Весть о ранении сына громом поразила семью Ермаковых. За горем нахлынула радость – жив, жив! В страшной аварии-мясорубке мало кто не уцелел. Состав с взрывчаткой, застрявший на станции Арзамас 1, чуть ли не в центре города, взорвался как ядерная бомба, смел сотню домов и тысячу людей огненным веником, не пощадил и маленький ПАЗик с людьми у железнодорожного переезда. Их сын Гриша был в том автобусе и изо всех выжил он один. Гришу безо всякой надежды на выздоровление перевезли в областную больницу, где он дотлевал второй месяц в реанимации.
Семен Семенович в больницу поехал один, а жену как бы оставил «на хозяйстве» - знал, что ее больное сердце может не выдержать – каково потерять единственного сына? Приехал в областную больницу он рано утром, в реанимацию его, конечно, не пустили, и пришлось идти к главному врачу – пожилому, чуть ли не восьмидесятилетнему дядечке, все на свете повидавшему и мудрому, как змея. Кабинет с « предбанником» были прямо довоенными, такие, Семен Семенович, видел только в кино. Секретарша тоже была под стать кабинету – за шестьдесят и смолила папиросу «беломор», при этом молча молотила на доисторической печатной машинке. На полу была постелена « кремлевская» шерстяная, не шире метра, дорожка, такая же ветхая, как и обитатели кабинета. Главный врач, Олег Александрович, каждое утро делающий обход больницы, сам проводил до реанимации и распорядился пустить его к сыну. Дежурная сестра дала ему халат, маску, бахилы, шапочку и знаком поманила за собой. Гришенька лежал на какой-то замысловатой железной койке с трубкой во рту, обернутой марлевым кляпом и редко, хрипло, умирающе дышал, не открывая почерневших век с черными длинными, « материными», ресницами. Рядом работал аппарат искусственной вентиляции легких. Под ключицей справа стоял катетер, в который капали что-то с двух флаконов, закрепленных на белой стойке. Под кроватью висел мочеприемник с розоватой мочой. Тело было восковое и как будто бы уже не живое.
- Вот и все, что осталось от моего мальчика! – подумал Семен Семенович. Вот и все…
Подошел заведующий реанимацией, переглянулся с медсестрой, взял под локоть Семена Семеновича.
- Надо отключать, отец, он давно уже не реагирует, кора-то, должно быть, умерла, он все равно не человек – вегетативное состояние. Сколько можно за него дышать?
Заведующий был ровесником Семена Семеновича, но смерть видел каждый день и видел в ней одну проблему - как правильно оформить документацию, чтобы не придрался вышестоящий начальник, да, не дай Бог, прокуратура.
Семен Семенович, преодолевая слабость в ногах, подошел к окну. На подоконнике лежали кем-то забытые иконки Спасителя, Богородицы, О. Серафима Саровского. Он упал лицом на эти иконы и молча молился, сдерживая нахлынувшие рыдания, а потом целовал остывающее тело сына и не помнил себя, кроме как обещал сына на служение Богу, только бы он остался жить, не покидал убивающий его мир.
Реаниматор отключил аппарат. В тишине было слышно, как падали последние капли в мочеприемник. Вдруг Гриша шевельнул рукой, когда вынимали катетер из вены. У реаниматора в глазах загорелся профессиональный интерес: он подключил мешок Амбу к дыхательной трубке и стал время от времени помогать дышать умирающему, пока не появилось самостоятельное дыхание, а затем вынул совсем интубационную трубку. Гриша захрипел, закашлялся, поперхиваясь слизью. Включили электроотсос, больному дышать стало легче. Сын застонал и неожиданно изменившимся голосом попросил пить. Вздохнул, как заново родился!
Заведующий был в профессиональном восторге: « Ничего не понимаю, чудо какое-то, первый раз в моей практике – столько недель без сознания! Контузия, переломы, пневмоторакс, пневмония, плегии, остановка дыхания, наконец! Нет, это просто невозможно, это тема для статьи!
Семен Семенович сел на соседнюю свободную кровать (освободил ночью покой-ник); ноги совсем не держали, а губы беспрестанно шептали навязчиво откуда-то появившуюся молитву мытаря: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!». Шли дни…
Состояние Гриши быстро улучшалось. Семен Семенович позвонил жене, рассказал о чуде. Через несколько дней Гришу перевели в неврологию, а затем перевезли поближе к дому – в районную больницу. Через две недели его выписали домой, дали на год инвалидность 2 группы.
