Пятого января я проснулась поздно. Наверное, даже после полудня: солнце светило уже мимо моего, выходящего на восток, окна. И, проснувшись, не побежала сразу на кухню ставить чайник, а продолжала нежиться в постели, думая, что вот это и есть настоящее блаженство.
Но, поднявшись, чтобы, наконец, приготовить себе завтрак, вдруг почувствовала слабость и лёгкое головокружение. Почти сразу начался озноб. Ещё не веря, что заболеваю, я решила всё же измерить температуру. Ртуть мгновенно заполнила почти весь столбик.
«Ого! Сорок!» – ахнула я про себя.
Порывшись в аптечке в поисках аспирина или, на худой конец, цитрамона, я ничего не нашла. Поэтому решилась на радикальное народное средство: добралась, шатаясь, до ванны и встала под ледяной душ.
Мне показалось, что капли, ударяясь о тело, с шипеньем превращаются в пар. Но сразу стало легче. Вернувшись в комнату, я увидела, что за окном уже сумерки.
«Сколько же я простояла под душем? – думала, ложась в постель. – Как бы не схватить воспаление лёгких!».
В гостиной часы пробили одиннадцать раз и, помолчав несколько мгновений, – ещё один. Половина двенадцатого! Видимо, я задремала… ужасно болит голова!
В это время на мой лоб легла чья-то прохладная ладонь.
«Должно быть, у вас инфлюэнца», – произнёс мягкий женский голос.
«Что такое инфлюэнца? – напрягла я память. – Ах да, так когда-то называли грипп».
Я открыла глаза. У изголовья стояла молодая женщина с роскошными светлыми волосами, чуть приподнятыми вверх и ложащимися пышными локонами на её правое плечо. Она была в лёгком голубом платье, плотно облегающем грудь и струящемся до самого пола.
– Я вас где-то видела… – сказала я. – Вспомнила! Вы нарисованы на картине, что висит у меня в холле…
Женщина кивнула.
– Но её же рисовали… с меня. Вернее, она стала иллюстрацией к моим стихам:
Мне снится дом под черепичной крышей.
Я наяву здесь не была, но знаю,
Что дверь сейчас откроется неслышно
И мне навстречу выбежит незлая
Собака. С узкой треугольной мордой,
Глазами умными и шерстью водопадом.
На стройных лапах выступая гордо,
Она одна пойдёт со мною рядом
В бесшумный сад. Там, в глубине, беседка,
Почти невидимая в листьях актинидий.
Я помню, что в беседке той нередко
Мне было хорошо сидеть. И видеть
Кусочек пруда, чаши снежных лилий
И куст кизильника, дрожащий еле-еле.
И на лужайке – ряд волшебных линий
Зелёных туй и бледно-синих елей.
Над головою сад – шатёр бездонный –
Нарядный от вершин и до партера.
…Уж сумерки. И в цветнике у дома
Сейчас зажгутся свечи энотеры.
И в доме вспыхнет свет. Мой взгляд случайный,
Пока ещё не опустили шторы,
Там разглядит накрытый стол для чая,
Камин, горящий в комнате просторной.
Там ждут меня. А кто – пока что тайна.
А, впрочем, мне до этого нет дела.
Ведь я была в саду моих мечтаний,
А у мечты не может быть предела!
Женщина, улыбаясь, кивала в такт моим словам, словно тоже произносила их, но про себя.
– Значит, вы – это я!
– Не совсем! – улыбнулась незнакомка. – Меня зовут Евлана… Да-да, почти как тебя! И я тоже существую. На картине не ты, а я. И мой дом, мой сад. Но художник нарисовал всё это по твоим стихам, а точнее, по воспоминаниям.
– Не верю в реинкарнацию!
– Я тоже! Это лжеучение возникло потому, что наука пока не может ответить на вопрос, почему иногда люди помнят то, что происходило задолго до их рождения.
– А этому может быть научное объяснение?
– Конечно! Существует ген памяти, который вместе с другими генами переходит к нам от предков. Но до поры – это ларчик с секретным замком.
– И что будет, когда учёные расшифруют его код?
– Станет понятно, что пятилетний ребёнок иногда знает больше академика, потому что по каким-то причинам получил свободный доступ к памяти предков. А человек, который после травмы головы вдруг начинает говорить на доселе неизвестном ему наречии, просто «вспомнил» язык своего прапрадеда…
– Значит, наше общение оказалось возможным из-за моей высокой температуры и головной боли?
– Не только! Здесь удивительное стечение обстоятельств. С одной стороны – твоя болезнь, когда воспаленный мозг сосредоточен только на самом себе. А с другой стороны – сегодня пятое января. И до полуночи осталось всего несколько минут.
– Ну и что?
– Вспомни «Двенадцатую ночь» Шекспира…
– Да! Двенадцатая ночь от Рождества Христова… Ночь чудес.
– Именно! Поэтому сегодня ты получила не только доступ к памяти предков, но и возможность общаться с ними, задавать вопросы. Ты даже можешь увидеть всё своими глазами и потрогать руками. Оглянись вокруг!
Только теперь я заметила, что лежу не в своей маленькой спальне, на узкой железной кровати, а в просторной комнате, на широкой постели под балдахином.
Возле изголовья стоит канделябр с зажжёнными свечами. Их огоньки отражаются в небольшом зеркале на туалетном столике возле окна и в другом – том, что на комоде, играют в глазури изразцовой печи.
От всего этого убранства веет стариной, но вместе с тем каждая вещь мне знакома. Будто я уже жила в этом доме, спала на прекрасной кровати, сидела перед туалетным столиком, расчёсывая свои длинные локоны щёткой из конского волоса, грела руки о тёплые изразцы голландской печи.
