Обманутые Крымом. Главы 91-100

Победа
«Лишь тот, кто знает запах боя –
                Тот трижды, трижды человек!
                Спасибо вам, родные люди,
                За Родину и за весну!
                За май победный в 45-м!
                За то, что вы сейчас в строю».
Л. Болтянская
Демократия так далеко шагнула в нашей стране, что стала принимать подчас причудливые, непривычные, а порой и откровенно неприятные формы.
– Товарищи курсанты, – сообщил нам на построении ротный, – скоро наш народ будет отмечать день Победы. Принято решение, что курсанты выпускного курса участия в праздничном параде принимать не будут.
– Как это не будем? – заволновался строй роты.
Многие, что называется, просто не верят свои ушам.
– Признаться, – неуверенно говорит ротный, – я и сам уже ничего не понимаю. Сказали, что обязаловки больше не будет, так что участие в параде дело добровольное. Но курсанты первого, второго и третьего курсов на парад все-таки пойдут, а вот выпускники нет.
– Мы это, типа играем в демократию, – кривится Столб, – вот и доигрались. Уже и День Победы без нас хотят проводить. А мы в чем виноваты?
– Товарищ майор, а если мы сами желаем принять участие в параде? – не удержался и выкрикнул из строя КорС.
– Для тех, кто на бронепоезде повторяю, – нахмурился ротный, – вы никакого участия принимать не будете. У вас с самого утра 9-го мая будет свободный выход, и вы можете смотреть парад и демонстрацию трудящихся и учащихся, а можете даже и не смотреть.
Я решил парад и демонстрацию посмотреть. Более того, я решил пойти не по гражданке, а в форме. Впервые после получения медали «70 лет Вооруженных Сил СССР», я нацепил ее на парадный китель, и пошел на проспект Кирова, где проходят все массовые празднования в Симферополе.
Даже курсанты нашей роты, которых я встретил в городе, с удивлением смотрели на меня. Медаль они, похоже, не заметили, а вот то, что я одет по форме, их удивило. Я стою среди зрителей и слушаю речь кого-то из отцов города, транслируемую с трибуны.
– 44 года отделяет нас от тех майских дней, когда отгремели последние залпы самой страшной и самой кровопролитной в истории человечества войны. Но бессмертным всегда будет подвиг победителей, которые отстояли независимость своей социалистической Родины, принесли свободу народам порабощенной Европы и мира. Память о войне, ее суровая правда остаются с нами как самый большой по силе духа пример мужества, патриотизма, тяжелого ратного труда и вечной скорби по тем, кто положил на алтарь Победы самое дорогое – жизнь. И никто не стоял за ценой.
Большинство людей, молча и внимательно, слушают выступление.
– С каждым годом вас все меньше, дорогие наши ветераны. Казалось бы с каждым годом все дальше и дальше от нас тот памятный день Победы, но он все так, же близок и дорог для всех нас! Вечная слава всем, кто пал смертью храбрых на фронтах, в партизанских отрядах и подполье, в гитлеровских застенках и лагерях смерти, кто ушел из жизни от ран, болезней, голода. Память о бессмертном подвиге нашего народа неподвластна времени. Поклонимся же до земли их памяти и помянем их всех минутой молчания.
После окончания парада, я не стал переодеваться в гражданку и до самого окончания увольнения проходил в военной форме. Никогда я еще с такой гордостью не носил свою военную форму. Сегодня, как никогда раньше, я чувствовал себя военнослужащим той великой армии, которая сломала хребет фашизму.
Забавно, но дети часто обращали внимание на меня и мою медаль.
– Папа, а папа, – как правило, спрашивали они, – а почему у того курсанта медаль? Он же не мог быть на той войне?
– Не мог, – отвечали озадаченные папы, – он, наверное, воевал в Афганистане до того, как поступить в наше военное училище.
Я уходил от таких разговоров, потому что мне стыдно, что папы не знают, что это не боевая медаль. Но не рассказывать, же всем о том, что это юбилейная медаль? Пусть хоть у мальчишек останется ощущение, что они видели 20-ти летнего участника войны. Опять же училищу как бы плюс. Только есть в этом моем поведении, как мне кажется, какая-то ложь.
Вечером я снова снял медаль и, положив ее в коробочку, спрятал ее на квартире. Раньше у меня возникала мысль надеть эту медаль на парадную форму на выпуск из училища, а теперь у меня отчего-то возникло сомнение, стоит ли так делать. Все-таки юбилейная или памятная медаль это совсем не то, что боевая награда.
Утром 10 мая ротный подошел ко мне и пожал мне руку. Перехватив мой недоуменный взгляд, он улыбнулся и объяснил.
– Видел тебя вчера в городе. Очень достойно, Толя, очень. Молодец. Я был приятно удивлен. Признаться, я от тебя такого не ожидал. 
Невольными свидетелями этой сцены были КорС, Миша и Лис. Первый, конечно же, не смолчал и с заносчивым видом, явно довольный собой, сказал:
  – Ну, все, будет теперь Иванов ходить с высоко поднятой головой.
– Курсант Королев, – мгновенно отреагировал ротный, предвосхитив дальнейшие злобствования Королева, – а вот вам было бы полезно брать пример со своего командира отделения. Учитесь вы, конечно, хорошо, но, несмотря на все ваши способности и пытливый ум, по части человеческих качеств вам еще расти и расти. Кстати, объявляю вам один наряд вне очереди.
– За что? – с притворным удивлением спрашивает КорС.
– У вас крючок расстегнут, – внимательно следя за реакцией собеседника, объясняет ротный. – Это первый наряд, а за то, что вы на четвертом курсе еще и уставов не знаете, еще наряд вне очереди.
Миша после этих слов ротного тихонько присвистнул, Лис подавил улыбку.
– Есть два наряда вне очереди, – замер по стойке «Смирно!» заметно раздосадованный Королев. Кроме этого, пристальный взгляд ротного смутил его.
– Иванов, – ухмыльнулся ротный в усы, – можешь не напрягаться, старшине о нарядах Королева я сообщу сам. Можете идти, товарищи курсанты.
Королев и так находится преимущественно в подавленном настроении, а тут он был вообще посрамлен. Мы оставили его в еще более удрученном состоянии.
– Не «умирай», КорС, – на прощанье бросил ему Миша.
Но для незадачливого Королева этим дело не закончилось. Только мы отошли от него, как из-за угла казармы вышел наш замполит роты.
– Товарищ Иванов, – сразу же окликнул он меня, – что это у вас курсант Королев толпами ходит? Королев, так у вас еще и крючок расстегнут? Курсант Королев, лишаю вас за нарушение правил ношения военной формы одежды, очередного увольнения.
Сколько КорС ни горячился, пытаясь доказать Хлопцу, что он уже наказан за этот злосчастный крючок, доказать он ничего не смог.
– Ну и что, – совершенно справедливо парирует Хлопец, – вы разве устранили замечание? Нет! Случился бы этот случай, если бы вы застегнули крючок? Нет! Ах, вы при командире роты застегнули, а потом, значит, снова его расстегнули? К тому же наказываю вас я, а я это делаю в первый раз. Так что учтите, товарищ Королев, на будущее, не плюй в колодец, пока не перепрыгнешь!
Короче говоря, кроме двух нарядов от ротного, Королев заработал еще один наряд и лишение очередного увольнения от Хлопца.
После самоподготовки я взял сумку с теннисной ракеткой и спортивной одеждой, и сказал «замку», что пойду на спортгородок, а за себя оставляю Королева.
– Постой, – удивился Сергей Уваров, – вижу, ты взял теннисную ракетку. Но ведь твои партнеры все идут в город?
– Я в сквош поиграю, – ответил я, но заметив недоуменный взгляд «замка», объяснил, – это от стены.
– А, – припомнил Сергей, – это как в фильме «Укрощение строптивого?» Ну, тогда топай. Приятного отдыха!

Куба далека, Куба рядом!
Абсолютно все преподаватели кафедры тактики и общевойсковых дисциплин ранее принимали участие в боевых действиях на территориях иностранных государств. Некоторые из преподавателей периодически хоть что-нибудь да рассказывают о тех событиях.
Сегодня полковник Зезевитов решил поделиться с нами своими впечатлениями о своем пребывании на острове Свободы. Собственно говоря, он не сам так решил, а его спровоцировал Королев.
– Товарищ полковник, – поднялся КорС, когда преподаватель собирался, было, начать лекцию, – разрешите вопрос. Курсант Королев. А вы на Кубу попали «по блату», или был какой-то специальный отбор?
Преподаватель даже рассмеялся от такого вопроса.
– Какой там отбор был, я не знаю, – смеется он, – меня никто ни о чем не спрашивал, и никаких тестирований не проводил. Хотя, если говорить о личном составе, то для них действительно существовали определенные требования. Я тогда командовал частью радиоперехвата, – мечтательно закатив глаза, рассказывает полковник, словно заново переживая события тех далеких и не очень дней. – Солдаты у нас служили только те, кто имел хотя бы неоконченное высшее техническое образование, безупречное личное дело и музыкальный слух.
Довольный произведенным впечатлением, полковник осмотрел нас.
– Да-да, товарищи курсанты, вы не ослышались! Ведь главное боевое задание для нашей части был круглосуточный радиоперехват над территорией США. Это мои солдаты прослушали и записали необычные радио приключения известных теперь на весь мир любовников в небе Америки.
– Это когда министр обороны США летал к своей любовнице на служебном военном самолете? – проявил удивительную осведомленность КорС.
– Точно, точно! Нам удалось высчитать координаты регулярных посадок служебного самолета министра обороны в штате Массачусетс. О настоящей цели этих визитов проговорился в радио эфире пилот этого министра, который не выдержал и рассказал об этом во время полета своей девушке. Наши спецслужбы слили эту информацию в американскую прессу, и там был грандиозный скандал!
Курсанты весело смеются тому, как наши использовали полученную информацию.
– На чем я остановился? Солдат наших в учебном центре под Ленинградом готовили два месяца, а потом переодели в «гражданку» по последней островной моде.
– Это как? – вырвалось у Вени. – В смысле, какая тогда была мода?
– Финские костюмы, – охотно рассказывает преподаватель, – рубашки, импортные трусы, туфли и шляпы. А потом мы целый месяц плыли на дачу великого команданте Кастро на теплоходе.
– И как вас встретил бывший «бордель Америки?» – снова выкрикивает неугомонный КорС.
– Хорошо встретил! Сказочные пейзажи, пальмы, песок, мулатки, кубинские сигары, между прочим, скрученные на бедрах кубинок, ром, дорогие американские автомобили. Нас крытыми армейскими грузовиками перевезли в часть. Раньше там находилась дача сестры Фиделя Кастро. Изысканная архитектура, очень много комнат. Раскрою вам секрет, товарищи курсанты, вы ведь уже четверокурсники, коммунисты, и скоро станете офицерами. Семья Кастро до кубинской революции была на Кубе четвертой по уровню благосостояния! После революции эта семья стала самой богатой.
Не только Вася, но без преувеличения вся рота открыла рты от изумления.
– Члены семейства Кастро переехали в еще более роскошные особняки своих вчерашних конкурентов, конфискованные после революции. Таким вот образом сестра Фиделя и освободила этот дом, в котором квартировала наша часть.
– Товарищ полковник, а было ли что-то интересное с военной точки зрения во время вашей службы на Кубе? – с умным видом спрашивает Вася.
– Мы отслеживали все, касающееся передвижения военных самолетов ВВС США и борта № 1 Соединенных Штатов. На этом «Боинге» под кодовым названием «Эйр-Форс ван» летал президент США с ядерной кнопкой. А на борту «№ 100» летал 21 генерал Генерального штаба нашего потенциального противника с такими же полномочиями, как и у их президента. По точкам пеленгования составлялись маршруты этих самолетов, и Москва круглосуточно была в курсе передвижений президента США.
