Лучше молчать

Галина Щекина
Дорогая сестра!
 Сейчас  мне  не  до писем, это  точно. Хотя  я  всегда  любила  писать письма, ты  же  знаешь. Десять страниц из тетради в  клетку - моя благородная  норма. Но вот опять оживился  мой  гипотетический издатель и завалил  меня  сверкой  текстов. Практически больше ничего  делать не  дает. Передо мной  только черные буквы с красными  перечерками. У меня  выскакивают глаза   и  падают со стуком на пол. Знать бы  еще, что он меня  все равно обманет, ничего не напечатает, этот Копылов, увернется,  как  угорь, от всех обещаний…Молчал бы. Знатье бы - не маяться б так. Я вылезаю  за  окно   посмотреть на небо и качаюсь, как наркот. Думаю, внизу напротив,  все продавщицы в  шоке, что там с женщиной  на крыше…. У  меня все мои тексты  слились в одно  целое и я их жуть как  ненавижу."Я тебя  ненавиже,  я  тебя  ненавиже..." -  пела Земфира, не  представляя, в  каком  контексте я  буду  это повторять. Я вся в  поту от злости. И  к  тому вижу ничтожность своих страниц.
Надо же быть такой  банальной задницей, чтобы  писать подобное  сю-сю-сю.... Не представляю, как люди это будут читать  да и будут ли. Слипнется  у них. Это была  первая тема

Тема  вторая. Все переживаю после твоего звонка, когда  ты рассказывала про день рожденья  тетки. Как  было  много народу и сама теть Тоня разодетая,  но с согнутой спиной, и с  палкой, на которую надет носок. Это  мне  особо понравилось, что надет носок, для  устойчивости. Ну,  ведь хорошая она! На похоронах она  обняла нас: люблю вас  девчонки. С ней там вообще не разговаривали, но она ничего, не озлобилась. В  платочек посморкалась, и шопотом – люблю вас, девчонки. Вот человек.

Там  были многочисленные  дети и внуки, ее  муж  Родя,  бывший советник   юстиции и высокий  чин прокуратуры, у  которого осталось  два зуба. Один  вверху один  внизу. А  ведь этот тот Родя,  который приезжал к нам в  гости, когда  мы  были  маленькие?  И был он  тогда  красавец гусар. Ты  это  тоже помнишь? Потом  я у них жила студенткой  года  три... Это была  моя  семья... А теперь, значит, Родя научился  гнать вкусную чачу, которую вы там и пили азартно. И  ты все  также  поешь с теткой «Расцвела  калина»?  А сама теть Тоня,  небось, без конца  падала  в  обморок, оттого что  компания  сорок человек, и нет фотика. Вот тебе и семьдесят лет.

Дорогая  сестра. Больно осознавать, но не было там и ее  любимого брата Шурки,  нашего  престарелого больного отца, который отказался  от людей и  сидит в норе, хотя и ходит. Мы  с тобой  понимаем, почему отказался, потому  что  заставили, приучили к мысли, что никто не нужен. С нашей  стороны  была  только  ты, убитая  тем  что не пошли твои  дочки. А это  важно в  такие моменты, потому что  клан  собирается  редко и  по  генеральному поводу. Поверь, я хотела  уговорить мою дочку, которая живет  с тобой в одном городе, но она почему-то сторонится. Неинтересно ей, видимо.
Милая  моя, ты  вместо  несговорчивых детей и правда  предъявила  их фотки? На них, наверно, есть и  моя  ченоокая дочка, где на  празднике  жизни,  через  ее  роскошные  волосы смеясь,  смотрят на  мир твои внуки. Которых ты  теперь никогда уже  не  увидишь. Ну,  лучше  помолчу.

