Ты мой Симпомпончик!

         


                Каждая женщина – бунтарь по натуре,
                причём бунтует она исключительно против себя самой.
                О.Уайльд


    Шла масленичная неделя. Немолодая полная женщина со следами былой красоты на лице стояла на кухне, склоняясь над большим блюдом, и сбивала тесто для тонких блинов, которые надо было напечь для всех приглашённых и начинить мясом, икрой, сыром, рыбой, бананами – в общем, кто что любит, а она отлично знала вкусы каждого. Женщина всё делала стоя – не привыкла, работая на кухне, сидеть. Чувствовала, что устала. Болела натруженная рука. Она в последнее время вообще болела. Затекли спина и ноги, но она продолжала работу педантично и не спеша, уделяя внимание качеству приготовляемого.
    - Роза, Розочка, - в открытое окно просунулась лысая голова её 62-летнего мужа Климентия, который был в состоянии лёгкой приподнятости. – Симпомпончик ты мой, знаешь ли ты, какой сегодня день?
    Женщина вытерла руки о край передника, так как муж уже успел переступить порог кухни, и пошла на него прямо, медленной, грозной походкой.
    - Ну, и сколько принять на душу уже успел? Дыхни! Ну, и разит… Где наклюкался-то до обеда? Отвечай!
    Вместо ответа он схватил свою Розу за необъятную талию, так как сам был мелковат, и прижал её рывком к себе – так, что большие груди женщины, не носящей дома бюстгальтера, расплющились, как две большие подушки, что помогло Климентию удобно устроить на них свою буйную головушку.
    - Да ты что, старый, рехнулся? С чего это тебя на нежности потянуло после десяти лет воздержания? Не трогай меня! Я уже забыла давно про всё это!
    - Розочка, мой симпомпончик дорогой! Ну, вспомни, пожалуйста, что произошло в этот день сорок лет назад! – И, отодвинувшись от неё, он широким жестом извлёк из внутреннего кармана плаща бутылку дорогого коньяка и поставил с видом победителя на стол, предварительно потряся ею в воздухе.
    И тут уж дело приняло совсем другой оборот. Роза застыла на месте и с вожделением смотрела на красующуюся на столе бутылку цвета тёмного янтаря с этикеткой изумительного раскраса. Бедная, она вся напряглась, мучительно пытаясь вспомнить, что же было сорок лет назад в этот самый день календаря, что её муженёк (будь он неладен со своими вечными проделками!) так расщедрился.
    - Ну, как же, Роза! Вспомни, дорогая: стог сена, мы с тобой вдвоём, оба молодые, взъерошенные… Помнишь, там ещё рядом была муравьиная куча, которую мы сразу не заметили и упали прямо на неё? А ты, моя милая девственница, была так хороша, так упоительна!..
    - Вот дурища безмозглая! – стукнула Роза себя кулаком по лбу, - вспомнила! Я вспомнила, Климентий! В это день мы с тобой совершили прелюбодеяние, а потом стали жить вместе.
    Ну, Роза! Зачем же так грубо! Это же было так романтично, так сладко! Я не ожидал, что ты окажешься девушкой, думал, что ты доступна. Да и не только я…
    Он не договорил. Роза с размаху ударила его сковородником по руке.                - У нас, можно сказать, годовщина, а ты говоришь какие-то непристойности!



