Калейдоскоп неожиданностей. Глава 19

Екатерина Звягинцева
                Андрюшкино, село небольшое,  стоит на берегу красавицы Ала-Зеи, здания в селе деревянные, есть двухэтажные, есть одноэтажные, есть и частный сектор..  Люди в основном работают в совхозе, кто оленей пасёт, кто охотится, кто рыбачит. В селе есть клуб, школа, садик, почта, магазины. При совхозе имеется маленькая гостиница, где обычно ночуют экипажи, туда-то и поселили ученого вместе с начальником отдела культуры. Не успели они открыть рюкзаки, как в дверь постучали.
- Войдите! – Крикнул Геннадий Иванович.
Дверь открылась, и на пороге появился сухощавый, улыбающийся якут.
- О! Дмитрий Николаевич! Здравствуйте! Какими судьбами? Знакомьтесь! Это учёный лингвист из Ленинграда – Иван Фёдорович Поршонок, а это наш кормилец! Начальник сельхозуправления – Дмитрий Николаевич Бегунов! – Обрадовано воскликнул Силов.
- Здравствуйте, покорители урагана – улыбнулся Бегунов.
- А вас сюда каким ветром занесло? – поинтересовался Геннадий Иванович.
- Тем же, что и вас – работа. Что вечером делать будете? Я с предложением, может соберёмся? И я вас по Ала-Зее прокачу? Заодно и гостя питерского побалуем андрюшкинской строганинкой? Признанно, что строганина из андрюшкинского чира самая вкусная по Якутии. Как вы на это смотрите?
- Иван Фёдорович, вы как? – Спросил Силов.
- Я за!
- Мы за! Во сколько встречаемся и где?
- К восьми я за вами сюда зайду.
- Договорились.
Дмитрий Николаевич  вышел, а Иван наконец-то расстегнул рюкзак, каково же было его изумление, когда он увидел, что рюкзак он умудрился перепутать и взял вертолете чужой.
- Я  не свой рюкзак взял из вертолёта – расстроено сказал он.
- Что там? – Поинтересовался Силов.
- По-моему это женские вещи.
- Ну, да! Это Светланкин свитер сверху лежит, но если ты сейчас умоешься её мылом и почистишь зубы её пастой, то я думаю, что она не обидится, наверное она тоже воспользуется твоими. Ничего, через три дня поменяетесь.
Делать было нечего, и молодой человек достал из чужого рюкзака пакет, из которого выглядывало полотенце, ушел в туалетную комнату.  Положив на тумбочку пакет, он вначале достал полотенце, и только начал его разворачивать, чтоб повесить на гвоздь, как оттуда выпал маленький свёрточек, завёрнутый в салфетку. Салфетка развернулась и Иван увидел амулет на толстой, капроновой нитке. Он нагнулся, взял его в руки, подошел к окну и присвистнул от удивления, точно такой же амулет висел и у него на шее. Свой он взял из материной бижутерии после её гибели. Обычно она его носила не снимая, а в тот раз покупалась и забыла в ванной перед отъездом в экспедицию, из которой они с отцом не вернулись.  Сняв с себя  амулет, он положил их для сравнения рядом – они были абсолютно одинаковы, только нитки отличались длинной и цветом.
                Амулеты были красивые и загадочные, однозначно  это были медвежьи клыки, на них в острой части клыка  были вырезаны какие-то поперечные штрихи, выше шла резьба сеткой, и на  самом верху амулета было по три продольных  штриха. С внутренней стороны на каждом из амулетов было три продольных, полосы, длинной во всю длину клыка, которые соединялись углом у острия. Узор и с внешней стороны, и с внутренней был абсолютно идентичен, размер клыков тоже был абсолютно одинаковый. Иван покрутил их и не долго думая, оба повесил  себе на шею. Когда он вернулся в комнату, Геннадия Ивановича там уже не было. 
                Иван перепутав рюкзак остался без блокнота, и закрыв комнату на ключ, второй был у Силова, заспешил в магазин. Там он купил пару общих тетрадей, с десяток ученических ручек, и пошел к клубу. День был такой же яркий и солнечный, как и в Черском, а ураган пронёсся намного южнее Андрюшкино. В тени домов лежали вывалив от жары языки огромные, пушистые собаки, которые на него вообще не обращали внимания, и только пушистые шарики щенков подкатывались к нему, рассматривая чужака и тыкались ему в ноги крохотными мордочками.
