Эта книга принадлежит перу ветерана войны из узбекского города Навои
замечательного человека Николая Андреевича Гришмановского,увы, из
жизни ушедшего.
Книгу прислал мне его сын,Владимир.
Предисловие
Покорность – удел рабов. Но рабовладельческий строй канул в лета. Нынешние поколения продолжают борьбу с проявлением рабовладельческих тенденций, не только в слабо развитых станах, но и в развитых передовых капиталистических и социалистических странах: США, Англии, Германии, Франции, Италии, Канаде, Японии, Китае, Корее, Вьетнаме и других.
Горбачевско-ельцинская перестройка создала благоприятные условия для анархии, беспредела и возрождения рабовладельчества в ряде бывших советских республик, в том числе в Чечне.
Вот и решил я, на примере родных и близких мне людей, показать противостояние рабству на протяжении XX века. Свои мемуары я назвал «НЕПОКОРНЫЕ».
Итак, «Непокорные». Но, почему «Непокорные», а не «Покорные»?
Ни мой дед, ни отец, ни братья, ни я не хотели; ни я и мои дети не хотим быть рабами.
Непокорность кому (чему)?
Непокорность царскому самодержавию, чиновничьему чванству и беспределу, суровым условиям природы Севера Омской губернии (области) и, наконец, судьба. Непокорность зною пустыни Кызыл-Кум, и вообще всему тому, что мешает НОРМАЛЬНО ЖИТЬ.
«НЕПОКОРНЫЕ» - это повесть и роман и трагедия семья Никитиных – Гришмановских на протяжении XX века.
Н.А. Гришмановский
4 июня 2002 года.
НЕПОКОРНЫЕ
Эх, баян, мой баян,
Друг ты мой певучий.
Неужель ты пьян?
Ты меня не мучай!
Расскажи баян,
Как грустил Иван,
Да как пел Андрей,
Подпевали Фома и Егор,
Да как я пацан,
Не боясь камней,
Все катался с гор.
А ведь не плохое начало поэмы? Только вот не дал Бог быть поэтом. А по сему пишу прозой. Пишу, как умею. Литфаков не кончал. А вот жизнь многому научила. Вот этим жизненным опытом и хочу поделиться с современниками, с молодежью.
ДЕД
Никитин Иван Фомич родом из деревни Сызрино Себежского уезда Витебской губернии. Родился в 1843 году, в семье крепостных крестьян, состоявших в родстве со знаменитым Афанасием Никитиным, ходившем за три моря в Индию.
В семье Ваня был младшим, болезненным мальчиком. Переболел всеми детскими болезнями. Курить научился раньше, чем читать и писать. В десять лет окончил первый класс церковно-приходской школы. Научился считать до тысячи, читать по складам и писать печатными буками. На этом и закончилось его образование. Надо было работать на земле пана Гришмана, разжиревшего на каторжном труде крепостных крестьян, деревень, входивших в крупное поместье. Летом дед пас стадо панских гусей, драл лыко, плел лапти, собирал грибы, ягоды, ловил рыбу, зимой вил веревки для барских конюшен, щипал лучину для освещения большущей хаты.
Уже в старческом возрасте, дед вспоминал свое голодное, холодное, босоногое детства и, частенько напевал, сложенную наверное им самим, песенку: «Парень бравый, чернобровый (а он в юности был именно таким) на завалинке сидел. Вил веревочку детинушка, песню грустную он пел: вейся, вейся, не развейся, ты веревочка моя, завтра утром на базаре я купцу продам тебя…»
Женился дед аж на тридцать пятом году жизни, на вольной уже крестьянке. (Крепостное право в России отменили в 1861 году). А звали мою бабулю Христоха. Была она, по словам деда, добрая, работящая и любящая хозяйка. Через год после свадьбы родила она сына и назвала его Андреем. А еще через два года еще сына и назвала – Павлом. Позднее в семье деда родились дочери Мария и Анастасия.
Трудились Иван и Христоха на своем земельном наделе от зари до зари, ко никак не могли выбиться в люди. И, чтобы как-то сводить концы с концами, на зиму дед уезжал в Питер на заработки. Работал на канатной фабрике Ижорского судостроительного завода.
Тяжелые условия труда, штрафы и обсчеты при выдаче заработка, толкнули рабочих завода зимой 1898 года на забастовку. Все пошли, и дед пошел. И не просто пошел поругать администрацию, а возглавил группу подъвыпивших мужиков. Ворвались в фабричную лавку, выкатили и распили две пятиведерные бочки белого вина (водки), съели несколько пудов колбас, много калачей и буханок хлеба. Естественно, полиция погромщиков арестовала. На допросе дед схитрил и не назвал своей настоящей фамилии. Это, чтобы семью не терзали. А назвался Гришмановским, по фамилии пана – Гришмана. Так по-уличному назывались все мужики из деревень Себежского уезда.
Суд присяжных приговорил деда к ссылке в Сибирь на вечное поселение, под надзор полиции. Заковали руки и ноги деда в кандалы, и зашагал мой дедуля, под фамилией Гришмановский, под конвоем конных казаков, под звон кандалов, по завьюженным зимой, по пыльным летом большакам, на Восток. Шли весь световой день. Спали зимой на постоялых дворах, летом – в поле на траве. Отстающих казаки били нагайками. За недобрый взгляд или пререкание били кулаком по лицу. От побоев у деда выпали почти все зубы. Кожа на запястьях и на ногах выше щиколоток кандалами была стерта почти до костей, спина и плечи исполосованы нагайками.
В пути и на ночлегах узники тихо пели: «Динь - бом, динь – бом, слышен звон кандальный. Динь – бом, динь – бом, путь сибирский дальний. Динь – бом, динь – бом, слышно там идут, нашего товарища на каторгу ведут. Идут они с бритыми лбами, шагая вперед тяжело. Суровые сдвинуты брови, на сердце раздумье легло». И припев: «Динь – бом, динь – бом…»
Знакомые деда, участники той забастовки, написали бабушке Христохе о том, что случилось, и, она от разрыва сердца, скоропостижно скончалась.
Андрей – мой отец – стал главой семьи.
Весной 1900 года половина узников, в том числе мой дед, дошли до Омска. Половина умерли в пути. В Омске деда посадили в трюм баржи и вниз по Иртышу привезли на пристань Устьшиш. Далее пешком по лесной дороге, через Новоягодное (волость) до деревни Любанка. Расковали (сняли кандалы) и передали под надзор полиции, лишив права выезда и переписки.
Мир не без добрых людей. Написали прошение к властям: разрешить переезд семьи из деревни Сызрино Себежского уезда Витебской губернии в деревню Любанка Новоягодинской волости Тарского уезда Омской губернии. Власти дали разрешение. В конце лета 1901 года семья деда переехала из Белоруссии в Сибирь.
К этому времени дед Иван Фомич Гришмановский, с помощью односельчан, на самом высоком месте , на окраине деревни Любанка, построил большую, светлую – в четыре окна хату из сибирских лиственниц, с сенями и амбаром. Обзавелся коровой, парой лошадок, овцами, гусями, курами.
Большая, работящая, дружная семья нуждалась в опытной хозяйке. В 1902 году женили отца на высокой, красивой шатенке из деревни Чиганы – Федоренко Анне Игнатьевне, 1877 года рождения, украинке, уроженке Могилевской губернии. Была она на два года старше отца. Голубоглазая, стройная, с волнистой, огненно-рыжей косой до бедер. Умела делать абсолютно все. И женскую и мужскую работу выполняла быстро, но не спеша, основательно, без переделок.
Так в глухой, таежной, сибирской деревушке – Любанке появилась новая русско-украинская семья Гришмановких.
МАТЬ
Мама – Аня (Анна Игнатьевна) была третьим ребенком в большой украинской семье. Ее старшие братья Иван и Данила были здоровенными мужиками, а младшие сестры Прасковья и Евдокия – высокими, статными, рыжие, спокойного характера, рассудительны и расчетливы. В большой таежной деревне Чиганы семья Федоренко была одной из зажиточных. Достаток складывался из дружной работы, скромности и бережливости.
У мамы был высокий, красивый голос. Я звал ее мама Аня, произнося слитно. Получалось – Маманя. Когда мне надоедало возиться с котятами, кутятами или ягнятами, я подбирался к ней поближе и, глядя в ее добрые голубые глаза, просил: «Маманя, спой песенку.» вздохнув, Мама спрашивала: «Какую ж тебе спеть?» Я почти скороговоркой перечислял все, какие не раз уже слышал: «Там в саду при долине», «То не ветер ветку клонит», «Скакал казак через долину», «По Муромской дороге», «О сем дева плачешь?», «Ах вы сени мои сени», «Что затуманилась зоренька ясная?», «Течет речка по песочку». Мама запевала тихо, нежно, сердечно. Я подпевал ей своим звонким, детским голосом. Она делала мне замечание: «Ты Колюня не кричи, а пой: тихо, мягко, как я». Старался я подражать маме, но не всегда получалось.
На своем коротком женском веку Маманя родила восемь детей: Анну – в 1904 году, Фому – в 1906 году, Егора – в 1908 году, Фросю – в 1910 году, Ксенью и Настю – 1915 году, Николая – в 1920 году и меня – в 1922 году.
В 1921 году в верховье речки Кукса, на которой стояла наша деревня Любанка, была эпидемия холеры. Уцелели только те семьи, во дворах которых были колодцы. Наша семья воду брала из ручья Мырски, протекавшего у самого Ларионовского кладбища и, естественно, одной из первых занесла холеру в дом.
Первым умер малютка Коля, за ним Настенька и Ксюша, последней Фрося. Так, в течение одной недели, мои родители похоронили четверых детей.
Мама хотела к старости иметь помощницу – дочь. Увы! Вместо дочери, в день весеннего Николы родила сына и, всем смертям назло, назвала Николаем.
Много слез пролила Маманя по умершим детям. Зато изо всех сил берегла меня, Егора, Фому и Аню.
Я уже писал, что мой дед – Иван Фомич научился курить лет в восемь. Курили отец и братья. А Мама не переносила табачного дыма. Братья курили дешевые папиросы, отец – махорку в самокрутках, а дед – турецкий табак-самосад в трубке.
Длинными зимними вечерами, при свете пятилинейной керосиновой лампы, каждый занимался своим делом. Дед плел рыболовные сети или вил пеньковые веревки, отец и братья щипали дранку под штукатурку и вязали в пудовые пучки. Все четверо при этом нещадно дымили. Маманя пряла пряжу веретеном или на самопрялке, или на кроснах (ткацком, ручном станке) ткала льняное или полушерстяное полотно, или шила вручную белье и верхнюю одежду. У Мамани сильно болела голова. У меня появлялся надрывной кашель, слезились глаза. Возникали ссоры между мамой и курильщиками, нередко доводившие маму до слез. Тогда братья выходили в сени, а отец открывал дверь, чтобы проветрить хату. Так, на почве бескультурья мужчин, в нашей семье складывались антагонистические отношения.
- Вот опять зачадил! – ворчала мать на деда, который курил больше других.
А он в ответ шепелявил беззубым ртом:
- Да замолсишь ты, наконец, ведьма киевская!
Мне это страшно не нравилось. Я заступался за маму.
В 1925 году наша семья переехала в деревню Качуково Знаменского района Омской области. В версте от центра (Сельсовета и мечети) у излучины речки Малай Ушайра построили большую хату с окнами на Восток и Юг, с сенями, амбаром и подъездом (сарай для инвентаря), овчарню. Все это под одной тесовой крышей. За хатой свинарник, курятник-гусятник и двор для лошадей и коров. Получилось вполне приличное подворье. Рядом с нами поселилась семья Трошковых, а через пять лет нашими соседями стала семья Скомороховых. Это поселение называлось хутор Гришмановских.
Большую хату в Любанке подарили зятю Бородину Алексею Максимовичу. Сестра Анна в 1921 году вышла за него замуж и, в середине лета 1922 года родила сына. Назвали его Петром, в честь праздника Петрова дня. Это был крепкий, подвижный толстячок. Мой племянник Петька Бородин был моложе меня дней на сорок.
Когда нам было года по три, с Петькой произошел несчастный случай. Это было в какой-то зимний праздник. В хате жарко топилась железная печь. Петька расшалился, убегая от кого-то, налетел на раскаленную низкую печь, обжог лицо и левый глаз. Лечили его в Новоягодинской больнице, но глаз не спасли. Так и стал он Петька-одноглазым. К несчастью и я в ту зиму переболел свинкой, скарлатиной и чем то еще. Жалея нас – сорванцов, Маманя и сама разболелась. То и дело пила капли Датского короля и отвары чаги и целебных трав.
ОТЕЦ
Никитин Андрей Иванович родился в 1879 году, в семье вольных крестьян, в деревне Сызрино Себежского уезда Витебской губернии. В раннем детстве пас гусей, ловил рыбу, собирал ягоды, грибы, добывал кедровые орехи. У своего деда Фомы и отца Ивана учился плотничать, столярничать, класть печи, пахать, сеять, убирать, молотить и веять, управлять волами и лошадьми.
В зрелом возрасте о себе говорил: «Я и швец, и жнец, и на дуде игрец.» На дуде он, конечно, не играл, однако делал на продажу из дерева свирели, из глины свистки, из воловьих рогов пастушьи рожки. А еще он хорошо пел. На моей памяти, голос у него был бас мягкий – бархатный.
Выше среднего роста, широкоплечий, тучный брюнет с копной прямых волос, он был похож на матерого медведя. Ровная, не торопливая речь, спокойный, покладистый характер добавляли ему солидности.
Дед мне о нем рассказывал: «Когда Андрей был мальчишкой, пас стадо своих и соседских гусей. Рядом такой же мальчуган пас гусей деревенского старосты. Как-то раз задрались гусаки – наш и старостин. Андрюха схватил старостиного гусака за крылья и придержал, пока наш гусак надавал тому тумаков. Об этом узнал староста и, подкараулив Андрюху вечером, выскочил из-за угла, схватил за чуб и вырвал большой клок волос. Андрей напугался и даже заболел. Я хотел отомстить старосте, но соседи отговорили. А у Андрея с тех пор чуб стал белый. Черт побрал бы того старосту!»
Отец, как и дед в десятилетнем возрасте окончил два класса церковно-приходской школы в деревне Сызрино и одну зиму проучился в реальной школе в соседнем селе.
Мои братья и сестра отца звали тятя. До начала учебы в школе (до 1928 года) я тоже звал его тятей. Мой первый учитель Карим-ака Ниязов (я учился в татарской школе) в селе Качуково, почему-то, требовал отцов называть ПАПА. Я быстро к этому привык.
Когда наша семья жила в Любанке, а меня еще и в проекте не было, в 1914 году началась Первая Мировая война. Отца призвали на защиту Отечества. Пару месяцев в Омске промуштровали и в товарных вагонах привезли на Юго-Западный фронт в армию Брусилова. Армия успешно наступала. Весной 1915 года, по подступах к Кракову, будучи стрелком в пехоте и, находясь в передовом отряде дивизии, отец был тяжело ранен пулей в правое бедро и пленен австрийцами. К счастью рана была сквозная и кость не раздроблена. Подлечили его австрийцы и продали польскому пану. В плену отец находился до конца 1917 года.
После Октябрьской социалистической революции, в декабре 1917 года отец был освобожден из плена и в январе 1918 года вернулся к семье.
Радостно встретила отца большая семья. Беременной была мама, провожая отца на войну. Несказанно рад был отец, обнимая сыновей и дочерей, особенно родившихся без него малюток Ксюшу и Настеньку. Близнецы были так похожи, что даже родители часто путались, называя Ксюшу Настей, а Настю Ксюшей. Рыжие лепетуньи засыпали отца вопросами, лишь только переступал он порог: «А где ты был тятя? А почему ты колючий? А когда ты принесешь нам живую белочку? А почему от тебя пахнет дымом?» Отец брал малышек на руки, целовал их рыжие кудряшки и приговаривал: «Ах, вы мои милые лисички – сестрички».
Будучи в плену, отец в 1916 году вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). Вел агитацию среди русских солдат-военнопленных и бедных польских граждан о необходимости прекращения войны, о братании солдат, о заключении мира с Австро-Венгрией и Германией.
В Сибири в 1918 году хозяйничали банды Колчака. Отца, как члена РСДРП, опытного воина и надежного товарища, вовлекли в Ларионовский партизанский отряд, в составе которого он до осени 1920 года вел борьбу с колчаковцами. Отряд скрывался в окрестных лесах, нападал на обозы и мелкие группы врагов. Потому и не брился отец и пахло от него дымом партизанского костра. После разгрома колчаковцев, отряд расформировали. Винтовку и остаток патронов отец сдал в Знаменское ОГПУ.
Уже в начале тридцатых годов, когда отец и брат Егор жили на Алдане, зимней ночью к нам на хутор явился мулла из соседней деревни Устьтамак. Звали его Зайнюк. Под тулупом у него болтался маузер в деревянной кобуре. Он требовал от деда и мамы отдать ему винтовку. Едва уразумели его, что винтовку отец давным-давно сдал в ОГПУ.
Позднее мы узнали, что мулла Зайнюк был арестован и предан суду за антисоветскую и антиколхозную агитацию, за незаконное хранение боевого оружия.
Ленинская Новая экономическая политика (НЭП), в свое время, оживила село. Крестьяне начали покупать конные косилки, жатки, плуги, грабли, молотилки, веялки. Наша семья, в складчину с соседями, тоже обзавелась этим сельскохозяйственным инвентарем. Жить стало легче. Братья, окончив 4 класса, стали хорошими помощниками отцу. Летом 1926 года женился старший брат Фома. В жены взял красивую, статную, умную и работящую девушку – Евдокию Денисовну Леонову – из деревни Чиганы. На свадьбе было много гостей, вина, домашнего пива, вкусной еды, музыки, плясок и песен.
В детстве у меня была хорошая память. Братья читали мне из настенного календаря стихи. Я быстро их запоминал. Особенно любил стихи Некрасова. Достаточно было прослушать два – три раза и готово – запомнил.
На свадьбе мне очень понравилось, как играл на гармошке зять Алексей Максимович Бородин и на скрипке Антон Разгуляев. Подвыпивший дядя Федор Кононович Дулаев поставил на стол табуретку, а не табуретку меня, потребовал тишины и приказал: «Читай!»
Волнуясь, я рассказал: «Дедушка Мазай и зайцы», «Не сжатая полоса». Многие плакали. А когда я, уже осмелев, рассказал «Мужичок с ноготок» - все дружно и долго аплодировали, сыпали мне в подол медяки и серебрушки (пятаки и гривенники), целовали и хвалили не только меня, но и родителей и братьев. Я в ответ говорил, что это они – братаны меня научили. После свадьбы посчитали мой первый «гонорар». Оказалось больше пяти рублей. На них купили мне ситец на рубашку и штаны и первые настоящие ботиночки. Я хвастался покупками в деревне и в соседних хуторах Войцеховских, Мигелей и Лосенковых.
Отец на свадьбе был запевалой. Пели песни: « О Варяге», «От павших твердынь Порт-Артура», «Славное море – священный Байкал», «Под частым разрывом гремучих гранат». Коронной была песня о Ермаке. Хоть и хорошо было на свадьбе, а песни пели грустные. Даже Мама с невесткой Дуней спели дуэтом «Потеряла я колечко».
После свадьбы братья начали строить пятистенный дом для новой семьи Гришмановских – Фома и Евдокия. Строили не спеша. Отец и братья каждую зиму работали на лесозаготовках. Для своего дома выбирали самые лучшие боровые сосны и звено за звеном прибавляли к срубам. Каждое утро братья пилили на козлах доски для пола, балки и плахи для потолка, тес для кровли. Хорошо наточенная, тяжелая продольная пила, в молодых, здоровых руках братьев пела: вжих, вжих…. Крупные опилки летели к ногам того, кто стоял под козлами и дергал пилу вниз. Тот, кто стоял на козлах, на пилимом бревне, уставал меньше. Он только выдергивал пилу вверх и направлял по разметке. После каждого пропила девяти с половиной метрового бревна, братья менялись местами.
Однажды в морозное осеннее утро братья вышли на пиление. Для обогрева рук рядом с козлами развели костерок. Дым поднимался прямо в небо. Вдруг в окно постучал Егор и позвал меня. Спросонок я не понял, зачем. Мама меня поторопила: «Быстро оденься и выйди!» Подбежал я к пильщикам и спрашиваю: «Чего надо?» Егор делает мне знак – молчи и показывает на большую березу, что росла на берегу поймы, напротив окон хаты. На березе сидели лесные красавцы – глухари, прилетевшие на дым костра, поклевать угольков. Егор шепотом говорит: «Иди, неси ружье.» Я примчался в хату и полез на кровать, чтобы снять ружье со стены. Мама кричит: «Ты куда одетый?» Я отвечаю: «Егор просит, там глухари.» Мама сняла ружье (это была малокалиберная, шомпольная винтовка) и подала мне. Я принес ружье и подаю Егору. А он говорит: «Бей сам, вон того большого, который на вершине сидит. Целься как я тебя учил и не дергай спусковой крючок.» Я положил ружье на сруб, с трудом взвел курок, приложился, долго целился, а глухарь вертит головой, не подозревая, что его ждет.
Наконец – трах! Мое лицо обдало пороховым дымом из капсюльки. Бросив ружье, я заревел. А Егор кричит: «Чего ревешь? Подбери глухаря!» Я протер глаза и увидел под березой умирающего глухаря. С криком радости ухватил глухаря за шею и потащил в хату. На пороге встретила Мама и, то ли с радостью, то ли с упреком сказала: «Ну вот, еще один охотник явился в дом. С полем тебя Колюня!» Взяла глухаря, как бы взвешивая: «Тяжелый, как наш гусак.» Это был мой первый охотничий трофей. Переполненный радостью, прибежал я к братьям, поднял ружье, тщательно отряхнул его, положил на плечо, как грабли и торжественно зашагал в хату.
Мама уже ощипывала глухаря, а я разделся и принялся протирать отпотевшее ружье.
В 1928 году на моей малой родине случилось наводнение. Иртыш вышел из берегов, затопил всю свою пойму, принес огромный вред полям и лугам. Под окнами нашей хаты плескалось большое озеро. Баня, построенная в двухстах метрах от хаты, на берегу Малой Ушайры, была затоплена. Чтобы истопить баню, дрова Егор привез на лодке. В предбаннике веслом прибил две водяные крысы. Он по утрам объезжал на лодке огород, острогой колол щук весом до пяти фунтов.
В баню шли по воде, взрослым по колено, мне – выше пояса. И все таки помылись, а дед и отец даже попарились. Рыбы было много. Ловили ее кто чем может. Солили, вялили, сушили, запасая на зиму. Скот денно и нощно пасли в лесу, охраняя от диких зверей. У соседей – Трошковых медведь задрал молодую телку. А у нас рыжий мерин по кличке Анчут, строптивый такой, отбился от табуна и у Черного яра на него напал медведь. Насел коню на круп, а до горла добраться не смог. Сильный конь приволок медведя в деревню, и только когда, разбуженные ржанием люди закричали, медведь отпустил его и скрылся. Его обменяли на годовалую кобылку. Анчута татары зарезали на махан, к своему празднику Курбан-байрам.
Все жители деревень и хуторов ловили рыбу, собирали ягоды, грибы, добывали кедровые орехи. Мне работы было по горло: лазать на кедры, стряхивать с сучьев шишки.
В один из зимних вечеров в нашей семье зашел разговор о домовых, леших, русалках и чертях. Дед, отец и братья, щипая штукатурную дранку, рассказывали одну историю страшнее другой. Мама ворчала на них, чтобы не пугали меня небылицами. А я храбрился: «Не боюсь никого и ничего, даже волка и медведя, если у меня ружье.» Тогда Егор предложил: «Если ты такой храбрый, сходи в баню, принеси грязное белье.»
- А папаху купите? – говорю и начинаю одеваться.
- Купим, - отвечает отец.
В клубе я видел немое кино «Чапаев». Мальчишки начали делать деревянные сабли и играть в Чапаева. Всем пацанам хотелось иметь папаху. В магазине Сельпо папаха из искусственного каракуля стоила около семи рублей. Мне казалось – сбывается моя детская мечта.
- А не обманите? – усомнился я.
И, получив заверение в серьезности обещания, схватил коробку спичек и выскочил из избы. Свистом позвал собак: «Мальчик, Белка, пошли со мной!» Собаки преданно забегали вокруг меня. А на дворе буран, аж с ног валит. До бани двести метров. Вот миновал я дом и огород Трошковых, дальше пустырь. Здесь и волчара может шляться. Жутко. Собаки надежные, с одним волком справятся. А если волков два или стая?.. Эх, напрасно косарь не взял. Но вот и баня. Приподнял щеколду, толкнул дверь. Мальчик в мгновенье вскочил в предбанник, Белка осталась караулить. Прикрыл дверь, зажег спичку, прислушался. Никаких звуков, кроме завывания ветра. Рванул тяжелую дверь, а она не открылась. В голове мелькнуло: «Черти держат дверь, не дают открыть.» Спичка догорела, зажег другую. Несколько раз ударил ногой в дверь и зычным голосом закричал: «А, ну, чертово племя! Откройте дверь, отдайте белье!» Мальчик, вторя мне, громко залаял. И о, чудеса – дверь медленно, со скрипом, открылась. Я замер… Спичка погасла. «Ну, - думаю, - конец – съедят меня черти.»
А какой-то внутренний голос, будто мамин, говорит: «Не трусь, заходи в баню, бери белье. Нет там никаких чертей, их вообще нет на свете.» Мальчик уже в бане, обнюхивает углы каменку – нет ли там хомяка. Я зажег еще спичку, заглянул за каменку, под полок, в бочки для горячей и холодной воды, снял с шестка мамину ночную рубашку, кальсоны отца, деда, братьев, свои кальсоны и рубашку, вышел в предбанник. За мной вышел Мальчик и тявкнул. Тотчас отозвалась Белка. Я захлопнул дверь. Вышел из предбанника, закрыл дверь на щеколду, поправил белье, чтоб не растерять и сначала медленно, затем все быстрей и быстрей зашагал, а потом и побежал домой. Теперь впереди бежала Белка. Мальчик охранял меня сзади.
Запыхавшийся врываюсь в хату. Мама уже одетая – собралась меня встречать. Радостно докладываю: нет так никаких чертей, вот только дверь примерзла, едва открыл. Белье бросаю на пол.
- Ай, да Колька! Ай, да внук! – восклицает дед, - и чертей не боится! Выкладывайте заработок – уговор дороже денег.
Отец подозвал меня, погладил по белым кудряшкам, похлопал по спине и своим мягким басом молвил: «Ну, ладно, куплю тебе папаху – быть тебе Чапаевым.» От восторга я закричал длинное «Ууурррааа!!!»
- Чего орешь, – съязвил Егор, - Лосенковых напугаешь.
- Кого? – обиделся я, - до них же полторы версты.
Через неделю отец привез обещанную папаху, а еще и карманный фонарик с плоской батарейкой. Радости моей не было границ. Я сам выстрогал себе две сабли: прямую, как меч, с острым концом и кривую с тупым концом. Ходил по хутору и кромсал снежные сугробы и придорожный бурьян. Долгое время ни у кого из ребят не было папах. В играх я неизменно оставался «Чапаевым».
У отца, от полученного ранения, правая нога плохо сгибалась. Он заметно хромал. В округе его звали «хромой Андрей» и добавляли: печник, столяр и плотник, хороший работник. Русские печи и голанки, сложенные им в годы Великой Отечественной войны, стоят, работают и не дымят. Мерилом мастерства для него были: «дело мастера боится» и «семь раз отмерь – одни отрежь». Вся мебель, а так же окна и двери, красивые наличники, телеги и ходок (легкий фаэтон), сани, лыжи, лодки, бочки для воды и солений, все было сделано его руками.
В Сибири каждый клочок пахотной земли приходилось отвоевывать у тайги. Корчевали пни. Из сосновых гнали смолу, из березовых – деготь. В смесь смолы с дегтем добавляли рыбий жир и получали хорошую смазку для тележных осей. Наши телеги не скрипели. Колесные втулки, спицы и обода отец и дед делали сами, а шины из железной полосы делал и натягивал кузнец Войцеховский Мигдон Иванович (мастер золотые руки). Он то и посоветовал отцу выбрать место для поселения за речушкой Тевриз, впадающей в Малую Ушайру. Сам же Мигдон и его брат Тит Иванович Войцеховский поселились на живописном берегу Большой Ушайры по полуострове, прозванном Аю баш (медвежья голова). Конфигурация этого полуострова на самом деле напоминала голову медведя.
Между подворьями братьев Войцеховских поселились Моцаль Осип Матвеевич и Казаков Леонтий Петрович. Жена Леонтия Петровича – Настасья Григорьевна была моей крестной. А крестным был дядя Павел (брат отца).
Из рассказов мамы помню. Крестили меня в Ларионовской церкви в день зимнего Николы (19 декабря 1922 года). В церкви холодно. Нагрели воду для купели больше нужной температуры. Поп взял меня голенького и, произнося слова «нарекается раб божий Николай», бултыхнул в горячую, парящую купель. Я заорал во всю мочь и вцепился в волосатую руку попа. Стоявший близко отец схватил, вырвал меня из поповских рук со словами: «Что ж ты делаешь, ирод!» Пытался поколотить слугу Господнего. С трудом сдержали и угомонили его присутствующие. У крестной, к счастью, при себе оказался пузырек с льняным маслом. Натерли меня этим маслом и спасли. Однако, две недели я хворал от горячей купели. Уже в тридцатые годы родители иногда вспоминали о дне моего крещения, славили куму Настасью Григорьевну. Кстати, не смотря на болезненное состояние, прожила она больше ста лет. Может быть потому, что ее любимым лекарством были капли Датского короля. Этими каплями она часто делилась с моей мамой.
Пахотной земли у хуторян было мало – по гектару на человека. Основой хозяйств было скотоводство и огородничество. Деревня и хутора пастбища огораживали забором из жердей. Лошади, коровы, овцы и гуси паслись на заливных лугах самостоятельно. Для свиней делали отдельные поскотины.
Прямо за огородами начиналась тайга. В тайге много мелких зверюшек (бурундуки, белки, горностаи, колонки, соболи, зайцы); средних зверей (лисы, еноты, барсуки, росомахи, рыси, на речках бобры, выдры); крупных зверей (волки, медведи, дикие олени, лоси) и конечно же лесных птиц (рябчики, куропатки, тетерева, глухари) в полях и лугах перепелки, на озерах, речках и болотах – утки и кулики. На островах большого таежного озера Артеев каждое лето гнездились дикие гуси и журавли. Леса этого благодатного края полны ягод и грибов. Но самое ценное на моей малой родине – кедровые орехи. В таежных деревнях и хуторах они самый наипервейший продукт. Все сельские мальчишки и девчонки хорошие Лазуны по кедрам. Я тоже не был исключением. Каждое лето ты заготавливали на зиму много грибов, ягод и орехов.
Не помню в котором году был очень хороший урожай кедровых шишек. В один из августовских дней сноха Евдокия Денисовна (Дуня) позвала меня сходить за шишками на острова чистого болота, за речкой Киневат. Быстро собрались. Взяли берестяные кузова для шишку, туяс с квасом, по ломтю хлеба и в путь. Долго шли знакомыми тропами и, наконец, вот он кедрач. Я влезаю на кедры и стряхиваю с ветвей шишки. Дуня собирает их в кузова. Вот уже кузова полны. Я сижу почти на вершине кедра. Дуня мне кричит: «У твоего кедра на самой вершине самые крупные шишки, попробуй потряси.» Трясу, не падают. Поднялся еще метра на два, трясу – бесполезно. Сжимаю коленками тонкую верхушку и пытаюсь выше головы сломать ее, там самые большие шишки. И вдруг, хруп! Я вцепился руками в верхушку и закрыл глаза. Казалось, я лечу целую вечность… и плюх! Открываю глаза и вижу красивое лицо Дуни в слезах. Она своим головным платком машет над моим лицом, отгоняя комаров и мошек. Чувствую под задом сырость и прохладу. Поворачиваю голову направо и вижу – рядом березовый пенек. Мгновенно представляю, что было бы, если бы упал на него, и теряю сознание. Дуня поит меня квасом, гладит по голове.
- Слава Богу, жив, - говорит она и помогает выбраться из болотной грязи. Мою кепку сорвало с головы, она висит на ветке. Палками сбили ее и, отдохнув, отправляется в обратный путь. Полные кузова тяжелы, мы часто отдыхаем. На подходе к дому, Дуня меня просит, чтобы я никому не рассказывал о падении с кедра. Я даю слово молчать, как рыба.
28 июля 1927 года Дуня родила первенца, белокурого крупного парня, похожего на своего папашу (моего брата Фому). Крепыша назвали Ильей. Дуня, накормив его грудным молоком, уходила работать по дому, в огород и даже в поле, я с удовольствием выполнял роль няньки. Малыш гулил, улыбался и даже смеялся (я строил перед его лицом смешные рожицы). Когда Линька (так звали его все) начинал плакать и чмокать губами, я звал Дуню, чтобы она его накормила.
В хате, к потолочной балке было прикреплено железное кольцо, в которое вставлена березовая жердь. К одному ее концу подвешена люлька. Это деревянная рамка, обтянутая грубым полотном, что-то вроде гамака. Жердь, пружиня, качала уложенного в люльку ребенка.
В один из сентябрьский дней вся семья уехала в поле, убирать толи ячмень, толи овес, а может быть лен теребить (тот польский лен, семена которого отец привез из под Кракова). Я остался нянчить Линьку. Сытый пацан спал, почмокивая губами. Но вот он проснулся, завозился, пискнул, чтобы на него обратили внимание (видно он был мокрый и проголодался) и заплакал. Я подошел к люльке, достал из-под подушки соску и вставил Линьке в рот. Некоторое время он сосал ее, но поняв, что она пустая, заревел вовсю мочь. Чтобы успокоить малыша, я усиленно качал люльку вверх, вниз, в стороны. Бесполезно. Брать ребенка на руки мне не разрешали. Тогда я опустил люльку пониже, навалился на нее, и напевая: «А-а-а, бай-бай» и еще что-то, пытался успокоить Линьку. И вдруг, кольцо оторвалось от балки, люлька с малышом шлепнулась на пол, я придавил Линьку, жердь ударила меня по спине и голове.
Отбросив жердь, я пытался поднять малютку, но вспомнив запрет, стремглав бросился в поле за Дуней. Хату даже не запер. Почти на полпути к месту работы взрослых меня догнала наша собака Белка (сибирская лайка), обогнала и злобно залаяла. Я кричу ей: «Цыц! Не мешай! Вернись к Линьке!» И изо всех сил помчался по пыльному проселку.
Дуня издали заметила меня и бросилась на встречу. С ревом я сообщил ей жуть.
- Дуня, я Линьку убил.
Она так и ахнула.
- Что с ним?
- Люль-ка уп-пала на п-пол, - сказал я, заикаясь.
Оба мы помчались. Подбегаем к хате – тишина. Плача не слышно. У меня сердце оборвалось: неужели убил Линьку?.. Вбегаем в хату и видим: люлька на полу, в ней живой Линька, рядом с Белка и лижет его мокрое от слез лицо, поперек хаты валяется жердь. Дуня хватает сына на руки и, уже с доброй улыбкой говорит, показывая на Белку: «Вот кто настоящая нянька, а ты? Ты – мужичок с ноготок.» Прибежали Фома, Егор, Мама, приехали на телеге дед и отец. Обедали. Обсуждали происшествие. Я стоял в углу между печью и дверью. Наказание назначил дед: пока будем обедать, стой в углу и молчи, думай, чем искупить вину, обедать будешь один, после нас.
Стою в углу, молчу. И так мне обидно. Не я виноват, что люлька оборвалась. В середине обеда Фома говорит: «Я виноват – не надежно кольцо закрепил. Дедуня, отмени приговор, пожалуйста».
Дед хмыкнул и говорит: «Тогда сам стань в угол, раз ты виноват». Все дружно засмеялись, а мне обидно – болит затылок и спина от удара березовой жердью. Дуня вылезла из-за стола, подошла к деду, поцеловала в висок и попросила: «Простите Колю, он не плохая нянька». Дед мазнул рукой и молвил: «Айда за стол, прощаю». Он в семье был главный, вроде генерала, прокурора или судьи. Ведь ему было уже 85 лет.
В один из длинных, зимних вечеров, когда деда не было дома, (он гостил у своего младшего сына Павла в селе Плотниково), отец рассказал.
В молодости тата был чудаком. Однажды, это было еще в Белоруссии, поехал он в соседнее село на мельницу. Встретил там друга детства. Раздобыли самогонки, выпили и крепко уснули. Естественно прозевали очередь. Пытались урезонить мельника и помольщиков, что их очередь прошла, но их к жерновам не пускали. Тогда друзья решили остановить мельницу. Ухватились за деревянные брусья перекрестия над жерновом. Но не тут то было. Тяжелый жернов, вращаясь, отшвырнул чудаков. Да так, что мой родитель, падая кряхтел, ругался и хватался за левый бок. Это храбрость привела к поломке двух ребер у таты и синяков на боку у его приятеля. Больше года тата провел в корсете из марли и гипса, наложенном себежским фельдшером. При очередном посещении бани я разглядывал глубокую вмятину на левом боку деда, и расспрашивал: откуда эта ямка и шрам? Дед отмахнулся и буркну: «Не помню, може бык рогом поддел, може медведь помял». Не хотел он вспоминать о своей храбрости.
В котором году это было, точно не помню, в 1930 или 1931. Едва установился санный путь, поехал дед за сеном. Наложил на розвальни высокий воз сена, увязал бастриком, с трудом залез на воз и тронулся в обратный путь. При переезде через ручку Тевриз по льду, сани занесло в раскат, поз опрокинулся, дед упал и получил перелом правого бедра. Выручили соседи Трошковы Иван и Андрей. Они тоже ездили за сеном. Подняли воз и привезли деда домой. Вернувшийся из леса Фома, привез из Знаменской больницы фельдшера, который наложил на ногу деда гипс. Дед сам сделал себе костыли и лубки для фиксации перелома, после снятия гипса. Фельдшеру не удалось точно составить сломанное бедро. Около двух лет дед ходил с костылями. Нога у него стала короче на два сантиметра. Неутомимый дедуня заметно хромал, но наравне с отцом, работал: пахал, сеял, бороновал, косил сено, сгребал, копнил и стоговал, серпом жал рожь, косил овес и ячмень, теребил лен, пилил и колол дрова, запасая на зиму; ставил и проверял сети и вентеря – снабжал семью рыбой; собирал ягоды, грибы и целебные травы; выращивал тот турецкий табак, семена которого отец привез из плена.
В подъезде, под крышей, у него была целая аптека ( мешочки с сущенными корнями и травами, с чагой). Сколько я помню, дед пил чай только с чагой и травами. Там же он сушил, развешанный на веревочках, табак, из которого готовил махру (смесь листьев с измельченными стеблями).
Однажды, когда деда не было дама, я поднялся в дедову аптеку и обалдел… Там на настиле из жердей стоял белый гроб, обвешенный со всех сторон стеблями табака. Я примчался в хату и говорю маме: «Там в подъезде под крышей гроб!»
- Какой гроб? Что ты мелешь, - говорит мама.
- Обыкновенный, белый, большой.
- А, ну, веди, показывай, - говорит мама.
Пришли в подъезд, поднялись по лестнице на настил. Мама, увидев гроб, успокоила меня.
-Не пугайся, это дед для себя смастерил. Давай стамеску, откроем, посмотрим, что там.
Открыли. А там на половину лучшие вяленные листья и очищенные стебли табака.
- Это табачный склад деда, - говорит мама, - не лазь сюда и не говори, что знаешь это.
Село Качуково татарское, но престольный праздник в нем был Петров день. Праздновали его и мусульмане, наравне со своим Курбан байрамом. За праздничным столом выпивали: дед – свою стопку водки, отец – стакан водки, братья – по полстакана, мама и Дуня – по стакану домашнего пива, я – стакан парного молока.
После завтрака, дед покурил свою трубку, взял корзинку и отправился в лес. Идет не торопясь, собирает чернику и гоноболь с вдруг слышит фырканье. Подошел ближе и видит: небольшой медведь разрывает муравейник. Озорная мысль мелькнула в слегка охмелевшем мозгу деда: сейчас я его напужаю. Поставил дед корзинку, тихонько подходит. А мишка увлекся своим делом, углубился в муравейник, только зад торчит. Расставил дед ноги и продвинулся над медвежьим задом, да как кашлянет: «Тхым!» Медведь рванулся из ямы в муравейник, а дед цап его за уши. Взревел медведь, влетел в чащу молодого березняка, поливая траву кровавым поносом, а дед держит его за уши, не дает повернуть голову. Наконец, нырнул косолапый в густой ельник и смыл деда со спины. С ободранными руками и лицом, в разодранной ситцевой рубахе, вернулся дед домой.
- С кем это ты дедуня подрался? – спрашивает его Егор.
- Ни с кем я не дрался. Я на медведе катался, - отвечает дед.
- А, ну, пойдем в хату, рассказывай лихой наездник, - говорит Егор и под руку ведет, разглядывая его лицо и руки.
- Подрался, разбойник, - ахнула мама.
- Да не дрался я. Это медведь меня в чащу завез, - отвечает дед.
- На, гляди, чья шерсть на штанах, - говорит дед, - корзинку жалко потерял.
Егор собирает клочки шерсти со штанов деда и подает отцу. Понюхав шерсть, отец молвил:
- Да, шерсть медвежья, прости тата, в такое не сразу поверишь. Мать, давай герою чистую рубаху.
Умылся дед, смазал царапины на лице и руках гусиным салом и сел к столу. Всем налили обожаемые напитки и выпили за здоровье «лихого наездника».
Об этой истории вскоре узнала всю округа. К деду прилипла кличка-прозвище «лихой наездник». При встрече с ним взрослые почтительно здоровались, спрашивали о здоровье. Детвора перешептывалась: « Это тот дед, который не медведе катался.» Мне было приятно слушать такое. Я гордился своим дедом.
В народе говорят: беда в одиночку не ходит. В 1934 году, при перевозке сена, на той же речке Тевриз, дед упал с воза и получил открытый перелом правой голени. На этот раз он четыре недели лечился в Знаменской районной больнице, и около двух лет передвигался с помощью костылей. В результате двух переломов и неудачного срастания костей, его правая нога стала на пять сантиметров короче. Дедуня сильно хромал, ходил мало и только с клюшкой собственной работы.
Не смотря на годы и увечья, дед не хотел отставать от молодых мужиков. Ездил на сенокос и уборку сена: ворошил, сгребал, копнил, стоговал. Однажды, во время стогования, поднялся порывистый ветер. Захватит дед вилами полкопны, подымит на длинном навильнике, чтобы бросить на стог, а тут порыв ветра швырнет пласт в другую сторону от стога. Ветер, как шальной мальчишка, издевался над старым тружеником – налетал с разных сторон. Дед нервничал, ворчал что-то себе под нос, а когда внезапный порыв ветра повалил его, вместе с поднятым пластом сена – вскочил, выставил вилы навстречу ветру и злобно прокричал: «Напорись ты нечистая сила!» Услышав это, я чуть не упал с Серка (так звали серого мерина). Мне уже доверяли подтаскивать копны к стогу, сидя на Серке без седла. За день я так натирал свою попку, что ходил в раскоряку. А ветер будто услышал дедову угрозу, ослабел и вскоре перестал. Мы благополучно завершили большой стог. Вицами из тальника Егор обложил верхушку стога, чтобы ветер не раздул. Мы запрягли Серка в телегу и поехали домой.
В дороге Егор спрашивал деда.
- Ты, что колдун, дед?
- Не, не колдун. Я шибко обиделся на ветер, он спужался и перестал дуть.
- Ну, как же не колдун, если ветер напугал, - не унимался Егор.
- Да отстань ты, шибко я намаялся с тым ветром, може он и пощадил меня, - вздохнув, ответил дед.
Дальше всю дорогу ехали молча.
Дед во всем любил порядок. Топоры, ножовки, коловорот, тесло – все у него было наточено, смазано и разложено на полках в подъезде, каждая вещь на своем месте. Он никогда не искал нужный инструмент – приходил, брал, работал и клал на место. Иногда отец, Фома или Егор брали его инструменты и не ложили на место. Дед ворчал, требуя: «Берите, работайте, да чистите и ложите туды, где взяли».
Выходя утром из хаты, дед проверял: легко ли открывается и закрывается и не скрипит ли дверь, зимой очищал от снега крыльцо; есть ли сено у лошадей, коров, овец, корм у кур и гусей; не дымит ли печь. Каждую вещь потрогает руками: правильно ли висит уздечка, хомут, седелка, вожжи, не разболтались ли колеса у телеги и ходка (зимой – не отвязались ли оглобли у саней). Если у поленницы выступает полено, возьмет топор и обухом подправит, чтоб поленница была ровная. Вот таким педантом был мой дед. Мне нравилась в нем эта черта характера. Детей и внуков своих воспитываю на примере моего деда Ивана Фомича.
К зиме 1927 года дед сделал мне саночки. Полозья и сотов из молодых березок. В саночках не было ни одного железного гвоздя. Горок для катания в хуторе не было. Я ходил в Качуково и там катался с крутой горы от кладбища Ермака и от дома Моцаль Виктора Матвеевича. У меня это получалось лучше, чем у других ребят, даже на большой скорости. Братья Вайцеховские и даже Саня Трошков завидовали мне.
- Ну, Колька – отчаянная башка, - говорил Саня, - разобьешься ты когда-нибудь.
- Не, не разобьюсь, - отвечал я ему, - я их не боюсь, они меня отталкивают.
К какому-то зимнему празднику родители уехали в Чиганы и Любанку, аж на неделю. От ежедневного многочасового катания у меня на заднице протерлись штаны. Я просил деда починить, но он на отрез отказался, сказал: «Сиди дома». А мне так хотелось кататься, и я обратился к Егору. Брат был в веселом настроении. Взял и пришил к моим штанам, вместо заплаты, свою старую рукавицу, большим пальцем кверху. Я обрадовался, не посмотрел, надел штаны, короткую куртку, обулся, схватил санки и в Качуково на каток. А там полно и ребят и взрослых. Малые и взрослые смотрят, смеются, а я не понимаю в чем дело. Подходит мой сосед – наставник Саня Трошков – и громко, чтобы все слышали, спрашивает: «Коля, у тебя что – на заднице палец вырос?» И отчаянно ржет. Все хохочут надо мной. Берет мою руку и прикладывает к тому месту, где болтается палец. Я догадался, что это проделка Егора. С обидой возвращался домой. Дед увидел меня и тоже захихикал. А мне хоть плачь.
Снял я штаны, отпорол рукавицу и бросил в железную печь – сжег. На следующий день, за завтраком, Егор давился от смеха, радовался своей глупой шутке. Я терпел-терпел и по взрослому изрек: «Ну, спасибо тебе братан, потешил народ. Век не забуду». Не стал я жаловаться родителям. Они узнали от соседей и крепко отругали Егора. Со временем это забылось…
Прошло с тех пор больше пятидесяти лет. Как-то в Навои, за праздничным столом, Егор вдруг вспомнил свою юношескую шалость и рассказал о ней присутствующим. Все от души посмеялись. А Егор у меня попросил прощения и конечно же получил его.
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ (1928-1940)
В конце лета 1928 года секретарь Качуковского Сельсовета обходил деревни и хутора, записывал ребят в школу. Моя мама сказала, что я еще мал, мне исполнилось всего шесть лет. Я плакал и умолял записать, но получил ласковый, но твердый отказ: подрасти еще пару годков.
В субботу приехали с лесозаготовок отец и братья. Я начал уговаривать братьев, чтобы помогли мне поступить в школу. Как же я мог сидеть дома, когда все мальчишки и девчонки будут ходить в школу. Братья, мама и дед отговаривали, отец молчал. Тогда я сам решил пойти в Сельсовет и записаться. Когда мужиков не было дома, а мама работала в огороде, я надел ситцевую рубаху, синие штаны из домотканого полотна, обул уже тесные ботиночки, нахлобучил новую кепку Егора и отправился в Сельсовет. Иду и думаю, как же убедить взрослых, что я хочу учиться.
Захожу в единственное в Качуково двухэтажное здание (почерневший бревенчатый дом). В большой комнате на первом этаже много столов. За ближним к двери сидит секретарь. Снял я кепку, спрашиваю: «Кто тут самый главный?» Секретарь отвечает: «Председатель, зовут его Алей Михеевич, сидит вон в том углу»,- и подбородком показывает. У стола председателя татарка и два молодых парня, с виду тоже татары. Женщина нервно обвиняет парней в чем-то, показывая на черного, как цыган, волосатого парня. Я стою поодаль, смотрю и слушаю, но ничего не понимаю. Говорят по-татарски, а я знаю всего несколько слов. Жду, когда уйдут эти трое. И вот из-за стола поднялся председатель и, сильно хромая, (вместо правой ноги у него деревянная колодка) подошел к парням, потрогал одного за волосы, другому дал легкий подзатыльник, топнул деревянной ногой и сказал: «Вон! Воришки…» Женщина, прижимая правую руку к сердцу, и кланяясь, бормотала: «Рахмат, Алей-ака, рахмат, Алей-ака», - и шаркающей походкой, вслед за парнями, удалилась, грозя им кулаком.
Подождав, пока председатель сядет за стол, я подошел ближе, поздоровался и не знаю с чего начать разговор. Толи вид мой понравился председателю, толи что другое, но он ласковым баском спрашивает: «Зачем пришел, молодой человек?» Я напрягся, проглотил слюну, вдруг заполнившую рот, кашлянул и громко сказал: «Хочу учиться!»
- А в чем дело, кто мешает?
Не задумываясь, я выпалил.
- Да вот ваш товарищ секретарь не записал. Алей Михеевич, запишите меня, пожалуйста, я очень хочу учиться. Читать и писать я уже умею. Считаю до ста, даже по-вашему – по-татарски.
Суровый председатель улыбнулся и говорит.
- Считай по-татарски.
Я быстро начал считать.
- Бир, ике, уч, дурт, биш, алты, еды, сигис, тугыс, ун, ун бир, ун ике …юз, - досчитал до ста и остановился, - все, дальше не знаю.
- Молоток, - сказал Алей Михеевич, - а сколько тебе лет?
- Восемь, - отвечаю я.
- Уж больно ты мал для восьми.
- Мал да удал, - отвечаю, - я много стихов и песен знаю. Хотите стих расскажу?
- Хочу, - отвечает председатель, - подойди ближе, я плохо слышу. Мне японский снаряд ногу оторвал и оглушил.
Подошел я к самому столу и громко, без единой ошибки рассказал «Мужичок с ноготок».
- Молоток! Аплодируя, сказал председатель, - иди, скажи секретарю, чтоб записал, я разрешаю.
- Спасибо, Алей Михеевич, я буду хорошо учиться.
Подошел к секретарю и говорю.
- Дяденька, записывайте меня в школу, Алей Михеевич разрешил.
Секретарь недоуменно поднял плечи, дескать, мал еще, но Алей Михеевич утвердительно мотнул головой и сказал:
- Пиши, парень очень хочет учиться, слышал, как он считает, а стихи?..
Секретарь спрашивает.
- Как твоя фамилия, имя, отчество, сколько тебе лет?
Я громко отвечаю.
- Гришмановский Николай Андреевич, мне восемь лет.
- Врешь, - говорит секретарь, - тебе только шесть, а твоему умершему брату, тоже Николаю, было бы восемь.
Я, ничуть не смущаясь, настаиваю.
- Какая Вам разница кому сколько лет? Я очень хочу учиться. Записывайте, Вам же Алей Михеевич велел.
- Ох, и настырный же ты, Николай Андреевич, - сказал секретарь.
Взял тетрадь с зеленой обложкой, записал меня и велел первого сентября прийти у школу, к восьми часам, без опоздания.
Я облегченно вздохнул, сказал «спасибо», нахлобучил кепку и помчался домой. По пути зашел к крестной, к Войцеховским и Трошковым, похвастал, что приняли в школу. Крестная сказала: «Теперь родителям забот прибавиться».
Мама сшила из грубого домотканого полотна сумку с клапаном на пуговице и ремешком через плечо, купила две тетради (одну в линейку, другую в клетку), карандаш, ручку с пером, чернильницу с пробкой, пенал для ручки и карандаша. Букварь и Родная речь у меня уже были. Их содержание я знал почти наизусть. Все было аккуратно уложено в сумку. За ужином все меня напутствовали.
- Смотри у меня, не дерись, не филюгань, - сказала тетя.
- Внимательно слушай учителя, запоминай, что он говорит, - сказал Фома.
- На уроке не вертись, не разговаривай, учителю отвечай громко, четко, не мямли. Если не знаешь, так и скажи: «не знаю, виноват, исправлюсь», - напутствовал Егор.
А мама сказала.
- Девочек не обижай, не дергай за косички, на перемене не озоруй, не толкайся, держись ближе к Сане Трошкову, к Мишке и Петьке Войцеховским – они в обиду не дадут. Если кто обидит, жалуйся учителю.
Дед вылез из-за стола, набил трубку махрой, задымил и говорит:
- Смотри, Колька, не учись курить – дурное это занятие. Я вот с малых лет курю, потому такой худой, зубы потерял, часто хворею.
Накануне первого сентября спал плохо – боялся проспать и опоздать в школу. Поднялся чуть свет. Мама ворчит: «Ложись ты неугомонный, поспи еще, я разбужу и провожу».
- Не надо меня провожать, - говорю, - я же не маленький и ничего не боюсь.
- Да уж, не боишься ты ничего и никого, - вздыхает мама.
Утро было ясное, но прохладное. По небу плыли редкие, пушистые белые облака, словно лебеди не весеннем разливе нашей Малой Ушайры. Тихо умылся, оделся, обул тесные ботиночки, позавтракал, надел через плечо сумку, выскочил со двора, иду под окна соседей и зычным голосом зову: «Саня, айда в школу!» Санькина мать открыла створку окна и тихим, грудным голосом говорит: «Чего орешь, как петух, мужикам спать не даешь?» Сконфуженный молча отхожу от окон. Щелкнул засов, открылась калитка, вышел заспанный Санька. Одет в коричневую сатиновую рубаху с поясом, коричневые вельветовые штаны, на ногах, пахнущие дегтем сапоги, на голове черный картуз.
- Вот это да, - говорю ему, - Саня, а ты совсем как взрослый.
- А я и есть взрослый, с восемнадцатого года я. Не веришь? Метрику покажу. Пошли пацан, - говорит Саня и берет меня за руку.
Я выдернул руку и недовольным баском, подражая тяте, говорю.
- Не пацан я, а ученик первого класса, я уже умею читать, писать и считать. А ты?
- Я тоже все это умею, - говорит Саня. – Я в своей деревне Тайга, ну, откуда переехали, учился две зимы. Так, что я иду в третий класс. Понял?
- Понял, - говорю и стараюсь не отстать от зашагавшего аршинными шагами Саньки.
Хоть и обидел он меня, назвав пацаном, но с ним надежно.
У кузницы к нам присоединились Войцеховские: Мишка, Петька, Виктор и Манька.
Шумной ватагой шагаем мимо смоляной и дегтярных ям. Некоторые из них дымят. Идет мимо мазарата (татарского кладбища) и вот мы уже в деревне. По проулку выходим на главную улицу, поворачиваем направо, идем мимо высокого крыльца кооперации (магазина) и вот она – Школа.
Школа – большой, бревенчатый пятистенок, под тесовой крышей. Четыре окна смотрят на улицу. Вход со двора, высокое крыльцо с дощатым тамбуром. Из школы доносятся голоса. Входим и видим Лену и Нюрку Лосенковых с дальнего хутора. Они опередили нас. Здесь Ольга и Поля Моцаль с окраины деревни. В комнате от стены до двери в соседнюю комнату большой, широкий стол, по обеим сторонам которого высокие скамьи. Справа, рядом с окном черная доска, разделенная пополам белой полосой. В соседней комнате обстановка такая же. Возбужденно разговаривая между собой, приходят парнишки и девчонки – татары. Кто-то чванливо произносит: «Фу, чучка.» Саня выставляет вперед ногу и спрашивает: «Кто сказал чучка? Не чучка, а деготь, понимать надо».
От Саниных сапог сильно пахло дегтем. Все дружно засмеялись. Контакт с татарчатами установлен.
С улицы доносится крик девчонки: «Муаллим кельды!» (Учитель пришел!) Все столпились у столов, освободили дорогу учителю. Нас набралось человек сорок. Вошел мужчина лет тридцати, худощавый, высокий (так мне показалось), в сером полувоенном костюме, в блестящих сапогах, с выбритым до синевы лицом. Прямые черные волосы тщательно зачесаны от лба к затылку. В руке портфель, за правым голенищем длинная линейка. Прошел в другую комнату, стал у черной доски и не слишком громко, но так, чтобы все слышали, сказал: «Салам балалар!» (Здравствуйте, дети!) Ему ответили: «Салам муаллим!» (Здравствуйте, учитель!), а русские просто – здравствуйте!
- Я буду ваш учитель, - сказал он по-русски, с заметным акцентом. Вместо ч, он произносил ш. – Зовите меня укутувчи-оби. Давайте вместе повторим: укутувчи-оби, укутувчи-оби, укутувчи-оби.
Поднялся такой галдеж, что я заткнул уши. Учитель заметил меня, подозвал к себе и велел повторить. Я по слогам громко произнес: «Ука-туча-оби!» Все рассмеялись. Мне стало стыдно. А учитель похлопав меня по плечу и говорит: «Молоток, будеш карашо ушится.» Я просиял и отошел на свое место.
Учитель сел на табуретку у торца стола, вынул из портфеля журнал, ручку и чернильницу-непроливашку и долго, и тщательно, записывал всех подряд и татарчат и русских. Затем рассадил нас по классам.
В первой комнате по одну сторону стола первый класс, по другую – второй. Во второй комнате по одну сторону стола – третий, по другую – четвертый. Слева от меня сидела татарочка Рашида, справа татарчонок Нурмухамет. Рашида была такая же маленькая, как я, но страшно неряшливая. Волосы растрепаны, она то и дело чесалась ногтями: то голову почешет, то грудь, то спину. От нее пахло кислым молоком. Я все время отодвигался к Нурмухамету. Он был опрятный парень, на голову выше меня, но не зазнайка. Сам предложил мне дружить: «Ты меня учи русскому, я тебя по-татарски». «Якши»,- сказал я ему, и мы пожали друг другу руки.
В первый день учитель проверил, все ли у нас есть для учебы, и кто из первого класса умеет читать, считать и писать. Он повелел нам при встрече с взрослыми здороваться, а родителей называть ласково: папа и мама, дедуня и бабуля; братьев, сестер и знакомых – ласкательно. Те, кто не умели писать и читать получили задание на дом: научиться писать карандашом палочки, крючки и нолики, по букварю повторить то, что делали на уроках. После четырех уроков учитель нас отпустил, сказав: «Завтра приходите к девяти часам».
Я шел домой окрыленный, словно летел, не замечая, что ботиночки жмут.
Мама встретила меня ласково. Сразу усадила за стол, налила щей и кружку молока.
- Ну, рассказывай, - говорит мама, - чему ты научился?
Я отвечаю.
- Ничему. Все, что там проходили, я уже знаю, Егорка меня научил. Мне было не интересно, но я познакомился с хорошим парнем. Его зовут Нур-муха-мед.
Мама рассмеялась.
- Какое хорошее имя и оканчивается медом, дружи с ним, если он хороший.
Когда вернулись с работы мужики и все сели ужинать, я рассказал о школе.
- Учитель строгий. Его зовут Ука-туча-оби.
- Да нет же, - говорит Егор, - его зовут Карим-ака. Укатувчи-оби, это по-русски – учитель. Понял? Учись правильно произносить татарские слова, да и русские тоже.
- Ладно, буду стараться. А Нюрка Лосенкова такая большая, а в первом классе. А Саня Трошков в третьем; Мишка, Петька, Виктора и Манька Войцеховские – в первом; Ольга Моцаль и Лена Лосенкова – в четвертом, а Поля – толстушка – со мной в первом. То что объяснял учитель я уже знаю. Теперь я буду всех звать ласково: маму - маманя, тятю – папа, деда – дедуня, а Фому Егора, Дуню, Линьку как?
- Зови всех, как раньше, - говорит отец, - только без прозвищ и добавок, вроде Фомка-котомка, Егор-багор.
- Ладно, - говорю ему, - только тебя буду звать папой. А знаете, как мои ботиночки ноги жмут? Купите мне другие.
- Ну, ладно, если ты меня будешь папой звать и хорошо учиться, да не будешь озорничать, куплю, если ты и сам мне поможешь.
- Помогу. А в чем помочь?
- Гусей пасти, с Белкой и Мальчиком крыс и хомяков ловить, весной лыко драть, зимой лучину щипать. Заработаем денег и купим.
Учеба мне давалась легко. Я внимательно слушал учителя и все запоминал. Дома почти не повторял пройденное – надеялся на память. А когда учитель спрашивал, я вспоминал его рассказ или объяснение и отвечал его словами. Ему это нравилось и он ставил мне хор. или оч.хор. А вот с чистописанием у меня не ладилось. Карандашом писал прилично, а пером коряво, угловато, криво, без нажима. Оценки получал уд., иногда хор. Для помощи по чистописанию ко мне прикрепили Полю Моцаль. Я был влюблен в ее красивый, ровный почерк. После окончания уроков, толстушка Поля вела меня домой. Их красивый, светлый дом на окраине Качуково, на крутом берегу Большой Ушайры. Мать Поли Кристинья Егоровна поила нас чаем с тыквенным вареньем или моченой брусникой, усаживала за большой полированный стол и уходила в другую комнату. Оттуда доносилось стрекотание швейной машинки. Егоровна (так звали ее взрослые) была лучшей портнихой в округе. В уютной, светлой комнате мы с Полей часто засиживались дотемна и тогда Поля, со старшей сестрой Олей, провожали меня до хутора Войцеховских. Меня встречал Егор и довольно больно стегал ремнем, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе, женишок!» Я терпел экзекуцию – знал, что виноват.
Каждый год в середине мая были экзамены: письменные по русскому языку и математике, устные по чтению и природоведению. На экзаменах присутствовал председатель Сельсовета Алей Михеевич и инспектор из Знаменского райОНО. Я одним из первых сдавал письменные работы, без запинки читал не знакомый текст и почти дословно повторял прочитанное. С хорошими оценками переходил в следующий класс.
Весной 1932 года качуковские крестьяне начали объединяться в колхоз. Хуторяне в колхоз не вступали – не хотели вкалывать за ленивых и хитрых бедняков, первыми вступившими в колхоз. Хуторян – единоличников обложили таким натуральным налогом, что многие вынуждены были пойти в колхоз или лесхоз. Наша семья пошла в леспромхоз. У нас и у других хуторян отобрали сенокосилки, молотилки, веялки, конные грабли, даже плуг и бороны, якобы за невыполнение налога на мясо, молоко, зерно, шерсть, лен, яйца. Хуторян: Лосенкова, Калинина, Мигеля, Скоморохова и Трошкова осудили к трем месяцам принудительных работ. Моему отцу присудили три месяца принудительных работ. Мама плакала, отправляя его в Пологрудово на заготовку ложе и лыже болванок. Я своим детским умом кумекал – твориться что-то не ладное.
В июле мы с мамой ездили навестить папу. Целый день ехали по лесной, пыльной дороге. Жара, пауки и мошки роем на всем тридцатикилометровом пути. Передохнули в деревне Крапивка у Шабалина Михаила, покормили и напоили Гнедуху. Здесь мне понравилась хозяйская дочь Даша. Она необыкновенно красива и приветлива. Угощала меня малиной и сладкой репой. Только к вечеру мы приехали в Пологрудово. Папу я не узнал. Он похудел, осунулся, оброс. Пусть привычная, но подневольная работа, скудное питание и отдых на нарах сделали свое дело. Я не удержался от бессильных слез. Плакала и мама.
- Ну, что вы развели мокроту, - сказал папа, - я же жив, а это главное, кости целы, а мясо нарастет.
Мы привезли два мешка продуктов: хлеб, сухари, сало, масло, жареного гуся, мед, табак, дедову махру и газеты «Известия». А так же две пары нательного белья.
Ночью я кормил Гнедуху сочной травой, накошенной папой на лесной поляне. Спал в ходке на свежем сене, от которого пахло медом.
Следующий день воскресенье – выходной. Папа водил меня в лес, показал какие березы он выбирал на лыжи, какие на ложи для винтовок. Со свежее спиленных берез наскоблили и наелись сладкой мездры. Из бересты папа для меня сделал двухлитровый туесок, а из березовой ветки свисток. Мама, тем временем, постирала белье и рабочую одежду папы. После обеда папа сходил на пристань (он был вольнохожденец), постригся и стал почти таким, каким был дома.
Длинный июльский день промелькнул, как молния. Ночью я пытался выспаться перед трудной обратной дорогой, но мысли о несправедливости с осуждением отца к трем месяцам принудработ роились в моем мозгу. Рядом, лениво жуя траву, вздыхала Гнедуха, словно сочувствуя моим переживаниям. К рассвету подул сиверко, стало прохладно. Я укрылся холщовым покрывалом и забылся, но не на долго. Пришли родители и, напоив Гнедуху, запрягли ее в ходок.
На прощанье папа сказал: «Ну, мать, не тужи. Скоро вернусь. Я же не ударник, может десяток дней скостят. А ты, Коля, береги маму – не давай ей по два ведра воды враз таскать на грядки, помогай». Обнял маму и тихонько похлопал по плечу, сказал: «Держись». Поцеловал меня, повернулся и широким шагом пошел к баракам на построение для переклички.
На обратном пути Гнедуха выбирала дорогу без ухабов и рытвин, умная лошадь бодро бежала – знала, что едем домой.
В Крапивке вновь остановились у Шабалиных. Даша весело приветствовала нас, открыла тесовые ворота, пригласила заехать во двор. Она так ласково смотрела на меня, на мои белые кудряшки, что я понял: я ей нравлюсь. Мы были одногодки и одинаковы ростом.
Отдохнули, накормили и напоили Гнедуху, поели сами, смазали оси ходка смолой с рыбьим жиром и в путь. На прощанье, мать Даши Матрена Петровна, ласково сказала: «Заезжайте. Всегда будет вам рады». Я подарил Даше туесок и свисток. Даша долго махала мне загорелой рукой, как утка крылом.
В большом селе Атирка мама зашла в больницу. Врач послушал через деревянную трубочку ее грудь и спину, записал что-то в толстую книгу и сказал: «Анна Игнатьевна, берегите свои легкие, не простуживайтесь, если появиться сухой кашель, приезжайте, подлечим». Лысый, большеголовый врач говорил мягко. Думаю, что даже от его слов больным становилось легче.
Врач прослушал и меня, постучал пальцем по ребрам, молоточком по коленкам и локтям, проверил зрение и сказал: «Ты, паря, здоров. Но тоже береги себя – не простужайся». Я ответил: «Спасибо, буду стараться».
От Атирки до села Русский красный яр ехали медленно. Прошел ливень, рытвины наполнились водой, ходок нырял в них, как утенок. В Красном яру остановились у дома Буряковых, в центре села. Здесь нам рассказали, что в субботу у мостика через ручей мужики, ехавшие в Качуково, подобрали бабку Настю Калинину, еле живую. На ее голове кожа, вместе с волосами , была содрана с затылка на лицо. Ее увезли в Знаменскую больницу. Было ясно – это работа медведя.
Нас уговаривали переночевать, но мама спешила домой. Ее беспокоило, как там дед управляется с цыплятами, гусятами, поросятами, ягнятами, с теленком (корова Зорька отелилась в июне).
Когда выезжали из Красного яра, солнце уже клонилось к закату. Мама достала из-под облучка топор на длинном топорище и положила рядом с собой, готовая рубить медведя. Как только въехали в лес, мама передала мне вожжи и велела папиным баском понукать Гнедуху и без того торопящуюся домой. Я, как мог, старался. За каждой елкой или пихтой мерещился матерый зверь, задравший бабку Настю. Вот и тот мостик через ручей. Смотрю вперед и влево, мама – вправо и назад. Ходок прогремел по настилу. Гнедуха шевелит ушами, вслушивается в тишину тайги. Впереди самое опасное место – двухкилометровая гать по болоту. Ехать можно только шагом. Ходок трясет, как в лихорадке, на полукруглом поперечном настиле. Кажется - эта гать никогда не кончится. Гнедуха фыркает, мама вздыхает, меня одолевает страх. Страх не только за себя, но и за маму, за Гнедуху. Но вот проклятая гать кончилась, Гнедуха перешла на быструю рысь, почти галоп. Мы с мамой облегченно вздохнули. Уже в сумерках проскочили мост через Киневат и увидели огоньки хутора Лосенковых. Позади пятнадцать километров гнетущего страха. Я натягиваю вожжи, Гнедуха переходит на легкую рысь. Еще немного и мы дома. Заждавшийся дед и пятилетний Линька открывают ворота. Нас встречает Дуня с дочками-малютками Верой и Шурой. Я радостно рассказываю деду обо всем. Мы распрягаем сильно вспотевшую Гнедуху и идем ужинать. Мама со слезами рассказывает, как похудел и постарел Андрей. Дед вздыхает и произносит: «Эх, зызня-зызня! Разве мы за это боролись!»
В конце августа отец вернулся домой, худой, обросший, такой, какого мы с мамой видели в июле. Истопили баню. Егор постриг папу, поправил усы, долго и усердно брил свежим березовым веником, а я, сидя на полу, плескал из ковша на каменку – поддавая пару. После бани отец выпил пол-литра водки, основательно поел и лег спать в сенях, в пологе от комаров и мошек. Спал крепко с храпом, проспал до обеда следующего дня. Проснулся, выпил две большие медные кружки хлебного квасу и сел обедать. За обедом рассказал, как надзиратель стыдил его за несознательность – отказ от вступления в колхоз и хвалил за ежедневное перевыполнение нормы на работе. Папу освободили на пять дней раньше срока. А Качуковская парторганизация исключила его из членов ВКП (б), как несознательный элемент. Апелляцию папа подавать не стал – остался беспартийным коммунистом. Так он себя иногда называл.
В нашей хате над средним окном висел портрет Ленина, а в двух метрах от него в углу была божница с тремя иконами. Дед и родители молились, по праздникам ездили в Знаменское, в церковь. Братья не молились – они были комсомольцами.
Осенью 1932 года, в начале школьных занятий, меня приняли в пионеры. Фома купил мне красный галстук и значок-зажим с изображением костра (пять поленьев и три языка пламени). Для меня выписали журнал «Пионер». Я его с удовольствием читал и давал Мишке и Петьке Войцеховским.
Школу перевели из старого дома во вновь построенное школьное, двухэтажное здание. В строительстве новой школы участвовали и мои братья Фома и Егор. В новой школе семь просторных, светлых классных комнат, учительская, комната для сторожа. Рядом со школой мастерская для уроков труда и склад для дров. Вернувшийся с принудработ отец приступил к кладке печей в новой школе. Спешил закончить кладку до наступления холодов. Двое помощников едва успевали подносить кирпич и раствор.
В 1932 году холода наступили раньше обычного. Снег, выпавший на Покров, так и не растаял. Началась ранняя зима, со снегопадами и свирепым бураном.
Перед Новым годом я заболел корью. Пролежал дома с высокой температурой три недели. Очень не хотелось отставать от товарищей по учебе. Едва упала температура до тридцати семи градусов, я пошел в школу. Простудился и вновь с обострившейся болезнью свалился в постель. На теле появились красные пятна, на голове сплошной струп. Тело и особенно голова сильно чесались. По два раза в день мама натирала меня мазью, пахнущей Йодом. Мои белые кудряшки пучками выпадали, постепенно я облысел. От высокой температуры ослаб. Егор давал мне задания читать, писать, решать примеры и задачи, но у меня часто не хватало сил. Только к весне я поправился и вернулся в свой четвертый класс. От товарищей отстал, и меня не допустили к экзаменам, оставили на второй год.
Чтобы вызвать рост волос, я каждое утро натирал голову медом, смешанным с льняным маслом, надевал глубокую, до бровей, вязаную шапочку. Вокруг моей головы летали мухи, пчелы и осы. Только к осени начали расти волосы: не белые, не черные, не рыжие, а темно-русые, без кудряшек. Вот что значит корь.
В 1930 году в Качуково приехала семья Юркевичей. Глава семьи – тучный, рыжебородый, Иван Степанович славился мастерством в изготовлении и ремонте гармоней. Делал новые однорядки и двухрядки с русским строем и хромки, ремонтировал все, какие есть на свете. Хозяйка Анна Сидоровна – высокая, худощавая женщина, с болезненным лицом, большими, крепкими, мужскими руками, стала в колхозе дояркой, а позднее телятницей. Старшим из детей был Петр – парень лет семнадцати, с вьющимися русыми волосами, гармонист и плясун. На вечорках он так отплясывал барыню, под собственную мелодию, да еще и в присядку, что быстро стал кумиром не только молодежи, но и взрослых. Девки прямо таяли при его появлении, пели песни и частушки, выделывали замысловатые па в кадрили, тустепе, польке, цыганочке и русской пляске. В клубе, обосновавшемся с мечети, Петька Юркевич (так звали его в округе) учил молодежь танцевать краковяк, вальсы, фокстроты, танго, коробочку и чечетку. В колхозе он был одним из лучших работников. Любая работа легко давалась ему. За ударную работу его часто премировали, то овцой, то теленком, то костюмом, то штиблетами. Хуторские парни завидовали ему и даже угрожали, а он был простодушен, не обидчив и даже ласков с соперниками. Петька отбил у нашего Егора первую деревенскую красавицу Ольгу Моцаль. Мой брат тяжело переживал, грозил переломать Петьке руки и ноги. Позже соперники стали друзьями.
В этой дружной трудовой семье была девочка Марфа, моя ровесница, копия с матери, рыжая, веснущатая, на голову выше меня. В школе мы с ней сидели за одной партой. Она постоянно заглядывала в мою тетрадь и часто шмыгала носом. Даже летом у нее не проходил насморк. Она мне не нравилась, но как на зло, ребята звали нас: парочка – баран, да ярочка.
Я подружился с ее младшим братом Колей, хотя он был на два года моложе меня, ростом мы были одинаковы. Коля Юркевич учил меня играть на балалайке и гармошке. Я учил его кататься на лыжах и коньках, ставить капканы и петли на зайцев, садки на куропаток, стрелять из ружья. У нас в доме, кроме шомпольной винтовки, был еще и дробовик – берданка двадцать четвертого калибра. Братья научили меня заряжать винтовку, снаряжать патроны к дробовику и стрелять без промаха по сидячей дичи. Всему этому я научил своего лучшего друга Колю Юркевича. Частенько мы с ним ходили на охоту и рыбалку. Добытую дичь и рыбу делили пополам. Меня удивляло мастерство Колиного отца. Каждую неделю он делал одну гармонь, одну балалайку, пару перочинных, карманных, складных ножичков и десяток красивых мундштуков. По воскресеньям все это он продавал на Знаменском базаре и крепко выпивший возвращался с подарками жене и детям.
В 1928 году, во время уборочной страды, из Любанки приехала к Осипу Моцалю свояченица Люба – молодая, статная, красивая девица. Во время молотьбы на хуторе Войцеховских Егор познакомился с ней. Завязалась дружба, переросшая в любовь.
Егор, стоя на круге привода молотилки и погоняя лошадей, приметил что новенькая красавица Люба, не справляется с вращением вентилятора веялки, передал кнут Андрею Трошкову, спрыгнул с круга, подошел к веялке и сказав, - давай помогу, - взялся за ручку привода. Веялка сразу ожила, весело затарахтели сита, пыль столбом повалила их веялки, вместе с мякиной, веселой струей потекло крупное, янтарное зерно пшеницы. Стоя лицом к лицу, Егор признался Любе, что она ему понравилась, и предложил: «Выходи за меня замуж». Люба смутилась и ответила: «Подожди хоть недельку, мы совсем не знакомы». Егор согласился.
Стало заметно, как Егор преобразился: стал сдержанней, серьезней, вежливей.
Мама спросила.
- Уж не влюбился ли ты Егорушка?
- Да, мама, влюбился в сестру Евдокии Петровны Моцаль. Чем не пара? Хочу на ней жениться, как только закончим молотьбу. Ольгу уступил Петьке-гармонисту. Ты только тяте не говори – он может не согласиться.
Я, грешным делом, подслушал этот разговор, но «заговор» не раскрыл. Позже обычного возвращался Егор с вечорок, выпивал большую кружку топленого молока с медом и ложился спать. Утром вскакивал при первой побудке. Весь день работал с какой-то азартной легкостью, старался показать Любе, что достоин ее руки и сердца.
В субботу Егор попросил (не заставил) меня начистить до блеска его сапоги, нагладил рубашку и брюки, раньше всех помылся в бане, поужинал и еще до сумерек ушел к невесте.
Фома с семьей жил уже отдельно, в новом доме. Дед и отец, после бани, поужинали и рано легли спать. Вот и мама, наконец, управилась с поросятами, гусятами, цыплятами, подоила корову, процедила молоко и легла в постель. И не успела заснуть (я тоже не спал в ожидании чего-то интересного), в дверь постучал Егор и спросил: «Можно войти?»
- Входи, не заперто, - ответила мама. Я притворился спящим.
- А я не один, - отвечает Егор, переступая порог, - я жену привел.
- Ну, раз привел, веди в хату, я лампу зажгу.
Мама зажигает лампу. Егор ведет из сеней Любу в хату. Люба упирается, от яркого света закрывает лицо ладонями.
- Входи, входи, раз уж пришла, - говорит мама, - молодой хозяйкой будешь.
Стоят молодые у порога, не знают, что делать. Мама будит отца.
- Да проснись же ты, Андрей, Егор женился, жену привел. Петра глухого младшую дочку, - говорит мама и утирает глаза, - вставай, благословить надо.
Отец кряхтит, тяжело встает с постели, подходит к молодым, пристально вглядывается в лица и говорит.
- Ну, что ж, раз полюбили друг друга – благословляю: совет вам, да любовь, да деток кучу. Мать, собери на стол. А у тебя сынок губа не дура – вон какую девицу-красавицу в жены выбрал. Сядьте за стол, выпьем по такому случаю. Тато, слезай, благослови.
Дед медленно спускается с печи, подходит к божнице, берет икону. А Егор говорит.
- Мы же комсомольцы.
Дед возвращает икону на место. Все, кроме меня, сели за стол. Я из-под покрывала выглядываю.
- Чего смотришь, как сыч? Иди, поздравь молодых, - говорит мама.
- А с чем поздравлять?- спрашиваю я.
- С женитьбой, - говорит отец, - только свадьбы не будет, раз без разрешения женился.
Налил всем по стопке водки. Мне мама налила в рюмку парного молока. Все взяли по кусочку хлеба, обмакнули в соль.
Отец сказал.
- За счастье молодых!
Дед и мама тоже сказали.
- За счастье молодых!
А я сказал.
- Живите дружно!
Все разом чокнулись рюмками и, выпив, закусили хлебом с солью. Мне было противно жевать солёный хлеб после выпитого парного молока, но что делать – обычай.
В эту ночь я спал плохо. Думал, что и мне когда-то предстоит жениться. Я обязательно попрошу совета у родителей, хочу, чтобы у меня была такая же большая свадьба, как у брата Фомы.
Егор с Любой спали на чердаке. Там стояла двуспальная кровать с пологом от комаров. Только с наступлением холодов кровать перенесли в хату.
В 1931 году Люба родила дочку. Назвали ее Лизой. Егор был доволен. Есть нянька, будут и сыновья, рассуждал он. Но, вместо сыновей, Люба родила в 1933 году дочь Раю, в 1935 году дочь Валю и только в 1937 году сына Володю, в 1939 году сына Виктора и аж в 1956 году дочь Людмилу.
Чтобы обзавестись собственным хозяйством, Егор завербовался и уехал на Алдан, на золотые прииски. Хотел заработать денег, чтобы прокормить и одеть семью. С Алдана он писал жене: «С Невера (есть такая железнодорожная станция) семьсот километров прошел, тайгой – нету чистого поля». Мама, Люба и я плакали, читая это письмо. Отец успокаивал: «Он же там не один. Молодые, крепкие – не пропадут».
Месяц отпуска у Егора пролетел, как чайка над заливом Ушайры. Егор уезжал не один, а с женой и дочерью Лизой. С ними уезжал и отец. Он тоже завербовался на два года. Я остался с мамой и дедом. Правда, рядом, на одном подворье жил Фома с семьей, но он от зари до зари трудился на пристани Черный яр, десятником нижнего склада. Зимой принимал отвозчиков лес и дрова, формировал штабеля и поленницы, летом организовывал сплав леса по малой и большой Ушайре и Конгурени и погрузку барж лесом и дровами. Дома управлялась вездесущая, работящая Дуня.
Ах, эти милые «пчелки»-«муравейки» Мама и Дуня! Они вставали до рассвета, топили печи, пекли хлеб, варили щи, борщи, пельмени, пекли блины, снаряжали мужиков на работу, кормили и поили коров, овец, поросят, кур, гусей. А зимняя дойка… Знаете, что это такое? Мороз за тридцать градусов, струйка молока падает в подойник льдинками. А руки? Эти милые женские руки терпят. Вот что такое, мои юные читатели, сибирское молоко. А уборка в доме, в курятнике, гусятнике, овчарне, коровнике, особенно в свинарнике. Да и собак зимой надо кормить три раза. А стирка белья и его полоскание в проруби на тридцати-сорока градусном морозе. Нет, что ни думайте, что ни говорите, а Русь сильна и крепка такими женщинами, как моя Маманя и Дуня. Им бы гранитные памятники ставить, а они лежат на заросших бурьяном погостах, заброшенных «неперспективных» сибирских, и не только сибирских, деревень.
В декабре 1933 года Дуня родила сына. Роды принимала Кристинья Егоровна Моцаль. После родов у Дуни не выходило детское место, началось кровотечение. Фома решил везти жену в Знаменскую больницу. Там не оказалось опытного акушера и роженицу, потерявшую много крови, направили в Тарскую больницу, за 50 километров. А на дворе мороз за тридцать градусов. Но, к несчастью, напрасно. На полдороге Дуня скончалась. Под утро убитый горем, вернулся Фома домой с мертвой женой, матерью четверых детей, красавицей Дуней. Похоронили Дуню на высоком берегу речки Тевриз. С нее и началось в Качуково русское кладбище.
Овдовевший брат и четверо внуков прибавили забот уже не молодой и болезненной маме. Особой заботы требовал новорожденный мальчик Леня. Вся семья от деда до двухлетней Шуры старались нянчить хилого малютку. Но, как говорят: у семи нянек дитя без носа. Без материнского молока малыш таял на глазах. В Знаменскую больницу, без кормилицы, Леню не приняли. В начале мая Леня умер. Похоронили его рядом с матерью.
Линька, Вера и, особенно, Шура тяжело переживали смерть матери и братика. Шура то и дело спрашивала: «Бабаня, (так она звала мою мама) а зачем маму и Леню закопали в земельку?» Вместо ответа, мама начинала рыдать. Тогда малышка забиралась к ней на колени, обнимала за шею, гладили волосы и целовала, утирая слезы и приговаривая: «Не пать, бабаня, а то и я буду пакать…»
Большая семья, огород, две коровы, овцы, свиньи, гуси и куры требовали огромных усилий. Мама за день так уставала, что к вечеру едва держалась на ногах.
Родители не раз спрашивали Фому: «Что же ты сын, так и будешь бобылем жить?» Фома на это отвечал: «Ну, кто ж за меня пойдет, на троих – то детей?» И тогда отец посоветовал Фоме походить на вечорки, приглядеться и выбрать невесту. Сказано – сделано.
Через неделю Фома сообщает.
- Нашел жену. Девка – что надо: и красива, и умна, и работяща.
- И кто же твоя избранница? – спросила мама.
- Бывшая зазноба Егора, теперь Петька-гармонист с ней гуляет, - ответил Фома.
- Да ты не темни, говори прямо: кто это? – гудит отец.
- Не трудно догадаться, это Ольга Моцаль. Я уже говорил с ней. Она согласна, но с условием: будем жить в другом месте.
- Ну, ты молодчина, - говорит мама, - вот тихоня, какую девку приворожил.
На семейном совете, за ужином, решили: пусть женится Фома на Ольге и переезжает жить в Черный яр, к месту работы. Черный яр – пристань на Иртыше, в четырех километрах от Качуково.
Привез Фома Ольгу с приданным в новый, недостроенный дом. Свадьбы не было. Скромно, без музыки, посидели у Моцалей и у нас, поговорили, как лучше обустроить новую семью.
На пристань Черный яр семья не переехала. Фома устроился заведующим магазина в Знаменском Райпотребсоюзе. Там ему дали две комнаты в доме Шатова – третьего секретаря Райкома партии. К осени брат перевез семью в ветхий деревянный дом, во второй половине которого жила семья Шатовых.
Шестой класс я окончил в Качуковской школе. Моими, и не только моими, учителями были: Сеитов Хамза Рахимович и его младшая сестра Зоя Рахимовна. Выпускники Омского пединститута, они хорошо владели русским, прилично немецким языком, были хорошими методистами и высоко культурными людьми. С их появлением в нашей школе и во всей деревне стало светлей. В домах, где жили ученики, вечерами горели керосиновые лампы. Вечером учителя ходили по домам, проверяли: как живут ребята, как готовя уроки, помогают ли родителям по хозяйству и дому. Жили учителя, со своим престарелым отцом в доме муллы, снимали две комнаты. В мечети, приспособленной под клуб, они организовали драмкружок. Ставили пьесы на татарском и русском языках. Оба хорошо пели. Добились, чтобы каждую пятницу (день отдыха мусульман) в клубе показывали кино. Картины шли немые. Иногда Петька Юркевич, во время сеанса, импровизировал на гармошке. Это было музыкальным оформлением. Вечером, после кино, как правило, танцы. Николай (Хамза) Рахимович организовал струнный оркестр. Сам он хорошо играл на балалайке, гитаре и мандолине. Мы с Колей Юркевичем играли на трехструнных балалайках. С Петром Юркевичем в игре на гармошке соперничал ученик нашего класса Гоша Мулярчик. Его хромка то задушевно пела, то прямо так и выговаривала русскую плясовую, лявониху, краковяк, польку-бабочку. Петр выходи победителем в конкурсах, он сам играл, сам плясал. У Гоши это не получалось. Однако он был силен в математике. Доказывал, что дважды два не четыре, а пять.
В 1935 году маму Коли Юркевича, как лучшую телятницу Омской области, послали на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку в Москву. Из Москвы Анна Сидоровна привезла всей семье подарки. На ее груди золотом сиял орден ЛЕНИНА, который в Кремле ей вручил Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин. Орден она не носила: стеснялась.
- Ну, что за подвиг я совершила, - говорила она, - за три года вырастила триста тридцать телят, ну, правда, не потеряла ни одного. Разве ж я смогла б сама это сделать, кабы не Марфа, да два Коли – мой да Андрея Ивановича сын. Нам была приятна это похвала. Эти три года, каждое лето, мы с Колей Юрчиком (так часто звали его) пасли колхозных телят.
Бывали случаи, когда на водопое, на вязком илистом берегу застревал теленок. Мы, применяя веревки, вицы и лыжи (да-да, настоящие широкие охотничьи лыжи) вытаскивали бедолагу, обмывали и отправляли в стадо. Лыжи и веревки прятали в кустах вблизи водопоя.
В особо жаркие дни коров и телят на пастбище не гоняли – пауты, слепни и другие жужжащие насекомые больно кусались и не давали спокойно пастись, загоняли в воду. Кормили коров и телят, свеже скошеной, травой в коровнике и телятнике, обработанных карболкой, для отпугивания гнуса. В такие дни ребята шли удить рыбу и купаться. Устраивали соревнования: кто больше поймает окуней, ершей, чебаков; кто дальше нырнет; кто больше раз переплывет Ушайру. Победителями становились то Петька Войцеховский, то Нурмухамет Ниязов, то Коля Юркевич, то я.
В один из таких дней пошли мы, человек шесть, на Иртыш. Каждый взял удочку и закидушку, для насадки не навозных, а болотных червей, не длинных (сантиметров по пять), толстеньких, с радужно-синей головкой. Это самая лучшая насадка. В выбранном нами месте берег обрывистый. С трудом спустились к воде. Каждый выбрал место без коряг. Мне досталась маленькая заводь, с водоворотом. Я не стал, как другие, удилищем промерять глубину. Размотал пятнадцатиметровую закидушку с пятью крючками. На дальний крючок, у грузила, насадил самого крупного червя (царя червей), на остальные крючки – обыкновенных, и закинул. Чуть подтянул леску и привязал к лежащей рядом коряге. У самой воды из тонкого прутика поставил маячок, чтобы видеть поклевку. Размотал удочку, установил поплавок на метровую глубину, закинул прямо в водоворот. Крутится поплавок в радиусе полутора – двух метров. Поклевки нет. Один за другим прошли пароходы «Ленинград» и «Усиевич». Поставил глубину около двух метров и только закинул – есть поклевка. Подсек, тащу, на крючке серебристый подъязок. Подвесил его на кукан и в воду. Забрасываю еще и снова такой же красавчик. Слева от меня метрах в сорока Петька Войцеховский (сын кузнеца) вдруг заорал во всю мочь. Бросаю удочку, бегу к нему. Он бледный, весь дрожит и не может слова сказать. Трясу его за плечи, спрашиваю: «Что с тобой?» Петька с трудом произносит сиплым, не своим голосом: «З-з-з-ме-ме-я!» И показывает рукой на извивающуюся у коряги метровую гадюку. Я хватаю Петькино удилище и несколько раз бью по змее, затем отламываю от коряги крепкую палку и концом втыкаю голову гадюки в отвердевший ил. Так учил меня дед. Петьку от испуга стошнило. Придя в себя, он поведал: «Полез я рукой в кору в обрыве за стрижом, а вместо стрижа вытащил змею, с испугу шмякнул ее об корягу». Собрались все ребята, тщательно осмотрели Петькину руку, лицо, шею. Следов укуса не нашли. Петьку назвали «змееловом». Это прозвище так и прилипло к нему. Даже в школе ребята часто называли его не по имени, а змееловом. Он не обижался. Больше часа провозились с Петькой и разошлись по своим местам. Возвращаюсь я на свое место и вижу: сигнальный колышек пригнут к воде, леска закидушка то натягивается, то провисает. Хватаю леску, тащу. На первом, втором и третьем крючках извиваются стерлядки длиной сантиметров по тридцать, четвертый крючок пуст, на пятом какая-то крупная рыба. Вода в Иртыше мутная, не видно – кто там. Наматываю леску на ладонь, чтобы не выскользнула из пальцев и бегу к обрыву. Оглянулся, вижу: на песке извивается и подпрыгивает карыш (осетренок). Хватаю его за жабры, а он колючий. На спине и по бокам острые шипы, как пила. С трудом насадил корыша на отдельный кукан. Смотрю где поплавок? Нет поплавка, поднимаю удилище, тащу. На крючке такой же красавчик – подъязок. Есть семь рыбин: три стерлядка, три подъязка и красавец тупоносый осетренок. Хватит, говорю себе, рыбак, не будь жадным. Кричу ребятам: «Пошли домой!»
Собрались кучкой и решили: каждый дает Петьке одну – две рыбины (он не поймал ни одной). Я отдаю подъязка и стерлядку. Остальные последовали моему примеру. Петьку заставили идти по тропинке первым, и смотреть в оба, чтоб не наступить на змею. Идем медленно, осторожно. У всех удилища приготовлены к сражению со змеями, будь их хоть множество.
Вот уже обошли озеро, подходим к огородам. Тропинка здесь шире, виляет между кочек. Вдруг, шедший последним, Саня Войцеховский, как завопит: «Змея!» Все повернулись к нему, а он бледный, держа удилище двумя руками, хлещет им по кочке, по тропинке. Смотрим, не видим ни какой змеи, а он вопит: «Укусила!» Поднимает шорты выше колен, на левой голени след укуса – две маленькие ранки рядом, из них выступают капельки крови. Саню тошнит. Его старший брат Миша, ногтями больших пальцев выдавил яд. Быстрым шагом идем в деревню, к знахарке Мичупихе. А ее, как назло не дома – уехала в Уштамак. Учителей тоже нет – уехали в отпуск. Только на следующий день Саню с посиневшей ногой доставили в Знаменскую районную амбулаторию. Там ему оказали квалифицированную медицинскую помощь, дали баночку мази. Лечился он долго. Его часто тошнило. Саня сильно похудел, а нога его усохла. Вот, что значит укус гадюки.
В то лето солнечных дней было много. В один из таких дней, мы с Колей Юркевич, Петькой и Санькой Войцеховскими, Пашкой Мигалем удили рыбу под обрывистым берегом у мазарата (татарского кладбища). С лазурного неба нещадно палило солнце. Даже птицы и кузнечики попрятались и замолчали. Только перепелка на лугу за речкой насвистывает: пить пойдем, пить пойдем. Рыба, какая-то вялая, ушла в глубь, клюет плохо.
После полудня, как-то потемнело, а облаков нет. Смотрим на солнце, а оно довольно быстро закрывается черным диском. Похолодало. В кронах сосен на мазарате поднялся тревожный крик птиц. В деревне и хуторах завыли собаки, заржали лошади, завизжали свиньи, запели петухи, закудахтали куры, загоготали гуси, заблеяли овцы, тревожно заревели коровы, душераздирающе заголосили женщины. Пашка Мигаль вдруг отчаянно завопил во всю мочь: «Конец света!» Все столпились вокруг него. А он сидит, обхватив колени руками и, зажимая уши, вопит: «Пропали!» Все стоят бледные. Петька Войцеховский икает, от дрожи стучит зубами. Мы все сели на песок, рядом с Пашкой и Петькой, прижались спинами друг к дружке, образуя плотное каре. Стало совсем темно. А вокруг такой рев, стон и вопли. Я не помню плакал ли. Все ребята молча размазывали слезы грязными ладонями. И вдруг я вспомнил, как Фома рассказывал о солнечном затмении, и предупреждал, чтоб не пугались, когда оно случиться. С радостью говорю ребятам: «Братцы, а ведь это не конец света – это солнечное затмение, луна встала между солнцем и землей. Нам Фома говорил. Он в газете «Известия» вычитал».
- Врет твой Фома, - хнычет Пашка, - мне мама и бабушка говорили, что скоро будет конец света.
- А вот и не врет, возразил я. И, будто в подтверждение моих слов, стало светать, блеснул лучик, за ним появилась тонкая серповидная полоска солнца, рев и гвалт поубавился, ребята, будто ожили, выходя из оцепенения. Все глядели на быстро растущий диск светила.
- А что ж ты сразу не сказал, садовая твоя голова? – упрекали меня ребята.
- Да я забыл, - говорю им, - тоже ведь напугался.
Не успели мы – Рыбаловы, оправиться от страха, пережитого при солнечном затмении, как с юга послышался глухой рокот. Вертим головами и никак не поймем, откуда он. Рокот нарастал. Все тот же Пашка кричит: «Вон она нечистая сила – дракон летит. Говорил вам Конец Света, не верили, вот увидите!»
Все увидели что-то летящее, черное, и, кроме меня и Коли Юркевича, бросились к обрыву, прятаться в промоинах. Почти одновременно мы с Колей закричали: «Куда вы? Это же – аэроплан!»
Да, это был одномоторный биплан «этажерка». Летел он низко, прямо над деревней. По нашему берегу и кромке воды скользнула его тень. Мы махали руками и радостно кричали. Мне показалось, что самолет над деревней качнул крыльями. Санька Войцеховский подошел ко мне и говорит: «Это он тебе крыльями помахал, ты же мечтаешь летчиком стать». Я ответил, что обязательно стану. Выяснилось, что это был первый самолет, пролетевший над Качуково и хуторами. Во всей округе многие напугались появления первого самолета. Мы с Колей Юркевичем ходили в героях. Ребята в деревне рассказывали, что только мы не испугались самолета. Рыбалка в этот день была неудачная, но сколько было разговоров и споров по поводу солнечного затмения и пролета первого самолета.
С началом нового учебного года мы с Колей Юркевичем и братьями Войцеховскими записались в авиамодельный кружок. Лыжные палки из бамбука получили свое второе предназначение. Их расщепляли, из них склеивали каркасы и ребра жесткости крыльев моделей. Велась настоящая охота за тонкой папиросной бумагой, которой оклеивали плоскости. Соревновались в конструировании двигателей. Пропеллеры делали двух, трех и четырехлопастные. Мы с Колей отдали предпочтение двухлопастным – они легче. На школьных и районных соревнованиях наши авиамодели дольше держались в воздухе, дальше летали.
Перед началом 1935-1936 учебного года меня перевели в Знаменскую среднюю школу. Жил я в семье брата Фомы. Семь человек, нас Гришмановских, занимали полдома (две комнаты и просторные сени). Кухня общая на половине Шатовых. У них тоже большая семья ютилась в двух комнатах. К тому же, у Шатовых снимал угол Ваня Горбачев из деревни Кондрашино. Учился он в восьмом классе и был секретарем школьной комсомольской организации. Дом стоял в двухстах метрах от озера и ста метрах от церкви, по соседству с колхозным конным двором.
До наступления холодов, мы с Линькой, спали в сенях. Каждую субботу, после уроков, я уходил домой в Качуково. Иногда приходилось долго ожидать весельного парома, чтобы переехать на правый берег, седого в непогоду, Иртыша. Чтобы не опоздать не паром, от дома Шатовых до переправы три километра, пробегал минут за пятнадцать.
На пароме садился за тяжелые гребные весла и греб, стараясь не отстать от других. За эту работу меня перевозили бесплатно. Едва платформа парома касалась мостков, я прыгал на них и во всю прыть, то бегом, то быстрым шагом, спешил в родной хуторок.
Иногда со мной отпускали Линьку. Он старался не отставать от меня – был прыток и упрям. При беге у него часто кололо в животе, но он, кусая губы, преодолевал боль.
Дома, быстро перекусив, шел помогать деду топить баню: носить воду и дрова, следить за нагревом каменки, делать уборку в бане и предбаннике. В баню дед приходил первым. Влезал на полок, заваривал в горячей воде березовый веник, долго и тщательно парил плечи, спину, ноги, особенно правую – дважды ломаную. Голову и тело мыл только щелоком, приготовленным мамой из осиновой золы, для стирки белья. Когда дед парился, я мылся из шайки, сидя на полу. В бане было так жарко, что у меня горели уши, а дед то и дело требовал: «Колька, поддай – поддай!» Я из ковша плескал кипятком на каменку. Становилось невыносимо жарко, а дед еще азартнее хлестал себя веником, я выскакивал в предбанник. Выходил и дед, чтобы перевести дух перед вторым «сеансом». Зимой в такие перерывы дед растирал себя снегом и требовал, чтобы я закаливался – не боялся ни жары и ни холода. Постепенно я привыкал и к тому и к другому.
Часто, по пути из Знаменки, я заходил в Качуковскую семилетнюю школу, повидаться с друзьями и особенно с Дашей Шабалиной. Она при встрече смущенно опускала глаза и тихо говорила: «Здравствуй, Коля. Как учишься?» Я, не спуская глаз с ее волнистых волос и порозовевших щек, отвечал: «Все нормально». И спрашивал: «А ты как? Не влюбилась ли в кого без меня?»
Озорно, сверкнув глазами, Даша убегала к подругам, оставив свой неповторимый аромат, присущий только ей. Вдохнув это чудо природы, я, как не крыльях мчался домой, чтобы помочь маме и деду в их делах.
Знаменская средняя школа размещалась в одноэтажном, деревянном здании, на окраине села. Вокруг школы была обширная площадь, на которой размещались снаряды для занятия спортом. Ближайшими к школе были здания амбулатории и Райкома ВКП(б). В здании Райкома партии размещался и Райком комсомола.
Директором школы был Иванов Николай Иванович, завучем – Шевчик Иван Васильевич, он преподавал математику, геометрию и физику. Преподавателем русского языка и литература была Бодрова Нина Ананьева, преподавателем химии и биологии – Костромин Пантелеймон Андреевич, преподавателем немецкого языка – Журин Георгий Петрович, преподавателем черчения – Харьков Анатолий Петрович, преподавателем истории и обществоведения – Чичерина Тамара Федоровна. В 1938 году она стала директором нашей школы.
Моими школьными друзьями стали: Боря Микульчик, Саша Родин, Гоша Архипов, Миша Железчиков.
Учиться в Знаменской школе было значительно трудней и интересней, чем в Качуковской. Более высокий уровень преподавания всех предметов, наличие кружков: ГСО (Готов к санитарной обороне), ПВХО (Готов к противохимической обороне), ГТО (Готов к труду и обороне), ВС (Ворошиловский стрелок), авиамодельный, судомодельный, юный художник, драматический, рукоделье (для девочек), умелые руки – поделки из дерева. В кружки принимали только тех ребят, у кого не было двоек и троек. Первые недели учебы в районной большой школе меня как-то даже пугали. Здесь на большой перемене надо было участвовать в хороводе, не было татарского языка. Все здесь было солидней: просторные классы и зал со сценой, высокие потолки с яркими электрическими лампами, на стенах картины, портреты вождей и ученых, четкие ряды парт, большие окна, а отопление печное (круглые голландки).
В седьмом классе сидел я за второй партой в среднем ряду. Моим соседом по парте был Миша Железчиков (к несчастью одноглазый парень). На левом глазу он носил черную повязку. Ребята дразнили его то Нельсоном, то пиратом. Учился от трудно, постоянно заглядывал в мою тетрадь (особенно на контрольных работах). Я, следуя наказам родителей и Фомы, не вертелся на уроках, сосредоточенно, внимательно слушал учителей, старался все запомнить, не пропустить ни одной фразы. Самое главное быстро записывал в черновую тетрадь. Дома повторял пройденное. Если что-то недопонимал, шел к Саше Родину или Боре Микульчику и с их помощью одолевал трудную задачу. Иногда за помощью обращался к Оле или Фоме. К учителям не обращался, чтоб не подумали плохое и не окрестили «тупицей».
Когда меня вызывали к доске или требовали ответа с места, я вспоминал, что говорил сам учитель по этому вопросу и слово в слово повторял услышанное. Это нравилось учителям. Я старался воспроизводить даже интонацию голоса учителя. В классе прокатывался смешок, а пионервожатая Нина Волкова злобно шикала: «Артист». И на перемене читала мне мораль. Даже строгий, угрюмый Иван Васильевич Шевчук не скрывал улыбки, когда я его баском подытоживал доказательство теоремы: что и требовалось доказать.
Об учителях сочиняли эпиграммы. О завуче была вот такая: «Иван Васильевич Шевчик, зовем его мы «Рек». За то, что он суровый, солидный человек». Это был высокий, крепкий брюнет, лет сорока, со спокойной, державной походкой, мягким не громким басом, всегда опрятен и строг, особенно с забияками – драчунами, с теми, которые обижали девочек и младших, слабых.
Накануне 21-ой годовщине Октябрьской Революции в нашу школу пришло приятное известие: завуча школы Ивана Васильевича Шевчука наградили медалью «За трудовую доблесть». Во время большой перемены в зале состоялся митинг. На митинге присутствовало районное начальство. На сцену вышла директор школы Тамара Федоровна Чичерина. Она потребовала тишины и зачитала Указ Президиума Верховного Совета СССР. Текст телеграммы был лаконичен: «За долголетнюю, плодотворную работу в народном образовании наградить медалью «За трудовую доблесть» Шевчика Ивана Васильевича – завуча Знаменской средней школы. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Калинин». Последние слова были взорваны громом аплодисментов. Такого ликования я еще не видывал. Ивана Васильевича пригласили на сцену. Сутулясь шел, как будто виноватый, поднялся на сцену. Встал, как памятник всему мировому учительству и молчит, спазма застряла в горле, нервно дергается кадык, по щекам потекли слезы – слезы радости и гордости. Мы, старшеклассники, скандируем: «Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!» Долго стоял он, как отлитый из тяжелого металла, так и не произнеся ни слова и не утирая лица. Наконец, раздался звонок – конец перемены. Иван Васильевич тихо спустился со сцены и неторопливо пошел в учительскую, утирая платочком лицо.
В этот день в нашем классе уроков математики и физики уже не было. На переменах дружно обсуждали это приятное событие. В истории школы награждение было первым. Медаль Ивану Васильевичу вручили дней через десять, в зале заседаний Райисполкома. Там был небольшой банкет для учителей всего района.
Медаль Иван Васильевич не носил, а в работе стал еще строже. Больше внимания стал уделять отстающим (были и такие), организовывал для них дополнительные занятия. Двоечников по его предметам не стало.
На преподавателя немецкого языка была такая эпиграмма: «Звенит звонок, и немец мчится по коридору прямо в класс. За стол учительский садится и начинает мучить нас вас ист дас? Вытяну кишку из вас.» Георгий Петрович блондин среднего роста, лет тридцати, с офицерской выправкой, в сером полувоенном костюме, брюках галифе, в начищенных до блеска хромовых сапогах, с линейкой за правым голенищем, подчеркнуто опрятен и строг. За все время учебы в седьмом, восьмом и девятом классах я ни разу не видел его улыбающимся. На уроках он больше говорил на немецком языке, чем на русском. Многих ребят, в том числе и меня, это раздражало. Его не любили. К изучению немецкого языка относились, как к чему-то враждебному. Я старался получать хорошие отметки, чтобы не выгоняли из оборонных кружков.
Будучи на фронтах Великой Отечественной войны, я ругал себя за недостаточное знание немецкого языка – языка наших заклятых врагов – немецких фашистов.
За три года учебы в Знаменской средней школы я прошел обучение во всех оборонных кружках, получил значки ГСО, ПВХО, ГТО и Ворошиловский стрелок. Серьезно готовился к службе в Красной Армии.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я подал заявление в комсомольскую организацию. Школьная комсомольская организация приняла меня в члены ВЛКСМ, а Райком комсомола отказал по причине: зять (муж сестры) Бородин Алексей Максимович был репрессирован, как враг народа. Мне было не понятно, за что арестовали зятя. Ведь он был одним из лучших колхозников в деревне Зимнее Тевризского района Омской области. Ежегодно получал премии от правления колхоза.
Только в сентябре 1938 года Райком комсомола утвердил решение школьной комсомольской организации о приеме меня в члены ВЛКСМ и выдал комсомольский билет. Школьные друзья поздравили меня с этим событием. Отец и братья были довольны не меньше меня, а мама и дед равнодушно отнеслись к этому.
Кружком Ворошиловский стрелок руководил Ваня Горбачев. Он с радостью записал меня в кружок. После нескольких занятий по изучению материальной части малокалиберной и боевой винтовок, правил обращения с оружием, правил стрельбы, он привел нас – кружковцев к старому сараю у рощи за селом, на урок практической стрельбы.
К стене сарая прикрепили несколько бумажных мишеней с изображением головы фашиста в каске. Отмерил 25 больших шагов (метров), прочертил «огневой рубеж» и обозначил его двумя красными флажками, достал из портфеля небольшой мешок и велел насыпать в него земли. Получился упор для стрельбы лежа. Уложил его на «огневом рубеже».
- Смотрите и запоминайте, что и как надо делать на исходном и огневом рубежах, - сказал Ваня. И командуя себе сам, проделал все, что надо: осмотр оружия, выход на огневой рубеж, изготовку к стрельбе с упора, заряжение винтовки, установку прицела, прицеливание и выстрел (холостой щелчок затвора). На картинке показал «ровную мушку» в прорези прицела и плавный спуск курка. Из тетрадного листа сделал конус, надел его на указательный палец правой руки и показал плавный спуск. Он дважды повторил показанные приемы, после чего начал тренировать нас.
Первым на исходный рубеж вызвал Гошу: «Комсомолец, Архипов, приготовиться к стрельбе!» Гоша вышел на исходный рубеж, поднял лежавшую на земле винтовку и, волнуясь, проделал все по командам Вани. После повторения Архиповым приемов подготовки к стрельбе, слышу команду: «Комсомолец, Гришмановский, приготовиться к стрельбе!»
Сердце учащенно забилось. Стараясь сдерживать волнение, я выполнил все команды. Последней была команда: «Оружие к осмотру!» Я взял винтовку на левое плечо и открыл затвор.
- Откуда знаешь прием? – спросил Ваня.
- Отец научил, - отвечаю, - он в 1915 году против немцев воевал.
Ваня одобрительно похлопал меня по плечу.
После меня потренировались Миша Железчиков, Боря Микульчик, Саша Родин, Боря Волков от тренировки отказался – ему не здоровилось.
- А теперь практическая стрельба, - сказал Ваня.
Проверил, нет ли кого в сарае и за сараем, осмотрелся по сторонам. Командуя сам себе, проделал все, как на тренировке. Нам велел запомнить правильную изготовку, зарядил винтовку ТОЗ-8, долго целился и выстрелил. Звук выстрела оказался чуточку сильнее, чем у нашей шомпольной малопульки. Ваня встал, отряхнулся, подошел к мишени и позвал нас. Мишень была поражена в десятку.
- Вот так стрелять должны научиться все вы, тогда никакие японцы, немцы и прочая нечисть не посмеет напасть.
- Здорово! Отменно! Блестяще! – гудели ребята, завидуя мастерству комсомольского вожака Вани Горбачева.
Гоша Архипов выбил шестерку, Миша Железчиков вообще не попал в мишень. Ваня велел ему проверить зрение у врача окулиста. Боря Волков попал в верхний край мишени. Я волнуюсь: неужели Ваня не даст стрельнуть родственнику «врага народа». Дал…
Все команды я выполнил точно. Быстро и тщательно прицелился и трах! Отдачи (толчка в плечо) не почувствовал. Попал я фашисту в левый глаз – в девятку.
- Поспешил ты, Коля, - сказал Ваня, - мог бы выбить десятку. Я заверил, что буду стараться попадать фашисту в рот – в десятку. Ваня на всех мишенях написал фамилию стрелка, а внизу расписался и раздал нам. Домой шли окрыленными, чувствовали свою причастность к защите Родины.
Дома, все, кроме маленьких Тани и Вити, рассматривали мишень. Фома, Оля и особенно Линька были довольны не меньше меня. В субботу я предъявил свой успех родителям. Дед и мама скептически отнеслись к этому, а отец сказал, что белку тоже надо бить в глаз, чтобы шкурку не портить, сложил вчетверо мишень и отдал маме на сохранение, велел положить в сундук.
В нашей сибирской глухомани едва ли не каждый мужчина если не охотник, то рыбак. Не были исключением и наши учителя. Иван Васильевич и Анатолий Федорович иногда приезжали на охоту в Качуково, но озера. Только за утреннюю зорьку на перелете они убивали по десятку и больше крякашей, шилохвостей, гоголей и серых уток, каждый. Ружья у них были двустволки двенадцатого калибра. У Ивана Васильевича я купил за 120 рублей одностволку – переломку двадцатого калибра, с патронташем и двадцатью четырьмя заряженными патронами. Деньги заработал на заготовке леса в русском Красном яру. Работал там вальщиком и пилоточем. В районном охотничьем обществе получил охотничий билет.
В очередную субботу, по пути из Знаменки в Качуково, завернул на луга, где на мелких озерках было множество уток. Был конец сентября, вода холодная. Чтобы не простудиться, доставая убитых уток, решил стрелять только летящих над сушей. Присел среди кустов и засвистел изо всех сил. Поднялась большая стая чирков и пролетела надо мной. Я прицелился, но не выстрелил – зачем тратить заряд на мелочь. А вот когда сзади послышался свист крыльев большой стаи и покрякивание старых уток, я пропустил их над собой и вдогонку бабахнул. Два крупных крякаша грохнулись о землю в двадцати метрах от меня. Выстрел потревожил все утиное царство. Мимо меня, уже на большой высоте, проносятся стаи птиц. Различаю выводки. Впереди старая утка, в метре за ней семь, а то и восемь молодых (в основном селезни), сзади старый селезень. Один такой выводок пролетел таки надо мной. Целюсь в переднюю, выстрел, падают две задние. Подбираю убитых. Действительно, задним был старый крякаш, перед ним его потомок.
Четыре крякаша за два выстрела. Удача! Целую казенную часть и ствол ружья, приговаривая: «Так всегда, так всегда». Вспомнил заповедь охотника и рыбака – не будь жадным. Заправляю головы селезней под крылья, укладываю увесистых птиц в ягдташ и, не заряжая ружье, шагаю домой. В Качуково школу обошел соседним переулком, не хотел показываться ребятам в качестве охотника, но на окраине меня догнали школьники – хуторяне. Приветствия, расспросы, шутки. Меня, как преступника ведут, окружив плотным кольцом. Кое-кто просит понести дичь и даже ружье. Как могу, отбиваюсь от услужливых соседей. Спрашиваю: «Как учеба? Где Коля Юркевич, Миша и Петя Войцеховские?» Отвечают все разом: «Коля Юркевич на курсах трактористов в совхозе Шуховский, а братья Войцеховские завербовались и уехали на станцию Сковородино строить железную дорогу». Но вот, наконец, я и дома. Родители в огороде, копают картошку, дед топит баню. Отец говорит: «Иди поешь, да помоги деду, с картошкой мы сами управимся.»
Кружку молока с шаньгами проглотил, как крокодил. Почистил и смазал ружье, повесил на гвоздь в сенях, чтоб не бросалось в глаза. Дичь повесил рядом, чтоб не достала кошка. Прибежал к деду помогать, а у него уже все готово. Рассказал про удачную охоту. Дед прогнал меня щипать и потрошить дичь. Возражать бесполезно. Пришел домой, а мама уже дощипывает второго селезня и говорит: «С полем тебя, сынок, отец доволен тобой. А как учеба?» Отвечаю, что все нормально – двоек и троек нет. Мама посылает меня помочь отцу спустить картошку в погреб. Бегу помогать. За работой отец рассказал, что в среду за неуплату каких-то долгов по налогам у нас забрали овец, свиней, телку, ходок, упряжь и мою гармонь – двухрядку (его подарок). У меня возник в горле ком. Я едва сдержал слезы. Видя мое волнение, отец сказал: «Сволочи – это местное начальство. Эх, не знает товарищ Сталин, что у нас здесь твориться. Знал бы, уверен: не допустил бы. Надо уезжать в Аргаист. Буду там работать в леспромхозе. Здесь жить нельзя. Егор переезжает в Новоягодное, мы поселимся в его доме».
- А как же моя учеба в Знаменке, - спрашиваю.
- Ничего, как-нибудь уладим. Не у чужих, у брата живешь. Я и Егор поможем. Ты только хорошо учись. Не для нас – для себя учишься.
Я заверил, что все прекрасно понимаю.
- Эх, зря не забрал гармонь в Знаменке, - вздохнул я, - ну, да ничего. Окончив школу, отслужу в Армии, буду работать и куплю себе баян.
Вечером, после бани, за ужином мама плакала, рассказывая, как «рассереднячивали» бывшего члена ВКП(б) и красного партизана Андрея Ивановича Гришмановского.
В конце 1938 года отец, мама и дед переехали в деревню Аргаист Ново-янодинского Сельсовета Знаменского района, расположенную на песчаном взгорье в пойме Иртыш, у кромки обширных болот и соснового леса. Здесь на пристани располагался Леспромхоз: контора, бараки для рабочих, клуб, конный двор, санный парк, кузница и столярная мастерская. В деревне одна улица над узкой протокой (рукавом Иртыша) протянулась километра на два. В деревне больше сотни дворов и школа семилетка. В бараках, клубе и конторе электрическое освещение. Дома здесь добротные, просторные, под тесовыми крышами. В палисадниках черемуха, на подоконниках герань и столетник. Егор оставил родителям старенький, но еще крепкий пятистенок, с пристроенными сенями и амбаром. Дом в самом центре деревни. Рядом большой купеческий дом Нагаевых. В деревне много молодежи. И хоть мало пришлось мне пожить в этой красивой деревеньке, я успел подружиться с хорошим парнем Нагаевым Николаем. С ним мы удочками и закидушками ловили рыбу на Иртыше, ходили в лес за грибами, ягодами и кедровыми орехами, а вечерами бывали в клубе леспромхоза на пристани. Нечаев прилично играл на клубной хромке. Парни и девушки кружились в вальсах, лихо оттопывали польку, краковяк и кадриль. А утром радостно и бодро спешили на работу: кто – в колхоз, кто – в леспромхоз. Я помогал отцу в столярной мастерской, делал заготовки для табуреток, стульев, рам, дверей. Гонение со стороны качуковских горе-руководителей не сломили моего родителя. Работал он, напевая: то «Дубинушку». То «Стеньку Разина», то «Ермака», то «Под частым разрывом гремучих гранат». Таким, не унывающим от превратностей судьбы, он остался до последних дней своей жизни.
На вечорках, когда танцевали кадриль и в хороводе, одна, приятной наружности девушка, как-то особенно ласково поглядывала на меня, и как только наши взгляды встречались, смущенно опускала глаза. Была она года на два моложе меня. Что-то влекло меня к ней. Звали ее Дусей. Была у нас патефонная пластинка с песней «Дуня – тонкопряха». Я по нескольку раз в день слушал эту пластинку. Мне казалось, что эта песенка про нее. Мама, толи в шутку, толи в серьез спрашивала: «Уж не влюбился ли ты, сынок, в Дуню – активистку?» Я отвечал отрицательно: «Разве можно изменить Даше Шабалиной? Она для меня единственная на всем белом свете». Мама одобрительно качала головой: «Да, да, да. Дал слово – сдержи его, будь однолюбом».
После этого разговора я будто повзрослел. Стал сдержанней, строже, особенно с девушками, не расточал улыбок и комплиментов.
1939 год. Весна. Я учусь в Знаменской средней школе, в девятом классе. С Борей Микульчиком сидим на «Камчатке» (в дальнем левом углу). Учимся без троек – мы ведь комсомольцы, участвуем в школьном хоре и драмкружке. Упорно тренируемся, чтобы сдать нормы ГТО и Ворошиловский стрелок. Боре трудно дается метание гранат. Зимой, прыгая на лыжах с трамплина, он упал и подвернул правую руку. Теперь едва успевал записывать необходимое на уроках. Он настойчиво развивал левую руку и добился-таки своего. Левой рукой гранату бросал за тридцать метров, но не так метко, как раньше правой.
Теплыми вечерами, с учителем химии и биологии Пантелеймоном Андреевичем Костроминым, на озере у деревни Солдатка ловили раков. Здесь же на берегу у костра варили их и ели, запивая: мы с Борей – чаем, Пантелеймон Андреевич – татарским пивом. Он рассказывал нам о планетах, звездах, кометах, галактике. Особенно подробно о Венере и Марсе, называя их нашими соседями. Это было так интересно, что я уже начинал думать о профессии астронома, но провокация японцев у озера Хасан и нападение на союзную нам Монголию возвращали к реалиям, к необходимости овладевать военным делом, готовить достойный отпор наглеющему врагу.
В Знаменский райвоенкомат шли добровольцы с заявлениями. Просили направить в Монголию, к комкору Жукову, на реку Халхин-Гол, бить японских захватчиков. Одним их первых знаменцев в Монголию был направлен молодой, статный лейтенант милиции Малиновский – кумир интернатских и детдомовских мальчишек, гроза воришек и драчунов.
Каждый год в начале июня после окончания весенних полевых работ на большом лугу у деревни Качуково проводился татарский праздник – Сабантуй. Здесь шла бойкая торговля изделиями местных умельцев, устраивались конные скачки, и велосипедные гонки на пять километров, бег на три километра, бег в мешках на 500 метров, борьба, перетягивание каната, лазанье на намыленный столб за призами, поднятие гирь, бой подушками сидя на перекладине, соревнования по плаванью и нырянию. Победителем в борьбе, поднятии гирь, лазанью на столб, плавании и нырянии был директор Качуковской семилетней школы Хамза Рахимович Сеитов. На сабантуе в 1938 году мне не повезло. На скачках мой конь споткнулся, я упал и сильно ушиб левое плечо. К счастью, обошлось без переломов. А вот в 1939 году, участвуя в велогонке, я оказался победителем. За финишем друзья схватили меня и, вместе с велосипедом, начали качать. Я взмолился: «Да отпустите же, черти, тошнит!» Опустили на землю, а у меня стопы ремешками привязаны к педалям. Справа за раму держался Леня Бирюля. Потеряв равновесие, я, падая, вытянул левую руку. Вместе с Леней и велосипедом упали. Я почувствовал сильную боль в запястье. В глазах потемнело. Освободил ноги, а встать не МОКу. Голова кружиться, на лице холодный пот. Ребята хватают меня под руки, ведут к палатке медпункта. Фельдшер дает понюхать тампон с нашатырным спиртом, осматривает руку, дает выпить какие-то капли, косынкой подвязывает руку на уровне груди. Рука искривлена с наружи, уже начала опухать. Ребята нашли пролетку, сажают меня и напуганного Леню и прося возницу: «Гони в больницу». В считанные минуты примчались к Иртышу. На счастье паром на этом берегу и почти загружен. Спускаемся на паром. Наш возница просит паромщика отчалить, указывая на меня – виновника спешки. Паромщик, как капитан парохода, командует гребцам: «По местам, отдать кормовой и носовой!» Паром нацеливается на причал противоположного берега. Минуты кажутся часами. Рука разбаливается. Но вот и причал. Наш возница одним из первых съезжает на берег. По крутому подъему выезжает на проселок и дает волю рысистому, рыжему с белой гривой мерину. От парома до Знаменки три километра промчались быстро. Леня говорит: «Вези к амбулатории, там дежурит моя мама». Подъехали к крыльцу. Я благодарю возницу. Леня помогает мне вылезть из пролетки, поднимаемся на крыльцо, входим в приемную.
Мать Лени ахнула, увидев нас бледных, начала расспрашивать: что, да как случилось?
- Потом, потом, - говорит Леня, - скорее к доктору.
Леня и его мать медсестра ведут меня в кабинет врача. А врач, пользуясь отсутствием пациентов, прилег на кушетку и задремал. Едва мы переступили порог, врач сел на кушетке, тряхнул головой, отгоняя сон, и тихо спросил.
- На что жалуетесь молодой человек?
- У меня похоже перелом запястья, - отвечаю, - рука сильно болит.
- Ну, ты прямо профессор, уже и диагноз поставил. Сейчас посмотрим. Садись к столу, вот так.
Помогает сесть. Снимает косынку, заворачивает рукав и говорит: «Запястье цело, а вот кости, кости предплечья посмотрим». Леня помогает мне снять рубашку. Доктор берет мою руку и начинает ощупывать, шепча: «Так. Так. Терпи. Хорошо. Вот он перелом лучевой кости, локтевая цела. Вот так-то, дорогой «профессор». И громко-громко кому-то говорит: «Воду горячую, соленую в таз и гипсовую повязку. Быстро!» Приносит из другой комнаты лекарство в стакане, приносит таз с горячей водой и флакон с нашатырным спиртом.
Доктор говорит мне.
- Сходи в туалет перед операцией.
- Какой операцией? – спрашиваю, - что резать будете?
- Да нет же, не резать, а выпрямлять, будет очень больно.
Леня сопровождает меня до туалета. Вернулись. Распарили руку в горячей воде, уложили меня на кушетку. Доктор подложил под больную руку какое-то полукруглое правило, сказав: «Терпи, не дергайся». И начал выпрямлять погнутую руку. Я собрал все силы, чтобы не закричать от боли. Леня держал мои ноги, его мать правую руку и плечо левой. Сколько длилась это операция, не помню. Несколько раз к моему носу подносили нашатырный спирт.
Очнулся. Рука в гипсе и прибинтована к телу. Рядом сидит Линька и с ухмылочкой спрашивает: «Как дела, чемпион?» Входит доктор. Его зовут Федор Семенович. Потрепал Линьку по белым волосам и велел вести меня домой. Я поднялся. Кружилась голова. Посидел несколько минут, встал и медленно вышел на крыльцо. Вернулся, поблагодарил Федора Семеновича и, осторожно спустившись с крыльца, медленно побрел к дому на другой стороне улицы.
В полуподвальном этаже этого дома жила семья Фомы, восемь человек со мной, в трех маленьких комнатах. Рядом маслозавод, а напротив на углу контора Райпотребсоза с магазином на три продавца и товарный склад. Фома работал заведующим этим магазином, Поля Моцаль – продавцом.
Шофером Райпотребсоза на полуторке «ГАЗ-АА» работал Селиванов Николай из деревни Киселево. Крепкий мужик лет тридцати, разведенный по неизвестной причине. Ему то и приглянулась белолицая продавец Поля. Прокатил Коля Полю несколько раз с ветерком по тарскому большаку и покорил девичье сердце. Посватал Селиванов Полю и получил согласие. Сыграли скромную свадьбу. У Фомы появился свояк, у Оли - зять, у Поли – муж, у меня – сват – веселый добрый человек.
Он частенько звал меня помочь погрузить или разгрузить машину, перетаскать мешки с сахаром, мукой, крупой, коробки с водкой, портвейном, кагором. За помощь давал большой желто-белый рубль на кино. Мне нравилась эта работа.
Однажды, разгружая машину, я увидел в складе аккуратный черный ящик с двумя блестящими замками.
- А что в этом ящике? – спросил я Фому.
- А это не ящик, а футляр. В нем баян, - ответил брат.
- А можно посмотреть?
- Можно, только осторожно – вещь дорогая.
- И сколько же он стоит?
- Около тысячи рублей, от него шарахаются даже состоятельные покупатели, потому и стоит здесь, а не в магазине, чтобы не мозолил глаза людям и не пылился.
Я открыл футляр, вынул баян, накинул на плечи ремни, продул меха и тронул клавиши, взял какой-то аккорд. Склад – не концертный зал, глухо звучали лады и басы. Перепробовал все сверху донизу. Самый нижний звучал, как милицейский свисток. Я быстро подобрал мелодию «Лявониха». Селиванов тихонько запел: «Эх, лявониха, туды-т-твою мать, не ходи мою капусту ломать…» Распахнулась дверь, из магазина в склад вошла Поля и испуганным фальцетом закричала: «Прекратить концерт! Покупатели в пляс пошли». А Селиванов, притворившись пьяным, продолжал напевать полупохабные частушки про лявониху. Тогда Поля тихо подошла ко мне и страдальчески сказала: «Коля, будь хоть ты человеком, перестань играть». Я произнес: «Концерт окончен». Поставил баян в футляр и водрузил его на вторую полку, чтоб не отсырел при влажной уборке. В дальнейшем я не упускал случая побывать в складе, поиграть на понравившемся тульском баяне.
В начале 1939 года Егор получил повышение. Его назначили начальником спецсектора Тарского леспромхоза. Дождливым вечером на двух машинах. Со всем домашним скарбом и семьей заехал к Фоме переночевать. В маленькой квартире собралось четырнадцать человек. Фома и Егор вели разговор о международном положении, об опасности с Запада со стороны гитлеровской Германии, о том, что многое в стране начато, но еще не доделано. Их жены Оля и Люба возились с двухлетними малышами Витей и Вадиком, пытаясь уложить их спать. Сестренки Вера, Шура, Таня показывали двоюродным сестрам Лизе, Рае и Вале свои игрушки, а пятимесячный сын Егора Витя, беззаботно посапывал в своей качалке. Мы с Линькой собрали мои пожитки в большой фанерный чемодан. Я готовился к переезду в город Тару, вместе с семьей Егора. Линька и я ночевали у Селивановых. Поля накормила нас шаньгами с топленым молоком, а Николай Селиванов поиграл на недавно купленной двухрядке. Ночью Линька, вздыхая, шептал: «Да, это здорово, ты окончишь десятый класс в городской школе, а мне корпеть, да пыхтеть здесь, как медному чайнику. Трудновато будет без тебя. Все теперь одному: и девчонок и Витяньку воспитывай и по дому… воду таскать, дрова пилить и печи топить, в очередях стоять, маме и папе помогать. Но ничего, я справлюсь, я худой, но жилистый». Я ответил ему, что самое главное – хорошо учиться.
Утром Поля накормила нас и мужа яичницей с колбасой, напоила чаем с медом и убежала на работу в Сельмаг.
Мое заявление о переезде в школу было воспринято, как небольшая, но потеря. Выдали мне все положенные документы. Учителя говорили: «В добрый путь!» Одноклассники – не забывай, пиши, приезжай. А Нина Ананьевна обняла, как сына и целуя, прошептала: «Будь счастлив, Коля». От такой нежности у меня возник ком в горле. Я поцеловал ее в обе щеки и быстро ушел к уже ожидавшим меня машинам. Весь десятый класс вышел на улицу (теперь это улица Школьная). Я надел плащ Егора, залез в кузов второго грузовика и крикнул: «Счастливо оставаться!» В ответ друзья крикнули: «Счастливого пути!» Машины медленно двинулись по грязной от дождя дороге. Я махал, мне махали… За поворотом накинул на голову капюшон и повернулся спиной к ветру.
Ехали со скоростью десять – пятнадцать километров в час. Во второй половине дня приехали, наконец, в город Тару. Выехали на юго-восточную окраину и остановились у дома №5 по улице Шестая линия. Егор вышел из машины, высадил Любу с младенцем Витей. Я помог выйти из кабины племянницам Лизе, Рае, Вале и племяннику Вадику.
- Здесь будем жить? – на перебой залепетали дети.
- Да, здесь. А чем плохо? Есть дом, есть двор, есть огород. Только вода далековато.
Ключом открыл калитку, вошел во двор и распахнул тесовые ворота. Вторым ключом открыл дверь сеней, третьим – входную дверь. Лиза принесла корзину с кошкой. Первой переступила порог Люба, за ней Егор, за отцом расторопный Вадик, за ним девчонки. Я вошел последним.
Дом пятистенный, рубленный из сухих сосновых бревен. Комнаты просторные, светлые, стены и потолки побелены. В первой комнате большая русская печь с плитой на загнетке (предпечнике), во второй в левом от двери углу – круглая голландка, обитая черной жестью. Но самое главное – в доме есть электрическое освещение. Даже в сенях висит лампочка.
- Вот здор-рово, - сказал Вадик.
До этого момента он был молчуном, мурлыкал какие-то мелодии без слов. Все обрадовались – молодец, начал говорить.
Первым делом разгрузили овец, свиней, кур и корову. В сарае был припасен трап (хозяйственный, предусмотрительный мужик наш Егор). С двумя ведрами на коромысле я отправился за водой на Четвертую линию. Это метров двести от нашего дома. Вот это закалка и каторга для меня. Надо было напоить животных, готовить пищу, умываться, стирать белье. Ну, думаю, на учебу сил не останется. Егор, будто прочитал мои мысли, заявил: «Не тужи браток, через недельку вода будет на нашей улице, колонку поставят у соседнего дома». Эти слова вселили надежду на лучшее будущее.
Пока я таскал воду, Егор с шоферами расставили в комнатах всю привезенную мебель, а Люба начала готовить ужин. После ужина шофера уехали, чтобы дотемна добраться хотя бы до Знаменки, а на другой день до Новоягодного.
Чтобы не простудить детей, истопили печь и голландку. В комнатах стало тепло. Я в дороге продрог сыром ветру и хоть пропотел, таская воду, все же решил погреться у печи. Девочек и Вадика уложили на большой кровати, Егор с Любой улеглись на своей двуспальной, качалку Вити поставили поближе к голландке. Первая ночь в городе. А по сути это никакой ни город. Дома здесь одноэтажные, деревянные, только в центре кирпичные. Самые большие здания: тюрьма, больница и школа.
- А в какой школе я буду учиться? – спрашиваю Егора.
- Конечно в первой. Она против конторы нашего Леспромхоза, на полкилометра ближе к дому. Давай спать, завтра много дел, надо пораньше встать, - басит Егор, - Люба, поставь будильник на шесть часов.
Через минуту он уже захрапел. Я долго не спал, обдумывал будущее.
Первое утро в Таре оказалось солнечным. До завтрака я пару раз сбегал за водой. Это была своеобразная зарядка. После завтрака, взяв документы, отправился в школу. Вместе со мной Егор шел на работу. После дождя на улицах грязь. Подойдя к школе, в канаве вымыл обувь.
Школа двухэтажная. Первый этаж кирпичный, второй деревянный. Поднялся на крыльцо. У входа пионеры – мальчик и девочка из пятого или шестого класса. Глянули на мои оборонные значки и, салютнув, спросили: «Вы новенький?» И получив утвердительный ответ, мальчик повел меня к учительской к кабинету директора.
- Директор уже здесь, - сообщил он, - его зовут Николай Иванович.
Поправил волосы и пиджак, постучал в дверь, ответа нет. Постучал еще раз, громче. Дверь открылась. Передо мной стоит невысокий лысый человек лет пятидесяти и жестом приглашает войти. Я поздоровался. В ответ Николай Иванович кивнул головой и показал на горло. Я понял – болит. Докладываю ему: «Я из десятого гласа Знаменской средней школы, в связи с переездом семьи брата, у которого живу, прибыл для продолжения учебы». Подал документы. Директор положил их на стол, зашел за ширму в углу, прополоскал горло и, выйдя, жестом позвал меня к столу, велел сесть, сел сам и углубился в документы. Прочитав их, сиплым голосом молвил: «Хорошо. Идите в класс, только галоши оставьте в раздевалке». Я покраснел до коней волос и сказал, что снять их не могу – у ботинок оторваны подошвы. Директор махнул ладонями и сочувственно произнес: «Ладно. Идите».
Десятый класс размещался на первом этаже в юго-западном дальнем углу здания. Я подождал звонка, подошел к двери, в класс не вхожу. Подошла красивая брюнетка лет сорока, с классным журналом и кипой тетрадей подмышкой, спросила: «Вы новенький? Идемте».
Вхожу в класс следом за учительницей. Все дружно встали. Поздоровавшись, учительница представили меня.
- Это новенький из Знаменской средней школы Гришмановский Коля, прошу любить и жаловать.
- Куда прикажите сесть? – спрашиваю.
Сразу поднялись три руки, предлагая свободные места. Выбрал третий стол в среднем ряду. Прошел, сел и подал руку соседу, сказав: «Николай Гришмановский.» Сосед крепко пожал мою руку, ответил: «Александр Олиферк». Кто-то из девочек съязвил: рыбак рыбака видит издалека. Это к тому, что еврей Олиферк пригласил в соседи «еврея» Гришмановского. Я скептически улыбнулся. Урок начался.
Тамара Федоровна (так звали учительницу) вела физику, алгебру и геометрию. Она же оказалась и завучем школы. В нашем классе учился ее родной брат Никитин Андрей. Учился он хорошо, но в отличники не вышел, был флегматичен и вял, хорош телом и лицом, нравился девушкам. На уроке Тамара Федоровна, раздавая тетради, сделала разбор допущенных ошибок по прошедшей контрольной работе по алгебре. Я алчно проглатывал каждое слово этой умной, обаятельной женщины. С первого урока я полюбил ее. Полюбил, как сестру, как мать, за то, что от нее, вместе с запахом дорогих духов, исходил невидимый поток каких-то лучей. Мысленно я ее назвал ангелом воплоти.
На переменах знакомился с ребятами. Оказалось, в нашем классе по одному сидели: немец - Георгий Трауберг, латыш – Артур Ога и еврей – Саша Олиферк. Все они поднимали руку, приглашая меня в соседи. Я выбрал Сашу и не ошибся. Саша познакомил меня с сыном директора Леспромхоза Анатолием Чернышевым, редактором школьной стенгазеты «Шмель». Из ребят выделялись: Олег Касперович и Коля Кунов. Оба высокие, красивые, спокойные, вежливые, оба хорошо учились. Из девушек красотой, умом и обаянием выделялись: Ира Тесленко, Ира Соболева и Таня Новикова. Обе Иры – отличницы, а Таня – кандидат в отличники.
В большую перемену встал на комсомольский учет и, вместе с Черныщевым и Олиферком, сбегали в контору Леспромхоза. Там они у радиста учились на радиотелеграфистов. Сразу вовлекли меня в это дело. На втором этаже конторы была квартира Чернышевых. Анатолий приглашал на чай, но я вежливо отказался.
Ребята и девушки их обеспеченных семей скептически смотрели на меня: пиджак и брюки потерты и не глажены, рубашка не первой свежести и ботинки в галошах (это не прилично). Не знали они, что мои ботинки без подошв. На последней перемене переписал расписание уроков. Первый день в городской школе (шесть уроков) пролетел, как радостный миг. Меня приняли и учителя и одноклассники.
Замелькали дни учебы. Я старался запоминать все, что рассказывали и объясняли учителя. У доски и с места отвечал их словами. Даже отличники восхищались: вот это память! На больших переменах выполнял письменные домашние задания. По русскому языку, алгебре, геометрии, физике, химии, астрономии, анатомии и физиологии человека, географии, истории и черчению - получал хорошие оценки. По физкультуре и военному делу – отличные, по литературе и немецкому языку – удовлетворительные. На чтение произведений даже классиков не хватало времени. В немецкой грамматике меня мучили артикли, эти дер, дие, дас.
В конце октября из Горвоенкомата получил повестку: явиться с паспортом для прохождения медицинской комиссии и постановки на воинский учет. Явился. Признали годным к прохождению строевой службы, выдали приписное свидетельство, проверили удостоверения к значкам ГТО, ГСО, ПХВО, Ворошиловский стрелок первой ступени, рекомендовали готовиться поступать в военное училище и сдать нормы на значок Ворошиловский стрелок второй ступени, овладеть специальностью радиотелеграфиста.
1 сентября 1939 года, с вторжением фашисткой Германии в Польшу, началась Вторая Мировая Война. Советское Правительство протянуло руку помощи братским народам Западной Украины и Западной Белоруссии. Участились разведывательные полеты немецких самолетов над приграничными районами СССР и провокационные обстрелы Ленинграда финской дальнобойной артиллерией.
Еще не рассеялся пороховой дым над рекой Халхин-Гол в Монголии. Стало ясно – быть большой войне. Учиться как-нибудь в такой обстановке было невозможно. Комсомольцы приняли решение: ни одного отстающего рядом. Комсорг нашего класса Ира Соколова посетила Егора в его рабочем кабинете и потребовала: не перегружать меня домашними делами. Егор этак надменно, с напускной суровостью сказал мне: «Ты же сам за все берешься и еще эта морзянка. Ты поменьше ей увлекайся, больше читай».
- А когда же читать? Ночью? Если не высплюсь – буду дремать на уроках, ничего не запомню, а это никуда не годиться.
Только в начале ноября водоразборная колонка появилась у соседнего дома. Я облегченно вздохнул, вода рядом. Егор привез полный кузов ЗИСа сухих колотых дров, хватит почти на всю зиму. Мне стало легче жить. Теперь, возвращаясь с работы, Егор приносил хлеб, сахар, мясо и другие продукты, освободил меня от стояния в очередях. На территории Леспромхоза открыли ларек «Продукты».
К XXI годовщине Октябрьской революции старшеклассники нашей школы подготовили хороший концерт художественной самодеятельности. Трио бандуристов (Чернышев, Олиферк и я) исполнили попурри из современных советских песен: «По долинам и по взгорьям», «Три танкиста», «Броня крепка», «Катюшу», «В далекий край товарищ улетает». Исполнение понравилось, нам долго аплодировали.
Лиза (моя племянница) уговорила родителей купить ей гитару. Она училась во втором классе в нашей же школе, во вторую смену. Уроки у нее кончались затемно. Я, после своих шести уроков, оставался в школе, выполнял домашнее задание, читал, тренировался в приеме и передаче радиограмм. Вечером вместе с Лизой шли домой. Я защищал ее от возможного нападения собак и хулиганов. Вечерами учил Лизу играть на гитаре. Всей семьей слушали патефон. Такие мелодии, как «Брызги шампанского», «Рио-рита», «Конармейская», «Дальневосточная», «Каховка», «То не тучи – грозовые облака», врезались в мою память так, что, шагая в школу или еще куда, начинал тихо напевать их. В Леспромхозе выпросил проволоки и провел в наш дом радио. Жить стало лучше, жить стало веселей.
10 ноября 1939 года (в День Милиции) в клубе горотдела НКВД, во время показа спортивных достижений, выполняя сальто с вершины живой пирамиды, сильно ушиб левую руку, еще не вполне зажившую после качуковского сабантуя. К счастью, все обошлось, только несколько дней ходил с повязкой.
Письма писал только родителям и Даше. Родители на мои письма не отвечали (все малограмотные). А вот Даша отвечала на каждое. Писала, что скучает, что часто видит меня во сне в форме летчика-полярника, в меховой куртке и унтах. Она жила теперь в Крапивке, в своем доме, вместе с родителями. После окончания семилетки учиться не стала – надо было помогать престарелым родителям.
Во время зимних каникул сдал нормы ГТО второй ступени, кроме плаванья и на Ворошиловского стрелка второй ступени; много читал русских и зарубежных классиков – ликвидировал культурный пробел; побывал в деревне Чокрушево (шесть километров от Тары). Там жила семья двоюродного дяди Игнатия – прапорщика царской армии, его старшая дочь Ольга (моя одногодка) училась на втором курсе медицинского училища, расположенного рядом с городской больницей. Она частенько приходила к нам, помогала Любе стирать и гладить белье, делать уборку в доме, читала детворе стихи и сказки. Это была изящная, красивая, обаятельная девушка, готовая бескорыстно помочь любому человеку.
Забегая вперед, с великой горечью сообщаю, что будучи санинструктором стрелковой роты в составе двадцать седьмой Омской дивизии она погибла, защищая Сталинград от немецко-фашистских захватчиков осенью 1942 года. На гранитной плите на Мамаевом кургане высечена ее фамилия – Гришмановская О.И. Вечная память ей и слава.
Ее младшая сестра – Шура (1924 года рождения) в юности была лучшей дояркой в колхозе, а во время войны бригадиром и даже председателем колхоза.
Братья мои Фома и Егор в армии не служили по причине большесемейности. Однако в апреле 1940 года Егор прошел месячную подготовку стрелка в военном лагере Чернолучье, не далеко от Омска. Вернулся похудевшим, подтянутым, строгим. Проверил как учимся Лиза и я, поговорил с классными руководителями и остался доволен. Двоек и троек у нас не было.
Однажды, когда я зашел в его кабинет, он закрыл дверь на ключ, достал из сейфа другой ключ, и открыл большой железный ящик. К моему удивлению, в нем лежали боевые армейские винтовки, густо смазанные пушечным салом. Я прикинул сколько их.
- Наверное, штук пятьдесят?
- Тридцать, - шепнул брат, - это наш мобрезерв, на стрелковый взвод.
- Какой резерв? – переспросил я шепотом.
- Мобилизационный, на случай войны. Ты заявление о направлении в военное училище еще не подал? Горвоенкомат спрашивает: когда подашь?
- Завтра, - не задумываясь, ответил я.
Вечером, под диктовку Егора, написал заявление с просьбой: после окончания средней школы, направить в Челябинское авиационное училище. Утром отнес его в Военкомат. Там встретил Николая Куянова, тоже подавшего заявление. С этого момента мы стали друзьями. О наших намерениях узнали одноклассники и начали подтрунивать, называя, то «чкаловцы», то «соколики», мы не обижались.
В начале июня 1940 года, когда шли уже экзамены, Куянова и меня направили на медицинскую комиссию. Нас признали годными к поступлению в военное авиационное училище. Мы вместе готовились к очередным экзаменам, и сдавали их успешно – без троек.
В один из дней, мы на квартире Куяновых штудировали химию. В квартире жарко, решили перейти к нам на Шестую линию. Путь наш пролегал через кладбище. Идем по тропе между могил, я впереди. И вдруг мне пришла озорная мысль – напугать друга.
Проходя мимо провала мусульманской могилы, я вдруг прыгаю в сторону и молча показываю рукой на провал… Оборачиваюсь к Коле, а он весь бледный, слова сказать не может, икать начал. Спрашиваю: «Что с тобой?» А его тошнит, начало рвать. Вижу, плохи наши дела. Достаю из кармана Сен-сен, подаю, прошу прощения.
- Бес попутал, хотел проверить нервы будущего пилота, а ты оказывается трусишка, товарищ Куянов.
- Ну, ты чертяка – артист. До смерти напугал. Так же заикой можно сделать, - отдышавшись, молвил приятель.
- Считай, что этот экзамен ты выдержал на троечку. А что если бы там оказался фашист с автоматом? Хорошо, что не обделался. Пошли, напою тебя холодным квасом, - говорю товарищу, - ты, что больше любишь квас или молоко?
- И то и другое, - отвечает.
Пришли к нам. Люба напоила нас сначала холодным квасом. Коля перестал икать. Тогда Любовь Петровна (так звал ее Николай) налила нам по бокалу топленого молока и угостила свежими шаньгами. Подкрепившись, мы засели в палисаднике грызть химию. Об этом курьезном случае никогда, никому не рассказывал.
14 июня сдали последний экзамен по истории, 15 выпускной вечер, а 16, мы с Куяновым, уже плыли на пароходе «Ленинград» по Иртышу в Омск. Перед каждым поворотом реки пароход басисто гудел. На пристанях садились все новые пассажиры. Места у нас были общие в третьем классе.
Ночью почти не спали, было душно – рядом машинное отделение, сильно пахло горелым олинафтом. Плыли весь день и всю ночь. Утром приплыли в Омск.