Вскоре Григорий совсем поправился и из щуплого школьника превратился в крепкого ладного парня, на которого заглядывались девушки. Как и родители окончил вскоре тот же пединститут, стал преподавать в школе химию. В армию его из-за контузии не взяли, хотя здоровье его был отличным, а сила – немереной. Но что-то не ладилось в жизни, которая проходила от него в стороне, не затрагивая чувств. Здорово же его тряхнуло!, - печалились родители, но все их попытки оживить душу сына были безуспешными.
Однажды Семен Семенович проснулся ночью и не мог уже заснуть от привидевшегося сна.
Приснился ему батюшка Серафим, как его изображают на иконках: согбенный, с топориком, котомкой – с камнями и Святым Евангелием, в балахончике. Серафим упрекнул его, что он не выполнил взятый перед Богом обет – отдать сына в служение Богу.
Вспомнил Семен Семенович больницу, вспомнил, как он молился, как просил за сына. Все вспомнил, что забыл за эти десять лет. Разбудил жену, рассказал о сне. Та хоть и была маловерующей, как все учителя, но тоже встревожилась, стала упрекать: « Как же так, как это чужой судьбой распорядиться? Да и какое служение, в монахи что ли, или попы?»
- Не знаю, не думал я об этом! Гришка умирал, а чудом выжил, больше ничего не знаю…
Помолчали. Сон уже не приходил. Ворочались, вздыхали – каждый думал о своем.
Не спалось. Семен Семенович встал, оделся.
-Куда ты, в такую рань?
- На рыбалку пойду, все равно не спится…
Взял удочки, садок под рыбу, сумку с запасными снастями, прихватил на всякий случай смену сухого белья – утро в жару росистое, пока дойдешь до реки – вымокнешь до трусов…
Светало. Плескалась крупная рыба, расходились круги по воде. Окуни гоняли у берега мелочь – вода закипала как будто от этих гонок. Семен Семенович поближе к перекату забросил удочки, прикормил кашей заветное место. Моросило. Он накрылся палаткой, пригрелся и незаметно задремал. Во сне опять пришел батюшка, упрекнул: «Что ж ты к Господу сына не отпускаешь? Или забыл свой обет?»
-Батюшка, как же мне отдать единственного сына, о ведь мне еще внучат нарожает, род продолжит. На что мне все без него?
Отец Серафим улыбнулся, покачал головой: « Знаю, радость моя, тяжело тебе. А ты за него сам иди к Господу, обет-то свой и отслужишь…
Семен Семенович вздрогнул и проснулся. Дождь перестал, а поплавок одной удочки совсем утонул, а потом крупный голавль потянул за собой и вытащенное из берега удилище.
Семен Семенович разделся, оставил одежду на берегу, а сам с узелком запасной одежды перешел по перекату вброд на другой берег. Вода была теплой, но знобило от задуманного. В сухой одежде сразу же согрелся, но спохватился, что забыл взять запасную обувь. Вовсю засветило солнце. Семен Семенович перекрестился на Восток и быстро пошел в сторону виднеющегося за полем леса и постепенно слился с горизонтом.
…искали его в реке неделю. Безуспешно чертили моторками речную рябь. Там где он ловил и оставил удочки с одеждой – омут обследовали водолазы, но никого, конечно, не нашли. Прошло девять дней, сорок дней, полгода…Стало все забываться, налаживалась жизнь и в семье Ермаковых. Первого сентября в школу приехала молодая красивая учительница только что после университета. Гриша влюбился в нее с первого взгляда, а через два месяца молодые поженились. Мать, Нина Григорьевна, была счастлива – к лету уже ждали прибавления. Семена Семеновича так и не нашли. Могилы не было – поминать приходили на берег реки, которая ни о чем не рассказала.
Через год у Гриши родился сын. Август был жарким, день солнечным и теплым а до роддома было недалеко, поэтому забирали Марину с сыном без машины, взяли на случай дождя детскую коляску. Григорий нес сына на руках, рядом шла его мать, теперь уже и бабушка – катила детскую коляску, а Марина шла рядом, гордо поглядывая на мужа и сына. Все завидовали счастливому семейству и с улыбкой глядели вслед. В больничном сквере на лавочке в тени за деревьями сидел седой старик, в выгоревшем на солнце ветхом монашеском одеянии из черного ситца и камилавке. На платке перед ним была разложена снедь: хлеб, огурцы, печеный картофель. У ноги монаха терся приблудный котенок. Монах вытер платком то ли пот, то ли слезы, украдкой перекрестил вслед уходящее счастливое семейство. Затем собрал немудреный свой скарб в «сидор» и пошел вдаль по обочине шоссе, опираясь на рябиновый посох и не оглядываясь на погружающийся в знойное марево, поселок.
Сретенье Господне, 2008 год.