- Парень! Эй! Парень! – Раздался откуда-то сбоку окрик.
Иван остановился и стал оглядываться по сторонам. Вначале он никого не заметил, а потом увидел, что  на крыльце маленького, неказистого домика сидит старушка и курит трубку.
- Это вы меня окликнули? – Поинтересовался он.
- Я. А ты, правда, из самого Ленинграда прилетел?
- Да, из города-героя Ленинграда. А что вы хотели?
- Ты, говорят у Петровны в Черском жил?
- Да, у Евдокии Петровны.
- Она тебе про могилу рассказывала?
- Нет. А что за могила?
- Подмыло берег на старом кладбище, гроб там из мерзлоты выдавило. Дети бегали, сказали, что на покойнице богатое убранство, сходи, посмотри, пока река не  унесла.
- А почему же не перезахоронят?
- Нам нельзя, мы своих ушедших не тревожим.
- А совхоз, власти?
- Они же тоже местные, им гнев ушедших ни к чему.
- У вас до сих пор с этим так строго?
- Строго, не строго, а стараются свои обычаи не забывать. Ты сходи, а потом приходи – поговорим.  Вон по той дорожке, а дальше берегом, там сам и увидишь промоину из которой гроб торчит. Только осторожней, в реку не упади.
- Договорились. А вас как зовут?
- Иди. Приходи быстрее, тогда и познакомимся.
                ***

                Ивана старушка заинтересовала, и он поспешил на берег, чтоб увидеть подмытую могилу с богатой покойницей. Дошел он быстро, промоину увидел издалека, а чтоб увидеть гроб, пришлось подходить к самому краю осыпающегося берега.  Скорее всего крышку гроба мерзлота оторвала при первой подвижке почвы, а сам он ещё на треть был вморожен в небольшой обрыв над рекой, но с установившейся тёплой погодой его падение в реку было предрешено. Покойницу было хорошо видно,  она лежала в расшитых бисером одеждах, на груди у неё было богатое, массивное украшение из металла серого цвета, возможно из серебра. Две седые косы струились с плеч к ногам, но конца кос не было видно – покойница была присыпана землёй почти по таз. Лица тоже  было не видать, оно было прикрыто лоскутом кожи, а на голове был странный головной убор в виде колпака, с какими-то тонкими ремешками на том, месте, где должно быть лицо. Они частично прилипли к лоскуту, а частично лежали на нём в хаотическом беспорядке.  Иван достал из кармана тетрадь и стал зарисовывать то, что увидел.
- Что ты  там рисуешь? Покажи мне, – раздался сзади детский голос.
Учёный от неожиданности, вздрогнул, и чтоб устоять, сделал шаг вперёд, этого хватило, чтоб грунт под ногами ощутимо поехал. Иван как мог,  откачнулся назад и схватив непонятно откуда взявшуюся маленькую девочку, и еле успел отбежать с ней на безопасное место. На том месте, де он только что стоял, на глазах ширилась трещина, и через несколько минут грунт обвалился в реку, а гроб, освободившись из цепкой хватки вечной мерзлоты был подхвачен течением и поплыл, медленно отдаляясь от берега.
- Ты откуда взялась? Что ты тут делаешь? – Строго спросил молодой человек у малышки, разглядывая её.
- Гуляю. Тётю хотела посмотреть,  – вздохнула девочка, потупив глаза.
На вид ей было лет шесть иди семь, личико было азиатского типа, скуластенькое, с узкими, чёрными глазами, нос пуговкой. Больше всего в её лице Ивану понравилась то, что оно было даже не круглое, а скорее похоже на перевёрнутую репку – её толстые щёчки, которые торчали, как у хомячка защёчные мешочки, делали это личико невероятно привлекательным, милым и неповторимым. Одета она была просто, в какое-то ситцевое платье, на ногах были потёртые сандалики, а вот голова была аккуратно заплетена, косички были перехвачены  сзади в корону, которую венчало два белых капроновых банта.
- Ты кто? Как тебя зовут?
- Девочка я, Аней меня зовут.
-  Меня дядей Ваней, а как ты сюда попала? Почему одна?
