Песни не пишутся, глупые песни!
И падает шпага из рук.
Время бежит по нарезке,
И замыкается круг.
А лето короткое - пара куплетов,
Смоет прибой следы.
Но я возьму жадность пожара,
Нежность возьму из воды:
Как медленный Е-А-Д.
Как бархатный дым.
ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Уже полгода я живу в одной многодетной семье и снимаю у них небольшой уголок в большой квартире из пяти комнат. У них четверо детей и двое взрослых. Они молодые супруги, но насколько я понимаю, О-Лена даже старше своего мужа, который часто работает по ночам. Кажется, муж О-Лены работает составителем вагонов на ЖД станции.
Я исправно плачу за проживание. За полгода ни разу мне не пытались поднять плату за жильё. Комната, где я проживаю небольшая. Обстановка комнаты простая, но здесь есть всё для моего удобства: небольшой шкаф, кровать, стол да табурет; есть wi-fi, - я могу пользоваться интернетом. У меня есть собственный компьютер и связь с внешним миром. Меня все устраивает. Я не ищу от жизни ничего лучшего.
Иногда, когда муж на работе, О-Лена просит о физической помощи. Мне вменяется в обязанности приносить сетки из магазина. Сетки всегда очень тяжёлые. Они переполнены продуктами питания, и, я понимаю, что большая семья, где много детей всегда нуждается в большом количестве еды. Расстояние от универсама до дома около километра. Каждый день вечером, я спешу в магазин к закрытию, чтобы встретить О-Лену.
В душе я джентльмен, хотя, во внешности этого не угадать. Моя одежда очень скромная, хотя, я слежу, чтобы выглядеть опрятно.
Я никогда не был женат, и никогда не считал это для себя необходимым. Мои размышления на этот счёт такие: " Поскольку, у меня едва хватает денег, чтобы себя прокормить, то и нет нужды задумываться о создании семьи ".
Сейчас я безработный. Хочу устроиться в дом престарелых, чтобы хоть какие то деньги получать.
У меня есть небольшая задолженность по оплате за проживание, но хозяева относятся ко мне с терпением. Они очень добры ко мне. Я хочу им отплатить ответной добротой.
Кроме каждодневных пакетов с продуктами, иногда, помогаю с детьми: делаем вместе с ними уроки. С детьми я умею ладить, потому что испытываю к ним участие и жалость, которые во мне даже до слезливости. Всегда готов с затаенным трепетом выслушивать их жалобы и пытаюсь найти ободряющие слова. Наверное, я был бы хорошим отцом.
Иногда, уединяясь в комнате, я вспомню о ком-нибудь из этих детей: детские надутые губки, или радостные глазки умиляют меня - я становлюсь сентиментальным, растроганный украдкой плачу. Наверно, это всё после того со мной как Настя утонула. Настя - моя младшая сестрёнка, которая утонула. Давно.
Когда оба родителя на работе я слежу за чистотой на кухне и в прихожей, за тем, чтобы в квартиру не попали случайные, чужие люди. В наше время развилось много такого сорта людишек.
Мне доверяют, я этим горжусь, но стараюсь держаться скромно. Два месяца назад я сорвал правое плечо от бесконечного таскания сеток и пакетов с продуктами, но не кому не сказал. Плечо болит, особенно ночью.
Надо сказать, что женщина О-Лена полная, но милая, симпатичная. Муж её очень любит и покупает ей обновы и дорогую косметику. Но не это главное. Знаете, бывает иногда такая красота души, которая изнутри светится через кожу - О-Лена такая. Обычно, она очень весела и жизнерадостна, со мной приветлива.
Признаюсь, что хоть у меня и не было очень давно женщины, на самом деле много лет, но я никогда не смотрел на мою хозяйку с вожделением, даже и в мыслях. Во - первых, считаю моральные качества главными в людях, во - вторых, очень боюсь ревности женатых мужчин, в - третьих, О-Лена не в моём вкусе.
Поэтому, я всегда гнал от себя назойливость мысли такого рода, хотя иногда, она пыталась в моё сознание проникнуть. Такая тактика мне весьма помогала длительное время, но недавно, как раз перед большим постом - сбой случился.
Была среда в масленицу. Так совпало, что международный женский день и масленица, все - в одну неделю.
Отпраздновав женский день, уже на ночную смену в тот же вечер Володя муж О-Лены собирался уйти работать. По графику. Такой график неудачный выпал.