Подхватили свои чемоданы и бегом на берег к трамваю. Вскочили на заднюю площадку, едем. Уже проехали мост через Омку, разглядываем многоэтажные дома. Я впервые в большом городе.
Подходит женщина – контролер, спрашивает билеты. Мы отвечаем: мы кандидаты.
- Какие – такие кандидаты? У нас все ездят по билетам. Сейчас же берите билеты, иначе оштрафую, ишь кандидаты! Взяли билеты по 15 копеек и благополучно приехали к железнодорожному вокзалу. В кассе взяли билеты по выданным военкоматом воинским требованиям и через полтора часа сели в третий вагон поезда Новосибирск – Москва, следующий через Челябинск.
Весь день не отходили от окон, любовались степями, полями, перелесками, васильковыми и лютиковыми полянами. Проголодались. Поужинали домашними шаньгами, пирогами, запивая кипятком без заварки. С наступлением темноты залезли на соседние вторые полки, чемоданы под головы и спать. На рассвете проснулись от сильного толчка паровоза (менялась бригада). На перроне море света. Читаем на фронтоне вокзала «Петропавловск». По перрону бегают лоточники, предлагают кумыс, черешню, вишню. Мужчины в высоких, войлочных, белых шапках – казахи. Мы в столице северного Казахстана. Из толстого, как оглобля шланга наполняют водой баки вагонных туалетов, а так же бачки для кипятка, проводники запасаются углем. Для меня всё это ново, я в поезде первый раз. Позавтракали и снова к окнам. Какой простор, какая красота – Родина. Огромная страна. Мы едем учиться её защишать и не как нибудь, а с воздуха. Чувство гордости и ответственности наполняет сердце. Незаметно начинем мурлыкать песню: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространства и простор,
Нам разум дал стальные руки – крылья,
А вместо сердца пламенный мотор».
Коля Куянов подпевает: « Всё выше, и выше, и выше,
Сремим мы полёт наших птиц».
К нам присоединяются ещё два голоса, и мы уже громче поём:
«И в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ».
Подошли два парня, таких же, как мы, спрашивают: «Вы в ЧВАО?»
Отвечаем: «Да, а вы?»
«Мы тоже», отвечают, - вотнас уже звено. Познакомились. Оба парня из Оконешниковского района. Вместе спели несколько песен. После каждой песни пассажиры аплодировали. В полдень приехали на станцию Курган. Стоянка 20 минут. По очереди с Куяновым сбегали на привокзальный базар, купили еды. Подкрепились. В вагоне душно, на улице жара. В открытые окна врывается струя горячего воздуха. Намочили майки, так легче.
Когда солнце зависло над горизонтом, наш рельсовый тихоход притащился в Челябинск. Вышли на перрон, ищем милиционера, чтобы узнать, как добраться до училища. Слышим объявление по радио: «Кандидатов в авиационное училище просим собраться у выхода в город». Спешим к указанному месту. Оказалось, нас встерчают. Старший лейтеннант в летной форме стоит в кругу кандидатов и отвечает на многочисленные вопросы. Ещё раз прозвучало объявление, касающееся нас. Подождали минут десять и двинулись к углу привокзальной площади. Там сели в кузов грузовика ГАЗ АА, оборудованного досками для сидения. Нас набралось двеннадцать человек. Минут через двадцать въехали в городок Челябинского авиационного училища. У врорт с аркой грибок, под ним часовой с винтовкой. Под пилоткой коротко остриженная голова, загорелое лицо – курсант. По обе стороны широкой аллеи одноэтажные бараки – казармы. Между ними спортивные площадки, в дальнем конце видны парашутная вышка и ангары. Остановились у трехэтажного здания. Старший лейтеннант построил нас в ширенгу, внимательно осмотрел, спросил есть ли больные, и, получив отрицательный ответ, ввел в штаб училища. После сдачи документов, привели в столовую, накормили сытным ужином, увели в казарму. Дежурный по эскадрилии сержант, с красной повязкой на левом рукаве и штыком в ножнах на ремне, объяснил: Где туалет, где умывальник, где курилка, зачитал распорядок дня на завтра, указал места для отдыха. На двухярусных нарах были матрацы без простыней, подушки без наволочек и тонкие байковые одеяла. После двух суток дорожного «комфорта» и это казалось раем. Омская команда в этой казарме оказалась первой. Едва успели ребята покурить, дежурный подал команду - отбой!
Первая ночь в казарме показалась короткой. Середина лета – ночи коротки. В шесть часов нас разбудила команда – подъем.
- Полчаса на умывание и сборы, - сказал дежурный, - Вещи сдать в кладовую. И в это время, уже знакомый старший лейтеннант привёл в казарму человек тридцать, таких же, как мы. Среди них были Украинцы, Грузины, Армяне, Азербайджанцы. Казарма наполнилась разноязыким, громким говором. Казалось, все говорят, но нокто ни кого не слушает. Прибывшие тоже сдали вещи в кладовую. Дежурный построил всех кандидатов и доложил старшему лейтеннанту.
- Ведите в столовую, - приказал старлей, - Да с песней.
Не сговариваясь, мы с Куяновым запели: «В далекий край товарищ улетает».
- Отставить! – кричит сержант, - Давай другую.
- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, - дружно запели все омичи. Припев пели все кандидаты.
- Вот это другое дело, - заулыбался сержант. Завтрак оказался сытнее ужина: рагу из баранины с пшеной каши, белый хлеб с пломбиром сливочного масла и бокал сладкого чая.
- Можно жить, - сказал юноша с усиками. Друзья называют его Ашотом.
- Можно не только жить, но и отлично учиться, - пробасил солидный военный со шпалой в петлдице (капитан) с повязкой на рукаве «дежурный по училищу», веселей ребята транспорт ждёт.
После завтрака нас на машинах привезли в Диспансер ЧТЗ на медицинскую комиссию. Честно говоря, я побаивался вращающегося стула, но все обошлось. Комиссия признала меня годным к обучению в авиационном училище. Впереди конкурсные экзамены. Проходной балл 4,1. Мы с Куяновым не сомневались, что наберем больше. Не зря же мы с нового года усиленно готовились, а всё таки волновались. Целый день ходим по кабинетам, гда принимают экзамены. 22 июня 1940 года Куянов и я были зачислены курсантами Челябинского военного авиационного училища. Сразу написал письма Даше, родителям и братьям. В этот же день прошли полную санитарную обработку, и получил новенькую курсантскую форму. Коля Ккянов попал в первое отделение первого отряда первой эскадрилии, я – во второе отделение второго отряда первой эскадрилии. Старший лейтеннант который встречал нас на вокзале оказался командиром нашей эскадрилии. Его фамилия – Васильев. А комиссаром эскадрилии оказался тот дежурный по училищу, только не капитан, а старший политрук. Его фамилия – Синёв. Оба они кадровые военные, строги, требовательны и внимательны к курсантам. В этот же день я встал на комсомольский учёт. Комсоргом эскадрилии был старши сержант Власов.
Жили мы теперь в другой казарме. Спали на железных койках с чистым постельным бельём. Между кроватями тумбочки (одна на двоих). На спинке койки табличка с фамилией, именем, отчеством, под табличкой табурет. Тщательная заправка коек как ритуал, строгое однообразие, чёткая линия подушек и полосок на одеялах, равнение сапог после отбоя. В казарме канцелярия, Ленинская комната, коптерка (кладовая), ружейная комната с пирамидами для винтовок и протвогазов, стеллажи для чистки оружия, умывальник, сушилка, курилка (не курящим выдавали сахар 600 граммов в месяц дополнительно к основной норме). Туалет общий в 50-ти метрах от казармы. Одежда: пилотка, гимнастёрка, брюки, ремни поясной и брючный, кирзовые сапоги, портянки, майка, трусы, два носовых платка, четыре подворотничка. Курящим выдавали махорку и курительную бумагу. И кроме всего этого денежное довольствие – 60 рублей в месяц. Первую курсантскую получку я послал маме.
Распорядок дня: подъем в 6.00, физзарядка, заправка коек и умывание, утренний осмотр, завтрак, занятия шесть часов, обед, послеобеденный отдых (мёртвый час), занятия два часа, стрелковая тренировка, самоподготовка два часа, ужин, личное время один час, вечерняя поверка и прогулка, отбой в 22.00. Такой нагрузки я в жизни ещё не испытывал. Уставал, но держался бодро, не хотел отстовать от товарищей ни в чём: ни по строевой, ни по физической, ни по огневой, ни по политической подготовке. Новыми для меня были: материальная часть (устройство самолётов и вооружение), теория воздухоплавания, тактика воздушных ударов (бомбометание, штурмовка, оборона от истребителей противника), военная топография, штурманская подготовка, курс подготовки парашютиста, полёты на планере.
Все занятия требовали напряженного внимания и памяти. Навсегда запомнился первый самостоятельный полет на планере, первый прыжок с парашютом не с вышки, а с самолета. Эти ни с чем не сравнимые ощущения: боязнь разбиться и гордость, что мне доверили и я могу – лечу, как птица, я прыгнул с неба.
В строю отделения я был третьим. В колонне впереди меня ходи Ашот Нерсисян, обрусевший юноша из Еревана. Это был городской пройдоха: все знал, все умел, комик и акробат. Он постоянно смешил курсантов шутками и историями с кинто, запросто ходил на руках, делал переднее и заднее сальто, на турнике крутил солнце; был любимцем всей эскадрильи, хорошо пел и плясал, знал множество анекдотов. О нем говорили – ходячий цирк. Наши койки были рядом. Он частенько просил меня повернуться на бок – своим храпом я мешал ему засыпать.
Раз в неделю нас поднимали по тревоге. Между курсантами и подразделениями было соревнование. Соревновались за лучшее знание уставов и наставлений, оружия и боевой техники, приемов рукопашного боя, преодоления препятствий, в строевой, огневой, физической, политической подготовке, в полетах на планере и прыжках с парашютом. Соревнование во всем и на каждом шагу. Оно способствовало овладению воинской профессией, морально-психологическому сплочению звеньев и эскадрилий, а это значит повышению боеготовности и боеспособности всех военно-воздушных сил страны. Причастность к этому наиважнейшему делу налагало огромную ответственность за порученное дело, придавало силы для преодоления трудностей.
Ашот на одну – две секунды опережал меня в сборе по тревоге, дальше метал гранату, быстрее бегал, дальше и выше прыгал; во всем опережал меня, кроме одного – стрельбы из малокалиберной и боевой винтовки, револьвера и пистолета ТТ. Он боялся выстрела. На занятиях и тренировках взглядом и жестом просил моей помощи. Я никогда не отказывал ему в этом.
В конце июля мы приняли Военную присягу. В субботу и воскресенье курсантов начали отпускать в городской отпуск. Я в город не ходил, читал и занимался в спортзале и на площадке. Вечерами их городского парка культуры и отдыха доносилась музыка. Там играл джаз Цфасмана. Ашот учил товарищей танцевать быстрые танцы (брызги шампанского, рио-риту, фокстрот).
Однажды, вернувшись из горотпуска, он жестами собрал курсантов в кружок и, с сияющим лицом, заговорщицки тихо поведал: «Братцы, если б вы знали с какой дэвушкой я познакомился…. Рост – во! (рукой показал на голову выше себя). Красивая! (сделал воздушный поцелуй). Умная! (Закатил глаза под лоб и захлопал большими ресницами). Культурная! (Руками очертил огромный живот). Образованная! (Руками обозначил толстый зад). Княжна, царевна!» Ребята, хватаясь за животы, отчаянно смеялись.
- От чего так весело, - спросил подходя наш комиссар - Синев.
- От знакомства с очень красивой дэвушкой, - ответил Ашот и повторил свою хохму.
Насмеявшись, Синев похвалил Ашота за веселый нрав.
- А как у вас с огневой подготовкой, товарищ Саркисян?
- У Нерсисян все в порядке, а вот у меня беда, - ответил Ашот, - вот Коля, простите, курсант Гришмановский, помогает преодолеть боязнь выстрела.
Курсанты прыснули, но тут же умолкли - речь шли о серьезном деле.
Август у военных летчиков особый месяц. Восемнадцатого числа День Авиации. Это день смотра боевой и политической подготовки подразделений, частей, соединений, училищ и аэроклубов, день парадов и соревнований. К этому дню я уже совершил полтора десятка полетов на планере, шесть прыжков с парашютом (два из них затяжные), получил благодарность за успехи в службе и учебе. К оборонным значкам у меня прибавился значок «Спортсмен-парашютист» 2 разряда. Даша в письме просила прислать фото и не проявлять лихость, не рисковать жизнью и здоровьем. Ты мне нужен живой и здоровый, писала она в каждом письме. А меня, как нарочно, тянуло совершить что-то необыкновенное.
В училище ходили слухи, что над заливом реки Миасс, в окрестностях Челябинска, на планере никто не пролетал (там сильный нисходящий поток – враг планериста).
Эти слухи не давали мне покоя. С самолета в иллюминатор я не раз видел этот заливчик, обрамленный с юга и запада обрывистым берегом, а на восток и от залива была обширная песчаная коса. По логике над ней должен быть восходящий поток. Я решил пролететь над этим заливом. Переговорил с товарищами, с командирами и инструкторами. Кто-то поддерживал, кто-то предостерегал. Этот пролет я готовился выполнить в День Авиации. Сводка погоды на 18 августа была благоприятной. Я ходил окрыленный – командование разрешило пролет. Накануне командир и комиссар эскадрильи вызвали меня в канцелярию и заслушали план рискованного пролета над заливом. Я четко доложил план.
- Главное не теряйся, - сказал Васильев, - желаю успеха.
- Не волнуйся, действуй, как при обычном полете, - в том ему пробасил Синев.
Ночь спал неспокойно. До мелочей обдумывал действия на маршруте полета: взлет, набор высоты, подлет к заливу с запада, снижение с набором скорости над заливом, набор высоты (четыре круга) над песчаной косой, облет залива с севера, возвращение на аэродром, посадка. Весь маршрут около 70 километров. Высота полета – 1600 -1400 метров. Время полета – 30-32 минуты. Все было предельно ясно.
18 августа 1940 года. Ясное, прохладное утро. Все команды выполняю автоматически. Мысленно еще и еще возвращаюсь к предстоящему испытанию. Подспудно возникает какая-то тревога, отгоняю ее.
Праздничный завтрак, построение на большом плацу, поздравление командования, прохождение торжественным маршем, соревнования по всем видам спорта, концерт художественной самодеятельности, праздничный обед. Лишь в шестнадцатом часу получаю вызов на аэродром. Прибежал к дежурному по полетам, доложил, получил полетное задание, повторил его слово в слово, а сам смотрю на полосатый конус на мачте НП. Северный ветерок свежеет. Осмотрел планер, все в порядке. Взлет нормальный. За три круга над аэродромом набрал заданную высоту 1600 метров, повернул на восток, лесу. Планер хорошо слушается рулей. Уже видна излучина реки. И вдруг, порыв северного ветра под левое крыло швыряет меня, едва не перевернув планер. Высота 1200 метров, а залив рядом. Начинаю скольжение, скорость 120 километров в час. Почти над серединой залива встречный ветер резко затормозил планер. Чтобы не упасть в залив, делаю правый крен с поворотом направо, передо мной каменистый обрыв, дергаю ручку на себя. Трах, шум…
Очнулся от холода, меня облили холодной водой. Слышу старческий женский голос: «Жив, родимый, слава Богу!» Протираю глаза и вижу розоватое небо, соображаю: я на земле, голова, позвоночник, руки и ноги целы, со лба на лицо сочится кровь, произнес одно только слово: «Воды…», - и потерял сознание.
Очнулся в больничной палате. Рядом на стуле сидит солидная женщина в белом халате, вздохнула и говорит:
- Вот молодчина, проснулся. Что болит?
- Болит голова и ноги, - отвечаю.
Врач осмотрела и ощупала мою голову, шею, грудь, живот, руки, ноги, велела вошедшей медсестре сделать мне укол. Сказала: «Спи, завтра на рентген», - и ушла. Мне принесли ужин, но я от него отказался, только компот выпил. После укола быстро уснул. Проснулся рано. В палате прохладно. Вижу. На стульях сидят Коля Куянов и Ашот Нерсисян. Наперебой тихо говорят:
- Долбили тебе, чертяка, не рискуй! А ты своё гнул, вот и загнулся. Что врачи говорят?
- Не знаю, - отвечаю им, - сегодня рентген все покажет.
Друзья принесли яблоки «белый налив».
- Ешь и поправляйся, нам надо к завтраку успеть.
Ушли, оставив дверь полуоткрытой. Я в палате один. Тоска и досада терзают сердце так, что слезы наворачиваются. Протираю ладонями глаза и обнаруживаю на голове повязку. Ощупываю голову, боль не большая. Слышу за дверью тихий разговор, узнаю голоса комэска и комиссара. В сопровождении врача, в накинутых халатах, они вошли в палату. В руках у обоих кульки из газет. В кульках яблоки. Сели на стулья, молча смотрят на меня. Врач взял мою руку, считает пульс. Молчание нарушил комиссар Синев.
- Ну, здравствуй, не состоявшийся Чкалов! – и крепко пожимает мою свободную правую руку.
- Здравствуй мастер посадки на бабушкин огород! – с веселым сарказмом произнес Васильев, - ох и влетит нам с комиссаром за твое художество. А как голова – болит?
- Немного, - отвечаю, - а что с планером?
- Куча хлама, но не это важно. Главное – ты жив и здоров, - сказал командир эскадрильи.
- Практически здоров, - поправил его доктор, - после завтрака на рентген, все станет ясно, пульс в норме, умывайся и ешь яблоки, в них железо.
В палату вошли начальник училища полковник Терехин и комиссар училища полковой комиссар Ремизов. Оба высокие, стройные, седеющие, с озабоченными лицами. Васильев и Синев вскочили. В палате стало тесно. После общего приветственного «здравствуйте», Терехин обратился к врачу: «Как наш соколик?» Врач спокойным тоном ответил: «Кровотечений и переломов нет, пульс нормальный, состояние удовлетворительное, спал хорошо». Ремизов приблизился ко мне и заговорщицки шепнул на ухо: «Держись, соколик», - сунул мне в руку две плитки шоколада. Я, смущенный таким вниманием начальства, не по-уставному, ответил: «Спасибо, только какой же я «соколик», я – ощипанный воробей». В горле застрял ком, глаза налились слезами. Врач попросил всех покинуть палату и перейти в кабинет. Мне стало ясно – сейчас там будет решаться моя судьба.
После завтрака в палату подали каталку. Медсестра и санитарка подошли, чтобы переложить меня с кровати на каталку. Я возразил, сказал, что сам могу пойти на рентген, встал с постели и надел тапочки, шагнул к двери. И вдруг в глазах потемнело, меня сильно шатнуло влево, я ухватился за каталку, санитарка и медсестра подхватили меня и усадили на стул, а затем уложили на каталку. Голова кружилась, тошнило, но я не поддавался.
В рентген-кабинете сделали необходимые снимки и вернули в палату. Приказали не вставать. Я отломил и прососал кусочек шоколада, съел два яблока. Тошнота прошла. А голова все еще кружилась.
Часа через два в палату вошел врач, просчитал мой пульс, прослушал сердце, легкие, прощупал живот и тихо, со вздохом, сочувственно произнес: «Да, плохи твои дела, сынок, рентген показал серьезное сотрясение мозга. Это еще не «приговор», полежишь недельку, посмотрим, может все наладится. Ты шоколад и яблоки ешь – они помогут».
Каждый вечер меня навещали Коля Куянов и Ашот Нерсисян, приносили яблоки. Через три дня мен разрешили вставать и, держась за стены или за спинку стула, ходить по палате, а на седьмой день ходить по коридору. Через десять дней после падения меня повели на ВТЭК. Комиссия признала меня не годным к службе в ВВС. Начальник училища подписал «приговор» - приказ об отчислении из училища и направил в распоряжение Тарского горвоенкомата.
Меня выписали из госпиталя. Я сдал старшине эскадрильи военную форму, одел свой серый костюм, снялся с комсомольского учета, получил проездные документы и пакет для военкомата. После обеда простился с товарищами и командованием эскадрильи. У командира и комиссара попросил прощения, поблагодарил за внимание и заботу и вышел из казармы. Пока шел к проходной, набежала тучка, и брызнул приличный дождь. А когда проходи под аркой, ощутил в горле ком и глаза наполнились слезами. Я подставил лицо дождю, чтоб не видно было слез. Часовой, нарушив устав, сказал: «Это тебя оплакивает небо, не сдавайся, брат». «Есть не сдаваться!» - ответил я и приложил руку к виску. Вот и кончилась моя карьера военного летчика.
На трамвае приехал на вокзал, по воинскому требованию взял билет до Омска и через час уже стоял у окна третьего вагона почтового поезда Москва – Новосибирск. Мысленно прощался с городом, которого не знал, но который был мне дорог, хотя и едва не стал моей могилой. Поезд шел прилично, но останавливался «у каждого столба» (на всех станциях), пропуская скорые и даже товарные. К вечеру следующего дня я добрался до Омского речного вокзала. К счастью, на пароход «Ленинград» уже заканчивалась посадка, едва успел оформить билет. С дебаркадера вскочил на борт парохода, когда уже убрали трап. В третьем классе нашел свое место (вторая полка) рядом с машинным отделением. Не поужинав лег спать, на последние деньги купи два кило яблок и кило вишен, гостинцы для семьи Егора. На голых досках, с чемоданом под головой, какой сон. Чуть забрезжил рассвет вышел на нижнюю палубу по левому борту. На свежем ветру ощутил голод. Снял сатиновую рубашку и за четыре рубля продал сердобольной тетке. Утром в буфете взял булку серого хлеба и три стакана чаю с сахаром, наелся.
В полдень первым сошел на Тарскую пристань. По пыльной дороге больше часа шагал от пристани к городу. В городе отворачивался от знакомых – стыдно было за приземление в бабушкином огороде.
За время моей учебы в ЧВАУ Егор с семьей переехал с Шестой линии на улицу Карла Либкнехта, в двухэтажный дом на углу городского парка. Я вернулся домой, как гость нежеланный. Вхожу во двор и вижу: на травке играют племянницы Рая и Валя, в песочнице возится с игрушечной машиной Вадик, на ступеньках, ведущих на второй этаж, с годовалым Витей на руках сидит черноглазая Лиза. Вадик бросается ко мне и кричит: «Мама, дядя Коля приехал!» Я снимаю пилотку, подаренную старшиной эскадрильи, и надеваю на Вадика, открываю чемодан и угощаю яблоками и вишней. Лиза спрашивает, почему я без рубашки? На веранду второго этажа выходит Люба и недобрым голосом произносит: «Ну, что вернулся дармоед, выгнали?» Молчу. В горле ком. Вот так встреча… Спрашиваю детей, где папа. Почти хором отвечают: «На работе». Закрываю чемодан и ухожу на улицу, хлопнув калиткой. Следом выскакивает Лиза, хватает за рукав и тащит назад к калитке, со слезами говорит: «Дядя Коля, не уходи, мама сегодня с утра не в духе, - с папой поругались». Я вырываюсь и шагаю к конторе Леспромхоза, следом бежит Лиза. Вместе входи в кабинет Егора. У него на лице вопрос. Докладываю по военному: «Прибыл в распоряжение Горвоенкомата, отчислен за авиакатастрофу, как негодный к службе в ВВС».
- Вот тебе фунт изюму, елкин дед, садись, расскажи все по порядку, - говорит брат.
Сажусь и подробно рассказываю. Лиза стоит рядом и вздыхает, изредка поглаживая мой затылок.
Егор философски относится к моему несчастью.
- Не тужи, браток, может это и к лучшему… Летать заманчиво, а ходить по земле – надежнее. Запомни истину: больше ходишь – дольше живешь. Иди в Военкомат, сдавай пакет и быстро сюда.
Бегу в Военкомат, сдаю пакет с документами и получаю повестку: 22 сентября 1940 года к 8.00 явиться на призывную комиссию. Возвращаюсь в Леспромхоз. Лиза уже успела рассказать отцу о неприязненном заявлении матери на мое возвращение из Челябинска. Идем домой. Лиза пытается помочь мне нести чемодан, сбивается с ноги. В квартире брата четыре комнаты. Вадик хватает меня за руку и тащит в свою комнату, лепечет: «Дядя Коля, ты будешь жить со мной». Комната маленькая с окном в сад. У окна стол, стул, в углу железная кровать, у кровати коврик из куска байкового одеяла, на окне тюлевая занавеска. Чемодан затолкнул под кровать, снял пиджак. Входи Егор, дает мне шесть рублей и говорит: «Бери ведро, сходи на завод за пивом, отметим твое возвращение из полета. Мать (он так называет Любу) вари раков».
- Дай мне какую-нибудь рубашку, я свою продал, чтобы не заболеть от голода, - говорю брату.
Егор открывает шифоньер, достает свою старенькую ситцевую рубашку, подает мне со словами: «Ну, ты даешь!» «А что было делать, не воровать же». Хватаю ведро с крышкой, бегу на пивзавод. Возвращаюсь с полным ведром отменного Тарского пива. За большим столом вся семья – восемь человек. Егор во главе стола, разливает пиво в бокалы. Слева от него Люба, рядом с ней Лиза с Витей на руках, дальше Валя, справа Вадик, за ним Рая (опекает брата) на другом конце я – нахлебник. На столе блюдо с кучей крупных раков, у детей в тарелках молоко с малиной, в вазах яблоки и вишни, привезенные мной, ломти белого и серого хлеба. Запах пива, молока и свежего хлеба пьянит и вызывает зверский аппетит.
Егор поднимает бокал пенистого, темно-коричневого пива и говорит: «За твое возвращение из неудачного полета. За то, что ты жив, будь здоров!» Медленно пьет прохладное пиво. Люба выпила пиво большими глотками. А мне не хочется пива – я проголодался, но что делать, застолье – надо выпить. Пью медленно. Вадик шепчет, глядя на меня: «Пей до дна. Пей до дна». Выпил. В голодном желудке заурчало. Взял большого рака, съел шейку, обсосал клешни, закусываю салатом из огурцов, лука и редиски, нажимаю на серый хлеб. После третьего бокала Люба подобрела, раскраснелась и извинилась за обидное слово «нахлебник».
Лиза уложила Витяньку в качалку, взяла гитару, подтянула струны (настроила) и тихонько забренькала, что-то похожее на песню «В далекий край товарищ улетает». Мне стало тягостно на душе. Я попросил ее сыграть «Три танкиста». Валя сказала, что она эту песню еще не разучила. А Рая попросила: «Лиз, давай «Катюшу». Под звон гитары тихо спели «Катюшу». Перед сном послушали радио, сводку о ходе начавшейся уборки урожая и заготовки кормов. Приятно было слышать, Тарский и Знаменский районы в числе передовых.
Спал с Вадиком на одной кровати. Племяш во сне что-то бормотал, махал руками, пинал ногами.
Утром, после сытного завтрака, Егор пошел в Леспромхоз, на свою работу, а я на попутной машине уехал в Знаменское к старшему брату Фоме.
Из Тары успел дать телеграмму Даше: «Если хочешь встретиться, будь 15 сентября у Лосенковых». Едва успел уплатить за телеграмму, подошел Николай Семенович Селиванов. Поздоровались. Он отнес в Банк какой-то пакет и, садясь в свою полуторку, спросил: «Тебя в Знаменку? Садись. Заедем на завод за пивом и через час на месте. Ты что в отпуск или как?»
- Нет,- отвечаю, - меня отчислили из училища за авиакатастрофу. Я планер разбил, получил сотрясение мозга, к службе в авиации не годен.
- Ничего, не тужи, - с улыбочкой говорит Селиванов, - призовут в пехоту, там тебе мозги вправят.
- А мне их уже вправили в Челябинском военном госпитале, - отвечаю с юморком.
Заехали на пивзавод, погрузили две бочки пива и покатили по пыльному большаку. По обе стороны перелески и поля. Кое-где рожь убрана вручную. Стоят суслоны, как солдаты на смотру. Тучные колосья озимой пшеницы клонят стебли к полеганию.
- Глянь-ка урожай какой, отменный, - говорит Селиванов, чуть сбавляя скорость.
- Вижу, - отвечаю ему, - в Казахстане, в Курганской и Челябинской областях не хуже.
Медленно, чтоб не пылить проезжаем Киселево. И пот она родная Знаменка. Улицы пусты – все в поле на уборке урожая. Въехали во двор Райпотребсоюза, выгрузили одну бочку пива в склад магазина, другую Селиванов повез в Кондрашино – ближе к хлеборобам. Иду к жилищу Фомы. Во дворе, в тени от дома, на лавочке играют в «магазин» племянницы Шура и Таня. Здесь же Витя изображает покупателя. Из полуподвальной квартиры выходит Вера и начинает развешивать детское белье. Меня не замечают пару минут. Но вот, наконец, Витя повернулся, увидел и закричал: «Ура! Дядя Коля приехал!» Подлетел и бросился в мои объятья. С радостным визгом Шура и Таня осыпают поцелуями и вопросами. Вера, смущенно глядя, подходит и протягивает руку. Я на секунду обнял ее и чмокнул в щечку. Она залилась густым румянцем.
- А где отец, где Линька?- спрашиваю детей.
- Папа на р-работе, - докладывает Витя, нажимая на р.
- Мама спит после ночного дежурства, - говорит Таня.
- Линька на уборке, колоски подбирает. Там весь отряд, - сообщает Вера.
- Вы дадите мне уснуть, разбойники, - спрашивает Оля, выглядывая в окно. Я попытался юркнуть за угол, но поздно.
- Вижу, Коля, не прячься, иди в дом, расскажи, что случилось?
Вхожу, здороваюсь, сажусь, рассказываю. Витя у меня на коленях, слушает раскрыв рот. Девочки тоже притихли, вздыхают, сочувствуют моему несчастью.
К обеду собралась вся семья. Фома был крайне удивлен моему возвращению, а Линька, похоже обрадовался, но когда я показал и прочитал повестку из Военкомата, все приумолкли. За обедом я повторил свой рассказ Фоме и Линьке, и попросил отпустить его в поход – навестить родных.
- А как же с учебой, завтра в школу, - заволновалась Оля.
- Наверстаю, не отстану, - заверил Линька – первые две недели повторение пройденного, так делается каждый год.
Посоветовавшись, родители отпустить Линьку в поход со мной. Быстренько собрались. Рюкзаки за спины и в путь. Как и в прошлый год, быстро добежали до пристани, узнали, что пароход вниз сегодня не идет, скорее на паром. А паром на том (на правом) берегу. Пока ждали и переправлялись через Иртыш, день кончился. В Качуково пришли в сумерки. Переночевали у своей крестной Казаковой Анастасии Григорьевны. Вечер провели с хуторской молодежью у кузницы Васеховского Мигдона. Спали на сеновале, завернувшись в одеяла. Утром крестная накормила нас яичницей с салом, дала в дорогу пару калачей, полдюжины вареных яиц, флакон капель Датского короля для кумы (моей мама) и проводила, пожелав счастливого пути.
По утренней прохладе прошлись по Качуково мимо новой и старой школ, мимо пристани Черный яр. И вот мы уже в колхозе Максима Горького. Пройдено 20 километров. Отдохнули, напились воды из колодца. До Аргаиста осталось восемь километров. Не по дороге, а напрямик, вдоль берега Иртыша, спешим увидеть маму, отца и деда.
Подходим к устью реки Аргаист, на той стороне лодка под нависшей талиной сидит мой дорогой дедуня, рыбачит двумя удочками. Прячемся, подходим к самой воде, наблюдаем. Поплавок одной их удочек нырнул разок – другой и исчез. Дед спокойно берет удилище, подсек и вытащил приличного окуня, снял с крючка, бросил в носовой отсек лодки, поправил насадку. Второй поплавок уходит под воду. Дед не спеша, забросил наживку, взял второе удилище, тащит, на крючке крупный золотистый окунь. Линька порывается что-то сказать. Я прикладываю палец к губам, шепчу: «Помолчи, не мешай, видишь какой клев».
- Да ну его этот клев, я уже проголодался, - шепчет Линька.
Я достаю калач и яйца, подаю ему. Жуя в сухомятку, Линька кашлянул. Дед прикрылся ладонью от солнца, вгляделся в куст, за которым мы притаились, спросил: «Кто там?»
- Это мы с Линькой. Здравствуй, дедуня. Может, перевезешь нас?
- Ах вы, разбойники, видать давно любуетесь, как я окуньков таскаю, - говорит дед, сматывает удочки и бросает на берег
Вытаскивает приманку – пол-литровую прозрачную бутылку с десятком крупных червей.
- Это мой секрет, никому не рассказывайте о нем, - говорит дед, и подгоняет лодку к нашему берегу.
Мы садимся в лодку, пожимаем корявую ладонь деда и с доброй завистью поздравляем Фомича с добрым уловом. В носовом отсеке лодки около ведра окуней и крупной плотвы. Высаживая нас на другом берегу, дед говорит: «Забирайте улов и удочки и идите домой, а я по течению сам приеду ближе к дому, закидушки проверю». Насаживаем рыбу на куканы, ведро оставляем деду под стерлядок, удочки на плечи и вперед.
На пристани заходим в столярную мастерскую. Увидев нас с Линькой, отец как бы растерялся. Прокашлялся и спросил: «Что стряслось?»
Со мной поздоровался за руку, Линьку поцеловал (давно не видел).
- Это где вы столько рыбы наловили? – спрашивает.
- Деда Фомича ограбили, - отвечаем.
- Ну, пошли домой, - говорит отец, - вот мать рада будет. Выключает электролампочки, запирает дверь на висячий замок. Мы втроем шагаем по пыльной деревенской улице.
- Мать, посмотри, каких гостей я привел, - басит отец, входя во двор.
Мама с полным ведром, выходит из сеней и, увидев нас, спешит навстречу, ставит ведро с едой для свиней, обнимает и целует Линьку, затем меня, приговаривая: «Родимые, радость то какая!» А на лице слезы и испуг: «Что случилось?» За меня отвечает Линька: «Его выгнали из училища, он планер разбил, сам чуть не убился, в армию служить пойдет, у него повестка в кармане».
- Как же это ты сплоховал, сынок? – причитает мама, - а Линька-то как вырос!
Я отвечаю, что все расскажу, когда дед вернется с рыбалки. Удочки и рыбу оставляем в сенях, входим в дом. На подоконниках герань, столетник и примула. Во второй комнате кросны (мама ткет льняные полотна). Пахнет знаменитыми зелеными щами и свежим хлебом. Я передаю родителям привет от Фомы и Егора, от их семей, от кумы Казаковой, вручаю флакон с каплями Датского короля. Мама довольна, накрывает на стол, расспрашивает о сыновьях, невестках, внучках, внуках.
Мы с Линькой идем чистить рыбу. Мама зовет к столу. Я возражаю: надо подождать деда. Рыба почищена и присолена. Наконец, во двор входит дед с веслами и ведром. В ведре, под ряской, рыба – семь небольших стерлядок и полтора десятка окуней, одна килограммовая щука. Родители и мы с Линькой довольны – дед Фомич кормилец. А ведь ему девяносто семь годков. Ничто его не сломило: ни годы, ни этап, ни травмы, ни тяжелый крестьянский труд. Непокорный ты наш дедуня.
Перед поздним обедом отец и дед выпили по рюмочке водки, предлагали маме, мне и Линьке, но мы отказались. За столом я подробно рассказал о падении с планером к бабке в огород, об отчислении из училища, показал повестку о призыве. Мама вспомнила, что именно в воскресенье 18 августа после обеда, ей было так плохо, что она подумала – с кем-то из родных несчастье. А я убедился: да, материнское сердце чует беду.
После обеда помогаю маме помыть посуду, достирать и вывесить для сушки белье. Линька с дедом Андреем ремонтирует свинарник, гусятник, курятник. Дед Иван Фомич прилег отдохнуть с устатку.
За ужином обсудили маршрут нашего похода. На вечорку мы с Линькой не пошли. Спать легли на сеновале. Слушали, как жует свою жвачку корова Зорька, как повизгивают поросята, как гогочет чей-то потревоженный гусак, как за огородом в болоте крякают утки, как на луговине кричит коростель и перепелки, как играет на двухрядке Николай Нагаев, как задушевно поют девушки. Тишина, покой и какая-то непрошенная грусть: «Даша, где ты голубка? Увижу ли тебя перед долгой разлукой?»
Утро прохладное, на траве роса. Дождя не будет. Показываю Линьке второй комплекс утренней зарядки, подтягиваюсь на турнике двенадцать раз. Линька пытается подтянуться больше – не получилось. Покраснел, как вареный рак и заявил: «Все равно добьюсь своего».
Мама подоила Зорьку, отправила за ворота в стадо, зовет нас пить парное молоко. Отец и дед вышли в палисадник на лавочку, курят и о чем-то тихо спорят. Плотно позавтракали и каждый за свое дело: отец на работу в столярную мастерскую, мама – ткать полотно, мы с Линькой – рюкзаки за спину и в поход.
Быстро идем по улице, чтобы меньше встречать знакомых с расспросами. Дети спешат в школу. У школы встретили Дусю – комсомолку, активистку. Загорелая, как амазонка, она с улыбкой поздоровалась и, пройдя немного, оглянулась.
За деревней сбавляем скорость. Здесь, как и в Знаменском, все на уборке урожая. Озимую рожь жнут серпами. Во многих местах она полегла. Ячмень убирают конными косилками – самосбросками. Женщины едва успевают вязать снопы, ставить суслоны, чтобы зерно дозрело и не высыпалось. Урожай хороший – колхозники рады, слышны смех и задорные частушки-припевки.
Кончились поля, начался лес – сосновый бор, а по обочинам дороги, за канавами, березки и черемуха, кое-где кусты малины и ежевики. На ходу срывает по две-три ягоды и вперед, вперед. За лесом Семитские луга. И здесь кипит работа – убирают сено. На наших глазах возникают корны и небольшие стожки. Нас зовут копнить и стоговать. Отказывается: «Мы свое уже убрали, спешим помочь Зимненцам». К полудню дошли до села Усть-Шиш, на пароме переехали быстрый приток Иртыша. Отдохнули, перекусили и медленно двинулись вдоль берега Иртыша на Запад в деревню Зимнее.
Среди кустарника пасутся коровы – дойное колхозное стадо. Пастуха не видно. Наверное, вздремнуть прилег где-то. За перелеском открывается вид на деревню Зимнее. Обходим кривое озеро и вот мы у цели нашего похода. Подходим к дому Бородиных. Тишина. Входим во двор. Привязанный к будке черно-белый пес незлобно залаял. Их огорода выходит сестра Анна, ладонью прикрывает глаза от солнца, смотрит на нас, не узнает.
- Здравствуй, Анна, - говорю ей, - принимай гостей.
С рыданьем она обнимет меня.
- Здравствуй, братишка. Что случилось? А это кто с тобой? – спрашивает сестра, не вытирая глаз.
Из дома выбегает трехлетний племяш Илька и моя крестница Маруся, бегут к нам. Я беру Ильку на руки, целую и говорю: «Это твой тезка Илья Фомич». Сестра обнимает и целует Линьку, причитая: «Здравствуй, сиротинушка, худой-то какой без родной мамочки, а вырос-то как!» Линька шмыгает носом, говорит: «Здравствуйте, тетя Аня», - отворачивается – глаза полны слез.
Во двор вбегают две девочки – подростки племянницы Лиза и Таня, а через минуту, прихрамывая, входит приемная дочь Бородиных Ганя. Все рады нашему приходу, тепло здороваются со мной и Линькой. Сестра уже несет с огорода таз с огурцами, морковью, брюквой. Все наперебой прелагают нам уже помытые овощи. Илька в подоле рубашки принес с огорода стручки бобов и гороха, сам ест и нас угощает. Мы в ответ угощаем его и девочек ирисками, купленными в сельпо Усть-Шиша.
Сестра объясняет Марусе, как найти в поле мужиков: восемнадцатилетнего Петьку и шестнадцатилетнего Пашку. Я прошу не посылать Марусю – не отрывать парней от работы в горячую пору уборочной страды. Девочки меня поддержали.
Четырнадцатилетняя Лиза и двенадцатилетняя Таня и Ганя пригнали с выпаса корову, годовалую телку, свиней, овец, гусей. Лиза подоила корову, процедила и разлила по крынкам молоко, напоила парным Ильку, предлагает нам с Линькой, мы вежливо отказались.
Только когда солнце село за кладбищенским лесом, вернулись с работы Павел и Петр. Приветствия, вопросы, удивления: как ты возмужал дядя, как вырос Линька.
Ужинали за большим столом, сделанным моим отцом в 1918 году.
Я рассказал о своем неудавшемся пролете над заливом, о предстоящем призыве на военную службу.
- Я чувствовала в то воскресенье, что с кем-то из родных случилась беда, - сказала Анна.
- И мне, и мне было как-то тяжело, - загалдели племянники.
- Вот потому я и жив, что все вы, все родные, сопереживали, подытожил я, - неприятный разговор.
После ужина вся семья, кроме Анны с Илькой, вышла к соседнему дому Казаковых на вечорку. Играли на двухрядках по очереди Серафим Казаков, Петр и Павел Бородины. Петр познакомил меня со своей невестой – первой зимненской красавицей Таней. Она пригласила меня танцевать, я не посмел отказаться, старательно отплясывал все коленца кадрили. Мы – мужики спали на сеновале, с удовольствием вдыхали аромат свежего сена, слушали уханье филина и призывный рев лосихи за огородами, крики чибисов на кривом озере, и жуткую матерщину единственного оставшегося в деревне татарина - Урчи, бранившего жену, за то, что съела его порцию махана (вареной конины).
Утром Петр попросил меня подменить его на жатке-самосброске, на уборке ячменя. Он и Павел собирались привезти из леса восемь бревен лиственницы, на нижние венцы под дом (существующие прогнили).
Я с радостью согласился. Линька подменил Павла на конных граблях. Мы быстро нашли контакт с лошадьми. Привычные к стрекотанию жатки вороной и серый мерины, без кнута и понукания, хорошо слушались вожжей на поворотах и разворотах. На рабочую лошадь нельзя кричать, ворчать, ее надо похваливать, тогда она будет послушна. Во время короткого отдыха дать коню корочку хлеба, освободив рот от удил, погладить голову, шею, грудь, бока.
День для нас с Линькой прошел незаметно. Темп работы задавали вязальщицы, Линьке – копнильщики. За день сделали мы не меньше Петра и Павла. Вечером бригадир даже похвалил Линьку. Поработали мы с охоткой и без огрехов.
- Вот таких бы колхозников нам побольше, - сказал бригадир Кириллов.
- С удовольствием вступил бы в ваш колхоз, да стать защитником Родины пришла пора, повестка в кармане, - сказал я, - а племяшу учиться надо.
Еще три дня подменяли мы с Линькой Павла и Петра. Погожие дни бабьего лета они использовали для уборки сена на зиму для своей скотины и ремонта кровли дома и на скотном дворе. Я основательно загорел, даже нос обжег. Линька тоже добавил к прежнему загару.
Анна бранила сыновей за «эксплуатацию» нас с Линькой. На вечорку мы уже не ходили – уставали с непривычки на колхозной работе.
В деревню Чиганы мы уехали с оказией. Председатель Зимненского колхоза возил на ремонт к чиганскому кузнецу барабан молотилки. В Зимнем кузнец был молодой, не опытный, сложный ремонт не выполнял. Чиганы – большая таежная деревня, больше двухсот дворов. Две параллельные улицы тянутся с запада на восток по берегам одноименной речки. В деревне церковь, школа семилетка, магазин Сельпо, колхоз – миллионер, дома деревянные, добротные, работящие люди живут большими семьями, бедных нет, у всех достаток. Через речку два моста. Есть водяная мельница и даже пожарная команда. Молодежи много, а клуб один и мал. Зимними вечерами парни и девушки собираются в просторных домах на игры и танцы. В погожие летние вечера гуляют вдоль деревни с песнями, танцуют на площадках у школы, у конторы колхоза, у клуба.
За два дня побывали у всех родных. Дяди Иван и Данила Федоренко обеспокоены слабым здоровьем моей мамы, тетка Мария Ивановна Зиновьева – здоровьем отца Ивана Фомича (моего деда), Леоновы – здоровьем Фомы и его детей Веры и Шуры, удивлялись ростом и развитием Линьки, плакали по давно умершей Дуне. А троюродный брат Прокофий Федорович Дулев сводил нас в лес за кедровыми шишками, налюбовался нашей ловкостью влезать на кедры и стряхивать шишки. Здесь мы узнали сенсационную новость: бабушка Полина Дулева в свои 62 года родила девочку. Дед Конон Дулев безумно рад – новорожденная дочка очень похожа на него.
В Аргаист вернулись не через Зимнее, а через Новоягодное. Принесли полные рюкзаки кедровых орешков и сушеных грибов, а также какой-то очень целебный корень. Дед и родители остались довольны нашим походом. Несколько дней я помогаю отцу в столярной мастерской, Линька ходит с прадедом (два Фомича) на рыбалку, мама ткет тонкие льняные холсты. Вечером слушаем радио из Новосибирска. Обсуждаем сводку о ходе уборки хлебов и заготовки кормов.
Однако пора возвращаться в Тару, помочь Егору перевезти сено для коровы и овец с Чокрушанского луга.
14 сентября 1940 года я и Линька собрались в путь. С дедом Иваном Фомичом простились за воротами дома. Отец и Мама проводили нас до моста через речку Аргаист. У моста Мама обняла меня и сквозь слезы сказала: «Прощай, сынок, я тебя, наверно, уже не дождусь». А отец, дрогнувшим голосом пробасил: «Не плачь, мать, не печаль солдата», - обнял и, целуя, сказал, - «Служи честно, не позорь нашу фамилию, чаще письма пиши». У меня в горле возник ком и слезы, скупые юношеские слезы, прокатились по щекам. Линька стоял рядом, шмыгал носом и тер ладонями глаза, он никогда не плакал, даже тогда, когда Бабаня, целую, намочили его лицо своими слезами. Родители стояли на берегу и махали нам. Мы шли медленно, часто оглядываясь, в ответ махали загорелыми ладонями. Шли не спеша. В Качуково пришли после полудня. Зашли к Юркевичам. Узнали, что Коля в совхозе Шуховский отрабатывает сезон уборки за учебу на курсах трактористов, что Марфа вышла замуж за татарина Хайруллина Алюша, что Петька-гармонист, после службы в Красной Армии, работает милиционером по Качуковскому Сельсовету. Ночевать остались у сватов Моцалей. Кристинья Егоровна угощала нас ароматным чаем, вареньем из черной смородины и сотовым медом. Виктор Матвеевич сходил в Сельпо, купил сатин Линьке на рубашку и велел жене сшить немедля.
За ужином расспрашивали меня об учебе в Челябинске, о родственниках, живущих в деревнях, которые мы посетили. Прослушав сообщение по радио о нарушении немецких самолетов воздушного пространства СССР в районе Бреста, Виктор Матвеевич сказал: «Да, это нарушение добром не кончиться, это разведка. Чует мое сердце – быть большой войне. Ты, Николай, будешь солдатом – не плошай, бей фашистов беспощадно». Я ответил: «Да, уж постараюсь, не промахнусь». Спали, как и везде, на сеновале, завернувшись в ватные одеяла – утренники стали холодными.
После завтрака, мы с Линькой сходили на хутор Лосенковых. Даша там не появлялась. Надо ждать. С Саней Скомороховым сходили за грибами, набрали полные лукошки подосиновиков и белых груздей. Скомороховы угостили нас жареными грибами с молодой картошкой. Меня томила одна мысль: неужели не встретимся с Дашей.
Может быть не получила телеграмму и письмо, посланное доплатным (так договорились) - доплатные не терялись. В чем дело? Я мучился в догадках. До звезд прождали мы с племяшем на мосту через ручей Киневат. Даша не приехала, не пришла. Ночевали там же у Моцалей. Я до завтрака сбегал к Лосенковым с надеждой – может ночью приехала (она ведь не трусиха). Нет, не приехала. Утром Егоровна дошила рубашку и вручила Линьке. После завтрака мы быстро зашагали в Знаменское.
Всю дорогу (десять километров) мной владело чувство какой-то огромной потери. Линька пытался меня разговорить: вспоминал охоту, рыбалку, сабантуй, соревнования по лыжам, плаванью, прыжкам, бегу, велосипеду. То и дело начинал: «А помнишь…?» Я отмалчивался или отвечал невпопад. В Знаменском мы оба получили взбучку от Оли: «Это же надо, две недели учебы пропустить!» Мы молча принимали «выговор», возражений не было.
17 сентября 1940 года, пасмурное утро. Полуторка Селиванова, рыкая глушителем, остановилась у самых окон полуподвальной квартиры.
- Счастливой службы и доброго здоровья тебе, браток, - прощаясь, сказал Фома.
Оля, прощаясь, совала мне в нагрудный карман несколько трехрублевок, отрывая от бюджета большой семьи. Витя ухватился за мою шею и с плачем требовал: «Дядя Коля, возьми меня с собой!» Линька кусал нижнюю губу и сопел, Вера, Шура и Таня терли глаза. Я поцеловал всех, на прощанье на минуту присели. Селиванов торопил, он собрался в Тару за товаром. Подхватив рюкзак, я запрыгнул в кузов и до самого поворота махал провожающим носовым платком, подарком Даши.
ПРИЗЫВНИКИ 1940 ГОДА
У каждого человека есть свои замечательные даты: день рождения, день окончания школы, техникума или института, день вступления в комсомол или в партию, день женитьбы, день защиты диссертации, день самостоятельного управления кораблем или самолетом, день окончания многолетнего труда над книгой: день, когда после удачной операции, стал слышать (видеть), а лишенный дара речи – вновь заговорил. И чем старше человек, тем больше у него таких дат. И все же, из множества своих праздников есть один – самый замечательный.
Для меня таким днем стал день 22 сентября 1940 года. Это было воскресенье. Самое обыкновенное, как все воскресенья. Для меня она стало особенным. И хотя прошло с тех пор много лет, я отчетливо помню все, как было.
Проснулся я рано. Чувство гордости и какой-то легкой тоски смешивалось в моём сердце. Да, мне предстояло не только покинуть родной городок на берегу Иртыша, но и распрощаться с беззаботной гражданской юностью. Меня призывали на действительную военную службу. В повестке было написано: «К 8.00 22 сентября 1940 года явиться в Горвоенкомат для отправки к месту службы». Далее следовал перечень вещей, которые иметь при себе. Все эти вещи еще вечером были уложены в самодельный фанерный чемодан.
Осторожно, чтобы не разбудить домочадцев, открыл окно. На предрассветном небе ярко мерцали крупные звезды. Я без труда нашел среди них планету Марс. Находить на небосклоне планеты и созвездия научил меня мой старый, добрый учитель – Пантелеймон Андреевич Костромин, когда я учился еще в восьмом классе, хотя астрономию изучали в десятом. Пантелеймон Андреевич большой любитель природы и мне посчастливилось много раз бывать с ним на рыбалке и летними погожими ночами ловить на озерах раков.
Над озером звенящая тишина, даже кузнечики и цикады примолкнут. Воздух напоен ароматами луговых цветов и трав, а небо в звездах, как будто опрокинулось в озеро. Вот в такие тихие ночи, сидя на берегу у шалаша, или в лодке, Пантелеймон Андреевич и рассказывал мне и моему школьному другу Гоше Архипову удивительные «тайны» о вселенной. Показывал планеты и созвездия. Он рассказывал о них так, как будто вчера побывал там и все видел своими глазами. Планету Венеру он называл ласково «наша соседка», как будто речь шла не о далекой планете, а о доброй красивой женщине.
Несколько минут постоял у раскрытого окна, подышал свежим, осенним воздухом, который вливался в комнату из городского Парка, затем на цыпочках прошел на кухню, прикрыл за собой дверь, включил свет и взглянул на ходики, мерно тик-такавшие на стене. Стрелки показывали пять часов. Мне осталось побыть дома два с половиной часа. Полчаса я отводил себе, чтобы дойти до Военкомата.
И только я подумал, как скоротать оставшееся время, как в кухню вошел брат Егор (Георгий) так написали в его новом паспорте, и спросил: «Что, вояка, не спиться?» И добавил: «Это, наверное, у всех так … сейчас, поди, все новобранцы на ногах».
- Да, пожалуй, - ответил я, - разве только перебравшие после вчерашних проводов дрыхнут, но таких не много.
- Чего это вы не спите полуношники, - послышалось из спальни.
- Вставай, мать, надо проводить воина в поход, - шутливо сказал брат.
Он зачерпнул из ведра ковш воды, выпил и крякнул.
- Крепче водки, убей ее гром!- сказал он своим приятным баском.
Пока мы с Георгием умывались, Люба оделась и разбудила старших детей Лизу, Раю, Валю и Вадика.
- Вставайте, дети, - говорила она своим тихим, грудным голосом, - дядю Колю надо проводить.
Только самый младший – Витя посапывал в своей качалке.
Вадик – трехлетний карапуз, пытался забраться ко мне на колени, но я сказал, что надо сначала умыться. Через минуту у умывальника возникла ссора. Вадик отталкивал Рая и Валю, пытаясь умыться после Лизы, а те не хотели уступать мужскому самолюбию. Возня у умывальника и ласково-строгий голос матери: «Вы хоть сегодня ведите себя прилично, разбудили Витю и он, по обычаю, пару раз пикнул и, чувствуя, что на зов не реагируют, залился протяжным: «У-у-а-а-а!»
Мне вдруг показалось, что этот детский плач очень похож на армейское утро, которое я слышал в кинофильме «Чапаев» и сам кричал 18 августа, в строю курсантов ЧВАУ, в ответ на поздравления начальника училища с праздником Днем Авиации. Не знаю почему, но я тогда сказал: «Ну, легендарный комдив, опять свою конницу в атаку повел». С этими словами я взял малыша на руки и, заметив непорядок, упрекнул его: «Да, ты, голубь, уже искупаться успел. Молодчина!» Будто обидевшись, Витя разревелся еще сильнее.
- Иди ко мне, бычок-годовичок, - сказала Люба и взяла малыша, завернула в сухую простынку.
Георгий тем временем расчесывал свою волнистую шевелюру. Стоя перед зеркалом, он немного приседал и сутулился, чтобы видеть свое лицо. Зеркало висело так, чтобы в него могли глядеться и дети.
Я позавидовал его могучему телосложению. В свои тридцать два года, он выглядел значительно старше: был красив и крепок, как молодой медведь. Мне стало немного грустно. Вспомнил слова врача на призывной комиссии, который сказал мне, что при моем росте, у меня не хватает восьми килограммов веса. Стало вдруг больно за детство, прошедшее в болезнях и недоедании. Эх, если б я был таким, как Георгий, мне бы любая, даже самая тяжелая служба, была бы по плечу. И стало как-то жутковато перед неизвестностью.
Я знаю, что путь к месту службы проходит через Омск, но было не безразлично на чем нас повезут: на пароходе или на автомобилях (хотелось проплыть на пароходе). Хотелось полюбоваться осенними красками родной – Сибирской природы, волнами могучего, седого Иртыша. На пароходе плыть долго. Но там можно побродить по палубе, послушать радио, поиграть в шахматы и смотреть, как медленно уплывают, покрытые багрянцем, и позолотой рощи и синеющие вдали на взгорьях, сосновые боры. У крутояров послушать щебет стрижей, которые, готовясь к отлету в теплые края, тучами носятся над водой, ловят комаров и мошек.
На каждой пристани пароход с призывниками будут провожать девушки и женщины, будут дарить нам букеты полевых цветов и долго-долго махать кто рукой, кто платочком, кто косынкой вслед уплывающему пароходу.
А главное воздух чист, как хрусталь и с левого борта нет-нет да донесется холодное дыхание далеких северных морей. На автомобиле, да еще без тента проехать больше трехсот километров по пыльному большаку – удовольствие не из лучших. А если на автомобиле будет тент, то это вообще наказание – ничего вокруг не увидишь. Сиди в тесноте и полумраке и молчи, чтобы при толчке на ухабе не откусить себе пол языка.
- Нет, на автомобиле плохо, - подумал я вслух.
- Ты прав, браток, - угадав мои мысли, сказал Георгий, - но не унывай, если даже на автомобиле придется ехать. Автомобиль имеет свое преимущество перед пароходом – скорость, а она в наш век имеет не последнее значение.
Люба накормила меньшого грудью, передала его Лизе и уже разжигала примус, чтобы приготовить завтрак. Единодушно решили приготовить пельмени. Всем нашлось дело: Люба раскатывала и резала стаканчиком тесто, Георгий на мясорубке готовил фарш, Вадик помогал отцу – подсовывал в мясорубку кусочки мяса, а иногда даже толкал их в мясорубку, Рая, Валя и я лепили пельмени. Когда у Вали не получалось, мать ласково говорила ей: «Не мешала бы ты, доченька, нам». Валя надувала губы и чуть не плача говорила: «А я тоже хочу угостить дядю Колю на прощанье».
Вадик услышал этот спор, оставил отца, притащил стул, встал на него коленями и тоже начал лепить пельмени. Но у него ничего не получалось: то фарш вывалится, то тесто засаленное не склеивается. Он потел, сопел, но стоял на своем: «А я все равно больше Вальки сделаю».
Как-то само собой возникло соревнование. Больше всех налепила Рая. В последний кружок теста Люба насыпала перца, залепила его и сказала: «Посмотрим, кому достанется «счастливый» пельмешек». А Георгий заметил: «Вот это конвейер! За 30 минут двести штук, ну молодцы!»
Все дети снова сгрудились возле умывальника, но теперь уже без потасовки и ссоры.
Люба засыпала пельмени в кипяток и через минуту вся квартира наполнилась тем, особым пельменным ароматом, который не сравним ни с каким другим мясным блюдом.
Когда садились за стол, произошел спор: кто сядет рядом со мной? Вадик не хотел никому уступать. Спор решили просто: я взял Вадика на колени, Рая и Валя, довольные, уселись по обе стороны рядом со мной. Завтрак проходил шумно. Дети наперебой прелагали мне съесть «самый вкусный» пельмешек. Георгий и Люба выпили по чарочке, пожелав мне доброго пути, здоровья и успехов в службе. У меня при этом к горлу подкатился комок и навернулись слезы: мне уделяли столько внимания, особенно со стороны племянников. Заметив мое волнение, Лиза выскочила из-за стола и убежала в детскую.
- Ты чего, - крикнула Люба.
- А кто будет помогать готовить уроки? Кто будет учить играть на гитаре? Кто? – последовал ответ, смешанный с плачем.
- А кто будет ходить в очередь за хлебом? – вдруг спросил Вадик.
- Кто будет делать из бумаги цветы, лодочки, самолеты, голубей, украшать елку? – затараторила Валя.
А Рая спросила, глядя отцу в глаза.
- Кто будет оставаться с нами, когда вы с мамой пойдете в кино или поедете в гости?
«Счастливый» пельмешек достался Вадику и он, чуть не плача, выплюнул его на стол.
Долго продолжались бы эти «а кто, а кто», но Георгий, закончив жевать, встал и четко подытожил: «Проводим дядю Колю, соберемся и решим, кому что делать». Никто не возражал – это было отцовское слово.
В семье было заведено: после еды, вылезая из-за стола, дети говорили родителям: «Спасибо папа и мама», - я говорил: «Общее спасибо», - Люба говорила: «Спасибо отец», - Георгий отвечал: «Спасибо мать». А когда еда была очень вкусная, дети подходили к родителям и целовали в щечку. Я от этих нежностей воздерживался.
Позавтракали, убрали посуду. Я вынес из своей комнаты чемодан, накинул пальто, взял фуражку и не знаю, что делать: надеть ее или нет. Решил все-таки надеть. Дети начали было одеваться, но Георгий ласково сказал, чтобы они попрощались со мной дома. Все на минутку присели и умолкли, даже Витя перестал плакать. Эта минута показалась мне вечностью. В мозгу с неистовой скоростью промелькнуло детство, друзья, дед, отец, мать, деревни Любанка, Качуково, Аргаист, где мы жили, леса, луга, озера, дороги и тропки по которым ходил и ездил, речка Ушайра, в которой купался и несколько раз тонул, но был спасен. Школы, в которых учился, учителя, подруги и среди них Даша Шабалина, которую полюбил чистой детской любовью, старая сосна, под которой признался Даше в своей любви. Горький комок образовался в моем горле, но глаза были сухи. А сейчас, когда я пишу эти строки, слезы застилают мои глаза.
Я встал, подошел к качалке, поцеловал Витю. Вадик бросился ко мне на шею и упрямо твердил: «Дядя Коля, возьми меня с собой!» Валя и Рая подошли ко мне и поцеловали, а Лиза стеснялась. С Вадиком на руках я подошел к ней, чтобы поцеловать, но она вдруг рванулась и выскочила на крыльцо. Георгий и Люба усмехнулись, дескать, вот какая наша старшая – уже стесняется.
Вышли на крыльцо. На улице было прохладно. Никакие уговоры на Вадика не действовали, он упорно сжимал мою шею. Георгий и Люба с трудом освободили меня. Сестренки уволокли уже плачущего Вадика в квартиру и заперли дверь на ключ. Мы вышли на улицу и направились к Военкомату, а вслед нам еще долго слышался плач Вадика и стук его кулаков в дверь.
Из улицы Кропоткина по улицу Ленина вышла большая группа призывников и провожающих с гармонью. От них доносились девичьи припевки.
У ворот Военкомата быстро росла толпа. Когда мы пробрались к калитке, выяснилось, что провожающих во двор не пускают. Я убедил Георгия и Любу не мерзнуть в ожидании отправки, а возвращаться домой и успокоить Вадика.
Мы попрощались. Люба, утирая глаза платочком, говорила: «Прости, Коля, если что не так было». Георгий, как и отец, трижды обнял и поцеловал меня, а потом, проглотив подступивший ком, сказал: «До свидания, браток, служи честно, не позорь нашу фамилию».
- Вот именно! – воскликнул тщедушный, незнакомый старичок и потряс в воздухе тростью, как былинный богатырь палицей.
Я подхватил чемодан, подошел к калитке, предъявил часовому повестку и паспорт, оглянулся, помахал рукой Георгию и Любе и, приняв от часового свои документы, шагнул во двор.
- С этого момента вы уже не гражданин, а военнослужащий. Поздравляю вас! – сказал здоровенный старшина с рябоватым лицом, пожимая мою руку с зажатыми в ней документами. Я толком не понял, с чем меня поздравили, но ответил: «Спасибо».
- Не спасибо, а благодарю, - поправил меня старшина.
Ну, начинается, - подумал я. Старшина взял мои документы, внимательно просмотрел их и, бросив мне: «Открыть чемодан!» - молниеносно спрятал их в полевую сумку. Я поставил чемодан на столик и открыл его. Проверив содержимое чемодана, старшина заметил: «Не богато жил, парень. Ничего в армии разбогатеешь…» Он ехидно подмигнул мне и мазнул рукой в направлении двухэтажного дома. Это означало, что я должен следовать туда и ждать дальнейших распоряжений.
У входа в здание мужчина, с красной повязкой на левом рукаве, указал мне комнату, где оставить чемодан и велел подняться на второй этаж – в зал.
В зале было человек двенадцать призывников и среди них Старший лейтенант Осипов – работник Военкомата. Его я знал. Он бывал у нас в школе, рассказывал о военной службе. Он что-то объяснял новобранцам, показывая на плакате, висевшем на стене. Я подошел и поздоровался.
Осипов пожал мою руку и сказал: «Поздравляю с праздником!» Удивленный, я, как и старшине ответил: «Спасибо». Осипов тоже поправил меня, сказав, что в ответ на поздравление надо говорить - благодарю. Я упрекнул себя за невнимательность.
Старший лейтенант обрадовался моему приходу и тут же поручил мне рассказать призывникам историю Красной Армии, устройство винтовки и ручного пулемета, показывать правила неполной разборки сборки. Короче говоря, он поручил мне свои обязанности, а сам тут же исчез, сказав, что скоро вернется. Призывники с недоумением смотрели на меня, а Тугашев, знавший меня по спортивным соревнованиям, вытянулся, как бравый солдат Швейк, кривляясь, развел носки ботинок до хруста в коленях, снял правой рукой шапку, а левую с растопыренными пальцами приложил к бритой голове чуть выше уха и вымолвил: «Праздравляю с назнашение, товарищ нашальник!» Все дружно засмеялись. Я ответил: «Благодарю». А высокий, веснущатый, парень дал Тугушеву подзатыльник и сказал, что к пустой голове руку не прикладывают. Все засмеялись пуще прежнего. А веснущатый (его звали Кузей) скорчил дурацкую рожу, гыгыкнул громче всех и в миг его лицо стало серьезным, со вздохом выдавил: «Пошли, братки, пусть паря нам энти штучки кажет».
Подошли к станковому пулемету, стали в полукруг и примолкли. Ждут, когда начну рассказывать. А что я им расскажу, если у нас в стрелковом кружке и даже в Челябинском авиаучилище его не изучали. Только в кинофильме «Чапаев» я и видел, как Петька учил Анку владеть этим грозным оружием. Но разве мог я признаться в этом. Я умоляюще посмотрел на ребят и изрек: «А может с истории начнем, как велел Старший лейтенант». Историю Красной Армии я знал из прочитанного: о Пархоменко, Щорсе, Котовском, Лазо, Ворошилове, Буденном, о первой конной армии, о разгроме Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля, Махно, немцев и белополяков, белокитайцев, японцев, белофиннов и прочей нечисти.
Кузя категорически заявил: «Историю потом, а сейчас давай хоть про трехлинейку». Все дружно одобрили. У меня отлегло от сердца – винтовку я знал неплохо. Уверенно взял винтовку в руки и начал: «Винтовка образца 1891 дробь тридцатого года, является индивидуальным оружием стрелка и служит для поражения противника огнем (я приложился и щелкнул курком), штыком (сделал выпад вперед, имитируя укол) и прикладом (попытался показать, как это делается)»,- но помешал плотный круг призывников. Одни из них замахал руками и завопил: «У, чертяка, чуть глаз не выворотил! Еще тут в Военкомате калекой сделаешь!» Мне стало не по себе. Я действительно чуть не задел лицо парня. Кузя вступился за меня, прицыкнул на парня: «Ты, Гуня-Дуня, вывеску не развешивай! Стань на скамью под плакатом и закрой милое личико, чтоб муха не села». Все засмеялись, Гуня (это была его фамилия) залился румянцем.
Вперед выступил Тугушев и спросил: «А почему дробь тридцатого, что она дробью стреляет?» Я пояснил, что винтовка была изобретена Штабс-капитаном Мосиным в 1891 году, а в 1930 году модернизирована и показал в чем заключается модернизация. Затем, с возможной быстротой, отделил штык, вывинтил шомпол, отделил и разобрал затвор. Не дав опомниться ребятам, так же быстро собрал винтовку и стал в положение «смирно». Присутствующие высказали одобрение, а Кузя даже зааплодировал. Он приблизился ко мне и так тепло, глядя на меня сверху вниз, спросил: «Где так насобачился?» Пришлось признаться, что я бывший курсант ЧВАУ и показать ему свои оборонные значки. Кузя потрогал каждый пальцами и потребовал показать удостоверения к ним (не липа ли), долго изучал ГТО второй ступени, Ворошиловский стрелок и спортсмен-парашютист. Кто-то сказал, что еще не служил, а уже вся грудь в орденах. А Кузя, так пристально, испытывающее, посмотрел в мое лицо, в самую глубину глаз и негромко, но так, чтоб все слышали, произнес: «С этой минуты ты мой лучший друг. На тебя можно положиться».
- А я? А я? А мы? – послышались упреки, - неужто мы хуже? Ты ведь знаешь его без году неделю.
- Нет, братва, - сказал Кузя, - вы не хуже, но он честнее. Я его почти не знаю, но готов пойти с ним хоть на край света, хоть к черту в пасть, за языком!
- Да, на службе такой случай может подвернуться, - в тон Кузе сказал Политрук.
Это был работник Военкомата. На его груди блестела серебряная медаль. Он был участником боев у озера Хасан. В канун 22 годовщины Красной Армии и Военно-Морского Флота он выступал на школьном торжественном собрании. Ребята, забыв про меня, окружили политрука. Посыпались вопросы. Кузя стоял напротив политрука, длинный, неуклюжий и переминался с ноги на ногу, не спуская глаз с медали. Политрук был невысок, но крепок. Отутюженное шерстяное обмундирование плотно облегало его сбитую фигуру, а три «кубаря» в петлице, скрипучие хромовые сапоги, звезды на рукавах, скрипучая портупея и револьвер в кобуре, вершили все его совершенство. Его разглядывали, как посланца с другой планеты. А он четко, кратко и обстоятельно отвечал на каждый вопрос. Казалось: от него и сейчас пахнет пороховым дымом хасанских боев. Левой рукой он се время держался за портупею. Оказывается, он был ранен в эту руку и рана давала о себе знать. Кто-то из ребят, не обладавший хорошим зрением, приблизился к груди политрука и прочел надпись на медали «За боевые заслуги».
- Вот это да! Не то, что твои ГСО, ПХВО, ГТО, - с иронией в голосе сказал Гуня и слегка подтолкнул меня локтем.
Не знаю почему, но я ему ответил.
- Всякому овощу свой срок, - это была любимая поговорка моего деда.
Почему она вдруг сорвалась с моего языка, до сих пор не пойму. Но Гуня от неожиданности раскрыл рот, силясь что-то сказать, может что-то смешное или обидное, но, ничего не придумав, так и стоял с открытым ртом. Кузя уловил момент и, как умел (а он умел) произнес.
- Гунечка, закрой свой ротик – ворона влетит.
Ребята прыснули, но тут же спохватились – среди нас стоял, овеянный славой, защитник Дальневосточных рубежей. А Кузя вдруг стал серьезным, вытянулся перед политруком во всю свою саженью высоту и попросил прощения за неуместную шутку. Политрук улыбнулся и, одобрительно взглянув на Кузю снизу вверх, сказал: «В войсках без шутки нельзя, со скуки умрешь. А вот с таким как вы, товарищам легче служить будет. Держитесь за него, товарищи». И чеканя шаг, удалился. В зал нахлынуло человек пятьдесят призывников. Стало шумно.
Все больше призывников подходило к столам с оружием, сыпались вопросы. Я как мог обстоятельно отвечал на них. Парень с угреватым лицом и бесцветными глазами, вдруг развернул станковый пулемет хоботом к залу, поднял прицельную рамку, дважды передернул рукоятку, изображая заряжение, ухватился за рукоятку и так зататакал, подражая стрельбе, затряс пулемет, что многие, кто находился напротив, шарахнулись в стороны. В один миг Кузя оказался у пулемета. Он, как заправский командир крикнул: «Прекратить огонь!» Схватил угреватого парня за шиворот и засунул под стол, под общий смех и одобрение присутствующих. Затем спокойно развернул пулемет и поставил на место.
- Что здесь происходит? – спросил Старший лейтенант Осипов, обращаясь ко мне.
За меня ответил Кузя.
- Да, нашелся один горе-пулеметчик.
Угреватый в этот момент хотел вылезти из-под стола, но Кузя заслонил его собой и цыкнул.
Старший лейтенант Осипов, видевший происшедшее, подошел к столу, молча отстранил Кузю и негромко, но так властно потребовал.
- А, ну, вылазь горе-пулеметчик.
Едва угреватый вылез из-под стола, как Осипов так же негромко, но хлестко заговорил.
- Кто вам, товарищ красноармеец, позволил так баловаться с оружием? Кто я вас спрашиваю? Что это за мальчишество? Что за распущенность?
Угреватый стоял с опущенной головой и мял в руках кепку. Лицо его побледнело, отчего угри на нем стали еще рельефнее. Я чувствовал себя виноватым в этом происшествии. Сделав, пару шагов вперед и, держа винтовку у ноги, я доложил: «Виноват, товарищ старший лейтенант, не досмотрел».
- Усмотришь вот за таким разгильдяем, - Осипов кивнул в сторону угреватого, - а где его совесть, сознательность?
В зале наступила неловкая тишина. Все столпились вокруг нас. И вдруг от двери, из-за толпы, дурашливый голос Кузи вещает.
- Граждане расходитесь, кина не будет.
Все повернулись к двери, увидели гримасу Кузи, громко засмеялись, загалдели, а Кузя, как приведение, исчез, чтобы через минуту появиться там, где его не ждут. Старший лейтенант Осипов еще раз измерил взглядом угреватого, покачал головой и сказал: «Идите и не вздумайте самовольно трогать оружие, если оно даже учебное».
Сколько времени провели мы в этом зале никто не заметил.
Старший лейтенант Осипов и Политрук Сазонов (тот самый, с медалью) рассказывали нам все новые истории из армейской жизни, показывали картины и плакаты, разъясняли их значение. Показывали правила обращения, разборки и сборки ручного и станкового пулеметов. Особый интерес вызвала разборка и сборка замка станкового пулемета. Старший лейтенант Осипов выиграл у политрука Сазонова пачку «Казбека» ( он на пять секунд быстрее разобрал и собрал замок), да не просто так, а с завязанными глазами. Сазонов, протягивая Осипову «Казбек» и, поздравляя его с победой, заметил: «Вот не слушается окаянная и потряс раненной рукой».
Принесли и раздали призывникам свежий номер газеты «Ленинский путь». Начался монотонный галдеж – почти все читали газету вслух. Лишь самые любознательные продолжали донимать Осипова просьбой, еще раз показать, как заряжается «Максимка» (так ласково называли станковый пулемет) и как из него косить вражескую конницу и пехоту, как приспособить для стрельбы по самолетам.
И вдруг в дальнем углу раздался визгливый, почти девичий голос.
- Ну, что я тебе говорил? Наш колхоз впереди, а не ваш! Гони портсигар! А, что проиграл! Да лучше нашего колхоза во всей области нет!
А Кузя уже тут, как тут и возражает.
- Это кто сказал, что ваш колхоз лучший? А наш, значит, тово, худший?
- Может и не худший ваш, только наш передовой! – уже без визга сказал парень и продолжал напирать на соседа, требуя проигранный портсигар.
Один из призывников подал Кузе газету и, ткнув в нее пальцем, сказал: «Вот видишь, это его колхоз на первом месте в округе, а они поспорили…» Кузя выпрямился, встряхнул газету, как бы требуя тишины, и молвил: «Разберемся сами. Тоже ить ШКМ кончали.» Пробежался глазами сводку о выполнении плана хлебозаготовок, Кузя подытожил: «Да, действительно «Красный партизан» на первом месте. Так это, говоришь, твой колхоз? Тогда поздравляю!» Он потряс руку победителя, затем потребовал, чтобы проигравший немедленно рассчитался. Делать было нечего. Парень в добром бобриковом пиджаке, достал из кармана никелированный портсигар, выгреб из него папиросы, и протянул победителю. Стоявшие рядом зааплодировали, а Кузя, заметив часы на руке проигравшего спор, съязвил: «Эх, ты, голова, надо было спорить на часы. Вон какие они у него на пятнадцати каменьях.» Окрыленный поддержкой Кузи, победитель, опять по девичьи выкрикнул: «Часики я у него еще выиграю.» Вокруг раздался дружный, ободряющий хохот. А Кузя, как будто его здесь не было, пробирался в другой конец зала. Раздалась команда: «Разобрать вещи, приготовиться к построению!»
Людской поток хлынул по лестнице в комнату для вещей, а оттуда во двор. Там уже стояли в два ряда двенадцать грузовиков. Тентов на них не было ни на одном, а погода стояла пасмурная. Многие ребята при построении поеживались и роптали, предчувствуя неприятный путь под дождем.
Выстраивались по росту в колону по три. Кузя оказался правофланговым в первом ряду, я левофланговым в шестом. Командовал построением Старшина (тот которому сдавали документы). После команд: «Равняйсь! Смирно! Налево!» Из-за машин вышла группа людей. Среди них секретарь Окружкома комсомола, окружной военный комиссар, Сазонов и Осипов. Старшина отрапортовал Военкому. Военком подошел к строю шагов на десять и поздоровался с нами. Мы дружно ответили на приветствие. Высокий, подтянутый. В длинной шинели, Военком хотел произнести напутственную речь и уже достал блокнот, но в этот момент, потемнело небо, и крупные капли дождя зашлепали по земле, по кабинам и кузовам машин, по одежде и по блокноту. Во двор въехал тринадцатый грузовик. Он развернулся и встал позади остальных.
За нашими спинами раздался старческий голос: «Вот как перед японской войной. Тоже провожали рекрутов, и тоже дождь был. Ох, не к добру этот дождь, милые вы мои! Небо плачет. Не к добру это…»
Стоявший рядом со мной призывник тихо сказал: «Шел бы ты, дедуня, спать на печку, чем мокнуть под дождем». Старичок погрозил ему тростью и прошамкал: «Вот попомнишь мое слово…», - и направился к правому флангу.
Военком сказал, что, в связи с ненастьем, митинг не состоится. Спросил: есть ли больные. Все ответили: «Нет!» Началась посадка в машины.
Призывники, строго по порядку, выходили из строя, называли фамилию, имя и отчество. Старшина, не смотря на дождь, отмечал в списке, без суеты. В машинах были съемные сидения-доски. Чемоданы и котомки ложили под них.
Первым из строя вышел Кузя и четко произнес: «Большаков Александр Федорович». Все, кто его знал, были приятно удивлены, так как друзья называли его Кузей. Позднее, я узнал, что его так прозвали в деревне, за веселый нрав и разные мальчишечьи проделки. Он так привык к своему прозвищу, что не замечал, если его называли Саней. Это был действительно Кузя! Высоченный, неуклюжий, неповторимый.
Мне досталось место во второй машине, во втором ряду у левого борта. Это было удобно, так как позволяло видеть все впереди, слева и сзади. Но все, кто сидел у левого борта, первыми принимали на себя удары холодного ветра. Ребята плотно жались друг к другу.
Старший лейтенант Осипов доложил военкому об окончании посадки и готовности к маршу. Военком сделал перед собой кругообразные движения рукой (сигнал заводи моторы) и закричал: «До свиданья, товарищи! Помните, что вы Тарские!» Он еще, что-то кричал, но его слова тонули в реве моторов. Осипов пробежал вперед и скрылся в кабине первой машины.
Едва первая машина тронулась, как в ней сразу несколько голосов запели: «Броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужества полны». И все, как по взмаху дирижерской палочки, подхватили песню: «В строю стоят советские танкисты, своей великой Родины сыны». Припев пела уже вся колонна: «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой на поведет». Одна за другой машины выкатывались на опустевшую улицу. Колонна набирала скорость. Дистанция между машинами увеличилась до пятидесяти метров. Теперь не каждой машине пели самостоятельно. Горожане вышли на улицу и подолгу махали нам, бросали в машины цветы. Многие утирали слезы.
Едва город остался позади, песня оборвалась, как по команде. И хотя дождь стал реже, и из-за тучи выглянуло солнце, петь не хотелось. Каждый из нас мысленно прощался с тихим, милым, и до сердечной боли родным городом – Тарой. Вот уже и березовая роща в золотом наряде скрылась за белесой пеленой тумана.
Молча ехали довольно долго. Дорога была не из лучших: канавы полны воды, на проезжей части лужи, на обочинах грязь. Но зато нет пыли. Той знаменитой сибирской пыли, которая в погожие дни, как дымовая завеса, висит над большаками.
Дождь прекратился. Все чаще из-за туч выглядывало солнце, но мы все теснее прижимались друг к другу. Северный ветер давал о себе знать. Всех, кто сидел у левого борта, пересадили в середину. Здесь было немного теплее. Ребята начали доставать из котомок и карманов кто шаньгу, кто калач, кто пироги с брусникой, кто бутылку с молоком. Один достал даже портвейн и преложил выпить по глоточку, для «сугрева». Но пить вино никто не согласился.
- Ну, и простужайтесь, дурачьё, - сказал парень.
Запрокинул голову и начал пить из горлышка. Чья-то крепкая рука сжала парню шею, другая взяла у него бутылку и швырнула за борт. Все это произошло без слов, и выпивоха даже обалдел от неожиданности. Он начал оглядываться, ища поддержки и, наконец, спросил толи от выпивки, толи от злости: «Как же это так? Грабеж среди бела дня?»
- А вот так, - за всех ответил Гуня, - и не грабеж, а предотвращение пьянства, товарищ горе-красноармеец.
Выпивший пытался возразить, но на него цыкнули и предупредили, что если захорохорится, то будет скручен и положен под сиденье. На этом конфликт был исчерпан. Пьянчужку пересадили на первый ряд, чтоб скорее протрезвел. Сидящие рядом ребята отвернулись от него. Все молча ели у кого что было, делились с соседями. Провинившийся сидел с помутневшими глазами и шмыгал носом. Гуня, сидевший теперь рядом со мной, закончил жевать и, обращаясь к пьянчужке, сказал: «Кончилась, брат, наша гражданка. Кончай выпивать! Иначе труба!» Колонна въезжала в деревню.
Широкая прямая улица, дома с резными наличниками, на подоконниках цветы, крыши тесовые, в палисадниках кусты сирени, смородины, черемуха. Колодезные срубы и журавли в одну линию, как на параде выстроились. Во всем чувствуется достаток. Пахнет блинами. А на улице и во дворах ни души. Все от мала, до велика в поле, убирают хлеб и картофель, стараются использовать каждый час.
СТАРДА… Это слово впитало в себя весь смысл жизни крестьянина: самоотверженный труд на уборке урожая и радость людей тому, что урожай хороший; запах лошадиного и людского пота, мозолистые руки косарей; загорелые, обветренные лица и такие же руки, плечи и ноги жниц и вязальщиц; неумолкающий гул молотилок, татаканье веялок, пыль столбом на токах; огромные скирды золотистой соломы, вырастающие не по часам, а по минутам; вороха зерна, бурты картофеля, вереницы телег и машин, спешащие на элеваторы и приемные пункты; звонкие голоса молодежи, и степенные, полные достоинства, веские разговоры пожилых людей и, искрящиеся радостью глаза колхозников и колхозниц.
Далеко в поле, на склоне чуть заметной высоты, по кромке поля медленно двигались два комбайна, а рядом, будто привязанные к ним полуторатонки – принимали на ходу зерно из бункеров.
Если бы я был художником, нарисовал бы картину «СТРАДА».
- Вон тот второй комбайн мой младший брат ведет. Вроде, получается, - сказал белокурый, загорелый парень с облупившимся носом, - только вчера передал ему.
Он привстал в машине и, вынув из кармана синий платочек, помахал им. Второй комбайн на какой-то миг остановился, и все мы увидели, как над ним заплескался маленький красный флажок.
- Переходящий вымпел, - пояснил бывший комбайнер, - молодец Костя, не уступил дяде Степану!
В глазах комбайнера, синих, как платок в его руке, появились две счастливые слезинки. Он не вытер их. Нет, это была не слабость, это была гордость за себя, за брата, за семью, за колхоз, за МТС, за район, за всю Сибирь-матушку, хлебородную. Так и стоял он, гордый, потрясая правой рукой, с зажатым в ней синим платочком. Все в нашей машине любовались парнем – комбайнером и понимали: это наказ младшему брату.
Когда миновали деревню, Гуня ласково спросил комбайнера.
- Ты что из этой деревни?
- Нет, я из Колосовской МТС. Меня неделю назад сюда на помощь прислали. А тут повестка… вот брата Костю натаскивал – стажировал, смышленый он у нас, - сказал комбайнер, тоже ласково, в унисон Гуне.
- Тебя как звать-то? – спросил Гуня, протягивая крупную, волосатую руку.
- Алексей Егоров, - назвал себя комбайнер и тряхнул руку моего соседа.
Гуня назвал себя. Все мы как-то прониклись чувством уважения к Алексею. Ведь он не просто хороший парень, а комбайнер, и не какой-нибудь, а передовой – ударник, переходящий вымпел заслужил.
- А работы в колхозе сейчас ох как много, - мечтательно произнес Алексей, - и как плохо, что мы, не кончив уборочную, едем на службу. По-моему тут есть какая-то недоработка. Не знаю где, но есть. Вот из нашей МТС ушли в армию сразу семь человек и не все подготовили себе замену. Значит трактора и комбайны будут стоять, а осень не ждет – зерно начнет осыпаться. Сколько потеряем урожая?
- Из нашего колхоза тоже семерых призвали, - поведал протрезвевший на ветру парень, - на мою лобогрейку деду Онуфрия посадили, а ему в субботу сто лет исполнится. Ну, какой из него работник?
В машине все загалдели, рассказывая соседям, что не сделано в колхозах и МТС. Все сходились на том, что призыв надо перенести, если не на начало декабря, то хоть на ноябрь. Точнее говоря, проводить его после окончания осенних полевых работ.
- А что, ребята, давайте обратимся с письмом к Наркому товарищу Тимошенко. Так мол и так: мы, конечно, хотим служить Родине, но нельзя же хлеб бросать в полях не убранный, - предложил Тугушев.
- Нет, брат, с таким письмом ты к своей прабабушке обращайся, а меня уволь, - сказал Гуня, - неужели ты думаешь, что в Наркомате не знают когда что делать?
- А может и не знают, - заартачился Тугушев.
Но его не поддержали.
- Хватит об этом! Ишь раскаркались! – сказал, как отрубил рыжеволосый, веснущатый парень.
Я запомнил его фамилию при посадке. Это был Белоусов. И когда голоса примолкли, он еле слышно процедил, обращаюсь к Тугушеву.
- Ты видно забыл, что за такие разговоры можешь угодить в НКВД?
- Брось ты меня пугать: НКВД, НКВД! Как будто так не люди работают, - возразил Тугушев.
И опять в машине воцарила неловкая тишина. Было слышно, как в машине поцокивает плохо отрегулированный клапан. Каждый думал о своём.
Я подумал, что Белоусов в чем-то прав. Ведь мужа моей сестры Анны по какому-то доносу арестовали, приклеили нелепое обвинение в антисоветской агитации. Ему – передовому колхознику навесили ярлык «враг народа» и в Тарской тюрьме расстреляли – отняли кормильца-отца у семерых детей, сестру сделали вдовой. Это чудовищное обвинение давлело на всю нашу семью. Лишь в начале восьмидесятых годов прошлого века его реабилитировали.
По лицам ребят было видно, что они думают примерно о том же, о чем думал я. Все сидели какие-то мрачные. Кое-кто вздыхал. Очевидно их родных или знакомых постигла подобная участь.
Молчание нарушил Егоров.
- Простите, ребята, - сказал он, - это я тут расфилософствовался… Давайте не будет об этом…
- Давайте лучше споем, - предложил и, не ожидая согласия, запел: «Глухой, неведомой тайгою, Сибирской дальней стороной, бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой».
Песню не поддержали, хотя знали ее все. Белоусов, огорченный неудачей, спросил:
- Ну, что вы все нахохлились? Не нравиться эта, давайте другую, - и, обращаясь к Гуне, попросил, - давай современную веселую!
Гуня приободрился, откинул голову назад и чуток направо, вдохнул и запел: «Из-за острова на стержень, на простор речной волны…» Голос его звенел, переливаясь, то усиливаясь, то затухая. Все пятнадцать парней подхватили припев: «Выплывают расписные Стеньки Разина челны…» Припев пропели дважды и, едва умолкло протяжное … чел-ны-ы… как Белоусов скороговоркой, подскакивая и кривляясь, запел: «Акулина, что ты, что ты? Я солдат девятой роты, Тридцать первого полка, ланца дрица гоп ца-ца!» Руки его отбивали такты по коленям и груди, по спине, сидящего впереди. Все засмеялись веселой припевке, а Белоусов невозмутимо продолжал: «Топится, топится в огороде баня. Жениться, жениться, мой миленок Ваня. Не топись, не топись в огороде баня. Не женись, не женись, мой миленок Ваня! Девки по лесу гуляли, любовалися на ель: какая ель, какая ель! Какие шишечки на ней! Девушки, где вы? Тута, тута! А моей Марфуты нету тута? А моя Марфута упала с парашюта. Упала не разбилася, ах, как это случилося! Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет. Эх, раз поет, два поет: горе не беда, если любишь, поцелуешь нашего козла!» Все, кроме Белоусова, хохотали, держась за животы.
- А ты оказывается комик, - сказал Гуня.
- Продолжай, - попросил его Белоусов.
Гуня, как и в первый раз, сделал этакое, красивое движение головой и затянул: «На переднем Стенька Разин, обнявшись, сидит с княжной…» Снова все дружно подхватили припев: «Свадьбу новую справляет сам веселый и хмельной…»
Колонна втянулась в перелесок. Головная машина сбавила скорость и, плавно затормозив, остановилась. Старший лейтенант выскочил вперед с красным флажком в руке. Колонна подтянулась и заглушив моторы, замерла. Осипов, сложив ладони рупором, прокричал: «Привал 15 минут!»
В несколько секунд колонна превратилась в потревоженный муравейник. Призывники выскакивали из машин, бегали, прыгали, толкались, пели разные песни и припевки; никто никого не слушал, каждый старался перекричать соседа, размяться, согреться. На небольшой полянке у дороги уже развели костер. Многие углубились в лес, чтобы опорожниться. У костра появился гармонист. Обогрел закоченевшие руки, прошелся по клавишам сверху вниз и снизу вверх и заиграл цыганочку. Человек пятнадцать сразу пустились в пляс, а Белоусов запел разухабистую припевку: «Шел я лесом, видел беса, бес в чугунных сапогах. Сам еловый, … дубовый, белка рыжая в зубах». Появившийся здесь Кузя, дал Белоусову такой подзатыльник, что у того шапка упала в огонь. Кто-то моментально подхватил ее и, дымящуюся, нахлобучил на стриженую голову Белоусова. Белоусов завопил, не от ожога, а так, для блажи. К костру сбегались призывники. Подбежавший сюда Старшина, стал в положение «смирно» и громко, так, чтобы все слышали, скомандовал: «Потушить шапку и костер!»
- Эх, ты – соловей! – сказал Тугушев Белоусову, вытаскивая его из круга и хлопая по еще дымящейся шапке.
Костер быстро растащили и затоптали. Через минуту в разных местах загорелось до десятка малых костров. Перелесок наполнился дымом. Старшина переходил от костра к костру и предупреждал, чтобы перед посадкой в машины их тщательно потушили.
Пятнадцать минут пролетели, как одна. И вот уже звучит команда Осипова: «По машинам!» Головешки от костров зашипели в придорожной канаве и лужах. Призывники, соблюдая порядок, занимали свои места в машинах. Старшина проверил: тщательно ли потушили костры, чтобы не наделать пожара. Старшие машин подбегали к Сазонову и, неумело козыряя, докладывали, что все люди на месте. Осипов прошел вдоль всей колонны, просчитал ряды и подал команду: «Заводи!» Перелесок огласился шумом моторов. Только наш шофер не мог никак завести мотор. Он то открывал капот и подкачивал бензин, то вскакивал в кабину и передвигал рычажок – регулятор опережения зажигания, то неистово крутил заводную рукоятку. Мотор не заводился. Посыпались советы и предложения. Алексей Егоров со вздохом проговорил, как бы сам себе.
- Ее толкнуть надо.
- А что и верно, давайте, попросим соседей, пусть подтолкнут, - съязвил Тугушев и первый выскочил из машины.
За ним последовали остальные.
- А ну, давай ее с разгончика, - закричал Кузя, стоя в своей машине, - дружней. Раз-два, взяли, и-и-и… пошел! Давай, давай! Осторожно не попади под колесо, чертяка!
Шофер включил сцепление, мотор пару раз рыкнул и снова заглох. Так мы толкали машину метров триста, но напрасно: мотор не завелся.
Старший лейтенант Осипов приказал принять по одному человеку на каждую исправную машину. Я подошел к первой машине. Кузя подал мне руку и одним рывком втащил меня в кузов. Мы сели рядом. Осипов что-то говорил шоферу неисправной машины, но слов не было слышно – рокотали моторы, изредка постреливая глушителями.
Наконец, колонна тронулась. Шофер неисправной машины, коренастый, белобрысый, долго махал нам кепкой. Его жидкие, льняные волосы трепал ветер. Снова начинало моросить. Кузя снял свой широкий плащ и накрыл им свою и мою голову. Я благодарил его за столь самоотверженный поступок.
По мере приближения к Омску большак становился шире и ровнее. Колонна прибавила скорость. При подъезде к Омску колонна остановилась, чтобы те, кому надо, опорожнились. Моторы не глушили.
Когда проезжали по мосту через Иртыш, город начал зажигать огни. По городу колонна двигалась компактно. Скорость не более двадцати километров в час, дистанции между машинами десять – пятнадцать метров.
Как только миновали мост через Омку, Кузя запел: «Броня крепка и танки наши быстры»… Его дружно поддержали не только в нашей машине, но и во второй, во всех. Пела вся колонна. Горожане с тротуаров приветливо махали нам косынками, платочками и просто ладонями. Это вселяло гордость за причастность к происходящему – смене защитников мирного труда советских граждан. Мы – молодые, здоровые призывники 1940 года едем на смену старшим товарищам, отслужившим установленный срок. Колонна выехала на привокзальную площадь. Описав полукруг, наша машина остановилась напротив восточной стены вокзала. Остальные машины выстроились за ней. Через правый борт мы вылезли на панель и построились в колонну по три. Машины тронулись в обратный путь, а нас привели в железнодорожный клуб имени Лобкова. Провели перекличку и сформировали взводы (вагоны) по 36 человек. К каждому взводу подошел командир. Это были сержанты в не новых шинелях с красными петлицами. На петлицах по два треугольника и пехотные эмблемы, на ногах блестящие кирзовые сапоги, на головах буденовки. Взводы развели по указанным местам. Сержанты составили списки и разбили взводы на отделения (по девять человек), назначили командиров отделений, указали где кипяток, где туалет и приказали никуда не отлучаться без разрешения.
Появился Старшина и подал команду: «Приготовиться к ужину. Достать кружки и ложки». Командиры отделений принесли серый хлеб, нарезанный толстыми ломтями, суп картофельный с мясом в эмалированных ведрах, кашу пшенную в кастрюлях, сахарный песок в бумажных мешочках. Ужинали с веселым настроением, шутили. После ужина смотрели кино «Броненосец Потемкин». После сытного ужина хотелось спать. Я начал устраиваться для отдыха на широком подоконнике, но дежурный по залу запретил, сказав, что в окно дует – можно простудиться. Пришлось сесть на чемодан, привалиться к холодной батарее (зал еще не отапливался). Рядом расположился Кузя, Белоусов, Егоров. Не успели мы заснуть – в зал буквально ворвалась толпа призывников из Муромцевского района, промокшая под проливным дождем. Им организовали сначала чай с сахаром, а затем ужин, такой же, как нам. Всю ночь в зал прибывали команды призывников из дальних районов. К утру зал превратился в мерно гудящий улей. Стало душно. Белоусов пытался выйти подышать свежим воздухом, но Большаков (Кузя) – наш командир отделения, запретил, сказав: «Терпи казак – атаманом будешь». Терпеть пришлось не долго. Раздалась команда: «Выходи строиться на перрон!» Повзводно прошли через общий зал - ожидания и вышли на перрон. Построились в колонну по четыре. Сержант Дудин (командир нашего взвода) объяснил: «На посадку очень мало времени, не толкаться, не спешить, места в вагоне занимать: первое отделение – левая сторона внизу, второе отделение – левая сторона вверху, третье отделение – правая сторона внизу, четвертое отделение – правая сторона вверху. При посадке помогать друг другу». На перроне заиграл духовой оркестр, звучал марш «Прощание славянки».
Я вдруг вспомнил Маму и Дашу, сестру Анну, снох Олю и Любу. Если бы они были здесь – наверняка всплакнули бы. Подали на первый путь двухосные товарные вагоны. Паровоз «ФД» подал сигнал. Сержант Дудин открыл второй вагон, вскочил на него, нацепил лестницу-стремянку и крикнул: «Первое отделение на посадку!» Без суеты ребята влезли на нижние нары. И вот уже наше второе отделение в вагоне. Я пытался занять место у окна, но Большаков предупредил: «Это место для меня – командный пункт, должен же командир хоть что-то видеть во время движения». Наш взвод выполнил посадку без ЧП. В вагоне установлена «буржуйка». У противоположной двери ящик с углем, рядом два огнетушителя, под потолком свечной фонарь.
Эшелон готов. Паровоз в восточном конце. Значит путь наш на Восток. Оркестр перестал играть. Из мощных станционных громкоговорителей раздалось шипение, а затем приятный бас пожелал нам доброго пути, счастливой службы, стойкости и мужества в преодолении трудностей. Последними словами наказа были: «Служите честно, помните, что вы омичи!» Оркестр заиграл походный марш, паровоз дал длинный гудок, эшелон тронулся.
В открытую дверь провожающие кидали букеты цветов, кричали: «Возвращайтесь здоровыми, пишите!»
Едва выехали за пределы станции, в вагон ворвался холодный ветер. Дверь закрыли. В полумраке. В дальнем углу на нижних нарах кто-то запел: «Глухой неведомой тайгою, сибирской дальней стороной, бежал бродяга с Сахалина, звериной узкою тропой». Как и в машине, запевалу не поддержали. Кузя преложил послушать сержанта Дудина. Все согласились. Посыпались вопросы: куда едем, в какие войска, сколько лет служить, как одевают, как кормят, какие казармы, какие командиры (строгие или добрые), сколько платят в месяц, какая техника на вооружении, есть ли библиотека, кино, самодеятельность, музыкальные инструменты, как часто походы, стрельбы, трудно ли служить?
Дудин сказал, что едем на Дальний Восток в 63 стрелковый полк войск НКВД. Полк охраняет железную дорогу вдоль границы с Манчжурией, мосты, тоннели, водокачки и другие объекты. Дислоцируется на станциях ротными и взводными гарнизонами. Казармы теплые, питание хорошее, одежда – по сезону, служить три года, командиры строгие, но справедливые, оклад красноармейца 19 рублей в месяц, сержанта – 60 рублей, пом.ком.взвода – 125 рублей, старшины и зам.политрука – 200 рублей. Вооружены винтовками, ручными и станковыми пулеметами, ружейными гранатометами, средней комсостав – автоматами «ППД», пистолетами «ТТ», наводчики и помощники наводчиков станковых пулеметов – револьверами. Штаб полка, полковая школа сержантского состава и резервная рота расположены в городе Биробиджане. Служба трудная (через день в караул) и очень ответственная, не менее опасная, чем у пограничников, с заставами поддерживаем тесное взаимодействие. В гарнизонах есть Ленинские комнаты. В них книги, настольные игры, балалайки, гитары, гармони. Проводятся смотры художественной самодеятельности, боевой и политической подготовки. Есть сторожевые и розыскные собаки, кролики, голуби и даже певчие птицы. Кухонными отходами откармливаем свиней, ловим рыбу, выращиваем овощи, картошку и, конечно же, цветы. Боевые стрельбы каждую неделю, в том числе ночные (на звук, на свет).
Особая забота – бдительность и боеготовность, дружба и взаимовыручка.
- Вот что я вас скажу, братцы. Вы ведь едете не к мамане на шаньги, не к теще на блины, а на службу ратную. Будет трудно – терпи, терпение и труд – все перетрут. Я вот в начале боялся трудностей, а потом привык. Думаю на сверхсрочную остаться. Наш гарнизон Хинган, как большая дружная семья. Предупреждаю: о том, что вы здесь сейчас слышали нигде ни с кем не говорить, все это военная тайна. Я рассказал вам, зная, что вы люди надежные, прошли спецпроверку. Поняли?
Все дружно ответили: «Поняли!»
На станции Калачинская эшелон стоял больше часа. Здесь нас накормили обедом. Густой, наваристый борщ и ячневую кашу разносили по вагонам призывники под руководством сержантов – командиров взводов. Борщ, каша с мясом, сладкий чай с белым хлебом подняли настроение. Хотелось петь. Однако, я воздерживался начать: вдруг не поддержат… Кузя, будто прочел мои мысли, спросил: «Чего сомневаешься, запевай, поддержим!» Я прокашлялся и, не напрягая голоса, запел: «На востоке тучи ходя хмуро, край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура часовые Родины стоят. Там врагу заслон поставлен прочный, там стоит отважен и силен, у границ тайги дальневосточной, броневой отважный батальон». Дальше пели все. «Там живут и песня в том порука – нерушимой крепкой семьей, три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой». Последние слова пропели дважды. Я сделал паузу. Кузя повелительным тоном сказал: «Продолжай!» И встал у печки в роли дирижера. «На траву легла роса густая, полегли туманы широки». Теперь запевали все. «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки. Но разведка доложила точно, пошел командой взметен, по родной земле дальневосточный броневой ударный батальон». Повторение уже не соблюдались. Пауза, и новый куплет. «Мчаться танки, ветер подымая, наступала грозная броня, и летели наземь самураи, под напором стали и огня (Тугушев забарабанил по печной трубе). Две последние фразы сели трижды. «И добили, песня в том порука, всех врагов в атаке огневой, три танкиста, три веселых друга – экипаж машины боевой». Весь этот куплет пропели три раза.
Сержант Дудин, вместе с командирами отделений. Составил график дежурства по вагону, назначил истопников, провел общий инструктаж.
- А теперь спать, - сказал он, - ночью намаялись.
Все остались довольны решением командира. Двери закрыли плотней, чтоб не дуло. Через пару минут, все, кроме дежурного, спали. А мне не спалось. Закрою глаза и вижу Маму, Дашу, сестру, братьев, отца, деда, племянников и племянниц, учителей, школьных товарищей и какая-то тоска проникает в сердце, как ночной туман в легкие. Открою глаза, приподниму голову и вижу дежурного по вагону Белоусова, клюющего носом и качающийся под потолком не зажженный фонарь. В мозгу, в унисон колесам на стыках рельсов, стучит: Да-ша, Да-ша… Где ты, милая, что делаешь, о чем думаешь? Почему ты не приехала к Лосенковым 15 сентября, чтобы повидаться перед долгой разлукой? Паровоз пронзительно свистит, видимо приближаемся к станции, полустанку или переезду, а мне кажется, что машинист отгоняет мои мрачные мысли. Гуня повернулся ко мне, шепчет: «Спи, не вертись». Скрипнули тормоза, лязгнули буфера – вагон медленно остановился, я уснул.
Сколько я проспал не знаю. Проснулся от холода. Дверь открыта. Эшелон стоит на большой станции. Белоусов объявляет: «Граждане пассажиры, станция Новосибирск, смена паровоза, обед и все такое – прочее…»
Несколько человек выскочили из вагона, и поливают колеса товарного вагона, стоящего на соседнем пути. Егоров спрашивает: «Где туалет?» - и не дождавшись ответа, пролазит под вагон в сторону вокзала, за ним устремились Гуня и Тугушев. Сержант Дудин и Кузя одновременно закричали: «Вы куда? Назад!» Но где там… они уже скрылись под вагонами второго и третьего путей. Несколько человек одновременно обратились к сержанту: «Разрешите в туалет по тяжелому?» Дудин и Кузя переглянулись. Белоусов доложил, что слышал объявление дежурного по эшелону о большой стоянке с обедом. Сержант махнул рукой: «Кому в туалет вперед, бегом – туда и обратно!» Почти все вылезли и полезли под вагоны, в том числе Дудин, Кузя и я. И вот он перрон и громадина – вокзал. Дудин кричит: «За мной!» И как в атаку ведет призывников к туалету. Пассажиры шарахаются в стороны, уступая дорогу бегущим парням. Быстро опорожнившись, я бегу на телеграф и даю телеграмму Даше: «Еду Родине служить. Жди. Целую. Коля». Выскочил на перрон и оторопел: на первом пути пассажирский поезд Красноярск – Москва, за ним ничего не видно. С трудом пролезаю под ним. Со второго пути уходит пассажирский на Восток, с третьего товарный на Запад. Ну, думаю: отстал от эшелона. Едва ушел пассажирский, перехожу второй путь, жду, когда уйдет товарный с третьего. Сердце бухает, как молот по наковальне. Но вот промелькнул последний вагон, с четвертого пути товарняк убрали, передо мной наш вагон. Белоусов зовет меня на смену. Ему тоже надо «отдать долг природе». Дудин и командиры отделений уже раздают хлеб и сахар, разливают борщ и чай, раздают кашу. Докладываем о смене. Белоусов бросается к вокзалу, я приступаю к трапезе.
Широкую и могучую сибирскую реку Обь я проспал. Ну, Енисей, Ангару и славное море - священное Байкал не просплю. Белоусов вернулся быстро и получил много упреков, за то, что не разбудил заранее – хотелось увидеть матушку Обь, во всей ее осенней красе.
- После сытого обеда, по закону Архимеда, полагается поспать, - сказал сержант Дудин и улегся на мое место.
Эшелон тронулся. Я уселся на свой чемодан у самой щели, не до конца закрытой двери и стал разглядывать все, что мелькало, как в кино. Частенько грохотали встречные составы, иногда нас обгоняли скорые поезда. За четыре часа моего дежурства были две короткие остановки на разъездах. Я торопил тез, кто выскакивал по большой нужде. Малую нужду справляли в приоткрытую дверь. На третий день, без остановки проехали Красноярск. Обе двери открыли полностью – все увидели седой от волн с белыми барашками Енисей.
Под мостом, подпрыгивая на волнах, промчалась моторная лодка. С нее помахали нам. Мне показалось, что в лодке Даша с молодым загорелым парнем. Сердце екнуло. Мне стало как-то не по себе. По телу пробежал озноб. Кузя заметил мое волнение, спросил:
- Что, знакомых увидел?
- Да нет, не может быть, мне показалось.
А ревность, как голодная волчица, терзала мое тело. И не напрасно. Но об этом позднее…
Эшелон медленно, но верно шел на Восток. На пятые сутки достигли Иркутска. В пути нас кормили два раза в сутки. Обеды были обильные. И все же многие призывники сбегали на привокзальный базар за покупками. Кто купил жареного цыпленка, кто бруснички и медом, кто пирожки с капустой. Я купил байкальского омуля. Все делились покупками с товарищами. Я поделился с Кузей, Егоровым, Белоусовым и Гуней. Они в ответ угощали меня своими покупками. Гуня угощал топленым молоком, очень вкусным.
Сержант Дудин предупредил, чтобы на базарах продукты не покупали – возможны заражения и даже отравления, при проезде тоннелей ни в окна, ни в дверь не высовываться и не шуметь, ничего не выбрасывать.
На одном из полустанков эшелон остановился на самом берегу Байкала. Выглянуло из-за туч солнце, и ветер стих. Из всех вагонов призывники бросились к воде. Умывались, плескались, шутили. Из пригоршней пили прозрачную, как хрусталь, холодную байкальскую воду. Многие, в том числе и я, разделись и нырнули «на счастье» и для закалки. Кузя и Гуня помогали мне одеться. А Белоусов съязвил.
- Посмотри, на кого ты похож, посинел, как гусиный пуп.
Дудин неодобрительно посмотрел на меня и сказал:
- Если зачихаешь или закашляешь – быть тебе истопником до прибытия в Облучье.
Я ответил, что лучшей должности не желаю. Эшелон долго стоял здесь. Ходили слухи, что впереди, в тоннеле столкнулись товарняк и такой, как наш эшелон с призывниками. К счастью слухи оказались ложными.
При приближении к тоннелю паровоз давал длинный, басистый сигнал. По южному берегу Байкала я насчитал больше тридцати тоннелей. Дедин говорил, что их сорок два, и все они охраняются. Я часовых не видел, но верил сержанту.
Улан-Удэ, почему-то проехали без остановки. Город и станция Чита встретили нас снежком и пронзительным ветром. При нырянии в Байкал я все-таки простудился, зачихал и закашлял. Дудин, как и обещал, назначил меня истопником. Я поблагодарил его за доверие и старался исправно выполнять свои обязанности: постоянно поддерживать в вагоне тепло, на станциях пополнять запас угля. Сам грелся у «буржуйки», поворачиваясь к ней то спиной, то боком, то руками. Сержант Дудин выдал мне из дорожной аптечки таблетки от кашля и велел больше пить горячего чая. Большой эмалированный чайник постоянно стоял на «буржуйке». Ночами ребята вылазили из Глов, грелись у печки и благодарили за вкусный чаек.
Второго сентября 1940 года закончился наш путь на ратную службу. К исходу дня эшелон прибыл на станцию Облучье. Выгрузились. Поужинали в железнодорожной столовой. Прошли полную санитарную обработку, сдали все гражданские вещи (одежду и обувь), получили новенькую военную форму: теплое белье, шерстяные брюки и гимнастерки с красными петлицами, серые однобортные шинели, тоже с красными петлицами, кирзовые сапоги с шерстяными портянками, кожаные ремни, буденовки с большими красными звездами, белые подворотнички и носовые платки, рукавицы, полотенца и мыло, иголки и нитки. Во время помывки в бане и ужина мне было тошно, тяжесть в сердце и головная боль сменялись то жаром, то ознобом.
Спали в теплой казарме на двухъярусных нарах, как в вагоне, на набитых соломой тюфяках и подушках. Я долго не мог уснуть – чувствовал какое-то несчастье. Для себя твердо решил, какие бы удары ни принесла судьбы – выстою, справлюсь, преодолею.
НА СЛУЖБЕ РОДИНЕ
3 октября 1940 года. Шесть часов утра. Трубач играет ПОДЪЕМ! Сержанты – командиры взводов дублируют сигнал голосом, весело требуют: живей, живей, быстрей, быстрей! Показывают, как намотать портянки. А я уже обут. Как положено. Первый комплекс утренней зарядки для меня не новость. Я легко и свободно выполняю все упражнения, а в голове какой-то звон. Напрягаю внимание, чтобы не прослушать, не пропустить команды. После зарядки бежим на речку Хинган умываться. У берега ледок. Ледяная вода бодрит и обжигает.
- Привыкайте, - говорит сержант Дудин, - зимой умываемся снегом, поэтому не чихаем, не кашляем.
После умывания пришивка подворотничков. Кузя и Гуня учатся у меня. Тугушев нервничает – ничего не получается. Я помогаю ему сделать эту «сложную операцию». На утреннем осмотре Старшина проводит перекличку, проверяет: как подшиты подворотнички, хвалит Тугушева и меня за образцовое выполнение этой работы; как подтянуты брючные и поясные ремни, как заправлены гимнастерки, как начищены сапоги.
Завтракаем в красноармейской столовой. Завтрак стационарный: густой наваристый борщ с мясом и серый хлеб, чай с сахаром и белым хлебом. Еда объемная и сытная.
После завтрака построение в шинелях на плацу. Командир учебного батальона (он же командир третьего батальона 63 стрелкового полка девятой стрелковой дивизии) Майор Заярный доложил командиру полка Майору Цыганкину. Поздоровавшись с пополнением, командир полка поздравил нас с началом действительной военной службы и пожелал успеха, спросил есть ли больные и, получив отрицательный ответ, обошел все четыре шеренги строя – убедился в том, что все здоровы, спросил: «Кто желает учиться в полковой школе сержантского состава?» (срок обучения десять месяцев). Человек двадцать подняли руки. Их вывели из строя. Последовала команда
- У кого образование 10 классов, выйти из строя.
Вышли 6 человек.
- Кто окончил 9 классов?
Вышло 8 человек.
Тугушев толкает меня в бок, шепчет:
- Почему не вышел?
Я в ответ:
- Молчи.
- В чем дело, - спрашивает майор и подходит к нам. Тугушев докладывает:
- Вот этот человек, - показывает на меня, - окончил 10 классов, учился в авиационном училище. Почему не хочет быть командиром?
Майор сверлит меня взглядом.
- Ну!
- А кто тебе сказал, - говорю я Тугушеву, - что не хочу быть командиром? Задумался я вот и не расслышал. Дома у меня какое-то несчастье – сердцем чую.
- Выходи, - говорит командир полка, - не тужи, хорошо служи, все будет в порядке.
Я вышел и стал на левом фланге кандидатов в полковую школу. Ко мне подошли высоченный старший политрук Власов (комиссар нашего полка) и низенький капитан Никишов (начальник полковой школы).
- Комсомолец? – спросил комиссар.
- Как фамилия? – спросил капитан.
Я ответил:
- Комсомолец, Гришмановский, простите, задумался я, мне как-то не по себе.
- Терпи казак – атаманом будешь, - с доброй улыбкой весело сказал начальник школы.
Вызвали тех, кто окончил 8 и 7 классов. Набралось около ста человек.
Командир полка сказал:
- Ну, вот, капитан Никишов, это ваши питомцы, командуйте, учите… остальных майор Заярный на учебный пункт.
Командир и комиссар ушли в штаб третьего батальона. Майор Заярный увел колонну в казарму учебного батальона. Капитан Никишов по блокноту провел перекличку с перестроением. Услышав свою фамилию, я не громко, но четко ответил: «Я». Удивился тому, что меня вызвали первым. Начальник школы еще раз внимательно оглядел меня и скомандовал: «Десять шагов вперед шагом марш!» Я сделал десять шагов и четко повернулся кругом лицом к строю. Каждого, вызванного из строя, капитан прощупывал цепким взглядом и взмахом руки направлял в новый курсантский строй.
После переклички разбили на десятки, назначили старших. Капитан сказал:
- Это предварительный отбор. Окончательное решение примет командование полка в Биробиджане, в штабе. После обеда поедем туда пассажирским поездом Москва – Хабаровск. Первое отделение в первом вагоне, второе во втором и так далее, шестое в седьмом, девятое в десятом. Ведите себя достойно. Я поеду в пятом вагоне. На остановках не выходить, чтобы не отстать. Утром будем на месте.
Старшина привел нас в казарму, где ночевали, и провел тренировку в действиях по командам: «Отбой!» и «Подъем!» Скажу не хвалясь: обе команды я выполнял раньше всех, без замечаний. Учеба в ЧВАУ пригодилась.
За обедом Кузя спросил:
- Ты что не хочешь в школу МНС, тогда не ерунди, пойди и скажи.
- Лучше быть хорошим бойцом, чем плохим командиром, - ответил я.
- Какая муха тебя укусила? – спросил Гуня, - ты и сейчас почти командир. Не вешай нос, не хандри, держи хвост топориком, нам с тобой будет легче.
- Спасибо за поддержку, вы меня убедили.
После обеда одели шинели и строем пришли на вокзал. Каждое отделение построилось против предполагаемого места остановки «своего» вагона. Вскоре подошел поезд. На крышах вагонов снег, из труб вьется дымок – вагоны отапливаются. Наше отделение неспеша вошло в первый вагон. Свободных мест для сидения было много. Мы разместились компактно в середине вагона. В вагоне тепло. Я попросил у проводника разрешения занять верхнюю боковую багажную полку. Там проходят трубы отопления. Проводник разрешил всем нам занять свободные багажные полки. Смотреть в окна не хотелось. Сопки покрыты лесом, серые осенние пади. Тоска. Я снял шинель, разулся и поднялся на облюбованное место. Сапоги под голову, на них серые суконные портянки, шинель постелил, поясным ремнем привязался к трубе отопления, улегся на правый бок лицом к проходу, поглубже надел буденовку и застегнул под подбородком. Почти все ребята последовали моему примеру.
Примерно через час после отъезда появился капитан Никишов. Убедился, что все устроились для отдыха «превосходно», остался доволен. Попросил проводника разбудить нас за час до прибытия в Биробиджан, и удалился в свой пятый вагон.
Состояние пути здесь было не блестящее, вагон качало по сторонам. Ребята оценили мою сообразительность – привязывание к трубе отопления: тепло и безопасно. Кто-то пошутил: «Голь на выдумки хитра». В вагоне засмеялись.
После сытного обеда, в тепле от трубы, хотелось пить. Я два раза за ночь вставал, чтобы утолить жажду остуженным кипятком.
На рассвете прибыли в Биробиджан. Здесь нас встретили: Политрук школы Леонов, командиры взводов Старший лейтенант Паутов, Лейтенант Корепанов и Младший лейтенант Сагдутдинов, Старшина Оселедько, Терещенко и другие.
Капитан Никишов по своему блокноту, не смотря на падающий снег, провел перекличку, построил курсантов повзводно в колонну по три. Сержанты и командиры взводов заняли свои места. Начальник школы и политрук в голове колонны, замыкающий – старшина.
Начальник школы командует: «Равняйсь! Смирно! С места, с песней, шагом марш!»
Сильным тенором сержант Терещенко запел: «Идет страна походкою машинной. Гремят стальные четкие станки, а если надо выставим щетиной бывалые, упрямые штыки». Припев подхватили только сержанты да командиры взводов. Молодые курсанты не знали этой песни.
«Стоим на страже всегда, всегда,
Но если скажет страна труда:
Прицелом точным врагу в упор!
Дальневосточная, даешь отпор!
Краснознаменная, смелее в бой!»
Терещенко продолжает песню, запевает второй куплет.
«Придут полки и с севера и с юга,
С донецких шахт и забайкальских сел,
Свою винтовку – верную подругу,
Опять возьмет ударный комсомол».
Припев опять подхватили только «старики».
«Дальневосточная – опора прочная,
Союз растет, растет, непобедим!
Что нашей кровью, кровью завоевано,
Мы никогда врагу не отдадим!»
Третий куплет запевают сразу несколько голосов.
«Нам не забыть стальной и грозной силы,
Когда дышала гибелью страна,
Когда луганский слесарь Ворошилов
Водил полки по скошенным полям».
Припев опять просели одни «старики».
«Дальневосточная – опора прочная,
Встречает яростно войну.
Она хранит рукой железною
Свою рабочую страну».
Четвертый куплет запели Терещенко и Свинолобов.
«Нам не забыть потери и уроны,
Степной огонь, свинцовую пургу.
Нам не забыть твоих побед Буденный,
Лихой удар по злобному врагу».
Припев теперь подхватили почти все солдаты.
«Стоим на страже всегда, всегда,
А, если скажет стана труда,
Прицелом точным врагу в упор,
Дальневосточная, даешь отпор!
Краснознаменная, смелее в бой!»
А Терещенко запевает новый куплет.
«У Безымянной сопки нелюдимой
Ползли враги с манчужрских берегов.
Народ страны, страны непобедимой,
С родной земли прогнал своих врагов».
Припев пела уже вся колонна. Капитан Никишов почти фальцетом кричит с обочины дороги: «Громче! Громче! Веселей!» И сам подпевает.
«Прицелом смелее в бой!
Смелее в бой!»
Под ногами асфальт кончился. Маршируем по булыжнику. Начальник школы считает: «Раз, два, три; раз, два, три. Тверже шаг!» Слышится громкий топот сотни кирзачей – трах, трах, трах!
- Молодцы! – кричит капитан, - не плохо, не плохо!
Он явно доволен пополнением, а вернее новым набором. Не меньше километра идем по проселочной грунтовой дороге. И вот, наконец, военный городок, огороженный колючей проволокой. Двухэтажное здание школы сержантского состава, штаб полка, полковой лазарет и многоквартирные дома для семей ком.нач.состава, склады, просторный плац. На юге, за рекой Бира, сопка Тихая. Оттуда доносится шум моторов и хлопки, похожие на пушечные выстрелы.
У входа в казарму ящик для чистки обуви. Казарма кирпичная, отопление печное, окна средних размеров. Слева от центрального входа на первом этаже столовая, справа – спальное помещение и ружейный парк пулеметного взвода, умывальник и сушилка. На втором этаже: спальные помещения первого и второго стрелковых взводов, Ленинская комната, канцелярия, каптерка, умывалка, курилка, сушилка, комната для чистки оружия. В коридоре, у входа – пост дневального (тумбочка с телефоном), вдоль стен пирамиды с оружием и противогазами. Освещение электрическое. В спальных комнатах железные койки, тумбочки (одна на двоих), табуретки, на стене вешалки для шинелей и ранцев. На спинках коек таблички. Поверх панцирных сеток деревянные щиты, на них соломенные матрасы и подушки, байковые одеяла, по две простыни, белые наволочки.
Перед зеркалом умылись с мылом. Полотенца повесили на спинки коек у изголовья. Позавтракали. После завтрака до самого обеда с нами беседовали командиры отделений, командиры взводов, политрук, начальник школы. По отделениям направляли нас на мандатную комиссию в штаб полка. Всем задавали одинаковые вопросы: как здоровье, семейное положение, образование, партийность, желаешь ли стать младшим командиром, объявляли о зачислении в школу, ставили на все виды довольствия, принимали на партийный (комсомольский) учет.
На комиссии меня осмотрел полковой врач. Спросил: не болит ли голова, грудь, живот, руки, ноги, как с памятью? В моем личном деле, лежавшем на столе, была характеристика из ЧВАУ.
- Значит из авиации в пехоту, здоров, годен, - сказал врач.
Меня назначили ружейным гранатометчиком первого отделения второго стрелкового взвода школы МНС.
- Ваш командир отделения сержант - Муратов, командир взвода - лейтенант Корепанов, - сказал начальник штаба полка майор Цыганков (тучный брюнет).
У меня мелькнула озорная мысль: в полку все начальство – цыгане.
После обеда мертвого часа не было. Курсанты получили оружие, снаряжение, махорку, курительную бумагу, сахар в плотных мешочках, общие тетради для конспектов, карандаши. Я получил сравнительно новую винтовку, мортирку, сошку, прицел для стрельбы гранатами, противогаз, подсумок с обоймой учебных патронов (5 штук), малую саперную лопатку в чехле, ружейные принадлежности (протирку, ершик, отвертку, масленку со щелочью и маслом, паклю и ветошь для чистки оружия), гранатную сумку с двумя учебными гранатами, алюминиевую фляжку в чехле, ранец с полной укладкой (НЗ- неприкосновенный запас продуктов на сутки), пара нательного белья, папа портянок, патронташ на 60 патронов, индивидуальный перевязочный пакет, плоский алюминиевый котелок, стальная каска приторочена к крышке ранца, байковый подшлемник. Оружие и снаряжение весило больше тридцати килограммов. До самого ужина протирали оружие, подгоняли снаряжение.
После ужина провели медленную тренировку – действие по тревоге. Я одевался, обувался, надевал снаряжение раньше всех. Сержанту Муратову это нравилось. Боевой расчет нашего отделения был таков: наводчик ручного пулемета – Коваленка, помощник наводчика – Табаченко, гранатометчик – Гришмановский, снайпер – Маломанов, стрелки: Тугушев, Тетерин, Губин, Гуня, Егоров, Гурченко.
В 20.30 дневальный подал команду:
- Личное время!
- А, что это такое, - спросил Губин сержанта Муратова.
- Это значит, что всем надо пойти в Ленинскую комнату и написать письма родным, наш адрес на доске объявлений, около дневального, - ответил сержант.
Я написал домой два письма (первое Маме, второе Даше). Внимательно осмотрел Ленинскую комнату. В ней четыре окна, две электролампочки по 200 Вт, 16 столов, около пятидесяти стульев, портреты Ленина, Сталина, членов Политбюро ЦК ВКП(б), Наркома обороны Тимошенко, политическая карта мира, административно-политическая карта СССР. На стендах: Военная присяга, обязанности красноармейца, командира отделения, командира взвода. Шашки, шахматы, две гитары, две балалайки, двухрядная гармонь-хромка, шкаф с книгами. На каждом столе чернильница и две ручки с жесткими перьями. Все, как в ЧВАУ, только петлицы не голубые, а красные и вместо парашюта ранец.
У дневального над тумбочкой распорядок дня:
1. Подъем 6.00 – 6.05
2. Физзарядка 6.05 – 6.20
3. Туалет и заправка коек 6.20 – 6.40
4. Утренний осмотр 6.40 – 6.50
5. Политинформация 6.50 – 7.20
6. Завтрак 7.20 – 7.50
7. Занятия
(боевая и политподготовка) 8.00 – 14.00
8. Обед 14.00 – 14.30
9. Послеобеденный отдых 14.30 – 15.30
10. Стрелковая тренировка 15.40 – 16.40
11. Занятия
(Уставы, наставления) 16.45 – 18.45
12. Чистка оружия 18.50 – 19.50
13. Ужин 20.00 – 20.30
14. Личное время 20.30 – 21.30
15. Вечерняя поверка 21.30 – 21.40
16. Вечерняя прогулка 21.45 – 21.55
17. Отбой 22.00 – 6.00
С шестого октября началась плановая учеба. На политзанятиях изучали материалы XVIII съезда ВКП(б), задачи, вытекающие из решений съезда и конференции. Целью политучебы было – подготовить высокоидейных, преданных Родине, младших командиров, способных обучать и воспитывать подчиненных, готовых к самопожертвованию в критических ситуациях боевых действий, за достижение победы над врагом.
Программа боевой подготовки состояла из четырех этапов: первый – одиночная подготовка бойца к умелым действия во всех видах боя (оборона, наступление, разведка, марш); второй – управление отделением во всех видах боя; третий – организация службы по охране моста, тоннеля, водокачки, линии железной дороги; четвертый – стажировка на должностях: командира отделения, пом.ком.взвода, старшины роты.
Особое внимание уделялось боевому сколачиванию отделений и взводов. Между курсантами, отделениями и взводами было налажено соревнование. Итоги соревнования подводились каждое воскресенье и отображались во взводных боевых листках и школьной стенгазете, членом редколлегии которой я был избран на общем школьном собрании.
Абсолютное большинство курсантов – комсомольцы, а Лисянский, Тетерин и Зайцев – кандидаты в члены ВКП(б). Они то и были избраны группкомсоргами взводов. С первых дней учебы им и мне поручали проводить политинформации о текущем моменте. В этом деле нам помогали газеты: «Красная Звезда», дивизионная – «Чекист в дозоре» и журналы, а так же политрук Леонов и капитан Никишов.
Кроме того, лейтенант Корепанов назначил меня связным для оповещения его по тревоге.
Учеба мне давалась легко. Я быстро запоминал все, что говорили и показывали сержант Муратов и вышестоящие командиры и начальники. Убедившись, что я многое уже умею, командир отделения поручал мне тренировать Маломанова, Тугушева, а иногда и Гурченко, выполнению ружейных приемов, изготовки к стрельбе и плавному спуску курка, при затаенном дыхании, с помощью ортоскопа проверять правильность прицеливания.
На всех стрельбах из малокалиберной и боевой винтовок, ручного и станкового пулеметов, я показывал лучшие результаты во взводе и школе. Уважительно ко мне относились все сержанты, командиры взводов, политрук и начальник школы. Я знал наизусть Военную присягу, многие положения уставов и наставлений, хорошо пел строевые и лирические песни и Интернационал (Гимн Советского Союза), прилично играл на гитаре. Служба для меня началась хорошо.
7 ноября 1940 года я во второй раз принял Военную присягу. Утром наша школа участвовала в параде войск Биробиджанского гарнизона на центральной площади города. С винтовками наперевес, чеканя шаг и выдерживая строгое равнение, под оркестр, прошли курсанты мимо трибуны торжественным маршем. Принимавший парад, начальник гарнизона с трибуны прокричал в рупор: «Хорошо идете! Спасибо, товарищи, за службу!» Мы дружно ответили: «Служим Советскому Союзу!»
Обед был праздничным – парадным: наваристые щи с мясом, гречневая каша с мясом, компот и бутерброды с красной – кетовой икрой. Признаюсь – кетовую икру я попробовал впервые – понравилось.
Перед ужином в Ленинской комнате был концерт школьной художественной самодеятельности. Сержанты исполнили несколько строевых песен, Лисянский, Зайцев, Тетерин и я читали стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Маяковского.
Вечером мое праздничное настроение было омрачено. Я получил письмо со знакомым почерком отца на конверте. Еще не раскрыв конверт, почувствовал беду. В письме, закапанном слезами, сообщение, что второго октября вечером скончалась Аня – моя Маманя. Меня будто молния шарахнула. В ушах зазвенело. Хотелось рыдать, но я подавил в себе это желание, лишь прикусил нижнюю губу. Стою у тумбочки с письмом в руках и ничего не вижу – строчки расплылись. Сержант Муратов что-то говорит мне, я не слышу. Подошел, взял письмо, читает. Прочитал до конца и говорит: «Ну, дела!.. Первое письмо и такое… Сядь, Коля, я сейчас». Выходит из спальни. Через минуту пришли политрук Леонов, лейтенант Корепанов, собрался почти весь взвод. Все сочувственно молчат. Политрук еле слышно сообщил собравшимся: «У него умерла мать, поддержите его, товарищи», - и, обращаясь ко мне,- «держись, сибиряк, не сдавайся, письмо я покажу начальству».
После ухода начальства, Муратов сел рядом и поведал, что у него недавно тоже умерла мать. Ему дали отпуск на 10 дней без дороги. Он ездил на родину в город Канск Красноярского края, успокоил отца, брата, сестер. Предложил мне сейчас же написать докладную с просьбой предоставить отпуск по семейным обстоятельствам. Я сказал: «Подумаю».
Перед вечерней поверкой меня вызвали в канцелярию. Капитан Никишов и политрук Леонов выразили мне свое соболезнование и предложили написать докладную, но я категорически отказался.
После отбоя мне не спалось. Лежал с открытыми глазами. В сопровождении дежурного по школе, вошел комиссар полка Власов. Молча сел на кровать и так ласково, сочувственно посмотрел в самую глубину моих глаз, что мне стало не по себе. Нащупал под одеялом мою руку и, крепко сжав, шепотом сказал: «Крепись, сынок. Прими мое сердечное соболезнование, завтра утром с докладной приходи ко мне в штаб». Я ответил: «Спасибо, только в отпуск я не поеду. Дорога дальняя, от товарищей в учебе отстану, а отцу и деду моя помощь не нужна». «И все-таки приходи с докладной», - прошептал комиссар и ушел.
Утром в канцелярии лейтенант Корепанов диктует мне содержание докладной: «В связи со смертью матери, прошу предоставить мне краткосрочный отпуск на 10 суток, без дороги», - а я пишу: «От положенного мне отпуска, в связи со смертью матери, отказываюсь – не хочу отставать от товарищей в учебе». Лейтенант прочитал и говорит: «Впервые вижу человека, который отказывается от отпуска».
С этой докладной я пришел в штаб полка. Прочитав ее, комиссар удивился и повел меня к командиру полка. Майор Цыганкин вышел из-за стола, поздоровался с комиссаром и, крепко пожав мою руку, выразил свое соболезнование. Прочитав мою докладную, командир полка с удивлением спросил комиссара: «Что будет делать?» Усадил комиссара и меня за приставной стол, долго прохаживался по кабинету, дымя «Казбеком», сел на свое командирское место и сказал: «А ведь прав курсант Гришмановский – родным он ничем не поможет, а в учебе отстанет. Молодец сынок, спасибо. Желаю отличной учебы. Можешь идти». А я подумал: вот и здесь в армии у меня два отца есть – командир и комиссар полка.
Через несколько дней я получил второе письмо. Обрадовался, думал от Даши. Оказалось от ее двоюродной сестры Ани Лосенковой. Еще не раскрыв конверт почувствовал второй удар судьбы. И не напрасно. Аня сообщала, что Даня (Даша) в конце сентября вышла замуж за молодого инженера и укатила с ним в Свердловск. Не зря в народе говорят – несчастье в одиночку не ходит. Я был ошарашен. Заметив мое волнение, сержант Муратов и все курсанты нашего отделения потребовали прочитать письмо. Я передал письмо Тетерину. Он прочел сначала сам, спросил меня: «Читать?» «Читай, пусть все знают». Тетерин, не громко, но так, чтоб все слышали, прочитал.
- Стерва, эта твоя Даня, - рубанул Тугушев, - забудь ее. Ты парень, что надо – найдешь себе верную подругу жизни.
- Дрянь, не достойная твоего внимания, - сиплым голосом сказал Губин.
- Давайте напишем ей всем отделением, - предложил Егоров.
- Куда напишете?- спросил я, - где адрес? Никуда писать не надо, она хорошая, она единственная, она неповторимая, я люблю ее, не верю этому письму, - а на сердце камень, - оставьте мне это, сам разберусь.
- Нет, брат, это и наше дело, - пробасил молчаливый Коваленко, - мы это так не оставим…
Через день на стрельбище ко мне подошел комиссар полка Власов, поздравил с отличным выполнением второго упражнения (стрельба тремя патронами по грудной мишени, появляющейся на 10 секунд три раза на расстоянии 200 метров) и спросил про письмо. Я ответил, что письму не верю: «Даша не может мне изменить – я ее так сильно люблю».
- Держись, сынок, не унывай, - ласково сказал комиссар полка, - успехов тебе в учебе.
За два вечера я написал письма: отцу, Даше, сестре, братьям и верному другу Коле Юркевичу.
В школе все занятия, кроме политподготовки, уставов и строевой подготовки, теперь проводились на лыжах. Особенно сложно было научиться стрелять после пробежки на лыжах, в противогазе – очки то и дело запотевали. А еще на тактических занятиях – наступление короткими перебежками. За секунду надо встать, пять секунд бежать вперед, упасть и отползти на пять метров в сторону. Самое трудное – отползание: лыжи застревают в снегу, путаются, срываются с ног. Мы с Егоровым, как соревнующие, перепробовали много приемов отползания и лишь один – перекатывание, понравился Муртову, Корепанову, Никишову и даже бате майору Цыганкину. Этот прием начали внедрять во всех гарнизонах полка.
В очередном номере газеты «Чекист в дозоре» была небольшая статья «Курсант-патриот» о моем отказе от отпуска. Автор статьи политрук Леонов. Меня сослуживцы часто стали называть патриотом. Я отвечал: «Хорошо, что не идиот». Вырезку из газеты я послал отцу.
В конце ноября все курсанты и командный состав получили новые полушубки, ватные брюки, валенки, теплое белье и рукавицы, боекомплект, НЗ на трое суток, волокуши (лодочки) для ручных пулеметов, специальные лыжи для станковых пулеметов. Было ясно – школа готовиться к походу. Командиры, фельдшер и полковой врач провели беседы – как уберечься от обморожения.
В ночь на 1 декабря школу подняли по тревоге. Я быстро оделся и прибежал в дом комсостава. Освещение выключено. Светя спичками, нашел дверь квартиры лейтенанта Корепанова и постучал. За дверью женский голос спросил:
- Кто там?
Я ответил:
- Связной. Это квартира лейтенанта Корепанова?
- Да, - ответил уже сам лейтенант.
- Тревога, - сообщил я и повернулся, чтобы бежать в школу.
- Стой! Зайди! Вместе пойдем, - приказал лейтенант.
Я вошел в теплую прихожую. Лейтенант быстро оделся.
- Сядь, - лейтенант указал на табурет, - Маша, неси чемодан, детей не буди.
Я попытался подать лейтенанту полушубок, но услышал команду.
- Отставить! Я сам! Вы же не денщик, а связной.
Из спальни выскочили Алеша и Наташа – дети Корепановых. Маша вынесла небольшой чемодан, полевую сумку, полевое снаряжение с пистолетом в кобуре, гранатную сумку с двумя гранатами РГД и фляжку в утепленном чехле. Помогла мужу надеть снаряжение. Лейтенант поцеловал дочку, сына, Машу, подхватил чемодан и тихо сказал: «Вперед!» Я шагнул в тесный коридор. На улице шел снег, дул холодный северный ветер. Мы побежали. Лейтенант перегнал меня, а затем подхватил за левый локоть и потащил к казарме. Я едва успевал за ним. Из командиров взводов лейтенант Корепанов по тревоге прибыл первым.
Курсанты суетились у вешалки, у пирамиды с оружием, некоторые возвращались из уборной. Началось построение в казарме. Корепанов четкими командами руководил сбором, помогал отстающим подгонять снаряжение. Подражая лейтенанту, я тоже помогал неповоротливым. Последним в нашем отделении доложил Гурченко: «К походу готов!» Капитан Никишов прошел вдоль строя, потрогал слабо подтянутые ремни и лямки ранцев, подал команду: «Вольно! Заправиться!» Тоже проделал с первым взводом старшего сержанта Паутова. Ушел к пулеметному взводу и, довольно долго проверял его готовность к походу. Мы зря времени не тратили – подгоняли снаряжение, кое-кто даже переобулся.
И вот уже звучит команда начальника школы.
- Пулеметы на волокуши, разобрать и надеть лыжи! По отделениям входим в лыжный парк, каждый берет свом, подогнанные лыжи и палки.
Школа построилась в линию взводных колонн. Каждое отделение в колонну по одному. Строй компактный. Капитан Никишов тоже на лыжах, легко скользит по свежему снегу. Стал перед серединой строя и сказал.
- Товарищи курсанты и командиры, нам предстоит совершить трудный, длительный марш по бездорожью, с тактическими занятиями и боевой стрельбой, во взаимодействии с бронепоездом. Готовы ли вы к этому испытанию?
Все дружно ответили.
- Готовы!
- Ближайший пункт – стрельбище. Направляющий первый взвод, замыкающий – старшина школы, я со вторым взводом. Шагом марш! – последовала команда.
Школа вытянулась в длинную цепочку (колонну по одному). Коваленко и Табаченко на длинных лямках тянут волокушу с пулеметом и запасной парой лыж. Там же две коробки с шестью снаряженными магазинами.
На стрельбище выполнили первое упражнение курса стрельб – стрельба тремя патронами по головной мишени на 100 метров, время не ограниченное. Это была, по сути, проверка боя оружия. Сюда приехала полевая кухня. Здесь был усиленный завтрак на холодном ветру, при морозе - 18 градусов.
После завтрака двинулись в восточном направлении. Отрабатывалась тема: «Марш в прифронтовой полосе». Впереди отделения в головном дозоре, слева и справа от середины колонны – боковые дозоры, сзади – тыльный дозор. Связь – зрительная, условными сигналами. Скорость движения 4 – 5 километров в час. Идем долинами между сопок. Видимость 300 метров. Через каждый час привал 10 минут. Все, кроме наблюдателей за дозорами ложатся на спину, не снимая лыж, ранцы под голову. После каждого привала дозоры меняются. Третий привал 30 минут.
Декабрьский день короток. Еще час движения и сумерки. Колонна втянулась в смешанный лес. Капитан Никишов развернул школу кольцом – для круговой обороны, приказал отрыть в снегу ячейки для стрельбы лежа, выставить полевые посты, развести костры на каждое отделение и над ними соорудить шалаши, в котелках приготовить обед-ужин. Под руководством сержантов, их концентратов приготовили густое варево (полусуп – полукашу), с аппетитом поели, помыли котелки, в них же сварили и попили чай. Проверили оружие и, не раздеваясь легли на сосновые – еловые ветки, ногами к костру. Дежурный поддерживал огонь и следил, чтобы не загорелись валенки или одежда. Дежурные в шалашах и часовые менялись каждый час. Сменившийся часовой выпивал кружку горячего, крепкого чаю с сахаром ложился на место сменщика. Для опознания своих устанавливался пропуск и отзыв. На первую походную ночь был установлен пропуск – бинокль, отзыв – Биробиджан.
Первый раз я заступил на пост сразу после ужина. Крепкий чай, очевидно, с кофе, бодрил. Я медленно шагал между двумя толстыми соснами, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Через 3 - 4 шага оглядывался. Вдруг слышу хруст сухой ветки. Насторожился, встал за сосну, винтовку наготове. Вижу, приближаются две тени. Подпускаю метро на 15 и не громко, но четко требую.
- Стой! Пропуск?
Следует ответ.
- Бинокль. Отзыв?
Отвечаю.
- Биробиджан. Проходите.
Оказалось, это капитан Никишов и политрук Леонов обходили расположение школы, проверяли полевые посты и костры в шалашах.
Этот час на посту казалось, никогда не кончится. Плечи ныли от ранца, хотелось спать. А мысли уносили меня в далекую, заснеженную деревню Аргаист. Как там, без меня, без мамы, справляются с коровой, с овцами, свиньями, гусями, курами отец и дед? Как живет в своей Крапивке моя милая Даша? Не верил я письму Ани Лосенковой.
После смены быстро уснул. Под утро снова на пост. Валенки от костра просохли, ногам тепло. И снова хожу меж сосен: 20 метров туда, 20 обратно. Вглядываюсь в молодой подлесок, за поляной. Изредка луна, выглянув из тучи, освещает все вокруг. Слышу, как скрипи снег под ногами соседей – часовых. Хожу не по тропке, а целиной, чтоб не скрипеть. Ветер леденит лицо. Встал спиной к сосне, с наветренной стороны, стало тепло. Моментально уснул и упал лицом в снег. Винтовку не выпустил из рук. Как током дернуло. Вскочил, отряхивая снег с винтовки, с полушубка, с буденовки. Оглядываюсь, не видел ли кто. Сон на посту тягчайшее преступление. Стало не по себе. Затоптал место падения. Хожу мелкими шагами, оглядываюсь. Сон, как рукой сняло. На протяжении всего похода, каждую ночь по два – три раза был часовым. Это ЧП научило меня на всю жизнь борьбе со сном.
В первый день похода мы прошли 30 километров. В дальнейшем проходили по 40 – 50 километров. Накапливался опыт. На седьмой день похода, в полдень, вышли к термальному источнику. Это небольшое метров 70 диаметром озеро. Над ним довольно плотный слой пара. Метра на три от воды снега нет, зеленеет трава, местами растет камыш. У берега и на снегу следы мелких и крупных парнокопытных – кабарги, оленей, зубров, лосей. Вода теплая. Из озера вытекает ручей.
Капитан Никишов командует.
- Занять круговую оборону! Купаться две смены по 15 минут. На середину озера не плавать! Во время купания осмотр по форме 20 (на вшивость).
Наше отделение купается во вторую очередь. Разделись у кромки снега. От воды здесь сравнительно тепло. Выворачиваем белье. Сержант Муратов тщательно осматривает швы. К счастью вшей нет. Прыгаем в теплую воду, ныряем, моемся, массируем друг другу спины. Дальше от берега вода теплее, на вкус – чуть солоноватая, жесткая. Моемся без мыла. Лейтенант Корепанов торопит: «Быстрей, быстрей, одеваться!» После купания наш взвод направляющий. Отделение Муратова в головном дозоре. Азимут 80 градусов, вперед и только вперед. Белье, надетое на мокрое тело, холодит. Сразу взяли хороший темп, чтобы разогреться. Через каждые 5 минут сменяются направляющие. Час пролетел не заметно. По колонне передают приказ начальника школы: «Снизить скорость, продолжать движение. Привала не будет». Нас в головном дозоре сменило отделение сержанта Терещенко. Теперь азимут 90 градусов. Идем строго на Восток.
На десятые сутки вышли к полустанку. На путях бронепоезд. Помылись и сменили белье, в вагон-бане. Пообедали в теплом вагон-столовой и дальше в путь, в общем, направлении на юго-восток, по азимуту.
На четырнадцатые сутки вышли к северной окраине Комсомольска–на-Амуре и, развернувшись в цепь, дружно атаковали расположение конвойного батальона. Это учение было заранее спланировано вышестоящим командованием. Нас встретил плотный ружейно-пулеметный огонь «противника» холостыми патронами. В ход пошли взрывпакеты, имитируя гранаты. Наше отделение первым ворвалось в опорный пункт и захватило штаб батальона. На разборе учения командир дивизии дал высокую оценку действиям командиров и курсантов, всему составу нашего отделения объявил благодарность.
Пятнадцатого декабря провели в расположении «захваченного» городка. Соревновались с «побежденными» конвойниками в стрельбе из малокалиберной винтовки, метании гранат и рукопашному бою. В стрельбе и метании гранат мы – курсанты были сильнее, а рукопашный бой проиграли конвойникам.
- Не вешать носы, чудо-богатыри! – сказал капитан Никишов, - к первому маю наверстаем.
- А почему не к 23 февраля? – возразил политрук Леонов.
- Ну, что ж, попробуем, - согласился капитан.
Вечером смотрели фильм «Мы из Кронштадта». На вечерней прогулке мы пели Дальневосточную, несомненно, лучше гостеприимных хозяев.
Обратный путь проходили, практически тем же маршрутом, только азимут теперь был близким к 270 градусам. Мы шли на Запад – возвращались домой. Наш взвод взял обязательство: шестьдесят первую годовщину со дня рождения товарища Старшина (21 декабря) встретить отличными показателями в тактической и огневой подготовке. Нас поддержали первый стрелковый и пулеметный взводы.
Каждый день штурмом овладевали одну из сопок, на уже знакомом пути. За пять дней прошли почти половину маршрута. 21 декабря в окрестностях станции Литовко, при преодолении теплого ручья, курсант первого взвода Кунгурцев, действуя в боковом дозоре, намочился до пояса. Вышли на стрельбище. Командир отделения, не зная о случившимся, послал его на вышку, наблюдать в бинокль за сектором стрельбы. Боясь выговора, Кунгурцев не возразил. Предстояло каждому отделению выполнить групповое упражнение. Около часа курсанты стреляли по появляющимся мишеням.
Но вот стрельба окончена. Звучит команда: «Отбой! Белый флаг!» Кунгурцев не реагирует. Бросились к нему, а он окостенел, на сильном ветру, при тридцатиградусном морозе. Руки и ноги не двигаются, на вопросы не отвечает. Спустили вниз, положили на волокушу для РПД и что есть мочи на станцию (около километра) в медпункт бронепоезда. Врач бронепоезда и фельдшер, приданный школе, сделали все, что могли, но увы! От сильного переохлаждения, рыжеватый здоровяк Кунгурцев скончался. Похоронили его без нас на Биробиджанском военном кладбище. День рождения товарища Сталина был омрачен не боевой потерей. За это ЧП командир отделения, командир взвода, начальник и политрук школы понесли серьезные взыскания.
