютно. Особенно встревожились однажды, когда отдыхающего исполина течение поднесло впритык к берегу и он невольно обрезал нашу связь с надёжной твердыней. Но всё обошлось: морской великан плавно скрылся под водой, пронырнул под лодками и не проявил ни малейшего интереса к незнакомой живности. А как-то вечером, уже в темноте, когда мы собирались влезть в спальники, в море послышались частые выдохи. Подойдя к самой воде, мы разглядели множество белух, которые, выстроившись рядами, гнали по отмели большой косяк рыбы. Пировали белухи.

     Плавание в здешних местах без двигателя целиком зависит от течений. Дождись лишь потока в нужном направлении и мчись, пока не штормит. Но при крепком встречном ветре попутные течения становятся помехой из-за крутой волны. Особенно на мысах. А у сильно выступающих мысов в сизигию и при штиле море бурлит. Длинный шлейф из стоячих волн (сулоев) и водоворотов тянется подчас на милю.

     В один из ветреных дней к нашей стоянке подъехал на моторной лодке молодой эвенк.

     - Один, что ли, раскатываешь?! – удивились мы.

     - Остальных высадил за последним мысом, – разглядывая нас, пояснил он. – «Вихрь» не справляется против течения и бензин жрёт, как  на убой.

     Через полчаса подошли его попутчики, и все мы застряли на сутки, ожидая благоприятной погоды. Они выехали на промысел медвежатины и сетовали, что не стало зверя. А ведь лет десять назад, когда здесь проводились изыскания под приливную электростанцию, за день можно было встретить несколько медведей. Но, как мы убедились за время экспедиции, съели ещё не всех...

     Пожалуй, будет интересно вспомнить ещё об одном эпизоде нашей экспедиции, связанном с финансами. Точнее, с их нехваткой.

     Подчас, когда на маршруте встречаются следы работы старателей, из неведомых глубин подсознания вдруг всплывает мысль: не подёргать ли за хвост удачу, ведь рядом, возможно, лежит богатство? Однако при материальном достатке и стабильной жизни мысль эта обычно слишком слаба, чтобы воплотиться в Явь. Кому-то из нас пришла в голову идея заглянуть на безымянный ручей, в устье которого раньше промышляли золото (всё равно, мол, разворочен). На этот раз из-за недостатка средств идея оказалась живучей, и мы запланировали там стоянку.

     Узкий ручей сразу обращает на себя внимание, хоть и зажат сопками. С моря хорошо видна брошенная техника, а при отливе на литорали чётко выделяется песчано-илистый конус выноса. Картина для отработанных россыпей довольно обычная и я не думал, что после старателей можно будет что-то найти. Тем более что приустьевой участок выглядел огородом, с которого собрали урожай. И поначалу этот кусочек развороченной природы вызывал лишь желание поскорее покинуть неприглядное место. Однако, следуя намеченному плану, мы внимательно осмотрели скалистые трещины и уступы вблизи русла. Через четверть часа Николай подозвал меня.

     - Глянь! – показал он на углубление в камне.

     Я нагнулся, и увидел «таракана». («Тараканы» и «клопы» – это обиходные названия кусочков природного золота весом менее одного грамма. Более крупные образования именуются самородками.) Можно сколько угодно называть золото «жёлтым дьяволом». Но давным-давно оно стало для человечества эквивалентом материальных благ. Я подержал в руке «таракана» и вдруг почувствовал непреодолимое желание найти ещё одного, покрупнее. 

     Благодаря Джеку Лондону многие из нас представляют себе золотоискательство одиночек чередой романтических приключений. Наверно, так оно и было на Аляске. В России же приключения эти если и пахнут романтикой, то обязательно носят бандитский оттенок. В чём тут дело? На мой взгляд, во всём «виновато» мировоззрение. Наше общество характеризует человеческие деяния, исходя из традиций, уходящих корнями в тысячелетия. Когда человек действует на благо всем, он молодец, на благо себе – вор. Такова наша природа. Такова природа Ильи Муромца, Ермака… За это качество русские приняли Христа, хоть племя его – это порода мардохеев, правящих бал бесов, льющих человеческую кровь.

     Тела людей внешне скроены одинаково: всем нужно есть, спать, растить потомство. Но души людей различны. В чём же различие? Если тела не могут вместить в себя больше того, что им отмерено, то души могут быть безмерны. Поэтому мы и судим о человеке по его душевным качествам: скромный – нахал, бескорыстный – алчный... Один человек жертвует собой ради всех, другой – всеми ради себя. Впрочем, о теле и душе можно рассуждать, как о дьяволе и Боге, бесконечно. К примеру, так: тело и душа едины, поскольку живут в одном организме, но между ними существует граница, название которой человек. «Казуистика, – скажет читатель, – человек не может выбирать что-то одно». И будет прав, так как тело без души – это не человек, а душа без тела – это чистейшей воды изотерика. Поэтому такие рассуждения сродни религиозному словоблудию: все согласны с тем, что Всевышний един, но религий множество. А потому покончим с теорией души, приняв понятие меры, как определяющее «кто есть кто» в современном мире, и вернёмся к золотоискательству.

