Из личного архива Игоря Краснова
Общественно-политическая газета
«ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕНИНА»
№ 130, 7 июля 1984 г.
г. Первоуральск
(стр. 3)
==============================
Белла БАРВИШ
г. Первоуральск
СОВЕСТЬ
(главы из повести «Бригада»)
==============================
Предлагаем вниманию читателей отрывок из новой повести Беллы Барвиш «Бригада». Действие произведения разворачивается в таежном леспромхозе. Бригадир Дмитрий Степанчук — человек трудной судьбы. Тщеславие, желание любой ценой оставаться на виду привели его к моральному краху.
Работали как всегда, с привычной, почти механической слаженностью, но пот утирали украдкой и встречаться взглядами избегали, а когда от горы бревен, сброшенных утром новеньким МАЗом, на чахлой траве осталось не больше двух десятков — все остальные были уложены в высокие штабеля, — никто не потянулся с хрустом и не прозвучало обычной громкой похвальбы: «Ай да мы, спасибо нам».
— Неладное что-то с моими парнями, — подумал бригадир. Но широко ухмыльнулся, набрав побольше воздуху, гаркнул во всю силу крепких голосовых связок: «Что ж вы головы повесили, соколики?!»
Из лесу, с другого берега Вишмы-реки, раскатисто отозвалось эхо, а парни и ухом не повели, словно не к ним обратился бригадир, даже кислой улыбки никто не пожелал выдавить из себя. А ведь обычно стоило Степанчуку рот раскрыть, посмеивались заранее, предвкушая: «Сейчас Димок что-нибудь да выдаст!»
Только Тимофей Веперев, квадратный здоровяк, рванулся было к бригадиру, намереваясь что-то сказать, но, нелепо взмахнув ручищами, остановился, как споткнулся: кто-то сзади придержал его.
Дмитрий заметил, что Веперев бросился к нему с перекошенным от страха или злости лицом.
Это еще больше насторожило, но, не переставая добродушно ухмыляться, словно и не заметил ни¬чего, Дмитрий зачастил самым веселым голосом, на какой только был способен сейчас:
— Так что ж вы все-таки приуныли, хлопцы-молодцы? Да ведь знаю, знаю. Под¬портили вам настроение вопли и сопли о справедливости, которую ваш бригадир попирает грязными сапожищами. Молчите? Значит, в масть попал? И другой причины не имеется?
Снова в ответ угрюмое молчание. Дмитрий уже не улыбался. Он зло под¬жал губы и готов был вспылить, когда его напарник Славин рассудительно проговорил:
— Зачем сейчас начинать? Вот закончим работу — немного уж осталось — и поговорим обо всем.
Тут Тимофей Веперев, испугавшись, что его снова задержат, рванулся к бригадиру, так, что едва не грохнулся перед ним на коленей, слезливо заорал:
— Они тебе наговорят! Они тебе... за все хорошее, что ты для них сделал, наплюют в рожу. Устроили вчера собрание-заседание! Без тебя, Димок, полоскали тебя, как могли. Уполномоченный у них имеется, чтобы, значит, высказать тебе все... А ты сам виноват: набрал в бригаду этих... идейных. Говорил я тебе!
— Не визжи! — прикрикнул на него Славин. И оттеснил Веперева плечом.
Голос у Веперева и в обычное время, как у вздорной старушенции — не зря сам Тимофей относит его к одной из несправедливых обид злой своей судьбы, и все-таки сейчас Дмитрий, как никогда, дослушать Вепарева.
— Рот зачем затыкать человеку? — зло буркнул он Славину.
— Я же сказал: кончим работу и поговорим, — с деланным спокойствием ответил Славин.
Дмитрию казалось, что парни нарочно подолгу возятся с последними бревнами. Он горел нетерпением скорее узнать, что произошло. Мысли лихорадочно скакали, не позволяя ему ухватиться за какую-либо одну. «Что все-таки случилось?» — недоумевал Дмитрий.
Когда, были уложен штабель последние бревна, и мужчины, выжидающе переглядываясь, потянулись за папиросами, Дмитрий уже пришел к выводу, что не даст волю обиде.
У парней сдали нервы, а он бригадир, должен оставаться на высоте. Придет время, он все припомнит и пожурит их, но сегодня он заранее прощает им. Прощает потому, что они… его парни.
… Ничего похожего на угрызения совести Дмитрий не испытывал, когда шел в первый раз к низенькому неухоженному домику на окраине поселка. Наоборот, он был весьма доволен собой. В портфеле у него позвякивали бутылки водки, приобретенные по ресторанной цене у шофера орсовской машины. Рассуждал Дмитрий так: «Лесник за душу дьяволу продаст, а лесу неужели пожалеет?» Подходящую делянку Дмитрий уже облюбовал: не один километр прочесал по тайге, прежде чем найти такую, какая по всем статьям. Оставалось уговорить лесника. Разговор с лесником получился короткий.