Я знал, что всю ночь ему придётся быть составителем вагонов, тогда как его молодая жена останется ночью без мужа.
В душе я сочувствовал, но никак об этом не мог им сказать. Это было бы нетактично.
Сидя в комнате, я слышал, как всем семейством Володю собирали. Хлопоты жены и детская суета доносились через стенку. В конце концов, я не выдержал и решил, что тоже выйду пожелать Володе успешной смены. И вышел из моей каморки в коридор, чтобы поучаствовать в прощании в тот момент как он собирался уходить. Кроме того, у меня было к нему одно очень важное для меня дельце. Мой вопрос, прямо, не давал мне покоя последние несколько дней, а с сегодняшнего утра особенно; и требовал быстрейшего разрешения.
Выйдя за двери моего угла, я увидел, что все в сборе у прихожей, при дверях. Я увидел Володю, присевшего на корточках посредине. Он обувался. Рядом толпилась детвора. О-Лена с кожаной сумкой в руках с вещами для мужа стояла чуть поодаль. Завязав шнурки, Володя выпрямился. Косая сажень в плечах, открытое лицо, чуть припухший нос и губы. У Володи был насморк. Он чихнул. " Будьте здоровы! " - сказал я нарочито громко, в душе радуясь, что представился подходящий случай заявить о себе.
Дети веселились и прыгали вокруг отца.
" Привет, писатель! " - ироничный тон Володи говорил о его добром расположении духа. Володя никогда не ходил на больничный и всегда уверял жену, что на больничный ходят одни слабаки.
Володя взял сумку из рук жены, и теперь. О-Лена вся так и льнула к мужу для объятий и поцелуя. Я смутился и хотел спрятаться обратно в комнату. Но Володя, предугадав мой порыв, он обнял О-Лену за талию, притянув к себе, и обратился ко мне с вопросом:
" Ну, как, Сергеич, книга движется? Я видел в окно, как редакторы из издательств к тебе в очередь на приём выстраиваются ", - сказав это, он посмотрел в окно, и с многозначительным видом пожал плечами, изобразив на лице недоуменную, загадочную гримасу, которая должна была означать, как будто ему, действительно, виден в окно хвост той самой очереди из редакторов и издателей, протянувшийся, аж, до самой ЖД станции, где он вагоны составляет ".
Дети довольные шуткой отца подпрыгивали, улыбались, хихикали. Изображая руками показывали, какие у этих дядечек-редакторов длинные усы и пушистые бороды. Может быть, даже такой длины, как хвост похож на волчий. Или на лисий. Самая маленькая Владочка предположила, что усы дядечек похожи на закрученные хвостики поросят. А я, почему-то смутился от его шутки. Даже был уязвлен. Неловко махнув рукой, что могло означать то ли прощай, то ли перестаньте насмехаться, я оставил счастливое семейство, и поспешил обратно, к себе, так и не решившись спросить Володю про возможность кем-нибудь устроиться у них на станции.
Хотя, день и удлинялся, стремясь к весеннему равноденствию, зима в новом году не собиралась сдавать свои позиции без боя. Снег в марте ещё лежал серыми кучами повсеместно. За окном было уныло и серо.
В этот вечер стемнело быстрее. Обещали ухудшение погоды и скорый снегопад. Череда однообразных, похожих друг на дружку серых будней в весенние вечера овладевала мной, обостряя во мне приливы мрачного безразличия. Чтобы не раскисать я взял в руки книжку и прилег на кровать.
Сгущались сумерки предвестники ночи. За окном стемнело, и, лишь, уличный фонарь перед моим окном бросал слабые отблески света через оконное стекло, которые попадали в мою комнату и создавали блеклый фон. Читать становилось трудно. Смысл прочитанного ускользал. Я отложил книгу.
Задернув шторы, сел за столом, уставившись в монитор. Как обычно. Подобно зомби, тупо смотрел на разные мигающие картинки в мониторе, но они меня не занимали. Я никогда не включаю звук, хотя, колонки в наличие. Чтобы быть незаметным не смотрю фильмы. Не слушаю музыку. У меня нет нужды в этом. Наверно, я странный. Каков есть.
Наконец, все в их семье уже улеглись, даже О-Лена, которая сегодня варила борщ. Она и мне предлагала, подсылая одного из своих детей, но я отказался, сославшись, что уже поужинал раньше. Поужинал ли я раньше? Что я ел? Неизвестно, что я ел. Хотя, какая разница.
Я о чём-то думал.