                ***


    Она повернулась, подошла к столу и откупорила бутылку.
    - Ну, раз принёс, чего ей стоять-то?
    И она разлила коньяк по стаканам.
    - Розочка, надо бы рюмочки…
    - Какие рюмки? Ты не видишь, чем я занимаюсь? А он и в стакане – вишь, как играет? Ну, давай, что ли, за годовщину!
    Они чокнулись и залпом осушили по половине налитого.
    - Ну, как? – спросил Климентий.
    - Хорошо! Что хорошо, то хорошо! – ответила супруга. – Давай ещё!
    Роза не прочь была в последние годы разок-другой в день приложится к бутылочке.
    - А за что на этот раз? – спросил Климентий.
    - А за мою жизнь, погубленную тобой, муженёк!   
    - Как! – вскричал супруг, - всю жизнь я посвятил тебе и нашим деткам, нашим пятерым красавцам. Работал не покладая рук, всё тащил домой. А тебя, моя прелесть? Как я любил тебя. Ты вспомни ночи любви, которые…
    - … Ты проводил со шлюхами. Сколько у тебя их было? Три, пять, семь? Я даже помню некоторые имена. Хорошо ещё, что не дошло дело до того, чтобы мне пришлось стелить постель для тебя и твоей очередной пассии. Слава Богу, что дети этого не знали. Уж как я оберегала их от этого!
   - Роза, - уже без ласки в голосе сказал Климентий, - ты явно перегибаешь палку. Разве когда-нибудь я приводил домой одну из моих бывших…
    - Ага! Вот и признался! С языка сорвалось-таки! – злорадно прошипела Роза. – Твоё счастье, что я не стелила вам постель! А если бы постелила… То и придушила бы в ней. Обоих! А разве мало тому примеров в жизни и литературе, когда мужья заставляли жён это делать? У-у-у, ненавистное племя! «Он работал»! Простым служащим в конторе. Как начал «простым» – так «простым» и закончил! «Домой приносил»… Ну, и сколько же ты приносил, мать твою ети?! Да мне едва хватало на то, чтобы прокормить детей и как-то свести концы с концами. Слава Господу, вырастила! Разлетелись птенчики, - и Роза от умиления прослезилась.
    - Вот давай за это и выпьем, - предложил Климентий. – За то, что подняли детей, что они теперь самостоятельно живут и счастливо размножаются!
    - Ну и словечко ты употребил! «Растят наших внуков» мог сказать?
    - Вот я и говорю – пропустить бы ещё надо.
    Роза взяла бутылку, посмотрела на свет и плеснула в свой стакан. Мужу плеснула меньше. Климентий запротестовал.
    - Хватит тебе, ты хлипкий, несёшь мало, - сказала она и опрокинула в себя содержимое стакана. Раскраснелась, расстегнула блузку, обнажив при этом часть своих округлостей.
    - Симпомпончик, - жалобно проскулил супруг, - может, вспомним былое?
    Он встал, шатаясь, подошёл к ней и, прижав Розу к стенке, стал подбираться к её грудям, ища при этом губы. На секунду Роза затихла – видно, шевельнулось что-то этакое, давно забытое, потом вспыхнула, взяла с тарелки пару ещё тёплых блинов, обмакнула в сметану и с размаху залепила ими лицо мужа, приближающееся к её лицу.
    - С масленицей тебя, Климушка! – и зычно рассмеялась.
    - Что это? Что это было, Розочка? – воскликнул ничего не понимающий Климентий.
    - А это тебе за любовь и ласку! Ишь, в кои-то века к жене его потянуло! Где ж ты раньше был, хрен старый? Дождался, пока я постарела? Всё одно – моложе тебя!
    И, видя, что Климентий потащился к умывальнику, она быстро схватила бутылку и вылила остатки содержимого в свой стакан. Выпила, закусила блином и перекрестилась.
    К столу подошёл умывшийся Климентий. Потянулся к бутылке, опрокинул её, пытаясь налить себе.
    - Как, - завопил он, - ты потеряла последнюю совесть, пьянчужка ты этакая! Здесь было ещё, я сам видел!
    - Да успокойся ты. Ну, выпила я – за твоё же здоровье, Климушка! Ишь, похудал-то как, будто дома не кормят. Ешь вот блины – Масленица на дворе.
    - Я тебе ща покажу Масленицу! – и, взяв с плиты тот же сковородник, он размахнулся и ударил благоверную в лоб.
    Дело могло бы принять очень дурной оборот, но копна волос, сползшая из развалившейся причёски на лоб жены, самортизировала удар. Тем не менее, на этом самом лбу начала расти шишка.
    Застыв от изумления, он смотрел на этот растущий бугор, не зная, что ему делать. Роза, казалось, пребывала в какой-то прострации. Наконец она открыла рот и хриплым голосом произнесла:
    - Беги, дурак, за водкой в магазин. В долг возьми, скажи, я просила. Борька даст. Водка поможет. Сделаем примочку, остальное допьём.
    В один момент Климентий выскочил за порог. Когда вернулся, Роза сидела всё в том же положении и невидящими глазами смотрела в пространство.
    - Симпомпончик! – не на шутку перепуганный, Климентий потряс её за плечи, - смотри, вот она, родимая!
    - Возьми марлю – там, в шкафчике, сложи в три слоя, намочи и приложи к месту. Да платком завяжи – вон он на стуле висит, в горошек!
    Всё было проделано незамедлительно.


                ***


    Роза повернулась, положила локти на стол, увидела тарелку с блинами, взяла один, обмакнула его в сметану и спросила:
    - А что, беленькая в бутылке осталась ещё?
    - Обижаешь, Розочка! Ну, как же ей не остаться? Половина осталась, - сделав за её спиной хороший глоток, проговорил, отдышавшись, Климентий. – Как раз половина.
    - Ну, налей, что ли. Блин-то запить чем-то надо? Масленица, однако!
    - Ну, как же, как же! – засуетился Климентий, - Масленицу встречать – дело святое!
    И от души разделил в оба стакана оставшуюся водку.
    - Ну, за тебя, Роза!
    - И за тебя, Климент!
    Выпили, крякнули, закусили.
    Вдруг Климентию почудилось, что жена стала медленно сползать с табуретки. Ну, так и есть – сползает! «Перебрала немного. Ну, это дело поправимое. В постель! Отоспится – как огурчик будет. Да и пора уже – завтра дети приезжают. Состряпать кой-чего, прибраться – это дело такое!»
    Он приподнял Розу, обхватил её неохватный стан, и они медленно, шаг за шагом, стали продвигаться в сторону спальни. Пока дошли, точнее, пока он доволок своё сокровище, Роза пришла в себя.
    - Куда это ты меня привёл, Климушка?
    - Сейчас увидишь.
    Стянув с неё кофту, потом юбку, он плюхнул её на постель. Через несколько минут и сам юркнул к ней под одеяло. Прижался к груди – тепло, хорошо…
    «А ведь мы не такие и старые». И только это подумал, как Роза обхватила его за шею. Его рука скользнула вниз…

    … Когда всё закончилось, долго молчали.
    - Ты как, Симпомпончик?
    - Я? Хорошо! Всё равно, как на той муравьиной куче.
    - Вот! Я же говорил, что первый раз у нас всё сладилось на муравьиной куче! Всё, заразы такие, искусали.
    - А разве ты чувствовал?
    - В том-то и дело, что нет. Я тебя тогда только чувствовал.
    - Да, как будто и не было всех этих сорока лет! – проговорила Роза и всплакнула.
    Климентий принялся её утешать.


                12.3.13