— Я ведь лишнее не прошу, — сказал Дмитрий, — нынешнего года делянка.
— Еще бы, — не глядя на него, усмехнулся лесник, — начинают всегда скромно.
Второй раз Дмитрий шел к леснику уже с двумя просьбами: прежде всего, конечно, снова разрешение на делянку, облюбованную и изученную так, что бригадир знал уже размер премий на несколько месяцев вперед, другая просьба была не так существенна: лесник не должен заметить, что, переходя на новую делянку, прежнюю бригада оставит неубранной, не навсегда, разумеется: в начале следующего месяца бригада все «подлижет», но в конце квартала поработает на план.
На этот раз лесник успел выпить до прихода Дмитрия и смотрел гостю в глаза.
— Давай поговорим... еще раз, — процедил он, с вожделением и ненавистью косясь на бутылки. Жена лесника, не старая еще, но обрюзгшая баба, оказалась дома. Увидев бутылки, облизнула губы и рванулась в сени.
Через минуту выплыла оттуда с маслянистым блеском в круглых глазах, неся на засаленном животе, руками только поддерживая, таз с квашеной капустой. Игриво проговорила: «Выпьем, братцы, лучше тут, на том свете не дадут, ну, а если подадут, тогда выпьем там и тут».
Лесник хмуро поморщился, но откупорил бутылку. А выпив первые полстакана, мгновенно обмяк, на глаза его навернулись слезы.
— Был человек — нет человека! — простонал он. — А ведь человек-то был.
Шатаясь, он направился в другую комнату, чтобы через полминуты вернуться с завернутой в толстую бумагу книжкой. Дмитрий знал, что это за книга. Весь поселок об этом знал.
Рассказывалось в ней о прославившем себя партизанском отряде в лесах Белоруссии, и две с половиной страницы было уделено в этой книге отчаянно храброму мальчишке-партизану. Страницы эти были обведены когда-то красным карандашом, а потом на красную черту легла черная, толстая, нервно-извилистая.
Дмитрий ожидал, что лесник сейчас начнет вспоминать свое славное прошлое, и приготовился слушать долго. Но хозяин вдруг мотнул сердито головой, отгоняя хмель, и сказал грустно:
— А может, не надо, Дим? Не надо! Тебе не надо это... дорожки полегче! Я тебя давно приметил: головастый ты, упорный, сильный, ничего тебя не сломило. А лучше всего скажу: вполне бы ты в нашем отряде свой был бы... Это мне уже ничего не поправишь, сейчас меня к отряду и на дух не подпустили бы. Никто не знает, до чего я докатился.
— Ты пойми, — снова заговорил лесник, — мне лесу не жалко... тебя жалко. Скользкая она, дорожка полегче, и не такие, как ты, на ней расшибались…
— На любой дороге расшибиться можно, если под ноги не смотреть, — дипломатично отвечал Дмитрий, а про себя подумал: «Еще и этот будет воспитывать». Приказал себе: «Ладно, терпи, дело стоит».
Лесник только вздохнул тяжело и откупорил вторую бутылку.
Жена лесника подошла к Дмитрию, стала позади него, уткнулась лицом в плечо.
— Вон самый первый дурак сидит перед тобой. Слушай только, кто его загубил! Да хоть бы про совесть помалкивал. Вот тебе, Димка, зачем она, совесть? С твоей головой без нее неплохо.
Эта женщина с сальной испариной на щеках надсмехалась над самым святым и искала его, Дмитрия, сочувствия и понимания.
Степанчук зло отпихнул женщину, вскочил:
— Была бы ты мужиком!
— Ну, Димочка, зачем так-то… нервничать, — приторно улыбаясь, сказала она, — ведь еще не раз, не два придешь сюда.
— Под конвоем поведут — убегу! — крикнул Дмитрий. И убежал, хлопнув дверью.
Лесник обе просьбы все-таки выполнил, но Дмитрий твердо решил домой к нему больше не заходить.
Но чем меньше «сосны» оставалось на делянке, тем больше колебалась его твердость. «Какое мне дело до этой проклятой бабы, — внушал он себе, — не с ней разговор вести».
И он снова пошел к леснику... Не для себя же, для своих парней. А теперь они выстроились перед ним и смотрели так, будто у них есть право его судить
Дмитрий с добродушной снисходительностью оглядел угрюмо взиравших на него парней:
— Ну, кто у вас этот, как его, уполномоченный? Славка, ты? Выкладывай короче.
— Можно и короче, — согласился Барбаков, — в общем так, Дим, или мы уходим из бригады или ты. Ты сам пойдешь к техноруку и откажешься от бригадирства. Понял?
— Ты понял? — раздельно переспросил Славка, потому что лицо у бригадира было такое, словно его оглушили.
Дмитрий опомнился не сразу: самое худшее, чего он мог ожидать от своих парней, было пустячком по сравнению с тем, что услыхал. Он не верил. Не мог поверить...