Мысли неслись нескончаемым потоком, затем роились стайками в моей голове и превращались в маленьких собачек, похожих на пекинесов и мопсов. Они заигрывали со мной, лизались, переворачивались, подставляя свои мягкие животики, хотели, чтобы я их погладил. Я уклонялся от их назойливости, брезгливо морщился. В конце-концов меня сморило и я задремал, мерно раскачиваясь на старой табуретке. Беспокойный сон окутал меня в своё покрывало и я теперь клевал носом. Один раз, даже чуть не упал, ненадолго очнувшись стал прислушивался к звукам, которые доносились из разных углов большой квартиры, иногда одновременно с разных комнат. Дети играли перед сном. Никто не вправе отменить этот моцион, даже соседи снизу, или сверху: для детей - это самый активный период. Привычное дело: гвалт случается каждый вечер до одиннадцати, потом всё стихает. Какая-то необъяснимая тревога, всё же не покидала меня тогда. Ныло плечо. Можно было принять таблетку, но тогда нужно было бы идти за водой на кухню, чего совсем не хотелось, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимание. Я тешил себя надеждой, что о моем существовании временно забыли. Это меня успокоило.
Дождавшись относительной тишины, я отослал всем моим друзьям и подругам в сетях прощальный ночной привет, и выключил свет ночника. Комната, погрузилась в кромешный мрак. Я прилег. Уличный фонарь моргнул и погас. " Наверно, лампа перегорела ", - подумал я. Лёгкие, нечёткие тени пробежали по стене - это беззвучно проехал последний трамвай. Веки смежились. Быстро проникнувшись сладкой негой, я задремал. Не знаю сколько я спал. Может быть, час. Может и полтора часа.
Вдруг в мою дверь слегка постучались, по крайней мере, мне так показалось. Хотя, сон у меня чуткий, такая чуткость сна давно выработалось во мне, от долгих мыканий моих по разным чужим квартирам, но в начале, я даже не поверил своим чувствам и подумал, что этот стук мне снится, поэтому, лишь, повернулся на бок, посильнее натянув одеяло на подбородок, чтобы продолжать затеянное. Очень болела и ныла рука, но теперь было, что-то необычное с моим одеялом: оно стало вздыматься и надуваться около бедра и живота, как будто туда ко мне вовнутрь залез невидимый кот. Я подумал, что откуда здесь взяться коту, хозяева не держали животных, спросонья даже не удивившись, я приоткрыл глаза: приблизив ко мне своё лицо на меня смотрела О-Лена. Увидев, что я пришёл в себя она прошептала вкрадчиво " Сергеич, нужно поговорить ", - и исчезла.
Я быстренько выпрыгнул из постели. Влез в свои тренировочные брюки. Натянул водолазку и по её призыву вышел в длинный и очень тесный коридор.
О-Лены в коридоре я не увидел, но в конце коридора горел слабый свет. Волоча ноги, я побрёл на кухню. На кухне царил полумрак. О-Лена меня ждала, присев на краешек большого и крепкого обеденного стола, рядом слабо горел ночник, который освещал недостаточно, выхватывая из темноты детали обстановки, кухонной мебели, настенные шкафчики для посуды - все нечетко, расплывчато. Мое внимание привлекла белизна её округлых полных бедер, которые почти не скрывал коротенький, темных тонов халатик, а лишь контрастировал в цветовой гамме. Я, остолбенев и не отрывая взгляда от её фигуры, произнес глухо и, как-то визгливо: " Вам не спится? "
"Прости, Сергеич, только что лампочка ярко вспыхнула и погасла. Вот, я принесла переноску. Какое-то невезение ", - соскочив со стола зашептала О-Лена, - " боюсь детей разбудить. Только заснули. Хотела пирог выключить, а тут такое".
Пахло выпечкой. Тихо гудела над плитой вытяжка. О-Лена зевала, потягивалась, поправляла пирог, выложенный на противень, сверху прямо на плиту, пыталась упаковать своими пальцами белых рук кипы неубранных, пышных, темно-рыжих волос. " Все-таки шикарная она. Как я раньше не замечал? " - от неё веяло энергией. Я улыбнулся. Она улыбнулась мне.
" Сергеич, посмотри пожалуйста, откуда эта лужа? Ещё час назад её не было. Откуда она? ", - зашептала О-Лена загадочно. Юркнула в сторону. Прикрыла дверь. Заговорчески подмигнув, проплыла вперед, указывая направление, где могла находиться, некоторым образом, загадочно набежавшая лужа.