Но, как говорится в народе: не бывает худа без добра. Наш второй взвод успешно выполнил обязательство в честь дня рождения Сталина – все тактические задачи и все упражнения боевых стрельб выполнил на отлично.
Последнюю ночь в походе ночевали там же, где первую. Мы очистили от снега свой шалаш, развели костер, приготовили ужин и чай. Раньше обычного легли спать. В эту ночь на 30 декабря я трижды стоял на посту. Так же, как 1 декабря, прохаживался меж двух толстых сосен. Спать не хотелось – слишком свежо в памяти было ЧП, о котором я рассказываю вам, дорогие читатели, через 62 года.
- Что день грядущий мне готовит? – думал я, ожидая писем от отца, сестры, братьев, а главное от Коли Юркевича, что сообщит он мне о Даше?
В последний – тринадцатый день похода подъем не в 6, а в 5 часов. Плотный завтрак и в путь. Утро морозное градусов под 30, но ветра нет. На небе яркие звезды и полная луна. Светло, как днем. Кажется, лыжи сами бегут, словно умные кони – спешат домой. Идем два часа без привала, втянулись в походную жизнь. Егоров шутит.
- Эх, спеть бы сейчас «Потеряла я колечко…
- Потеряешь, не найдешь, - поддерживает Тетерин.
- Прекратить разговоры, - требует сержант Муратов.
После двадцатиминутного привала, снова идем 2 часа. От начальника школы передается вводная: «Противник напал на городок школы и штаб полка. На выручку, товарищи, вперед!»
Коваленко и Табаченко выдохлись, таща волокушу с пулеметом. Я и Маломанов сменили их на ходу. Идем быстро. Через каждые 15 минут сменяются «бурлаки» на волокуше (хотел сказать на Волге). Пот в три ручья. Многие расстегнули полушубки и буденовки. И опять Муратов командует: «Застегнуть полушубки и шлемы! Шире шаг!» Тугушев закашлялся, того и гляди упадет. Гурченко отстал метров на 50. Егоров взял его винтовку. Вместе они догоняют строй. Я иду из последних сил. В висках стучит, в глазах рябит, но сам себя подбадриваю: «ничего, еще немного и станет легче – придет второе дыхание, терпи курсант – командиром будешь. А командиру разве легко? Вон Муратов сменил Табаченко (тот уже шатается) тащит волокушу, вместе с красным, как рак Коваленко, да еще подбадривает его: «смелей, смелей, еще рывок и мы на горке, еще верста и мы в казарме».
И на самом деле, поднялись на горку и вот оно гарнизонное стрельбище. По всей колонне прокатилось троекратное «У-р-р-а-а!» Вот оно второе дыхание. Откуда силы взялись? Курсанты, обгоняя друг друга, бегут к вышке, к огневому рубежу и, как подкошенные падают в снег.
Как в начале похода, стреляем первое упражнение – проверяем бой оружия. Результат значительно хуже, чем 1 декабря – чувствуется усталость. Однако, я остался верен себе: все три пробоины в центре мишени можно накрыть пятаком.
- Быть тебе снайпером, - говорит Маломанов, - а мне подносчиком патронов (он поразил мишень только одной пулей).
Оценка – тройка, разучился затаивать дыхание.
- Не тужи, - говорю ему, - это дело поправимо.
От стрельбища до городка идем в колонне по три. Терещенко запевает Дальневосточную. Дружно спели три куплета. И вдруг: из-за сопки Тихой дунул порывистый ветер, пошел снег. Шагаем молча. Оружие за спиной, лыжи с палками на плече. При входе в городок нас встретил командир и комиссар полка, и духовой оркестр. Под звуки марша походим к казарме.
Поздоровавшись с нами, майор Цыганкин и комиссар Власов выразили сожаление по поводу смерти курсанта Кунгурцева, поздравили с окончанием тысячекилометрового похода, благодарили за выносливость и мужество, проявленные в походе.
После позднего, не очень вкусного обеда, вместо послеобеденного «мертвого часа», чистка оружия, с полной разборкой. Уже в сумерки нас повели в гарнизонную баню. Мылись долго и тщательно, постирали носовые платки, подворотнички, а кое-кто портянки.
Перед ужином принесли письма. Я успел прочитать письма отца, братьев и сестры. Пятое – от Коли Юркевича осталось на «десерт» после сытного ужина. И не зря. В нем сообщалось, что 30 сентября Дарья Михайловна Шабалина, со Знаменской пристани, на пароходе Ленинград, уехала в Омск с молодым, красивым мужем – инженером из Свердловска. Факт достоверный – Коля сам их видел, когда они, неся по два чемодана, садились на пароход.
Пришлось поверить, хотя и с трудом. Это был третий удар судьбы в одном 1940 году. Перед вечерней поверкой, это письмо взял у меня сержант Муратов. Прочел и сквозь зубы процедил: «Прав Тугушев – стерва она. Держись, Коля», - не поуставному обратился он. Сдерживая гнев и жалость утраты, я только и сказал: «Как же она решилась на такое? Она же клялась ждать…» Горький ком образовался у меня в горле. Усилием воли сдержал подступившие слезы. Ночью спал плохо. Часто просыпался и мысленно читал письма Даши, полученные летом в ЧВАУ.
31 декабря был обычный учебный день, только вместо уставов, после стрелковой тренировки, один час занимались отработкой приемов рукопашного боя. Начали наверстывать упущенное, выявленное на соревновании с конвойниками 15 декабря. Командиры отделений, командиры взводов, сам начальник школы показывали, как, обезоруженный в бою, красноармеец, обязан вступить в схватку с нападающим противником, вооруженным винтовкой, саблей, пистолетом. Это занятие понравилось всем курсантам.
В ЧВАУ я обучался этим приемам и, когда сержант Муратов, в роли противники попытался «заколоть» меня штыком, я ловко увернулся (отскочил) и мгновенно уложил его на спину, отобрав у него винтовку, занес штык над ним для прокола. Видевшие этот момент зааплодировали. Капитан Никишов взял винтовку и попросил (не приказал) проделать этот прием с ним. Вокруг нас стоял уже весь наш второй взвод. С криком «банзай» капитан бросился на меня, пытаясь сразить длинным уколом. Я отскочил назад и влево, схватил винтовку левой рукой между рук «противника», рванул на себя. Правой ногой сделал подсечку, ребром правой ладони довольно сильно ударил «противника» в лицо и правое предплечье, левой энергично давнул локоть капитана (болевой прием), винтовка уже в моих руках, размах и с криком «Ура!», ударил «самурая» прикладом по голове (слегка). Все-таки не курсант и не сержант, а «батя» - начальник школы. Капитан поднял руки. Снова раздались аплодисменты.
- Сколько живу, сколько служу, впервые меня обезоружили и победили. Молодец, сынок! Видали, как он меня разделал? – сказал капитан и помахал опущенной левой рукой – прием был действительно болевой.
- Быть тебе инструктором по рукопашному бою, - сказал капитан и крепко пожал мою руку.
- Да я еще зелен, чтобы учить других, - возразил я.
- Сказано быть, значит, будешь! – отрезал крутой «батя», - а как невеста? - вдруг спросил он.
- Изменила, - одним словом, со вздохом, ответил я.
После ужина в Ленинской комнате подводились итоги первого этапа обучения и похода. Моя фамилия была названа в числе отличников боевой и политической подготовки.
Всех десятерых отличников пригласили на новогодний вечер в штаб полка. Политрук Леонов проинструктировал нас, как себя вести.
В 22.00 31 декабря 1940 года отличники, под командой сержанта Муратова, строем прибыли в штаб полка. Разделись и вошли в небольшой зал со сценой. Сели на четвертый ряд. Зал быстро заполнился. На первом ряду командование полка с женами, на втором и третьем командиры и начальники рангом пониже. Перед нами оказались наши командиры взводов с женами, одетыми скромно, но со вкусом.
Командир и комиссар полка, в коротких выступлениях, подвели итоги истекшего года и поздравили присутствующих с наступающим 1941 годом, пожелали крепкого здоровья, успехов в службе и работе, семейного счастья. Начальник штаба зачитал итоговый приказ. Многим командирам, политрукам, сержантам и красноармейцам (курсантам) в том числе и мне вручили Грамоты. Все награжденные отвечали: «Служу Советскому Союзу!»
В 23.30 перешли в просторный зал на втором этаже. Здесь в три ряда праздничные столы, с обилием бутылок и закусок, в углу трехметровая елка, с гирляндой разноцветных лампочек и «Кремлевской звездой». Включен мощный репродуктор, льется торжественная музыка.
Меня и сержанта Муратова посадили за центральный стол, рядом сели жены наших командиров взводов – две Маши (Паутова и Корепанова), рядом их мужья. Я впервые оказался в такой обстановке.
- Прошу наполнить бокалы, - сказал командир полка.
Мы с Муратовым сидим, как сычи – не знаем, что делать. Выручил лейтенант Корепанов: взял бутылку водки, открыл, чуточку плеснул в свой фужер, налил граммов по сто Паутову, Сагдуддинову, добавил себе и потянулся, чтобы налить мне.
- Простите, а можно лимонад, - сказал я и ладонью накрыл фужер.
Тоже сделал и Муратов. Лейтенант сел. Его супруга, с этакой поддевкой, говорит:
- Федя, что ж ты растерялся, налей нам кагор или портвейн.
А Федя уже наполняет свою тарелку салатом. Паутова, обращаясь к своему мужу, говорит:
- Леня. Налей мне шампанского, а вы, мальчики, (это к нам) наливайте что нравится, не стесняйтесь.
Муратов открыл бутылку коньяка, налил себе 50 граммов и чуть плеснул мне: «Пробуй», - говорит. Паутов налил дамам портвейн и заметил Муратову:
- А у вас губа не дура, быть вам генералами.
Я положил в свою тарелку две ложки салата, жду тоста.
Майор Цыганкин встал. У него на груди Орден Красного Знамени и медаль XX лет РККА (репродуктор приглушили) и четко сказал:
- Спасибо, товарищи, за честную службу в истекшем году. Пусть новый год будет лучше, за ваше здоровье и новые успехи в службе!
Одним глотком выпил содержимое малого фужера и сел. Мы с Муратовым чокнулись. Маши повернулись к нам и чокнулись. Командиры встали и чокнулись с женами и нами. Все выпили. Я поперхнулся и закашлялся, платком протер рот, налил лимонада и запил, пахнущий клопами, коньяк. Взял левой рукой вилку и начал закусывать.
Диктор радио произнес: «Говорит Москва. Слушайте Михаила Ивановича Калинина» Наступила полная тишина. Председатель Центрального Исполнительного Комитета СССР (Всесоюзный Староста) поздравил весь советский народ с успешным выполнением народно-хозяйственного плана 1940 года, упомянул о сложной международной обстановке, в связи с усиление агрессивных устремлений фашистской Германии, призвал: к тесному сплочению общества вокруг партии и советского Правительства, к повышению сознательности масс в деле выполнения решений XVIII съезда ВКП(б), к всемирному укреплению обороноспособности Родины, к повышению бдительности всех советских людей, к повышению боеготовности и боеспособности соединений, частей и подразделений Красной Армии, пожелал благополучия, счастья в каждом доме, в каждой семье, провозгласил здравицу за народ, за партию, за товарища Сталина.
- С Новым годом, с новым счастьем! – сказал в заключении Михаил Иванович.
Часы Кремлевской башни начал отбивать московское время, а по залу прокатилось мощное, продолжительное: «Ура-а-а!» Раздалась мелодия Интернационала. Мы с Муратовым запели. Нас поддержали жены командиров и их мужья. И вот уже в зале все громко и дружно поют: «… мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот стане всем!» припев, после каждого куплета, пропевали дважды. «Это есть наш последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской!» С особым старанием пели последний куплет: «Лишь мы – работники всемирной великой армии труда - владеть землей имеем право, но паразиты никогда! И если гром великий грянет над сворой псов и палачей, для нас все так же солнце станет сиять огнем своих лучей». Последние слова припева потонули в громком рукоплескании. В зале все сели. Захлопали выстрелы шампанского. Кто-то их соседей по столу налил мне полфужера игристого напитка.
Маша (Мария Александровна) Паутова встала и произнесла: «Поднимем бокалы и сдвинем их разом. Да здравствуют музы, да здравствует разум!» Чокнулась и, выпив, начала закусывать. Ели в основном салат с майонезом и крутым яйцом (оливье). Я взял яблоко, разрезал его пополам и половинку предложил Муратову, вторую начал жевать. Сержант держит половинку и не знает, что с ней делать: съесть или отложить. Маша Корепанова говорит: «Миша, съешь яблоко – это лучшая закуска к шампанскому». Ага, значит Муратов здесь уже Миша, подумал я. А Миша покраснел, как варенный рак, и не ласково посмотрел на меня, мол тоже знаток застолья. Супруги командиров подкладывают в наши тарелки бутерброды с колбасой, с ветчиной, с горбушей и красной икрой. Я не набрасываюсь на вкусную снедь, ем не спеша. Вижу Муратов тоже не торопится. Подали горячее – ароматное жаркое. Над столами пар.
Я уже заканчивал «работу» над жарким, когда к нам подошел комиссар Власов. Взял меня за плечи и молвил:
- Здравствуй, сынок. Знаю, что тебе не легко, - и, обращаясь к присутствующим, уже громче сказал, - у него умерла мать и невеста вышла замуж за другого молодца. А ты нетужи и запомни – «Если к другому уходит невеста, но не известно, кому повезло». А сейчас запой «Москву майскую».
Я встал, вопросительно глянул на Муратова, тот кивнул головой, вместе запели.
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней,
С добрым утром, милый город,
Сердце Родины моей!
Комиссар Власов дирижирует, поет весь зал.
Кипучая,
Могучая,
Никем не победимая.
Страна моя,
Москва моя,
Ты самая любимая!
- Ай, да ребята, ай, да молодцы! А какое взаимопонимание! – сказал комиссар и ушел к другому столу.
- Душа полка наш комиссар, - сказала Маша Корепанова.
- Человечный, - сказал я.
- Вот именно, - подтвердил Муратов.
Дамы встали из-за стола и потащили нас и мужей к елке. Там уже образовался хоровод. Пели: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла…» На вальс меня пригласили обе Маши. Танцевали хорошо, легко. В зале царила доброжелательная атмосфера, но чувствовалась некоторая скованность курсантов и красноармейцев – дисциплина.
Все участники спели еще «Широка страна моя родная» и «Катюшу». Только курсанты и красноармейцы пели строевые песни: «Три танкиста», «Дальневосточную», «Любимый город». После ароматного чая с молоком, мы, поблагодарив командование за отеческую заботу, ушли домой – в казарму.
Оказывается, политрук Леонов и старшина Оселедько организовали в Ленинской комнате новогодний вечер. Была даже небольшая елка. Пили лимонад, ели печенье и конфеты. На конкурсе красноармейской песни победил сержант Терешенко ему достался приз – объемный торт, испеченный женами наших командиров. Все курсанты и сержанты были довольны. Никто не предполагал, что через 172 для наши западные границы будут вероломно нарушены немецко-фашистскими войсками. Начнется Великая Отечественная Война.
Новогодний подъем сыграл сигналист, он же каптенармус, красноармеец Захваткин, но не в 6.00, а в 8.00.
После завтрака до обеда личное время. Большинство курсантов писали письма, играли в шашки, шахматы, домино, бренчали на балалайках и гитарах. В пулеметном взводе организовали конкурс плясунов. Победил курсант Гладун, самый длинный в школе и в полку (его рост 2 метра 3 сантиметра). Он лучше всех исполнил яблочко и чечетку. Приз – новогодний большой пирог с яблоками. Ели всем пулеметным отделением.
А еще соревновались в разборке и сборке ручного и станкового пулеметов с завязанными глазами, в разборке затворов винтовки и ручного пулемета, замка станкового пулемета. Здесь победителей не было, никто не уложился в нормативное время – мал был опыт обращения с оружием.
Я написал письма родным и другу Коле Юркевичу. В письме отцу послал Грамоту, как свидетельство успешного начала действительной военной службы.
Январь в Биробиджане был относительно теплым, днем 10 – 15 градусов мороза. Это способствовало проведению тактических занятий, огневой, строевой и физической подготовки.
Особое внимание уделялось выработке у курсантов навыков управления отделением во всех видах боя, при отражении внезапного нападения самолетов-штурмовиков, танков, кавалерии, пехоты противника, при ликвидации авиадесанта. Командиры взводов и отделений учили нас личным примером – делай, как я.
Наш сержант Муратов – не высок ростом (165 сантиметров), атлетически сложен, энергичен, смел в суждениях и действиях, скородум, с красивым лицом и четким командирским голосом, обладал всеми качествами отличного младшего командира. Он во всем подражал командиру взвода лейтенанту Корепанову, был, как бы его продолжением. Не зря супруга лейтенанта – Маша зовет его ласково – Миша. Это большая заслуга. За этим большой труд. Мне хотелось, чтобы эта красивая, обаятельная медсестра полкового лазарета когда-то и меня назвала по имени. Сержант Муратов придирчиво требователен к малейшему проявлению лени, неточности в выполнении ружейных приемов, требований уставов и наставлений. Заметив неточность, он обычно говорил: «В бою это плохо кончится». Образцово еще раз показывал прием и тренировал курсанта пока тот уверенно и точно выполнит тот, или иной прием.
Для победы в бою важнейшим фактором является меткий огонь. А меткий выстрел зависит от правильной изготовки к стрельбе. Приемы правильной изготовки к стрельбе лежа, с колена и стоя очень трудно давались курсантам, особенно ручным пулеметом.
Ручной пулемет Дегтярева (РПД) «капризное» оружие. Чего только ни придумывали в войсках, чтобы пулемет бил кучно и без промаха. Это и деревянный винтовой подъемник под приклад, и натяжной ремень от шейки приклада к правой стопе, и металлические тяги – сошкодержатель, - желаемого результата не получалось.
В нашем отделении зрела мысль – отбросить все эти дополнительные приспособления. Ведь в реальном бою, особенно в наступлении, их не применишь. А главное: надо преодолеть боязнь пулеметной очереди. Надо выбрать такую изготовку, чтобы после первого выстрела, линия прицеливания не уходила из цели.
Я и Коваленко взялись за это дело. Все свободное время тренировались. Полтора месяца понадобилось, чтобы найти и закрепить правильную изготовку к стрельбе лежа. И вот 16 февраля Коваленко, я и сержант Муратов, на гарнизонном стрельбище, показали, как надо владеть РПД.
Стреляя короткими очередями на 200 метров по грудным, на 800 метров по поясным, на 400 метров по ростовым и пулемету, на 600 метров по орудию, мы все мишени поразили двумя – тремя пулями. Это был трудный, но закономерный успех.
Капитан Никишов доложил командиру полка. «Батя», комиссар и начальник штаба тут же приехали на стрельбище. В их присутствии наша «тройка» повторила результат. Майор Цыганкин так расчувствовался, что всех троих крепко обнял, приговаривая: «Спасибо, сыночки, за ратное мастерство. С такими, как вы, наша Армия непобедима!» Приказал начальнику штаба собрать командиров батальонов, а затем и начальников гарнизонов, показать, как надо владеть «капризным» РПД.
18 февраля Муратов, Коваленко и я показали свое мастерство ком.нач.составу нашего полка, а 22 февраля (накануне 23 годовщины Красной Армии) в Хабаровске – ком.нач.составу других полков и штабу дивизии. Командир дивизии наградил всех троих наручными часами «Кировские». Мы ходили в героях, но носа не задирали, надо же оправдывать звание отличника.
Соревнования по физической подготовке и рукопашному бою перенесли на апрель. А в конце марта в Хабаровске, при штабе дивизии, состоялись соревнования штатных стрелковых отделений. В программе соревнований: марш на лыжах с полной боевой выкладкой на 50 километров, стрельба всем отделением по появляющимся мишеням: 10 головных на 100 метров, 10 грудных на 200 метров, 10 поясных на 300 метров, пулемет на 400 метров и орудие на 500 метров. Место проведения соревнований – район Волочаевской сопки.
На соревнования прибыли 10 отделений. Разместились в казармах резервного батальона. Вечером похолодало. Наши соперники смазывают лыжи мазью для мороза. Толи от борща с перцем, толи от волнения у сержанта Муратова разболелся живот. Его уложили в лазарет. Командование отделением передал мне. Курсанты волнуются: «Как же мы без командира?» Табаченко и Губин требуют: «Давайте смазывать лыжи, как и все, для холода.» Я прошу не торопиться: утро вечера мудреней… Легли спать. Табаченко шепчет: «Проиграем!» Я в ответ: «Спи. Выиграем».
Проснулся в пять часов, тихонько поднял ребят. Достал из ранца пластину воска, присланную отцом, разломил на кусочки и велел, без шума, натереть им лыжи. Ребята говорят:
- Они же не поедут.
- Еще как поедут, - отвечаю маловерам, - только ногам шевели, да палками помогай.
Вышли на улицу Энгельса. Из-за Амура тянет теплый ветерок. По жеребьевке мы стартуем вторыми, разрывом в пять минут. Надо пройти пять кругов по 10 километров. Я направляющий. Взяли тихий старт, идем спокойно. Нас обогнали два отделения на первом круге, на втором – еще два. Табаченко упрекает меня: «Почему пропускаем? Надо нажать, лыжи скользят хорошо». Я отмалчиваюсь. На третьем круге еще одно отделение обогнало нас. Коваленко не выдержал, говорит: «Прибавь, Коля!» Отвечаю: «Потерпите, еще рано». На четвертом круге даю команду: «Ешьте сахар!» Не заметно прибавляю скорость, как учил лейтенант Корепанов. Теплый южный ветер и сахар прибавили сил. Обогнали одно отделение, через километр еще одно. Бедолаги сняли лыжи, соскабливают мазь для холода. Лыжня разбита. У соперников лыжи идут, как по песку, ругаются, нервничают. На пятом круге на лыжне снежная кашица, а мы скользим, обгоняя одно отделение, другое, третье, четвертое. Мы уже первые. Табаченко расстегнул шинель и воротник, кричит: «Молодец, командир!» Свернул в лыжни, чтобы объехать лужицу и трах! Упал, вскочил, кричит: «Я лыжу сломал!» Приказываю ему: «Передать коробку с магазинами Губину, идти пешком! Отделение за мной!» И постепенно прибавляю скорость.
Вот и финиш. Мы – первые! Замыкающие Гурченко и Егоров, от радости кричат: «УРА!»
Слышим команду: «Приготовиться к стрельбе!» Не снимая лыж, выходим на огневой рубеж. Получили патроны. Я беру у Маломанова снайперскую винтовку, отдаю ему свою. Докладываю: «Отделение к бою готово!»
Появились мишени, все одновременно, на одну минуту. Звучит сигнал трубача: «Попади, попади, попади!» Громко и четко командую: «Отделение, по наступающему противнику огонь!»
Первые выстрелы слились почти в залп. Я крикнул: «От прицела два отбросить!» Слева дул сильный южный ветер. Первым выстрелом поразил пушку, вторым – пулемет, сменил прицел и поправку на ветер. Почти все головные и грудные мишени поражены. Коваленко короткими очередями бьет по ростовым. Я бью по поясным. Еще дружный тр-р-р-а-а-х, и все – все мишени исчезли, поражены. Тишина. Секунд через 5 звучит сигнал «Отбой!» Коваленко и Губин кричат: «Победа!» Я подаю команды: «Разряжай! Встать! Оружие к осмотру! Собрать и сдать гильзы!» Появился Табаченко, спрашивает разрешение стать в строй. У него лыжи и палки на плече, в руках обломок – свидетельство нарушения дисциплины.
Главный судья соревнований – зам.командира дивизии подполковник Баранов, приняв мой доклад о происшедшем, снисходительно сказал: «Разберитесь сами», - поздравил нас с победой. Мы сэкономили 36 патронов и 5 секунд времени.
- Молодцы, курсанты, - сказал подполковник, - отправляйтесь в казарму.
Здесь, на стрельбище, нас напоили горячим, сладким чаем.
В казарме, во время чистки оружия, все набросились на Табаченко, ругали самыми обидными словами. Тетерин пригрозил обсудить его на общем комсомольском собрании. Я сходил в лазарет, доложил сержанту Муратову о победе. Он с большой радостью воспринял доклад, сказав, что это лучше всех таблеток исцеляет.
Вечером, при подведении итогов, нам присудили второе место, в связи с потерей бойца на марше, и вручили мне (отделению) Диплом второй степени и выписку из приказа командира дивизии с благодарностью всем курсантам и сержанту Муратову. Дивизионный интендант вручил нам майки с символикой спортивного общества «Динамо». На поезде Хабаровск – Харьков мы вернулись в Биробиджан. Командир полка хотел опротестовать решение жюри, но капитан Никишов уговорил его не делать этого. Диплом второй степени украсил уголок почетных наград Ленинской комнаты.
Меня переключили на подготовку команды к соревнованию по физической подготовке и рукопашному бою. Из нашего отделения в команду включили только Егорова. Каждый день, после обеда, я настойчиво отрабатывал с челнами команды упражнения на перекладине и брусьях, козле и коне, прыжки в длину и высоту, метание осколочной и противотанковой гранат, уколы штыком, удары прикладом, приемы обезоруживания, нападающего с винтовкой, саблей, лопатой, ломом, пистолетом, ножом. Особое внимание уделялось преодолению 150 метровой полосы препятствий.
Выходы на стрельбище каждую неделю сопровождались марш-бросками с преодолением участков «химзаражения» в противогазах, защитных чулках и накидках. Сопка Тихая уже обильно полита нашим потом. Каждый день мы ее штурмуем, не только днем, но и ночью. О ней даже песню сложили. Помню, в припеве есть такие слова: «Эх, сопка - сопочка родная, напрасно Тихой ты названа», - и еще: «ты закаляешь нас, как сталь».
В конце апреля 1941 года нашу школу эшелоном перевезли в летний армейский лагерь, расположенный около станции Шимановская Амурской области. Здесь не высокие лесистые сопки и обширные пади, много болот, ручьев и речек. Нашу школу расположили на западном фланге главной лагерной аллеи. Наше отделение раньше всех соорудило гнездо и натянуло палатку. Оказывается, сюда съехались школы ком.нач.состава всех родов войск, кроме авиации. Все жили по единому распорядку дня. Общие сигналы подъема, завтрак, обед, ужин, отбой, тревога, общее стрельбище и полигон.
1-го мая командующий 2-й Особой Дальневосточной армией Генерал Апанасенко провел строевой смотр на центральной лагерной площади, поздравил курсантов и командиров с праздником, пожелал успехов в учебе, потребовал строгой дисциплины, высокой бдительности и боеготовности, официально открыл лагерный сезон.
Благодатный климат и природа Приамурья способствовали закаливанию и возмужанию курсантов, а спорт, при хорошем питании, укрепляли здоровье. Многие курсанты прибавили в весе, загорели.
Во второе воскресенье июня провели, наконец, соревнования по физической подготовке и рукопашному бою. Наша команда, в трудном поединке, вышла победительницей. А когда Егоров и я, в полном боевом снаряжении, с ранцем за спиной, подтянулись на турнике и выполнили силовой подъем на перекладину, все присутствующие наградили нас дружными аплодисментами. На этот раз мы получили Диплом первой степени, патефон и 20 пластинок.
На огневой подготовке учились стрелять по самолетам и парашютистам, на тактике – окружать и уничтожать диверсионно-разведывательные группы противника. На саперной подготовке совершенствовали окопы, огневые позиции, углубляли траншеи в системе обороны лагеря.
В лагере был закон: передвижение строем только с песней, одиночные бойцы и группы 2-3 человека – бегом. Часто пели песню о винтовке.
Мы готовы к бою
С армией любою,
Коль придется воевать.
Будем биться двое:
Я и ты со мною,
Вместе нам привычно побеждать.
Эх, бей, винтовка,
Метко, ловко,
Из засады по врагу.
Я тебе моя винтовка
Острой саблей помогу.
К сожалению, владеть саблей, водить мотоцикл, автомобиль, не говоря уже о танке, нас не учили. А жаль…
На встречах со школьниками и студентами меня непременно спрашивают: как я встретил войну? А было это так.
22 июня 1941 года, обычное воскресенье. Половина курсантов ходили в увольнение в соседнюю деревню, купались в быстрой речке, собирали землянику, просто загорали. После обеда мертвый час. Я дневальный по школе, стою под грибком. Над грибком на сосне радиорепродуктор. Слышу голос Левитана: «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Слушайте выступление Вячеслава Михайловича Молотова».
Позвал дежурного по школе сержанта Муратова. Стоим, навострив уши.
Молотов спокойным, но все же взволнованным голосом, говорит: «Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня 22 июня 1941 года в 4 часа по московскому времени, фашистская Германия, разорвав пакт о ненападении, вероломно нарушив договор о мире, напала на нашу Родину!»…
Мы переглянулись и вместе подали сигнал тревоги: «Школа в ружье!»
Весь лагерь, как потревоженный муравейник. Открыты ружейные парки. Вооруженные связные бегут оповещать командный состав. Наша школа уже в опорном пункте. Пулеметы, гранатометы и снайперы на своих позициях, согласно боевого расчета. Командиры отделений по стрелковым карточкам уточняют секторы обстрела, ставят боевые задачи, уточняют сигналы управления, назначают наблюдателей за воздухом. Прибежали командиры взводов, начальник и политрук школы, проверяют готовность к отражению нападения самураев. Связисты тянут провода от пункта управления лагеря к командным пунктам школ. Танкисты и артиллеристы маскируют танки и орудия на боевых позициях.
Через полчаса поступила команда: оставить на позициях наблюдателей и дежурных у орудий и пулеметов, остальной личный состав на митинг. Я теперь снайпер. Гранатомет передал Маломанову. На позиции остаемся мы с Маломановым и Коваленко у пулемета.
Митинг был коротким, как боевой приказ. Выступившие заклеймили позором агрессора, выразили решимость не жалеть крови и самой жизни для победы над врагом. Девиз митинга: дисциплина, сплоченность, бдительность, боеготовность, стойкость и мужество.
В боевое охранение выслали второе отделение первого взвода, усиленное станковым пулеметом. Ужинали засветло. Приказано: ночью не курить, полная светомаскировка. На первые военные сутки установлены пропуск – боек, отзыв – Брест. На листках бумаги для писем курсанты пишут докладные с просьбой отправить на Западный фронт – бить фашистов.
Ночью похолодало, подул сиверко, начал накрапывать дождь. Раскатали шинели и накинули на плечи. Сидит в окопах, всматривается и вслушиваемся. Нам – не обстрелянным – шелест кустиков кажется ползущими самураями. Я всю ночь не отрывал глаз от оптического прицела винтовки. Остальные курсанты и сержант Муратов немного по очереди подремали. И вот он долгожданный рассвет. Самураи не напали. Значит боятся. Наломали им бока на Хасане и Халхин-Голе.
Во время завтрака политрук Леонов вернул докладные. Ответ один всем: служите там, где приказано, перед нами противник не менее сильный и коварный, чем фашисты Германии, Италии и так далее.
Вечером 23 июня подали эшелон. Час на погрузку и, прощай Приамурье, с необыкновенно яркими цветами, сильно пахнущими медом. Обрадовались – думали, поедем на Запад. Оказывается, повезли на Восток, на зимние квартиры.
В Биробиджане, как и во всей прифронтовой полосе, светомаскировка. Между штабом полка и лазаретом замаскированые прожектор и счетверенная зенитно-пулеметная установка. Занимаемся по 12 часов в день, без выходных. Отпуска ком.нач. составу и увольнения в город курсантам отменены. Через день на стрельбище: туда – ускоренным шагом, оттуда – марш-бросок и «отражение налета вражеской авиации». Учимся стрелять ночью на свет, на стук. Раз в неделю наш взвод патрулирует улицы города. Школа совершенствует оборону вокруг городка и в самом городке. Участились тревоги с занятием круговой обороны и отражением внезапного нападения противника на казарму.
12, 13 и 14 августа курсанты сдавали экзамены. 15 августа 1941 года состоялся выпуск. Нам выдали Свидетельства об окончании школы младшего ком.состава с присвоением званий младший сержант, так как выпуск был досрочный. Троечникам присвоили звания ефрейтор.
Я получил назначение командиром первого отделения гарнизона Хинган. В этот же день прибыл к месту службы и доложил начальнику гарнизона лейтенанту Черноусову и младшему политруку Земскову, вступил в командование отделением. Принял вооружение и имущество отделения. В отделении 12 человек, вооружение: РПД, гранатомет, снайперская винтовка, стрелки вооружены винтовками. Вооружение не новое, но вполне приличное. Снаряжение, обмундирование и обувь тоже.
Оказывается, здесь служит мой земляк Белоусов. Он обрадовался моему приезду и пожаловался. У него обострение гастрита, амбулаторное лечение не помогает.
Мои коллеги командиры отделений: второго - сержант Митрохин, третьего – сержант Расторгуев, пулеметного – сержант Старков, пом.ком.взвода – сержант Дудин.
Казарма деревянная, одноэтажная, просторная, теплая и светлая. Расположена на левом берегу речки Хинган у подножия отрога Малый Хинган. В сотне метров казармы резервного взвода, учебного пункта, двухэтажный кирпичный штаб третьего батальона 63 стрелкового полка, дальше дом семей ком.нач.состава.
Город Облучье маленький, население около десяти тысяч человек, вытянут по левому берегу реки. В городе два одноколейных железнодорожных моста (расстояние между ними больше километра), водокачка, паровозное ДНПО, радиорелейная станция. Все эти объекты, кроме паровозного ДЕПО, охраняет личный состав гарнизона Хинган. Западный мост, водокачку и РРС охраняются караулом. Посты трехсменные, круглосуточные.
Восточный мост охраняется отдельным постом. Кроме того, охраняем участок железной дороги по 5 километров на Запад и Восток, от станции Облучье.
В двух километрах от гарнизона стрельбище, оборудованное окопами, блиндажами, появляющимися и движущимися мишенями.
На первом же выходе на стрельбище выяснилось, что личный состав отделения стреляет плохо. Оказалось, оружие не приведено к нормальному бою. Я потребовал (не попросил, а потребовал) станок СТИ для пристрелки оружия. С помощью станка лично привел к нормальному бою все оружие гарнизона. Все свободное от службы время учу пулеметчиков, снайпера и стрелков метко стрелять днем и ночью. В казарме повесили плакат «Хочешь жить и побеждать – научись метко стрелять!».
К началу октября весь личный состав моего отделения научен все упражнения стрельб выполнять на хорошо. За нами потянулись и другие отделения.
На осенней инспекторской проверке гарнизон получил общую оценку хорошо, в том числе и по огневой подготовке. Лейтенант Черноусов и младший политрук Земсков довольны.
К началу октября 1941 года, когда началось решительное наступление немцев на Москву, я подал докладную с просьбой направить на фронт. Вместо фронта меня назначили помощником командира взвода на учебном пункте, обучать мобилизованных бывших дальневосточных партизан.
С удовлетворением вспоминаю, что большинство «старичков» стреляли вполне прилично, а с тактикой беда. Очень трудно давались им короткие перебежки с падением и оползанием. А преодоление «мышеловки» в полосе препятствий было для них хуже ада. Многие «папаши» были с животиками. Мне было приятно учить их быть врага наверняка. Они ответственно относились к учебе. Помню, красноармеец Беленький Семен Абрамович 1902 года рождения говорил: «Ты, сынок, не жалей нас. Учи как надо, как учил Суворов».
Накануне 24 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в гарнизоне провели митинг, на котором приняли решение: «В фонд блокадников Ленинграда, отчислить из суточного продовольственного пайка: хлеба – 200 грамм, круп – 100 грамм, мяса – 50 грамм, жиров – 20 грамм, сахара – 20 грамм».
Местные власти разрешили создать в гарнизоне охотничью команду для отстрела лосей, зубров, оленей, кабарги (диких козлов) и диких кабанов, а также рыболовецкую бригаду. Военные охотники и рыболовы ежедневно пополняли мясные и рыбные запасы промсклада.
Речь товарища Сталина на параде 7 ноября 1941 года вдохновила воинов гарнизона Хинган на решительное повышение бдительности, боеготовности и боеспособности.
В ночь на 8 ноября на выступе хребта, обращенном к границе, провели тактическое учение батальона ополченцев. Тема учения: «Оборона южных подступов к городу». Было много стрельбы холостыми патронами, применялись взрывпакеты. Посредниками во взводах были сержанты, в ротах – командир резервного взвода, начальник гарнизона и политрук. Руководить учением доверили мне. Посредником при мне был командир третьего батальона майор Заярный. Больше четырех часов гремел «бой». Взводы и роты ополченцев (рабочих ДЕПО) переходили в контратаки. Не обошлось без ЧП. Один ополченец получил легкое ранение левого бедра осколком дульца холостого патрона. Военфельдшер Рябов на месте оказал первую помощь – пинцетом извлек осколок из мягких тканей и сделал повязку. К счастью рана скоро зажила. Майор Заярный, как автор методической разработки и плана учения, высоко оценил действия взводов, рот и батальона в целом и в том числе и мои.
Об этом учении я написал племяннику Линьке в Знаменское. В частности о том, что мне доверили командовать батальоном. Линька, не поняв, что это не кадровый, а ополченческий батальон, прислал мне такой разнос… Что я и болтун, и хвастун, и черт знает кто.
Гитлер в то время требовал от японского правительства: немедленно атаковать дальневосточные рубежи СССР. Японцы ответили Гитлеру: «Возьми Москву, и мы тот час вступим в войну с Советским Союзом». Гитлер Москву не взял, и японцы не напали. И кто знает, может наше учение, стало ковшом холодной воды на горячую голову императора Японии.
В дни, когда Москва оказалась зажатой клещами Гудериана и Гота и находилась на осадном положении, меня направили на станцию Архара, на должность помощника командира первого взвода отдельной снайперской роты. Здесь в течение месяца были подготовлены 204 снайпера. Все они направлены на Западный фронт, к началу контрнаступления Красной Армии. Думаю, что они сыграли определенную роль в разгроме фашистских захватчиков у стен столицы. Я просил командование отправить меня на фронт со снайперами, но мне ответили: «Ты здесь нужен». И назначили пом.ком.взвода роты ручных пулеметчиков. В течение января 1942 года, там же в Архаре было подготовлено 204 ручных пулеметчика. И с ними меня не пустили на фронт, не смотря на многократные просьбы.
15 февраля 1942 года меня направили в Ленинградское военное училище войск НКВД, эвакуированное в Алма-Ату. Из 63 стрелкового полка ехали 10 человек. Помню только двух. Это сержант Скуротов Иван и тот неудачник Табаченко. В Новосибирске пересадка на поезд Новосибирск – Алма-Ата. В огромном вокзале, как в муравейнике, своя суетливая жизнь. Много раненных. Все спешат: кто на костылях в госпиталь, кто из госпиталя на фронт в свою часть, кто домой на побывку, а кто и од чистую уволен за негодностью. На продпункте строгий порядок: вне очереди пайки получают безногие. Безрукие, слепые и с нервными расстройствами. Много эвакуированных. На втором этаже, в воинском зале, на вещевых мешках, укрывшись шинелью, лежит капитан – артиллерист. На его голове блестящий платиновый щиток, сдвинулся, под ним серое вещество мозга с пульсирующими кровью сосудами. Проходящие мимо отворачиваются – не выносят увиденного. А я стою, смотрю, стараюсь запомнить лицо и мысленно клянусь: «Я отомщу за тебя капитан, и за тебя старший лейтенант с обгоревшими руками и лицом, без ушей (они сгорели)!» Они не стонут, только часто скрипят зубами.
Без прохождения санитарного контроля продпайки не дают, в поезд не пускают, борьба с тифом. Всей командой идем в санпропускник, моемся с термообработкой белья и обмундирования. Получили справку, а по ней продпайки на три дня и билеты до Алма-Аты.
В поезде много эвакуированных с Северного Кавказа. Делимся хлебом, салом, галетами, сахаром с беженцами из Харькова, Сталино, Ростов-на-Дону, Ставрополя. Краснодара. На голодных детей невозможно смотреть.
22 февраля 1942 года прибыли на станцию Алма-Ата. Нас встретил техник-интендант и на крытой полуторке привез в гарнизонную баню. Снова помывка и полная санобработка. И здесь тиф. Сдали зимнее обмундирование и белье, получили летнюю форму, все новое, даже кирзовые сапоги. Петлицы двухцветные (красно-зеленные) курсантские. Привезли нас в санаторий НКВД и поселили в четырехместные палаты. Накормили по санаторной норме – обильно и вкусно. Всюду белизна, чистота. Утром осмотр на вшивость. У Табаченко нашли вшей. Его увезли на повторную санобработку, а мы предстали перед медицинской комиссией. У меня рост 174 сантиметра, вес 59 килограммов, зрение и слух отличные. Заключение комиссии: не резко выраженная дистрофия. Годен к учебе в военном училище. Врач говорит: «На курсантских харчах поправишься. Ешь больше яблок и чеснока – лечит цингу». Аналогичные заключения и рекомендации получили все дальневосточники.
По моей просьбе, меня зачислили в артдивизион. Командир нашей батареи старший лейтенант Кривобоков - высокий, с выправкой кавалериста; командир взвода лейтенант Кривоносов - энергичен, красив, умен; старшина Мельников – фронтовик, в училище прибыл из госпиталя, ранение получил при обороне города Истра. В отделении 12 человек (два орудийных расчета). Техника: 45-миллиметровые противотанковые пушки и 76-миллиметровые дивизионные пушки ЗИС-3. пушки на тракторной тяге. Трактористы почему-то из ВВО (батальон боевого обеспечения). Наша казарма – бывший артиллерийский парк, пол асфальтовый, двухъярусные нары. Училище размещено на базе 11 кавалерийского полка. Наш адрес: Клуб имени Менжинского. Начальник училища сорокалетний подполковник Пересыпкин, комиссар училища полковой комиссар Марнышев, комиссар дивизиона – батальонный командир Нефедов.
Преподаватель материальной части и огневой подготовки старший лейтенант Иванов, тактики артиллерии капитан Родин. Оба не молодые, оба фронтовики.
С 1 марта начались плановые занятия по 12 часов в день. Два часа самоподготовка, это те же занятия. Места занятий – яблоневые сады совхоза «Горный гигант», долины рек Алмаатинка и Весновка, гора Онучина, дорога на горное озеро Медео.
В нашем отделении, кроме Мельникова, были еще два фронтовика Акшумов и Сироткин, награжденные орденами Красной Звезды. Оба бывшие ручные пулеметчики, обороняли Можайск. Каждую свободную от сна и занятий минуту, мы, не нюхавшие пороха, курсанты, одолевали их расспросами о боях с немцами. Фронтовики, ребята не гордые, щедро делились боевым опытом. Особо интересны были рассказы курсанта из первого дивизиона Сергея Белоуса, участника обороны Тулы. Он, будучи наблюдателем полковой батареи, в критический момент боя, вызвал огонь на себя. Танки Гудериана были остановлены. За этот подвиг он награжден орденом Ленина. Фронтовики учились хорошо. Не обстрелянные старались не отставать от них.
Учеба строилась так, что каждый курсант побывал в роли подносчика снарядов, снарядным, заряжающим, наводчиком, командиром орудия, командиром огневого взвода, командиром взвода управления, командиром батареи. Большое внимание уделялось подготовке данных для стрельбы с закрытой позиции, управлению огнем взвода и батареи в обороне и наступлении, на марше, во встречном бою, в непогоду и ночью, а также выверке орудийных панорам контрольным прибором.
Я легко усваивал курс огневой, тактической, инженерной подготовки, скрытого управления и связи. Все зачеты сдавал на отлично.
Помню такой курьезный случай. Я исполнял обязанности командира расчета 45-миллиметровой пушки. Отрабатывалась тема: «Отражение атаки танков и пехоты противника». При смене огневой позиции на склоне горы Онучина, орудие вдруг покатилось. Весь расчет ухватился кто за щит, кто за станины. Тщетно. Пушка катилась все быстрее. Когда до обрыва осталось меньше пяти метров, курсант Волога изо всех сил рванул станины на себя и развернул пушку на 90 градусов. Весь расчет облегченно вздохнул. Орудие спасено. За решительные действия курсанту Петру Вологе была объявлена благодарность. Об этом благородном поступке был выпущен специальный боевой листок. Я был особо благодарен этому низкорослому рязанскому парню Володе. Он спас и меня от наказания в случае ЧП.
Моими друзьями в училище были: Николай Павлов, Павел Новиков и Андрей Судаков. Все их нашего отделения. На самоподготовке мы вместе постигали подготовку данных для ведения огня с закрытой позиции с привязкой к ориентирам, по карте и схеме, а также управление подвижным заградительным огнем (ПЗО) и неподвижным заградительным огнем (НЗО).
Осенью 1941 года в Алма-Ату были эвакуированы московские театры: Большой театр оперы и балета, Драматический, Филармония. Только в апреле 1942 года личный состав училища посмотрел балет «Лебединое озеро», постановку «Фронт», прослушал оперу «Иван Сусанин». Я впервые прикоснулся к большому искусству. Посещение театров было продолжением военно-патриотического воспитания будущих офицеров – воспитателей солдат. Увиденное и услышанное вдохновляло на подвиг. Но какой подвиг мог совершить курсант военного училища в глубоком тылу? Единственное, что я мог сделать, так это все курсантское денежное содержание (150 рублей в месяц) передать в фонд обороны СССР, так как мы находились на полном государственном обеспечении (отличное питание и вещевое снабжение). А еще – отлично учиться. Учился я отлично по всем предметам. В карауле неизменно охранял Знамя училища. Но ведь это не подвиг, а обязанность. Не смотря на большую умственную и физическую нагрузку, за два месяца поправился на 4 килограмма (достиг призывного веса – 63 килограмма). Надо отдать должное медикам училища – они помогли многим курсантам основательно подлечиться.
Каждую субботу медицинский осмотр с контрольным взвешиванием. Старший военфельдшер дивизиона Зорин помог мне вылечить десны и гастрит.
В первом письме, полученном здесь от отца, сообщалось, что 26 февраля 1942 года, на девяносто девятом году, скончался мой милый наставник – дед Иван Фомич. Похоронили его на Аргаистском кладбище, рядом с мамой. Им поставили общую оградку. Отец переехал жить в деревню Зимнее к дочери (моей сестре) Анне, в большую семью. Он морально подавлен, но не сдается. Ходит по соседним деревням, ложит и ремонтирует печи, плотничает и столярничает – зарабатывает на хлеб. Пенсию ему не дали.
Приятно вспомнить, как каждое воскресенье, все училище четким строем, с песней «Вставай страна огромная», проходило по главным улицам столицы Казахстана. Жители города, все от мала до велика, выходили на улицу и с надеждой на нашу победу смотрели на нас. Горжусь, что одним из запевал, при этом, был и автор этих строк. А 1 мая 1942 года, после парада войск Алма-атинского гарнизона, на стадионе «Динамо», сотня лучших курсантов-спортсменов ( в их числе был и я), показала бой невооруженных красноармейцев с вооруженными до зубов фашистами. Стадион гремел овациями и возгласами: « Мо-лод-цы!». Командующий Среднеазиатским военным округом поблагодарил нас за отличную выучку и впечатляющее зрелище.
31 мая 1942 года состоялся выпуск трехмесячников, бывших пом.ком.взводов – фронтовиков. Им присвоили звания младших лейтенантов и отправили в действующую армию. Нас оставили доучиваться, а вернее, переучиваться на минометчиков. Вместо батареи мы теперь минометная рота. Все начальство осталось прежнее. Только добавился преподаватель общей тактики майор Заярный, бывший командир третьего батальона 63 стрелкового полка. Он обрадовался, увидев, что в училище есть 10 однополчан. Собрал всех вместе и долго рассказывал, как трудно отступать под натиском превосходящих сил фашистов.
- На Днепре не остановили гадов, неужели пустим за Волгу. Нет, этого не допустим! Самолетов, танков боимся, несем большие потери. Ребятки, учитесь, в самой сложной обстановке не теряться, не допускать паники, действуйте смело, дерзко, с умом, - наставлял майор, получивший тяжелое ранение.
Орден Красного Знамени и медаль XX лет РККА украшали его грудь.
Наше вооружение теперь минометы, от миномет – лопаты, до 120-миллиметрового. Основным же были 50-миллиметровй ротный и 82-миллиметровый батальонный. Изучаем материальную часть и правили стрельбы. Тренируемся в выполнении обязанностей всех номеров расчета, в управлении огнем взвода, роты батальонных минометов, батареи полковых минометов. Ротные и батальонные минометы на вьюках. Излазили с ними все окрестности города, участвовали в двухдневном походе, с отработкой темы: «Вывод в ГПЗ (головной походной заставе)», «Рота 82 мм минометов в составе передового отряда», «Минометы во встречном бою». За все темы я получил отличные оценки.
В июле сорок второго года в нашем училище побывали с шефским концертом артисты московских театров и кино, в том числе Николай Крючков и Любовь Орлова. Мне была поручена почетная миссия – вручить букет цветов Любови Орловой и пригласить всю труппу в курсантскую столовую на обед. Я с удовольствием выполнил поручение командования. Обед артистам понравился. Было много юмора, шуток, песен. Артисты поблагодарили курсантов за теплый прием, пожелали нам успехов в учебе и скорейшей победы над коварным врагом.
В разгар боев в Сталинграде 25 сентября 1942 года состоялся выпуск. Всем курсантам, сдавшим экзамены на отлично и хорошо, присвоили воинские звания лейтенант. Я оказался среди них. Троечников выпустили младшими лейтенантами. Выпускникам выдали шерстяное обмундирование, двубортные шинели из улучшенного сукна, шапки-ушанки, по три пары белья, хромовые и юфтевые сапоги, плащи с блестящими пуговицами, повседневные петлицы с кубарями и пехотными эмблемами и о, ужас! брезентовые ремни с кирзовыми кобурами.
Лейтенант Балакшин отрубил конец кобуры и вставил в нее малую саперную лопатку. Ходит по двору и казарме, паясничает, смешит товарищей. На наше счастье приехал командующий военным округом. Вместе с начальником училища, увидели это кривляние, спросили: «Что это?» Балакшин серьезно ответил: «Это ТТ, системы лопата». Командующий рассмеялся и говорит подполковнику Пересыпкину: «На складе есть отличное снаряжении, я распоряжусь выдать, посылайте машины. А шутника накажите за порчу военного имущества». Балакшин сказал: «Спасибо, товарищ генерал, готов нести любое наказание». К вечеру привезли и выдали: кожаные широкие ремни с кобурой и полевые наплечные ремни со свистком, полевые сумки с компасами, планшетки для топографических карт, наручные часы «Кировские» и небольшие фибровые чемоданы. Балакшина лейтенанты закачали на «Ура!» до тошноты.
26 сентября 1942 года команда выпускников артиллеристов-минометчиков 12 человек получила по 650 рублей (оклад командира стрелкового взвода), Свидетельства об окончании ускоренного курса ЛВУ НКВД СССР, направление в распоряжение командира 10 стрелковой дивизии войск НКВД полковника Сараева и проездные документы до станции Куйбышев и от пристани Куйбышев до пристани Сталинград. Почему нам дали такой маршрут, оставалось только гадать. На приказ есть приказ. Вечером сели в поезд Алма-Ата – Москва. У меня плацкартное место, нижняя полка. Поменялся с пожилой женщиной на среднюю.
После станции Арысь наш скорый поезд начали обгонять военные эшелоны. Все светлое время не отхожу от окна. Серая, пыльная степь. Простор. Отары овец, табуны лошадей, верблюдов, стада коров, на плесах Сырдарьи дикие утки. Чувство гордости за огромную, бескрайнюю Родину наполняет сердце. Старшие братья Фома и Георгий давно уже воюют. Причем, Георгий если не в Сталинграде, то где-то рядом. Я спешу ему на помощь. Хоть бы встретиться. Он окончил трехмесячные курсы минометчиков в Омском пехотном училище, подготовлен слабо, срочную не служил. Какой из него вояка? А дома пятеро детей и жена домохозяйка, без образования и специальности. Старший последнее письмо прислал еще весной. Где он, что с ним? Не ведомо, тревожно… Тоже годен не обучен. И дома тоже пятеро детей и жена уборщица и сторож магазина. Их Сталинграда (по письму отца) пришли похоронки на двух двоюродных братьев Семена и Михаила. Кровь закипает в жилах он ненависти к фашистам.
Еще в Арыси и Кызыл-орде некоторые молодые лейтенанты начали играть в карты на интерес. Очко, как трясина, засасывает игрока. Проигравшие начали продавать часы, плащи с блестящими пуговицами. Младший лейтенант Васильев, в азарте, проиграл молодому парню все, что имел и, при подъезде к станции Кинель, вытолкнул его из вагона. Парень погиб. Прокуратура вела следствие. Васильева отдали под суд военного трибунала, а нас 11 человек, вместо Сталинграда, направили в Казань, в распоряжение командира 18 стрелковой бригады войск НКВД. Стыдно, обидно, досадно – нас не пустили Родину защищать, нем не доверили святое дело. Позор. А ведь многие из нашей команды, я в том числе, предупреждали Васильева бросить игру в очка. А он со злобой отвечал: «Вот отыграю проигранное и брошу». Бросил, только не карты, а интеллигентного вида безусого юношу, оказавшегося умнее и удачливее его – увольняя с сонными глазами. Бросил в недоверие всю нашу команду. А ведь мы ой как нужны были в Сталинграде. Каждый мог командовать взводом, ротой и даже батареей, на худой конец расчетом миномета или орудия, быть хорошим бойцом. Я мог командовать даже стрелковой ротой, а если надо, то и батальоном. Ведь провел же я ночное учение с батальоном ополченцев в Облучье. Эх, Васильев, Васильев! Луковая твоя голова! Опозорил ты не только себя, но и отца и мать, фамилию свою, товарищей по училищу. Так думал не один я. Так думали все лейтенанты нашей команды. А ведь в этом позорном ЧП виноваты мы все 11 человек – не удержали товарища от дурного поступка, приведшего к преступлению.
С тяжелыми мыслями прибыли мы к месту службы, в глубокий тыл – столицу Татарии город Казань. Меня радовало только то, что я свободно владею татарским языком. В Алма-Ате я пытался общаться с казахами. Диалога не получалось.
В военной комендатуре станции Казань узнали адрес штаба 18 стрелковой бригады войск НКВД и 2 октября явились к командованию. Сдали документы. Пообедали в комсоставской столовой и получили назначение: все командирами стрелковых взводов в учебный полк.
НА ОФИЦЕРСКИХ ДОЛЖНОСТЯХ
Знакомиться с Казанью нет времени. Скорей в Кокушкино (место ссылки В.И. Ленина). Там не берегу Волги расположен учебный полк, в котором нам, выпускникам Ленинградского военного училища внутренних войск НКВД, предстоит начать службу командирами взводов.
На попутных машинах добрались до Кокушкино. Личный состав полка размещен в палатках. Штаб и командный состав в стандартных четырехкомнатных домиках. Представились высокому, стройному, не молодому командиру полка – капитану Барабанову. Посмотрев мои документы и, не поговорив со мной, он сказал: «Принимай 1 взвод 4 роты. Командир роты лейтенант Суровешников в госпитале, будешь временно исполнять обязанности и командира роты. Жить будешь в домике номер 12. Палатки личного состава найдешь сам. По всем вопросам обучения обращайся к начальнику штаба полка, по хозяйственным – к пом.ком.полка по тылу. К обязанностям приступай немедленно. Главное – дисциплина и порядок. Из расположения полка отлучаться только по моему разрешению, с записью у дежурного. Сегодня же получи удостоверение личности и револьвер. Иди. Желаю успеха».
Я встал, сказал: «Есть!» Четко повернулся и вышел. Чемодан и плащ отнес в выделенную мне комнату, и быстро направился искать вверенный мне взвод и роту. Над входом в палатки фанерки с указанием отделения, взвода, роты. Зашел в канцелярию роты. Старшина роты, писарь-каптенармус и два сержанта вскочили и отдали честь. Я поздоровался. Мне ответили не очень дружно: «Здрасте, товарищ лейтенант».
- Я лейтенант Гришмановский, - говорю им, - назначен командиром 1 взвода 4 роты и временно исполняющим обязанности командира роты.
Не молодой (из запасных) старшина представился первым.
- Старшина Ежов. Рота на занятиях по уставу внутренней службы. Происшествий в роте нет.
Пожилой старший сержант доложил:
- Помощник командира 1 взвода старший сержант Плужник, из запаса.
Второй сержант оказался помощником командира 4 взвода.
Ефрейтор представился:
- Писарь-каптенармус роты – ефрейтор Рябов.
- Какие вопросы решали? – спрашиваю присутствующих.
- Холодно в палатках, люди мерзнут. В других ротах есть дезертиры. Много больных, - услышал в ответ.
- Что предлагаете? – спрашиваю всех.
- Выдать вторые одеяла, поставить в палатки буржуйки, усилить ночной контроль, - ответил старшина.
- Что сделано? – спрашиваю старшину.
Отвечает, что подали заявки в вещевую службу на одеяла, в КЭЧ нет буржуйки. Дрова заготовим и принесем всей ротой. О ночном контроле договорились с сержантами. Для себя отметил: старшина и пом.ком.взвода – тертые калачи, надо улучшить воспитательную работу с личным составом, главное – личный пример.
Занятия по уставу закончились. Старшина построил роту в две шеренги с оружием и снаряжением, доложил. Я вышел перед серединой строя, поздоровался. Строй довольно дружно ответил на приветствие. Быстро осмотрев строй, представился. По строю прокатился шепот: «Какой молодой, такой же, как мы». В строю больше половины красноармейцев не русские (казахи, киргизы, узбеки, таджики, туркмены). Признаюсь, мне стало как-то не по себе, будет очень трудно.
- Хамма урусча суляшасизми? – спросил я. – Все говорите по-русски?
Вздох облегчения прокатился по строю.
- Да, все говорим по-русски, - последовал ответ.
- Товарищ старшина, проведите перекличку, - говорю Ежову.
Он становится рядом со мной и четко произносит фамилии. Следуют ответы «Я». За шестерых ответили командиры отделений «в санчасти», из них один из 1 взвода.
Обошел обе шеренги, убедился в наличии оружия и снаряжения, сделал замечания не бритым и неряшливо одетым, спросил:
- Есть ли жалобы, вопросы?
- Когда выдадут курительную бумагу? Когда будут в палатках газеты?
- Махорка бор, кагас ек, - слышу уточнения.
Отвечаю.
- Выясню и доложу.
Контакт и взаимопонимание установлено. Вместе со старшиной обхожу палатки, каждая на 12 человек. В центре пирамида для оружия и вешалка для шинелей, по краям железные койки и табуретки, тумбочки одна на двоих, освещение электрическое. У входа бачок для воды, рядом помойное ведро. Умывальник общий на всю роту, уборная общая, деревянная, на выгребной яме. Территория полка огорожена колючей проволокой. Столовая летняя, полуоткрытая, пол бетонный, кровля мягкая, стены досчатые высотой 1 метр, столы покрыты клеенкой. Жалоб на питание у личного состава нет.
Доложил командиру полка о приеме взвода и роты, о проблемах, представился комиссару полка батальонному комиссару Зильберту и начальнику штаба полка старшему лейтенанту Кирееву, получил удостоверение личности и установку: научить «азиатов» обороняться, наступать, ходить строем с песней, не допускать ЧП, особенно дезертирств. Срок обучения один месяц. 10 дней уже прошли.
Вот это задача! За 20 дней подготовить защитников Родины. Зашел на склад арттехснабжения, получил новый, вороненый револьвер «Наган» Тульского завода, выпуска 1933 года, 14 патронов к нему, бронзовую протирку и ветошь для чистки.
На ужин пошел вместе с ротой. Строй – колонна по четыре (в каждом взводе четыре отделения), в роте четыре взвода. Взводами командуют сержанты. Идут молодые бойцы 1924 года рождения плохо, не в ногу, равнения нет ни в рядах, ни в затылок. Старшина командует: «Запевай!». Командиры отделений попытались запеть, ничего не получилось, их не поддержали. Вот, думаю, еще проблема.
В комсоставскую столовую не пошел, поужинал с ротой. На ужин густая пшенная каша, ломоть серого хлеба 200 граммов и кружка чая с сахаром.
После ужина, в канцелярии, познакомился с помощниками командиров взводов и проверил план-конспекты для проведения завтрашних занятий. Таковых ни у кого не оказалось. Пришлось продиктовать и предупредить: впредь, план-конспект на каждое занятие представлять на утверждение вечером, накануне нового учебного дня. То же проделал с командирами отделений. Оказалось, рота на стрельбище не была, молодые бойцы не стреляли, оружие к нормальному бою не приведено. В роте целую неделю не было ни одного среднего командира. Надо наверстывать упущенное.
Старшина получил и раздал вторые одеяла. Я на вечерней поверке разрешил ночью укрываться еще и шинелью, а кому надо спать в шапках. Вечернюю прогулку провели повзводно. Были попытки спеть «Идет страна походкою машинной, гремят стальные четкие станки» и «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой». Ничего не получилось, старанья много, а навыков нет. Ни слов, ни мотива не знают южане.
После отбоя зашел во все палатки. Многие уже спали. А те, кто не спал, смотрели на меня с тревогой и надеждой. В четвертом отделении предупредил Плужника: «В случае ЧП или тревоги, прислать за мной красноармейца Гареева».
Пришел в домик номер 12, а там пополнение. Лейтенант Белоус назначен командиром второго взвода, лейтенант Ельницкий командиром третьего взвода. Оба из первого батальона ЛВУ (однокашники). Я обрадовался: «Трое, не один». А они удивились.
- Как это артиллерист и на стрелковом взводе и почему не в Сталинграде?
Рассказал товарищам о ЧП у станции Кюнель. Они сочувственно отнеслись ко мне. А Белоус сказал:
- А может это и к лучшему, сейчас там такая мясорубка…
Я возразил:
- Там погибли мои двоюродные братья Михаил и Семен, там воюет родной брат Георгий. Где я нужней?
- Ну, естественно там, - ответили оба.
- Не спеши козлик в лес, - заметил Ельницкий.
Новые друзья угостили меня крепким, ароматным чаем.
- Мне завтра к подъему, - сказал я и уединился в свою двенадцатиметровую келью.
В комнате прохладно. Старшина Ежов позаботился обо мне – принес второе одеяло. Разделся и лег. Заснул с чувством удовлетворения – первый день командирской жизни прошел нормально.
Проснулся в пять часов. В темпе проделал второй комплекс утренней зарядки, умылся, оделся. Выхожу, а у крыльца стоят Белоус и Ельницкий, ждут меня. Вместе пришли в роту. Дежурный растерялся, не знает кому докладывать. Я спросил все ли в порядке. Сержант ответил:
- Все нормально, южане спят, как сурки, рады вашей заботе.
- Уже и заботу проявил? – спросил Белоус.
- Да какая там забота, старшина выдал по второму одеялу, а я разрешил укрываться и шинелями, кому холодно, надевать шапки.
Показал коллегам палатки их взводов и посоветовал: перед физзарядкой самим представиться личному составу, активно включиться в жизнь взвода и роты.
Подъем прошел организованно, но долго. Почти 10 минут одевались и обувались красные аскеры. Тренировать нет времени, поджимает распорядок дня. На физзарядке уточняю, как правильно выполнять упражнения первого комплекса. После завтрака строевая подготовка. Проводят сержанты. Я иду к начальнику штаба полка, требую назначить в роту политрука, на завтра выдать четыре станка СТИ, 1120 боевых патронов, четыре ортоскопа, четыре фанерных щита метр на метр, четыре черных прямоугольника 30 на 20 сантиметров, 40 головных мишеней цвета хаки. На весь день выделить роте оружейного мастера.
- Вот это я поминаю размах, - сказал мне нач. штаба, - будет Вам и белка, будет и свисток. Заявку передай начальнику АТС, политруков пока нет.
Начальник АТС, принимая заявку, заметил:
- А холостые патроны Вам не нужны?
Мне стало стыдно.
- Прошу прощения, - и дописываю в заявке: «холостых патронов 480».
- Вот это другое дело. Можете идти, - говорит пожилой старший воентехник, и бормочет себе под нос: «Эх, молодо – зелено».
На плацу гвалт. Наша рота отрабатывает повороты на месте и в движении. 16 командиров отделений, мешая друг другу, учат красноармейцев слаженно выполнять повороты. Посмотрел я на усилия сержантов, вижу – мало пользы. Построил роту в колонну по четыре, говорю:
- Давайте лучше разучим песню. Сначала на месте, а потом в движении.
- Давайте, - радостно отозвалось множество голосов.
Стал перед строем, говорю:
- Повторяйте за мной слова, чтобы запомнить, сначала припев.
«Пусть ярость благородная» повторили по взмаху руки несколько раз.
- Хорошо, идем дальше.
«Вскипает, как волна» - тоже несколько раз повторили. «Идет война народная» - и уже сами продолжили: «Священная война!»
- А теперь все сначала.
Повторили дружно.
- Хорошо. Я запою, а вы, по взмаху руки, подхватите припев.
Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой.
С фашисткой силой темною,
С проклятою ордой.
Взмах руки и все поют:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война!
Припев повторили несколько раз. Запеваю второй куплет и снова припев. Повторили два раза. Уже лучше, стройнее. Вижу улыбки на лицах. Так, куплет за куплетом, пропели до конца.
- А теперь на месте шагом марш! Раз, два, три! Ноги высоко не поднимать. Запеваю первый куплет, припев по взмаху руки.
Повторили уже лучше. С каждым куплетом припев все лучше. Занятия строевой подготовкой прошли не зря – рота научилась петь главную песню Родины. Еще не согласовав с командованием полка, объявил конкурс между отделениями на лучшую строевую песню. Уверен, что командование поддержит. Переходящий приз нарды и дутар. В строю радостное волнение, возгласы: «Приз будет наш!»
Следующее занятие по уставам. Тема: «Военная присяга и обязанности красноармейца». Проводят командиры отделений. А я тащу Белоуса и Ельницкого в Военторг. Покупаем по два кулечка по 100 грамм леденцов с ментолом и идем в лазарет – навестить бойцов нашей роты.
- Ну, ты даешь, Никола! Можно подумать, что лет пять командуешь ротой, - говорит Ельницкий.
Командиры взводов установили станки в своих полосах. К щитам бегают лейтенанты, к мишеням сержанты и стрелявшие красноармейцы. За исходным рубежом командиры отделений тренируют бойцов в стрельбе лежа с упора, ортоскопом проверяют правильность прицеливания. Чтобы приучить молодого бойца не бояться выстрела, используют холостые патроны. К счастью боязливых в роте не оказалось. В школах Среднеазиатских республик и Казахстана, как и во всей стране, допризывная подготовка в военное время, была наравне с математикой, физикой, химией и другими предметами. Абсолютное большинство бойцов дома или в школе стреляли из охотничьего ружья или малокалиберной винтовки. Были даже значкисты «Ворошиловский стрелок».
С каждой очередной сменой экономились минуты дорогого светлого времени. И все же я послал начальнику штаба полка донесение: «Прошу разрешить задержаться на стрельбище дотемна». С донесением послал расторопного ефрейтора Рябова. Поручил ему дать заявку начальнику прод.службы: перенести обед для 4 роты на 19.00 совместить с ужином.
Получив донесение, начальник штаба приехал на стрельбище.
- Ну, ленинградец, показывай свою работу.
Киреев осмотрел щиты и мишени, проверил работу лейтенантов и сержантов. Оружейный мастер едва успевает передвигать и кернить мушки. Спокойная, четкая работа понравилась суровому нач.штаба. Молча пожал мне руку и разрешил задержаться до 18.00, сел в кабину полуторки и уехал. Ельницкий и Белоус подошли ко мне, качают головами и шепчут: «Ну, и сухарь». А я нарочно возражаю: «Не сухарь, а требовательный». А в душе согласен с ними.
В этот день пристрелять все оружие не удалось. Наступают сумерки. Построил роту, командую: «Оружие за спину, старшина – замыкающий, рота за мной шагом марш!» Иду не спеша, как учил в Биробиджане лейтенант Корепанов. Постепенно учащаю шаг, оглядываюсь, колонна изрядно растянулась. Командую: «Рота, бегом марш!» Плавно перехожу на бег. Больше половины пути позади. Перехожу на шаг, медленнее, медленнее. Командую: «Подтянись!» Через 10 минут прибавляю скорость и незаметно перехожу на бег, и, вот он последний поворот дороги, через 200 метров лагерь. Снова перехожу на шаг. Уже без команды рота подтянулась. Проходим к своим палаткам, отстающих нет. Белоуса и Ельницкого прошу все время быть с бойцами, переночевать в палатках, проконтролировать чистку оружия, подвести итоги дня.
Белоус говорит:
- Ты, брат Никола, ну, Суворов настоящий, шесть километров за 50 минут.
Я возражаю:
- Какой же я Суворов, если обед объединил с ужином.
- Ладно, не скромничай, - говорит Ельницкий, - мастерски провел день, особенно марш со стрельбища.
Обед и ужин вместе оказался весьма полезным. Красноармейцы и сержанты наелись до сыта и от столовой до палаток пели: «Вставай страна огромная…» Оружие чистили с особым старанием. Каждый старался показать свою любовь к стальной «верной подруге». Я тщательно почистил свой наган.
На вечерней поверке подвел общие итоги стрельб и похода на стрельбище, объявил благодарность лучшим стрелкам. Это вдохновило бойцов и сержантов. Не смотря на начавшийся мелкий дождик, на прогулке довольно прилично пели «Священную войну», а первый взвод пытался петь «Дальневосточную», но ничего не получилось – слов не знают.
Командирский ночлег в палатках оказался весьма полезным. Ночью похолодало, пошел мокрый снег. Утром все увидели, что лейтенанты не белоручки, что они рядом и терпят все неудобства, наравне с бойцами. Из восьмой и двенадцатой рот убежали по два южанина. На их поиск направились командиры взводов и отделений. О побеге сообщили в комендатуру и милицию.
Темой политзанятий 5 октября была: «Дезертирство – тягчайшее преступление».
Еще до завтрака, старшина Ежов получил 19 буржуек и начал устанавливать в палатках 1 взвода. Я велел начать с 4 взвода (там нет командира).
- Есть командир, - говорит старшина, - сам видел: невысокий, со шпорами, ночевал в двенадцатом домике.
Во время построения на завтрак ко мне строевым шагом подошел, звеня шпорами, младший лейтенант и представился.
- Младший лейтенант Голобородько Владимир Яковлевич. Назначен командиром 4 взвода 4 роты, приступаю к выполнению своих обязанностей!
- Здравствуйте, Владимир Яковлевич! – говорю и пожимаю руку товарища.
Представил младшего лейтенанта одновременно взводу и роте, пожелал успехов в службе.
За завтраком узнаю, что Голобородько родом из Днепропетровска. Окончил 8 классов и трехмесячные курсы командиров взводов при Ташкентском кавалерийском училище. 1923 года рождения, холост, семья в оккупации, связи с семьей нет больше года, люто ненавидит фашистов, рвется на фронт.
- Ну, вот, Владимир Яковлевич, - говорю ему, - мы единомышленники. Давайте соревноваться: кто лучше подготовит свой взвод к боям с фашистами.
Белоус и Ельницкий поддержали. Все четверо встали и над столом пожали друг другу руки.
- Нам бы хорошего командира да политрука, - мечтательно вздохнул я.
- А ты, что не годишься? – возразил Ельницкий, - Вон как вчера показал и стрельбу и марш. Люди поверили в нас, особенно в тебя.
- Не преувеличивай, Толя, работать надо, а не «Ура!» кричать.
А Белоус возражает:
- И «Ура!» кричать надо во время и для дела. Вот под Тулой, в сорок первом, немцы как начали пулять из всех видов оружия и «Ура!» кричать, напугать нас хотели, а в атаку не идут, сами боятся, ни шнапс, ни обещания Гудериана и Гитлера не действуют.
После завтрака, я и младший лейтенант Голобородько идем на стрельбище и с теми бойцами и сержантами, оружие которых вчера не успели привести к нормальному бою. Таких набралось 20 человек. Идем ускоренным шагом. Шесть километров одолели за 1 час 5 минут. Нам отвели полосу для стрельбы на левом фланге. Установили станок, щит и 4 головных мишени. Начинаю пристрелку. Голобородько удивляется. Он не видел станка СТИ, не знает, как им пользоваться. Смотрит, вникает, учится. Ружейный мастер не успевает передвигать мушки, помогаю ему. Вот четыре винтовки готовы. Сразу 4 бойца стреляют по головным мишеням. Двое упражнение выполнили на отлично, один на хорошо и один удовлетворительно.
Голобородько берет его винтовку, ложится, стреляет тремя патронами. Результат отличный. Разброс пробоин меньше 10 сантиметров. «Вот так надо стрелять», - говорит коллега и приказывает сержанту тренировать бойца с проверкой ортоскопом. Сам же начинает пристрелку винтовок очередной смены, со станка. Через полтора часа закончили пристрелку всех винтовок.
Ускоренным шагом возвращается в лагерь. По пути заходим на поле для тактической подготовки. Там под руководством Белоуса и Ельницкого отрабатывается тема: «Оборона стрелкового отделения на танкоопасном направлении». Окопы для стрельбы стоя уже отрыты. Отрабатывается пропуск танка через окоп и бросок противотанковой гранаты по корме танка. Командиры отделений ходят со щитами, изображая танки противника, а бойцы, пропустив их за десятиметровую черту, стараются болванкой гранаты попасть по щиту. Занятие похоже на детскую игру.
Лейтенанты наблюдают правильно ли бойцы укрываются в окопах, пропуская «танки» противника. Смешно. А мне плакать хочется. Неужели в Казани нет ни одного исправного танка?
Перед обедом всей ротой идем в лес, саперными лопатками рубим сухостой и подгнивший валежник, набрали и несем в палатки. Красноармейцы принимают это, как должное – это тепло, а значит и здоровье для них . дров заготовили на три-четыре дня. К обеду старшина установил буржуйки во всех ротных палатках, составил график дежурства истопников, написал инструкцию для них, получил 20 огнетушителей.
После обеда огневая подготовка. Тренировка к стрельбе по появляющейся цели. Расстояние и размер мишеней уменьшены в 10 раз. На каждое отделение миниатюрная установка из десяти мишеней. Помощники командиров взводов нажатием педали внезапно поднимают 10 грудных мишеней на 10 секунд. Командиры отделений командуют: «Противник справа (слева, с тыла) отделение к бою! Лежа, прицел три, под обрез (точка прицеливания) огонь!» Бойцы быстро поворачиваются в сторону противника, изготавливаются и открывают огонь. Мишени появляются три раза не 10 секунд с паузами в 10 секунд. Сержанты с ортоскопами поочередно проверяют каждого бойца, правильно ли прицеливаются.
Мои коллеги составляют план-конспект для проведения занятий с личным составом взводов на завтра, а я иду к начальнику штаба полка, докладываю об окончании пристрелки оружия и выполнении первого упражнения курса стрельб. В роте 60% отличных оценок, 15% хороших, 20% удовлетворительных и 5% плохих.
- Для начала очень даже не плохо, - говорит «сухарь» и спрашивает, - какие еще есть проблемы?
- Нужен танк для тактических занятий.
- Может тебе пушку, а может батарею, а еще лучше катюшу и самолет?
- Не помешает ни первая, ни вторая, ни что. Я насмотрелся сегодня на это занятие – командиры отделений изображают танки противника, вместо того, чтобы управлять боем. Позор. Конечно, тут можно вместо командиров отделений, танками сделать молодых бойцов и заставить их урчать, как танковые моторы, но такая условность на занятиях приведет к неоправданным потерям в бою. Не так ли?
- Так, так, ты прав, лейтенант, - басит вошедший командир полка, - но где же я возьму танк?
- Без танка мы подготовим не бойцов, а щеголей для парада, - говорю начальству, - нам же с ними бить сильного и коварного врага.
- Ну, где я возьму танк? Ты подумал?
- Не знаю, не знаю, я в этом городе первый раз.
- Давай попросим в ОСОавивхиме, - предлагает батальонный комиссар Зильберт, прямо с порога.
- А что, и верно, Киреев, немедля свяжись с ОСО. Если есть, проси два – три… Что еще лейтенант?
- В роте нет политрука. Прошу выдать роте нарды и дутар для переходящего приза. Я объявил конкурс между отделениями и взводами на лучшее исполнение строевых песен. Не мешала бы и двухрядка, гармонист найдется.
- Будут Вам и политрук, и нарды, и дутар. А гармонь, хоть сейчас забери у меня в кабинете, - говорит комиссар, - а коммунисты в роте есть?
- Есть двое: старшина Ежов и помощник командира 1 взвода старший сержант Плужник; комсомольцев 62, в основном южане.
- На комсомольское собрание пригласи, обязательно приду, - говорит комиссар, - Что еще у тебя?
- Пока все.
- Иди, иди, Суворов, - говорит Барабанов.
Уже за дверью слышу его голос:
- Какой настырный, побольше бы таких.
- Смотри, не задери нос от похвал, - говорит комиссар и тащит меня в свой кабинет. Вручает хромку и крепко жмет руку.
Иду в наше комсоставское жилище. В комнате холод. Зажег керосинку, поставил чайник, обогрел руки, взял гармонь, пробую лады и басы. В дверь врываются Белоус, Ельницкий и Голобородько. Спрашивают: «Где купил? Сколько заплатил? Какой строй?»
- Это переходящий приз за лучшую художественную самодеятельность и строевую песню, от командования полка, вручил комиссар, - говорю им.
- Ну, ты даешь стране угля, - говорит Голобородько, - дай-ка, попробую, давно не играл.
Берет гармонь, вздохнул и прошелся по клавишам сверху вниз и обратно и тихо заиграл мелодию «Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю, чому я не сокил, чому не летаю». Затем сыграл «Реве тай стогне Днипр широкий».
- Володя, сыграй «Священную войну»,- прошу я.
- Ее не играть, а вести надо. Вон как доигрались – немец в Сталинграде, на Волгу вылез, а мы играли да пели: «и на вражьей земле мы врага разобьем, малой кровью, могучим ударом». А где он этот удар? От Москвы отогнали, на Волгу пустили… - чуть не плача говорит Голобородько.
Я завариваю чай, наливаю друзьям, достал конфеты. Старшина с четырьмя бойцами принесли дров, растапливают плиту с системой обогрева. Я предлагаю чай. Все вежливо отказываются. Прошу Ежова, в политчасти получить нарды и дутар.
- В воскресенье подведем итоги конкурса строевых песен, - говорю лейтенантам. – Так как со «Священной войной»? - спрашиваю Голобородько.
Он пробует. Слышу не тот мотив.
- Напой, - просит гармонист.
Напел, повторил. Жду, когда подберет. Не получается у Володи. Пропел еще и еще. Подбирает. Нет, не то. Вижу - нервничает. Предлагаю пропеть всем вместе. Пропели раз, другой, правильно.
- Давай, подбирай, - требует Белоус.
Идет заканчивать конспект к политзанятиям.
- А я уже все подготовил, - хвастает Ельницкий.
- Вы молодцы, - говорю товарищам, - а я еще не начинал.
Ельницкий берет Голобородько за локоть, тащит в свою комнату, со словами:
- Пусть Коля подготовится, не мешай.
Сел за стол, включил радио, прослушал сводку Совинформбюро, начал писать. Слышу не получается у Володи нужная песня. Зашел к нему, взял гармонь и быстро подобрал мотив. Володя удивляется:
- Ты еще и музыкант, оказывается.
- Нет, не музыкант. Просто, своя гармонь была. Перед призывом немного баяном увлекался.
Подобрал и припев. Проиграл разок и отдал гармонь Голобородько. Голобородько поймал, наконец, мотив и, напевая сам, медленно проиграл. Пару раз повторил и, сказав: «Хватит»,- поставил гармонь. Через полчаса я закончил конспект. Во всех комнатах стало тепло. Ай, да старшина - золотой человек, всюду успевает.
- Ну, братцы, к занятиям готовы?
- Готовы, - отвечают все трое.
- О нас позаботились. Пора и нам позаботиться о подчиненных. Пошли к людям.
Занятия закончились, идет чистка оружия. Обхожу палатки своего взвода и всей роты. Всюду тепло, шутки, смех. А у меня на душе тревога. Проверяю исправность огнетушителей. По весу определяю наполнение, показываю, как им пользоваться, предупреждаю, чтобы буржуйки не накаливали. Во всех палатках есть инструкции истопникам. В палатках не курят. Захожу в канцелярию, писарь разбирает письма.
- Товарищ лейтенант, Вам письмо от брата Георгия, - говорит Рябов.
Вскрываю, читаю. «1 октября получил сквозное пулевое ранение левого предплечья, лечусь в армейском госпитале. Рана не опасная». Слава богу, жив Георгий. А как Фома? Что с ним? Никакой весточки нет. Вот откуда тревога.
Пришел старшина, принес нарды и дутар. Я прошу его на вечерней поверке показать призы личному составу.
После ужина написал письмо отцу, сестре и семьям братьев.
На вечерней прогулке 1 взвод, уже без моей помощи, прилично пел «Священную войну» и «Дальневосточную», пытался петь песню о Москве. Запевал квартет командиров отделений. Это еще и еще раз убеждало меня: личный пример великая сила. Много лет спустя, в реферате по гражданской обороне я написал: «Делай, как я! Делай лучше меня!» Уже тогда в сорок втором, в учебном полку, на всех занятиях старался показать образцовое выполнение ружейных приемов, преодоления препятствий, меткой стрельбы и метания гранат, обезоруживания нападающего с винтовкой, саблей, пистолетом, ножом, лопатой, ломом.
На политзанятиях разъяснил значение приказа Народного комиссара обороны И.В. Сталина номер 227 от 28 июля 1942 года: «Ни шагу назад!» Я и мои товарищи: Белоус, Ельницкий и Голобородько – прекрасно осознавали необходимость этого приказа. Не понятным было только то, почему он так долго сочинялся или подписывался. На занятиях по тактике мы объясняли: «Окоп для солдата – крепость. Пока солдат жив, он обязан быть врага, не допуская в свою крепость! Метко стреляй, смело коли, бей прикладом, ломом, лопатой, всем, что под рукой. Бей руками, бей ногами, бей каской (головой). Чтобы победить врага, надо ненавидеть его сердцем, всей душой!»
С теми бойцами, которые за первое упражнение курса стрельб получили двойки и тройки, ежедневно занимались дополнительно по часу и не только сержанты, но и лейтенанты. Искали, находили и исправляли ошибки.
В палатках моего взвода появились боевые листки: «Ни одного отстающего рядом, хочешь жить и победить – научись опередить врага метким выстрелом» - и Суворовское: « Сам погибай, а товарища выручай!» Всей роте рассказал, как спасая возницу из быстрого альпийского потока, сын Суворова – командир корпуса Генерал-лейтенант Василий Александрович Суворов утонул, а солдата спас. Вот почему армия Суворова и не знала поражений.
На очередное тактическое занятие: «Рота в обороне на танкоопасном направлении» пожаловало все полковое начальство: командир полка, комиссар и начальник штаба и не в полковой эмке, а каждый в «своем» ОСОавиахимовском танке. Не скрою, я был удивлен оперативности командования. Не меньше меня были удивлены мои коллеги и весь личный состав. Барабанов лично проверил глубину окопов и траншей, чтоб не завалить бойцов. Еще раз объяснил, как пропускать танки «противника».
Отошли танки на исходный рубеж. Командую: «Танки с фронта, рота к бою! Танки пропустить, пехоту отсечь и уничтожить!»
Командир полка дает условный сигнал. Танки «противника» атакуют, за ними взвод соседней пятой роты, в касках, изображает пехоту противника. Здорово получается. Учение двухстороннее.
Как только танки подошли к окопам на 10 метров, в них полетели болванки противотанковых гранат. Момент и все бойцы укрылись на дно окопов и траншей. Водители поддали газу, танки, рыча, переехали траншею, в них полетели деревянные «бутылки с горючей смесью» и тут же грохнул залп холостыми патронами по пехоте «противника». Пехота залегал, постреливает. Я обращаюсь к командиру полка, прошу вернуть танки, теперь уже как наши, поддержать контратаку роты. Капитан Барабанов остановил и развернул танки. Подаю команду: «Приготовиться к атаке! Пропустить наши танки!» Командиры взводов докладывают: «Готовы!» Взмах зеленого флажка, танки и дут в контратаку. Вот они переехали траншею. Дружные залпы взводов и с криком «Ура!» рота, вместе с танками, атакует. Лейтенанты показывают, как укрываться за танками от огня противника. Условным сигналом - «Стой, ложись!» останавливаю роту, возвращаю в траншею. Делаю разбор, указываю на ошибки. Начальство не вмешивается. У командира полка прошу разрешение повторить только что проделанные действия.
- Добро, повторяй, только без меня, - говорит капитан Барабанов, - меня вызывает командир бригады, вон машину прислали. Киреев останься для контроля.
- Разрешите и мне остаться? – спрашивает комиссар.
- Оставайся, - уже садясь в машину, басит командир полка.
Повторяем все, как в первый раз, только стрельбы нет (холостые патроны кончились). Слышны команды командиров взводов и отделений: «По танкам противника гранатами огонь! По пехоте залпом пли! По танкам бутылками огонь!» Слышны удары болванок по броне, треск курков (залп). Переходя в контратаку после залпа, назначенные отделения, не отставая, бегут за танками, стреляя на ходу и, громче прежнего рота кричит «Ура!!!»
На разборе танкисты заявили, что во второй раз болванок в танки попадало в два раза больше, чем в первый. Вот для чего необходим повтор. Поблагодарил танкистов, а они все заявили, что были бы рады в реальном бою действовать вот с такой ротой.
Комиссар и начальник штаба высоко оценили действия лейтенантов, сержантов и бойцов, высокую дисциплину и организованность. Пожимая мне руку, комиссар крикнул: «Благодарю товарищи за службу!» Рота дружно ответила: «Служим Советскому Союзу!» Довольные участием в таком интересном учении, и похвалой начальства, красноармейцы всю дорогу до палаток пели.
- Не напрасно я вчера вручил тебе гармонь – рота заслужила этот приз, - сказал комиссар, - успехов тебе, сынок!
Козырнул и повернул к штабу.
А рота уже поет:
Мы не дрогнем в бою за столицу свою.
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной – обороной стальной,
Разобьем, уничтожим врага!
За обедом договорились с коллегами: вечером провести комсомольское собрание во взводах, избрать группкомсоргов.
На стрелковую тренировку я вышел с винтовкой. Предстояла стрельба по появляющимся целям. Это требует серьезной подготовки. Прошу Плужника проверить меня при помощи ортоскопа. Надо же показать пример подчиненным: стреляйте как я. Плужник, видимо из уважения, не сделал никаких замечаний. А я чувствую что-то не то – в момент спуска курка, наводка сбивается. Сделал козью ножку, надел на палец, прошу еще раз проверить. Посмотрел Плужник, говорит: «Еле заметно, но дергаете спусковой крючок». Дело ясное – нервы, письмо от брата. Сходил в санчасть, получил Валериановые капли. Через два дня дерганье исчезло.
Вечером провел комсомольское собрание. Во взводе 16 комсомольцев. Группкомсоргом избрали красноармейца Касумова. У него среднее образование, родом из Ферганы, русским языком владеет свободно, как своим родным – узбекским, значкист ГТО и Ворошиловский стрелок. Приняли решение: на всех занятиях получать только отличные и хорошие оценки, помогать товарищам в овладении русским языком, в огневой, политической, тактической подготовке, крепить дисциплину и дружбу, иметь образцовый внешний вид.
В воскресенье, после завтрака, четыре роты (в том числе наша) пришла на завод кинопленки, для наведения порядка (уборки территории). Проходя на территорию огнеопасного завода, сдавали спички и зажигалки – таков режим. Приказано в цеха не заходить. Четыре часа собирали в кучи битый кирпич, куски бетона, раствора, асфальта, обрезки досок, ломаные ящики и грузили на машины. Весь личный состав роты работал дружно. Раньше других мы выполнили полученное задание. Руководство завода поблагодарило нас за ударный труд и выпустило с завода.
На обратном пути мы провели конкурс строевой песни. Первое место занял 1 взвод, а среди отделений 3 отделение 4 взвода. Перед обедом вручил победителям призы, отделению – нарды, Плужнику – дутар.
- А что я с ним буду делать? – смеется Плужник.
- Играть, веселить взвод.
- Да я же не умею.
- Отдай группкомсоргу Касумову, он найдет умелого.
- А я и сам сыграю. У меня дед и отец шоиры. Я от них научился.
Взял Касумов дутар, заиграл, и сразу пустились в пляс все узбеки нашей роты. Старшина Ежов волнуется: «Что же это такое? Из строя без разрешения, как цыганский табор…»
- Не волнуйтесь, - говорю ему, - это разрядка. Она нужна так же, как зарядка.
Ежов махнул рукой.
- Это же дисциплина.
А я ему на ухо.
- Да нет же – это укрепление дисциплины. Посмотрите, как сияют лица южан.
14 октября – Покров день, идет мокрый снег. Мы отрабатываем тему: «Взвод в наступлении в глубине обороны противника». По элементам отрабатываем короткие перебежки, переползание на четвереньках, на получетвереньках, по-пластунски. Сержанты просят перенести это занятие на погожий день, намочим, простудим людей. Соглашаюсь. Отрабатываем выход из-под арт.мин.обстрела, бой в траншеях и ходах сообщения с применением ручных гранат: попади в окоп. Сержанты и бойцы довольны, особенно преодоление участка «хим.заражения» в противогазах, и защитных чулках и накидках. Занятия прошли интересно. И в школе сержантского состава и в училище допускались переносы занятий в связи с дождем. После занятия всей ротой идем в лес за дровами. Старшина раздобыл пилы, топоры и 4 пароконных повозки. С особым старанием работали люди на дровозаготовке. За полчаса повозки нагружены. Кроме того, каждый несет вязанку дров. Самообеспечение. Мы – взводные тоже несем вязанки в свой двенадцатый домик. Увидел командир полка это шествие и очевидно дал разгон пом. по хозу и начальнику КЭЧ. К палаткам и комсоставским домикам подвезти нормальные двухметровые березовые дрова: пили, коли, топи и грейся. Володя Голобородько говорит: «Жить стало лучше, жить стало веселей».
Вечером слушаем сводку Совинформбюро. В Сталинграде фашисты прорвались к Тракторному заводу и заводу «Баррикады», на участке около пяти километров наступали несколько дивизий.
- Вот где наше место, братцы, - говорю лейтенантам. Не знаю, как вы, а я подаю рапорт с требованием – немедленно направить в Сталинград, хоть рядовым.
- А мы, что трусы? И мы подаем, - за троих говорит Голобородько.
- Да, да, - подтверждают Ельницкий и Белоус.
- А на чье имя писать? – спрашивают.
- Пишите по команде – Вр.ИО командира 4 роты, я буду ходатайствовать. А вот мне кому?
- Естественно, командиру полка, - советует Белоус.
Через 10 минут на мой стол легли три рапорта. Здесь же и мой. На рапортах товарищей делаю приписки: по существу рапорта ходатайствую.
Оделся и почти бегом в штаб полка. Дежурный по штабу велит подождать – командир занят. Минут через 15 выходит комиссар и спрашивает:
- Что случилось?
Отвечаю:
- Фашисты прорвались к Тракторному и «Баррикадам». Родина в опасности.
- Слышал. Ну, и что? – спокойно спрашивает Зильберт.
- Как же так, у меня родной брат там, надо помочь, пока не поздно. Вот рапорта.
Комиссар берет рапорта и подталкивает меня е двери командирского кабинета. Я вежливо посторонился, пропуская его вперед.
- Что там еще? – недовольным басом гремит Барабанов.
- Вот, полюбуйтесь, вся четвертая рота готова отстоять Тракторный и «Баррикады», - говорит комиссар и подает рапорта командиру.
Я жду гневного разноса, а командир мягко говорит:
- Садитесь.
Пробежал глазами мой рапорт, Ельницкого, Белоуса, Голобородько. Спрашивает комиссара:
- Что будем делать?
- А вот его надо спросить, - головой мотнул в мою сторону Зильберт. – Завтра половина срока подготовки молодого бойца, люди не научены стрелять, обороняться, наступать, в полевом карауле стоять, в разведку ходить, да вообще, кроме песен, ничему не научены, а они, видите ли «Родина в опасности!». Там три фронта, двенадцать армий, больше сорока дивизий, там представитель Ставки Верховного командования…
На счет песен, это мне упрек, но ведь я делаю все, что могу и даже больше. Сорвался комиссар. Это его не красит. Терплю, не возражаю, не положено. Перечить начальству, все равно, как мочиться против ветра.
- Не могу я вас отпустить, не имею права. Так и передай товарищам. А за боевой порыв спасибо. Иди, готовься к завтрашней стрельбе, сам смотреть буду.
- Есть! – выхожу, как ошпаренный, и бегу к друзьям.
- Ну, что отпустил? – чуть не хором спрашивают.
- Отпустил. Хорошо, что не посадил. Завтра сам на стрельбище пожалует. Давайте потренируемся из наганов. Не люблю этот сучок. Толи дело ТТ.
Друзья разошлись по своим комнатам, разрядили револьверы, и стали слышны щелчки курков – началась домашняя стрелковая тренировка. Я напомнил, что ночью надо проверить дневального, дежурного и личный состав взводов.
На стрельбище шли по свежему снегу. Шли медленно. Надо сохранить силы для отработки сложного упражнения. Это стрельба на 200 метров по появляющейся грудной мишени, лежа с руки (без упора). Цель появляется три раза на 10 секунд с промежутками 10 секунд. Патронов три. Оценка: отлично – три попадания, хорошо – два, удовлетворительно – одно. Роте, как всегда, отвели полосу 50 метров, на левом фланге огневого рубежа. Справа третья рота, отрабатывает это же упражнение.
За линией исходного рубежа площадка для тренировки – подготовки к стрельбе. Вместе с командиром третьей роты проинструктировали показчиков по 10 человек и сержантов – старших в блиндажах, выставили наблюдателей за полосу огня.
В первую смену включил себя, Белоуса, Ельницкого, Голобородько, Ежова, Рябова, командиров отделений 1 взвода. Доложил дежурному по стрельбищу о готовности смены. Соседи тоже готовы. На вышке поднят красный флаг. Сигналист протрубил: «Попади, попади, попади!».
Над блиндажами появились мишени. Командир 3 роты командует своим: «Огонь!». Я спокойно прицелился и нажал спуск. Моя мишень крутнулась и скрылась и, в этот момент, почти залпом трахнули мои подчиненные. Девять мишеней кувыркнулись и исчезли. Нормальное начало. Вся наша смена била без промаха. Командир 3 роты завидует. У него результаты не утешительны. А ведь условия подготовки и стрельбы одинаковы. Коротко подвожу итоги.
- Всем стрелять так, как первая смена.
- Будем стараться! - отвечает за всех группкомсорг Касумов.
На огневом рубеже 1 отделение 1 взвода. Результат четь хуже первой смены. Все четыре отделения 1 взвода не выдали ни одной плохой оценки.
Белоус, Ельницкий и Голобородько волнуются: как стрельнут их питомцы, особенно те, кто получил двойки за первое упражнение. Я успокаиваю товарищей. Столько вложено труда…
Второй взвод отстрелял не на много хуже первого. Сменили в блиндаже показчиков мишеней. Третий взвод показал результаты лучше второго. Ельницкий сияет. «Зря я отказался от пари», - говорит он Белоуса, - «выиграл бы твою трофейную зажигалку».
Только Голобородько уложил на огневой рубеж 1 отделение, на стрельбище приехал командир полка. Дежурный по стрельбище, без команды смирно, доложил о том, что 3 и 4 роты выполняют второе упражнение курса стрельб, происшествий нет.
- Как стреляют?
- Не плохо, - ответил дежурный, - четвертая рота лучше.
Голобородько строевым шагом подошел к капитану Барабанову и громким, простуженным голосом доложил, что стреляет 4 взвод 4 роты. Командир полка басит:
- Здравствуйте, Владимир Яковлевич, - и жмет ему руку.
Я в недоумении: «Что, Голобородько родня Барабанову? Нет не родня.»
Командир достает из кармана конверт, вынимает бумагу и громко читает: «на Ваш запрос, Главный штаб партизанского движения сообщает, что семья младшего лейтенанта Голобородько Владимира Яковлевича (отец, мать и сестра) находятся в расположении партизанского соединения Ковпака, живы и здоровы». Подпись не разборчива.
- Спасибочки, - чуть не плача, говорит Володя, - я верил, что их в беде не оставят, какая радость! Огромное Вам спасибо, товарищ капитан.
Вся рота довольна сообщением, с благодарностью и сыновней преданностью люди смотрят на могучую, как памятник, фигуру командира полка. Так вот для чего он приехал сюда – отец солдат «Батя».
- Я приехал посмотреть чему вы у нас научились? Давайте по пять человек роты на соревнование, командир и четыре взводных.
- Разрешите нам пятым взять красноармейца?
- Разрешаю, - отвечает командир полка.
- Красноармеец Касумов, ко мне! – зову группкомсорга.
Прибежал, доложил, как положено.
- Ваша мишень первая слева, - говорю ему, - не подкачайте.
- Есть не подкачать, - отвечает.
Глаза парня сияют. Ему доверили соревноваться вместе с командирами взводов.
- Дежурный, прикажите поднимать чистые мишени, - требует командир полка, - смена, лежа тремя патронами. Заряжай!
Зарядили, поставили прицел, наблюдаем. Нет мишеней. Оказывается, чистых мишеней нет.
- Безобразие, все мишени ко мне на огневой рубеж, живо, - гремит капитан Барабанов.
Дежурный по телефону передал приказание. Бегут показчики с мишенями. Командир полка лично проверил, как отмечены пробоины, отправил показчиков в блиндаж. Наконец, прозвучал сигнал «Попади!», появились мишени. Почти одновременно, как залп бабахнула смена. Наши все мишени крутнулись, упали. У соседа упали только три. Две стояли 10 секунд. Второй показ, второй залп. У нас результат прежний, у соседа три промаха. Третий показ, третий залп. Кувыркнулись все наши мишени. У соседа поражена только одна.
- Эх, мазилы, - сквозь зубы говорит командир 3 роты.
Принесли все мишени. Командир полка осмотрел их, спрашивает меня:
- Ты, что мастер спорта?
- Нет, - отвечаю, - в школе сержантского состава снайпером был, потом снайперов и ручных пулеметчиков готовил.
- Так что же ты молчал? – басит капитан, - у нас же в трех ротах есть снайперы и ручные пулеметчики и даже минометчики, только их учить некому, вон как мажут.
- А ну, давайте пулемет, - говорит командир 3 роты.
Принесли РПД, не новый, но и не ржавый.
- Ну, дальневосточник, покажи чему там тебя научили, - уже почти ласково говорит ком. полка. осмотрев пулемет, прошу разрешения проверить его бой.
- Проверяй, - махнул рукой капитан, - да, побыстрей.
По всем правилам провел пристрелку. Зарядил пулемет полным магазином, докладываю: «Готов!». Появились 10 грудных мишеней. Бью короткими очередями (по 2 патрона). За 10 секунд сбил 3 мишени, за второй показ еще 4 и за третий остальные 3. Над блиндажами 400 и 500 метров сразу появились мишени пулемет и пушка. Передвинул прицел на 500 метров, две короткие очереди – пушка падает, прицел 400 – очередь и пулемет сбит.
Слышу сзади возгласы: «Вот здорово!». Разряжаю пулемет. Израсходовал 27 патронов. Вставая, говорю:
- Несите миномет, покажу, какое это мощно оружие.
- Спасибо, не сегодня. На сегодня хватит. Бери шефство над соседом. Минометы мы освоим после завтра. Стыдно вам 3 рота.
Молча пожал мне руку и уехал.
Долго рассматривали и наши и соседи мишени, пораженные мной. У большинства по две пробоины.
- Ну, шеф, когда начнем заниматься? – спросил командир 3 роты.
- Какой я шеф? Просто, надо запомнить истину: хочешь жить и победить врага, научись метко стрелять из всех видов оружия, своего и вражеского, - говорю ему, - приходи, посоветуемся.
Третья рота быстро построилась и домой, с места рванула бегом. Голобородько догнал меня, подначивает:
- Мы, что хуже третьей?
- Не надо бегать, - отвечаю ему, - мы и так ее обгоним. Жаль людей, запалит дорогой сосед.
После обеда подсчитал результаты стрельбы. Первое место занял 1 взвод, второе – третий, третье – второй, четвертое – свое четвертый. Голобородько не пал духом. Мы еще покажем, что и четвертый может стать лучшим. За роту результаты хорошие: 65% отличных, 18% хороших, 14% удовлетворительных, 3% плохих оценок. Группкомсорги в канцелярии подвели итоги среди комсомольцев и выпустили боевые листки.
Прибежал связной из штаба. Меня вызывает командир полка. Быстро написал донесение начальнику штаба о результатах проведенных стрельб, бегу в штаб. Дежурный по штабу доложил о моем прибытии.
- Пусть войдет, - слышу голос капитана. Вхожу, докладываю. В кабинете командира сидят комиссар и начальник штаба. Подаю ему донесение. Киреев быстро взглянул цифры, передал командиру, а он подвинул комиссару.
- А Вы не только петь научились, но и стрелять прилично. Извините, погорячился вчера, - говорит комиссар и предлагает сесть.
Командир тоже предлагает сесть, говорит:
- Садитесь, дело есть.
В кабинете жарко, пришлось расстегнуть верхние пуговицы шинели, снять шапку.
- Разденься, - говорит капитан.
Разделся, сажусь на стул и вижу удивленный взгляд начальства.
- Да ты не только снайпер, пулеметчик, но и артиллерист, и минометчик, да еще и парашютист, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Что запевала – сам слышал, но не за этим тебя вызвали. Сможешь ли за оставшиеся 10 дней подготовить ручных пулеметчиков и минометчиков, человек по 30?
- Нет, не смогу за 10 дней, надо минимум 20, и только минометчиков 50 миллиметровых минометов, наводчиков и заряжающих. На подготовку командиров минометных расчетов надо минимум 30 дней. А как же мой взвод и 4 рота? Я ведь взвод для себя готовлю. Думаю - в Сталинград пошлют.
- Пошлют, пошлют. А ручных пулеметчиков сможешь?
Подумал, говорю:
- Давайте пулеметы в 4 роту.
Переглянулись начальники.
- Дадим, - говорит комиссар. Головой кивнул «сухарь» Киреев. – Быть по сему: получай пулеметы и начинай готовить.
- Есть просьба: хорошо осветить площадку для стрелковых тренировок – светлого времени мало.
- Сделаем, - сказал командир полка. – Все желаю успеха.
Хватаю шинель и шапку, на ходу одеваюсь, спешу в домик № 12. Собрал коллег, сообщил новость. Качают головами. Приказ есть приказ. Его надо выполнять.
- Подбирайте пулеметчиков, через 15 минут пойдем получать РПД, магазины и ЗИПы к ним.
- Как прямо сейчас? Но склад закрыт.
- Откроют.
- Готово. – Голобородько уже составил список. Смотрю. В нем все русские фамилии.
- Нет, не годится. В вашем взводе большинство южан. Переделайте, - официальным тоном говорю товарищу, - надо посоветоваться с сержантами, пойдем к людям.
Первый взвод новость принял на ура. Командиры отделений назвали кандидатов в пулеметчики. Спрашиваю согласие каждого.
- Только ненормальный может отказаться, - говорят счастливчики.
Я предупреждаю:
- Будет очень трудно. За 10 дней надо одолеть месячную программу.
- С вами мы все одолеем, - желая польстить, говорят бойцы.
Построил пулеметчиков в колонну по два. Привел на склад. Их 32 человека (целый взвод). Проверяю исправность и комплектность каждого пулемета, вручаю наводчикам. Писарь Рябов заносит в ведомость номера пулеметов. Наводчики расписываются в ней. Принимая пулемет, группкомсорг Касумов поцеловал его и говорит: «Клянусь, что ни один фашист, которого я вижу, живым не уйдет». Церемония довооружения роты затянулась на два часа. Возвращались в палатки во время вечерней прогулки. Надо было видеть сияющие лица и слышать голоса наводчиков и их помощников. С особым воодушевлением они пели: «Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою, нам родная страна дорога»…
Подготовка ручных пулеметчиков знакомое мне дело. В памяти станция Архара и морозы больше сорока градусов. Здесь в Кокушкино пока больше пятнадцати не было. Составил расписание занятий, доложил начальнику штаба. Киреев внимательно прочитал и спросил: «Все предусмотрел?». Получив, утвердительный ответ, внизу написал: «Согласен. НШ ст.л-т Киреев» и красиво расписался. Теперь подготовка пулеметчиков стала главной моей заботой. К каждому занятия с ним тщательно готовлюсь, провожу инструктаж командиров взводов и сержантов. На пом.ком.взводов легла ответственность за подготовку пулеметчиков, на командиров отделений – за подготовку стрелков.
Не легкое дело научить человека не бояться выстрелов очередями и удерживать пулемет, дергающийся от отдачи. Все решает правильная изготовка к стрельбе: лежа, с колена и стоя, из окопа (окна, амбразуры); правильный вынос точки прицеливания на движение цели, ветер и деривацию. Все светлое время использовал для тренировок к выполнению упражнений курса стрельб. Вечером, на освещенной площадке, проверял навыки, полученные пулеметчиками за день, инструктировал обучающих. Все 16 пулеметов лично сам привел к нормальному бою, устранил неисправности. Весь личный состав роты научил снаряжать магазины, заряжать пулемет, стрелять короткими и длинными очередями, в том числе по самолетам, заменять поврежденный (перегретый) ствол, устранять задержки при ведении огня. Каждый день докладывал начальнику штаба о ходе подготовки пулеметчиков. От тоже находил время проверять подготовку.
При очередном выходе на стрельбище, по приказанию командира полка, показал работу: командира минометного взвода, командира расчета, наводчика, заряжающего 50 миллиметрового миномета. Провел показательную стрельбу. Командир полка, комиссар, начальник штаба и присутствующий личный состав, остались довольны увиденной работой ротных минометов. Со второй мины переходил на поражение цели. Сплошная стена разрывов образовалась от беглого огня – две секунды выстрел. Такой огонь называется НЗО (неподвижный заградительный огонь).
Вечером в палатках и на освещенной площадке сержанты и красноармейцы спрашивали, как научиться владеть таким легким и мощным оружием?
- Попытаюсь это сделать, - отвечал им.
Два вечера потратил на ознакомление личного состава роты с устройством миномета-лопаты, и 50 миллиметрового ротного миномета и правилам стрельбы из них.
28 октября 1942 года вернулся из госпиталя командир 4 роты лейтенант Суровешников. Видно было, что он не долечился – надрывно кашлял, и часто курил. При знакомстве вяло пожал мою руку, своей холодной, потной рукой. Среднего роста, стройный, сапоги гармошкой, обмундирование и шинель в обтяжку, на голове кожаная кубанка, из-под которой выглядывает вьющийся темно-русый чуб. На красивом лице чуточку вздернутый нос. У меня для него родилась кличка «сын казачий». На вид лет тридцать. Но почему лейтенант? А не капитан, или, на худой конец – старлей? Напрашивался вывод – неудачник. Голос хрипловатый, говорит скороговоркой, проглатывая окончания слов.
- Сопровождать не надо, - сказал он, - посмотрю, разберусь сам, занимайтесь своим взводом, жить будем пока в одной комнате.
Я по уставу ответил: «Есть!»
С этим ротным мне легче не будет, подумал я, и направился в палатку четвертого отделения своего взвода. Надо было поговорить с Плужником, пора его разгружать. Пока я был Вр. ИО командира роты, он фактически исполнял обязанности командира 1 взвода. Плужник возразил против разгрузки, потому что мне надо доучивать ручных пулеметчиков. Сам он тоже горел желанием в совершенстве овладеть этим капризным оружием.
- Не успеете, - говорю ему, - слишком мало осталось времени.
Даже после ужина, на освещенной площадке, я продолжал упорно тренировать пулеметчиков в удержании линии прицеливания – прорезь, мушка, мишень, когда помощник наводчика дергал рукоятку затворной рамы, имитируя стрельбу очередями. Сам же я проверял эту работу с помощью ортоскопа.
Пришел Суровешников на освещенную площадку. Стоит на краю, наблюдает. А я делаю вид, что не замечаю, лежу рядом с Касумовым, проверяю точность прицеливания. Стоял, стоял, да как заорет:
- Что здесь происходит?! Почему не докладывают?!
Я, конечно, встал, подал команду: «Встать! Смирно!». Доложил, что пулеметчики 4 роты тренируются к выполнению третьего и четвертого упражнения курса стрельб. Командир полка приказал мне за 10 дней подготовить 32 ручных пулеметчика.
- Понимаете – время.
- Понимаю, что дисциплина – мать победы. А где она? - И понес меня костерить. – А где командиры других взводов? Почему не учат своих пулеметчиков?
Объясняю, что подготовка пулеметчиков ведется по особому плану, согласованному с начальником штаба полка и поручена мне.
- Почему сразу не доложили?
И опять разнос.
- Может хватит, - тихо говорю ему. – время идет. Я давно все понял, виноват, молодой – исправлюсь.
- Завтра посмотрим чему ты (уже на ты) научил роту.
Повернулся и пошел, но его остановил командир полка. О чем они говорили, я не слышал. Капитан Барабанов не стал мешать нашему занятию, постоял, посмотрел и удалился.
На вечернюю поверку Суровешников не пришел. Прогулку с песнями провели помощники командиров взводов. Мы – взводные в канцелярии обсудили, как завтра лучше предстать перед грозным поборником показушной дисциплины. Решили не перечить солдафонству недолечившегося ротного.
29 октября. Пасмурное утро. Свежий северный ветер. Температура минус 6 градусов. Роту на стрельбище ведет лейтенант Суровешников. Прямо от ворот лагеря взял высокий темп, закашлял, занервничал. Нет, это не Карепанов и даже не Паутов. Кричит: «Шире шаг!» - а сам еле ноги переставляет, задыхается. На дорогу ушло больше полутора часов.
Выполнение упражнений комплексно, стрелковым отделением. Пулеметчики поражают свои цели, стрелки – свои. Командир отделения управляет огнем. С начала появляется пушка на 500 метров и пулемет на 400 (цели для ручного пулемета). Одновременно поясные мишени на 300 метров и ростовые на 400 метров для стрелков. На огневом рубеже 1 отделение 1 взвода. Я напоминаю мнемоническое правило: «Ветер сильный пулю сносит – от прицела два отбросить»… Стреляющим это значит, что при среднем ветре вынос точки прицеливания в два раза меньше, при слабом – в четыре. На исходном рубеже поднялся галдеж, все повторяют, озвученное мной, мнемоническое правило. Суровешников злобно потребовал прекратить галдеж, а мне покинуть огневой рубеж, не мешать стреляющим.
Я беспрекословно подчинился, хотя это была учебная, а не контрольно-проверочная стрельба и я обязан был исправлять ошибки подчиненных. Начальству не перечат…
Первое, второе и третье отделения моего взвода третье и четвертое упражнения курса стрельб выполнили на «отлично», четвертое - на «хорошо». Общая оценка взвода – отлично. Ну, что скажешь, грозный лейтенант?
Второй и третий взводы оба упражнения выполнили на хорошо, четвертый на удовлетворительно. Сказалось длительное отсутствие командира взвода. Для меня приятным было то, что все пулеметчики стреляли на отлично и хорошо, ни одной двойки и даже тройки. Возвращались в лагерь не спеша, с приподнятым настроением. После обеда в палатки шил с песней. Было ясно, что первый взвод и песню поет лучше других. Вот так-то. Мы и на тактических занятиях себя покажем.
Вхожу в комнату, где живем. Суровешников, не раздеваясь, лежит в постели и, прицеливаясь в электролампочку, щелкает курком револьвера.
- Тренируюсь к зачетным стрельбам, - говорит, - надо подтвердить 1 разряд. Командир должен мастерски владеть личным оружием.
- Да, это верно, а как впечатление о подготовке роты? Не напрасно хлеб едим?
- Да что ты, рота что надо – сколочена, хоть сегодня в бой. И всего за 20 дней. А пулеметчики вообще класс. Спасибо тебе, Николай Андреевич, за труды ратные и прости за грубости вчерашние и сегодняшние. Это от ревности, у меня так не получается.
- Получится, - говорю, - надо только очень захотеть. Грубости прощаю, уверен, что их больше не будет.
- Обещаю, - заверил Суровешников.
31 октября в учебный полк приехали представители не Сталинградского, а Брянского Фронта. Признаюсь, мне хотелось на Юго-Западный, в 84 стрелковую дивизию Генерал-майора Буняшина. Там, уже выписавшийся из госпиталя, воюет мой брат Георгий. Ему присвоили звание лейтенант. Он командует взводом 82 миллиметровых минометов. Вчера получил от него письмо. Зовет на помощь. Показал письмо Суровешникову. Он прочитал и говорит, что я счастливый – вместе с братом буду бить фашистов. Я тут же написал рапорт и приложил к нему письмо. Суровешников в препроводительной на имя командира полка написал ходатайство.
Вечером, представитель Брянского фронта, майор, настаивал, чтобы я забрал рапорт и готовился, вместе с ротой, отправиться с ним. Я не менял своего решения.
1 ноября 1942 года контрольное тактическое учение с боевой стрельбой. Тема: «Оборона стрелкового взвода на танкоопасном направлении». Майор внимательно следит за действиями командиров взводов и отделений. Ему не безразлично, какое пополнение привезет батальонам и полкам. Мой взвод с честью выдержал экзамен. За тактическую подготовку – хорошо, за огневую – отлично, за политическую, строевую и физическую – хорошо, исполнение строевых песен – отлично. Майор предлагает мне должность командира фронтовой стрелковой роты. Отвечаю, что я во власти командира полка: куда пошлет, там и буду служить. Суровешников предложил поменяться шинелями и шапками. За мои новые он дает в придачу меховую безрукавку – на фронте пригодится. Он остается в Казани долечиваться. Поменялись. И даже впятером распили бутылку портвейна.
Вечером все молодые бойцы приняли Военную присягу.
2 ноября утром подали эшелон. Началась погрузка. Приехал командир полка и объявил, что средний ком.состав и сержанты остаются для приема и обучения новой очереди пополнения, прибывшие опять же из Средней Азии и Казахстана. Помрачнели лица бывших подчиненных.
- Ну, вот, отдай жену (то есть взвод) дяде, а сам иди к тете, - говорит Белоус. – Я же для себя готовил.
- Не тужи, сынок, - говорит Барабанов, - подготовишь еще. Хватит фашистов и на твою долю.
Ночью Суровешников, я, Белоус, Ельницкий и Голобородько формировали новую четвертую роту. Сержанты поддерживали Тепло в палатках.
В связи с начавшимися морозами, учебный полк из палаточного городка перевели в только что построенные ротные землянки, в лесу, в восьми километрах от севернее Казани. Рядом располагались землянки – коморки для ком.состава, каждая на шестерых.
В ротных землянках двухъярусные нары, освещение электрическое, отопление – буржуйки, питье – кипяченая вода в оцинкованных бачках с кранами. Уборная в 50 метрах от землянок. Умывальников нет. Умываемся снегом. В городке деревянные только штаб, столовая, санчасть и склады. Площади для построения полка и спортинвентаря нет. На каждую роту полузакрытый лыжный парк. Городок огорожен колючей проволокой. Ночью охраняется караулом, днем дневальными по ротам. Места для занятий строевой подготовкой – редкий сосновый лес. Стрельбище теперь в двух километрах. Там же и поля для тактики. Все занятия проводим на лыжах. Южане не любят лыжи путаются в них, часто падают. Большинство плохо владеют русским языком. Я, как могу, стараюсь, на татарском объяснять значение строевых, ружейных, тактических приемов и как надо их исполнять. Мне легче, чем коллегам – я нашел взаимопонимание с бойцами. Они зовут меня: командир-жан, уртак лейтенант, лейтенант-ака, каждый по-своему.
В землянках сыро. Полы, стены и потолки еще не просохли. Вентиляция - естественное проветривание. В первую же ночь из третьего и четвертого взводов ушли в самовольную отлучку по два человека. Я и Белоус спали вместе с красноармейцами, поэтому у нас нарушений не было. Во второй половине дня самовольщиков задержали на станции Юдино. Все четверо предстали перед судом Военного трибунала. По закону военного времени они были приговорены к десяти годам лишения свободы с отбытием наказания в штрафной роте. Судебный процесс проходил в полковой столовой. Подсудимые не оправдывались, лишь советовали землякам не совершать подобных поступков.
Посоветовавшись в комсоставской землянке, Суровешников решил установить ночное дежурство командиров взводов в ротной землянке. Дежурный мог спать одним глазом на топчане у двери. Выходящих в уборную сопровождали командиры отделений.
Накануне двадцать пятой годовщины Октябрьской революции в роту прибыл зам. ком. роты по политчасти – младший политрук Дерябин, из запаса, после окончания трехмесячных курсов при Саратовском военно-политическом училище. Сорокалетний, солидный, с пышными черными усами, он годился нам – взводным в отцы. Его привезла на ЗИС-5 молодая, симпатичная шофер Лена, сменившая за рулем своего мужа, ушедшего на фронт. Она привезла из бригадного склада продукты и комсоставские пайки.
Я познакомился с Дерябиным на продскладе. От него узнал, что у Лены двое детей и старая мать, которая потеряла продуктовые карточки и теперь вся семья бедствует. Он намерен отдать Лене свой ноябрьский доп.паек (600 грамм сливочного масла, 1 кг сахара, 1 кг печенья, 2 банки тушенки). Я тут же присоединился к гуманному решению политрука. Получили мы свои дополнительные пайки и вручили их Лене. С чувством благодарности Лена пожала нам руки, пожелала успехов в службе.
Вечером 6 ноября в ротной землянке слушали по радио сообщение о торжественном заседании ЦК ВКП(б), Совнаркома и Президиума Верховного Совета СССР, речь на нем товарищи Сталина. Не смотря на огромные потери в людях, территории, промышленности, страна устояла, сплотилась под руководством партии в единый боевой лагерь, начала наращивать выпуск боевых самолетов, танков, орудий, минометов, пулеметов, автоматов, винтовок, боеприпасов. Израсходовав наступательные возможности, немецко-фашисткая армия переходила к стратегической обороне, продолжая активные действия в Сталинграде. Наоборот, обескровив ударные группировки фашистов и, накопив необходимые резервы, Красная Армия готовилась к переходу от стратегической обороны к стратегическому наступлению.
Так комментировал услышанное по радио младший политрук Дерябин. Он заклеймил позором факт бегства из роты четверых сослуживцев. Это позор не только для них, но и для родителей, школ, в которых они учились.
Чтобы отделение, взвод, рота стали боеспособными, надо как можно скорей научиться понимать, говорить и петь по-русски. Всех, говорящих на русском языке, равномерно распределили по отделениям и закрепили за «бельмесами» (так они себя называли). Дело пошло, медленно, но верно. Объявили конкурс на лучшее знание Военной присяги, обязанностей красноармейцев, устройства винтовки, РПД, гранат, выполнения строевых и ружейных приемов, на лучшее выполнение курса стрельб, на лучшие действия в обороне и наступлении, на лучшую строевую песню. Зам.командира полка по политчасти Зильберт выделил роте призы: взводу шахматы, отделению домру, лучшему пулеметчику ксилофон, лучшему стрелку (снайперу) шашки. Соревнование охватило все стороны учебы и быта. Организатором и вдохновителем его стал младший политрук Дерябин. В гражданке он был профсоюзным работником. На каждом шагу он добивался, чтобы комсомольцы были впереди. Провел ротное комсомольское собрание (в роте 82 комсомольца), избрали секретаря, бюро, группкомсоргов, редколлегию стенной газеты, редакторов боевых листков. Каждый вечер инструктировал взводных агитаторов. В обращении с подчиненными был мягок, но панибратства не допускал. Во всем был аккуратен и пунктуален, чего нельзя было сказать о командире. Суровешников мог опоздать к разводу на занятия, не прийти на занятие по строевой, тактической и даже огневой подготовке, сославшись на недомогание, завалиться в шинели и сапогах на свою, политрука или чью-то из взводных постель, привести в свою коморку повариху Симу или машинистку штаба Киру. Дерябин пытался убедить командира, что так жить нельзя. Что он, по уставу, обязан подавать пример подчиненным. На это Суровешников грубо обрушился на замполита, обозвал неучем, выскочкой и даже сексотом.
Мы – взводные, слыша этот мирно начавшийся разговор (стены без звукоизоляции), вступились за Дерябина. Сказали: «Если болен, надо лечиться в госпитале, а не гробить себя и общее дело – подготовку молодых бойцов к боевым действиям против немецко-фашистких захватчиков». Суровешников понял, что мы правы, извинился перед Дерябиным, сказал, что уедет в госпиталь, оделся и ушел в санчасть. На следующее утро он зашел в комсоставскую землянку, забрал свои вещи и уехал в госпиталь. А через два дня вольнонаемную машинистку Киру уволили и направили на принудительное лечение с диагнозом сифилис. Кто кого «наградил» выяснит дознаватель. Ясно одно – после излечения оба предстанут перед судом. Василию Семеновичу Суровешникову не миновать штрафного батальона. Может быть, он таким способом «добивался» отправки на фронт? Вряд ли.
Меня, как и 2 октября, назначили Вр. ИО командира 4 роты. Дерябин, Белоус, Ельницкий и Голобородько облегченно вздохнули, а я вздохнул тяжело, 20 дней осталось на подготовку молодых бойцов, плохо владеющих русским языком, к боям с фашистами.
Никто нам не поможет, надежда только на себя и сержантов. Главное – меткий выстрел, окоп и маскировка. Научим – спасем их и Родину.
Дерябин записывает в толстую тетрадь, говорит: «После войны будет что вспомнить». Договорились: я беру на себя подготовку пятнадцати снайперов (шестнадцатый в госпитале), командиры взводов и Плужник (он опять Вр. ИО командира 1 взвода) – подготовку ручных пулеметчиков, командиры отделений – подготовку стрелков, Дерябин – контроль и помощь отстающим. Каждый вечер подводим итоги.
К середине ноября землянки просохли, воздух стал сухим и чистым. Молодые бойцы привыкли к партизанскому быту. Все меньше обращений на родном языке. Красноармейцы начали получать письма из родных мест. Под аккомпанемент домры (один палка, два струна) уже слышны национальные напевы. Пора разучивать строевые песни. Даем задание сержантам разучить слова «Священной войны». Через два дня докладывают: готово. Собрались все в ротной землянке, Голобородько проиграл на хромке мелодию. Я запел первый куплет. Припев подхватили все, кто знает. Получается. Повторил запев, припев поет уже вся рота. Так пропели до конца.
- А теперь, на месте шагом марш!
Пропели, повторили. Я аплодирую: «Мо-лод-цы! Первое место будет у нас!». Вся рота рукоплещет. В землянку входит батальонный комиссар Зильберт. Докладываю. Комиссар поздоровался. Рота дружно ответила. Вместо команды «вольно», комиссар говорит: «Спасибо, товарищи, за песню!». Только лейтенанты и сержанты ответили, как положено: «Служим Советскому Союзу!». Этот ритуал еще не отработан. Комиссар побеседовал с группами молодых бойцов, спросил есть ли жалобы, и, получив отрицательный ответ, пожелав спокойной ночи, вышел. На вечерней прогулке рота терпимо спела «Священную войну». На этот раз запевали лейтенант Ельницкий и сержанты его взвода. После отбоя, на подведении итогов дня, Голобородько вновь заявил: «Жить стало лучше, жить стало веселей!»
Во второй половине ноября в Казани наступили оттепель. Ее используем для непрерывных занятий огневой и тактической подготовки. Снайперам и пулеметчикам трудно дается определение расстояний до целей и вынос точки прицеливания на движение цели, ветер, дождь, снег, деривацию. На каждый день даю десять задач на определение расстояний и вынос точки прицеливания. Например: расстояние 600 метров, слева направо бежит вражеский офицер, ему навстречу дует средний ветер. Определить вынос точки прицеливания в фигурах. Или: замаскированная стереотруба по горизонтали накрывается толщиной половины спички в вытянутой руке. Ветер сильный под углом 40 градусов к цели. Определить точку прицеливания. Каждому снайперу выдал инструкцию по маскировке. На каждом занятии проверяю, как снайперы научились маскироваться. В землянке, как и в палатках, появились боевые листки с обращением: «Снайпер (пулеметчик, стрелок), хочешь жить и победить врага – научись упреждать его метким выстрелом. Окоп – твоя крепость. Чем глубже он, тем больше шансов уцелеть при бомбежке и артобстреле. Маскируйся так, чтобы враг тебя не видел, а ты видел все. Сам погибай, а товарища выручай».
Особо доходчивыми были беседы защитника Тулы лейтенанта Сергея Белоуса. Сияющий на его груди орден Ленина, свидетельствовал о его стойкости, мужестве, героизме в схватке с танками Гудериана. Парни из далеких горных аулов и кишлаков прониклись к Сереже истинным уважением и готовности пойти с ним на самое опасное дело – хоть к черту в пасть за языком, как говорил мой земляк из г.Тары, Александр Большаков.
Тренировки в решении огневых задач, окапывания и маскировке ежедневно сопровождались практической стрельбой на 500, 600, 700, 800, 900 и 1000 метров. К стрельбе допускались лишь сдавшие зачет в решении элементарных огневых задач. Все плановые и неплановые стрельбы были выполнены к 24 ноября. В этот день радио сообщило об окружении Советскими войсками Сталинградской группировке немцев. Что-то невообразимое творилось в нашем учебном полку. На стрельбище эту новость принес наш духовный отец младший политрук Дерябин. Его тучного, усатого схватили и начали качать на руках, как героя этого грандиозного сражения. В восторге люди обнимали и целовали друг друга, забыв прежние обиды. Многие красноармейцы и сержанты стреляли лучше, чем раньше. Настроение… Это еще не победа, но ее предвестница.
Видимо, воодушевленное успехами под Сталинградом, командование полка решило провести операцию «мини Сталинград». 25 ноября весь учебный полк (12 рот) подняли по тревоге и, разделив на три неравные группы, вывели в район учения. Командир полка, по карте, поставил мне задачу: «Двигаясь взводными колоннами, по руслу реки, скрытно пробраться в тыл «противника» и в 13.00 атаковать, захватить артиллерию и штаб, замкнуть кольцо окружения «Сталинградской группировки» синих.
Вся 4 рота одета в белые маскировочные костюмы, только оружие, лыжи да палки демаскируют. Приказываю: «При появлении шума самолетов, ложиться, оружие, лыжи и палки прятать под себя и не шевелиться, пока самолеты не улетят». Несколько раз над нами появлялись два самолета У-2, но каждый раз мы успевали прижаться к неосвещенному обрывистому берегу реки и замаскироваться. Около часа дорогого времени отняли у нас самолеты синих. Пришлось наверстывать, чтобы вовремя выйти на рубеж атаки. Через каждые 10 минут во взводах меняются направляющие. Жмем. И ни одного слова недовольства. Учение – это почти война. Люди это понимают. Дерябин и Ежов замыкают расчлененный строй – ромбом. Я, со связными, в центре ромба.
Вот пройден последний поворот реки. По крутому берегу поднимаемся наверх. Время 12.45. Даже без бинокля видны полковые пушки, за ними дымящие кухни. Над одним из домов хутора синий флаг – штаб.
По цепи передаю: «Зарядить оружие холостыми, приготовить взрывпакеты. Сигнал атаки – красная ракета, отбой и сбор – три белые ракеты». Через минуту командиры рот доложили: «Готово!». Теперь Дерябин рядом. Даю красную ракету. Рота, перевалив гребень обрыва, атакует беспечных «синих». Захлопали отдельные выстрелы, артиллеристы пытаются развернуть пушки против нас. Поздно, в них летят взрывпакеты. До взвода пехоты пытается контратаковать второй взвод с фланга. Ельницкий всеми четырьмя отделениями бьет залпами по «синим». Контратака сорвана. Дерябину показываю на синий флаг. Берите 1 отделение 1 взвода, плените штаб. «Есть!», - отвечает усатый дядя. Его могучая фигура мелькает среди пригнувшихся красноармейцев. Там у штаба вспыхивает ружейная и пулеметная пальба, хлопки взрывпакетов. Синего флага на мачте уже нет. Дерябин сам несет и вручает мне синий флаг. Я поздравляю его с победой, возвращаю флаг и говорю: «Берите на память».
Из штаба выходит щуплый подполковник с красной повязкой на рукаве – посредник. Я докладываю, что задание командира полка капитана Барабанова выполнено.
- Кто ты, юный вояка, - спрашивает посредник.
Отвечаю:
- Вр. ИО командира 4 роты лейтенант Гришмановский.
- Молодец, - говорит подполковник, - давай отбой учения, пора обедать.
Я пускаю три белые ракеты.
- Ну, молодчина, - басит, появившийся тут капитан Барабанов, - два раза летал и не обнаружил, вы что, и следы заметали?
В шутку отвечаю:
- Это секрет партизана.
- Идите обедать в первую очередь и на стрельбу, - распорядился командир полка.
Быстро пообедали. Пришли на стрельбище. Подходит высокий смуглый красноармеец, в старой, короткой (не по росту) шинели, со снайперской винтовкой. За спиной вещевой мешок. Взял винтовку в левую руку, волнуясь, правой козырнул, докладывает:
- Товарищ командир, я к вам назначен, Каримов я. Из Самарканда. В дороге простыл, в госпитале лежал, теперь здоров. Разрешите стать в строй?
- Ваши документы, - говорю ему.
Достает и подает красноармейскую книжку и направление. Сверяю номер винтовки с записью в направлении и книжке.
- Стрелять умеете? – спрашиваю.
Отвечает, что он значкист «Ворошиловский стрелок», учувствовал в Республиканском первенстве по большому стандарту в Ташкенте, награжден грамотами и дипломом.
- Вот только не знаю, как бьет винтовка.
У дежурного по стрельбищу беру разрешение, со станка СТИ проверяю бой винтовки, юстирую оптику. Готово. Передаю Каримову винтовку и три патрона для пробы. Ложится, стреляет по головной мишени на 100 метров – результат изумительный.
Говорю ему:
- Стрелять будешь по моей команде.
- Понял, - отвечает не по уставу снайпер.
Капитан Барабанов сам командует сменами. Слышу команду:
- Полу5чить патроны, зарядить магазины.
Докладываю:
- Готово! На огневой рубеж по-пластунски, вперед! - зову, - Каримов, ко мне!
Ползет, пыхтит, волнуется, не натренирован.
Говорю ему:
- Целься хорошо, не торопись.
Появились мишени, стразу все на взвод: пушка на 600 метров, тяжелый пулемет на 500 метров, шесть легких пулеметов на 400 и 300 метров, 20 поясных на 300 метров, 20 ростовых на 400 метров, 20 грудных на 200 метров и 20 головных на 100 метров.
Подаю команду:
- Снайперу Каримову, пушку и тяжелый пулемет, снайперам легкие пулеметы, подавить. Пулеметчикам и стрелкам, по атакующей пехоте противника огонь!
Взвод ждал этого магического слова – огонь! Ударил залп. Пушка исчезла.
- Молодец, браток, - говорю Каримову, - бей пулеметы.
Зафыркали короткими очередями РПД, защелкали то часто, то реже стрелки. Головные и грудные мишени все побиты. Каримову говорю:
- Бей по поясным.
В момент свалил две мишени. И как в завершение боя еще дружный залп по ростовым. Все. Мишеней больше нет. Трубач играет «отбой». На мачте появился белый флаг. Командую:
- Разряжай, встать, оружие к осмотру!
Проверил. Все в порядке. Собрали и сдали гильзы. Взвод сэкономил 42 патрона и 14 секунд времени. Дерябин и взводные поздравляют с победой, а у меня на душе муторно, дурное предчувствие.
Чуть похуже, но тоже с экономией патронов и времени, отстрелялись все взводы нашей роты. Общая оценка рота по тактической и огневой подготовке – отлично. Командир бригады объявил мне благодарность и назначил адъютантом 3 батальона 292 стрелкового полка.
Штаб полка и третий батальон размещаются в городе Волжск Марийской АССР.
26 ноября 1942 года я вновь подал рапорт, с просьбой перевести меня в 84 стрелковую дивизию Юго-Западного фронта, к месту службы старшего брата и опять получил отказ.
27 ноября прибыл к новому месту службы. Представился командиру полка подполковнику Радченко, кадровому военному. Высокий, стройный, с внимательными карими глазами. Казалось, он заглядывал в душу.
- Чем не доволен? – спрашивает. – Вижу, на фронт рвешься. Подожди немного, подучим пополнение и поедем. А пока займись хоз.взводом, там командир болен, порядка нет, самоволки, воровство, вшивость. Помогать будет старшина Перетятько. Он из запаса, хозяйственный мужик. Квартиру подыщи в городе. В заречье ночью не ходи, там опасно. С командиром батальона и старшим адъютантом постарайся найти общий язык.
С тяжелыми мыслями вышел в приемную.
- Ну, что загрустили, мою юный корнет? – спрашивает невысокий, шустрый старший лейтенант. Я комбат три Сизов, вы назначены адъютантом в мой батальон. Ждите меня, я сейчас.
Юркнул в кабинет командира полка. За дверью слышу нелицеприятный разговор. Сизов требует не прикреплять меня к хоз.взвода, а поручить подготовку снайперов, пулеметчиков и минометчиков. Радченко говорит:
- Поручай, он же твой подчиненный.
- Если хочешь испортить человека, поручи ему много дел. Они ни одно как следует не выполнит, – с этими словами Сизов выскочил из кабинета.
- Ну, пошли, - говорит, - работать надо.
Пришли в штаб батальона, на второй этаж здания, похожего на школу. На первом этаже казарма.
- Крошенинников, где ты? Посмотри, какого помощника тебе привел.
Из другой комнаты, вытирая платком губы, вышел худощавый, выбритый до синев, высокий брюнет, тоже старший лейтенант.
- Знакомьтесь и за дело.
Познакомились. Рукопожатие до хруста в пальцах.
- Раздевай (сразу на ты). Хочешь чаю? Люблю с душицей и конфетами. Ты кубанец?
- Нет – сибиряк, иртышский водохлеб.
- А откуда кубанка?
- Поменялся шинелями и шапками с лейтенантом Суровешниковым.
- Знаю такого – «сына казачьего». У него жизненное кредо: «Всех женщин не пере…, но стремиться к этому надо». Мерзопакостник!
- Да, вы правы. Так, какие мои обязанности?
- Организовывать ускоренную подготовку снайперов, пулеметчиков и минометчиков.
- А, если серьезно? Кто важнее? Есть ли специалисты – сержанты, лейтенанты?
- Специалисты есть, но их надо проверить. Время поджимает, к новому году надо быть готовыми к боевым действиям.
Провел меня в соседнюю комнату, указывает на заправленную кровать и говорит:
- Располагайся, я нашел себе квартиру с удобствами, найдем и тебе. Постельное белье прикажу поменять. Умывальник на первом этаже у минометчиков. Командир минометной роты старший лейтенант Карпухин – запасник.
- Поскольку минометы основное огневое средство стрелкового батальона, начнем с них. Пойдемте к минометчикам, - зову Крошенинникова.
Пришли в спортзал на первом этаже. Здесь расположена минометная рота. Низкорослый, коренастый старший лейтенант доложил старшему адъютанту. Крошенинников представил меня Карпухину и личному составу роты.
- Это мой помощник и ваш шеф (уже и шеф).
Я поздоровался с ротой и командиром.
В середине зала стоят четыре 82 мм миномета образца 1937 года. Рядом аккуратно уложены вьюки. Прицелы у трех минометов открытые угломер – квадранты, у четвертого – оптический. Вдоль стен в два ряда двухъярусные железные койки. Рядом тумбочки и табуретка. На плохо совещенной стене панно неизвестного художника с изображением батального момента, похожего на панораму «Бородинская битва». Это похоже на минополигон. Здесь минометчики тренируются в решении огневых задач: построение параллельного веера, пристрелке, сосредоточении огня, ведении ПЗО и НЗО.
- В полевых условиях надо готовить бойцов и командиров, - говорю как бы сам себе.
- На морозе в 25-30 градусов, без теплой одежды и обуви, нельзя. Заболеют люди, что тогда, - говорит Карпухин.
- Что же, нам обратиться к гитлеровцам: давайте отложим войну до весны? – говорю ему, - в сорок первом какие морозы были и именно в морозы погнали фашистов от Москвы.
Предлагаю: все занятия по тактической, огневой. Саперной и строевой подготовке проводить в поле, в любую погоду. Надо закаливать людей и заботиться о теплых вещах и лыжах. Закалим людей, научим со второй мины переходить на поражение, не тратя на сужение вилки, они нам спасибо скажут.
- Да, это так, - согласился Карпухин.
- Так ты понял? – спрашивает Крошенинников.
- Понял, понял. Вот помогите получить полушубки, валенки и теплые рукавицы.
- А лыжи? – напоминает старший адъютант, - и как получите, покрасьте белой краской и палки тоже.
- А это еще зачем? – возражает Карпухин.
- Делай, что говорю, потом поймешь.
Признаюсь, я тоже не сразу понял зачем белить лыжи и палки. Вспомнил рейд и тыл «синих». Да, тогда надо белить все: и минометы с вьюками и лотки для мин и карабины. Значит предстоят рейды по тылам врага, зимой. Не глупы мои новые начальники.
- Когда делали выверку прицелов? – спрашиваю Карпухина.
- Не знаю. А что это такое?
- Давайте формуляры, там должно быть записано, - говорю командиру минометной роты.
Он смотрит удивленно. Выручил писарь-каптенармус. Говорит:
- Формуляры у старшины Смирнова, а он в прачечной, готовит белье, завтра баня.
Эх, задать бы вам баню с паром, да нельзя – субординация, дисциплина, рядом подчиненные.
Из минометной роты зашли в пулеметную. Командир роты лейтенант Трякин доложил Крошенинникову и пригласил к чаю с вареньем. За чаем познакомились. Трякин окончил ускоренный курс Орджоникидзевского военного училища, в июне прибыл сюда, сразу на должность командира роты. Взводами, как и минометной роте, командуют сержанты, политрука нет. Один на всю роту, крутиться, как белка в колесе. В роте 8 пулеметов «Максим» и один «Горюнова». Все исправны. В морозные дни занятия проходят в казарме.
- Когда же выдадут обещанные полушубки и валенки, - спрашиваю адъютанта.
- Скоро, - отвечает Крошенинников.
Во время знакомства со стрелковыми ротами выяснилось, что все они (в батальоне три роты) укомплектованы личным составом 1924 года рождения, призванным в сентябре 1942 года. В каждой роте три стрелковых и минометный взводы. В стрелковом взводе три отделения. Командиры взводов – младшие лейтенанты и лейтенанты, помощники взводов сержанты, окончившие полковую школу в 1941 году, командиры отделений младшие сержанты выпуска 1942 года. В каждом отделении ручной пулемет РПД и снайперская винтовка. В отделении 11 человек, во взводе 35. В минометном взводе 3 пятидесятимиллиметровых миномета. Командиры минометных взводов – опытные сержанты, командиры расчетов «скороспелые» младшие сержанты. В минометном взводе 14 человек. В стрелковой роте 125. Со стрелками отработаны первое и второе упражнения курса стрельб, с пулеметчиками только первое: минометчики стреляли только из карабинов, из минометов не стреляли. Экономия боеприпасов дело хорошее, но наносит вред боеспособности.
Боевая подготовка проводится при активном участии командира батальона Сизова.
- Он сам не спит и нам не дает, - говорят в комсоставской столовой молодые лейтенанты, - чуть не каждый день поднимает по тревоге и бегом в Зеледольск, окружать и уничтожать «невысадившийся вражеский парашютный десант». Надоело. Скорее бы на фронт.
Командиры стрелковых рот Скачков, Волобуев и Земсков – кадровые военные, училища окончили до войны. Спокойные. Рассудительные, в Волжске живут с семьями. Посовещавшись, решили просить командование провести показные стрельбы.
- Давайте контрольный прибор, будем проверять, - говорю Карпухину.
Тот смотрит на старшину Смирнова, старшина на каптенармуса.
- Ищите, - говорю, - без него нельзя. Он величиной с подсигар с делениями на полудиске и уровнем, хранится в чехле.
С трудом отыскали контрольный прибор. В присутствии всего личного состава минометной роты, не спеша показал, как надо делать выверку. Выверил все четыре прицела. Писарь сделал записи в формулярах. Мы с Карпухиным поставили свои подписи.
- Вот теперь можно и в бой, - говорю всей роте.
- А мы ведь ни разу не стреляли, - с опаской глядя на командира роты, заговорили минометчики.
- Скоро постреляем, - говорю им, - не обученных в бой не возьмем.
Пришли командиры минометных взводов стрелковых рот, просят проверить их минометы. Идем в восьмую роту. Показываю, как делается выверка.
- А теперь делайте это сами, по мере необходимости, - говорю командиру роты Волобуеву и его заместителю Сбоеву.
О проделанной работе доложил Крошенинникову и о задании, полученном от командира полка: навести порядок в хоз.взводе.
- Ох, уж этот мне хоз.взвод, - говорит Крошенинников, - шарага какая-то. Иди уже наводи, да не сорвись, там народ тот – отпетый…
В хоз.взвод пришел перед ужином. Полтора десятка красноармейцев разного возраста встали, смотрят испытывающее. Поздоровался, представился. Пожилой не бритый боец. Спрашивает:
- А зачем нам адъютант? Нам бы бабенку, да пожирней… - и со смехом закашлялся.
- Будут и бабенки и девчонки, как вернемся домой, после победы над Гитлером.
- Правильно говоришь лейтенант, - сипло произнес боец в комбинезоне, - где старшина? Пора на ужин.
- Старшина в санчасти. Веди сам, - говорит усатый, лысеющий ефрейтор.
- А почему я? Я рядовой, а ты ефрейтор, ты и веди.
- Разрешите, я поведу вас на ужин, - говорю растерявшимся бойцам.
- Конечно, конечно, разрешаем, - заговорили все.
- Слушай мою команду, - говорю спокойно, - выходи строиться на ужин.
Выходят. Сипатый снимает комбинезон, сует под матрас.
- Взвод в колонну по три становись!
Медленно построились.
- Равняйсь!
В строю уже 32 человека.
- Смирно! В столовую шагом марш!
Шагают не в ногу. Прошу подобрать ногу по направляющему: раз, два, три, раз, два, три. Оказывается, могут нормально ходить. У входа в столовую командую:
- Взвод стой! Справа по одному в столовую шагом марш!
В столовой тепло. На столах парят кастрюли с кашей и чайники, разложены пайки хлеба по 200 граммов. Сели, разделили кашу перловую с жиром. Порции солидные. Едят не спеша – значит не голодные. Вижу заканчивают жевать, спрашиваю:
- Кто не наелся?
Двое подняли руку.
Спрашиваю:
- А добавку дают?
- Дают ,- отвечает один из бойцов.
- Идите с мисками к окну, - поднявшим руки, и сам подхожу.
Повар неохотно берет миски, ложит в них по малому черпаку крутой каши, и, когда бойцы отошли, уже мне говорит:
- Обжоры, жрут за двоих, а худые как библейские коровы.
В ответ я только покачал головой. Взвод подождал, пока насытились те двое.
Я спрашиваю:
- Ну, теперь споем или как?
- Споем,- отвечает усатый дядя.
Вышли из столовой, без команды построились, ждут. А я громко говорю:
- Товарищ ефрейтор, ведите взвод в казарму.
- Есть вести взвод в казарму, - отвечает усатый.
Довольно громко командует:
- С места, с песней шагом марш!
И сам запевает: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!». К нему присоединились еще два голоса. «С фашисткой силой темною, с проклятою ордой». Припев, не очень дружно, поет весь взвод. Какая же это шарага, думаю, что даже поют люди. Им только командирской заботы не хватает.
Пришли в казарму. Усатый ефрейтор говорит:
- Товарищ лейтенант, сходите на ужин, а мы тут порядок малость наведем. Приходите, поговорить надо.
Ужинал в одиночестве. Тот ворчливый повар подал мне кашу, хлеб и сладкий чай. Ем не спеша, а повар смотрит и говорит:
- Вы новенький, и какой-то не такой, как все. Я ведь тоже из хоз.взвода. Мне сказали, что Вы - наш шеф. Вот сдам смену прибегу на беседу.
Беседа началась со знакомства. Я коротко рассказал о себе. Затем бойцы, стоя, представлялись мне. Называли должность, звание, фамилию, имя, отчество, год рождения, откуда призван, семейное положение.
- Все мы уроженцы Молотовской области – пермяки, - говорит тот боец, который был не брит (уже побрился). Я – сапожник, красноармеец Сидельников Иван Павлович, 1906 года рождения, женат, детей нет.
- Я – повозочный, красноармеец Чупраков Степан Ильич, 1907 года рождения, женат, четверо детей.
- Я – командир отделения подвозчиков, ефрейтор Мельчаков Николай Михайлович, 1904 года рождения, женат, двое детей.