     Постепенно нас охватил поисковый азарт. Весь день мы заглядывали в каменные щели, откалывали трещиноватые куски скал, вглядывались в мелководье, делали пробные промывки в самодельном лотке. И старания не оказались напрасными. К вечеру мы стали обладателями нескольких «насекомых» и одного самородочка с примесью кварца.

     Соорудили промывочный агрегат и подвели к нему воду. Получилось коряво. Казалось, что толка не будет. Но когда после промывки первых центнеров скального грунта мы сделали съём – на дне лотка кучно сбились в угол десятки жёлтых пятнышек. На корявый промприбор мы стали смотреть с уважением. И таким образом, наши исследовательские планы на несколько дней заслонила собой «золотая лихорадка».

     В добывании золота, как и в любом тяжком труде, романтики нет. Из-за крупиц металла нужно перелопатить и промыть кубометры грунта, предварительно размельчив его. Содержание металла должно оправдывать тяжёлый труд: то есть, если для механизированных артелей 2-3 грамма на кубометр считается достаточным содержанием, то для одиночек нужно в десять раз больше. Найти такой обогащённый участок очень непросто. Однако нам удалось в одном из бортов узенькой поймы зацепить не потревоженную артельщиками полоску древнего русла. И через три дня от беспрестанного перекидывания камней руками на наших пальцах сточились ногти и истончилась до болезненной чувствительности кожа.

     В самый разгар работы метрах в тридцати от нас словно из-под земли вдруг появились два человека. Мы застыли в ожидании, пока они подходили. По внешнему виду пришельцев можно было догадаться, что о законах, придуманных людьми, они, может, и знают кое-что, но о том, как их соблюдать, имеют весьма слабое представление. «Врасплох застали, подкрались, выследили… Чего им надо?» – обдало неприятным холодком.

     - Здорово! – коротко поздоровался мужик лет пятидесяти и, кивнув на наше сооружение, также коротко поинтересовался: – Ну и как?

     Мы пробормотали что-то вроде «так себе».

     - Нет тут ни черта. Я как-то заглядывал. Пошли лучше уху варить, – уверенно заявил гость.

     Потом, разговорившись, мы несколько часов сидели у костра, угощаясь наваристой ухой из огромной головы калуги. Пришельцы оказались обычными таёжниками без малейших намерений помешать нам. (Всё-таки погоня за богатством портит человеческие мысли. И виноваты в этом, конечно, мы сами, избрав благородный металл, напоминающий брызги солнца, символом богатства.) Оказывается, они заметили наше передвижение по заливу и, рыбача неподалёку, приплыли пообщаться, каким-то образом угадав расположение нашего лагеря.

     «Слухами земля полнится» и «всё хорошо в меру», вспомнили мы народные мудрости после того, как проводили гостей. Пора сворачивать промысел. На следующий день мы отработали до конца найденный пятачок, собрались и двинулись дальше.

     Ну вот, наконец, и восточная окраина Шантарского моря, поблескивающая китовыми спинами и свободная от льдов. Если взглянуть на карту, то видно, что восточные проливы (Северо-Восточный, Опасный и Линдгольма) намного уже остальных входов, то есть течения в них сильнее. Встречавшиеся мужики порассказали нам разные истории о водоворотах, утопленниках, выброшенных на скалы судёнышках и даже о пропавшем недавно самолёте. Похоже характеризует проливы и лоция: «Течения в проливе Линдгольма сопровождаются большими сулоями и водоворотами. Скорость течений достигает пяти узлов. При свежем ветре против течения волна становится очень крутой и с трудом может быть преодолена малыми судами. В Северо-Восточном проливе, между мысами Успения и Филиппа, лежат камни Диомида, состоящие из двух групп зазубренных скал. Течения очень сильные и производят большой шум. От мысов и камней Диомида отходят широкие полосы сулоев, а водная поверхность сплошь покрыта мелкими водоворотами. За мысами наблюдаются противотечения, которые сталкиваются с основным течением. При туманах и встречных ветрах плавать по проливам не рекомендуется”.

     Подогретые этими страстями, мы намеревались пересечь проливы при наименьших приливо-отливных перепадах, ждать которые нужно было не меньше недели. Но кто знает, каковы будут ветер и туман через неделю. А тут лёгкий бриз, солнце...

     По карте видно, что переправляться на Большой Шантар следует через Малый Шантар. В прилив сильное течение Линдгольма сталкивается с течением Опасного, которое отжимает от Малого Шантара, поэтому мы избрали для переправы отлив. Но чтобы не промахнуться и не оказаться в Охотском море или в Опасном проливе, отвалили от берега в самом начале Линдгольма. Через три часа упорной гребли мы слушали приближающийся шум Опасного и гадали: успеем зацепиться за берег, или понесёт мимо? Но наш «расчёт» оказался идеально точным. Одновременно с заходом солнца лодки коснулись острова. Проливу не хватило одного кабельтова, чтобы проучить нас.