" О-Лена, я не знаю. Понятия не имею ", прошептал я в стог, почти касаясь его губами. Ничего не видел. Видел её рыжую кипу. Чуть не отравился меня запахом коры, корицы, мяты, скошенных трав... " Какой-то у неё волшебный шампунь, или это её собственный запах", - подумалось как-то внезапно, и, у меня потемнело в глазах.
Я стоял почти касаясь своей грудью её лопаток, и, вдруг чуть не упал ей на спину, прижавшись сзади, обняв её за плечо, и за живот, чтобы удержаться. О-Лена ловко вывернулась: " Ты, не болен часом, сосед? Что это тебя так качает? "... " Я же не пью, вы знаете", - смущённо проронил я и, вновь, уже во второй раз увидел её бедра окутанные в короткий халатик, которые слепили отраженной белизной полумрака. Потом поднял свой взгляд и посмотрел в её глаза, отражающие сумерки её души. Отчего чуть не провалился ещё раз в бездонность этого полуночного взгляда: " О-Лена, я не болен. Все нормально. Ещё не проснулся, просто. Сейчас приду в себя.", - произнес я дрожащим голосом. " Ты, мне поможешь, Сергеич?" - пропела О-Лена. - "Что за чудеса! Раньше, я никогда не слышал таких чарующих оттенков в её тембре?" Я закивал. Изогнулся подобострастно, всем своим видом выражая искренность и стремление быть полезным.
Красные с отливом, длинные волосы её были растрёпаны, не убраны. В полумраке казались похожими, на горящий стог: в голове промелькнули воспоминания из детства.
Мы стояли очень близко и прерывисто дышали, как будто между нами только что шарахнула молния: "Не сейчас! ", - она оттолкнула меня, не желая оставаться достаточно близко. В её шёпоте слышались тревожные нотки озабоченности и, какой-то решимости. Я не мог понять причину её беспокойства. Возле окна, между плитой и холодильником действительно была огромных размеров лужа, в центре которой валялась небольшого размера, странного телесного цвета тряпочка. "Это кран подтекает. Больше неоткуда взяться ", - сообразил я, и, тут же, открыв створку шкафа, заглянул под раковину, - " я все исправлю ". Большой, жёлтый из пластмассы бак для мусора, наполовину полный. Выносить мусор вовремя - тоже моя обязанность. Я извлёк его из под мойки и отставил его в сторону. Затем поднырнул под раковину, чтобы найти, где может подтекать. Примостившись там, я понял, что освещения не хватает. О-Лена сразу исчезла из кухни. Воспользовавшись паузой, я взял ночник со стола. Он был с длинным проводом, вскоре я увидел течь. Холодная вода, действительно, подтекала. Лужа грозила разрастись и подтопить соседей. " Самое простое перекрыть вентиль", - я перекрыл вентиль, - " что это было? Она подумает, что я озабоченный? А, если она мужу пожалуется, то меня попросят съехать. Что же я наделал! Как меня угораздило! " - большего я теперь сделать ничего не смогу. Тут нужно спеца вызывать". Мне оставалось собрать воду с пола и идти спать... Я прислушался к нависшей тишине. Чему быть тому не миновать. Кажется, она ушла и больше не вернется.
Послышалось шлепанье подошв по полу. О-Лена неожиданно вернулась. Я приподнял переноску к месту откуда протекало. Мы неотрывно некоторое время смотрели на изгиб шланга в металлической оплетке. Она коснулась меня своими голыми коленями подавшись вперед. Я скукожился ещё более. Не видел, но в этой тесноте, вновь, чувствовал внезапную близость, которая меня теперь всколыхнула изнутри. Мы неотрывно некоторое время смотрели на изгиб шланга в металлической оплетке. О-Лена протянула к нему подушечки пальцев. Не в силах терпеть тесноту, я распрямился. Наши груди прикоснулись. Она дышала полной грудью, не отстраняясь, как будто её не смущало наше внезапное соприкосновение. А я не смел. Я замер. "Никакой другой течи",- промолвила она, и, неожиданно прервав свой осмотр, выскочила из под мойки. Как притянутый магнетизмом, я вырвался в след. Возвращая бак на место, я подумал вернуться в мою комнату, чтобы одеть куртку: " Наверно, я прогуляюсь - мусор вынесу". " Не стоит ночью. Уже завтра", - О-Лена не отпускала. Она выразила радость, то ли результатам, то ли ещё чему-то другому, затаенному и невысказанному. Настроение её изменилось. Она со мной полушёпотом советовалась как лучше поступить, чтобы вызвать мастера.
