Внимание!
Повторение действий персонажа рассказа - опасно для жизни.
Праздник Первомая в 1993 году уже не был праздником. После того как отменили державу, советские праздники в России канули в лету. Но как бы ни измывалась над традициями народа новая власть, как бы ни кичилась вседозволенностью, заставить мужиков ужинать первого мая без водки - еще не могла. Семен с Николаем тоже причастились.
Свет в тот памятный вечер в деревне погас намного раньше, чем Семен, возвратившись из поля, закатил мотоцикл в гараж и запер дверь. Тут его и окликнул Николай:
- Первомай на темную встречать будем? -
- Как, на темную? - Не понял Семен.
- Свету нет. -
- Давно? -
- Да уже с час. Наверху полыхнуло... Миша Смирнов с балкона видел. - Переходя улицу, рассказывал сосед. Достал пачку сигарет, протянул сначала Семену, проговорил, - будешь? - Закурили. Помолчали.
- Досеяли? - Выдохнув очередную затяжку, спросил Николай.
- Сеялки у шохи оставили... мужики в гараж поехали, - кивнув, отозвался Семен.
- Полезешь? -
- Придется... - без вдохновения отозвался Семен, - не сидеть же людям в потемках. Праздник сегодня. -
- Теперь Первомай не праздник... Отменил и Первомай. - Уверенный, что собеседник знает, о ком идет речь, промолвил Николай.
- Нам отменил, а сам пирует. Как бы опять с моста не сверзился... -
Затоптав остаток и нашарив в кармане ключ, Семен снова отпер замок. Прошел вглубь сарая и сняв со стены катушку медной проволоки и прихватив с верстака резиновые перчатки, вышел на улицу.
- Не тонка? - Кивнул на проволоку Николай.
- В две нитки пущу. -
- А ужинать, разве не будешь, - окликнула мужа вышедшая на крылечко Анна.
- Собирай, я скоро. -
До подстанции меньше полукилометра.
Проходя мимо двухэтажного дома, Семен услышал сквозь гомон стайки ребятишек:
- Ура! Скоро свет будет! Дядя Сеня приехал... - Не похвала даже. Всего лишь примета, высказанная малым ребенком, дохнула теплом в душу Семена.
В деревне давно знали, что оживить подстанцию Семен умеет. Притихшая без кино и привычных благ цивилизации жизнь, снова набирет обороты. Хуже было, когда при поломке подстанции он не случался в деревне. Тогда надо было ожидать приезда электриков из города. А это было не скоро. Пока соберутся, да доберутся, да разберутся... А Семен мог все исправить за считанные минуты.
Двадцать лет назад он работал в электросетях и умел починить несерьезную поломку.
Дверка высоковольтного шкафа подстанции плотно не закрывалась и еще от забора ограды Семен разглядел обгорелые усы проволочных перемычек, навязанных им же еще в февральские бураны.
Подстанция требовала ремонта, но энергетики в последние годы все реже этим занимались.
Она напоминала избушку на козьих ножках. Сравнение это напрашивалось от четырех забуренных в землю железобетонных столбов-пасынков, по верху которых, на высоте человеческого роста, была сварена рама. На ней покоился большой силовой трансформатор и конструкция приемного и распределительного щитов.
Верхняя точка высоковольтного щита уходила на высоту шести метров.
Семен отключил нагрузку и питающую линию напряжением десять тысяч вольт.
Николай, стоя у забора, наблюдал за ним.
Надев перчатки, Семен снова поднялся к высоковольтному шкафу и крикнул ожидавшему внизу Николаю:
- Коля, последи, чтобы грач или галка на разъединитель не сели... -
- А если не послушает? Ружье не с собой, - отозвался шуткой Николай.
- Ты мне крикни, чтобы меня в шкафу не прихватило, - пояснил соседу Семен.
- Понял. Смотрю, - успокоил Николай.
