- Милый? Ты скоро? Твоя маленькая кошечка уже заждалась своего котика!
В голосе жены чувствовалось нетерпение, но игривые нотки говорили о том, что она может еще немного подождать. Значит, подождет. Значит, у него еще есть несколько минут.
Он взглянул на часы и вновь сквозь тюль кухонного окна уставился на улицу. Пора бы ей уже появиться. Он ощущал покалывание в кончиках пальцев, вцепившихся в не зажженную сигарету. А если сегодня что-нибудь задержало ее? Или, может, она вообще никуда не пошла? Он вдруг явственно ощутил стук собственного сердца – именно «ощутил»! Как будто оно было взаперти и просилось наружу, а он был дверью, которая всякий раз вздрагивала от этих требовательных ударов.
«Так ждет любовник молодой минуты первого свиданья…»
«Уже не молодой, - с сожалением подумал он. – Да и свиданием это тоже, вряд ли, можно назвать… А Пушкин, вообще, кажется, назвал свиданье "верным", а не первым... Впрочем, какая разница!...» А ведь когда-то и он был молодым… Когда это было? Лет сто, двести тому назад? Нет! Не больше двадцати, а он уже так устал от жизни!
А первое свидание… Ведь было же у него его первое свидание! У всех было! И все обычно помнят, а он…
Это было зимой. У парка Горького. Она безбожно опаздывала. А он напялил на себя щегольские узконосые ботиночки на тонкой подошве… Теперь стоял тут, продуваемый всеми ветрами и материл и их, и этот зверский мороз, и некоторых дур, которые считают опоздания на свидания обязательным элементом романтических отношений. Для проверки чувств, так сказать!
Чувства все были уже давно отморожены. Осталось лишь тупое ослиное упрямство. Он и дождался-то ее тогда только благодаря этому упрямству, чувству противоречия, желанию всегда поступать наперекор. Наперекор всему и всем: родителям, которые «набив шишек» в годы своей бурной молодости теперь не давали ему и шагу ступить; друзьям, раздающим бесплатные добрые советы, чтобы ты поступил, как они советуют, а они, оценив результат, могли бы еще подумать: «А стоит ли?». Наперекор себе…
Когда она, наконец, пришла, у него даже не осталось желания придушить ее. Может, поэтому он и не помнит теперь ни то, как она выглядела, ни то, как ее звали… Осталось только ощущение холода и упрямства.
Что было потом? Торопливые неумелые поцелуи в каком-то подъезде на окраине города…Да, он тогда ободрал подбородок о кружева ее лифчика… Стоп. Даже в подъезде зимой он вряд ли сумел бы добраться до лифчика!
Это было вовсе не зимой! Было тепло: поздняя весна или ранняя осень… Да, точно! Он смотался с последней пары, они встретились у метро и поехали на Ленинские (тогда еще) Горы. Ее звали Наташа…или Надя?.. Ну, как-то так точно! Такая веселая полненькая хохотушка. Они бегали по холмам вдоль Москвы-реки, а потом без сил свалились под какое-то дерево. Да! Вот там он и поцарапал подбородок! У нее был такой розовый лифчик с какими-то жесткими кружевами… Вот сейчас он никак не мог вспомнить ее лица, лишь этот дурацкий жесткий розовый лифчик.
Вот только это было «до» или «после»? Какое из двух воспоминаний относится к первому свиданию? Впрочем, какая разница! Ведь после этих были и другие свидания… Но ни разу у него так не колотилось сердце, не немели руки и ноги, ни разу он не ощущал подобного волнения: придет, не придет? Увижу или нет?
Он щелкнул зажигалкой и торопливо закурил. Затянулся и, прикрыв глаза, представил себе, как синеватая тонкая струйка дыма проникает внутрь, к шальному сердцу, окутывает, убаюкивает, успокаивает… Оно затихает и лишь слегка постукивает: Пам-пам… пам-пам…пам-пам… «Я спокоен, - говорит он себе. – Незыблем и непроницаем, как скала…или, как утес!»
«Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана…»
«Где ты, моя тучка?» - подумал он, вновь нетерпеливо выглядывая в окно.
С тех пор, как он однажды случайно взглянув в окно, увидел ее, давно забытые строки из курса школьной программы то и дело всплывали в его голове. Что это? Первый звонок старческого маразма? Тот самый «бес в ребро», когда «седина в голову»? Или…все-таки…
Он сейчас закроет глаза, отвернется от окна и пойдет в спальню, к жене. Она отложит журнал мод, грациозно потянется и изящным, хорошо отработанным движением скинет на пол одеяло, вытянет длинную загорелую ногу и эффектно выпятит бедро. Он изобразит на своем лице немыслимое восхищение (доморощенный Марсель Марсо!). Не спеша, снимет часы, галстук и небрежно бросит их на тумбу. Медленно расстегивая рубашку, (Ален Делон и Ж.П. Бельмондо в одном флаконе!) он подойдет к кровати. Жена встанет во весь рост и, изящно поводя плечами, пойдет навстречу…
«Да, ты зажрался, парень! - скажет любой другой. – Чего тебе еще надо?!»
Надо оказывается…Раньше он и сам не знал, что надо, а надо! Надо, чтобы сердце стучало в груди, будто хотело выбраться наружу. Надо, чтобы на ум приходили давно забытые строки стихов…
«Я помню чудное мгновенье – передо мной явилась ты!..»
А ведь он даже толком и не видел ее! Случайно выглянул во двор – она направлялась к арке, над которой было его окно. Старая китайская дубленка с капюшоном, джинсы, черти что на ногах, а в руках два огромных пакета.
Поначалу именно эти пакеты и привлекли его внимание. «Ого!» – подумал он. А в голове впервые пронеслось нечто давно забытое:
«Есть женщины в русских селеньях!..»
Сердце гулко стукнуло в груди и внезапно выпустило в кровь «что-то». «Что-то» было очень теплым и приятным, оно разлилось по всему телу, и ему почему-то стало так хорошо, как никогда в жизни.
Она шла, высоко подняв голову, и улыбалась каким-то своим мыслям. Именно по тому, как неестественно прямо она старалась держать спину, как старалась не думать об этих пудовых пакетах в руках, он понял, как на самом деле ей было тяжело. Сердце стукнуло вновь, и вот он уже был готов сбежать по лестнице…По какой лестнице! Он готов был выпрыгнуть из окна, подбежать к ней, взять эти пакеты и нести их хот на край света – лишь бы идти рядом с ней!.. Но он остался стоять у окна, пока она ни скрылась из виду.
Что, собственно, он мог разглядеть с третьего этажа зимой в сгущающихся сумерках? Практически ничего! Но ему этого и не надо было. Ему было абсолютно все равно, как она выглядела. Он представлял ее себе маленькой и хрупкой. Ему хотелось закрыть ее собой, спрятать от всех, защитить от всех опасностей и, прежде всего, освободить от этих ужасных пакетов. Эта была идея фикс: он должен был видеть ее снова и снова!
Он наблюдал за нею в течение месяца. Старался раньше уходить с работы и при каждом удобном случае выглядывал в окно. Вскоре он понял, что она появлялась как часы: два раза в неделю в одно и то же время с полными продуктовыми сумками.
Про себя он стал называть ее Золушкой. Как в сказке, у нее, конечно, была злая мачеха, ленивые сестры и подкаблучник отец.
Пока он наблюдал за нею, понял: на самом деле она была не так молода, как показалось ему в начале, но от этого она не стала для него менее привлекательной. Он продолжал думать о ней и с нетерпением ждал новой возможности увидеть ее. Теперь он уже знал, что у нее должна быть своя семья, и лютой ненавистью ненавидел ее гипотетического мужа. Сколько же он жрет, этот неудачник, неспособный обеспечить ни себе, ни жене достойной жизни?! И что связывает ее с этим ничтожным человеком, что держит? Скорее всего дети… Да, две противные ленивые девицы, которые любят вкусно поесть и требуют нарядов и развлечений! О, как же он ревновал ее к ее семье!