Переноска оставалась под мойкой и на кухне воцарилась романтическая, интимная атмосфера. Чувствовалось наэлектризованность воздуха. От света идущего снизу наши тени падали на обои и создавали фантастические картины. Моё внимание ещё раз обратилось пышность её форм и на её халатик. Он у неё был не весь застёгнут: одна пуговка оказалась расстегнута прямо напротив... Напротив её бёдер. Полы халатика отслаивалась и манили заглянуть за ширму: " О, боже! О-Лена, то без трусиков ", - осенила догадка морозной россыпью по коже.
Хозяйка же, так увлеклась происшествием и удачными моими действиями, что моего изумления, которое отразилось на моем лице не замечала. А меня неожиданно всё устраивало. Я был смущен, но чувствовал как перекосилось мое лицо, превратившись в гримасу озлобленного ужаса, от чего резко согнулся, так же резко распрямился и стал колотить себя по лицу короткими, но болезненными шлепками. " Ты, что! Перестань. Совсем с ума сошел? Ты-хороший. Ты мне помог. Спасибо тебе", - шептала О-Лена, гладя меня по щекам, как бы желая забрать себе боль, которую я себе причинил.
Не перебивая О-Лену, которая теперь принялась успокаивала и хвалить меня, советовать на невезение, как причину счастливого оборота судьбы, она спрашивала меня, как следует поступать дальше. Я попытался сосредоточиться, чтобы сгладить ход собственных мыслей. Мне удалось. Они потекли плавно о другом. О том, что скоро весна. Станет теплее. Душа обновится.
И тут я, вновь, отчётливо сообразил, что тряпка, та самая мокрая тряпочка на полу возле места с лужей, ни что иное, как есть её, О-Лены трусики. " Она, что их намеренно их с себя сняла прежде, чем позвать меня? " - от этой моей догадки, мысли у меня опять вскипели, таким образом, что если бы на моей голове росли волосы, то они непременно бы вздыбились.
Ещё большее смущение овладело мной. Я разглядывал её мокрые трусы не заметно для О-Лены и пытался обрести решимость, чтобы обо всем сказать. Я подошел к луже, и взяв в руку её трусики, присел, чтобы собрать часть воду из лужи... " Перестань! Я сама уберу... ", - О-Лена не хотела мне внушать мне мысль и горячо доказывать о том, что я ей должен завтра помочь и найти нужного ей сантехника. она вырвала из моих рук мокрую тряпку и швырнула её в бак для мусора. Развернулась и стояла теперь рядом со мной глядя мне в глаза. Я со всеми её выводами соглашался, тряс головой в знак моего безоговорочного согласия. Между нами прорастала решимость. Я не понимал как нужно в этой ситуации поступить. Мы вновь оказавшись вблизи замерли. О-Лена живописно распластав руки напоминала живое изваяние. и опять разорвав расстояние, она отскочила, блеснув белизной бедер. " Мне ничего не померещилось? реально ли происходящее?" - тени ложились так, что в некоторый момент вся фееричность это зрелища, кружащейся полуголой женской красоты заворожила. О-Лена, как бы очнувшись от собственной смелости и наваждения, перехватила мой озабоченный взгляд. Я судорожно глотнул воздуха и, сделав шаг по направлению, к воодушевленной музе, брызнул ей в лицо. Хотел сказать слова признательности, извиниться, попросить прощения. Она улыбнулась моему конфузу, не переставая увлечённо шептать про сантехника, как тайным заклинанием желая меня этим шепотом заговорить, околдовать, она мягко, по кошачьи отступала к кухонной двери. Я уже совсем не мог думать об этом сантехнике, и напирал на неё. О-Лена хватала меня за плечи. Трясла. Теребила меня. Наконец призналась, что сантехника зовут Анатолий. Он родом с Кубани. Настоящий казак, мужественный и простой. Ей он очень нравится, но как человек. Как сантехник. Ни как мужчина. Чтоб я правильно понимал. Чтобы не посмел ничего вообразить непристойного, дурного, извращенного.
