«Короеды»
В самом нежном детстве мы были бандой «короедов». Мы – это Сашка, чернявый хлопец шести лет, Вадька – белобрысый четырёхлетний малёк, я – пятилетняя оторва и ещё одна девчонка – первоклассница, имя которой я забыла, поэтому буду называть её Танькой. Танька была атаманшей по праву семи лет и уже имела дермантиновый портфель и синюю книженцию – Букварь.
Теперь всё по порядку. Со всеми отягчающими обстоятельствами.
Жили мы на аэродроме. Да, да именно там, на аэродроме в степи. За периметром лётного поля – по линейке, четыре финских домика на два хозяина. У домиков угольные сараи, землянки-курятники, огородики и за огородами баньки. Воду привозили два раза в неделю и наливали в цистерну чудовищных размеров. Люк цистерны закрывался на висячий замок, поскольку наша беспризорная бесштанная команда легко могла просверлиться в любую дыру. Сами же знаете, как интересно орать в полупустой железный бак.
Наши мамки и отцы работали на аэродроме, и, как сказано в замечательном фильме «Офицеры», бабок у нас не было. Возле дома для нас была устроена песочница, но мы уже давно из неё выросли и активно осваивали окрестную территорию. Взрослые, я думаю, каждый раз впадали в ступор, а затем хватались за валидол, обнаружив мелких «короедов» в самых неожиданных местах – в бочке с краской, в кабине грузовика, оставленного на минутку без присмотра, в незакрытой трансформаторной будке. Мы везде норовили сунуть свой нос, а заодно потыкать палкой, чего-нибудь покрутить или отвинтить. Не исключено, что кому-то из служащих наша банда являлась в ночных кошмарах.
От аэродрома до города - полчаса на шикарном белом автобусе - пазике. У него даже в крыше были окна, и почти половину салона занимал мотор. Поскольку народу порой набивалось, как огурцов в банку, то на этот мотор, вернее на капот, укрытый дермантиновым покрывалом, частенько влезало до четырёх взрослых дядек, так что водителю абсолютно не было видно, чего у него делается по правому борту и за кормой. Потом уж стали отделять водителя стеклянным окном, но мы, малявки, и при таком раскладе ехали из города на моторе, поскольку родители ухитрялись запихнуть нас в форточку к водителю, чтобы нас не подавили. Правда в город с мамой и папой мы выбирались не часто, зато с пользой – катались в парке на каруселях, ели мороженое, покупали игрушки в Детском мире, смотрели смертельные номера мотоциклистов на Старом базаре и кукольные спектакли в театре. В кино меня не брали – там у меня от духоты и восторга шла носом кровь.
Сам аэродром – необозримое пыльное поле, за которым торчали мачты сигнальных огней, будки с локаторами на крышах и другие интересные штуковины. На поле стояли самолётики-кукурузники, а иногда даже красные «полярные» самолёты. Взлётная полоса была грунтовая. Вход сюда для нас был закрыт под страхом угла, ремня и расстрела на месте. Если мы пытались сунуться поближе, поглазеть на взлетающий или садящийся самолёт – неведомо откуда раздавался грозный голос: «А ну, геть отседова, шантрапа! Поубиваю, паразитов!» И нам приходилось улепётывать от злого сторожа.
Углом, ремнём и расстрелом карались также походы на лесопилку, на Павловский тракт и в яры. Угол для нас был обжитым местом, отцовские солдатские ремни с тяжёлыми пряжками в ход шли очень редко, а расстрел, как мы догадывались, приплетался для красного словца.
Лесопилка манила преогромной ямищей с опилками – это был целый бассейн опилок. Мы ходили туда доказывать смелость и ныряли в эту ямищу с разбега. Опилки пружинили под нами, как матрас. Иногда из лесопилки выбегал здоровенный полуголый дядька, оглушительно свистел и швырял в нас камнями. Дядька ни разу ни в кого не попал, мы считали его мазилой, и потому, лишь только он уходил, снова с визгом прыгали в опилки.
Так же можно было скакать на батуте аэроклуба. Туго натянутый брезент выстреливал нами, как шариками пинг-понга и мы, теряя сандалики, отлетали куда попало. Неудачно приземлившись, Санька вышиб себе передний молочный зуб, а я – расквасила нос. Отсюда нас тоже гонял сторож, грозя поубивать паразитов, однако мы всё равно просачивались и с интересом наблюдали как весёлые молодые парни и девчата в лыжных шапках и мотоциклетных очках расстилают шёлковые парашюты на зелёной траве, крутятся вверх тормашками в колесе или прыгают с железной вышки. Они серьёзно готовились в космонавты, а мы были уверены на сто процентов, что полетим на Марс.
Павловский тракт в ту пору был широченной, пустынной грунтовой дорогой. Потом сделали высокую насыпь, положили щебень и асфальт. Мы устраивали там гонки на трёхколёсных велосипедах. Движение по тракту оживлялось только когда везли хлеб на элеватор, но наши мамки, насмотревшись в кино рекламных роликов, панически боялись дорог и автомобилей.