Семен забрался еще выше и распахнув дверки высоковольтного шкафа, принялся вязать проволочные перемычки. Правила эксплуатации электроустановок требовали менять высоковольтные предохранители заводскими. Но неурядицы перестройки вынудили директоров заводов зарплату рабочим платить выпускаемой продукцией. Где что производят, этим и зарплату выдают. Предохранители раздали рабочим, а электрики "остались с носом".
И они сами не редко вязали перемычки-предохранители тонкой медной проволокой. По правилам безопасности полагалось заземлить отключенную подстанцию, но у Семена таких инструментов не было. Не было и указателя высокого напряжения. Их заменял русский авось.
Закончив ремонт, Семен включил подстанцию в работу. Убедившись, что все в порядке, они отправились домой.
Вечерело. Возле двухэтажного дома ребятишек на улице не было, убежали смотреть мультики. Но дорогу загородили подгулявшие уже мужики. Ухватили Семена за рукав:
- А что бы мы без тебя сегодня делали... – лепетал благодарности Толя.
- Погодите, ребята. Погодите... - Упирался Семен.
- Да чего с ним, чикаться... Тащи его, мужики! - орали Славка с Мишкой.
- Сводки. Сводки у меня посевные не переданы. - Схитрил Семен. - Вот, Колю забирайте. -
Но Коля не остался и они благополучно завернули на свою улицу.
Подходя к дому, Семен пригласил:
- Пошли посидим, "поокаем"... Все же, как ни говори, Первомай сегодня... -
- Да, я не против. Куртку забегу, скину. С фермы иду, сам знаешь, чем пахнет. -
- В коридоре у нас скинь, если смущает. - Посоветовал Семен.
- Я скоро, - не согласился Николай и заспешил к своей калитке.
Семен недоуменно пожал плечами и направился к своему крылечку.
Сосед появился на кухне, когда Семен успел умыться.
Поставил на стол бутылку водки. Пододвинул ее вплотную к уже стоявшей так, чтобы на кухне раздался желанный любому здоровому мужику "малиновый звон". Выложил сигареты, зажигалку и уселся на приставленный табурет.
Анна, поужинав вместе с мужиками и отказавшись от выпивки, ушла в большую комнату смотреть телевизор.
Два соседа продолжили трапезу и хорошо посидели в этот праздничный вечер.
Когда Николай уже собирался домой, из большой комнаты донесся тревожный голос Анны:
- Ой, что это! Сеня, посмотри... чего показывают! -
Семен заглянул в открытую дверь и увидел на экране телевизора крупным планом старика. Ветеран войны с полным иконостасом орденов во всю грудь ковылял по улице, поддерживаемый двумя ровесниками.
Волосы старика были взлохмачены, из уха струилась кровь, нос опух и щека ветерана была запачкана кровью.
Рядом с ним камера выхватила беглым обзором еще несколько таких же растрепанных стариков. Таких же мятых и растерянных. Весь вид их говорил о том, что они словно ищут места, куда бы им спрятать себя, не позориться таким видом на людях. Скрыться с глаз прохожих. Даже провалиться сквозь землю, которую они так беззаветно любили и так самоотверженно защищали в годы войны.
Сочувствующий, как показалось Семену, голос диктора из-за кадра вещал, что сегодня в Москве колонна демонстрантов ветеранов войны устроила неразрешенный властями марш, который закончился столкновением с милицией...
Проводив соседа, Семен долго сидел на крылечке. Курил, прикуривая следующую сигарету от предыдущей. Переживал и не мог пережить случившегося. Какими словами он поминал московские власти - не здесь повторять. Если бы они его сейчас услышали - куковать бы Семену не один год там, где Макар телят не пас...
В хмельной его голове снова и снова вставали картины следов державного разбоя.
Семен успел заметить, что один из стариков суетливо прятал под полу фронтового парадного мундира красный флаг. Кумачовая ткань упрямилась в руках побитого солдата, не соглашалась покидать праздничную улицу убереженного от фашистов города. Возмущенно трепетала в неловких руках старика.