- Я – шорник, ефрейтор Шишкарев Николай Михайлович, 1908 года рождения, вдовец, трое детей. На Халхин-Голе снайпером был, шесть самураев убил, награжден медалью «За боевые заслуги». Когда поедем фрицев бить?
- Как только командование убедиться, что мы готовы действительно бить фашистов, а не быть для них мишенями, - отвечаю герою Халхин-Гола.
- Мы месяц в Суслонгире голодали и мерзли, теперь вот здесь второй месяц прозябаем. Надоело.
- Я – ефрейтор Моторин Семен Давыдович, 1916 года рождения, командир отделения шоферов и слесарей. В отделении четыре исправных и два на ремонте ЗИС-5 и пять полуторок на ходу, ну и ЭМКА командира полка. Зимнего нигрола и антифриза нет. Бензин наливаем литровым ковшиком. Экономия.
В хоз.взводе числятся заведующие складами кладовщики и даже портной. До вечерней поверки продолжалось знакомство с людьми зрелого возраста, годными к нестроевой службе. На вечерней поверке не оказалось заведующих складами ОВС, ПФС и ГСМ.
Спрашиваю:
- Кто знает, где они могут быть?
Кладовщик склада ПФС, который просил добавки, говорит:
- Знаю.
Поручаю ему найти самовольщиков и передать, чтобы немедленно явились в казарму. В случае неявки, будет доложено дежурному по части, и их ожидают большие неприятности. Через 20 минут все трое явились возмущенные: кто посмел их беспокоить в нерабочее время.
- Вы очевидно забыли, что идет война, и вы являетесь военнослужащими Красной Армии, в которой должна быть сознательная дисциплина и, что, принимая присягу вы поклялись… быть дисциплинированными, бдительными воинами? – говорю им тихо, чтобы не нарушать сон товарищей. – Хочу, чтобы не обдуманными поступками, вы не опозорили себя, свои семьи , честь полка.
- Простите, товарищ лейтенант, мы никогда больше не будем нарушать дисциплину. Честное слово не будем, - говорят, перебивая друг друга.
Я достаю из планшетки три листа бумаги, подаю им и говорю:
- Садитесь и пишите своим матерям и женам то, что вы сейчас мне сказали и адреса, письма я сам отправлю.
- А зачем это?- недоумевают нарушители.
- За тем, чтобы вы всегда помнили свою ответственность и перед Родиной и перед семьей.
Прочитал написанное, уложил в планшетку, пожелал самовольщика и дневальному спокойной ночи и чуть ли не бегом в штаб батальона. По пути заглянул в пулеметную и минометные роты. Дневальные на местах не дремлют. Из штаба батальона доложил дежурному по части, что в хоз.взводе все люди на лицо. Дежурный удивился, говорит: «В казанском лесу волк сдох». Ложусь спать с чувством, что еще один военный день прожит не напрасно.
В 5.30 проснулся, умылся и в хоз.взвод. Дверь казармы заперта. Стучу, не открывают. На часах 5.55 постучал сильней. Полусонный дневальный открыл, стоит со стулом в руках.
- Приведите себя в порядок, - говорю ему, - объявляйте подъем.
- Подъем!!! – кричит дневальный не своим голосом.
- Ты, что обалдел? – слышится недовольный голос с верхних нар.
- Слезайте, шевелитесь. Лейтенант смотрит, - говорит дневальный и начинает сдергивать одеяла со спящих на нижнем ярусе.
Раньше других оделись вчерашние самовольщики. Они держались вместе.
Спрашиваю:
- Где проводите зарядку?
- Нигде, - отвечают, - на улице холод, здесь тесно. Есть коридор, но там темно.
Спрашиваю:
- Что предлагаете? Отменить зарядку?
- Да, нет же, зарядка нужна, кости размять, сон прогнать, - слышу в ответ.
Снимаю шинель и кубанку и иду в коридор. Электропатроны и выключатели есть. В казарме 4 электролампочки. Предлагаю две перенести в коридор. Медленно (видно тянут время) вывертывают и ввертывают лампочки. Включили свет. Без команды построились в две шеренги. Подаю команду: «Первый комплекс утренней зарядки начинай! Раз, два, три, четыре, делай, как я». Показываю движения. Зарядка прошла нормально. Заправка постелей – мучение. Те, кто спит на верху, разуваются, лезут на верх, чертыхаясь, обворачивают матрас простынями и одеялом, взбивают и равняют подушки. На это уходит 20 минут. В умывальнике очередь. Теплой воды для чистки зубов нет. На утреннем осмотре у многих обнаружены вши. Спрашиваю:
- Когда мылись в бане?
- Тут баня не поможет. Нужна полная санобработка, - говорит Шишкарев, - я знаю, как это сделать.
- А кто мешает? – спрашиваю.
Отвечает, что никто не мешает. Начальник ОВС младший лейтенант Галаганов не интендант, молодой, не опытный; говорили ему, а он не кует и не мелет. Решил: обо всем увиденном доложить командиру полка.
На завтраке познакомился с Галагановым. Он в сентябре 1942 года окончил ускоренные курсы командиров взводов, родом из города Кропоткин, рвется на фронт, а их него пытаются сделать интенданта. Договорились к командиру полка не ходить, а пойти к помощнику командира полка по тылу. Пришли, доложили. А он – интендант третьего ранга Борзунов, круглый, как колобок, говорит: «Вот ты то мне и нужен. Начпрод проворовался под следствием сидит. Надо проверить сколько картошки осталось в овощехранилище и не померзла ли она. Это в деревне, не далеко, 20 километров. Бери Рыбку и слетай, полтора часа туда, столько же обратно, к обеду вернешься. Я зав.хранилищем записку напишу. Ехать вдоль телеграфной линии. Не теряй времени.»
Взял записку, пришел на хоз. двор. Мельчакова спрашиваю:
- Где тут Рыбка?
- Идем в стойло. Вот она гнедая красавица.
Высокая, стройная кобыла лет восьми, с белой звездой на лбу. Прядает ушами, смотрит умными глазами. Говорю ей, как женщине:
- Здравствуй, Рыбка. Нам с тобой предстоит прогуляться немного, в деревню, на холодном ветру.
Мельчаков и Шишкарев несут уздечку и седло. Протягиваю Рыбке два сладких пряника. Понюхала, взяла, жует.
- Как подковы? – спрашиваю Мельчакова.
- Все четыре поставлены в середине ноября, - отвечает.
Погладил шею, холку, спину, бока. Взял седло, протер щеткой снаружи и внутри, подтянул стремена.
- Ну, Рыбка, принимай седло.
Лошадь качает головой – согласна.
- Пить хочешь?
В ответ короткое ржание и покачивание головой. Догадливый Мельчаков уже несет ведро теплой воды. Напоил и оседлал Рыбку. Сравнительно легко вскочил в седло. Спокойно выехал за ворота и пустил лошадь легкой рысью. Провожающие помахали мне и Рыбке – пожелали счастливого пути.
За городом дорога местами переметена поземкой. Такие места проезжаю шагом. Порывистый северный, почти встречный ветер леденит лицо, руки и ноги. Рыбка слушается и поводьев и шенкелей. По приметам, большая часть пути позади.
- Ну, милая, давай работай, - говорю Рыбке.
Она переходит на крупную рысь. И вот она, за лесочком, деревня. На улицу выскакивают собаки, не злобно лают. Еду шагом, хотя промерз до костей. В середине деревни, у дома с добротным тесовым забором и воротами с фанерным петухом, лошадь остановилась и заржала. Их калитки вышел хозяин в накинутом полушубке.
- Здравствуйте, приветствую его, - я от Борзунова.
- Слезай и беги в дом, - говорит зав.овощехранилищем, - я о Рыбке позабочусь.
Не соскочил, а сполз с седла, окоченевшей рукой достал два пряника, даю лошади. Она зашевелила ушами, качает головой, губами берет пряники, жует. Погладил вспотевшую труженицу и, как на ходулях, пошел к крыльцу. Вслед за мной хозяин ввел лошадь.
Дверь в дом открыла пожилая женщина со словами:
- Милости просим, молодой человек, проходите, раздевайтесь, разувайтесь, грейтесь. Разве можно в такую стужу и так легко одетым?
- Здравствуйте, хозяюшка, - говорю. - Я - сибиряк. У нас морозы покрепче бывают.
Разделся. Пытаюсь снять сапоги и не могу – портянка примерзла к стельке. Подхожу к горячей железной печке, отогреваю сапоги, а хозяйка несет таз со снегом.
- Трите руки и ноги, - приказывает хозяйка.
Безропотно повинуюсь. Руки и ноги красные, в пальцах покалывание. Хозяйка подает мне кружку горячего чаю с медом и мятой. Выпил. Прошу налить еще. С довольной улыбкой наливает, шепча: «Слава Богу – не обморозился». С русской печи достала валенки.
- Обувай, - говорит, - и ходи по дому, если можешь, пляши, - смеется.
Входит хозяин, разделся, сел к столу. Ему лет за 60, лысый крепыш, ниже среднего роста. Подал ему записку. Прочитал, хмыкнул, говорит:
- Что проворовался ваш начальник ПФС ведомо. Только не у нас. У нас, сынок, все в ажуре. Пообедаем, пойдем, все покажу. Смотри сам, замеряй. Рыбку я укрыл, дал сена и овса. Через часок напою теплой водой. Тебя звать-то как? Родом откудова?
- Простите, я не представился, озяб здорово. Родом из Знаменского района Омской области, фамилия Гришмановский, зовут Николаем, отчество Андреевич.
- А меня кличут Иваном Андреевичем Пудовкиным. Я председатель здешнего колхоза имени Калинина, и по совместительству заведую овощехранилищем вашего полка. Картошка, свекла, морковь, брюква хранятся хорошо, не гниют. Мы с хозяйкой Ольгой Анатольевной через день проверяем температуру и влажность воздуха. Вот и сегодня мой черед, а раз Вы приехали, вместе и проверим.
За обедом гостеприимные хозяева предлагали выпить настойки на рябине, на клюкве, вишневой. Я отказался. Мне предстояла не легкая обратная дорога (начиналась пурга) и общение с начальством и подчиненными. Иван Андреевич опрокинул стопочку вишневой перед едой.
Плотно поели и за дело. Овощехранилище построено на пригорке. Вентиляционные трубы с боковыми прорезями, с верху накрыты и обмазаны цементным раствором. Двери двойные, утеплены. На дверях не большой замок.
- Не опасно? – спрашиваю.
- Нет, - отвечает Иван Андреевич,- у нас надежный сторож Букет – сибирская лайка. В доме ружье заряжено мелкой дробью с солью, на всякий случай. У нас полдеревни родственников, бедных нет. Воровать некому.
В овощехранилище электрическое освещение. Лампочки в плафонах. В середине овощехранилища термометр показывает плюс пять градусов. Рядом психрометр. Влажность воздуха 40%. На каждом отсеке табличка: объем, сколько тонн, дата закладки. Толщина буртов во всех отсеках одинакова 1,2 метра, полы и стены из реек. В центре буртов реечные вентиляционные короба. Пахнет чесноком. Это чтоб не заводились вредители и гниль.
- Будешь замерять? – спрашивает Иван Андреевич.
- А зачем? – отвечаю, - я же не принимаю хранилище и хранимое. Моя задача проверить общее наличие и условия хранения. Вижу, что здесь все в образцовом состоянии. Так и доложу начальству. Иван Андреевич, разрешите взять несколько картофелин, за счет естественной убыли, чтобы убедить Борзунова в правдивости моей оценки.
- Конечно, возьми. А ты мал, да удал, и про естественную убыль знаешь.
- Да, в школе сержантского состава об этом говорили.
- Жулики на естественной убыли капитал нажили, - говорит Иван Андреевич, - распишись хоть в журнале проверок.
«Условия хранения картофеля и овощей оптимальны: температура +5 градусов, влажность воздуха 40%. Признаков хищения не обнаружено. Лейтенант Гришмановский Н.А. 28.11.1942г.».
Пудовкин, как и обещал, напоил Рыбку теплой водой. Прощаясь с Ольгой Анатольевной, спрашиваю:
- Сколько должен за обед?
- Да Вы что, как можно… У нас двое сыновей и дочь воюют. Вы, не сегодня, так завтра поедите бить проклятых фашистов. Да у меня руки отсохнут, если возьму.
Иван Андреевич достал газету «Известия», требует обвернуть ноги, чтоб не поморозить. Безропотно подчиняюсь. Протертые от земли шесть картофелин положил за пазуху. Поблагодарил хозяев за гостеприимство, сказал, как поп: «Мир вашему дому». Дал рыбке корочку хлеба, вывел ее за ворота, проверил застегнута ли кобура, вскочил в седло и сказал: «До свидания. Ждите с победой». Пес Букет на прощанье беззлобно полаял. Лошадь пошла быстрым шагом и вскоре перешла на рысь. Пудовкины что-то говорили, но я не слышал. Наверное, они желали мне счастливого пути.
Пурга не на шутку разыгралась. Дорогу почти полностью замело. Хорошо, что ветер теперь дует в спину. Ноги и руки почти не мерзнут. Еду шагом. Проехал половину пути. Рыбка шевелит ушами, фыркает, освобождая ноздри ото льда. Вдруг улавливаю вой, справа – сзади. Там перелесок. Волки. Холодок пробежал по спине. У волков гон, возможна стая. Кобуру с наганом передвинул на живот. Рыбка дергает повод – просит не раскрывать удилами рот, пускается рысью. Оглядываюсь. Всюду снежная круговерть. Слышу уже два волчьих голоса, значительно ближе. Рыбка пошла галопом – чует опасность. Сколько их – голодный тварей? Сзади нас не взять, всматриваюсь вперед и по сторонам. Револьвер в руке. Воя уже не слышно. Рыбка сбавляет скорость – мы в городе.
- Откуда мчится казак лихой? – слышу девичий голос.
Из переулка выходит высокая, как мне показалось, девица в легком пальто, в валенках, на голове темно-вишневая шаль, в руке портфель. Револьвер сунул в кобуру, натянул повод.
- Стой, Рыбка. Из колхоза имени Калинина, - отвечаю.
- Застегните кобуру, - советует приятная попутчица, незнакомка.
- Слушаюсь, - говорю ей. Соскочил с седла. Идем рядом. – А Вы похоже учительница? И зачем здесь на окраине?
- Да, учительница младших классов, здесь живут мои ученики, в школу не ходят. Выяснила почему.
- Ну, и?
- Нет теплой одежды и обуви. Отцы на фронте. Мы уже полгорода прошли, а не знакомы. Вы, наверное, новенький? Я Вас вижу впервые. Мария Филипповна, для Вас Маша, - протягивает руку, перехватив портфель левой. Снимаю перчатку и крепко жму крестьянскую руку Маши.
- Лейтенант Гришмановский Николай Андреевич – адъютант батальона, для Вас Коля, если угодно.
- Угодно, угодно, вот мой дом, квартира четвертая, заходите, – убегает за угол.
Заехав на хоз.двор, сдаю Рыбку Мельчакову. Он спрашивает:
- Не от волков ли удирали?
- Да, от волков. Видеть не видел, а слышал два голоса. Рыбка может подтвердить.
- Да, она уже подтвердила – вся потная, - говорит Мельчаков и протягивает мне ломоть хлеба, посыпанного сахаром, - это от Вашего обеда.
Благодарю ефрейтора, ломоть протягиваю Рыбке. Ломоть большой 300 гр. Откусывает и жует. Глажу ей голову, шею, бока, круп, ноги, приговаривая: «Спасибо тебе, Рыбка-красавица, за работу». Умная лошадь в ответ качает головой.
Борзунова нашел на складе ПФС. Зав.складом побледнел, заикается, отпуская продукты на кухню, думает, что сейчас доложу о его вчерашней самоволке, а я докладываю о проверке овощехранилища в колхозе имени Калинина.
- Надежный человек, Пудовкин, говорит интендант, -колхозом руководит с тридцатого года, коммунист, орденом Ленина награжден. О результатах проверки рапорт напиши.
Достаю из-за пазухи шесть картофелин.
- Вот проба из отсеков.
Выложил на стол.
- Да, я верю тебе, - говорит пом.ком.полка,- возьми, свари, попробуй.
Сажусь за стол, пишу рапорт. «28.11.1942г. проверил овощехранилище части, расположенное в колхозе имени Калинина. Условия хранения картофеля и овощей оптимальны. Температура в центре хранилища +5 градусов, влажность воздуха 40%. Признаков хищения не обнаружено. Адъютант 3 батальона лейтенант Гришмановский». Подпись.
- Молодец сынок, - говорит Борзунов, - спасибо. А вшей в хоз.взводе будем выпаривать в бочках из-под бензина. Ефрейтору Шишкареву и младшему лейтенанту Галаганову поручил. Может, примешь службу ПФС?
- Нет, - говорю, - я же артиллерист и минометчик, строевой командир, в интенданты не гожусь, помочь готов.
- Ладно, учи минометчиков, пулеметчиков, снайперов, - говорит Борзунов, - это твоя профессия и призвание. Видел тебя на казанском стрельбище.
- Товарищ интендант третьего ранга, - обращаюсь к Борзунову, - разрешите внести изменение в распорядок для хоз.взвода. После подъема сразу заправку постелей, а потом физзарядку и умывание.
- Разрешаю, - говорит Борзунов, - я и сам об этом думал, да закрутился. Что еще?
- Горячую воду к умывальнику подвести надо.
- Сделают слесаря, заявку дал, проконтролируй, если не трудно.
- Проверю и доложу.
Отдав честь, ухожу.
В штабе батальона полным ходом идет подготовка к показным стрельбам. Оказывается Сизов и Крошенинников были на учении и стрельбище под Казанью 25 ноября. Доложил Крошенинников о выполнении задания интенданта третьего ранга Борзунова.
- Квартиру тебе подыскали, - говорит комбат Сизов.
- Благодарю, но я, кажется, нашел сам. Познакомился с учительницей, она пригласила. Разрешите договориться.
- А как зовут учительницу?
- Мария Филипповна. Живет на Зеленодольской 12, квартира 4.
- Так это же та квартира, которую мы нашли. Ее предложила работница полкового клуба. Учительница ее квартирантка. Бери вещи, иди устраивайся, отдохни. Завтра много дел предстоит.
С чем пойти к Маше? Не с пустыми же руками. По пути завернул в дежурный магазин, купли два кило сладких пряников, полкило ирисок и полкило леденцов с ментолом, буханку серого хлеба. Подхожу к первому подъезду и глазам не верю: две хрупкие женщины пилят какие-то горбыли. Пила явно тупая. Обе в ватниках.
- Маша, а я к Вам, по приглашению и рекомендации начальства. Бог на помощь. Но это работе не женская.
- Это моя хозяйка Нина. Мы сейчас допилим и пойдем, затопим плиту, подождите.
- Нет уж, не позволю. Выньте пилу, берите мои вещи, идите в дом.
Снимаю шинель, беру тяжелый топор, рублю горбыли. Нарубил, отнес, вернулся, изрубил остатки, несу.
- А я уж иду помогать, - говорит Нина, - Маша проверяет контрольные работы своих учеников.
Квартира Нины двухкомнатная. Одну комнату занимает Маша. Во второй, проходной комнате высокая железная кровать с горкой подушек, дешевый диван, круглый стол, комод для посуды, русская печь с плитой. Обе комнаты отапливаются одной круглой галанкой. Нина работает художественным руководителем и библиотекарем полкового клуба. Муж мобилизован в сентябре сорок первого. Он танкист, воюет на Северо-Западном фронте. Был тяжело ранен, лечился в Вологде, сейчас снова в строю. Часто пишет, надеется на скорый перелом в войне и нашу победу. Детей у Нины нет.
- Где прикажете расположиться? – спрашиваю Нину.
- Вот кровать, вот диван – выбирайте.
- Выбираю кровать. Хочется по-человечески отдыхать. А сколько будет стоить этот комфорт?
- Нисколько, - говорит Нина, - если привезете дров, так мы с Машей сами Вам заплатим.
- Да, да. Не удивляйтесь, Коля, но здесь - в лесном краю, с дровами проблема, ДОК выручает – солдаткам бесплатно горбыль дает, - говорит Маша, - Коля, муж Нины, работал механиком в ДОКе.
- Не обещаю, но попробую дровами обеспечить.
Нина собирает ужин. Я выкладываю на стол все, что купил. Маша закончила проверять контрольные, вышла из своего «холодильника» (так они называет комнату) зябко поежилась. Простая прическа темных, волнистых волос, спадающих на плечи, чистое, чуточку бледное лицо, прямой нос, нормальные брови (не ниточки), сочные губы, карие глаза с длинными ресницами, еле заметные ямочки на щеках и бороде, статная фигура, мягкий голос среднего тембра, делают Машу обаятельной.
За ужином познакомились. Я коротко рассказал о себе. Маша, после десятого класса, окончила в Йошкар-Оле годичные учительские курсы, с сорок первого работает учительницей начальных классов в городской средней школе. Замуж выйти не успела. В начале войны подходящих парней призвали, а временные знакомства с военными, не способствуют созданию семьи. Нина достала из комода бутылку зубровки. Купила для мужа. Думала после госпиталя заедет, хоть на денек. Не приехал.
- Уберите, - говорю Нине, - пусть стоит до победы, до возвращения хозяина. Я не пьющий и не курящий.
- И не любящий, - продолжает Маша, улыбаясь, сверкая белыми, ровными зубами.
- Да, и не только не любящий, но и ненавидящий.
- Почему? – в один миг спросили собеседницы.
Пришлось поведать печальный финал моей детской и юношеской любви, к Даше Шабалиной. Боюсь быть обманутым еще раз.
- Да, - произносит Маша, - выходит неудачник Вы, Коля… А парень, что надо. Вон как лихо ворвался сегодня в наш Волжск, - смеется, - уж не волки ли за Вами гнались?
- Да нет, - говорю, - спешил доложить начальству о выполнении задания. С вашего разрешения, я должен ложиться спать. Завтра предстоит много работы.
Через минуту стол чист. Еще минута и я в мягкой постели. Чистое белье обжигает прохладой.
Проснулся в шесть часов. В комнате прохладно. Умылся холодной водой. Одеваюсь. Нина шепчет:
- Завтракать будете?
- Нет, я в столовой буду питаться. До вечера!
И тихо, чтобы не разбудить Машу, вышел.
Шагом-бегом-шагом – спешу в хоз.взвод. Здесь закончилась зарядка. Мне представляется тучный военный – зав.складом КЭЧ старшина Перетятько. Здороваюсь за руку, называю себя и сообщаю о решении пом.ком.полка по тылу исправить распорядок дня, спрашиваю:
- Когда будут готовы бочки-вошебойки и подведена горячая вода к умывальнику, почему не работает радио?
Старшина заявляет, что все эти вопросы сегодня будут решены.
На завтраке встретились с Галагановым. Сетуем на проблемы. В этот момент входит подполковник Радченко, спрашивает, как устроились, какие проблемы? Докладываю, что у работницы полкового клуба Нины Фоминой – жены фронтовика, учительницы начальных классов – Марии Филипповны Шестаковой, и у меня в квартире холод – нет дров.
- Передайте Борзунову, пусть сегодня же завезет березовые двухметровые. Надеюсь, пилить и колоть не разучились? – говорит командир полка.
- У меня та же проблема, - обращается Галаганов.
- Да берите вы машину и завозите вместе сколько надо, - с ноткой недовольства говорит подполковник и выходит.
- Договорись с Борзуновым, он же твой начальник. В обед встретимся.
- Что мы хотим, и что можем показать? – Сизов обращается одновременно к Крошенинникову и ко мне.
Крошенинников молчит. Я говорю:
- Хочется показать, как надо владеть вверенным нам оружием, чтобы бить врага наверняка, а каковы наши возможности не знаю.
- Патроны, гранаты, мины, взрывпакеты есть, мишени наделаем. С блиндажами для показа мишеней хуже. Их надо вырыть, оборудовать, обеспечить связью, - говорит комбат.
- А танки у нас есть? – спрашиваю.
- Нет, - отвечает Сизов, - самолет можно достать в Казанском аэроклубе.
- Танки важнее, - говорю, - их до сих пор наша пехота боится, больше, чем самолетов. А ОАОавиахиме просить? В полку капитана Барабанова в октябре были три танка. Надо попробовать через командира бригады.
- Добро, доложу командиру полка, думаю поможет. С чего начнем? – вздыхает комбат.
- С плана подготовки и проведения учения и показных стрельб, - скороговоркой выпалил Крошенинников.
- С рекогносцировки местности, - дополнил я предложение старшего адъютанта. – Когда пойдем?
- А прямо сейчас, - говорит Сизов и надевает шинель, - берите карту и план города. Я у саперов лыжи подберу.
На рекогносцировку берем командиров: минометной роты и саперного взвода. Лыжи мазью не натерты, плохо скользят. Меня, как самого молодого, ставят направляющим. Вышли за город по дороге, занесенной снегом. Сворачиваем налево к перелеску. За перелеском широкая лощина (старица Волги). Наблюдательная вышка и еле заметные бугорки блиндажей. Стрельбище. Блиндажи расположены на удалении 200, 300, 400 метров от огневого рубежа. В блиндажах обнаруживаем, припорошенные снегом, волчьи следы. Несколько блиндажей полны льда. Все их надо очистить. На 500 и 600 метров от огневого рубежа надо построить по два блиндажа для показа мишеней орудий и тяжелых пулеметов. Эта работа поручается саперному взводу и минометной роте.
На обратном пути завернули на хутор, что в двух километрах от города. Там в сарае хранятся мишени. Почти все они требуют ремонта, много негодных. Хозяин хутора – пожилой татарин жалуется: «Волки не дают покой. Вчера вечером семь штук был. Овчарня хотел лазит, кучук дом прятал. Мултук давай нашальник, стреляй буду». Сизов говорит: «Надо подумать».
В город вернулись к обеду. В столовой застал Галаганова. Он у Борзунова заполучил на завтра ЗИС-5 на два рейса. Есть надежда – будем с дровами. Горячую воду к умывальнику подвели, распорядок дня исправили и отпечатали на машинке. Бочки-вошебойки выпариваются, к вечеру будут готовы.
- Молодец, Михаил Владимирович, - говорю товарищу, - я у минометчиков попрошу помощи дрова грузить.
- Не надо. Я возьму зав.складом и кладовщика ОВС, парни крепкие, - говорит Галаганов.
- Первую машину тебе, вторую мне, - говорю Мише.
На том и порешили. После обеда забежал на хоз.вдор, поблагодарил быстроногую Рыбку за вчерашнюю опасную прогулку, подал ей пару сладких пряников.
- А ведь и вправду вчера за Вами волки гнались, - говорит Шишкарев, - хуторяне видели стаю. А бочки готовы. Еще часок с хлоркой пропарю и все. Завтра начну санобработку. Я на Халхин-Голе видел эту процедуру.
В штабе батальона кипит работа. Зам.командира батальона по строевой части диктует машинистке расписание занятий для стрелковых рот на первую неделю декабря; зам.командира батальона пол политчасти сам печатает на машинке методическую разработку; парторг и комсорг батальона составляют план партийно-политической работы на период подготовки и проведения учения и показных стрельб. Крошенинников, чертыхаясь, вычерчивает график учения. Я вызываюсь помочь ему. Он ворчит: «Делай крупномасштабный план учения и стрельб, для наглядного разбора учения». Сделал черновик в масштабе 1:10000, показываю.
- Хорошо, но мелковато. Делай 1:1000.
Склеил четыре листа ватмана, нанес координатную сетку, начинаю вычерчивать горизонтали рельефа, наносить местные предметы. Подошел Крошенинников, спрашивает:
- Что, картографом работал?
- Нет, - отвечаю, - в училище по военной топографии пятерки получал.
- Давай, - говорит, - работай. Потом мне поможешь.
Я работаю с линейкой, циркулем, лекалами. Крошенинников чертит на глазок, часто трет резинкой – исправляет.
- Готово, - докладываю ему, - давайте помогу.
- Бери этот, чертов график, замучил он меня, - злится мой начальник.
Посмотрел я, говорю:
- Разрешите сделать новый?
- Делай, да побыстрее, - сказал, как короткой очередью фыркнул.
Еще засветло вычертил график. Спрашиваю разрешения завтра до обеда съездить за дровами. Любое задание выполню после обеда. Разрешение получено. Схему разбора учения Крошенинников отнес комбату и прикрепил к стене за командирским стулом, под портретом Сталина.
Чуть не последним поужинал. Спешу домой, к Маше и Нине. Как они там, замерзли наверное? Стучу в дверь. Встречают восторженным возгласом:
- А у нас тепло! – целуют: Маша в левую, Нина в правую щеки.
- За что такая награда, я то при чем?
- Два пожилых красноармейца, после обеда, привезли полные розвальни хороших березовых дров, - говорит Маша.
А Нина добавляет:
- Какой-то холеный сержант принес в кулечке 6 картофелин, говорит: «Это вам на пробу».
Я узнаю, лежащие в тарелке, привезенные мной, картофелины.
- Варите их, Нина, будем пробовать.
Раздеваюсь. В квартире действительно тепло… У Нины и Маши щеки порозовели. Маша надрывно кашляет. Предлагаю ей леденцы с метолом. Она говорит, что уже напилась чаю с сушенной малиной. Настаиваю принять леденцы. Привожу пример, как ими лечили больных ОРЗ в Кокушкино. Взяла, прососала несколько леденцов, кашель прекратился.
Во время пробы картофелин, я признался, что привез их из колхоза имени Калинина и забыл на складе ПФС. А Маша рассказала, что один их ее учеников, с той окраины, где она вчера была, вечером слышал волчий вой.
- Значит, Вы Коля, до встречи со мной, удирали от волчьей стаи.
Я признался, что это так.
- Я слышал сначала один голос, затем два. Сколько их было не знаю, в снежной круговерти не видел. В блиндажах на стрельбище сегодня видели волчьи следы, а стрельбищный сторож, который живет на хуторе, говорит видел стаю семь штук. Голодные твари пытались проникнуть в овчарню. Просил ружье.
- А Вы, Маша, одна ходите по окраинам города. Забота о школьниках хорошо, а не нужный риск плохо.
Вечером написал письма: отцу, сестре, семьям братьев. Наточил пилу и топор. Маша спрашивает: «Зачем это?». Отвечаю: «Если в доме есть мужчина и не тупица – инструмент должен быть острым всегда. Не хочу прослыть тупицей».
В лесу под Зеленодольском для полка летом были заготовлены двухметровые березовые дрова. По малому снегу их не вывезли. Чтобы не буксовать, подъезжая к штабелю, предлагаю задние колеса ЗИСа обуть в цепи. Шофер охотно согласился. Первую машину для Галаганова нагрузили вровень с бортами. На основную дорогу выехали с пробуксовкой. Для меня на второй рейс борта нарастили, нагрузили не меньше пяти кубометров и, по пробитой колее, без буксовки, выехали из леса. Галаганов говорит:
- Ну, ты и хитер, вон какой возище себе везешь.
А я ему в ответ:
- Тебе мало? Давай еще рейс сделаем. Для тебя.
Шофер возражает:
- Заправка только на два рейса.
С благодарным восторгом встретили меня Маша и Нина. Теперь на всю зиму хватит.
- Так вот для чего наточили пилу и топор, - говорит Маша.
- Да, именно для этого.
Досчатый сарай Нины заполнили дровами. Нина ликует. Столько дров у нее еще никогда не было. Ее соседки завидуют: «Нам бы такого квартиранта».
А в хоз.взводе старшина Перетятько организовал банный день с полной санобработкой и дезинфекцией казармы. Шишкарев руководит загрузкой и разгрузкой бочек-вошебоек. Дезинфектор из санчасти принес автомакс. Раствором хлорамина опрыскиваем нары и вешалку, сушилку для одежды и обуви. Портной ремонтирует, оборванную им же, радиопроводку.
Минометчики и саперы приступили к строительству четырех блиндажей на стрельбище. Под толстым слоем снега песчаный грунт промерз не глубоко, но без киркомотыг и ломов не обойтись. Красноармейцы и сержанты ворчат: «Что думало наше начальство летом и откуда взялся этот лейтенант в кубанке – весь полк взбудоражил. Жили бы без него спокойно, а ему блиндажи, танки, самолеты понадобились. Лыжи, палки, минометы и вьюки белилом красим. Неужели на северный фронт пошлют?» Карпухин объясняет, что маскировка всюду нужна. Даже упрямый Трякин начал красить белым свои «Максимы». Полк серьезно готовиться к зимним боям.
Из штаба полка в батальон Сизова стал часто наведываться высокий, тучный, не молодой капитан Шапошников. Он интересуется, как идет подготовка учения с боевой стрельбой.
Главная моя забота теперь помочь Карпухину подготовить расчеты минометов к слаженным действиям при занятии огневой позиции, оборудовании и маскировке окопов, построении веера, ведении ПЗО, НЗО и СО, при осечке. Надо натренировать командиров взводов оперативно и твердо управлять взводом при ведении огня всех видов. Моим рабочим местом стало стрельбище, превратившееся в настоящий учебный центр огневой и тактической подготовки. Минометчикам и саперам выдали белые полушубки и валенка. Борзунов учит продслужбу обеспечивать огневиков (минометчиков и саперов) обедом прямо на стрельбище.
В короткое время хоз.взвод преобразился. Люди почувствовали заботу. В начале декабря на должность командира хоз.взвода был назначен младший лейтенант Сторожко, прибывший из госпиталя. В январе сорок второго он был тяжело ранен в бою за город Осташков Калужской области. Маленький, худенький, с простуженным сиплым голосом, он был похож на подростка – забияку. В день Сталинской Конституции, молодые лейтенанты полка пришли на танцы в клуб. Знакомясь с девушками, он вполне серьезно говорил: «Сын Рокоссовского – младший лейтенант Сторожко». Сразу к нему возникал повышенный интерес. Галаганова, меня и других командиров молодые работницы ДОКа и учительница расспрашивали о нем: «Правда ли, что этот «шустрик» сын Рокоссовского? Уж очень он похож на сына полка. У него ни усы, ни борода еще не растут». Мои обязательные хозяюшки Нина и Маша так плотно опекали меня, что я целиком был в их власти. Галаганов и Сторожко то и дело спрашивали: «Кто из них «дама сердца»?» Я отвечал уклончиво - разберусь в своих чувствах, расскажу. Пока больше нравится Маша – в ней какой-то магнит.
Разбираться в чувствах не было времени. Рано уходил на службу и поздно возвращался. И все же, в один из воскресных вечеров, во время игры в «морской бой», я признался Маше, что она мне очень даже нравится, но в любви не признался. Еще не зарубцевались раны на сердце, нанесенные Дашей. Маша намекнула, что она не прочь стать спутницей моей, но только после победы над гитлеровцами. Дружба и взаимопомощь до победы. Так подытожила наш разговор Нина. Мы крепко пожали друг другу руки. Нина свидетельствовала наш союз. На следующий день я принес и вручил Маше денежный аттестат на 300 рублей в месяц, начиная с 1 января 1943 года. Точно такой же выслал отцу. Нина завидует Маше и зовет ее «адъютаншей». Родным написал о помолвке с Машей, но родительского благословения не получил. Мой мудрый родитель расценил это, как глупое мальчишество, и долго не отвечал на мои письма.
Каждый день Совинфорбюро сообщало приятные новости о ходе боев по ликвидации фашистской группировки в Сталинграде.
- Так ведь и без нас добьют этого раздолбанного Паулюса, - говорит наш комбат Сизов.
Все от красноармейца до командира полка переживают остроту момента, хотят быть участниками этого грандиозного сражения. И лишь не многие понимают, что полк еще не готов.
Снайперов собрали со всего третьего батальона. Инструктором назначили ефрейтора Шишкарева. Он передает молодым свой Халхин-Гольский опыт. Каждый день мне приходится, не меньше двух часов, учить на стрельбище снайперов практическому решению огневых задач, проверять маскировку. С минометчиками занимаюсь не меньше четырех часов ежедневно, без выходных. Уже научил командиров взводов и расчетов самостоятельно решать огневые задачи, составлять карточки огня на основной и запасной позициях, управлять кочующим минометом.
С ручными пулеметчиками провели недельные сборы. Научили не бояться стрельбы короткими очередями, стрельбе на ходу в атаке, стрельбе по низко летящему самолету. Казалось, все готово к проведению итогового показного тактического учения с боевой стрельбой. Отработана вся документация, построены блиндажи и тренажер для стрельбы по самолетам и парашютистам, проведены тренировки, подана заявка на два самолета и три танка. И вдруг распоряжение: учение с боевой стрельбой отменить, быть в постоянной готовности к выезду на фронт. Бывшие фронтовики облегченно вздохнули – наконец-то!
Новый 1943 год отмечали скромно, в готовности к погрузке в эшелон. В зале полкового клуба (он же клуб ДОКа) командир полка подполковник Радченко сделал краткий доклад об итогах боевой и политической подготовки за 1942 год и задачах на 1943 год.
В фойе у елки, украшенной бумажными и стеклянными игрушками и разноцветными лампочками гирлянд, танцевали чуть ни до рассвета. Маша была звездой бала, затейницей танцев, игр, викторин. Она так устала, что возвращаясь домой. Полушутя, полусерьезно, попросила:
- Коля, будь рыцарем – возьми меня на ручки.
- Прости, милая, только после нашей победы, - шепнул ей на ушко и поцеловал в щечку.
Мое начальство и друзья были ошарашены. «Какой сухарь! Айсберг! Невежа!» - зашикали жены ком.нач.состава. Дома Маша разрыдалась. Не упрекала меня, нет, она казнила себя, не зная за что. Может быть за излишнюю гордыню своей непорочности и прохладным отношением ко мне.
Во второй половине дня 1 января 1943 года подали эшелон. На погрузку отводилось 6 часов. Погрузкой руководил сам командир 3 батальона старший лейтенант Сизов. Мне приказано организовать противовоздушную оборону эшелона. В голове и хвосте эшелона на открытых двухосных платформах установили на ресорках полутораметровые стойки, на них, как на оси, надели тележные колеса, с выбитыми двумя спицами, проволокой и веревками привязали тела станковых пулеметов с зенитными прицелами без щитов. На обоих платформах установили телефоны. Дежурный по эшелону в штабном вагоне. Дежурный по ПВО на головной платформе. У «зенитных» установок дежурят по 2 часа, по два лучших пулеметчика, одетых в полушубки и валенки. Дежурный по ПВО – сержант. Пулеметные и минометные взводы рассредоточены по всему эшелону. Мое место в первом вагоне, с первым взводом 7 роты.
На проводы эшелона пришли жены ком.нач.состава 3 батальона и много молодежи. В 20.30 подали паровоз. Дежурный по эшелону командир 7 роты Скачков подал команду: «По вагонам! Проверить личный состав и доложить!» Я стою на головной платформе, рядом с пулеметом на колесе. Мне стыдно за нашу бедность. Маша и Нина что-то кричат с перрона, мне не слышно – паровоз фыркает, как потревоженный барсук.
Начальник эшелона Сизов в рупор говорит: «До свиданья, товарищи! Пожелайте нам скорой победы!» Дежурный по станции поднимает развернутый зеленый флажок. Паровоз дает протяжный гудок и срывает с места, пристывшие к рельсам, вагоны. Я вижу печальные лица Маши и Нины и осознаю, как трудно им будет без меня, без моей помощи. Они машут мне платочками. Я в ответ машу одновременно двумя платочками – их подарками.
На станции Казань, не смотря на поздний час, много народу. Сизов вышел из вагона, на перроне докладывает начальству. Я спускаюсь с ВПОшной платформы, перехожу в первый вагон. Из вагонов в середине эшелона слышны песни. Наконец-то, мы едем быть ненавистных фашистов, гнать их с нашей Советской земли.
Поезд едет быстро. Едем на Юг. В Ульяновске пообедали, пополнили запасы воды. Я проверил, не застыл ли антифриз в кожухах пулеметов. Все в порядке. В наш вагон пришел Сторожко и раскачал молчунов. Он прилично спел «Провожала мать сыночка», пехота не осталась в долгу. Под гитару спели «Огонек», «В землянке», «Священную войну», «Из-за острова на стрежень!».
Ужинали в Пензе, а завтракали уже в Поворино. Станция не давно подверглась нападению вражеской авиации. Все постройки, кроме водонапорной башни, разрушены. Вокзал в обыкновенном четырехосном вагоне. На станции скопилось несколько воинских эшелонов. Ни один никуда не отправляют. Стоим день, два, три. Неизвестность утомляет.
Утро 8 января 1943 года. Я дежурный по эшелону. На высоте 5 километров на Восток летят три вражеских бомбардировщика. Молодой офицер в новеньком белом полушубке, изрядно подвыпивший, из пистолета стреляет по самолетам. Подхожу к нему, требую прекратить стрельбу. «Герой» харахорится, нецензурно ругает фашистов и меня. Объясняю кто я, показываю на повязку на рукаве, требую спрятать пистолет в кобуру, проверяю документы. В удостоверении личности читаю: «Лейтенант Туваев Геннадий Михайлович – пом.нач. отделения кадров». Требую прекратить хулиганство.
Зашел в «вокзал». За барьером сидит солидная дама в красной фуражке дежурного по станции. У барьера стоит мальчик лет семи, одетый и обутый во все большое. Протягивает червонец и, чуть не плача, прочит:
- Тетенька, миленькая, дайте билет до Саратова, у меня в Харькове вся семья погибла, бомба в дом попала, в Саратове мамина сестра жива, может примет.
- Да уйди ты сглаз моих долой, надоел, - с глазами полными слез отвечает дежурная.
- Что ж Вы так жестоко? – говорю ей.
А она:
- Вам-то что, Вы военный… а у меня тоже вся семья…
Мальчик только вздохнул глубоко и, каким-то старчески голосом вымолвил:
- Эх, зызня-зызня.
Я привел мальца в свой вагон, накормил, отдал ему свой январский доп.паек и вечером посадил эвакопоезд, идущий в Саратов.
Не напрасно говорят: хуже всего ждать и догонять. Терпеливо ждем команду на разгрузку, а ее нет и нет. Людей и лошадей выводит на прогулку, чтоб не разучились ходить. Каждую смену пулеметчиков, дежурящих на «зенитных установках», проверяю. Даю вводные на появление низко летящий самолетов, тренируюсь сам, в прицеливании и развороте «установки». Ручные пулеметчики и снайперы тоже тренируются в прицеливании по воображаемым юнкерсам, хейнкелям, мессерам. Два-три раза в день воет сирена – объявляется воздушная тревога. Личный состав эшелонов разбегается по поселку и кустарнику, подальше от станции. Зенитки молчат вражеские самолеты на большой высоте пролетают на Восток, изнуряя пульсирующим гудением моторов. Назад, как правило, не возвращаются. Значит бьют их в глубоком тылу.
10 января с острым приступом аппендицита отправлен в госпиталь в Новохоперск командир минометной роты старший лейтенант Карпухин. Мне пришлось, по совместительству, вступить в командование минометной ротой, а по сути взводом (четырьмя минометами).
12 января комбат Сизов собрал ком.состав в штабной вагон и предупредил, что возможно завтра мост через Дон восстановят и нас продвинут на станцию Алексеевка, а может быть на станцию Лиски. Быть готовыми к выгрузке под бомбежкой.
Ночью один немецкий самолет (разведчик) крутился у Поворино на большой высоте. Светомаскировка эшелонов и станции строго соблюдалась.
К мосту через Дон эшелон подошел перед рассветом. Тихо, крадучись, проехали по мосту, на ощупь выехали на крайний левый путь станции Алексеевка. Слева косогор, поросший лесом, справа - дымящие развалины станционных построек и полукружье железнодорожного пути для разворота паровозов. Прямо на Запад уходит одноколейный путь. Паровоз отцепился и укатил. Началась лихорадочная разгрузка. Вывели лошадей. На сани грузят боеприпасы, продовольствие, отвозят и относят подальше от эшелона. Я на своем посту.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
«Зенитные установки» готовы к открытию огня. И все же, когда услышал нарастающий гул немецких самолетов, ощутил что-то неприятное. Нет, это был не страх, это была решимость вступить в схватку со смертельным врагом, сколько бы их там не было – бить, бить без промаха, устоять и победить.
Странно, почему нет предупреждающих команд «Воздух!», не слышно сирен и гудков паровоза? Люди, как муравьи, снуют от вагонов в развалины и обратно. Смотрю с бинокль туда, откуда нарастает гул. Вот они, хищные твари – двухмоторные Юнкерсы. Их девять. Предупреждаю наводчика: «Целься в лоб, без команды не стрелять!» Ведущий накренился влево и нырнул – пикирует прямо на нас, на пулемет. «Ну, ну, ну», - мыкает наводчик. «Огонь!» Вижу, как трассирующие пули вонзаются в фонарь стервятника. Отвернул – таки. Три бомбы треснули по косогору. Наводчик развернул пулемет и прошелся по левому борту. Ага, не нравится наше волжское гостеприимство. Над станцией образовалась карусель на высоте трех километров. Один за другим ныряют Юнкерсы, пытаются попасть в эшелон, но встретив струю бронебойно-зажигательных и трассирующих пуль, отворачивают и бросают бомбы на склон горы, неистово ревут, выходя из пике. На соседний путь движется эшелон с тяжелыми танками. Над башней каждого крупнокалиберный пулемет ДШК. Паровоз сзади. Последняя платформа с танком остановилась против меня. Очередной Юнкерс сбросил свою порцию – три бомбы и улетел к мосту. Кричу, жестами показываю, бейте по самолетам, никакой реакции. Прыгаю с платформы, влезаю на платформу с танком, стучу рукояткой нагана по броне. Открылся башенный люк, высунулась бородатая голова в танкошлеме. Спрашивает: «Чего тебе, сынок?» Кричу: «Разве не видите? Юнкерсы бомбят нас, и в вас могут попасть. Почему не стреляете?» «Не велено», - отвечает голова и закрывает люк. От злобы ругаюсь матом, как никогда не ругался. Вижу на моей «установке» возня. Влезаю, а там: наводчик ранен, помощник наводчика убит, пулемет молчит, а очередной Юнкерс ныряет в пике. Кричу: «Ленту давай!». Зарядил пулемет, сжал рукоятки, снял с предохранителя, поймал в зенитный прицел, стреляющий Юнкерс, жму гашетку и вижу – трасса пуль летит прямо в лоб вражескому летчику. И в этот момент зарокотали все ДШК танкистов. Самолет резко дернулся вправо, чуть не задел за гребень высоты, развернулся за хвостом эшелона, задымил и упал, взорвавшись на оставшихся бомбах. Карусель свернулась и улетела на Запад. Одному из стервятников удалось поджечь пулеметной очередью вагон с сеном. Эшелон расцепили, не дали загореться соседним вагона. Батальон Сизова уже занимает оборону фронтом на Юго-запад, используя полукружье железной дороги, полутораметровую насыпь, развалины станционных построек и отрог лесистой высоты. Батальон тяжелых танков разгрузился, занимает оборону за боевым порядком стрелковых рот.
От комбата Сизова получил задачу: с огневых позиций в развалинах, обеспечить огневую поддержку 7 роты у отрога высоты, 8 рота перед железнодорожной веткой, контратаки 9 роты с танками. Связь по телефону и связными. Командный пункт, вместе в танкистами, в подвале склада за земляным валом. Там же мед. пункт.
Прибежал к минометчикам, указал места укрытия при бомбежке и арт.обстреле, огневые позиции минометов. Едва успели построить параллельный веер и выставить вези, в районе 7 роты (левый фланг батальона) защелкали одиночные выстрелы (это снайперы). Там д.д.переезд. Мой НП, вопреки правилам, не впереди огневых позиций, а сзади в уцелевшем углу кирпичного дома. Отсюда в бинокль и без него вижу весь район обороны батальона. 8 рота плотной цепью прижалась к насыпи. Ручные пулеметы установлены на полотне пути, винтовки положены прямо на рельс, ротные минометы – у самого основания насыпи. Командир 8 роты, его заместители и командиры взводов рядом с бойцами. Вооруженные автоматами они ничем не отличаются от бойцов. Прямо к насыпи поставили полевой телефон. Вижу, Скачков машет рукой связистам, которые устанавливают телефон на моем НП, а Волобуев уже крутит рукоятку своего телефона – проверяет связь.
На левом фланге опять стрельба. Уже зафыркали РПД, один, второй. Слышны ответные очереди немецких автоматов и пулеметов. Это уже не дозор, а ядро разведки противника. Тороплю связистов подать провод Скачкову. Хватают катушку с кабелем и телефон, бегут туда, где стреляют. Молодцы ребята – не трусят. Это обнадеживает. Наклоняюсь к телефону звоню, слушают все абоненты. Спрашиваю:
- Где Шишкарев?
Отвечают:
- В 9 роте.
- Зачем?
- На меня охотится фашистский снайпер.
- Жди, выходит,- отвечает Земской.
- Скачкову будет жарко. Надо послать ему один большой самовар (82 миллиметровый миномет).
Сизов говорит:
- Посылай.
А Скачков говорит:
- Не откажусь даже от двух.
Перебежал к четвертому расчету. Сержанту Стручкову приказываю: «Немедленно убыть в распоряжение командира 7 роты лейтенанта Скачкова, быть по скоплениям вражеской пехоты, и важным огневым точкам. Чупраков с санями в вашем распоряжении. Живо. Вперед!»
Стручков посылает подносчика за Чупраковым, миномет разобран, взят на вьюки. Чупраков галопом подъехал к позиции. С розвальней скатывается Шишкарев, спрашивает:
- Засекли? Откуда бьет гад?
- Нет, еще не засек, бьет издалека.
У Скачкова зачавкали ротные минометы, зафыркали РПД. Завязывается серьезный бой. Миномет, ящики с минами и лотки в санях. Стручков командует: «Расчет за мной!». Карабины наготове. Ребята бегут пригибаясь, сюда залетают шальные пули. Шишкарев перебегает к насыпи, ложится в цепь второго взвода 8 роты, поднял руку – обозначил себя.
На левом фланге вспыхнула непрерывная пальба. Длинные очереди немецких автоматов, короткие очереди наших ППШ, РПД, зататакали два наших «Максима», разом ухнули взрывы десятка гранат. Немцы атакуют. Взлетают ракеты красного и черного дыма. Из-за выступа отрога высоты вываливается лавина пехоты. Расстояние 550 метров. Подаю команду: «Взвод, НЗО «Петух», беглым. Огонь!» Томительные секунды полета мин по крутой траектории и, радость – цель накрыта! Мины рвутся в гуще лавины. Хочется крикнуть «Ура!» Но я перебегаю от миномета к миномету, требую подправлять наводку. Подносчики едва успевают подавать мины снарядным.
Открыли огонь минометчики и снайперы 8 роты. Стрелки готовят гранаты. Лавина вражеской пехоты разворачивается. До нее остается 300, 250, 200 метров. Сотни вражеских автоматов и десятки пулеметов обрушили свой огонь на 8 роту. Рота бьет по ошалелым фашистам из всех видов оружия. Фашисты падают, их места заполняют другие, бегут с искаженными лицами, рты открыты. Они что-то кричат, я не слышу – сплошной треск. Перчаткой протирают затвор автомата. Неужели прорвутся сквозь пехотный рубеж? Нет, живым вы меня не возьмете. Перебегаю на правый фланг, к первому расчету. Здесь в живот ранен заряжающий, его заменил снарядный, успевает за двоих. За насыпью рвутся гранаты. Нет, до рукопашной дело не дошло. Раненные Волобуевцы продолжают стрелять. Убитых около двух десятков. Их не убирают с насыпи – они и мертвые сражаются. Шишкарев вытирает лицо платком, помахал мне. Зову его к себе. Показывает, что он в роте по зарез нужен. Разрешаю остаться.
Стволы минометов перегрелись. Видны недолеты. Приказываю охлаждать: катать по снегу, казенники постоянно засыпать уплотненным снегом. Раненный заряжающий отправлен в медпункт. Старшина Смирнов притащил два термоса, с кашей и чаем. Не успели минометчики подкрепиться, как новая волна фашистов нахлынула из-за выступа горы. Эти прут колонной. Снова подаю ту же команду – НЗО «Петух». Теперь бьем залпами. Колонна превращается в плотные цепи. Бой похож на какую-то репетицию или тренировку. Немцев не поддерживает артиллерия, танки и самолеты. Что это значит? Догадываюсь. Это фашисты из Сталинграда. Вырвались из котла и стремятся любой ценой прорваться на Север. Затем, на Запад, соединиться со своими.
Дудки! Здесь стали насмерть бойцы и командиры третьего батальона 292 стрелкового полка 18 стрелковой бригады Внутренний войск НКВД и отдельного батальона тяжелых танков Уральского добровольческого танкового корпуса. Вспомнились слова песни: «Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою, нам родная земля дорога»… и чуть не запел, как вдруг с Юга, с левого фланга, из-за горы, на высоте 200-300 метров три мессера, бьют из пулеметов и бомбят. Наши РПД бьют по самолетам; минометы, станковые пулеметы и стрелки – бьют по пехоте. Две небольшие бомбы треснули между цепью пехоты 8 роты и огневыми позициями моих минометов. Клубы черного дыма заволокли передний край. Снова сплошной треск автоматов и пулеметов перед 8 ротой. Вдруг вижу в гуще атакующих разрывы мин. Это Стручков (какой молодчина!) помогает нам отбить вторую атаку. Многим, даже очень многим, фашистам удалось добежать до насыпи, но за насыпь не прорвался ни один. Вся поляна за насыпью усеяна трупами. В роте Волобуева опять большие потери, ранены командиры первого и третьего взводов. Их заменили замполит и зам. по строевой. Волобуев по телефону просит НЗО перенести ближе к переднему краю. Отвечаю: «Я фашистов бью там, где ваш огонь не эффективен». Сизов поддерживает меня.
Очередная атака (третья) еще яростнее, хоть колонну пехоты мы накрыли сосредоточенным огнем всех четырех батальонных и девяти ротных минометов, за выступом высоты, рассеять ее нам не удалось. Больше трехсот обреченных головорезов прорвались к самой насыпи. Завязался ближний бой. Немцы бросают гранаты через насыпь. Наши бойцы хватают их, бросают обратно. С огневой позиции третьего миномета вижу: накапливаются немцы для броска. Кричу, что есть силы: «Делайте, как я!». Ставлю минометы почти вертикально, стреляю, мина падает прямо за насыпью. Веду беглый огонь. Вот уже все расчеты стреляют по-моему – без прицела. Фашисты вскакивают и вползают на полотно ж.д.ветки и падают, убитыми в упор. Этот грантно-миный бой длился минут 20. атака сорвана. Сизов звонит, объявляет благодарность за новшество в тактике минометных подразделений. Отвечаю, что это «новшество» родилось в первые дни войны и успешно применялось в горах и городах.
- Все равно молодец, - кричит в трубку комбат. – Есть хочешь?
Отвечаю:
- Хочу, но потерплю до вечера.
- Давай работай, - одобряет комбат.
Из-за облаков выглянуло солнце, и прямо из его лучей выскочили три мессера, обстреливают и бомбят. Из-за выступа высоты выползают шесть средних танков и тяжелая самоходка. За ними пехота. Хвоста колонны не видно. Позиции батальона атакуют не меньше 500 гитлеровцев. Над нами еще три мессера.
Взвод 9 роты под командой младшего лейтенанта Сторожко прибежал на помощь 8 роте. В ней очень большие потери. Саперный взвод с минами только сейчас выдвинулся на передовую. Ох, как поздно. Где вы были, что делали? Позже узнаю, что саперы и 9 рота оборудовали КП нашего и танкового батальонов.
Вражеские танки ползут медленно, чтобы не отставала изможденная пехота. Залпом бьем по ползущей фаланге, переходим на ПЗО. Ни танки, ни самоходка не стреляют. Где же наши танки, почему прячутся, молчат? Наша 8 рота обрушила на атакующих всю мощь огня и, как ответ на мои вопросы, сзади из развалин, ухнули наши танковые пушки. Два танка и самоходка остановились, так и не дав ни одного выстрела. Еще залп наших КВ. подбитые самоходка и два танка уже горят.
И вдруг, три не подбитые крестоносца, открывают огонь из пушек и пулеметов, отрываются от пехоты и устремляются на нас. У второго миномета осечка, весь расчет сбился в кучу, разряжают миномет – извлекают невыстрелившую мину. Вражеский танк, по трупам своих солдат, на большой скорости выскочил на полотно ж.д. и, подорвавшись на мине, успел выстрелить по моему второму миномету. Миномет разбит, весь расчет сержанта Юрченко, кроме повозочного ефрейтора Мельчакова, погиб. Бегу к первому миномету, здесь убит наводчик. Ставлю ствол вертикально, веду беглый огонь. Третий расчет делает то же самое. Мины рвутся в гуще атакующих фашистов. Наши КВ, через наши головы бьют из пушек и пулеметов. Все шесть танков и самоходка фашистов горят. Вижу, как из них, с поднятыми руками, вылазят танкисты. Их не берут в плен, в них стреляют, мстят за товарищей.
Вызываю ефрейтора Мельчакова с санями, убитых, раненного и разбитый миномет отправляю в тыл батальона. Противотанковые гранаты и бутылки с КС (зажигательной смесью) укладываю в нишу. Шишкарев пришел, доложил о ликвидации фашистского снайпера. Держится за голову, плохо слышит – его контузило. Благодарю за службу и направляю в медпункт. И четвертая атака захлебнулась. С передовой уводят и уносят раненных. Их и убитых больше, чем живых, но мы не дрогнули, не побежали за вал, под прикрытие наших могучих Уральских КВ.
На левом фланге продолжается интенсивная перестрелка. Кручу ручку телефона, спрашиваю Скачкова. Отвечают – ранен. Ротой командует лейтенант Сердюк. Спрашиваю:
- Где сержант Стручков?
Отвечают:
- Перевязывает раненного в голову подносчика Угрямова.
У телефона Стручков:
- Бьем гадов. Нас все время пытаются окружить, обходят слева, но мы стоим. Жрать и пить хочется.
- Спасибо за поддержку, обедать будем в Харькове, - говорю сержанту. – Потерпите?
- Потерпим, - отвечает.
У нас в восьмой роте затишье. Лишь изредка раздаются очереди и одиночные выстрелы. Стреляют не в нас. Это раненные фашисты добивают себя. Комбат Сизов приказывает собрать и похоронить убитых.
Старшина Смирнов опять принес кашу, чай и фронтовые 100 грамм. Ем крутую пшенку с мясом, грызу мерзлый хлеб, запивая остывающим чаем. Свои 100 грамм отдал ефрейтору Мельчакову.
После еды почистили минометы, приготовили к ночной стрельбе. Убитых хоронят в братской могиле, раненных готовят к отправке в госпиталь.
Среди тех, кого считали убитыми, оказалось двое живых. Военфельдшер Галина Рысь с санитарами спасают их. Комбат Сизов лично проверяет нет ли среди убитых, подающих признаки жизни. Саперы сняли с ж.д. ветки, установленные ими мины. Паровоз гудками торопит погрузку раненных в бывший наш эшелон.
Сизов готовит батальон к преследованию, повернувших на Запад, фашистов. Мне приказано: сдать минометчиков старшине Смирнову и принять взвод автоматчиков. Во взводе со мной 32 человека. Это резерв командира батальона. Получаем и подгоняем маскхалаты и лыжи. Получили НЗ (паек) на трое суток, противопехотные и противотанковые гранаты, бутылки с КС, патроны. Вещевые мешки и карманы полны самого необходимого. Санинструктор раздает по второму перевязочному пакету. Седьмая и девятая роты проверяют: нет ли среди убитых немцев, живых, притворившихся под видом убитых, собирают и грузят в вагоне трофейное оружие.
У танкистов потерь нет. Они остаются здесь в Алексеевке. С ними устанавливается радиосвязь.
Ночью здорово похолодало. В вагонах с раненными задымили буржуйки. Эшелон тронулся на Восток, к мосту через Дон, а батальон, за разведкой и ГПЗ (головной походной заставой) по следам недобитых фашистов, на Запад.
Ближайшая задача батальона: догнать, пленить или уничтожить, прорвавшихся из Сталинграда фашистов. Со свежими резервами противника в бой не вступать, переходить к обороне. Последующая задача: овладеть ж.д.станциями Лиски и Мендрово. Соседи: слева - 17 стрелковая бригада, справа – 204 отдельный батальон 16 стрелковой бригады. Комбат Сизов в голове колонны главных сил. В ротах, после перераспределения, осталось по 60-70 человек. Здесь за комбатом, неотлучно идем мы – автоматчики. Все прошли боевое крещение, полны решимости мстить фашистам за убитых и раненных товарищей.
Все чаще попадаются трупы немецких солдат, некоторые даже с оружием. До рассвета не удалось догнать драпающих фашистов. Небо ясное, звездное, погода летняя. Надо укрываться от вражеской авиации.
Видим, влево к горизонту протянулась глубокая балка, заросшая кустарником. Батальон поворачивает и укрывается в балке. Разведка и ГПЗ становятся боевым охранением. Саперы минируют ж.д. пути и вероятные подходы в балку. Соблюдается строжайшая маскировка.
Наши опасения оправдались. Еще не взошло солнце, а немецкие и наши самолеты начали летать. Наши на малой высоте – ищут вырвавшихся их котла фашистов. Сигналов опознавания «мы свои» нет. Нас могут принять за немцев и устроить кровавую баню. Шифром по радио запросили сигналы и получили их. Я тоскую по минометчикам: как они там, без Карпухина, без меня?
Хоть и тепло мы одеты, но на морозе сидеть без движения, в занесенной снегом балке, дело неприятное. Знакомлюсь с помощником ком. взвода сержантом Тельновым, командирами отделений Рудых, Зайцевым и Птичкиным. Все комсомольцы, крепкие, надежные парни. Грызем мерзлые галеты.
Предупреждаю сержантов: передать всем бойцам ПРИКАЗ ЭКОНОМИТЬ ПАТРОНЫ (стрелять только прицельно одиночными или короткими очередями), в рукопашной держаться тройками, прикрывать Сизова, Фокина, Крошенинникова. Тельнов и Шишкарев головой отвечают за Сизова. Постоянно быть рядом с ним.
Много раз над нами пролетали наши и немецкие самолеты и никаких действий. Значит не видят. Это радует.
Во второй половине дня с левого фланга доложили: с юга, вдоль нашей балки движется большая серая колонна. Оказывается, параллельно балке идет дорога. Сизов командует: «Батальон к бою! Без команды не стрелять!». В колонне танков и машин нет, много лошадей и мулов. На каждой животине по 2-3 «всадника», закутанных в одеяла, шарфы, платки. Это союзники Гитлера – румыны или венгры. Никакой разведки, никаких дозоров. Едут, как у себя дома. Вот голова колонны подошла к правому флангу батальона. Слышны надрывный кашель и какая-то ругань. Сизов кричит: «Огонь!». Мы – автоматчики бьем по всадникам, по расчетам легких орудий (тяжелых нет). Враги обалдело орут, пытаются отстреливаться, бегут от балки и падают, сраженные ружейно-пулеметным огнем, поднимают руки, бросают оружие, вопят: «Гитлер капут!». Многие, бросив оружие, ползут к нам, кричат: «Нихт шиссен, не стирляй, сдаюусь!». Во многих местах бывшей колонны появились белые тряпки. Сдаются гады, отвоевались. Сизов, сложил ладони рупором, кричит: «Стой! Прекратить огонь!»
- Капитуласия, капитуласия, - кричит офицер с поднятой белой тряпкой, идет к балке.
Крошенинников объясняет ему, куда бросать оружие, прямо в балку. Сторожко выскочил из укрытия, с автоматом на груди, показывает, как разоружаться, начинаем символически обыскивать пленных, выстраивать в колонну.
- Разрешите обезвредить орудия, - говорю Сизову.
- Действуй, да побыстрее, пока коршуны не прилетели.
Беру первое отделение, бежим к орудиям, вынимаем замки и бросаем в кучу оружия. 37 миллиметровые противотанковые пушки, с упряжками мулов и разоруженными расчетами, выстраиваем в колонну, придавая ей вид боеспособной. В колонне 18 орудий – целый дивизион.
Сторожко уже верхом на трофейном коне, выстаивает колонну головой на Восток, на Алексеевку, считает ряды, расставляет конвоиров. Колонна трогается. В ней больше двух тысяч пленных. Сизов приказывает стрелкам быстро закопать в снег убитых. Их больше четырехсот. У нас два легко раненных. Их отправили в тыл с колонной пленных.
К вечеру потеплело, повалил снег. По радио получили распоряжение командования: «Батальон Сизова передается 17 стрелковой бригаде». Это хорошо. Мы не одни. Радиосвязь – надежное средство управления войсками. Командир 17 сбр. полковник Танкопий требует сообщить координаты по кодированной карте масштаба 1:1000000, для установления прямого контакта. Сообщили. И сразу предупреждение: встречайте камуфлированный ВТ-7 (легкий танк) номер 17. Минут через 40 на той дороге, по которой шла, плененная нами, венгерская дивизия, на большой скорости появился танк с бортовым номером 17. Его встретили и укрыли в балке. Прибывший полковник Танкопий высоко оценил действия нашего батальона, поблагодарил за проявленную стойкость, мужество и умелые действия, и поставил задачу на участие в овладении станцией Лиски.
Участие, мягко говоря, заключалось в том, что нам надо ночью обойти эту узловую станцию с Севера, оседлать дорогу на Мандрово, не допустить подвоза резервов, то есть окружить вражеский гарнизон. Сигнал к штурму общий по радио.
Посоветовавшись с заместителями и командирами подразделений, Сизов решил начать обход, не ожидая сумерек. Идем быстро, но осторожно, всматриваясь в снежную пелену. После полуночи слева увидели огоньки населенного пункта. Разведчики привели местного жителя, который провел нас к западной окраине поселка. Доложили по радио уловным сигналом. Получили команду: «Немедленно атаковать!». Саперы минируют ветку Лиски – Мандрово. Седьмая рота развернулась фронтом на Запад. Восьмая и девятая роты, как партизаны, бесшумно продвигаются по улицам. Лишь в центре поселка столкнулись с фашистами. Если бы знали их пароль – смогли бы без применения оружия пленить весь гарнизон. Но вспыхнула перестрелка. В окна, из которых стреляют, бросаем гранаты. Мои автоматчики рвутся в бой. Сизов говорит: «Где дисциплина? Хватит фашистов и на вашу долю».
На параллельной улице фашисты теснят взвод девятой роты. Сизов разрешил двумя отделениями ударить в тыл контратакующим. Перебегаем на помощь стрелка. Фашисты идут плотной цепью, стреляют из автоматов и двух пулеметов. Бьем во фланг. Минута и все контратакующие валяются, поливая кровью свежий снег. Стрелки девятой роты броском выравниваются с соседним взводом. Фашисты мечутся. Мелкими группами пытаются прорваться на запад, их всюду настигает меткий огонь Сизовцев. На восточной окраине началась интенсивная пальба. Бьют наши и немецкие орудия и минометы. Это батальоны 17 бригады начали штурм станции и поселка. Медленно наступает рассвет. Наше преимущество в том, что все мы в белых маскхалатах, и пришли сюда, чтобы освободить от фашистов узел железных дорог, вызволить из оккупации советских граждан.
Связной от седьмой роты докладывает комбату: «По железной дороге от Мандрово к станции Лиски подошел состав с танками на платформах и пехотой. Путь саперы подорвали. Пехота пытается обойти нас с юга, танки стреляют с платформ». Сизов посылает Крошенинникова вернуть девятую роту, сам командует: «За мной!» Изо всех сил бежим на помощь седьмой роте. У развалин остановились, развернулись. Комбат кричит: «Фашистов подпускать ближе, бить наверняка!»
Седьмая рота перебежками отходит. Вот ее бойцы уже рядом с нами. А вот и лейтенант Сердюк в двумя ручными пулеметами, прикрывает отход саперного взвода. Мы прекратили огонь – пропускаем своих. Фашисты группируются для атаки. Сизов нервничает – где девятая рота?
Вдруг, справа (с северной стороны) ударили по фашистам два наших орудия, пехоту накрыли разрыв мин. Это подошел 204 отдельный батальон. Фашисты, обезумев, бросились на нас. Мы подпускаем их на 70 – 50 метров и бьем без промаха. На платформах горят два танка. Паровоз дергает состав назад (на Запад) путь поврежден. Танки перенесли огонь на 204 батальон. Заработали станковые пулеметы. С соседом справа установлена живая связь. Прибывшие из Мандрово фашисты в огневом мешке. А на платформах горят уже четыре танка. Наконец, подошла вернувшаяся девятая рота. Не добитые фашисты из прибывшей «помощи» начинают сдаваться. Бросают оружие, с поднятыми руками медленно идут к нам, кричат: «Гитлер капут, не стирлай!». Отделению сержанта Птичкина приказываю обыскивать пленных, выстраивать в колонну.
В водонапорной башни, в тыл девятой роте, бьет фашистский пулемет. Есть раненные. Шишкареву говорю:
- Убери, пожалуйста, эту гадину.
- Далековато, - отвечает снайпер, - мне бы ПТР.
- Берите отделение Зайцева, подходите ближе, - говорю, - мне ли Вас учить.
- Зайцев, где ты? – зовет Шишкарев, - пошли на охоту.
Ушли. Минут через 15 немецкий пулемет на башне замолчал.
Почти до полудня в отдельных местах вспыхивали короткие перестрелки. Пленных набралось больше сорока. Среди них фельдфебель и два унтер-офицера, награжденные гитлеровскими крестами, верные слуги фюрера.
Наш и соседний 204 батальон расположились на отдых на западной и северной окраинах. Выставили охранение, выслали разведку. Комбат, с отделением автоматчиков сержанта Зайцева, увел пленных на КП бригады. У нас допрашивать пленных некому, переводчика нет. Мои познания немецкого языка ничтожны. Ругаю себя, что не научился в школе диалогу на немецком, хотя бы на бытовом уровне.
Крошенинников по радио связался с зам.ком.бата по тылу и сообщил наши координаты. Взвод автоматчиков (два отделения) и штаб батальона расположились в двух домах железнодорожных рабочих. У каждого дома выставили парные посты. Лег на полу рядом с бойцами и сразу уснул. Вижу во сне, будто Маша в школе рассказывает ребятам о моем боевом крещении, о том, как бомбили нас немецкие самолеты, как чуть не убил меня снайпер, как отбили четыре вражеских атаки, как фашистский танк почти в упор (с 90 метров) расстрелял минометный расчетам, как много у нас убитых и раненных, как пленили венгерскую кавалерийскую дивизию. «Откуда ты все это знаешь?» - спрашиваю. А она отвечает: «Я все время была с тобой и все видела». Милая подруга Маша, ничего ты не знаешь. В моих мыслях ты была со мной. Это ты уберегла меня от пулеметных очередей и бомб Юнкерсов, от пуль снайпера и автоматчиков.
Разбудили меня два ефрейтора Шишкарев и Мельчаков. Принесли котелок вкусного варева – макароны с мясом, полбулки белого хлеба и чай в трофейном термосе. Прелагают выпить за успешное начало боевых действий. Я отказываюсь, отдаю свою порцию водки этим милым дядям, говорю: «Выпью, когда возьмем Берлин, за нашу победу».
- Дай Бог, дожить нам – троим Николаям до этого счастливого дня, - говорит Николай Михайлович Мельчаков.
Совместными, согласованными действиями частей 17 сбр. 204 осб 16 сбр и нашего батальона, важный узел железных и шоссейных дорог станция и нашего батальона, важный узел железных и шоссейных дорог станция и поселок Лиски Воронежской области освобожден от немецко-фашистких захватчиков.
ВПЕРЕД НА ЗАПАД!
Наши соседи слева 16 января 1943 года освободили от врагов районный центр Воронежской области село Никитовку и хутор Богатый, а 17 января село Подгорное и родину командующего Юго-Западным фронтом Генерала армии Н.Ф. Ватутина – село Чепухино Курской области.
204 осб 16 сбр и наш третий батальон 292 сп. 18 сбр – станцию Мандрово и, преследуя отходящего противника, в ночь на 19 января, овладели станцией и городом Валуйки Белгородской области. Окруженный и дружно атакованный гарнизон оказывал отчаянное сопротивление. Умелыми действиями штурмовых групп (взвод пехоты с танком и легким орудием) вынудили фашистов сдаваться. Наш батальон взял в плен больше 200 солдат и 12 офицеров. И здесь, как в Алексеевке, отличилась восьмая рота под командой зам.ком.роты лейтенанта Сбоева. Командир роты Волобуев в госпитале.
Валуйки узел железных дорог. Именно здесь фашисты обосновали крупную базу снабжения всей южной группировки своих войск. Немцы пытались вывезти отсюда запасы вооружения, снаряжения, продовольствия, но все ж.д. ветки были перекрыты перед началом штурма. Помню в вагонах и на складах было много ящиков с шоколадом. Плитки в красивой упаковке с готической надписью «Для люфтваффе» (авиации), а на обратной стороне изготовитель – Штольверк. Бойцы и сержанты, не стесняясь клали эти плитки в свои вещевые мешки, пополняя свой НЗ (неприкосновенный запас). Надо сказать, что тот военный шоколад был несравненно лучше шоколада, выпускаемого ныне Покровской фабрикой фирмы «Франц Штольверк». Тот шоколад таял во рту, а не в пальцах.
В Валуйках наш батальон прошел полную санитарную обработку с заменой нательного белья и портянок. Сутки отдыха использовали для ремонта оружия, снаряжения, обмундирования. Все красноармейцы и командиры отправили письма родным и близким.
На пути к Харькову «не родной» батальон Сизова, командование 17 сбр. использовало, как передовой отряд, для разведки, захвата выгодных рубежей и пунктов обеспечения, развертывания основных сил, отражения контрударов. Легкий, подвижный, без обоза, без артиллерии и 82 мм минометов, батальон выигрывал в подвижности, маневренности, но проигрывал в огневой мощи. Полковник Танкопий вынужден был придать нам взвод ПТР из роты ПТР бригады. Это повысило фактор самозащиты от вражеских танков.
C 20 января по 2 февраля 1943 года (день окончания Сталинградской битвы) батальон Сизова вел разведку боем в направлении Великого Бурлюка, в интересах третьей гвардейской танковой армии и действовавшей в ее составе 17 стрелковой бригады.
2 февраля 1943 года 3 гвардейская танковая армия, с 6 гвардейским кавалерийским корпусом, перешли в наступление и овладели Великим Бурлюком, 4 февраля выбили немцев из Печенеги, а 5 февраля вышли на Северский Донец. 17 сбр. в этот день форсировали реку у сожженного дотла села Мартовое (северное Чугуева) и освободили село Зарожное. Здесь наш батальон контратаковала внушительная колонна 12 бронетранспортеров с пехотой и 20 танков. Пьяные танкисты буквально гонялись за нами. Нас спасали, занесенные снегом, глубокие овраги, спускаться в которые фашисты боялись. Нас выручили гвардейцы генерала Рыбалко. Танковая бригада, от Чугуева, по правому берегу Сев. Донца, вышла в тыл, наседавшей на нас группировке и нанесла ей смертельный удар. 8 танков и все 12 бронетранспортеров к вечеру догорали, подбитые героями-гвардейцами. 2 танка подбили, приданные нам ПТэРовцы и один сожгли бутылками с КС автоматчики отделения сержанта Рудых.
Чем ближе подходили мы к Харькову, тем яростнее сопротивление врага. В совхозе имени Фрунзе все чердаки нашпигованы пулеметчиками и автоматчиками, улицы и окраины – под огнем артиллерии и минометов. На перекрестках врытые в землю танки. Взять такой укрепленный опорный пункт можно только при поддержке авиации, артиллерии, способной разрушить добротные кирпичные дома. Но там, кроме немцев, наши советские граждане. Сизов предлагает: ночью окружить совхоз и предложить гарнизону сдаться, в случае отказа – атаковать с севера, востока и юга. Гвардейцы-кавалеристы предложили свой вариант: ночью обойти поселок с севера и перед рассветом атаковать гарнизон с запада. Мудрый полковник Танкопий, одобрил эти варианты и дополнил: в случае неудачи первых вариантов, применить оправдавшие себя штурмовые группы, включив в каждую, ротные и батальонные минометы, саперов с удлиненными зарядами.
Даже сама природа благоприятствовала нам. С 6 по 9 февраля трещали морозы до 30 градусов. В ночь на 10 февраля повалил снег, разыгралась пурга. Мы осторожно, за разведчиками, обходим поселок с севера. За нами гвардейцы-кавалеристы. С юга обходят 208 отдельный батальон. В 5.30 встретились у сгоревшего в 1941 году нашего сверхтяжелого танка, доложили по радио. Звукоусилитель не эффективен – немцы не слышат нашего ультиматума.
Кто пойдет с ультиматумом в стан врага? Нашлось много желающих, в том числе и я. Сизов говорит: «Не пойдешь, ты мне еще нужен». Выбор пал на сержанта Морозова из девятой роты. Не высок, коренаст, обветренное мужественное лицо, покатые широкие плечи, пудовые кулаки, спокойная уверенность.
Ультиматум напечатан крупным курсивом. Приблизительное содержание (дословно не помню): «Германские солдаты и офицеры! Вы окружены плотным кольцом гвардейцами Красной Армии. Во избежание не нужного кровопролития, прелагаю добровольно сложить оружие и военную технику у конторы совхоза имени Фрунзе и, с поднятыми руками и белым флагом, построиться для досмотра и этапирования у водонапорной башни, не позднее 7.00 утра 10 февраля 1943 года. Сдавшимся гарантируется жизнь, раненным и больным медицинская помощь, двухразовое питание и возвращение на Родину после окончания войны. В случае отказа выполнить условия данного ультиматума, в 7.10 утра 10 февраля 1943 года начнем штурм с применением всех, имеющихся у нас средств. Вся ответственность ляжет на командование гарнизона». Подписал Командующий 3 гвардейской танковой армией гвардии генерал-майор Рыбалко.
Морозов, в белом полушубке, с белым флагом, спокойно, как на работу, идет в поселок совхоза. Снежные заряды мешают видеть его. Кто-то шутит: надо было с красным флагом послать его. Раздалась автоматная очередь. Конец Морозову, простонал кто-то. И, как разбуженные грачи, то тут, то там, закаркали шмайссеры, захлопали одиночные выстрелы. В нашу сторону прицельная длинная пулеметная очередь. И оттуда, как призрак, показался сержант Морозов. Шагает медленно, как с работы.
- Вот сам комендант принял и расписался, - говорит спокойно Морозов и вручает Сизову листок с ультиматумом.
На часах 6.45. Всего 15 минут остается немцам на раздумье. Внезапный штурм упущен, фашисты готовы к отражению нашей атаки. Сизов командует: «По отделениям, короткими перебежками вперед!»
Саперы и ПТэРовцы впереди. На южной окраине поселка вспыхнула перестрелка. С особым звоном бьет танковая пушка, заработали два шестиствольных миномета. Звукоусилитель непрерывно передает ультиматум командарма.
Черные кусты взрывов позади нас.
- Сейчас накроют, - говорю Крошенинникову, так чтоб слышал и комбат, и, неожидая их решения, кричу: - Взвод, за мной броском вперед!
Нас обогнали несколько автоматчиков. Руками показываю – развернись. Кричу во всю мочь: «Где тройки?!» дошло таки – предстоит рукопашная. Поправляю кобуру с наганом, ощупываю гранаты в карманах. Вдруг щелчок по левому карману. Там лимонка заряженная, запалом назад. Рикошетом перебило ремешок планшетки. Левой рукой подхватываю планшетку и падаю в снег. Сизов кричит: «Что с тобой?!» Он и Крошенинников лежат сзади, справа.
Из-за угла ближнего дома блеснул огонь, очередь прошла над самой головой. Выждал, когда снова пальнет, вскинул ППШ и, как на стрельбище, дал короткую очередь. Отполз на всякий случай вправо – прикрыл комбата. А он поднимается и говорит: «Готов, пошли». Автоматчики тройками бегут по огородам. Нас подгоняют фашистские мины. Вскочили, бежим. За нами отделение сержанта Зайцева. Охраняют. За Сизовым неотступно следуют сержант Тельнов и ефрейтор Шишкарев. У угла крайнего дома валяется пулемет «МГ-34» и в предсмертных судорогах дергается фашист со следами двух пуль у носа.
- Здорово ты его, - кричит Крошенинников и подхватывает трофейный пулемет, с метровой не использованной лентой.
- Гитлер капут! – слышим за углом.
Из дома выходят фашисты с поднятыми руками, их восемь. У одного левая рука вся в крови, висит. Жестом показываю – перевяжите. «Гуд, гуд» - бормочут все. Двое достали из карманов пакеты, бросились к раненному. Одного из них останавливаю жестом.
- Обыскать и вести к водонапорной башне, - говорю сержанту Птичкину, - вы взяли, вы и ведите.
- Резтс-ум! (на право), - командует Птичкин, - ком, ком, шнель, шнель!
Мне и смешно и стыдно.
Стрельба в поселке прекратилась. Выглядываю на улицу. Их всех домов выводят пленных. Их много. Приходим на соседнюю улицу – там та же картина. Идем к водонапорной башне. Там уже толпа пленных. Их обыскивают и выстраивают в колонну. У конторы совхоза на глазах растет куча оружия. Крошенинников разряжает мой трофейный МГ, ставит на сошки рядом с кучей. Может кому из наших пригодится, говорит:
- Хороший пулемет.
- Хороший, хороший по тому, что в нас не попал, - поддакиваю ему.
- Пулемет не при чем, пулеметчик пьян, как свинья, - говорит старший адъютант.
- Слава немецкому шнапсу, - говорит Сизов. - Кто пленных посчитает? Собирай взвод, - говорит мне, - завтракать и отдыхать пора.
Крошенинников идет считать пленных.
- Тельнов, ты помощник, или?
- Понял, - говорит догадливый сержант, - Рудых, Зайцев, Птичкин, собирайте людей.
Подхожу к куче оружия, поднимаю кобуру защитного цвета, в ней новенький «Вальтер», две полные обоймы. Захожу за угол дома, поднимаю немецкую каску, надел на столбик калитки в огород, отошел в угол ограды на 20 метров, прицелился и выстрелил. Каска крутнулась. Стреляю еще два раза. Во двор входит Сизов.
- А, это ты, мой юный корнет? Мальчишка! – цедит сквозь зубы и качает головой.
- Виноват, - говорю, - молодой исправлюсь.
- Харьков возьмем, - говорит комбат, - обновишь гауптвахту. – Улыбается, походит к каске, осмотрел, говорит, - ценный трофей, бери.
Вернулись Крошенинников и Птичкин.
- Наши взяли в плен 94 солдата и 11 офицеров, - докладывают Сизову старший адъютант. – У нас 4 раненных и один убит, все их восьмой роты. Невезучая она у нас.
Сбоев переживает. Пленных конвоирует 208 батальон. Где наши тылы? Пора подкрепиться.
На камуфлированном трофейном Мерседесе подъехал начальник штаба бригады подполковник Зевякин. Поблагодарил Сизова, Крошенинникова, Фокина и личный состав батальона за инициативные, умелые действия при освобождении от оккупантов поселка совхоза имени Фрунзе, что-то сказал одному Сизову и уехал.
Комбат собрал командиров подразделений и приказал организовать охранение и отдых, готовить штурмовые группы к действиям в большом городе, то есть в Харькове. Замполит батальона капитан Фокин провел инструктаж группкомсоргов – своими действиями подавать пример взаимодействия и взаимовыручки по Суворовски: «Сам погибай, а товарища выручай». Смелые, инициативные действия немедленно распространять на весь взвод.
Только к обеду приехали наши тыловики. Уставшие бойцы неохотно шли к кухням за густым борщом м ароматным чаем. Тельнов приготовил стол, как хорошая хозяйка. Даже чистой простыней накрыл, как скатертью. Сизов из своей фляжки налил 100 грамм. Я отказываюсь, Крошенинников принуждает: «Пей, ты ведь не девица. Боевой счет сегодня открыл».
- А разве Алексеевка не в счет, там мои мины сколько накрошили?
- Мины, минометы – групповое оружие, а сегодня ты лично кокнул пулеметчика, себя и нас с комбатом спас. За тебя!
- За тебя! – поддержал Сизов старшего адъютанта.
Чокнулись кружками, выпили, закусываем. Фокин говорит Сизову:
- Надо бы отличившихся к наградам представить.
- Да, да – поддакивает Крошенинников.
- Вот вы и займитесь этим делом, - говорит комбат, - Волобуева, Скачкова и Морозова в первую очередь.
Ароматный дым понравился мне. Это Крошенинников закурил трубку. Попросил у него щепоть табаку, скрутил цигарку, задымил.
- Вот теперь ты мужчина, - говорит Крошенинников, - только трубка лучше.
Я рассказал, как в детстве «покурил» трубку деда так, что меня мама горячим молоком отпаивала.
- Так то в детстве… а теперь? Впрочем, ты и теперь еще дите, сходика проверь охрану, - говорит Крошенинников, и устраивается в углу для отдыха.
Сизов и Фокин уходят на отдых в другие дома.
Больше часа потребовалось, чтобы обойти участок поселка на северо-западной окраине, где расположились на отдых подразделения батальона. Скрытые парные посты наблюдения, пулеметы и ротные минометы на позициях. Боеготовность хорошая. Пароль и отзыв знают. Радисты непрерывно слушают эфир. И когда они успевают выспаться? Лица свежие, бодрые, озабоченные. Шутят: «Ждем сигнала на штурм Харькова».
Вечером, после совещания у полковника Танкопия, Сизов собрал ком. состав и предупредил: «Быть готовыми к ночным действиям с танками генерала Рыбалко». Противотанковые ружья и саперов распределил по штурмовым группам. Пополнили боезапас и сухой паек. Вернулся из конвоя взвод младшего лейтенанта Сторожко. Пленных венгров в Алексеевке приняли конвойники. Девятая рота теперь в полном составе.
Выходим на южную окраину поселка, вливаемся в общую колонну бригады. Впереди 209 батальон, сзади 204 батальон 16 бригады. Метет пурга. Ни наших, ни немецких самолетов не слышно. Через 2 часа привал. Дистанции между батальонами сокращаются. Усталый падаю в снег и мгновенно засыпаю. Сколько спал не знаю. Разбудил сержант Рудых. Команда вперед. Взглянул на компас, идем на юго-запад, значит на Мерефу. Сколько до нее, где противник, почему тихо? И как ответ на мои вопросы, справа из снежной круговерти застучали шмайссеры, грохнули два танковых орудия. По звукам выстрелов и очередей, расстояние до фашистов не больше 300 метров. Вся колонна вросла в снег. Мы не стреляем. Сизов по цепи передает: «Седьмой и девятой ротам по-пластунски вперед! Автоматчики и восьмая рота на месте, ротным минометам огонь!» Зачавкала наша ротная артиллерия. Бьют наугад – в белый свет, как в копеечку. В ответ заиакал, как ишак, шестиствольный миномет. Его мины рванули позади нас.
- Надо же что-то делать, - говорит Крошенинников.
- Ползи к восьмой роте, готовь атаку, - говорит Сизов, - а ты чего ждешь?
Это мне упрек. Командую:
- Взвод, по-пластунски вперед!
Ползем. Над самой головой, как пастушьи кнуты, щелкают пули и как сотня дятлов стучат автоматы. 204 батальон развернулся справа, ударили две его сорокапятки и все девять батальонных минометов, заработали ручные и станковые пулеметы. Ай, да сосед! Какая огневая поддержка. И какие мы беспечные – шли без боковых дозоров. Немцы перенесли огонь на соседа. Вскакиваю и кричу:
- Взвод, за мной! Без команды не стрелять! Тройки, тройки, где тройки?!
Взвод уже впереди меня. Уже видны огненные струйки. Еще миг и они повернут на нас. Несколько мин рванули между нами и фашистами. Бросок изо всех сил, кричу: «Огонь!». И с остановки бью по мечущимся у миномета немцам, бросаю в них гранату. Немцы орут: «Доннерт, веттер (ругательство)», - раненые вопят «О, майн гот!» (О, мой Бог!). Живые выскакивают из заваленных снегом траншей и бегут. Мои ребята бьют их кто стоя, кто с колена, короткими очередями. Перезаряжаю автомат, прыгаю в траншею, за мной Тельков, Шишкарев и комбат. Справа от нас ухают наши и немецкие гранаты. Атакует седьмая рота. Из-за ее правого фланга, обходя противника, атакует девятая рота.
- Где же восьмая рота? - спрашивает Сизов.
- Должна быть за стыком седьмой и девятой, - отвечаю.
- Танки, танки. Где наши танки?- нервничает комбат.
Радист передает его слова на командный пункт бригады. В радиотелефонной трубке голос полковника Танкопия: «Третий, третий, встречай коробочки, я семнадцатый, поддержим огурцами, жмите». Сизов отвечает: «Семнадцатый, я третий. Понял, действую».
- Без разведки нельзя, - говорю Сизову, - погубим людей.
- Ты прав, бери отделение, двигайся, - говорит комбат. – Целеуказание белыми ракетами и трассирующими пулями, - шепчет в ухо: пропуск – Харьков, отзыв – хвостовик, заместителем возьми Шишкарева, будь осторожен.
Идем медленно четырьмя тройками. Ветер справа северо-восточный. Часто останавливаемся, ложимся, слушаем. Перестрелка сзади-справа то затухает, то усиливается. Различаю немецкую речь впереди-слева. Медленно ползем, оползаем слева. Вот уже ветер доносит обрывки фраз. Говорят двое. Один спрашивает: «Во ист унзеро панцери? (Где наши танки?)» Шепотом посылаю две тройки с Рудых и Шишкаревым взять языка. Вторая половина отделения – группа прикрытия. Ждем, пока группа захвата заползет фашистам в тыл. Спрашиваю: «Кто завоет по-волчьи?» Показывают, что могут все. Жестом показываю кому выть. Завыл один, подвыл другой. Тишина. Лязгнул затвор пулемета. Ага, внимание приковано к нам. Это нам и нужно. На второе завывание раздается пулеметная очередь. Я начинаю скулить, как раненный пес. Немец с восторгом говорит что-то, вылазит из укрытия, идет к нам. В этот момент Шишкарев и Рудых наваливаются на пулеметчика. Там возня. Негромко командую: «Хенде хох». Обалдевший немец бросает автомат себе под ноги, поднимает руки, автоматчик Гамалдинов сзади упирает кожух ППШ в шею фашиста, а Денисенко, подобрав шмайссер, затыкает в рот фашиста кусок его шарфа, в миг отрезанный финкой, Ремишевский связывает руки за спиной пленного.
- Во ист зайне панцери? (Где ваши танки?), - спрашиваю пленного.
В ответ мычание и кивок головой. Группа Рудых ведет второго пленного. У него за спиной пулемет. Через плечи, перекрещиваясь на груди, свисают длинные ленты с патронами. В руках у Шишкарева трофейная сумка с ракетницей. Василишин и Саидов несут ящик. Открыли, там яйцевидные ручные гранаты и коробка с ракетами. Приказываю:
- Рудых, Гамальдинову, Василишину и Сиадову вести пленных к Сизову и возвращаться с разведчиками. Сам с семью соратниками остаюсь наблюдать и слушать вьюгу и перестрелки.
204 батальон, медленно продвигаясь, свертывает оборону противника. Немцы отходят прямо на нас. Разделились на две группы. Мы зарывается в снег, пропускаем фашистов. Слышны голоса: «Шнель, шнель (быстро, быстро)», - кашель, ругань – их много. «Пронесло», - шепчет Шишкарев.
Через минуту там, куда убежали драпающие немцы, вспыхнула яростная перестрелка. Мы рассредоточились парами фронтом на Запад, ждем возможного их возвращения. Теснимые превосходящими силами, фашисты снова бегут в нашу сторону, отстреливаясь. Подпускаем близко. Залп наших ППШ свалил половину бегущих. Остальные падают, расползаются, как ошпаренные крысы. Мы почти хором кричим: «Хенде хох!». Фашисты встают на колени, бросают оружие, поднимают руки, вопят какие-то молитвы. Из-за них слышны голоса: «Не стреляйте, мы свои!». Подбегают четыре тройки. Обмениваемся приветствиями и вдруг:
- Я Сторожко – сын Рокоссовского. Никола, это ты?
Фашисты уже елейно:
- О, Рокофски! Гитлер капут! Нихт шиссен!
С Илюшей обнялись, как братья. Мои автоматчики обыскивают пленных, собирают оружие. Одни из фашистов говорит: «Дорт ист кранк майн брудер (там мой больной брат)», - показывает на убитых. Слышим стон и мольбу: «Нихт шиссен, не стирлайт».
- Рамишевский, проверьте нет ли среди убитых еще живых, окажите помощь раненному.
- Гут, гут, - бормочут немцы, объясняют, что готовы нести раненного. - Яволь, яволь (конечно, конечно).
Сразу двое пленных перевязывают раненного в правое бедро молодого немца, все время бормоча: «Гут, гут, данке гер офицер (спасибо господин офицер).
Сторожко смеется:
- Вот ты уже и господин. Я пришел тебе на смену. Веди этих, там Сизов о тебе беспокоится.
Только сейчас понял как устал. Шишкарев построил пленных, их девять. Убитых четырнадцать. Таков результат нашей разведки. Трофеи: 3 пулемета, 22 автомата, 3 пистолета. Среди пленных 2 унтер-офицера.
- Счастливо возвращаться, - говорю Илье.
Обвешанные оружием, идем медленно. Раненный немец, опираясь на плечо брата, шепчет толи молитву, толи заклинание, часто употребляя «гот» и «данке».
Пришли туда, откуда вышли в разведку. Все топают, толкаются, греются. Сизов идет навстречу.
- Вольно! Сам вижу какой молодчина. Допрашивал? Где у них танки?
Отвечаю:
- Похоже они сами не знают. Один пулеметчик, которого Рудых взял в плен, спрашивал другого: «Где наши танки?» (их танки). Видимо готовилась контратака, да мы помешали.
- А зачем раненного привел? Возня, обуза.
- Выполняю международное соглашение. Здесь, кажется два брата, молодые, жить хотят, при пленении не сопротивлялись.
- Так, где ваши панциры? – обращаясь к пленным, спрашивает Сизов.
- Дорт, Хоркофф, - показывает и отвечает унтер-офицер, поддерживающий раненного. (Там в Харькове).
- Обыскать и немедленно на КП семнадцатого. Пошли Рудых – он знает.
- Ну, где же наши панцири? Так и замерзнуть можно. Хоть бы какое-нибудь жилье…
- Там, где взяли пулеметчиков, старая траншея, - говорю Сизову, - думаю, не далеко есть хутор или ферма…
- Я тоже так думаю. Сторожко разведает, и пойдем. Бездействие наказуемо, - говорит комбат.
Подошел Крошенинников, говорит Сизову:
- Семнадцатый по радио приказал: двигаться за Рыбалко, на Мерефу.
- Какого же черта мы здесь мерзли? Оставайся здесь со взводом девятой роты, дождись Сторожко и догоняй нас. Сердюк! Где Сердюк?
- Я здесь, слушаю.
- Высылай головной и боковые дозоры. Саперы и ПТэРовцы вперед! Я с автоматчиками за вами. Связных ко мне, - распоряжается Сизов.
Подходит капитан Фокин, отстегнул фляжку, подает:
-Глотни - это французский ром, согревает и бодрит.
- Так я алкоголиком стану, спасибо не буду.
- Ты глотни, потом спасибо скажешь.
Глотнул. Достаю из полевой сумки плитку шоколада, половину отломил, подаю капитану.
- Не надо, у меня тоже есть валуйский.
Сосу шоколад и чувствую быстрый прилив сил.
- Благодарю за эликсир бодрости, - говорю Фокину.
- То-то же, а ты не хотел, - укоряет замполит, доброй души человек, настоящий коммунист.
Колонна батальона, в готовности к встречному бою, растянулась на полкилометра. Соблюдаем свето- и звукомаскировку. Усталые бойцы и командиры идут, как призраки, кашляют в рукавицу. Головной дозор через каждые 15 минут сигналит трофейным фонариком: зеленный – путь свободен, красный – стой – надо разведать, что там за поворотом.
Правый дозор просигналил красным. Прибежал связной докладывает: «Слышим шум моторов». Сизов остановил колонну и дозоры. Выслали разведчиков, приготовились к отражению атаки танков, доложили комбригу семнадцатой. Неясность обстановки угнетает. Ждем полчаса, час, полтора. Разведка докладывает: «Танки фашистов, четыре группы по 10 – 15 в каждой. За танками населенный пункт». Ветер приносит запах дыма, слышен лай собак.
- Обойти бы их с тыла да сжечь, - говорит Фокин.
- Попробуй подойти к ним, если они в каре, - рассуждает Сизов, - тут нужна сила.
- А что, «Катюши» у нас уже забрали? – спрашиваю Сизова.
- Их у нас в бригаде и не было. Надо срочно доложить Рыбалко. Зови радистов.
- Мы здесь, - отозвался старший сержант Степанов.
- Передавай: «Нашел 50 коробочек, уточняю координаты. Сизов».
Рыбалко передал: «Будьте на связи». Через 10 минут радист докладывает:
- Рыбалко приказал семнадцатому (Танкопию) блокировать район «находки», ждать.
Светает. 204 батальон обходит затаившиеся танки противника с севера. Вернулся из разведки Сторожко, вместе с Крошенинниковым и взводом девятой роты. Весь батальон в сборе. Мы блокируем «находку» с юга, 208 осб – с востока, 209 осб. – с запада.
Танковая группа фашистов в кольце, но как к ним подступиться7 внезапной атакой не возьмешь – у них высокая боеготовность. Авиация не работает – непогода не позволяет. Остается – артиллерийский удар, и атака тяжелых танков с пехотой. Попытки взять языка не принесли желаемого результата. Оставлять в тылу 50 вражеских танков – дело рискованное. Где же наши милые «Катюши»?
Только к полудню подъехала одна батарея ЭрЭсов. Но одной батареи мало. Надо минимум две, лучше дивизион. Так и протолкались на месте целый день. Лишь к вечеру сосредоточился весь дивизион катюш.
Видимо разведка противника нащупала сосредоточение катюш. Фашисты упредили наш артналет. Как гигантская черепаха, танковая группа двинулась на нас. Мощный залп дивизиона катюш не получился. И все-таки залпы батарей впечатляют. Море огня, оглушающий грохот. Я такого еще не видел. Даже горящие танки фашистов продолжают стрелять. Несколько танков подорвались на наших минах. Фашисты рвутся на юг, нанеся удар по ядру 17 бригады (ППУ и ОББО) и во фланг третьей гвардейской танковой армии. Наши ПТэРовцы подбили два фашистских танка.
Пленные танкисты из дивизии СС «Мертвая голова», их группировка – передовой отряд дивизии. Об этом Сизов доложил полковнику Танкопию.
Смять дивизион ЭрЭсов фашистам не удалось. На их пути батальон Сизова и подошедший тан ПТэРовцы танкосамоходный полк из резерва генерала Рыбалко. К сумеркам в блокированном районе догорало 34 танка. И все же фашистам удалось серьезно повредить две установки гвардейских минометов. И на этот раз отличилась наша восьмая рота под руководством лейтенанта Сбоева. Ее бойцы бутылками с КС сожгли 3 танка. Батальон понес большие потери (22 убитых, 46 раненных). Ранен командир девятой роты Земсков. Он не покинул поле боя до его окончания.
Видя неминуемый полный разгром, часть уцелевших танков повернула на Северо-запад, в стыке между 204 и 209 осб, вырвалась из кольца и начала уходить к Харькову. 209 осб и наш батальон, преследуя фашистов, 13 февраля достигли Юго-восточной окраины Харькова, и завязали бои на улицах. Вскоре сюда подтянулись все батальоны 17 бригады, а так же 204 и 225 отдельные батальоны. Вместе в 62 гвардейской стрелковой дивизией, за танками генерала Рыбалко, 17 бригада повернула на Мерефу и, стремительным ударом, овладела ею. В дальнейшем, действуя с 40 и 69 армиями, обходя Харьков с Запада и Севера, совместно с 204 осб 16 сбр и 225 осб 25 сбр, нашим батальоном и первым отдельным чехословацким батальоном под командой Людвига Свободы, 16 февраля овладели городом.
Гитлеровская ставка лихорадочно готовилась отомстить Сталину за поражение в Сталинграде, устроить Красной Армии «немецкий Сталинград» в Харькове. Сюда стянули лучшие силы вермахта: моторизованную дивизию СС «Принц Евгений», танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх».
Батальон Сизова, понесший большие потери в боях на подступах к Харькову, в уличных боях почти не участвовал. Продвигаясь с Юга на Север по восточной окраине, 16 февраля вышел на улицу Лермонтова и обосновался в медицинском городке. Приступил к несению гарнизонной службы, в северо-восточной секторе города: от Большой Даниловки до улицы Сумской.
Уходя из города, немцы оставили в нем свою агентуру, множество мин и сюрпризов в виде зажигалок, портсигаров и красивых детских игрушек. Нашим саперам работы было по горло. Временно приданный батальону взвод ПТР вернулся в свою часть.
- Батальон наш маленький, да удаленький, - говорят бойцы и командиры.
О пополнении личным составом думают не только командование батальона и подразделений, но и сержанты и красноармейцы. Однако пополнения нет, и не предвидится. Пополняются батальоны 17 бригады.
Двадцать пятую годовщину Красной Армии отметили скромно. Капитан Фокин сделал короткий доклад, комбат Сизов поздравил командиров и бойцов с праздникам, Крошенинников зачитал приказ о поощрении отличившихся в боях. 23 февраля на площади Дзержинского прошел парад войск гарнизона. Парад замыкал наш батальон. Прошли мы не лучше всех, а песню «Священная война» поем лучше, чем родные батальоны 17 бригады. Это признал даже сам командир бригады полковник Танкопий.
После сдачи Харькова, командование вермахта приняло все меры для изменения обстановки в свою пользу. Немцы создали перевес в живой силе и технике и начали контрнаступление. Части и соединения Юго-западного фронта отошли за реку Северский Донец. Над Харьковом нависла угроза.
Для защиты Харькова Советское командование создало Харьковский оборонительный район. 1 марта 1943 года в его состав вошли: 62 гвардейская стрелковая дивизия, 17 стрелковая бригада ВВ НКВД, 19 стрелковая дивизия, дивизион катюш, три полка истребительно-противотанковой артиллерии, 86 танковая бригада и 1 отдельный чехословацкий батальон (командир батальона Людвиг Свобода). Для опознавания личного состава этой части был установлен пароль «Свобода».
В оперативное подчинение командования 17 стрелковой бригады вошли: 204 осб 16 сбр, 225 осб 25 сбр и наш 3 батальон 292 сп ВВ НКВД.
Наступление фашистов на Харьков началось с юга. Там у Меферы их встретил огнем 208 осб под командованием майора Клюя. Двое суток непрерывно атаковала немецкая мотопехота с танками позиции батальона, но взять Мерефу так и не смогла. Понеся огромные потери в танках и живой силе, фашисты вынуждены были прекратить атаки.
60 фашистских танков с мотопехотой утром 8 марта пошли на город от Карловки. За день батальон Клюя отбил несколько атак, уничтожил 11 танков и до двухсот солдат и офицеров противника. За стойкость в обороне весь личный состав 208 осб получил благодарность от Военного Совета фронта.
10 марта фашисты нанесли по городу массированный удар авиацией, к вечеру мотопехота с танками захватила Дергачи и проникла на северную окраину города. Наш батальон, рота 210 осб и рота 204 осб, с танками 179 танковой бригады пришли на помощь 208 осб.
206 осб к утру 12 марта вел бой в окружении. Вместе с арт.батареей, батальон уничтожил 12 танков. В первой половине дня противник прорвался к северной части площади Дзержинского. Полковник Танкопий лично возглавил контратаку подразделений бригады и выбил гитлеровцев с площади. В этот день части 17 бригады вели бом в окружении в разных местах города, неся большие потери, отстаивая каждую улицу, каждый дом.
13 марта ожесточенные бои шли по всему городу. Командир роты автоматчиков 17 сбр лейтенант Гусев посадил своих бойцов на танки, прорвался на Сумскую улицу и дом за домом к вечеру очистил ее от врагов от центра до северной окраины.
14 марта 1943 года фашисты окружили Харьков. На паровозостроительном заводе оборонялись 21 осб и ОББО, во главе с начальником штаба бригады подполковником Зевякиным. На Харьковском тракторном заводе оборонялся полковник Танкопий с остатками 207, 208, 209 и 204 осб. Танкопий и Зевякин за день отбили 8 атак мотопехоты с танками. Высокую оценку боевым действиям воинов-чекистов дал командующий третьей гвардейской танковой армией генерал-лейтенант Рыбалко, назвал их истинными героями.
15 марта полковник Танкопий со сводным отрядом 600 человек продолжал оборонять ХТЗ и только во второй половине дня 16 марта получил приказ на выход из окружения.
К утру 17 марта полковник Танкопий с группой бойцов и командиров прорвался к совхозу имени Фрунзе и снова попал в окружение. Будучи тяжело раненным, до последнего удара сердца, руководил боем. Мы с фронтовыми почестями похоронили его и под руководством комбата Сизова 18 марта вышли из окружения. По весеннему хрупкому льду, под огнем противника, преодолели Северский Донец у села Мартовое, соединились с нашими войсками. Нам удалось вынести из окружения боевые знамена и формуляры 17 стрелковой бригады, всех частей, входивших в ее состав. В течение апреля – мая 1943 года бригада была укомплектована личным составом и боевой техникой и успешно выполняла боевые задания командования. 23 августа 1943 года она, вместе с частями Советской Армии, навсегда освободила многострадальный Харьков от немецко-фашистских захватчиков и приступила к несению гарнизонной службы.
Из Харьковского котла организованно вышло человек 300 солдат и командиров 17 стрелковой бригады и приданных ей частей. Встретили нас, мягко говоря, скромно. Накормили, как пораженцев. Бойцы и командиры относились к нам сочувственно, делились куревом, кипятком, сухарями. А вот старший ком. состав и, особенно контрразведчики «смерш», смотрели на нас с презрением. Да это и правильно – среди окруженцев могли оказаться фашистские агенты.
Каждый день меня вызывали в отдел контрразведки 84 стрелковой дивизии, расспрашивали обо всех, кого я знаю. Среди моих знакомых предателей не было.
В конце марта 1943 года в третьей батальоне 262 стрелкового полка получил ранение командир взвода Сорокапяток. Меня назначили вместо него. Я начал с усовершенствования основных огневых позиций, углубления щелей для укрытия личного состава при бомбежке и артобстреле, с выверки орудийных панорам контрольным прибором, с оборудования запасных и ложных позиций, укрепления дисциплины и порядка.
30 марта. Утро. Вдоль правого берега реки Северский Донец, на удалении двух с половиной километров от наших позиций, движется немецкий танк Т-4. с ПП седьмой роты доложил на КП батальона. Слышу упрек: «Почему не стреляешь?» Отвечаю: «Наш огонь на таком расстоянии не эффективен. Танк вызывает огонь на себя с целью вскрыть систему огня нашей обороны.» Раздраженный голос замполита полка угрожает трибуналом. Молча положил трубку, иду на огневую позицию. Догоняет меня этот замполит майор Миронов и злобно требует: «Немедленно открыть огонь по фашистскому танку – уничтожить врага.» Убеждаю его, что это бессмысленно, только себя демаскируем.
Пришли на позицию первого орудия. Расчет в укрытии, только наводчик Сухарев у панорамы, наблюдает. Майор ругается матом, кричит: «Приказываю немедленно открыть огонь на поражение!» Даю команду: «Расчет к бою!» Сухарев и командир орудия сержант Таратута прося отменить приказ – разозлим немца. Побагровел майор, кричит: «Молчать!» Хватается за пистолет.
Подаю команду: «Первому орудию, по танку противника огонь!» Командир орудия Таратута командует: «Расчет, бронебойными, прицел 12, целься выше башни на полметра, вынос на полкорпуса, одним снарядом - огонь!»
Грохнул выстрел. Вижу недолет метров 20.
Спрашиваю майора:
- Видите недолет?
- Берите выше, - кричит майор.
Танк остановился, выстрелил. Снаряд ухнул в тридцати метрах перед орудием. Я успел отбежать к майору, крикнуть: «Ложись!», и упасть в снег.
Вторым снарядом фашист ударил под левое колесо нашей пушки. Оторванное колес перелетело через нас, едва не задев майора. Наводчик Сухарев и замковый Умаров валяются окровавленные, командир орудия стонет, зажимая рану в правом плече. Танк резко повернул на Запад. Уже без моей команды, второе орудие один за другим выпустила четыре снаряда по корме вражеского танка. Танк загорелся. В бинокль хорошо видны языки пламени и выскакивающие из башни танкисты. Убитых Сухарева и Умарова вечером похоронили, сержанта Таратуту отправили в медсанбат. Меня отругали за разбитое орудие, не нужные потери и отправили в Валуйки в опергруппу войск НКВД, а оттуда в село Подгорное. Там формировался 219 отдельный батальон 24 стрелковой бригады.
- Уж лучше бы меня отправили в штрафной батальон, - говорю сотруднику опергруппы, такому же, как я, молодому лейтенанту.
– За что? - спрашивает опер.
- За то, что не уговорил майора, не дразнить пьяных или сумасшедших немецких фашистов.
На попутных машинах добрался до села Подгорное, представился командованию батальона. Комбат майор Заблоцкий, с усами, как у Буденного, с монгольским орденом из синей эмали, похож на цыгана. Расспросил где родился, жил, учился, служил, воевал, назначил командиром первого взвода минометной роты. Заместитель командира батальона капитан Винник поинтересовался, как стреляю. Ответил, что готовил снайперов и ручных пулеметчиков. Заместитель по политчасти капитан Шинев поручил составить список комсомольцев, возглавить ротную комсомольскую организацию. Начальник штаба капитан Солодовников и заместитель командира батальона по тылу лейтенант Хореев предложили постричься., помыться, получить летную форму одежды с погонами, заменить ППШ (у моего осколком поврежден кожух). Старший врач Немковская потребовала пройти медосмотр и прививки от острых желудочно-кишечных инфекций.
В службах АТС (арттехснабжения), вещевой, продовольственной, финансовой сдал аттестаты, заменил автомат ППШ на новый, наган на пистолет ТТ № ЕО 1159, получил летнее обмундирование с погонами и эмблемами пехоты, денежное содержание за апрель 85 рублей и офицерский дополнительный паек. Устроился на квартиру на западной окраине села Подгорное, у молодо солдатки Ани. Постригся и помылся в холодной бане. Только на следующий день отыскал минометную роту и доложил начальству.
Командир роты – высокий, сухопарый кавалерист старший лейтенант Комаров Петр Иванович, зам.командира роты танкист лейтенант Мельник, зам.по политчасти – пожилой, беззубый, капитан Власов с радостью встретили меня. Я оказался первым, кто имеем специальную подготовку минометчика. Командир второго взвода лейтенант из запаса Соколов, срочную служил в береговой, дальнобойной артиллерии. Командир третьего взвода младший лейтенант Троян, только что окончил трехмесячные курсы командиров стрелковых взводов.
- Учи нас всех владеть этим мудреным оружием, - заявил капитан Власов.
Его поддержали все офицеры, сержанты и солдаты.
Вместе с Комаровым составили расписание занятий. Весь светлый день огневая и тактическая подготовка. Политическая, строевая, физическая, инженерная подготовка через день по часу. В роте три миномета образца 1937 года, три одноконных и одна пароконная повозки. Личного состава 40% к штату. Ставлю вопрос о пополнении. Комбат разрешил подобрать в стрелковых ротах (их в батальоне три) сержантов и солдат, ранее служивших в артиллерии. Подобрали 9 человек.
Из штаба бригады получили распоряжение: заменить старые минометы на новые, образца 1942 года. Идем всех ротой в село Чепухино Курской области. Сдали старые, тяжелые минометы. Получили новые, легкие, на колесах. Радуемся. Повозки загрузили минами. Командиры расчетов, снарядные и подносчики несут по два лотка (по 3 мины в каждом), наводчики и заряжающие катят минометы. Кроме того наводчики несут угломеры-квадранты (прицелы). Повозки рассредоточены, дистанции между взводами 100 метров. Конец апреля, день солнечных. Идем по проселку вдоль меловых гор. Слышим пульсирующие звуки немецких самолетов. Сами себе командуем «Воздух!», укрываем личный состав, минометы и повозки под деревьями, в кустах и оврагах. Эскадрилья бомбардировщиков, в сопровождении звена истребителей, пролетела над нами на большой высоте. Только выбрались из укрытий, построились в колонну, снова ув, ув, ув… Снова команда «Воздух!», укрытие, маскировка. Так на протяжении всего пути. К вечеру усталые, но довольные пришли-приехали в село Никитовку Воронежской области, на новое место дислокации батальона.
Районное село Никитовка чудом уцелело от военных действий. Здесь стояли немцы, итальянцы и венгерский кавалерийский полк. Огромный коровник превращен в конный двор. Средняя школа в казарму, Райком ВКП(б) Райисполком и другие общественные здания использовались, как квартиры для офицеров. В районной больнице размещался полковой лазарет. После изгнания оккупантов в середине января 1942 года, здесь временно останавливались передовые части Юго-Западного и Воронежского фронтов, маршевые роты, тыловые формирования. К концу апреля здесь оставалось хирургическое отделение госпиталя 57 армии Юго-Западного фронта.
Минометная и пулеметная роты разместились в овраге на Юго-западной окраине; взвод 45 мм пушек, взвод ПТР, саперный взвод и 1 стрелковая рота – на Западной окраине; 2 рота в центе села; 3 рота – на Северо-западной окраине. Штаб, взвод связи, взвод разведки, взвод автоматчиков – в центре треугольника, между минометчиками, пулеметчиками, первой и второй ротами. Медпункт с лазаретом – в центре села. Все подразделения и службы, кроме медпункта и лазарета, в блиндажах и землянках.
Боевое охранение – взвод 3 роты с двумя станковыми пулеметами – на дороге между Никитовкой и Подгорным. Средств ПВО в батальоне нет.
Весна сорок третьего года в этом крае ранняя. Цветут сады, зеленеют луга и поляны. Разлилась речка Палатовка. Сельские мальчишки, кто с острогой, кто бредешком, а кто и с трофейным итальянским карабином, охотятся на щук – крупных, икряных. Наши солдаты, народ в основном деревенский, просятся порыбачить. В заводи бросают трофейные гранаты и самодельные фугасы. Офицеры ведут борьбу с этим вредным и опасным занятием.
Новые минометы выверили контрольным прибором, привели в полную боевую готовность, установили на основных огневых позициях, накрыли маскировочными сетками. Оборудовали запасные и ложные позиции.
Лейтенант Мельник с пересыльного пункта – ст.Лиски привез 30 человек пополнения, в том числе 3 сержанта. С пополнением прибыли к нам два ефрейтора Мельчаков и Шишкарев и рядовой Чупраков, вышедшие из окруженного Харькова с группой 9 роты батальона Сизова, возглавляемой младшим лейтенантом Сторожко. Встреча с боевыми друзьями была трогательной, незабываемой. Мы обнимались и плакали.
29 апреля 1943 года будучи дежурным по части, пришел к полевой кухне снимать пробу еды, приготовленной на ужен. Кухня размещалась в центре села, в вишневом саду. Рядом дежурный по ПВО взвод пулеметной роты. Время 19 часов. Сюда из медпункта пришла снимать робу младший лейтенант медицинской службу Шувалова. Повар подал нам полные порции. Только сели за походный столик, слышим противное ув-ув-ув. Из лучей, клонящегося к закату солнца, на высоте меньше 500 метров девять юнкерсов. Где-то недалеко завыла сирена. Командую: «Воздух!». Пулеметчики готовятся открыть огонь. Кричу им: «Не стрелять! Маскируйтесь!» Где там… Дружно застучали все три Максима, трассы пуль протянулись к крестоносцам, а они, набрав высоту, летят на Восток. Крайний слева Юнкерс развернулся, летит прямо на нас. Высота уже больше километра. Ну, держитесь теперь, кричу пулеметчикам: «Огонь!» Бьют по носу стервятника. Отвернул таки вражина и бросил три бомбы. Цивв, завизжали эти черные, больше капли. Кричу мечущейся медичке: «Под кухню!» Сам с поварами просто лег, где стоял. Разом рванули три сильных взрыва. Ударная волна чуть не опрокинула кухню. Юнкерс улетел на Запад. Мы с милой, миниатюрой «докторшей», сделали запись в книге снятия проб. Ужин состоялся по распорядку дня.
- Вы новенький, почему не идете на медосмотр и прививки? – спрашивает Шувалова.
Уклончиво отвечаю:
- Занят неотложными делами.
- Как сменитесь, приходите, буду ждать, - с приятной улыбкой, говорит «мини доктор», убегая в свой медпункт.
Взрывом одной из бомб порван телефонный провод, связывающий штаб батальона со штабом бригады. Связисты устранили порыв. Докладываю дежурному по пункту управления: «Потерь и разрушений нет». Получаю упрек: «Почему так долго устраняли прорыв связи?» Отвечаю: «Порыв в заливе р.Палатовка, концы провода взрывом разбросало». «Вечно у Вас причины», - брюзжит дежурный – старший помощник начальника 1 отдела старший лейтенант Полтавский.
Вечером, проверяя посты, подошел к медпункту. Из открытого окна медпункта слышу приглушенные голоса комбата майора Заблоцкого и младшего лейтенанта Шувалова.
- Брось ты этого сухаря Гамолю, - бубнит майор, - давай просто дружить, как отец тебя прошу.
- А я, как отца, Вас прошу: оставьте меня в покое,- говорит Шувалова.
- И все же оставляю за собой право навещать тебя, когда захочу, - гудит комбат, вставая.
Я юркнул в тень и удалился. Уду и думаю: хорош наш усатый «батя». И что значат его слова «навещать, когда захочу»? Чего захочу? Дело ясное: не нашатырного спирта понюхать…
Да и «мини доктор» тоже хороша! Встречается с Гамолей. Это желчный, сухопарый лейтенант- помощник начальника штаба (ПНШ-1), так он себя называет. И все же, все же, все же… в этой Шуваловой что-то такое есть, чего нет у других женщин, в частности у фельдшеров рот Фаины Гладких, Шуры Силатовай, машинистки штаба Гали, кодировщицы Тамары, телефонистки Ани. У старика Заблоцкого (ему уже за 40) губа не дура.
Смена суточного наряда у нас не вечером, а утром. Сменился. Дежурство сдал лейтенанту Гамоле. Смотрю на него и думаю: прав майор – сухарь, да и только, тщедушен, высокопарен, гонорист. Это не соперник, а так… Вот «батя» другое дело. Кажется, предстоит тяжелая борьба за сердце этой «мини доктора».
О смене доложили комбату. Майор, не в упрек мне. А так между прочим, заметил: «Зря пулеметчики пуляли, только демаскировали расположение». Я промолчал. А Гамоля съязвил: «Я бы не разрешил стрелять по самолетам.» На это майор только рукой махнул (кто бы тебя послушал).
Пожелав Гамоле спокойного дежурства, иду в медпункт. Доложил о прибытии на медосмотр. Старший врач капитан медслужбы Немковская зовет старшину Петрологинова, поручает завести на меня медицинскую книжку. Рост – 174 сантиметра, вес 64 килограмма. Окружность груди на вдохе – 105 сантиметров, спокойно – 100 см, спирометрия – 3,5 литра, динамометрия: правая – 50 кг, левая – 40 кг. Вопрос: «Почему такая разница?» Ответ: «Травма левого предплечья в 1938 году. Зрение – 1, слух – шепотная речь на 6 метров. Заболевания – хронический гастрит. Диагноз – практически здоров.
Немковская начальственным тоном рекомендует:
- Меньше курить, пить свежее молоко, не есть острое, – зовет, - есть у нас хоть кто-нибудь? Надо молодому человеку сделать прививки.
Входит Шувалова, говорит:
- Только я здесь, девочки в ротах.
- Но ведь Вы не делаете уколы.
- Можно, я попробую?
Я говорю:
- Давайте, давайте, надо же с кого-то начинать, начинайте с меня.
Разделся, жду. Шувалова взяла шприц, вставляет иглу. Я прошу взять иглу потолще, попрочнее. У меня еще держится Алма-атинский загар, кожа, как дубленная. Тонкая игла сломается. Шувалова признается: «Боюсь». Я настаиваю: «Смазывайте и колите». Подставляю спину.
- Да колите же, не бойтесь.
Смазывает спиртом, пытается смыть грязь.
- Это не грязь, это загар. Колите!
Пытается проколоть кожу, игла сломалась. Тихо говорю:
- Без паники, пинцетом тащите обломок, так, хорошо, вставляйте толстую иглу, колите с размаху. Есть? Толкайте поршень. Ну вот, и вся операция, а Вы боялись.
- Ну, кремень, - говорит Шувалова, подскочила и … поцеловала в щеку.
Меня словно током дернуло.
- Будет Вам на орехи, если «батя» узнает, - говорю ей. - Как Вас зовут? Мы ведь еще не знакомы.
- Меня зовут Шура, я старший фельдшер и одновременно начальник аптеки.
- А я Гришмановский Николай Андреевич, для Вас Коля – командир первого взвода минометной роты.
- Очень приятно. А я закреплена за минометной и пулеметной ротами. В бою вас спасать буду, - щебечет Шура. – После отдыха приходите вечерком, радио и пластинки послушаем, а сейчас идите отдыхать.
Отдыхать не пришлось. Пришли командиры минометных взводов стрелковых рот, просят выверить прицелы, научить построению параллельного веера, сосредоточению огня, ведению огня на минимальное расстояние (через дом, вал, гору). Пришлось уважить коллег. Ушли довольные.
В канун Первомая 1943 года, в прифронтовой полосе в селе Никитовка я оказался в обществе милой девушки Шуры Шуваловой. Принес ей подснежники и чудом, уцелевшую плитку трофейного шоколада. Мы пили чай, слушали радио и пластинки с мелодиями из кинофильмов, рассказывали свои родословные. Я поведал Шуре о несчастной любви к Даше Шабалиной, а помолвке с Машей Шестаковой. Шура смеется:
- Шэ, шэ, шэ, я третья с фамилией на ша. Со мной тебе повезет. Вот увидишь, - и тихо запела,- Милый Коля, ты отколе? Коля из Саратова. Ах, ха что же тебя Коля кошки исцарапали? – тонкий намек на неудачи в делах сердечных. – Вижу, парень ты (уже на ты) серьезный. Помоги мне отшить этих фронтовых поклонников – сухаря Гамолю и «батю», век благодарна тебе буду, - с очень серьезным видом сказала Шура.
Сказала, как отрубила.
- Если, который тебе не мил – так и скажи: не люблю. Надо быть хозяйкой своей судьбы, - что же мне на дуэль их вызывать? Я конечно же готов, и не промахнусь, но можно ведь и без крови.
Расстались хорошими друзьями. Уходя поцеловал ее в щечку. И вновь необыкновенное чувство, что только она мне нужна, наполнило всего меня. Что это, любовь? Любовь с первого взгляда? В этом надо разобраться. Пришел в роту. Тихо вошел во взводный блиндаж, разулся и, не раздеваясь, лег. Автомат, пистолет и заряженные гранаты под головой. До подъема, до семи часов, ни разу не проснулся. Давно так сладко не спал.
1 мая 1943 года, праздничный завтрак, фронтовые 100 грамм. Подразделения, оставив усиленную охрану, собрались на улице Ленина, не далеко от площади. Майор Заблоцкий сам командует парадом. Построил батальон в колонну по шести. Впереди штаб и службы, за ними взводы: автоматчиков, разведки, связи, ПТР; дальше первая, вторая и третья стрелковые роты, пулеметная и минометная роты; замыкает колонну взвод 45 мм, противотанковых пушек на конной тяге. Автоматы на грудь, винтовки и карабины на плечо. Боевое красное знамя батальон еще не получил. Вместо него большой красный флаг. На трибуне руководство района, представители области, начальник политотдела бригады полковник Романтеев. Оркестра нет. Идем, как умеем, подготовки к параду не было. Наш ротный Комаров подсчитывает: «Раз, два, три, выше ногу, тверже шаг!» Топаем не жалея подошв. Наша рота перед трибуной с ноги не сбилась. Это главное. За площадью комбат остановил батальон, спрашивает:
- Споем?
Отвечаем:
- Споем «Священную войну».
- А еще, что?
- Москву майскую, - отвечаем.
- А кто запоет?
- Разрешите мне, - говорю.
- Давай, становись в середину, - говорит майор.
Подхожу ко второй роте и, вот эта встреча! Впереди роты стоят Волобуев и Сбоев – старые боевые друзья. Дружеские объятия, восторженные – живой!
Майор Заболоцкий командует: «Батальон смирно! С песней с места шагом марш!»
Запеваю: «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…» Рядом несколько голосов помогают: «С фашистской силой темною, с проклятою ордой!» Припев поет весь батальон. На трибуне и около многие вытирают глаза. Особое воодушевление личного состава и жителей вызвали слова песни: «Дадим отпор душителям всех пламенных идей, насильникам, грабителям, мучителям людей!»
Идем по широкой улице Ленина на Запад. Стоящие на обочинах, к палисадников, жители поют с нами. В глазах женщин слезы радости, благодарности за освобождение и скорби о павших в бою с ненавистным врагом. Прошли до конца улицы, повернули на улицу Сталина. И несется над освобожденной, цветущей Никитовкой другая песня: «Кипучая, могучая, никем непобедимая, страна моя, Москва моя, ты самая любимая!» Поет 219 отдельный стрелковый батальон. Поем весь благодатный. Песенный Воронежский край. Ликует страна, сломавшая в Сталинграде, хребет фашистскому дракону. Ликуем и мы – Харьковские окруженцы. Знаем, что неудачная Харьковская оборонительная операция и сдача Харькова врагу, не затмит величия Сталинградской битвы. Но враг еще силен. Он со всей Европы стягивает силы на южное направление. Готовит новый удар – глубокий обход Москвы с юга. Надо готовиться достойно встретить этот удар, парировать его и так ударить по голое дракона, чтобы этот удар был решающим исходом всей Великой Отечественной войны.
Праздник продолжался до самого обеда. На праздник праздником, а дело-делом. Война. После обеда капитан Винник организовал соревнование офицеров в стрельбе из личного оружия. Первое место занял лейтенант Воронин (пом.нач.штаба по боевой подготовке) выбив 46 очков из 50 возможных. У меня второй результат 44 очка, третье место у начальника штаба капитана Солодовникова 42 очка. Шура Шувалова из своего нагана выбила 36 очков, все пять пуль попала в черный круг.
- А ты умеешь за себя постоять, - говорю ей.
- Не только за себя, но и за тебя, - отвечает сияющая Шурочка, - научи меня стрелять так же, как сам.
- Научу, обязательно научу, если жив буду.
- Ну, к чему такая апатия? – упрекает мини доктор, - как стемнеет приходи в лазарет. Я дежурю, посидим, поговорим.
С Жорой Мельник и Сашей Соколовым идем мимо пулеметчиков. Они соревнуются в заряжении «Максима», разборке и сборке замка. Пришли в родную минометную. Здесь капитан Власов и старшина роты Мартыщенко устроили соревнование по разряжению миномета (извлечение не выстрелившей мины). Это самая опасная операция. Первое место занял первый расчет моего взвода (командир расчета младший сержант Черных, наводчик Вороширин, заряжающий рядовой Селютин, снарядный рядовой Кудрявых, подносчик рядовой Короткий, повозочный ефрейтор Мельчаков).
Второе место досталось второму расчету второго взвода (командир расчета сержант Гноевой) – ротный поэт, редактор боевого листка, юморист, сатирик. Он придумал название боевого листка «Банник» (большой ёрш для чистки канала ствола орудия, миномета). На третьем месте третий расчет третьего взвода (командир расчета младший сержант Дзюба).
Едва дождался вечера. В блиндаже на своем месте для сна положил шинель, накрыл одеялом и плащ-палаткой. Начищенные хромовые сапоги поставил у лежанки. Обул юфтевые, стороной обошел штабные землянки. Подхожу к лазарету, прислушиваюсь. Тихо. Даже стона больных не слышно. Постучал в условное стекло. В ответ такой же стук. Всюду темно – строгая светомаскировка. Оглядываюсь, не следят ли мои соперники. Шура бесшумно выходит на крыльцо в руках одеяло и хозяйственная сумка. Принимаю сначала багаж, а затем и его хозяйку Шурочку. Она обвила своей теплой рукой мою шею и так нежно прижалась ко мне. Что у меня закружилась голова.
- Что с тобой? – спрашивает.
А у меня в горле ком. Никогда в жизни, никто так нежно меня не обнимал. Идем в садик подальше от дома. Шура стелет одеяло, открывает сумку. Достает графин и два стакана.
- Пить не буду, - заявляю категорически.
- Будешь, будешь, - шепчет Шура.
Налила стакан, подает мне. Не беру.
- Это тебе, - настаивает, - да, бери же ты – непокорный, - шепчет сияющая Шурочка, - это молоко с медом.
Наливает себе. А у меня уже ослиные мысли в башке: заманивает, чарует… Неужели она всех так привечает?
Спрашиваю:
- А заманихи там нет?
- А что это такое? – отвечает вопросом.
Ну, хитра, думаю, - аптекарь не знает, что такое заманиха. Шура пьет молоко маленькими глотками. Пробую и я. Свежее, прохладное молоко с медом, такое я не пил с сентября 1940 года.
- Откуда эта «пища богов»? – спрашиваю.
Шура говорит:
- Благодарность за мазь от чесотки, хуторянка принесла, в местной аптеке не сделали, я выручила.
- Так это же взятка, преступление!
- Да я не брала, так она наговорила мне много приятных слов, оставили и ушла. А я вспомнила совет Марии Ароновны Несковской, как лечить твой гастрит, - с ноткой недовольства оправдывалась Шура.
Достаю из бумажника пять красных тридцаток, подаю Шуре и с благодарностью требую рассчитаться с гражданкой-хуторянкой.
- Ладно рассчитаюсь. А ты меня не можешь выручить?
- Готов в огонь и в воду.
- Мою семью в Куйбышеве ограбили, унесли все вещи и главное продуктовые карточки. Мама, сестра и брат остались раздетыми и голодными. Вот только от мамы телеграмма, просит помочь. Послал им свое майское содержание 600 рублей, но этого мало, - со слезами говорит Шура.
Читаю текст телеграммы, освещая трофейным фонариком. Все верно – не врет. Знаю я их – городских девиц… Соврет – не дорого возьмет.
Не раздумывая, вынимаю их бумажника все купюры, оставляю себе одну тридцатку, остальные, не считая отдаю Шуре. Шура посчитала, говорит:
- Здесь 670. Отдам в два месяца, сразу не могу, сам понимаешь.
- Понимаю, посылай завтра же. Мне должны прислать полевые-фронтовые, да за подбитый фашистский танк, все отдам. Как говорил Суворов: «сам погибай, а товарища выручай».
- Колюня, милый (вот уже и милый) какой ты хороший. Где тебя носило? Почему мы не встретились раньше? – чуть не рыдая, говорит Шура.
- Мы формировались в Волжске, вы в Сызрани, вот и не встретились. Лучше поздно, чем никогда.
- Встретились, чтоб не расставаться? – спрашивает Шура.
- Дай-то Бог! – отвечаю, глядя в ее зеленные, красивые глаза, полные правды и решимости.
Молодой месяц насмотрелся на нас влюбляющихся друг в друга и скрылся за горизонтом. Из-за меловых гор повеяло прохладой. Шура встала, поежилась, расправили складки на гимнастерке и на юбке, поправили кобуру нагана. Я обнял ее за токую талию, довел до крыльца, огляделся, прислушался, привлек к себе и крепко поцеловал в губы, шепнул: «До завтра»,- и, мягко ступая, удалился. Обходя штабную землянку, подумал: «Что ты делаешь, о чем думаешь грозный «батя»- комбат майор Николай Михайлович Заблоцкий – лихой рубака? Отбил я у тебя эту милую птичку-синичку фронтовую сестричку Шурочку Шувалову. Вот так-то… И ничего ты со мной не сделаешь. Перевести в другую часть не имеешь права. Пошлешь на любое задание – выполню и доложу. Станешь, козни строить – пожалуюсь начальнику политотдела бригады полковнику Романтееву, или его заместителю подполковнику Ляшкевичу. Ведь за домогательство к подчиненной младшему лейтенанту м/с Шуваловой, тебя – члена ВКП(б) по головке не погладят. Так что не стой на моем пути. Лучше будь нам с Шурой хорошим, строгим, но справедливым отцом». С этими мыслями лег спать, довольный прожитым праздничным днем.
День за днем напряженная боевая и политическая подготовка, до пота, до кровавых мозолей. Сержанты и солдаты взвода жалуются на меня командованию роты: целый день, без перекуров тренирует в оборудовании новых огневых позиций, смене огневых позиций ползком, на четвереньках и броском, себя не щадит, а нас и подавно, уймите Вы его. Помощнику командира взвода сержанту Шерстобитову не нравится по два раза в день отрывать и маскировать запасные наблюдательные пункты, тренировать расчеты в разряжении миномета после осечки, стоя с секундомером в руке на солнце или под дождем, делать замечания за допущенные ошибки. Но он не жалуется – понимает, что все это необходимо в реальном бою. Не жалуется и повозочный ефрейтор Мельчаков. Он проехал на санях-розвальнях, вслед за мной, от Алексеевки до Харькова и от Харькова до совхоза имени Фрунзе. Видел меня и слышал обо мне все. Готов пойти со мной на любое задание.
Между командирами расчетов организовал соревнование по подготовке данных для стрельбы на новой огневой позиции, составлению огневой карточки, решению огневых задач. Соревнуются наводчики, заряжающие, снарядные, подносчики. Каждый день приносит новые познания и навыки в работе с минометами. У меня во взводе 9 комсомольцев. Все добросовестные ребята, честные, исполнительные. Весь взвод знает завет Суворова: «Тяжело в ученье – легко в бою». Действия всех номеров минометных расчетов при подготовке к бою и ведении огня отработаны до автоматизма.
Однажды, в середине мая, к нам на занятия пришел майор Заблоцкий. Зашел со стороны хутора, хотел застать взвод на отдыхе. А мы, не смотря на моросящий дождик, роем окопы для минометов. Я и Шерстобитов роем и оборудуем основной и запасной НП. Приняв мой рапорт, комбат спросил, - готов ли ты к действиям в обороне и наступлении. Сержанты и солдаты ответили, что не готовы – не стреляли боевыми минами. Майор ставит мне задачу:
- Видишь в поле куст?
- Вижу.
- Под кустом вражеский пулемет. Подавить.
- Есть подавить пулемет. Первый расчет к бою! – расстояние до куста 1400 метров, давно нами измерено. – Подавить вражеский пулемет!
Младший сержант Черных командует:
- Угломер 30-00, заряд третий, прицел, одной миной огонь! Перелет 30 метров. Прицел, одной миной огонь!
Мина попала прямо в куст. Черных докладывает:
- Пулемет противника уничтожен.
«Батя» подкрутил усы, говорит:
- Скоро проведем стрельбы взводом и ротой, готовьтесь. За сегодняшнюю стрельбу спасибо.
Весь расчет дружно ответил:
- Служим Советскому Союзу!
Частенько нас – минометчиков навещал заместитель командира бригады подполковник Суслопаров и заместитель начальника штаба бригады подполковник Адаменко. Высокий, стройный, интеллигентный, Адаменко являл собой образец Советского офицера. Опрятно одет, мягок в обращении, он курил трубку. Бывало, зайдет в землянку. Посидит, покурит, поговорит о положении на фронтах и оставит какой-то свет и аромат – приятный запах табака «Золотое руно». Мы старались подольше задержать его в своей «крепости», а после ухода долго не проветривали «дух победы», оставленный этим замечательным человеком.
Глядя на него, многие курильщики, в том числе и я, стали курить трубки. А еще по примеру нашего «бати» майора Заблоцкого, все офицеры, многие сержанты и солдаты, отрастили усы. Комбату это нравилось, но он оставался строгим к внешнему виду подчиненных.
На второй день после передислокации батальона из Подгорного в Никитовку написал письма всем родным и Маше. От родных, по новому адресу Полевая почта 18719, получил весточки. Только от брата Фомы и Маши нет ответа. На душе тревога. Неужели брат потерялся, а Маша нашла другого? Предчувствия оказались верными. От племянницы Веры получил письмо с сообщением, что они пятеро детей и мачеха Ольга Викторовна получили сообщение их фронтовой части – их кормилец в начале апреля 1942 года пропал без вести.
Хозяйка квартиры Нина из г.Волжска написала, что ее муж Коля приезжал в г.Горький за новыми тяжелыми танками и два дня побыл дома, а Маша отыскала своего старого ухажора-летчика и высылает мне денежный аттестат. Через два дня получил от Маши конверт с аттестатом и ни единого слова. К этому я был уже готов.
Показал письма Шуре Шуваловой, аттестат передал начальнику финансовой части лейтенанту интендантской службы Сергею Гладких.
- Значит не судьба тебе с Машей быть. Я твоя суженная, - говорит Шура и читает письма матери с благодарностью за присланные деньги.
- Возьми вот еще, пошли маме, - передаю Шуре 600 рублей.
Со слезами благодарности Шура говорит:
- Ты самый хороший, самый добрый, я люблю тебя, Коля, люблю давно. Я в Поворино тебя видела, когда ты мальчонку в Саратов провожал.
- Шура, - говорю ей, - я любовь за деньги не покупаю. Люблю ли тебя не знаю, но кажется мне, что люблю, - цитирую классика. – Шура, дай мне выйти из шока от потери брата.
- Ладно, я сама буду приходить к минометчикам, чтоб хоть видеть тебя, - говорит Шура.
Батальонное учение с боевой стрельбой назначено на 22 мая. Мне исполнится 21 год. Шура хотела отметить этот день, но пришлось отложить. В 14.30 тревога. В полной боевой готовности выходим на Юго-Западную окраину Никитовки. Впереди разведчики, саперы, взвод ПТР, взвод сорокапяток, стрелковые роты, связисты, автоматчики, пулеметчики и мы – минометчики. Майор Заблоцкий ставит задачи ротам на наступление. Мой взвод придается третье роте. Командует ротой мой однокашник по Ленинградскому военному училищу лейтенант Васеха. Рота наступает в центре боевого порядка батальона. Глубина задачи моего взвода 2 километра. Роте овладеть опорным пунктом «противника» в третьей траншее, быть готовой к отражению контратак.
Все цели, указанные мне командиром роты, поражены с минимальным расходом мин. Все расчеты переходили к поражению огневых точек (орудий, пулеметов, минометов), наблюдателей, снайперов «противника», со второй мины. Огонь ведем через головы наступающих стрелков третьей роты. Я волнуюсь – вдруг недолет – ударим по своим.
Рота овладела второй траншеей. Чтобы не отстать от пехоты, сменили огневую позицию. Построили параллельный веер. Получили вводную: «противник» перешел в контратаку, командир взвода (это я) ранен. Взводом командует пом.ком.взвода сержант Шерстобитов. Без пристрелки открывает огонь по указанному Васехой рубежу. Стена взрывов в ста пятидесяти метрах впереди залегшей роты, впечатляет. Контратака «противника» поотбита. Комаров и Мельник волнуются – им впервые придется управлять огнем всей роты (девяти минометов).
Командир батальона в рупор-усилитель говорит: «Противник» подтягивает резерв пехоту и танки для контратаки. Старший лейтенант Комаров подает команды на ведение подвижного заградительного огня, по три мины из каждого миномета, по каждому рубежу, шаги между рубежами 150 метров. По ближнему к нашей пехоте рубежу (150 метров) - уже лейтенант Мельник (Комаров условно ранен) ведет неподвижный заградительный огонь. Пехота ликует. То тут, то там слышно: «Ура!». Майор пускает красную ракету. Минометы перенесли огонь на 200 метров вперед. Весь батальон, с мощным «Ара!» и стрельбой холостыми патронами, атакует воображаемого противника.
Учение окончено. Главный судья на учении начальник штаба бригады полковник Вихтеев, на разбое, дал высокую оценку действиям третьей стрелковой роты, минометной роты, разведчиков и саперов.
Майор Заблоцкий похвалил Васеху за умелое управление ротой на всех этапах учения, отметил недостатки у командира первой роты лейтенанта Могилева, командира взвода ПТР лейтенанта Лазаренко и взвода 45 мм пушек лейтенанта Пивоварова. Слова попросил Васеха. Он сказал, что без умелой огневой поддержки первого взвода минометной роты, он не выполнил бы поставленные задачи.
«Батя» прокряхтел, подергал усами, как напуганный таракан, и никак это заявление не прокомментировал.
- Это не справедливо с Вашей стороны, товарищ майор, - заявил наш замполит капитан Власов, - я видел, как мастерски управлял огнем взвода лейтенант Гришмановский, он же научил всю нашу роту и нас – командование роты – этому мудреному минометному делу.
Хитрый Заблоцкий парировал этот резкий выпад пожилого ротного замполита.
- Подробный разбор учения проведите в ротах и отдельных взводах, - очень мягко сказал майор, - там и отметьте «героические» поступки всех достойных.
Шура видела и слышала все, что происходило на учении. Она безотлучно находилась на подвижном медпункте, совмещенном с командным пунктом батальона. Когда закончился разбор учения, Шура подошла ко мне и крепко сжала левый локоть, шепотом сказала: «Терпи казак – атаманом будешь». Я пригласил ее к ужину на «разбор учения» в нашу «взводную крепость». Старшина роты Мартыщенко приберег к моему дню рождению по 100 грамм фронтовых на всю роту. В термосах доставил в землянки ужин и чай. Шура, с большим букетом цветов, пришла с маленькой задержкой, ее остановил у штабной землянки «батя».
Слово для поздравления взял старейшина роты капитан Власов. Он сказал:
- Дорогие фронтовые друзья, я потерял на этой войне сына. Но здесь приобрел 56 сыновей – вас молодые соратники. Счастлив, что судьба свела меня с вашим комсомольским вожаком – лейтенантом Николаем Андреевичем Гришмановский. Люблю его, как родного сына, за честность, скромность и трудолюбие. Это он научил меня (старого учителя) владеть этим грозным оружием – минометом. Желаю тебе, Коля, здоровья и успехов в делах сердечных и военных, много-много верных друзей. За тебя!
И опрокинул в беззубый рот, разбавленную водой, водку. Шура приблизилась ко мне, сказала:
- Без слов, но от души!
Поцеловала и, под аплодисменты, вручили букет. Я усадил ее рядом, поднял алюминиевую кружку, сказал:
- За нашу победу!
Чокнулся с Шурой, с Мельником, Власовы, Комаровым, Соколовым, Мартыщенко, Трояном, со всеми, кого достал. Сержант Гноевой прочитал стихи, экспромтом, написанные после учения. Ефрейтор Мельчаков подарил мне трубку, сделанную из карельской березы. Из пулеметной торы пришел меня поздравить старый друг - младший лейтенант Голобородько, из первой роты – лейтенант Белоус, из второй роты – лейтенант Ельницкий и младший лейтенант Сторожко. Четь позднее пришли Васеха и Волобуев. Вспомнили училище, учебный полк, капитана Барабанова, учение под Казанью, первый бой на станции Алексеевка, освобождение Лисок, Мандрово, Валуек, совхоза имени Фрунзе, Харькова, легендарных комбата Сизова и комбрига Танкопия.
- Где теперь Сизов? – спрашиваю.
Никто не знает. Сторожко говорит:
- У него язва желудка, возможно лечиться в госпитале.
Шура, прижимаясь ко мне, говорит:
- Завидую, сколько у тебя друзей!
Отвечаю:
- Все честные, порядочные люди – мои друзья.
Сторожко спрашивает:
- А, что у тебя с Машей, размолвка?
Вместо ответа подаю письмо от Нины. Илья читает для всех. Волобуев говорит:
- Я видел, что Маша тебя не пара, что-то лисье в ней есть, но не посмел предупредить.
- С Машей мы разошлись без ЗАГСа, как в море корабли, - говорю друзьям, - у меня теперь на прицеле Саша. Можно так тебя называть?
- Можно, можно, - поддержали все, даже сержанты и солдаты. А Ельницкий подначивает:
- Ох, и влетит тебе Никола от «бати» - такую изюминку отбил.
Вместо меня возразила Саша:
- Не отбил он меня у «бати», я сама к нему прибилась и никогда не принадлежала майору Заблоцкому.
- Ай да Саша! Молодец – девица! – резюмировал капитан Власов.
В заключение Мельник и Комаров, пожимая мою руку, благодарили за помощь в овладении основами управления огнем минометов. Такого дня рождения у меня еще не было. Я поблагодарил присутствующих за теплые слова в свой адрес и заверил в верности фронтовой дружбе.
Сашу провожали всей ватагой. Проходя мимо штабной землянки, я тихо сказал:
- Жаль «батя» не пришел… за что обижается не понимаю?
И подумал: если бы ты Николай Михайлович Заблоцкий был холост и не было бы у тебя двоих детей, эвакуированных из Винницы в Сызрань, не полез бы я на рожон, не стал бы отбивать у тебя Шурочку – Сашеньку. Возвращаясь во взводную «крепость», обошел стороной штабную землянку. Встреча с усатым майором ничего хорошего не предвещала.
