Про кукушку и не только.
- Тольк, той Генк, той Вовк, вставайте, старик уж лошадь пошёл запрягать!
Наша бабушка встала на ступеньку лестницы на печку и будит нас. Меня и двоюродного брата Гену. Нас, внуков у бабушки так много, что она по старости своей путает наши имена.
Еще с вечера мы пришли к бабушке и дедушке, чтобы рано утром поехать в лес, да зачитался я журналом «Советский Воин». А там такие красивые самолеты! Так интересно все написано: и про полеты, и про пилотов. Вот и снились мне, рыжеволосому и коноплястому, как говорили у нас в деревне, подростку, всю ночь огни ночного аэродрома и рев турбин.
А теперь надо вставать.
Неохотааа!
Нет, надо вставать. На столе уже глиняная миска томленой в печке картошки со сметаной, пирожки и чай. Бабушка хлопочет, собирает сумку с продуктами с собой в лес. Ведь поедем почти на целый день.
Хлопотливая наша бабушка! Маленькая, худенькая, остроносая, в цветастой ситцевой кофте и длинной юбке. Как мы любим бывать у них с дедушкой. И звали мы их, даже когда выросли – Тятя и Мама старая. Причем долго, пока я был маленький, я не знал их имен, не задумывался просто. Тятя и Мама старая - и это было так естественно. Большая часть нашего детства прошла с ними.
Мы уже допивали чай, когда вошел в избу дедушка. Не очень высокий, но какой-то квадратный и поэтому большой, наш Тятя был весь белый - и короткие волосы на голове, и такая же коротко стриженая борода. Улыбается, мычит – с детства, после болезни стал он глухонемой. Очень он добрый, наш тятя, и, как говорил мой отец, не было в Тукане человека, сильнее, чем он.
Мы быстро закончили завтрак и вышли за ворота дома. Лошадь – рыжий мерин Моряк запряжен в телегу, косит на нас влажными глазами, фыркает. Лет Моряку уже не мало, и очень не хочется ему таким ранним утром везти нас в лес. Но оси колес с вечера густо смазаны солидолом, в телегу брошено сено - мы уселись, и затряслись по дороге.
Каждый год, в конце мая - начале июня многие люди в нашем районе, занимается сбором и поеданием кислянки. У нас ее называют кумузлык. Это невысокое от 30 до 70 см высотой растение. Стебель, в палец толщиной, заканчивается небольшой метелкой. Мы чистим стебель от тонкой кожицы, как сейчас банан, и жуем кисло-сладкий, трубчатый стебелек. Некоторым нравится корень, но уж очень он кислый, даже сейчас скулы сводит, как вспомню.
Везут кумузлык из леса возами, недели две около всех лавочек горы очисток. Едят все – и дети, и старики. Пекут пироги и пирожки. Едят, как семечки. Даже если идут по делам – пучок под мышку и пошел. По пути друг друга угощают.
- У тебя откуда?
- У меня из-под Аратая.
- А я на Калты ездил. А говорят, нынче на Аталяме кумузлыку полно! -
так примерно говорили мужики. А уж мы, мальчишки, бахвалились еще больше! Кто и сколько нарвал, у кого слаще. На базаре пучок стоил 10 копеек.
Наш Моряк разошелся, и мы рысью покатили сначала по редколесью опушки, потом по хорошо накатанной дороге все дальше и дальше в лес. На спуске Моряк бежал бодро, а в горку мы с Генкой соскакивали и бежали рядом с телегой.
Наконец начались сенокосные паи – поляны, расчищенные от валежника и кустов, где летом косят сено. Скоро и наш пай, где мы много лет косили, стоит балаган – небольшой островерхий домик, покрываемый сверху свежескошенной травой и течет ручеек – начало речки.
