Давным-давно, в дни юности, когда мысли и поступки чисты, как хрустальные капли воды из горного ручья, в моей жизни произошёл Господин-Случай или Господин-Эпизод, о котором я и хочу рассказать. .
Нам было лет по тринадцать, мне и моей замечательной подружке Зиночке. Сколько мы себя помнили - всегда были подружками и соседками. Моя Зиночка жила с бабушкой-поэтессой Анастасией Павловной, которую я очень любила. Родители моей подруги жили отдельно, совершенно не переживая за судьбу своей дочери. На это у них не хватало ни времени, ни желания. По-видимому, они полагали, что так и должно быть. Мама Зиночки была оперной певицей, а папа - балетмейстер в том же театре оперы и балета, где пела на подмостках его "великая жена-певица".
Иногда, мы с подружкой забегали к ним в гости. Там, я чувствовала себя очень неуютно. Мы об этом никогда не говорили, но по-моему Зиночка испытывала такие же чувства в доме своих родителей, что и я. Я скукоживалась, пытаясь стать незаметной, прозрачной, чувствуя себя букашкой-таракашкой под холодным взглядом оперной певицы и терялась под равнодушным, скользящим по мне, как по пустому месту, взглядом отца-балетмейстера. Видимо это и послужило главной причиной, по которой Зинулю воспитывала бабушка. Родителей не интересовала их единственная дочь. Для неё не было места в этом творческом союзе двух безразличных, влюблённых в себя эгоистов. Во всяком случае, Зиночка была счастлива с бабушкой, а Анастасия Павловна души не чаяла во внучке. Бабушку своей подружки я обожала, боготворила. В их доме по субботам собирались её друзья-коллеги: писатели, поэты, литературные критики, режиссёры, киноактёры. Нас никогда не прогоняли спать, как маленьких детей. С нами общались наравне, нам читали стихи, интересуясь нашим мнением. Анастасия Павловна просила меня читать мои первые стихи, я уже тогда пробовала писать. Я читала с удовольствием и меня слушали. В такие минуты я чувствовала себя взрослой, значимой. В душе я завидовала Зиночке, что у неё такая замечательная, умная, знаменитая бабушка - поэтесса, чего о своей родной бабушке я не могла сказать. Моя родная бабушка гнала самогон, хотя никогда не пила и не пробовала. Ругалась матом со знанием дела - сочно и густо. Любила шумные, весёлые компании с песнями и танцами под радиолу. В детстве я её стеснялась, а сейчас, многое отдала бы за один её взгляд, поцелуй, улыбку, матерное слово.
Я часто оставалась ночевать у Зины. Сначала мама была против: "...что значит где-то ночевать, даже, если это Зиночка, соседка-подружка? Ребёнок должен ночевать дома", - возмущалась мама. Как-то раз к нам зашла Анастасия Павловна, на чашечку вечернего чая с маминым знаменитым тортом "наполеон".
- Людмилочка, приходи к нам сегодня ночевать, - предложила она. - Мне подарили замечательную книгу, будем читать вслух, до одури, пока не сморит сон.
Я посмотрела на маму.
- Талечка, пусть малышка остаётся у нас. Я люблю её, как свою Зиночку. Мне хорошо с нашими девчонками.
- Она Вам не мешает? У меня такое чувство, что она давно к вам переехала, - улыбнулась мама.
- Она чудесная девочка, воспитанная, скромная. Как такое чудо может помешать? Тоже скажешь? Ты на работе, Серёжа - на работе, а что ей сидеть в четырёх стенах? Пусть ночует, когда захочет, да и тебе спокойней - всегда под моим присмотром. Девочки и поедят вместе, уроки сделают, мне помогут. Не переживай.
Мама согласилась. Больше об этом вопрос не стоял. Я просто предупреждала родителей, что ночую у Анастасии Павловны. Моя мама часто заходила проведать соседку, посидеть, послушать стихи, поболтать, отдохнуть душой.
Мы жили на первом этаже в трёхкомнатной квартире большого, старинного дома, некогда принадлежавшего богатому купцу: с высокими потолками, со стенами, украшенными замысловатой лепкой. Анастасия Павловна с Зиной жили в пятикомнатной квартире - напротив. Сколько себя помню, мы с Зиночкой всегда дружили и в детском саду, и в школе, и после. Воспоминания об Анастасии Павловне и Зине одни из самых светлых воспоминаний моего детства.
В тот вечер Анастасия Павловна ждала гостей. Она попросила маму спечь её самый любимый торт "наполеон". Мамочка любила побаловать престарелую даму, и кроме торта напекла пирожков с мясом, грибами, картошкой. Анастасия Павловна готовила превосходно, а вот печь не умела, да и не любила.