По всему было видно, что каш батальон и вся бригада нацеливаются на освобождение Харькова. Надо проверить бой нового автомата, полученного взамен поврежденного осколком. Воспользовался временем помывки роты в бане. В конце оврага, за нашими блиндажами, на камень положил пустую консервную банку, отмерил 100 метров, повернул целик на 100. лежа прицелился и одиночными сделал три выстрела. Иду к цели, а мне навстречу над оврагом бежит капитан Винник и испуганным голосом кричит:
- Кто стреляет?
Отвечаю:
- Я стрелял. Проверяю бой нового ППШа.
- Врешь! Ты меня хотел убить! – кричит капитан, и весь трясется.
- Если бы хотел, убил бы. Идемте, посмотрим цель.
Подошли. В донышке банки, наполненной грунтом, кучкой три пробоины.
- Автомат бьет нормально, - говорю капитану. – Извините, если причинил Вам неудобство, я ведь вас не видел.
- Не видел, не видел, - кричит капитан, протирая очки, - пять суток домашнего ареста за стрельбу в неположенном месте.
- Есть пять суток домашнего ареста. Когда и где прикажете отбывать?
- В Харькове, как только освободим от фашистов, - уже остывая, сказал замкомбат.
Среди ночи батальон подняли по тревоге. Ну, думаю, наконец-то, пойдем бить фашистов. Комаров говорит:
- Взять только один миномет и 60 мин на повозке.
Идем в хвосте батальонной колонны по пыльному большаку, куда – никто не знает. На рассвете, на пароме переехали не широкую полноводную речку. У паромщика узнали, что идем мы по дороге на Сватово. Ночью над степью кружил немец, наверно, высадил парашютистов. Задача проясняется, но, увы! Не от Комарова, а от паромщика. Весь день идем под палящим солнцем. Под вечер Комаров ставит мне задачу: со взводом и одним минометом, стать в заслон над хутором и перелеском, расположенным в котловине, как на арене цирка. Ночью наблюдать за возможными световыми сигналами, быть готовыми к уничтожению или захвату вражеских парашютистов.
Только приступили к отрывке окопа для миномета и очистке прошлогодней немецкой траншеи, на большаке за перелеском простучали две короткие очереди из немецкого автомата. Оставив у миномета расчет младшего сержанта Черных, с двумя расчетами (12 человек) прочесали перелесок. Вернулись на свою позицию, поужинали сухим пайком. Организовал круговое наблюдение и оборону. По очереди с Шерстобитовым дежурим по 2 часа, с половиной взвода. Другая половина - отдыхает полулежа в окопах. Летняя ночь коротка. В двух домах хутора на короткое время зажигался свет. Когда рассвело, в бинокль тщательно обследовал эти и соседние дворы. Ничего подозрительного не обнаружил. Сидим в окопах, ждем распоряжений. С восходом солнца хутор ожил. Задымились печные трубы, залаяли собаки, загоготал, единственный уцелевший в хуторе, гусак. Петухов не слышно. Отступающие фашисты всех перебили. От дома к дому проходят женщины и дети. С Юго-востока, прямо по полю приехал в хутор верхом пожилой, бородатый мужчина. Коня привязал к палисаднику, зашел в дом. Из этого дома послышались истерические крики и рыдания двух женщин. «Похоронка», - шепчет наводчик Вороширин.
- Ну, держись проклятое фашистское отродье, не будет вам пощады, - скрипя зубами, говорит сержант Шерстобитов.
Солнце уже высоко. День обещает быть знойным. Хочется есть и пить. В хутор входить и обнаруживать себя командир роты запретил. Ждем. Наконец, с большака послышался шум мотора. Прямо по полю к нам подъехала камуфлированная эмка комбата. Открылась дверца, майор Заблоцкий, не выходя из машины, позвал меня. Я доложил обстановку. Он недовольным тоном спрашивает:
- Почему сидите, сложа руки? Немедленно прочешите хутор и перелесок.
Я докладываю, что перелесок прочесали вчера, а в хутор входить запретил командир роты.
- Парашютисты, где-то здесь, - говорит комбат, - ищите всюду: в домах, в подвалах, на чердаках, в сараях, в скирдах соломы, в погребах и колодцах. При обнаружении старайтесь брать живьем. Действуйте.
Командирам расчетов указываю какие дворы осмотреть, действовать парами: один ищет, другой прикрывает, в готовности стрелять в ноги парашютистов.
Комбат уехал. Мы, одновременно с трех сторон, начали поиск. Со мной сержант Шерстобитов и у миномета наводчик Вороширин. Из усадьбы, в которую вошел расчет младшего сержанта Серегина, выскочил высокий, рыжеволосый парень в крестьянской одежде, босиком, бежит по проулку. Шерстобитов дает очередь из автомата над его головой, а я пускаю зеленую ракету в том направлении, куда удирает неизвестный. Ракета падает на скирду соломы, беглец падает на землю, солома вспыхивает. Черных и Кудрявых подбегают к лежащему и задерживают. Хуторяне и солдаты пытаются потушить скирду. Где там. Огромный столб дыми поднимается в небо. Бегу к пожару. Сюда же ведут задержанного. Хуторяне узнают в нем ненормального, полоумного парню из соседнего села. Скирда догорает. В хутор со стороны Сватово въезжает майор Заблоцкий, за ним пожарная машина. Хуторяне жалуются комбату на бедность, я приношу извинения за непреднамеренное попадание ракетой в скирду соломы. Похожий на немца, рыжий дурак хнычет:
- Не вбивайте меня, я злякався, думав знов нимцы прийшлы.
- Ну, что с тобой делать? – спрашивает майор.
- Помилованья не прошу – казнить, - спокойно отвечаю я.
- Який нэпорный казачэ, - говорит высокая седая женщина, чем-то похожая на мою мать, - простите, товарищ начальник, его, вин не повинен, це наш балбес виноватый, побих, цур тоби! – махнула рукой в сторону все еще дрожащего парня.
- Ладно, хуторяне, - говорит майор, - с лейтенантом мы разберемся дома. Бывайте здоровеньки!
Сел в машину и уехал.
Хуторяне говорят мне:
- Мы знаем, вы ищите парашютистов, только у нас их нема. Мы б их вилами запороли, поганцев.
В Никитовку вернулись не солоно хлебавши. Парашютистов не нашли. А может их и не высаживали, никто ведь не видел. В приказе по части мне влепили пять суток ареста с содержанием на гауптвахте. Я даже обрадовался – хоть отосплюсь. Но не тут то было. Вместо отдыха, мне капитан Винник поручил составить методическую разработку на тему: «Усиленная стрелковая рота в наступлении с преодолением водной преграды (форсированием реки)».
Под контролем дежурного по части, чуть не круглосуточно, корпею над методичкой. Использую свой опыт боев за Харьков. Прочитал кучу информационных бюллетеней. Сам Винник все пять суток был на учебе в штабе бригады. В землянке полумрак. Напрягаю зрение. Злюсь на себя за поспешность при пуске ракеты целеуказания.
От скуки начинаю петь: «Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе орел молодой»… Дежурный по части лейтенант Карезин подпевает: «Мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет под окном!» Он не заметил, как комбат, после обхода подразделений вернулся в свой «кабинет». Заблоцкий громко и властно говорит, приоткрыв дверь:
- Сдашь дежурство и тоже сядешь на пять суток, чтоб молодому орлу не скучно было.
- За что, товарищ майор, - недоумевает Карезин.
- За нарушение правил несения внутренней службы.
- Так я же не часовой…
- Молчать! – кричит разъяренный «батя».
Я не выдержал, говорю:
- Миша, не лезь на рожон… - и обращаясь к комбату. – Товарищ майор, напрасно Вы его, да и меня, унижаете. Гнев плохой советчик. Нам ведь вместе в бой идти, фашистов бить.
Хлопнув дверью, майор выскочил из землянки.
Слышу голос капитана Шинева:
- Куда Вы, товарищ майор? И без фуражки
- Пройдусь, остыну, - отвечает Заблоцкий.
- Остыньте, остыньте, - входя к дежурному, говорит замполит батальона.
Я снова запеваю «Узника». Капитан Шинев, без слов, подмыкивает мне, а Карязин, смеясь, говорит:
- Товарищ капитан, не надо, «батя» услышит и Вас арестует на пять суток.
- Ну, уж дудки, я не Гришмановский, я Шинев.
- И не Карязин, - добавляет дежурный.
– Вы уж при нем не пойте, не раздражайте старика, -смеется капитан и заходит ко мне.
- Арестованный на пять суток лейтенант Гришмановский, составляю методическую разработку, - докладываю замполиту.
- Но здесь же темно, - говорит капитан.
- Потому и пою «Узника». С песней легче. А «батя» наш сорвался. Ни за что арестовал Карезина.
- Ну, это уж слишком… поговорю с ним, отменит.
- Не надо, - говорит Карезин, - мне только хуже будет, да и Вам тоже.
- Нет, я это так не оставлю. Не поможет – доложу комбригу полковнику Гавришу и начальнику политотдела полковнику Романтееву,– мне говорит, - переходи в мой кабинет, у меня светлее.
- Спасибо, товарищ капитан, за пять суток я и здесь не ослепну.
- Ну, пиши, пиши, непокорный ты человече, - говорит Шинев и уходит в свой кабинет.
Томительные пять суток. Сашу ко мне не пускают. Передачу не принимают. Вот ё мое, как в колонии строго режима. Едва успел за пять дней и ночей отработать варианты форсирования реки Северский Донец у села Мартовое днем и ночью, на подручных средствах и с использованием табельных переправочных средств. Капитан Винник внимательно причитал методичку и говорит:
-Да, ты брат не Воронин. Как профессор, все предусмотрел. Не исключено, что тебе именно здесь придется второй раз форсировать Донец, только не по льду, а по воде.
- Буду счастлив, если доверят поддерживать огнем третью роту.
- А почему именно третью?
- Командир роты однокашник по училищу. Друг друга понимаем с полуслова. Разрешите ознакомить лейтенанта Васеху с вариантами форсирования реки?
- Ни в коем случае. Методичку засекретим и положим в сейф, - заявляет Винник.
- А не лучше ли нам, по этой методичке провести показное учение третьей роты с моим и пулеметным взводами, на реке Палатовке у хутора Богатый?
- Эта идея мне нравится, - говорит Винник, - доложу майору. Возможно, проведем.
В начале июня в хуторе Богатый состоялось вручение бригаде и отдельным батальонам, входящим в нее, Красных Знамен. Командующий третьей гвардейской танковой армией Генерал-майор Рыбалко развернул большое знамя. На лицевой стороне золотом вышито «24 стрелковая бригада ВВ НКВД». На оборотной стороне профиль головы Ленина и слова «За нашу Советскую Родину». Никелированный наконечник с серпом и молотом и маленькой пятиконечной звездой. На золотистом шнуре две крупные кисти. Древко деревянное, сияет красным лаком.
Командир бригады полковник Гавриш подходит к командарму, отдает рапорт о готовности бригады принять Знамя, становится на левое колено, правой берет склоненное полотнище и целует. Щелкают затворы фотоаппаратов. Комбриг встал, принял Знамя их рук генерала, взмахнул им и передал знаменосец – старшему лейтенанту Иконописцеву – командиру роты автоматчиков. Знаменосец и два рослых лейтенанта – ассистенты с саблями на плече, чеканя шаг, под оркестр, обходят развернутый строй бригады (в линию взводных колонн) и становятся в строй на правом фланге. Полковник Гавриш приятным басом в усилитель говорит: «Воины-чекисты, поклянемся в верности Ленинскому боевому Красному Знамени!». Строй трижды произносит: «Клянемся! Клянемся! Клянемся!» Звучит мелодия Интернационала. Командиры Рыбалко и все офицеры берут руку под козырек (отдают честь).
К генералу, прихрамывая, походит командир 216 отдельного батальона майор Шелудько. Церемония повторяется. Вот знамена приняли командиры 217 и 218 отдельных батальонов. Наш «батя» подкрутил усы (привычка), вышел перед серединой строя батальона, подал команду «Смирно!», проделал весь ритуал безупречно. После нас Знамена получили 220 отдельный батальон и отдельный батальон боевого обеспечения (ОББО). Церемония завершена. Рыбалко поздравил личный состав бригады с принятием символов чести, доблести и славы – боевых Красных Знамен и пожелал: в тесном содружестве с гвардейцами и армейцами, пронести их, не запятнав, до Берлина. Долгое мощное «Ура!» несется над вишневыми садами хутора Богатый.
С развернутыми Красными Знаменами батальоны прошли перед трибуной торжественным маршем. Знамя нашего батальона несет кавалер ордена Ленина лейтенант Белоус, ассистенты лейтенант Воронин и лейтенант Мельник. Не смотря на изнурительную жару, всю дорогу до Никитовки, батальон пел песни. Вот как объединяет и вдохновляет боевое Красное Знамя.
Из сводок Совинформбюро узнаем о сосредоточении крупных сил гитлеровцев в районе Курска, Орла, Белгорода, Харькова для обхода Москвы с Юго-востока.
Командование Юго-западного фронта требует от командиров всех степеней, готовясь к летнему наступлению, всемерно совершенствовать оборону.
Во второй половине дня 4 июня 1943 года наш 219 отдельный батальон покинул Никитовку. В полном составе, с походным охранением, двинулся на Запад. Привалы через два часа движения на 20 минут. Пулеметная рота рассредоточена по всей колонне батальона. Минометная рота замыкает колонну, идет компактно. За нами только медпункт, обоз и тыльная походная застава, третий взвод третьей роты.
Саша идет рядом со мной. На привалах обходит минометчиков, устраняет потертости ног. Идем всю ночь, строго соблюдая светомаскировку. В небе часто слышны пульсирующие звуки немецких самолетов. Мы на них не реагируем. С юга обошли Валуйки, повернули на Юго-запад. Уже несколько раз вброд форсировали мелководную реку Оскол. У Саши критические дни. Вода в реке теплая, но грязная. Я и лейтенант Мельник переносим ее на руках. Лейтенант Соколов переносит ее увесистую санитарную сумку. Без большого привала идем вторые сутки. Теперь привалы через час движения на 10 минут. Вторая походная ночь без отдыха. Люди засыпают на ходу. Хорошо наводчикам и заряжающим, они держатся за ручки надульника, тащат минометы. Все остальные номера расчетов, по три в ряду, идут, держась за руки. Мельчаков своего любимца мерина по кличке Тихий ведет за повод. Вместо себя на повозку с минами посадил Сашу. После привала ее сменяет на повозке Шура Силатова, она фельдшер второй роты. После второй походной ночи вынуждены остановиться в роще у села Белый колодец.
По дыму кухонь фашист – воздушный разведчик «Рама» обнаружил нас. Над нашим расположением повесил дымовое кольцо. На наше счастье, ветер отнес кольцо километра на два. Мы с радостью наблюдали, как эскадрилья немцев бомбит соседнюю рощу. Однако кухни погасили от греха подальше, питаемся сухим пайком.
Во второй половине для погода стала не летной, низкая облачность, дождь. пыль на дороге превратилась в грязь. Угрозы с воздуха нет, зато скорость движения снизилась до трех километров в час. Идем обочинами, соблюдая предбоевой порядок. Взводы минометной роты приданы стрелковым ротам. Мой взвод – третьей роте, а она впереди. Саша теперь идет с третьим взводом младшего лейтенанта Троян. Рядом со мной, с огромной санитарной сумкой с вещевым мешком за плечами, шагает высокий, худой фельдшер без офицерского звания, Аза. На привалах он, как и Саша устраняет потертости ног – смазывает зеленкой или йодом и даже бинтует лопнувшие мозоли.
В конце третьей ночи мы услышали орудийные выстрелы, а на рассвете и пулеметные очереди. Передний край. Впереди, за бугром, большое село Мартовое, полностью разрушено, лишь кое-где торчат печные трубы. За селом река Северский Донец. За рекой заливной луг с редким кустарником. За лугом, на взгорье, сосновый лес. На восточной опушке леса передний край обороны противника. Справа, в километре от моего НП и КП третьей роты, крутой поворот реки на Запад. Здесь в Донец впадает маленькая речушка с крутыми берегами. Слева река плавно поворачивает на Юго-запад к Чугуеву. Наш левый берег обрывистый, противоположный – пологий. Наша первая траншея местами проходит в десяти – пятнадцати метрах от воды, а выносные пулеметные окопы – на самом берегу, над двухметровым обрывом.
Слышен беглый огонь моего взвода по три мины. Там, откуда стрелял немецкий миномет, девять разрывов. Проходит минута, вторая, третья. В телефонную трубку говорю:
- Шерстобитов, сбегай к соседу (условное распоряжение – сменить огневую позицию).
- Есть, сбегать к соседу, - докладывает помкомвзода.
- Молодец, сынок, - слышу голос капитана Власова.
- Так их гадов, - басит Солодевников.
- Приготовьтесь, сейчас большие огурцы прилетят, - говорю всем, кто слушает.
В трубке слышно, как комбат по другому телефону докладывает двадцать четвертому (позывной командира бригады полковника Гавриша) о подавлении вражеского миномета, о налете «рамы», о потерях.
В наступивших сумерках вижу сполох и слышу «мах» - это залп немецкого шестиствольного миномета, успел навести на цель стрелку простейшего прибора засечки, конструкции ефрейтора Мельчакова. Удар пришелся по только что оставленной позиции моего взвода.
- Ну, как мой прогноз? – спрашиваю.
- Нормальный, - отвечает комбат. – А где твой взвод?
- С Шерстобитовым к соседу убежал.
- Что это значит, говори толком? – злиться грозный «батя».
- На запасной позиции, - говорю.
- Ясно, молодец!
- Если я не молодец, то свинья не красавица, - говорю в трубку.
Все, кто слышал смеются. В трубке слышу голос Шерстобитова:
- Докладываю, я у соседа, готов к труду и обороне.
- Будь на связи, сейчас будет жарко, запасись каплями (минами).
Майор Заблоцкий спрашивает:
- Ишака сможешь накрыть?
- Нет, он больше одного залпа не дает, иакнул и на другую позицию удрал.
- Жаль, надо бы его поймать.
- Попробуем, но это лучше днем, прицел точней, расчеты расторопней.
- Добро.
- Вы дадите сегодня поспать?
- Мы – да, а немцы… не знаю.
- Спокойной ночи, - говорю «бате».
Я решил остаться на НП на всю ночь. Васеха тоже. И не напрасно. В два часа ночи по нам начали бить орудия и минометы, мы отвечаем прямой наводкой по вспышкам выстрелов. В дуэль вступили и второй и третий взводы.
- Это прикрытие вылазки разведчиков, - говорю Васехе, - готовь гранаты, прикажи посветить.
Три осветительные ракеты взлетели над Донцом. Из двух надувных лодок в воду плюхнулись восемь лазутчиков. По ним ударили два ручных пулемета. Комаров по телефону спрашивает:
- Что там у вас?
- Разведчики фрицев, - отвечаю. – «Зона» залп по Донцу!
- Есть залп по Донцу, - отвечает Шерстобитов.
Вторая серия ракет высветила три фонтана от разрывов наших мин. Прямо передо мной из-под обрыва высунулись две фигуры, застучали их шмайссеры куда-то вверх. Машинально бью в левую, падают обе. Это Васеха помог. Как по команде бросаем за обрыв по одной лимонке. Слышим искошенный крик: «О майн гот!» и тут же за нашими спинами грохнула граната. Бросаем еще по лимонке. Лодки уносит течением. В них стреляют бойцы третьего взвода третьей роты. Васеха по цепи передает: прекратить огонь!
В наступившей минутной паузе слышу в телефонной трубке голос майора Заблоцкого:
- Возьмите хоть одного живьем.
Васеха и Волобуев отвечают:
- Постараемся.
Васеха с ординарцем вылезли из траншеи, ползут к обрыву.
Кричу им:
- Назад! Ты что обалдел? Вернись, убьют!
Через них бросаю в обрыв еще одну «феньку». Слышны стоны и ругань. Еще одна граната вылетела из-под обрыва, рванула за траншеей. Васеха и ординарец вернулись. Готовят группу захвата. Шесть солдат и сержант Рудный ползут к обрыву.
- Эй, фрицы, сдавайтесь! – басит Рудный и дает бесприцельную очередь под обрыв.
В ответ мольба: «Нихт шиссен, аргебе их (не стреляйте, я сдаюсь).
Томительная минута, под обрывом возня, наверх летят два, еще два и еще два шмайссера, сумки с магазинами, что-то похожее на автомобильные камеры.
Голос сержанта Рудого:
- Принимайте раненного немца!
Еще минута и раненный осколками немец в траншее. Васеха докладывает комбату:
- Отбили вылазку фашистов, взят раненный осколками гранат разведчик, убито пять, потерь нет.
- Молодец Васеха. Языка ко мне. Винник, не спи, языка взяли, допросить надо,- вяло говорит Заблоцкий.
Телефонная трубка у меня под рукой.
Наш батальон сменил 262 стрелковый полк 84 стрелковой дивизии. Командир дивизии генерал-майор Буняшин пожелал комбату Заблоцкому: стоять на этом рубеже так, как стояли его сибиряки.
В третьем батальоне 262 полка осталось полторы сотни бойцов и командиров. Его район приняла рота лейтенанта Васехи, усиленная моим минометным и пулеметным взводом младшего лейтенанта Кокоулина. Этот район правый фланг участка обороны 219 осб. Наш правый сосед 218 осб.
Во время смены от Буняшинцев узнал, что замполита полка майора Миронова за самоуправство, приведшее к гибели двух бойцов и разбитое орудие, с должности сняли и перевели куда-то с понижением.
На нашем участке противник активных действий не ведет. Идет охота снайперов, да короткие минометные обстрелы по второй и третьей траншеям. Там часто нарушается маскировочная дисциплина. Есть раненные.
Огневая позиция моего взвода расположена в шестистах метрах от НП в неглубоком овраге и соединена со мной однопроводным телефонным кабелем. Связь хорошая. НП замаскирован табельной маскировочной сетью. Минометные окопы и щели замаскированы горизонтальными маск.сетками.
Боевая задача взвода: поддерживать огнем третью стрелковую роту, не допускать скопления пехоты и форсирования ею реки, перед фронтом роты и на стыках с соседями. Наш сосед слева – вторая рота. Командир Волобуев и заместитель Обоев надежные, опытные мужики. Первая рота (командир лейтенант Могилев, заместитель лейтенанта Юнисов) не обстреляна. Располагается во второй траншее. В третьей траншее расположились: разведчики, связисты, саперы, ПТэровцы; взводы автоматчиков и ИПТВ (сорокапяток), между КП и МП батальона, за третьей траншеей в двух километрах от передовой – хоз.взвод с обозом и кухнями, в сожженном безымянном хуторе, среди вишневых и яблоневых садов. От второй к первой траншее три полуобвалившихся хода сообщения. От третьей траншеи ко второй два таких же. Есть даже отсечные позиции между второй и третьей траншеями.
Участок обороны полка оборудован по Полевому уставу. Однако, готовясь к смене его изрядно запустили. Проволочных заграждений и минных полей нет.
Мы с сержантом Шерстобитовым поочередно дежурим на НП по четыре часа. Между дежурствами отдыхаем в блиндаже на огневой позиции. Блиндаж слабый в два наката, вмещает 10 человек (половину взвода). Ночью будем совершенствовать.
Бывшие хозяева участка нас предупредили, что каждый день, перед закатом солнца, немецкая «рама» - Фоке-Вульф-190 на позиции третьего батальона бросал пакет с множеством маленьких чугунных бомбочек. Взрываясь на высоте 300 метров. Пакет разбрасывает их на значительной площади. Только прямым попаданием мини бомба убивает или тяжело ранит бойца. Мелкие чугунные осколки этих «киндер-сюрпризов» легко ранят.
Легко раненные, как правило, лечатся сами или в медпункте батальона. Жара, пыль, грязь приводят к загниванию ранок, повышению температуры, к тяжелым последствиям.
Старшины рот, эти заботливые «хозяйки», стремясь засветло накормить солдат, разносят в термосах еду и чай, во флягах водку. Из лучей заходящего солнца, на высоте 500 метров, из-за леса вылетел один Ф-В-190 и над второй траншеей сбросил что-то вреде мешка. Примерно через 10 секунд мешок взорвался. Как воробьи из него разлетелись разноцветные «игрушки» и почти одновременно лопнули, как резиновые воздушные шарики. Самолет, набрав высоту, вернулся восвояси. После ужина в медпункт обратились 13 легко раненных чугунными осколками.
Ефрейтор Шишкарев, теперь снайпер взвода разведки, заявил командиру взвода старшине Давыдову:
- Я отучу этого фрица хулиганить.
Ночь прошла относительно спокойно. Дальнобойная пушка немцев из-за леса вела бесприцельный, беспокоящий огонь. Один тяжелый снаряд упал в Донец, подняв огромный столб воды. Еще два, прошипев над нашими с Васехой головами, рванули за горкой, к счастью не причинив нам никакого вреда. Мы с Васехой засекли направление, откуда иахал немецкий шестиствольный миномет. Его мины рвались на реке. В стыке с 218 осб, в устье безымянной речушки, вспыхивали автоматные перестрелки, пресекались вылазки немецких разведчиков.
Как только рассвело, нанес на схему управления огнем засеченные цели. От моего НП до первой немецкой траншеи 1250 метров. До боевого охранения 600. схему показал Комарову. Он безотлучно находится с третьим взводом, Мельнику – этот со вторым взводом во второй роте, и «бате». Он с утра пораньше пришел к Васехе и ко мне, проверить организацию взаимодействия.
- У нас с Гришмановским взаимодействие на основе взаимопонимания, - говорит Васеха, докладывая по схеме расчеты на ПЗО, СО и НЗО. Я прошу комбата приказать Комарову: выбрать две запасные огневые позиции для всей роты (девяти минометов). Это будет способствовать массированию огня в необходимых случаях. К оборудованию запасных и ложных позиций надо приступать немедленно.
- Добро, - говорит комбат, - обойду участок, соберу командиров подразделений, покумекаем.
И, о чудо! Грозный «батя» пожал мне руку. Что с ним произошло? Неужели прозрел? Это не иначе работа капитана Шинева, да капитана Винника. На душе стало легче.
Не заставил себя ждать и капитан Шинев. Он, с Комаровым и Власовым, пришел навестить меня и бойцов передовой роты, подышать воздухом самой передовой линии нашей обороны. Я по схеме доложил им обстановку и предложения сделанные майору Заблоцкому. Шинев заметил:
- У вас тут спокойней, чем у нас на КП.
- Значит, вражеская разведка не дремлет, - говорю им, - это вчерашний вечерний фоккер засек вас, надо иметь запасной КП.
- Ты прав, сынок, - говорит капитан Власов.
- Да-да, - поддакивает Шинев.
А Комаров молчит, злится, что не он, а я прелагаю необходимые действия. Уходя, капитан Власов тихо говорит:
- Там Шура вся извелась, проведай.
- Не могу, здесь не Никитовка, здесь война, - говорю.
И как в подтверждение моих слов, прямо перед нами на реке рванул тяжелый снаряд.
- Быстрей уходите, - говорю своим начальникам, - второй прилетит сюда.
Шинев, Власов и Комаров по траншее убегают влево во вторую роту. Я бегу вправо, на правый фланг третьей роты. Едва успел отбежать метров на 50, прямо в мой НП саданул пудовик. Там взорвались две противотанковые, шесть Ф-1 две бутылки с КС, припасенные мной на всякий случай. Васеха говорит:
- Ты в рубашке родился.
Два солдата третьей роты получили контузию. Васеха отправляет их в медпункт. На листке полевой книжки пишу: «Сашенька! Жив, здоров, люблю. Позаботься о телефоне. Коля. 9.6.43 14.20». отдаю записку контуженному бойцу и малой лопаткой начинаю убирать окоп, приспосабливать под новый НП.
К 15 часам на смену мне пришел сержант Шерстобитов. Принес новый телефон и кусок кабеля. Восстановил связь, накрыл новый НП маскировочной сеткой. Указав Шерстобитову, где оборудовать запасной НП, отправляюсь на огневую позицию, на отдых. Прихожу, а там хозяйничает Саша. Проверяет всех на вшивость, ворчит на неряшливость бойцов:
- Боя не было, а у вас подворотнички черные, портянки и носовые платки – сплошная грязь, лица не бриты, обмундирование грязное и рванное. Как вам не стыдно? Вы же фронтовая интеллигенция.
- Так их так и меня тоже, - спускаясь в овраг, поддерживаю Сашу. – Кто старший на позиции? Почему не докладываете?
- Я, товарищ лейтенант, за Ваше отсутствие во взводе происшествий не произошло, люди все налицо. Старший на позиции младший сержант Демченко.
Саша подходит, говорит:
- Здравствуйте, товарищ строгий лейтенант, сними каску и гимнастерку для осмотра по форме 20.
Сажусь на ящик из-под мин, снял каску. Саша перебирает пряди моих немытых волос и целует в макушку, приговаривая:
- Голова грязная, но работает нормально, снимай-снимай рубашку!
Безропотно повинуюсь. Саша тщательно осматривает, особенно швы, выворачивает пояс брык и кальсон. Шутя, спрашиваю:
- Может их тоже снять?
Солдаты от души смеются, а Саша строго произносит:
- Не хамите, товарищ лейтенант и целует в левый торчащий сосок.
- Ох, и строгая у Вас будет супруга, - говорит младший сержант Серегин.
- Это точно, - соглашаюсь с ним.
- Вот твое первое послание – донесение. - Саша показывает листок из моей полевой книжки, вкладывает в кандидатскую карточку (она уже кандидат в члены ВКП(б) и ложит в левый грудной карман гимнастерки. – Буду хранить его вечно. Пойдем, покормлю тебя оладьями, напекла на примусе.
- Спасибо не хочу, оставь до завтрака.
- Ты хотел сказать до ужина?
- Нет я не ошибся. Суворов учил …
- Знаю, знаю, - говорит Саша, - «завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу»? Так?
- Так. А теперь позволь мне поспать. Кто знает, что будет ночью?
- Ночью будет дождь и гроза, - говорит младший сержант Черных, - у меня ломанная рука целый день ноет.
Захожу в блиндаж, разуваюсь и падаю на лежанку. Саша убегает в свой медпункт. Только уснул, кто-то тормошит меня. Открыл глаза, это младший сержант Демченко.
- Вас к телефону.
Босиком бегу к телефону.
- У телефона дежурный, - немедленно к первому.
Это голос ПНШ-1: Гамоли. Первый – это комбат – майор Заблоцкий. Обулся, сполоснул лицо нагретой за день водой. По ходу сообщения спешу наверх. Меня догоняют Васеха, Волобуев и Комаров. Пришли на КП. Там уже собрались все замы комбата, начальник штаба и командиры подразделений.
В просторной землянке стол. На столе карбидовая лампа (подарок командира 262 стрелкового полка), два полевых телефона, низкие скамьи из не строганных досок, на столе карта-километровка. За столом в центре майор Заблоцкий, по краям Солодовников, Винник, Шинев, Хореев. Немковская опоздала, получили строгое замечание, села рядом со мной.
Остановку перед фронтом батальона доложил начальник штаба батальона капитан Солодовников.
- У кого есть свежие сведения о противнике? – спрашивает майор.
Васеха доложил о наших с ним ночных и дневных наблюдениях, о разрушении моего НП, о потерях (два бойца контужены). Волобуев доложил о появлении на фарватере реки множества воздушных пузырей, о засеченном направлении, откуда стреляет ночью и днем дальнобойное орудие.
- Какие есть предложения? – спрашивает майор.
Я выждал полминуты, чтобы не быть выскочкой.
- Разрешите, товарищ майор?
- Говори, что у тебя.
- Предлагаю: повысить боеготовность – всем подразделениям двухсменка, одна половина ведет непрерывное наблюдение за противником, вторая – отдыхает, смена через 4 часа. Подступы к правому флангу заминировать, в безымянной речке поставить МЗП – это единственное танкоопасное направление, весь личный состав, находящийся на передовой, вооружить противотанковыми гранатами и бутылками КС. Всех ПТэровцев на передовую, сорокапятки установить между первой и второй траншеями, постоянная готовность к стрельбе залпами по фашистским штурмовикам. Подготовить для всей минометной роты основную, две запасных и две ложных позиций. Комсоставу передвигаться по участку только днем, группами не больше трех (лучше парами), обязательно с автоматами и с касках. Дисциплина общая и особенно огневая (цель не вижу – не стреляю). Чтобы победить – надо удивить, обмануть врага (больше ложных окопов, НП, макетов, действий), накапливать запасы боеприпасов, санитария, пить только кипяченую воду, очистить от фекалий окопы, траншем, ходы сообщения, ежедневный осмотр по форме 20.
- Есть еще предложения? – спрашивает майор.
Молчание.
- Лейтенант Гришмановский правильно напомнил нам уставные положения, - говорит комбат, - считайте, что это я вам приказал. Солодовников, оформите все это приказом.
И, подкрутив усы, майор начал ставить подразделениям боевые задачи. Офицеры записывают в полевые книжки. Вот задачи поставлены всем подразделениям. Комбат спрашивает меня, почему не записываю. Отвечаю, что все помню.
- Повтори, - требует майор.
Слово в слово повторяю задачи свои и соседей.
- Хорошо, молодец, - говорит хитрый «батя». – Совет окончен. Расходитесь парами, - говорит майор, улыбаясь.
Первыми уходят Волобуев и Комаров (им дальше всех). Вторая пара Васеха и я. Старшины разносят ужин. И, как вчера, «рама» бросает пакет. Мы с Васехой едва успеваем укрыться в нишах хода сообщения. Треск взрывов чугунных бомбочек напоминает залп не менее двухсот стрелков. Сегодня шесть раненных и один убит. В третьей роте упрекаю Шишкарева. Он проспал налет. Ругая себя нещадно, он устраивается на ночь в окопе на самом берегу Донца.
- Я отомщу тебе, стервец, - грозит фашисту снайпер.
Заходящее солнце, мешает наблюдению.
Примерно через полтора часа после налета, на высоте, где расположен КП батальона, начали рваться вражеские мины. Комбат по телефону спрашивает:
- Ты можешь заставить замолчать этот миномет?
Отвечаю:
- Цель не вижу, выстрелы миномета маскируются очередями пулеметов и автоматов. Соколов и Троян, помогите засечь вражеский миномет.
Вместо ответа коллег слышу нарастающее шипение, ныряю в нишу. Взрыв в десяти метрах от НП. Васеха ругается:
- Бьют по тебе, а попадают в меня.
- Не трусь, сейчас прикажу замолчать. «Зона» (позывной огневой позиции моего взвода), к бою! Первый, цель засечена, сейчас подавлю. Шерстобитов по схеме «горох» (условное название сосредоточенного огня) по разведанной цели.
Из под обрыва вытащил тяжело раненного немца.
Я напряженно всматриваюсь в подернутую туманом гладь реки. Слышу, как военфельдшер Аза чертыхается. Оказывая первую помощь врагу. Гуманист.
Пленный выше среднего роста. Одет в непромокаемый костюм с камуфляжем. На голове и лице маска, похожая на кочку. На ногах полусапожки. На прямо сатана. Васехе гворю:
- Надо бы его переодеть, костюм пригодится.
Сержант Рудый возражает:
- Там под обрывом пять штук таких же, достать? Мы мигом.
Васеха согласно кивает головой. Пленного уносят на КП батальона.
Из-под обрыва сержант Рудых кричит:
- Есть еще живой, принимайте.
Вытащил и сразу на носилки. Этот даже сидеть не может. Аза осотрел его говорит:
- Четыре пули в груди, этот не жилец.
- Раздеть его и в воду, - говорит Васеха.
- Нельзя, - возражает Аза, - живых надо лечить.
Я поддерживаю фельдшера. Раненного уносят в медпункт.
Рудый принес на КП роты трофеи. Васеха зовет:
- Иди, выбирай шмайссер.
Беру первый слева.
- Это того, которого ты завалил, - говорит Васеха.
- Возможно… дайте сумку с рожками и кинжал.
- Бери, для тебя ничего не жалко, - говорит Васеха.
Быстро светает. Мне на смену пришел сержант Шерстобитов, докладывает:
- На огневой позиции осколком немецкой мины легко ранен подносчик рядовой Короткий. В медпункте осколок удалили, рану заклеили, и он вернулся на огневую.
Оставляю Шерстобитову трофеи и спешу на огневую. Надо хоть немного поспать. На основную огневую позицию упали три мины, из шести. Хорошо бьет сволочь. Разрушен окоп второго миномета, щель для укрытия третьего расчета и поврежден дальний от входа угол блиндажа. Спешу на запасную позицию. Подносчик Короткий спит после обезболивающего укола.
- Ранен в тыльную часть правого бедра, кость цела, нерв и крупные сосуды тоже, - докладывает командир расчета младший сержант Черных.
- При очередном обстреле возвращайтесь на основную огневую, - приказываю полувзводу.
- Есть, - отвечает Черных.
Только уснул, накрывшись плащ-палаткой от комаров, рядом содрогнулась земля, ее комья упали на меня. Сел, оглядываюсь. В семи метрах от меня дымящаяся воронка диаметром больше метра, глубиной около метра.
- Ишак ударил, - докладывает наводчик первого расчета Вороширин, - разрешите накрыть. Цель засек, она на прицеле.
- Бей, чего ждешь!
Вместо заряжающего, Вороширин сам стреляет тремя минами, смотрит в мой бинокль и торжествующе, как мальчишка, кричит:
- Попал, попал! – подает мне бинокль. – Смотрите, что там творится.
Поправил окуляры, вижу: копошатся четыре немца около ишака.
- Беглый огонь! – кричу Вороширину, а он поправляет наводку.
Весь расчет уже у миномета. Заряжающий Селютин держит две мины наготове. Вороширин не отходит от прицела – поправляет наводку.
- Стой! Отбой! – кричу, чтобы весь взвод слышал, - на основную позицию бегом!
С запасным ухожу последним. Впереди, прихрамывая, идет Короткий с двумя лотками. Догоняю, забираю у него один лоток, подхватываю под руку и тащу, чтоб догнать взвод. Там, откуда мы только что ушли, рвутся немецкие мины.
- Спасибо, товарищ лейтенант, - хрипло кричит Короткий, - вовремя мы смылись.
Мы уже в своем овраге. Здесь безопасней, переходим на шаг.
- Товарищ лейтенант меня перевязывала Ваша подруга, просила привет Вам передать.
- Спасибо, дружище, - говорю солдату.
Мы уже на огневой позиции.
- Взвод к бою! Серегин, отрыть новый окоп для миномета. Демченко, очистить и углубить щель. Черных, отремонтировать блиндаж. Вороширин, ко мне. Спасибо тебе за службу, - обнимаю, говорю ему.
- Служу Советскому Союзу, - отвечает наводчик, вытирая глаза.
Мартыщенко и Мельчаков принесли завтрак. Свою порцию водки отдаю раненному, а он свою и мою – Мельчакову. Ефрейтор разгладил усы, прошептал: «Изыйди нечистая сила, останься чистый спирт, за ваше здоровье, сыночки», - выпил, крякнул и вытер усы.
После завтрака, все таки лег спать. Здесь побывали Мельник, Комаров, Воронин (он теперь ПНШ по разведке) хотели поговорить со мной, но Мельчаков не разрешил будить. А в 10.00 сам разбудил меня. Пора сменять Шерстобитова, он тоже всю ночь не спал. Только умылся, на позицию явилась Саша, принесла оладьи.
- Ешь, пока горячие, сил прибавится, да снимай рубашку, проверю по форме 20. А как самочувствие Длинного? – спрашивает.
Все смеются, его фамилия Короткий. После меня проверку проходит весь взвод, вшей нет. Я вспоминаю сколько их было у меня после выхода из окружения из Харькова. Только какое-то чудо спасло от сыпного тифа.
Ухожу на НП – на передовую. В ходе сообщения Саша прижалась ко мне, шепнула: «Береги себя». Я ответил: «И ты тоже», - и крепко поцеловал.
Васеха еще спит в подбрустверной нише. На ротном КП его заместитель лейтенант Михайлов – усталый от недосыпания. Шерстобитов еле держится на ногах. Прошу у него прощения за опоздания на 20 минут. Он предлагает сменяться не через 4, а через 6 часов.
- Нельзя, это приказ комбата. Не поешь и беги спать.
Подаю ему пакет с оладьями.
- Спасибо, товарищ лейтенант. Это забота Шуры Шуваловой?
- Конечно, отнеси ей этот трофей для самообороны медпункта.
День прошел относительно спокойно. Шишкарев готовился к охоте на «раму». В который раз протирает оптический прицел винтовки, прикладывается и прицеливается в воображаемый самолет. Стрелки и пулеметчики третьей роты подначивают снайпера:
- Смотри, не проспи «фоккера».
Часы показывают 19. Старшины разносят ужин, а «рама» не летит. Шишкарев нервничает, переходит от окна к окну, выбирая место для стрельбы. И вот, наконец, из-за леса из лучей солнца, появился знакомый стервятник. По всему участку обороны батальона звучит команда «Воздух!».
Шишкарев выскочил из окопа на бруствер, целится в самолет. Фашист наверняка увидел бойца, повернул прямо на него, намереваясь ударить из пулемета. Выстрел Шишкарева почти не слышен в реве моторов. Самолет клюнул носом, будто споткнулся, резко рванулся вверх, закачался влево-вправо и за горкой рухнул на землю. Раздался мощный взрыв. В небо поднялся столб черного дыма. Солдаты третьей роты качают на руках снайпера. Ненцы начинают бить по нашей обороне из всех видов оружия. Майор Заблоцкий вызвал ефрейтора Шишкарева на КП, в шутку ругает:
- Посмотри, что ты натворил? Весь муравейник потревожил. Спасибо, брат, за меткий выстрел. – обнимает Шишкарева и говорит начальнику штаба, - пиши представление к ордену Отечественной войны.
Забегая вперед, хочется сказать, что дней через пять на КП батальона заехал член Военного Совета Фронта генерал-лейтенант Хрущев Н.С. Он вручил снайперу Шишкареву орден Отечественной войны второй степени. Об этом в 1949 году, будучи слушателем Сортавальской школы усовершенствования офицерского состава войск МВД, написал в реферате на тему: «»Противовоздушная оборона стрелкового батальона». На защите реферата, среди слушателей нашлись скептики, усомнившиеся в достоверности этого факта. Да простит их Аллах, как говорят мусульмане. Неоспоримый факт – вещь упрямая.
Во второй половине июня 1943 года активность противника на нашем участке возросла. Годов Чугуев несколько раз переходил из рук в руки. Чтобы выявить намерения немецкого командования, нужна разведка. Наш батальон имеет штатный взвод пешей разведки численностью 20 человек (три отделения по шесть человек), командир взвода и его помощник. Взводом командует старшина сверхсрочник Давыдов. У начальника штаба батальона есть помощник по разведке (ПНШ-2) лейтенант Воронин. Добросовестный, исполнительный, но инициативы не проявляет, ограничивается сбором сведений о противнике от наблюдателей в подразделениях. Технических средств разведки в батальоне нет.
Командир батальона требует данные о противнике на глубину 10-15 км. Нужен язык. Взятый в плен раненный и контуженный немецкий разведчик оказался идейным фашистом. Никаких сведений о том, что укрыто в лесу за Донцом, не дает.
Взяли языка – унтер-офицера из боевого охранения. Но при захвате сильно треснули по затылку и выбили память. Да и что может знать, даже унтер-офицер, сидящий в окопе впереди основных оборонительных позиций.
Инициативу проявил опять Шишкарев. Только теперь, вместо снайперской винтовки, в его крепких руках ППШа, с двумя круглыми магазинами, да на поясе штык от СВТ (самозарядной винтовки Токарева). Пятеро его товарищей вооружены также. Седьмой в группе – сапер с миноискателем, вооружен карабином. Объектом нападения избрали ход сообщения между второй и третьей немецкими траншеями. Вызов огневой поддержки – минометного огня – зеленными ракетами. Со второй половины дня, семерка отважных, из окопов первого взвода третьей роты, ведет наблюдение. От ужина разведчики отказались. Надо быть налегке. Погода благоприятствует. Дует порывистый Юго-восточный ветер. На реке полуметровые волны. Как ни старался я увидеть переправу разведчиков, не увидел ничего. Это радует. Утомительно тянется время. В третьем часу ночи ветер принес дождь и грозу. Вспышки молний хуже немецких ракетчиков-осветителей, замедляют действия разведчиков. Далеко за передовой позицией немцев прогремел взрыв. Минут через 10 с этого места взлетела зеленая ракета, описала дугу на Северо-запад. Послышалась стрельба наших и немецких автоматов. Мой взвод, по указанному ракетой месту, выпустил 12 мин и ретировался на запасную позицию, а немцы бьют по реке и по только что покинутой нами огневой позиции. Комаров предупреждает о готовности поддержать обратную переправу разведчиков.
Уже светает. Гроза и дождь ушли на Северо-запад. Против правого фланга третьей роты условный знак фонарика – «это мы». Плывут разведчики. Их сносит быстрое течение. Вражеские мины методично рвутся на середине реки. Второй и третий взводы, по команде Комарова, бьют по немецким минометам. Боевое охранение противника открыло пулеметный, автоматный и минометный огонь (один миномет) по реке и нашему берегу. Даю команды подавить огневые точки боевого охранения. Мне помогает командир взвода 50 мм минометов третьей роты старшина Маяцкий. Боевое охранение подавлено. Лишь два ракетчика продолжают пускать осветительные ракеты, хотя уже почти светло.
Разведчики благополучно вылезли на берег в полукилометре южнее моего НП, на участке второй роты. Они притащили обер-ефрейтора полковой роты связи и тяжело раненного (с раздробленной левой стопой) своего товарища – рядового Богомолова.
Пленного увели на КП батальона, а раненного разведчика, наскочившего на немецкую противотанковую мину, обрабатывает фельдшер второй роты лейтенант м/с Силатова. Богомолов потерял много крови.
Язык оказался весьма осведомленным. Дал много ценных сведений о противнике. Его передали штабу бригады. Через два дня полковник Романтеев всем семерым участникам этой операции вручил медали «За отвагу».
Шишкарев каждый день приходит на передовую, охотится на фрицев. За языком его пока не посылают, берегут, как героя. Он ведь один такой в батальоне.
День 29 июня обычный, как все, клонится к вечеру. Солнце слепит, мешает наблюдению. Шишкарев спрашивает:
- Что за гусь вон там в белом и свита у него.
- Какой-то важный тип, - отвечаю, - руками жестикулирует, что-то планирует.
Васеха доложил первому.
- «Зона» взять на прицел!
- Дай-ка мне бронебойку, сынок, - говорит Шишкарев молодому ПЭРовцу, - сейчас я его на … ну!
- Расстояние 1250 метров, вынос на ветер полторы фигуры, - подсказываю снайперу.
Долго целится, протер глаз, снова целится. Трах! Кто-то сказал: «Промах!». Мне в бинокль хорошо видно, как «белый гусь» взмахнул руками, его подхватили и тут ж, почти одновременно ударили две батареи немецких и все девять наших минометов. Даже минометы соседа 218 осб подключились.
- Врешь, - говорит Шишкарев, - ружье бьет без промаха.
- С полем Вас, Николай Михайлович, - кричу ему (в грохоте слов почти не слышно), - «гуся» кокнули.
Вместо ужина такой сабантуй начался. Из-за горки бьет наша бригадная артиллерия. Из-за леса залпами бьют немецкие шестиствольные минометы. Увы! Наши мины не достают до их позиций, передаем на КП бригады координаты важных целей.
Немцы прислали авиацию. Почти не переставая бомбят нас и соседей. Я по телефону докладываю Комарову: «Надо ждать ночной атаки, у них такая привычка – мстить за начальство». Майор Заблоцкий слышал мой доклад, приказывает: «Запастись противотанковыми гранатами, бутылками с КС и «феньками». Над нашим участком почти непрерывно качаются на парашютах осветительные бомбы. И вдруг, освещение прекратилось, а огонь артиллерии усилился. Теперь наши ракетчики – осветители работают. В русле безымянной речушки, в глубине нашей обороны, вспыхнула яростная перестрелка. Стреляют танковые пушки. Мой и третий взводы бьют по танкам и пехоте, пробравшимся в стыке с 218 осб. Видны вспышки выстрелов наших сорокапяток. В бой вступает наша первая рота. Ухают противотанковые гранаты. Прогремели два мощных взрыва. Там горят два фашистских танка. Васеха с резервным отделением перебрался на правый фланг роты. На ротном КП лейтенант Михайлов и командир пулеметной роты старший лейтенант Суханов о чем-то спорят.
- Лучше смотрите, не провороньте фрицев, - кричу им.
Больше десяти ручных немецких гранат рванули за нашей траншеей. Из-под обрыва выскочили несколько фашистов.
- Рус, сдавай! – орут.
Бью короткой очередью в ближнего, падает. Рядом ординарец Михайлова схватился за грудь, его винтовка на бруствере. Еще очередь и задержка. Хватаю винтовку, а фашист уже занес штык, бью в него и колю в грудь. Фашист орет: «Доннерт веттер!» Его винтовка летит вправо от меня, фашист хватается за ствол моей винтовки, сваливается в траншею. Дергаю и не могу вырвать винтовку. Ногой бью, толкаю фашиста в живот, изо всех сил рву винтовку. Фашист стонет: «О майн гот!» Падает на спину, ногами бьет меня по голеням и выпускает винтовку. выдернул штык, передернул затвор, за бруствером еще враг. Навскидку стреляю в него и открываю затвор, магазин пуст. Мелькнула мысль: всё… сейчас убьют. Изготовился для отбива вражеского укола. Рядом справа длинная очередь. Враг падает. Это раненный ординарец Михайлов из моего автомата ударил.
- Возьмите, это ваш.
Автомат падает у него из рук. Подхватываю ординарца, зову Михайлова. Поднял автомат и винтовку, вставляю новую обойму. Ординарца уносят в подбрустверный блиндаж. Атака отбита.
- Помогите убрать это дерьмо, - обращаюсь к солдатам.
Сам в обрыв бросаю "феньку" для профилактики. Трофейную винтовку с двумя подсумками, флягой и противогазом положил на бруствер. Солдаты осмотрели труп, говорят:
- Карманы пусты, только портсигар и зажигалка.
- Ищите медальон, - говорю им.
Ощупали ещё раз, говорят:
- Он пьяный, от него, как от бочки, шнапсом воняет и дерьмом.
Немец крупный, рыжий. В луче фонарика немолодое, прыщеватое лицо, искажённое злобой и страхом. Двое наших парней с трудом вытащили его из траншеи за бруствер.
Когда рассвело, появились наши истребители, внезапно атаковали немецкую карусель над нашим участком, сбили один "хейнкель", остальных разогнали.
К завтраку на мой КПП пришли Васёха, Комаров и Суханов, спрашивают:
- Как научился предвидеть события?
- Дойдём до Харькова и вы все станете "пророками", - отвечаю друзьям.
Васёха и Суханов рассказали, что десять немецких танков-амфибий с пехотой по руслу безымянной речушки, пробрались до второй нашей траншеи. Два из них подорвались на наших минах, один подожгли сорокопяточники лейтенанта Пивоварова, один сожгли бойцы первой роты, и один наши соседи 218 осб, остальные ретировались. И здесь у нас и на стыке с соседом немцы пытались взять в плен наших солдат, но им это не удалось. В ночной разведке немцы потеряли больше пятидесяти солдат и двух офицеров (обер лейтенанта и лейтенанта). Уверен, что раненных у них больше, чем убитых. Наши потери: четверо убитых, девять раненных, в том числе командир взвода пулемётной роты младший лейтенант Кокоулин.
Ночью на основную огневую позицию взвода упала пятидесятикилограммовая бомба. Опять разрушен окоп второго миномёта, щель, повреждён вход в блиндаж. Никто не пострадал. Там стояли макеты миномётов. Шерстобитов дважды за ночь "бегал к соседу" – менял огневую. Мельчаков, Чупраков и раненный Короткий подправили вход в блиндаж. Прибежала Саша, благодарит за подарок – "шмайсер", говорит, что ночью была готова использовать его для обороны медпункта, промыла и перевязала рану на большом пальце левой руки. Пьяный фриц задел таки штыком.
- Мне ординарец Михайлова рассказал как вы там дрались, - говорит Саша.
- Лечи его, как меня, это он убил немца, прущего на меня. Отдохну – приду проведаю.
- Поздно, он уже отправлен в эвакогоспиталь, у него тяжёлое ранение в грудь, – произносит Саша, чуть не плача, – А ты и в правду в рубашке родился. Знаешь что надумала? Давай договоримся, как освободим Харьков – поженимся.
- Согласен, но до него надо дойти и освободить…
- Если любишь, дойдёшь и освободишь, - уверенно говорит Саша.
- Люблю, дойду, освобожу, честное комсомольское.
Притянул её и трижды поцеловал.
- Сходи на передовую, посмотри на тех, кто меня похитить пытался, они там за бруствером лежат.
- Не хочу, дел по горло.
Поцеловала меня преданно и убежала. Моментально уснул, даже не раздеваясь.
Сквозь сон слышу голос майора Заболоцкого:
- Здорово мы расшевелили это змеиное гнездо, - говорит он собеседнику.
- Надо мины потребовать, - говорит старший лейтенант Комаров, - что это за норма такая – полмины на миномёт в сутки, чем отбиваться, если опять полезут?
- После такой потасовки долго не полезут, - уверенно говорит "батя".
- Что-то серьёзное они здесь планируют. Этот в белом крупная птица, - говорит Комаров, - какой молодчина ефрейтор Шишкарёв, на таком расстоянии попал.
- На то он и снайпер, чтоб бить без промаха. Побольше бы таких… Я его к ордену Ленина представил.
- Его, между прочим, лейтенант Гришмановский в наш батальон привёл. Он ведь в миномётной роте служил. От меня к разведчикам перевели, - рассказывает Комаров.
- Знаю, - басит майор, - буди своего провидца.
- Я уже не сплю.
Спортивно спрыгнул с лежака, застегнул воротник, надел каску, заправился, подхожу для доклада. Майор махнул рукой – вольно.
- Здравствуй счастливчик, - говорит "батя".
- Здравия желаю товарищ майор, - отвечаю, - чем обязан?
- Скажи мне кудесник – любимец девиц, что предпримет противник в ближайшие дни?
- Уверен, готовится наступать. Вчера в бинокль видел, как этот "белый гусь" руками показывал охват, а потом удар с заворотом против часовой стрелки. Это какой-то крупный замысел.
- Логично, - говорит Комаров.
- Логичней не бывает, - со вздохом говорит суровый комбат, - Что предлагаешь?
- Достойно встретить гадов, утопить в реке и пойти на Харьков, Киев, Брест, Варшаву, Берлин. Лейтенант Васёха согласен быть комендантом Берлина.
- Мальчишки, а рассуждают, как Жуков с Рокоссовским, - говорит майор, - Как твоя рука?
- Пустяк, царапина, до свадьбы заживёт.
- А свадьба где?
- В Харькове, если доживём…
- Доживёте. Приказываю дожить! Отдыхай. Пошли Комаров. До свидания .
- До свидания, товарищ майор! Мин требуйте, танки, эрэсы – в них наша сила.
- Спасибо за совет.
Оба скрылись в ходе сообщения. На позиции два взрыва немецких мин. Осколки вонзились в открытую дверь блиндажа. Кричу:
- Все целы?
- Все, - отвечает Мельчаков.
- Несите ужин, - прошу всех троих.
Чупраков отвечает:
- Сейчас старшина с новым ездовым Старцевым принесут.
- Как нога? - спрашиваю Короткого.
- Ходить больно, а сидеть и лежать можно, - отвечает подносчик.
Чупраков лезет в карман за кисетом и начинает прыгать, вопя:
- Горю!
Хлопает руками по правому голенищу. Из голенища валит дым.
- Сапог снимите с него, сапог, - кричу Мельчакову и Короткому.
Открываю молочную 36-литровую флягу с водой, кружку за кружкой лью воду на ногу. Снятый сапог ещё дымит. Чупраков стонет, глаза полны слёз. Сидит, опираясь руками на землю и повторяя:
- Запалы, запалы.
На правой голени обугленная рана. Пахнет горелым мясом. Вдвоём с Мельчаковым переносим его в щель. Вскрываю перевязочный пакет, подушечки смачиваю водкой из фляжки, накладываю на ожёг, бинтую. Чупраков, плача, говорит:
- Осудят за членовредительство.
- Успокойтесь, ничего вам не будет, вы же не умышленно.
- Да разве мне поверят?
- Поверят, поверят, все трое мы свидетели.
Подключаю телефон, докладываю Комарову о "ЧП". Старлей возмущается:
- Это же не боевая потеря, прощайте награды и досрочные звания. Эх Гришмановский – Гришмановский! Ты не только непокорный, но и невезучий.
Пётр Иванович Комаров оказался прав. Меня, Мельника и его, Комарова, вычеркнули из списков на награждение и досрочное присвоение званий. Конечно, в происшествии с Чупраковым виноват я – не проверил где солдат хранит запалы для бутылок с зажигательной смесью. На Чупракова завели уголовное дело по статье умышленное членовредительство в целях уклонения от службы в военное время. Я приложил немало усилий, чтобы доказать его невиновность. В госпиталь его не отправили. Лечился в батальонном медпункте. Благодаря особой заботе Саши, Чупраков и Короткий быстро пошли на поправку. Короткий даже не пользовался костылём.
2 июля ночь ветряная. Наши разведчики пробрались далеко за линию обороны противника. Им удалось украсть командира взвода связи пехотного полка – обер лейтенанта. Вышел он из землянки по большой нужде, тут его и сцапали. Целёхонького доставили на командный пункт батальона. Я был свидетелем допроса пленного офицера, писал объяснительную по поводу "ЧП" с Чупраковым.
Допрос вёл капитан Винник:
- Кто такой этот человек в белом мундире, появившийся на передовой 30 июня?
- О, это большой начальник, - ответил офицер, - генерал из ставки Гитлера. Я даже не знаю его должность и фамилию. Всё инкогнито. Его убили ваши одной большой пулей. Я расскажу всё, что вас интересует. Можно увидеть то ружьё, из которого убили генерала, и стрелка?
- Можно, - говорит майор Заболоцкий и приказывает ординарцу вызвать Шишкарёва с ружьём.
Взводы разведки и ПТР рядом с КПП. Вскоре явился наш герой. Приоткрыл дверь, спросил разрешения войти, доложил:
- Товарищ майор, снайпер Шишкарёв по вашему приказанию прибыл.
Немец вскочил, щёлкнул каблуками, отдал честь ефрейтору Шишкарёву и представился:
- Обер лейтенант Отто Функель.
Шишкарёв поставил ПТР на сошки, козырнул и с иронией сказал:
- Ефрейтор Шишкарёв Николай Михайлович.
- О, Николя, гут, гут, - перевёл взгляд на ружьё и со вздохом продолжил, - дас ист Гитлер капут (это смерть Гитлеру).
- И в Гитлера не промахнусь, - говорит снайпер, - только бы в прицел попал.
- Спасибо Николай Михайлович. Показ окончен, - говорит довольный комбат.
Пленный офицер дал ценные показания.
7 июля по Донцу поплыло множество трупов. В верховьях идут напряжённые бои. Среди солдат распространилась шутка: Волга-Волга, я Донец. Сзади танки – мне конец. Думаю, что это работа Геббельса – подбросили нам эту злую шутку, чтобы вызвать танкобоязнь и панику. Командиры и политработники пресекают распространение этой заразы, разъясняют вред подобного "юмора".
8 июля 1943 года из района Чугуева, где идут непрерывные бои, переходящие в непрерывные схватки, к нам заехал всё тот же член Верховного Совета Фронта Никита Сергеевич Хрущёв и вручил снайперу Шишкарёву орден Отечественной войны первой степени.
Попытки противника форсировать Северский Донец у Чугуева и севернее у села Мартовое, неизменно кончались провалом и большими потерями. Наша 24 стрелковая бригада прочно удерживала свою полосу обороны.
5 июля 1943 г. на севере от нас началось грандиозное сражение – Курская битва. Капитан Шинев и замполиты рот разъясняют солдатам сущность коварного замысла фашисткого командования – обойти Москву с Юго-Востока и , овладев ею, победно завершить войну. В ротах проводятся комсомольские собрания, на которых принимаются решения: "Драться, как защитники Ленинграда и Москвы, Новороссийска и Сталинграда, как Панфиловцы у разъезда Дубосеково". На комсомольском собрании миномётной роты 8 июля комсомолец Вороширин – наводчик первого расчёта моего взвода заявил:
- Здесь, в сожжённом фашистами селе Мартовое, моё Дубосеково. Пока жив, позицию не сдам. Каждая мина точно в цель.
Его единодушно поддержали все девять комсомольцев взвода, все 32 комсомольца роты.
23 июля мы ликовали – войска Воронежского и Степного фронтов перешли в наступление. А мы ещё не готовы. Нет переправочных средств, не отработано чёткое взаимодействие с артиллерией, танками, авиацией.
Третью роту и мой взвод отвели на третью траншею. Нас сменила первая рота и второй взвод минроты. На подготовку подручных переправочных средств отвели трое суток. Используем всё, что плавает: обгоревшие брёвна, доски, жерди, бочки. Решено миномёты не разбирать, а уложить их боком на плоты, привязать к каждому плоту кусок телефонного кабеля длиной на всю ширину реки (120 м).
С Васёхой всё согласовано до мелочей. И вот, наконец, 3 августа 1943 года приказ " С наступлением темноты, при поддержке авиации, артиллерии и миномётов, третьей роте, с миномётным взводом, отделением сапёров и отделением ПТР, на подручных средствах форсировать реку Северский Донец, захватить на правом берегу плацдарм и, удерживая его, обеспечить форсирование реки всеми подразделениями батальона. Связь по радио и посыльными".
На наше счастье, вечером пошёл дождь, а затем разгулялась гроза. Помощь авиации стала невозможной, а артиллерии не обязательной. Первыми из устья безымянной речушки выплыли плотики сапёров, ПтэРовцев и первого взвода третьей роты. С ними лейтенант Михайлов и фельдшер Аза. На плотиках оружие и одежда. Люди в воде, держатся за верёвки вокруг плота, гребут к правому берегу. Сполохи молний предательски высвечивают переправу, но порывы ветра и сильный дождь лишают противника видеть приближение своей кончины.
Во втором эшелоне – второй и третий взводы третьей роты. С ними лейтенант Васёха. В третьем эшелоне я со взводом. На шести плотах миномёты, мины, оружие и одежда. Замыкает переправу миномётный взвод третьей роты под командой старшины Маяцкого, на трёх плотах.
Немцы всё же что-то разглядели и, когда мы были вблизи от правого берега, открыли миномётный и пулемётный огонь. Изо всех сил гребём. И вот ноги коснулись дна. Рывок, ещё рывок – берег, спасительный, а может быть гибельный берег, пологий, поросший осокой. Пригибаясь разгружаем плоты. Одеваемся сидя и лёжа. Вороширин просит разрешения сплавать на плоту за минами.
- День будет жарким, - говорит, - каждая мина будет ох как нужна.
Подумал я: парень надёжный, не подведёт.
- Давай, плыви, да возвращайся поскорей.
Я мигом. Если убьют – не поминайте лихом.
Ложится на плотик и дощечками, как вёслами, гребёт вверх по течению, чтобы попасть в устье. А по реке методично бьют немецкие миномёты.
Васёха со стрелками обошёл боевое охранение слева, пополз к первой траншее немцев. Я и Маяцкий, со своими миномётчиками, пробираемся вслед за ними. Я беспокоюсь – где Вороширин? Прошло больше часа, как уплыл, пора вернуться. По приметам, мы в трёхстах метрах от немецкой передовой. В овражке установили миномёты. Вдруг из дождя и ветра доносится немецкая брань и вопли. Догадываемся – это Васёха с пластунами ворвался в траншею, идёт рукопашная схватка. Нервы натянуты до предела. Хочется схватить винтовку и броситься на помощь другу. У многих солдат нервная дрожь. Там на опушке леса, во вражьем логове, одиночные выстрелы и крики – шварце мессерн! (чёрные кинжалы).
Еле живой приплёлся Вороширин, принёс два ящика мин. Хромает.
-Что с тобой? – спрашиваю.
-Малость царапнуло, когда туда плыл, - отвечает лихой наводчик.
Накрываю его плащ-палаткой, свечу фонариком. У Вороширина на правой ягодице рана больше десяти сантиметров, не глубокая, но кровоточащая. Спиртом обрабатываю рану. Двумя индивидуальными пакетами перевязал рану, приказываю:
-Немедленно следовать в медпункт.
-Никуда не пойду, хоть убейте. Кто лучше меня днём будет бить фашистов? – спокойно говорит раненный, - дайте лучше покурить вашу трубку.
Покурил под плащ-палаткой и к своему миномёту, проверяет правильно ли установлена опорная плита и двунога-лафет, не разбит ли уровень прицела.
-Всё в порядке, - докладывает младшему сержанту Черных. Шерстобитов проверяет не намокли ль дополнительные заряды.
Мимо нас пробирается связной от Васёхи с донесением, говорит:
-Мы полностью очистили от немцев первую траншею. Рация не работает – намокла.
Мой и Маяцкого взводы готовы к открытию огня.
Ждём рассвета.
-Что день грядущий нам готовит, – говорит старшина Маяцкий, - победу или поражение?
-Конечно победу, - говорит Вороширин.
-Почему так уверен? – спрашивает ещё хромающий подносчик Короткий.
-Потому, что мы с тобой здесь, а это пример для всех, кто ещё цел. Так ведь товарищ лейтенант?
-Так, - подтверждаю слова патриота-наводчика.
Перед рассветом через нашу позицию прошёл второй связной от Васёхи к командиру батальона. Я и Маяцкий не придали этому никакого значения.
Вдруг из-за горки, где КП батальона, громыхнул залп дивизиона катюш. Снаряды ухнули по первой вражеской траншее. Но ведь там наша третья рота, там боевой товарищ и друг Васёха. Из первой траншеи в сторону второй летят зелёные ракеты (сигнал переноса огня).
Второй залп катюш накрывает опорные пункты в глубине обороны противника. К правому берегу Донца подъехали два, три, четыре, пять грузовиков. Из них выгружают понтоны и звенья дощатого настила. Боевое охранение немцев справа сзади от нас ведёт огонь по сапёрам, наводящим переправу и по нам. Командую:
-Повернуть миномёты, подавить паразитов.
Три батальонных и три ротных миномёта за три минуты подавили огневые точки боевого охранения. Маяцкому предлагаю догнать роту. Своему взводу приказываю рыть окопы и щели. Сам малой сапёрной лопаткой, в глинистом грунте, рою окоп для НП. На левом фланге взвода такой же окоп роет сержант Шерстобитов, для запасного КПП. Иду проверять, как работают люди. Солдаты показывают ладони в кровавых мозолях. А я их спрашиваю:
-А разве ленинградцам легче?
И показываю свои ладони, в таких же кровавых мозолях. У войны общие правила: хочешь жить – зарывайся глубже в землю.
Восходит солнце 4 августа 43 года. По наведённому понтонному мостику бегут на правый берег бойцы второй роты. Вперемежку с ними ПТэРовцы, пулемётчики, миномётчики, связисты с кабельными катушками, стрелки первой роты и, наконец, взвод разведки и взвод автоматчиков со знаменем в чехле. К переправе спешат роты 218 отдельного батальона. Бомба или снаряд попал в переправу. Минут на двадцать прервался живой ручей. Бригадные сапёры быстро заменили понтон.
Надо догонять третью роту. Пересекаем первую вражескую траншею. Там жуткая картина. Наши катюши ударили по своим. Много раненных и убитых. Фельдшер Аза говорит:
-Половина роты выведена из строя.
Васёха спешит выбить немцев из села Зарожное, чтобы реабилитировать себя за ненужные потери.
До Зарожного 8 километров лесом. Вслед за третьей, развернулась вторая рота. За ней комбат со штабом и взводом автоматчиков. За штабом первая рота в готовности развить успех. Взвод разведки выдвинулся вперёд. Я шагаю впереди своего взвода., курю трубку. Обгоняя, Шишкарёв спрашивает:
-Жив курилка?
-Жив, жив, - отвечаю, - за меня вся Сибирь молится.
Отступая, фашисты минируют дороги, просёлки, тропы, ставят прыгающие мины на растяжках. Без сапёров с миноискателями в лес не суйся. В третьей и второй ротах есть потери от этих коварных сюрпризов.
К шестнадцати часам, окружив со всех сторон село Зарожное, батальон овладел им. В плен взято больше ста пятидесяти солдат и офицеров.
Едва успели отправить на переправу колонну пленных, как в село ворвались 16 фашистских танков с десантом пьяных автоматчиков. Завязались очаговые схватки. Пьяные эсэсовцы буквально гоняются за нашими бойцами. Нас спасают три глубоких оврага, расходящихся от центра села к окраинам. Фашистские танки в овраги не спускаются, а бронебойщики из оврагов без промаха с короткого расстояния бьют по ним, подбили два танка. Ближе к вечеру сюда прибыли два взвода сорокопяток (нашего и 218 осб). Взвод лейтенанта Пивоварова подбил два танка, соседи – один. Рота лейтенанта Васёхи гранатами и бутылками с КС сожгла два танка. Больше половины танкового десанта уничтожили бойцы третьей и второй рот. Видя провал предпринятой контратаки, фашистские танкисты вырвались из Зарожного в направление села Пятницкое. Отрезвевшие автоматчики остались без танков, начали сдаваться в плен. Даже старшина Мартыщенко с ездовыми Мельчаковым и Старцевым, на восточной окраине села взяли в плен двух заблудившихся немолодых немцев.
Итоги первого дня наступления батальона оказались не утешительными. Потери от первого залпа катюш превышают потери от огня противника. Всего убитыми и раненными батальон потерял больше ста человек, в том числе двух офицеров. Подразделениями батальона убито больше ста, взято в плен больше двухсот солдат и офицеров, сожжено шесть танков. Захвачено 6 орудий, 8 миномётов, 12 пулемётов, около трёхсот автоматов и винтовок, значительное количество боеприпасов и два грузовика. Соотношение потерь наших и противника примерно один к двум. У нас нет ещё опыта в наступлении.
Поздним вечером в Зарожье подтянулись все тылы батальона. Медпункт расположился на восточной окраине. Там же повозки миномётчиков. Саша попросила Мельчакова подвезти её на позицию моего взвода. Мы расположились за третьей ротой в глубоком овраге. Мой НП рядом с КПП Васёхи. С Сашей повидались не более пяти минут. Она, по моему настойчивому требованию, забрала и увезла в медпункт раненного Вороширина.
Короткий категорически отказался ехать в медпункт. Ночь прошла относительно спокойно. В центре села, там, где КП батальона, была короткая перестрелка. Днём выяснилось, что разведчики фашистов пытались захватить нашего часового, но получили по зубам и скрылись в лесу. Утром первая рота прочесала лес, в который убежали лазутчики, но их там уже не было.
После завтрака батальон в предбоевом порядке двинулся на село Пятницкое. Половина пути по полям, заросшим бурьяном. Несколько раз, услышав приближение немецких самолётов, батальон залегал, маскировался, выжидал, пока пролетят. Наши истребители нас не прикрывали. Они работали на направлении главного удара Воронежского и Степного фронтов.
Во второй половине дня разведчики доложили, что село Пятницкое занято противником. Большое, растянувшееся на два километра с юга на север, село, когда-то богатое и красивое, полностью разрушено. В нём нет ни одного уцелевшего дома, амбара или сарая.
Развернувшись в боевой порядок, батальон прочёсывает лес, нашпигованный минами, сюрпризами. То тут, то там слышны взрывы. Это сапёры подрывают их на месте.
К вечеру вышли на опушку леса и были остановлены ружейно-пулемётным и артиллерийско-миномётным огнём. На первый взгляд определил, что село обороняют не меньше двух пехотных рот. Засёк огневые позиции двух миномётных и одной артиллерийской батарей, и больше двадцати пулемётных точек. Нанёс на карту. Мой взвод теперь поддерживает первую роту. Третью роту, ввиду больших потерь, комбат вывел во второй эшелон. Наша пехота занимает ячейки для стрельбы лёжа и с колена. Я выбрал огневую позицию почти на опушке, две запасные на полянах и в глубине леса, в трёхстах-пятистах метрах от передовой. Мой НП и КПП лейтенанта Могилёва рядом. Не теряя времени углубляю окоп для НП до полного профиля, вырыл нишу для укрытия от бомб, мин и снарядов, натянул маскировочную сетку. Шерстобитов помогает первому расчёту отрыть щель, окоп для миномёта, ровик для мин. Солдаты опять хнычут – руки все в мозолях. Показываю свои ладони и спрашиваю:
-Разве ленинградцам легче?
Со слезами на глазах, скрипя зубами, нытики берутся за лопаты, роют щели, окопы, ровики.
Днём 5 августа до всех ориентиров и засечённых огневых точек, с помощью бинокля измерил расстояние, нанёс на таблицу управления огнём. Основной ориентир единственный уцелевший деревянный мост через узкую (10-12 метров), глубокую (3-4 метра) речку, протекающую вдоль села. На её берегах сады и огороды. Немцы за этой речкой сидят, как у Христа за пазухой. От основной огневой позиции до моста 850 метров, от запасных 950 и 1100.
Если бы нас поддержала авиация, артиллерия и танки, вчера мы смогли бы с хода овладеть этим селом. Но, что сделано, то сделано. Противник укрепляет оборону, мы тоже не спим. За сутки углубили окопы, соединили ходами сообщения. Получился нормальный ротный опорный пункт.
Командование бригады не оставило без внимания большие потери в третьей роте от огня своих родных катюш. Меня вызвали на КП батальона. Работник отдела контрразведки "СМЕРШ", капитан, обстоятельно допросил меня по этому поводу. Я показа, что видел двух связных от Васехи к комбату, видимо они погибли при переправе через Северский Донец, обстрел реки был непрерывный и интенсивный. Что с радиостанцией, почему она оказалась неисправной, в этом надо разобраться. Я уверен – вины лейтенанта Васехи и майора Заболоцкого в этом нет. Если бы Васеха не занял первую траншею, а залёг с ротой перед ней, потерь было бы значительно больше. Одна из проблем управления войсками – плохая радиосвязь. В этом я неоднократно убеждался во время зимней операции по освобождению Харькова.
-Долго мы будем кормить здесь комаров? – спрашивает лейтенант Юнисов, заместитель командира первой роты.
-Думаю долго. Надо переправить через Донец артиллерию, танки, - отвечаю товарищу.
-Дело в том, - продолжает Юнисов, - что здешние комары малярийные.
Видишь у них кривой хоботок. Мы все заражены малярией. Через три недели у всех нас температура тела будет под сорок и за сорок градусов, у многих будет бред. Нас немцы голыми руками будут брать, без применения оружия.
-Разве нет противоядия?
-Есть, это хина и акрихин, но их нет у наших медиков.
-Надо попросить у немцев. Взять полковой лазарет и пополнить наши ресурсы, как это делают партизаны.
-А ведь это идея. Надо связаться с партизанами и организовать акрихиновый рейд. Доложи комбату.
-Нет, уж лучше ты доложи. Ты старше, авторитетней, - убеждаю Юнисова.
-Мои миномётчики в лесной землянке нашли тюбики с мазью, отпугивающей комаров. Два тюбика подарили Саше. Она теперь чаще навещает меня, медпункт недалеко от запасной огневой, которую мы оборудуем. Как и прежде, ежедневный осмотр на вшивость. Я каждый день проведаю раненного Вороширина и обгоревшего Чупракова. Они охраняют медпункт. Им выдали трофейные шмайсеры и пулемёт "МГ-34".
Для обороны огневой позиции на её флангах тоже установили по пулемёту и не напрасно. Были попытки немецких лазутчиков выкрасть наших миномётчиков. Во всех расчётах подносчики теперь ещё и пулемётчики.
9 августа на рассвете из-за линии фронта, из немецкого тыла, возвращается наш транспортный самолёт. Над селом Пятницкое его догнал "мессер". Прозвучала всего одна короткая очередь – рупп! Наш самолёт, падая, крыльями срезал верхушки сосен и загорелся. Когда сержант Шерстобитов с полувзводом прибыл к месту падения, самолёт уже догорал. Подойти к нему было опасно. Тушение грунтом бесполезно. К сгоревшему самолёту подошёл капитан Солодовников с сапёрами. В кабине пилота нашли почти сгоревший планшет и шлем лётчика с очками. Людей не обнаружили. Поиски лётчиков в лесу оказались безрезультатными. О том, что они живы свидетельствует отсутствие крови в кабине и на земле.
В этот день немцы предприняли отчаянную попытку перейти в наступление. В 6 часов утра 30 минут по всей линии нашей обороны начали бить орудия и миномёты, а в 7 часов началась бомбёжка всей территории расположения батальона. Не отрываясь от бинокля, наблюдаю за дорогой, выходящей из леса и спускающейся в село. От основной позиции до спуска 2 километра. Это первый рубеж подвижного заградительного огня. На него нацелены все 9 миномётов нашей роты. В 750 на спуске появились 5 фашистских средних танков с десантом. Залп, ещё залп. На танках десантников уже нет. Они бегут за танками. Танки замедляют ход. На спуске появляются ещё пять танков с десантом, за ними тяжёлая самоходка.
Переносим огонь миномётов на второй рубеж – въезд в село. Дистанции между танками 50 метров. Видно, как падают десантники при разрыве мин и больше не встают.
-СО "Мост", - подаю команду Шерстобитову по телефону. (Он сегодня старший на огневой позиции). Первый танк с открытым башенным люком въезжает на мост. На него падают сразу три мины. Сильный взрыв и танк уже без башни горит на мосту. 9 танков, самоходка, орудия. Миномёты и пулемёты бьют по макетам миномётов и пулемётов, своевременно выдвинутым на передовую. Немцы пытаются погасить горящий танк, зацепили его тросом, чтобы стащить с моста. Взвод сорокопяток лейтенанта Пивоварова и две батареи 76 мм пушек подошедшего артдивизиона прямой наводкой бьют по танкам, скопившимся у моста. Сцепом двух исправных танков немцы рванули застрявший и всё ещё горящий танк, и разрушили настил моста. Пятясь, отстреливаются. В этом клубке у моста загорелись ещё два танка. Против второй роты (первого фланга) накапливается пехота, явно пытаясь атаковать. Второй и третий взводы минроты сосредоточили огонь по этому скоплению. С севера прилетели наши истребители. Звено, второе, третье. Над сожжённым селом Пятницкое, над полем боя, завязался воздушный бой. Для меня главное – не потерять управление огнём взвода. Один за другим падают два вражеских бомбардировщика. Задымил и уходит на север наш Як. На помощь нашим соколам с Юго-востока подлетела эскадрилья Яков. Сразу вспыхнули хейкель и мессер. Оставляя шлейфы чёрного дыма, улетают на запад.
Ещё один мессер заковылял, заковылял и рухнул рядом с самоходкой "Фердинанд". Это стальное чудовище медленно заползает в придорожный кустарник и оттуда бьёт по нашим пушкарям. Её выстрелы и разрывы снарядов впечатляют.
-Пугните это чудовище, - по телефону комбат говорит Комарову.
-Гришмановский, это твой сектор, слышал? - говорит Комаров.
-Цель вижу, понял, - отвечаю.
Крутнул ручку телефона, зову Шерстобитова, не отвечает. Кабель в руку, вылез из окопа НП и успел отбежать метров на 20, сзади рухнул тяжёлый снаряд. Оглянулся, там где был мой НП дымится воронка. Бегу, кабель скользит в ладони. Вот он порыв, концы разбросаны. Их соединять нет смысла – телефон разбит. Прибежал на огневую, беру трубку, связи нет.
-На первую запасную бегом, за мной!
Хватаю два ящика с минами, тяжело. Тяжело, но надо. Расстояние не больше 100 метров, но какие они трудные. Добегаю до огневой, а навстречу связист с телефоном. Командую: взвод к бою!
Шерстобитов, СО (сосредоточенный огонь) "Пантера" по таблице управления огнём. Со связистом бежим к разбитому НП. Соединяем разбросанные концы кабеля. Ещё бросок, может быть навстречу смерти… но НАДО, надо выполнять приказ "пугнуть" самоходку. Она меня уже пугнула. Опоздай уйти с НП секунд на десять, и поминай, как звали.
Вскочил в просторный КНП первой роты. Лейтенант Могилёв сидит на дне окопа без каски, руками зажимает уши. Рядом пулемётчик-ординарец Рахманов в такой же позе. Пулемёт РПД на месте, торчит из окопа, магазин пуст. Меняю магазин. По ходу сообщения, местами разрушенному, на КНП пробираются зам.ком.роты лейтенант Юнисов и фельдшер роты лейтенант м/с Гладких. Говорю Юнисову: нас здесь много, хорошая цель, давайте быстро разбегаться. Фая и связист подняли Могилёва, повели направо. Я хватаю телефон, бегу по ходу сообщения влево, волоча катушку, разматывая кабель. На КНП роты остались Юнисов и контуженный Рахманов. В пустом окопе остановился, звоню на огневую. Шерстобитов докладывает: всё готово и даже "марафет" (на основной позиции поставили макеты). Командую: одной миной огонь! Передаю поправку и по пять мин беглый огонь! В бинокль хорошо вижу – рядом с длинноствольной громадиной возникают кусты дыма от разрывов наших мин. Самоходка, выпустив два снаряда, задним ходом уползает за бугор и скрывается в лесу. Фашистские танки, как волчата за раненной мамашей – волчицей, уползают в спасительный лес. Ружейно-пулемётный огонь слабеет. Воздушный бой кончился. Разогнав фашистских стервятников, наши "Яки" улетают на Север. Атака вражеской пехоты с танками не состоялась. Шерстобитов докладывает:
-Основная огневая разрушена.
-Спасибо сержант за "марафет" – вовремя выставил макеты.
Шерстобитов, от имени личного состава взвода, благодарит меня за своевременное решение сменить огневую позицию.
-Это у меня внутренний голос – интуиция, приходи, помоги доделать новый НП, захвати сетку, гранаты, бутылки с КС. Вдвоём с Шерстобитовым углубили и расширили окоп для НП, вырыли подбрустверную нишу, поправили кабель, чтоб не путался под ногами, присыпали землёй.
По всей передовой батальона идёт вялая перестрелка, охота снайперов. Изредка с Севера на Юг пролетает пара "Яков", через 20 минут возвращаются – охраняют нас с воздуха. Наземных средств ПВО в батальоне нет, кроме снайпера Шишкарёва. На НП оставляю Шерстобитова, ухожу на огневую. Старшина Мартыщенко и ефрейтор Мельчаков привезли мины, завтрак и Сашу. Она уже осмотрела сан.состояние позиции, проверила на вшивость солдат и сержантов, подходит, требует раздеться.
-Здравствуй, солнышко! - шепчу ей.
-Здравствуй "Марс", - отвечает, - а что у тебя с сумкой?
Открываем полевую сумку, вынимаем полевую книжку с дырой насквозь, в книге "История ВКП(б) краткий курс" застрял осколок величиной с полпальца.
-Подари мне эту книгу, - просит Саша.
-Нет, прости, но я отдам капитану Шинёву, пусть отошлёт в музей.
Весь взвод рассматривает книгу, как драгоценность. Снимаю каску и рубашку. Саша, как опытный искатель, осматривает и возвращает с упрёком:
-А подворотничок-то грязный.
-Виноват, молодой, исправлюсь.
Солдаты смеются:
-Он у нас неисправимый, непокорный.
-Это точно, - подтверждает Саша
Мартыщенко раздаёт обед.
-Отнесите двойную порцию Шерстобитову, - говорю Серёгину, - он сегодня работал за двоих.
Приглашаю Сашу к обеду. Отказывается. Говорит приду к ужину. У Вороширина высокая температура, ночью бредил. Лечу его сульфидином. У него на ягодице абсцесс.
-Отнеси ему мою порцию водки, - говорю Мартыщенко, - и масло из доп.пайка.
Заворачиваюсь в плащ-палатку от комаров, ложусь рядом со щелью и моментально засыпаю.
Разбудил меня младший сержант Серёгин. Под нами на малой высоте пролетела "рама". Это добром не кончится. По телефону доложил Комарову: перехожу на вторую запасную огневую. По тревоге хватаем миномёты, мины, трофейные пулемёты, бежим, как на пожар, на дальнюю запасную позицию. Только отбежали метров на 100, сзади на оставленной позиции, взрывы мин. "Рама" засекла нашу позицию и координаты сообщила своим миномётчикам. Мы едва успели убежать от внезапного удара, солдаты довольны. А вот второму и, особенно третьему взводу не повезло. Проспали и поплатились. Их позиции подверглись внезапному обстрелу. Во втором взводе убиты наводчик и заряжающий, сильно повреждён миномёт. В третьем взводе выведен из строя весь расчёт дежурного миномёта (двое убиты, трое ранены) миномёт разбит (ремонту не подлежит). Комаров и Троян легко контужены. Майор Заболоцкий мечет гром и молнии.
-Ротозеи, засони, вам бы только пожрать да поспать, мать вашу в душу, - кричит по телефону комбат, - без боя теряете людей и технику. Под суд бы вас разгильдяев… Мельник, ты слышишь меня? Принимай роту, командуй, пока Комаров очухается.
-Есть принять командование ротой, - отвечает перепуганный лейтенант Жора Мельник.
Вскоре позвонил Вр.и.о. командира роты Мельник: приди, посмотри миномёт, может можно отремонтировать?. Пришёл, осмотрел, говорю:
-Отремонтировать можно только в артмастерской бригады. Сам видишь, червячные винты подъёмного и поворотного механизма погнуты, заедают. Ни о какой наводке не может быть и речи.
-А может для него из третьего взвода можно что-то взять?
-Нет, у него даже опорная плита не годится – трещины.
На время болезни Комарова и Трояна предлагаю в роте сделать два взвода по 4 миномёта, третий взвод временно расформировать.
-Что ты, что ты, майор меня съест за такое предложение, - говорит Мельник.
Прихожу на НП сменить Шерстобитова, а там скандал. Лейтенант Могилёв, пьяный, готовит роту к атаке, приказывает Шерстобитову открыть огонь по опорному пункту противника за речкой. Лейтенант Юнисов и Фая Гладких уговаривают его не делать этого.
-Кто здесь командир, я или ты?, - кричит на Юнисова.
-Дурак и не лечится, - говорит Юнисов.
Я усаживаю Могилёва в подбрустверную нишу, в ухо кричу ему:
-Перестань бесится! Без приказа комбата я не сделаю ни одного выстрела из миномёта и ты не подымешь роту в атаку. Будешь капризничать – разоружим, свяжем и уложим спать. Проспишься – спасибо скажешь, будешь просить не докладывать майору Заболоцкому. Ну, так что, сам ляжешь? Или?…, - трясу его за плечи.
-Лягу, лягу, не звони, не говори, - мычит Могилёв.
Укладываю его в нишу и прошу Фаю и пулемётчика Рахманова покараулить, чтоб не наделал глупостей.
Вечером, отдохнувший, сержант Шерстобитов пришёл сменить меня. Доложили по телефону Мельнику. Подошёл к Могилёву. Он в бреду или наяву командует ротой: рота, в атаку вперёд! За мной! Скрипит зубами, матерится. Взял его руку, мягко погладил не говоря ни слова, успокоил товарища и ушёл на огневую позицию.
Вместе с Сашей поужинали. Саша говорит: давай поспим, я так устала.
Из двух плащ-палаток соорудили шалаш. Мою шинель постелили, Сашиной укрылись. Под головами у меня полевая, у Саши санитарная сумки. Я обнял её со спины, укрываю короткой шинелью. От неё исходит какой-то аромат. Шепчу ей:
-Сашенька, давай поиграем, а то убьют и не узнаю женской прелести.
-Нет, Колюня, договор дороже денег, возьмём Харьков, поженимся и только тогда. Что будет, если останусь одна с дитём? Ты подумал?
-Ладно, ладно, - целую её в шею, висок, затылок, - спать, спать, спать!
Ночью началась гроза, хлынул дождь. Пришлось перебраться из низины на бугор, вокруг палатки сделать ровики – отвести воду. Рядом с палаткой поставил трофейный пулемёт МГ-34.
Тёмная ночь и дождь – помощники разведчиков. И наши и немецкие разведгруппы пытаются взять "языка". Подходы к нашей запасной огневой минированы трофейными шпринг-минами на растяжках. На такую растяжку и наступил один из фашистких лазутчиков. Я спал, когда прогремел взрыв. Лежи, шепчу Саше. Момент и я за пулемётом. Дремавшая смена бросилась к миномётам.
– Лежать, - кричу солдатам, даю длинную очередь туда, где взорвалась мина. Там возня, стоны. Бью ещё и ещё на брань и стоны. Фыркнул ППШа младшего сержанта Демченко. Вот уже весь взвод стреляет на звуки проклятий и топот лазутчиков, убегающих в сторону левого соседа 220 отдельного батальона. Немецкие миномёты бьют по первой запасной позиции, поддерживают отход своих разведчиков, но там никого нет, кроме макетов. Докладываю по телефону Мельнику. Он запрещает, до рассвета, осматривать место взрыва трофейной мины. Иду на НП сменить Шерстобитова. Рядом, по партизански, шагает Саша. У неё через плечо тяжёлая санитарная сумка, в руках трофейный автомат.
Нашим разведчикам в эту ночь удача не улыбнулась. Разведгруппа без потерь вернулась, не взяв "языка". Немцы в эту ночь бодрствовали.
На месте взрыва трофейной мины у нашей запасной огневой обнаружены следы крови, ещё не смытые дождём, а в ста метрах к Юго-западу - камуфлированный офицерский плащ, иссечённый осколками, испачканный кровью и два неиспользованных перевязочных пакета.
Остаток ночи Саша провела со мной на НП, на самой передовой линии нашей обороны. Когда совсем рассвело, Саша помогла Фае Гладких увести в мед.пункт протрезвевшего Могилёва. О вчерашних его фокусах я комбату не доложил, а напрасно. Об этом расскажу позже.
10 августа 1943 года, наконец-то, в тылу нашего батальона появился танко-самоходный полк и батарея 37 мм зенитных орудий. Стало ясно – бригада усиливается, готовится к освобождению Харькова, до которого осталось меньше ста километров.
Танкисты и артиллеристы провели, вместе с майором Заболоцким, рекогносцировку на правом фланге первой роты, напротив разрушенного моста. Интересно, кто и как будет восстанавливать этот мост? Или строить новый… Переправочных средств и мостовых парков на нашем участке пока не видно.
На севере уже освободили Орёл и Белгород, а мы всё ещё топчемся то в с. Мартовое за Донцом, то вот в с. Пятницкое за маленькой речушкой, почти ручьём. На-до-ело! Неужели так и будем выдавливать оккупантов из наших сёл?
На собрании коммунистов батальона присутствует зам. начальника политотдела бригады подполковник Ляшкевич. Он призывает к смелым, инициативным действиям при освобождении индустриального центра Украины города Харькова. Я подаю заявление с просьбой принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Всплывает проблема репрессированного в 1937 году зятя Бородина Алексея Максимовича. Мне в приёме отказывают.
Недоверие угнетает. Саша успокаивает. Васеха негодует: кого же тогда принимать? Комаров, Власов, Мельник, Соколов говорят: в Харькове создадим свою ротную первичную организацию и примем по боевой характеристике.
11 и 12 августа 1943 года в лесу между сёлами Зарожное и Пятницкое формировались штурмовые группы. Отрабатывалось взаимодействие сапёров, стрелков, артиллеристов и миномётчиков с танкистами. Сапёрная рота бригады готовилась к наведению переправ через узкую-глубокую речушку. Район сосредоточения прикрывался нашими истребителями. Ночами соблюдалась строжайшая светомаскировка.
Залпами орудий и миномётов начался день 13 августа. Немцы яростно огрызаются. Появились их бомбардировщики и истребители. Разгорается день, разгорается бой. Рёв десятка моторов, сплошная канонада, треск пулемётов и автоматов – безумная симфония войны. За что гибнут немецкие парни – солдаты и офицеры, прилетевшие, приехавшие сюда завоёвывать для Гитлера мировое господство? Неужели им плохо живётся в Германии? Отравленные идеей превосходства арийской расы над всеми "недочеловеками", они творят геноцид над евреями, над русскими, над всеми советскими людьми, коммунистами и беспартийными, вешают, расстреливают, тысячами травят в газовых камерах, заживо сжигают в специально построенных печах Освенцима, Майданека, Треблинки, Бухенвальда. Нет им прощения за эти злодейства. Мы – советские парни и девушки не хотим быть рабами ни немцев, ни французов, ни японцев. Мы гибнем, защищая своих отцов и матерей, братьев и сестёр, всех граждан Союза Советских Социалистических Республик, защищая священную советскую землю. Наше дело правое. Мы победим. Уверенность в победе удваивает силы.
В воздушном бою перевес на нашей стороне. Всё чаще улетают на Запад "крестоносцы", оставляя за собой шлейфы чёрного дыма.
Исход наземного сражения решил залп гвардейских миномётов. Оба опорных пункта в селе Пятницкое и скопление пехоты и танков в лесу западнее села, были одновременно накрыты мощным огнём. Немцы начали отход. Пытаются помешать восстановлению моста в центре села и наведению переправ – штурмовых мостиков на северной и южной окраинах.
Под прикрытием огня миномётов, рота лейтенанта Васехи, из-за правого фланга роты старшего лейтенанта Волобуева, по штурмовому мостику преодолела речку, обходит левый фланг опорного пункта немцев. На южной окраине села готов штурмовой мостик. По нему бегут бойцы первой роты. Лейтенант Юнисов заводит роту в тыл южному опорному пункту немцев. Мельник вторым и третьим взводами подавляет огневые точки немцев перед фронтом третьей роты. Я вытащил свой взвод из глубины леса на опушку. Это облегчило управление огнём. Всё чаще миномёты бьют прямой наводкой.
Вот, наконец, к полудню сапёры восстановили разрушенный мост. На большой скорости тридцать четвёрки буквально "перескакивают" эту "водную преграду", разворачиваются и утюжат опорные пункты фашистов. САУ огнём с места поддерживают танки.
Вторая рота, взводными колоннами, проскочила мост, догоняет танки. Юнисов, то и дело, зелёными ракетами указывает огневые точки, мешающие продвижению роты. Пора и нам продвигаться, чтобы не отстать от "царицы полей".
-Приготовиться к смене огневой позиции. Взвод за мной!
С двумя ящиками мин не разбежишься. На подходе к мосту попали под огонь немецкого миномёта.
-Взвод, броском вперёд!
Изо всех сил бегу. Слава танкистам – подавили вражеский миномёт. Слава Богу – взвод без потерь преодолел мост. От развалины к развалине продвигаемся к левому флангу. У разрушенного овощехранилища стоп, к бою! Шерстобитов с подносчиками – охрана позиции. На фланги трофейные пулемёты.
Впереди, справа и слева вспыхивают яростные перестрелки. Кольцо окружения сжимается.
-Вот вам, гады, маленький Сталинград, - говорит Демченко.
Пять танков, со взводом разведки и взводом автоматчиков, выдвигаются на помощь стрелковым ротам. Справа-сзади подтянулись к нам второй и третий взводы. Впервые, за время боёв, мин.рота собралась на одной огневой позиции. Вр.и.о. командира роты лейтенант Мельник говорит:
-Бери управление ротой на себя, я малость отдохну, две ночи не спал.
Указываю общие ориентиры, построил параллельный веер. Приказываю рыть окопы, щели, ровики. Солдаты моего взвода приступили к работе. Второй и третий взводы не собираются.
-Хотите жить – зарывайтесь в землю, - говорю им и иду выбирать место для ротного КНП.
А это что за чудо? От моста к нам едет цыганская кибитка. Махнул рукой – стой! В ней врач Немковская и моё солнышко – Саша.
-Куда вы? Там же бой.
-Слышим, но в лесу никого не осталось, танки и САУ ушли, хозвзвод и штаб уехали, мы там без охраны, - слышу в ответ.
-Располагайтесь вон в том садочке, - указываю отважным медичкам. Подъехали ещё три кибитки. В них раненные и контуженные, всё хозяйство медпункта. А где же кухня? Давно пора подкрепиться. Соколов говорит, что Хорев поехал другой, короткой дорогой, вслед за первой ротой.
Пока выбирали место для КНП, на огневую пришла Саша и начала наводить порядок, как в аптеке. Осмотрела всех на вшивость, проверила как помыты котелки, ложки, фляжки, возмущается небрежно зарытой могилой с трупами немцев и отсутствием отхожего места, разбросанностью ящиков и лотков с минами, шинелей, вещевых мешков, плащ-палаток в третьем взводе. Пом.ком.взвода сержант Митрофанов краснеет, ругает подчинённых, наводит порядок.
Появляется ПНШ-2 лейтенант Воронин на мотоцикле БМВ с пулемётом на коляске. Привёз раненного в ногу разведчика – здоровенного парня рядового Фигурняк.
-Где медпункт, - спрашивает.
-Вон в том садочке, - показываю.
-А почему нет указателя?, - рисуется ПНШ.
-Володя, не кричи, мёртвых немцев напугаешь, - говорю тихо, - возьми и поставь. Это ведь и твоя обязанность, не только Орешкина.
-Прошу мадам, - Воронин предлагает Саше сесть на заднее седло мотоцикла.
-Я ещё не мадам, - говорит Саша, - и предпочитаю ходить пешком.
Фыркнув мотором, ПНШ уехал к медпункту. Через 10 минут возвратился с указателем "Мед.пункт". Выбросив его из коляски, крикнул поставьте, и укатил туда, где слышатся автоматные очереди и одиночные выстрелы. Солдаты привязали указатель оборванным проводом к телеграфному столбу.
-Чувствую, что этот указатель здесь не нужен, ночью пойдём дальше, - говорит лейтенант Соколов. Я того же мнения.
На трофейном автомобиле Хорев сам привёз ужин.
-Ужинайте и готовьтесь в путь. Он привёз шесть раненных, самостоятельно направляющихся в мед.пункт. Во время ужина оттуда, где всё ещё постреливают, приехали ротные пароконные повозки. Их уже четыре. Старшина Мартыщенко говорит:
-День сегодня удачный, хоть и тринадцатое, потерь мало, а трофеев много, пленных больше ста человек, их передали 220 батальону в общую колонну. Наши разведчики теперь все на мотоциклах БМВ, ликуют, задаются, на губных гармошках пиликают. Автоматчики подарили сапёрам трофейный аккордеон. Лейтенант Марков, оказывается, хорошо играет. Весело будет шагать ребятам.
-А патефона нет среди трофеев, - спрашивает проснувшийся лейтенант Мельник, - люблю слушать пластинки, особенно Лемешева, Козина, Руслановой.
Опять приехал Воронин. В коляске сидит Шишкарев, на заднем сиденье командир взвода автоматчиков младший лейтенант Орешкин. Все на веселе. Мельник говорит:
-Хорошо живёте братья-славяне!
-Вам того же желаем, - отвечает Воронин, - собирайтесь, в 21.00 пойдём. Вам приказано замыкать колонну. Впереди вас мед.пункт и хоз.взвод. Обеспечьте тыльное охранение.
-Понял, обеспечу, - отвечает Мельник.
На часах 20.50 . Всё готово к ночному маршу в готовности к встречному бою и внезапному нападению противника на колонну. Пропускаем мед.пункт. Он как цыганский табор. В крытых повозках сидят и лежат раненные. Легко раненные идут за повозками. Саша подходит к Мельнику, говорит:
-Мне приказано идти с миномётчиками.
-Хорошо, становитесь в строй, - отвечает Мельник, - второй взвод – тыльная походная застава. Тыльный дозор – расчёт 5 человек с пулемётом, вместо миномёта.
После дождя на дороге лужи, грязь. Скорость движения колонны не больше 4 километров в час. Первый привал после полуторачасового перехода на 15 минут. В моём взводе отставших нет. Саша проверяет не потёрты ли ноги. Идём налегке, подносчики несут по одному лотку (по три мины). Последующие привалы через час на 10 минут. Похоже комбат не стремится догнать отступающих немцев. Ночной бой выгоден обороняющемуся. А мы идём – значит наступаем. В нескольких местах на дороге обнаружены мины. Ожидаем, пока сапёры обезвредят. Во второй роте один солдат свернул с дороги чтобы оправиться и напоролся на мину. Результат – тяжёлое ранение.
На рассвете появились немецкие и наши самолёты. Кончился лес, начались поля. Укрываться от немецких пиратов негде. Колонна растянулась. Зенитчики охраняют штаб и тылы бригады. Стрелковые роты ощетинились, готовы залпами отгонять нахальных "мессеров". А у нас – миномётчиков на всю роту три трофейных пулемёта (один из них в тыльном дозоре).
-Нам хоть бы Шишкарёва дали для прикрытия, - говорит младший сержант Черных, - что я своим автоматом сделаю?
-Бей из миномета, - шутит его коллега Серёгин.
К полудню, измученные вчерашним боем и ночным маршем, пришли в совхоз имени Фрунзе. Здесь 17 марта 1943 года погиб и похоронен командир 17 стрелковой бригады Герой Советского Союза полковник Танкопий. Мне хочется посмотреть могилу, поклониться праху Героя. Мельника вызвали к комбату. Уходя он меня оставил за себя.
В посёлке скопилось много войск, все не разрушенные дома заняты танкистами артиллеристами, пехотой. Над посёлком непрерывно кружат наши истребители. Севернее и западнее посёлка слышится канонада. Не теряя времени отдыхаем в садиках. Хочется есть. Направляю Мартыщенко за обедом. Появившийся лейтенант Мельник сообщает: обед будет за посёлком в лесу, предстоит марш на Север. Приказано прочесать лес в районе Дергачи и Циркуны. По данным авиаразведки и партизан, в лесах скрывается много мелких групп, разгромленных под Белгородом, вражеских дивизий. С нами будут проводники – партизаны. Это радует, но и настораживает. В этих мелких группах обречённые, самые отъявленные головорезы (эсэсовцы, офицеры). Все они будут драться до последнего патрона.
К вечеру вошли в лес, организовали охранение. Вместо обеда – ужин. Здесь же готовимся к ночлегу. Костры не зажигаем. Миномёты на опушке небольшой поляны. Рядом расчёты. Дежурство двухсменное по два часа. Из мед.пункта пришли Комаров и Троян. Каждому взводу назначили сектор наблюдения и обороны. Мины на растяжках ставить не разрешили. На земле сыро. Сашу уложили спать в повозку с минами, Комарова и Трояна уложили в шалаше из плащ-палаток на постели из лапника. Курильщик Мельчаков кашляет, как астматик, даже эхо в лесу отзывается. Саша нашла в санитарной сумке таблетки от кашля. Принял усатый дядя сразу две таблетки, сразу уснул и теперь храпит, что за 30 метров слышно – мешает слушать лесные шорохи. Пришлось накрыть его голову шинелью. Храп поуменьшился, но всё же привлёк внимание двух подростков-грибников, заблудившихся в лесу. Они приблизились к повозкам и на окрик рядового Короткого: стой, кто идёт? ответили: дяденька, мы свои, из совхоза, за грибами ходили, заблудились. Короткий задержал их. В лукошках у ребят хорошие, съедобные грибы: маслята, подосиновики, белые и даже ароматные лисички. Ребят накормили остатками ужина из термоса. Они рассказали, что днём не далеко отсюда видели немцев в пятнистой одежде, с автоматами, человек 10, а может больше, испугались и убежали. Подростки Юрко и Сашко (так они себя называли) согласились днём показать место, где видели немцев. Под охраной Короткого и отдохнувшего Мельчакова, ребята улеглись спать.
Перед рассветом из посёлка к комбату пришли четыре проводника-партизана. Они узнали подростков и отругали за то, что без разрешения командира отряда ходили за грибами (в разведку).
Майор Заболоцкий собрал командиров рот и поставил задачу на прочёсывание лесных массивов. Миномётная и пулемётная роты выполняют роль заслонов. Проводники увели стрелковые роты знакомыми им дорогами и тропами, а Мельник и Суханов растянули миномётчиков и пулемётчиков на лесной дороге на три километра. Миномёты расположили рядом со станковыми пулемётами. Каждой такой группе сектор наблюдения и обстрела 300 метров. Связь условными знаками и сигналами. Целеуказание – зелёными ракетами. Задача: не пропустить через заслон одиночек и групп противника. Юрко и Сашко ушли со второй ротой, чтобы показать место вчерашней встречи с немцами.
Не прошло и часа после ухода стрелковых рот, как послышалась интенсивная перестрелка, смещающаяся в нашу сторону – на Юго-запад. Я со вторым миномётным расчётом младшего сержанта Серёгина. Даю условный сигнал приготовиться. Первый и третий расчёт сигнал приняли. Пулемёт и миномёт замаскированы так, что их не возможно увидеть с двадцати метров. Я, с автоматом, лежу за почерневшим сосновым пнём у самой дороги. В десяти метрах справа от меня Серёгин с автоматом. Вся группа предупреждена: без команды не стрелять. Слышим, как очереди шмайсеров смещаются влево к сектору второго взвода. Затаив дыхание всматриваюсь и вслушиваюсь в смешанный лес за дорогой. Слева, в секторе второго взвода застрочил пулемёт, короткими очередями бьют три наших ППШ. Им ответили с десяток немецких автоматов. Перестрелка длилась меньше минуты. Появилась цепь наших стрелков. Они, на наш сигнал: кто вы? отвечают: мы свои. Первый этап прочёски леса завершён. В глубине леса и на заслоне убито 14 эсэсовцев, в том числе 6 офицеров. Сдались в плен заслону 4 эсэсовца, в том числе 2 офицера. Они израсходовали все патроны и гранаты, им даже застрелиться было нечем. Наши потери: во второй роте легко ранены два солдата.
Пообедали, отдохнули, продвинулись километров на пять и ещё такой же обход и прочёска леса. На этот раз безрезультатная.
Стрелковые роты каждый день делают по два обхода лесных массивов и редкой цепью прочёсывают лес с Востока на Запад. Миномётчики и пулемётчики выполняют роль заслона. Окружённые со всех сторон, группы немцев всё чаще сдаются в плен. За три дня этой не обычной операции батальон взял в плен более 500 солдат и офицеров противника, не потеряв при этом ни одного бойца и командира.
17 августа 1943 года наш батальон сосредоточился у хуторов Циркуны и Алёшки. Задача: обеспечивая левый фланг 89 гвардейской дивизии полковника Серюгина, к исходу дня 22.8.43 г. овладеть селом Большая Даниловка, северо-восточной окраиной г. Харьков, выйти на Сумскую улицу, в полосе: справа исключительно Крематорий, слева включительно ул. Лермонтова.
18 августа 1943 г. на рассвете, танковая рота, приданная нашему батальону, прошла сквозь боевой порядок пехоты и по лощине устремилась на пригорок с кустарником. Вторая и третья роты бегут за танками. Замаскированное в кустах немецкое орудие бьёт по танкам, а наша артиллерия молчит. Загорелся один наш танк. Миномётная рота подавляет огневые точки противника. Комаров в медпункте, долечивается, Мельника вызвал комбат на свой КП. Я старший на огневой позиции. Подаю команду: расчёту сержанта Гноевого, миномёт на прямую наводку. Цель – орудие в кустах. Угломер 30.00. С помощью бинокля стараюсь как можно точнее определить расстояние до цели. Гноевой докладывает: готово, торопит: дальность, дальность, прицел? – Дальность 1350 метров, одной миной огонь! Выстрел. Ох, как долго летит мина…
Орудие, не переставая бьёт по нашим танкам.
-Есть, цель накрыта, - торжествующе кричит весь расчёт.
-Три мины беглый огонь!, - уже не командую, а говорю Гноевому.
Через полминуты, миномёт, выпустив три мины, возвращён в свой окоп. Наши танки утюжат окопы противника. Васеха прислал связного, просит подавить тяжёлый пулемёт противника за пригорком, с огневой его не видно. Прибежали Мельник и Саша с санитарами. В третьей роте есть раненные.
Я даю команду: взвод, на новую огневую за мной вперёд! хватаю опорную плиту первого миномёта (там расчёт не полный) и бегу. Пробежал метров 400, оглядываюсь. Взвод развёрнутым строем бежит за мной, не отставая. Обогнал меня автоматчик, видимо связной от комбата к командиру третьей роты. И только отбежал метров на шесть, на его месте взрыв. Падая вперёд, успел закрыть глаза. В момент промелькнула вся моя короткая жизнь и я провалился в бездну.
Очнулся от капель дождя на лицо. Оказалось, это слёзы Саши. Открыл глаза. Вижу малиново-красное небо и заплаканное лицо Саши, что-то говорю и не слышу своего голоса. Саша шевелит губами, а я не слышу её голоса. В ушах страшный звон. Снова падаю в тёмную бездну. В сознании мелькнуло – жив.
Очнулся. Первая мысль – Саша со мной, она жива, она цела, значит она спасла меня, значит я буду жив, буду вечным её рабом – она мне вторая Мать. Пошевелил правой рукой – цела, потом левой – цела, пошевелил ногами – целы. Очень болит спина и левая нога. Пытаюсь повернуть голову и не могу – в шее и затылке страшная боль. На зубах песок. Правой рукой ощупываю лицо. Ноздри забиты бинтом, голова и шея забинтованы. Ртом дышать трудно. Вырвал бинты из ноздрей. Из носа потекла кровь солёная, липкая. Чья-то рука вытирает лицо мокрым, холодным полотенцем. Прошу пить. Вместо кружки или стакана, в рот вводит горячая Сашина рука, тонкую резиновую трубочку. Ощущаю холодную, солоноватую воду. Сделал несколько глотков, трубочку убрали. Прошу ещё пить. Саша машет рукой перед моими глазами. Понимаю: пить нельзя. Пытаюсь повернуться на правый бок. Снова машет рукой – запрещает.
Пришла капитан м/с Немковская, прощупала грудь, живот, руки, ноги, прослушала дыхание, просчитала пульс, проверила подвижность глаз, вынула пробку из правого уха и громко крикнула: молодец! Из уха потекла кровь. То же проделала с левым. Левым ухом не услышал ничего. Из него тоже потекла кровь. Посмотрела горло и смазала гортань сладковатым раствором. Саша сделала мне укол и я уснул.
Проснулся от холода. Озноб во всём теле. В палатке полумрак.
-Где я?, - спрашиваю. Ответа не слышу. Мою руку берёт мужская рука.
-Кто вы? Ответа нет. – Наклонитесь, - прошу того, кто держит мою руку. С трудом узнаю. Это Пётр Иванович Комаров – командир миномётной роты. Соображаю: я в палатке батальонного мед.пункта. Пётр Иванович крепко пожал мою руку и к лицу поднёс, поднятый вверх большой палец, это означало одобрение.
Санитар Расторгуев, уже из кружки напоил меня приторно сладким, горячим чаем, к ногам приложил грелку, укрыл третьим одеялом. Пришла Саша, поцеловала в распухшие губы, посчитала пульс, сделала укол, показала большой палец (всё хорошо) и убежала к раненным. Я понял, что получил тяжёлую контузию.
21 августа 43 г. мед.пункт переехал в село Большая Даниловка, растянувшееся с Северо-востока на Юго-запад на 6 километров. Пришёл сержант Шерстобитов. На моей полевой книжке написал: "Во взводе всё в порядке. Воюем. Потерь нет. Ребята ждут вас. Скорей выздоравливайте". Я ответил: спасибо, постараюсь.
Ночью, когда Саша уснула, сидя на стуле у моей постели, я потихоньку встал и, держась за стены, сходил оправился. Сразу стало легче, я ощутил сильный голод, болела и кружилась голова. Будить никого не стал – сон лучшее лекарство. Выпил стакан сладкого, остывшего чая, приготовленного Сашей, лёг. Не спится. В соседней комнате кто-то бредит – стучит. Стук я почему-то слышу. Передумал всю свою короткую жизнь. Вспомнил родителей, сестру, братьев, их большие семьи, деда, мужественно переносившего тяжёлые травмы (переломы голени и бедра) и мне стало легче. Неужто я не такой, как дед, как отец? Такой, такой: всё стерплю, всё смогу. Утром уйду во взвод. Пусть не слышу, но я же хорошо вижу, говорю. Буду давать команды и видеть, как их выполняют. Не сегодня, так завтра будем освобождать Харьков. Никто лучше меня не сможет управлять огнём взвода. Мне бы поесть и я полон сил – готов к труду наступлению (обороне). Проснулась Саша.
-Прости, - говорит, - а ты почему не спишь?
-Я спать не хочу, голодному солдату не до сна…
-Сейчас что нибудь найду, - говорит, - чай выпил – хорошо. С радостью осознаю, сто понимаю её слова по шевелению губ, по движению рук. Принесла вчерашний ужин. Набрасываюсь на еду. Саша грозит пальцем – не торопись.
Едва забрезжил рассвет 22 август 43 г., вместе с Комаровым, Трояном, Ворошириным и Чупраковым, покидаем БМП, идём на передовую. Пробираемся садами и огородами села Большая Даниловка. Троян наклонился к моему правому уху, кричит, а я едва улавливаю: непокорный ты, зачем глухой в пекло лезешь? Отвечаю товарищу: а ты, а они, разве не такие? Комаров только рукой махнул. Идём медленно и долго. Уже пора быть нашей огневой позиции.
-Может Мельник с Соколовым уже в Харькове?, - спрашиваю Комарова.
Милейший Пётр Иванович кричит мне в самое ухо: без тебя, без нас, не посмеют. Все улыбаются шутке перед опасной неизвестностью.
Вот, наконец, огневая позиция. Какая-то водоотводная канава, похожая на противотанковый ров. С воздуха маскировки нет никакой. Вместо рапорта, Мельник и Соколов обнимают Комарова, Трояна и меня, пожимают руки Вороширину и Чупракову. Больше всех обрадовались солдаты моего и третьего взводов. Вместо повреждённых миномётов, второй и третий взводы получили новые. Старшина Мартыщенко с ефрейтором Мельчаковым привезли завтрак. Я сыт, от завтрака отказываюсь (не по Суворовски).
Для охраны позиции миномётной роты комбат прислал отделение автоматчиков 6 человек во главе с молоденьким сержантом Лукиных. Они уже позавтракали.
Комаров по телефону связался с комбатом, получил задачу и, подав команду – рота к бою! (Я это понял по действиям сержантов и солдат), начал отдавать боевой приказ. Вместо меня его получает сержант Шерстобитов. Он недоволен, что я быстро вернулся в строй, хотел покомандовать взводом. Что ж, предоставлю ему такую возможность, как только освободим Харьков. Шерстобитов хотел мне объяснить суть приказа. Показываю на уши и говорю: командуй!
Вижу взвод снимается с позиции, быстро преодолевает вал канавы. Хватаю два лотка с минами (на ящики нет ещё сил) и, как опытный подносчик, преодолеваю вал. Впереди взвода цепью идут автоматчики, часто наклоняясь (кланяются шальным пулям). От развалин к развалинами пробираемся к окраине огромного города. Здесь кончается село Большая Даниловка и начинается крутой подъём в гору. На горе двух и трёхэтажные кирпичные дома, высокие деревья на кладбище. На склоне горы три яруса немецких траншей, набитых автоматчиками. У подножья горы печь для обжига кирпича. В стене, обращённой на восток, шесть амбразур, в каждой пулемёт. Попытки солдат третьей роты приблизиться к этому сверхдоту оказались плачевными (есть убитые и раненные). Огонь наших ротных миномётов и пулемётов не эффективен. Противотанковая артиллерия и танки сосредоточены севернее – на Белгородском шоссе. Все сапёры включены в штурмовые группы, пойдут со второй ротой по улице Лермонтова (слева от нас). С новой огневой взвод подавил несколько пулемётных гнёзд на склоне горы.
Вижу как сержант Лукиных собирает у солдат третьей роты гранаты Ф-1, вставляет запалы и что-то говорит Шерстобитову. Шерстобитов кричит мне в ухо: Лукиных просит минами поставить дымовую завесу перед чудо дотом. Даю добро – ставь. Дымовых мин всего девять. Пусть дымовую завесу ставит Вороширин. Шерстобитов объясняет Вороширину, как лучше это сделать, а Лукиных уже подбирается к огнедышащему чудовищу. Ветер средний слева. Мина дымит одну минуту. Высота облака дыма 3-5 м., длина 30-50 метров. На всю длину печи.
Вороширин, точным прицелом, уложил дымовую мину чуть левее крайней слева амбразуры. Дым ослепил все шесть амбразур. Лукиных у стены печи в метре от амбразуры, бросил в ход сообщения противотанковую гранату, даёт очередь из автомата в амбразуру и мгновенно суёт туда "феньку", взрыв. Лукиных, как журавль, перешагивает первую амбразуру и вот он уже рядом со второй. Очередь в амбразуру, за ней граната, взрыв. Третья амбразура молчит. Лукиных сразу суёт в неё гранату, взрыв. Четвёртая и пятая амбразуры молчат. Их, как и третью, Лукиных заглушил гранатами. Из шестой амбразуры вырываются языки пламени. С ней Лукиных расправляется так же, как и с первой. А Вороширин уже задымил весь склон горы. В дыму немцы ведут бешенный, но неприцельный огонь. Васеха атакует всей ротой, обходя фланги опорного пункта. Весь мой взвод бьёт осколочными по второй и третьей траншеям. Огонь противника постепенно слабеет. Третья рота уже в первой траншее. Расстояние между траншеями 40-50 метров. С ювелирной точностью бьём по второй. Васёха зелёной ракетой просит перенести огонь на третью. Этот скачёк огня миномётов, наших и Маяцкого, подхлестнул стрелков. Отчаянный бросок и во второй траншее рукопашная. А Лукиных, со своим отделением, воспользовался дымзавесой. Они уже на горе. От кладбища атакуют немцев с тыла, едва не попадая под разрывы наших мин. Какой же он молодчина! Этот юный сержант. Как заговорённый, один, за две, да-да, за две минуты, погасил шесть огневых точек – шесть пулемётов, защищённых толстыми стенами и потолком. Немцы считали эту печь неприступной. А он – воронежский парень Костя Лукин совершил подвиг, не сравнимый даже с подвигом Александра Матросова. Когда бой кончился, в этом каземате насчитали 18 трупов немецких солдат, 6 пулемётов МГ-34, 12 автоматов Шмайссер.
Около часа идёт перестрелка третьей роты с немцами, засевшими в третьей траншее. Выручили гвардейцы из дивизии полковника Севрюгина. Взвод автоматчиков на трёх танках Т-34, от Крематория атаковал левый фланг немцев в третьей траншее. Окружённые эсэсовцы из дивизии "мёртвая голова" не сдаются, яростно отбиваются, но силы теперь не равны. Ещё минут 15 и с эсэсовцами покончено. Третья рота 219 отдельного батальона, поддержанная взводом – моим взводом, миномётов, гвардейцами танкистами и автоматчиками, при активной помощи отделения сержанта Лукиных, одной из первой вошла в Харьков, чтобы навсегда освободить его от фашисткой нечисти.
Вторая рота, продвигаясь по улице Лермонтова к центу города, обошла городок медицинского института. Третья рота, вместе с гвардейцами, тремя штурмовыми группами, дом за домом очищают мед.городок. Управлять миномётным огнём в городе лучше всего с огневой позиции. Даю команду: на новую огневую позицию, взвод за мной вперёд! Беру ящик с минами и начинаю подниматься по деревянным ступеням в гору, придерживаюсь за перила. Справа по изрытому воронками от мин склону, на перегонки поднимаются расчёты. Длина склона больше ста метров. На линии второй траншеи остановился передохнуть. Вижу зашевелился немец в траншее, вытащил из под убитого автомат, наводит на меня. Кричу: бейте гада! показываю рукой и прыгаю вниз по ступеням. Вороширин в миг оказался у траншеи и опередил фашиста – в упор выстрелами из нагана, очередь не попала в меня. Опустил ящик, подошёл к Вороширину, молча обнял товарища, а в горле ком – на волосок от смерти был.
Первым на гору поднялся расчёт младшего сержанта Демченко, за ним Серегина, третьим Черных. Вороширин жестами спрашивает: куда теперь? В конце переулка, у одноэтажного дома скверик. Показываю рукой – туда, в сквер. Впереди и справа кладбище с высокими деревьями у крестов и памятников ни одной железной оградки (немцы вывезли в Германию). За кладбищем просматривается многоэтажное здание. Окна заложены кирпичом. В каждом окне бойница. Даже с крыши стреляют. Эх, пушечки бы сюда… или на худой конец ПТэры, да снайпера Шишкарёва. Надо для взвода добыть снайперскую винтовку.
Третья рота блокировала это большое здание с трёх сторон, а ворваться в него не может. Гвардейцы танкисты и автоматчики отозваны в свои части.
Майор Заболоцкий ввёл в бой первую роту, из-за правого фланга третьей роты, она вышла на улицу Сумскую. Теперь большой серый дом полностью окружён. Капитан Винник, с помощью рупора, предлагает немцам сдаться. В ответ усиление стрельбы. На что надеются немецкие офицеры, не понятно.
На Сумскую вышла и вторая рота. Суханов держит под прицелами своих максимов все подъезды большого серого дома. Попытки вырваться из здания кончаются десятками убитых и раненных. Только к вечеру, после внутренней разборки, немцы начали сдаваться. Им предложено: оружие и боеприпасы складывать на первом этаже, на улицу выходить для обыска с поднятыми руками. Сдавшихся оказалось больше двухсот. Среди них 24 младших офицера и почти половина раненных.
Для конвоя Васеха выделил взвод младшего лейтенанта Сторожко – опытного конвоира, а Суханов – взвод станковых пулемётов. Он же выставил охрану трофеев и здания – взвод младшего лейтенанта Голобородько.
Уже в сумерках батальон вошёл в Лесопарк и, прочесав его, остановился над обрывом реки Уда. Рядом расположились: справа 216 отдельный батальон, слева 220 осб. В районе вокзала и на холодной горе всю ночь и утро 23 августа 1943 года продолжались яростные перестрелки. Уходя, немцы взрывали и минировали город.
После обеда все войска, участвовавшие в освобождении Харькова, в том числе 24 и 17 стрелковые бригады ВВ НКВД, с полным вооружением и техникой прошли по улицам города. На самом высоком здании Госпрома, на площади Дзержинского развевалось Красное знамя.
Наш 219 отдельный стрелковый батальон разместился в клиническом городке на Северо-восточной окраине города. В двухэтажном Г-образном здании у входа в городок, расположились на первом этаже миномётная и пулемётная роты, на втором – батальонный мед.пункт. К вечеру связисты наладили линии радиовещания и весь личный состав с радостью и гордостью прослушал сводку Сов.информ.бюро об окончании Курской битвы и приказ Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина, в котором объявлена благодарность всему личному составу соединений и частей, участвовавших в освобождении города Харькова от немецко-фашистских захватчиков. В этот вечер Москва салютовала доблестным войскам Степного и Воронежского фронтов 24-мя залпами из 224 орудий.
Прослушав сводку, Саша прибежала в офицерскую комнату миномётчиков и осыпала поцелуями моё лицо, всё в струпьях и ссадинах, полученных у хутора Циркуны 18 августа, при этом приговаривая: Колюня, милый, дошли, дошли… и повела меня в медпункт, долечиваться.
В связи с перемещениями по службе, лейтенанта Мельника назначили пом.нач.штаба по учёту личного состава (ПНШ-4), а меня вместо него заместителем командира миномётной роты. 24 августа написал письма всем родным. За мастерское управление огнём миномётного взвода, уничтоженный фашистский танк в селе Пятницком, орудия у Хутора Циркуны и подавление важного опорного пункта на Северо-восточной окраине города Харькова, меня премировали 1200 рублями и представили к ордену Красного Знамени. Сержанта Гноевого наградили орденом "Славы" третьей степени, сержанта Лукиных представили к званию Героя Советского Союза, но он попросил у командира бригады полковника Гавриша медаль "За отвагу". Сержанты вскоре получили награды, а я махнул рукой – объегорили, наградной лист потеряли в отделении кадров бригады. Обидно, досадно, да ладно…
Началась обычная гарнизонная служба и боевая подготовка. Вместо меня командиром первого взвода назначили молоденького, как школьник, младшего лейтенанта Бойцова, только что окончившего трёхмесячные курсы командиров миномётных взводов.
30 августа 1943 года, на площади у памятника Т.Г.Шевченко состоялся многолюдный митинг по случаю освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков. На митинг пришло почти всё население города и воины гарнизона. На митинге выступили: командующий Степным фронтом генерал армии И.С.Конев и Маршал Советского Союза Г.К.Жуков. Над городом непрерывно патрулировали наши истребители, отгоняя фашистких стервятников. Слов выступающих я не слышал, хотя стоял в оцеплении не далеко от трибуны. По жестам понимал – они призывали решительней идти вперёд, на Запад, освобождать города и сёла от гитлеровской нечисти.
В начале сентября у нас в бригаде началась эпидемия малярии. Прогноз лейтенанта Юнисова оправдался. Приступы малярии это сильный озноб, температура тела за 40 градусов, больные бредят. В подразделениях некому стоять дневальными. Весь батальон – сплошной лазарет. Медики сами едва держатся на ногах. Средства лечения – хина и акрихин. От хины люди глохнут, а от акрихина желтеют, как китайцы. Поскольку после контузии я ничего не слышу, майор Заболоцкий предложил принять ударную дозу хины (один грамм хины растворить в стакане водки) и выпить в начале приступа. Я согласился, хотя врач Немковская и Саша возражали. Принял я эту "микстуру" и вскоре отключился – провалился в тёмную бездну. Позже Саша рассказала, как меня трясла лихорадка и как она боялась, что не выживу. Выжил. И это был последний приступ. Моему примеру последовали очень многие больные. И всё же две недели батальон был совершенно не боеспособен. Вот что значит укус комара с кривым хоботом.
Во время последнего приступа малярии у меня возобновилось кровотечение из ушей. Саша отвезла меня в армейский госпиталь 69 армии. Нейрохирург, обследуя мою голову, нашёл на лбу справа трещину черепа, а кровотечение из ушей – признак перелома основания черепа. Три недели я пролежал в госпитале. Правым ухом стал немного слышать. Кровотечение прекратилось. При выписке мне сказал: чтобы восстановился слух нужен испуг или большая радость. Саша без стеснения заявила: будет большая радость – мы скоро пойдём в ЗАГС, создадим семью. Врачи пожелали нам здоровья и семейного счастья.
Первое письмо в Харькове получил от Георгия. Он тоже участник освобождения Харькова, только с другой стороны – с Юго-восточной. Их 84 стрелковая дивизия отличилась в боях за южную окраину города и получила почётное наименование "Харьковской". 89 гвардейская дивизия, чей левый фланг мы прикрывали, тоже стала Харьковской, а наша 24 стрелковая бригада так и осталась никакой, очевидно по тому, что она Внутренних Войск НКВД (другого ведомства). Справедливо ли это? Судить вам дорогой читатель.
28 сентября 1943 года, получив официальное разрешение у комбата майора Заболоцкого на женитьбу, мы с Сашей нашли городской ЗАГС и зарегистрировали брак. Получили свидетельство о браке № 82. Столько фронтовых свадеб было в Харькове с момента его освобождения. Скромно отметили это событие в комнате офицеров-миномётчиков. Нашему примеру последовали: лейтенант Мельник и лейтенант м/с Силатова, старшина Давыдов и капитан м/с Немковская, лейтенант и/с Сергей Гладких и его однофамилица лейтенант м/с Фаина Гладких.
Первую брачную ночь мы с Сашей провели в комнате аптеки батальонного лазарета. Выполнив все назначения по лазарету, Саша на примусе приготовила яичницу-глазунью и ароматный чай. После ужина Саша разделась и, ложась позвала: Колюня, милый, вот теперь я вся твоя.
На другой день нам – молодожёнам выделили комнату в лазарете, 18 квадратных метров. Радости у нас было много, а моя глухота не проходила. По закону, я подлежал увольнению в запас, как инвалид войны второй группы. Однако, ни старший лейтенант Комаров, ни майор Заболоцкий не захотели расставаться со мной. Да и мне не хотелось уходить в запас посередине войны, не выгнав фашистскую нечисть из пределов многострадальной Украины. Документы о моей инвалидности положили "под сукно". Саша начала интенсивное лечение моей глухоты. Каждое утро пипеткой промывала уши перекисью водорода, а перед сном закапывала камфорное масло. Слух понемногу начал улучшаться.
За миномётной ротой закрепили пост ВНОС на крыше большого серого дома на Сумской. В мои обязанности входило проверять несение службы наблюдателями.
Однажды, проходя по аллее кладбища к посту, обратил внимание на свежую могилу, обложенную множеством венков. Раздвинул венки, на обелиске прочёл: "Полковник Танкопий Иван Михайлович". Это же командир 17 стрелковой бригады, геройски погибший 17 марта 1943 года в совхозе им. Фрунзе. В скорбном молчании долго стоял у этой могилы. Значит его перезахоронили. Это очень правильное решение. Для меня он был олицетворением верности и беззаветного служения Родине. Вечная ему память.
В начале октября 1943 года в батальоне сформировали снайперский взвод, численностью 24 человека. Меня назначили инструктором, а младшего лейтенанта Голобородько моим помощником. Задание: за две недели подготовить снайперов для ведения боевых действий в составе танкового корпуса Генерал-лейтенанта Ахманова, при форсировании Днепра и освобождению Кировограда.
Расквартировали взвод в хуторе Циркуны. Рядом стрельбище. Всё светлое время тренируемся в поражении неподвижных и бегущих целей, низко летящих самолётов. И здесь большую помощь мне и Володе Голобородько оказывает всё тот же Николай Михайлович Шишкарёв – герой обороны на Донце в селе Мартовое. Он учит новичков маскировке, выдержке, при охоте на вражеских снайперов, офицеров и низко летящие самолёты. Две недели пролетели незаметно, не даром. На заключительных стрельбах командование дало высокую оценку нашим стараниям.
Во второй половине октября 1943 года снайперов направили на заднепровский плацдарм. Там творилось что-то непонятное. Батальон, к которому нас прикомандировали, каждую ночь по понтонному мосту, уходил на левый берег Днепра, там отдыхал, а утром, когда начинал работать вражеская авиация, возвращался на свои позиции и организовывал наступление, которое не приводило к успеху. Думаю, что таких батальонов было много. Мы с Голобородько считали это беганье через Днепр сумасбродством командования. А это была демонстрация накапливания сил для нанесения главного удара в целях освобождения столицы Украины Киева.
26 годовщину Октябрьской революции мы праздновали в Харькове. 6 ноября майор Заболоцкий для женатиков закатил большую общую свадьбу. Он поздравил все офицерские пары с законным браком, пожелал счастья и много детей. А в доме напротив штаба батальона на втором этаже, в отремонтированной комнате, собрались офицеры миномётчики и пулемётчики. Позвали и меня. Стоя выпили за светлую память убитых товарищей, закусили, запели песни. А мне почему-то взгрустнулось. Вышел на лестничную площадку покурить. Прямо у входной двери подъезда на второй этаж проложен трап (лестничные марши разрушены). Не далеко от входа мальчишки развели костёр. Сижу, курю, любуюсь ночным костром. Только успели озорники разбежаться, костёр как трахнет. Взрывной волной меня повалило, ударился затылком о трап. Друзья выскочили, подняли, ощупывают, кричат: что с тобой? С радостью отвечаю: да не кричите вы, всё в порядке, я уже слышу, пацаны что-то взорвали…затылок больно, шишка. Нейрохирург госпиталя был прав – сильный испуг вернул мне слух.
С того вечера прошло 60 лет, а слух полностью не восстановился.
7 ноября 1943 года весь советский народ праздновал и день освобождения Киева от немецко-фашистских захватчиков. В Харькове состоялся парад войск гарнизона и демонстрация трудящихся. Множество знамён, флагов, транспарантов, цветов, радостные лица харьковчан и песни – все это сохранилось в памяти моей и не только моей.
В середине ноября майор Заболоцкий был переведён на должность командира кавалерийского полка. Командиром нашего "непрогораемого, непромокаемого" отдельного батальона назначили капитана Шапошникова Василия Васильевича. Штабные офицеры говорят, что он 1896 года рождения. В первую мировую войну был прапорщиком в царской армии. В 1918 году поступил на службу в Красную Армию. Участник гражданской войны. До 1941 года был бухгалтером крупного свиноводческого совхоза в Воронежской области. Член ВКП(б). Высокий, стройный, с тяжёлым взглядом. Требователен, но не солдафон. Гордится тем, что одногодок с Маршалом Советского Союза Жуковым. Не разговорчив, не тороплив при принятии решений. Любит совещания, называет их "военным советом".
На холодной горе в больнице был немецкий госпиталь для военнопленных. Умерших не хоронили, а бросали в огромную яму. Перед уходом из Харькова, немцы засыпали эту яму грунтом и заасфальтировали. Осенняя влага проникла в яму, асфальт потрескался. Из трещин пошёл трупный запах. К вскрытию этой братской могилы были привлечены добровольцы и из нашего батальона. Они рассказывали, что работая там специальная комиссия установила факт варварства немецких врачей, забирающих всю кровь у наших пленных, для лечения своих солдат.
Среди взятых в плен при освобождении Харькова оказался изобретатель душегубки – штабс-капитан. На допросе в органах контрразведки он назвал трёх помощников (двух солдат СС немцев и уголовника-украинца – жителя Харькова). Душегубка – это автомашина с герметичным кузовом, во внутрь которого введена выхлопная труба. Задержанных по малейшему подозрению харьковчан сажали в эту чёртову машину и везли на допрос, привозили трупы отравленных выхлопными газами. Точное число отравленных следствию установить не удалось. Военный трибунал Харьковского гарнизона приговорил изобретателя душегубки и его помощников-шоферов к смертной казни через повешение.
В один из воскресных дней, на Сенной площади Харькова приговор был приведён в исполнение. Когда извергов повесили, родственники отравленных, застреленных и замученных в застенках СС и гестапо подходили и плевали в их мерзкие рожи. Харьковчане и весь советский народ с удовлетворением восприняли этот справедливый акт возмездия.
Пополнив свои ряды до полной штатной численности, 219 отдельный стрелковый батальон, в составе 24 стрелковой бригады, 16 ноября 1943 года погрузился в эшелон и убыл в Киев. Двое суток ждали очереди для переправы через Днепр. 20 ноября, обходя Киев с Севера, вышли на реку Ирпень. Немцы каждый день пытались прорваться к Киеву, но имеющие опыт обороны на Северском Донце, наши бойцы стояли насмерть. За две недели боёв на участке обороны батальона немцам не удалось форсировать реку.
Старшего лейтенанта Комарова направили на лечение в Саратов. Командиром миномётной роты назначили лейтенанта Богомолова Александра Михайловича, бывшего артиллериста, к сожалению не имеющего опыта управления миномётным огнём. Пришлось натаскивать его и на наблюдательном пункте, и на огневой позиции. Человек немолодой, он предрасположен к комфорту. В блиндаже у него мангал, карбидная лампа из 45 мм гильзы, ватный матрац. На НП примитивный стул.
Ещё в Харькове я поставил перед собой цель – научить все расчёты переходить на поражение цели, если не с первой, то со второй мины.
Капитан Шапошников, в противоположность майору Заболоцкому, предпочитает не раздавать миномёты и станковые пулемёты стрелковым ротам, а иметь всегда под рукой, как мощный огневой кулак. Чаще всего он держал на своём КП и Суханова, и меня.
-Вон видишь возня какая, чего ждёшь? Накрой-ка огоньком.
-Вижу. Это провоцируют на открытие огня, чтобы подавить своей артиллерией, - отвечаю комбату.
-А ты врежь им и смени позицию, - настаивает комбат. – Есть врезать. По телефону даю команду: по скоплению противника, угломер….., прицел …..залпом огонь! После залпа, пока летят мины, скопление исчезло – немцы разбежались. И уже их шестиствольный миномёт бьёт по нашей огневой. А лейтенант Богомолов, по подсказке Соколова и Трояна, уже ушёл с ротой с основной на запасную огневую позицию. Запоздай с уходом хоть на минуту была бы мясорубка.
Дорогой Василий Васильевич умел признавать ошибки. – Это надо же, какая оперативность!, - возмущается комбат, - ты был прав, сынок. – Я их повадки хорошо изучил, - говорю, - у врага тоже учусь. – Правильно делаешь, - одобрил капитан.
Вслед за гвардейцами Маршала танковых войск Рыбалко, батальон 26 ноября форсировал реку Ирпень, освободил курортный посёлок Верзель и к исходу дня овладел станцией Фаустов. Далее танки ушли на Бердичев, а нашу бригаду повернули на Житомир.
Как и под Харьковом, здесь в лесах, в тылу наших войск, осталось много мелких групп противника. Наш батальон, в составе своей 24 стрелковой бригады, участвует в прочёсывании лесов и ликвидации фашистского отребья. Новый 1944 год батальон встретил на подступах к Житомиру, освобождённому гвардейцами 31 декабря 1943 года. Вместо отдыха в большом городе, нас повернули на Юго-восток, на ликвидацию Корсунь-Шевченковской группировки немцев, угрожавшей Киеву с Юга.
4 и 5 января 1944 года вели бой за Бердичев. Совместными усилиями гвардейцев-танкистов Генерала Катукова, морских пехотинцев Генерала Леселидзе и нашей 24 стрелковой бригады, Бердичев очистили от оккупантов. Далее от Казатина шли на Белую церковь, но 25 января 1944 года вдруг повернули на Юг, на Звенигородку. Здесь железной стеной стали стеной против попыток Манштейна выручить войска, окружённые в районе Корсунь-Шевченского. Бои здесь носили очень напряжённый характер. Фашисты по несколько раз в день атаковали наши позиции.
27 января 1944 года, под Звенигородкой геройски погиб мой однокашник по Ленинградскому военному училищу лейтенант Ельницкий. Он возглавил взвод 2 роты в боевом охранении. Уставшие бойцы 26 января заняли старые окопы. Углубить их не захотели, а Елиницкий не заставил и поплатился жизнью. Рано утром 27 января со стороны Умани на позицию взвода пошли фашисткие танки. Завязался неравный бой. Оставшийся в живых, один из взвода, младший сержант Шарохин рассказал: "Шесть тигров навалились на нас. Лейтенант, раненный в ноги, кричит: "ни шагу назад - за нами Киев". Два танка всё же подожгли бутылками с КС. Меня завалило землёй"… Вечером на поле боя обнаружили 17 раздавленный бойцов 2 роты и среди них лейтенанта Ельницкого с зажатым в руке комсомольским билетом, на развёрнутых страницах которого кровью написано: "Ревут чудовища стальные, густеет дым пороховой"… Фашистские танки в Звенигородку не прошли. Героичский взвод с почестями похоронили в братской могиле. Лейтенант Ельницкий был представлен к ордену Ленина, посмертно. Его комсомольский билет переда в политотдел 24 стрелковой бригады. На братской могиле я поклялся беспощадно мстить фашистам за погибших товарищей. И не только за них, а и за брата Фому. Перед выездом из Харькова, получил письмо от племянницы Веры с сообщением от командования танко-самоходного полка о том, что красноармеец Гришмановский Фома Андреевич в районе г. Керчь пропал без вести.
Окружённым в Корсунь-Шевченковском районе фашистам было предложено сдаться, но фашисткое командование отвергло наш ультиматум. Немцы начали яростные попытки вырваться из котла, но всюду несли огромные потери. 17 февраля 1944 года Корсунь-Шевченковский был очищен от фашистов. Вражеская группировка полностью разгромлена, но остатки разбитых частей нельзя оставлять в глубоком фронтовом тылу. На их ликвидацию и были нацелены несколько бригад Внутренних Войск НКВД. Снова оцепление (окружение) и прочёска лесов и населённых пунктов, охрана мостов и фронтовых коммуникаций.
13 марта 1944 года батальон, на станции Казатиа погрузился в эшелон и 15 марта прибыл в город Ровно. Вместо вокзала и прилегающих кварталов, дымящие развалины.
Под бомбёжкой выгрузились и форсированным маршем ушли в местечко Александрия. Во время выгрузки потеряли несколько человек убитыми и раненными. Прямым попаданием бомбы уничтожена машина с радиостанцией РСБ – главной радиостанции батальона. На пятнадцатикилометровом пути из г. Ровно, проходе по мосту через реку Горынь и входе в м. Александрия, подразделения батальона были обстреляны бандеровцами. Всю ночь на 16 марта батальон находился, как в осаде. За день очистили от бандитских групп районный центр и прилегающие хутора. Город Ровно фашисты яростно бомбили. 18 марта в Александрию переехал штаб бригады. В двух километрах от Александрии на охране железнодорожного моста через реку Горынь стоит батарея МЗА. Она, в какой-то мере, прикрывает нас от налётов.
В задачу батальона входит очистка лесов, сёл и деревень от фашистской нечисти и бандеровцев.
6 апреля у села Гута-Каменка в бандитскую засаду попала группа фуражиров, закупавшая у населения овёс и сено для лошадей. Вся группа – семь человек, во главе с ветеринарным фельдшером лейтенантом в/с Голубевым, погибла в неравной схватке с озверевшими бандитами. Все они с почестями похоронены в братской могиле у церкви в деревне Ложевая Александровского района Ровенской области.
10 апреля 1944 года получил письмо от племянницы Лизы. Она пишет, что воюя на территории Венгрии, где-то у озера Балатон, их папа (мой брат) Георгий пропал без вести. В ответном письме успокоил семью брата уверенностью, что их папаня жив (у меня не было ощущения смерти кого-либо их близких). Возможно ранен, попал в другую часть. Я не мог себе представить, чтобы командир миномётной роты попал в плен. Да ещё тогда, когда их 84 стрелковая дивизия успешно наступала.
По распоряжению командира бригады, миномётные роты отдельных батальонов 16 апреля автотранспортом были направлены под город Ковель, для усиления артиллерийской группы непосредственной поддержки пехоты. Ковель – узел железных и шоссейных дорог, фашисты обороняли с отчаянием обречённых. С холма, на котором обосновали свои НП командиры рот и артбатарей, видно большое озеро талой воды. В городе нет ни одного целого дома. Только польский костёл, как крепость стоит. С его колокольни бьют крупнокалиберные пулемёты. Из развалин города губительный огонь артиллерии и миномётов. Наши огневые позиции часто бомбят немецкие самолёты. Где же наши соколы? Обидно, что пропускают на нас это чёрное вороньё со свастикой.
24 апреля сюда по железной дороге подали батарею тяжёлых пушек-гаубиц. Минут 20 батарея постреляла и от костёла остались крупные глыбы кирпича. Она так же подавила немецкие батареи в городе, но попытка взять город штурмом не удалась. Надо полностью блокировать город. Это же элементарно.
28 апреля я сменил свой НП. Только начал вычерчивать схему управления огнём, сзади метрах в пятидесяти треснул бризантный снаряд. Мимо пробегает командир соседней атрбатареи старший лейтенант Сердюк. Отбежал метров на 30. Трах! Взрыв низкий воздушный. От удара осколка падаю и вижу, как Боря Сердюк упал вниз и раскинул руки. Жуткая боль внизу живота справа. Соображаю – ранен. Превозмогая боль включил рацию, сообщил на огневую лейтенанту Богомолову. Достал перевязочный пакет, расстегнул ремень, пробитый осколком, лёжа спустил брюки, из раны течёт кровь. Успел подушечкой пакета зажать рану. Прибежали две девицы-санитарки с носилками. Обе начинают перевязывать. Указываю на лежащего Сердюка, спасайте его. Обе бросаются к Борису. Эх, не опытные…Сам, скрипя зубами, заканчиваю перевязку. Пытаюсь сесть, в животе сильная колющая боль. Связался по рации с Богомоловым, прошу заменить меня и захватить санитаров с носилками, сам идти не могу. Минут через 10 появился Богомолов с санитарами и носилками. Передал ему не законченную схему управления огнём и рацию. Несут меня санитары осторожно, а разрывы мин и снарядов подгоняют. В медпункте артиллерийского полка увидел Сердюка. Он бледен, еле дышит. Осколок пробил ему правую лопатку. Нам обоим сделали обезболивающие уколы и против столбняка. Его поят сладким чаем, мне не дают ни капли. Вечером меня, Сердюка и ещё двух тяжело раненых отправили на железнодорожный разъезд и погрузили в товарный вагон. Сюда же сели ходячие раненные. Для охраны и сопровождения выделили двух санитаров с трофейным пулемётом. Всю ночь мы ехали до Ровно. В пути нас несколько раз обстреливали бандиты. Наши санитары отвечали огнём пулемёта. 29 апреля нас четверых тяжело раненных и десять легкораненых на грузовике привезли в армейский госпиталь тринадцатой армии. Из приёмного отделения Сердюка и меня сразу в операционную. Когда очнулся от наркоза, понял, что лежу в углу большой палаты у окна. В окно светит солнце. В животе тупая боль. Во рту сухо. Попросил пить. Молоденькая медсестра посмотрела историю болезни и сказала: напои этого голубоглазого. Немолодая санитарка Вера подала мне полную алюминиевую кружку чаю с каким-то лекарством. Засыпая я спросил: а где мой приятель Сердюк? Сестра, её зовут Ниной, ответила: здесь, жив, не волнуйся.