- А когда большие дети ходили смотреть тётю, они меня не взяли, а потом говорили, что она встаёт по ночам и ходит по улицам, и если кто-то дотронется до её ожерелья, он окаменеет, и она его унесёт на Таас Кисилях.
- И что ты хотела?
- Я хотела снять ожерелье и расколдовать всех каменных людей.
- Как видишь, тёте её ожерелье дорого, и она прочитав твои мысли уплыла от нас, а кто она такая? Ты знаешь?
- Знаю! Она колдунья-шаманка! Она погубила своего мужа, который привёз её из-за моря, и он стал первым камнем на Киселяхе, а потом она погубила всех богатырей, которые хотели взять её в жёны!
- А как её звали?
- Не знаю, – и девочка опять насупилась.
- А ты не боишься здесь одна гулять? Это же кладбище и взрослые сюда просто так стараются не заходить.
- Нет, не боюсь, ты же здесь, а я с тобой, – и она улыбнулась.
- Ладно, Анечка, тётя от нас уплыла. Я не успел её дорисовать, ты осталась без волшебного ожерелья, так что пошли отсюда – нам здесь делать больше нечего.
- Зато она нас не заколдовала!
- Да, на Киселях в её галерею мы не торопимся,  – он протянул малышке руку, и они весело болтая, пошли в село.
                ***
                Проводив юную знакомую, до её дома, лингвист вернулся к маленькому домику, но на крыльце никого  не было. Он зашел во двор, постучал в окошко, и краем глаза увидел  какое-то движение за своей спиной. Оглянулся – в проходе открытой калитки укладывалась  в пыль чёрная, пушистая собака, заметив, что незнакомец на неё смотрит, она сморщила на мгновение нос, показав клыки, а после этого улеглась поудобнее и тут же заснула. Бабушки дома не было, путь к отступлению был отрезан, а  дверь в дом была открыта настежь, только сетка  над проёмом висела о комаров. Постояв минуту, он решился – отодвинул сетку и зашел в дверь. Первыми шли, как и положено сени, дверь из сеней в сам дом тоже была открыта, перешагнув через порог,  он оказался в помещении, которое по сути тоже являлось сенями, но только тёплыми,  их ещё использовали, как прихожую. Дверь ведущая в дом и там была открыта. Он постоял мгновение и вошел в дом.  Домик и впрямь был совсем небольшой – кухня и комната. Комната от кухни была перегорожена с одной стороны печкой, с другой фанерной перегородкой. Потолок был невысок, но побелен, стены оклеены незамысловатыми, светлыми обоями. На окошках висели коротенькие шторы обшитые рюшем из простого, капронового кружева. Сразу в углу висел умывальник с сосочком над тумбочкой с белой, эмалированной раковиной, в тумбочке стояло ведро для слива. Иван, сполоснул руки, вытер их о рядом висящее, белое, вафельное полотенце, и встал возле кухонного окна в ожидании хозяйки.
                Прохожих было совсем немного, все они были местные, шли неторопливо, иногда в сопровождении лохматой, северной псины.  Собак в Андрюшкино было много – не меньше, чем в Черском, были они, как на подбор крупные, и не смотря на лето  очень пушистые, с роскошными султанами хвостов. Через пару минут пёс лежащий в пыли у калитки заколотил хвостом по пыли – услышал шаги хозяйки. 
                Иван отошел от окна, подошел к столу и включил в розетку электрический чайник, сел, достал тетрадь и ручку, и через минуту уже в сенях раздались шаркающие шаги женщины.
- Быстро ты, а я за печеньем к чаю в магазин сходила – возвращаюсь, а Уголёк уже калитку охраняет. Кто его этому научил?
- А он у вас с рождения?
- Нет, на рыбалке прибился, но давно – несколько лет тому назад.
- Наверное, у него до вас хозяева были, они и научили.
- Скорее всего, так и есть, но соседи иногда обижаются, боятся его. А ты уже и чайник включил?  Ну, молодец! Кушать хочешь? С дороги же.
- Хочу  конечно, но буду терпеть – вечером пообещали строганиной вашей накормить.
- То вечером, до него дожить надо, а давай я тебя рыбьими кишками накормлю?
