Жаркое лето и жаркая черная ночь. Кипевший днем, отчасти от бесконечного и суетливого движенья ботинок, беспощадно топтавших этот мертвый ковер, отчасти от горячего солнца, асфальт медленно остывал, отдавая тепло своему Городу. Но казалось ночь наступила лишь на часах: весь центр горел и мелькал, обещая своим ненасытным гостям все большие и новые возможности, как бы успокаивая каждого своими остроумными рекламами и заманчивыми картинками, давая ему понять, что он не один даже ночью. И казалась, будто этот Город не знает покоя и не даст его никому, кто окажется к нему слишком близко.
И все кто проходил по этим улицам, заглядывая в стеклянные глаза витринам, не замечал как прямо у них над головами, не слишком высоко и совсем не низко, дремал старик, обнимая черт знает откуда взявшийся канат и сладко улыбаясь самому себе во сне.
А чуть подальше от него, почти касаясь босыми ногами купола церкви, точно также дремали два ребенка: один, что разместился повыше, обнимал игрушечную собаку, другой - помладше и пониже, засунув большой палец в рот и капая слюной себе на ночную рубашку, смотрел свои детские сказочные сны, такие, которые способны видеть только дети.
Их не мог разбудить никакой шум проезжающих машин, до сих пор спешивших неведомо куда и яростно разрывавших перепутанные голоса прохожих. Они спали точно так же, как и свойственно им было спать, как и спали, чудом сохранившиеся в этом Городе человеческих желаний, деревья и птицы.