30 апреля, 1 и 2 мая 1944 года немцы по несколько раз в день бомбили город. Одна бомба попала в приёмное отделение госпиталя. Там возник пожар. Сгорели мои и всех раненых личные вещи и документы. Взрывом бомбы выбило окно у которого я лежу. Всех ходячих раненых увели в убежище и щели, вырытые в госпитальном сквере. В нашей палате холод-сквозняк. Моего соседа шофёра, раненого бандитами в грудь и Борю Сердюка знобит, лихорадит. Зовём сестру или санитарку. Наши слабые голоса никто не слышит. Превозмогая боль, встал, всех, оставшихся в палате укрыл ватными матрацами с соседних коек, два матраца натянул на себя. Большое дело самоспасение.
Утром 3 мая окна заколотили фанерой и нам – мороженным к ногам положили грелки. В палату вернулись все раненые, стало веселее и теплее. После обхода врачей, в палату вошёл мужчина средних лет в белом халате. От него повеяло чем-то родным. Подошёл, спрашивает: ты Гришмановский? – Да, - отвечаю. – Хромого Андрея сын? – Да. Склоняется, обнимает, целует, говоря: здравствуй браток! Я Гришмановский Афонасий Васильевич – Ленинградец. Наши отцы двоюродные братья, а мы с тобой троюродные. Я заведую терапевтическим отделением этого госпиталя, по совместительству суд.мед.эксперт гарнизона. Как твоё самочувствие?
-Спасибо, хорошее. Брат рассказал, что 2 мая, утром, его пригласили на судебно-медицинскую экспертизу полковника Гавриша – командира 24 стрелковой бригады. Его отравила вином завербованная немцами полька – официантка ресторана. Представляясь начальству бригады, назвал свою фамилию. Подполковник Ляшкевич сказал ему обо мне. И вот встреча. Рассказал брату о контузии у хутора Циркуны, о ранении под Ковелем. Он тепло, по родственному осмотрел мою рану, ощупал голову, грудь, живот и сказал: мы – Гришмановские живучи, всё будет хорошо, соблюдай режим, я ещё зайду.
А под вечер приехала Сашенька и забрала меня из госпиталя в свой батальонный лазарет. В приёмном покое, вместо офицерского обмундирования и документов, выдали рваные солдатские гимнастёрку, брюки, пилотку, ботинки и одну обмотку, а так же справку о том, что все мои личные вещи и документы сгорели. На командирской, камуфлированной эмке, в сопровождении двух автоматчиков, мы приехали в м. Александрия. После освобождения Ковеля миномётная рота вернулась в свой родной батальон.
В то время, когда, закончив операцию по ликвидации Корсунь-Шевченковской группировки немцев, на первом Украинском фронте случилось "ЧП" всесоюзного масштаба. На северной окраине села Милятын Гощанского района Ровенской области был тяжело ранен бандеровцами командующий фронтом Генерал армии Николай Фёдорович Ватутин. Пока его на машине везли в Ровно в госпиталь, он потерял много крови. Из Ровно его эвакуировали в Киев. Лучшие хирурги страны, в том числе Н.Н.Бурденко лечили его, но спасти не смогли. 15 апреля 1944 года Николай Фёдорович скончался. В командование фронтом с 1 марта вступил представитель Ставки Верховного командования Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Из м. Александрия наш батальон перевели в село Святцы (4 км от Александрии). Здесь меня назначили помощником начальника штаба по учёту личного состава (ПНШ-4). Мельника перевели с повышением в другую часть. Меня долечивает мой милый доктор Сашенька. Теперь мы трудимся рядом. Нашего комбата Василия Васильевича Шапошникова, за успешное выполнение боевых заданий в Корсунь-Шевченковской операции, наградили медалью "За боевые заслуги", ему присвоили звание майор. Начальником штаба, вместо капитана Солодовникова, назначили лейтенанта Бабич Николая Александровича.
14 мая 1944 года благородный поступок совершил комсомолец первой роты, ручной пулемётчик Николай Рахманов. При преследовании банды у села Дермань Сосновского района Ровенской области, он оказался рядом с командиром роты лейтенантом Могилёвым. Увидев, что бандит целится в лейтенанта, Рахманов бросился вперёд, стреляя из пулемёта, и заслонил командира роты, спас его. Шесть пуль попали в грудь Николая. Одна из них пробила комсомольский билет и сердце благородного юноши. Смертельно раненый он навёл пулемёт на бандита – убил его.
Со всеми воинскими почестями похоронили героя-комсомольца на кладбище в м. Александрия. За этот благородный подвиг Николай Рахманов посмертно награждён орденом Ленина.
В конце мая 1944 г. батальон передислоцировался в м. Корец (райцентр на Востоке Ровенской области). Штаб, миномётная и пулемётная роты, лазарет, хозвзвод, взводы: разведки, автоматчиков, ПТО, ПТР расположились в центре. Первая рота в деревне Большая Клецка, вторая рота в деревне Кобылье, третья рота в селе Корысь.
Задача: во взаимодействии с районным отделом НКВД, вести борьбу с бандеровцами. Связь с ротными гарнизонами по местным телефонным линиям и штатным радиостанциям.
В одной из операций конный разведчик в хуторе Копытов, в яме для хранения картофеля, обнаружил двенадцатилетнего мальчика-еврея, по имени Юзин (Иосиф). Исхудавший, еле живой подросток рассказал страшную правду о семье и о себе.
До войны семья жила в Корце. Отец работал мастером по ремонту швейных машин, велосипедов, другой бытовой техники. Был инвалидом, в армии не служил. Мать преподавала немецкий язык в средней школе. Сестра Рая перед войной окончила 7 классов, он пошёл в третий. Жили хорошо, в семье был достаток. С приходом немцев школы забрали под казармы. Мать на дому учила соседских и своих детей. Когда Красная Армия погнала немцев с Украины, фашисты согнали со всей округи евреев и между деревнями Казак и Речки, в болотоосушительном рву, расстреляли. В момент расстрела, мать заслонила Юзика собой и, падая, прикрыла. Палачи ушли, а он лежал среди убитых дотемна. Ночью выбрался из рва, заполненного трупами и пришёл в хутор. Его приютила сердобольная хозяйка, хотела иметь в доме пастуха. Хозяин хутора и два его взрослых сына были бандеровцами. Чтобы Юзик не выдал их пришедшим освободителям-красноармейцам, "сердобольная" хозяйка упрятала его, пугая немцами, в яму с картофелем. Больше двух месяцев был заточён Юзик в сырую яму. Питался сырыми овощами. Привезли парня в Корец, отмыли, вылечили. Его усыновил заместитель второй роты старший лейтенант Сбоев, семью которого немцы уничтожили на брянщине.
Когда раскопали расстрельный ров, Юзик опознал своих родителей и сестру. Их и многих других похоронили по Иудейским обычаям. Всего в этом рву было расстреляно больше двенадцати тысяч евреев. Это лишь одно из мест варварских злодеяний гитлеровцев.
Юзик оказался на редкость умным, сообразительным пацаном. Неоднократно ходил в разведку, под видом нищего пастушка. С коровой "Пеструхой" пробирался в отдалённые хутора и, обнаружив банду, включал радиомаячок. За добычу ценных разведывательных данных о местонахождении банд, его наградили медалью "За боевые заслуги".
В начале июня 1944 г. меня перевели на должность помощника начальника штаба по боевой подготовке (ПНШ-2). В условиях боевых действий батальона, я занимался войсковой разведкой, поддерживал связь с оперативным составом районного отдела НКВД. На должность ПНШ-4 прибыл мой старый приятель лейтенант Михаил Владимирович Галаганов.
В середине июня 1944 г. прервалась телефонная и радио связь с первой ротой лейтенанта Могилёва. На лёгком броневике меня направили в Большую Клецку, с запасной рацией. Большая половина дороги лесом. На каждом шагу может быть засада. Экипаж броневика 3 человека. Водитель и стрелок радист расположились внизу, я – в башне. Основное вооружение танковый пулемёт ДТ, с боекомплектом 1500 патронов. Перед выездом взяли 30 гранат Ф-1 и двуручную пилу. Благополучно проехали лес. Отыскали лейтенанта Могилёва, передали исправную рацию. Возвращаемся в Корец. Люк башни закрыт. В смотровую щель вижу: в сотне метров через дорогу бегут бандеровцы, там просека. Переехали две повозки. Бью из пулемёта. Бандиты, впереди и сзади броневика сделали завал, перегородили дорогу спиленными соснами, бьют из пулемётов, автоматов и винтовок по броневику. По рации сообщил в штаб и Могилёву. Отстреливаюсь. Стараюсь не подпускать бандитов на бросок гранаты. Подъехали к завалу впереди. Приказываю водителю и стрелку-радисту выйти из броневика, распилить сосну, откатить кряж для проезда. Стреляю экономно, прикрываю самоспасателей. Ох как долго они пилят эту не очень толстую сосну…Только бы не допустить гадов, не дать убить или ранить солдат…И вот , наконец, кряж откатили. Солдаты в машине. Медленно проезжаем "ворота" в завале и, прощупывая взглядами каждый куст, каждый поворот, чтобы не пропустить фауст-патронщика или фугасника, выезжаем из леса. По возвращении в Корец обнаруживаем в шинах с обеих сторон массу торчащих гусматических сосков. Оба мои спутника стали седыми, их тошнит, а я прошу попить чего нибудь холодненького. Саша ведёт меня в лазарет, угощает окрошкой.
К вечеру восстановили и телефонную связь и лейтенант Могилёв рассказал, что, посланная им РПГ (разведывательно-поисковая группа) на месте завалов и на просеке обнаружила больше двадцати мест, где трава и кустарник испачканы кровью. – Я был уверен, - сказал Могилёв, - что ты дашь бандюгам по мозгам. – Спасибо за уверенность и моральную поддержку, - ответил товарищу, - я бы, на твоём месте, поспешил на помощь.
В Корейском, Межиричском и Сосновском районах в июне 1944 года свирепствовала банда "Николы" – бандеровская служба беспеки. Изучив маршруты передвижения этих варваров, попросил разрешение на свободный поиск. Майор Шапошников дал добро. 22 июня 1944 г. ночью, со взводом разведки и радистом (всего 21 человек) в камуфлированных маскировочных костюмах, ушёл из Корца, на Северо-запад стык трёх районов. Бесшумно передвигаемся по полевым и лесным тропам от хутора к хутору, обходя их, чтоб не беспокоить собак. Одиночек и парных связников не задерживаем, чтоб не обнаружить себя. Днём отдыхаем, наблюдая за хутором между деревень Большая и Малая Клецка. Вторую ночь провели в засаде у моста через реку Случь. Банда на мосту не проходила. Днём, проходя по валу болотоосушительной канавы, между деревень Малая Клецка и Кобылье, убедились, сто именно по этому валу банда пойдёт на расправу с "агентами советов". Здесь и устроили засаду. Во второй половине ночи перед фронтом засады прошёл дозорный. Его бесшумно схватили на левом фланге засады. Появилось ядро банды. Идут, осторожно ступая, по двое в ряд. Когда последняя пара прошла мимо меня (я на правом фланге) коснулся плеча ручного пулемётчика Бутько. Он бесшумно вылез на вал, в тыл бандитам ударил длинной очередью. Тремя ракетами осветили всё перед фронтом. Одновременно заработали 19 автоматов. Бандиты успели дать несколько очередей, бесприцельных, и все до единого были убиты. Осматривая убитых, мы, со старшиной Давыдовым насчитали 24 трупа. Собрали оружие: 3 пулемёта, 12 автоматов, 9 винтовок, 6 пистолетов, 28 гранат, около 3000 патронов; документы, среди которых списки подлежавших повешенью "агентов НКВД". Схваченный ефрейтором Бережным и старшиной Давыдовым, дозорный, среди трупов опознал главаря банды по кличке "Никола" и сообщил, что их было 26, был ещё тыльный дозорный. Он не попал в засаду. По рации доложил комбату и получил распоряжение: трупы бандитов, захваченного языка и трофеи доставить в Корецкий райотдел НКВД. На мобилизационных повозках, к полудню 26 июня РПГ без потерь вернулась в гарнизон м. Корец. Во дворе РО НКВД трупы разложили для опознания населением. За ликвидацию особо жестокой банды и главаря "Николы", всему личному составу взвода разведки, начальник Внутренних войск НКВД Украинского округа Генерал-лейтенант Марченко объявил благодарность с выдачей денежного вознаграждения. Нас с Давыдовым представили к правительственным наградам.
15 июля 1944 года наш батальон, авторотой бригады, из м. Корец был перевезён в г. Дубно. Началась фронтовая операция по освобождению города Львова. Обоз в Дубно прибыл лишь17 июля. Наша задача: в составе 19 стрелковой бригады, охранять тыл 60 армии.
Ожесточённые бои в районе г. Броды вела третья гвардейская танковая армия. Немцы отчаянно сопротивлялись, часто контратаковали. Им иногда удавалось даже потеснить наши передовые батальоны на 2 – 3 километра. Тогда на помощь ударным батальонам приходили мы – непромокаемые, непрогораемые НКВДисты. Совместными усилиями, заманивая противника в огневые мешки, уничтожали пехоту, артиллерию и танки.
На подступах к Львову выдающийся подвиг совершил командир взвода автоматчиков младший лейтенант Ваня Орешкин.
Немецкая дивизия "Галитчина", обречённая на уничтожение, в селе Водники отбивалась до последнего солдата, до последнего патрона. Взвод автоматчиков, вместе с ротой старшего лейтенанта Волобуева, выбил эсэсовцев из села и прижал к обрыву. Орешкин, преследуя врага, оказался вблизи от лаза наверх. Все фашисты пытались воспользоваться этим лазом, попадали под меткие очереди Орешкина. В его окоп полетели гранаты. Ваня не растерялся. 11 немецких гранат выбросил из своего окопа. Подоспевшие товарищи помогли ему добить окружённую группу негодяев, отказавшихся сдаваться. 27 июля утром наш батальон уже прочёсывал кварталы города, прилегающие к железнодорожному вокзалу, а к вечеру вышел на Юго-западную окраину Львова. Ночью ждали возможного контрудара, но его не было. Днём 28 июля пришил в м. Бобрка, разместились и приступили к ликвидации остатков частей, разгромленных в районе Броды, Ольшаница, Перемышляны. Оперативно подчинялись командиру 19 стрелковой бригады.
В начале августа 1944 г. на должность начальника штаба батальона прибыл старший лейтенант Латыпов Зуфар Гарфутдинович – человек не искушённый в штабной работе. Меня перевели на должность пом.нач.штаба по оперативной части (ПНШ-1). В мои обязанности входило: поддержание тесного контакта с Бобрским райотделом НКВД, планирование ротных и батальонных операций по ликвидации мелких бандгрупп, оперативное управление разведывательно-поисковыми группами, прочёсыванием лесов и населённых пунктов, поддержание связи и взаимодействия с соседями, составление оперативных и месячных сводок, ведение оперативной и отчётной карт, составление описаний боевых действий подразделений, ведение исторического формуляра.
Крупными операциями, с привлечением нескольких отдельных батальонов, как правило, руководил начальник штаба 19 стрелковой бригады подполковник Бромберг – солидный, грамотный, волевой офицер. Наш 219 осб, как "приёмыша" он направлял на особо трудные участки.
Однажды, при прочёсывании лесного массива севернее м. Ходоров, я чудом остался жив. Двигаясь в цепи третьей роты, вышел на маленькую поляну и, вместо того, чтобы обойти её по опушке, пошёл по середине. Вижу из куста торчит ствол винтовки и поворачивается на меня. Инстинктивно прыгаю вперёд, вскидываю ППШа и нажимаю на спуск. В испуге разрядил в эсэсовца из дивизии "Галитчина" весь магазин. Услышав длинную очередь, подбегает командир роты лейтенант Васеха и, не стесняясь солдат, кроет меня матом.
-Разве ж ты забыл, растяпа, что поляны надо обходить?
-Виноват, - отвечаю другу, - молодой, исправлюсь.
Перезаряжаю автомат и вижу, как дрожат руки – на волосок от смерти был. Об этом случае Васеха рассказал Саше, и она устроила мне такой…ну, сами понимаете, спектакль, и поделом.
В этот день ПТэровцы, в заброшенном каменном карьере, обнаружили схрон и в нём бандеровскую типографию с большим запасом шрифта, печатный станок, много брошюр националисткой направленности. Здесь печатается листовка "День-у-день". Подполковник на этот трофей наложил свою могучую длань. Нашему батальону "уступил" старенькую машинку "Ундервуд" и около полтонны бумаги. И на этом спасибо.
Львовское областное Управление НКВД возглавлял Генерал-лейтенант Строкач, которого Сталин грозился превратить в лагерную пыль. Бобркский РО НКВД возглавлял капитан Ремизов. Молодой, энергичный, интеллигентный человек. Его наставником был руководитель оперативной группы НКВД Украины подполковник Каганович, опытный чекист-Джержинец. С ним и его подчинёнными лейтенантами и старшими лейтенантами – оперуполномоченными, молодыми, энергичными, приятно работать. Мы понимаем друг - друга с полуслова. А наша общая забота – укрепление народной власти в Западной Украине.
12 октября 1944 г. наш батальон отдыхал, вернувшись с большой операции: мылись в бане, чистили оружие и технику, ремонтировали обмундирование и обувь. Шофёр штабной машины (американского Форд-6) рядовой Илья Селиванов зашёл к пулемётчикам и попросил показать, как зарядить "Максимку", как стрелять из него, может пригодиться. И пригодилось…
Едва наступили сумерки, командиру батальона майору Шапошникову позвонил первый секретарь Новострелецкого райкома КА(б)У (соседнего района Дрогобычской области) и сообщил, что на районный центр напала крупная банда, разоружила РО НКВД, выпустила из КПЗ (камеры предварительного заключения) всех подследственных, в дверь его кабинета стреляют, он ранен, просит помощи.
Батальон подняли по тревоге.
Первым к штабу подъехал на форде Илья Селиванов. В кузов сели: сержант Пыхтин с розыскной собакой, шесть пулемётчиков со станковым пулемётом, шесть автоматчиков и старший фельдшер младший лейтенант м/с Гришмановская. Эту дозорную машину возглавил заместитель командира батальона по строевой части капитан Фёдоровский. Он так спешил, что не взял автомат и гранаты. Формируя колонну, я успел сказать: будьте начеку, возможна засада.
Во вторую машину сели два расчёта миномётной роты с миномётами, шесть автоматчиков, два радиста с рацией. Эту группу возглавил я. Моё предположение оправдалось. Первая машина оторвалась на полтора километра и у деревни Синявка Новострелецкого района попала в засаду. По машине бьют три пулемёта. Пули щёлкают и по тенту нашей машины. Шофёр сбавляет скорость. Приказываю гнать – наши не отвечают. На обочине капитан Фёдоровский, без шапки, кричит: скорей, там все побиты и я ранен. Приказываю: миномёты к бою, огонь по вражеским пулемётам, автоматчики за мной. Бегу изо всех сил, пули щёлкают по плащ-накидке. А сердце разрывается – там же моя спасительница Сашенька. Что с ней? Может ранена или убита… И вдруг, по обе стороны от первой машины рванули наши мины и застрочил наш станковый пулемёт, сначала вправо, затем влево. Подбегаю к машине, кричу: Саша, ты где? А она из кузова отвечает: я здесь, жива, много раненных. Селиванов докладывает: пригодилась пулемётная наука, спасибо вашей жене – помогла зарядить пулемёт, подавала ленту, за второго номера сработала. Подъехала вторая машина, с миномётами. Вдоль шоссе прошлись несколькими минами. Подтянулась колонна. Впереди тяжёлый броневик. Всех раненных в спину, грудь, ноги, Саша успела перевязать. Её с раненными отправили во Львовский военный госпиталь. В дороге двое умерли. За броневиком вся колонна въехала в Новострелецк. Здания райкома партии, райисполкома, КПЗ РО НКВД горят. И никто не тушит – боятся бандитов. Разведчики проникли в кабинет первого секретаря РК КП(б)У и еле живого доставили в больницу. С дикой жестокостью, бандиты, одетые в форму эсэсовцев, расправились с захваченными работниками РО НКВД, райкомов партии и комсомола, райисполкома, райвоенкомата. Многих удушили цурками (закрутками) на шее, многих насадили на колья.
Банда ушла в лесной массив, расположенный между Перемышлянами и Рогатиным. Руководство Львовской, Дрогобычской и Станиславской областей организовало большую операцию по прочёсыванию лесов и населённых пунктов. Наш батальон 13 октября оцепил и целый день прочёсывал м. Перемышляны. Это был отвлекающий маневр. Надо было дать бандитам-эсэсовцам успокоиться, обосноваться в лесу. К тому же ночи стали холодными.
С рассветом 14 октября батальон развернулся фронтом на юг и начал прочесывать лесной массив в направлении м.Рогатин.
Взвод сорокопяток, минометная и пулеметная роты осуществляют подвижный заслон, чтобы бандиты не ушли в западном направлении в Ходоровский лес.
Я с двумя ординарцами-автоматчиками Хорохориным и Вагановым иду в цепи третьей роты. Уже через час движения начались столкновения с мелкими группами бандитов. Зажатая с севера, востока и запада банда вынуждена отходить только на юг – на Рогатин. Там в заслоне целый батальон 19-й бригады. Начали появляться на дорогах и просеках замаскированные и прикрытые засадами завалы. При подходе к одному из завалов по цепи ударили несколько автоматов. Рота не останавливаясь ударила по завалу – по бандитской засаде дружным ружейно-пулеметным огнем. Из завала в нас полетели гранаты. Взрывом одной из них меня опрокинуло на задницу. Сидя бью по убегающим черным мундирам. Чуть сзади справа рванула граната, Ваганов и Хорохорин упали, но сгоряча вскочили и в миг обогнали меня, пробежали еще метров 50 и застонав сели на траву. С ужасом увидел: их лица и руки кровоточат сплошь иссеченные осколками. Военфельдшер Аза оказывает им первую помощь – пинцетом вытаскивает осколки, раны смазывает зеленкой, заклеивает липким пластырем. Ваганова и Хорохорина на руках уносят на подвижный медпункт.
Во второй половине дня третья рота встретила организованное сопротивление противника. Впереди, перед фронтом роты поляна шириной больше двухсот метров, за ней заросшая кустарником высота. Оттуда бьют два легких и один тяжелый (станковый) пулеметы. На поляне и склоне горы валуны размером с двухсотлитровую бочку. Попытка сходу штурмовать высоту окончилась неудачей. В роте есть убитые и раненные. Пушки наши далеко в заслоне, ротные пулеметы применить нельзя – всюду густой лес. Завязался огневой бой. Васехе говорю: «Подавите ручные пулеметы, тяжелым я займусь.» Васеха что то кричит , я не слышу, ползу к ближайшему валуну. Улучил момент – реже щелканье пуль над головой, вскочил и перебежал к соседнему валуну. Перевел дыхание, нащупал в карманах телогрейки лимонки, ползу к следующему валуну. Огонь снова усилился. «Бейте, бейте гады»- кричу- «Все равно не убьете, а я вас достану». Сделал еще две перебежки от валуна к валуну и оказался в мертвом пространстве для вражеских пулеметов. Теперь надо подобраться на 30 метров к беспрерывно рокочущему пулемету. Два легких пулемета, слава Васехе, подавлены. А может быть хитрят, поджидают чтобы в упор расстрелять?
Правый фланг роты начал перебежки, пулемет перенес туда свой огонь. Удачно бросил гранату, пулемет умолк. Готовлю к бою автомат, рота атакует высоту. И вдруг пулемет ожил. Бросаю вторую гранату прямо под щит и врываюсь на высоту. Из автомата бью по убегающим эсэсовцам. Взрыв гранаты почти у самых ног опрокинул на спину. В лице и в руках колющая боль. Сидя бью в бандюг, пытающихся тащить пулемет. Лицо залито кровью, но я жив. Бросаюсь к пулемету, разворачиваю его. В приемнике кусок ленты с полусотней патронов, прильнул к прицелу, бью из трофейного пулемета по бегущим ко мне черным френчам в касках. Они падают и не встают. Трое стреляя из автоматов, прячутся за толстыми соснами. Лента в пулемете кончилась. Оглядываюсь. Мой автомат в трех метрах до него не дотянусь. Выхватываю пистолет и через прицельное окно в щите стреляю в высунувшегося из-за сосны фашиста. Верзила падает, хватается за живот и отчаянно матерится, называя меня «поганым москалем». И в этот момент на гребень высоты выскакивают солдаты третьей роты и с ними мои друзья Васеха, Михайлов, Сторожко. Васеха раскрывает свой индивидуальный пакет и вытирает кровь с моего лица. Через пару минут вся рота на высоте. Здесь насчитали 11 трупов в касках и черных эсэсовских мундирах. Подобрали 9 автоматов шмайссер, 4 пистолета, больше десятка гранат и исправный станковый пулемет. Аза вытащил пинцетом и пассатижами осколки гранат из моих рук и лица, смазал раны зеленкой и заклеил их лейкопластырем.
Бандитов и эсэсовцев вытеснили из леса в поле прилегающее к м.Рогатин и совместно с оцеплением уничтожили. За день операции было убито более двухсот бандитов и эсэсовцев из дивизии «Галитчина», захвачено в плен более пятидесяти мерзавцев, взято большое количество оружия и боеприпасов (в том числе 3 станковых пулемета, 14 ручных пулеметов, 36 фауспатронов, 4 легких радиостанции). Наши потери: 4 убитых и 13 раненных. Всех раненных в батальонном мед.пункте тщательно обработали, сделали уколы против столбняка.
Вечером в Рогатинском РО НКВД подполковник Брэмберг, подводя итоги дня, отругал меня за «дерзкий поступок» и велел майору Шапошникову представить отличившихся к правительственным наградам (меня к ордену Ленина).
Ночью у многих раненных осколками гранат, в том числе и у меня, поднялась температура, особенно высокая у Ваганова и Хорохорина (моих «телохранителей»). Их лихорадило и тошнило. Мы с Сашей и военфельдшером Азой всю ночь не отходили от этих замечательных, молодых бойцов, поили горячим сладким чаем.
Утром 15 октября тяжело раненных отправили в Драгобычский военный госпиталь. Ваганов и Хорохорин были в тяжелейшем состоянии. Капитан м/с Немковская сказала мне, что эти ребята обречены.
Днем наш батальон прочесал тот же лесной массив с юга на север. Разминировали завалы, нашли 7 схронов на 15 человек каждый, с запасами воды, продуктов, гранат и патронов. Содержимое передали Перемышлянскому РО НКВД, схроны взорвали. Ночевали в Перемышлянах. Меня не покидала мысль о судьбе Ваганова и Хорохорина.
К вечеру 16 октября батальон вернулся в Бобрку. Немедленно написал в Дрогобычский военный госпиталь запрос о состоянии рядовых в/ч полевая почта 18719 Хорохорина и Ваганова. Через неделю пришел ответ, что таковые в госпиталь не поступали.
Во время чистки оружия выяснилась деталь, которая заставила Сашу и меня содрогнуться. В рукоятке ее нагана, между перьями боевой пружины курка торчит немецкая 7,65мм остроконечная пуля, заклинившая курок. Если бы Саше понадобилось, в порядке самообороны, применить оружие, она не смогла бы выстрелить и стала бы легкой добычей бандитов. Если бы пуля попала не в рукоятку нагана, а в поясницу…? Саше стало дурно от осознания возможного, непоправимого. Она вспомнила как четверо суток назад, когда бандитские пулеметы лупанули по машине, что то сильно ударило ее в правый бок и она, сидевшая у правого борта, вместе с солдатами пулеметчиками раненными в спины упала в середину кузова и начала перевязывать раненных бойцов. Машина остановилась. Селиванов открыл задний борт и ругаясь матом, потребовал помочь вытащить пулемет и подать ленту с патронами. Саша освободила пулемет от навалившихся тяжело раненных, высвободила из под них четыре коробки с лентами, связанные за ручки солдатским ремнем (каждая коробка весом 10 килограмм) и помогла Селиванову вытащить их из машины и зарядить пулемет. Только после этого она вернулась в машину и продолжила свою работу – перевязывать раненных. Помогал ей инструктор разыскной собаки сержант Пыхтин.
По свидетельству автоматчиков ехавших в первой машине, шофер Селиванов проявил лучшие качества Советского солдата. Когда машина остановилась (пробит карбюратор) он выскочил из машины, из нагана убил пулеметчика бившего по машине из-за кучи щебня, схватил МГ-34, а как стрелять из него не знает. Вспомнил что в кузове есть наш родной «Максим», бросился к нему. Остальное вы уже знаете, мой читатель, из предыдущих строк.
Бригадная многотиражка об этом опубликовала статью под заголовком «Подвиг шофера Селиванова и фельдшера Гришмановской». Их представили к правительственным наградам.
Перед праздником Октябрьской революции в батальон из Ровно приехал заместитель начальника политотдела нашей 24 бригады подполковник Ляшкевич. Он вручил Илье Селиванову орден «Славы» третьей степени, а Саше и мне стыдливо сказал: «Ваши реляции не прошли.» Почему не прошли не объяснил. Да и ну их, эти награды. Главное - живы, здоровы, что могли то и сделали.
8 ноября 1944 года состоялось батальонное партийное собрание, на котором за трусость, проявленную в сложной оперативной обстановке, капитана Федоровского исключили из рядов ВКП(б). Его перевели в другую часть с понижением в должности. Принадлежащий ему пистолет ТТ нашли оперы Бобрского РО НКВД. Это спасло его от суда за потерю оружия.
11 ноября 1944 года меня наконец то, по боевой характеристике, приняли в члены ВКП(б). Партийная комиссия при политотделе 24 стрелковой бригады утвердила это решение.
В конце ноября наш батальон вернулся в Ровно. Расположился на Северо-восточной окраине. Штаб и взвод связи на улице Кульчицкого 14, стрелковые роты в общежитиях железнодорожного профтехучилища, пулеметная и минометная роты – на первом этаже бывшей казармы польского кавалерийского полка. Здесь же на втором этаже – медпункт с лазаретом на 25 коек. Взводы: разведки, автоматчиков, саперный, ПТР, ИПТА в землянках, переданных нам дивизионом ПВО, расположенных на берегу грязной речки. Хозяйственный взвод, автомобильный и гужевой транспорт – на территории бывших конюшен. По соседству с нами расположились оперативная группа Управления ВВ НКВД Украинского округа, руководимая полковником Старовым и 69 отдельный танковый батальон (резерв оперативной группы).
В декабре 1944 года наш батальон провел несколько крупных операций по прочесыванию лесов, хуторов и населенных пунктов. Об одной из них следует рассказать.
По данным Ровенского областного Управления НКВД, на стыке Чернолучинского, Межиричского, Корецкого и Сосновского районов появилась крупная банда, пришедшая из соседней Волынской области. На совещании командиров подразделений майор Шапошников, выслушав все предложения, решил действовать не фронтально, а с разных направлений, загнать банду в излучину реки Случь и уничтожить. Для усиления ударной группы (третья стрелковая рота, взвод разведки, взвод автоматчиков, саперный взвод) придана танковая рота (10 танков Т-34).
По общему радиосигналу начали выдвижение: первая рота из Межиричей, вторя рота из Чернолучья, третья рота из села Кобылье Корецкого района. Все в общем направлении на село Залесье. Танковая рота с десантом автоматчиков, разведчиков и саперов оставалась на шоссе Киев – Львов у села Корысть, под видом ремонта танков.
К полудню, роты сжимая полукольцо, подошли к селу Залесье на 5- 6 километров. Третья рота у деревни Малая Клецка столкнулась с бандой и завязала огневой бой. Танковая рота с десантом на большой скорости мчится к месту столкновения. Васеха отводит роту к мосту через реку Случь, заманивая банду в излучину. Обрадованные бандиты теснят «москалей» не подозревая, что с тыла на них вот-вот навалится грозная сила. По мосту и по льду третья рота форсирует реку Случь и в ста метрах от моста, на опушке леса занимает жесткую оборону. В этот момент танковая рота, развернувшись полукольцом, зажала банду в излучине. На площади в полтора квадратных километра началось настоящее сражение, танкисты и десантники прицельно бьют по мечущимся бандитам. Бандиты тщетно пытаются применить немецкие фауспатроны. Попытки бандитов форсировать реку Случь пресекает третья стрелковая рота. И всетаки группе бандитов до десяти человек удалось перебраться на западный берег перед позицией минометного взвода. Один бандит из автомата ранил в головы двоих минометчиков. Командир минометного взвода старшина Маяцкий, пытаясь взять языка, предложил бандиту сдаться. В ответ довольно опасная очередь. И тогда Маяцкий застонал, притворяясь раненным. Бандит приподнялся и был прошит меткой очередью старшины. Убитый бандит одет в офицерское обмундирование. В нагрудном кармане убитого обнаружили удостоверение на имя пограничника капитана Галочкина. Фото в удостоверении не соответствует лицу убитого.
Почти до вечера шел бой в излучине реки Случь. Ни одному бандиту не удалось выскользнуть из огневого мешка. Уже при свете танковых фар третья рота и десант прочесали поле боя, собрали трупы убитых, трофеи, оказали помощь раненым.
Результаты операции оказались впечатляющими: убито 127 бандитов, захвачено раненых 16, разгромлен курень (батальон) бригады (банды) генерала УПА Дубового. На поле боя подобрано много оружия и боеприпасов, в том числе 2 танковых пулемета, 28 фауспатронов, 4 маломощных радиостанции. Наши потери: убит один, ранены два солдата.
За успешное проведение операции получили награды: майор Шапошников, лейтенанты Могилев и Васеха – ордена Красной звезды, старшина Маяцкий – орден Отечественной войны первой степени. Я в этой операции исполнял обязанности начальника штаба, руководил танковым десантом. Начальник штаба старший лейтенант Латыпов из-за болезни в операции не участвовал. С сердечным приступом, как и в операции 12-17 октября он лежал в батальонном лазарете.
В ходе боевых действий допрашивая пленных пришел к выводу, что чрезмерная строгость вредит получению сведений о противнике, а элементарная человечность, проявленная к раненым, развязывает языки лучше чем угроза расстрела.
Несмотря на неоднократные реплики товарищей приказал всех раненых бандитов перевязать в теплой хате медпункта на окраине Залесья. Саше сказал: «Будь с бандитами поласковей, перевязки делай также тщательно как своим.» Сам под видом раненого выяснил кто их вовлек в банду, где он сейчас, где генерал Дубовой? От раненых бандитов узнал, что здесь среди убитых есть сотенный по кличке «Полий», куренный по кличке «Нечипор», генерала Дубового сними нет. «Вин мабуть в Сосновки»- заявили раненые, которым добрая «москалька» Саша так тщательно обрабатывала раны. Вот что значит МИЛОСЕРДИЕ.
Сашу с раненными, на вызванных вездеходах «Шеврале» с соответствующим конвоем, отправили в Корецкий РО НКВД. Провожая Сашу предупредил, наших раненных вези не в Ровно, а в Новоград-Волынский. И правильно предупредил. В эту ночь бандиты спиливали столбы – рвали правительственную связь между Корцом и Ровно. Путь на Ровно был бы для неё роковым. К утру она привезла живыми наших ребят, раненных в головы, сдала в военный госпиталь и днем благополучно вернулась.
Отпустив танкистов, я с третьей ротой автоматчиками, разведчиками и саперами, переночевал в Залесье. По радио связался с командиром батальона и попросил его с первой и второй ротами завтра с утра начать проческу райцентра Сосновка (гарнизона там нет). Майор Шапошников разгадал мой замысел и дал согласие.
Я же с утра пораньше увел отряд из Залесья, якобы на поиск банды, ночь пилившей столбы правительственной связи. Офицеры не зная моего замысла, были недовольны, ворчали: «Где эта банда? Поработали ночью и разошлись по одиночке по хуторам, ищи ветра в поле». Я молча вел колонну с элементарным походным охранением. Прошли километров 12. В лесу между деревнями Большая Клецка и Казак остановились на отдых. Костры разводить не разрешил. Убедившись, что за нами нет «хвоста» (бандитской разведки) повернул обратно. Васеха, Михайлов и командиры взводов окончательно обозлились. «Зачем это шатание туда-сюда?»-спрашивают даже бойцы. «Потерпите»-отвечаю, «и увидите, что так надо».
Ускоренным шагом, почти бегом, обходим село Большая Клецка, полукольцом охватываем Малую Клецку. Из крайних сараев раздаются автоматные и пулеметные очереди. «Теперь понятно зачем туда-сюда?» - спрашиваю Васеху, Михайлова, Давыдова, Орешкина, Маркова – «вот она банда, бейте, Васеха повтори вчерашний маневр – загоняй банду в излучину, Орешкин и Марков тебе в помощь, Давыдов со взводом за мной! Обойдем слева через мельницу в Залесье». Усталые солдаты спокойно, деловито, экономя патроны, продвигаются от укрытия к укрытию. Я с разведчиками броском преодолеваю километровую улицу. И вот мы уже за селом Залесье, за рекой Случь. Здесь сосновый бор, за ним поляна, сгоревший лесопильный завод, столбы освещения (когда-то завод работал и ночью), штабеля леса, занесенные снегом. Кратчайший путь в тыл отходящей банде через территорию завода. Перебегаю от столба к столбу, от штабеля к штабелю. Следом бегут разведчики. Автомат наготове, в карманах телогрейки патроны и гранаты Ф-1. Вдруг с опушки леса по мне пулеметная очередь, падая заметил откуда бьет. Притворился убитым. Разведчики еще не видят врага не стреляют. Начинают перебежки, переползание. Кто-то кричит Давыдову (он замыкающий) лейтенант убит. Давыдов ругается и кричит: «Вперед!» Вражеский пулемет бьет мимо меня по Давыдову, этот момент мне и нужен. Вскинул автомат и дал прицельную короткую очередь. Пулемет умолк. Надел шапку на автомат, приподнял, не стреляет. Поднимаюсь, из левого кармана телогрейки вывалилась граната Ф-1, высыпались патроны, планшетка болтается на одном конце ремешка. Подхватываю планшетку и гранату, со снегом собираю патроны и целясь в пулеметчика, иду на пулемет. Ногой повернул голову врага лицом кверху, на верхней губе и между бровей следы пуль. Поднял наш родной Советский танковый пулемет, отдал сержанту Трегубу, а он с дрожью в голосе спрашивает - «А Вы не ранены?» «Нет не ранен, пить хочу, в горле пересохло», - отвечаю и зачерпнув рукой свежего снега, сосу его как мороженное. Полминуты и взвод подтянулся. Стрельба приближается к южному фасу излучины. Мы уже по сосновому бору спешим на берег реки Случь. От наступившей оттепели вода в быстрой реке пошла поверх льда. Прижатые третьей ротой к реке бандиты спустились к самой воде и боясь лезть в ледяной поток, яростно отстреливаются от группы лейтенанта Васехи, прикрываясь невысоким обрывом. Разведчики как на стрельбище, одиночными выстрелами и короткими очередями, на расстоянии 150-200 метров бьют в обезумевших бандитов. Ещё засветло с бандой покончено. Убито 39 бандитов, взято в плен 13, все они ранены (в их числе один немец – инструктор по подрывному делу). У нас потерь нет. Трофеи: 6 пулеметов, в том числе 2 танковых, 32 автомата, 9 винтовок, 14 пистолетов, 86 гранат, 12 фауспатронов, больше 2000 патронов, 2 маломощных радиостанции. Пленные опознали среди убитых сотенного по кличке «Ярый». Эта полусотня входила в состав куреня «Нечипора».
Вторую ночь пришлось ночевать в Залесье. Местный священник просит оставить в селе гарнизон, который бы охранял жителей от набегов и поборов «заблудших козлов» - бандитов. Васеха, Михайлов и командиры взводов ворчат: «Почему не объяснил суть маневра?» «Для пользы дела» - отвечаю друзьям.
За эти две успешно проведенные операции, весь личный состав батальона, участвовавший в них, получил благодарность от начальника Управления НКВД Ровенской области, а офицеры ещё и денежное вознаграждение в размере месячного оклада.
Новый победный 1945 год встретили усилением патрульной службы и охраны жизненно важных объектов. В районных центрах Чернолучье, Гоща и на Бабинский сахарный завод были выставлены ротные гарнизоны. Новогодний праздник прошел скромно и относительно спокойно, лишь на шоссе Киев – Львов в Межиричском районе опять были спилены несколько столбов, порвана правительственная связь.
Следственные органы распространили ориентировку, что бандит ранивший генерала армии Ватутина, носит кличку «Ватутин» и скрывается этот подонок в окрестностях Ровно, появляется даже в кинотеатрах районных и областного центров, оставляет записки «здесь был «Ватутин». Руководство управления НКВД за его поимку или голову обещает крупное денежное вознаграждение. К сожалению, фото преступника у нас нет.
По данным органов НКВД, в феврале 1945 года на границах Ровенской, Волынской и Львовской областей, южнее города Дубно, появился с солидной охраной главнокомандующий повстанческой армии Клим Савура. Для его поимки была организована крупная операция. Предполагаемое место нахождения «штаба УПА» 20 февраля 1945 года было оцеплено плотным кольцом заслонов 24 стрелковой бригады и других частей из соседних областей. Нашему батальону выделили участок, как на фронте, всего 2 километра. Плотность оцепления была до сих пор невиданная, как в Корсунь-Шевченковской операции. Операцией руководил первый секретарь ЦК КП(б) Никита Сергеевич Хрущев. Ему помогали нарком Внутренних дел Украины Кальченко и начальник ВВ НКВД УССР генерал-лейтенант Марченков.
Руководство расположилось в доме священника в селе Новоселово. Командный пункт нашего батальона в сосе6днем доме. Ночью, когда подразделения занимали указанные рубежи, шел снег. Старые следы на просеках и в лесу замело.
Проческа леса в окруженном районе началась в 9.00 специально подготовленными подразделениями с розыскными собаками, и ведется медленно с Востока на Запад.
Из нашего оцепления поступило письменное донесение. Привожу его дословно. «Шапошникову. В 8.30 20.02.1945г. обнаружил банду до 30 человек в белых маскхалатах, координаты (теперь уже не помню Н.Г.) небольшой костер. За достоверность отвечаю. Меня не обнаружили. Кокоулин.» Это донесение от командира третьего взвода пулеметной роты младшего лейтенанта Кокоулина получил в 10.30. Комбат майор Шапошников уехал проверять наше оцепление. Со связным, доставившим это донесение (он весь потный) бегу в дом священника. Охрана меня не пускает. Возмущаюсь. Требую вызвать кого ни будь из руководства. Вышел генерал-лейтенант Марченков. Представляюсь: Временно исполняющий обязанности начальника штаба батальона лейтенант Гришмановский и вручаю донесение. Генерал прочел донесение, смотрит на часы, спрашивает: «Когда получил, где комбат?» Докладываю, - Пять минут назад, комбат проверяет оцепление, вот связной. «Молодец, иди в дом, обсушись», говорит генерал обращаясь к связному, и мне, - пошли за комбатом и жди указаний.
– Разрешите накрыть банду минометным огнем, взвод 82 мм. уже готов, - говорю генералу.
– Идем, согласуем с руководством, - говорит генерал и проходит в другую комнату. Я следую за ним и, обращаясь ко всем говорю, - Здравия желаю, приложив руку к головному убору, представляюсь. Генерал Марченков подает донесение наркому. -- Что там, спрашивает Хрущев. Он в форме генерал-лейтенанта, не высок, тучен, носовым платком вытирает лицо, лысину, шею (в комнате жарко). Нарком молча передает донесение Хрущеву. Никита Сергеевич берет со стола, на котором расстелена карта, очки, протирает их. А меня эта медлительность бесит. Дорога каждая минута. Надев очки Хрущев читает донесение и, обращаясь ко мне спрашивает, - А это не туфта, уверен в этом Кокоулине? - Уверен, это младший лейтенант, командир пулеметного взвода, - отвечаю.
– Вот лейтенант предлагает накрыть банду минометным огнем, - говорит генерал Марченков.
– Что думаете, товарищи? – спрашивает Хрущев, - А по своим не ударите?
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, разрешите. Подхожу к карте, карандашом показываю где заслон, где банда.
– Это же очень близко от наших, - говорит генерал Марченков. Отвечаю,
– По своим не ударим, а банду накроем, - заверяю генералов. И опять заминка, все не торопясь думают. А меня лихорадит от такой медлительности.
– Бейте, лейтенант, - говорит, молчавший до сих пор, нарком Кальченко.
– Бей, - подтверждает Хрущев.
– Ну, что стоишь? – говорит генерал Марченков, - Действуй и докладывай.
– Есть действовать.
Связного уже напоили чаем в соседней комнате. Он ждет меня. Бежим к минометам. Командир минометного взвода младший лейтенант Бойцов с нетерпением спрашивает, - Разрешили? В ответ подаю команду, - Взвод, залпом огонь. И следом, - По три мины огонь. Дружно ударил залп, захлопали выстрелы беглого огня, на максимальном заряде. Расстояние до цели 2700 метров. С Бойцовым наблюдаем в бинокли, взрывов не видно, там густой лес, лишь эхо разносит гром разрывов.
Через полчаса начинают поступать донесения по радио, о попытках бандитов прорваться через оцепление. Эти попытки всюду пресекаются. Есть убитые, захвачены раненные бандиты. Тот же Кокоулин в письменном донесении сообщил. «Шапошникову. Через 10 минут после минометного удара, пред позицией взвода появилось до десятка бандитов. Четверо убиты, остальные скрылись в глубине леса. Лично осмотрел место, где в 8.30 обнаружил банду. Одна мина взорвалась рядом с костром. Остальные на вершинах деревьев. Удар был внезапный. Там много кровавых следов. Трупы собраны. Документов при них нет. Трофеи – 4 шмайсера, 16 гранат, 650 патронов. Потерь нет. Жду указаний. Кокоулин.» 11.50 20.02.1945г. Бойцов помогает мне, ведет журнал приема донесений. Иду докладывать начальству. Меня встретил капитан, забрал донесение, отметил время получения, подал кофе с бутербродом, ушел в комнату руководства. Вышел генерал Марченков, спрашивает, - Где комбат? В ответ развожу руками. – Минометчикам и Кокоулину спасибо. Комбата найти и ко мне. Захваченных бандитов немедленно сюда. Трупы не зарывать. Действуй лейтенант.
По радио передаю распоряжение генерала Марченкова, Кокоулину посылаю записку из трёх слов: "Генерал доволен. Гришмановский". Миномётчики довольны похвалой генерала, шутят, спрашивают дадут ли к обеду по 100 грамм. Вороширин говорит: пострелять бы, как под Харьковом, или в Звенигородке, или под Ковелем… - Нет, уж лучше так, как сегодня, - успокаиваю лучшего в роте наводчика.
В 15.00 от руководства операцией поступило распоряжение: все трупы убитых бандитов доставить к сельсовету для опознания.
Эх проклятая эта работа – выносить из леса запорошенные снегом трупы. Ну ладно бы своих, а то ведь бандитов. Но приказ – есть приказ. Надо выполнить. Открытым текстом, без кодирования, даю команду командирам подразделений: все трупы немедленно доставить к сельсовету Новосёлово. В ответ недовольные реплики.
Только к утру 21.02.45 г. с самого отдалённого участка оцепления 220 отдельного батальона привезли труп высокого бандита, убитого за линией оцепления, помощником командира взвода старшим сержантом Ерохиным. В нём , захваченные бандиты, опознали главнокомандующего УПА Клима Савуру.
На разборе операции нашему комбату крепко влетело. Кокоулина наградили орденом Красной звезды. Старшего сержанта Ерохина, убившего Клима Савуру, наградили орденом Красного знамени.
На обратном пути к месту дислокации батальона прочесал леса в окрестностях г. Дубно, в Клеванском и Александровском районах. В день Красной Армии подразделения батальона отдыхали, приводили в порядок оружие, снаряжение, обмундирование.
В ночь на 24 февраля 1945 года, крупная банда "Деркача" в одном из хуторов Гощанского района, внезапно напала на взвод истребительного отряда и полностью уничтожила его (убито 24 истребка).
По боевой тревоге подняты: взвод разведки, взвод ПТР (без противотанковых ружей), пулемётный взвод и первая рота, дислоцированная в Гоще. На дворе метель, с трудом на машинах добрались до Гощи. Для станковых пулемётов мобилизовали санные упряжки. К полудню пришли в хутор, на место трагедии. Дом, в котором размещался взвод истребков, догорает вместе с трупами защитников правопорядка. Окружённые со всех сторон истребки, отчаянно отстреливаясь, нанесли немалый урон бандитам.
Как бывалый охотник, со взводом разведки, иду по следам крови, определяю путь ухода банды.
При подходе к хутору Подлиски из сараев и окон домов нас встретили плотным ружейно-пулемётным огнём. В обе ноги ранен командир взвода ПТР старший лейтенант Лазаренко. Ракетами подожгли сараи из которых бьют бандиты. Сопротивление сломлено. Банда отходит по лощине с кустарником. Комбата не видно. Управление боем беру на себя. Лейтенанта Карезина, со станковым пулемётом на санях, направляю обойти лощину слева, из-за стога сена фланкировать. Сержанта Мишина, тоже со станкачом, направляю обойти банду с высотки над оврагом фланкировать справа. Со стрелками и автоматчиками, взяв банду в полукольцо, загоняем в лощину, переходящую в овраг.
В трёхстах метрах впереди отдельный дом, из окон которого бьют два пулемёта. Короткими перебежками приближаемся к дому. Из дома выбегают несколько бандитов, стреляя контратакуют. Бьём по ним. Падают за навозные кучи, стреляют. Прицелился, жду, когда крупный бандюга приподнимется для выстрела в меня. Вот она дуэль. Врёшь, не возьмёшь! Ты у меня на мушке. Вижу шевельнулся, приподнялся. Даю короткую очередь. Голова бандита уткнулась в снег. Подбежавшие ПТэровцы рвутся вперёд – отомстить за Лазаренко. Предупреждаю: не лезьте под бандитские пули, обойдите дом слева. Да разве их удержишь. Вон они уже из-за угла машут – путь свободен. Подхожу к тому, кто целился в меня. Здоровенный мужик в добротном бобриковом полупальто, конвульсивно дрыгает ногами. На нижней, верхней губах и лбу следы от пуль. Перевернул его спину, взялся за запястье, пульса нет. Поднял почти новую немецкую винтовку, открыл затвор, в патроннике патрон, предназначенный для меня, закрыл затвор и выстрелил вверх, отдал трофей подбежавшему бойцу.
Банда, загнанная в лощину, попала под кинжальный огонь пулемёта Карезина и фланкирующий огонь пулемёта Мишина в огневом мешке бандиты мечутся, прячутся под лёд высохшего ручья. Ни один бандит не ушёл от возмездия. Банда "Деркача" полностью ликвидирована. Убито 42, захвачено 16 бандитов. Трофеи: ручных пулемётов 3, автоматов 13, винтовок 41, пистолетов 8, гранат 74, патронов более 2000. Наши потери: тяжело ранен 1 офицер (старший лейтенант Лазаренко). Однако среди убитых и захваченных бандитов, главаря по кличке "Деркач", не оказалось. Операция отнесена к "не совсем удачным". Тем не менее, за умелые действия были награждены: лейтенант Карезин – орденом Красной звезды, сержант Мишин – орденом "Славы" третьей степени.
За умелое управление подразделением при ликвидации банды "Деркача" меня представили к награде орденом Отечественной войны первой степени, который я не получил до сих пор. Ну да бог с ним, с орденом. Главное – мы обезвредили 58 бандитов, творивших произвол в Гощанском, Межиричском, Корецком и Здолбуновском районах.
В жизни так сложилось, что наш 219 отдельный стрелковый батальон частенько называли резервом 24 стрелковой бригады. На самом же деле нас направляли на самые опасные и ответственные участки. И всегда, и всюду, командование и личный состав успешно справлялись с поставленными задачами, неся при этом минимальные потери в людях и технике. Это достигалось: всесторонним материальным, боевым и политическим обеспечением, тщательной подготовкой к предстоящим действиям, сплочённостью и сколоченностью подразделений, хорошо налаженной связью, твёрдостью и оперативностью управления, высокими моральными и боевыми качествами офицеров, сержантов и солдат. Взаимовыручка, взаимопомощь и высокое чувство ответственности за порученное дело, были доведены до святости. Своевременность и достоверность информации, систематический строгий контроль за выполнением полученных и отданных приказов и распоряжений – вот слагаемые успеха в служебной и боевой деятельности нашего батальона.
В начале марта 1945 года батальон проводил последний зимний рейд по прочёсыванию лесов и хуторов на границах Волынской и Ровенской областей. По следам на снегу легче находить стоянки и схроны бандитов. Начальник штаба батальона лейтенант Латыпов и на этот раз расхворался (язва желудка и двенадцатипёрстной кишки, насморк) с ними шутки плохи. Его уложили в Ровенский военный госпиталь. Снова я в двух лицах ( и начальник штаба, и ПНШ-1).
4 марта на рассвете, батальон, развернувшись фронтом на Северо-запад, начал прочёску Копытовских хуторов, чтобы выдавить бандитов в лес и там, окружив, уничтожить.
Командир батальона майор Шапошников, со штабом в моём лице и радиостанцией, первым взводом миномётной роты и станковым пулемётом, на девяти санных упряжках, создал летучий заслон. На рысях, объехав с Северо-востока Копытовский лес, остановился в небольшом перелеске.
Во второй половине дня, прочёсывая лес, стрелковые роты обнаружили мелкие группы бандитов и начали теснить их в направлении Сосновского лесного массива. Завязалась перестрелка. С каждой минутой интенсивный ружейно-пулемётный огонь приближался к нашему заслону. Майор Шапошников говорит мне: ну, сынок командуй.
Даю команду: к бою! Не шевелиться! Без команды не стрелять! Бойцову, подготовить ПЗО на расстоянии 200 метров от позиции. Приготовить гранаты, приготовиться к рукопашному бою, действовать тройками. Мой юный ординарец – автоматчик Миша Серов просит у миномётчиков закурить: а то убьют и не буду знать вкуса табачного дыма. Все расположились на опушке подлеска. На левом фланге младший лейтенант Голобородько со станковым пулемётом, я в центре за маленькой ёлочкой. Вижу, по кустам вдоль водоотводной канавы бегут прямо на нас больше двадцати бандитов, задние отстреливаются. Оборачиваюсь и вижу: майор Шапошников, в серой шинели, с автоматом, по чистому снегу ползёт ко мне. Машу рукой и почти шёпотом говорю: назад, к миномётчикам! А бандиты уже ближе 50 метров, и похоже заметили кого-то, поворачивают назад, сбились в кучу. Даю по куче длинную очередь и что есть мочи кричу: огонь! Убитые и не убитые бандиты падают в снег, некоторые вскакивают, пытаются бежать, их косят меткие очереди станкача, автоматов и бухающие выстрелы карабинов. Миша Серов торжествующе докладывает: есть ещё один - третий. Чуть приподнялся, чтоб сменить магазин и : ой, меня кажется ранило… Саша ползёт к нему, чтобы оказать первую помощь. Бойцов просит разрешение ударить минами. – Отставить удар минами! Бить уже не кого. Бери десяток солдат, проверяй: нет ли среди убитых, раненых и невредимых, собирай трофеи и документы. Помогаю Саше перевязать Серова. Он ранен в живот, тихо стонет. Его укладывают в сани с коробом из черёмуховых прутьев, заворачивают в тулуп. Подходит майор Шапошников и говорит: спасибо сынок за то, что прогнал меня, я наверняка был бы хорошей мишенью, а ты Миша лучше б не курил, глядишь и не ранили - б…
Подходят командиры рот, старший лейтенант Волобуев и лейтенант Васеха, докладывают о захваченных и убитых бандитах. Младший лейтенант Бойцов докладывает: здесь убито 22, обнаружен один раненный бандит, притворившийся убитым; трофеи: 1 танковый пулемёт, 4 автомата, 17 винтовок, 29 гранат, больше 500 патронов, передаёт мне, завёрнутые в полотенце, документы бандитов, наши потери – тяжело ранен рядовой Серов. Его на санях с санитаром и охраной отправили в Ровенский военный госпиталь.
Командир батальона отдаёт приказ: продолжать прочёсывать хутора и леса в общем направлении на Чернолучье – Ровно. Раненному бандиту Саша оказала первую помощь и он, прослезившись рассказал, что его под страхом расстрела, главарь по кличке "Чёрный", год назад вовлёк в банду, заставил пилить столбы на шоссе Киев – Львов, стрелять по машинам с военными, но он стрелял мимо. Раненного бандита, документы убитых и трофеи отправили в Межиричский РО НКВД.
6 марта 1945 года подразделения батальона вернулись в пункты дислокации. Началась ранняя весенняя распутица.
По прибытию в Ровно, комбат доложил командиру бригады полковнику Фатееву о результатах рейда. Иван Иванович Фатеев, будучи в хорошем настроении, похвалил майора Шапошникова за удачно проведённые операции по ликвидации банд "Деркача" и "Чёрного". ПНШ-4 лейтенант Галаганов сообщил, что старшему лейтенанту Латыпову сделали резекцию язв желудка и двенадцатиперстной кишки. Его состояние - средней тяжести. А вот раненный в живот 4 марта автоматчик Михаил Серов умер во время операции на печени. Бандитская пуля повредила желчный пузырь, желчь попала в кровь. Вспоминая это сообщение, по прошествии стольких лет, у меня и теперь, как и тогда, возникает в горле ком и навёртываются слёзы. Миша был замечательным парнем – патриотом. Он наверняка прибавил себе пару годков, чтобы добиться призыва и отправки на фронт.
Михаила Семёновича Серова похоронили на Ровенском военном кладбище 7 марта 1945 года, со всеми воинскими почестями. Вместе с официальной похоронкой, я послал матери солдата письмо с описанием, как был ранен любимец всего батальона Миша Серов. Да разве принесло оно утешение матери, потерявшей кормильца.
Во время боевых действий мне не раз приходилось наблюдать странное поведение товарищей, в предчувствии смерти, или тяжёлого ранения. Молчун вдруг начинал напевать, весельчак – сникал, замыкался в себе, в мороз парню становилось жарко, в жару появлялся озноб, не курящий просил покурить. Каждый раз я старался не пускать таких в самое пекло, да разве их – молодых, удержишь…
В начале апреля 1945 года, от Клеванского РО НКВД поступила ориентировка о концентрации мелких бандгрупп на границах Олыкского и Цуманского районов Волынской области. Командир бригады приказал: весь батальон сосредоточить в Ровно и держать личный состав и транспорт в полной боевой готовности к проведению наступательной операции в населённом пункте. – Уж не на штурм ли Берлина готовят нас, - шутят офицеры. Оказывается, бандеровское руководство решило напасть на Клеванский РО НКВД, освободить содержащихся в КПЗ бандитов. Руководство Ровенского Управления и командование бригады решили упредить бандитов.
18 апреля 1945 г. по сигналу "приготовиться", батальон, в полном боевом составе, на автомобилях, выехал из Ровно на Восток по Киевскому шоссе.
В селе Белая криница остановился, под предлогом ремонта нескольких машин. Это был отвлекающий манёвр. По радио из Клевани сообщили: бандиты готовятся к нападению с Севера из Цуманского леса. В 22.10 радио сигнал – вперёд! Приданная батальону танковая рота, с десантом сапёров, разведчиков и автоматчиков, под моей командой – передовой отряд, развернулись на 180 градусов и, на максимальной скорости, проскочив Ровно, мчимся по шоссе Ровно – Луцк. До Клевани 30 километров. Впереди взвод разведки. Я на четвёртом танке, вместе с командиром танковой роты. Шоссе изрыто воронками от мин и снарядов. Скорость по спидометру около 50 километров в час. С каждой минутой нарастает тревога за жизни сотрудников Райотдела НКВД и бойцов взвода "истребков". Успеть бы встретить бандитов. Взвод разведки остановился, сапёры обезвреживают мины, установленные бандитами на шоссе. Десантников предупреждаю: смотреть в оба, не прозевать фаустпатронщиков. Но вот мины сняты, вперёд! Уже видны огни в домах Клевани. Вот и окраина. В центре села, там где Райком партии, Райисполком, РО НКВД, Райвоенкомат, вспыхнула перестрелка. Приказываю: взводу разведки проскочить на Западную окраину, взводу сапёров, со взводом танков, справа обойти Клевань – отрезать путь отхода банды в Клеманский лес. Со взводом автоматчиков и подъехавшим взводом третьей роты, на четырёх танках, устремляемся к центру. По радио открытым текстом говорю: товарищи, держитесь! Мы уже в Клевани, ракетами укажите скопление бандитов.
С включёнными фарами выскакиваем на площадь. Несколько бандитов пытаются факелами поджечь административные здания и школу. Танкисты и автоматчики своим огнём пресекают это злодеяние. С отделением автоматчиков, на командирском танке, выскакиваем на соседнюю улицу и почти в упор бьём, убегающих от РО НКВД, бандитов. По всему селу слышны автоматные и пулемётные очереди, взрывы гранат, одиночные выстрелы, ухнул даже фаустпатрон, летят осветительные и зелёные ракеты.
Слышу, за клуней работает короткими очередями шмайссер. С ефрейтором Шишкарёвым подбежали, автоматы наготове, подходим к углу, я впереди. Из-за угла выходит бандит, я нажимаю спусковой крючок и, вместо очереди – ляп – осечка. В мозгу мелькнуло – всё, конец. Слышу – ляп. У бандита тоже осечка. Дёргаю затвор, патрон заклинило. Бандит пригнулся и тоже дёргает затвор. Снизу в лицо бью бандита кожухом автомата и, взмахнув, бью круглым диском сверху, по голове. Падая, бандит успел таки дать очередь левее меня, и произнести: о, майн гот! Короткой очередью Шишкарёв прошил бандита. Размахиваюсь для удара автоматом об угол клуни. Шишкарёв хватает за кожух автомата и говорит: автомат не виноват, виноват хозяин. Бандит дёргается в предсмертных судорогах. Шомполом выбиваю треклятый патрон. Даю короткую очередь, автомат работает. Документов у убитого бандита не оказалось. Его автомат тоже оказался исправным, а вот в патроне, вместо пороха, песок. До сих пор мысленно молюсь за здоровье того рабочего, который изготовил патрон, спасший мне жизнь. Слава твоим золотым рукам! В моём автомате оказался патрон с отсыревшим капсюлем, ржавый. Конечно виноват я сам. Снаряжая магазин при плохом освещении, вложил негодный патрон. Эта оплошность едва не стоила мне жизни.
Операция закончилась к вечеру 19 апреля. Опоздай мы хотя бы минут на 20 – 30 и банде удалось бы осуществить свой коварный замысел. Убито 28, захвачено 34 бандита. Трофеи: Пулемётов 4, автоматов 9, винтовок 46, пистолетов 17, фаустпатронов 3, гранат 56, патронов более 1500. У нас потерь нет.
Убитый Шишкарёвым бандит оказался немецким ефрейтором, эсэсовцем из дивизии "Райх" – инструктором по минированию. Это он минировал шоссе на подступах к Клевани. Спешил, не успел замаскировать мины, появились мы на танках.
Первомайский праздник провели скромно. Подразделения, вместе с милицией, обеспечивали порядок при проведении митингов и демонстраций в райцентрах и г. Ровно. Всюду царило веселье – радовала сводка Совинформбюро. Левитан торжествующе сообщал, что в Берлине, на куполе Рейстага развивается Красное Знамя нашей закономерной ПОБЕДЫ.
На центральную площадь на улице Сталина в Ровно батальон шёл с развёрнутым Знаменем. С радостью вспоминаю, как я запевал: "Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская страна", и как дружно, слаженно, державно звучал припев: "Кипучая, могучая, никем непобедимая, страна моя, Москва моя, ты самая любимая". Вечером, все свободные от патрульной, караульной и внутренней службы, смотрели фильм "Александр Невский".
Правительство Украины опубликовало обращение к участникам банд: прекратить преступную, антинародную деятельность, выйти из лесов и схронов, сдаться вместе с оружием и перейти к мирной жизни. Массовым тиражом издана листовка с изображением Рейхстага, над куполом которого гордо реет Красное Знамя – знамя Победы. Внизу женщина-украинка (символизирующая Украину) пальцем показывает бандиту, выглядывающему из схрона, и говорит: "Бачешь гаде, що над схроном твого хозяина майорить"
Это обращение и листовка отрезвляюще подействовали на многих обманутых и запуганных крестьян. Осознав бессмысленность борьбы против народной Советской власти, бандеровцы начали сдаваться, но главари всячески препятствуют этому процессу. В Корецком районе был такой случай. К воротам дома, в котором размещался гарнизон (первая стрелковая рота), пришёл здоровенный мужик, обвешанный оружием, заявив часовому, что он сдаётся, просит провести к начальнику. Было раннее утро. Дежурный по гарнизону – сержант растерялся, начал звонить в Райотдел НКВД.
-Не надо НКВД, я ж вам сдаюсь, - говорит бандит, - треба жинку да диток забрать з хутору, поки бандюги не знищили, и складывает оружие: ручной пулемёт, два автомата, шесть винтовок, два пистолета, поднимает руки, предлагает обыскать. Дежурный объясняет, что без НКВД семью не эвакуируют. Прибывшему оперуполномоченному и офицерам Могилёву и Юнисову сдавшийся объяснил. Он, подобрав листовку с обращением, пытался склонить к сдаче весь рой (отделение) 10 человек, но получил категорическое несогласие и угрозы со стороны главаря, ночью из автомата убил всех девятерых, забрал оружие и сдался. – Я верю Советам, бо воны власть народна, - заявил мужик, - хочу землю пахать, диток растить. Семью сдавшегося перевезли в Корец, а вечером его хату сожгли бандиты.
Во второй половине дня 8 мая майора Шапошникова и меня вызвал в свою резиденцию полковник Старов. Идём размышляем, какое задание предстоит выполнять. Приходим, а там накрывают столы. – Помогайте, - говорит полковник, - победу обмывать будем. Шапошников просит освободить его от обязанности "официанта" – ему не здоровится. Я мою руки, расставляю тарелки, раскладываю ложки, вилки, ножи. Вспоминаю, как учили в Ленинградском училище. Рыжий, похожий на немца, капитан Коган, старший лейтенант Полтавский, лейтенант Бондаревский, лейтенант Романтеева (жена начальника политотдела бригады) – все из штаба бригады, готовят закуску, расставляют бутылки с водкой, коньяком, ликёром, боржоми. Из мощного динамика льются мелодии военных песен в исполнении ансамбля песни и пляски 1-го Украинского фронта.
-А где же ваша прелестная супруга? - спрашивает Романтеева.
-Она беременна, - без обиняков отвечаю этой изящной, красивой брюнетке с орденом Красной звезды и медалью "За боевые заслуги" и "За отвагу" на груди. За какие подвиги она их получила, думаю. Ведь она всего-навсего шифровальщица штаба бригады – штабная крыса. Так называют её боевые офицеры – ротные и взводные.
Из всех частей прибыли командиры, замполиты и начальники штабов, в том числе и наш капитан Шинев. Он отозвал меня в угол и шепчет: ты сынок, смотри не напейся с радости. – Что вы, товарищ капитан, мне нельзя, у меня гастрит, и караул надо проверять, - отвечаю Шиневу.
На камуфлированных трофейных машинах приехали: генерал-лейтенант Марченко, полковники Фатеев, Романтеев и Вихтеев, секретарь обкома партии легендарный партизанский командир – генерал-майор Василий Андреевич Бегма.
На лицах присутствующих радость ожидания и усталость от пройденного пути, от прожитых 1417 военных дней и ночей. Бегма тепло здоровается со всеми присутствующими, занимает почётное место за столом президиума. Динамик выключили. В наступившей тишине ощущаю учащённое биение сердца. Василий Андреевич наливает фужер Боржоми. Волнуется. Сделал глоток, говорит: "Дорогие товарищи, с минуту на минуту московское радио оповестит весь мир о безоговорочной капитуляции фашисткой Германии. Я, вместе с вами, радуюсь нашей победе. Но, увы, для нас с вами, здесь, на Западной Украине, война не окончилась. Нам предстоит добить банды УПА и выкорчевать буржуазно-националистическое подполье, наладить счастливую мирную жизнь сотен тысяч граждан ровенщины, львовщины, волыни и других областей. Предлагаю тост за здоровье творца нашей победы, мудрого вождя нашей партии, руководителя Великой державы, товарища Иосифа Виссарионовича Сталина". Все встали и, под фонограмму Гимна Советского Союза, выпили. После дружных аплодисментов, приступили к ужину.
Было много тостов. Полковник Романтеев предложил тост за здоровье женщин, вынесших все тяготы войны на фронте и в тылу. Он так благоговейно смотрел на свою молодую жену (единственную женщину в этой компании), что я позавидовал этой чете.
После проверки караула вернулся в штаб, предупредил дежурного по части о предстоящем историческом событии. Саша ещё не спала. Подробно рассказал ей о вечеринке накануне Дня Победы. Быстро и крепко уснул.
Сквозь сон слышу автоматные очереди. Саша толкает меня: проснись же ты, стреляют кругом. Первая мысль – на город напала крупная банда. Там, где расположены автоматчики, разведчики, сапёры, стрельба усиливается. Вот с подоконника первого этажа застрочил станкач. Едва одевшись, хватаю автомат, сумку с запасным диском, гранаты, бегу вниз. У входа в здание миномётчики, пулемётчики стреляют вверх из карабинов и наганов. Только теперь до меня дошло – Победа…
-Товарищ лейтенант, победа! - кричат солдаты и сержанты. Хватают меня, качают на руках, кричат ура! Победа! Прошу опустить, тошнит.
-Дайте и мне салютнуть. Слава советскому солдату! Слава русскому оружию! - кричу и стреляю вверх непрерывной очередью. Затем вынимаю пистолет и опорожняю всю обойму. Вышли Саша и Мария Ароновна Немковская, просят разрешение отсалютовать. – Конечно, конечно, салютуйте, - разрешаю. Чинно отошли от крыльца, стали рядом и, без команды, расстреляли в воздух Саша семь, Маша восемь патронов. На этом салют окончился. У всех радостное волнение. Солдаты, сержанты, офицеры, поздравляют друг-друга с победой, обнимаются, целуют Немковскую и Сашу, раненные благодарят за исцеление. У многих на глазах слёзы – слёзы радости, слёзы гордости.
Позвонил из штаба майор Шапошников. Приказал заместителю по тылу лейтенанту Хореву, к праздничному столу-завтраку, выдать всему личному составу по 100 грамм водки. После завтрака – прохождение по городу торжественным маршем, со Знаменем, с оружием.
Во время завтрака майор Шапошников и капитан Шинев поздравили личный состав с Победой, пожелали всем крепкого здоровья и успехов в служебно-боевой деятельности, в борьбе с бандами УПА и буржуазно-националистическим подпольем ОУН.
В 9.00 9 мая 1945 года, батальон, в колонне по шести, прошёл по улице Сталина с горы от областного Управления НКВД до железной дороги и обратно в городок. Все тротуары и палисадники заполнены народом, солдатам бросают цветы; молодые парни и девушки выхватывают из строя офицеров и качают на руках, с криком ура! Победа! Слава победителям!
В 12 часов на стадионе состоялся футбольный матч. Сижу на трибуне рядом с сержантом-артиллеристом, выписавшимся из госпиталя. У него на груди орден "Славы" третьей степени и две медали "За отвагу" и "За оборону Сталинграда", у меня пусто. Сержант глянул на мои погоны, на грудь, спрашивает: где ваши награды? – Ещё не готовы, - отвечаю, - я же из войск НКВД. – А-а, понятно, - многозначительно и сочувственно тянет брат по оружию. А мне стыдно и обидно, что в отделении кадров бригады сидит, уже, старший лейтенант Туваев, которого я, в январе 1943 года на станции Поворино задерживал пьяного за стрельбу из пистолета по немецкому самолёту, летящему на Восток на высоте 5000 метров. Он припомнил тот случай и теперь аккуратно сжигает мои наградные листы, не забывая при этом о себе. Он , уже "удостоин" двух медалей "За боевые заслуги", только вот за какие? Гложет боль-тоска по пропавшим без вести братьям Фоме и Георгию.
11 мая 1945 г. получил письмо от племянницы Лизы. Она пишет: "Дорогой дядя Коля, ура! Наш папка нашёлся. Оказывается он был в плену у немцев. 16 апреля его освободили красноармейцы". Это письмо принесло и радость – брат жив, и огорчение – был в плену у немцев. Это невероятно. Как это он – коммунист, командир миномётной роты, старший лейтенант, мог попасть в плен? Ведь их 84 стрелковая дивизия успешно наступала. Так или иначе, в моём сознании, плен – это позор для всей нашей семьи. Для меня это прощай академия и вообще военная служба, о которой я мечтал ещё мальчишкой, играя в "Чапаева".
Нашему батальону поручили охрану линии правительственной связи на участке Новоград Волынский – Дубно, и обеспечение прогона крупного рогатого скота, возвращаемого из Германии, увезённого фашистами из Украины и России в период окупации.
Служба не очень боевая, но весьма ответственная. Весь батальон вытянулся цепочкой взводных гарнизонов. Днём и ночью по шоссе Киев – Львов, на нашем участке, патрулируют лёгкие броневички. Такая разбросанность подразделений сильно осложнила продовольственное снабжение, боевую и политическую подготовку личного состава. Доярки, сопровождающие гурты, щедро поят молоком наших солдат. Для проведения воспитательной работы все офицеры штаба и служб закреплены за взводными гарнизонами. Так, почти на всех гарнизонах было по два офицера. Лучшим гарнизоном был 2 взвод 1 роты (командир взвода младший лейтенант Левандовский). Небольшой крестьянский домик был превращён в подобие крепости. Вокруг окопы, соединённые ходами сообщения с подвалом. В доме чистота, на подоконниках и палисадниках цветы, трофейный радиоприёмник, патефон, летний душ и гармонь-хромка. В гарнизоне находили время даже для выпуска боевого листка – сатирического "Ёжика", и пения военных, русских и украинских народных песен.
Солдаты гордились своим гарнизоном – называли его "Бресткой крепостью". Боевая готовность взвода была отличной. Мне, по долгу службы приходилось часто проверять гарнизоны. Каждый раз, в "Бресткой крепости" у села Корысть немецкая Корецкого района, я находил новшества, такие, как Ленинский уголок, мини стенд для стрелковой тренировки с появляющимися и движущимися мишенями, салат из редиса и зелёного лука, окрошка (всё выращено солдатами), квас, компот из черешен и вишен, шахматный турнир. Всё это инициатива комсомольца Левандовского. В гарнизоне была даже "гостиница" на 4 места, которой иногда пользовалось бригадное, районное и даже областное начальство. Гуртоправы и доярки были в восторге от гостеприимства коменданта и личного состава гарнизона.
23июня 1945 г. я, со станции Здолбуново, проводил в "эвакуацию", в связи с беременностью, Сашеньку. Посадил её в детский вагон поезда Львов – Москва. Уезжала она в свой родной город Куйбышев, к маме. Я был спокоен, через три дня она будет дома, вне опасности. Она же беспокоилась за меня. Здесь в Ровно не редки случаи убийства и похищения офицеров, сержантов и солдат.
29 июля 1945 г. получил телеграмму из Куйбышева, от свояченницы Клавы. Она сообщала, что вчера Саша родила дочь. Мать и дитя здоровы. В ответной телеграмме благодарю за приятную весть и прошу дочь назвать не Викторией, а Верой. Это событие обмыли с друзьями. Васеха и Сторожко обозвали меня "бракоделом". Без обиды заверил друзей: будут у меня сыновья, я ведь молодой – исправлюсь. Меня поддержал Володя Голобородько. Он сказал, что семье старшей должна быть девочка – нянька, а потом хоть дюжина пацанов.
В жизни батальона было не всё гладко, безоблачно. В середине августа 1945 г. ефрейтора Шишкарёва назначили заведующим вещевым складом. Хозяйственный мужик, он быстро навёл на складе образцовый порядок. От избытка свободного времени, начал искать женщину для удовлетворения естественных потребностей. И нашёл. Не далеко от штаба, в полуподвале размещалась наша оружейная ремонтная мастерская. А над ней жила одинокая, не молодая дама Одарка, не дурна собой. Вот к ней и повадился заходить на чаёк наш знаменитый снайпер и разведчик. Может быть у него к Одарке были и добрые намерения. Он вдовец, она – одиночка.
Но однажды вечером, в квартире Одарки, Шишкарёв застал старшего лейтенанта-танкиста. Между ними возникла ссора. Одарка пыталась успокоить соперников, но пьяный офицер, выхватив пистолет, в упор выстрелил в Шишкарёва. Пуля попала в медаль "За отвагу". В гневе Шишкарёв рванул борта телогрейки, открыл грудь, украшенную орденами и медалями и спросил: в кого стреляешь, мразь? И это не остановило негодяя. Он всю обойму разрядил в грудь Шишкарева, пытавшегося отобрать пистолет. На звуки выстрела прибежали оружейные мастера, обезоружили и связали убийцу. Шишкарев скончался от попадания шести пуль в грудь. Его с воинскими почестями похоронили на ровенском военном кладбище. Убийцу передали гарнизонной военной прокуратуре. Весь личный состав батальона скорбил в связи с этой трагедией. В моей памяти замечательный человек – Николай Михайлович Шишкарев остался навсегда.
Секретным делопроизводством штаба батальона заведовал сверхсрочник старшина Бушуев. В сейфе для совершенно секретных документов он хранил угловые штампы и гербовые печати с действительным и условным наименованием части.
10 сентября 1945 г. Бушуев первым поздравил меня, Васеху, Волобуева, Могилёва с присвоением очередных воинских званий. По традиции собрались обмыть звёздочки, пригласили Бушуева. Все, кроме меня, изрядно захмелели, в том числе и майор Шапошников (его наградили орденом Отечественной войны первой степени, за наименьшие потери в ходе войны с немцами и бандами УПА) и старшина Бушуев – у него день рождения. Какой бес толкнул Бушуева положить в карман брюк гербовую печать с действительным наименованием "219 отдельный стрелковый батальон ВВ НКВД". Ночью в квартиру Бушуева на втором этаже проник неизвестный, похитил обмундирование, обувь и револьвер. За потерю боевого оружия и гербовой печати старшина Бушуев получил 8 лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима. Мне, как временно исполняющему обязанности начальника штаба батальона, за слабый контроль за служебной деятельностью подчинённого Бушуева, влепили 5 суток домашнего ареста. Ну разве мог я проверять карманы подчинённого?
Во второй половине октября 1945 г. на базе 24 стрелковой бригады, начала формироваться 81 стрелковая дивизия. На базе нашего батальона формируется 446 стрелковый полк. Командиром этого полка назначен майор Амелин – энергичный, строгий, требовательный офицер. Он предложил мне должность ПНШ-1, но я вежливо отказался, заявив: хочу быть ближе к солдатам. Меня назначили начальником штаба 2 батальона 169 стрелкового полка. Полк дислоцируется в Камено-Каширском районе Волынской области. Сдав дела и личный состав штаба 219 осб, 5 ноября 1945 г. убыл к новому месту службы. ИЗ Ровно до Ковеля ехал в общем вагоне пассажирского поезда. В купе долго спорил со священником-архимандритом доказывал, что материя первична, а сознание - вторично. В Ковеле расположена авторота полка.
6 ноября 1945 г. прибыл в Камень-Каширский, представился командованию полка. Командир полка подполковник Савченко – не высокий, лысый, тучный, с носом красным от насморка, с отёками под глазами от недосыпания, резок в выражениях, часто матерится.
Прямая противоположность командиру, зам. командира полка по политчасти майор Дзигасов. Сухощав, аккуратен, интеллигентен, интересуется семейным положением, здоровьем, семью привозить не советует – не спокойно здесь.
Исполняющий обязанности начальника штаба майор Казаков – невысокий, кругленький, курит трубку, подражая генералу Карбышеву, говорит скороговоркой, проглатывая окончания слов. Долго инструктирует меня: с чего начать, как вести работу штаба батальона. Прошу у него копию табеля срочных донесений и их формы. – А ты, оказывается, тёртый калач, все знаешь, и табель срочных донесений. – Не всё, - говорю, - а за полтора года коечему научился. – Главное – оперативно-боевая деятельность, штабная культура, рабочая и отчётная карты и всё остальное, чтоб комар носа не подточил. Ночуй в офицерском общежитии (это там, за поляной), с перовой оказией уезжай в батальон. С праздником тебя! Желаю успеха! Майор Жолоб ждёт тебя.
Парторг полка капитан Гармаш Иван Иванович – громкоголосый говорун, не известно за что награждённый именным пистолетом, говорит: самое главное в работе штаба батальона – контроль за организацией и несением караульной и внутренней службы, помощь командирам и политработникам подразделений в воспитании личного состава, в укреплении дисциплины и порядка.
Для себя решил: скрупулёзно выполнять обязанности начальника штаба батальона, изложенные в Уставе внутренней службы и Наставлении по службе штабов, постоянно совершенствовать методы и формы борьбы с бандами, повышать боеготовность и боеспособность подразделений.
7 ноября 1945 г. вместе со штабом полка, участвовал в демонстрации трудящихся. С развёрнутым Красным знаменем, подразделения прошли перед трибуной, на ними учащиеся средней школы, рабочие и служащие предприятий города.
После демонстрации, майор Дзагасов, на американском вездеходе "Шевроле", с отделением автоматчиков, посадив меня в кузов (для лучшего обозрения местности), выехал в м. Любешов. На половине пути остановились в селе Подвязники. Здесь гарнизон 6 роты. Замполит полка поздравил личный состав с 22 годовщиной Октябрьской революции, пожелал успехов в боевой и политической подготовке, в служебно-боевой деятельности, представил меня. Я был приятно удивлён, узнав в командире роты старшем лейтенанте Безверхом, своего однокашника по школе сержантского состава 63 стрелкового полка. – Здравствуй Дальневосточник, - приветствую товарища. Мы по братски обнялись. Рота аплодирует в честь нашей встречи. Гриша Безверхий говорит: как здорово, что мы встретились! Давай споём нашу Дальневосточную. Это наш школьный запевала.
-Нет друзья, - говорит майор Дзигасов, - споёте в другой раз. Нам пора в Любешов.
Болото, гать, поля, перелески. На дороге глубокая колея. Вездеход натужно ревёт, преодолевая еле заметный подъём. Слева от дороги могучий железо-бетонный ДОТ, взорванный в первые дни войны. Через километр второй такой же. Это наводит на грустные мысли. Но вот и Любешов. Прямая центральная улица, массивное здание польского костёла, дома все одноэтажные, кирпичных мало. Справа заболоченный берег реки Стоход. Гарнизон (4 стрелковая рота, взвод связи, пулемётный и хозяйственный взводы) размещаются в костеле. Штаб батальона в деревянном четырёхкомнатном доме. Нас встретили: командир батальона – солидный, красивый, стройный брюнет, майор Жолоб, пом.нач.штаба старший лейтенант Скориков, старший фельдшер батальона старший лейтенант м/с Юганов, командир роты лейтенант Полетаев, зам.командира батальона по тылу лейтенант и/с Хаврук и дежурный по гарнизону лейтенант Дегтярёв.
Построение роты длилось больше пяти минут. Это днём-то, а что будет ночью? Майор Дзигасов поздоровался с личным составом, поздравил с праздником, пожелал здоровья и успехов в службе. Ответное ура! прозвучало скорей печально, чем торжественно. В чём дело? Чем недовольны? Вижу некоторые солдаты ёжатся, переминаются с ноги на ногу. Замёрзли. В костеле холодно, дров не заготовили. Причина? Комбат давно собирается к новому месту службы, в Германию, а зам.по тылу еле справляется с продовольственным и вещевым снабжением гарнизонов, разбросанных на десятки километров.
Осматривая "казарму", столовую, мед.пункт, хоздвор, беседуя с солдатами и сержантами, замполит полка не подавал признаков недовольства. Прощаясь, тихо спросил: ну как впечатление? Вместо ответа попросил скорей прислать замену хозяину. – Будет, - сказал со вздохом майор Дзигасов и крепко пожал мою руку. Я это понял, как доверие и надежду.
Во время ужина услышал нарекания на грязную посуду и неравномерное распределение мяса по кастрюлям. – Одним густо, другим пусто, - шутят смельчаки. Большинство молчит. Привыкли.
Когда солдаты и сержанты поужинали, в столовой собрались офицеры. Юганов принёс трофейный аккордеон. Хаврук выставит на стол водку (поллитра на троих). Майор Жолоб, уже изрядно выпивший, налил мне, Скорикову и себе, встал, выдержал паузу и сказал: боевые друзья, товарищи, сегодня мы уже пили за победу, за партию, за товарища Сталина, за Союз нерушимый, предлагаю выпить за нас, за дружный офицерский коллектив и … пауза, смотрит на меня, ждёт подсказки. – За здоровье наших родных, близких и солдат, - не тихо и не громко произношу.
-Правильно, правильно, - слышу поддержку. Выпили, закусили и начался доверительный разговор.
Василий Васильевич Юганов сыграл нам "Турецкий марш" и, по моей просьбе "Полонез Огинского" и отправился в костёл веселить солдат. Я рассказал о своём жизненном и боевом пути. Скориков, длинно и путано – оперативную обстановку. Хаврук пожаловался на бездорожье и ветхий транспорт. Комсорг батальона младший лейтенант Катаев сказал: все проблемы зависят от нас, от нашей безответственности. Мы привыкли искать оправдания своей бездеятельности, вместо поиска способов решения проблемы. Нам, братцы, надо не спать и не "ура!" кричать, а работать. Да-да-да, ра-бо-тать! Работать планово, настойчиво, добросовестно. У нас теперь есть штаб – мозг батальона. Давайте честно выполнять планы мероприятий, разрабатываемые штабом.
-Молодец комсомол, хорошо сказал. Я виноват во всём. Собрался в Германию, сижу на чемоданах, а зима спрашивает: где летом были? Завтра к вечеру сдать начальнику штаба предложения по плану мероприятий на ноябрь. Все приказания и распоряжения штаба выполнять, как? - спрашивает майор Жолоб. – Беспрекословно, точно и в срок, - почти хором, отвечают офицеры.
О многом переговорили в этот вечер офицеры, в том числе о привозе семей, трудоустройстве жён. Я сообщил мнение майора Дзигасова – семьи пока не привозить. Решили: в подвыпившем состоянии перед солдатами не появляться, на вечерней поверке не присутствовать.
Дежурному по батальону поручил: в течение ночи дважды проверить караул и внутренний наряд. Скориков и Юганов пригласили меня в свою палатку (комнату в медпункте). С благодарностью согласился, в комнате тепло и темно. Окно закрыто ставней, освещение – керосиновая лампа. Пока хозяева укладывались спать, написал два коротких письма Сашеньке и отцу.
8 ноября 1945 г. с утра проверил связь с пятой и шестой ротами, со штабом полка. В четвёртой роте присутствовал на утреннем осмотре. Старички спрашивают: скоро ли дембель, молодые – когда будут награждать медалью "За победу над Германией"? все – когда выдадут тёплое бельё и перейдём на зимнюю форму одежды? Отвечаю с юмором: тихо-тихо детки, дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток. Дембель будет не скоро, медали штампуют, как пришлют – получим; тёплое бельё и зимняя форма – компетенция лейтенанта интендантской службы Хаврука. На ваши вопросы он ответит во время завтрака. Дрова заготавливать будем сами, печи топить тоже, обмундирование стирать и обувь чистить тоже. Нянек в армии, пока, не положено.
-Правильно говорите, товарищ старший лейтенант, - с нерусским акцентом подтверждает ефрейтор с орденом Красного знамени на груди. Я снайпер первого отделения первого взвода ефрейтор Пулатов Джурабай Каюмович, из Намангана. – Очень приятно познакомиться, - говорю, - мне о вас рассказали в политчасти полка. – А-а, что они про меня знают? Немцев побили, война закончилась, домой хочу, учиться надо, самый лучший хлопок растить буду. Детей люблю, их у меня много будет.
-Замечательный жизненный план, - говорю, - но сначала надо помочь нашим украинским братьям выловить бандитов, которые мешают им строить счастливую жизнь. – Абсолютно с вами согласен, - заверяет Джурабай, - извините, пора в строй, на завтрак.
Во время завтрака Хаврук заверил солдат, что с десятого ноября батальон перейдёт на зимнюю форму, а тёплое бельё получайте сегодня, после завтрака.
-Вот это по нашенски, по гвардейски, - говорит сержант Сычов. У него на груди знак "Гвардия" и медаль "За отвагу". Он попал в роту после лечения в Ковельском госпитале.
Ознакомился с донесениями о проведённых подразделениями и всем батальоном операциях по борьбе с бандами УПА. Большинство донесений о десятках задержанных по подозрению к причастности к бандгруппе "Орла" и пособниках. Донесений о крупных боевых столкновений нет. Прихожу к выводу: батальон вёл пассивную деятельность по задержанию связных, снабженцев и содержателей пустых схронов. Со Скориковым побывал в РО НКВД, ознакомился с данными агентурной разведки и наружного наблюдения. В общих чертах обдумал план оперативно-розыскных мероприятий на ноябрь и декабрь. По рабочей карте масштаба 1:50000 изучил местность, определил пути вероятного передвижения бандгрупп.
С Полетаевым договорился о проверке боя оружия и проведении ротного тактического учения с боевой стрельбой. Командиры взводов, отделений, солдаты и сам Полетаев понимают необходимость предлагаемых мероприятий.
Пока Хаврук с двумя взводами заготавливал дрова, зам.командира батальона по строевой части капитан Пермяков привёл в рабочее состояние старое, довоенное стрельбище. Первый стрелковый и пулемётный взводы со стрельбища возвращались с песней. Районное начальство и жители, забытого Богом и областным начальством, города Любешов, были приятно удивлены. Песен здесь не пели с довоенной поры.
В 18 часов заведующий делопроизводством штаба младший лейтенант Стрижов доложил мне письменные предложения по плану основных мероприятий. Я по телефону доложил майору Казакову о приёме должности и дел и получил упрёк, де можно было бы и за полдня управиться. Проглотив эту горькую пилюлю, уяснил: надо быстрей поворачиваться, начальство у меня крутое. До полуночи сидел над проектом плана основных мероприятий. Проверил караул и внутренний наряд. Дневальный по роте сидел на стуле, автомат и гранаты не заряжены. Эта опасная беспечность может привести к трагедии. За завтраком рассказал Полетаеву, потребовал устранить нарушения инструкции суточному наряду.
Майор Жолоб одобрил и утвердил план основных мероприятий на период с 10 ноября по 31 декабря 1945 года.
Проверку боя оружия провели, выполняя первое упражнение курса стрельб. Оказалось, почти всё оружие в четвёртой роте не приведено к нормальному бою. О каких результатах боевых операций можно говорить? Майор Жолоб и капитан Пермяков просят не докладывать командованию полка – им за это влетит.
-А вы сами доложите, что нашли причину неуспеха. Отругают, накажут, но не очень строго. Если скроете – будет хуже. Жолоб и Пермяков согласились.
Два дня ушло на пристрелку оружия. Солдаты, сержанты и офицеры довольны, уверены в надёжности табельного оружия. Многие хвалятся: теперь бандюга от меня не уйдёт.
На показное учение вызвали командиров 5 и 6 рот. Тема учения: "Действия стрелковой роты при ликвидации бандгруппы". Цель учения: показать значение меткого огня при столкновении с бандитами. Учение одностороннее. Бандгруппу обозначить появляющимися мишенями: пулемётов – 2, головных – 10, грудных – 10, поясных – 5, ростовых – 5. Поражённые мишени падают и больше не появляются. Ход учения: стрелковая рота густой цепью прочёсывает лес; внезапно появляются мишени: головные на 100 метров, грудные на 200 м, пулемёты на 300 м; рота открывает огонь и ведёт до поражения всех целей; затем , бегом преследует бандитов – появляются поясные мишени на удалении 300 метров от атакующей роты; после поражения поясных мишеней, появляются ростовые на 400 метров рота, огнём с места, поражает "убегающих бандитов". В процессе преследования банды, в роте обнаруживается три "раненных". Им оказывают первую помощь и на руках и плащ-палатке выносят к месту стоянки автотранспорта.
Учение прошло без потерь, без травм. Это главный итог. Участники и приглашённые остались довольны. После учения в роте выпустили боевой листок с карикатурами на медлительных, неповоротливых.
На разборе учения подполковник Савченко дал высокую оценку действиям солдат, сержантов и офицеров. Меня поблагодарил на инициативу и велел готовить такое же учение в Камень-Каширске, для показа всем командирам батальонов и полка.
Командиры 5 и 6 рот, при активной помощи капитана Пермякова и моей, провели пристрелку оружия и аналогичные учения, поочерёдно со всеми взводами. Результат не замедлил сказаться на работе разведывательно-поисковых групп. Появились донесения от старших лейтенантов Иванченко и Безверхого об убитых и захваченных раненных бандитах. Командир 1 взвода 4 роты лейтенант Дегтярёв, в ночь под Рождество, в хуторах на границе с соседним районом Пинской области Белоруссии, обнаружил банду, численностью до 15 человек, выгнал на лёд реки Припять, при лунном свете, полностью уничтожил. Убито 12, ранено и захвачено 3 бандита. Трофеи: ручной пулемёт – 1, автоматов – 4, винтовок – 9, пистолетов – 2, гранат – 15, патронов – более 1000. Наши потери – ранены 2 солдата и 1 сержант. Эта операция дала толчок к активизации РПГ.
Выпавший снег и мороз облегчили поиск бандитских стоянок и схронов в лесах и деревнях.
Во всех трёх ротах провёл инструктивные занятия по теме: "Признаки, по которым можно обнаружить бандитскую стоянку или схрон". В результате этих занятий и доверительных бесед, удалось написать и размножить памятку "Как найти и обезвредить бандита?"
Лейтенанта Дегтярёва наградили орденом Красной звезды и месячным окладом денежного содержания, весь личный состав взвода ценными подарками – именными часами. Полетеву, выпускнику Орджоникидзевского военного училища ВВ НКВД, наконец-то, присвоили очередное звание – старший лейтенант.
Накануне нового 1946 года, в Камень-Каширское провёл показное учение, аналогичное Любешовскому. Командир третьей роты первого батальона старший лейтенант Васеха успешно справился с поставленной целью и в финале учения показал маленькую сценку рукопашной схватки с пятью окружёнными "бандитами".
-Ну вы – харьковчане, молодцы, - говорил зам.начальника штаба дивизии полковник Адаменко, обращаясь ко мне и Васехе. Довольно и командование полка: подполковник Савченко, майор Дзигасов и суровый штабист майор Казаков.
Новый 1946 год встретили в Камень-Каширске, в компании холостяков – молодых офицеров полка и девиц – учительниц средней школы. Было много песен, танцев, вина и пива, закусок, но я мысленно был то в Куйбышеве с Сашей и дочуркой Верочкой, то в далёкой деревне Зимнее, рядом с отцом, сестрой Анной и её большой девичьей семьёй, то в осиротевшей семье брата Фомы, то вёл нелицеприятный разговор с освобождённым из плена, братом Георгием.
Васеха был тамадой вечера. Он находил самые ласковые, приятные слова, чтобы развеселить меня, но без милой подруженьки-спасительницы – Сашеньки, всё здесь казалось одноцветным – серым.
И всё же заставили меня спеть "Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю, чому я не сокил, чому не литаю?" и "Солнце низенько – вечер близенько".
В 0 часов 5 минут, по телефону поздравил с новым годом боевого помощника старшего лейтенанта Скорикова – дежурившего по гарнизону Любешов. Он сообщил, что в гарнизоне всё в порядке – Полетаевцы салютуют из ракетниц. Командир 5 роты старший лейтенант Иванченко, на моё поздравление ответил своими собственными стихами. Командир 6 роты старший лейтенант Безверхий, приняв поздравление, доложил, что его наседка (засада) должна снести золотое яичко (поймать главаря банды "Орла"). А майор Жолоб, поздравив, пошутил: смотри не влюбись там в учителок-плутовок, этих, как их – рысей и росомах.
Доброжелательная новогодняя атмосфера придаёт силы, побуждает ещё лучше работать. В моём понятии служба – это работа, в постоянной готовности помочь тому, кто в моей помощи нуждается. Хорошо, что в батальоне прижился, подчинённые и товарищи понимают с полуслова.
В полдень 1 января 1946 года Безверхий позвонил Жолобу и доложил: "есть золотое яичко". Жолоб сразу доложил Савченко. Забрав Казакова и меня, командир полка, с отделением автоматчиков, выехал в Любешов. Туда из 6-й роты уже доставили, схваченного засадой в хуторе Ракушка, главаря банды "Орла". Безверхий торжествует. В Любешовском РО НКВД провели опознание бандита, назвавшегося "Орлом". Оказалось это не "Орёл", а его двоюродный брат. На фото и в действительности они очень похожи. В банде он ведает разведкой и охраной главаря. Командир полка ворчит - недоволен, что оторвали от новогоднего праздника. Майор Казаков советует использовать двойника для выхода на подлинного "Орла". Именно этим мы и займёмся, заверяет начальник Любешовского РО НКВД.
В конце февраля 1946 года на должность командира полка прибыл подполковник Харченко. Высокий, стройный, с суровым, волевым лицом и характером. Ходит почти строевым шагом, голос металлический, чётко произносит короткие фразы, будто короткими очередями из автомата бьёт. Ни одного лишнего слова. Требователен до придирчивости, особенно к офицерам. Стразу получил кличку "робот". В обращении с подчинёнными и гражданами подчёркнуто вежлив.
2 марта 1946 года, этот, суровый, роботоподобный человек, в штабе полка, вручил мне первую награду – медаль "За победу над Германией", поздравил и поручил вручать эту историческую награду всему личному составу нашего батальона. – Поучайте медали и удостоверения к ним, берите взвод конной разведки и вперёд, по гарнизонам. Связь по телефону из каждого гарнизона, - сказал, как отрубил.
Медали и удостоверения сложил в вещевой мешок. Мешок за спину, автомат на ремень. Пока конники собирались, позвонил в Большой обзырь командиру 5 роты: приготовьте ночлег и ужин на 30 человек, 150 кило сена и 30 вёдер тёплой воды для лошадей. – Что, конница Будённого в гости пожалует?, - шутит Иванченко.
Командир кав.взвода докладывает: взвод к походу и бою готов. Выходим к коновязи. – Выбирайте лошадь, - говорит лейтенант Вязов. Смотрю и не верю своим глазам. В середине коновязи знакомая голова с белой звездочкой на лбу. – Неужели "Рыбка", - спрашиваю взводного. – Она самая, - отвечает лейтенант, - а откуда вы её знаете? – Из Волжска, с декабря сорок второго. Подхожу к гнедой лошади и говорю: здравствуй "Рыбка", здравствуй красавица! Лошадь тихо заржала, кланяется – узнала. Прижимаюсь щекой к её морде и подаю с ладони сладкий пряник. Нюхает пряник, руку, жуёт и мотает головой – благодарит. – Ну как, повезёшь меня? В ответ лошадь мотает головой вверх-вниз – согласна. Высокий солдат говорит: вот так встреча! Это моя лошадь, надёжная, фронтовая, ранена была в левую заднюю, вылечили, чуток хромает, но здесь не парад, а малая война, к строю годна. Берите, не пожалеете. Садитесь, я подтяну стремена. Сажусь и, вместо взводного, командую: по коням! Шагом выехали за город. Выслали головной дозор. По полям едем рысью, по лесу – шагом. 30 километров за 3 часа, не так уж плохо.
Конников разместили в школе. Сено и тёплая вода приготовлены. После ужина начал вручать медали. Первыми получили офицеры, за ними по списку для вечерней поверки сержанты и солдаты. На мои поздравления, каждый, получивший медаль и удостоверение, отвечал "Служу Советскому Союзу". На вечерней поверке, ещё раз всех вместе поздравил с наградой, пожелал здоровья и успехов в опасной, но очень нужной службе. – Главное для нас: постоянная, ежесекундная боевая готовность, боеспособность, товарищество, дружба, сознательная дисциплина, - сказал я повеселевшим от хорошего ужина, солдатам.
Иванченко позвонил Безверхому: приготовиться накормить 30 кавалеристов и столько же лошадей.
Ранним, ещё морозным утром, выехали из гарнизона Большой обзырь. До гарнизона Подвязники 45 километров. Под подковами похрустывает ледок. Мешок за спиной стал полегче на сотню медалей. Справа на камнях местами журчит река Стоход. Едем то рысью, то шагом. Вместо завтрака в Подвязники приехали к обеду. Проголодались и лошади, и люди. Шестая рота в строю встречает нас. Старший лейтенант Безверхий, на полном серьёзе, произносит: слава героической коннице! Лейтенант Вязов в ответ: слава героической пехоте! Звучит негромкое ура!
После сытного обеда из трёх блюд, приступаю к награждению. Процедура такая же, как в пятой роте. – Ночлег здесь не предлагают. Ещё прыжок и мы в Любешове, - говорит Вязов.
Уже в сумерках с песней въезжаем в Любешов. Мальчишки гурьбой бегут за нами, кричат: дывись, с шаблями!
Докладываю майору Жолобу о выполнении поручения командира полка и прошу его продолжить эту приятную миссию. Он категорически отказывается: тебе поручили, ты и вручай – батальонный Калинин.
-А вы, вроде как Сталин, - пародирую язвительную шутку. – Пошли в четвёртую роту, - говорит комбат, - там, при всём честном народе, мне первому и вручишь.
В костёле светло (наладили электрическое освещение) и тепло (натопили печи). Полетаев построил весь личный состав гарнизона, свободный от караульной службы, и доложил майору. Комбат поздоровался и представил мне слово. Я зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении всего личного состава Красной Армии и Флота медалями "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов" и, под аплодисменты, приколол медаль к широкой груди майора Жолоба, вручил удостоверение и, со словами: поздравляю с наградой, крепко пожал потную руку комбата. Он стал по стойке смирно и чётко, не повышая голоса, ответил: служу Советскому Союзу, немного постоял и сел у стола. Затем вручил медали капитану Пермякову, лейтенанту интендантской службы Хавруку, старшему лейтенанту Скорикову, Полетаеву, Юганову, остальным офицерам. Младший лейтенант Катаев спрашивает: почему не командир батальона, а начальник штаба вручает медали? Майор Жолоб спокойно отвечает: так угодно командиру полка, новая метла по новому метёт, я доложил ему, что нездоровится.
До самой вечерней проверки вручал медали, подменяли даже караул и внутренний наряд. И всё это время майор Жолоб, которому явно не здоровилось, сидел у стола. На вечерней поверке поздравил личный состав с наградой и только после этого ушёл отдыхать. На вечерней прогулке 4-я рота пела: "Стоим на страже всегда, всегда, а если скажет страна труда прицелом точным врагу в упор, Камень-Каширский полк даёт отпор, Краснознамённый полк смелее в бой, смелее в бой!" Кавалеристы пели вместе со стрелками. Они привезли из Любешова в Камень-Каширск этот вариант припева. Дальневосточная нравится подполковнику Харченко и майору Дзигасову, всем однополчанам.
Ранняя весна растопила обильные снега. Болота стали непроходимыми. Бандиты вынуждены искать укрытия в деревнях и хуторах, а так как РПГ систематически прочёсывают их, постоянно передвигаться. Засады на путях передвижения бандгрупп всё чаще приводят к их ликвидации. На островах рек Стоход и Припять обнаружены стоянки мелких бандгрупп. Полетаев создал Припятскую, а Иванченко и Безверхий Стоходские "флотилии". На плотах и лодках одновременно прошли по островам, ликвидировали семь мелких бандгрупп, до пяти человек каждая.
В конце апреля 1946 года получил свой первый отпуск. Вместе со старшим лейтенантом Иванченко, 29 апреля добрался до Куйбышева. В дороге сильно устал, сплю, как пожарник. Сквозь сон слышу, кто-то тащит с меня одеяло и тихо лепечет: па-па, па-па… Открываю глаза – у кровати милое создание – моя дочурка Верочка. Хватаю её и нежно целую в ямочку на бородке. Моя дочь – какое счастье! Саша с матерью заговорщицки смотрят из кухни, сквозь слёзы радости улыбаются, зовут к столу.
После завтрака Саша тащит меня в баню. В банном номере долго и тщательно парит и растирает горячим веником плечи, спину, особенно поясницу. Я оттаиваю, выздоравливаю, крепну.
После обеда с Сашей едем за город в колонию для несовершеннолетних. Там её брат Анатолий. Ему уже 18 лет. В 1942 году за хищение пяти банок консервов из магазина, ему дали 3 года. Он работает слесарем-сборщиком на карбюраторном заводе, мечтает стать шофёром. – Ну ты молодец Шура, - говорит Анатолий, - какого парня отхватила. – Сначала спасла, а потом уж влюбила, - дополняю шуреня, передаю первомайский подарок (еду и спортивный костюм). Расстаёмся друзьями.
Вечером с дежурства вернулась старшая сестра Саши – Клава. Она помощник секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б) по промышленности. Интеллигентная, красивая, дама, лет тридцати, с бледным, болезненным лицом. За ужином она, как и Анатолий, с белой завистью говорит: ну ты Шурёнок молодчина – какого мужа у смерти отобрала. – Он выжил, - говорит Саша, - только потому, что безумно его любила. А сейчас люблю ещё больше.
- Вот отец был бы рад такому зятю, - вздыхает тёща Акулина Фроловна, ещё не старая, низенькая, смиренная женщина с влажными зелёными глазами. Дочь у меня на коленях, то и дело обнимает и прижимается головкой к моей груди, нашёптывая: папа, папа, папа. Я целую её тёмно-русые волосы на затылке и темени, глаза, носик, бородку с ямочкой, пухленькие щёчки.
1 мая, после завтрака, я достал из бумажника выписку из приказа Наркома Внутренних дел СССР о присвоении Гришмановской Александре Петровне воинского звания лейтенант медицинской службы, прочитал и прикрепил к погонам её кителя по две новенькие звёздочки.
На площади у Драмтеатра посмотрели парад войск гарнизона и демонстрацию трудящихся города. Навестили Сашиных подруг и семью её двоюродной сестры Карсакиной Надежды Григорьевны, муж которой погиб на фронте в 1943 году.
В поезде Москва – Куйбышев простудился. 3 мая, с высокой температурой, угодил в госпиталь с подозрением на пневмонию лёгких. Выписался в конце мая. Побывать на родине не пришлось, этим огорчил отца, сестру, семьи братьев.
5 июня 1946 года вернулся из отпуска и, как вол, впрягся в работу. Майор Жолоб получил долгожданный перевод в ГДР. Меня назначили временно исполняющим обязанности командира батальона.
В середине июля, силами 4-й и 6-й рот провёл операцию на северо-западной границе Любешовского района. Местность там болотистая с обилием кустов можжевельника. Преследуя бандгруппу, старший лейтенант Полетаев, с ординарцем, далеко оторвался от роты. Снайпер ефрейтор Пулатов заметил, как четыре бандита засели в кустах, поджидая смельчаков. Из-за берёзового пня он сделал всего четыре выстрела. Подбегаем к месту засады. Пулатов говорит: сволочи бандиты, хотели моего командира роты в плен брать, всем пуль на голова положил. Подвожу Полетаева к трупам бандитов, убитых в головы, спрашиваю: видишь, горячая голова, что ждало тебя? Скажи спасибо Пулатову – выручил.
Полетаев молча подходит к снайперу, обнимает, целует. Это для солдата высшая награда.
В этой операции два солдата получили ранения. Направление в Ковельский военный госпиталь оформили за моей подписью. Вскоре получил письмо от начмеда госпиталя моего троюродного брата – майора м/с Гришмановского Афонасия Васильевича. Он приглашает на пару дней, повидаться. Отвечаю что не могу – много работы.
Брат позвонил командиру полка подполковнику Харченко, попросил отпустить меня, хоть на денёк. К счастью, в батальон прибыл новый командир – капитан Коровченко. Через неделю командир полка отпустил меня аж на три дня, повидаться с братом, подлечиться.
Три дня в Ковельском госпитале пролетели, как три часа. Однако, я успел пройти обследование всего организма. Брат и его молодая супруга Фая – врач-терапевт, настойчиво рекомендуют: меньше курить, перейти на молочно-растительную диету и сочетать работу с отдыхом, то есть не работать на износ. Но разве это возможно – хоть малая, но всё таки война.
В конце августа 1946 года весь 2-й батальон сосредоточили в Камень-Каширске для ликвидации возможного прорыва с территории Польши националистических формирований Армии краевой. Мы провели серию операций по прочёсыванию пограничной зоны, совместно с Владимир-Волынским погранотрядом.
Во второй половине декабря 1946 года 169 стрелковый полк расформировали, как выполнивший поставленную задачу. Меня назначили начальником штаба первого батальона 277 стрелкового полка.
Уезжая из Ковеля в Луцк, попросил брата Афонасия Васильевича встретить и приютить Сашу с дочерью Верой. Брат любезно согласился.
В новогоднюю ночь 1947 года, с командой пополнения, прибыл в местечко Цумань Волынской области. Со мной прибыли 14 человек, дослуживать. В их числе 12 ручных пулемётчиков с шестью пулемётами и два снайпера (один из них знаменитый ефрейтор из Намангана Пулатов Джурабай Каюмович).
Командир батальона – невысокий, солидный майор Тюряков Василий Иванович любезно принял меня и всю мою команду, приказал накормить новогодним ужином-завтраком и разместить в пулемётном взводе, на приготовленных соломенных матрацах с чистым постельным бельём.
Утром познакомился с заместителем командира батальона по строевой части капитаном Черноудовым, заместителем по политчасти капитаном Валежиным, заместителем по тылу майором Титовым, помощником начальника штаба старшим лейтенантом богатырёвым, старшим фельдшером батальона старшим лейтенантом м/с Зориным, командиром взвода связи лейтенантом Жилкиным, зав. делопроизводством старшиной Колесниковым, писарем штаба младшим сержантом Дедюхиным и командиром первой роты лейтенантом Кудряковым. Вторая рота расположена в селе Холоневичи (20 километров от Цумани). Ротой командует старший лейтенант Черица. Третья рота дислоцируется в м. Киверцы (командир роты старший лейтенант Шеремет). 1 взвод 1 роты, под командой молодого, энергичного лейтенанта Парфёнова – гарнизон районного центра Олыка. Батальон оперативно обслуживает Цуманский, Киверецкий и Олыкский районы Волынской области. В Цуманских лесах есть партизанский лагерь соединения Сидора Артемовича Ковпака (партизанского генерала).
Ознакомился с оперативной обстановкой, установил деловые отношения с районными отделами МВД, обустроил выделенную комнату в доме для семей командования и телеграммой вызвал семью. Через неделю телеграмма от Саши: встречай Ковеле. А тут, как назло, банда главаря "Саши" в Олымском районе напала на уполномоченных Райисполкома и зверски убила троих. Пришлось собирать весь батальон, чтобы найти и уничтожить бандитов. Только через неделю освободился. Приехал в Ковель к брату. Саша вся в слезах. Верочка простудилась, болеет. Афанасий Васильевич заботился о ней, как о своей собственной. Его приятель – зам. начальника госпиталя шутит:
-Ещё неделю не приехал бы, и мы Сашу выдали бы замуж за главного хирурга, он у нас холостяк.
-Не знаю, как благодарить вас, - говорю брату и его друзьям.
Афанасий Васильевич отвечает:
-Твой отец в сорок первом принял моих родителей, эвакуированных из Ленинграда. Так что это естественная взаимопомощь.
Офицерские жёны радушно приняли Сашу в свой коллектив. Особенно чутка супруга комбата Вера Михайловна. Ей очень нравилась моя дочь Вера. Она слитно произносила обращение тётя и имя Вера, получалось Тетеря. С радостным смехом Тюрякова хватала мою лепетунью на руки, улюлюкала, говоря:
-Ах ты моя тетеря-тетеря, говорунья, бормотунья!
Няньками для моей дочери стали: сестра Веры Михайловны, незамужняя девица Оля и дочь Тюряковых Лиля.
1947 год, как и предыдущий, в Поволжье был тяжёлым. Пришлось мне забрать из Куйбышева тёщу и освободившегося из исправительно-трудовой колонии шурина Анатолия. Саша устроилась на работу в Шуманский райком партии, инспектором по учёту. Анатолия приняли стажёром шофёра лесовоза организации Донмашстрой. Экономически семья жила впроголодь – надо было помогать семье сестры Анны, так как там жил мой отец, не получавший пенсии, престарелый, больной, бывший красный партизан. В Цумани на двадцати квадратных метрах жили впятером, как на вокзале, но жили дружно, преодолели все тяготы послевоенного времени.
Дочь заболела коклюшем и, чтобы облегчить приступы кашля, мы с женой ранними утрами уносили её на берег реки дышать туманом. С автоматом и заряженными гранатами охранял утренний сон малютки.
Чтобы облегчить экономическое положение семей офицеров, комбат добился разрешения на отстрел диких кабанов и самцов косуль. Сын сибирского охотника старшина Колесников возглавил охотничью бригаду, которая работала в тесном контакте с разведовательно-поисковыми группами стрелковых рот. Самым результативным охотником стал снайпер Пулатов. Как отличника боевой, политической подготовки, службы и дисциплины, я рекомендовал принять его в члены ВКП(б). Моя дочь звала его дядя Жора. Однажды прибежала из казармы, где была частой гостьей, и докладывает:
-Папа, дядя Жора убил волчицу и бо-ль-шо-го кабана. Охотничья бригада не только обеспечивала семьи офицеров свежим мясом, но и пополняла мясной рацион солдат и сержантов. Никаких нареканий на питание со стороны личного состава не было.
В Цуманском районе, на островах огромного непроходимого болота, названного жителями Чёртовым, часто укрывалась банда "Чёрного". Я поставил перед собой и личным составом 1 и 2 рот задачу: найти проходы на остров. Едва начали созревать кедровые шишки, местные подростки пошли в лес. Лейтенанту Кудрякову и мне удалось проследить, по каким тайным тропам пробираются пацаны на кедровые острова. Подготовили две наиболее боеспособные группы по 15 человек в каждой, с радиостанциями, и, во время общей операции по прочёске леса между сёлами Берестовец и Холоневичи, пробрались на острова. Разбились на тройки, и, окружив стоянки бандитов, одновременно предложили сдаться. Прикончив главаря по кличке "Чёрный", группе Кудрякова сдались 11 бандитов. Моей группе оказали сопротивление и в коротком бою были убиты 7 бандитов. Банда "Чёрного" была полностью ликвидирована. У нас потерь не было. Кудрякову и мне выдали денежное вознаграждение по полтора месячных оклада.
В тревогах, поисках, погонях прошёл этот второй послевоенный год. Бандиты сменили тактику. Разбились на мелкие группы по 3-5 человек. Из засад нападают на советско-партийных работников, милиционеров, заготовителей сельхозсырья и лесных даров (ягод, грибов, орехов). Соответственно изменилась и наша тактика.
Ранняя весна 1948 года стала предвестницей хорошего урожая. Возрождаются совхозы и колхозы. СУНевское подполье теряет поддержку среди рабочих и крестьян. Бандиты терроризируют колхозное руководство, портят сельскохозяйственный инвентарь, поджигают Машино-тракторные станции, воруют колхозный и совхозный скот.
Недавно принявший пост командира полка подполковник Лысенко, на совещании командования батальонов поставил задачу не только карательного, но и воспитательного характера. Совместно с местной молодёжью, проводить праздники вечера и отдыха, способствовать райкомам комсомола в создании комсомольских организаций в сёлах. На примере гарнизона Олыка, где лейтенант Парфёнов и секретарь райкома комсомола Гвардии мичман в отставке Заваловский Александр Фомич создали дружину содействия милиции по поддержанию общественного порядка, заложили парк Победы, проводят соревнования по прикладным видам спорта, а также футболу, волейболу, шахматам, показали возможность вовлечения местной молодёжи в строительство основ социализма в Западной Украине. В конце совещания бывший начальник штаба легендарного 290 Новоросийского полка, ныне командир нашего 277 стрелкового полка, подполковник Лысенко Александр Порфирьевич, вручил мне первую боевую награду – орден Красной звезды № 28117977. Особой радости от этого я не испытывал. Государственная награда обязывает быть примером для подчинённых и товарищей, в выполнении законов и служебных обязанностей, а это для меня обычная повседневная жизнь.
Вместе с орденом мне вручили путёвку в санаторий "Ворзель". Вот это по настоящему обрадовало. Поправить здоровье мне было крайне необходимо. При росте 174 сантиметра, мой вес был всего 63 килограмма, до нормального не хватало 11 кг.
Лучший месяц в году – июль - провёл в том самом Верзеле Киево-Святошинского района, который в 1943 году освобождал от немецко-фашистких захватчиков. Вылечил бронхит, гастрит, отит и танзилит. Поправился на 7 кг, установил рекорд санатория в наборе веса. Со свежими силами вернулся в Цуманский батальон. Во всех гарнизонах провёл показные стрельбы из всех видов стрелкового оружия и соревнования по кроссу на 3 километра в полном боевом снаряжении.
В конце августа 1948 года меня направили на учёбу в Школу усовершенствования снайперского состава Внутренних Войск МВД СССР в г. Сортавала Карело-Финской ССР.
Трёхлетнюю дочь Веру оставили в Куйбышеве у бабушки Акулины Фроловны, а сами с Сашей выехали к месту моей учёбы. В Ленинграде сделали остановку. Хотелось повидать двоюродного дядю Гришмановского Василия Даниловича, жившего и работавшего до войны на Васильевском острове.
Мы были приятно удивлены, когда в справочном бюро на площади революции нам поведали, что в Ленинграде прописано более 150 Гришмановских (это после войны, блокады), в том числе два Василия Даниловича, почти одинакового возраста. Оба они живут в г. Колпино, в посёлке Балканы, на одной улице Канальной. Садимся с Сашей в пригородный поезд, едем в Колпино. Ещё видны следы варварских бомбёжек гитлеровцами предприятий, посёлков. Вот он посёлок Балканы. Вот дом № 9. У ворот высокий, жирный, седой человек. Здороваемся, спрашиваем. Нет, этот нам не родня. Идём к дому № 13. Издали вижу чудом уцелевший, деревянный дом под тёсовой крышей. Во дворе худенький, седой старичок. Саше говорю:
-Вот это тот, кого мы ищем.
Подходим, здороваемся:
-Здравствуйте, дядя Вася
-А ведь ты Андрея Ивановича младший сын, - говорит он, - я сразу тебя узнал по фотографии, которую Афанасий прошлый год прислал. Обнялись. Дядя сквозь слёзы благодарит моего отца:
-Сам бобыль, гол, как сокол, а принял нас со старушкой в сорок первом, дай Бог ему доброго здоровья. Так и жили у него до прорыва блокады Ленинграда, в сорок четвёртом вернулись сюда.
Переночевали у гостеприимных ленинградцев, переговорили обо всём. Оказывается, их младшие дети Нина и Володя, были в пионерском лагере, когда началась война. Василия Даниловича и Марию Фёдоровну эвакуировали в Тевризский район Омской области. Подростки Нина и Володя отказались от эвакуации, остались в своём доме. Нину приняли санитаркой лазарета Ижорского батальона. Молоком своей кормилицы коровы она спасла жизнь многим защитникам Ленинграда. Володя поступил учеником токаря на Ижорский завод. Так они пережили блокаду, дождались из эвакуации родителей. Оба работают и учатся, и не упрекают родителей за то, что оставили их на произвол судьбы. Живут дружной рабочей семьёй.
Перед убытием в город Фортавала, выбрались на пустынный берег Финского залива и, не смотря на холодный ветер, моросящий дождь и возражения Саши, я искупался, выразив этим свою любовь и преданность этому чудо-городу. Глупо? Может быть. Но этим купанием я закрепил свою причастность к колыбели революции, как окончивший Ленинградское военное училище ВВ НКВД.
Финляндский вокзал. Вокзала, по сути, нет – разрушен. Кассы и зал ожидания в снятых с колёс вагонах. Спрашиваю Сашу:
-Почему мне так не везёт? Вместо Ленинграда учился в Алма-Ате. После окончания училища вместо Ленинграда угодил под Сталинград?
-Да ладно тебе, - отвечает Саша, - радуйся тому, что есть и тому, что я с тобой. Вместе мы всё преодолеем – и голод, и холод, и трудную учёбу.
-Учёба для меня трудной не будет, раз ты рядом.
Вечером сели в поезд Ленинград-Петрозаводск и утром 31 августа вышли на станции Сертавала. Нам повезло. Дежурная уборщица вокзала предложила комнату. Пришли, смотрим. Маленькая комната 12 кв.метров в углу финского деревянного, одноэтажного дома на год стала нашим жилищем. Хозяйка дома – вдова погибшего на войне солдата, Маничева Надежда Петровна, чтобы прокормить четверых детей, вынуждена работать уборщицей вокзала и городской бани, а так же сдавать квартирантам комнату.
Школа усовершенствования офицерского состава (ШУОС) расположена на южной окраине города, на полуострове большого глубокого озера, в бывшем финском военном городке. О прибытии доложили одновременно втроём с Залукаевым и Роскером (все мы из 81 стрелковой дивизии). Нас весьма радушно принял полковник Фатеев Иван Иванович – бывший командир 81 сд, теперь зам.начальника ШУОС. Долго с нами беседовал об обстановке в Ровенской и Волынской областях, об успехах в службе, о предстоящей учёбе. Всех зачислили во вторую группу первого дивизиона. Эта группа комплектуется из зам.комбатов и начальников штабов батальонов. В первой группе командиры батальонов, офицеры штабов полков и дивизий. Во втором дивизионе офицеры ротного звена, хозяйственники, финансисты.
Учёба началась 1 сентября 1948 года. Начальник школы генерал-майор Иовлев познакомил слушателей с руководством и преподавателями, ознакомил с программой и пожелал успехов в учёбе. Полковник Дроздов напомнил о пограничном режиме в городе, соблюдении дисциплины и бдительности. Предупредил – в тёмное время в город ходить группами и не меньше трёх человек.
Моими соседями по квартире оказались капитаны Залукаев и Роскер. Вместе мы покупаем, пилим и колем дрова, чтобы отапливать сборно-щитовые финские дома, в которых вынуждены жить. Саша устроилась на работу рецептаром городской аптеки.
В ШУОС не хватало общежитий и учебных помещений. Каждый день, после восьми часов учёбы, слушатели работали на строительстве деревянных зданий. Наша группа из тридцати человек, под руководством старосты капитана Воронова и парторга группы капитана Кендзерского, работает плотниками. Пилить, тесать и даже строгать для меня дело привычное. Прораб опирается на меня, как на штатного помощника, хотя не платит ни копейки.
В часы нашей учёбы (днём) на стройке работают пленные немцы, в ночную смену – рота военных строителей. Работы ведутся в три смены. К седьмому ноября два корпуса (жилой и учебный) были готовы. Таких темпов строительства я нигде раньше не видел.
В середине сентября генерал-майор Иовлев вручил мне погоны капитана, поздравил с присвоением очередного звания, интересовался здоровьем, экономикой семьи. Это было так трогательно, как будто отец или старший брат интересуется моим бытием.
После тридцать первой годовщины Октябрьской революции ШУОС в полном составе выехала в г. Ленинград. Разместились на улице Фонтанчика в доме № 90, в казарме Семёновского полка.
В военно-учебных заведениях Ленинграда слушаем лекции по военной истории, общей тактики, технике родов войск, посещаем театры, музеи, выставки, исторические места: Смольный, Эрмитаж, крейсер "Аврора", Петропавловскую крепость, Кронштадт, рубежи обороны, Пескарёвское кладбище, Ораниембаумский полигон, Пулковские высоты. Каждый день пребывания в Ленинграде оставляет неизгладимое впечатление, укрепляет веру в могущество русского духа, его непокорности, непобедимости, сплочённости в преодолении вражеского натиска, природных катаклизмов и антигуманных деяний царствующих и начальствующих особ.
С каждым днём проникаюсь уважением и любовью к блокадникам, защитникам и труженикам легендарного города, по праву названного Город-Герой. Особое впечатление произвёл миниатюрный полигон Артиллерийской академии. Здесь собраны образцы артиллерийских систем Русской и Советской армий, от Шуваловского единорога до мощной Катюши М-30
В военно-медицинской академии прослушали лекцию на тему "Офицерская семья". Щупленький, седенький профессор сам себе задавал вопросы, сам отвечал на них. На вопрос:
-Как избежать риска остаться без наследника?
Ответил так:
-Статистика показывает, что абсолютное большинство офицерских семей, где первый ребёнок – девочка.
Профессор попросил слушателей, у которых уже есть дочери, поднять руки. И что выяснилось? У семидесяти пяти процентов женатых слушателей есть дочери (у многих по две), а сыновей нет.
-Так вот,- продолжил профессор, - чтобы зачать сына, необходимо, уважаемые отцы, в течение трёх месяцев воздержаться от совокупления, так сказать "говеть" и вам, и жёнам. По истечении "испытательного срока", создать условия, чтобы никто и ничто не мешало половому акту, чтобы влюблённые, без остатка отдались друг другу. Гарантия зачатия мальчика почти стопроцентная.
Зал взорвался аплодисментами и не напрасно. Все, кто внял совету профессора, естественно из моих знакомых, стали счастливыми отцами – в их семьях есть сыновья. У меня их трое. К сожалению, внук только один. А вот правнуков трое. Опять же носитель фамилии Гришмановский только один – Илья Сергеевич, рождён 17 ноября 1999 года.
В Ленинграде живёт семья старшины роты 11 стрелкового полка ВВ МВД (к сожалению, не помню его фамилии). Зимой 1942 года старшина (назовём его Васильевым) подобрал на улице замерзающую девочку четырнадцати лет, принёс в казарму. Оказалось у Лены родители и все родственники умерли от голода и холода, и она обречена. По единодушному требованию солдат, командование разрешило зачислить Лену в списки роты, как дочь полка. Все военные два послевоенных года Лена жила в казарме, ротной каптёрке. Её опекуном стал спаситель старшина Васильев. Лена работала в столовой – мыла посуду, раздавала хлеб и сахар, училась в вечерней школе, руководила ротной художественной самодеятельностью.
Окончив курсы кройки и шитья, ремонтировала солдатское обмундирование. Старшина Васильев влюбился в Лену и, с разрешения командования, заключил с ней семейный союз. Сыграли полковую свадьбу. А жила чета Васильевых всё в той же ротной каптёрке. Лена теперь работала в одном из ателье. В один из осенних ленинградских вечеров в ротной каптёрке раздался детский плачь – у Лены начались роды. Вызвали скорую помощь с акушеркой, но этого оказалось мало - Лена родила четверню. Все мальчики, мужчины, воины. Семье Васильевых выделили четырёх комнатную квартиру, с мебелью и посудой, машину "Победу". В помощь Лене закрепили врача и две медсестры. Старшину почти официально зовут Герой-отец. Васильев счастлив. Гордится женой героиней и сыновьями Виктором, Владимиром, Львом и Леонидом. Называет сыновей танковым экипажем. Васильев убеждает собеседников, что не трогал Лену до официальной регистрации брака. Этот пример порядочности солдата, о котором в народе бытует множество похабных историй. Из этого редчайшего факта делаю вывод: в науке не бывает правил без исключений. В жизненной практике не раз в этом убеждался.
Увиденное и услышанное в Ленинграде расширило мой человеческий кругозор, способствовало формированию социалистического, коммунистического мировоззрения, уверенности в правильности выбранного пути – беззаветного служения трудовому народу, Великой Родине – Союзу Советских Социалистических республик. Все мы слушатели вернулись в Сортавала как бы промытые дождём, просушенные ветром Балтики, идейно и эстетически повзрослевшие, культурно подкованные, готовые к познанию военного дела в интересах укрепления боеготовности и боеспособности вооружённых сил державы, а это значит Мира на Земле.
Учебный процесс в ШУОСе строился на основе опыта Великой Отечественной войны. Опытный преподаватель тактики полковник Целиков ориентирует слушателей на самостоятельный анализ обстановки в роли командира батальона, полка, дивизии: учит находить оптимальное решение чётко отдавать распоряжения и боевой приказ, организовывать взаимодействие между подразделениями (частями) с авиацией, артиллерией, танками, соседями, достигать всестороннего боевого обеспечения, непрерывности и твёрдости управления вверенными силами и средствами. Всё время, отведённое на самоподготовку, использую на чтение информационных сборников, издаваемых Генеральным штабом. С друзьями Колодиным, Роскером, Штанько, Выткиным, Залукаевым, Роговым разбираем удачные и неудачные операции периода войны, как оборонительные, так и наступательные. Все тактические занятия проводятся на местности в окрестностях города Сортавала. Это способствует выработке глазомера, так необходимого командиру в динамике боя. Скрупулёзного знания тактико-технических данных и боевых возможностей авиации, артиллерии, танков, инженерной техники, средств связи требует преподаватель подполковник Голец. Быстрого и грамотного чтения карт требует преподаватель военной топографии майор Зырянов. Парторг дивизиона капитан Толкунов учит организации партийно-политической работы по обеспечению выполнения служебно-боевых задач. Капитан Кривоносов учит нас организации физического и культурного воспитания подчинённых.
Цель, которую я поставил перед собой, по всем предметам иметь только отличные оценки, достигалась с большим, упорным трудом. Саша, как могла, старалась создать мне условия для занятий дома. Занимала хозяйских детей чем-нибудь интересным, чтоб они не шумели, когда я готовлюсь к занятиям, особенно в период написания реферата на тему "Противовоздушная оборона стрелкового батальона". Этот реферат я защитил на отлично.
Почти месяц учёбы потеряли слушатели в связи с выездом в Эстонию на операцию по выселению антисоветских элементов. Упущенное навёрстывали за счёт сокращения практических занятий на местности.
В августе 1949 года Саша уехала в Куйбышев к матери и дочери. 6 сентября получил телеграмму о рождении сына. В ответной телеграмме прошу назвать сына Юрием, в честь основателя Москвы Юрия Долгорукого.
Страна отмечала 800 –летие Москвы. К компании друзей, скромно "обмыли" сына. Друзья шутят:
-Ты на практике проверил рекомендации ленинградского профессора.
Любая радость сил прибавляет. Моя радость не исключение – ШУОС закончил с отличными оценками по всем предметам, кроме политработы. По этому предмету, не смотря на отличные знания, оценку снизили до четвёрки за то, что на заём подписался не на 150, а на 100% месячного оклада. Вот так то!
После окончания ШУОС получил направление в свою родную 81 ровенскую дивизию. Отпуск провёл в Куйбышеве с семьёй. В начале октября прибыл в штаб дивизии и был назначен старшим помощником начальника оперативного отдела. От этой должности я отказался по причине болезни детей и тёщи, которую привёз с собой. В Ровно не нашлось подходящей квартиры. Согласился на должность начальника штаба 1 батальона 445 стрелкового полка. Штаб батальона и 2 рота дислоцируются в Межиричи, 1 рота в Гоще, 3 рота в Чернолучье.
Командир батальона майор Уваров Василилй Иванович вместе со мной окончил ШОУС. Зам. командира батальона по политчасти капитан Бахарев окончил курсы усовершенствования политсостава в Саратове. Зам. командира батальона по снабжению капитан Малышев окончил курсы усовершенствования офицерского состава войскового тыла. Всё командование батальона обновилось. Пом. нач. штаба старший лейтенант Мироненко, командир 1 роты старший лейтенант Зырянов, командир 2 роты старший лейтенант Кудряков, командир 3 роты старший лейтенант Безверхий, командир пулемётного взвода лейтенант Прокопенко, командир взвода связи лейтенант Тимофеев, зав. делопроизводством младший лейтенант Любин. Заместители командиров рот и командиры взводов, сержантский и рядовой состав имеют опыт борьбы с бандитизмом и несения гарнизонной службы. В оперативном обслуживании батальона Корецкий, Межиричский, Гощанский и Чернолученский районы Ровенской области. Оперативное взаимодействие теперь с районными отделами МГБ.
Межиричский РО МГБ возглавляет опытный чекист майор Устенко, Чернолученский – старший лейтенант Дубенников, Гощанский – капитан Пахомов, Корецкий – капитан Сердюк.
Накануне нового 1950 года майор Устенко получил данные, что банда "Ярёмы" приказала жителю хутора приготовить тушу откормленного на сало кабана, за которым придут в новогоднюю ночь. В этом хуторе устроили засаду, которую возглавил сам майор Устенко. Группу захвата из четырёх человек возглавил я. Надо было схватить двух бандитов, которые войдут в тесный чулан за свиной тушей. Группу огневого прикрытия – 4 человека со станковым пулемётом, расположенную в клуне, возглавил лейтенант Прокопенко. Майор Устенко и группа захвата днём отдыхали на чердаке в спальных мешках. На ночь спускались в хату в готовности к захвату или уничтожению бандитов.
Семь суток на трескучем морозе ждали мы банду. Схватка была короткой. Два бандита захвачены. Один из них с тяжёлой черепно-мозговой травмой. Пять бандитов убито, в том числе главарь "Ярёма". Все участники этой операции получили благодарность и денежные вознаграждения.
В апреле 1950 года старшина 3 роты Белоус в хуторе недалеко от Чернолучья обнаружил схрон, в котором укрывался бандит по кличке "Ватутин". В ответ на предложение сдаться бандит подорвал себя на гранате. В этом схроне была обнаружена картотека на работников областных и районных советско-партийных работников, офицеров органов МГБ, МВД и внутренних войск, подлежащих уничтожению без следствия и суда. На многих карточках фото заочно приговорённых службой безпеки ОУН, УПА. Националистическое подполье переходит на тактику индивидуального террора. Во избежания потерь среди офицерского состава принимаются меры предосторожности. Старшину Белоуса наградили медалью "За боевые заслуги", командира роты Безверхого – именным пистолетом ТТ, начальнику РО МГБ Лубенникову досрочно присвоили звание капитан.
В июне 1950 года на границе между Здолбуновским и Гощанским районами появилась банда численностью до 20 человек. Начальник Гощанского РО МГБ капитан Тихонов, без согласования со Здолбуновским РО МГБ и штабом батальона, выслал на поиск этой банды малоопытного оперуполномоченного со взводом 1 роты, не обеспечив сигналами опознавания своих и паролем. Ночью у границы районов столкнулись разведовательно-поисковые группы Гощанская и Здолбуновская, также не имевшая сигналов опознавания. В короткой перестрелке погиб оперуполномоченный Здолбуновского РО МГБ, ранены два солдата. В Гощанской РПГ убит пом.ком.взвода старший сержант Гришин, ранены оперуполномоченный и командир взвода младший лейтенант Хащина.
Расследование данного случая усмотрело и мою косвенную вину. Я не успел довести до личного состава сигналы опознавания и пароль. За это мне дали 10 суток ареста с содержанием на гауптвахте. Начальники Гощанского и Здолбуновского РО МГБ были сняты с занимаемых должностей.
Для отбытия наказания меня вызвали в штаб дивизии, и "заключили" в кабинет зам. командира дивизии, поручили составить методическую разработку на проведение командно-штабного учения по теме: "Роль штаба батальона в организации оперативно-боевой деятельности подразделений". Учение планируется провести на базе штаба нашего батальона в м. Межиричи в начале июля. Руководителем учения назначили зам. командира нашего 445 стрелкового полка подполковника Соколова, недавно окончившего академию имени Фрунзе. В разговоре он часто употребляет: а у нас в академии… За это его прозвали "академиком". Так вот, этот "академик" по несколько раз в день звонит мне и предлагает всё новые варианты хода учения. Это нервирует. Я боюсь сорваться и послать его куда-нибудь подальше. Но вот, наконец, срок "отсидки" закончился. Готовая методичка на столе командира дивизии полковника Бабинцева. Подполковник Соколов и я защищаем наше детище. Начальник штаба дивизии полковник Вихтеев сделал несколько существенных подсказок. Комдив утвердил методичку и назначил день проведения учений 3 июля 1950 года. На учение прибыли все командиры и начальники штабов батальонов, командование полков, командование дивизии. Это что же получается? На моём горьком опыте учатся все коллеги. Волнуюсь. На меня смотрят 28 офицеров, опалённых в боях с немецко-фашисткими захватчиками и бандами УПА. Подполковник Соколов нервничает, суетится, излишне академично даёт вводные, усложняющие оперативную обстановку. Мой комбат майор Уваров спокоен – уверен, что не споткнусь, не растеряюсь. Это спокойствие передаётся и мне, и моему ПНШ, и командирам рот. Каждый занимается своим обычным, повседневным делом. Получается не командно-штабное, а скорее показное учение. Зам.нач.штаба дивизии полковник Адаменко говорит, что ход учения достоин экранизации. Ароматный дымок его трубки напоминает 1943 год, Никитовку, Мартовское, Харьков, Звенигородку. В завершение учения комдив предложил провести соревнования в стрельбе из личного оружия. И здесь мы с комбатом показали лучшие результаты. Из 50 возможных Уваров выбил 42 очка, я 43. Дивизионное начальство довольно. Доволен и командир нашего полка полковник Чуваков. На разборе учения комдив отметил полное взаимопонимание между командиром батальона и начальником штаба, между штабом и командирами подразделений, высокую оперативность, культуру и дисциплину всего личного состава батальона. В приказе об итогах учения, майору Уварову, мне и подполковнику Соколову командир дивизии объявил благодарность. Приказом по батальону поощрены офицеры, отличившиеся в ходе учения, а так же сержанты и солдаты.
Прихожу к выводу, что командование дивизии пользуется тактикой "кнута и пряника". За оплошность по службе 10 суток ареста, за умелые действия на учении и отличное владение личным оружием – благодарность. Что заслужил, то и получил. Таков закон воинской службы.
Сентябрь 1950 года. Всей семьёй едем в отпуск на мою Родину. Второй отпуск за 10 лет службы. Дочери 5 лет, сыну 1 год. Тёща остаётся охранять квартиру. В Омске нашли племянницу Лизу – студентку медицинского института. В ожидании парохода ночуем на дебаркадере. Уже холодно. Дети простудились. Весь день плывём по Иртышу на пароходе "Ленинград". Красота родной природы не радует ни меня, ни Сашу, ни детей. Вечером вышли на пристани Иванов Мыс. Ночуем у гостеприимных земляков, с родственником – капитаном авиации Кравцовым Леонидом. Он едет в отпуск к родным в Чиганы. Утром, по грязному просёлку, на крестьянской телеге едем в деревню Тайчи, на пароме переправляемся через Иртыш и, по берегу, долго едем в деревню Зимнее. Сердце сжимается от боли при виде домов без надворных построек, без когда-то богатых скотных дворов и дома с провалившейся крышей, в котором живёт сестра Анна с пятью детьми и с ними мой отец Андрей Иванович. Встреча с родными через 10 лет. Слёзы радости и скорби. Всё внимание моим простуженным детям. Племянницы поят Веру и Юру горячим молоком с сушеной малиной. Дед Андрей не отпускает Юру, гладит его белую головку. Тринадцатилетний племяш Илька уже сбегал в деревенскую лавку, купил пол-литра водки. Накрывают стол. Саша достаёт коньяк и брянский напиток рябина на коньяке. Сели за большой стол. Место хозяина дома – зятя Алексея Максимовича, расстрелянного Тарскими чекистами по ложному доносу стукача, никто не занял. Слово для тоста дали мне:
-За светлую память Алексея, Мамы, Деда, Фомы, Дуни, Лёни, Петра, - сказал я.
Помолчали и выпили. Второй тост был за нашу победу, третий за встречу. Почти хором все сказали: дай бог не последнюю.
После обеда мы с Илькой сходили в лес за дровами. Я обалдел, увидев что мой племянник босиком идёт по земле, на которой в лужах лёд. Говорю ему:
-Вернись, обуйся.
А он отвечает:
-Нет у меня обуви, не волнуйся дядя, я закалённый.
Истопили единственную на всю деревню баню, попарились, помылись. После ужина до полуночи сидели при лунном свете. Обо всём поговорили. Мы с Сашей дели отца во всё новое, обули в юфтиевые сапоги, сестре и племянницам подарили большие кашемировые платки и отрезы на платья, а Илье не привезли ничего. Он не обиделся. Говорит:
-Наловлю с Тузиком пёстрых крыс, сдам шкурки в кооперацию и куплю сапоги. У нас в деревне все парни так одеваются и обуваются.
За время отпуска с отцом побывали у родных, в окрестных деревнях – искали тёс для ремонта крыши дома, но ничего не нашли. Руководство колхозов сосредоточено на выполнении плана сдачи зерна, мяса, молока, яиц, шерсти и другой сельскохозяйственной продукции, им нет дела до протекающих крыш колхозных полеводов, животноводов, доярок. Так и уехал к месту службы, не отремонтировав кровлю на доме сестры, отца и четырёх колхозных доярок: Лизы, Тани, Гани и Марии.
Из-за болезни детей семьи братьев навестить не удалось. Возвращаюсь в свой межиричский батальон с тяжёлым камнем на сердце.
Осенью и зимой 1950 года батальон занимался боевой и политической подготовкой. Банды уходят в подполье. Бандпроявления резко сократились.
В начале марта 1951 года поступила команда: подготовиться к передислокации в город Фрунзе Киргизской ССР. На седьмое марта заказали эшелон на станции Ровно. И, как на зло, в клеванском лесу, в тридцати километрах от областного центра, появилась банда, численностью 15 человек. Ближайшее подразделение – третья рота, прибывшая для погрузки в эшелон. На машинах едем с ротой в клеванский лес. Снег почти весь растаял. Только собаки уверенно идут по следам банды, учинившей зверскую расправу над колхозным активом и деревнях Олыкского района. И вдруг собаки зачихали – теряют следы. Плотной цепью, с металлическими щупами, прочёсываем лес. Вот он – схрон. Блокируем участок. С предосторожностью вскрываем лаз, предлагаем сдаться. Никакого ответа. Командир роты Безверхий предлагает забросать схрон гранатами. Бросили пять гранат. Предлагаю:
-Живые, сдавайтесь! Через минуту взорвём схрон. И снова молчание. Пом.ком.взвода старший сержант Кондратьев просит разрешение спуститься в схрон – обследовать его. Посовещавшись, разрешили. С карманным фонариком и автоматом Николай Кондратьев, по верёвке, спустился в схрон. Через несколько секунд в подземелье прозвучали две длинные автоматные очереди. Верёвкой вытащили тело убитого комсомольца-смельчака Николая Кондратьева. Заложили заряд тола, взорвали, раскопали. Из взорванного схрона извлекли тела шестнадцати бандитов, их оружие, боеприпасы, повреждённый взрывом автомат Кондратьева.
В 16 часов 30 минут 7 марта 1951 года, в клеванском лесу, для меня и моих соратников закончилась вторая мировая война. Закончилась большой для нас потерей. Ещё засветло вернулись в Ровно.
Бесстрашного комсомольца, помощника командира 1 взвода 3 роты, 1 батальона 445 стрелкового полка 81 стрелковой дивизии ВВ МГБ Николая Сергеевича Кондратьева, с воинскими почестями, похоронили на Ровенском кладбище. Командир роты старший лейтенант Григорий Безверхий поклялся отомстить бандитам за смерть Кондратьева.
Безверхий передал роту старшему лейтенанту Мироненко и остался служить в 445 стрелковом полку на должности пом.нач.штаба полка по оперативной части (ПНШ-1).
Проводить батальон, не смотря на поздний час, прибыли полковники Бабинцев, Вихтеев, Адаменко, Лысенко, Чуваков и секретарь Ровенского обкома КП(б)У Бегма. Меня провожали боевые друзья-соратники: капитан Васёха Иосиф Антонович, капитан Скориков Михаил Андреевич, майора м/с Юганов Василий Васильевич. Тёплые слова благодарности, пожелания здоровья и успехов в службе, до сих пор чётко звучат в моих ушах. Около полуночи эшелон тронулся… В вагонах запели: "Прощай любимый город"…
В четырёхосном товарном вагоне железная печь, свечной фонарь, по обе стороны от дверей двухэтажные нары. В нашем вагоне едут четыре семьи: комбата Уварова, заместителя по политчасти Гармаша, заместителя по снабжению Малышева и моя, самая большая (жена, тёща и двое детей). Подразделения в таких же вагонах, по 40 человек в каждом. Автомобили и повозки на платформах, склады и лошади в двухосных вагонах. Эшелон охраняется собственным караулом. Связь с Главным управлением ВВ МГБ по радио. В России и Казахстане ещё холодно, местами лежит снег. На станции Арысь проходим полную санитарную обработку. В бане помылись даже члены семей. Южный Казахстан. Здесь уже тепло. Склоны гор зеленеют. Двери вагонов открыты. Детей не возможно прогнать от дверей, они хотят всё видеть. Сын Юра в восторге кричит:
-Папа, смотри, гор-ра!
Ещё совсем недавно "р" не выговаривал.
21 марта 1951 года прибыли на станцию Пишпек (товарную станцию столицы Киргизии). Нас встретил заместитель министра Государственной безопасности Республики – весёлый, энергичный, приветливый подполковник. На автобусах одновременно увёз в Южный городок командование батальона и семьи. Только капитан Малышев остался разгружать эшелон. Как муравьи солдаты разгрузили батальонное хозяйство меньше чем за два часа. Замминистра доволен.