– Товарищ полковник, а мы слышали (это Королев о себе во множественном числе говорит, так как кроме него никто из нас ни о чем подобном слыхом не слыхивал), что вы награждены орденом за какой-то подвиг, совершенный вами во время службы на Кубе.
– Собственно подвиг совершил не я, а мои подчиненные, – расцвел преподаватель. – Видите ли, товарищи курсанты, у нас тогда ходила легенда о сверхсекретном автобусе, курсирующем по дорогам США, который возит дублирующий состав Генерального штаба – 21 генерал с ядерной кнопкой.
– Прямо хоть бери и записывай, – восторженно говорит Игрек.
– Мы долго, но тщетно пытались вычислить этот автобус. И вот однажды это удалось! Этот автобус никогда не выходил на связь, он, скорее всего, работал в режиме радиомолчания. Но во время учений «Глобал Шил» 1986 года, в которых приняло участие 96% американской армии, в восемнадцать часов мы засекли позывной «Мабайл най най». Этот сигнал был записан на шесть магнитофонов, были вычислены его координаты. Автобус тогда находился в штате Флорида. Вот за этот служебный «подвиг» меня, да и не только меня наградили  правительственными наградами.
– Вы прослушивали только территорию США? – не поднимая руки и не вставая, снова спрашивает КорС.
Ну, никакого уважения к преподавателю! Хотя вопрос его, конечно, резонный.
– Нет. Наша аппаратура позволяла слышать намного дальше. Солдаты любили слушать музыкальные радиостанции Флориды и Великобритании. Еще был интересный пример. Мы слышали, как американцы бомбят Ливию, а еще слышали позывные самолета-разведчика «Авакс» над Турцией, да и еще много чего слышали.
– Товарищ полковник, а как к вам относились кубинцы? Как они там живут? – снова выскочил со своим вопросом Вася.
– Как относились? Ко мне лично? Ах, вообще к нашим военнослужащим? Очень хорошо относились. А вот живут они плохо. После революции они стали жить беднее. Талоны на продукты питания выдаются только по месту работы. Многие кубинцы мечтают сбежать к своим родственникам в США. До революции Куба была своеобразной дачей для США, куда американцы массово приезжали на выходные, чтобы сыграть в казино, искупаться в теплом море, и чего там греха таить – повеселиться в объятиях местных красавиц…
– Хорошо им там, проклятым капиталистам, – шепотом говорит Лис, – а у нас, во время телемоста с США, который ведут Фил Донахью и Познер, сказали, что у нас в стране секса вообще нет! А так хочется заняться им и душой, и телом!
– Душой это как? – шепотом спрашивает Миша. – Как-то мне еще не приходилось заниматься сексом душой!
– … выпить местного рома и покурить местные сигары. Знаете, товарищи курсанты, главная тема разговоров старшего поколения кубинцев – это «золотые дни» до революции. Вот так-то. Молодежь не хочет работать за продовольственные пайки.
Увидев, что все загрустили под влиянием нарисованной полковником картины, он весело добавил.
– Товарищи курсанты, если кому-нибудь из вас придется служить на Кубе, запомните несколько советов старшего, более опытного товарища! После кубинского тростникового спирта на следующий день во рту хуже, чем от бурячихи! Учитесь делать деревянные сандалии, там вам это умение сразу же пригодится. И еще следует вам знать об особенностях тамошних цитрусовых, чтобы не попасть впросак! Ведь некоторые из них действуют, как слабительное! ...
Что и говорить, лекция оказалась на удивление интересной, содержательной и полезной! В самом конце лекции Вася задал преподавателю вопрос.
– Товарищ полковник, – как обычно не к месту спрашивает Вася, – а сколько платят на Кубе нашим офицерам?
– Сержант Иванов, Россошенко в вашем отделении? Подумать только, дикий какой курсант учится в вашем отделении, даже странно. Вы, товарищ Россошенко, совершенно не обучаемы. А вы все, товарищи курсанты, запомните, – подобрался полковник и даже втянул свой не маленький живот, – советский офицер свою социалистическую Родину любит и защищает не за деньги!
На перемене совершенно дикий курсант Вася Россошенко заявил, что полковник Зезевитов злостный антисоветский злопыхатель, льющий грязь и клевету на остров Свободы. Правда, долго критиковать полковника ему не дал Миша. И хотя он не сказал ни слова, но шел он к Васе с таким видом, что последний в панике попятился назад и сразу замолчал.
– Ойся, ты ойся, ты меня не бойся, – пропел вдруг Миша, – я тебя не трону, ты не беспокойся!
Вася затравлено взглянул на Мишку, а Лис рассмеялся, разрядив обстановку.
– Миш, – распростер он руки, словно для объятий, – вот уж не гадал, что ты знаешь «Казачью лезгинку!»
Вечером, в конце ужина, когда я допивал чай, Веня вдруг спросил:
– Слушай, Толик, все годы меня мучает один вопрос, но я все как-то так и не собрался тебе его задать. В смысле, сейчас вот созрел.
– Задавай свой вопрос, – говорю я, удивляясь тому, как такое может быть, чтобы почти четыре года терпеть и не задавать какой-то вопрос? И кто? Болтунишка Веня, самый нетерпеливый курсант в нашем взводе!
– Почему ты так ешь хлеб с маслом?
– Как так? Я что, как-то иначе ем хлеб, чем ты и другие?
– Ага. Мы все откусываем по кусочку и запиваем чаем, а ты съедаешь весь кусок хлеба, а потом выпиваешь стакан чая.
– Что, серьезно? А я и не замечал этого! И не задумывался даже! Так что ответить тебе, увы, не могу.
На следующее утро я сознательно следил за тем, как я пью чай. И действительно, я машинально намазал хлеб маслом, съел весь кусок хлеба, и только после этого стал пить чай. Пробовал запивать откусанные кусочки хлеба, но мне отчего-то это не понравилось. Все остальные курсанты пьют чай именно так, как сказал Веня.
– Ты и тут не как все люди, – потешается Веня.

Годовщина
18 мая, когда рота после завтрака шагала на строевой плац, все обратили внимание на непривычный шум, какой-то равномерный гул за забором. Там сотни татар шли в центр города, переговариваясь между собой. У многих на плечах свернуты транспаранты.
– Куда это они? – первым высказал удивление Веня, провожая татар взглядом.
– Деревня, – улыбнулся Лео, – газеты читать надо!
– Да, Москва, конечно, деревня, но очень большая, – кичливо отвечает Веня, – а все-таки, кто знает, куда это они с утра пораньше подались?
– Сегодня 45 лет депортации крымско-татарского народа, – ответил я, чтобы остановить назревающую перебранку.
– А зачем их депортировали? – подлил масла в огонь Веня. – Что-то я не помню. Из головы вылетело.
– Веня, ну ты точно марсианин, – осуждающе кивнул головой Лео, но тут, же объяснил ту ситуацию. – Их выслали потому, что «отец народов» решил наказать целый народ за связь с немцами.
– Значит, за предательство? – недоумевает Веня. – Ну и правильно сделал.
– Любопытно, а кто-нибудь из присутствующих еще так считает? – спрашиваю я.
– Я! – торжественно и гордо сказал Вася, и в его голосе слышится непоколебимая вера и убежденность в своей правоте.
По его виду понятно, что он не допускает и мысли о том, что он может ошибаться. А глаза у него вообще стеклянные. С таким выражением лица и с такими глазами Вася и ему подобные восторженно ляпают в ладоши на разных собраниях. Посмотришь на них, и сразу мороз по коже. Видно, что наш Вася испытывает прилив решительности и вдохновения.
– Дураки вы оба, – опередив меня, спокойно ответил Королев, – даром, что без пяти минут учителя истории. Не может целый народ быть предателем.
Вася, разумеется, о себе другого мнения, и после такого «удара» долго не мог опомниться. Я посмотрел в его невыразительные глаза и отвернулся.
– КорС, не хами, – обрывает его «замок», – будь добр, сделай вид, будто ты действительно из интеллигентной семьи.
– Интересно, кто это здесь хамит? – запротестовал Королев с видом победителя. – Могу вас заверить, что я и так вынужден из вежливости подбирать самые мягкие слова!
– Ну, да, – улыбается «замок», – уж что-что, а ваша чрезвычайная деликатность хорошо известна нам всем. Товарищ Королев, а вам не приходилось ничего слышать о человеческом достоинстве?
– В теории – да, но в Советской Армии нет, – скалит свои белые крепкие зубы Королев, – пока как-то не приходилось.
– Кстати, – примирительно говорю я, – среди крымских татар, воевавших в рядах Красной Армии, было много Героев Советского Союза.
– Тогда я ничего не понимаю, – растерянно произнес Веня.
По его виду можно с уверенностью сказать, что он собрался обидеться, причем всерьез и надолго.
– Оно и видно, – вставил, ухмыляясь, КорС, – а завтра ты придешь к солдатам, а они попросят тебя рассказать им о депортации крымских татар. Впрочем, что это я такое говорю? Ты же сразу прямиком направишься в штаб к папочке!
– Можно подумать, – огрызается Веня, – что ты на моем месте отказался бы.
– Нас ведь учили быть невосприимчивыми к слухам, – собравшись с мыслями, триумфально говорит Вася.
– Какие же это слухи? – буквально задохнулся Королев. – 18 мая 1944 года по приказу Сталина весь крымско-татарский народ был обвинен в коллаборационизме с немецкими оккупантами, и началась, поражающая своим размахом, депортация крымских татар в Среднюю Азию. Всего из Крыма в специальные поселения было вывезено более 200 тысяч крымских татар, армян, греков и болгар. Западные голоса утверждают, на протяжении первых полутора лет 46% депортированных умерло.
– Просто я раньше как-то не интересовался этим вопросом, – говорит Веня. – Только и всего.
– А вы поинтересуйтесь, поинтересуйтесь, товарищ Нагорный, – шутит КорС. – Вон на пару с товарищем Россошенко и поинтересуйтесь. Много нового оба узнаете. Вот только бы нам не пришлось разгонять выступления татар, – вздохнул Королев напоследок и сразу стал совершенно серьезным.
– Товарищ Королев, – сухо начал Вася, и продолжил поучительно, – давно хотел вам сказать, что дурак это вы. И если у тебя нет ума, то у меня он есть!
После этих слов наш взвод буквально взорвался от смеха. Уж кому-кому, но никак не троечнику и зубриле Васе называть умницу Королева дураком! Да дело даже не оценках, просто Васе по любому до Королева, как пешком до Луны!
Поначалу казалось, что Королев даже и не обиделся, так как это часто бывает среди курсантов. Я имею в виду, что курсанты довольно часто обзывают и посылают друг друга, чаще в шутку. Вот и КорС не придал словам товарища особого значения. Но Вася не унимается.
– Зря смеетесь, – нисколько не смутившись, менторским тоном вещает он. – Вы когда-нибудь задумывались над тем, что мы с вами не обыкновенные курсанты, что мы самые преданные бойцы партии? Мы, если хотите, сторожевые, цепные псы партии. В мирное время нас держат в намордниках, но если началась война, с нас снимают намордники и говорят: «Фас!» И мы должны рвать всех, на кого нас направляет партия. Для нас приказ Родины это приказ партии, понятно? И если партия говорит, что наш враг – крымские татары, то мы должны, не задумываясь, выполнять приказы и разгонять этих самых татар! Просто не каждый из вас задумывался над этим, – со всей силой и страстью, на какую только способен, закончил свою пламенную речь Вася.
А вот после этих слов КорС обозлился по-настоящему.
– Слышишь, – надменно говорит Королев, – товарищ Василий, ты еще скажи, что и партбилет у нас краснее, и вообще мы партийнее всех остальных членов партии, и вообще только нам одним страна и армия обязана всеми своими успехами. И вообще, предупреждать надо, что у тебя мысль появилась, и ты хочешь ее озвучить, а то ведь я не подумать могу и в силу своего характера сразу в репу зарядить! Понял ты, пень пнем?
– Толик, ты почему не делаешь замечание своим подчиненным? – смеется Миша. – Или ты действительно хочешь, чтобы они подрались?
