18 августа, в десять часов вечера пятнадцать минут по европейскому времени на небе в районе маленького шумного городка Пальмос-и Пиньос мелькнула яркая звезда. Русский журналист Василий Рахманский, пропивающий редакционные суточные в течение вот уже трех дней, лежал на холодном ночном песке пляжа в истощающем приступе белой горячки в её начальной стадии и слушал, как в полутора метрах от его ступней в грязных парусиновых туфлях, плещется чернильная средиземноморская волна. Пахло сникерсами и йодом. Звезду Рахманский принял за один из симптомов начинающегося приступа, меж тем ничего сверхъестественного в этой звезде не было: три инопланетянина, заблудившиеся в Солнечной галактике и потерявшие ориентацию в пространстве, совершили вынужденную посадку на скалистом склоне, обрамленном оливковой рощей… Переносное галактическое устройство в последний раз подмигнуло интерактивными лампочками, вспыхнуло и погасло. Инопланетяне не чертыхались, потому что на их маленькой, затерянной в космосе бездонной планете, не было никаких эмоций, а тем более их выражения. Они слезли на землю, пошаркали по осыпающемуся уступу, чтобы привыкнуть к незнакомой гравитации и стали спускаться вниз, к мерцающему огнями набережной и неоновыми вывесками дискотек и секс-шопов Пальмосу и Пиньосу.
На маленькой затерянной планете понятия возраста также не было, как не было и понятия внешности. Зачем на планете внешность, если на ней отсутствуют эмоции? Поэтому самый высокий инопланетянин выглядел как житель Дальнего Востока, почти без глаз и с кожей светло-зеленоватого цвета, второй как житель того же Дальнего Востока, только с большими клешнятыми четырехпалыми руками. Третий выглядел как неимоверно большая головка сыра Камамбер и пах примерно так же. Поскольку, катится между узловатыми корнями оливковых деревьев ему было неудобно, Второй инопланетянин взял его под мышку.
Они дошли почти до оконечности города, где встретили первых людей. Это были чернокожий бродячий торговец часами и скандинавская туристка, решившие заняться сексом на извилистой улочке, полной темных вилл, рододендронов и летучих мышей. Инопланетяне действовали по принципу, «старайся быть похожим на существо из того мира, в который ты успел вляпаться», поэтому первый стал темнее кожей, а второй моментально скроил себе физиономию как у летучей мыши. На маленькой затерянной планете отсутствовал обычай давать обитателям имена, потому что все они были равны и их сущности ничего не обозначали. Но, поскольку, нам как-то надо обозначить индивидуальность каждого объекта, то мы будем условно звать первого Темным, а второго Летягой. У Третьего, Камамбера, внешность, с точки зрения обыкновенного землянина, настолько индивидуализирована, что не узнать его, просто невозможно.
Обогнув ничего не замечающую парочку, троица пересекла улочку и нырнула в следующую. Там было более оживленно, расхаживали толстые обрюзгшие туши туристов, и жизнь казалась раем. Третья улица в Пиньосе по праву считалась геевской. Летягу обходили стороной, а вот Темного пару раз невольно толкнули под локоток. Напряженные локаторы инопланетянина, готовые к любому проявлению враждебности уже приготовили остатки галактического оружия, но поскольку Темный только вживался в мир Пальмоса, он также толкнул под локоток парочку завсегдатаев улицы, вызвав почмокивания и похихикиванья.
Они увидели ярко освещенную ультрафиолетом вывеску паба «+- или как», которая потянула их как магнитом. На маленькой потерянной планете уровень ультрафиолета в атмосфере был как на поверхности клубного излучателя, поэтому только здесь они почувствовали себя как дома.
Запрокинув голову, Рахманский видел мир в перевернутой вверх тормашками камере студии MIRAMAX. Вывеска паба реяла над ним в гуще рододендронов. «как или -+» смутно различил Рахманский и подумал, что хуже точно уже не станет. Собрав последние силы, он пополз по склону вверх, цепляясь за корни и получая по морде вечнозелеными кустищами. Последние десять метров он прополз на четвереньках, бесчувственно ища равновесия руками на еще не остывшем заплеванном асфальте. Подтянувшись, повис на дверной ручке, и как в открытый космос выпал в вязкий красноватый сумрак паба. «ХузефакизЭлис?» шарахнул его нестройный рев голосов пока Рахманский, ползая между ног, методом тыка искал стойку. “Perro, no perro por favor” – закричали наверху после того, как Рахманский смачно ткнулся кому-то под коленку, а затем врезался головой в деревянную стойку. Как альпинист на скале, одной рукой зацепился и повис на краю, а другой нашарил в кармане скомканную купюру, закинул на край вторую руку. «Dos vodkas!» - самому Рахманскому казалось, что он извергает вселенский рык подобно римской гладиаторской трубе, хотя на самом деле из него выдавливалось что-то вроде шипящего сипения, как из прогоревшего и распаявшегося чайника. На краю стойки Рахманский заметил гигантскую летучую мышь, темный силуэт и круглый аппетитный кусок сыра, который он опознал по запаху. Никакого значения необычным видениям он не придал, как самим собой разумеющимся симптомам предстоящего погружения. И когда две стеклянные емкости, брязнув, стали на обшарпанную деревяшку, Рахманский удивительно точным движением схватил сыр, крепко понюхал его и с водоворотным клокотанием вылил холодную водку себе в глотку, а затем смачно закусил и в несколько глотков сжевал всю головку, уже обрушиваясь вниз в спасительную темноту. На маленькой планете не было эмоций. Темный и Летяга продолжали сидеть на стойке паба без малейших признаков расстройства, злости или хотя бы недоумения. Две мохнатые отвратительно пахнущие инопланетные клешни только что сожрали их компаньона.
Так начался большой контакт между планетами, который длится до сих пор.
Внизу под рододендронами плескалась чернильная средиземноморская волна.