Но однажды он увидел, как следом за ней топает маленькое чудо: малыш 4-5 лет. Теплая голубая куртка, стеганые штаны и меховая шапка делали его похожим на маленького плюшевого медвежонка. Но сам он, безусловно, ощущал себя большим и взрослым. Как у взрослого, у него в руках был небольшой пакет то ли с булочками, то ли с пирожками, который он с усердием тащил, время от времени перекладывая из руки в руку.
А ведь у него тоже мог бы быть сын…
Он вспомнил тот телефонный звонок. Жена позвонила на работу и как бы между прочим, вместе с сообщением о каких-то покупках, известием о том, что ни в коем случае нельзя занимать субботу, так как они приглашены на коктейль, сообщила, что сделала аборт.
- Ты знаешь, этот новый вакуумный метод – просто чудо! Ну, ни чуточки, ни чуточки не больно! И так быстро! Только получила анализ и через два часа уже свободна, как ветер! Здорово, правда? Ну, ты не забудь, милый, про субботу! Кастаровские такие замечательные люди!..
Она еще что-то долго говорила, не требуя никакого ответа, а он сидел, не в силах встать или дать отбой. Внутри все окаменело. Голова, руки, ноги, как будто налились свинцом… Она отключилась, а он все продолжал сидеть, уставившись в одну точку, и крепко сжимал в руках телефонную трубку.
Он так мечтал о сыне! Представлял, как притащит на работу ящик самого дорогого шампанского, как будет бегать под окнами роддома, носить корзины цветов и сумки всяких деликатесов, как соберет всех друзей и родственников, и они все вместе с кучей подарков поедут забирать из роддома маму и его наследника…
Потом у жены начались какие-то проблемы. Она долго лечилась, съездила в какой-то – «очень престижный!» – санаторий. Оттуда приехала отдохнувшей, посвежевшей и загоревшей, полная новых знаний и впечатлений и опять, как бы между прочим, сообщила, что никогда не сможет иметь детей. Почему они тогда не расстались?
«Привычка свыше нам дана – замена счастию она…»
Сердце бешено забарабанило в грудную клетку: вот и она! Все в той же старой дубленке, джинсах и совершенно немодных, но, наверное, очень удобных сапогах.
«Мы еще оденем вас шелками! Плечи вам согреем соболями!..»
Тащит эти тяжелые пакеты и задумчиво улыбается каким-то своим мыслям…
«О чем она задумалась украдкой? О, быть бы на руке ее перчаткой! Перчаткой на руке!»
Но это не может все так дальше продолжаться! Надо что-то делать! Но что?! Внезапно он понял, что все было до смешного просто: надо одеться, спуститься вниз, догнать ее и предложить донести эти чертовы пакеты! А там будь, что будет! Какой же он дурак – не мог раньше додуматься до такого простого решения! Он резко развернулся…
- А-а-а! Почувствовал! Почувствовал! – заверещала жена, размахивая руками и подпрыгивая на одном месте. – Твоя маленькая кошечка хотела напугать своего котика. Что это ты тут застрял? – и она попыталась выглянуть в окно.
Нет! Только не это! Она не должна видеть его Золушку! Он наперед знал, все, что его жена может сказать о ней. Он прекрасно был осведомлен, как она может унижать и оскорблять. Только не ее, не его Золушку!
Он крепко прижал к себе жену, прикрыл глаза, провел рукой по волосам, представляя, что снимает, наконец, этот ненавистный капюшон, и жадно прильнул к ее губам.
«А когда я ее обнимаю – все равно о тебе вспоминаю…»
2001 г.
В рассказе использованы строки из стихотворений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н. Некрасова, Я. Смелякова, У. Шекспира в переводе Б. Пастернака, Бондаренко-Костенко гр. "Нэнси".