Анастасия Павловна, с осанкой королевы, переходила от одного гостя к другому, уделяя внимание каждому. Звучали стихи, произносились тосты, обсуждались книги, фильмы, критика, споры, всё как обычно в кругу творческих людей. Сидя за столом, я с удовольствием ела, переводя дух, после волнительного чтения своих новых стихов и последовавшей за этим реакцией знаменитых гостей Анастасии Павловны. Вдруг, мой любопытный слух выхватил из общего шума кусок разговора, и я невольно прислушалась.
- Она богиня, она необыкновенна. Дорогой, Иван Иванович, я за ней готов бежать босиком по острым камням, по раскалённому солнцем песку пустыни. Ради неё я согласен на рай и муки ада. Это божество и не спорьте. Что я? Кто я без неё?
Я непроизвольно повернула голову в сторону говорившего. Поэт-прозаик Стрельцов, возбуждённо говорил с режиссёром Кудряшовым. Жена поэта сидела рядом, молча куря сигарету и кивая головой.
- Когда её нет, я готов умереть, - с жаром присущим людям пера, говорил Стрельцов, - и его супруга, снова, кивала головой в молчании, выпуская сизый, сигаретный дым кольцами.
- …она воздух, дыхание, Она свежа, как ручей, рядом с ней я молодею, без неё я не человек, не поэт, без неё я никто.
Его жена, при последних словах мужа, тяжело вздохнула и грустно улыбнулась.
"Ужас, - подумала я. - Каков бесстыдник. Открыто, во всеуслышание говорить о другой женщине!? О своих страданиях, переживаниях. Бедная его жена! Каков негодяй!?" Мне перехотелось кушать и присутствовать на этом "празднике жизни". Тенью выскользнув из-за стола я вернулась домой. Той ночью я не спала. Я думала о жизни, об отношениях между мужчиной и женщиной, об измене и ничего не понимала. "За что? Почему? Как можно? Почему жена поэта молча кивала? Неужели ей это было приятно? Он совсем её не любит. Почему Стрельцов, которого я так уважала, а теперь ненавижу, позволил себе прилюдно говорить о своих чувствах к другой женщине. Почему его никто не остановил? Бедная, бедная его жена…" Я забылась тревожным сном, когда уже светало.
Утром к нам пришла Анастасия Павловна, на чашечку утреннего кофе. В руках она держала новый томик стихов Стрельцова и коробку конфет.
- Таечка, это для Вас, - обратилась она к маме, протягивая дары.
- Какая прелесть, обожаю Стрельцова и конфеты. Спасибо, Анастасия Павловна, а сейчас будем пить кофе.
- Людочка, ты как себя чувствуешь? - озабочено спросила Анастасия Павловна, когда я с опухшими от недосыпания глазами, появилась на кухне.
- Спасибо, хорошо, - пробурчала я и опустила взгляд.
Анастасия Павловна рассказывала маме о прошедшем на славу вечере.
- Таечка, в следующий раз, обязательно приходите. У меня такие интересные друзья. Я Вас обязательно познакомлю с самим Стрельцовым. Он в восторге от Людмилочки. Он пророчит ей будущее поэтессы, писательницы. А как он пишет, как он пишет!!!
Я громко вздохнула и отвернулась.
- Что с тобой, Людмила? – спросила мама и Анастасия Павловна одновременно.
- Ваш Стрельцов, подлый и низкий человек, он изменяет жене, и не стесняясь об этом говорит! – выкрикнула я в лицо Анастасии Павловне и расплакалась.
- С чего ты взяла? – обомлела бабушка моей подруги.
- Он сам вчера об этом говорил, прилюдно, Ивану Ивановичу Кудряшову. Что готов за ней в рай и в ад. Что она богиня, божество, что ради неё он готов умереть. Что когда её нет, он не человек, - уже кричала я, размазывая слёзы по лицу. – Что готов за ней бежать босиком по раскалённому солнцем песку пустыни, а его бедная жена всё это слушала, молча. Это так не красиво, подло, гадко. Он не любит свою жену, - я плакала, закрыв лицо ладонями, и слёзы лились сквозь сомкнутые пальцы и стекали по рукам к локтям.
Мама вопросительно и перепугано посмотрела на Анастасию Павловну.
Анастасия Павловна покачала головой и грустно улыбнулась, прижав меня плачущую к своей груди.
- Золотко моё, - произнесла она, - ты всё неверно поняла, - она отняла мои руки от заплаканного лица и посмотрела в глаза. - Он говори о Музе. Это за ней он готов бежать на край света, это без неё он не человек, не поэт. Она его божество и богиня. Муза – это главное, без неё невозможно создать шедевр, без неё стих, просто слова, без музыки и чувств. Муза – это дар божий.
Вот так в мою жизнь впервые пришла "загадочная разлучница", великая Муза.
Теперь я и сама знаю, как капризна и непостоянна богиня творца – Муза. Порой, я тоже, готова бежать за ней босиком по раскалённому солнцем песку пустыни.