– Нет, – давясь от смеха, говорит «замок», – просто для него Вася стал неиссякаемым источником вдохновения, и он копит материал для своего очередного литературного «творения». Симона, признавайся, я угадал? А по шеям им надавать можешь и ты сам. Кальницкий, я к тебе обращаюсь!
– Почему, чуть что, обязательно сразу по шеям? – негодует Вася. – Мы с вами уже давно не «минуса», мы скоро станем офицерами, и не просто офицерами, а политработниками, а вы все, словно дети малые. Я склонен считать, что вам давно уже пора повзрослеть.
– Ха-ха-ха! – взорвался весь наш взвод от смеха.
– Третий взвод, отставить разговорчики в строю, – добродушно командует ротный. – Рота, равняйсь! Смирно! Старший сержант Уваров, что там у вас за веселье во взводе?
– Да у нас курсант Россошенко нарывается все построение, да никак не нарвется, – вызвал своим ответом смех уже всей роты «замок.
– Значит, не на тех нарывается, – шутит ротный. – Россошенко, а вы не пробовали разозлить своего командира отделения? Сразу получите то, что давно заслуживаете. Или что, Иванов свою былую форму потерял? Курсант Россошенко, а вы в личное время сядьте камнем в ленкомнате и четко прочитайте устав, понятно?
– Так точно. Эх, – только и сказал Вася и замолчал на весь день, обидевшись и на нас, и на командира роты.
– Курсант Россошенко, – зло говорит «замок», – закройся по добру, по здорову, а то я тебе сейчас, как следует, покажу!
Начался обычный день, и за повседневными заботами и хлопотами о татарах мы вскоре забыли. А вот об этих Васькиных словах, о том, что мы – сторожевые псы компартии и нашей роли в истории, мы вспомним через годы.
– Курсант Лекарствов, – донеслось до моего слуха, – что это за грязь у вас под носом?
– Товарищ майор, это не грязь, а усы.
– Серьезно? А ну, ка, товарищ курсант, предъявите мне ваш военный билет. Вот, что и требовалось доказать – на фотографии вы без усов. Так что никакого свободного выхода в город, пока в военном билете у вас не будет фото с усами. Командир взвода – на контроль.
– Товарищ майор, – заволновался Яд, – разрешите, я сейчас сбрею усы!
– Ну, или так.
Грязь под носом, в смысле, наметившиеся, в смысле, специально отращиваемые усики были еще у доброго десятка курсантов роты. Все они их тут же сбрили безо всякой команды. И только наш Бао оказался на редкость тупым малым, и усы оставил. Менять фото в военном билете ему никто бы не стал, так что пришлось Лехе даже после того, как он свои усы сбрил, две недели отсидеть в роте безвылазно. Так сказать, в назидание остальным.
– Ай, не зря, не зря мы тебя великим Бао назвали, – смеется КорС, – баобаб он и есть баобаб! Дуб дерево отдыхает!

На привале
Наш батальон пешим порядком движется на «верхний» учебный полигон на плато Коль Баир для проведения плановых тактических батальонных учений. В два часа ночи нас подняли по тревоге, как выразился ротный: «Пока город спит».
– Курсант Россошенко, – недобро говорит ротный, – пора уже выходить на построение, а ты все чешешься. Бегом!
– Ну да, – ворчит Зона, и непонятно зачем, говорит, – он бы еще сказал, что это полезно, и что, кто раньше встает, тот дольше живет.
– Выступаем вечером на рассвете, – шутит Рома.
– А еще говорят, что в армии встают в 6 часов утра, независимо от времени суток, – вторит ему недовольным тоном, отчаянно зевая, Литин.
Когда строй вышел за ворота училища, все разговоры сами собой прекратились. 
– О, вывели кадетов погулять, – оглянулась на нашу колонну какая-то девушка.
Интересно, лениво думаю я, и чего это ей не спится в эту чудную ночь? Ладно, мы, люди подневольные, нам приказали, и мы пошли, а ей-то, чего не спится, чего она по ночному городу одна гуляет?
Пока город проснулся, курсантская колонна уже давным-давно покинула его черту. Скорее всего, это наш последний курсантский выход на тактические учения. Для многих курсантов это вообще последний такой выход, так как те из нас кто попадет служить в родные военно-строительные части или железнодорожные войска, ни в каких учениях участия больше принимать не будут.
– Мужики, – первым заметил непонятное строительство справа от нас уже в горах Веня, – поглядите, чего это там такое интересное происходит?
Мы смотрим в указанном Веней направлении и видим там средневековый белокаменный город. Во время предыдущего нашего выхода там ничего подобного не наблюдалось. Вспышка удивления накрыла нашу колонну.
– Что это, а? – продолжает недоумевать Веня, но никто ничего вразумительного ему ответить не может.
В самом деле, не мираж же это? Все стало понятным, когда мы приблизились к этому «городу». Возле крепостной стены красуется огромный плакат с надписью «Съемочный павильон кинофильма «Раз, два, горе не беда!»
– Ну, ничего себе, так здесь кино снимают! – хрипло произнес Зона, и мечтательно добавил: – Может, им массовка нужна, так я всегда, пожалуйста!
Однако кино здесь еще не снимают, пока здесь только готовят декорации. Белокаменный город оказался вовсе не каменным, а грубо сколоченным из досок, обшитых листовым пенопластом. Павильон еще не достроен, так что ни в какой массовке здесь пока никакой потребности не испытывают, и зарождающаяся мечта Зоны о съемке в кино так и остается мечтой.
Чтобы мы не мешали строительству и, чего доброго, не разнесли съемочный павильон раньше времени, отцы-командиры увели нас подальше от него, и только тогда объявили привал. Многие курсанты все равно оглядываются назад, так как им интересно.
– Вагончики, наверное, для артистов поставили, – снова мечтательно вздыхает Зона, – там даже уже протоптана асфальтовая дорожка. С комфортом устраиваются, – завистливо закончил он.
– Но бардака у них здесь еще много, – заметил Вася, – то ли дело у нас в армии, все единообразно, все подстрижено, покрашено и посеяно песком, просто любо-дорого посмотреть.
Поле Васиной шутки все беззаботно смеются, а сам шутник так тот вообще испытывает приступ истерического смеха.
– Зона, а Зона, – лениво говорит Лео, – отгадай загадку: «Светит, но не греет?»
– Тоже мне загадка, – насмешливо отвечает Зона, – кто же не знает, это открытый холодильник.
– Ошибаетесь, дорогой друг, – смеется Лео, – это телевизионная передача «Прожектор перестройки».
Курсанты смеются над незадачливым приятелем, попавшимся на удочку Лео. Тут мое внимание привлек Миша.
– Толик, – протянул он мне свой поясной ремень, – черкни мне на память свой автограф.
– Вы только посмотрите, – кривится Королев, – пылкий поклонник требует автограф-сессию от начинающего прозаика!
Мне кажется, что сам по себе Королев неплохой человек, и все его проблемы связаны с его пессимизмом, ну и с его не совсем адекватной самооценкой. К тому же он сызмальства не в меру избалованный.
– Отстань, КорС, – спокойно говорит Миша, – мне, между прочим, нужны подписи всего взвода. И твоя подпись тоже, хотя ты и не подаешь надежды на то, что станешь писателем!
– Это еще зачем? – искренне недоумевает Королев.
– На память. Есть такая традиция. Ты, если не хочешь, не делай так, а я сохраню свой курсантский ремень с подписями всего взвода.
– Мужики, и я тоже хочу, – снял и протянул свой ремень Веня. – По-моему, классный обычай! Симона, а чего это тебя не слышно? Я имею в виду, почему гитара молчит, простаивает?
– И, правда, Симона, – обернулся ко мне Лео, – зачем ты с собой взял гитару, если не играешь на ней даже на привале?
– Товарищи совершенно правы, товарищ Иванов, вы не оправдываете оказанного вам высокого доверия и не выполняете задание партии! Играйте и пойте, а мы подпоем! Ну же, спой, светик, не стыдись, – вмешивается наш замполит роты со всей присущей ему военной простотой, – расчехляй аппарат! Иванов, я имею в виду гитару, гитару! Ну что, будет песня?
– Как с куста, – смеюсь я, – итак, для тех, кто не спит, прозвучит эта песня.
– Как говорится, и в подарок мы дарим, – шутит Веня, – песню «Мы в такие шагали дали». 
Без преувеличения могу сказать, что весь наш взвод и не менее половины курсантов четвертого взвода с увлечением поют вместе со мной. Даже Хлопец не подвел,  подпевает, как и обещал.
– Иванов, симпатяга, – кивает мне Хлопец, – все-то у тебя идет легко и радостно. Так и надо! Молодец! Не зря ты за годы учебы успел стать всеобщим любимчиком!
Я подивился его словам. Неужели я действительно произвожу впечатление, что у меня все так уж гладко, легко и радостно? На самом деле я не могу расстаться со своей болью – потерей Новеллы. Времени прошло с того момента меньше года, а мне кажется, что целая жизнь.
Впрочем, пусть лучше окружающие думают так, чем будут меня жалеть. Я чувствую, что ребята смотрят на меня и ждут от меня хохмы, но после мыслей о Новелле хохмить мне решительно не хочется. Другими словами, на этот раз я очень разочаровал своих благодарных слушателей.
Рядом со мной сидят и поют Столб, Лео, Миша, Дима и Володя.
– Созвездие Иванова, – кивает замполит, и с чувством говорит, – в смысле, близкие друзья Иванова.
Можно подумать, что кто-то этого не знает. Спеть мы успели пять песен, после чего комбат приказал строиться.
– Командирам взводов, – зычным голосом командует комбат, – проверить выборочно каждого! … Батальон, продолжить движение!
И курсантская колонна снова растянулась на несколько километров. Веня без устали балагурит, а я все думаю о Новелле. Через пару месяцев я женюсь на Изольде, а думаю про другую девушку. Мысли путаются. Выходит, я все еще люблю Новеллу? Немного неожиданный и странный вывод. А что, если взять и позвонить ей? Или написать? А если она не придет на переговоры? А, в конце концов, какая теперь разница? Она ведь уже замужем. К тому же насильно мил не будешь. Это как раз мой случай. Я тяжело вздыхаю и гоню от себя мысли о Новелле.
– Какие неполезные нагрузки, – ворчит Зона, поправляя лямки вещмешка.
А я все гоню мысли о Новелле, но они никак никуда не хотят уходить. И почему это так, если ты смеешься, то с тобой смеется весь мир, а когда ты плачешь, то плачешь один? О, это я сам придумал или прочел где-то?
– Рота! Отставить разговоры в строю! Песню запевай! – командует ротный, и рота начинает петь.
Рота поет, я только имитирую пение, а в ушах звенит такой родной, такой милый, такой близкий, такой мелодичный, такой любимый голосок Новеллы. Что за наваждение? Я не заметил, как сжал челюсть и заскрипел зубами. Лео это услышал, с удивлением посмотрел на меня и сбился с шага, насмешив этим весь взвод.
– Младший сержант Леонтьев, – смеется наш взводный, – вы чего это хромаете? Рожать, что ли, собрались?
Тут слева показалась небольшая горная речушка.
– Водное препятствие преодолевать быстро, и умело, – подражая голосу Хлопца, (кстати, очень похоже) говорит Лео, – кто утонет, потом очень пожалеет!
– Это правильно, – смеется взводный. – Кто не умеет плавать, должен уметь хорошо нырять!

Презрение
Учения окончились, нас привезли обратно в училище на грузовых автомобилях. О, приятная неожиданность!
Веня на удивление и радость всем, по своей собственной инициативе, сбегал в самоволку и принес мороженое на весь взвод. Теперь мы блаженствуем и, насколько это, возможно, растягиваем удовольствие, то есть неторопливо едим это самое мороженое.
– Когда-нибудь вы будете вспоминать, – шутливым тоном говорит Веня, – как будущий генерал бегал для вас за мороженым!