Возмущение копилось и в разгоряченном сознании Семена.
Чтобы отвлечь себя от тягостного настроения, Семен, прикурив новую сигарету, вспоминал свои встречи с боевым знаменем, какие судьба определила на его долю.
Первый раз его назначили на пост номер один еще в учебке. Когда они в Тбилиси, курсантами полковой школы ходили в караул. Знамя стояло в прозрачном футляре и словно светилось пурпурным светом. Его советские солдаты-освободители пронесли по улицам многих освобожденных городов России, Белоруссии и Европы. На его бархате поблескивали эмалью рядом с гвардейским знаком боевые ордена Суворова и Кутузова.
В ночной тишине, когда тысяча солдат части отдыхала от нелегких воинских хлопот, Семену, словно наяву слышался гром жестоких сражений. Грохот орудий, бормотанье пулеметов, треск автоматов и нарастающее "Ура!" рванувшейся в смертельную схватку пехоты.
Казалось, что от знамени еще не выветрился дух пороховой гари, каким пропитана каждая война. Но вместе с ним это боевое знамя полка хранило сладкий дух Победы. Наши солдаты подняли такой стяг над куполом поверженного Рейхстага.
А сегодня этого солдата публично избивали, вынудили прятать красный флаг Победы...
Как не напрягал свои мозги Семен, как не пытался связать столь противоречивые мысли в одну логическую нить, ничего в его пьяной голове не срасталось.
Вспомнилось, как ему доверили выносить на торжественном построении знамя дивизии.
Когда он взял в руки древко знамени, и взглянул на его бархатный багрянец, почувствовал в груди наплывающие волны тепла. Он пошевелил древко и полотнище колыхнулось, переливаясь цветом сурового пурпура.
Необоримая внутренняя сила этого знамени под градом смертоносного свинца поднимала с земли бойцов и вела за собой в смертельную схватку. Словно десятки тысяч солдат воевавших под его крылом и те, кто остался жив и те, кто пал смертью храбрых - строго напутствовали Семена: "Хорошо неси сынок, не конфузь нашей воинской славы."
Тогда он шагал перед развернутым строем дивизии с одного фланга на другой и не слышал своих шагов от чувства гордости за родителей всего этого великого множества людей, собранных здесь по столь торжественному случаю.
А сегодня этих ветеранов опозорили белым днем, посреди улицы. Избиили, какк шелудивую шпану..
Кто эти изверги, появившиеся неведомо откуда, убившие его страну, обобравшие людей, поднявшие руку на ветеранов войны ...
Когда возмущение в его душе начало плескать через край, Семен встал с крылечка и нашел на веранде красный флаг. Его привез Ефрем Павлович, секретарь парткома, лет шесть назад с наказом вывешивать на видном месте в государственные праздники.
А теперь флаг оказался невостребованным и пылился в кладовке.
"Прятать заставили? Погодите, я вам упрячу..." Мстительно повторял Семен, вынимая из-под стрехи сарая двухметровый черенок, заготовленный несколько лет назад для хозяйства.
Жена уже заснула и не мешала Семену ненужными в таком деле расспросами.
Соблюдая все правила маскировки, он снова достал резиновые перчатки, на ноги надел старые калоши и ночным татем выскользнул за калитку.
По улице пробираться понадобится сто метров до старого магазина, затем столько же до конца деревни, повернув налево. А за околицей, в трехстах метрах в сторону Торжка, стояла металлическая мачта высоковольтной линии напряжением в сто десять тысяч вольт. Мачта была высотой более тридцати метров. Она хорошо просматривалась с автотрассы Москва - С-Петербург, по которой мимо ехала вся Россия. Вот и посмотрите. Вот и знайте как заставлять ветеранов прятать свои святыни!
К этой мачте и пробирался майской полночью Семен. На вершине ее, в столь невероятном месте и собирался Семен водрузить это знамя протеста. Он и сам соглашался, что эта выходка хулиганская. Но остановить свой протест был уже не в состоянии.