"Он эту мойку нам устанавливал. Он, просто, обаятельный человек. Он володин друг. Он хороший. Понимаешь? Мастер на все руки", - невольно она сделала акцент "на все руки", увлеченно шепча мне в шею свои ароматным дыханием, все более прижимаясь к закрытой двери и ко мне. В ответ я не вполне внятно, лепетал про её халатик, хотел сделать комплимент. Сказать, что он ей очень идет. Но мой язык, надулся, как толстая и неповоротливая еловая шишка. Не слушал меня. Заплетался. Ничего не сошло путного с него. Хозяйка меня и не услышала. Судорожно дыша мне в лицо сладким, кружащим голову, влажным ртом, она возбудила в моем теле странный трепет, которого прежде мне переживать не приходилось.
Собрав всё моё благоразумие, понимая, что не удаётся совладать с ситуацией и собственной природой, я ей показал рукой, крутя пальцами перед её взором у виска. Посылая отчаянный сигнал о безумности обстоятельств нашего обоюдного, компрометирующего положения. Я призывал её остановиться. Хотел одернуть полы халатика, прикрыть расстёгнутость. Всем видом я стремился закрыть от посторонних глаз, всевидящего ока бесстыдную красоты женского таинства, которое индийские йоги, почему-то, называют йони. По-русски, эти вожделенные часть женского тела звучат менее благозвучно, но от этого, кажется, ещё более восхитительными, притягательными, волшебными.
Как во сне, или замедленной жизни растений я видел себя и её издалека. Вот, я идущий долгою дорогою по направлению к прекрасной, как белая лилия о-лениной йони. Йони О-Лены представлялась мне аккуратно цветочной клумбой, заботливым садовником подстриженной, ухоженной, подверженной эпиляции, интимной стрижке и шугарингу... Я хотел полить йони из шланга, чтобы напоить свежестью и прохладой её цветы, ничем не прикрытые от безщадно палящего солнца.
Моя рука! - моя ли она? Как не моя она. И, не слушалась меня. Сама собою шевелилась, как змея-соблазнитель. Тряслась и вибрировала, выпуская наружу свой игривый раздвоенный язычок. Видит бог, я пытался схватить эту обезумевшую руку. Отдёрнуть её. Оторвать. Но не смог. Руку, как магнитом тянуло и тащило прямо, в полы халатика моей хозяйки, к белизне её бедер, к запретному и, оттого желанному, плоду.
Оглушенный, шокированный, обескураженный неожиданным вывертом, своевольной, безрассудной своевольность моей руки, которая жила отдельной от меня, своей собственной жизнью, я не мог противиться её желанию, и отдался на волю случая. а он меня, как раз и привел к тому, что пальцы руки, едва коснувшись кожных покровов нежного женского органа тут же сорвавшись с последних тормозов, провалились всей пястью в таинственную пещеру чресл. Где горячий, засасывающий в себя вихрь, увлекал в мистический омут, жилище волшебного огненного кота.
Моя голова вскружилась. Отравленный, розовым сумрачным туманом, струящимся из внутренних полостей её тела я потерял дар речи. Мои слова перешли в лепет и гуление. Сверхчувствительность руки обходила все нюансы и изгибы тела О-Лены, пульсирующая в сладострастных чертогах душа пробуждалась и передавалась безумству желания.
Лаская половые губы мою хозяйку, я чувствовал слизистую нежность её кожи, которая сочилась у меня между пальцев.
Я пытался хватать мою руку. Тянул её другой рукой в сторону. Исказившей лицо свирепой гримасой страшил и пугал мою госпожу, которая что-то напридумала для себя, что-то такое, что я от неё совсем уж не ожидал.
Её глаза сузились в две непроницаемые щелки, через которые в полумрак кухни, как от двух светильников вырывались языки пламени, ослепляя меня своими колдовскими чарами. Жестокая, она вцепившись в мою руку с огромной силой. Тащила и прижимала её к себе, зажав мои пальцы у себя между бёдер. Всем видом фурия давала мне понять, что уже просто так она её от себя не отпустит. Сознание мое мерцало, совпадая с освещением веселящих языков пламени, в дикой пляске на кухонных стенах и потолке. Тусклое мерцание переноски слабо тлело маячком из-под мойки, как напоминание о неистраченной надежде.
Тогда я понял, что единственная моя надежда будет рядом со мной пока меня окончательно не поглотит бездонная мгла сладострастия.
