Я как-то обратил внимание на странного мужчину в магазине, когда кто-то из покупателей поздоровался с ним:
- Здравствуй, Юра…
- Здравствуйте, - ответил тот тихим голосом. И тут же убежал на другой конец магазина…
Часто вижу эту фигуру в супермаркете. Вот он, тихим голосом, пряча глаза, здоровается с кассиршами, быстро проходит в зал, застывает у полки с глянцевыми журналами. Долго перебирает журналы - те, которые можно полистать; ещё дольше держит в руках заклеенные и заманчивые «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Популярная механика». Рассматривает обложки через толстые линзы очков. Иногда уходит из магазина, ничего не купив.
Узнал его по голосу: это Зюзя из нашей школы, аутист, каким-то чудом проучившийся до восьмого класса.
В детстве Зюзя был крупным, довольно высоким, склонным к полноте мальчиком. Безобидный, как все аутисты, он вызывал насмешки, и желание поиздеваться. На переменах мы гоняли Зюзю по холлам и коридорам до пота, до первого окрика учителя, до шлепка тряпкой от уборщицы тёти Маши. Мы были буквально дикими людьми первобытного племени, а Зюзя – наш мамонт, наша добыча. Догнать и кольнуть его булавкой – любимое развлечение на перемене. Зюзя пищал от страха тонко и жалобно, что не соответствовало его внушительным габаритам.
Дети по отношению к более слабому, более странному ребёнку нередко превращаются в жестоких и мерзких тварей, то ли из-за желания самоутвердиться, то ли из-за какой-то другой бесовской программы. Такой же тварью бывал и я.
На перемене перед уроком физры мы как-то попытались втолкнуть его в женскую раздевалку; это не получилось, десяток девичьих рук удержали Зюзю на пороге, при этом девчонки отмолотили своими кулачками и нас, и его. Учитель вовремя пресёк выходку.
Один раз кто-то заменил в зюзином портфеле учебники на пару кирпичей, обёрнутых в газету. С Зюзей случилась небольшая истерика. Приходила его заплаканная мама. Было страшно и стыдно.
И если надоест толкать, щипать или подкладывать ему кнопки на стул, самое безобидное, что мы могли сделать - заставить (или уговорить) Зюзю рассказать нам «про древесную черепаху». За этот текст из журнала «Юный натуралист» Зюзя получил, возможно, единственную в своей жизни пятёрку, а мы из озорства, время от времени требовали повторить пересказ, зажав его в углу на перемене. И в который уже раз рассказывал он нам про эту самую черепаху: о том, где она живёт и чем питается, и как высоко может лазить по деревьям, и как прячется по ночам в густой листве. Говорил он тихо, вкрадчиво, почти старушечьим женским голосом, немного вытягивая шею, и при этом сам становился похожим на черепаху, готовую в любую минуту спрятаться в листве. Или в собственном панцире. Мы изображали интерес и восхищение.
После восьмого класса он исчез из моего поля зрения.
Вот стоит он перед стойкой с журналами: пяточки вместе – носки врозь. Одет бедно, но чисто. В корзине только дешёвый пакет молока и хлеб. На лице никаких эмоций: ни тоски, ни радости. Смотрит вдаль, поверх очереди в кассу, снимает очки, трёт глаза и снова надевает.
... А если подойти и спросить его: как дела, как он жил это время? А узнает ли он меня? И нужно ли ему это? Вряд ли у него остались приятные воспоминания о школе. Да может и лучше, если вообще никакие не остались.
Детство – странная штука. Иногда оно кажется нам, не пережившим войны и голода, бесконечно солнечным днём, а дети в нём – безобидными и беззаботными существами, купающимися в любви и радости. Но и у этого времени есть свои скелеты в шкафу.
Чтобы понять это, нужно, наверное, чтобы жизнь изрядно пожевала тебя самого, перед тем как выплюнуть в небытиё.