- Чем-чем? – Чуть не поперхнулся от удивления гость
- Блюдо у нас тут есть такое – национальное и северное. Кишки рыбьи жареные.  Очень вкусно. Попробуй! Тебе наверняка понравится.
- Давайте. Я такого не то, что не ел, даже и не слышал, что такое блюдо бывает.
Бабушка вышла в  сени и вернулась со сковородкой, накрытой крышкой. Поставила её электроплитку, включила её и стала доставать тарелки, извлекла из хлебницы хлеб, порезала его. И минут через пять они уже приступили к ужину.
-Ну? Вкусно или нет? Я могу тебе колбасы порезать, если не нравится.
- Не просто вкусно, а объедение, и где вы такой хлеб вкусный взяли? Я уже обратил внимание, что в Черском хлеб сказочно вкусный, но ваш хлеб ещё вкуснее.
- Пекут его у нас с душой, то он у нас и вкусный.
- Молодцы!
- Ты сходил?
- Сходил.
- Видел? Её еще не унесло?
- Успел увидеть, но почва просела при мне, и она упала в реку.
- И, конечно же, не утонула?
- Да, домовину подхватило течением, и она поплыла. А почему вы в этом так уверены?  И как вас зовут? А то уже и ужином меня накормили, а всё никак не познакомимся – я Иван.
- Мотя я.
- А отчество?
- Просто Мотя, все так зовут, и ты так зови.
- А это удобно?
- Удобно-удобно.
- А где вы так русский хорошо освоили?
- Санитаркой в фельдшерском пункте работала, пока молодая была, а фельдшеры все русские, приезжие были.
- То-то я смотрю, что у вас дома чуть ли не стерильная чистота.
- Приучили, – усмехнулась женщина.
- А кто эта покойница? Я там с девочкой познакомился, с маленькой, она сказала, что шаманка.
- Шаманка, но чужая. Она пленница была. Потом сюда попала. Якутка, а у якутов шаманок удаганками зовут.
- Как же так? Шаманка и пленница?
- Далеко отсюда и очень давно жили по соседству два племени, и недружно жили, вечно они воевали, вот в одну из войн и захватили эту удаганку в плен, а она только что дочку родила, с дитём её и пригнали, держали впроголодь, работать много заставляли, били.  Молоко у неё пропало, и дочка умерла. Схоронила она её и как умом тронулась, перестала работать, как её ни били, за косы не таскали, она ни на что не реагировала, лежала где её после избиения кинут и не шевелилась. Тут мимо кочи шли с бывалыми людишками, они и подобрали её на берегу, чуть живую. Выходили они её, через некоторое время она уже и  готовить стала, одежду чинить. Понравилась она одному мужику из бывалых, взял он её в жёны, а потом они здесь осели. Детей у них не было, но хозяйство они справили быстро – удача шла им в руки.
                Привёз как-то муж мальчика-сироту из тундры,  думал, что жена рада будет, а она его не замечает, не кормит его, не воспитывает, но сделала себе куклу деревянную и с рук её не спускает, дочкой зовёт, рассказывает ей что-то, хохочет. Приехал мужик с рыбалки, заходит домой, а сирота уже дошел от голода, свернулся калачиком и спит в углу, на куске оленьей шкуры, а жена счастливая, с куклой по дому ходит, кормит её. Не сдержался муж – побил её сильно, и взяв сироту уехал опять в тундру, да только пропали они, а на Таас Киселяхе два камня чудных появилось. 
                Зажила она одна, целыми днями куклу с рук не спускала, когда людей лечила, то вешала её в платке за спину, батраки её стадо пасли – хорошо жила. Богато. Древяшку свою баловала, как могла, наряды шила, кормила. Долго она еще красивая была и в силе – сватались к ней многие, но все потом куда-то пропадали, а на Киселяхе  потом камни странные появлялись. Не выдержала мать одного пропавшего парня, единственный у неё сын был, приехала к ней, якобы лечиться, а сама улучила момент и кинула куклу в костёр, что тут началось! Огонь вспыхнул и встал стеной, удаганка вокруг него мечется, воет, криком заходится, А огонь всё сильнее и сильнее – не достать куклу. Она уже и палками пыталась куклу из огня вытащить, но от огня такой жар пошёл, что и на десять шагов к нему не подступиться. На глазах поседели её косы, а когда пламя выгорело, она до утра  кострище через пальцы просеивала, но так ничего и не нашла.