Хмель из его буйной головы уже частично выветрился. Он твердо стоял на ногах и помнил, что двадцать пять в квадрате равно шестистам двадцати пяти.
Но любой инспектор ГАИ, окажись Семен за рулем мотоцикла, немедленно лишил бы его права управлять транспортом.
Опора с навешанными на ее траверзы гирляндами изоляторов издали напоминала гигантского водоноса, который с тремя коромыслами на плечах остановился посреди поля передохнуть.
Мачта опоры была смонтирована из профильной стали и представляла собой гигантскую лестницу с разнесенными на большое расстояние и схваченными крест-на-крест перекладинами. По такой "лестнице" взбираться наверх стоило большого труда.
Но сегодня Семена в его благородном порыве это не смущало. Сгореть под гигантской вольтовой дугой он не опасался, поскольку еще помнил, что на высоковольтных опорах делать можно, а что категорически нельзя. Не боялся он и высоты, поскольку работая в молодости верхолазом, обрел необходимые навыки.
Перчатки он одел не для защиты, здесь они не спасут, а чтобы не оставить на перекладинах следов пальцев, по которым его могут разоблачить.
Забравшись на опору до нижних проводов, он стал строже контролировать движения. От гирлянд изоляторов доносилось едва слышное потрескивание коронных разрядов. Семен осторожнее пробирался по перекладинам.
Достигнув самой вершины мачты, доморощеный экстремист достал из пазухи красную ткань и прикрепил ее к шесту, а шест к верхушке мачты. И благополучно спустился на землю.
Поруганная честь и достоинство ветеранов и их знамен были достойно отмщены. Теперь можно было с чувством выполненного долга удалиться на покой. Довольный своей солидарностью он пробирался домой.
Кто, если не спаситель, пробудил его полупьяного на рассвете?
Очнувшись от сна, он разом протрезвел от сверкнувшей в мозгу мысли.
В полночь он совершил роковую ошибку, грозившую ему пожизненной долговой ямой.
Он забыл, что поднять флаг над опорой высоковольтной линии кроме его одного никто в округе не сможет и об этом знает вся округа. Потому, что в первый год работы, не имея опыта и экономя время для подсчета убранного льна на поле, он не бегал с ковыльком по большой площади, а взбирался на мачту.
С высоты опоры сто гектаров льна были как на ладони и какая его часть убрана, а какая осталась можно было прикинуть беглым осмотром. Эти его выходки видели многие. В следующие сезоны он этим способом сводки не составлял, но… Память человеческая хранит нужные и ненужные эпизоды очень долго.
Преследования за политику он не боялся. В худшем случае – посадят в тюрьму. Его одного. А вот мачта высоковольтной линии, едва он подумал о ней, вогнала его в холодный пот.
Флаг обнаружат. Большинство соседей встретит его появление доброжелательно. Как потерянного в трудной дороге родственника. Из проезжающих мимо машин кто-то поприветствует его гудком сигнала. И он тайно порадуется этому. Донесут властям. Узнают энергетики. Начальство прикажет флаг удалить, как посторонний предмет угрожающий аварией линии. А эта линия питает энергией два больших завода и город.
Подражая Семену, никто из верхолазов на опору под напряжением не пойдет. Линию обесточат. Остановятся заводы. А это потери на десятки миллионов рублей… А когда инцидент будет исчерпан и убытки сосчитаны надо будет их кому-то предъявить для возмещения.
Приедет в деревню проницательный следователь и у первого же встречного поинтересуется - кто бы мог это сделать. И даже вчерашний ребенок ему с гордой благодарностью поведает, что это сделал наш дядя Сеня. Больше никто не сможет.
Если бы он был бобылем, он не тронул бы флага. Даже если бы это грозило тюрьмой. Но ввергнуть всех своих домашних в многомиллионные долги - он себе позволить не мог.