Наверное, эти предметы ещё помнят мои прикосновения, а старые зеркала где-то в глубине, подёрнутой дымкой времени, ещё хранят моё отражение.
Даже воздух комнаты, в котором угадывается аромат душистой герани, перемешанный с запахом расплавленного воска и заваренных крутым кипятком пряных трав, был родным, пришедшим из далёкого детства. Казалось, этот запах осязаем, и я ощущаю его всем своим существом, всеми порами тела. От этого мне стало так спокойно и радостно, что я невольно рассмеялась.
– Узнаёшь? – спросила Евлана.
– Узнаю! Это твоя спальня.
– А за стеной – столовая. Попробуй её описать.
Закрыв глаза, я представила просторную комнату, ярко освещённую низко висящей люстрой. И мысленно переводя взгляд с предмета на предмет, стала перечислять:
– Там, в углу, стоит большой дубовый буфет с посудой. У окна – ломберный столик и два стула, рядом – подцветочница с разлапистой монстерой. В другом углу – этажерка с книгами. Вдоль боковых стен – диваны. У стены, противоположной окну, – камин. Я слышу, как потрескивают в нём поленья. А в центре комнаты – большой продолговатый стол. Должно быть, сейчас он накрыт к вечернему чаю.
Евлана протянула руку: «Пойдём!».
И войдя в соседнюю комнату, я увидела её точно такой, как только что описала.
– А сад помнишь?
– Конечно! В глубине его – заросший пруд с кувшинками и лилиями. На берегу – беседка, к которой ведёт от дома узенькая тропинка. От ворот к высокому крыльцу идёт коридор из кустов сирени. Возле самого крыльца, переходящего в открытую летнюю веранду, – пышно цветущий розарий. А вот здесь, прямо под окном, посажены мои любимые энотеры. Их цветы раскрываются только вечером. Но сейчас зима…
– Сейчас – то время года, которое тебе представляется, – ведь ты путешествуешь не только в пространстве, но и во времени.
– А сколько я могу здесь находиться?
– Очень хотелось бы сказать, сколько захочешь. Но… есть одно маленькое условие…
– Какое?
– Пока ты здесь, там никто не должен тебя тревожить. Ты никого не ждёшь так поздно?
– Вроде нет. А что будет, если…
– Из-за быстрого возвращения ты не успеешь стать собой, и будешь ощущать себя в том времени, где застало тебя «пробуждение»…
Вдруг кто-то тронул меня за плечо. От неожиданности я зажмурилась. Но трясли уже изо всех сил, и, открыв глаза, я увидела миловидного, коротко стриженного молодого человека, в рубахе в крупную сине-белую клетку и каких-то диковинных узких светло-голубых штанах.
– Слава Богу! – обрадовался он. – Мы звонили тебе весь вечер! Телефон молчит. Звонили соседу, просили постучать к тебе. Он сказал, ты не открываешь. Пришлось среди ночи брать такси и мчаться сюда. Что случилось? Почему ты так странно смотришь?
– Вы мужчина? – спросила я.
– Мама, ты что! Я твоя дочь, Наталья!
– У меня не может быть дочери – моей ровесницы...
Я с удивлением осматривала небольшую комнату, в которой вдруг оказалась: кровать, сундук, венский стул, письменный стол… Но что это за предмет на нём? Какая-то дощечка с клавишами, напоминающая плоскую печатную машинку, рядом ящик с тёмным окошечком…
– Где я?
– Ты у себя дома.
Молодой человек, назвавшийся моей дочерью, смотрел на меня с беспокойством. Наши взгляды встретились. И, обнявшись, мы заплакали…
Мою внезапную «потерю памяти» и дочь, и вызванный ею врач «скорой помощи» связали с высокой температурой, а странное поведение приписали возникшему на её фоне «бреду». Доктор, сделав мне укол анальгина и выписав кучу рецептов, сразу уехал. Дочь, сходив в дежурную аптеку за лекарствами, также поспешила к себе домой.
Оставшись одна, я без боязни вызвать чей-то смех или гнев, буквально пядь за пядью обследовала незнакомое жилище, в котором вдруг оказалась.
Не знаю, сколько находилась бы я в этом состоянии и в неведении, кто я и где я, если бы утром, наконец, не разглядела в полумраке прихожей картину, ставшую «виновницей» всей этой истории.
То, что я мгновенно узнала и себя, и место, изображённое художником, а главное – поставленная им дата, привели меня в шок и «заставили» всё вспомнить.
Но с возвращением памяти появилось больше вопросов, чем ответов. С кем же я встретилась в своём то ли сне, то ли бреду? Всё ли, что было, я помню? И всё ли из того, что я помню, было? Размышляя об этом, я повторяла про себя как заклинание: я помню, я помню, я помню… Наконец мысли мои сложились в строчки стихов:
Я помню очень мало из того,
Что было.
Как мучительно не помнить!
Но память, беспросветная, как полночь,
Не выдаёт из мрака ничего.
Не выпускает знанье о былом
Из тёмных лабиринтов подсознанья.
Воспоминанья, блёклые созданья,
В тех лабиринтах поросли быльём.
Впотьмах, на ощупь я иду туда,
Чтоб обнаружить в дальних коридорах
Воспоминаний разноцветных ворох
Из радости, отчаянья, стыда.
Что стало там давно трухой, золой –
Всё откопаю, выпущу на волю.
Как чёрный археолог роет поле,
Снимаю с памяти за слоем слой.
Не лучше ли оставить это всё?
Зачем мне похороненные тайны?
Была когда-то счастлива незнаньем.
А что с собою знанье принесёт?
Рассказ опубликован в книге "Один из вариантов жизни" (Ульяновск, 2005 год)