     Малый Шантар истоптан медвежьими лапами. Сюда ещё не добрались двустволки. Но медведь, что-то собиравший по берегу, унюхал наше появление за двести метров и пустился наутёк что было прыти. Всё же знаком с «царями природы».

     На северной оконечности Малого Шантара, мысе Успения, мы едва не впали в отчаяние. Северо-Восточный пролив, по сравнению с непростым проливом Линдгольма, казался вовсе непреодолимым. Свыше четырёх миль несущегося потока, длиннющие полосы сулоев со скоплениями брёвен в водоворотах; ветер, срывающий  гребни бурунов; далёкий гористый мыс Филиппа, на который нам предстояло попасть, – панорама красивая, когда глядишь на неё с обрывистого мыса. Дополняя эту суровую красоту у самого мыса вдруг всплыл кит, распахнул ноздри, похожие на сопло, шумно выпустил из себя газо-водяной фонтан и тут же ушёл под воду. Спустя несколько минут, развернувшись против течения, он всплыл ещё раз. Блеснул мощной, как подводная лодка, тушей, пытаясь перебороть течение. Но куда там! Поволокло в буруны. «Будем ждать квадратуры», – понаблюдав впечатляющую картину, решили мы.

     Почти двое суток дуло. Мы изнывали от безделья и опасались, что ветер здесь так же постоянен, как и течения. Но нам повезло, на  третье утро установился штиль. И хотя на западном горизонте висела чёрная туча, предвещая непогоду, мы, недолго посовещавшись, налегли на вёсла.

     Чтобы попасть с мыса Успения на мыс Филиппа (самая узкая часть Северо-Восточного пролива), мы выбрали восточное направление. То есть, сначала гребём по отливу и уносимся в Охотское море, а потом, пока продолжается гребля, прилив подносит лодки к мысу Филиппа. (Западное направление смущало нас сильным перепадом глубин и, видимо, потому более бурной поверхностью.) Три часа всё шло по плану. И хоть нас унесло мили на четыре в море, помочило дождём, особого повода для беспокойства не было. Однако четвёртый час оказался нервным. Прилив, подчиняясь направлению шантарского берега, понёс лодки мимо мыса. Понёс туда, откуда мы пришли. Выжимая из вёсельной тяги всё, что возможно, почти потеряв надежду, мы всё же сумели вырваться из цепкого потока и заскочить в «тень» в двух милях к западу от Филиппа. Наши ладони, загрубевшие в маршруте, обрели свежие мозоли. Спустя час после высадки на остров начался шквальный ветер с дождём, продолжавшийся почти трое суток. Проскочили  впритирку.

     На этом знакомство с непоседливым морем можно закончить. Неловко ходить по нему без мотора. Да и с мотором... Пробираясь вдоль берега, мы увидели сухогруз, ползущий против течения черепашьим ходом. Редки здесь суда. Не жалуют моряки этот сгусток течений. Крутит, говорят, топляков полно, льды сгоняет со всех сторон. Зато китам, белухам, тюленям – раздолье: планктона, рыбы и водорослей хоть отбавляй.

     На острове нас радушно приютил Володя – начальник метеостанции, единственной на Шантарах обитаемой точке. Он же помог улететь вертолётом на материк, когда тот привёз на замену двоих сотрудников и продукты…


     Что испытали русские казаки во главе с Иваном Москвитиным, открывшие в России эру тихоокеанского мореплавания, когда попали в шантарский угол? На деревянном коче длиной менее 20 метров, с примитивным парусом, без навигационного оборудования – они, без сомнения, не раз попадали в сложное положение. Они не могли плыть против сильных течений, вынуждены были ждать разрушения ледовых полей, отстаиваться при штормах. Если вспомнить упомянутое ранее кораблекрушение Уварова и Нагибы, если принять во внимание плавание от Амура к Улье остатков отряда Василия Пояркова, продолжавшееся 12 недель, если знать о глубоко врезанных в материк заливах, в которых уровень моря меняется четыре раза в сутки и об осыхающих бухтах, то становится ясно, что москвитинцы потратили немало времени возле Шантарских островов. Ведь для того, чтобы плыть здесь в нужном направлении без мотора, необходимо попутное течение в светлое время суток без тумана и крепкого встречного ветра. Такое течение бывает здесь лишь дважды в сутки, и однажды – в светлое время, причём далеко не всякий раз без тумана или встречного ветра… До какой точки дошли они? Этот вопрос больше волнует наших современников. У казаков же основной целью был поиск серебра в нижнем течении Амура. И поскольку цели они не достигли, конечная точка похода для них не имела принципиального значения. Потому-то и нет в документах её вразумительного описания. Для нас важнее понимать, что испытали наши предки, осваивая Дальний Восток, какова цена этих усилий. Без этого понимания легко разбазарить земли и моря. Если продолжать в духе современных «стратегов», не сожмётся ли Россия до пределов Киевской Руси или Московского княжества?