Каждый городок – это бывшая исправительно-трудовая колония. Несколько саманных одноэтажных бараков, столовая, контора, склад, шизо огорожены высечкой (отходы завода боеприпасов) и колючей проволокой. Даже на проходной и в конторе специфический запах.
-Дезинфекция проведена, - убеждает замминистра, посадите деревья – будет зелень. Здесь почва каменистая, но плодородная. Оглоблю воткни, поливай – бричка вырастет.
-Это за какие преступления весь батальон в колонию? – спрашивает майор Гармаш.
-За то, что много бандитов обезвредили, - шуткой отвечает замминистра, - устраивайтесь и держите со мной связь (назвал номер телефона). Я сообщу, когда министр примет командование батальона.
Личный состав подразделений разместился тесно. Даже столовую пришлось использовать для ночлега. Ночи во Фрунзе ещё холодные. Мне с семьёй выделили одну большую комнату в конторе. В этом доме разместился и штаб батальона. Всю ночь машины перевозили со станции имущество.
22 марта 1951 года ясный солнечный день. Многие прячутся в тень, а я подставляю спину солнцу, стараюсь прогреться.
Во второй половине дня звонок из МГБ. Министр приглашает командование батальона для знакомства. На двух машинах ГАЗ-67 едем в центр столицы Киргизии. П-образное, серое, трёхэтажное здание МГБ. Кабинет министра на втором этаже. Из приёмной в большое окно виден внутренний двор. Там два "воронка" (машины для перевозки задержанных) и полдюжины легковых "Побед".
Молодой, красивый капитан по селектору доложил о нашем прибытии. Через минуту по селектору слышен голос министра:
-Приглашайте товарищей.
Входим в большой, светлый, хорошо обставленный кабинет. У дальней стены массивный двух тумбовый стол с множеством телефонов. На стене портрет Дзержинского, под портретом полумягкое кресло с высокой спинкой. Такие же кресла по обе стороны приставного стола и вдоль стены справа.
Над столом две пятирожковых люстры. В дальнем правом углу дверь в комнату отдыха. От входной двери к столу министра, по обе стороны приставного стола, ковровые дорожки. Первым в кабинет входит командир, за ним замполит, следом я, за мной зам. по технической части и зам. по снабжению.
Министр – высокий, стройный брюнет, полковник, вышел из-за стола. Со всеми поздоровался. Рукопожатие крепкое, ладонь твёрдая, взгляд карих глаз приветливый и какой-то рентгеновский, говорящий: вижу, что у тебя на душе – неустроенность, усталость и неведение предстоящей работы.
В кабинет входят: уже знакомый нам зам. министра – подполковник и тучный, ниже среднего роста полковник. Оба приветливо здороваются с министром и с нами. Министр приглашает всех к приставному столу и говорит:
-Ваш батальон организационно входит в состав 21 мотострелкового полка внутренних войск МГБ, штаб которого в городе Алма-Ата. Ваш батальон третий, соответственно номера рот будут седьмая, восьмая и девятая. С учётом оперативной обстановки в Республики, дислокация будет следующая: штаб, спец подразделения и одна рота – в Южном городке города Фрунзе и по одной роте в областных центрах Ош и Джалал-Абад. Оперативно-служебную деятельность стройте в тесном контакте с отделом наружного наблюдения министерства, начальником которого является полковник Воронцов, прошу любить и жаловать.
Тучный полковник встал и сделал лёгкий поклон головой, сказав:
-Ваш покорный слуга.
Я передал полковнику Воронцову справку о численном и боевом составе батальона. Министр попросил справку, быстро просмотрел её, сказал:
-Транспорта мало, поможем, - и вернул её Воронцову, - по вопросам снабжения и быта связь держите с заместителем министра (указал на подполковника), поддерживайте связь с пограничниками и конвойниками, привыкайте к климату, обустраивайтесь, желаю успехов в службе.
Полковник Воронцов пригласил Уварова и меня в свой кабинет. Рассказал, что чеченцы и ингуши, выселенные с Кавказа, ведут себя, как разбойники, устраивают драки с русскими, украинцами, белорусами, не подчиняются милиционерам. Поддержание общественного порядка в пунктах дислокации будет основной вашей задачей. Сколько времени нужно на подготовку подразделений к переброске в Ош и Джалал-Абад? Отвечаем, что роты всегда готовы к переезду на любое расстояние, на любом транспорте, лишь бы платили подъёмные офицерам и их семьям.
-За подъёмными дело не встанет – выплатим, - говорит Варенцов.
Зам. министра увёл к себе Шнурко и Малышева решать проблемы технического и материального обеспечения. Майор Гармаш нашёл себе дело – решил вопросы политического и культурного обеспечения, договорился о прикреплении личного состава к поликлиникам МГБ.
По восемь машин выделил зам. министра каждой роте. Рано уром 23 марта майор Уваров вывел из городка автоколонну с личным составом 7-й и 9-й рот. Колонну замыкает Шнурко на машине "Техпомощь". Ночевали в Ташкенте. К вечеру 24 марта благополучно доехали. 7 роту разместили на восточной окраине г. Ош в бывшей конторе хлопководческого колхоза "Шарк". До центра города 3 километра. Связь по телефону устойчивая. 9 роту разместили в бывшей конторе колхоза "Большевик" села Вознесеновка, в пойме реки Карасу, в восьми километрах от Джалал-Абада, в трёх километрах от санатория. Связь с областным управлением по радио.
Расторопный фельдшер роты лейтенант м/с Дацун, в ротном гарнизоне организовал грязелечебницу. За лето вылечил всех ротных радикулитиков и остеохондрозиков.
-На следующее лето построим филиал санатория, - шутят командир роты Мироненко и фельдшер Дацун. За полезную инициативу в деле оздоровления личного состава им досрочно присвоили очередные воинские звания.
В Южном городке стало просторней. Всюду навели воинский порядок. Вокруг штаба, столовой, лазарета, казарм и складов посадили саженцы карагача, облагородили клумбы, спортплощадку, хоздвор, гараж, автомастерские.
Командиру 8 роты и мне выделили трёхкомнатную квартиру на две семьи.
Старшему лейтенанту Павлову одну комнату, мне две. Саша устроилась на работу в аптеку медпункта Завода боеприпасов № 60. Под окнами цветёт акация и белая сирень. Одно неудобство – общая кухня, второе – общий туалет и ванная в одной комнате, третье – у Павловых больной ребёнок (днями спит, ночами плачет), четвёртое – пищу готовим на примусе и керогазе (в квартире чад), пятое – сосед по квартире пьяница и скандалист.
В канун первомая наш Южный городок посетил командир 21 мсп подполковник Амелин. В Ош и Джалал-Абад не поехал, спешил к празднику вернуться в Алма-Ату. Состоянием хозяйства, дисциплиной и порядком остался доволен. О своём впечатлении информировал министра госбезопасности Киргизии и Главное управление в Москве.
Первого и девятого мая личный состав батальона вместе с милицией, пограничниками и конвойниками успешно обеспечивал охрану общественного порядка во Фрунзе, Оше и Джалал-Абаде. 9 мая мне было поручено руководить праздничным салютом (пуском разноцветных ракет) на центральной площади столицы Киргизии. Фейерверк получился впечатляющий и без происшествий.
Привычной стала караульная и патрульная служба, а так же выезды оперативных групп в составе взвода в города Прежевальск, Талас, посёлки Карабалты, Рыбачье, Майлесай. Эти командировки приходилось возглавлять чаще других мне и ПНШ старшему лейтенанту Суворову. Эмоциональные и физические перегрузки, связанные с обследованием горных урочищ, сказались на моём здоровье. На диспансерном обследовании обнаружилось высокое артериальное давление 260 на 160 мм. Мне выделили путёвку в подмосковный санаторий Кратово. Умеренный климат, целительный воздух, щадящая диета, дозированные прогулки, повышенное внимание лечащего врача Галины Лебедь, электро и водные процедуры, помогли справиться с серьёзным заболеванием.
В октябре 1951 года из Главного управления МГБ СССР поступил приказ о формировании на базе 3 батальона 21 мсп четвёртого отдельного дивизиона внутренней охраны МВД, центрального подчинения.
С майором Уваровым едем в Алма-Ату отделяться. Командир 21 мсп полковник Амелин поздравляет с обретением полной самостоятельности и предупреждает, чтоб носы не задирали.
-Самостоятельность повышает ответственность, - говорит Амелин, - желаю успехов товарищи соратники.
Получаем аттестаты на все виды довольствия на весь личный состав, организационно-штатную структуру, штампы и печати, новый шифр для связи с Москвой и соседями.
Возвращаемся как бы повзрослевшими. Едем ночью. Справа степь, слева горы. Пахнет полынью. При подъезде к Курдайскому перевалу, в свете фар нашего газика, видим на дороге возню. Двое здоровых мужиков заталкивают в багажник "Победы" что-то тёмно-серое. Оказывается это питон – большая змея. Помогаем товарищам уложить сильнющий хвост питона. Багажник закрыт. Шофёр "Победы" застёгивает брючный ремень и смеясь рассказывает, как он сел под куст справить нужду и вдруг его обвил этот красавец, разинув пасть, пытался кусать за лицо. Поддёрнув штаны, схватил гада пониже головы, позвал хозяина с заводной рукояткой. Три удара по голове заставили питона расслабиться, остальное вы видели. Спасибо за помощь. Ну как, хорош трофей? Сдадим в зоопарк, подлечат, приходите смотреть. Нашими попутчиками оказались директор республиканской сельскохозяйственной выставки и его шофёр. Пятиметровый удав, толщиной 15 сантиметров, вскоре стал самым интересным экспонатом Фрунзенского зоопарка.
Началось укомплектование штаба и служб офицерским, сержантским и рядовым составом. На должность заместителя командира дивизиона из Караганды прибыл майора Малюта, на должность зам.нач.штаба – старшей лейтенант Золочевский, пом.нач.штаба по оперативным вопросам (ПНШ-1) – из Москвы старший лейтенант Смыслов. ПНШ-3 (начальник связи) капитан Журавлёв, ПНШ-4 (по учёту личного состава) капитан Капелькин, старшего шифровальщика – старший лейтенант Манжос, шифровальщика – лейтенант Викулов, начальника арттехснабжения – капитан Гриднев, старшего врача – майор м/с Ишув, зубного врача – капитан м/с Корженок, инструктора пропаганды – капитан Остриков, инструктора оргпартработы – старший лейтенант Иванов, начальник клуба – старший лейтенант Бирюков, начальника автомастерской – техник-лейтенант Ульянов, зав.делопроизводством – младший лейтенант Любин.
Сослужившие положенный срок сержанты и солдаты уволились в запас. Им на смену из Ташкентской дивизии МВД поступило молодое, послевоенное пополнение. При подборе пополнения в Ташкентском учебном центре встретил бывшего замполита 169 стрелкового полка Дзигасаева. Он уже полковник – начальник политотдела дивизии. Тёплая встреча, непринуждённая, дружеская беседа, воспоминания и традиционный среднеазиатский чай с парвардой (восточная сладость).
Среди пополнения оказался мой земляк, из деревни Зимнее Тевризского района Омской области Кириллов Николай. Вспомнили, как прошлой осенью, во время моего отпуска, на зимненском озере ловили щук на блёсны. Он оказался хорошим пулемётчиком, стал отличником боевой и политической подготовки. Забегая вперёд хочется сказать, что за задержание опасного преступника в 1953 году он был удостоен отпуска на родину на 10 дней без дороги.
В начале 1952 года МВД Киргизии получило данные о том, что в селении Печкорка на северном берегу озера Исыккуль, спрятано золото, перевозимое на двенадцати верблюдах казахским ханом в Китай. На поиски клада отправили специально отобранную группу солдат 25 человек, во главе с пом.нач.штаба старшим лейтенантом Суворовым. Отбойными молотками и аммоналом (взрывчаткой), работая в три смены, солдаты вскрыли вход в небольшую пещеру, и обнаружили золотой топорик весом больше двух килограммов. Однако дальнейшие поиски клада результатов не дали. Больше года рвали каменные плиты наши "горняки" напрасно. Затраты на поиски не окупались. Работы прекратили.
23 мая 1952 года из Главного управления по телефону сообщили о награждении меня и старшего лейтенанта Суворова медалями "За боевые заслуги". Майор Уваров намекает: надо бы обмыть. Отвечаем, что обязательно обмоем, когда получим. Получили аж в конце сентября. Обмыли вместе с погонами майора (мне присвоили очередное воинское звание). Обмыли и погоны Ивана Ивановича Гармаша. Ему присвоили звание подполковник.
Став самостоятельным в вопросах подчинённости, наш командир дивизиона майор Уваров запил. Начал нетрезвым появляться среди подчинённых. Или, хуже того, уедет в командировку в Ош или Джалал-Абад и пьёт там беспробудно неделю. Жена жалуется, просит что-нибудь предпринять. Предприняли. На закрытом партийном собрании подвергли беспощадной критике, после которой он подал рапорт о переводе в другую часть под предлогом болезни жены и сына.
Вместо Уварова к нам из Германии приехал подполковник Аверкин. Вместо уволенного по болезни в запас майора Милюты, на должность зам. командира дивизиона, из Москвы прислали подполковника Джинджихадзе – племянника Берии.
-Две большие новые метлы чисто метут, - говорят офицеры дивизиона. Командир занимается строительством восьми квартирного, двухэтажного дома для офицеров, заместитель – созданием команды стрелков для участия в Республиканских и Всесоюзных соревнованиях, а так же 400-метровой штурмовой полосы для обучения личного состава.
Ответственное отношение к порученному делу и опора на энтузиазм комсомольцев позволили в короткий срок построить дом с магазином и лучшую в Киргизии тактико-специальную полосу препятствий. На республиканских соревнованиях по стрельбе, посвящённых 35 годовщине Советской Армии, команда нашего дивизиона заняла первое место, получила переходящий вымпел Совета Министров Киргизской ССР. На этих соревнованиях я встретил старого приятеля капитана Галаганова Михаила Владимировича. Он из войск перевёлся в органы МВД. Работает зам. начальника исправительно-трудовой колонии. Его команда заняла четвёртое место. Мы стали дружить семьями.
По инициативе супруги командира Анны Сергеевны, в дивизионе создали самодеятельный хор русской песни. В него вошли жёны офицеров, сержанты и солдаты. Под руководством опытного вольнонаёмного хормейстера наш Хор приобрёл популярность. За успешные выступления с обширной программой перед конвойниками, пограничниками, курсантами Авиационного училища, студентами политехнического института, военными строителями посёлка Карабалты, министерство культуры Республики наградило Хор Почётной грамотой и ценными подарками.
В день похорон вождя Советского народа Генералиссимуса Иосифа Виссарионовича Сталина в штабе дивизиона случилось "чп" – на посту у боевого Красного Знамени вспыхнула электропроводка. Часовой ефрейтор Ассадулин не растерялся, кожухом автомата разбил стекло пирамиды, выхватил Знамя и вынес из помещения. Поднятый по тревоге караул ликвидировал загорание. За спасение Знамени ефрейтор Асадуллин, уроженец г.Самарканда, получил отпуск на родину на 10 суток без дороги.
В траурные минуты, когда по всей стране загудели заводы, фабрики, паровозы и автомобили, построенный на центральной алее городка личный состав дивизиона по моей команде салютовал Сталину тремя залпами из всех видов стрелкового оружия. На поминальном обеде всем офицерам, сержантам и солдатам налили по 100 граммов водки.
Что было на сердце каждого сослуживца, описать не берусь. На лицах скорбь, в глазах слёзы – слёзы огромной утраты.
Та весна 1953 года была поздней. Только в начале апреля зацвели сады. И вот в ночь на 12 апреля пошёл густой, мокрый снег. К утру его покров достигал 10 – 12 сантиметров. Сады погибли, связь только по радио, линии электропередач оборваны. С трудом расчистили Фрунзенскую взлётно-посадочную полосу. Летим на помощь командирам подразделений. Джинжихадзе в Ош, я – в Джалал-Абад. Мобилизуем местное население на лечение фруктовых деревьев, на отвод талых вод от кишлаков и хлопковых полей. Личный состав гарнизона Вознесеновка готовится к эвакуации из поймы реки Карасу на ближайшее взгорье. Заторы из хлама растаскиваем баграми, большие взрываем. Стихия отступила перед организованностью и самоотверженностью солдат и колхозников. Жертв нет.
По амнистии, проведённой вскоре после смерти Сталина, на свободу вышло много уголовников. В городах и посёлках участились случаи убийства с целью ограбления. Рецидивисты обнаглели до того, что заточками стали колоть выбранные жертвы в автобусах, трамваях, троллейбусах, в очередях за дефицитными товарами. Мы вынуждены переодевать офицеров, сержантов и солдат в гражданскую одежду, вооружать пистолетами и наручниками. Наши парные патрули появились в городском транспорте на всех маршрутах под видом пассажиров и контролёров. Зачастую работники милиции становятся приманкой для преступников.
Во время одного из посещений МВД Республики меня спросили, как я отношусь к амнистии. Я без обиняков ответил:
-Лаврентий Павлович знает, что делать.
-Да? Вы уверены? - спросили молодые оперативники.
-А разве вы сомневаетесь? – вопросом на вопрос ответил я.
-Сомневаемся, - говорят и один из них достаёт из-за сейфа портрет Берии, - это преступник.
-Да ладно вам прощупывать или разыгрывать меня, - говорю, - я же не мальчик.
-Это правда, - говорит второй опер, - вот читайте (подаёт мне шифровку). Читаю и глазам не верю: "Берия Лаврентий Павлович арестован как изменник Родины, готовивший государственный переворот… Подпись Маленков Г.М."
-Ну и дела, с ума сойти можно, - говорю операм, - что теперь делать будем?
-Служить трудовому народу, - отвечают почти хором, - Министры приходят и уходят, а народ – мы, опера – остаётся. Наш министр приказал утроить бдительность, не поддаваться на провокации, усилить охрану оружия, боеприпасов, транспорта, ГСМ.
-Мы это делаем с третьего марта, - отвечаю товарищам.
Узнав об аресте дядюшки – Берии, закручинился наш зам. командира дивизиона подполковник Джинджихадзе. То и дело обращается с вопросом: что же будет с ним?
-Служи честно, не лезь в большую политику и спи спокойно, - отвечаю, - не ты же готовил государственный переворот.
-Спасибо, геноцвале, хоть ты меня понимаешь, - вздыхает Георгий Аронович, другие смотрят косо, это тревожит.
В июле 1953 года, во время дежурства по части старшего лейтенанта Манжеса, исчез с места хранения оружия пистолет ТТ №200, принадлежащий капитану Журавлёву. После стрельб Журавлёв почистил и сдал пистолет дежурному – Манжесу, а карточку-заместитель в поспешности не взял. Этим и воспользовался кто-то. Подозрение пало на Манжеса. Оперуполномоченный контрразведки старший лейтенант Соломатин, в присутствии понятых, произвёл в квартире на рабочем месте Мажеса обыск, но пистолета не нашёл. Это ЧП насторожило: в дивизионе действует хорошо замаскированный враг. Кто он? Этот вопрос преследует день и ночь. Было подозрение, что пожар на посту у Знамени – дело рук Манжеса (шифрокомната за перегородкой от места пирамиды со Знаменем), но не пойман – не вор.
В начале апреля 1954 года дивизион расформировали. Аверкин получил назначение заместителем командира 21 мсп в Алма-Ату. Гармаш – замполитом полка в Казань. Бирюков, Ишуа, Каюков, Остриков и я перешли на службу в Военно-строительное управление Главпромстроя МВД в п.Карабалты (60 км от Фрунзе). Подполковник Джинджихадзе уехал в Тбилиси. Группа офицеров, в том числе Манжес, убыла в Красноярск. Оказавшийся на грани разоблачения и ареста, этот подонок – Манжес, застрелился из украденного им пистолета ТТ №200. Позже стало известно, что он был завербован немецкой военной разведкой во время оккупации Краснодара, где он жил с семьёй.
Теперь я уверен, что замыкание электропроводки и пожар на посту у Знамени было устроено Манжесом, но произошло в его отсутствие в шифровальной комнате. Только это спасло его тогда от ареста.
Итак, я военный строитель – заместитель начальника штаба Карабалтинского Управления Военно-строительных частей (ВСЧ). Начался новый этап в моей жизни и службе. Надо осваивать инженерное дело, строительную структуру, строительное производство, укреплять дисциплину и порядок в военно-строительных частях, строящих Киргизский горно-химический комбинат.
Живу в барачной комнате 12 квадратных метров, питаюсь в офицерской столовой. На воскресные дни уезжаю во Фрунзе к семье. Семья прибавилась. 19 сентября 1954 года Саша родила второго сына – Александра. В младенческом возрасте он переболел всеми детскими болезнями.
Только в ноябре 1954 года в посёлке Карабалты мне дали двухкомнатную квартиру в брусчатом доме на втором этаже, со всеми удобствами. Жить стало лучше, жить стало веселей. Саша работает в аптеке медсанчасти, дочь учится во втором классе. Тёща воспитывает внуков.
Начальник управления ВСЧ подполковник Литвиненко Филипп Андреевич, чтобы сэкономить фонд заработной платы, назначил меня исполняющим обязанности начальника штаба УВСЧ. Теперь я работаю за двоих, а денежное содержание получаю за одного – по должности зам.нач.штаба. Справедливо? В то время такое "доверие и повышение" было модным. Добрая половина офицеров были И.О. Для повышения ответственности за порученное дело, я потребовал провести аттестацию на предмет соответствия занимаемым должностям и утвердить достойных. Под давлением зам. начальника политотдела капитана Любушко, Литвиненко согласился.
С этого началось укрепление дисциплины и порядка. В гарнизоне п.Карабалты есть комендантская рота 120 вооружённых солдат. Комендант капитан Дегтяренко, пом.коменданта капитан Попов, вместе с начальником гарнизона подполковником Литвиненко, по ночам гоняются по посёлку за солдатами-самовольщиками, иногда стреляют вверх, чтобы задержать. Население жалуется на нарушителей покоя. На совещании руководящего состава стройки я предложил прекратить практику отлавливания самовольщиков в посёлке, усилить контроль за солдатами со стороны сержантов и офицеров рот, резко сократить количество солдат в ночных сменах, объявить конкурс солдатской художественной самодеятельности и строевой песни, открыть в частях гарнизона вечерние средние школы и платные курсы шоферов, обязать офицеров окончить среднюю школу ( у кого нет среднего образования), а затем и курсы шоферов, бесплатные. Мои предложения поддержали: директор строящегося комбината Маков, начальник строительства Сухов, главный инженер строительства Булия, начальник строительного района Котов, командиры военно-строительных частей Бухряков, Луценко, Ших, Микиртишвили, начальник штаба автобатальона Фридман, офицеры УВСЧ Конченко, Суверенев, Кочкин, Демин, политработники Ротанов, Цветков, Остриков.
В военном городке требуется соблюдения формы одежды и правил отдания чести. С офицерами провёл соревнование по стрельбе из личного оружия. Наладили проведение политинформаций в ротах, занятий по военно-инженерной подготовке. На работу и с работы роты ходят с песней. Развод караулов и выход на работу сопровождает духовой оркестр.
Подполковник Литвиненко доволен – офицеры-фрунзенцы (так называет нас) вдохнули новую жизнь в однообразие большой стройки. Я разгрузил его от массы внутривойсковых проблем. Теперь больше ко мне, чем к нему, обращаются офицеры и вольнонаёмные по самым разным вопросам. Филипп Андреевич Литвиненко сосредоточился на обеспечении фронта работ, техническом и материальном обеспечении, безопасности строительного производства. Это не замедлило сказаться на выполнении плана строительно-монтажных работ, на повышении производительности труда, на индивидуальном заработке военных строителей.
За три года службы многие парни на лицевых счетах накопили значительные суммы. Призванный из молдавского села рядовой Чебан за время службы в совершенстве овладел специальностью газо-электросварщика. Работает на монтаже первого котла и паровой турбины строящейся ТЭЦ. Отличник военного строительства он, при увольнении в запас, купил автомобиль "Победа" и укатил своим ходом в родную Молдавию обзаводиться семьёй. Не правда ли, пример достойный подражания. В посёлке Кавак, в отдельном автобатальоне, которым командует подполковник Микиртишвили Каро Микиртичевич, таких примеров было около двух десятков. Земляки командира, отслужив, возвращались в родную Грузию на собственных "Победах".
Многие офицеры Карабалтинской стройки заядлые охотники. Удивляются как это я сибиряк и не охотник.
-Да охотник-то охотник, только без ружья, - говорю, - предпочитаю снайперскую винтовку.
-Это совсем не то, - говорят Бухряков, Луценко и Суверенев, - дробовик это вещь.
Вступил в общество охотников, купил за 50 рублей курковую тульскую двухстволку и в воскресенье, с Евгением Васильевичем Луценко, отправился на уток. У него ружьё "Зауэр" 12 калибра, болотные сапоги, собака ирландский сеттер, трофейный камуфляжный плащ. У меня серийная тулка 16 калибра, патронташ и резиновые сапоги с обыкновенными голенищами.
Идём вдоль ручья-ответвления горной речки на юг от посёлка Карабалты. Впереди сеттер, за ним Луценко по краю разлива, заросшего осокой и низким камышом, следом я. Из-под самого носа собаки вылетает крякаш – старый селезень. Луценко вскинул "Зауэр", бах-бах, а селезень летит. Вдогонку стреляю, селезень камнем падает на сухое место. Луценко говорит мне: с полем! Собака бросается к дичи. Хозяин кричит ей: фу! Не трогать. Умная собака ложится рядом с птицей. Подходим. Поднимаю крякаша, кладу в ягдаш. Сеттер вскакивает и лает на хозяина.
-Это он меня ругает за промах, - говорит Луценко.
Прошли ещё километра три. Дичи нет. Возвращаемся к другому ручью. Издали вижу стайку чирков на заливчике, поросшем ряской. Луценко остаётся в засаде. Я из-за бугра приблизился к стае с противоположного берега метров на 50. Прицелился. Жду, когда сплывутся в кучу. Вдруг собака бросается к стае. Стая взлетает, летит на Луценко. Он в упор бьёт дуплетом и опять мимо. Стая развернулась, летит на меня. Лёжа на спине, пропускаю и бью дуплетом, вдогонку. Падают четыре чирка (два на сушу, два в воду). Подошёл Луценко, послал собаку в воду за чирками. Исполнительный пёс, скуля от холода, достаёт чирков и подносит не хозяину, а мне. Я не беру, прошу отдать хозяину.
-Это тебе за труд, говорю псу.
Помедлив и осмыслив сказанное, Рой несёт добычу Евгению Васильевичу. Возвращаемся усталые, но довольные. Пятилетний сын Юра в восторге. Заявляет матери и бабушке:
-В следующий раз я пойду с папой на хохоту.
-Куда, куда? – спрашивает мать, давясь от смеха.
Юра сконфузился, говорит:
-Я же сказал – на хохоту. Ну туда, где папа сегодня был, понятно?
-Понятно, понятно, - говорит Саша, - вот в семье ещё охотник явился, вы весь дом дичью завалите.
-Не завалим, - отвечает сын. Помогает мыть сапоги, чистить ружьё, ощипывать уток.
В тридцати километрах восточнее станции Кияхты, в центральном Казахстане, открыли рудник. На строительство шахтёрского посёлка в феврале 1955 года направили военно-строительный отряд численностью 400 человек. Автоколонну поручили вести мне, а замыкать майору Сурикову и капитану Острякву. Охрана колонны – отделение комендантской роты, ответственный капитан Попов Пётр Николаевич. Люди, утеплённые палатки, железные койки, продукты, стройматериалы, вода, ГСМ, санитарная и техническая помощь, кухня и подвижная хлебопекарня, 55 машин растянулись на километр. Скорость движения по асфальту 30 километров в час, по просёлочным дорогам 15-20.
Ночевали за Курдайским перевалом в посёлке строящегося целинного совхоза на станции Отар. К концу вторых суток достигли намеченной цели. Уже в свете автомобильных фар и развёрнутой передвижной электростанции поставили палатки, затопили железные печи. Спали не раздеваясь. На следующий день на станцию Кияхты поступили в полувагонах два сборно-щитовых барака. Под мокрым снегом собрали. Кровлю, полы, окна и двери ставили по ходу сборки стен. Внутри обили асбофанерной (сухой штукатуркой). За ужином капитан Остриков заявил: жить стало лучше, жить стало веселей. Солдаты обсушились, обогрелись и даже запели: …"Вышел в степь Казахскую парень молодой…"
Назначенный командиром нового отряда, майор Луценко простудился. С высокой температурой его отправили в Алма-атинский военный госпиталь. Вынужден командиром отряда временно назначить капитана Попова Петра Николаевича. В короткий срок он обустроил хозяйство отряда, развернул возведение жилых домов и инфраструктуры шахтёрского посёлка. По моему настоянию, его утвердили в должности командира отряда.
Для строительства посёлка горняков на перевал Курдай переехал отдельный Военно-строительный батальон подполковника Ших. Начали собирать сборно-щитовые бараки и брусчатые двухэтажные дома. Ветер здесь такой, что крупнозернистый песок метёт. То и дело приходится восстанавливать поваленные стены домов и бараков, ставить их на растяжки. Для кранов "курда" (так прозвали здесь ураганный ветер) – бедствие, каждый день авария.
По решению правительства Карабалтинской стройке поручили построить в Южно-Казахстанской области десять посёлков для целинных совхозов. В течении двух дней штаб УВСЧ разработал организационно-штатную структуру Отдельной военно-строительной роты-прорабства. Структуру одобрили и утвердили в Министерстве сельского хозяйства Казахской ССР. И закипела работа. Командирами рот-прорабами назначили молодых, инициативных офицеров с техническим образованием, выделили лучший автотранспорт, экскаваторы, бульдозеры, автокраны, бетоно-растворо-мешалки, передвижные электростанции, средства малой механизации и строительные инструменты. Политотдел обеспечил целинников библиотечками, кинопередвижками, музыкальными инструментами, радиоприёмниками.
Не смотря на бездорожье, интенданты подполковника Христич, майора Коростошевского, майора Сардушкина, старшего лейтенанта Окунева, бесперебойно снабжают строителей продовольствием, вещевым имуществом, спортинвентарём.
Одновременно со строительством целинных совхозов началось строительство автодороги Фрунзе – Ош через перевал Сусамыр, непроходимой в зимнее время. Отдельной ротой-прорабством на этом труднейшем, высокогорном участке руководит молодой, энергичный, эрудированный инженер, старший лейтенант Вениаминов. В экстремальных условиях он безотлучно находился там, где трудно, помогает мастерам и бригадирам словом и делом. Применение аккордно-премиальной системы оплаты труда позволило успешно продвигаться к перевалу с Севера и с Юга, и вести проходку автодорожного тоннеля под перевалом. В результате умелого руководства работами и самоотверженного труда военных строителей, стратегически важная автодорога Фрунзе-Ош сдана в эксплуатацию в рекордно короткий срок – за девять месяцев.
Вениаминова наградили орденом Трудового Красного Знамени, ему присвоили звание "Заслуженный строитель Киргизской ССР" и досрочно воинское звание капитан.
Рудник Кавак расположен в Кочкорском районе Тяньшанской области, у истоков реки Кокмерен, притока реки Чу. Посёлок на высоте 1446 метров над уровнем моря, рудник и колония строго режима на высоте 3055 метров. Работники рудника, заключённые, шофёры-солдаты автобатальона, конвойники, лошади и караульные собаки получают высокогорные полуторные оклады и пайки. Офицеры отдельного автобатальона высокогорные не получают. Пришлось вмешаться в эту вопиющую несправедливость. Составил обстоятельную докладную записку в адрес Макова и Сухова. Проходит месяц – ни ответа, ни привета. Иду в Кавак, провожу общее собрание офицеров, принимается протестная резолюция за подписью всех присутствующих (больше сорока человек). К счастью, в Карабалты приехал зам. министра среднего машиностроения генерал-майор Комаровский Александр Николаевич. Ему и вручили докладную и протестную резолюцию. Прочитав, возмутился: почему молчали, раньше не информировали, довели до протеста? Сухов и Литвиненко на меня смотрят косо. Вскоре после отъезда Комаровского из министерства поступило распоряжение: выплатить офицерам Кавакского автобатальона высокогорные 50% от штатного оклада со дня их проживания в п. Кавак и впредь денежное содержание ежемесячно платить с применением коэффициента 1,5. Офицеры – автомобилисты благодарят за заботу.
Летом 1955 года на должность начальника штаба УВСЧ, наконец, прибыл из Биробиджана подполковник Паутов Леонид Андреевич, мой сослуживец по школе сержантского состава 63 стрелкового полка ВВ НКВД. Встреча через 15 лет тёплая, доброжелательная. Мы подружились семьями. Паутова Маша и моя Саша стали подругами. Дети Паутовых Нина и Виктор учатся в одной школе с моей дочерью Верой, вместе проводят досуг.
Для знакомства с отдельными Военно-строительными частями подполковник Паутов с врачом майором м/с Ишув, зам. начальника УВСЧ по снабжению подполковником Христич, офицерами штаба Кубасовым и мной, выехал на санитарном фургоне в посёлок Курдай, станцию Отар. Всем нам понравились эти гарнизоны. Начальники гарнизонов подполковник Ших и майор Ковалёв строгие командиры и хорошие хозяйственники. Всюду чистота, порядок, питание хорошее, досуг интересный, работа общественно и державно полезная, ЧП нет, личный состав службой доволен.
Ночью возвращаемся. Проехали город Фрунзе. В районе Беловодска начался дождь, переходящий в ливень. Стеклоочиститель не работает. Шофёр-солдат опустил боковое стекло, тряпкой протирает лобовое, сбавляет скорость. В свете наших фар встречный самосвал железным бортом врезается в левый борт нашей санитарки. За моей головой в фургоне большая дыра (мы с Кубасовым успели наклониться). Машина остановилась, шофёр стонет. Кисть его руки вся раздроблена, кабина забрызгана кровью. Майор м/с Ишув накладывает шофёру жгут, перевязывает раздробленную кисть. Паутову дурно, его тошнит при виде крови. Я вытираю кровь с руля, стекла, сидения, сажусь за руль и, высунув голову из кабины, веду машину – надо спасать солдата Мамедова, он потерял много крови. Привёл машину к хирургическому отделению медсанчасти. Шофёра спасли. Однако раздробленную кисть ампутировали. Паутов переживает, за такое ЧП могут уволить, не дадут дослужить до пенсии. Успокаиваю товарища – непосредственного начальника: спите спокойно, вашей вины в данном ЧП нет.
После напряжённой рабочей недели в выходной тянет на природу, летом, естественно, в к воде. В одно из воскресений с шестилетним сыном Юрой, берём удочки, идём на Карабалтинское искусственное озеро. На пляже полно купающихся. Обошли озеро, расположились под тенью карагачей, поймали кузнечиков на наживку, забросили, ждём поклёвки. Поймали по две плотвички. Разлеглись, загораем. Вдруг поплавок Юриной удочки нырнул раз-другой и медленно плывёт к берегу.
-Тяни, - советую сыну.
Тянет, не осилит, удилище согнулось в дугу, а рыбы не видно.
-Большая, - радуется Юра.
-Отбегай от берега, - говорю, - не отпускай удилище.
Побежал парень и вытащил на песок метровую водяную змею.
-Угорь, - в восторге кричит Юра.
-Нет сынок, это не угорь, это змея.
Из открытой пасти виден хвост плотвички
-Что будем делать, – спрашиваю, - не нести же её домой?
-Давай отпустим, советует Юра.
Перочинным ножом обрезал леску. Водянка нырнула между густых прибрежных водорослей. Клёв кончился. Недовольные уловом и отдыхом вернулись домой. С порога Юра докладывает:
-Мама, а я змею поймал, мы с папой отпустили её – пусть живёт.
Осенью 1955 года, после неоднократной просьбы, меня перевели на должность командира Военно-строительного отряда. Замполитом отряда стал капитан Остриков Павел Васильевич, начальником штаба отряда – капитан Реус Степан Михайлович, зам. по снабжению старший лейтенант Окунев, командирами рот: капитан Дернов, лейтенант Тодоров и младший лейтенант Бражников, фельдшером лейтенант м/с Грачёв. Отряд работает на строительстве цеха № 6, ТЭЦ и склада готовой продукции. ЧП в отряде нет, производственные показатели хорошие.
10 марта 1956 года из отдела кадров Управления ВСЧ министерства позвонили полковнику Литвиненко, чтобы 15 марта я был в Москве для переговоров о новом назначении.
14 марта во Фрунзенском аэропорту температура +20 градусов. В лёгкой шинели, хромовых сапогах, в фуражке прилетаю в Домодедово, а здесь в Москве минус 32 градуса. В метро катаюсь до 10 часов. Прибыл в отдел кадров, докладываю, а меня знобит. Подполковник Куртев поит меня крепким чаем. Начальник УВСЧ министерства полковник Ишков Алексей Гаврилович расспросил о здоровье, о семье, о службе и, видя что я простужен, говорит:
-Хотели вас послать на Чукотку, да нельзя – замёрзнешь. В Бухарской области будем строить Горный комбинат. Предлагаю поехать туда. Из Москвы пошлём 905 отдельный военно-строительный отряд. Для начала примешь его, развернёшь строительство базы стройиндустрии и рудника в Учкудуке, покажешь себя – будешь расти. Ну, так как, согласен?
-Я солдат, товарищ полковник, куда пошлёте, там и буду служить и работать.
-Вот именно, работать., - подтвердил Ишков, - Приказ о назначении получишь на месте. Желаю успеха. Просьбы есть?
-Нет, - отвечаю, - благодарю за доверие.
Ишков крепко жмёт мою ладонь, приветливо и строго смотрит прямо в глубину моих глаз.
КЕРМИНЕ - УЧКУДУК - НАВОИ
В два часа ночи 9 мая 1956 года, с группой офицеров и комендантским отделением (10 человек), на поезде Ташкент-Красноводск, прибыл на железнодорожную станцию Кермине, одноимённого района Бухарской области. Нас встретил командир роты 763 военно-строительного отряда младший лейтенант Бражников С.Н.. На полуторке едем по пыльной дороге. Тускло светятся редкие лампы уличного освещения. На проводах хлопья грязного хлопка. На западной окраине пристанционного посёлка, на хлопковом поле, поставлены 20 санитарно-барачных палаток и деревянная арка над входом – въездом в Военный городок, огороженный колючей проволокой. Гарнизон военного городка – сотня военных строителей. Начальник гарнизона – прораб, младший лейтенант Бражников Сергей Николаевич, прибывший сюда с первым "десантом" строителей 6 апреля 1956 года.
Вместе со мной прибыли: капитан Остриков Павел Васильевич, старший лейтенант м/с Окунев Семён Иванович, старший лейтенант Солдатов Иван Петрович, лейтенант Тодоров Леонид Михайлович, сержант Дивисин Александр Григорьевич.
После небольшого отдыха поздравил личный состав гарнизона с одиннадцатой годовщиной нашей победы над фашисткой Германией, съездил в г. Кермине, представился районному начальству, заказчику Петру Алексеевичу Гуляеву и начальнику строительного участка Павлу Афанасьевичу Сивцову, установил контакт с районным отделом и линейным отделением милиции, ознакомился с водоснабжением. Вода в пустыне – это жизнь. В водонапорную башню, что на станции, она подаётся по восьмикилометровому водопроводу насосной станцией на реке Зерафшан. В военный городок воду возят от водонапорной башни в трёхкубовой цистерне, установленной в кузове ЗИС-5. Местное население пользуется арычной водой.
В полдень из Москвы эшелоном прибыл 905 военно-строительный отряд, численностью 750 человек. Восемь солдат по пути заехали к родным. Начальник эшелона подполковник Тельпуховский и командиры рот в панике – выгонят из армии без выходного пособия.
-Не паникуйте, - говорю им, - приму всех беглецов заочно, приедут – разберусь.
Помыли в бане хлопкозавода прибывших москвичей и разместили по 40 человек в каждой палатке, на двухэтажных железных койках.
Чтобы умыть, накормить и напоить 900 военных строителей, в сутки требуется 18 кубометров воды. Но вода нужна не только нам, а и поездам и Хлопкозаводу. Проблему решили просто. Экскаватором вырыли хауз ёмкостью 950 кубометров и подвели к нему арык с отводом после наполнения. Воды хватает и на полив саженцев карагача, акации и клёнов, и на противопожарные нужды. Рядом с центральным арыком вырыли котлован для запаса воды на технические нужды. В нём солдаты купаются после работы.
Замполитом отряда назначили капитана Острикова, заместителем по снабжению старшего лейтенанта Окунёва, начпродом майора Сардушкина, командирами рот: первой – старшего лейтенанта Солдатова, второй – лейтенанта Тодорова, третьей – младшего лейтенанта Бражникова, фельдшером – старшего лейтенанта м/с Грачёва. В конце мая из п. Карабалты прибыли: капитан Реус Степан Михайлович на должность начальника штаба отряда, капитан м/с Артюх Николай Фомич на должность врача отряда, старший лейтенант Каюков Николай Петрович – секретаря партийной организации, младший лейтенант Бабичев Михаил Григорьевич – заместителя командира третьей роты.
Прибывшие из Москвы солдаты одеты в серую арестантскую форму. Вместо погон довоенные петлицы, на головных уборах вместо звёздочки эмблема сапёра (кирка с лопатой). Обмундирование рваное, у многих вместо сапог ботинки с обмотками, гражданские туфли, кеды. Вид удручающий. Но самое неприятное в том, что в служебных книжках, учётно-послужных и комсомольских учётных карточках в графе должность какой-то подлец (иначе не назовёшь) написал "Раб. ВСО". Солдаты возмущаются: мы что, рабы? Даю телеграмму подполковнику Литвиненко: "Прошу срочно направить новое солдатское обмундирование на весь личный состав отряда".
Через два дня приехали подполковники Паутов и Христич. Убедились в закономерности моей просьбы. Через неделю мы получили новое летнее обмундирование цвета хаки с чёрными погонами и эмблемами инженерных войск, кирзовые сапоги, панамы, кожаные ремни с латунной звездой.
Переодетые солдаты сразу подтянулись. Видя заботу о них и справедливую требовательность, начали отдавать честь офицерам и сержантам, прилично ходить строем и на вечерней прогулке петь строевые песни. "Не плачь девчонка, пройдут дожди, солдат вернётся, ты только жди. Пускай далёка твой верный друг, любовь на свете сильней разлук"…
Рядом с полевой чайханой (саманушкой) построили открытую столовую (навес) от палящего солнца, благоустроили территорию гарнизона. Проложили грунтовые дороги. Одну из них назвали улицей Садовая, другую, ведущую в райцентр, - Центральная. Проложили железнодорожную ветку для приёма грузов, установили передвижную электростанцию на 30 киловатт, смонтировали бетоно-растворо-мешалку, огородили автобазу и складское хозяйство. Из досок сколотили контору стройучастка с "гостиницей" на 4 человека (в комнате 12 квадратных метра две двухъярусные койки), рядом склад цемента и инструмента.
Начальник стройучастка инженер-капитан Сивцев Павел Афанасьевич, главный инженер Цыганков Сергей Александрович, прораб техник-лейтенант Решетников Василий Александрович и мастер Дмитриев Валентин Павлович. Работают от зари до зари и до глубокой ночи.
Геодезист заказчика Телешов Вадим Петрович едва успевает делать разбивку новых объектов.
Для того, чтобы обезопасить гарнизон и площадку будущего города от селевых потоков с Южных гор, прорыли канаву от железной дороги до г. Кермине. Заказчик – Пётр Алексеевич Гуляев говорит: зацепились, пора наступать на пустыню, готовьте десант для Учкудука. Выбор остановили на третьей роте. Карабалтинцы уже привыкли к жаре, командир Бражников имеет опыт самостоятельно строить несложные объекты.
Подготовили необходимое и в путь. На двенадцати машинах, за три дня, по бездорожью преодолели 300 километров. Ночевали у метеостанции Ознек и в районном центре Тамды. В барханах Кунтая две машины вышли из строя, и всё же 22 июня 1956 год, мы овладели Учкудуком. Испили воды из всех трёх колодцев, "пленили" геологов Краснохолмской экспедиции и в полутора километрах от их землянок поставили палатки. На мачте первой палатки заплескался Красный Флаг. Пустыню огласило дружное солдатское ура! А прораб Андриан Петрович Андреев, на счастье, разбил бутылку шампанского, группкомсорг роты рядовой Ружников экспромтом заиграл на двухрядке незнакомую мелодию, которую назвали "Учкудукский вальс".
С тяжёлыми мыслями возвращаюсь в Кермине. Как справится в задачей строительства шахтёрского посёлка Бражников? Это не то, что в тридцати километрах от Карабалты строить посёлок целинного совхоза. Здесь 300 километров пустыни и связь только письмами через шофёров, привозящих продукты и стройматериалы.
По возвращению в Кермине написал аттестацию на присвоение офицерам очередных воинских званий. Через месяц получили звания: лейтенанта Бражников и Бабичев, старшего лейтената Тодоров, капитана – Каюков, майора – Реус.
Сборно-щитовые дома растут с каждым днём. Организовали производство саманного кирпича и блоков. На этом труднейшем деле стахановцем стал рядовой второй роты Гавенко Ефим Павлович – тёзка Министра Славского.
В конце августа из п. Карабалты на ст. Кермине переехали семьи офицеров. В доме местного жителя Ваньшина, в комнате 32 квадратных метра, разместились четыре семьи: Острикова, Каюкова, Реуса и моя. Мы, мужчины, спим на раскладушках в саду. Рядом плещется арык, грохочут проходящие поезда. Подует ветер – афганец, от пыли дышать нечем.
1 сентября дети пошли в узбекскую среднюю школу № 5 имени Ленина, Вера в пятый, Юра в первый класс, Лариса Каюкова и Наташа Тодорова тоже в первый.
В начале сентября 1956 года из г. Лермонтов Ставропольского края на ст. Кермине приехал первый начальник Управления строительства генерал-майор Горшков Анатолий Петрович с заместителем по материально-техническому обеспечению подполковником Акимовым Константином Яковлевичем и начальником автотранспортной конторы Сандуца Александром Владимировичем.
Высокой культуры, обаятельный человек, Горшков не приказал, а попросил военных строителей: ускорить отделочные работы на уже собранных из щитов и сложенных из саманных блоков домах и бараках. Солдаты между собой рассуждают: если генерал не приказал, а попросил, значит это очень важно, очень нужно. На отделочных работах организовали трёхсменку. И дело пошло, как по маслу. В середине октября сдали в эксплуатацию 8 бараков, 27 четырёхквартирных и 5 двухквартирных саманных домов.
В бараке штаба отряда разместилось Управление строительства. Я свой кабинет уступил генералу Горшкову. Он с супругой поселился в доме № 1 по улице садовой. Рядом врытая в землю трёхкубовая цистерна с питьевой водой. Квартира генерала и вода охраняются одним ночным постом. В одном из саманных бараков офицерское общежитие, в соседнем – общежитие шофёров. На берегах водоотводного арыка поставили утеплённые палатки. В них разместились работники переехавшего из г. Лермонтов Управления строительства, в том числе начальник 1 отдела, герой Советского Союза, подполковник в отставке Матвиенко Николай Ефимович.
В центре военного городка возвели открытую эстраду. Выход на работу и возвращение с работы сопровождает самодеятельный духовой оркестр. На конкурсе солдатской песни первое место присудили второй роте. Командир этой роты старший лейтенант Тодоров отлично владеет баяном, разучивает всё новые строевые песни. Ротных хор на эстраде по воскресеньям поёт лирические песни. Бывшие москвичи выпускают частушечный сатирический журнал. В народе бытует истина: ты скажи мне, как ты отдыхаешь, а я скажу тебе, как ты работаешь. Осень сезон охоты на степную и водоплавающую дичь. Генерал Горшков оказался заядлым охотником. В поездки в Учкудук берёт с собой ружьё "Зауэр", но у дороги дичи нет. В одной из таких поездок просит показать охотничьи угодья.
На обратном пути из Учкудука ночуем на метеостанции Озчек. Рано утром разбудил Анатолия Петровича и повёл в степь. На впадине меж барханов из скважины образовалась лужа длиной около 500, шириной до 100 метров, глубиной до метра. Сюда на водопой прилетает и прибегает всё живое со всей неоглядной степи. На перелёте останавливаются утиные и даже гусиные стаи. Садимся между кустами перекатиполе в разных разливах лужи чтобы не мешать друг другу. Пахнет медоносами и полынью. Ждём.
В половине девятого степь огласилась нежным "цюр-рь – цюрр-рь – цюр-рь". Это чили – степные рябки летят над водой. Летят одиночками, парами и целыми семьями по 6 – 8 – 10 острокрылых птиц. Я не стреляю, пусть птицы напьются. Генерал тоже выжидает. Оказывается он бывал на такой охоте в красноводской степи.
Мощный дуплет оглашает барханы. Из стаи падает несколько чилей. Пора и мне показать, на что способен. Лежу на спине, жду большую стаю. Генерал бьёт дуплетом ещё, ещё и ещё. Вот и надо мной свист крыльев. Вдогонку стреляю дуплетом. Падает около десяти птиц. Выглядываю из укрытия. Генерал что-то кричит и грозит кулаком. Делаю вид, что не понял. Выждал второго "налёта". Дуплет. Снова падают до десяти рябков.
-Стоп, хватит, - говорю себе, - охотник, не будь жадным. Встаю, собираю добычу. Нашёл восемнадцать чилей. Подходит Анатолий Петрович и доброжелательно ругает: разве ж так можно бить, это ж массовое истребление. А у самого на каждой подвеске-удавке по 4 птицы. Правда, и патронташ пуст.
-Нет, больше с тобой не охочусь, - улыбаясь говорит генерал, - ты же "истребитель" – четыре выстрела и мешок дичи.
Довольные и полные сил возвращаемся в Кермине и берёмся за дело, каждый за своё. Генерал заслушает доклады о выполнении графика работ, о поступлении цемента, кирпича, леса, арматуры, шифера, асбофанеры, машин и механизмов и об отправке в Учкудук строителей и стройматериалов.
Я пойду на строящиеся объекты, чтобы видеть, как они растут, как работают военные строители, нет ли простоев из-за отсутствия материалов и подъёмных механизмов, как офицеры и сержанты учат солдат безопасным, эффективным приёмам работ, контролируют качество работ, есть ли у солдат кипячённая вода, спецодежда, рукавицы; у штукатуров, бетонщиков, цементщиков защитные очки.
Вечером заслушаю нормировщиков, как выполняются предпраздничные социалистические обязательства. Майор Реус доложит, как идёт подготовка к параду 7 ноября. С капитаном Остриковым, посмотрим, как оборудуются Ленинские комнаты, навестим больных в лазарете.
30 октября 1956 года генерал-майор Горшков вручил мне боевую награду – орден Красной Звезды № 3467030.
6 ноября 1956 года из г. Лермонтов на ст. Кермине прибыл эшелоном 973 военно-строительный отряд подполковника Завидного Ивана Ивановича. Утром 7 ноября этот отряд ни машинах выехал в Учкудук, а наш 905 ВСО под собственный духовой оркестр, торжественным маршем прошёл мимо трибуны в г. Кермине.
8 ноября из донесения лейтенанта Бражникова узнали о чрезвычайном происшествии в Учкудуке. В ночь на 7 ноября неизвестными браконьерами на посту по охране склада ГСМ зверски убит и брошен в цистерну с бензином любимец роты, группкомсорг, гармонист, рядовой Ружников Михаил. Следствие, проведённое Самаркандской военной прокуратурой, оказалось безрезультатным – убийцы не найдены. Уроженца Архангельской области, замечательного парня, первопроходца Кызылкумов, первостроителя шахтёрского города Учкудука, рядового Михаила Ружникова похоронили на высоте недалеко от трёх колодцев. С него и началось городское кладбище.
На протяжении многих лет я неоднократно ставил вопрос перед Учкудукским городским Советом народных депутатов об увековечении памяти Ружникова. Предлагал назвать его именем Профтехучилище или одну из улиц города. Однако депутаты оказались глухи к моим ходатайствам и требованиям городской молодёжи. По моему ходатайству Ружников Михаил посмертно награждён Почётным знаком 70 лет ВЛКСМ "Заветам Ленина верны". Знак и удостоверение к нему хранятся в комнате-музее Учкудукского Профтехучилища. Хранятся ли в условиях Горбачёвско-Ельцинского беспредела и роспуска Всесоюзного Ленинского Комунистического союза Молодёжи?
Для развёртывания строительства горно-рудного предприятия в Учкудукске требовалась масса строительных материалов, а для их доставки – транспорт и дороги. Ещё летом П.А.Гуляев поручил мне и Сивцову найти оптимальные варианты для строительства автодороги и железной дороги. Больше двух недель на вездеходе ГАЗ-63 бороздили пустыню и нашли два выгодных маршрута, оба минуя райцентр Тамды. Первый: райцентр Кермине, Кукча, Караката, Мурунтау, Кунтай, Учкудук. Второй: райцентр Кермине, Кенимех, Азнек, Балакарак, Кызылкудук, Кунтай, Учкудук. Их протяжённость почти одинаковая. Обе трассы прошли грейдерами, установили указатели. В Караката построили два барака. В одном разместили роту дорожников старшего лейтенанта Тодорова, в другом – магазин, буфет и комнаты отдыха для шоферов. В кратчайший срок возвели насыпь через Каракатинскую впадину. Саксаулом настилали барханные пески между Кызылкудуком и Кунтаем. Теперь опытные водители Саитбеков, Ковалёв, Кривенко Анна, Щетинин Николай с полным грузом добираются до Учкудука за зимний световой день.
В середине мая 1957 года наш 905 "непрогораемый, непромокаемый" военно-строительный отряд переехал в Учкудук, а рота старшего лейтенанта Тодорова вернулась в Кермине. Одновременно в Учкудук переехало Управление строительства. Создали отдел ВСО. Его начальником назначили подполковника Полищук Александра Дмитриевича, замполитом майора Черникова Анатолия Андреевича, снабженцем майора Сардушкина Фёдора Ивановича.
Наш отряд строит пожарное депо, бассейн, гостиницу, универмаг, контору Рудоуправления и из рваного камня – медсанчасть, мехмастерские, склады в военном городке.
6 июня 1957 года меня первым поздравил майор Черников с присвоением звания подполковник. Бухгалтеры отряда Цыганкова Нина Петровна и Тодорова Галина Ивановна организовали скромный дастархан – застолье.
В этот момент в Учкудуке свирепствовала эпидемия гриппа. Казармы превратились в лазареты. Все работы приостановлены. Медики буквально разрываются. У многих солдат температура под сорок и даже за сорок градусов. Дневальными и дежурными в ротах и часовыми на постах стояли офицеры. Только к концу июня грипп удалось одолеть.
Наш отрядный фельдшер Грачёв не допустил тяжёлых последствий у больных.
В августе 1957 года мне дали отпуск. На этот раз мы с Сашей побывали на моей родине без детей, вдвоём. После 17 лет разлуки с братом Георгием наговорились обо всём. В его семье растёт послевоенная дочь Людмила – беленькая, болезненная девочка. Старшие дочери Лиза, Галя и Валя замужние. Сын Владимир работает мастером на нижнем складе. Младший сын Виктор тракторист-трелёвщик. Брат – мастер Тевризского леспромхоза. Живут не богато и не бедно.
Отец сильно постарел. Ходит медленно, с палкой. Живёт у старшего внука Павла Алексеевича Бородина, вернувшегося после службы на Амурской флотилии. Супруга Павла Надежда Ивановна уже одарила деда Андрея правнуками Колей и Сашей. Дед доволен, воспитывает правнуков.
Сестра Анна переехала в село-пристань Иванов мыс. Живёт с младшим сыном Ильёй, вернувшимся со службы из Иркутской области. У неё две внучки-двойняшки Света и Наташа. Невестка Раиса Васильевна – учительница младших классов. Илья заведует сельским магазином. Из д. Зимнее перевёз дом, собирает на окраине села. Дочери сестры Анны вышли замуж, обзавелись семьями.
На попутных грузовиках (автобусы ещё не ходят) из глубинки добрались до Знаменки. Вдова старшего брата Ольга Викторовна обижается: почему в прошлый отпуск в 1950 году не заехали? Наши аргументы – разболелись дети, не хочет признавать. Плачет горькими слезами. Ей, горемычной, приходится работать на двух и даже трёх работах, чтобы выучить, поставить на ноги пятерых детей.
-Спасибо сестре Поле, помогала, потом Илья, Вера и Шура устроились на работу. Работали и учились, теперь легче. Витя в военном училище, Таня закончила библиотечный институт, работает. Все обзавелись семьями, - говорит Ольга Викторовна, - я теперь одна, как канарейка в большой клетке. Хоть вы пишите да почаще навещайте.
В Омске нашли квартиру Ильи Фомича – студента областной Совпартшколы. Дома Лидия Николаевна – жена Ильи. Дети Володя и Саша в Знаменке у матери. Илья в командировке. Уехали на вокзал. Ждём поезд. Перед отправлением поезда появился вдруг здоровенный, белокурый мужчина. Смотрит на нас и не узнаёт. И я не узнаю, но спрашиваю:
-Илья, это ты или не ты?
-Я, я, конечно я.
Обнимает, как матёрый медведь. У меня кости захрустели. Саша говорит:
-Немцы и бандиты не убили, так родня прикончит…
Смеёмся и плачем – встреча через 17 лет. Поговорить не удалось, обещаем чаще писать. В поезде всю дорогу вспоминал детство, проведённое с этим дорогим человеком – тогда белобрысым, курносым Линькой.
В сентябре 1957 года Управление строительства и 905 ВСО из Учкудука вернулись в Кермине. Генералу Горшкову крепко влетело от Министра Ефима Павловича Славского за "кочевую" жизнь (дважды в год переезды туда-сюда) с выплатой подъёмных. А это суммы немалые.
На подъёмные купил тульский баян и новое ружьё "ИЖ-57" – бескурковая двухстволка 16 калибра, с длинными стволами и прямой (не пистолетной) ложей.
Накануне сороковой годовщины октябрьской революции, из Тбилиси, Еревана и Баку, привёз пополнение призывников. С наказом призывникам в Тбилиси выступали: секретарь ЦК КП Грузии и секретарь ЦК ЛКСМ Грузии. Осенний Каспий качал нас лихо волной великой. Привычные к штормам Бакинцы (команда парома) говорят: кто на Каспии не плавал, тот не моряк. Многих призывников тошнило. Только абхазы и аджарцы с побережья чёрного моря, да бакинцы чувствуют себя прилично.
В конце 1957 года из Красноводска в Кермине переехало Управление ВСЧ во главе с полковником Трушиным Афанасием Васильевичем. Его ближайшие помощники замполит подполковник Рыбаков Георгий Никитович, начальник штаба подполковник Быковский, заместитель по тылу подполковник Полищук, начальник медсанотдела майор м/с Константинов. Управлению строительства дали наименование п/я 16, Управлению ВСЧ – Войсковая часть 11037.
В Кермине появились новые улицы одноэтажных домов Советская, Широкая (позднее стала Мичурина), Арычная, Привокзальная. На базе стройиндустрии появился энергопоезд, построили мехмастерские, растворный, бетонный, асфальтобетонный узлы, полигон железобетонных изделий, конторы: Управления строительства, Управления подсобных предприятий (УПП), Автотранспортную, Строймеханизации, Материально-технического снабжения. Железнодорожную ветку протянули до восьмого километра. Отсюда началось строительство железной дороги на Учкудук.
905 ВСО расформировали. Сформированный на его базе 738 ВСО 3 января 1958 года вышел на хлопковое поле колхоза "Шарк юлдузи" и приступил к отрывке траншей под фундаменты первых домов социалистического города. Каждая рота получила улицу. Улицы назвали фамилиями командиров рот: Кулюкина, Муравьёва, Хижнякова. Прорабом на первом квартале будущего города назначили старшего лейтенанта Соколова В.И., мастером – техника Дмитриева В.П.
Для строительства железной дороги прибыли строительно-монтажные поезда: № 151 (начальник Эдус Давид Львович) и № 260 (начальник Макамов Александр Петрович) и две механизированные колонны № 6 (начальник Вавилов) и № 66 (начальник Сметанко). Рабочая сила – вновь сформированный военно-строительный отряд (командир отряда подполковник Мартышков А.М., замполит майор Иванченко), начальник штаба майор Реус С.М., командиры рот старший лейтенант Лыков И.К., майор Шитов Н.Я. и капитан Медведь В.С.. Целое лето мучились строители на возведении моста через реку Зеравшан. Только к концу 1958 года путеукладчик, переехав на правый берег коварной реки, двинулся по кенимехской степи. На сороковом километре пути обосновали станцию Кенимех. Сюда переехал штаб отряда.
Солдаты живут в палатках, офицеры в наскоро построенных сборно-щитовых домиках. Новогодняя ночь холодная, вьюжная. Метёт пурга. Офицеры собрались в столовой, отмечают новый год, веселятся, а про солдат забыли. Посмотрели солдаты в окна столовой и решили: мы ведь тоже люди и хотим повеселиться. Пошли в соседний кишлак искать заведующего магазином. Искали, искали – не нашли. Вскрыли магазин, забрали всё, что можно пить и всё, чем можно закусывать и в палатках устроили своё – солдатское веселье. Утором о ЧП узнала вся округа. Сняли с лицевых счетов солдат деньги и покрыли причинённый ущерб. Однако, Мартышкова сняли с должности командира отряда и перевели в УВСЧ с понижением, майора Иванченко понизили до командира роты. Командиром отряда назначили майора Реус С.М.
Из Учкудука на должность командира первой роты моего отряда перевели Героя Советского Союза капитана Решетник Ивана Семёновича. Ему поручили строить первую в посёлке строителей школу. Рота Кулюкина в рекордно короткий срок (за 4 месяца) построила в городе Кермине новую среднюю школу имени Николая Островского.
В марте 1959 года, на базе 738 ВСО сформировал 1024 военно-строительный полк – Войсковую часть 25827, который вскоре передал подполковнику Прилипко Ивану Степановичу, прибывшему из Красноводска.
Для начала строительства ГРЭС на берегу реки Зеравшан (основное топливо – бухарский газ, резервное – мазут) сформировали 650 ВСО. Командиром отряда назначили майора Решетника И.С., заместителем по политчасти – майора Ярушкина Н.Я.
Капитан Остриков по моему заданию на вездеходе пробрался в горное урочище Сармыш (бывшая летняя резиденция эмира Бухарского). Это место оказалось райским уголком среди выжженных солнцем чёрных скал. Здесь офицеры с семьями отметили Первомай и день Победы.
В дальнейшем здесь построили пионерский лагерь "Горный". Хрустально чистая вода родников, горный воздух и буйная зелень сделали Сармыш замечательной детской здравницей. К сожалению, из-за болезни жены и детей, мой лучший приятель Павел Васильевич Остриков был вынужден переехать на побережье Каспия, на строительство города Шевченко.
В апреле 1959 года мне поручили сформировать на трассе строительства железной дороги Кермине-Учкудук военно-строительный полк девятиротного состава. Штаб полка (Войсковая часть 25826) развернул на станции Кенимех. Здесь же первая рота старшего лейтенанта Лыкова И.К. строит стационарные сооружения, жилые дома и собирает звенья для укладки пути.
На разъезде 76 километр шестая рота (командир роты капитан Медведь, зам. командира роты лейтенант Салов). На113 километре вторая рота (командир роты майор Иванченко, зам. командира роты лейтенант Конкин). На станции Караката 140 километр пятая рота (командир капитан Бартенев) На разъезде Балакарак четвёртая рота (командир майор Шитов, заместитель лейтенант Дранишников). Станцию Кызыл-Кудук (227 километр) строит восьмая рота (командир – капитан Зырянов, заместитель – старший лейтенант Задорнов). На разъезде Кунтай (256 километр) укрощает движущиеся барханы седьмая рота капитана Помы. Станцию Рудная – Учкудук строит третья рота (командир роты майор Соковых, заместитель – майор Костенко) и девятая рота (командир капитан Твердохлеб).
Управление полком, растянутым на 300 километров, как фронт на Великой Отечественной Войне, очень сложное дело. Радиосвязи нет, как нет и батальонного звена. Телефонная связь только с Управлением ВСЧ и Управлением строительства, а так же с конторами СМП 151 и 260, расположенными в Кермине. Снабжение: водой – авто и железнодорожными цистернами, вещевым имуществом, продовольствием и стройматериалами (шпалы, рельсы, стрелочные переводы, светофоры, кирпич, цемент, столярка, кровельные и отделочные материалы. ГСМ доставляются железнодорожным транспортом (по уложенным путям) и автотранспортом. Для оперативного руководства и контроля есть автомотриса и несколько мотодрезин. Медицинское обслуживание осуществляется: от станции Тинчлик (восьмой километр) до станции Караката (140 километр) старшим врачом полка старшим лейтенантом Суровым Борисом Дмитриевичем, от станции Караката до Учкудука старшим фельдшером капитаном Тараниным Сергеем Васильевичем.
На каждом ротном и полуротном гарнизоне есть холодильник "ЗИЛ-Москва" для охлаждения мяса, масла, других скоропортящихся продуктов, работающий от передвижной электростанции. Для спорта и развлечений есть радиоприёмник, баян или гармонь, гитара или дутар, балалайки, волейбольный и футбольный мячи, библиотечка, газеты "Красная звезда", "Фрунзевец", "Правда Востока", "Комсомолец Узбекистана", "Бухоро хакикаты".
Мы не обороняемся, мы наступаем.
Не торопясь, чтоб людей не насмешить, но и не ленясь, методично, километр за километром, продвигаем стальные рельсы вглубь пустыни. Мехколонны готовят основание полотна, СМП-151 строит трубы и мостики для пропуска осадочных вод, СМП-260 ведёт укладку верхнего строения, специальный участок Егорова ведёт линии связи и сигнализации. Оба СМП ведут отделку уложенного пути, строительство жилых домов и производственных сооружений. Главный итог каждого рабочего дня – сколько звеньев основного пути уложили. Длина звена 12,5 метра. Звенья готовим – собираем на станциях Тинчлик и Кенимех. На всех участках между отделениями-бригадами, взводами и ротами организовано социалистическое соревнование, которым руководит заместитель командира полка по производству капитан Кустов Иван Петрович и пом.нач.штаба по производству капитан Бутенко Алексей Григорьевич.
Успех любого дела зависит от сознательности и целеустремлённости производителей. В наших условиях – от солдат-военных строителей и организаторов-руководителей производства (мастеров, прорабов, сержантов, офицеров).
Два раза в месяц проводим конкурс на звание "Отличник военного строительства" и "Лучший по профессии". На соревновании по сборке звеньев нет равных старшине первой роты Мишакину В.С.. Этот Ташкентский парень одним ударом кувалды наживлённый костыль вбивает в шпалу. Как жонглёры работают крановщики путеукладчика супруги дядя Саша и тётя Маша Ковалёвы. Меньше трёх минут затрачивают каждый из них, чтобы взять звено с роликовой платформы, подать его вперёд и уложить на положенное место. Как механические роботы рядовые Ибрагимов, Васильченко, Балаян и Фокин, орудуя тяжёлыми ключами, соединяют рельсы.
Заместитель командира полка по политчасти майор Черников Анатолий Андреевич как завороженный смотрит на эту слаженную работу, гордится тем, что путеукладчик сделан на его родном Калужском машиностроительном заводе. Частенько спрашивает Ковалёвых:
-Ну как, Учкудук ещё не виден?
-Виден, виден, ещё денёк и мы в Учкудуке, - отвечают всегда весёлые Ковалёвы.
Неугомонный капитан Кустов распекает тучного прораба Гавриша Петра Тихоновича. Он опять не успел выдать наряд на пропитку шпал антисептиком, не обеспечил бригаду спецодеждой.
Начальник штаба полка майор Попов Пётр Николаевич, зам.командира полка по снабжению подполковник Лукьянов Семён Профьевич, секретарь парторганизации полка капитан Панков Виталий Алексеевич, как и все офицеры штаба, постоянно в движении. Переезжая с гарнизона на гарнизон, помогают командирам рот решать возникающие проблемы.
Заведующий баней-прачечной рядовой Катамадзе Автандил на попутном транспорте собирает грязное постельное и нательное бельё и после стирки развозит по гарнизонам. После окончания службы остался в Кенимехе, выучился на шофёра, женился на прачке Полине, стал хорошим семьянином и хорошим водителем.
Призванный из совхоза Нарпай молодой шофёр Кутлукаев в короткий срок стал лучшим водителем на всей трассе. Он на вездеходе ГАЗ-63 всегда готов в любой рейс, при любой погоде выручит застрявшего в песках коллегу.
Командир взвода шестой роты сержант Некипелов больше года не уступает первенство в соревновании взводов. У солдат его взвода – строителей мостиков и труб – самый высокий заработок за отработанный человеко-день. Некипелов не белоручка – сам работает наравне с солдатами. Волейбольная и футбольная команды его взвода частые чемпионы полковых соревнований.
Июль – пик жары и пыльных бурь в пустыне. На полуротный гарнизон, где начальником лейтенант Конкин Владимир Иванович, подали ж.д. цистерну с водой. Ночью два друга - абахазца решили освежиться. Открыли сливной клапан, а закрыть не смогли. Вода вытекла. Утром ни завтрак приготовить, ни даже умыться нечем. Звонит молодой лейтенант и чуть не плача спрашивает:
-Что делать?
-Ждать когда привезут воду и выявить "диверсанта", - отвечаю ему.
-"Диверсантов" двое, - говорит Конкин, - что с ними делать?
-Уберечь от самосуда, - говорю.
Даю распоряжение соседним гарнизонам: выручить гарнизон Конкина. Выручил расторопный майор Шитов. Всё обошлось. Приехал я на этот безымянный гарнизон, спрашиваю какое наказание дать друзьям-абхазам? Много было предложений: арестовать на 15 суток, направить на 3 месяца в дисциплинарный батальон, написать родным об их поступке. На колени стали "диверсанты", просят не писать. Клянутся по стахановски работать и из своего заработка оплатить стоимость подачи сюда цистерны с водой. На этом и порешили. Неуставное это наказание оказало сильное воздействие на дисциплину во всём полку.
На отделке насыпи (208 километр пути) бригада вручную грузила камень на самосвал. Рядовой Джафаров нашёл коробку с электродетонаторами, спрятанную взрывниками на месте работ. Командир отделения отобрал опасную находку. Однако один детонатор Джафаров припрятал среди камней. Во время обеда Джафаров решил напугать товарищей. Когда все склонились над котелками с борщом, он отошёл метров на 20, положил детонатор на большой плоский камень и другим камнем ударил по нему. Напугать-то напугал, но больше всех себя. Взрывом парню раздробило кисть правой руки. К счастью обед отделению привёз санинструктор Силин. Он наложил кровоостанавливающий жгут и повязку. На самосвале доставил Джафарова на станцию Караката. Туда же на тепловозе прибыл полковой врач Суров. Он сделал Джафарову укол против столбняка и обработал травму, лично доставил его в Самаркандский военный госпиталь. После двух месяцев лечения бурового мастера бакинца Джафарова, лишившегося кисти правой руки, уволили из армии как инвалида второй группы. Перед отъездом на родину он со слезами просил прощения за свой глупый поступок.
С моего разрешения Суров в Кенимехской районной больнице оборудовал операционную, где делал операции не только военнослужащим, но и местным гражданам.
Однажды ранним утром в понедельник Суров, на санитарной машине, ехал из Кермине на станцию Кенимех. Вдруг ехавший навстречу грузовик исчез из виду. Водитель встречной машины заснул и свалился в глубокий канал, проходящий под дорогой.
Суров с шофёром санитарки извлекли пострадавшего из залитой водой кабины, оказали первую помощь, привезли в Кенимехскую операционную и спасли. У водителя встречного грузовика были сломаны обе ноги, левая рука и два ребра. Операция длилась больше трёх часов. По всей Бухарской области разнеслась молва о "чудо-докторе" Борисе Дмитриевиче Сурове. Позднее он стал ведущим хирургом Ташкентского гарнизонного госпиталя, кандидатом медицинских наук.
В октябре 1959 года к нам в Кермине приехали дорогие гости – брат Георгий с женой Людмилой Петровной. В подарок привезли дары сибирской тайги: бруснику, смородину, сушённую малину, солёные грузди, сушённые грибы и кедровые орехи. Я, в ответ, подарил брату ружьё "Белка" (нижний ствол дробовик 28 калибра, верхний – нарезной малокалиберный 5,6 мм). Я взял отпуск, показал брату трассу железной дороги, кварталы строящегося социалистического города, свозил на рыбалку и охоту на озеро Шуркуль. Там, на мелководье, брат руками ловил сазанов. Гостям особенно понравилась церемония открытия Клуба строителей. Под туш, исполняемый духовым оркестром, первый директор Горного комбината Зарап Петросович Зарапетян вручал ценные подарки лучшим строителям Гидро-металлургического завода, города и железной дороги. Тогда и решили наши гости переехать из родного Белого Яра на Иртыше в будущий город Навои на Зеравшане.
Экстремальные условия закаляют людей, сплачивают коллективы, особенно воинские. Особой сплочённостью отличалась пятая рота. Её командир капитан Бартенев Иван Павлович подавал пример трудолюбия. Он постоянно учил солдат рациональным приёмам выполняемых работ, распространял навыки передовиков. Имея навыки художника-оформителя, лично сделал Ленинскую комнату "мини дворцом культуры" на станции Караката. На конкурсе получил признание не только политаппарата полка, но и заместителя начальника УВСЧ по политчасти подполковника Рыбакова Георгия Никитича и секретаря объединённого парткома Героя Советского Союза подполковника в отставке Матвиенко Николая Ефимовича. Забегая вперёд скажу, что И.П.Бартенев в дальнейшем успешно командовал военностроительным полком на руднике Сабырсай Самаркандской области и, выйдя на пенсию в звании подполковника, много лет был одним из лучших военруков средней школы.
Роль главного инженера за заводе, на стройке очевидна. Главные инженеры строительно-монтажных поездов не исключение. Макаров О.С. (СМП-151) сутками не уходит с места сооружения мостика или трубы, следит за качеством работ. Аствацатурян Георгий Георгикович (СМП-260) прежде чем сдать в эксплуатацию готовый участок – перегон Отделу временной эксплуатации (придирчивому Рябоконю Григорию Давыдовичу), вместе со мной и капитаном Кустовым, несколько раз пройдёт, наступая на каждую шпалу – не играет ли под ногой.
-Это вам не гать на болоте, - говорит инженер от Бога, - это железная дорога. По ней пойдут тяжеловесные думпкары и пассажирские поезда. Я хочу, чтоб они не падали. Мы – военные, хотим того же.
На станции Тинчлик (восьмой километр) работает молодой инженер Ибрагим Буриев. Руководит сборкой звеньев, развитием станционных путей и строительством жилых домов, возводит корпус тепловозного депо. Не понятно, когда он отдыхает. В любое время суток Буриев с людьми, учит делать всё без брака. За добросовестное отношение к порученному делу быстро продвигается по служебной лестнице.
Зима 1959-1960 года оказалась снежной и холодной. Для спасения колхозных овец, из Кермине в Тамды и Учкудук направились автоколонны с комбикормом. Одна такая колонна из 11 машин застряла под Мурунтау. Пурга и мороз сделали своё коварное дело. Спасти водителей не удалось, как и отары овец, застигнутые бураном вдали от кошар.
Не обошла беда и наш полк. В Учкудуке отделение младшего сержанта Акопяна дежурило в пожарном депо. Чтобы пожарная машина была в постоянной готовности, двигатель надо периодически прогревать. Под утро Акопян вышел из караульной комнаты в не отапливаемый гараж, сел в кабину, завёл двигатель и задремал. Гараж быстро наполнился выхлопным газом. Акопян от отравления скончался. Медикам спасти его не удалось.
В эту холодную зиму вымерзли виноградники, урюк, хурма, сливовые и даже яблоневые сады. И, когда кончились холода и подули тёплые южные ветры, 11 февраля 1960 года моя фронтовая подруга, спасительница, жена Сашенька родила третьего сына. Ребёнок в материнской утробе вырос большой. Молодая акушерка растерялась, не знает что делать. Позвали опытную Марию Тихоновну Зинченко. Она помогла роженице родить "бутуса" (рост 59 сантиметров, вес 4,7 килограмма). Эту новость привёз из Кермине на станцию Кенимех начальник штаба полка майор Попов. Радостное для меня событие скромно отметили всем офицерским составом. Офицеры полка купили для новорожденного игрушечный заводной паровозик.
-Этот парень непременно должен стать инженером железнодорожником, - единодушно предложили офицеры.
Тут же решили назвать парня Володей. Вся семья с решением офицерского застолья-собрания согласилась. Вырос сын, окончил институт, стал инженером, но не железнодорожником, а автодорожником.
На 290 километре ж.д. трассы проектом предусмотрен пропуск осадочных вод двумя трубами двухметрового диаметра. Однако природа внесла в проект свои коррективы. В начале марта 1960 года здесь прошёл ливень. Селевой поток по Мечетьсаю смыл около ста метров насыпи вместе с уложенными трубами.
Проектировщики выдали типовой проект тридцатиметрового моста с одной центральной и береговыми опорами. Начальник Учкудукского строительного района, бывший главный инженер Управления строительства Бельский Борис Борисович держит этот мостик на голодном пайке. Выделяет по 10 кубометров бетона в смену, при потребности 50 кубометров. Со дня на день путеукладчик подойдёт, а мост не готов. Начальник Управления строительства Белашев Николай Иванович требует от Бельского: всю мощность бетонного завода переключить на непрерывное бетонирование опор моста и одежду насыпи, но упрямый "три Б" не подчиняется.
На наше счастье в Учкудук прилетел Министр Ефим Павлович Славский, зам. министра генерал-майор Комаровский А.П. и начальник строительного главка инженер-полковник Голиков М.В.
Я обратился к министру, доложил о ходе работ на строительстве железной дороги. "Тормозом Бельского" назвал упрямство начальника стройрайона. "Ласково" посмотрел Ефим Павлович на Бельского, но у того, при тридцатиградусной жаре, вдруг начался озноб, аж зубы застучали, при попытке оправдаться.
-Спасибо подполковник, передай мою благодарность всем строителям железной дороги, - сказал министр, - иди, готовься непрерывно принимать бетон на мосту.
Майор Черников и капитан Панков посменно дежурили на бетонном заводе, контролируя качество бетона; капитан Кустов и я, сменяя друг друга, руководили укладкой бетона в опоры моста и откосы насыпи. 52 часа потребовалось на окончание работ на мосту через Мечетьсай (сухое русло)
Весной 1960 года в Учкудуке солдаты сложили песню, которую пели на вечерних прогулках и даже на конкурсе строевых песен, посвящённом 15-й годовщине Победы над фашисткой Германией. Привожу её слова по памяти.
Мы приехали в пустыню
Строить чудо-города
И зовёмся мы отныне ) 2 раза
Просто – армия труда )
Получили мы наряды
На работу полк идёт.
Одолеем все преграды ) 2 раза
Гришмановский нас ведёт. )
Мы железную дорогу
В кызылкумы провели
И сыпучие барханы ) 2 раза
В этом крае расцвели )
Унаследовали дружбу
Мы от дедов и отцов.
И несём любую службу ) 2 раза
Не позорим молодцов. )
Сил своих не пожалеем
Для могущества страны.
Сможем, всё преодолеем – ) 2 раза
Дружбой крепкою сильны. )
Мне, конечно, было приятно слышать эту песню, но, чтобы мне не приписали культ личности, я запретил её, сказав: пойте о Щорсе, о Ворошилове, о Будённом, о Жукове.
В июле 1960 года в Клубе строителей посёлка Кермине состоялось совещание ИТР и передовиков строительства железной дороги. Секретарь Бухарского обкома партии Каюм Муртазаевич Муртазаев и Зарап Петросович Зарапетян спросили присутствующих: что необходимо для быстрейшего завершения "стройки века"? Мне дали слово. Помню, я тогда сказал:
-У железнодорожников есть необходимые вещи – тормоз Вестингауза и тормоз Матросова. На строительстве "дороги жизни", "Бухарского БАМа" есть ненужный "тормоз Макашова" (привёл факты торможения), предложил убрать этот тормоз. Здесь же Макашова отстранили от должности начальника СМП-260. Вместо него назначили Георги Георгиковича Аствацатуряна. Этот скромный, обаятельный, деловой человек сумел мобилизовать коллектив и 5 сентября доложить о готовности железной дороги Кермине – Учкудук к сдаче во временную эксплуатацию.
6 сентября 1960 года на станции Учкудук состоялся многолюдный митинг по случаю приёма железной дороги во временную эксплуатацию. Зарапетян перерезал красную ленту и тепловоз с платформами, заполненными солдатами, мастерами, прорабами, механизаторами, оглашая пустыню мощным гудком, медленно въехал на первый станционный путь. Руководители Бухарской области, Кермининского, Кенимехского, Тамдынского районов сказали много тёплых слов в адрес солдат, сержантов, офицеров полка, мастеров, прорабов, специалистов строителей и монтажников, преодолевших сопротивление Кызылкумов на пути к богатствам своих недр. На состоявшемся вечером в посёлке Учкудук собрании строителей, мне, как и многим другим, вручили Почётную грамоту Президиума Верховного Совета Узбекской ССР "За самоотверженный труд на строительстве железной дороги Кермине-Учкудук". Машинисты-операторы путеукладчика супруги Ковалёвы Мария и Александр награждены орденами Трудового Красного Знамени.
В середине сентября на смену мне приехал подполковник Голенковский Иван Михайлович. На открытой мотодрезине мы за два дня проехали от станции Тинчлик до станции Учкудук – осуществили церемонию приёма-передачи личного состава и хозяйства полка.
В это время в 650 ВСО, на строительстве ГРЭС, случилась беда. Во время купания в реке Зеравшан утонули сразу три солдата, умевшие хорошо плавать. Майоров Решетника и Ярушкина сняли с занимаемых должностей и назначили с понижением. На базе 650 ВСО формируется 1029 военно-строительный полк (Войсковая часть 44202).
1 октября 1960 года издал приказ № 1 "О вступлении в должность командира 1029 военно-строительного полка – В/Ч 44022. Моими заместителями стали: по производству – полковник Мищенко Александр Лаврентьевич, по политчасти – майор Кузнецов Александр Павлович, по снабжению – капитан и/с Касьяненко Алексей Константинович, начальником штаба полка – майор Селиванов Иван Васильевич, зам.нач.штаба – майор Кузнецов Фёдор Григорьевич, пом.нач.штаба по производству – старший лейтенант Салов Александр Григорьевич, парторгом полка капитан Маклаков Пётр Иванович, инструктором политработы – капитан Говорухин Виктор Петрович, инструктором пропаганды – старший лейтенант Бальсевич Игорь Ильич, комсоргом полка – лейтенант Логинов Виктор Григорьевич, начпродом – капитан Соловьёв Николай Иванович, начальников вещевой службы – майор и/с Овсиенко Андрей Иванович, старшим врачом – майор м/с Соловейчик Александр Ильич, врачом полка – капитан м/с Яковлев Михаил Константинович, начальником лазарета – капитан м/с Хроменко Виктор Акимович, старшим фельдшером лазарета – старший лейтенант м/с Жирнов Александр Григорьевич, техником-смотрителем зданий – старшина сверхсрочной службы Руснак Николай Фомич, зав. аптекой лазарета – Яхина Клара Абдуловна. Полк десятиротного состава. На офицерские должности назначили: командиром 1 роты – капитан Иванов Валерий Иванович, зам. командира 1 роты – капитан Водолазкин Василий Ефремович, командиром 2 роты – капитан Бескровных Константин Васильевич, зам. командира 2 роты – лейтенант Агафонов Владимир Васильевич, командиром 3 роты – старший лейтенант Конкин Виктор Иванович, зам. команидира 3 роты – лейтенант Трифонов Василий Петрович, командиром 4 роты – старший лейтенант Захаров Иван Андреевич, зам. командира 4 роты – лейтенант Кононов Дмитрий Дмитриевич, командиром 5 роты – майор Шитов Николай Яковлевич, зам. командира 5 роты – лейтенант Ознобишин Борис Николаевич, командиром 6 роты – старший лейтенант Гавриков Анатолий Ардреевич, зам. командира 6 роты – лейтенант Корнилов Вячеслав Иванович, командиром 7 роты – капитан Коннов Григорий Александрович, зам. командира 7 роты – старший лейтенант Соколов Николай Степанович, командиром 8 роты – капитан Карязин Борис Константинович, зам. командира 8 роты – старший лейтенант Захаров Валентин Алексеевич, командиром 9 роты – капитан Долгий Фёдор Кириллович, зам. командира 9 роты – старший лейтенант Варов Георгий Петрович, командиром 10 роты – капитан Велько Михаил Афанасьевич, зам. командира 10 роты – лейтенант Дранишников Лев Афанасьевич. На должность командира комендантского взвода назначил старшего сержанта Улугходжаева Турдали. На должность главного бухгалтера полка принял вольнонаёмного Латыпова Катыфа Латыповича. На должность зав. делопроизводством – вольнонаёмную Бахареву Волю Ивановну.
Военный городок полка расположен в двух километрах от райцентра Кермине, не далеко от площадки строящейся ГРЭС, на левом берегу реки Зеравшан. Рядом автодорога на Кенимех, Учкудук, Тамды, Нуратау, мост через реку Зеравшан. И совсем рядом больница медсанчасти строящегося комбината. Больница и наш городок отапливаются из общей котельной.
Проблемы роста всегда сложны. В отряде три роты, в полку – десять, больше трёхкратного увеличения численности личного состава. Их надо разместить, накормить, напоить, на работу сводить, работой и инструментом, спецодеждой обеспечить, с работы привести, культурные развлечения организовать, уму-разуму научить, спать уложить, заболевших вылечить. Расширили территорию городка, построили семь казарм, баню-прачечную, купальный бассейн, клуб, расширили столовую, лазарет, продовольственный и вещевой склады, летнюю эстраду, гараж, магазин, построили солдатскую чайную и фонтан. Озеленили территорию.
Директор строящейся ГРЭС мой старый знакомый по Карабалтинской ТЭЦ – Тепикин Леонид Евгеньевич – обрадовался, снова будем вместе работать.
Генеральным подрядчиком на строительстве ГРЭС является начальник СМУ-3 Бакулин Сергей Степанович, прорабом на котло-турбинном цехе – молодой инженер Володя Кеворков. Здесь же мастерами трудятся рядовые 1 взвода 5 роты Путилов Валентин Алексеевич, братья Юрий и Вячеслав Бобровские, Алексей Щука, Виктор Михенкевич, Сергей Николаев. На возведении цеха химводоочистки мастером, затем прорабом работала юная леди Людмила Саватюгина.
Субподрядчиками являются: на монтаже паровых котлов, турбогенераторов, водо и паропроводов, а так же канализации – трест Югпроммонтаж, на монтаже электрооборудования, открытого распределительного устройства, линий электропередачи, трансформаторов – МСУ-79, на земляных работах – участок Узводоканалстрой (начальник Ильясов). Этот чинуша, будучи депутатом городского совета, возомнил себя всемогущим. Раздал бульдозеры, скреперы, буровые машины колхозам и совхозам. Заработанные механизаторами деньги присваивал. За злоупотребление служебным положением, использование техники не по прямому назначению, присвоению крупных сумм денег, Ильясова отозвали с поста депутата, сняли с должности и отдали под суд.
Вместо Ильясова, на довыборах личный состав полка своим депутатом избрал инвалида Великой Отечественной войны, учителя Файзулллу Бурханова. Первая сессия Навоийского городского Совета (посёлок Кермине получил статус города и название Навои) единогласно избрал его председателем. Бывший Гиждуванский учитель Файзулла Бурханов стал председателем Навоийского городского Совета первого созыва.
Русская пословица гласит: в семье не без урода. В большом, дружном коллективе строителей нашлись два типа: управленец Лебедев и механизатор Гаркуша. Эти мошенники, по подложным документам, "создали" несуществующий монтажный участок. В госбанках Зиатдинского и Нуратинского районов Самаркандской области открыли фальшивые счета и сняли с них крупные суммы денег. Жуликов поймали с поличным. Суд приговорил обоих к высшей мере наказания – расстрелу.
Не обошла беда и наш полк. Накануне 7 ноября 1960 года молодые офицеры проводили на ж.д. вокзал работницу УВСЧ, уезжавшую в Иркутск. Вся компания осталась в городе, а лейтенант Трифонов В.П. поехал в полк. На автобусе доехал до автостанции в старом городе. Там сел на попутную грузовую машину, чтобы подъехать ближе к военному городку. Около 18 часов его в бессознательном состоянии, с кровотечением изо рта и носа, на шоссе Кермине – Бухара, подобрал и доставил в районную больницу ехавший из Бухары заместитель начальника ОРСа Магдануров. На кокарде лейтенанта вмятина от удара тяжёлым тупым предметом. Диагноз – перелом основания черепа, нетранспортабелен. Четверо суток врачи старались спасти молодого, крепкого парня, но их усилия оказались тщетными. Не приходя в сознание, лейтенант Трифонов скончался. Следствие по этому делу не дало желаемых результатов. Убийца не найден. За это ЧП я получил от командования строгое дисциплинарное взыскание.
Больше половины личного состава полка каждый день выезжало в город на строительство жилых домов, детских садов-яслей, магазинов, школ, административных зданий, спортплощадок, благоустройство микрорайонов. Мы построили центральный стадион, плавательный бассейн, кинотеатр "Узбекистан", главный корпус и вспомогательные цеха РМЗ, базу материально-технического снабжения комбината, целый квартал трёхэтажных жилых домов в южной части города.
Однако главным нашим объектом оставалась теперь уже Навоийская ГРЭС. Здесь нет ничего второстепенного, всё взаимосвязано, взаимозависимо. Начальника ПТО заказчика Баласанова В.П. качество кладки дымовой трубы, улиток водозабора береговой насосной, канала водооборотного цикла, беспокоит не меньше, чем вся техническая документация.
Лёгкими станции называют паровые котлы, сердцем – турбогенераторы, желудком – газовое и мазутное хозяйство, мозгом – центральный пульт управления.
Опалубку под фундаменты котлов и турбогенераторов делаем из строганных досок так, чтобы при укладке бетона цементное молоко не вытекало в щели.
-Для себя строим, не для дяди, - говорит подполковник Мищенко. Когда идёт непрерывное бетонирование какого либо узла, за укладкой бетона следим посменно я и Мищенко, а так же Кеворков, Бакунин, Баласанов или сам Тепикин. Не потому, что не доверяем подчинённым, а потому, что так надёжней. Солдаты-бетонщики сменяются через два часа, как часовые на ответственном посту, а мы – руководители, через восемь. От визга глубинных вибраторов закладывает уши, как на самолёте, а мы подбадриваем усталых бойцов. Усталыми, но довольными приезжаем домой чтобы поспать, поесть и снова на работу. Таков "лёгкий хлеб" офицера.
Детей приходится видеть чаще спящими. Их воспитывают мои милые хозяйки: жена, теперь уже Александра Петровна – зав. аптекой лазарета "придворного" полка В/Ч 25827 и тёща семидесятишестилетняя Акулина Фроловна. Семья дружная. Это радует, прибавляет сил.
Когда мне исполнилось сорок лет, Группком профсоюза НГК и Постройком НУС выделили мне для покупки автомобиль "Москвич-407". Пришлось залезть в долги, своих сбережений не хватило. Машина стоила 2500 рублей. Купил машину. Теперь без нервотрёпки езжу по объектам, где работают подразделения полка. Подаренную начальником УВСЧ полковником Гриценко Г.И. "Победу-вездеход" вернул "щедрому" владельцу, как негодный хлам. За день на своём трудяге накатываю до ста километров, благо бензин дёшев (15 копеек литр). Оперативность управления работами возросла примерно в пять раз. В выходные дни всей семьёй выезжаем на природу, на тудакульском канале ловим удочками селёдку, тупаков и сазанов. Побывали в Бухаре и Самарканде, познакомились с достопримечательностями этих древних городов. Жить стало лучше, жить стало веселей.
12 апреля 1961 года человечество шагнуло в космос. Гражданин Советского Союза, коммунист Юрий Алексеевич Гагарин на космическом корабле "Восток" поднялся в космос и облетел вокруг планеты Земля. В полку состоялся митинг, на котором горячие головы предлагали включиться в борьбу за право называться – 1029 Военно-строительный полк имени Гагарина.
-Давайте не будем фантазировать, - сказал я. - Давайте ликвидируем самоволки, другие нарушения дисциплины и техники безопасности. Давайте бороться за звания "Ударник коммунистического труда", "Бригада коммунистического труда", "Взвод коммунистического труда", "Рота коммунистического труда", "Полк коммунистического труда". Это реально, это посильно.
На этом и решили, и вызвали на соревнование полк подполковника Прилипко И.С. В/Ч 25827.
Наиболее трудный участок работ – водосли6вная плотина и подводящий канал с береговой насосной. В подводящем канале на глубине 12 метров по дну прокладывается шламосборная канава шириной 2, глубиной 1 метр. Грунт здесь – конгломерат, никакие механизмы не берут, ломаются. Развернули буровзрывные работы. Это ответственейшее дело поручили первой роте. Работы ведутся весь световой день, в две смены. Сменами руководят капитаны Иванов В.И. и Водолазкин В.Е.. На самом дне этой канавы взрывать нельзя, приходится отбойными молотками, в воде рыхлить конгломерат, затем лопатами вычерпывать в подаваемые тросами по откосам берегов ковши. Работа каторжная, но архинеобходимая. Создали взвод добровольцев во главе с рязанским парнем сержантом Поповым. Выдали им утеплённую, защитную (прорезиненную) спецодежду, установили улучшенное питание и особый распорядок дня. За лето 1962 года все "спецназовцы" (так их называют) побывали в краткосрочных отпусках. Медленно, но верно, шламосборная канава продвигается к завершению. Взвод сержанта Попова первым в полку и в Навоийском управлении ВСЧ получил звание "Взвод коммунистического труда". На центральной алее городка, в галерее "Наши маяки", красуются их портреты.
Знаковым событием в строительстве ГРЭС стало перекрытие реки Зеравшан пропуск её вод по новому руслу. 11 октября 1962 года тяжёлые самосвалы с обоих берегов свалили в узкую горловину реки бетонные тетраэдры, следом крупные каменные глыбы. Вода бурлит и накапливается перед сливной плотиной, затапливая пойму. В проран непрерывно ссыпается камень более мелких фракций, смешанный с глиной. Уровень воды достиг критической отметки.
-Пора, - говорит начальник Управления строительства Пётр Ильич Кавтаров.
Все вздрогнули от взрыва, разрушившего перемычку перед руслом. Вода хлынула через плотину в подводящий канал. Многоголосое ура! В воздухе разноцветные ракеты, и радость на лицах строителей, и пот на лицах шоферов и бульдозеристов.
На многолюдном митинге выступали представители окрестных колхозов и районов Бухарской и Самаркандской областей, благодарили строителей за самоотверженный труд.
Наступил этап подготовки к вводу в эксплуатацию первого энергоблока. На ГРЭС приехал начальник Главного строительного управления МСМ генерал-майор Зурабов Роберт Сергеевич. Переодевшись в прорабскую робу, он потащил Бакулина и меня в улитки насосов, подающих воду в водооборотный канал. Молоточком простучал каждый дециметр улиток, обнаружил несколько скрытых раковин. Очертил их красной крейдой и сказал: даю вам неделю для исправления этого опаснейшего брака. Побывал на стройках Сибири и Казахстана. Через неделю вернулся и снова в улитки. К этому времени залечить раны в бетоне успели, но не все.
-Стыдно тебе инженер Бакулин втирать очки мне, старому человеку, - сказал Роберт Сергеевич, - пиши заявление о переводе на другую работу.
Хоть я и не отвечал за качество работ, но мне было стыдно и за Бакулина, и за себя. Брак окончательно исправили уже под руководством нового начальника СМУ-3 – Семёнова В.И.
В полку произошли некоторые кадровые изменения. Уволился по выслуге лет майор Шитов Н.Я.. Вместо него прислали капитана Сладкова Петра Ивановича. Вместо лейтенанта Ознобишина Б.Н., переведённого в другую часть по семейным обстоятельствам, на исправление прислали капитана Стрижака С.П.. По болезни уволился старший лейтенант Захаров И.А.. Вместо него командиром 4 роты назначили старшего лейтенанта Захарова Валентина Алексеевича. Уволился по выслуге лет майор и/с Овсиенко А.И.. Вместо него прислали старшего лейтенанта Кустышева Н.А.. За злоупотребление служебным положением убрали из полка пьяниц капитанов Касьяненко А.К. и Соловьёва Н.И.. На должность заместителя командира полка по снабжению прибыл подполковник и/с Лукьянов Семён Прокофьевич – интендант, испытанный пустыней. На должность начпрода перевели с повышением старшего лейтенанта Саванова Юрия Александровича.
Обновление офицерского состава способствовало укреплению воинской дисциплины и повышению производственных показателей. В полку работает вечерняя средняя школа. По всем показателям полк занимает если не первое, то второе место. На уборке хлопка полк шефствует над колхозами имени Ленина, Москва и Ленинград, совхозом Нарпай. В полку открыт магазин "Овощи, фрукты", работает солдатская чайная. На смотрах хозяйства: казармы, столовая, лазарет, баня, прачечная, склады, хоз. двор, автопарк, котельная и даже свинарник, признаётся лучшим среди других частей.
Сложно было разучивать строевые песни. Многонациональные роты стараются петь как можно громче в ущерб гармонии. Собрали на репетицию ротных запевал. Под духовой оркестр разучили несколько песен. Установили порядок – по военному городку группами больше десяти человек ходить либо строевым шагом, либо с песней. Лучших запевал свозили на экскурсию в Самаркандское высшее автомобильное училище. К весне 1963 года все роты научились прилично ходить строевым шагом и петь строевые песни. На параде в дни государственных праздников наш полк, как лучший в Навои, мимо трибун проходил первым. Офицеры, сержанты, солдаты и даже вольнонаёмные гордились своим полком. По итогам социалистического соревнования за 1962 год, звание "Взвод коммунистического труда", вторым после сержанта Попова, получил первый взвод пятой роты (командир взвода старший сержант Джафаров). Пятая рота (рота монтажников) – кандидат на звание "Рота коммунистического труда". На панно перед входом на территорию ГРЭС слова "УДАРНАЯ КОМСОМОЛЬСКАЯ СТРОЙКА". Эти слова не только информация для вновь прибывших, это и напоминание строителям и эксплуатационника о том, что здесь каждый должен работать по ударному.
Сложным и хлопотным делом стало строительство очистных сооружений. Участок возглавляет опытный гидростроитель – кавалер ордена Ленина инженер Белкин А.Д.. Днища радиального и горизонтальных отстойников требуют тщательной гидроизоляции. Закладные и арматура очищаются от ржавчины, окрашиваются кузбаслаком и только после приёмки техинспекцией заливаются высокомарочным бетоном, приготовленном на промытом песке. Раковины и трещины здесь недопустимы. Тонкие (10 сантиметров) стенки горизонтальных отстойников требуют ювелирной работы бетонщиков. "Комсомольский Бог" полка – лейтенант Логинов Виктор Григорьевич, из всего полка подобрал 12 лучших комсомольцев, и ни на минуту не отходит от своих питомцев, когда эта "спецбригада" принимает бетон. Результат налицо – брака нет.
На стройке, как на войне, не обойтись без штурма. Чтобы подать Химкомбинату, Гидрометаллургическому, Ремонтно-механическому заводам, базе стройиндустрии и городу электроэнергию, горячую и холодную воду, экстренно штурмуем ЛЭП, монтаж и изоляцию трубопроводов. Изолировщики шутят: наши отцы говорили: "ещё удар и мы в Берлине", мы говорим: "ещё удар и мы в Навои".
На изоляции трубопроводов работает шесть рот из десяти, больше тысячи человек. Две смены – два ударных батальона. И снова офицеры штаба и политработники в гуще солдат, делят с ними и зной, и свирепый афганец, и ливни, и холод. Приятно, что нет в полку нытиков. Все видят: где трудно – там начальство.
В начале февраля 1963 года на ГРЭС всё было подчинено подготовке к пуску первого энергоблока. Заканчивалась изоляция внутренних трубопроводов и магистральных к заводам и городу. "Долизывали" первую дымовую трубу и первую градирню. Очищали от строительного мусора все цеха и территорию. Ещё и ещё раз проверяли качество профилактической разборки и сборки турбины и генератора. Затопили паровой котёл, продули и проверили давлением паропроводы. На холостом ходу прокрутили турбину и генератор. Всё в норме – подшипники вала не греются. Температура ротора и статора генератора нормальна.
7 февраля 1963 года первый агрегат Навоийской ГРЭС был поставлен под нагрузку. Его мощность 25000 киловатт. Это была очередная большая победа многотысячного коллектива Навоийских строителей, в том числе личного состава 1029 Военно-строительного полка – В/Ч 44022. С этой победой Тепикина Л.Е. и строителей поздравили: первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов, Министр среднего машиностроения Ефим Павлович Славский, начальник Главного Строительного управления Роберт Сергеевич Зурабов и директор НГК Зарап Петросович Зарапетян.
В начале марта 1963 года к моей квартире ЖЭКовцы пристроили просторную деревянную веранду. Сюда перенесли кухню. Жить стало лучше, жить стало веселей. Но не бывает добра без худа. 15 марта, на семьдесят восьмом году жизни, умерла моя любимая, да-да любимая, тёща. Акулина Фроловна. Её добрую, ласковую знали все офицеры, многие сержанты и солдаты полка. Она растила и воспитывала четверых моих детей. Хоронили бабулю Кулишу чуть ли не все офицеры на городском кладбище у третьего отделения совхоза Нарпай, там, где покоятся молодые парни Соловьёв и Толстов, разбившиеся на мотоцикле ( с них началось кладбище), недалеко от могилы Анны Константиновны Черниковой – жены моего бывшего замполита. Она погибла в автокатастрофе.
Однажды после обеда офицеры возвращались из города в полк на открытом грузовике. На южной окраине г. Кермине вижу: из окон саманного домика валит дым.
-Стоп, - командую шофёру, - все на пожар!
Первым к горящему дому прибежал капитан Стрижак, ногой выбил запертую дверь, вскочил в комнату и вынес двух перепуганных детей. Водой из хауза офицеры погасили пламя. Прибывшие пожарники затушили тлеющие потолок и кровлю. Родители спасённых детей (пяти-шести летних мальчиков) благодарят офицеров. Начальник УВСЧ полковник Гриценко в приказе объявил благодарность всем участникам тушения пожара, а капитану Стрижак И.К. выдали денежное вознаграждение в размере месячного оклада. Подполковник Рыбаков Г.Н. говорит:
-А капитан Стрижак не так плох, оказывается …
-Просто в нашем полку другой климат, другая атмосфера в офицерском коллективе, - отвечаю Георгию Никитичу.
Мартышков и Карпов просят вернуть Стрижака в свой полк В/Ч 44041. Я не против, но сам Стрижак не хочет возвращаться, даже на прежнюю должность – командира роты.
А вот другой пример. Заместитель командира четвёртой роты лейтенант Кононов Д.Д. с двумя взводами строит ЛЭП на Учкудук. Накануне Первомая самовольно уехал к семье в Новосибирск. В полк вернулся через 10 суток. За этот поступок суд чести офицерского состава полка вынес решение: ходатайствовать перед командованием о снижении Кононова Д.Д. в воинском звании на одну ступень. Снизили – "омолодили", но ума не прибавили. Вместо воспитания солдат, контроля за работой, забирается в укромные места, читает или спит. Неоднократные беседы и товарищеская критика положительных результатов не дали. Один за другим пишет рапорта с просьбой уволить в запас. В конце 1963 года его уволили в запас по служебному несоответствию. В этом деле усматриваю и свою вину – не сумел подобрать ключ к сердцу этого, в общем-то неплохого юноши.
В 1963 году дочь закончила 11 классов и уехала в Москву поступать в Институт стали и сплавов. В аттестате зрелости у Веры по всем предметам пятёрки, только по физике четвёрка.
-Зря едешь в Москву, - говорю дочери, - Москва для москвичей, а не для азиатов.
Как в зеркало смотрел – засыпали дополнительными вопросами на экзамене по физике и не приняли. Не солоно нахлебавшись, приехала дочь на свою родину в Куйбышев, пришла в Авиационный институт и там осечка – в этом году принимают только мужчин. Год проработала на Авиационном заводе, посещала подготовительные курсы, но в 1964 году поступать в КАИ не стала. Вернулась домой. В Навои открылся филиал Ташкентского политехнического института. В него и поступила на вечернее отделение. Устроилась на работу лаборантом ЦНИЛ ГМЗ НГК. Окончила три курса ТашПИ и перевелась на дневное обучение в Томский политехнический институт, стала стипендиаткой НГК. Окончила ТПИ, вернулась в Навои, нашла свою судьбу – вышла замуж за учкудукского горняка Ващенко Андрея Андреевича, непрерывно работает в аналитической лаборатории ЦНИЛ, теперь уже НГМК. С 1990 года пенсионерка – работающая пенсионерка – ветеран предприятия, уважаемая гражданка Вера Николаевна Ващенко. Её супруг – заместитель главного механика Навоийского горно-металлургического комбината.
Лето 1963 года. Сыновья просят показать им мою родину – Сибирь. 15 июня – пик жары. Тепература за 40 градусов в тени. Прилетели на АН-24 в Ташкент. С экскурсией посмотрели достопримечательности. 16 июня на Ту-104 летим в Омск. Под нами море зелёных, набирающих колос целинных пшеничных полей, тёмные нити асфальтовых дорог, чёткие прямоугольники и квадраты совхозных посёлков. Глядя в иллюминатор, Юра начинает напевать: "Родины просторы, горы и долины, в серебро одетый зимний лес грустит. Едут новосёлы по земле целинной, песня молодая далеко летит". Теперь и Саша – восьмилетний крепыш, подпевает припев. Вот они поют уже не стесняясь: "Ой ты зима морозная, ноченька ясно-звёздная, скоро ли я увижу свою любимую в степном краю? Вьётся дорога длинная, здравствуй земля целинная, здравствуй простор широкий, весну и молодость встречай свою"… Допели до конца. В салоне все аплодируют, даже стюардесса. Принесла конфеты и кофе.
-Пейте и ешьте, - говорит ребятам, - и пойте ещё.
Пассажиры доброжелательно смотрят на ребят, на меня. У меня тоже светло и радостно на душе. И вдруг по радио: "Граждане пассажиры, пристегните ремни, идём на посадку". В салоне лёгкое волнение. Слышны негромкие вопросы: в чём дело, что случилось? Мы только на полпути. Совершили посадку, перешли в аэровокзал. Оказывается мы в Караганде. По радио объявили о задержке всех рейсов в связи с запуском двух пилотируемых космических кораблей, управляемых Валерием Быковским и Валентиной Терешковой. У пассажиров посветлели лица. Под вечер прилетели в Омск. Переночевали в гостинице речного вокзала. Целый день на "Ракете" мчимся вниз по Иртышу. Скорость 80 километров в час. Не успеваем рассмотреть красоту родной сибирской природы. Под вечер сошли на пристань Тевриз. На леспромхозовском катере с мужем племянницы Раи Виктором Васильевичем Ивановым приехали на пристань Кузнецово. У Ивановых трое детей Вера, Володя и Надя. За ужином Рая угощала нас азиатов стерляжьей ухой и жаренными маслятами с молодой картошкой на сметане. Юра, смакуя стерлядку и грибки, говорит: это же пища богов! Рая , Виктор и дети рады нашему приезду. Два дня пролетели, как два часа. И вот мы на пристани Белый Яр. Здесь живёт брат Георгий с семьёй. Он, как и его зять Виктор Иванов, начальник лесоучастка. Его дочери Лиза, Рая и Валя замужем, старший сын Володя после окончания лесотехникума женился, живёт отдельно. Младший сын Виктор холостяк, работает трактористом на трелёвочнике. Младшая дочь Люда – восьмилетняя белокурая шустрячка. Как белка лазает по деревьям и такие трюки выделывает на детском велосипеде (по круглому, окантованному бревну, проложенному над кипящим, стремительным ручьём, проносится, как по асфальту). У неё врождённый порок сердца – недостаточность митрального клапана. Много читает, хорошо рисует и вышивает, отличница, вожатая октябрятской звёздочки. И петь может, и плясать может, вундеркинд и домашний театр.
Каждое утро с удочками спешим на Иртыш, ловим ершей, окуней, чебаков, греемся на нещедром сибирском солнышке, валяясь на пахнущих мёдом белых кашках. Сегодня мы на левом берегу Иртыша. Прошла самоходная баржа, развела волну. Проверяя удочки, Юра увидел у самого берега крупную рыбину.
-Папа, смотри, щука.
-Это налим, - говорю сыну, - хватай его руками.
Прыгнул Юра на отмель и схватил налима. Сияющий выскочил подальше от воды, бросил скользкого налима на ароматные белые цветы и, как шаман, исполнил какой-то замысловатый танец. Саша завидует: вот мне бы такого. Ходит у самой воды, всматривается. Нет, не везёт …
Возвращаясь из Терриза, Георгий зовёт: рыбаки, поехали на обед. Удивляется удачному улову. Едем на пароме, миновали середину реки. Саша просит:
-Пап, можно я покажу дяде Георгию, как ныряю?
-Покажи.
-Дядя Георгий, смотрите, как я ныряю.
Разбег, прыжок через перило, щукой (без брызг) уходит в воду. На пароме все волнуются. Георгий ахает:
Утонул.
-Не волнуйся, - говорю, - такие не тонут.
Вынырнул Саша далеко от парома, фыркнул и кролем быстро поплыл к берегу. Едва паром причалил, брат сбежал на берег, схватил Сашу на руки, прижимает к груди, целует и, моргая мокрыми глазами, приговаривает:
-Милый ты мой племяш, ты ж меня до смерти напугал, где ж ты научился так нырять и плавать?
-Нырять научился дома, в ванне, - отвечает Саша, - две минуты могу быть под водой, а плавать на Зеравшане, речка такая есть у нас в Навои.
-Уже "у нас в Навои", - думаю, - растёт в семье ещё один патриот города, будущий строитель.
-Ах вы мои дорогие рыбаки-добытчики, - приветствует нас супруга брата Любовь Петровна.
-Тётя Люба, - говорит Саша, - а налима Юра руками поймал.
Больше всех удивляется Люда, заявляет, что будет с нами ходить на рыбалку.
-Не женское это дело, - говорит Юра, - вот солить, варить, жарить, вялить, это другое дело.
-А я хочу с вами, - хнычет Люда.
-Завалите дом рыбой, - шутит Георгий, - вот если вы гости дорогие поможете прополоть и окучить картошку, это будет конкретные вклад в развитие нашего индивидуального сельского хозяйства.
-Конечно поможем, - отвечаем почти хором. За три дня пропололи и окучили картошку в огороде и шесть соток на лесной поляне за ручьём.
-Откуда такая красавица, - спрашиваю брата, любуясь крупными овальными, плоскими клубнями.
-Это из Болгарии, - говорит Георгий. – Когда в сорок пятом освободили из плена, один болгарский товарищ из предместья Софии подарил мне двенадцать картофелин. Я не съел их, а привёз домой и посадил. Развёл понравившийся сорт. Теперь и в Кузнецово, и в Белом Яру едят "болгарку". "Болгарка действительно высокоурожайная и очень вкусная картошка.
Во всесоюзный день молодёжи Юра, Саша и Люда заработали призы. Из Белого Яра переехали в Иванов Мыс. Здесь в колхозе имени Чапаева люди, в том числе и наши родственники, живут прилично. Племяннику Илье Бородину помогли поднять на потолок опилки-утеплитель, вырыть погреб, огородить подворье.
В Знаменке показал сыновьям родную школу. Сыновья подружились с двоюродными племянниками (сыновьями Ильи Фомича) Володей и Сашей и племянницами (дочками Александры Фомичны Соколовой) Людой и Верой. Всей гурьбой купались в озере, ходили в лес за грибами, черникой, малиной.
В Омске нашли Илью Фомича (студента областной партийной школы). Вместе с ним побывали в посёлке Береговой у моего крестного Гришмановского Павла Ивановича. Здесь познакомились с семьями моих двоюродных братьев Василия, Кузьмы и Афанасия и двоюродных сестёр Кристиньи Павловны и Надежды Павловны. Большая семья крестного и его супруги Ирины Григорьевны живёт хорошо. Сколько разговоров, сколько воспоминаний … о Любанке, о Чиганах, о Качуково, о Плотниково, о Знаменке, о войне, о погибших. Супруга Кузьмы – Евдокия Григорьевна вспомнила, как в 1939 году в деревне Аргаист ходили на вечорку и она была в меня влюблена. Самым приятным было то, что дети под аккордеон пели песню целинников. Запевалой был мой белокурый, загорелый семиклассник Юра.
Когда мы летели из Омска в Ташкент, жутко было смотреть на целинные степи Казахстана. Беспощадная жара спалила сотни тысяч гектаров целинной пшеницы. Это было настоящее стихийное бедствие. Сыновья от этой поездки будто повзрослели, столько увидели, столько узнали. Им очень понравилась вся наша большая родня и сибирское гостеприимство.
В народе говорят – беда в одиночку не ходит. В августе 1963 года при глушении рыбы самодельной миной подорвался взрывник-рядовой первой роты Рахимкулов Рим. Скончался на месте происшествия. В сентябре от электротравмы на производстве умер машинист козлового крана – рядовой седьмой роты Лемешевский Илья Савельевич. Из хулиганских побуждений, во время сеанса на летней эстраде, рядовой четвёртой роты Абузаров Катыф ударил камнем по голове старшину роты старшего сержанта Манохина Сергея Викторовича. Манохин пролежал в больнице три недели, а Абузаров получил шесть месяцев дисциплинарного батальона. В октябре того же года на водоочистных сооружениях при приёме бетона сорвавшимся в траншею самосвалом был раздавлен секретарь комсомольской организации десятой роты сержант Слуцкий Василий Николаевич.
Для меня чрезвычайное происшествие в полку равносильно трагедии в семье. Пережитое отразилось на здоровье. Начались сильные головные боли, гипертонические кризы, плюс хронический танзилит, плюс хронический вазомоторный ринит, плюс левосторонний отит, плюс мочекаменная болезнь (букет моей бабушки). От этих болезней лечился в Ташкенте, в военном госпитале Туркестанского военного округа в 1958, 1960, 1962 годах. В октябре 1964 года, после очередного курса лечения, ВТЭК окружного госпиталя признала меня негодным к военной службе в мирное время, ограниченно годным второй степени в военное время, установила инвалидность второй группы, заболевание связано с прохождением военной службы. Так, прослужив 24 года, пройдя горнило Великой Отечественной войны, в сорок два года от роду, я стал инвалидом, не пригодным к службе. Рапорт на увольнение конечно написал, но для себя решил – судьбе не покорюсь.
Последние недели службы посвятил благоустройству военного городка, ремонту штаба, лазарета, казармы, бани, прачечной, столовой, клуба, летней эстрады.
26 ноября 1964 года поступил приказ об увольнении в запас Советской Армии с должности командира 1029 Военно-строительного полка В/Ч 44022 в воинском звании полковник. Выслуга лет в льготном исчислении составила 31 год. 1 декабря 1964 года Бухарский облвоенкомат назначил мне пенсию в размере 200 рублей в месяц. В то время это был потолок для старших офицеров. Полк передал Акапьеву Николаю Александровичу, прибывшему из города Шатки Горьковской области.
Проводить меня собрались все офицеры полка. За дружеским застольем не было лишь нового руководства УВСЧ полковника (уже полковника) Мартышкова А.М., подполковника Карпова С.К. и подполковника Реус С.М., потерпевших неудачу в строительстве железной дороги Навои - Учкудук. Им было стыдно встречаться со мной в такой обстановке. Каждый из них приложил руку к усерьёзненью нарушений, имевших место в моём полку. Наши офицеры подарили мне самовар, набор удочек, котелок с треногой, преподнесли красочный адрес с тёплыми пожеланиями и словами благодарности за отеческую заботу и справедливую требовательность, единодушно заверили быть похожими на меня – самостоятельными, непокорными.
Многие из моих бывших подчинённых были выдвинуты на высокие посты. Так Бескровных К.В. стал зам.нач.штаба Обнинского УВСЧ, Панков В.А., Лыков И.К., Бартенев И.П., Гришечкин С.П., Долгий Ф.К., Карезин Б.К., Селиванов И.В., Волков Г.Е., Маклаков П.И., стали командирами полков, а Захаров В.А. – начальником УВСЧ Кировочепецкого управления строительства. Бывший нач. штаба отряда Реус С.М. стал начальником штаба УВСЧ, бывший начпрод полка Саванов Юрий Александрович – начальником УВСЧ. Не напрасно полки, которыми мне довелось командовать, называли "Академией".
После увольнения в запас вопросы как жить и что делать передо мной не стояли. На семейном совете было решено: жить будем в Навои, работать буду в Навоийском горно-металлургическом комбинате. Уже есть приглашение от Зарапетяна З.П. и его заместителя Гурина Ильи Михайловича на должность начальника штаба гражданской обороны с окладом 260 рублей в месяц. Решил пойти на эту работу.
С 1 декабря 1964 года я уже исполняющий обязанности начальника штаба гражданской обороны НГМК. У меня есть помощник – молодой капитан запаса Пьянков Юрий Аркадьевич. Кабинет на двоих, в здании отдела кадров комбината. По непонятному закону пенсию режут на 50 %. Возмущаюсь, но что делать, приходиться мириться. На службе получал 375 рублей в месяц, теперь 260 плюс 100 рублей пенсия, всего 360 рублей. Не так уж плохо.
Ознакомился с делами, изучил обязанности, установил деловой контакт с начальником ГО Навоийского управления строительства, Химкомбината, треста Югпроммонтаж, Хлопкозавода, СМП-151 и 260, Навоийского района, посёлка Учкудук (Северного рудоуправления), со штабом ГО Бухарской области.
Начальник ГО Бухарской области полковник Сатывалдиев А.С. предложил пройти областные курсы ГО, получить Республиканские и Всесоюзные установки на организацию и ведение гражданской обороны на категорированном объекте народного хозяйства, каковым является НГМК. Вместе с Пьянковым окончили областные курсы. Однако полученных знаний недостаточно для самостоятельной разработки плана гражданской обороны комбината. Едем в командировку в г. Чкаловск Ленинабадской области. Здесь на Ленинабадском Горно-химическом комбинате начальником штаба ГО опытный, покладистый подполковник Моисеенко Георгий Филиппович. Он становится нашим учителем-наставником в этом серьёзном и сложном деле. Показал нам с Пьянковым схему оповещения, убежища для укрытия работающей смены, противорадиационные укрытия в подвалах, пункт управления ГО комбината, учение спасательной, аварийно-технической групп и санитарной дружины, поделился опытом разработки плана гражданской обороны комбината и его подразделений. Командировка оказалась весьма полезной. От неё мы получили больше, чем от областных курсов.
В конце декабря 1964 года меня избрали секретарём первичной партийной организации Управления НГМК. Доверие большое, а ответственность ещё больше.
-Ну вот, "отдохнёшь" после службы, - говорит супруга Александра Петровна, - из огня да в полымя.
Ещё в школе усвоил истину – кадры решают всё. Вот и занялся в 1965 году подбором, расстановкой и воспитанием кадров гражданской обороны. По моей просьбе зам. директора комбината по кадрам Пётр Петрович Борисов сделал обстоятельный доклад на партийном собрании на тему: "Ленинский принцип работы с кадрами". Анализ состояния этой работы позволил существенно сократить текучесть кадров в подразделениях комбината, повысить экономические показатели, снизить себестоимость выпускаемой продукции.
Волевой характер директора комбината З.П. Зарапетяна помог мне планово и оперативно решать вопросы создания, оснащения и подготовки служб и невоенизированных формирований ГО, всеобщего обучения рабочих, служащих и членов их семей мерам и способам защиты от оружия массового поражения.
При создании невоенизированных формирований, организации их обучения, оснащении средствами индивидуальной защиты, инструментом и техникой, опираясь на высокий профессионализм главного инженера комбината майора в отставке Щепеткова Антона Петровича, главного механика Шварцмана Бориса Исааковича, главного энергетика Маслова Юрия Михайловича, главного технолога Щеглова Юрия Николаевича, начальника мед.сан.части Немцевич Валериана Ивановича, начальника ОРСа Рудомёткина Бориса Петровича, директора ГМЗ Витковского Сергея Николаевича, директора РМЗ Миролюбова Бориса Аполинариевича, директора Северного рудоуправления майора в отставке Петрова Анатолия Анатольевича, зам. директора ГМЗ Коваленко В.А., главного инженера ГМЗ Гурдзибиева Т.Д., заместителей директора комбината Гурина Илью Михайловича и Капитанова Фёдора Михайловича, директора Центрального рудоуправления Лебедева Е.Д., директора Южного рудоуправления Штурбана Василия Макаровича.
Добился введения в штаты Северного и Центрального рудоуправлений должности начальника штаба гражданской обороны. На эти должности подобрали грамотных, добросовестных товарищей Кабанова Алексея Андреевича и Миркушова Аркадия Ивановича. В подразделениях, где нет штатных начальников штабов ГО, их обязанности исполняют совместители, которым осуществляется соответствующая доплата.
Каждую весну проводим смотр боевой готовности невоенизированных формирований и соревнование санитарных дружин. В этих соревнованиях первое место неизменно занимает сандружина РМЗ (командир дружины Хижнякова Вера Ивановна). Этот коллектив лучший и на городских соревнованиях. А вот на областных соревнованиях в Бухаре несправедливо получает только второе место. Там на первом месте дружина Каганского хлопкозавода, хуже оснащённая и хуже подготовленная. Наши сандружинницы недовольны, ропщут: своя рубашка ближе к телу. Полковник Сатывалдыев оправдывается.
В 1967 году при обследовании шахтных выработок в Учкудуке на четвёртом руднике нечаянно об торчащую арматуру повредил резиновые сапоги, намочил ноги радиоактивной водой. Последствия оказались весьма неприятными. Периодически возникает дерматит стоп, зуд и болезненные явления опухающих лимфатических узлов в пахах.
В сентябре 1967 года с супругой в очередной раз посетили родной сибирский край. Охотясь на боровую дичь за деревней Ольгинка Белоярского сельсовета, внезапно столкнулся с матёрым медведем и убил его. Об этом писала Тевризская районная газета. Весь посёлок Белый яр собрался посмотреть на огромного зверя, лежащего во всю длину кузова ЗИЛ-151. Надо было видеть сколько радости было у сыновей, особенно у младшего, когда во дворе навоийской квартиры расстелили медвежью шкуру. К сожалению, скорняка не нашли. Не выделанная шкура, провисев на стене гаража более трёх лет, пришла в негодность.
В зрелые годы охота не была моим увлечением, она была формой активного отдыха. Когда подросли сыновья, они тоже стали охотниками-любителями. Самым удачливым был старший сын – Юра. Ещё до службы в армии, весной 1968 года, мы с ним охотились на озере Шуркуль. В защитном прорезиненном костюме я пробрался в камыши далеко от берега. Затаился. Жду, когда стая уток налетит. Вечереет. С юга доносится знакомый гомон усталой стаи диких гусей. Кричу сыну:
-Прячься в камышах, бей, когда стая будет над тобой.
Стая, совершив круг над озером, резко идёт на посадку. Я пропускаю, стая планирует прямо на Юру. Бах-бах, раздаётся над озером, и сразу же плюх-плюх. Сын кричит:
-Есть пара серых! Иди ко мне, доставай.
Медленно бреду к сыну. И вдруг шелест крыльев над головой. Навскидку бью дуплетом почти не целясь. Шлёп, шлёп, шлёп падают утки. Тихо бреду, собираю. Поднял четыре чирка. Пятый дрыгает лапками чуть поодаль. Вода выше пояса. Протягиваю руку чтобы взять пятого и ух … проваливаюсь в подводную яму с головой. Чирка всё же схватил. Костюм полон воды – тянет на дно. Хватил воздуха, нырнул, оттолкнулся ногами и, развернувшись, загребаю на спине к берегу. Ноги касаются дна. Выпрямился. Вода до пояса. Во всём теле испарина, хотя вода холодная. Пришёл к сыну, достал убитого гуся. Юра показывает где упал второй. Попытка достать второго не удалась – там глубина. Нужна лодка. Сменил одежду, едем домой. Рассказываю сыну, как чуть не утонул. Он возмущается:
-Разве ж так можно. Ты учишь не рисковать, а сам … вот расскажу маме, она задаст тебе жару. Условились не рассказывать, не расстраивать мамулю в канун её дня рождения. Юра подарил маме гуся, я пять чирков. День рождения Сашеньки отметили скромно, но с гусятиной и утятиной.
Всем охотникам по секрету рассказал о случившемся. С тех пор ни на охоте, ни на рыбалке, защитным комплектом Л-1 не пользуюсь и сыновьям не разрешаю.
Осенью 1968 года Юра закончил монтаж разделительного шкафа для седьмого учкудукского рудника, получил премию за досрочное и высококачественное выполнение заказа и ушёл на службу в Советскую Армию. Его провожали все молодые работники ЦЛ КИПиА. Службу проходил сначала в г. Термез. После прохождения курса молодого бойца, перевели в Польшу, в г. Щециник (Северная группа войск) в ракетный дивизион танковой дивизии. После года службы, как отличник боевой и политической подготовки, службы и дисциплины, побывал в краткосрочном отпуске, порадовал успехами в службе. Отслужив два года, весной 1970 года вернулся со службы полным кавалером оборонных значков, с медалью "За безупречную службу в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина", гвардии старшим сержантом. По пути к дому заехал на свою родину в г. Куйбышев, влюбился в черноглазую Олю. Мы с супругой радуемся – сын вернулся со службы. А он грустит: хочу жениться на Ольге Анатольевне Шуваловой. Привёз Юра Олю, а она глаз поднять не может – стыдится. Сыграли скромную свадьбу. Друзья по работе самодеятельный оркестр притащили. Наказ ему дают: ты в самодеятельности, как и в работе, хорош, самодеятельность это семья, но учти, что семья это не самодеятельность.
Устроились наши молодые на работу: Юра в ЦЛ КИПиА НГМК, Оля – оператором водоочистных сооружений.
16 июня 1971 года Оля родила Дочь Иришку. У девочки при рождении было ущемление левой щеки. Со временем щека начала опухать. Появилось подозрение на злокачественную опухоль. Лечили облучением в Самаркандском онкодиспансере. Девочка выросла, окончила среднюю школу, вышла замуж, 24 января 1991 года родила сына Серёжу. Работала в ОКСе НГМК. После окончания Навоийского промышленного техникума перешла в отдел по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне. Одна воспитывает сына. Юра окончил курсы автокрановщиков. Работая в Управлении механизации НУС, окончил Навоийский промышленный техникум (факультет ТОРА – техническое обслуживание и ремонт автомобилей). Стал профессионалом шофёром-наставником автобазы НГМК. Несколько лет возглавлял автопарк цеха геологоразведки НГМК. В настоящее время работает сменным диспетчером Навоийского машиностроительного завода. Воспитывает единственного внука Сергея.
Оля окончила факультет КИПиА Навоийского промышленного техникума. Работает руководителем группы отдела кадров НГМК.
В течение всего 1968 года из отдела гражданской обороны Министерства среднего машиностроения раздавались звонки по "ВЧ". Начальник отдела полковник Иванов Анатолий Михайлович требовал приступить к проектированию и строительству убежищ соответствующего класса для укрытия рабочей смены при угрозе нападения вероятного противника. Наш уважаемый директор З.П. Зарапетян скептически относился к этим требованиям.
-Зачем эти подвалы, - говорил он, - кроме крыс плодить? Это же деньги на ветер.
Я оказался между двух огней – между отделом ГО министерства и директором комбината Зарапетяном.
План рассредоточения и эвакуации в "особый период" разработал до мелочей. Каждый рабочий и служащий знал в какой населённый пункт и к какому сельскому гражданину он подселится. На рабочих местах были инструкции: действия при внезапном нападении, производственной аварии (катастрофе) и по сигналам гражданской обороны. Во всех подразделениях комбината провёл комплексные учения ГО.
Заместители директора, главный инженер и главные специалисты поддерживали требования отдела ГО министерства в вопросе строительства защитных сооружений. Однако Зарап Петросович оставался непреклонен. Даже тезис Л.И. Брежнева "Всё, что создано народом, должно быть надёжно защищено" на него не действовал. Я был вынужден подать заявление об увольнении. Зарапетян вызвал меня и сказал:
-Не горячись. Работай спокойно. Я за всё отвечаю. Кончится противостояние с Америкой и гонка вооружений, эти ваши подвалы будут не нужны.
Тогда я с ним в корне не согласился и настаивал на увольнении.
В декабре 1968 года на отчётно-выборном собрании, выступая с докладом, я покритиковал руководство комбината, в том числе Зарапетяна, за несвоевременную уплату членских взносов. Все заместители директора правильно восприняли справедливую критику, а уважаемый Зарап Петросович обиделся. В своём выступлении он сказал:
-Николай Андреевич много сделал для становления гражданской обороны в комбинате и, как партийный секретарь, сплотил коммунистов и беспартийных работников Управления на успешное решение стоящих задач, но он много на себя берёт. Он устал, его надо разгрузить. Есть мнение: его работу признать удовлетворительной. На пост секретаря партийной организации рекомендую избрать Патрина Петра Петровича.
Я облегчённо вздохнул. Была ещё кандидатура Маломуда Ефима Менделеевича, но большинством голосов избрали Патрина. Мои отношения с Зарапетяном стали не то чтобы натянутыми, а сугубо официальными.
В июле 1969 года, когда Зарапетян с супругой Клавдией Михайловной отдыхал в санатории Карловы Вары (Чехословакия), я подал второе заявление об увольнении. Меня поддержала профсоюзная организация. Отдел кадров был вынужден оформить увольнение.
С июля по октябрь 1969 года не работал – лечился от военных и учкудукских заболеваний.
В сентябре меня избрали секретарём Навойиской городской организации ветеранов войны. Председателем был избран полковник в отставке Гриценко Григорий Игнатьевич. Снова совещания, заседания, выступления перед молодёжью с воспоминаниями о Великой Отечественной войне и послевоенной службе.
Друзья, сослуживцы, подполковники в отставке Прилипко Иван Степанович и Бабичев Михаил Григорьевич позвали на помощь. В Навоийском управлении строительства не хватает диспетчера. Они, после суточного дежурства, отдыхают всего двое суток, вместо положенных трёх.
Начальник Управления строительства Булат Владимир Евгеньевич, главный инженер Кузько Владимир Яковлевич, начальник ПДО (производственно-диспетчерского отдела) Марков Абрам Иосифович, старший диспетчер Мартыненко Анатолий Филиппович приглашают на работу. На семейном совете решили: надо работать – сотня рублей в месяц в доме не лишняя.
С пятого октября 1969 года я – диспетчер Навоийского управления строительства. Дело не новое. Структуру стройки и руководителей подразделений знаю, как свои руки. Сутки дежурю, трое отдыхаю. Появилось время для самообразования, для общественной работы, для воспитания детей. Много читаю, даже на работе в ночное время. Начал писать короткие рассказы в газету "Индустриальный Навои". Написал повесть "Призывники 1940 года", которую опубликовали в газете "Ленинский путь" в городе Тара Омской области.
В предрассветные часы, из окна второго этажа старого здания Управления строительства на горизонте выделяется горный хребет, увенчанный островерхой "Пикушкой". Подсвеченная малиновой зарёй, она прекрасна и летом, и зимой, и навевает вдохновение. Вот в такие минуты вдохновения написал стих и назвал его Навоинским вальсом. Вот он.
Меж седых хребтов долина,
Зеравшанская.
Раньше здесь была пустыня,
Алимханская.
А теперь среди барханов,
Это не мираж,
Весь в садах и башнях кранов,
Это город наш.
Припев
Навои, Навои, задымили заводы твои.
Навои, Навои, задымили заводы твои.
Здесь всегда кипит работа,
Вдохновенная.
У строителей забота,
Сокровенная.
Сделать город лучше, краше,
Чистым, как река,
Украшая счастье наше,
Чтоб стоять века.
Припев
Навои, Навои, раздвигаешь границы свои,
Навои, Навои, раскрываешь объятья свои.
На ветру здесь звенят тополя,
Серебристые.
Белым золотом льются поля,
Шелковистые.
Приезжайте друзья погостить,
Приезжайте, родные мои.
Разве можно его не любить
Город юности – мой Навои?
Припев
Навои, Навои, как прекрасны рассветы твои!
Навои, Навои, как приветливы люди твои!
Вот мы празднуем твой юбилей,
Замечательно.
Брат, полнее бокалы налей,
Обязательно.
Выпьем сладкую чару до дна,
За здоровье родных и друзей,
Вот уж пара кружится одна,
Ты играй гармонист веселей!
Припев
Навои, Навои, пой, танцуй, веселись Навои!
Навои, Навои, ты расти и цвети На-во-и …
Руководитель и дирижёр духового оркестра В/Ч 11036 капитан Терёхин на эти слова написал музыку. Мелодия Навоинского вальса часто звучала во дворце культуры "Фархад", в клубах города, по областному радио. Вальс пели в Сармыше у пионерского костра, на хлопковых полях совхоза Нарпай, на летних эстрадах.
Главная задача диспетчера - почасовой контроль за доставкой строительных материалов и конструкций на строящиеся объекты. В этих целях функционирует СУПЕР (система управления перевозкой растворов), оперативная перестановка машин и механизмов в аварийных ситуациях, передача штормовых предупреждений, сигналов гражданской обороны и другой важной информации; сбор, обобщение и доклад руководству стройки информации о посменном выполнении графика работ.
Напряжённая работа требует хорошей памяти и умения пользоваться диспетчерской связью, умения вести краткие записи. Все диспетчеры Управления и подразделений, а их аж двадцать, учатся друг и друга, добиваются оперативности и точности информации.
Приятно осознавать свою причастность к возведению промышленных гигантов, таких, как ГРЭС, Химкомбинат, Гидрометаллургический и Ремонтно-механический заводы, Цементный и Электрохимический заводы, городов Навои, Учкудук, Зеравшан, посёлков Зафарабад и Советабад.
Полная самоотдача на суточных дежурствах отрицательно сказывается на здоровье, подорванном войной и экстремальными условиями на строительстве железной дороги Навои-Учкудук. Развивается гипертоническая и ишемическая болезни, появились камни в почках. В августе-сентябре 1971 года пролечился Кисловодским нарзаном, избавился от лишнего веса. Однако пришлось признать, что суточные дежурства не для меня. В июле 1973 года разболелся и был вынужден уволиться. Больше двух месяцев лечился – выгонял камни из почек. И выгнал арбузным соком.
В сентябре 1973 года председатель Навоийского горисполкома Акрамов Уткур Норкулович и его заместитель Зекорьяев Нури Мусаевич пригласили на работу, на должность начальника штаба гражданской обороны города Навои. А бюро Горкома партии прямо потребовало принять предложенную должность и одновременно возглавить Навоийский городской совет ветеранов войны. Партийная дисциплина для меня закон. Дал согласие, впрягся сразу в два тяжёлых воза. Городской совет ветеранов я фактически возглавил со дня его образования с 22 сентября 1969 года, так как мой бывший начальник полковник Гриценко постоянно болел.
Гражданская оборона для меня дело не новое. За четыре с половиной года работы начальником штаба ГО НГМК многому научился. Однако в городе не одно предприятие, а много. Роль городского штаба заключалась в координации планов ГО, разрабатываемых и осуществляемых штабами ГО объектов (предприятий), планировании и проведении общегородских мероприятий. А это: создание системы оповещения, подготовка населения к защите от оружия массового поражения, действиям при стихийных бедствиях и крупных производственных авариях, проведение штабных и комплексных учений, контроль за оснащением и подготовкой служб и невоенизированных формирований, проведение соревнований спасательных, аварийно-технических, противохимических и медицинских формирований, контроль за строительством и содержанием защитных сооружений. Вся эта работа легла на мои плечи. У меня нет штатных помощников. Выход в опоре на штабы ГО объектов и в первую очередь градообразующих предприятий, таких, как НУС, НГМК, Химкомбинат, ГРЭС.
Штаб ГО НГМК возглавляет бывший ракетчик ПВО подполковник Гребенщиков Николай Иванович, серьёзный, добросовестный, энергичный, не кичится академическим образованием, стремится на практике овладеть всеми тонкостями этой многосложной системы безоружной защиты многотысячного коллектива комбината. У него два помощника и подвижной пункт управления (автобус с радиостанцией средней мощности). Николай Иванович часто обращается ко мне за консультациями по поводу проведения учений с формированиями и взаимоотношений с директором и руководителями подразделений.
Штаб ГО НУС возглавляет подполковник милиции в отставке Коломасов Василий Иванович, тучный, медлительный, болезненный и не очень добросовестный. Ещё когда я работал диспетчером НУС, он по всякому пустяку обращался за помощью. Помогал на сколько хватало сил. А теперь буквально не выходит из моего кабинета (расскажи да покажи, да проведи занятие). Отказать не могу. В ущерб отдыху и здоровью, иду помогаю, учу.
На Химкомбинате ввели должность зам.директора по ГО. Инженер-химик Ищенко Станислав Иосифович занимается не гражданской обороной, а научными разработками. Всю работу по ГО переложил на начальника цеха связи Обидина Анатолия Васильевича, работающего по совместительству инженером штаба ГО. Здесь все мероприятия проводятся под нажимом директора и парткома.
ГРЭС объект первой категории по ГО. Здесь начальник штаба ГО теплотехник Середин Сергей Константинович. Работать хочет, но не знает с чего начать. У него есть добровольный помощник – начальник военизированной охраны майор милиции Яхин Абдулла Шакирович, бывший армейский политработник.
У меня тоже есть добровольный помощник – начальник штаба ДНД (добровольных народных дружин), бывший первый начальник Навоийского горотдела милиции, подполковник в отставке, защитник Москвы, участник Курской битвы, освободитель Праги, участник победы над Японией Дерягин Николай Константинович.
С помощью межрайонных и областных курсов ГО провёл обучение работников штабов, начальников служб, командиров формирований и руководителей групп всеобщего обучения населения.
Большую помощь в этой многоплановой работе оказывает новый начальник штаба ГО Бухарской области полковник Малыгин Виктор Андреевич и его заместитель майор Бабич Валерий Александрович. Они помогли подготовить и провести в октябре 1974 года общегородское комплексное учение гражданской обороны с частичной эвакуацией и рассредоточением населения, ликвидацией последствий "нападения противника".
Приказом начальника ГО Бухарской области № 114 от 5.11.1974 г. я был награждён нагрудным знаком "Отличник гражданской обороны СССР".
Этим же приказом, таким же знаком были награждены: председатель Навоийского горисполкома Акрамов Уткур Норкулович, его заместитель Зекерьяев Нури Мусаевич и начальник штаба ГО НГМК подполковник Гребеньщиков Николай Иванович.
Землетрясение в посёлке Газли в апреле 1975 года добавило забот населению Бухарской области, особенно штабам ГО. По радио проводим беседы, как действовать при землетрясении, проводим тренировки в школах, детских садах, кинотеатрах, в цехах, учреждениях, разрабатываем планы ликвидации последствий землетрясения.
Усилия штаба ГО города и предприятий оказались весьма полезными. 8 апреля 1976 года в 8 часов 20 минут местного времени раздался подземный грохот. Стойка циркулярного оповещения, сейф, вешалка и люстра закачались. Быстро убрав документы в сейф, выскочил в коридор и без паники, громко произнёс: "Землетрясение, всем быстро на улицу!" Помог работникам горфинотдела вывести перепуганных работниц, вышел последним. Земля под ногами с Запада на Восток колеблется большими волнами, деревья и телевизионные антенны дрожат. Жуткий подземный грохот и вой собак. Всё это продолжалось около двух минут.
Проверил связь – работает. С Зекерьяевым едем осматривать город – где какие разрушения. Разрушений нет. Только у общежития на улице Толстого, над восьмым этажом оборвался и упал кусок карниза. К счастью, никто не пострадал. Ташкентское радио передало сообщение о землетрясении в Газли. Эпицентр в 250 метрах от центральной газосборной станции. Там погиб оператор. Посёлок полностью разрушен, имеются жертвы. Газоспасатели, пожарники, аварийно-технические, спасательные, медицинские формирования Бухары, Алатского и Ромитанского районов ведут спасательные и аварийно-восстановительные работы. Сила землетрясения в эпицентре превысила девять баллов, в Бухаре – около восьми баллов, есть разрушения, в Навои – 7,2 балла по шкале Рихтера, в Учкудуке и Зеравшане около пяти баллов, разрушений и жертв нет. Все штабы ГО от колхозных, совхозных, районных, объектовых, городских, до областных и республиканского , тщательно разрабатывают планы ликвидации последствий землетрясений.
В 1975 году Узбекский республиканский штаб гражданской обороны провёл показное комплексное учение Андижанской области. В течение двух суток население области "ликвидировало последствия применения противником ядерного, химического и бактериологического оружия". Главный арбитр учения – начальник штаба ГО Узбекской ССР генерал-лейтенант Ахунджанов Сабир Сабирович дал высокую оценку действиям областного, городских, районных, объектовых штабов, служб и невоенизированных формирований. Особо отмечены службы: защиты животных и растений, противопожарная и охраны общественного порядка. В дни учения в области не было пожаров и дорожно-транспортных происшествий. Я на этом учении многому научился.
Мне удалось наладить в городе Навои единую систему оповещения и связи, провести учения в школах, техникуме, институте, на категорированных объектах: НГМК, НУС, Химкомбинате. Особенно интересным было комплексное показное учение на ГРЭС. По моему сценарию отсняли видео фильм "Объект готовится к защите". На конкурсе в Ташкенте он был удостоен поощрительного диплома.
Весной 1976 года провёл соревнования спасательных, аварийно-технических групп, санитарных дружин, противопожарных отделений, звеньев разведки, добился развёртывания строительства защитных сооружений.
Комиссия штаба гражданской обороны СССР под руководством генерал-полковника Алтунина А.Т., детально проверив состояние ГО в городе и на объектах, дала хорошую оценку моей деятельности. Приказом Начальника Гражданской обороны СССР № 68 от 7.5.1976 года меня наградили знаком "Почётный знак Гражданской обороны СССР". В удостоверении № 4655 к нагрудному знаку напечатано: "За умелую организацию, руководство и обеспечение выполнения задач и мероприятий Гражданской обороны, за длительную и активную работу в системе Гражданской обороны". Удостоверение подписано генерал-полковником Алтуниным собственноручно (не факсимиле) 7 мая, а 8 мая 1976 года ему и командующему ТуркВО генерал-полковнику Попову Николаю Ивановичу были присвоены звания Генерала армии. Высшая награда Гражданской обороны СССР обязывает ещё упорнее работать на самом благородном поприще защиты людей и всего , что ими создано. Эту награду, накануне дня рождения, я получил из рук начальника ГО Бухарской области- председателя облисполкома Худайбердыева.
Летом 1976 года с младшим сыном Володей побывал на родине. В селе Знаменское мой младшенький влюбился в сибирячку Галю Корневу. Галя ответила взаимностью. Илья Фомич – редактор районной газеты "Правда Севера" шутит: у Корневых оба зятя будут Гришмановские, оба Владимиры. Галя – младшая сестра Нади Гришмановской (Корневой) – жены моего внучатого племянника Владимира Ильича.
Три года между Володей и Галей шла бойкая переписка, но когда Володя, окончив среднюю школу и три курса Навоийского политехнического института, перевёлся на учёбу в Омский автодорожный институт, Галя, будучи студенткой Омского медицинского института, внезапно вышла замуж за другого. Володя загрустил, хотел бросить учёбу и уйти в Армию. Вся наша семья едва урезонила парня не делать глупости – не бросать учёбу в СИБАДИ. Я привёл сыну аргумент из песни: "если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло"…
Поддержка семьи оказалась не напрасной. Володя нашёл свою судьбу в Навои. Во время зимних каникул 1981 года познакомился с младшей сестрой жены школьного друга, миниатюрной, красивой девушкой Ирой Бабайцевой. Мы с Александрой Петровной, провожая Володю в Навоийском аэропорту, наблюдая за расставанием этих милых голубков, говорили: они созданы друг для друга.
Ира, вслед за Володей, улетела в Омск, поступила в Политехнический институт. Осенью сыграли студенческую свадьбу. На свадьбу мы делегировали дочь Веру. Из Александровска Сахалинского приехала мать Иры Роза Ивановна. Для молодых сняли комнату недалеко от аэропорта на улице Взлётной. В августе 1982 Ира родила рыженькую девочку, похожую на мою маму Анну Игнатьевну. Девочку назвали Женей. У меня появилась внучка – землячка. Женя выросла, окончила в Навои среднюю школу и Промышленный техникум, получила специальность мастера КИПиА, стала невестой. В июле 2002 года приехала в город Покров Владимирской области, поступила на юридический факультет Московского Государственного Открытого Педагогического Университета имени Шолохова. В 2003 году успешно окончила первый курс, продолжает учёбу.