Тятя сворачивает с едва заметной уже тележной дороги к балагану, распрягает лошадь, а мы с бабушкой идем краем поляны, вдоль ручья, собирать кумузлык. Солнце играет своими лучами на мокрой траве, переливается, светясь бриллиантиками в капельках росы на листиках юпочника. Мы пьем эту капельку, осторожно срывая листок и смеемся, если она соскальзывает от дрогнувшей руки за воротник мимо губ. Лесные птицы поют свои песни. По-разному: и стрекочут, и чирикают, и тенькают, а вот раздалось: "Фиу-лиу! Фиу-лиу! Щелк, щелк!". Не передать словами мелодии и красоты свиста. И все птицы будто замолкают! Завораживающе красиво поет эта птица! Вроде от зарослей черемухи слышится эта песня.
Подхожу ближе, пытаюсь разглядеть певца.
- Кто это поет? - спрашиваю бабушку.
- Соловей?
- Нет, соловей так красиво не поет. Это иволга.
Позже я еще много раз слышал, как поет иволга, сумел увидеть ее, научился пересвистываться с ней, подражать, но не смогу буквами изобразить ее пение–свист. Это надо только слышать вживую, в нашем лесу.
Кумузлык, действительно, был в этом году хорош. В начале мая прошли обильные дожди, и по опушке, в редколесье, между черемуховыми зарослями ручья мы нашли его много, нарвали и сложили в изрядную кучу на телеге. Складывали аккуратно стебель к стеблю, чтобы не сломать, и брать потом было удобно - охапкой.
Закуковала кукушка: "Ку-ку, ку-ку". Долго кукует. Мы уже со счета сбились – сколько нам лет прожить, как вдруг из кустов раздалось резкое: "Кук-курук-кук".
- А это кто?
- Тоже кукушка, только мать! - сердито сказала бабушка.
- Да и какая она мать? Подкладывает свои яички в чужие гнезда – высиживайте, выращивайте, кормите. А сама отдыхает. Вот выросли детки, отец-то, вишь, –
кукует, скучает, созывает деток своих, а мать–кукушка ругается на него.
Через несколько минут вновь разнеслось: "ку-ку". Несколько раз еще покричал отец-кукушка, позвал детей и снова ему грубо ответила с другого конца поляны кукушка-мать.
Другие птицы пели свои песни, донимали слепни, топтался рядом с балаганом и махал хвостом Моряк, щипая зеленую травку, а мы пили из закопченого чайника чай с пирожками.
Как сейчас помню я тот день. Изумрудная трава, солнце, позвякивание удилов, гомон птиц, улыбающийся тятя и придвигающая мне узелок с пирожками мама старая. Счастье детства! Наше счастье, а сколько переживаний и испытаний выпало на долю наших дедушки и бабушки. Отец мой говорил, что у него две матери: одна, которая родила, а другая которая сумела вырастить.
Перед самой войной дедушка Андрей овдовел. Его Дуня, в девках Егупова - умерла. Осталось шестеро мал-мала. Четверо мальчишек и две девочки. Почти все погодки от 15 до 4 лет.
Сосватали родственники вдовую Машу Волкову. Помоложе она была, свой мальчик, да жить как-то надо было. И стало в семье уже семь детей. Все она выдержала: и заботу о детях, и военную нужду, и тяжелый деревенский труд, когда вода в колодце, скотины полный двор, огород огромный, взрослеющих детей кормить и учить надо. Научилась разговаривать с глухонемым мужем, да так, что когда даже дети что-то не понимали у отца – обращались за помощью к ней.
После войны родился еще сын – совместный. Потом пошли внуки. Все дети жили рядом, всем помогала. Как за детьми ходила, так и за нами- внуками. Поэтому и звали мы ее – Мама старая.
Давно обрели вечный покой родители моего отца – Тятя и Мама старая, а свою младшую дочь я не задумываясь сразу назвал - Маша, Мария.
На фото: Кумузлык. Думаю, что это на башкирском языке. Некоторые называют его кислянкой ( Горец альпийский)