– А вот любопытно, – говорит «замок», оторвавшись от такого приятного занятия, – когда впервые появилось мороженое?
– Я лично думаю, что мороженому примерно лет пятьдесят, – с глубокомысленным видом заявил Веня.
– Ошибаешься, Венечка, – включился в разговор КорС, довольный возможностью лишний раз блеснуть своей эрудицией. – Я вот точно помню, что 4 марта 1813 года на церемонии инаугурации президента США Джеймса Мэдисона, впервые в истории официальных приемов, гостям подали мороженое. В 1813 году! А ты говоришь, лет пятьдесят!
– А я не понял, на церемонии чего? – наморщив лоб, спросил Вася и растерянно посмотрел по сторонам, ожидая ответа.
– Инаугурации. Проще говоря, президент США принимает присягу и клянется на Библии верно служить американскому народу, – объяснил довольный КорС.
– Клянется и присягает? – растеряно переспрашивает Вася. Видно, что он о чем-то мучительно думает. – Публично?
– Публично, публично, – заверил Васю Королев.
– А почему же наши вожди, Генеральный Секретарь ЦК КПСС, например, не клянутся нам служить? – спрашивает Вася, и голос его при этом дрожит.
– Потому что они нам и не служат! Они нами просто рулят! Ты ведь помнишь, что партия – наш рулевой? – расхохотался Миша.
– Да-да, – несколько рассеянно отвечает Вася, о чем-то усиленно размышляя. – А почему тогда наша власть называется советской, если советы этой самой власти не имеют, так как всем рулит партия?
Поразительно! Безо всякого  преувеличения, произошло чудо! Можно сказать, что такого вопроса от Васи никто не ожидал. Наш угрюмый красавец КорС в кои-то веки даже улыбнулся.
– Неужели ты сам додумался? Кто бы мог подумать! – восхитился Королев. – А ведь ты все четыре года не давал оснований надеяться, что когда-нибудь поумнеешь! И не скажешь теперь, что еще недавно ты был совсем дурак!
Вася разволновался, хотел было что-то возразить, но передумал. Он, безусловно, обиделся, но виду не подал. Зато он надолго замкнулся в себе.
– Может, я сплю? – никак не успокоится Королев. – Симона, ущипни меня!
– А что, если, для надежности, сразу в челюсть? – предлагаю я. – Мне оно привычнее, чем щипаться, так что качество гарантирую! 
– Это, в общем, лишнее, – смеется Миша. – Потом придется в чувство его приводить. А вдруг приступ амнезии приключится? Или нести его на себе придется? Нет, командир, ты сначала семь раз подумай, чем один раз ударь!
– Вечно у тебя какие-то крайности, – передернуло Королева.
Он возмущается и отходит на всякий случай подальше от меня и умолкает. Но я его догоняю и с удовольствием сильно щипаю.
– Сам просил! – хохочет Миша.
Мороженое съедено, и наш взвод убирает закрепленную территорию и разговаривает о предстоящем распределении.
– Вася, – спрашивает Лео, – а ты бы, куда хотел попасть?
– В Прикарпатский военный округ, чтобы быть поближе к дому.
– А я бы хотел попасть на Дальний Восток, – признался Лео, – чтобы всего добиться самому и подальше от мамы с папой.
– Помечтайте, помечтайте, – проворчал КорС, – родина наша ДСБ.
– В каком смысле? – оторвался Лео от своего занятия.
– Вы, как дети, прямо, – удивляется Королев. – Не знаете разве, что принята программа «Нечерноземье – 2000?» Под эту программу созданы 24 ДСБ (дорожно-строительные бригады), правда, две из них учебные. Да практически весь наш выпуск пойдет служить именно в ДСБ! Дороги будем строить, понятно?
– Толик, – говорит Вася, – а я слышал, что одна из учебных бригад находится в Молдавии, так что просись именно в нее, все будет ближе к дому.
Веня молчит, и участия в разговоре не принимает. Да и что он нам может сказать? Что поедет служить к папе в Москву? Так это мы и сами знаем, как и то, что Мишка Кальницкий остается в Симферополе, Политанский поедет к своему папе генералу в Одессу. Морозов тоже остается в Симферополе и не просто в городе, а в нашем училище командиром учебного взвода. Мирзоян едет в свою Армению, и это тоже ни для кого не секрет.
Молчат наши тындейцы – Журавлев и Литин, они уже давно не обещают, что будут проситься на БАМ вообще, и в желдорбат в частности. Их жены-крымчанки сильно повлияли на мировоззрение своих мужей. Словно подслушав мои мысли, «замок» говорит:
– Вот мы осуждаем Рому и Литина за то, что они нарушили свои обещания, но ведь в этом есть и позитив!
– Какой? – лениво интересуется Лис.
– Они избавились от своих предрассудков! Помните, как они на первом курсе говорили: «Чтоб я на симферопольской женился!» В смысле, будь я проклят! А теперь они покончили со своими страхами!
А все-таки интересно, куда мама Родина пошлет меня, не самого своего послушного и не самого любимого сына? В смысле, куда поеду служить я?
– Иванов, да ты оглох, что ли? – вывел меня из состояния задумчивости Веня. – Мы тут, понимаешь, обсуждаем очень неотложный вопрос.
– Какой именно?
– Все предыдущие выпуски в момент прощания со знаменем клали под колено, на которое опускаются, металлический рубль. Так вот, как мы поступим?
– А что, разве есть какие-то другие предложения? – удивился я. – Не нами эти традиции установлены, не нам их и отменять. Я лично так считаю.
– Тем более хорошие традиции, – вторит Лео.
– Есть и другие предложения. Можно вообще не класть этот рубль, а можно вместо него взять пятикопеечные монеты. В некоторых училищах бросают под ноги, проходя торжественным маршем мимо трибуны, столько пятаков, какой это выпуск. Ну, например, если это 35-й выпуск училища, то выпускники бросают каждый по 35 пятаков. Наш выпуск восемнадцатый.
– А я согласен с Симоной, – громко сказал «замок», – есть устоявшаяся традиция и нечего тут лишний огород городить. Будем класть под колено металлический рубль и все тут. Так что, мужики, ищите в увалах по магазинам железные рубли, чтобы у каждого был. Так, Веня, и передай по другим ротам, наша рота за то, чтобы не нарушать обычаев училища.
Выйдя в город, я решил заняться поисками металлического рубля. На Пушкаре у фотоателье я, что называется, нос к носу столкнулся с Ириной, с которой я встречался на первом курсе. Признаться, я еле-еле припомнил ее имя, а фамилию так и вовсе не вспомнил.
– Толик! Привет! – искренне обрадовалась она. – Как ты поживаешь?
Пока я раздумывал над ответом, она неожиданно взяла мою правую руку и посмотрела на мои пальцы.
– Ты до сих пор не женат? Серьезно? И куда только девчонки смотрят? Знаешь, а я часто тебя вспоминала, думала о тебе.
Я вспомнил, что пока я находился в летнем отпуске, она вышла замуж за какого-то кооператора. Значит, не очень ей с ним живется, раз она думала обо мне. Ну, если не врет, конечно.
– Хочу, чтобы ты знал, мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой, – томно сказала она. – А теперь иди, муж у меня ужасно ревнивый, увидит, может и убить.
– Меня? – наивно переспрашиваю я.
– И тебя и меня, он такой, – грустно говорит Ира. – Ты, правда, иди. Я была очень рада тебя увидеть. Стой! Слушай, а ты чего не женишься?
– Женюсь. Свадьба после выпуска.
– Женишься, – задумчиво смотрит она на меня. – А чего вид у тебя тогда такой не то, чтобы даже не радостный, а какой-то потерянный?
– Тебе показалось, – улыбаюсь я одними губами.
В самом деле, не рассказывать же ей про Новеллу и мою несчастную любовь? Мы распрощались, и я пошел дальше на поиски металлического рубля. Как поживает Ира, я ее так и не спросил.
Возвращаясь из увала, я столкнулся с Мишей. Он, не смотря на то, что симферополец, почти всегда ночует в училище. Что-то его непонятный конфликт с родителями не на шутку затянулся.
– Миш, – спрашиваю, – если не секрет, ты, где будешь служить?
– В ДСБ, где-то в Нечерноземье, – отвечает он.
– Что-то я не понял, – нахмурился я. Сказанное Мишей, звучит сказочно и неправдоподобно. – Не хочешь говорить, не надо.
– Ты чего? Я серьезно. Папа с мамой, конечно, хотели, чтобы я остался в Крыму и, лучше всего, в Симферополе, но я отказался.
– Что так? Соблазн-то велик? – недоумеваю я.
В сказанное Мишей, мне почему-то слабо верится. Элементарный здравый смысл подсказывает, что здесь что-то явно не так. Практически любой курсант нашего училища, будь он на Мишином месте, предпочел бы остаться в Крыму.
– Эх, Толик, не знаешь ты моих родителей, – только вздохнул Миша.
– А ты не погорячился? И как они тебе позволили ехать в Нечерноземье?
– А мне пришлось идти на поклон к папиному начальнику. В отличие от родного отца, он меня понял. Так что служить я буду в ДСБ. Не верится, да?
– Не то слово, – потрясенно ответил я.
И мы, молча, пошли в училище. У парка Тренева стоят три девушки, на вид наши ровесницы. Увидев нас, они стали строить нам глазки, но мы прошли мимо, сделав вид, что совсем их не замечаем.
В роте все было, как всегда. Обиженный Веня что-то не поделил с Мирзояном и ругается с ним.
– Дорогой ты мой Саркис, можно обратиться к тебе с деликатной просьбой? Можно, да? – чрезвычайно вежливо говорит Веня, и уже без лишней патетики заканчивает: – Тогда пошел ты, куда подальше! Пиши письма мелким почерком!
Однако эффект от его слов оказался обратно пропорциональным ожидаемому.
– Зачем так говоришь, э? – смеется Саркис, ничуть не обидевшись. – Это у вас, русских, называется искрометный юмор, да?
Тут в ротное помещение спустился капитан Туманов. Мне кажется, что он немного выпивши. А хотя нет, не кажется.
– Курсант Политанский, – насмешливо говорит он нашему Удаву, – вам скоро училище заканчивать, а вы все, прости Господи, как дистрофик. Вы стойте чаще возле Мирзояна. Может, опылитесь и поправитесь!

Пожары
Хотя лето еще только начинается, но жара в Крыму уже стоит нестерпимая. На построении на самоподготовку сначала комбат, а теперь вот и ротный обращают наше внимание на это обстоятельство.
– Товарищи курсанты, – хмуро говорит командир роты, – если начнут гореть леса, нас с вами могут привлечь для тушения лесных пожаров.
Строй зашевелился, обсуждая эту новость. У всех есть планы на увольнения, и отменять их никому не хочется.
– Мы выпускной курс или где, – обеспокоенно спрашивает Зона, – мы же уже почти офицеры. Неужели без нас некому пожары тушить? Вон под боком целая мотострелковая дивизия стоит! То есть, зря простаивает!
– Курсант Зона, – пресекает такие настроения ротный, как говорится, на корню, – за разговоры в строю объявляю вам лишение очередного увольнения.
Стало окончательно понятно, что жизнь Зоны на ближайшие дни явно не удалась.
– Есть лишение очередного увольнения, – сник Зона, сразу уяснив, что даже, если пожаров и не будет, на своих грандиозных планах ему можно смело ставить жирный крест. И что самое обидное, так это то, что винить-то в этом кроме себя самого некого!
– Зона, а Зона, – насмешливо спрашивает КорС, – как же это ты так опростоволосился?
– У меня два уха, два глаза, две брови, две щеки, две руки, две ноги, зубов вон вообще 27, а мозг всего один. Устал он и не сообразил сразу, что лучше промолчать.
– И что особенно досадно, – не унимается КорС, – что и желудок всего один! Да? Прикинь, у тебя и щек тогда могло бы быть четыре!
Строй успокаивается, так как повторять «подвиг» Зоны никому не хочется.