В полумраке я перестал дышать, то была сумятица. Но меня осенило и я вспомнил, как вести себя правильно, чтобы нужным образом доставить женщине сексуальное удовольствие. Я ласкал её клитер и приглаживал её букет. Одновременно, я обнимал её за бедро, крепко прижимая к себе. Её орган, как перезревший экзотический плод был влажным, сочным, горячим. О-Лена, предстала передо мною сверх естественным существом, воплощение сладострастия. Она желала моего участия и принуждала ласкать себя. Это и был мой единственный шанс, моя зыбкая надежда остаться в живых. Неслись мысли, как ведения. Инстинкт самосохранения возобладал, пробуждая и возвращая к жизни скрытые резервы моего существа. Перепутанность и несуразность образов перемешались с разрозненными фрагментами трезвой оценки происходящего. В мгновения сложилось все временные отголоски, переживать которые, может быть, можно было отдавшись её желанию, чтобы её лаская, довести до естественной разрядки организма и... И получив, таким образом, своё удовлетворение, сатисфакцию она сохранит мне жизнь, дать уйти, спрятаться, хоть, на время, чтобы пережить преображение. Я на это тогда очень понадеялся. Но, как я ошибался, ведь, я не знал всех её планов.
Она в этот момент, совпав с моими размышлениями, раздвинула бёдра шире, впуская меня. Теперь моя пясть свободно проходила между бедер у неё внизу, совершая круговые движения по часовой стрелке. Вдруг, О-Лена начала глубоко и прерывисто дышать и с моего плеча её милая головка, откинувшись перевалилась назад, и прогнувшись всем телом в спине она громко застонала. Я посмотрел ей в лицо. Её глаза были полузакрыты. Её волосы касались самого пола. Как же я не ожидал, что у моей соседки такие длинные, красивые и густые волосы. Я стал серьёзно беспокоиться, что кто нибудь обязательно услышит её стоны и теперь же, я предчувствовал, что некто крадётся по коридору, который ведёт прямо на кухню. " Может быть, кто - то из её детей вспомнил маму и стал её искать " - пытался я сам себя успокоить... Мой слух был обострён и напряжён до предела... Однако, мой организм стал сдаваться и вся ситуация. хотя, и становилась напряжённей и опасней с каждой секундой, но сладкой и приятной истомой разбегались по моему телу не видимые насекомые, типа, мурашки. " Да, на фиг мне эти мурашки! " - безвольно скользнула запоздалая мысль. Успокаивало одно: у меня совершенно не было эрекции.
" Наверно, я полный импотент по жизни и уже давно замучил себя моим онанизмом ", - с утешением подумал я о себе... -" И, если всё это происшествие откроется её мужу, то я смогу, в крайнем случае испытать моё последнее средство, и попытаюсь ему объяснить, что я О-Лену никак по мужски не трогал... Но всему виной странный и неестественный перелёт и трепет моей руки ".
Лаская клитер, периодически я обретал вдохновение погружая в мою ладонь все трепетную обнаженность вульвы...
Как меня и поучала, однажды, одна знакомая женщина, нужно средним и указательным пальцем клитер нежно удерживать и, вращая массировать...
Всё там внизу живота у О-Лены было очень влажно и у меня, кажется, получалось... Я раздвигал в стороны лоскуты и складки её органа и ощупывал клитер подушечками пальцев, но очень нежно, боясь на него надавливать, чтобы не причинить нечаянно боль... Дальше, мои пальцы погружались в сладкие прелести девушки всё глубже и глубже. Они опускались в эту тёплую и нежную среду, напоминающую собой, содержимое большого, огромного, открывшего свои створки, океанского моллюска... Чем дальше, я мучил её, тем больше я получал между моими пальцами лоскутков нежной и слизкой кожицы, тем больше в чреслах моих становилось тяжелей и гнетущее томление мучило меня самого.
Особенно нежной кожа была там, которая, как тонкая слизь чайного гриба простиралась попадая мне между пальцев.
Сознание переворачивалось и растворяло меня в ощущении близости волшебства, ароматного женского желания. Не моего.
" Но, возможно, это как раз те остатки девственной плевы ? " - пытался я предаться рационалистическому и казаться самому себе рассудительным, хоть на миг.
И, в это время, проводя по ним пальцами, нежно лаская их, сминая их, как грандиозные бутоны, погружаясь прямо во влагалище, в которое я вводить мои пальцы, все-таки, опасался, чтобы не причинить нечаянно болезненное ощущение. Я дождался наивысшего сладострастия Ольги... ( в душе я всегда называл её этим именем, но боялся это признавать ).