Дорогая  сестра. Еще наши отцы могли  кое-как  собраться… Пусть единоразово. Пусть только в  момент нашей  далекой  свадьбы. Еще мы с тобой можем - уже вовсе кое-как, редко. Но наши  дети  уже не  знаются, не хотят этого, и поколение твоих и моих внуков не  будет  знать своих двоюродных и троюродных.  Поэтому  мы сладко  поплакались с  тобой в трубку, да на том и расстались. Мы  теперь иной раз готовы  обнимать приятелей по контакту, а  родню в  лицо не помним...Так  сказал мой  мудрый  муж, и с этим трудно спорить...Но тут  важно то, что ты, память моя  неистребимая, нашла  могилу нашей прабабки  в  Хаве! И я приеду к  тебе  весной, и мы поклонимся  могиле  матери, и проведаем  эту  легендарную прабабку, которую даже  отец  наш не помнит. Потому что я очень, очень  ценю наши связи с родней, я так горжусь, что   кто-то  меня  помнит через тридцать лет и две тысячи километров. Помнишь, мы  ездили к нашей  сестре, когда она  болела. Все  подшучивали надо мной, что я писатель, подначивали меня. Но я не обижалась, смеясь вместе с ними. Я  эту  поездку  помню до  сих пор – и как мы с  тобой тогда  в  монастырь  ездили, и на  источник, и как томно склонялась  белая гортензия  под окном. Пышный тяжелый  куст. Как я боялась  есть красную рыбу за  столом, потому  что она  дорогая. А вы  ведь с теткой и там голосили «Калину». Девчонки, вы неисправимые. Молчали бы лучше. В нашей родне  уже  никто не поет  за столом.
Иногда  вдруг осознаешь, что твое занятие - ювелир, курьер, учитель, писатель и  сторож в детсаду – это неважно, а  важно, какой  ты  человек и что твои  дети. Родня – это наш  молчаливый  жалостный  суд, и перед ней не  выпендришься.
Ты однажды предложила  мне поделить квартиру родителей, а я  отказалась. Я  думала -  ах, ах, нельзя при живых родителях. Это все правильно. А когда  дети выросли, и мы  все  вшестером сбились на одном  пятаке – вспомнила я  тебя, и не раз. Почему ты  видела  вперед, а я нет? Ты  почему пронзила  ситуэйшен, а я нет? Ты  младшая моя, старшая  сестра

Тема третья. Помнишь, я приезжала к  тебе по весне? Я не  сказала тебе, что мы с дочкой и ее  мужем  купили им  землю. Они  сами все нашли, ты  знаешь, красивый  уютный пригород, электричка, газопровод  рядом. Была  там одна  ситуация. Стояли, пили  газировку, ожидали хозяина.
И  вдруг  этот, можно  сказать – зять – отрывисто сказал: «Нарочно  сюда  заедем, чтоб никакие друзья не нашли, да на полу не ночевали». Это он ей припомнил  единственный  случай в  Питере на  съемной квартире, где  к ней завалились  друзья  юности, на  рок-концерт приехали. Как  он и жив  остался?  Подумаешь, трагедия. Но мне почему-то стало не по себе. Представь, с  тещи деньги хочет стрясти, и сам  же возмущается.…Хоть  уж  молчал бы!   Так  нет. Но ты  права: зять любит взять.
Я ему – давай не  будем. А он -  это вы дочке  скажите. Был  момент! Надо было повернуться и пойти на  электричку.  Веснища, холодища, ветрище  сиверко, а  я тут  стою с  гаазировкой. Ребенку хочу помочь, света  белого не вижу. Но я  скрепилась, дура, героизм проявила и стою. Жду  погибели. Хозяин пришел – ах, ах, тарарах. Земля  как  перина, руками  просеяна. Смотрел на  меня, не на молодых. Я  пыталась  упираться  рогом -  мол, нет  водопровода, мол  поле  плохое, провода  скрестились над  ним, и  вообще, далеко от станции. А он – да  это  участок, чтоб деньги выращивать… Вы  его засадите и тут все попрет. Я  торгую  пятнадцать соток, а тут в  самом  деле  все  восемнадцать – видите? До  самой  трубы  газопровода. И строиться - дорога  рядом.. Молодым что, давай, давай. Я  деньги и выдала,  а они через два  дня  все оформили.