                Слегла она, и через неделю умерла, а та женщина, которая куклу сожгла, хоть и совсем старая была, но через девять месяцев родила дочку, но совсем простую и обыкновенную, и смогла дожить до первых внуков от этой дочери.
                Вот так люди рассказывают про ту, кого  ты сегодня видел.
- Как интересно! А как же её всё таки звали?
- Она без имени уже сюда приехала, муж Марьей звал, но это не её имя.
- А почему она, как простой человек похоронена на обычном кладбище?
- Когда всё это происходило, не было здесь еще села, и кладбища не было, только она здесь жила, вначале с мужем, потом сама, это уж потом люди здесь жить начали.
- Надо же. Но почему никто её не перезахоронил?
- Зачем? Она нам особо не мешала, в когда мы ей мешать стали, она нашла способ от нас уйти.
- Мотя! Но она же мёртвая!
- А какая разница?  Дух-то всегда живой.
- Это ещё, как?
- Ты там ведь был, не обратил разве внимание, что река подмывала только то место, где она была захоронена?
- Нет, как-то не обратил внимания.
- Если еще раз туда пойдёшь, то обрати.
- Не, жутко, как-то на душе стало от этой истории. Но в народе-то о ней как говорят, как её называют?
- Да так и называют каменной шаманкой, или Кисиляхской.
- И куда теперь её гроб денется?
- Она сама выберет к какому берегу пристать.
- А дальше?
- Если кто-то увидит, то похоронит, если нет, то там и останется навсегда.
- На берегу? Там же животные! Птицы!
- Они её не тронут, они такое чувствуют и стороной обходят.
- Но гроб-то открыт.
- Закроет.
- Мотя! Это еще как?
- Смерч рядом крутанёт, и всё, что тот поднимет, упадёт в домовину, пряча её от чужих глаз.
- Она это может сделать?
- Ну, ушла же она от тебя.
- Нет, там почва подтаяла, а я наступил неаккуратно.
- Три года она там торчала, и не приди ты туда, еще бы столько же торчала.
- Три года?  А почему СЭС на это внимание не обратило?
- У нас их нет, а когда из Черского приезжают, ходят в садик, магазины, пекарню, и конечно им никто про неё не рассказывает.
- А я не успел прилететь, и вы меня сразу туда послали. Зачем?
- Ты с ураганом прилетел, ты чужой.
- Но я же не один прилетел, а с Силовым.
- Силов русский.
- А я?
- А ты нет, хотя очень похож.
- Мотя, а это-то вы откуда знаете? Петровна сказала?
- И Петровна сказала, и на груди у тебя амулет сильный. Но прилетел ты с одним, а сейчас их больше.
- Я никому ничего не показывал, не раздевался, откуда вам знать, что у меня на груди и сколько?
- Я вертолёт ходила встречать, на митинге была, тебя сразу приметила. Красивый парень. Большой. Хорошим потом мужиком станешь.
- Моть, я не про то, я про амулет спрашиваю.
- Не знаю я, но он же есть и сейчас он уже не один? Я права?
- Да.
- Поэтому  и послала тебя на берег, чтоб ты прогнал мёртвую шаманку.
- Всё, я уже ничего не понимаю. Вы меня окончательно запутали. Давайте сменим пока эту тему.
- А тебе и не надо пока ничего понимать – рано. Ты просто запомни то, что я тебе рассказала, а потом может быть, когда-нибудь тебе это пригодится.
- Договорились, – улыбнулся Иван.
                И до семи вечера они просто болтали о жизни в Андрюшкино. В начале восьмого он засобирался в гостиницу.  Мотя провожая его подозвала Уголька, дала ему обнюхать гостя, прошептав, что-то собаке на ухо, та вильнула в ответ хвостом.
- Всё, теперь приходи когда хочешь и уходи, он тебя уже никогда не тронет, – сказала она.
- И выпустит?
- Выпустит, – уверила хозяйка.
- А это удобно?
- Мы же не в городе – здесь всегда хорошему человеку рады. Тем более Петровна попросила тебе помогать, а она о ком попало, просить не будет. Она у нас в людях разбирается.
                *****

http://www.proza.ru/2013/03/30/949