О-Лена в этот момент, совпадая с моими размышлениями, или грезами, широко раздвинутыми бёдрами принялась совершать движения мне на встречу. С каждой такой фрикцией из её гортани вырывался грудной стон, а моя рука свободно проходила между у неё внизу. Я совершая круговые движения по часовой стрелки, в это время думал об олимпийских бегунах - спортсменах, бегущих на стадионе по кругу. Но почему бегуны рвутся к финишу против часовой стрелки, тогда, как время неуклонно стремится в противоположном их бегу направлении?
Девушка ещё шире развела в сторону бёдра, совсем завалившись своим крепким задом на стол из цельного дуба.
Радостно предвкушал я её оргазм. Я наделся, что скоро придёт конец моим сладостным мучениям. Но именно в этот момент её правой руки пальцы, как бы ожили что то там вспомнив, зашевелились. И я ощутил, как они, отодвигая резинку моих боксёров, потянулась вовнутрь к моему члену. Тонкие и сильные пальцы отодвинули в сторону широкую резинку моих трусов - боксёров и проникли к моему члену, который оказался у девушки в ладони... Всё - таки она его захотела... Эрекция была мгновенной... Всем видом показа мне моя фурия, что она теперь хочет. Чтобы освободить мои бёдра от трусов, я отпустил её талию и они уже упали на пол сразу... Дальше, этого можно было ожидать, истекающая соками желания хозяйка, повернулась ко мне в полуоборот и, приподняв правое бедро высоко вверх, поставила пальцы ноги на спинку кухонного стула. Упираясь левой рукой в крепкий и надёжный стол, правой она пыталась найти мой эрегированный половой орган, как странно его называют индийские йоги - лингам, чтобы направить мой член глубоко внутрь, в себя, и снизу... Но меня уговаривать теперь было уже не нужно. Мой член оказался капулятивным красным придатком, изогнутым чилийским перцем. Оказавшись в ней, меня накрыло цунами блаженства...
Всё дальнейшее было не со мной... Я был внутри существа перевоплощающегося в химероподобную полурыбу-полу-птицу. Водолазка на моей спине лопнула вдоль по всей длине. Из позвоночника, трансформировавшаяся хорда, превратилась в аэродинамический гребень, раскрывшийся, как парус своими костными шипами обтянутыми перепонками кожи. Теперь некто вожделенный и сладострастный, " Я " безудержно, упоенно драл в полумраке кухни богиню-фурию... Некто, возродившийся во мне мистический и страшный, сошедший со страниц бестинария, или вырвавшийся из преисподней Феникс-Тиктаалик, алчущий совокупления монстр.
Безудержно перемешались шипение и стоны. Сладострастье океана затмило и поглотило вселенную, когда два существа придавались неистово древней, мистической страсти. Их стремление зачать новое мироздание сотрясало небеса, извергая вулканические лавы, сокрушая пантеоны мраморных изваяний. О ! боги Олимпа. Я уже не мог сдерживаться, когда вскоре услышал её стоны: О-Лена кончала. Я радовался, увеличивая частоту и глубину фрикций, их темп и тоже стал кончать прямо вслед за нею, ничего не думая, и не о чём не переживая.
На следующий день я пожелал ей доброго утра. Она улыбнулась и, что то сказала, но так тихо, что я не услышал. Другой раз, она мне напомнила, чтобы я не забыл вовремя сходить за сантехником. Я привел сантехника: вдвоём мы двигали мойку, чтобы был доступ к стояку. До обеда я всячески помогал ему во всём, как мог, пока ремонт не был закончен. Затем, мои соседи всей семьёй ушли, как я догадался понял на ярмарку. Я остался один, находясь в моей комнате, я размышлял, припоминая события прошедшей ночи и никак не мог освободиться из плена моего впечатления, которое увлекло меня от реальности в мир зыбких переживаний. В голове всплывали апокалиптические панно в пламенеющих тонах. Иногда, всем моим существом я начинал ощущать звон идущих, как бы из некоторых таинственных недр. Тогда мне чудилось, что ещё немного и я потеряю связь с законами физики и повисну в воздухе, оторвавшись от паркета.
В тот день был большой Праздник - конец масленицы и начало Великого Поста. Когда хозяева и домочадцы вернулись, то О-Ленка пекла блины. Она была особенно весела, и в какой - то момент весело сообщила мужу о том, что мечтает и ждёт, когда он ей подарит большого медведя для того, чтобы ей было с кем спать, когда сам он в ночной смене.
Я продолжаю жить в моей комнате. Соседа моего, по прежнему - зовут Вова. Ничего в моей жизни не изменилось. Вова ничего подозрительного не почувствовал.