– Хлопцы, – подает голос замполит роты, – вы зря возмущаетесь. Вы не понимаете, что это очень пригодится вам в дальнейшей жизни.
– Что, это? – то ли недоумевает, то ли шутит Миша.
– Товарищи курсанты, – продолжает ротный, – напоминаю вам, что курсанты нашего училища почти ежегодно привлекаются к тушению пожаров в горнолесной местности области. Вы тоже принимали уже участие в тушении пожаров и знаете не понаслышке, какими непредсказуемыми и опасными бывают пожары в горах.
Действительно, нашему курсу однажды пришлось тушить пожар. Он совпал с окружными соревнованиями по боксу, и я, тогда как раз пребывал в Одессе. Ротный тогда был потрясен и приятно удивлен той самоотверженностью, которую проявили курсанты роты во время борьбы с огнем.
–  Вы, конечно, помните, что в 1971 году во время ликвидации лесного пожара погибли двое курсантов нашего училища: Виталий Егоров и Веренат Сагиров. Оба они посмертно награждены орденом Красной Звезды. Я уже знаю, что остановить ваш порыв во время тушения пожара трудно, но все-таки прошу вас, если нас привлекут для тушения пожаров, будьте благоразумней.
На этом он закончил свои отеческие наставления, и рота направилась в учебный корпус по своим аудиториям. Во время самоподготовки к нам пришел Хлопец, который по-своему решил обозначить предстоящее мероприятие. Это просто смешно, но ему взбрела в голову мысль проверить наши знания, касающиеся тушения пожаров!
– Значит так, хлопцы, – серьезно сказал он бесстрастным голосом, расположившись за преподавательским столом, – у тушения пожара есть обратная сторона, и я хочу убедиться в том, что вы готовы к участию в тушении пожаров, так сказать, теоретически.
После этого заявления Зона уткнулся носом в какой-то учебник.
– Опять зачет, – в сердцах говорит Миша. – Опять спектакль жизни. Вот уж, не ждали, не гадали. Как же я не люблю этих не прошеных гостей.
Впрочем, говорит он тихо, так что Хлопец его слов не услышал и продолжил свой тщательно спланированный геноцид.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – нарочито громко говорит КорС, – когда мы тушили пожар в первый раз, никто нас ни о чем не спрашивал, а теперь какая такая необходимость в этом появилась?
– Не паясничайте, Королев, – многообещающим тоном говорит Хлопец, – не то быстро пожалеете об этом. Тоже мне, защитник Родины нашелся, в окопах не сидел, а на занятиях разговаривает. Почему я на четвертом курсе должен лаять на вас, как попугай?
После этих слов многие рассмеялись. Замполит вдруг заметил:
– Иванов, а вы что, смеяться совсем разучились?
– В каком смысле? – удивляюсь я.
– А в самом, что ни на есть, прямом. Вы все улыбаетесь, да улыбаетесь. Я уже и забыл, как вы смеетесь. Последний раз я слышал ваш смех, если мне не изменяет память, примерно год назад. Ну да, точно, год назад, еще, когда вы учились на третьем курсе, – и безо всякого перехода он сказал: – Ну-ка, товарищ курсант Королев, закройте рот и доложите мне особенности тушения сплошных и массовых пожаров.
Видя, что Королев после этих слов покраснел и заиграл желваками, замполит решил немного смягчить произведенное им впечатление.
– Извините за резкость, товарищ Королев, но это моя обязанность.
– Я, – поднялся КорС и стал отвечать. – При тушении сплошных и массовых пожаров учитываются их особенности – большие площади пожаров и скорости их распространения, обрушения зданий и загромождение проездов, отказы в работе водопровода и отсутствие возможности использования отдельных водных источников.
– Вы что, Королев, совсем дурак? – изумился замполит. – Что вы тут изрекаете глупость за глупостью? Какие еще здания и водопроводы в условиях лесного пожара?
– Товарищ старший лейтенант, – вступился я за Королева, – он все правильно доложил, ведь вопрос звучал…
– Отставить, Иванов, – нахмурился Хлопец, – запомните вы, наконец, что на этот счет существует только два мнения: мое и неправильное. Вы что, Иванов, не можете сидеть спокойно? Тогда расскажите нам о спасении людей на пожаре.
– Все военнослужащие обязаны немедленно оказывать помощь людям, находящимся в опасности и на месте пожара, – подобрался я и стал вспоминать, чему нас учили на занятиях по противопожарной подготовке. – Руководитель тушения пожара должен немедленно организовать спасение людей, используя имеющиеся силы и средства, и лично руководить работами по спасению людей.
– Конкретнее, Иванов, – перебил меня Хлопец, нетерпеливо барабаня пальцами по столешнице, – расскажите про спасательные работы.
Он недоволен и не скрывает своего неудовольствия.
– Спасательные работы проводятся: если людям непосредственно угрожает огонь, или помещения, в которых они находятся, заполнены дымом или газом.
– Отставить, Иванов, – снова нетерпеливо перебивает меня Хлопец. – Говорите конкретно об особенностях спасательных работ в условиях тушения лесного пожара. А то, знаете, у меня складывается мнение, что вы зазубрили учебный материал и не можете от него отойти.
Миша даже присвистнул от предположения, что я материал зубрю, а не учу.
– Если люди самостоятельно не могут покинуть опасные места, – как ни в чем не бывало, продолжил я, – если люди вследствие испуга от появления огня или дыма находятся в панике.
– Ладно, – смилостивился замполит, – достаточно. Вижу, что вы это знаете. Где наш свистун?
– Я, – поднялся Миша. – Курсант Кальницкий.
– Вопрос простой, – с холодным упоением говорит замполит, – при организации тушения необходимо…
– Распределить силы и средства, сообразуясь с условиями распространения огня. Разделить на отдельные участки фронт пожара и назначить ответственных. Низовые пожары ликвидировать имеющимися средствами (опахивание зоны, создание защитных полос шириной 1-4 метра, вспахивание, засыпка землей). При верховых пожарах устраивать просеки для остановки фронта огня и выделять силы для ликвидации загораний за просеками.
– Хорошо, Кальницкий, – резко тряхнул головой Хлопец, остановив Мишку, и многозначительно сказал: – Младший сержант Леонтьев, можете выйти.
– Куда? – опешил Лео и растеряно посмотрел по сторонам с таким видом, словно он ищет поддержки.
– Ну, куда вам там нужно, – отвечает замполит, скользнув взглядом по лицу Лео. – Вы разве не для этого руку тянули?
– Никак нет. Я поднял руку, чтобы ответить на следующий ваш вопрос.
– Так ведь я еще не задавал никаких вопросов? – совсем растерялся Хлопец.
– Да, но ведь будете еще задавать. Еще ведь не освещены вопросы работы с ручным пожарным инструментом, меры безопасности.
Договорить Леонтьеву Хлопец не дал.
– Вопросов, хлопцы, больше не будет. Поразмыслив, я пришел к выводу, что ваш взвод теоретически подготовлен неплохо. Считаю, что я потрудился не напрасно, и это пригодится вам на пользу. Пойду я в четвертый взвод.
– Товарищ старший лейтенант, – остановил его я. – Разрешите вопрос? Сержант Иванов. А вы откуда так хорошо разбираетесь в вопросе противопожарной подготовки?
Миша хмыкнул и уткнулся в стол, чтобы скрыть улыбку, но Хлопец воспринял вопрос серьезно.
– Нам, офицерам, хлопцы, нельзя постоянно не учиться, так можно очень глубоко сесть. К тому же я выпускник нашего училища. Ладно, мне нужно идти, а вы, Иванов, задерживаете меня. Я пошел.
Зона с робким оптимизмом поднял глаза на замполита роты. И к нашей коллективной радости замполит, полный энергии, ушел восвояси.
– Редкой души гад, – сказал ему вслед Королев. – Его не видеть и не слышать, это ли, не радость?
Развить эту мысль нам не дали, прибежал дневальный и сообщил, что всем немедленно следует прибыть в роту. Нас построили на взлетке, и ротный сообщил, что прямо сейчас в ленинской комнате будет происходить распределение. Мы заволновались, так как всем без исключения хочется попасть служить туда, куда мы сами хотим.
Пока дошла очередь до нашего взвода, а потом до моего отделения, мы изрядно поволновались и вот мой черед! Я вошел в ленкомнату, и не успел доложить о своем прибытии, как меня подозвал незнакомый подполковник.
– Товарищ сержант, подходите ко мне. Присаживайтесь.
Одновременно принимают курсантов шесть офицеров. Подполковник нашел меня в списках и спросил:
– Товарищ сержант, куда бы вы сами хотели попасть служить?
– В спецназ!
– Куда? – опешил подполковник и даже закашлялся, так как вдохнул воздух не в то горло. – Нет у нас такого распределения.
– Тогда на Северный флот!
– Нет. На Северный флот разнарядка была всего на несколько человек, и туда поедут служить коренные североморцы. Куда еще?
– Прикарпатский военный округ, – вспомнил я, как Вася советовал служить поближе к дому, к маме и папе.
– Окружных систем нет вообще, – отчего-то нервно барабанит пальцами по столу подполковник, – значит так, родина ваша ГУСС (главное управление специального строительства).
– Товарищ подполковник, а по географии это где?
– Получите предписание, узнаете. Можете идти.
И я вышел в смятении чувств. Ребята сразу бросились ко мне с вопросом:
– Ну, что, Симона? Куда тебя?
– ГУСС, – кратко ответил я.
– А мы с Лисом в ДСБ, – говорит Гарань. – Вася тоже в ДСБ, но в учебную бригаду в Молдавию.
– Симона, – пожимает мне руку Рома, – мы с тобой соседями будем. Я тоже попал служить в ГУСС!
– Строительный спецназ, – насмехается над нами КорС.
– А ты сам куда попал? – добродушно спрашивает Рома, но Королев только отшучивается. – КорС, ты что, оглох? Или опух?
– Я правым ухом не слышу (приложил Сергей ладошку к левому уху), а левым плохо вижу!
– КорС, не сыпь нам пудру на мозги. Признавайся, куда тебя распределили?
Но Королев так и не признался.
Пожары, кстати сказать, так и не начались, но Зона в наряд заступил. Со злости и обиды он на всех огнетушителях, которые висят в спальном помещении, сорвал буквы «Ог» и вышло «нетушитель». Хорошо хоть, что дежурным по роте был не я. То есть, по графику должен был заступить именно я, но Юрка Аркалюк из первого взвода попросил меня поменяться, чтобы он в наряде мог спокойно подготовиться к предстоящему семинару. Но, то ли ротный сам догадался, то ли Зону «вломили», но за эти художества ему самому и дежурному по роте пришлось оттарабанить еще по два наряда вне очереди.

Папа Карло
После первого государственного экзамена наш папа Карло, то есть Саша Стариков из моего отделения, написал рапорт о своем нежелании продолжить военную службу и, соответственно, о желании уволиться из рядов Вооруженных Сил СССР.
– Наши ряды редеют, – грустно констатировал наш взводный. – Третий взвод нет-нет, да и преподнесет нам какой-нибудь сюрприз.
– Саша, ты что, спятил? – шумно удивляемся все мы и каждый из нас в отдельности. – Поздно же ты понял, что ошибся в выборе профессии.
Ни один человек в нашей роте решения Саши не понял и не одобрил. По всеобщему нашему мнению папа Карло делает большую ошибку.
– Ничего подобного. Вы мою жену видели? – лукаво отвечает Саня.
Жена у Старикова очень красивая женщина, ничего не скажешь. Вон, Литин при одном только воспоминании о ней, расплылся в похотливой ухмылке.
– Так это она хочет, чтобы ты уволился? – ахнул Веня. – А я сразу понял, что это ты неспроста.
– Моя жена совершенно справедливо считает, что ничто так не украшает женщину, как зарплата ее мужа. И я с ней совершенно согласен, ну то есть абсолютно.