Дома нас тоже не закрывали – там была другая опасность из рекламы – спички! Застукав «короедов» с коробком спичек в руках, любой взрослый отнимал его без всякой дипломатии. И, тем не менее, Санька умел зажигать спички с особым шиком, чиркнув о подошву сандалика.
Вот почему банда «короедов» день-деньской наводила ужас на окрестности.
Пока мы шлялись у столовой или возле аэровокзала, любая пробегавшая мимо тётя могла наставить нас на путь истинный, как в миниатюре Аркадия Райкина о коллективном воспитании, а так же проверить наличие пальцев на руках и головы на плечах, ну и донести родителям, где обретаются их чада.
Не возбранялось так же гулять в сквере. Вы спросите, что за сквер в степи? Остатки этого замечательного сквера дожили до нового тысячелетия и были снесены в результате строительства на его месте улицы Взлётной. Сквер этот был нашей гордостью – все прилетевшие из чужих краёв пассажиры в первые минуты пребывания на земле видели: во-первых, гипсового Сталинского Сокола у вокзала и во-вторых, сквер. Деревья и кустарники расходились от сложной, многоярусной клумбы концентрическими кругами. Клумба была увенчана громадной гипсовой вазой, полной цветов. В сквере с весны до глубокой осени что-нибудь цвело. Там стояли четыре городские зелёные скамейки и рядом с ними белёные гипсовые урны – каменные цветки. Короче, сквер являл собой шедевр садово-паркового искусства. В сквере приятно было гулять с родителями по праздникам – на входе стоял киоск с конфетами. Без родителей там было не интересно – ну разве что понюхать сладкий конфетный дух из окошечка. Денег у нас в кармане, естественно, не водилось. Да и какие карманы в штанах на лямках?
На сладкое оставила самое-самое! Яры! Это была песня свободы – глинистые склоны напоминали каньоны Дикого Запада. Дно оврага, выглаженное потоками воды, идеально ровное, было прерией. Мы носились там с индейскими воплями и с перьями в волосах. Как альпинисты карабкались по отвесным склонам, цепляясь за вербы и клёны. Лазали на высоченный тополь, выросший на дне, чтобы проверить, не приближаются ли родители с ремнями в руках. В ярах мы собирали щавель и ягоды, ели зелёные ранетки диких яблонь и сладкие цветы медуницы, а так же пробовали на зуб коробочки дурмана.
Не знаю, случилось ли это в одну неделю, или это была цепь событий целого лета, но у меня в памяти это осталось так, как я сейчас изложу.
Солнце палило с самого утра. Мы, все четверо, маялись в песочнице. Наконец, Танька предложила: «Айда в яры!» Нас не нужно было уговаривать – мы порысили в сторону КП ГАИ, преграждавшего дорогу на аэродром. Обежав десятой дорогой белую будку со шлагбаумом, чтобы не арестовал милиционер, мы скатились по крутой тропинке в яр. Для малолетних преступников в яру широкое поле действий – мы ловили кузнечиков, бабочек, ящериц, подкрадывались к птицам, в надежде найти гнездо. Заглядывали во все норки – нет ли там змеи или тарантула или хотя бы ежа или суслика. Короче, активно познавали окружающий мир. Наконец, голод сподвигнул нас на поиски какой-нибудь еды.
Мы принялись обшаривать заросший травой склон в поисках ягод, а так как поблизости всё уже было съедено ранее, то уходили всё дальше и дальше от дома. Овраг, словно русло высохшей реки, змеился и петлял, разделялся на рукава. Мы шли и шли, пока не оказались в совершенно незнакомом месте. Откуда-то сверху доносился шум грузовиков, изредка проезжавших по Павловскому тракту. Этот шум успокаивал, как голос матери. Мы не потеряемся, разве что волк нам встретится. Волка мы все боялись, хоть и не признавались в этом.
Вдруг, в траве что-то блеснуло! Мы помчались посмотреть, и внезапно самый маленький из нас грянулся оземь. Вадька не заревел – шлёпнулся так, что дух захватило. Мы подбежали к нему и вдруг заметили рядом с ним огромный мужской ботинок.
Ботинок совсем скукожился, подошва оскалилась ржавыми гвоздями. Ботинок был высокий, почти как сапог. Такие ботинки мы никогда не видели – разве что в кино! И как он вообще тут оказался? Нам стало жутко – кто-то следит за нами и кидается ботинками. Мы подхватили Вадьку и стали озираться вокруг. Сашка пнул ботинок, показывая невидимому врагу – мол, нисколько тебя не боимся. И тут мы заметили ещё одну непонятную вещь! Рядом с ботинком из земли торчала грязная тряпка! Как будто она тут выросла!
– Ребя! – взвизгнула Танька, – тут мертвец зарыт!
Нас будто вихрем подхватило. Мы драпали от страшного места, не разбирая дороги. Мертвец гнался за нами! Это было почище волка!