Сидя на крылечке и отмахиваясь от первых комаров, курить не хотелось, Семен пробовал усомниться в таком губительном исходе его затеи. Но на его беду сомневаться было нечем. Другого подходящего места, где бы появление флага явилось таким вызовом произволу державы - в округе не было.
Душу выедало горькое чувство бессилия перед силой державного произвола. Семену, как и ветеранам не удалось охранить свой протест. И чувствовал он себя таким же побитым и униженным. Тяжело вздохнув, он встал и усталой походкой двинулся за околицу.
Легкий утренний ветерок порхал над просыпающейся округой. По деревне кричали вторые петухи. Жизнь починала новый день. Солнышко уже встало, но лучи его еще не достигали земли, а скользили над ней в прозрачной голубизне неба.
Когда Семен миновал крайнюю избу, он увидел мачту, а над ней малиновый силуэт флага. Легкий ветерок расправил его и он ярким кумачом, словно живой плыл над землей. Над этими полями и рощицами. Словно собирался достигнуть самых дальних уголков России, самых забытых и заброшенных.
Солнышко первыми лучами ласкало его на фоне чистой лазури майского неба, высвечивало свою улыбку в его пурпуре ярко и отчетливо. Он словно живой, словно чувствовал, что ему остается немного, реял легко и свободно. Словно недоумевал: "Люди, когда же вы перестанете гармонию справедливой жизни менять на разгул гибельных страстей?"
Семен ненавидел себя за то, что вот сейчас ему придется разрушить эту серенаду святых человеческих чувств. Погубить навсегда. Ведь этот флаг ничем перед ним не провинился. Он только выполнял его волю. Как и все флаги людей планеты.
Благие порывы его души жарко спорили с ледяной трусостью мышления. На этот раз расчетливая трусость и благоразумие оказались сильнее. Они победили.
Пятичасовый отчаянный протест послушного Красного флага видела майская ночь да младенец рассвета.
Добравшись до подножья мачты, он присел на нижнюю перекладину рамы и закурил. Снимать флаг не хотелось. По автомагистрали пробегали автомобили. Некоторые водители, заметив флаг, встречали его приветственными гудками. Семену хотелось, чтобы люди видели этот кумачовый стяг. Чтобы понимали всю трагедию этого отчаянного протеста.
И он все оттягивал капитуляцию. Уже второй окурок обжег его пальцы, а он все еще неподвижно сидел под опорой и выискивал хотя бы крошечную лазейку, какая бы позволила оставить флаг на мачте.
Мы часто после времени упрекаем себя за незнание грядущих событий. Напрасное это занятие. Но безвыходность положения, в которое мы спустя некоторое время попадаем, заставляет мысли возвращаться назад и задним числом упрекать себя в содеянном. Вот и сейчас это: "Ах, если бы знать, что не дознаются…" мучило Семена своими запоздалыми упреками.
Если бы он знал, что так понадобится ему сегодня эта мачта, он ни за что не полез бы на нее в прошлые годы. Даже близко бы не подошел. Не подошел бы он и к подстанции. Согласился бы сутками сидеть без света, слушая недовольное ворчание жены и соседей. Если бы знать… Ему сегодня не понадобилось бы глушить этот уникальный знак протеста. Но никакого выхода отыскать не удавалось.
Четвертую сигарету курить не оставалось времени.
Подъем на опору и спуск заняли не более четверти часа.
Домой он возвращался не таясь. С крылечка второго с краю дома его окликнула Зоя Сергеева и поздоровавшись, спросила:
- Куда с утра пораньше, соседушка, хаживал? -
- Да так... - замялся с ответом Семен, смущаясь, что она наблюдала с крылечка вторую половину его "подвига". - Вчера черенки в лесу вырубил, да один выронил... - хмуро промямлил он не отрывая глаз от дороги.
- Эва, как он за ночь-то обсох... - несказанно удивилась соседка.
Фотомонтаж автора.