Наши нападки Стариков выдерживает невероятно стойко. Видимо, решение его твердое. Если и были у него какие-то сомнения по поводу своего увольнения из армии, то он их успешно преодолел. И преодолел, похоже, легко и без внутреннего напряжения. Иначе кто-нибудь из нас хоть что-нибудь в его поведении да заметил бы.
– Так ты жену боишься? Жену бояться, в лес не ходить! – шутит Бао.
– Не боюсь я жену, – нахмурился папа Карло, – уверяю вас, я сам пришел к этому выводу.
– Зарплата лейтенанта украшает, как минимум, в два раза лучше, чем, например, зарплата учителя или врача, – совершенно справедливо замечает Вася.
– Не собираюсь я в учителя, – презрительно скривился Стариков и заявил. – Я иду работать в строительный кооператив. Мне уже пообещали зарплату ровно два раза выше, чем вы будете получать лейтенантами.
– Судя по всему, деньги это и есть смысл твоего бытия? Мне кажется, что твоей жене и этой зарплаты будет мало, – хмуро говорит Миша. – Помянешь мое слово, она тебя за деньги раньше времени сведет в могилу. Ты тогда не приходи и не жалуйся на жизнь!
– И потом, я ведь остаюсь в Крыму! В Крыму! – не обращая никакого внимания на слова Миши, горячо восклицает Саша. – Вы это понимаете? Нет, вижу, вы ничего не понимаете. Я не собираюсь служить двадцать лет в дорожно-строительных бригадах, куда меня распределили, и жить надеждой, что, может быть потом, мне удастся перевестись в Крым, и лет этак в 50-55 получить здесь квартиру. Я хочу прожить здесь всю свою жизнь. По всей видимости, вы этого действительно не понимаете. Помните, как Симона в своей песне о летнем стаже написал? Что жизнь летит, она одна, и прожить ее надо в Крыму?
– Далась тебе эта песня, – недовольно пожал я плечами.
– Не скажи, Симона, я считаю, что в ней очень глубокий смысл.
– Какой? Всем бросить службу и жить в Крыму?
– Кто это тут еще собрался бросать службу? – грозно спрашивает Хлопец, выходя из-за наших спин. – Стойте, как стоите. Давно собирался поговорить с вами по душам, хлопцы. Что это за философию вы разводите? Я понимаю, 30 голов сидит во взводе, и у каждого своя мысль.
– Лбов, – машинально поправил я замполита.
– И не 30, а 24, и не сидит, а стоит, – добавил Миша.
По виду Королева видно, что и он собирался что-то сказать по поводу мыслей, но в последний момент он передумал и так ничего и не сказал.
– Я понимаю, – ничуть не смутившись, продолжает наш замполит роты, сделав вид, что не услышал наших слов, – что ограниченность жизненного опыта и знаний толкают вас на такие необдуманные поступки, как, например, товарища Старикова. Вы уже умные люди, почти с высшим образованием.
– Товарищ старший лейтенант, – перебил его Миша, – да мы все понимаем! Стариков собирается уйти из армии, вот вы его лично и агитируйте, а нас не надо!
– Да? Ну и хорошо. Тогда я уже отойду немного в сторону.
– В какую именно сторону? – недовольно ворчит Миша.
– Я имел в виду, отойду от темы разговора, разве не понятно? – после короткой паузы говорит замполит роты и тут же начинает делиться своими соображениями. – Хочу вам напомнить, хлопцы, что задание Вооруженных Сил – это всестороннее развитие солдата. Наши военные строители – это не бездушные исполнители, а творческие люди, люди будущего! Вы завтрашние замполиты. Работа замполита нетворческой не бывает, так как каждый солдат неповторим! Поэтому вы должны ни на минуту не забывать об индивидуальной работе, постоянно заниматься самообразованием…
– Товарищ старший лейтенант, – осклабился папа Карло, – только не нужно меня совестить. Я почти честно отдал Родине два года срочной службы в армии и четыре года здесь. Вы удивитесь, но мне ничуть не стыдно за свою службу.
– Врете вы все, товарищ курсант, – говорит замполит роты.
– Товарищ старший лейтенант, – тут же шучу я, – курсант Стариков не врет. Он просто не говорит вам всей правды!
– Товарищ Иванов, вы что, пьяны? – удивился Хлопец. – Что это вы здесь чепуху какую-то несете? Идите, похмелитесь, может, полегчает.
Я от неожиданности даже растерялся и поэтому замолчал.
– Товарищ старший лейтенант, – вступился за меня Миша, – это вы можете быть пьяным, а товарищ Иванов у нас совсем не пьет. В смысле, он вообще не употребляет спиртные напитки.
– Так это он зря, – серьезно говорит замполит роты. – Вы ему так и передайте, Иванов, пить надо. Вы помните, что вы военнослужащий? Ах, все-таки помните! Молодец! А вам, случайно неизвестно, что иногда военнослужащим приходится принимать участие в боевых действиях? Как, и это вам известно? Тогда, может, вам приходилось слышать, ну так, случайно, что в бою люди иногда получают ранения? Правда, слышали? – издевается Хлопец. – А теперь главное: запомните, хлопцы, что в боевых условиях, бывает, что кроме стакана спирта другой анестезии нет. И то это еще, если повезет. Товарищ Иванов, вы можете выпить стакан спирта? Нет? Ну, и молчите тогда в тряпочку и не суйте свой нос, куда вас не звали. И вообще, кто-нибудь может мне объяснить этот «феномен», я говорю сейчас об Иванове. Это же надо, доучиться почти до выпуска из военного училища и совсем не употреблять алкоголь! К офицерской службе нужно готовиться серьезно, начиная с курсантской скамьи.
Лично мне показалось, что это Хлопец пьяный и бредит, но его слова многие восприняли серьезно. На лицах некоторых курсантов нескрываемое удовлетворение, по-видимому, от того, что им выпить стакан спирта уже сейчас под силу, не то, что мне. Так что к серьезным ранениям и операциям в полевых условиях, они уже готовы. Даже Вася улыбнулся каким-то своим мыслям.
– Я вижу на лице Иванова недоуменный вопрос, мол, а как на счет борьбы с пьянством, да? Говоря по правде, хлопцы, борьба с пьянством это одно, а военная служба это совсем другое. Товарищ Кальницкий, вы бы объяснили товарищу Иванову, как старший товарищ, что это тот вопрос, в котором ему не нужно быть исключением. Что очень удивительно, так это то, что Иванов до сих пор сам этого не понял. А теперь вернемся к нашим баранам. Я имею в виду к товарищу Старикову. Хлопцы, давайте с вами задумаемся, ведь увольнение из вооруженных сил это очень серьезный вопрос, к которому сначала нужно мысленно подойти со всех сторон….
Дальше Хлопец говорил долго и в основном ни о чем, но убедить Старикова забрать рапорт об увольнении, так и не смог.
– О чем там с вами Хлопец беседовал? – спросил меня Столб после того, как замполит нас, наконец, отпустил.
– Очередные небылицы и былицы рассказывал, – сдержанно улыбнулся я. – Саня, пойдем в чипок?
Столб с готовностью согласился. Через минуту он спросил.
– Слушай, Толик, а жена вашего Карлы сама работает где-нибудь или ждет, что ее должны обеспечивать с ног до головы?
– Работает, – припомнил я, – продавцом в «комке».
Столб едва ли не единственный человек в роте, который называет меня по имени. Все остальные так и называют меня Симоной или Симонычем. Правда, сам я Саню называю Столбом. Впрочем, он и сам хотел, чтобы его так называли.
– Моя Наиля тоже очень красивая, – задумчиво говорит Столб, – собственно говоря, для меня она лучше всех. Но если бы она захотела, чтобы я уволился из армии, я бы этого точно делать не стал.
В чипке курсанты нашего взвода с упоением хвастались друг перед другом, сколько они могут выпить за один раз.
– Товарищ Иванов, – жизнерадостно сказал Миша, увидев меня, – и где это вас нелегкая носит? Идите к нам. Мне, как старшему и более опытному товарищу доверили провести среди тебя разъяснительную работу по поводу необходимости употребления тобой алкоголя! Когда начнем? Вот, только посылать меня никуда не нужно, нет, так нет!
– А вот на Востоке, – глубокомысленно говорит КорС, – считают, что когда ученик готов, появляется Учитель. Ошибаются, поди!
– Нет, – давясь от смеха, подхватывает Лис, – просто наш ученик все еще не готов. Эх, Симона, знал бы ты, как тебе повезло с учителем, не отказывался бы!

Залет
        «Каждый человек пять минут в день бывает набитым дураком.         Мудрость заключается в том, чтобы не превышать этот предел».
(Народная мудрость)
Второе крыло нашей казармы, которое находится возле спортзала, занимает первый курс. У первокурсников вдруг появилась привычка ходить «паровозиком», это когда четвертый шаг «печатается». Многих ребят нашей роты это отчего-то сильно раздражает.
– Буреют «минуса», – высказался по этому поводу Зона, – как бы это их проучить и заодно научить уму-разуму?
Я читаю книгу и краем уха прислушиваюсь к тому, как разворачиваются события. Зона, поставив себе целью любой ценой отучить первокурсников от этой привычки, ищет пути достижения этой цели. Поскольку он у нас большой специалист по обливанию водой, во всяком случае, именно он облил в свое время из окна капитана 2 ранга Жихаря, то и здесь он решил прибегнуть к испытанному им методу. Тем более что ничего другого он выдумать не смог. Он не поскупился(!) и купил десяток воздушных шариков, налил в них воды и завязал. Теперь он, как заправский охотник, сидит в засаде и ждет свою «добычу».
Уже три взвода первого курса прошли под окнами нашей казармы безнаказанно. Вернее, наказывать их не за что, так как они шли нормально, то есть, как положено, а вот четвертый по счету взвод идет «паровозиком». Зона взял два шара, наполненных водой, тщательно примерился и швырнул их вниз. Оба шара попали в цель, на плечи первокурсников, лопнули и обрызгали многих курсантов. Из окон нашей и 32-й рот свесилось полтора десятка курсантов нашего курса и весело смеются. Первокурсники шумно возмущаются.
– А вы ходите, как положено, – вразумляет их Зона, – и никто не будет вас обливать.
Таким же образом Зона использовал и остальные восемь шаров. Бао это очень понравилось, но идти в город за шариками ему лень, поэтому он использует обыкновенные целлофановые кульки. Тут в роту вернулся Костя Морозов, который в последнее время пропадает на «шаре», все рисует стенды на разных кафедрах. Он тоже берет целлофановый пакет, идет в умывальник и набирает воды. С таким же успехом, как и Зона, он сбрасывает пакет с водой на взвод первокурсников. Окрыленный успехом, Костя находит еще один пакет и отправляется с ним в умывальник.
– Костя, – лениво пытается  увещевать Костю Лео, – не занимайся ты ерундой.
Но обычно уравновешенному и спокойному Косте отчего-то именно сегодня очень хочется этой самой ерундой заниматься. Как раз заканчивается самоподготовка, и курсанты возвращаются в свои ротные помещения. На этот раз пакет Косте попал дырявый, и вода вытекает из щелочек. Морозов бежит, чтобы воды вытекло меньше. Бежать приходится через всю 32-ю роту, вода вытекает и Костя торопится. Бао выглядывает в окно, что-то видит и отчаянно семафорит Косте, чтобы тот не вздумал бросать пакет в окно, но Костя больше смотрит себе под ноги, на то, как бежит тонкими струйками вода из его пакета и понимает все наоборот, то есть, что ему нужно торопиться. Из раскрытого окна слышны звуки очередного «паровозика».
Морозов подбегает к окну и бросает вниз пакет. Только после этого он выглядывает и сразу бледнеет. Я бросаюсь к окну и вижу, что внизу стоит дежурный по училищу полковник Зезевитов, его первый помощник подполковник Батеньков и дежурный фельдшер тетя Зина. Пакет переворачивается в воздухе, и вода орошает эту троицу. Поскольку мне не хочется быть свидетелем, я быстро, с проворством хищника, отстраняюсь от окна. Бедный Костя в расстроенных чувствах уходит в ленкомнату. Там он снимает свою куртку п/ш и пытается изобразить подшивание свежего подворотничка. За этим занятием его и настигает справедливая кара. В ленкомнату входит обрызганный полковник Зезевитов, оглядывает присутствующих и безошибочно тычет пальцем в Костю:
– Вот ты, который лысый, за мной.