На следующий день погода испортилась, стало пасмурно, иногда принимался лить дождь. Родители были уверены, что мы сидим дома под замком, но мы уже вполне умели открывать оконные шпингалеты, и удирали на улицу. Санька нашел новое место для игры – за аэровокзалом обнаружился огромный сарай. На дверях сарая висело два замка, но с тыла, прикрытого дремучими зарослями высоких лопухов и полыни, одна доска отходила. В щель не пролез бы взрослый, но для нас тут была широкая улица. В сарае оказался склад газовых и кислородных баллонов, железных бочек с пломбами на крышках, огромных катушек электрического кабеля и прочей чепухи, которая воняла резко и едко. На складе обитал незнакомый нам пацан лет семи – Аркашка, непримиримый противник девчачьего общества. Поскольку он первый оккупировал склад и умел курить папиросы, этот вредный Аркашка задирал нос и с презрением смотрел на Таньку и меня. Нам, девчонкам, это не понравилось. Мы немного попрыгали по катушкам и баллонам, и ушли, а пацаны остались.
Едва стемнело, наш посёлочек содрогнулся от мощного взрыва! Через секунду грохнул ещё один, и затем началась такая канонада, что наши отцы, вспомнив недавний Карибский кризис, помчались к аэровокзалу, навстречу полыхавшему пожару, не успев даже толком одеться. А наши мамы, схватив на руки нас - детей, стояли на улице, не зная лезть ли в погреб или бежать прочь. Это я знаю со слов мамы, поскольку проснулась в одеяле на руках у неё, когда взрывы уже кончились, и только небо горело адским пламенем.
С утра мы с Танькой и Вадькой залегли в картошке на Санькином огороде. У его дома стояла милицейская машина и дядька-милиционер курил на крыльце. Потом приехала «Волга», из неё вышли чужие люди и вошли в дом. Наконец, на пороге появился заплаканный Санька с отцом и матерью. Милиционер сел в машину, чужие люди влезли в свою «Волгу» и все уехали. А Санька и его родители остались. Тут прибежали наши мамы и папы и все стали обниматься и хлопать друг друга по плечам. Взрослые говорили очень громко, а Санькина мама и плакала, и смеялась одновременно. До темноты родители сидели в песочнице, а мы, горе луковое, стояли в углу.
Два дня спустя мы отправились поглазеть на головешки, оставшиеся от склада. Никогда не забуду этого зрелища! Казалось, земля выгорела до самого города. Вокруг нагромождение корявых железяк, обугленных досок и брёвен. И повсюду валяются разорванные баллоны, вывернутые наизнанку. Металл толщиной в сантиметр измят и скомкан, как пластилин!
Мы нашли неразорвавшийся баллон, и, замирая от сладкого ужаса, потрогали его черные бока, потом попинали сандаликами, а затем принялись колотить по нему палкой. Так мы и бродили по черному пепелищу, четверо мелких, ужасных, замурзаных злодеев с палками в руках.
Эпилог
Осень 2009 года была сухая и тёплая. Октябрь приближался к середине. Однажды утром я собиралась на работу и вдруг по радио сообщили – на Павловском тракте за автоцентром, при проведении работ по расчистке оврага грейдер наткнулся на человеческие кости.
Я думала, так бывает лишь в кино: резко меняется кадр, наезжает камера… Крупный план! И в глаза бросается невзрачный, незначительный предмет, но он-то как раз и является ключом к разгадке. Словно в кино, меня отбросило в жаркий, солнечный день моего детства. Мне вспомнился ботинок, найденный нами в овраге.
Вечером я нашла в Интернете обсуждение страшной находки. Оказалось, в овраге нашли останки двадцати трёх мужчин, и это захоронение относилось к периоду Гражданской войны. Эксперты-криминалисты заявили – на черепах следы рубленых ран. На фотографиях, предоставленных пресс-службой прокуратуры, можно было разглядеть обручальное кольцо и горсть нательных крестиков.
Народ живо интересовался, однако, историки и краеведы ничего не знали об этой братской могиле.
Через несколько дней стало известно – среди останков обнаружили записную книжку и письмо. Бумага хорошо сохранилась в нашей песчаной почве, поэтому удалось установить некоторые имена и фамилии. Выяснилось, что полуистлевшие кости принадлежали бывшим колчаковским офицерам, зарубленным в нашем яру в мае 1923 года.
Наверное, мы – «короеды», ничего не рассказали родителям о страшной находке из опасения получить ремня, а пожар начисто стёр её из нашей памяти.
Мы выросли. Всё изменилось вокруг. На месте старого аэродрома давно уже построили многоэтажные дома. Неизменными оставались только наши яры. Летом в них устраивали пикники с шашлыками. Я редко бывала там. В овраге меня всегда преследовала невнятная тревога, и самый солнечный день становился мрачным. Я чувствовала себя словно на кладбище. В голову лезли неприятные мысли о мертвецах и убийствах. Как видно, этот нелепый страх имел свою причину...
Рассказ написан ночью за 2 часа, 8 апреля 2013 года. Последняя редакция 22 апреля 2013 г.