На  другой  год приезжаю -  там лес  стоит. На этой ухоженной  земле. Потому  что  по весне  даже не перепахали и рванул сорняк. Да какой. Выше  меня, а ствол в  руку  толщиной. Не, не борщевик,  это на  севере  больше, да  у  него и  макушка  другая, острее. Что делать? Рубить?  Так  у меня ни топора, ни пилы  нет. Думала – все, конец. Тут меня инсульт и настигнет.  Стою в  лесу  этом, как на  Марсе. Восемнадцать соток  этакого леса. Позвала  детей. Дети, парни здоровые, двадцать лет и двадцать пять, никак не  хотели. Мама, ты  заболела? Это полная  шиза. Тут экскаватор  надо. А я говорю – нет, давайте. Последний раз. Это  есть наш  последний… И так  далее. Они переглядываются. Молчала бы  лучше…
Вот так мы  рубили дорогу от  края  до края. Жара  тридцать градусов. Молодые  стволы я  дергала  руками. Старший с  косой пошел, младший с топориком, по комлю тюкал. Хорошо, что  жители  через  забор  ведро воды  дали. А то бы  полегли тут  меж стволов  этих. Смотрим – стена из металлопрофиля. Так  это ж  гараж, который  зять для инструментов  ставил. Елки-палки, лес  густой, ходит урка  молодой. Может, тут  и крыша  какая  найдется, от зноя  спастись?

Мои сели отдохнуть, я пошла. Ты наверно  думаешь -  чокнулась. Но я просто шла, пробиралась. Думала – заблужусь или нет. Бреду, шепчу -  матушка  Богородица, матушка  Богородица….  Потому что чувствую – надругание. И хочу повиниться. Мол, прости нас, бедная  земля. И она этак  глухо- мму… Словно застонала. Вся ее хребтина  поросла  поганьем каким-то. Только не  подумай, что я писатель или что. Я  слышала будто дыхание  большого животного, может коровы…Но корова бы там не пролезла.
Слезы   у меня текут, но такие соленые, жгучие, я  панамкой  их отираю, сама все  иду. А вот зачем иду!  Я  ищу три яблони, которые  я посадила! Я ж мечтала  детям  яблони. И  шесть  кустов  смородины. Задорого  купила на рынке! Чтобы  их посадить, с  дочкой везли лопату и пятилитровку… Откуда я  знала, что  здесь такие  злобные тропики  будут?.

Одну  яблоню ущупала и  давай  кричать. Дети  бегут ко мне, ломятся  через бурелом: «Мам, ты  живая?» А я  ору: «Яблоня живая»


Ты  хоть  себе  представляешь? Я городской  человек, никогда  еще не радовалась дереву  так  Ну, один  раз я  обнимала  в  садике  березу, меня  учили энергию от  дерева  брать. Но  тут была  моя  чахлая яблоня, которую я  везла  на  электричке за тридевять земель.
Так обнаружилось  три яблони живых. Мы очистили  вокруг, полили  их. А  смородин токо  четыре, остальное  забил  сорняк.
Так три года  прошло. Снилась  мне  земля  эта. Я  уж не  говорю, наши с мужем последние  деньги гакнулись, в том  числе моя  единственная премия. Я  просила  их оформить бумагу, так  нет. Ни  продать, ни обиходить.

Дорогая  сестра. Мы  с тобою точно  два  кабачка. Ну, помнишь?  Перезревший  кабачок, отлежал  себе  бочок. Как говорится, и  есть нельзя, и выбросить жалко. Если они дадут мне  бумагу, то ты поедешь со мной? Мы закажем трактор, чтобы   спасти участок. Если  его  еще не отобрали, теперь ведь закон такой, что не обработали - отберут. А я тебе обещаю, что больше ни в какие  финансовые авантюры бросаться не буду. Помолчу  лучше. Твоя старшая, а на  самом  деле  младшая  сестра.