– Я? Зачем? – глупо спрашивает Костя, цепляясь за какую-то, одному ему видимую «соломинку».
– Военный корреспондент тебя спрашивает, – шутит полковник, – хочет у тебя интервью взять! Нечего притворяться, товарищ курсант. Натворил делов, а отвечать, кто будет?
Косте ничего не остается, как послушно следовать за офицером. Трясущимися руками на ходу Костя надевает фуражку, затем куртку и ремень. Отсутствует он долго.
– Ну что, голуби, – говорит наш замполит роты, – потеряли своего бесшабашного, то есть безбашенного  товарища?
– Как это потеряли? – удивляется Лео. Он командир отделения Зоны и Кости, поэтому мандражирует, то есть справедливо опасается, что и ему может достаться за то, что не удержал своих подчиненных от недостойных поступков.
– Что ж, товарищ Леонтьев, не будем ходить вокруг да около. Отчислят вашего Морозова, – объясняет замполит. В данном случае это все кажется ему элементарным, само собой разумеющимся. – Курсанты, по большому счету все одинаковые, а потом жизнь у них складывается по-разному.
Шеф, который в этот момент ремонтирует шкаф для шинелей, от такой новости ударил себя молотком по пальцам.
– Блин, – вскричал он благим матом, – все четыре пальца прибил!
– Да как, же так можно? – еще больше поражается Лео. – Это за месяц до выпуска отчислить?
– А обливать женщину и старших офицеров за месяц до выпуска вам что, можно? – злорадствует Хлопец. – А ведь я вас всех предупреждал, чтобы вы думали, что делаете. Предупреждал? Курсант Захаров, что это у вас за постельное белье на шее торчит? Кстати, вы помните, что я вам всем говорил?
– Разве в одной голове все удержишь? – уклонился от прямого ответа Зона. – А Костя хулиганил, по-моему, совершенно безобидно.
– Думайте, хлопцы, – продолжает замполит, – думайте. Это трудно, но учиться этому необходимо. И помните, что замполит это не второй человек в подразделении, а первый человек на втором месте! Товарищи курсанты, поскольку вас сегодня с непреодолимой силой тянет к воде, вымойте окна в спальном помещении. Окна пусть моют те, кто около них спит – они ими чаще пользуются. Товарища Иванова лично это не касается, он все-таки сержант.
После этой тирады, довольный собой Хлопец, наконец-то, удаляется, оставив нас в покое.
– А с 18 часов снег будем чистить коммунистами, – ни к селу, ни к городу говорит Зона, но его словам никто не смеется.
– Песец подкрался незаметно, – бросил Лео, – хоть виден был издалека.
– А мне вот, знаете, что интересно, – задумчиво говорит Миша, – как это Зезевитов так быстро узнал, кто его облил? Я готов биться об заклад, что он Костю видеть не мог. Что тогда остается?
– А то и остается, – отвечаю я ему, отложив книгу в сторону, – наши стукачи свое дело знают и честно отрабатывают свои тридцать серебряников.
Мы все с нетерпением и опаской ждем, чем там все у Морозова закончится. Костя появляется уже после ужина. Курсанты нашего взвода, которые находятся в казарме, сразу поворачивается к нему.
– Хотели отчислить, – не стал он томить нас, – и отчислили бы, если бы, не ротный. Это он меня отстоял. Спасибо ему.
После этого он дрожащей рукой вытер пот, который обильно выступает на его лбу.
– Если бы не ротный, – снова повторился Костя, – не видать бы мне офицерских погон.
– Как, – насмехается КорС, – дело только в ротном? А твоя громкая фамилия, то есть, родственная связь с героическим предком что, никакой роли не сыграли? И тесть полковник тоже совсем ни при чем?
– КорС, пошел ты куда подальше, понял? – покраснел Костя.
Королев больше нарываться на неприятности не стал, но по всему видно, что остался доволен тем, что подколол Морозова. Хлопец тоже остался разочарованным от того, что Морозова не отчислили.
– Лучше бы вы застрелились со стыда, – сказал Хлопец Косте.
После этого случая обливания первого курса прекратились. Правда, и «минуса» больше не выделываются и ходят, как положено.

Видение
На самоподготовку я пришел последним, так как долго ждал переговоров по телеграмме на училищном почтовом отделении. Звонила мне мама, так как соскучилась.
На моем столе меня ждет горка конфет и печенья. Курсанты взвода уже доедают свои порции. Обычно курсанты проводят время в оживленных дискуссиях, а тут непривычно тихо в аудитории. Я списал это на то, что все еще заняты, так как едят конфеты. Это предположение подтверждается и тем, что во взводе вообще никто ничего не делает.
– «Рот фронт», – вслух прочел я надпись на фантике. – Веня посылку получил? А где он сам есть?
– Не посылку, а папа к нему приехал, – насмешливым тоном объясняет мне Королев. – Похоже, папа лично прибыл для решения вопроса о распределении возлюбленного чада.
– Наивный ты, КорС, – улыбнулся я. – Для решения такого вопроса Вениному папе вовсе незачем было приезжать из Москвы. Есть такое изобретение – телефон, не слышал? А оно давно уже существует!
– Кто оно? – процедил сквозь зубы КорС. – Телефон?
Никто не то что не рассмеялся, но даже и не улыбнулся. Я бы даже сказал, на меня смотрят предосудительно. Сговорились они все против меня, что ли? Только смысл заговора мне не ясен.
– Правильно ли я понимаю, что все присутствующие спешно записались в Венины друзья? Решили, что его папа и вам поможет с распределением?
– Было бы неплохо, – вздыхая, говорит Вася. – Даже хорошо.
– Симона, – негромко позвал меня Дима, и вкрадчивым голосом интересуется, – ты уже все конфеты съел?
– Нет. А зачем тебе? Думается, у тебя их было ровно столько же.
– Поделись, не то вырою томагавк войны, – требует Дима. 
– Ну, ты, наглый лысый индеец! Пользуешься тем, что с тебя нельзя снять скальп? – добродушно отшучиваюсь я.
– Симона, не давай ему конфет, а то он решит, что он тебя напугал!
– Эй! Ша! Дайте слово молвить! – просит Рома.
– Слово предоставляется бессменному шаману, то есть парторгу племени, – торжественно объявил «замок».
– Не в бровь, а в глаз, – сдержанно улыбается Рома. – Сдавайте членские взносы! Зона, а ты чего плачешь? Мужики, Зона плачет! Симона, признавайся, твоя работа? Ну, это ты здорово переборщил.
– Да ну тебя, – отмахнулся я, – я совсем не виноват, в смысле, на этот раз я тут ни при чем.
– Я не плачу, – смотрит на нас красными слезящимися глазами Зона.
Он выглядит настолько жалко, что его тут же все стали дружно жалеть. Лично я терпеть не могу, когда мужчина выглядит жалким, поэтому я Зону утешать не собираюсь. Даже наоборот, мне хочется его еще больше достать.
– Да ладно тебе, давай, выкладывай, что там у тебя случилось? – миролюбиво предлагает Зоне «замок».
– Мужики, – действительно чуть не плача, объясняет Зона, – зачем я женился?
– Ну, ты Петька даешь, – удивился я. – Кто же лучше тебя знает, зачем ты женился?
– Я ведь думал, что женатые курсанты после выпуска едут служить туда, куда хотят! Зачем я женился? – обхватил он руками свою буйную голову и стал раскачиваться из стороны в сторону. Видно, сложившаяся ситуация кажется ему тупиковой.
– Мужайтесь, Петр, – с серьезным видом говорю я, – если подумать, то не все так плохо, как это тебе сейчас кажется.
– Это ты сейчас о чем? – настороженно смотрит на меня Зона, ожидая подвоха.
– Это я о том, что во флот ты, как я правильно понимаю, не попал, да?
– Ну, не попал, ну и что? – недоумевает Зона. – Меня распределили в ДСБ.
– Ну, хоть твои хромачи не пропадут даром, – шучу я, а ребята от души смеются. – Они тебе еще очень даже пригодятся в ДСБ! А учитывая то бездорожье, в котором тебе предстоит служить, советую приобрести еще и резиновые сапоги.
После самоподготовки мы вышли в город и разошлись, кто куда. Уже вечером, возвращаясь в училище, я заметил метрах в 200 передо мной девушку. Ее фигура, прическа, походка вызвали во мне бурю чувств. Я смотрю на нее, веря и не веря своим глазам. Неужели это Новелла? Она уже миновала парк Тренева и определенно идет в сторону нашего училища! Неужели она приехала ко мне? Неужели мы еще можем быть вместе? Сердце встрепенулось от этой мысли, и в моей душе зародилась надежда. Я совершенно забыл, что Новелла уже замужем. У меня из головы вылетело все, только сердце гулко стучит в груди, и одна только мысль бьется в голове: «Новелла! Моя Новелла приехала! Ко мне! (К кому же еще?) Новелла!»
Я ускорил шаг, чтобы догнать ее. Сейчас, сейчас я догоню ее, крепко обниму, прижму к себе, расцелую и расскажу ей о том, как сильно я ее люблю, как ужасно я жалею о том, что тогда так сразу повернулся и ушел от нее. Я скажу ей о том, что я уже почти сошел с ума из-за того, что мы расстались, из-за того, что считал, что потерял ее навсегда, что без нее я разучился радоваться жизни. Расскажу ей, что она самая, самая лучшая, что она восхитительная, очаровательная, обаятельная, обворожительная, желанная, да просто единственная и что она очень-очень любима мной! Что мне больше никто не нужен, только она одна, что без нее мне ужасно одиноко. И что у меня есть только одно желание, одна мечта в жизни. Сейчас я предложу ей, нет, не предложу, а попрошу ее, чтобы она вышла за меня замуж. Я расскажу ей, как много она для меня значит, что она для меня это сама жизнь, что она мне очень-очень нужна, и она поймет, она поверит мне, и станет моей женой! Какая же она молодчина, что приехала ко мне!
 Я уже почти догнал ее у подземного перехода, когда она оглянулась, посмотрела на меня, остановилась и улыбнулась. А у меня внутри все словно оборвалось. Это не она. Не Новелла. Я резко повернулся и пошел вокруг центрального рынка и управления училища, хотя прямо, мимо той девушки мне было намного ближе. В роту я явился чернее грозовой тучи. КорС с удивлением посмотрел на меня, но пошутить по поводу моего «радостного» вида так и не посмел, остальные курсанты тем более не решились, даже, если и хотели.
Перед вечерней поверкой, когда я сидел на своем стуле в кубрике, заново переживая минуты, когда я увидел девушку, похожую на Новеллу, и свои ожившие мечты, ко мне подошел старшина роты.
– Толик, – тронул он меня за плечо, – ты не мог бы поменяться нарядом?
– Без разницы, – пожал я плечами, не проявив к словам старшины никакого интереса, – мне все равно. Ставь меня, когда там тебе нужно.
– Спасибо, – улыбнулся старшина, и ткнул меня кулаком в плечо, – что-то ты сегодня неважно выглядишь. Так я завтра вместо тебя ставлю…
Он снова посмотрел на меня и, не договорив, развернулся и ушел. Через какое-то время моего плеча коснулся Миша.
– Толик, – заботливо посмотрел он мне в глаза, – ты где? Вся рота, кроме тебя, уже построилась на взлетке, а ты, вроде, и не слышишь ничего?
После вечерней поверки, когда я раздевался, собираясь идти бриться и мыться, Веня принес мне письмо.
– Извини, Симона, – виновато говорит он, – оно у меня в планшетке завалялось, я только сейчас заметил, когда стал готовиться к завтрашним занятиям.
Я тупо смотрю на обратный адрес, хотя и так вижу, что это почерк Изольды. Не распечатывая, я положил письмо в тумбочку, краем глаза заметив, как переглянулись Королев и Миша, и как КорС многозначительно покрутил пальцем у виска. И хотя я коммунист и атеист, я вдруг четко, до боли осознал, что любовь это дар небесный, и она дороже всех земных сокровищ.

Перед увалом
Сегодня воскресенье, рота с нетерпением ждет, когда нас отпустят в увольнение, и коротает время за разговорами, по большей части пустыми.
– Толик, о чем ты мечтаешь? – лениво спрашивает Лео.
– О том, чтобы под пенсию перевестись в Симферополь, получить здесь квартиру и остаться здесь жить, – отвечаю я.
– Ну, ты и раскатал губу! Купи себе губозакаточную машинку! Родина твоя ДСБ, а значит, Нечерноземье, – насмехается над моими словами Лео.
– Ошибаешься, родина моя ГУСС, а это большая лотерея! Хотя, конечно, точно не Симферополь.
– Ага, только для начала лет этак двадцать придется тебе послужить в отдаленных гарнизонах. Впрочем, это ничего, не все сразу богами становились! Так что мечтай и получай от этого удовольствие.
– Мужики, знаете, что означают артиллерийские эмблемы? «Палец о палец не ударю!» – просвещает Веня Васю и Литина. – А мотострелковые эмблемы означают «Концы с концами не сходятся».
– Ни связи, ни логики, – пожимает плечами Лео, прислушиваясь к словам Вени.
– Свободный выход, называется. Ждешь его, как «минус» увала, – суетится Литин, нервно поглядывая на часы, висящие над тумбочкой дневального по роте. Разговор тут же перескочил на другую, более интересную и болезненную тему. – Кто знает, когда нас уже отпустят в увал?
– Уже сегодня! Туман сказал, что построение будет ровно в 10 часов, – отвечает дежурный по роте Славка Бахтин. – Для тех, у кого часы электронные – в 1000!
– В общем, Туман опять туманно напустил туману, – ворчит Литин.
– Не сметь наезжать не по делу на капитана Тумана, – шутит Аркалюк.
– Чу! – сделал «страшные» глаза Бахтин. – Он идет сюда!
– Товарищи курсанты! Заправьте свои постели, – раздался командирский голос Туманова. – Помните, что каждая складка на вашем одеяле – это лазейка для шпионов мирового империализма!
– Товарищ капитан, – несколько развязно подошел к нему Яд. – Разрешите обратиться? Курсант Лекарствов. А можно уволить нас раньше?
– Товарищ курсант, что это вы ко мне подходите с такими руками, с такими ногами? Вам что, неизвестно, что ваш командир взвода относится к Уставам и распорядку дня очень серьезно? Как же вы можете подбивать своего родного командира взвода на такое безобразие? Что это ты, товарищ Лекарствов, теперь как девица красный? Через пару месяцев офицером станешь! И не забудьте сказать своему отцу, чтобы он впредь предохранялся. Курсант Снигур, – обратил он внимание на нашего Диму, щеголявшего перед зеркалом в майке, – побрейтесь. И спину побрить не забудьте. Сержант Иванов, проконтролируйте!
И капитан Туманов пошел по взлетке в 32-ю роту, где несет нелегкую службу ответственного по роте его приятель капитан Дубравин.
– Яд, а и правда, какого рожна ты полез к Туману? – злится Аркалюк, командир отделения Яда. – Он, между прочим, мог бы отпустить нас и после «Утренней почты», а отпускает в тысячу! Его доброта может быть до поры до времени, а после твоего вопроса он может и передумать! Получишь тогда от нас по самое «не хочу», понял?
Слова Аркалюка навевают нерадостные мысли, и Яду самое время приготовиться к непредвиденным осложнениям.
– Понять-то я понял, – защищается Яд, – но у меня есть смягчающее обстоятельство. Это был честный проступок! Я же хотел, как лучше.
– Не спорь с папой, – перебивает его Аркалюк, и тут зачем-то возвращается капитан Туманов. По-видимому, его приятеля Дубравина на месте не оказалось.
– Сержант Аркалюк, – сдержанно говорит Туманов, – следуйте за мной в канцелярию роты. Я вам сейчас покажу, кто во взводе папа!
Нерешительно оглядываясь, Аркалюк на почтительном расстоянии последовал за взводным. После их ухода сержанты первого взвода набросились на дневального Бао, который не заметил, что капитан Туманов возвращается, и не подал команду «Дежурный по роте на выход!» Но с Бао бесполезно говорить.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – смеется он.
– Был такой русский историк Ключевский, – задушевно говорит старшина роты, – так он утверждал, что есть два вида дураков: одни не понимают того, что должны понимать все; другие понимают то, чего не должен понимать никто.
– А вы это к чему? – опасливо уточняет Бао. – Не понимаю.
– К тому, – многообещающим голосом объясняет старшина, – что плохо ты знаешь должностные обязанности дневального по роте. Не знаешь, что команды принято подавать при появлении начальства. Так что придется тебе, голубь сизый, еще разок в наряд сходить, чтобы подучить обязанности не только в теории, но и на практике. Так понятно?
– Сколько же можно учиться, – тихо возмущается Бао.
– Говорите громче, товарищ курсант, – насмехается старшина, – говорите прямо здесь, а не по этим кулуарам! Выносите свою проблему из кулуаров на люди.
– Леха, а вот по этому поводу товарищ, то есть не товарищ, конечно, а некто Отто фон Бисмарк сказал так: «Учись так, будто ты будешь жить вечно; живи так, будто должен умереть завтра», – говорит КорС.
– Товарищ Марковский, – снова незамеченный вошел в роту капитан Туманов. – Я вас перебью, но я к вам по очень важному вопросу. Тридцать третья рота, выходи строиться! И чтобы через минуту я ни одного личного состава в казарме не видел! Замкомвзвода третьего взвода, может, вы замените курсанта Марковского в наряде на макет кабана какого-нибудь, в смысле на чучело? Мне кажется, вреда для военной службы от такой перестановки будет ощутимо меньше. Старший сержант Уваров, не улыбайтесь, вопрос стоит очень актуально!
Бао стоит на тумбочке с пустой улыбкой на губах.
– Что вы там все улыбаетесь? – удивляется Туманов. – Вы себя слишком любите.
– Да не люблю я себя, – грустно отвечает Бао. – Просто нравлюсь.
Последние его слова тонут в дружном смехе товарищей.
– Бао, Бао, учись жить незаметно. Курсант Снигур, – заметил капитан Туманов, – ко мне. Как? Мои указания не устраняются? Вы, почему опять не бриты? Не заставляйте меня лишать ваших будущих детей отца. Марш бриться!
– Товарищ капитан, – взмолился Дима, – но я, же побрился.
– А спину? Да ладно вам, Снигур, это шутка такая. Вот вспомните меня, когда-нибудь вы будете испытывать большую тоску по ностальгии! Я говорю сейчас о нашем училище. О! Я вам так объяснил, что и сам понял, что сказал!
Я вижу, как Гарань о чем-то говорит с Лисом, а тот, поискав кого-то глазами, потом указал кивком головы на меня. Илья тут же подошел ко мне.
– Симона, – отвлек он меня, – у тебя деньги есть? Я на свидание иду.
– И что? Практически все идут на свидание, за редкими исключениями.
К этим исключениям отныне принадлежу и я, так как теперь у меня снова есть невеста, и я храню ей верность.
– А то, что на свидании бесплатные только луна и скамейки в парках, а мне нужно больше! Гораздо больше! Так что деньги крайне необходимы. Ну, так что, одолжишь рублей десять-двенадцать?
– Значит, у тебя любовь? И как она тебя любит?
– Как пиво! То есть, как я пиво! – объяснил Гарань, перехватив мой недоуменный взгляд. – Ты ведь знаешь, что мне нетрудно обольстить кого угодно!
– Ради такого дела, так и быть, одолжу, – успокаивающе заверил я его. – Так ты ее уже сразил наповал? – как бы невзначай полюбопытствовал я.
– Не наповал, но на пол, – гордо отрапортовал Илья и даже улыбнулся.
– Я вас любил, деревья гнулись? – встрял в наш разговор Миша.
– Типа того, только это было в комнате, – игриво отвечает Гарань. 
– Когда отдашь? – спрашиваю я, протягивая червонец, но Илья меня «не слышит». Он интересуется только сегодняшним днем.
– Ильюха, – смеется Лео, – ты помни, что ничто так не экономит время и деньги, как взаимная любовь с первого взгляда. Так что женись.
Вася в очередной раз понял все слишком буквально и тут же полез к Илье со своими полезными советами.
– Слушай, я знаю одну столовую, там можно очень дешево и сытно поесть куриные сердца.
Гарань, тот даже не снизошел до ответа, он просто отмолчался, чтобы не наговорить лишнего, а вот я громко заметил:
– Как, однако, измельчали некоторые современные мужчины! Раньше они ели сердца врагов, львов, медведей, чтобы быть сильными и отважными, как они. Теперь мужчины едят куриные сердца. Правда, пока еще не все!
Вася недоумевающе и оскорблено смотрит на меня, а мне захотелось развить тему еще дальше. И я взглянул на Васю с усмешкой.
– Товарищи курсанты, чего вошкаетесь? – прервал мой саркастический комментарий капитан Туманов. – Или передумали идти в увольнение? Иванов, хотите поговорить, идите в увольнение, выйдете за КПП и говорите, сколько вашей душе угодно! А сейчас не задерживайте своих товарищей! Я жду!
Уже спускаясь по лестнице, я услышал, как Вася суетливо продолжает просвещать Илью, загибая пальцы.
– А еще есть одна кооперативная столовая, там очень дешевые, но вкусные пельмени. Это недалеко отсюда, я тебе сейчас объясню, как ее найти.
На этот раз Вася сразу же удостоился ответа.
– Пельмени «Гав-гав» и «Мяу-мяу?» Нет уж, спасибо, ешь их сам! Можешь вообще перейти на подножный корм, а мне Симона червонец одолжил, так что я гуляю! Сегодня я могу  позволить себе посидеть под рюмочку и под курочку, – солидно говорит Илья. – Завидуй мне, брат Вася! Ладно, пока, потом, если захочешь, доспорим.
У троллейбусной остановки мы разошлись. Дальше мне предстоит идти одному. Но на Севастопольской улице, через дорогу от училищного зимнего клуба я встретился со Столбом. Интересно, как это он умудрился оказаться здесь раньше меня? Разве что через забор перепрыгнул?
– Привет, – улыбается Столб, словно мы с ним и не виделись сегодня. – Я слышал, ты жениться собрался?
– Собрался, и что? – покосился я на него. – Я уже давно достиг брачного возраста, так что имею полное право.
– Имеешь, имеешь! Никто не посягает на твои права! Только странный ты, Толик, человек, доложу я тебе, – пытается шутить Саня. – Я ведь помню, что ты на первом курсе любил свою Новеллу, а письма ждал от другой девушки. И сейчас ты любишь все ту же Новеллу, а женишься на этой, которая вся изо льда. Ты собой ярко иллюстрируешь утверждение о том, что мы любим одних, а женимся на других, – Столб хотел было изобразить беззаботный смех, но передумал. – Конечно, все мы знаем, что ты невозможный человек, но жениться без любви это настоящее безумие. Это непреложная истина, и не только для меня. Я имею в виду, когда на самом деле любишь совсем другую девушку. Знаешь, нет сил, выносить то, как ты гробишь себе жизнь ни за что. Ты думаешь, это кому-то нужно?
И, не дожидаясь моего ответа, и не произнеся больше ни слова, Столб повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь. Да мне, собственно говоря, и нечего ему сказать, разве что: «Спасибо». Зато под влияние слов Столба я в очередной раз «догадался», почему мне так не по себе. Внезапно я осознал, что до того, как я потерял Новеллу, я и не подозревал, что единственный смысл моей жизни это она.