Володя, окончив институт, вернулся в Навои, работал в Управлении механизации НУС линейным инженером (контроль за работой механизмов на линии). Ира перевелась в Навоийский политехнический институт на факультет экономика строительства, успешно окончила его. Работает экономистом в ЦЛ КИПиА НГМК. 19 августа 1986 года у них в Учкудуке родилась вторая дочь – Катя. В её свидетельстве о рождении записано место рождения – город Учкудук Навоийской области Узбекистана. Девочка хорошо учится в одиннадцатом классе Средней школы № 18, с углубленным изучением английского языка. Спортсменка, гимнастка, кандидат в мастера спорта. Горжусь детьми и внуками.
Осенью 1976 года город Навои был отнесён к третьей группе городов по гражданской обороне. В городе учредили штаб ГО во главе с кадровым начальником штаба подполковником Мещеряковым Владимиром Алексеевичем. Я перевёлся на должность начальника городских курсов ГО. У меня два штатных преподавателя: Куприянов Анатолий Фёдорович и Сладков Пётр Иванович и шофёр-киномеханик автоклуба Сайдашев Азим.
Мещеряков приехал из города Ферганы. Там он был зам.начальника областного штаба ГО. Жену и сына подростка оставил в Фергане. Он оказался морально неустойчивым, любил выпить, развёлся с женой, женился в Навои. Работой штаба ГО руководил плохо. Строгий выговор по партийной линии не вразумил молодого офицера. Осенью 1977 года его отстранили от должности и перевели в Бухару с понижением.
На должность начальника штаба ГО города Навои прибыл подполковник Дунаев Валерий Борисович. Бывший Суворовец, приёмный сын Маршала Советского Союза Ивана Христофоровича Баграмяна. Энергичный, эрудированный, подполковник Дунаев быстро вошёл в курс обязанностей, сколотил штаб, как боевой орган управления, нашёл тесный контакт со штабами категорированных объектов. За год работы вывел штаб ГО города на одно из лучших мест в Республике.
В ноябре 1976 года, по просьбе начальника НУС Булата Владимира Евгеньевича, Горком партии обязал меня перейти на должность начальника штаба ГО НУС, оставаясь председателем городского совета ветеранов. Мой предшественник Коломасов В.И. на своём "Запорожце" совершил аварию, с тяжёлыми травмами долго лечился, стал инвалидом. В штабе ГО НУС есть помощник – капитан в отставке Сапожников Леонид Ильич, мой одногодок, участник войны с Японией (август-сентябрь 1945). "Вдвоём батьку бить легче", гласит украинская поговорка. Дружно впряглись в работу. Укомплектовали нештатными работниками штаб и службы, заново создали невоенизированные формирования, разработали, согласовали с соседями и городским штабом план Гражданской обороны, создали и проверили в действии систему оповещения, из бракованных плит и панелей ДСК (домостроительного комбината) построили лучший в Республике Учебный городок ГО, оснастили формирования средствами индивидуальной защиты, инструментом, закрепили транспорт и технику, провели соревнования: звеньев разведки, спасательных, аварийно-технических, противохимических, противопожарных групп, санитарных дружин.
В сентябре 1978 года окончил месячные курсы работников штабов ГО предприятий министерства среднего машиностроения в городе Обнинск Калужской области. Основательно зарядился теорией, увидел всё лучшее, что есть в стране для защиты людей от современных варварских средств массового поражения.
Всё увиденное и услышанное в Обнинске, Москве и Калуге стараюсь внедрить в Навоийском управлении строительства. Размышляя над проблемами ГО НУС, пришёл к выводу, что боевая готовность и боеспособность всей системы ГО предприятия зависит от: уровня подготовки (слаженности) штаба, служб, формирований, рабочих и служащих, не входящих в формирования, неработающего населения, их морально-психологического состояния, обеспеченности убежищами, индивидуальными средствами защиты, техникой и инструментом для проведения спасательных и неотложных аварийно-восстановительных работ в очагах массового поражения, при ликвидации последствий стихийных бедствий и крупных производственных аварий. Чем больше на предприятиях будет отличников и значкистов ГО, тем выше будет боеготовность и боеспособность. Против этого никто не возражает.
С Сапожниковым разработали интсрукции на каждое рабочее место – "Действия при внезапном нападении противника и по сигналам ГО". Все поступающие на работу проходят подробный инструктаж наравне с техникой безопасности. Каждый месяц в производственных цехах, на строийплощадках и в отделах Управления проводим тренировки – действия при внезапном нападении противника (при землетрясении, при пожаре). Подобрали и утвердили на бюро парткома нештатных заместителей командиров формирований по политчасти. Разработали для них памятку, провели семинар.
Всё это положительно сказалось не только на состоянии ГО, но и на производственных показателях.
Заметным событием в жизни молодого, быстро растущего города Навои была ХХ Бухарская областная комсомольская конференция, проходившая в январе 1979 года. Навоийскую делегацию возглавлял первый секретарь горкома ЛКСМ Узбекистана Бахриддин Рузиев. Брюнет, крупного телосложения, солиден, нетороплив, сдержан в суждениях. Больше слушает, чем говорит. Голос мягкий, чистый. Он как фронтовой комбат. На нём сосредоточено внимание всех делегатов, особенно делегаток.
В автобусе среди делегатов молодая мама Оголь Лена с двухлетним мальчиком Витей. Отец Вити прапорщик в/ч 25827 Оголь Александр Михайлович недавно столовым ножом в пьяном угаре зарезал отчима подполковника Лямина Евгения Григорьевича. За это преступление получил восемь лет лишения свободы в колонии строгого режима. Под усиленным конвоем ходит на работу, строит город золотодобытчиков Зеравшан.
Витю Лена вынуждена брать на работу и даже на конференцию. В детсад не устроен. Родители Лены больны. Вот и едет двухлетний "комсомолец" Витя на конференцию. Попутчицы-делегатки учат Витю говорить. Он то и дело тянет ручонки к Рузиеву и лепечет папа, папа. Делегаты шутят: вот у Вити второй папа нашёлся, а у меня, и у меня, и у меня … нет ни одного. Бахриддин и Лена краснеют от злых шуток. Секретарь комитета комсомола в/ч 6642 старший лейтенант Сердюк, обращаясь к Вите, говорит: иди ко мне солнышко, я твой папа. Кто-то развязно заявляет: и я твой папа, кто следующий папа? Записывайтесь у меня.
Лена вырывает ребёнка из загорелых рук Бахриддина и, чуть не плача, убегает в другой конец автобуса. Бахриддин обвёл властным взглядом шутников и молвил: потешились? Хватит! Пошли толкать автобус, видите буксует. Небольшой подъём на подъезде к Кызылтепе автобус не может преодолеть. Гололёд.
Я выхожу из автобуса и на полном серьёзе говорю комсомольцам: хватит надрываться, толкать автобус! Здесь нужен песок. Пустите, я пойду впереди автобуса и он спокойно преодолеет подъём. Пошёл. Автобус медленно, с пробуксовкой, едет за мной. Смеются делегаты:
-А мы не знали, что вы, Николай Андреевич, чародей.
-Нет, я не чародей, а старпёр, из меня песок сыплется, вот он и пригодился.
Громче всех над этой шуткой смеялся Бахриддн Рузиев, заявляя:
-А с вами не соскучишься.
Конференция проходила в зале Бухарского областного дома политпросвещения. Рузиева, Богдана, Мухамтжанову и меня избрали в президиум.
Самым интересным было выступление руководителя нашей делегации Рузиева Бахриддина. Он оказался незаурядным оратором, настоящим лидером комсомольцев Навоийской промышленной зоны. Было тогда такое понятие. Его меткие цифры, сравнения, фамилии передовиков, выводы и предложения одобрялись бурной овацией делегатов.
В перерывах я познакомился с делегатами Болгарских строителей – членами Димитровского Союза Молодёжи. Это замечательные парни-труженники. С секретарём БДКСМ Петковым – обаятельным товарищем, мы о многом поговорили и сфотографировались на память.
После дневных заседаний и товарищеского ужина Болгаро-Советской дружбы концерт. Все делегации городов и районов, а так же делегации болгарских комсомольцев, показали, как они умеют отдыхать. Народная мудрость гласит: скажи мне, как ты отдыхаешь, и я скажу, как ты работаешь.
Наша Навоийская делегация исполнила песню "Не расстанусь с комсомолом". Запевалой и дирижёром был Бахриддин Рузиев. Надо было видеть и слышать с каким энтузиазмом он исполнил припев:
Мы пройдём сквозь шторм и дым,
Станет небо голубым…
Не расстанусь с комсомолом,
Буду вечно молодым.
А как Бахриддин отплясывал ламбаду?!!
Решения конференции были направлены на ускорение развития промышленности, сельского хозяйства (дать Родине 6 миллионов тонн Узбекского хлопка), науки и культуры, подъём благосостояния трудящихся.
На основе решений конференции, Горком комсомола, совместно с ГорОНО, Горвоенкоматом и городским Советом ветеранов войны, разработал обширный план мероприятий по нравственному, трудовому и военно-патриотическому воспитанию молодёжи.
Рузиев взял на себя контроль проектирования, строительства и функционирования сказочного городка-пионерлагеря в урочише Сармыш, зон отдыха в Бахмале, Учкудуке, Зеравшане. Бахриддин был вездесущ. Где трудно – там он – Рузиев. Его ближайшие помощники роптали: сам не спит и нам не даёт.
Организаторский талант, трудолюбие Бахриддина Рузиева воплотились в конкретные дела. Пионерский лагерь "Горный" и выше названные зоны отдыха признаны лучшими в Республике. Учебный центр, созданный на базе в/ч 6642, способствует подъёму на новый высокий уровень начальной военной подготовки. Многие юноши, прошедшие подготовку в Рузиевском учебном центре, поступили в военные училища, стали отличниками боевой и политической подготовки в воинских частях.
И не напрасно старался Бахриддин. В мае 1982 года на первой Навоийской областной комсомольской конференции, проходившей во дворце культуры "Фархад", Бахриддин Рузиев был единогласно избран первым секретарём областного комитета ЛКСМУз. Его ближайшими помощниками стали: Богдан Сергей, Нурикешев Ельсуер,Мухамеджанова Гульсина, Сашина Ольга. С огромным удовлетворением я поздравил этих молодых, талантливых (да-да, талантливых) людей с избранием на ответственные посты.
Во всей своей многогранной работе Бахриддин Рузиев опирался на опыт и поддержку старых коммунистов – наставников молодёжи, членов Навойского городского и областного советов ветеранов войны и труда. Мне было приятно работать в постоянном тесном контакте с Бахриддином (теперь уже Муртазаевичем) Рузиевым и его командой. Гордился дружным коллективом обкома комсомола не только первый секретарь обкома партии Есин Василий Павлович, но и первый секретарь ЦК КП Узбекистана Рашидов Шараф Рашидович и сменивший его Усманходжаев Инамжон Бузрукович.
Горбачёвская перестройка так резко повернула руль истории, что не стало СССР, обкомов и райкомов партии и комсомола. В обретшем независимость Узбекистане Бахриддин Муртазаевич Рузиев нашёл своё место в жизни. Он не стал бизнесменом. Он стал мудрым руководителем в государственных структурах. 31 мая 2002 года он назначен ХОКИМОМ Навоийской области. Что ж, большому кораблю – большое плавание.
В августе 1979 года провёл комплексное объектовое учение ГО с частичной эвакуацией и рассредоточением населения и ликвидацией очага ядерного и химического поражения в учебном городке. Отличился спасательный отряд в/ч 25827 (военно-строительный полк подполковника Гешензон Льва Абрамовича). Присутствовавший на учении начальник штаба ГО Бухарской области полковник Малыгин и руководители предприятий города дали высокую оценку организации, ходу учения и его поучительному разбору.
Аналогичное учение провёл 8 сентября 1979 года в СМУ-6 (посёлок Табошары Ленинабадской области Таджикской ССР). Ответственно отнеслись к подготовке и проведению учения начальник СМУ Загорулько Николай Иванович, командир спасательного отряда (461 ВСО) майор Шкодин Павел Никитович, начальник штаба ГО СМУ-6 Попов Юрий Александрович. Учение прошло поучительно даже для штабов ГО Ленинабадской области и Чкаловского горно-химического комбината. Мой первый учитель и наставник по ГО подполковник Моисеенко Георгий Филиппович даже позавидовал организации учения. После вышеописанных учений нагрудным знаком "Отличник Гражданской обороны СССР" были награждены: начальник НУС Булат Владимир Евгеньевич, главный инженер Москвин Константин Николаевич, начальники спасательных отрядов подполковник Гершензон Л.А. и майор Шкодин П.Н., помощник начальника штаба ГО НУС Сапожников Л.И., начальник штаба ГО УПП Гришмановский Г.А., начальник штаба ГО Управления механизации Сладков П.И. Более трёхсот отличившихся командиров и бойцов формирований получили нагрудные знаки "Готов к Гражданской обороне СССР".
В год тридцатипятилетия победы над фашисткой Германией, приказом Министра Обороны СССР Маршала Советского Союза Устинова Дмитрия Фёдоровича № 88 от 5 мая 1980 года мне было присвоено очередное воинское звание полковник (с опозданием на 22 года). Вот так поступали с непокорными. Конечно ни ума, ни сил это мне не прибавило. Друзья шутят: ещё лет через 20 станешь генералом. Шутя отвечаю: тогда уж лучше посмертно – больше почестей.
Восьмидесятые годы ХХ века прошли в трудах и заботах. Довелось поработать начальником городских курсов ГО, помощником начальника штаба ГО Навоийской области по агитации и пропаганде, инженером по технике безопасности в/ч 25827, ответственным секретарём областной комиссии содействия Советскому Фонду Мира при облисполкоме, начальником второго (мобилизационного) отдела Навоийского облисполкома. Одновременно был председателем Навоийского городского совета ветеранов войны и труда.
Городские курсы ГО по 35-часовой программе давали азы знаний по организации и ведению гражданской обороны на предприятии, в учреждении, учебном заведении. Обучение велось методом практического показа лучших в городе штабов ГО объектов, таких, как ГРЭС, НХК (Навоийский химкомбинат), УПП (Управление промышленных предприятий), УМ (Управление механизации), подразделения НГМК. Штаб ГО НГМК по причине закрытости (секретности) в качестве учебного центра не использовался. На наших курсах прошли подготовку начальники ГО, главные инженеры, начальники штабов ГО объектов. Это способствовало общего состояния готовности города к защите от современных средств поражения, к ликвидации последствий стихийных бедствий и крупных производственных аварий.
Указом Президиума Верховного Совета Узбекской ССР от 20 апреля 1982 года была образована Навоийская область.
В штатном расписании штаба гражданской обороны области появилась должность – помощник начальника штаба по пропаганде и агитации. Бюро обкома утвердило меня в этой должности. По согласованию с начальником штаба ГО области подполковником Бабич Валерием Александровичем, разработал положение и должностные обязанности свои и для заместителей командиров невоенизированных формирований по политчасти. За основу взял обязанности замполитов из Устава внутренней службы Советской Армии, с учётом специфики гражданских объектов народного хозяйства. Обком партии и штаб ГО Узбекской ССР одобрили эти начинания. Пропаганда знаний по гражданской обороне велась средствами: кино (учебные кинофильмы), радио (цикл коротких 15-минутных бесед) в обеденный перерыв, печати (тематические и обзорные статьи в газетах "Индустриальный Навои", "Знамя дружбы", "Дустлик байроги", районных и городских, в Учкудуке "Горняк", в Зеравшане "Зеравшанский рабочий", и конечно же устная (лекции, беседы в трудовых коллективах, общежитиях, учебных заведениях, в кинотеатрах и на летних эстрадах перед началом сеанса концерта).
Вместе с Николаем Ивановичем Яшиным, в декабре 1980 – январе 1981 года, окончил Республиканские курсы Гражданской обороны. Из рук начальника курсов полковника Дарченко получил Диплом с отличием. Знания, полученные на курсах, стараюсь передать слушателям областных курсов – руководителям предприятий, учреждений, учебных заведений. Помогаю офицерам штаба ГО области Дятчину и Ниязову разрабатывать и корректировать план Гражданской обороны. а начальнику штаба подполковнику Бабич готовить и проводить объектовые и районные учения.
В день тридцать восьмой годовщины победы над фашисткой Германией, под руководством первого секретаря Навоийского обкома партии Есина Василия Павловича, в долине Урта чуль было проведено показное учение – "Молодая Навойская область готова к защите от внешней агрессии". Учение началось с имитации нападения авиации противника и ликвидации высаженного парашютного десанта. Далее, батальон Внутренних войск МВД Войсковой части 6642 показал бой – овладение укреплённым опорным пунктом противника с применением "тактического ядерного оружия" (имитация). Провели соревнования: парашютистов, дельтапланеристов, гонки на багги, мотоциклистов и велосипедистов, спасательных групп, санитарных звеньев, борцов – дзюдоистов и каратистов. Закончилось это замечательное шоу праздничным обедом. Участники войны налили фронтовые 100 граммов, на закуску жирная каша с мясом, на десерт – прохладный фруктовый компот. Обиженных и недовольных не было. Главный итог праздника – единение старшего, среднего и младшего поколений, готовность трудиться и учиться во благо и во славу Советской социалистической Родины.
Большую и ответственную работу в областном штабе ГО ведёт пом.нач.штаба по оперативной части капитан в отставке Карягин Николай Александрович. Бывший работник органов МГБ-КГБ, он ревностно относится к своим обязанностям. Недостаток знаний по ГО старается компенсировать, постоянно советуясь с начальником штаба и со мной, считает нас корифеями. Дежурство на областном пункте управления ГО наладил профессионально. Не реже двух раз в сутки проверяет дежурных.
За два года безупречной работы заслужил нагрудный знак "Отличник Гражданской обороны СССР".
Заведует секретным делопроизводством областного штаба ГО подполковник в отставке Дерягин Николай Константинович. Он секретарь партийной организации штаба. Личным примером влияет на дисциплину и исполнительность. Его авторитет в штабе и в городе непререкаем.
Под стать Дерягину капитан запаса Куприянов Анатолий Фёдорович – преподаватель областных курсов, отлично владеющий техническими средствами обучения и наглядными пособиями. Занятия ведёт будто внукам сказку рассказывает.
Не долго пришлось поработать в этом дружном коллективе. Очередной приступ стенокардии вынудил уволиться. После выписки из больницы перешёл на прежнюю свою работу начальником штаба ГО НУС. С начальником НУС Саватюгиным Геннадием Борисовичем у меня сложились хорошие взаимоотношения и даже взаимопонимание. Он не мешал мне проводить тренировки, соревнования разведчиков, пожарных и санитарных дружин, спасательных и аварийно-технических групп, учения ГО на строящихся объектах. Особенно нравилась ему дегазация и дезактивация помещений и территории. Под эгидой учений гражданской обороны бесплатно убирали металлолом, строительный мусор, наводили образцовый порядок на строящихся объектах. Моим штатным помощником стал Рождественнский Михаил Юрьевич. Молодой, энергичный, исполнительный, он любил внезапные проверки невоенизированных формирований, полигонов и цехов УПП, УМ, УАТ, УПТК и отделов Управления в действиях по сигналам ГО, при землетрясении, пожаре, урагане, производственных авариях (условно). Работницы Управления роптали, выполняя приём защиты "при вспышке ядерного взрыва". Надо было быстро юркнуть под стол и, сгруппировавшись в комок, зажать большими пальцами уши, а ладонями глаза и лицо, особо ноздри, после глубокого вдоха. Немолодые, тучные дамы с возмущением говорят: и кому, и зачем это нужно? Если разразится ядерная война – живые будут завидовать мёртвым. Тогда я собирал недовольных в конференцзале и показывал учебный кинофильм. Увидев на экране, как надо действовать в экстремальных условиях, даже самые закоренелые скептики осознавали необходимость тренировок и соревнований.
Большую помощь штабу ГО оказывал нештатный (добровольный) помощник по политчасти, участник Курской битвы и штурма Рейхстага, кавалер пяти орденов, бывший командир дивизиона катюш, подполковник в отставке Скоробогатов Павел Иванович. Не смотря на свой возраст (65 лет) и солидную комплекцию, он охотно показывал "милым дамам" как легче выполнить приём защиты "при вспышке ядерного взрыва". И теперь по прошествии более тридцати лет, при встрече бывшие работницы Управления и подразделений НУС, с удовольствием вспоминают: "А помнишь Николай Андреевич, как учил нас под столы прыгать?"
В газете "Знамя Дружбы" за 17 августа 1983 поэт – бывший редактор Салим Фатыхов, в стихотворении "Мой Навои", писал: "Город светлый, как воздух прозрачный, в тюбетейках, в косынках, в цветах – я тебя представлял не иначе, только так, только так. Только страх вечерами гнездится со мною, когда пенится буйно сирень: не дай Бог над тобою завоют голоса суматошных сирен"… Наши недруги не посмели напасть. Сирены молчат. Пусть молчат они вечно.
В феврале 1984 года в городе Алмаата, на всесоюзном семинаре командующих финалами военно-спортивных игр "Зарница" и "Орлёнок" лично познакомился с главнокомандующим этими играми лётчиком-космонавтом СССР генерал-лейтенантом Георгием Алексеевичем Береговым и единственным оставшимся в живых гвардейцем – Панфиловцем из взвода двадцати восьми героев под командой политрука Василия Клочкова – ИВАНОМ ШАДРИНЫМ, проживающим в Талды-Курганской области. Он ростом мал да удал и велик отвагой. А какой юношеский блеск в его глазах!
В апреле 1984 года, по пути в Подмосковный санаторий "Истра", заехал в город Электросталь. Навестил больного полковника Паутова Леонида Андреевича. Оказалось, директор этого санатория Корепанов Виктор Фёдорович –сын моего командира взвода в школе МНС в Биробиджане. Здесь же ведущим терапевтом первого корпуса и моим лечащим врачём дочь Корепанова (сестра директора) – Наталья Фёдоровна. У Наташи дочь от негра – чёрная, как сажей измазана. С Наташей живёт мать Мария Андреевна – вдова комбата майора Корепанова Ф.М., погибшего в схватке с бандой буржуазных националистов в предместье города Риги в 1946 году. Это была встреча дальневосточников через сорок два года. Воспоминания, слёзы женщин и песни в моём исполнении (по просьбе бабы Маши) – "Дальневосточная – опора прочная, Союз растёт, растёт, непобедим. И все, что было кровью завоёвано, мы никогда врагу не отдадим".
Здесь, после возвращения из горьковской ссылки, лечится заместитель министра среднего машиностроения, отец водородной бомбы, трижды Герой социалистического труда Андрей Дмитриевич Сахаров. С женой Еленой Алексеевной Боннер они живут в отдельном котедже на территории санатория. Питаются в общей столовой, процедуры принимают вместе со всеми, гуляют по дорожкам санатория, орешками кормят почти ручных белок, вместе со всеми сморят и слушают выступление ансамбля "Пламя" и звёзд Московской эстрады.
Здесь работает комендантом загородного пункта управления МСМ, бывший начальник штаба ГО НГМК подполковник запаса Гребенщиков Николай Иванович.
За рекой Истрой на пригорке деревенька с церковью и берёзовая роща. Мой сосед по палате москвич, монтажник из Мосстройтреста № 2, сделал подсочку нескольких берёз. Каждое утро приносит два графина чистейшего берёзового сока, угощает им и семью Корепаных. Наталья Фёдоровна говорит: берёзовый сок – лучшее лекарство от всех болезней. Лечимся этим эликсиром молодости.
Там же за Истрой, на живописном холме, одинокая дача, как лебедь на заливе мелководной реки. Это дача знаменитого музыканта Растроповича. Московские художники пишут картины с видом деревни, церкви и дачи. С картин веет стариной, историей.
1984 год – год подготовки к сорокалетию победного окончания Великой Отечественной и второй мировой войны. В сентябре в Минском международном молодёжном центре состоялся семинар активистов юнармейского движения, под лозунгом "Сорокалетию победы достойную встречу". В составе делегации Узбекистана побывал на мемориальном кладбище сожжённых немецкими фашистами белорусских сёл и деревень, в сожжённой вместе с жителями деревне Хатынь. Звон хатынских колоколов до сих пор не проходит в моих ушах.
Осмотрел исторические памятники города-Героя Минска, в том числе дом-музей, в котором в 1898 году проходил первый съезд Российской социал-демократической рабочей партии.
На семинаре выступали выдающиеся военачальники: Маршал авиации Руденко Сергей Игнатьевич, Адмирал флота Егоров Георгий Михайлович, Генерал армии Лащенко Пётр Николаевич. Они говорили о необходимости развития юнармейского движения, совершенствования форм и методов проведения военно-спортивных игр "Зарница" и "Орлёнок", готовить достойную смену дедам и отцам.
Вернулся с семинара с замыслом – создать в Навои областной штаб юнармейцев и Хор ветеранов Великой Отечественной войны. Посоветовался с областным, городским и районными советами ветеранов. Получил одобрение и поддержку. В Музыкальной школе договорился с Оводовой Валентиной Ивановной – стать хормейстером и с Таибовой Фаей Гарифовной - аккомпаниатором.
Первое – организационное собрание Хора ветеранов и первая репетиция состоялись в доме пионеров 4 октября 1984 года, в день Гражданской обороны.
Первыми участниками Хора ветеранов стали: Александренко Александр Федотович, Александренко Лидия Павловна, Викулова Любовь Ефимовна, Гришмановская Александра Петровна, Гришмановский Николай Андреевич, Колбенко Николай Елисеевич, Коржова Юлия Петровна, Малаховская Александра Ивановна, Межекова Раиса Павловна, Зингер Ефим Аронович, Орешко Зоя Степановна, Горелова Валентина Капитоновна.
Первые песни, разученные Хором ветеранов: Не стареют душой ветераны, Моя Москва, Катюша, Есть у революции начало, Шумел сурово Брянский лес, Бухенвальдский набат, Берёзовые сны, Песня о Советской Армии, У деревни Крюково, Ленин всегда с тобой.
Первое выступление хора ветеранов состоялось 6 ноября 1984 года. Участники торжественного заседания, посвящённого 67-й годовщине Октябрьской революции, стоя, усердно и благодарно аплодировали, рождённому в Навои, маленькому, но дружному первенцу большой культуры.
Хор рос. В него пришли: Алексеева Вера Кузьминична, Атаев Эргаш Абдуллаевич, Алексеенко Мария Михайловна, Сибиль Людмила Степановна, Степанова Любовь Андреевна, Дон Анна Сергеевна, Еркина Вера Григорьевна, Кондрикова Римма Григорьевна, Коляева Нина Петровна, Колос Надежда Семёновна, Мелехина Капитолина Николаевна, Поговицина Анна Харламовна, Орлов Владимир Григорьевич, Роон Александра Васильевна, Соколова Елизавета Александровна, Соколова Лидия Николаевна, Сергеева Мария Степановна, Алексеенко Мария Ивановна, Выгузова Елизавета Васильевна, Чуприна Ирина Яковлевна (аккомпаниатор), Хисимиддновна Валентина Идрисовна, Родошевская Галина Ивановна, Береснева Елена Николаевна, Шарыгина Зинада Николаевна, Гавелко Елизавета Михайловна, Кочкина Галина Макаровна, Кучкарова Махриба Салахиддиновна, Гетманов Владимир Иванович, Наводкин Василий Иванович, Киян Валентина Ильинична.
На должность хормейстера пришла опытная маэстро Кокарева Надежда Михайловна. Аккомпаниатором стал баянист Стрижаков Борис Викторович. Расширился репертуар Хора. С каждым годом Хор становился академичней. За этим огромный труд Надежды Михайловны. Хор ветеранов выступал в клубах всех предприятий, в воинских частях, в учебных заведениях городов Навои, Учкудука и Зеравшана, в районных Домах культуры Навойской, Бухарской и Самаркандской областей.
С большим подъёмом и энтузиазмом Хор ветеранов выступал на сцене Дворца культуры в Ташкенте, для делегатов и гостей ХХI съезда Коммунистической партии Узбекистана. Когда наш Хор ветеранов войны и труда исполнил песню "Не стареют душой ветераны", делегаты, стоя, долго аплодировали, выражая признание и давая высокую оценку нашему труду в деле патриотического воспитания граждан.
С большим репертуаром Хор выступал на межобластных конкурсах хоровых коллективов в Самарканде и Бухаре. Мы исполняли трёхголосием: Где-то под Бекетовкой, Варшавянку, В тёмном лесе, Слушай, Наша дружба, Песню о солдате, Дороги, Фронтовики наденьте ордена, Узник, Прощание, Хотят ли русские войны? Песню о тревожной молодости, Туманы, Среди долины ровные, День победы, Ты моя надежда, Там вдали за рекой, Вперёд друзья, Солдаты минувшей войны, Ехал я из Берлина, Мир нужен всей земле, Широка страна моя родная, Где же вы теперь друзья однополчане? Вася-Василёк, По долинам и по взгорьям, Песню о первом пионерском отряде, Во имя жизни, Я уходил тогда в поход (мужская группа), Марш – воспоминание, По духу братья мы с тобой, Балладу о солдате, Мы – кузнецы, Малиновый звон, Деревня моя, Зорька алая.
За активное участие во втором Всесоюзном фестивале народного творчества, посвящённом 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции, все участники хора были награждены медалями лауреатов, Хору присвоено звание "НАРОДНЫЙ". 14 мая 1989 года Навойский горком коммунистической партии Узбекистана поздравил Хор с этим знаменательным событием.
В день сорокалетия победы над фашисткой Германией, в малом зале Дома Советов города Навои состоялось вручение ветеранам войны орденов Отечественной войны и медалей 40 лет Победы. Я получил орден Отечественной войны первой степени № 482057. Мой брат Георгий Андреевич Гришмановский тоже получил орден Отечественной войны первой степени. Моя жена Александра Петровна получила орден Отечественной войны второй степени. Ордена Отечественной войны в этот день получили мои двоюродные братья Гришмановские: Василий, Кузьма и Афанасий Павловичи, а также племянники: Бородин Павел Алексеевич и Гришмановский Илья Фомич – сын погибшего брата.
После праздничного парада и демонстрации, после торжественного обеда и церемонии зажжения "вечного огня" у стелы в честь 30-летия Победы на центральном стадионе, Хор ветеранов, на специальных подмостках, под всеобщее ликование, исполнил песню День Победы. Это был незабываемый день торжества и радости горожан и дехкан, праздник братства всех народов Великой Державы, праздник единого Советского Народа – народа победителя.
Петь в хоре не просто увлечение – это та отдушина, где мы – ветераны дышим кислородом, обогащённым ароматом минувших вёсен. В дни, когда нет репетиций, нам с Сашенькой чего-то не хватает. Мы и на работе и дома еле слышно "мурлыкаем" мелодии нашего хорового репертуара, а после ужина дуэтом пропеваем одну – две песни. Нам начинает подпевать внучка Женя. У неё хороший слух и чистый хрустальный голосок. Иного мы берём её с собой на репетицию. Она садится в угол и вслушивается в голоса хористов. По дороге домой Женя критикует нас.
-Ты, бабуля, иногда срываешься на фальцет, почти на визг. А ты, дедуля, иногда излишне басишь. Мы благодарны Жене за справедливую критику.
Инициативу создания областного юнармейского штаба поддержали: областные комитеты партии и комсомола, облвоенкомат, областной отдел народного образования, депутаты областного Совета. Командующим областным финалом юнармейских игр "Зарница" и "Орлёнок" утвердили меня. В состав юнармейского штаба вошли: от областного совета ветеранов – Гусев Василий Васильевич, Дерягин Николай Константинович, Новиков Михаил Николаевич, Норов Ибрагим Норович, Пулатов Орам, Зекерьяев Нури Мусаевич, Махнёва Светлана Ахадовна, Равшанов Бахрон, Вишнякова Римма Григорьевна, Тачкин Саид Хусаинович, Мустафин Исмаил Абдулович, Яшин Николай Иванович, Яхин Абдулла Шакирович, от обкома комсомола – Рузиев Бахриддин Муртазаевич, Богдан Сергей Владимирович, Сашина Ольга Павловна, Мухамеджанова Гульсина Анваровна, от облвоенкомата – полковник Зиенко Владимир Васильевич, от облОНО – Зазубин Станислав Геннадьевич, депутаты областного Совета – Ахмедов Муталиб Дадабаевич, Баталова Инна Николаевна, Рузиев Ахмат Рузиевич.
Разработали, согласовали и утвердили План работы штаба аж до 1990 года включительно. Каждый год в марте проводили соревнования юнармейских взводов во всех школах, ПТУ и Техникуме. В дни весенних каникул проводили городские и районные соревнования юнармейских взводов-победителей в школьных соревнованиях. В Навои местом городских соревнований был стадион и сквер между средними школами тринадцатой и четырнадцатой. Лучшие команды городов и районов соревновались в штурме высоты с тригонометрическим пунктом (2 километра южнее станции Тинчлик) и в учебном городке гарнизона Внутренних войск МВД (2 километра южнее Цементного завода).
Ещё в 1979 году руководитель фото-видеостудии НУС Валерий Сергеевич Кокарев отснял видеофильм с названием – "Зарница" – любимая наша игра". Там есть такой момент. Юнармейцы, в противогазах, с деревянными автоматами, по мелкому ходу сообщения, на получетвереньках, проползают под колючей проволокой, накапливаясь на рубеже для атаки опорного пункта "противника". Звучит фонограмма (поёт Владимир Высоцкий) "Мы не успели, не успели оглянуться, а сыновья, а сыновья уходят в бой" … Впечатляет, бередит воспоминания.
Военруки средних школ шестой, восьмой и шестнадцатой Яшин, Питеров и Воинов на заседаниях юнармейского штаба до хрипоты спорят, доказывая, что его юнармейский взвод – лучший в области и именно его надо послать в Ташкент на Республиканские соревнования.
В разные годы юнармейцы первой, шестой, восьмой и шестнадцатой школ, как лучшие в Навоийской области, участвовали в Республиканских первенствах по военно-спортивному многоборью, включающему преодоление штурмовой полосы, спасение "пострадавшего" из горящего дома, стрельбу боевыми патронами из автомата Калашникова. Навоицы входили в тройку лучших. А в 1986 году, на Всесоюзных соревнованиях в Туле, юнармейцы Навоийской средней школы № 8, под командование Константина Сорокина (военрук подполковник Яшин. Н.И.) заняли десятое место из ста десяти, участвовавших в соревнованиях. Хорошо это или плохо – судить вам дорогой читатель. В подготовке юнармейцев к соревнованиям Республиканского и Всесоюзного уровня и поступлению в военные училища есть доля и моего труда.
В октябре 1984 года в г. Обнинске Калужской области окончил курсы повышения квалификации начальников штабов гражданской обороны предприятий в ЦИПК МСМ. С начальником штаба ГО треста Югпроммонтаж Червяковым Василием Аркадьевичем жили на втором этаже гостиницы ЦИПК, в комнате с окном и видом на сосновый бор. Воздух там райский – напоен ароматами трав, цветов и сосновой смолы. И всё же нам не удалось уберечься от гриппа (в Подмосковье была эпидемия). Даже с высокой температурой мы посещали занятия и экскурсии по предприятиям Обнинска, Калуги, Можайска, Малоярославца, Протвино. В Обнинске посетили управление строительства, возглавляемое Москвиным Константином Николаевичем и УВСЧ, руководимое полковником Золоарёвым Виктором Ивановичем. Это образцовые объекты МСМ, не только по производственным показателям, но по состоянию гражданской обороны. Москвин, за чаем вспомнил, как он молодым инженером-механиком и я молодым майором, летом 1957 года из Учкудука, с друзьями, ездили в Урочище Минбулак охотились на диких кабанов, совершавших опустошительные набеги на колхозные бахчи. Золотарёв вспомнил, как он, будучи замполитом полка в Навои, в в/ч 25827 организовал вечернюю среднюю школу, которую окончили командир полка подполковник Саранский Владимир Степанович и начальник УВСЧ полковник Гриценко Григорий Игнатьевич. В то время приказ министра Обороны был строг: "Хочешь служить – учись. Всем офицерам иметь образование не ниже среднего". Учились, и большинство офицеров хорошо служили.
Кафедру гражданской обороны ЦМПК возглавляет полковник Штефан Анатолий Филиппович. У него большой опыт преподавательской работы. Он не терпит длинных рассуждений, при изложении предложений начальника штаба ГО начальнику объекта, для принятия решения на организацию спасательных и неотложных аварийно-восстановительных работ в очагах массового поражения, при ликвидации последствий стихийных бедствий и крупных производственных аварий.
Заместитель начальника кафедры ГО ЦИПК пятидесятилетний полковник Степченко Виктор Фёдорович. Интеллигентный, эрудированный, человечный, "ходячая военная энциклопедия". Обладает феноменальной памятью, кандидат военных наук, работает над докторской диссертацией. В ЦИПК переведён из Ташкента, с должности старшего преподавателя республиканских курсов ГО.
В ЦИПК все слушатели обязаны написать рефераты на заданную тему. Я написал объёмистый реферат (80 рукописных страниц) на тему: "Организация гражданской обороны на категорированном объекте народного хозяйства". На собственном опыте обосновал и защитил тезис – выращивание отличников гражданской обороны. На защиту реферата мне дали 15 минут. Я попросил 30. Уж очень серьёзная тема. Выводы в конце защиты были кратки и конкретны. "Чем больше отличников гражданской обороны будет на объекте, тем выше будет боеготовность и боеспособность всей системы Гражданской обороны объекта и всей страны". Слушатель курсов подполковник Митченко заявил: "Це ж не реферат, це ж диссертация". Руководство кафедры и все слушатели высоко оценили мой реферат и рекомендовали использовать его в качестве учебного пособия. Даже бывший начальник НУС Кавтаров Пётр Ильич, Москвин Константин Николаевич, Золотарёв Виктор Иванович и бывший командир роты на строительстве Навоийской ГРЭС подполковник Бескровных Константин Васильевич поздравляли меня, как будто я действительно защитил диссертацию. По окончании курсов в Обнинском ЦИПК получил второй диплом (удостоверение) с отличием.
Вернувшись в Навои начал готовить комплексное объектовое учение ГО НУС. На его подготовку ушло пять месяцев. В плане проведения учения была предусмотрена дезактивация территории строящегося Электрохимзавода. В течение двух суток, сменяя одна другую, упорно работали в противогазах, военно-строительные роты (команды ПР и ПХЗ) очищая территорию и производственные помещения от негодного оборудования и строительного мусора.
Уже в должности начальника главного строительного управления МСМ, К.Н. Москвин, проверявший ход работ по монтажу нового французского оборудования, присутствуя на разборе учения, дал высокую оценку организованности, чёткости управления и самоотверженности командиров и бойцов невоенизированных формирований. По представлению Главка, знаком "Отличник Гражданской обороны СССР" были награждены: начальник УАТ Черепанов А.П., начальник УМ Казаков П.Н., начальник УПП Рамазанов С.Ш., начальник УПТК Смирнов Е.Ф., начальник СМУ-1 Гвасалия О.В., начальник СМУ-4 Рахимов Ф.Х., начальник СМУ-5 Бардабаев В.Н., начальник СМУ-8 Сенин О.И., начальник СМУ-9 Дроздов И.К., начальник СМУ-10 Городицкий Р.М., начальник СМУ-11 Царенко Н.А., начальник СМУ-12 Селин В.К., начальник ПТО НУС Очин Ф.Ф., начальник ПДО Марков А.И., зам. главного инженера НУС Ерин В.П., зам. главного инженера УАТ Дерягин В.Н., начальник штаба ГО УПП Иванушкин А.Г. и конечно же начальник ГО НУС Саватюгин Г.Б.. Вручая знаки "Отличник Гражданской обороны СССР", Константин Николаевич Москвин сказал:
-Вы славно потрудились, заслуженно награждены. Теперь вам не страшны никакие козни НАТО, никакие природные катаклизмы, никакие производственные аварии, но лучше их не допускать.
-Будем стараться, - чуть ли не хором ответили награждённые.
-А вы не старайтесь. Просто честно работайте, - сказал строгий начальник Главка (бывший Костя Москвин).
Стало традицией, после каждого солидного дела, переход на другую работу. Вот и теперь, после проведения комплексного учения ГО в НУС, меня уговорил командир бывшего моего полка подполковник Шкодин П.Н. навести порядок с техникой безопасности. Мой предшественник полковник в отставке Акапьев Н.А. разболелся и был вынужден уйти на заслуженный отдых. Я перешёл на должность инженера по технике безопасности в/ч 25827. Моим непосредственным начальником стал бывший командир третьей роты на строительстве ГРЭС, теперь уже полковник Конкин В.И.. С первых дней у нас сложились хорошие деловые отношения. На совещаниях офицеров, сержантов и собраниях личного состава, я убеждал, что только халатность, недисциплинированность, приводит к травматизму. Требовал от командиров отделений, взводов и рот наказания солдат, получивших травмы пальцев рук и ног при изготовлении и складировании стеновых, фундаментных и других панелей на полигонах ЖБИ и ДСК. Каждый случай травматизма тщательно расследовал и доводил до личного состава в коротких беседах по внутриполковому радио, на разводе и в "колючках", "протирках", "шмелях", выпускавшихся в ротах.
Весь личный состав полка работал на УПП. Здесь старший инженер по ТБ Курцев Иван Алексеевич облегчённо вздохнул – травматизм стал резко снижаться. Всё больше отделений-бригад получают премиальные за работу без травматизма.
Зам. главного инженера НУС по технике безопасности Зайцев Михаил Корнеевич передаёт мне привет от однофамильца Гришмановского Виктора Ильича -–начальника отдела техники безопасности министерства, участника освобождения Харькова в августе 1943 года.
Благодаря целенаправленной, слаженной работе командования, офицерского, сержантского состава и нештатных инструкторов ТБ в отделениях, травматизм в полку снизился до минимума. За пять месяцев работы удалось сделать, казалось, невозможное.
И вновь утащили меня в областные структуры. Сначала на старую должность – помощника начальника штаба ГО области по пропаганде и агитации. Дело знакомое. За полгода наладил этот запущенный участок работы. Весь коллектив штаба и областных курсов вовлёк в благородное дело пропаганды знаний по гражданской обороне. Мои лекции о проблемах защиты населения и народного хозяйства от современных средств поражения востребованы в Институте усовершенствования учителей, Пединституте, Политехническом институте, Промышленном техникуме, в рабочих коллективах предприятий и молодёжных общежитиях. Демонстрация учебных кинофильмов и видеофильмов закрепляла у слушателей уверенность в надёжности имеющихся у нас средств индивидуальной и коллективной защиты. А экскурсии учащихся и студентов в убежища и противорадиационные укрытия и пункты управления города, Навоиазот, ГРЭС, Электрохимзавода вселяли в сознание молодёжи уверенность в завтрашнем дне, укрепляли патриотизм.
Заместители председателя облисполкома Ананишев Андрей Николаевич, Саидов Хайрулла Нарзуллаевич, Уласевич Вячеслав Валентинович, Бакиева Махарат Арзиевна, да и сам председатель облисполкома Айдаркулов Абдухалик Абдурахманович зовут на работу в облисполком, на должность ответственного секретаря областного фонда Мира, с последующим переводом на должность начальника второго отдела. От такого внимания к моей персоне невозможно отказаться. Работы на этих службах до меня не велось никакой, хотя на должности начальника второго отдела числится бывший фронтовик, старшина стрелковой роты Арзыкулов Нарзулла Тухтаевич. Он не знает с чего начинать работу и как её вести. Я начал с поездки в Ташкент, в Совет Министров Республики. У начальника второго отдела Госплана Узбекской ССР Абророва Зиявитдина Сражитдиновича – интеллигентного, обаятельного, эрудированного товарища, получил инструкции и подробный инструктаж. Вернулся и приступил к работе. Арзыкулов, видя недостаточность своей военной подготовки, уволился. Перешёл на работу директора средней школы. Вместо него помощником у меня стал молодой, энергичный Саидов Джамалдин Азимович (Дима) – студент заочник Самаркандского Государственного Университета.
Руководством в фонде Мира была книга "Примите мои деньги", под редакцией председателя Всесоюзного фонда Мира Анатолия Карпова (чемпиона мира по шахматам). В течение трёх месяцев, при активной помощи всех работников облисполкома, удалось собрать значительную сумму средств (больше полумиллиона рублей). Особенно весомым были пожертвования шахтёров Учкудука, водителей БелАЗов Мурунтау, металлургов ГМЗ и РМЗ, строителей, монтажников, энергетиков ГРЭС, химиков, цементников, электрохимиков, хлопкоробов. Даже домохозяйки и пенсионеры вносили свою лепту в фонд Мира. Укрепление мира было делом всех и каждого. В магазинах, кинотеатрах, железнодорожных и авто вокзалах, аэропортах выставлялись надписи "Фонд Мира". Редкие покупатели, зрители, пассажиры проходили мимо них, не опустив в щель монету, рубль, а то и пятёрку. Подавляющая масса трудящихся вносила в фонд Мира однодневный заработок. А бригада водителей БелАЗов Лускарёва Владимира Яковлевича из карьера Мурунтау и бригада отделочников СМУ-11 НУС Галины Евтеевны Подворчан, ежемесячно вносили двухдневный заработок. Низкий поклон от всех защитников страны Советов, отстоявших Мир на планете. На посту ответсекретаря фонда Мира меня сменила фронтовая медсестра Межекова Раиса Павловна. Это позволило мне сосредоточиться на разработке мобилизационного плана и создании мобилизационных резервов, организации их хранения и освежения.
На всё население области надо было заложить на длительное хранение: противогазы и респираторы, индивидуальные перевязочные пакеты, защитную одежду и обувь для невоенизированных формирований ГО, приборы радиационной, химической разведки и дозиметрического контроля, инструмент для ведения спасательных и аварийно-восстановительных работ, не снижаемый трёхсуточный запас продовольствия (консервы, сухари, галеты), носилки для сандружин и санпостов, приписать к формированиям автотранспорт и специальную технику.
Возникла проблема – где всё это хранить? Начали приспосабливать имеющиеся склады и производственные помещения, строить новые, по типовым проектам. Не обошлось без курьёзов. В Навбахорском и Хатырчинском районах склады подверглись подтоплению из оросительных арыков. Начальники ГО и начальники штабов ГО этих районов получили серьёзные наказания. Склады мобрезерва перенесли на не затапливаемые места.
Вторая проблема – где проводить санитарную обработку населения, попавшего в зоны химического, бактериологического, радиоактивного заражения? Ветеринарные лечебницы быстро приспособили под ветпропускники. А для людей что? На совместном заседании обкома партии и облисполкома решили: за счёт местного бюджета, в каждом населённом пункте и течение года построить баню-душевую. Уполномоченными для реализации решения закрепили: за Учкудукским районом первого секретаря обкома партии Ефимова Анатолия Степановича, за Тамдынским районом председателя облисполкома Айдаркулова Абдухалика Абдурахмановича, за Кенимехским районом второго секретаря обкома партии Джанибекова Джавляна Мавляновича, за Нуратинским районом третьего секретаря обкома партии Саиджанова Юлдаша Садуллаевича, за Хатырчинским районом заместителя председателя облисполкома Садиева Нарзуллу Хайруллаевича, за Навоийским районом заместителя председателя облисполкома Уласевича Вячеслава Валентиновича, за Кызылтепинским районом заместителя председателя облисполкома Ананишева Андрея Николаевича, за Навбахорским районом секретаря обкома по промышленности Коваленко Владимира Ананьевича.
Районные власти за конкретными объектами закрепили своих уполномоченных. Общий контроль за ходом "операции баня" взял на себя Ефимов А.С.. Контроль на местах осуществляли заведующие райздравом, а за подрядчиками – райкомхозы.
При активной помощи директора НГМК Анатолия Анатольевича Петрова, начальника НУС Саватюгина Геннадия Борисовича и начальника треста Югпроммонтаж Борисенко Арнольда Абрамовича, в рекордно короткий срок меньше чем за год, во всех кишлаках построили бани. Наконец-то дехкане стали мыться в не в арыках и корытах, а в добротных, чистых банях, с паром и душем. Женщины благодарят Анатолия Степановича Ефимова за заботу о них.
Мотаясь по кишлакам на своём красном "Жигулёнке", с целью проверки реальности мобплана и сохранности созданных мобрезервов, зачастую ночуя в машине, простудился и не на шутку расхворался. После месяца лечения в областной больнице, на бывшей Ленинградской улице, по путёвке профсоюза, в апреле 1989 года прилетел в г. Трускавец. В санатории "Прикарпатье" встретил бывшего начальника НУС, легендарного Булата Владимира Евгеньевича с супругой Тамарой Александровной Румянцевой. Они приехали из Калуги, где работают рядовыми инженерами в тресте Обнинского Управления строительства.
-Что случилось? – спрашиваю Владимира Евегеньевича.
В ответ болезненная гримаса на лице и резкий, как сабельный удар взмах правой руки сверху вниз.
-Подвели подчинённые, ни дна бы им, ни покрышки, - только и выдавил из себя грозный, сильно постаревший Булат.
Уезжая из Навои, прощаясь с коллективом Управления, он сказал: "Был Булат Ангарский, есть Булат Навоийский, будет Булат Череповецкий". Увы! Он ошибся. Булат – Череповецкий не получился. Подвели подчинённые? В чём? Этого так и не сказал… С должности начальника Череповецхимстроя понизили до рядового инженера и перевели в Калугу.
Целый месяц вместе ходим в бювет, пьём пахнущую керосином нафтусю. Вместе встречаем первое мая и день победы. Однажды он с сожалением поведал, как хоронили начальника УВСЧ подполковника Захарова Валентина Алексеевича – бывшего командира 4 роты в/ч 44202, строившей Навоийскую ГРЭС.
От промывания нафтусей у меня с обеих почек вышли камни величиной с кукурузное зерно. С тех пор, слава нафтусе и Аллаху, почки не беспокоят.
Подлечившись, с удвоенной энергией взялся за работу. Объехал города и районы молодой Навоийской области. Проверил хранение мобилизационных резервов. О результатах проверок систематически докладывал суженому заседанию обкома и облисполкома. На СЗ частенько замещал облвоенкома полковника Меркулова Альберта Васильевича – постоянного секретаря областного Совета безопасности (так называл он эту должность).
На СЗ часто критиковали заведующего облкомхозом Беднякова Олега Фёдоровича, за неудовлетворительное содержание противорадиационных укрытий (подвалов) и коммунальной техники (поливомоечных и тротуароуборочных машин) и начальника УВД полковника милиции Тришкина Алексея Андреевича, за плохую работу добровольных народных дружин по охране общественного порядка и рост преступности среди подростков.
С радостью признаюсь, что в канун сорокалетия победы над фашисткой Германией, председатель облисполкома Айдаркулов А.А. вручил своему заместителю Ананишеву А.Н. и мне, памятные, бесценные подарки – двенадцатитомники "ВЕНОК СЛАВЫ". Это, наверное, в знак признания нашего труда на полях сражений и при покорении пустыни Кызылкум.
Не знаю почему, скульптор из областного художественного фонда Нифонтов Валентин Фёдорович в феврале 1985 года пригласил меня в свою мастерскую и уговорил несколько раз попозировать. К концу апреля он закончил мой скульптурный портрет и, вместе с другими работами, выставил на обозрение посетителей в выставочном зале дворца культуры "Фархад".
Однажды, придя на репетицию Хора ветеранов, староста Хора Вера Кузьминична Алексеева, отозвала меня в уголок и почти шёпотом говорит: "Николай Андреевич, ваше чучело из выставочного зала почему-то перенесли в библиотеку". Я от души посмеялся и сказал: это меня не касается, "чучело" – собственность скульптора Нифонтова, он волен распоряжаться – где его ставить или ложить. Вот так рождаются анекдоты. Это "чучело" довольно долго стояло в выставочном зале, рядом со скульптурным портретом Ф.Э. Дзержинского. Что хотел выразить Валентин Фёдорович этим соседством, известно только ему.
В СОВЕТАХ ВЕТЕРАНОВ
17 декабря 1986 года в Москве состоялась учредительная конференция ветеранов. Заседания проводились в большом зале Центрального Дома Советской Армии. В конференции участвовал и выступил на ней начальник Главного политического Управления СА и ВМФ Генерал армии Лизичев. В перерывах он дважды беседовал со мной о проблемах военно-патриотического воспитания молодёжи в городе Навои и области.
На конференции был создан Всесоюзный совет ветеранов войны и труда с центром в городе Москве. Избраны: председателем ВС ВвиТ – Герой Советского Союза Мазуров Кирилл Трофимович, заместителем – легендарный лётчик Герой Советского Союза полковник Маресьев Алексей Петрович, ответственным секретарём – Лыкова Лидия Петровна, председателем Советского Комитета ветеранов войны – генерал-полковник Желтов Алексей Сергеевич.
Учредительная конференция Узбекской Республиканской организации ветеранов войны и труда состоялась 14 марта 1987 года. На ней от Навоийской области присутствовали: Болтаев Фарман – Герой социалистического труда, бригадир хлопкоробов Хатырчинского района, Маршалов Константин Павлович – председатель Учкудукского городского совета ветеранов, Межекова Раиса Павловна – ответственный секретарь областного совета ветеранов, Наврузов Очил – председатель Нуратинского районного совета ветеранов, Подворчан Галина Евтеевна – бригадир отделочников СМУ-11 НУС, Пулатова Орам – председатель Кермининского районного женсовета, Сагатбаев Айдар – председатель Кенимехского районного совета ветеранов, Тишабаев Султанбай – председатель Тамдынского районного совета ветеранов, Токпанов Кулнияз – председатель Учкудукского районного совета ветеранов, Усманова Назира – бригадир хлопкоробов Навбахорского района, Хамраева Шакар – бригадир шелководов Кызылтепинского района и автор этих строк.
Нашу делегацию гостеприимно встретили и разместили в лучших номерах гостиницы "Узбекистан", построенной Навоийскими строителями.
На первом – организационном заседании конференции с речью выступил первый секретарь ЦК КП Узбекистана Усманходжаев Инамжон Бузрукович. Богатырь, похожий на американского певца Поля Робсона, он покорил делегатов своим негромким, мягким, бархатным басом. Простые, душевные слова его речи, как медовый эликсир вливались в сознание убелённых сединами ветеранов, завали на новые трудовые подвиги.
С предельной ясностью, Инамжон Бузрукович изложил задачи советов ветеранов всех уровней, на первом этапе перестройки.
1. Социальная защита ветеранов войны и труда.
2. Военно-патриотическое, нравственное и трудовое воспитание молодёжи.
3. Дальнейшее сплочение всех слоёв общества в условиях демократии и рыночной экономики.
Выступивший на конференции командующий Краснознамённым Туркестанским Военным округом генерал армии Попов Николай Иванович просил делегатов помогать городским и районным военкоматам более тщательно подбирать кандидатов для поступления в военные училища, образовать областные и районные комиссии для создания Книг памяти, следить за содержанием воинских мемориалов, памятников, захоронений.
На конференции был избран совет ветеранов Республики в составе 120 человек. Председателем Узбекского Республиканского совета ветеранов войны и труда избрали Гулямова Расула Гулямовича. Заместителями председателя: Скоробогатова Георгия Ильича, Мухитдинова Нуритдина Акрамовича, Шевелёва Павла Фёдоровича и Тураеву Бувайду, ответственным секретарём – Уразаеву Абдуллу Нематовича председателем ревизионной комиссии – Закирова Якуба Турсуновича.
Членами Республиканского совета ветеранов войны и труда, от Навоийской области, избрали: Гусева Василия Васильевича, Подворчан Галину Евтеевну, Хамраеву Шакар и меня. Кроме того, меня избрали членом Президиума Республиканского совета ветеранов. Удостоверение члена Президиума за номером 10 до сих пор храню в домашнем архиве.
На первом пленуме РС ВвиТ 15 марта 1987 года выступили: секретарь Сурхандарьинского обкома партии Менгалиева Т.М., председатель Ферганского областного совета ветеранов Беляев В.Ф., начальник штаба гражданской обороны Республики он же председатель Ташкентского городского совета ветеранов Генерал-лейтенант Ахунджанов Сабир Сабирович. Он внёс предложение – объединить советы ветеранов МВД, КГБ, прокуратуры, судов, в единый совет, сделать их секциями, взять на особый учёт участников революции, гражданской войны, борьбы с басмачеством, интербригад. Панкратов Ю.И. предложил: воинов-интернационалистов (афганцев) и ветеранов военной службы объединить в секции. Инструктор ЦК КПСС Догонкин П.В. в своём выступлении отметил наличие формализма в работе районных и областных оргкомитетов, предложил: решение конференции и положительный опыт распространить всеми средствами информации, собрания и конференции ветеранов проводить торжественно и деловито, в работе советов ветеранов иметь два основных направления: забота о ветеранах, их социальная защита и военно-патриотическое, нравственное и трудовое воспитание молодёжи.
Может показаться странным, но это было именно так. Навоийскую областную учредительскую конференцию провели раньше Республиканской 21 февраля 1987 года. На этот день в Навоийской области было 4843 участника Великой Отечественной войны и около 7500 ветеранов труда. На конференцию прибыло 308 делегатов. Заседания проводились в большом зале Дворца культуры "Фархад".
Я сделал обстоятельный доклад о работе городских и районных советов ветеранов, зачитал решения учредительной конференции и первого Пленума Всесоюзного совета ветеранов войны и труда.
Выступали с приветствиями комсомольцы и пионеры города, воины-строители и воины-чекисты (Внутренних войск МВД). Во время перерыва на Химкомбинате раздался мощный взрыв. Это взорвался цех разделения воздуха. Заседание пришлось перенести на завтра. Делегаты поспешили на помощь в ликвидации крупной производственной аварии. Об этом кратко написала Людмила Григорьевна Горевая на 118 и 119 страницах книги "Рождённые в пустыне".
22 февраля 1987 года конференция продолжила и завершила свою работу. Избрали областной совет ветеранов войны и труда в составе 27 человек, в том числе 9 членов Президиума совета ветеранов. Меня единогласно избрали председателем областного совета ветеранов. Заместителями председателями, так же единогласно избрали: Зекерьяева Нури Мусаевича и Норова Ибрагима Норовича. Ответственным секретарём – Межекову Раису Павловну. Членами областного совета ветеранов избрали: Александрова И.А., Аскарова Ишназара, Ахмедзянова М.А., Вишнякову Р.Г., Болтаева Фарамана, Гусева В.В., Дерягина Н.К., Зиенко В.В., Ишанина А.М., Лускаева В.Я., Маршалова К.П., Наврозова Очила, Новикова М.И., Ожигова М.Н., Пулатову Орам, Равшанова Бахрона, Сагатбаева Айдалара, Тачкина С.Х., Тишабаева Султанбая, Токпанова Кулнияза, Усманову Назиру, Фарманова Мурада и Хамраеву Шакар.
Избрали районную комиссию в составе: Береснев Николай Ефимович (председатель), Шалатонин Борис Степанович, Малофей Мария Ивановна, Гагарина Антонина Ивановна (секретарь), Куприянов Анатолий Фёдорович, Ярославцева Луиза Дмитриевна.
К концу 1987 года окончательно сформировались ветеранские организации от Всесоюзной и Республиканских до микрорайонных и сельских. Так в микрорайоне, где я живу (посёлок строителей) города Навои, избрали совет ветеранов из девяти человек. Конкин Виктор Иванович (председатель), Рогозина Лидия Александрвна, Ильин Фёдор Иванович, Вейцель Егор Егорович, Пивоварова Фаина Фёдоровна, Румянцева Ольга Викторовна, Куртмуллаев Николай Иванович, Архангельская Евгения Ивановна, Перепелица Ефим Константинович.
Советы ветеранов крупных предприятий возглавляли: НГМК – Цветков Сергей Александрович, НУС – Иванушкин Александр Григорьевич, НХК – Ищенко Станислав Иосифович, Электрохимзавода – Конобаев Александр Фёдорович, ЮПМ – Червяков Василий Аркадьевич, МСУ-79 – Береснев Николай Ефимович, ГРЭС – Середин Сергей Кузьмич.
В городе Навои наиболее активно работал совет ветеранов десятого микрорайона, возглавляемый фронтовым разведчиком, гвардии капитаном в отставке Скоробогатовым Сергеем Яковлевичем. Хороший организатор, педагог, аккордеонист, он был любимцем ветеранов и молодёжи.
После отчётно-выборной компании 1988 года ветеранские организации возглавляли: Навоийскую городскую – Антонов Юрий Александрович, Зеравшанскую городскую – Аносенко Иван Савельевич, Учкудукскую городскую – Маршалов Константин Павлович, Кенимехкую районную – Утемурадов Калык, Кызылтепинскую районную – Скориков Иван Григорьевич, Навбахорскую районную – Фарманов Мурад, Навоийскую районную – Курбанов Наджим, Нуратинскую районную – Наврузов Очил, Тамдынскую районную – Латыпов Кузембай, Хатырчинскую районную – Аскаров Эшназар, Учкудукскую районную – Токпанов Кулнияз.
На 1 января 1989 года в Навоийской области насчитывалось: ветеранов войны 4989, ветеранов военной службы – 82, воинов-интернационалистов – 725, ветеранов правоохранительных органов – 64, ветеранов труда – 29184. Итого 35044. Из них: инвалидов: первой группы – 83, второй группы – 862, третьей группы – 125, инвалидов с детства 1074. Пенсионеры работали: в промышленности – 1772, в колхозах, совхозах – 1827, в сфере обслуживания – 1320, в личном подворье – 1736, желают работать 2741. Ветеранов КПСС – 47, со стажем более 50 лет. Из общего количества ветеранов, работают в советах ветеранов всех уровней – 1042, в партийных органах – 457, в местных советах – 158, в народном контроле – 358, в обществе "Знание" – 148, в ДОСААФ – 30, в товарищеских судах – 66, ветеранов женщин – 21375, наставников молодёжи – 2966, из них 51 работают в комсомольских комитетах, в сфере искусства и культуры – 202, в области 1 клуб ветеранов (в городе Зеравшане), комнат ветеранов – 15, чайных ветеранов – 8, магазинов "Ветеран" – 7.
При активном содействии ветеранов, военкоматами подготовлено и поступили в военные училища: в 1978 г. – 52, в 1987г. – 28, в 1988 г. – 30.
В областном совете ветеранов созданы и активно работают постоянные комиссии, их девять.
1. Организационно-методическая, в составе: Дерягин Н.К., Вишнякова Р.Г., Береснев Н.Е., Межекова Р.П..
2. Идеологическая, в составе: Тачкин С.Х., Аносенко И.С., Аскаров И., Наврузов А., Пулатов О..
3. По работе среди молодёжи, в составе: Гусев В.В., Ожегов М.П., Новиков М.Н., Зиенко В.В..
4. По трудовой деятельности пенсионеров, в составе: Ишанин А.М., Болтаев Ф., Дускарев В.Я., Сагатбаев А., Усманова Н..
5. Социально-бытовая, в составе: Ахметзянов М.А., Токпанов К., Хамраева Ш., Тишабаев С., Зекерьяев Н.М..
6. Содействия сельскому хозяйству, в составе: Норов И.Н., Ансетбаев У., Курабанов Н., Фарманов М., Токпанов К..
7. Содействия промышленности, в составе: Ищенко С.И., Капитанов Ф.М., Иванушкин А.Г., Филатов Г.В., Равшанов Б., Рябоконь Г.Д..
8. Секция воинов-интернационалистов, в составе: Бруштунов П.М., Свидер С.К., Корытов А.Б., Тураев С..
9. По увековечению памяти погибших и умерших воинов, в составе: Богданов Б.О., Бочкарёв В.Ф., Кутушев В.А., Перепелица Е.К., Рузиев А.Р., Шалатонин Б.С.
По просьбе редактора газеты "Знамя дружбы" Салима Фатыхова, при редакции, была создана общественная приёмная. Мне, как штатному в то время корреспонденту, было поручено возглавить это общественное дело. В общественной приёмной по графику дежурили: Береснев Н.Е., Гусев А.В., Дерягин Н.К.. Гагарина А.А., Зайцев И.Ф., Зекерьяев Н.М., Ишанин А.М., Барсуков А.И., Межекова Р.П., Малофей М.И., Качкуров Г.А., Равшанов Б., Тачкин С.Х., Чертенко А.Д., Шалатонин Б.С., Шульга Н.А., Ярославцева Л.Д., Яхин А.Ш.. Общественная приёмная, в значительной мере, разгрузила руководство обкома партии и облисполкома от решения мелочных, рутинных вопросов. Это позволило руководству сосредоточить внимание на развитии промышленности, сельского хозяйства, совершенствовании технологий, подборе, расстановки и воспитании кадров.
По предложению секретаря обкома партии по идеологии Саиджанова Юлдаша Садуллаевича, при областном обществе "Знание" создали научно-методический по военно-патриотическому воспитанию молодёжи. Руководителем этого совета утвердили меня. Это дело для меня не новое, но отнимает много времени и сил.
И снова, опираясь на бескорыстную помощь друзей, наладил работу. Совет ежемесячно готовил, обсуждал, размножал и рассылал лекторам методические разработки, с примерами работы лучших военруков, нештатных замполитов формирований ГО (политруков сандружин).
В результате этой работы молодёжь пошла в добровольные народные дружины по охране общественного порядка, началось снижение количества правонарушений и преступлений среди подростков.
У меня в руках три удостоверения. Одно из них Всесоюзного общества "Знание". Его № 12805 к знаку "За активную работу". Подпись председателя правления не разборчива. Второе от Всесоюзного ордена Красного знамени добровольного общества содействия Армии, Авиации и Флоту к юбилейному "Почётному знаку ДОСААФ СССР". Третье от Главного штаба Всесоюзной пионерской военно-спортивной игры "Зарница" к значку "Другу Зарницы", удостоверение № 3979, дата заполнения 21 апреля 1981 года. Думаю, что я был достоин этих поощрений.
А вот вырезка из газеты "Знамя дружбы" за 28 сентября 1985 года. Под рубрикой "Бойцы идеологического фронта", в статье "Из беспокойной когорты ветеранов, корреспондент Р.Славин подробно рассказал о моей лекторской деятельности. Думаю, что поручение бюро обкома КП Узбекистана я достойно выполнил.
Осенью 1988 года, на межобластном семинаре политдокладчиков и политинформаторов, в Самаркандском областном доме политпросвещения, в своём выступлении "Об опыте агитационно-пропагандисткой работы", предложил руководствоваться формулой успеха, мной разработанной. Развернул лист ватмана с крупно написанной формулой. У= (Ж + СНД) • ВЧО. У – успех любого дела, Ж – желание иметь успех, СНД – систематическая настойчивая деятельность, ВЧС – высокое чувство ответственности за порученное дело. В зале раздались реплики: "правильно", "точно", "здорово" и дружные аплодисменты.
Эту логическую (не математическую) формулу предлагаю в своих выступлениях учащимся, студентам, преподавателям, строителям, монтажникам, горнякам, металлургам, химикам, цементникам, хлопкоробам, животноводам, деятелям науки и культуры, военнослужащим. Многие знакомые, здороваясь, благодарят за формулу успеха. Руководствуясь ею, не ленивые люди, добивались реальных успехов в учёбе, в работе, даже в любви.
10 марта 1986 года, на семьдесят восьмом году жизни умер мой брат Георгий, много лет проработавший "ночным директором" (сторожем) в УПП НУС. Потеря брата, кормильца в детстве, наставника, дурно отразилась на моём здоровье. Участились приступы стенокардии. В 1988 и 1989 годах умерли его сыновья Владимир и Виктор. А 15 июня 1989 года умер мой любимый двоюродный брат Кузьма Павлович. Какой-то мор напал на нашу фамилию. В ночь на 16 июня 1989 года, с тяжёлым приступом сердечно-сосудистой недостаточности, скорая помощь доставила меня в больницу НГМК. Диагноз – общий, обширный инфаркт миокарда. Неделю лежал под капельницей в реанимации. Всю эту страшную неделю рядом со мной была моя спасительница – милая Сашенька. Это она, как и в августе 1943 года, прогнала от меня смерть. Большую морально-психологическую поддержку оказали мне посетители – ветераны: Акапьев Н.А., Рудомёткин Б.П., Маклаков П.И., Чертенко А.Д., Береснев Н.Е., Гусев В.В., Матвиенко Н.Е., Антонов Ю.А., Капитанов Ф.М., Абдурахманов У., Атаджанов А., Акрамов У.Н., Ахмедов М.Д., Дерягин Н.К., Дунаев В.Б., Иванушкин А.Г., Норов И.Н., Равшанов Бахрон (сам, будучи тяжело больным, пожимая руку, говорил: держись Николай-ака!) Улугходжаев Турдали – директор детского санатория из Намангана, телеграммой выразил пожелание скорейшего выздоровления, пригласил реабилитацию пройти в его санатории.
В связи с расформированием Навоийской области, окончательно перешёл на пенсию, стал инвалидом второй группы. Однако, сложить себя обязанности депутата областного совета не посмел. Не мог я не оправдать доверие избирателей, округа "Рудный" города Зеравшан. Каждую субботу, на своём красном "Жигулёнке" приезжал в шестой микрорайон Зеравшана, вёл приём граждан в красном уголке общежития шоферов или в ЖЭКе микрорайона, участвовал в работе оперативных совещаний по строительству медицинского городка Медсанчасти № 3 НГМК. Часто ночевал в Зеравшане, чтобы утром встретиться с руководством города для решения проблем, выявленных на приёме.
Так, вопрос кондиционирования воздуха в общежитии шоферов, на уровне Центрального рудоуправления не решался. Пришлось подключить заместителя директора НГМК Львовского Самуила Зельмановича. Он нашёл средства на закупку бытовых кондиционеров. В течение двух недель, во всех комнатах общежития шоферов установили кондиционеры. В знак благодарности за заботу, шофера БелАЗов прибавили количество рейсов в карьер – ГМЗ-2.
В пустыне дожди "хоть редкие, да меткие" – сильные. Больше всего жалоб на протекание крыш. ЖЭКи микрорайонов сами с проблемой не справляются. Настоял обсудить это архиважное дело на совместном заседании горкома партии и горисполкома, с участием Зеравшанского Управления Строительства. Была проведена техническая экспертиза качества выполненных кровельных работ. Выявили массовое нарушение технологии устройства кровли. Рабочие - кровельщики – заключённые из колонии строго режима – отпетые негодяи. За ними нужен глаз да глаз. А какой мастер или прораб полезет на крышу, где работают рецидивисты? К борьбе с браком решили подключить "паханов". Собрали их в колонии и предупредили, что брак будет исправляться военными строителями за счёт бракоделов-заключённых. Паханы-бригадиры заявили: нет, уж лучше мы его сами исправим, дайте только время и материалы. Посоветовавшись, дали и время – до 1 сентября (до начала сезона дождей) и материалы. Усилили контроль со стороны надзирателей. К 1 сентября все кровли отремонтировали.
В поезде – вертушке г. Зеравшан – ГМЗ-2 карьер 10, иногда 11 вагонов. Вагоны переполнены. Жара и теснота при поездке на работу и с работы, вызывают законное нарекание рабочих завода и карьера. В Каганском отделении железной дороги, при активной помощи Аствацатуряна Г.Г. договорился о выделении дополнительно двух вагонов. Во всех вагонах вертушки стало просторней. Рабочие довольны.
В апреле 1990 года моя супруга Сашенька перенесла тяжёлый инфаркт. Теперь уже я и дочь Вера, поочерёдно дежурили у её постели, помогли врачам поставить её на ноги. Только в сентябре 1990 года Александра Петровна, мать четверых детей, ушла на давно заслуженный отдых. Будучи пенсионеркой по возрасту, она 15 лет работала за своим аптекарским столом. За 46 лет непрерывного трудового стажа удостоена звания "Ударник коммунистического труда", двух знаков "Победитель социалистического соревнования", двух медалей "Ветеран труда" и более семидесяти почётных грамот, при этом ни разу не была в санатории и доме отдыха. 10 февраля 1991 года, от второго инфаркта, скончалась моя дважды спасительница, милая Сашенька. В связи с тяжёлой утратой, я перенёс тяжёлый гипертонический криз.
Лечила меня молодой врач-терапевт, выпускница Самаркандского медицинского института, дочь первостроителя города Навои, капитана Тодорова Леонида Михайловича – Светлана Леонидовна Тодорова.
Ныне она заведует Центром кардиологии МСЧ-1 НГМК. Доктор – Света то и дело укладывала меня в барокамеру, применяла современные средства интенсивной терапии. И, как принято говорить в таких случаях, вытащила из гроба.
Озлобленный на всё окружающее, я оказался ненужным в семьях детей. У детей свои проблемы. Чтобы не стать бродягой, 21 мая 1991 года женился на вдове фронтовика Киян Валентине Ильиничне, участнице Хора ветеранов, выполнил завещание Сашеньки.
Будучи тяжело больной, Сашенька не раз мне говорила:
-Один ты не проживёшь. Похоронишь меня и женись на Вале Киян. Я вижу, что она тебе нравится. Не зря же ты её конфетами угощаешь…
-Так я же многих угощаю, - отвечаю.
-Так-то так, но Валя серьёзная, не дурная внешностью, самая подходящая пара тебе, - убеждала Сашенька, - к тому же она фармацевт, как и я, лечить тебя будет.
Эти аргументы были неоспоримы.
Собрал на семейный совет сыновей Юру, Сашу и Володю. Дочь Вера от участия в семейном совете уклонилась. Обиделась, что рано женился. Решили: квартиру (родительский дом) я подарю Володе. У него две дочери Женя и Катя. У Саши жена Лена и приёмный сын Витя, квартира двухкомнатная. Юра, с женой Олей, вдвоём живут в двухкомнатной квартире. Их дочь Ира, после развода с мужем, живёт в трёхкомнатной квартире, с сыном Серёжей, моим правнуком. Возражений против такого решения не было. Оформили дарственную.
В июле 1991 года мы с Валентиной Ильиничной побывали на её родине в городе Касли Челябинской области. Там я познакомился с тёщей – милейшей, молодой старушкой Татьяной Павловной Власовой, с сестрой Вали Галиной и её мужем Робертом Александровичем Бугаевым, с братом Вали Валерием и его семьёй в Свердловске.
На даче Бугаевых, близь закрытого города Челябинск-40, на живописном берегу озера Иртяш, целую неделю жили как в раю, наслаждались сочной малиной, смородиной, ергой, огурцами, помидорами, клубникой, лесной земляникой и грибами. Здесь Валя поведала мне, что, живя с мужем Александром Матвеевичем и дочерями Олей и Леной в посёлке Вишнёвогорск (20 км. от г. Ксли и 40 км. от Челябинска-40) в 1957 году попала под след радиоактивного облака от взрыва промышленной атомной установки. Она больна лейкемией (белокровием). Жаркий климат её угнетает. В сентябре-октябре 1991 года мы с Валей гостили у её старшей дочери Стрекаловой Ольги Александровны, в г. Покров Владимиркой области. Муж Ольги – Стрекалов Юрий Васильевич – главный инженер треста Агропромстрой. Ольга – старший инженер производственно-технического отдела этого треста. У них двое детей (дочь Лена 1977 года рождения и сын Саша 1982 года рождения). Хозяева уехали на отдых в Сочи, оставили на наше попечение не очень послушных детей.
Осень в Подмосковье в девяносто первом стояла золотая. Нам в Покрове понравилось. Город маленький, всего 16 тысяч жителей, 100 километров от Москвы, на автодороге Москва-Владимир.
Вернувшись из Сочи, Стрекаловы предложили нам с Валей содействие в приобретении двухкомнатной квартиры во вновь строящемся доме и показали место его закладки. Мы с радостью согласились. Договорились с заказчиком – директором Покровского автопредприятия Кокаревым Иваном Фёдоровичем, внесли необходимую сумму, в счёт стоимости будущей квартиры.
Окрылённые вернулись в Навои и начали подготовку к переезду. Продали Жигулёнка и лишнее имущество устаревших образцов из обеих квартир. Двухкомнатную квартиру Вали подарили семье Азизовых Лене и Каримжану, младшей дочери Вали.
В апреле 1992 года упаковали мебель и наиболее ценное имущество, уложили в ж.д. контейнеры и со станции Тинчлик отправили на станцию Орехово-Зуево Московской области.
23 апреля сели в поезд Ташкент – Москва и прощай город юности, милое детище моё, красавец Навои. Уезжал с тяжёлой раной в сердце, оставляя детей, внуков, правнука, друзей, товарищей, плоды своего труда, могилы родных и близких мне людей.
Утром 26 апреля 1992 года благополучно прибыли в Москву. Здесь нас встретила дочь Валентины Ильиничны Оля. На служебной машине приехали в город Покров, стали жителями этого города.
В ПОКРОВЕ
Статус города Покров получил от императрицы Екатерины второй в 1778 году. Это был и есть заштатный уездный городишко. В разное время он входил в состав Московской губернии. В советское время от был даже районным центром. В настоящее время Покров – муниципальное образование, административно входящее в состав Петушинского района, Владимирской области.
В городе: две средние и одна начальная школы, Педучилище, готовящее воспитателей детских садов, учителей начальных классов, преподавателей физкультуры и правоведов, филиал Московского Государственного открытого педагогического университета имени Шолохова, музыкальная школа, Научно-исследовательский институт ветеринарии и микробиологии, Завод металлических заготовок (ЗМЗ), Шоколадная фабрика, выпускающая шоколад "Альпен Гольд", Пищевой комбинат, Швейная фабрика, Трест Покровагропромстрой, две автобазы, Дереобделочный цех, Цех железобетонных изделий, много предприятий торгового и бытового обслуживания, мотель, две автозаправочные станции, автосервис, Дом творчества молодёжи, Детский приют "Бриг", православная церковь, Поликлиника, больница, родильный дом, стадион "Строитель", пионерский лагерь имени Валерия Быковского (собственность Московского подшипникового завода) на берегу живописного Чёрного озера. Дом культуры много лет ютился в старом ветхом помещении. В 1998 году переведён в клуб "Строитель", ранее принадлежавший православной церкви – Свято-троицкий собор. Единственный в городе кинотеатр превращён в дискотеку и видеотеку. Почти в центре города, рядом с начальной школой, тюрьма для больных туберкулёзом преступников, на окраине ЛТП. Магистральные улицы: Ленина, Третьего Интернационала, Октябрьской революции, Герасимова, Карла Либнехта, Больничный проезд, асфальтированы. Остальные - в удручающем, антисанитарном состоянии.
Город живёт по уставу, принятому на референдуме. Управляет городом Глава города (удельный князёк) – Рогов Вячеслав Михайлович, бывший комендант ЛТП (лечебно-трудового предприятия).
Есть городской совет 9 человек, не имеющий никакой власти. Это по сути совещательно - рекомендательный орган предпринимателей. В администрации города больше сорока человек, поглощающих львиную долю городского бюджета.
Расстановка политических сил такова. Есть небольшие группы партий "единство", ЛДПР, "зелёных". Возрождённая после Ельцинского запрета, территориальная партийная организация КПРФ, в 1995 году насчитывала больше сорока коммунистов. Абсолютное большинство из них пенсионеры. Территориальную партийную организацию с 2000 года возглавляет преподаватель музыки пятидесятилетняя Татьяна Борисовна Лаптева. На 1 января 2002 года в организации осталось 18 человек, из них половина ветераны, престарелые, недееспособные. В состав городского совета в 1998 году был избран только один коммунист. Разве это оппозиция Роговскому беспределу?
Итак, мы в Покрове. Живём у зятя в четырёхкомнатном особняке на улице Северная. Сразу за городом лес. В лесу ягоды и грибы. В полукилометре стадион, в двух километрах Чёрное озеро, с целительной водой и не менее целительным сопропелем. Курорт да и только.
В семейном кругу отпраздновали Первомай, День победы и моё семидесятилетие. Было до слёз приятно прочитать поздравительный адрес, присланный Навоийским Хором ветеранов, со стихами старосты Хора – Атаева Эргаша Абдуллаевича.
Покровчане доброжелательно приняли меня и Валю в состав Хора русской песни. Я познакомился с председателем городского совета ветеранов войны, сержантом в отставке командиром отделения укладчиков парашютов Алексеевым Борисом Николаевичем. Маленький, щупленький, болезненный, гонористый, с напускной суровостью, он меньше всего был похож на председателя, среди солидных полковников, подполковников, майоров, капитанов. На выборах очевидно придерживались притчи – "кого угодно, только не меня".
Из разговоров с ветеранами – участниками Сталинградской битвы Афонины, Барановым и Переваловым, Поповой, Синициным, Холомцевым и другими, понял, что совет ветеранов существует формально, никакой серьёзной работы не ведёт. Предложил консультативную помощь, в виде участия в заседаниях совета ветеранов. На очередном заседании меня пытались кооптировать в состав совета. Я категорически отказался – не знаю город, не знаю людей-ветеранов.
В городе, по данным Петушинского райвоенкомата, 316 ветеранов войны , сколько ветеранов труда, никто не знает, даже Райсобес. Перестройка …
На отчётно-выборном собрании (не конференции) 21 октября 1992 года меня все-таки избрали в состав совета ветеранов. Вот таким был совет ветеранов:
1. Алексеев Борис Николаевич – председатель.
2. Евсюков Григорий Семёнович – заместитель.
3. Артамонов Иван Иванович – секретарь-казначей.
Члены совета:
4. Барышников Маркел Нестерович.
5. Волчкова Антонина Васильевна.
6. Гришмановский Николай Андреевич.
7. Заваловский Александр Фомич.
8. Капков Пётр Никифорович.
9. Кузнецова Антонина Ивановна.
10. Лопатина Зинаида Михайловна.
11. Породников Евгений Иванович.
12. Синицин Фёдор Иванович.
13. Соловьёв Жорес Николаевич.
14. Чувашев Леонид Елисеевич.
15. Ястревов Владимир Васильевич.
В совете ветеранов создали две секции: материально-бытовую, во главе с Копковым П.Н. и военно-патриотического воспитания молодёжи. Руководить этой секцией поручили мне.
Составили план работы, согласовали с райвоенкомом подполковником Воронецким Юрием Александровичем и секретарём возрождённого Райкома КПРФ Лельским Сергеем Сергеевичем. Развернули работу.
С помощью главы Петушинского района Котова Александра Васильевича и председателя районного Совета Крапивиной Нины Михайловны, заставили Райсобес уточнить списки и численность ветеранов труда.
Провели рейд "Забота": посетили вдов погибших воинов, больных ветеранов в больнице и на дому, за одинокими, немощными, закрепили патронажных сестёр, добились выделения средств на новогодние подарки (продуктовые наборы) низкообеспеченным семьям, инвалидам; добились льготной установки телефонов инвалидам войны.
При содействии районного и областного военкоматов, начали пересмотр и своевременную выплату пенсий. Но тут не обошлось без митингов и пикетов. Даже автотрассу Москва – Казань - Нижний Новгород перекрывали.
В составе городского совета ветеранов оказались коммунисты: Заваловский, Кузнецова, Синицин, Ястребов и я. На них и опирался, организуя встречи с учащимися школ и Педучилища. Попытки возродить пионерские и комсомольские организации не увенчались успехом – слишком сильное влияние буржуазной пропаганды по телевидению и радио. Не удалось найти среди молодёжи идейных коммунистических лидеров. Редкие приезды из Коврова и Владимира обкомовских комсомольских работников Астахина Александра, Агафонова Алексея и Котова Александра так же не достигали намеченной цели.
К выступлению перед учащимися привлекал участников обороны Москвы гвардии подполковника Буянова Николая Андреевича, старшего сержанта Егорова Виктора Ивановича, гвардии старшину-санинструктора танковой роты Попову Клавдию Ивановну, гвардии майора – первогвардейца Синицина Фёдора Ивановича; участников обороны Ленинграда капитана Горшкова Андрея Владимировича, капитана Зенина Ивана Андреевича, минёра – рядовую Зимину Веру Васильевну; участников Сталинградской битвы комбата подполковника Перевалова Григория Евграфовича, награждённого орденом Александра Невского; участников Курской битвы полковника Галиат Валентина Казимировича, капитана Карпенкова Василия Васильевича, капитана Семёнова Фёдора Семёновича, шофёра-сержанта Топунову Лидию Александровну, врача капитана м/с Фугину Ираиду Сергеевну, разведчика гвардии мичмана Заваловского Александра Фомича; участников освобождения Белорусии: гвардии капитана Долженкова Григория Васильевича, гвардии капитана Лизунова Виктора Савельевича; участников освобождения Украины: авиамеханика старшего лейтенанта Горбунова Владимира Дмитриевича, капитана Губу Василия Васильевича, майора Ермолаева Анатолия Васильевича, миномётчика рядового Кугурушева Александра Викторовича, медсестру армейского госпиталя Кузнецову Антонину Ивановну; участников освобождения Прибалтики: Мельникова Николая Степановича, Неселевского Владимира Григорьевича, Породникова Евгения Ивановича, Чувашова Леонида Елисеевича; участников обороны Заполярья: Боброва Михаила Фёдоровича, Гальчук Петра Михайловича; участника войны с Финляндией Чикунова Матвея Антоновича; участников штурма и взятия Берлина: Дубовик Михаила Карповича, Жилетьева Николая Васильевича, Коптяева Ивана Николаевича, Староверова Виктора Андреевича; участников победы над Японией 2 сентября 1945 года: Бикетова Ивана Михайловича, Капкова Петра Никифоровича, Кубышкину Варвару Александровну.
Создали группу содействия Райвоенкомату в составе: подполковник авиации Лыков Константин Владимирович, капитан м/с Макарцев Николай Иванович, капитан Неселевский Владимир Григорьевич, капитан Семёнов Фёдор Семёнович.
В совете городского краеведческого Музея активно работают супруги Лизуновы: Виктор Савельевич и Регина Ивановна. Собирают анкеты для книги памяти и фотоальбомов "Они защищали Родину". Фотохудожник и писатель капитан-лейтенант Чигишев Борис Васильевич ежегодно устраивает фотовыставки в витринах магазина "Спутник" и выставочном зале Музея.
Хор русской песни, где большая половина участников пенсионеры, под руководством Русовой Антонины Васильевны и хормейстера Микина Юрия Николаевича, систематически выступает в трудовых коллективах и учебных заведениях. На конкурсах хоровых коллективов Петушинского района входит в тройку лучших.
Каждый год, начиная с лета 1993 года, городской совет ветеранов, в пионерском лагере имени Быковского, участвует в конкурсе военной песни. За исполнение песен "Грустные ивы", "Песня о Москве", "На безымянной высоте", "Песня о солдате", "Берёзовые сны" и других, администрация лагеря дважды награждала меня пластиковой медалью с изображением Чёрного озера на закате солнца. Мои беседы о войне московские пионеры слушают затаив дыхание. Покровские студенты и школьники стоя аплодируют мне за исполнение песен: "Я убит под Бамутом", "Песня о солдате", "Песня о Покрове", "Берёзовые сны", "Песня о Днепре", "Ехал я из Берлина" и других.
На Петушинской районной конференции в октябре 1994 года меня избрали в состав районного совета ветеранов.
На районной конференции КПРФ меня избрали председателем ревизионной комиссии. Работы прибавилось. Кто везёт, того и нагружают. Лечиться нет времени. И всё же, по путёвке, купленной добрейшим Юрием Васильевичем Стрекаловым, вместе с Валей в конце октября – начале ноября 1994 года подлечились в местном санатории "Вольгинский".
13 августа 1994 года участвовал в работу Пленума Владимирского обкома КПРФ. С обстоятельным докладом "О текущем моменте и задачах коммунистов" выступил 1-й секретарь обкома Блинов Ян Куприянович. Он предложил ближайшими задачами считать:
1. Перерегистрацию коммунистов и восстановление орг.структуры партии. Возврат имущества, отобранного демократами.
2. Рост и омоложение парторганизаций. Избрать делегатов на Всероссийский съезд комсомола, который состоится 29 августа 1994 года.
3. Решительно улучшить помощь профсоюзам в борьбе с чиновничьим беспределом.
4. Готовиться к выборам в местные органы самоуправления. Подбирать кандидатов в главы муниципалитетов и депутаты Советов.
5. Согласие во имя России.
6. Усилить индивидуальную работу с соседями по квартире (подъезду, дому).
Председатель контрольной комиссии обкома Цветков Н.Д. предложил: создать пресс-центр, защитить Мавзолей В.И. Ленина и Ленинизм. В 1995 году провести лениниану, политизировать профсоюзы, возродить женсоветы. Секретарь Петушинского райкома Лельский С.С. подробно остановился на подготовке партийных кадров. Депутат Госдумы Синягин А.А. доложил о работе фракции КПРФ в Думе. Предложил поддержать Всероссийскую стачку в октябре, принять участие в конгрессе народов СССР.
Секретарь Ковровского горкома КПРФ Синицын О.А. призвал не допустить продажу земли и денежную приватизацию.
Заместитель председателя КПРФ Шабанов А.А. констатировал: партия выжила, партия жива и набирает силы для борьбы с ельцинским произволом. Задача коммунистов - нести правду в массы.
Покровчанин коммунист Середа А.Д. предложил создать парторганизации в Петушках и посёлке Городищи, организовать работу коммунистического радио и выпуск областной партийной газеты "За правое дело".
Пленум одобрил внесённые предложения и потребовал приступить к их выполнению.
На протяжении шести лет я был единственным ревизором в Петушинской районной парторганизации. Проверял не только своевременность и правильность сбора членских взносов, их хранения и расходования, но и выполнение территориальными парторганизациями собственных решений и решений райкома, обкома, Пленумов и съездов КПРФ. Лучшими парторганизациями были: Косторевская (секретарь Ершов Борис Николаевич, казначей Гусева Роза Михайловна), Покровская (секретарь Лазарев Николай Павлович, Кудинов Борис Александрович и Лаптева Татьяна Борисовна, казначей – член бюро Чувашева Анна Петровна), Петушинская (секретарь Сахаров Леонид Николаевич, казначей – член бюро Батарагина Александра Владимировна)
26 августа 1994 года участвовал в работе Петушинского районного педагогического совета. Заведующая РайОНО Альбина Борисовна Шаханова доложила об углублении образовательной реформы в районе, образовательных стандартах, образовательных услугах, дифференциации и индивидуализации обучения, об уставе школы. Выступающие говорили о воспитании национального самосознания; факультативно, совместно с отделом культуры, в клубах, возродить русские национальные традиции. Методист ОБЖ подполковник запаса Пётр Александрович Заяц изложил программы подготовки учащихся по организации безопасности жизнедеятельности и гражданской обороне. Я предложил начать подготовку к 50-летию победы над фашисткой Германией: возродить игру "Зарница", провести конкурс "А, ну-ка, парни!". Совершить экскурсии на рубежи обороны Москвы 1941 г.. Организовать встречи с участниками обороны Москвы, Ленинграда, Сталинграда, других городов-героев, участниками Курской битвы, освобождения Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики, обороны Заполярья, партизанами. Мои предложения поддержали. В дни зимних каникул, во всех средних школах провели конкурс "А, ну-ка, парни!" и соревнования по лыжам. В марте 1995 года, пользуясь хорошей погодой, провели в Костеревском гарнизоне соревнования по обновлённой программе "Зарница". Команда Покровской Средней школы № 1 (директор Тимофеева Наталья Александровна, преподаватель ОБЖ майор запаса Быков Вячеслав Васильевич, командир отделения – учащийся 10 класса Баранов Сергей) заняла первое место из пятнадцати школ в районе. А на областных соревнованиях в апреле 1995 года только второе место, уступив пальму первенства Ковровской средней школе № 7. Методист ОБЖ района Заяц П.А., заведующая РайОНО Шаханова А.Б., председатель совета ветеранов Танин М.Н. торжествуют.
Приятно и Покровским ветеранам. Это они вдохновляли своих внуков на победу в мирном состязании со своими сверстниками.
В конце апреля 1995 года во Владимирском гарнизоне Доме офицеров прошла научно-практическая конференция на тему: "Как противостоять буржуазным фальсификаторам истории второй мировой войны?"
На конференции выступили: Начальник Владимирского гарнизона командующий ракетной армией Генерал-лейтенант Кириллов, облвоенком Генерал-майор Сеньшов, председатель областного совета ветеранов Романенко, Генерал-майоры в отставке Лазун и Алексеев. В своих выступлениях они изобличали фальсификаторов военной истории Волкогонова и Суворова-Резуна, рекомендовали руководствоваться мемуарами Маршалов Советского Союза Жукова, Василевского, Рокосовского, Конева, Баграмяна, Генерала армии Штеменко, других советских полководцев.
6 мая 1995 года в расположении ракетного полка в пригороде Владимира состоялся званный обед актива ветеранов области. На обеде были все председатели районных, городских и руководство областного советов ветеранов. Эта торжественная пьянка проходила в большой санитарно-барачной палатке. Душой и тамадой был Губернатор области Николай Владимирович Виноградов.
-Значение нашей победы в 1945 году переоценить невозможно, - сказал он открывая торжественное заседание и поднял стакан с фронтовыми ста граммами лучшей Владимирской водки.
Облвоенком Генерал-майор Сеньшов Николай Алексеевич огласил приказ Министра Обороны Российской Федерации о присвоении подполковнику Виноградову Николаю Владимировичу очередного воинского звания – полковник и вручил погоны с тремя, уже гладкими, звёздами. Посыпались поздравления, тосты, полилось в фужеры шампанское, вина, водка. Горячие и холодные закуски подавали красивые, с тонкими, как у ос, талиями, девушки в военной форме. Играл хороший духовой оркестр, пели солисты и все присутствующие. Я пил минеральную воду и зелёный чай.
В перерыве, подгулявшие ветераны, вытащили губернатора из палатки и закачали до тошноты. Перед окончанием торжества Николай Владимирович вручил всем ветеранам медали "50 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г." и подарил большие настольные часы.
7 мая 1995 г. в районном Доме культуры состоялись традиционные торжества. Возложили цветы к обелиску Победы, торжественно открыли галерею славы. Меня избрали в президиум торжественного заседания, вручили подарок от главы района Котова А.В. и почётную грамоту от Председателя КПРФ Зюганова Г.А..
8 мая 1995 г. я успел побывать в начальной, первой и второй средних школах, Педучилище и детском доме "Бриг". Поздравил юных друзей с пятидесятилетием нашей победы, пожелал здоровья, благополучия и успехов в учёбе.
9 мая 1995 г. возглавил шествие колонны ветеранов по улицам Покрова. На городском митинге, у памятника "Скорбящая мать" призвал горожан теснее сплотиться в сопротивлении ельцинскому беспеределу и самодурству местных чиновников. В Доме творчества молодёжи, на торжественном обеде, дуэтом с Лизуновым Виктором Савельевичем, пел песни военных и послевоенных лет. Особый интерес вызвала, написанная и впервые исполненная мной, без аккомпанемента, Песня ветеранов о Покрове.
Мы не любим больших городов
Суета в них и скорость движения.
Нам дороже родимый Покров
Он приносит всегда вдохновение.
Покров, Покров,
Даришь ты нам еду и кров.
Покров, Покров,
За тебя проливали мы кровь.
Тебя строили узники царские
На пяти небольших холмах,
Возводили холопы боярские
На семи озорных ветрах.
Покров, Покров,
Ты богат от лесных даров
Беден ты от лесных костров.
В нашем городе дружно живут:
Пищевик и швея и строители.
Самогоночку, водочку пьют
Молодёж, детвора и родители.
Покров, Покров,
Ты страдаешь от гнусных воров.
Покров, Покров,
Ну зачем же ты катишься в ров?
Выходи же учёный вперёд,
Прославляй свой родной Институт,
Просвещай же рабочий народ,
Избавляйся от ельцинских пут.
Покров, Покров,
Разгоняй ожиревших одров.
Покров, Покров,
Ты расти и цвети наш Покров.
В день поминовения и скорби – 22 июня каждого года, после митинга и возложения гирлянды и цветов к памятнику "Скорбящая мать" и на братскую могилу умерших от ран в Покровском госпитале защитников столицы, директор пионерского лагеря имени Быковского – Кузнецов Владимир Николаевич и его заместитель по воспитательной части Гуменюк Надежда Анатольевна, приглашают в гости членов городского совета ветеранов. Москвичам и Покровчанам нравятся эти взаимополезные встречи.
Лето 1995 года прошло в хлопотах о газификации (переходе с баллонного и ёмкостного на природный газ) пяти двадцатиквартирных домов у Покровского автопредприятия и индивидуальных домов на улицах Пролетарской, Быкова, Октябрьской революции, Ленина, Советской, Первомайской и общежитий на улицах Фейгина и третьего Интернационала.
Каждую неделю, с Валей ездили на автобусе Покров – Новосёлово за черникой, ежевикой, брусникой и грибами. Разведали грибные и ягодные места за деревнями Желудьево, Панфилово, Овчинино, Вороново. Каждый раз возвращались с полными корзинами. Заготовили лесных даров на всю зиму.
По приглашению детей, 1 сентября 1995 года авиарейсом Москва – Бухара прилетели на праздник "День независимости". В Бухарском аэропорту нас встретили Каримжан Азизов и Володя – мой младший сын. К обеду въехали в праздничный Навои. Город подкрашен, помыт и расцвечен государственными флагами Республики Узбекистан. На улицах много молодёжи. Из уличных усилителей льётся торжественная и весёлая музыка. Мы остановились у Азизовых. Нас заключают в объятия Лена, Максим и Аля. В четырёхкомнатной квартире на улице Парды Очилова, в доме № 23 прохладно – работает кондиционер. Нас поселили в просторную спальню с окном, выходящим на балкон. К праздничному столу собрались родители Каримжана и сёстры Инга и Марина. Приятное застолье, но нет здесь моих детей и внуков. Вместо Сашеньки, рядом сидит её смена – Валя. Гложет тоска. У детей, особенно у дочери, ещё не прошла обида на меня – почему рано женился? (Не прошло и полгода после кончины мамы).
Праздник, а петь не могу. Для кого-то это День независимости. Для меня это, вопреки итогам референдума, развал единого, могучего Советского Союза. Все критикуют и бранят Горбачёва и Ельцина, как злодеев – предателей светлых идеалов социализма.
Несмотря на усталость не спится. К тому же из окна тянет парами нитролакриловой и метилакриловой кислот (ветер от Химкомбината). Валя кашляет, ругает себя за согласие на эту поездку. Месяц пребывания в Навои показался ей годом. Мы посетили моих детей и друзей. Несколько раз были на репетициях Хора ветеранов. Побывали в пионерском лагере "Горный". Неделю жили на даче Азизовых, питались инжиром, финиками, хурмой, арбузами. Навитаминились на пятилетку. В Покров вернулись 2 октября, загорелыми, но не здоровыми. Собрали хороший урожай со Стрекаловского сада-огорода. Я вновь с головой ушёл в общественную работу.
Почти с самого начала 1996 года включился в подготовку к выборам Президента и Государственную Думу. Участвовал в собраниях и митингах. Открыто требовал: "Долой антинародный режим! Ельцина под суд! Да здравствует социалистическая демократия!" Работники милиции и службы безопасности меня не трогали – понимали, что я прав.
В июне 1996 года с Чувашевым Леонидом Елисеевичем, объехали полрайона, повстречались с бывшими коммунистами, главами сельских администраций, раздали агитационные брошюры и листовки, биографии Геннадия Андреевича Зюганова и Геннадия Николаевича Селезнёва, Николая Александровича Калягина и Геннадия Ивановича Чуркина. После нашей встречи с активом, в деревне Липна возродилась территориальная организация КПРФ численностью 15 человек.
Накануне выборов, в середине декабря 1996 г., обходя закреплённый участок города с агитационными листовками, обнаружил, что у вдовы фронтовика Власенковой Марии Васильевны 1921 года рождения, нет дров. Обратился за помощью к Рогову и Берёзкину. Не отказали и не помогли. Обратился к председателю городского Совета, выходцу из РКРП – секретарю Покровской ТПО Маклашову Виктору Ивановичу. Он связался по телефону с Покровским лесничеством, договорился об отпуске на делянке в лесу, заготовленных летом берёзовых дров по льготной цене, без доставки потребителю. Я помог Власенковой купить пять кубометров дров. Уговорил Кокарева И.Ф. выделить машину и, будучи больным, с заместителем лесничего – молодой, красивой девицей Красновой Зоей, выехал в лес за дровами. По бездорожью 15 километров пробивались больше часа. Опытный водитель Терохин Василий Петрович проклинал тот час, когда первый раз сел за руль. И вот мы на делянке. Вот штабель двухметровых толщиной до 20 сантиметров берёзовых брёвен. Кто будет грузить? Рабочих в лесу нет. Уговорил Терёхина и Зою помочь в данной ситуации, с оплатой за труд наличными. Спасибо сознательным людям, помогли. Тяжёлые брёвна втроём, с огромным усилием, укладываем в кузов машины. У меня приступы стенокардии, поминутно принимаю валидол и нитроглицерин, от пота промокло не только бельё, но и костюм, а на спине даже куртка. Это при морозе 20 градусов и свежем северном ветре.
За два часа машину всё же погрузили. Заплатил из своей "большой" пенсии Зое и Петровичу по 100 рублей, и, с Богом, в обратный путь. Гружённая машина не буксует.
Приехали к дому № 27 по улице Бабушкина. Стучим в калитку. Выходит баба Маша. Увидела полный с верхом кузов дров, на колени стала, молится на меня, спасителем называет. За нею из холодного дома вышел мужчина лет пятидесяти, гладкий, холёный.
-Кто это, - спрашиваю Марию Васильевну, поднимая с колен.
-Зять мой, военный, москвич, ко мне на день рождения приехал, - отвечает горемыкая.
-Идёмте в дом, бить его буду, - говорю так, чтобы все слышали.
-Не надо бить, Валера хороший, - чуть не плача говорит Власенкова.
Холёный оказался подполковником из штаба Московского военного округа. Стоит бледный в ожидании "битья". Снимаю мокрую от пота перчатку, вытираю о полы куртки руку и протягиваю опешившему зятьку, представляюсь:
-Гришмановский Николай Андреевич, председатель Покровского городского совета ветеранов, полковник в отставке.
Зятёк вяло жмёт мою ладонь. Его рука влажная, холодная. В ответ называет только имя – Валерий.
-Ну что Валера, может разгрузишь дровишки?, - спрашиваю москвича.
-Да, да, конечно, - бежит переодеваться всё ещё бледный Валера.
Вот он уже открыл задний борт, залез наверх, сталкивает брёвна. Зоя ушла домой, а мы с Петровичем сидим в кабине, ждём, когда Валера выгрузит дрова. Он уже не бледный, а красный, как варёный рак, расстегнул куртку, пыхтит. Больше часа потел. Разгрузил, подошёл к кабине, благодарит за помощь. Мария Васильевна тоже благодарит.
-Завтра зимний Никола, - говорит она, - у меня день рождения. Пойду проголосую за Зюганова, за коммунистов и в церковь. Поставлю свечку перед образом Николая-Угодника, помолюсь за твоё здоровье Николай Андреевич. Выйдя из кабины, мы с Петровичем, тепло поздравили Марию Васильевну с днём рождения и праздником Николы.
Вечером, с чувством исполненного долга, чуть живой, вернулся домой. Валя, как умела (а она умела) отругала меня, за спасение немощной старушки Власенковой от холодной смерти. Померили давление. У меня 220 на 120, у Вали 120 на 80.
За ночь давление снизилось до 180 на 100. В 7.00 19 декабря 1996 года я был уже на избирательном участке № 205 в начальной школе, в качестве члена участковой избирательной комиссии.
Около десяти часов пришла голосовать Власенкова. Получая бюллетени, Мария Васильевна говорит моей соседке по столу: "Я уже в церькву сходила, помолилась за здоровье моего спасителя, вот его", - и, повернувшись ко мне, поклонилась. Мне было и приятно, и, как-то, неудобно.
Выборы прошли спокойно, без эксцессов. В Покрове, Костереве, Петушках и Вольгинском победил Геннадий Андреевич Зюганов, как и в области и во всём красном поясе. Однако, массовая фальсификация результатов выборов, вновь привела Ельцина к неограниченной власти.
Кандидаты от КПРФ Калягин и Чуркин были избраны депутатами Госдумы. Губернатором избрали Николая Владимировича Виноградова, главой Петушинского района Котова Александра Васильевича, главой города Покров на второй срок протащили Рогова Вячеслава Михайловича, ярого демократа – князька.
На предвыборных собраниях Рогов обещал подвести природный газ ко всем домам. Однако, ссылаясь на повышение тарифов на электроэнергию и энергоносители, на другие коммунальные услуги, обещание не выполнил – в казне де пусто. Посыпались жалобы от ветеранов – владельцев индивидуальных домов. Петушинский районный суд не успевал рассматривать дела граждан, обманутых частными бригадами "газовиков".
Покровский горгаз газификацией не занимается, собирает лишь плату за газ.
Инвалид войны Кугурушев Александр Викторович обратился в совет ветеранов с жалобой на соседку – новую русскую, организовавшую кооператив по газификации западной части улицы Ленина. По его огороду кооператив прокладывает газовую трубу на опорах, наносит ущерб. За это обязуется, по льготным расценкам, выполнить врезку домовой ветки Кугурушева. Договор, заключённый с Кугурушевым, гражданка Цуканова не выполняет. Суд склоняется к её защите. По доверенности совета ветеранов, я дважды выступал в качестве общественного защитника и отстоял законные интересы Кугурушева.
Неоднократно, с Чувашевым Л.Е., ездили в редакции газет "Ветеран" и "Советская Росссия", отвозили деньги, собранные ветеранами в поддержку этих уважаемых газет. Участвовали в пикетировании Министерства Обороны РФ, скандировали: "Позор армии, расстрелявшей Верховный Совет!". Отвозили "Обращение Покровских ветеранов к Государственной Думе: не допустить продажу земли и требование: выступить в ООН в защиту Югославии от агрессии НАТО.
Каждый вторник в актовом зале Горсовета члены совета ветеранов вели приём граждан. Неотложные вопросы решались оперативно, по телефону. Более сложные обращения и жалобы рассматривались на внеочередных заседаниях совета ветеранов. Не реже одного раза в квартал проводил расширенное заседание совета ветеранов, с участием ветеранского актива, главы города, начальника ЖКХ, главного врача, представителей Райвоенкомата и горотдела милиции.
Каждый год в сентябре – октябре проводил отчётно-выборное собрание ветеранов, с участием городского начальства и представителей предприятий. Обсуждался мой доклад "О работе совета ветеранов за истекший год и задачах на год наступающий". На протяжении семи лет работа совета ветеранов оценивалась удовлетворительно - положительно. Ежегодно совет ветеранов обновлялся на 25%.
Так 19 октября 1999 года в совет ветеранов были избраны: председателем – автор этих строк, заместителями председателя Лизунов В.С. и Чувашев Л.Е., секретарём-казначеем Артамонов И.И., членами совета: Алексеев Б.Н., Барышников М.Н., Волчкова А.В., Кузнецова А.И., Никифоров В.А., Пустовалова А.И., Староверов В.А., Степанов В.А., Травинская В.З., и Шиманский В.К.. В ноябре доизбрана Крапивина Н.М.
Во время весеннего и осеннего призыва юношей в Российские Вооружённые силы, ветераны Лизунов В.С., Чувашев Л.Е. и член областного комитета солдатских матерей Крапивина И.М., перед отправкой призывников в воинские части, давали наказ: честно Родине служить. Я в своих наказах призывникам каждой команды требую: как бы ни было трудно, не убегать из части; знать и выполнять присягу и уставы; совершенствовать воинское мастерство; беспрекословно подчиняться командирам и начальникам; крепить воинскую дисциплину и солдатскую дружбу; не стрелять в безоружных, возмущённых граждан и даже в бросивших оружие и поднявших руки солдат и офицеров противника. Убийство безоружного или сдавшегося – тягчайшее преступление перед человечеством.
Даже подвыпившие призывники после такого наказа трезвели
Каждый год, начиная с 1993-го, собчаковцы, яковлевцы, Новодворская, Хакамада, Явлинский, другие ярые демократы, поднимают вой, требуя перезахоронения Владимира Ильича Ленина, ликвидации Мавзолея и Почётного Некрополя у Кремлёвской стены. Совет ветеранов и ТПО КПРФ собирает подписи граждан под предупреждением гробокопателям. Подписные листы, озаглавленные "Руки прочь от Мавзолея Ленина и почётного Некрополя у Кремлёвской стены", нарочными отправляем в Москву, в главный штаб защиты Мавзолея Ленина. Больше всех подписей собирают Анна Петровна и Леонид Елисеевич Чувашевы, Ольга и Анатолий Денисовы, Виктор Савельевич и Регина Ивановна Лизуновы, Н.М. Крапивина и А.И. Кузнецова (член ВКП(б) – КПСС – КПРФ с 1942 г.).
В декабре 1999 года в совет ветеранов обратился коммерческий директор газеты "Правда" Яценко Владимир Алексеевич. Он предложил финансовую помощь для учреждения газеты "Покровчанин" – органа Покровского совета ветеранов. Этот вопрос рассмотрели на расширенном заседании совета ветеранов. Я предложил газету назвать "Покровчанка". Со мной согласились. Избрали редакционную коллегию. Редактором Крапивину Н.М., заместителем редактора Клюева Н.А., секретарём Лизунова В.С., членами редколлегии Чувашева Л.Е. и меня.
Выпустили несколько номеров тиражом 999 экземпляров. Распространяли бесплатно среди учителей, медицинских работников, строителей, швей, пищевиков, шофёров. Газета читателям понравилась. Решили зарегистрировать "Покровчанку" в Минюсте и увеличить тираж до 2000 экземпляров.
С начала мая 2000 года, зарегистрированная "Покровчанка", форматом 40 на 30 сантиметров, на четырёх полосах, начала регулярно выходить один раз в неделю. В ней бесплатно печатаются поздравления, объявления, некрологи и беспощадная, правдивая критика главы города Рогова В.М., его заместителя Замятиной В.А., председателя Горсовета Берёзкина А.В. и его заместителя Ющенко В.В..
Газета выступала за возвращение Свято-Троицкого собора, приспособленного под городской Дом культуры, законному владельцу – Русской православной церкви. Защищая законные интересы трудящихся и пенсионеров, редактор и члены редколлегии завоёвывают всё больший авторитет среди населения Петушинского района. Газета востребована больше, чем районная "Вперёд". Рогов и К° пытается закрыть газету "Покровчанка", подают на Крапивину в суд. Нина Михайловна аргументировано отбивается от нападок.
В одном из номеров "Покровчанки" опубликовали, сочинённую мной, Песню о солдате.
От мрачных предгорий Кавказа,
С кровавых чеченских полей,
Калека солдат из спецназа
К семье возвратился своей.
Пришёл он, в убогом жилище
Ему не узнать никого.
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его
И стиснула сердце тревога:
-Вернулся я видно не в срок.
Скажите мне всё ради Бога:
Где мать, где жена, где сынок?
-Жена твоя? Сядь отдохни-ка,
Небось твои раны болят?
Устал ты наверно от крика?
Туманится злобою взгляд.
-Надев своё лучшее платье,
На митинг пошла и она.
Избита, шептала проклятья…
До утра едва дожила.
-А мать посмотреть захотела,
Как требует правды народ,
Но вдруг казаки налетели,
Пришиб её жирный урод.
-Сынок твой – мальчонка голодный
В контейнер отбросов залез,
Наелся еды не пригодной
И ночью куда-то исчез.
Ни слова солдат не промолвил,
Лишь к небу он поднял глаза.
Была в них великая злоба
И будущей мести гроза.
"Покровчанка" с этой песней дошла и до областной администрации и областного совета ветеранов. В это же время областная газета коммунистов "За правое дело", опубликовала мою статью, обращённую к бывшим нашим союзникам по антигитлеровской коалиции во время второй мировой войны, к солдатам, офицерам и генералам США, Англии, Франции – "Неужели вы забыли господа?" клятву, данную на Эльбе в мае 1945 года? В ней я призвал ветеранов второй мировой войны, возвысить свой голос протеста, против варварской бомбардировки суверенной Югославии НАТО-вскими разбойниками; предложил: Клинтона и главнокомандующего силами НАТО в Европе Рамсфельда судить международным трибуналом, как военных преступников. Меня пригласили на областное торжественное собрание. 6 мая 2000 года, с Петушинским райвоенкомом полковником Кужековым и председателем районного совета ветеранов Таниным М.Н. участвовал в празднестве. На сцене Владимирского драмтеатра я сидел в президиуме между начальником кадетского училища генерал-майором Бабешко А.В. и облвоенкомом генерал-майором Сеньшовым Н.А.. После торжества обед, фронтовые 100 грамм и каша с мясом.
На этом торжестве ветеранам вручили значки в виде латунной пятиконечной звезды с надписью "55 лет победы" и конверт с 200 рублями.
В Петушинском районном Доме культуры праздник отмечали 7 мая. И опять меня пригласили в президиум собрания. Только теперь справа сидит начальник гарнизона полковник Беласюков Г.Н., слева протоирей Андрей Тетерин – настоятель православной церкви района.
Глава района Котов А.В. зачитал поздравления от Министра Обороны, от Президента и приказ Главнокомандующего В.В. Путина "О присвоении офицерам-фронтовикам очередных воинских званий". Райвоенком, под туш оркестра и овацию присутствующих, вручил погоны полковнику Танину М.Н., Гаврилову В.С. и Лыкову К.В.. Все фронтовики получили по бутылке хорошей водки и банному полотенцу.
В плане работы Покровского городского совета ветеранов предусматривалось проведение конкурса "А, ну-ка, бабушки!". Это мероприятие приурочили к Международному женскому дню 8 марта. В городском Доме культуры собрались не только фронтовички, пенсионерки, но и молодёжь. В конкурсе участвуют бабушки старше 60 лет. В программе конкурса: подготовка внука (внучки) к школе – приготовить завтрак, проверить книги, тетради, дневник, одежду, обувь, оказать первую помощь при обморожении, ожоге, ушибе, рассказать сказку, спеть колыбельную. Компетентное жюри подвело итоги конкурса. Из пятнадцати участниц, первое место, диплом 1 степени и 300 рублей завоевала бывшая Смоленская партизанка Травинская Варвара Захаровна. Она даже учила внучку готовить завтрак и танцевать польку-бабочку. Диплом второй степени и 200 рублей получила бывшая медсестра Паутина Таисия Степановна. Диплом третьей степени и 100 рублей получила семидесятилетняя учительница биологии из второй средней школы Макарова Галина Петровна.
Запланированный конкурс "А, ну-ка, дедушки!" не состоялся из-за плохой погоды (снег с дождём) в назначенные дни.
По моей инициативе, в южной части Больничный проезд, в апреле 2000 года ветераны войны посадили по две берёзки (за себя и за того парня). Нам помогали учащиеся школ и Педучилища. Посадки назвали "Аллея ветеранов 55 лет победы". В этом благородном деле участвовали даже демократы Рогов и Ющенко.
Наиболее заметным событием был торжественный обед 8 мая 2000 года. 55 активистов-фронтовиков собрались в ресторане "Дружба". На встречу приехали космический долгожитель дважды Герой Советского Союза Генерал-майор Горбатко Виктор Васильевич и полковник из Генерального штаба Российской Армии поэт Силкин Владимир Александрович. Я зачитал торжественный рапорт. Горбатко и Силкин поздравили ветеранов и вручили медали "55 лет победы в Великой Отечественной войне", сфотографировались на память о встрече. Владимир Александрович подарил мне томик своих стихов, а Виктор Васильевич – аудиокассету "Победа". Владимир Михайлович Яценко, от Моспромэнерго и редакции газеты "Правда", вручил всем фронтовикам конверты с поздравлением от Геннадия Андреевича Зюганова и 200 рублями. Было много песен. Были и слёзы. Под аккомпанемент баяниста Микина Ю.Н. я спел: Песню ветеранов о Покрове, Песню о солдате, Я убит под Бамутом, Не забывай те грозные года. Виктор Савельевич Лизунов исполнил песню Весна 45 года. Танцевали, плясали. Ветераны, помолодевшие расходились по домам, приговаривая: "Нам года - не беда, была бы хороша еда". Обед прошёл в тёплой, дружественной обстановке.
9 мая 2000 года традиционный марш колонны ветеранов. За нами колонна рабочих и служащих Завода металлических заготовок (ЗМЗ), швейной фабрики, учащихся Педучилища и школ. В голове колонны ветеранов полковники Породников Е.И., Никифоров В.А., Лыков К.В.. Красное знамя нёс штатный знаменосец гвардии старшина Чувашев Л.Е.. У памятника "Скорбящая мать" митинг. Открывает его глава города Рогов В.М.
Выступая после представителя Райвоенкомата, я заклеймил позором президента США Клинтона и руководство НАТО за агрессию против Югославии. Поздравил покровчан и гостей города с праздником, приказал ветеранам войны и труда ДОЖИТЬ ДО ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЯ ПОБЕДЫ.
На торжественном обеде в кафе "Весёлый джин", после фронтовых ста граммов с добавкой, бывший командир батареи ИПТА капитан Губа Василий Васильевич, бросил костыли и залихватски оттопал вальс-чечётку. Праздник в Покрове прошёл, как в лучшие хрущёвские и брежневские годы.
Наш благодетель Яценко В.М. нашёл средства на аренду комнаты 30 квадратных метров для совета ветеранов, за зарплату редактору "Покровчанки" Крапивиной Н.М. и оплату за телефон и радио.
Не могу не рассказать о работу в предвыборные кампании. Все члены совета ветеранов вручную размножали листовки, рекомендуемые газетой "Советская Россия", наклеивали их на двери подъездов, доски объявлений, разносили по почтовым ящикам, зачитывали на ж.д. и автовокзале, в очередях на приём к врачам в поликлинике, на почте, в сбербанке.
Особую агитационную роль играли сатирические листовки, перестроечные стихи, размноженные на ксероксе и пишущей машинке. Я их печатал по ночам, по 200 – 250 штук за ночь. Утром раздавал агитаторам. Лучшими агитаторами, распространителями листовок были супружеские пары Чувашевых, Лизуновых, Денисовых, Пустовалова А.И., Кузнецова А.И., Травинская В.З., Паутина Т.С., Иванова Т.М., Макарова Г.П., Карасёва Л.В., Кондрашова В.В., Никишкина А.А., Лаптева Т.Б., Лыков К.В., Афанасьев Г.В. из посёлка Городищи.
Живёт в Покрове необыкновенный человек, с добрым, открытым лицом, выше среднего роста, атлетическая фигура, седые, редкие волосы, крепкие крестьянские руки, лёгкая, юношеская походка, а ему уже 77 лет. Это бывший директор Института ветеринарии, вирусологии и микробиологии, заказчик и созидатель этого научно-исследовательского института, с производственной базой ПЗБ (Покровский завод биопрепаратов), посёлка Вольгинский, с современной инфраструктурой. Это участник Великой Отечественной войны, капитан в отставке, Герой Социалистического труда Бакулов Игорь Алексеевич. Он не только мозг и душа Института. Он не исправимый ТРУДОГОЛИК. Его рабочий день 14 – 16 часов. И при этом он страстный любитель вокала. Его хобби – русский романс.
Его приятный, мягкий тенор, я впервые услышал 23 февраля 1993 года. Со сцены детского дома "Бриг" он пел: Не возбуждай воспоминаний, Средь шумного бала случайно, Вот мчится тройка почтовая, Ах ты душечка, Я встретил вас, Вдоль по питерской, Белой акации гроздья душистые, Гори, гори моя звезда, Всю то я вселенную проехал.
Я проникся глубочайшим уважением к этому талантливому учёному, строителю, певцу. Мы познакомились. Я счастлив этому знакомству. Много раз я с упоением слушал его выступления и каждый раз завидовал ему самой чистой БЕЛОЙ завистью.
С директором Всероссийского научно-исследовательского института ветеринарии, вирусологии и микробиологии, профессором Вишняковым Иваном Фёдоровичем я познакомился 16 октября 1994 года в его рабочем кабинете. Туда я прибыл с Алексеевым Борисом Николаевичем, чтобы убедить руководство и профсоюзный комитет института, в необходимости выделить Алексееву двухкомнатную, благоустроенную квартиру. Мои аргументы: Алексеев, до ухода на пенсию, работал в бухгалтерии Института, его жена парализована, собственный дом № 18 по улице Октябрьской революции ветхий, не пригодный для жилья.
Иван Фёдорович пригласил для обсуждения этого положения председателя профкома Хохлова Валерия Николаевича. Выслушав нашу просьбу, Вишняков и Хохлов заверили, что при очередном распределении жилья, они будут настаивать на выделении Алексееву двухкомнатной квартиры, взамен на его ветхий дом. Своё слово Вишняков и Хохлов сдержали. К новому 1995 году Алексеев переселился в не новую, отремонтированную, двухкомнатную квартиру.
Иван Фёдорович Вишняков, профессор, лауреат государственных премий, был высокообразованным, талантливым учёным, добрым, отзывчивым человеком. К великому сожалению он рано ушёл из жизни от инсульта.
В Покровском институте работает Середа Алексей Дмитриевич. Работает с начала его строительства. Начал с рядового лаборанта. Был секретарём комитета комсомола. Здесь он стал коммунистом, заочно окончил ветеринарную академию, защитил кандидатскую, а через три года докторскую диссертации, разработал и внедрил в производство высокоэффективные сыворотки и препараты, защищающие домашних и диких животных от особо опасных инфекционных болезней. Эти препараты закупают европейские, американские, австралийские, новозеландские и японские фермеры. Алексей Дмитриевич автор многих научных трудов, признанных выдающимися в мировой науке, заведовал ведущей лабораторией.
После смерти от инфаркта Лельского Сергея Сергеевича, Середа, с начала 1996 года до марта 2002 года возглавлял Петушинскую районную организацию КПРФ. К сожалению, он не наделён талантом рассказчика, публичного оратора. В этом он уступает многим рядовым коммунистам. Он не лидер. А от этого страдал авторитет районной партийной организации. В марте 2002 года он избран главой Петушинского района. За год работы на этом архи трудном посту многое удалось наладить в промышленности и сельском хозяйстве района. Как пойдут дела дальше – время покажет.
Живёт в Покрове некий Чавтараев Абдумалик Ахмедович, переселенец из Дагестана. Занимается мелким торговым бизнесом. Имеет несколько киосков, торгующих товарами первой необходимости. У дома № 6 по Больничному проезду (у начала Аллеи ветеранов) построил кафе на 16 посадочных мест и магазин. В кафе "Пицерия" и магазине, для вдов погибших воинов, цены на 20 % ниже, чем для остальных граждан. Кафе привлекает уютом, культурой обслуживания и большим ассортиментом блюд из ТЫКВЫ, особенно полезных пожилым людям. В этом высоком человеке, со смуглым, грустным лицом, добрая, отзывчивая душа. Его я причисляю к категории ДОБРОДЕЕВ.
На отчётном собрании ветеранов 19 сентября 2000 года, в состав городского совета ветеранов избрали ветерана труда Дворецкого Леонида Ивановича. С ним я познакомился в Хоре русской песни. Рядом сидели на репетициях, рядом стояли на сцене, иногда вместе излишне басили, нарушая гармонию хора.
Чем заслужил Дворецкий доверие ветеранов? На мой взгляд – скромностью и порядочностью. В Покров приехал после службы в Армии, на строительство Института. Работал плотником. Заочно окончил Орехово-Зуевский строительный институт. Работал мастером, прорабом, начальником участка, старшим инженером отдела капитального строительства. Он умеет выслушивать и учитывать мнение собеседника, принимает только согласованные решения. С ним хочется не только петь, но и работать. У него хорошо развито чувство ответственности за порученное дело, а это основа УСПЕХА любого дела.
На организационном заседании совета ветеранов его утвердили заместителем председателя – руководителем материально-бытовой секции. И не напрасно. С членами ГСВ, входящими в эту секцию, разработал план работы по реализации Всероссийской ветеранской программы "Забота". Обследовал жилищно-бытовые условия вдов погибших воинов, посещает в больнице и на дому престарелых, немощных ветеранов войны и труда, следит за своевременным пересмотром и выплатой пенсий, добивается оперативного ремонта квартир и бытовой техники, выделении талонов на льготную помывку в городской бане и стирку белья одиноких ветеранов, обеспечение медикаментами по льготным ценам. Ветераны говорят: как же мы раньше его не приметили?
Лишь только поселились мы с Валей в своей квартире, встал вопрос взаимоотношений с соседями по площадке, подъезду, дому, по микрорайону. Ближайшие соседи квартира № 19 – семья Бабич. Хозяин мой тёзка Николай Андреевич, уроженец Житомирской области, шофёр автобуса. Хозяйка Зина – секретарь начальника цеха ЖБИ; сын Лёша, после девятого класса, окончил курсы шоферов, стал дальнобойщиком; дочь Наташа была школьницей, теперь менеджер у частного московского предпринимателя.
В двадцатой квартире (напротив нашей) живёт семья Петруняк Михаила Антоновича, спецпереселенца из Ивано-франковской области. Михаил – шофёр спецмашины. Его мать Мария Михайловна – главный бухгалтер АТП. Жена Светлана (воронежская красавица) – бухгалтер-расчётчик. Дочери Оксана и Юля были школьницами, стали студентками. Сыну Богдану 3 года. Семья тихая, скромная, культурная.
На первом этаже (под нами) семья Крутовых. Глава семьи Николай Николаевич 1959 года рождения – шофёр автобуса. Жена Люба – кладовщица запчастей АТП, умерла от передозировки лекарства. Дочь Таня – студентка. Сын Денис учащийся колледжа.
В шестнадцатой квартире семья Гришиных. Виктор Васильевич, лысый, рано поседевший, шофёр-дальнобойщик. Хозяйка Наталья Васильевна 1946 года рождения, седая, полон рот золотых зубов, говорит то слишком интеллигентно, то с блатным жаргоном; труженица, у неё самый лучший огород под окнами, шик и чистота в квартире. Работает бухгалтером в фирме Снегирёва А.С.. Дочь Людмила окончила Владимирский пединститут, работает инспектором 4 отделения Петушинского Райвоенкомата. Сын Вася ученик 9 класса, погиб в автокатастрофе.
В семнадцатой квартире живёт молодая пара Чулковых. Хозяин Саша – студент МГПУ имени Шолохова, хозяйка Марина окончила Покровскую среднюю школу № 2 и медицинский колледж, работает в Вольгинском реабцентре.
В четырнадцатой квартире (через стенку от нас) живёт семья Бондарь. Владимир Александрович – шофёр автобуса, Альбина Васильевна – кондуктор (работает в паре с мужем). Дочь Елена родила внебрачную девочку. То работает, то не работает. На этой почве часты скандалы между отцом и дочерью.
Самая неспокойная в доме девятая квартира. Здесь живёт семья Животовых. Фёдор Фёдорович – шофёр автобуса, пьяница и матершинник. Называет себя донским казаком, говорит: на Дону все такие, как он. Хозяйка Мария Магомедовна – труженица и порядочная женщина, работает уборщицей в городском Доме культуры и конторе АТП. Её сын Федя – двадцатилетний лоботряс, то женится, то разводится, часто не работает, пьяница и наркоман. Ссоры, переходящие в драки у Животовых обычное явление. Часто к ним, по вызову соседей, приезжает милиция, иногда скорая помощь – у Магомедовны сердечный приступ от разборок мужа и сына.
Жители первого этажа под окнами в палисадниках посадили шиповник, рябину, цветы. Мы с Валей, под кухонным окном посадили сирень.
Самый красивый палисад у семьи Фирсовых. Валерий Петрович лучший водитель автобуса в Покровском АТП. Его автобус всегда исправен. В салоне чистота, хотя работает он без кондуктора. Жена Петровича (так уважительно зовут его в доме и на работе) Юлия Васильевна – медсестра городской больницы. Дочь Лена, после окончания средней школы, учится в Ветеринарном институте. Сын Евгений учится в девятом классе средней школы № 2. Женя – вежливый, шустрый – командир всей микрорайонной детворы. Он лучший велогонщик микрорайона и лучший стрелок из пневматической винтовки.
Автомеханик Игорь Ревякин, возвратясь досрочно из командировки, застал в своей постели жену с любовником. Не вынес позора и обиды, повесился.
Какой-то злой рок преследует жильцов нашего дома. Запила и, бросив семью, ушла из дома наша соседка Зина. Говорят, что живёт у матери в деревне. Николай Бабич развёлся с пьяницей Зиной. В Москве, где теперь работает, нашёл порядочную, красивую женщину Веру Владимировну. Взялся за ум, купил подержанную "Вольво", воспитывает приёмного сына Володю и дочь Наташу. Наташа иногда импровизирует на пианино и исполняет мою любимую с войны мелодию – Полонез Агинского, воскрешает в памяти бои с фашистами и счастливые минуты отдыха в кругу танкистов.
В соседнем доме, в четвёртой квартире жила семья Синициных. Глава семьи Фёдор Иванович, перед войной, окончил военное училище связи. Служил на западной границе, командовал взводом связи стрелкового батальона сотой стрелковой дивизии. 22 июня 1941 года Синицин огнём и штыками встретил гитлеровцев, вторгшихся в пределы страны Советов. Дивизия пришла на помощь пограничникам. Пьяные, озверевшие фашисты лезли, не считаясь с потерями. Синицин обеспечивал связь командира батальона с командирами рот и командиром полка.
Под давлением превосходящих сил противника, постоянно контратакуя, сотая стрелковая была вынуждена отступать. Особо упорно дралась дивизия за столицу Белоруссии Минск и за Смоленск.
В октябре 1941 года, за стойкость и мужество, проявленные в боях с немецко-фашисткими захватчиками, дивизия стала Первой гвардейской. Её командир Русиянов получил орден Ленина и звание генерал-майор. Многие командиры и политработники были награждены орденами и медалями, повышены в воинских званиях. Лейтенант Синицин получил медаль "За боевые заслуги".
В составе первой гвардейской Синицин оборонял Москву. Участвуя в Сталинградской битве Первая гвардейская была преобразована в Третий гвардейский механизированный корпус. На подступах к Сталинграду, старший лейтенант Синицин, будучи помощником начальника штаба полка, находясь на передовом наблюдательном пункте, получил тяжёлое пулевое ранение, НП не покинул до прибытия смены. Госпиталь. Награда – орден "Отечественной войны" второй степени и очередное звание капитан. Больше года лечился. Свой полк догнал уже за Днепром. В составе третьего Украинского фронта освобождал от фашистов правобережную Украину, Молдавию, Румынию и Австрию. День победы гвардии капитан Синицин встретил в столице Австрии Вене.
В первые послевоенные годы окончил офицерские курсы "Выстрел" и Тбилисский пединститут. Женился. В звании гвардии майор с должности заместителя начальника штаба мотострелковой бригады, в 1962 году уволился в запас и переехал в город Покров. Работал директором Глубоковской школы, инструктором Покровского горкома партии, начальником охраны в тресте Покровагропромстрой. В 1968 году ушёл на пенсию. Активно работал в совете ветеранов, избирался депутатом городского Совета.
Его избранница Анастасия Александровна – заслуженная учительница РСФСР. Дочь Синициных Людмила, тоже учительница, умерла в молодом возрасте, оставив родителям малолетнего сына Романа.
Сын Синицина Александр, после окончания техникума, женился и уехал в г. Уренгой. В его семье два сына. Хороший заработок позволил баловаться пивом и водкой. Саша стал алкоголиком. Развёлся с женой, бросил сыновей, приехал к родителям, нахлебником на их нищенские пенсии.
От инфарктов и инсультов скончались родители. Саша привёл в дом гулящую женщину, распродал нажитое родителями имущество, продал трёхкомнатную квартиру – стал бродягой, живёт в малосемейном общежитии.
Первогвардейца, гвардии майора в отставке Синицина Фёдора Ивановича, кавалера пяти орденов и восемнадцати медалей, с почестями похоронили на Покровском кладбище, рядом с женой и дочерью. Вечная ему память.
В доме № 113-б, по улице Октябрьской революции, в однокомнатной квартире, живёт семья Парфёновых. Хозяин 45-летний алкаш, больше не работает, чем работает. Хозяйка – мать шестерых детей, работает воспитательницей в детсаде. С этой большущей семьёй живёт ещё и мать Вали – пенсионерка. Представьте себе: 9 человек на жилплощади 20 квадратных метров. Куда только не обращалась многодетная мать Наталья Парфёнова. Чиновники сочувствуют, но не помогают. Ссуду на приобретение квартиры, хотя бы двухкомнатной, не дают (слишком мал их месячный доход). Взялись помочь Парфёновым областной женсовет, городской Совет и ТПО КПРФ. У администрации города и района не нашлось средств. У партийной организации ежемесячных взносов хватает только на один экземпляр газет: "Правда", "Советская Россия", "За правое дело", да на оплату за телефон. Так и живёт, как на вокзале, эта большая семья, и никто ей помочь не может. Да разве могло быть такое при Советской власти?
Среди тех, с кем приходится постоянно работать в Покровском городском совете ветеранов, особое место занимает Чувашев Леонид Елисеевич. Родившийся 23 марта 1927 года, он наделён каким-то мощным магнитом, притягивающим людей. Сын крестьянина из деревни Крыловщина Смоленской области, Лёня в 1941 году окончил семь классов, мечтал поступить в техникум. Но, началась Великая Отечественная война.
В оккупированной немцами Крыловщине продолжал функционировать колхоз. В свои 14 лет, Лёня работал конюхом.
В январе 1942 года Красная Армия освободила Крыловщину от немцев. Однако, опасаясь боевых действий, сельчане были вынуждены эвакуироваться. В дороге Лёня потерял родителей и нашёл их аж в ноябре 1942 года. В городе Великие луки его приютили солдаты. Он стал сыном 186 запасного стрелкового полка. Испытал все тяготы прифронтовой жизни. Научился владеть всеми видами нашего и немецкого стрелкового оружия, а так же рыть окопы, стойко обороняться, наступать короткими перебежками и по-пластунски. В 1943 году его, через военкомат, официально призвали и передали в маршевую роту, отправили на Западный фронт.
У деревни Стойки Витебской области Леонид Чувашев получил боевое крещение. Выполняя спецзадание по доставке боеприпасов и продовольствия белорусским партизанам, он с товарищами, обезоружил и взял в плен шесть гитлеровцев. За этот подвиг, стрелок рядовой Чувашев Леонид Елисеевич был награждён медалью "За боевые заслуги". Освобождал родную Смоленщину, Белоруссию, Прибалтику, участвовал в овладении цитаделью Восточной Пруссии городом Кенигсберг и косой Хель в Балтийском море. Войну закончил в городе Штеттин.
После окончания трёхлетнего срока действительной службы, остался на сверхсрочную. В составе 1138 отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона 1 гвардейского стрелкового корпуса служил в городах Костерево и Покров Владимирской области, на скромной должности прицельного 37 – миллиметровой зенитной установки. Прошёл путь от гвардии ефрейтора до гвардии старшины.
На одном из занятий в поле, простудился. Лечился во Владимирском гарнизонном госпитале. Там влюбился в молоденькую, красивую медсестричку Аню. Аня ответила взаимностью. И увёз бравый гвардии старшина Леонид Чувашев Аню в Покров. Сыграли скромную комсомольскую свадьбу – создали семью. Аня устроилась на работу медсестрой городской больницы. Леонид заочно окончил курсы правоведов. В 1956 году уволился из Армии и поступил на работу юрисконсульта Покровского пищекомбината. Здесь он и проработал 24 года, до выхода на пенсию.
В семье Леонида Елисеевича и Анны Петровны Чувашевых двое детей и шесть внуков.
Дочь – Галина Леонидовна 1955 года рождения, после окончания Первого Московского медицинского института, вышла замуж, родила ЧЕТЫРЕ сына, работает терапевтом в Покровской городской больнице. Её старший сын Олег окончил Первый Московский медицинский институт и аспирантуру, работает врачом в одной из столичных клиник. Средние – Владимир и Андрей учатся в Московских медицинских вузах. Младший – Николай учится в восьмом классе Покровской средней школы № 1. Учится хорошо, мечтает стать врачом.
Сын Чувашевых Александр Леонидович 1958 года рождения, окончил Горьковский медицинский институт и Ленинградскую военно-медицинскую академию, служил военным врачом. Уволился в запас в звании капитан медицинской службы. Живёт с семьёй в городе Липецке, работает дежурным врачом скорой помощи.
Двое его сыновей-близнецов Аркадий и Леонид 1979 года рождения, честно отслужили 1 год в Кремлёвском полку. После окончания Липецкого горного института, с дипломами инженеров-механиков, работают на Новолипецком горно-металлургическом комбинате.
Зять Чувашевых (отец ЧЕТЫРЁХ сыновей) Томилов Александр Владимирович – инженер автомеханик. Работает на одном из московских автопредприятий.
Анна Петровна с 1957 года член КПСС, а с 1993 года член КПРФ. Почти бессменный член бюро и казначей территориальной партийной организации, активный пропагандист и агитатор. Дом Чувашева, как Смольный в Петрограде в 1917 году, как штаб защитников Советского, социалистического строя, правды, справедливости, свободы. Здесь всегда можно получить моральную и материальную поддержку (одолжить денег до получения пенсии) выпить стакан козьего молока, по дешёвке купить кроличью шапку и прекрасные цветы в любое время года, выращенные золотыми руками Анны Петровны.
Леонид Елисеевич в течение четырёх лет был моим ближайшим помощником – заместителем председателя Покровского городского совета ветеранов. В июне 2001 года он сменил меня на посту председателя (я расхворался – сильно упало зрение). С обязанностями председателя справляется. Он ещё и бессменный член участковой избирательной комиссии. И на всё его хватает. Он частенько болеет, но не хнычет и не сдаётся, говорит: я ещё совсем молодой.
Милосердием проникнута вся большая семья Чувашевых и Томиловых. Думаю, что на таких вот семьях и держится Великая Россия.
Леонид Елисеевич Чувашев, за заслуги перед Отечеством награждён орденом Отечественной войны второй степени, медалями: За взятие Кенигсберга, За боевые заслуги, За победу над Германией, Ветеран труда, десятью юбилейными, медалью Жукова.
ЧУВАШЕВ – это Человек с большой буквы. Пусть никогда не иссякнет твой могучий магнит.
Летом 2001 года подростки нашего микрорайона попросили рассказать меня о военной специальности СНАЙПЕРА. Рассказ ребятам понравился. Многие загорелись желанием научиться метко стрелять. Взял у Саши Стрекалова, выпускника первой средней школы, пневматическую винтовку с открытым прицелом, привёл к нормальному бою, изготовил мишени (в ДОСААФ их не оказалось), составил список желающих.
Для тренировок выбрали место у стены нежилого дом № 2 по нашей улице Малая поляна.
Условия приёма: примерное поведение в семье и на улице, не пьющие, не курящие, не сквернословящие, опрятно одетые, не лохматые.
На первое занятие собралось 15 человек, в том числе две девочки: Лена Фирсова и Марина Циомашко. Старостой кружка избрали семиклассника Женю Фирсова. Установили: занятия проводить ежедневно с 12 до 14 часов. Пульки я купил в оружейном магазине в Орехово-Зуеве.
С первых занятий лучшим стрелком стал Фирсов Женя. Через неделю в кружке осталось 10 человек. Пятерых пришлось прогнать за появление на занятиях с запахом спиртного. Лучшим стрелком стал Антон Ермолаев. Ещё через неделю в кружке осталось "семеро смелых". Трое ушли поступать в профтехучилище. Лидером по стрельбе стал Просин Андрей.
Семёрка снайперов (так гордо называли себя эти замечательные ребята) уже готовилась к районным соревнованиям, но увы.
У меня начались приступы стенокардии. Занятия был вынужден прекратить. Пневматическую винтовку и пистолет подарил военруку первой средней школы майору запаса Бычкову Вячеславу Васильевичу.
Станут ли ребята нашего микрорайона настоящими снайперами, не знаю, но хорошо стрелять они научились.
В августе 1991 года, у нас в Навои гостила внучка Валентины Ильиничны – Стрекалова Лена – пятнадцатилетняя кругляшка. Обижалась на бабушку, что похожа на неё, хотя обида была напрасной. В свои 62 года Валя была статной, красивой, чуточку полноватой дамой.
Лена не переставая читала детективы, романы американских писателей, всё подряд. Она хорошо плавает, неплохо ныряет, умеет готовить сладкие блюда, каши и яичницу. Любит уединяться, не лишена юмора, чистюля. Характер спокойный, но, обидевшись, может закатить истерику.
Прямая противоположность старшей сестре, пухлячок, толстячок-шустрячок Саша. Ничего не читает. Воображает себя то рыцарем-каратэ, то банкиром. Часами играет со сверстниками в футбол, городки, шахматы, компьютерные игры. Уроки готовит под контролем мамы Оли.
Оля (Ольга Александровна Киян) 1952 года рождения – старшая дочь Вали, после окончания Ленинградского строительного института, по распределению, приехала на строительство Покровского ВНИИВВи М. Начала работать геодезистом в Вольгинской ПМК. Здесь нашла свою судьбу. Завлекла и полюбила начальника ПМК Стрекалова Юрия Васильевича, уже опытного инженера-строителя. Сыграли свадьбу, создали семью.
Юрий Васильевич Стрекалов родился 7 января 1942 года в оккупированном Курске. Вместе с двоюродным братом Снегирёвым Александром Серафимовичем, окончил Харьковский строительный институт. Работал на стройках Казахстана, женился, переехал в Петушки, развёлся с женой. От первого брака у него дочь Марина – мастер строитель, не замужняя. Частенько срывается, уходит в запой.
Стрекалов много лет работал начальником ПМК и главным инженером треста Покровагропромстрой. С 1994 года он управляющий ОАО ПАПС. Все ПМК, входящие в трест, а так же УПТК, УМ, ЖБИ, автобаза отделились, стали самостоятельными. Юрий Васильевич, создавая акционерное общество, скупил по дешёвке больше 50 % акций и стал хозяином предприятия. Сократил до минимума управленческий аппарат, сдал в аренду 90 % площадей управления треста.
В условиях перестройки всё меньше и меньше заказов на строительство. ОАО ПАПС дышит на ладан, но опытный строитель Стрекалов, не смотря на тяжёлое заболевание, не сдаётся – не допускает банкротства. Старается сохранить квалифицированные кадры, работает на реконструкции и расширении санатория "Вольгинский". На улице Малая поляна построил собственный трёхэтажный, просторный особняк, с гаражом и сауной, стал уважаемым гражданином г. Покров, депутатом городского совета.
Однако, богатство и шик не всегда во благо. Простой люд называет Стрекалова "новым русским" и недобрыми словами выражается, глядя на краснокаменный дворец. А особняк, построенный на непрочном фундаменте, даёт трещины по стенам и потолкам. Чтобы не допустить аварии, Стрекаловы вынуждены "лечить" фундамент – металлом укреплять несущие конструкции. Эти работы стоят недёшево.
Каждый год мы с Валей проходили профилактическое лечение в Покровской городской больнице, через год лечились в санатории "Вольгинский". 4 декабря 2000 года, с тяжёлым приступом увезла меня скорая помощь в больницу. Все симптомы говорили, что у меня третий инфаркт. Однако опытный терапевт – кандидат медицинских наук Алексей Егорович Разумовский, после тщательного обследования и лечения, инфаркт отвёрг. Подобрал наиболее эффективные медикаменты: Атенолол, Нитроглицерин и Энам, к новому 2001 году поставил меня на ноги.
В наиболее тяжёлые дни и часы рядом была вторая моя спасительница Валя. Хорошим толчком к выздоровлению был приезд младшего сына Владимира. Он привёз из Навои кишмиш, курагу, хурму, инжир и горный мёд. А главное привет от всех детей и внуков с требованием скорейшего выздоровления. 3 января 2001 года меня выписали из больницы, с рекомендацией – ограничить физические и эмоциональные нагрузки.
Первомай и День победы 2001 года я провёл в обществе покровчанина полковника в отставке Лыкова Константина Владимировича, в уютной , светлой палате санатория "Вольгинский". 9 мая в клубе санатория спел: Песню о Москве, Песню о солдате, Я убит под Бамутом, Где-то под Бекетовкой, Навоийский вальс, Жизнь моя – любовь моя, Песню ветеранов о Покрове. Овация и дружное спа-си-бо – лучшая награда за мой скромный труд.
В марте 2001 года Валя лечилась во Владимирской стоматологической клинике, по поводу гнойного абсцесса зуба мудрости. Вернулась озабоченная низким гемоглобином в крови. Всё чаще жаловалась на недомогание и одышку при подъёме на гору и второй этаж. Регулярно принимала препараты, повышающие гемоглобин. В санатории "Вольгинский" прошла курс лечения новейшими препаратами и процедурами.
В ноябре 2001 года Валя начала закупать про запас крупы, консервы, мёд, яйца. Спрашиваю:
-Зачем эти запасы?
Отвечает:
-Это, чтоб ты не голодал.
-Ты собираешься куда-то поехать?
-Нет Колюня, я наверное скоро умру, так чтобы ты не голодал, пока привыкнешь один.
Я, как мог, старался облегчить её страдания и физические нагрузки. Убрали, всё что выросло в огороде, сварили варенья, законсервировали, засолили. Живи да радуйся.
Стоя у открытой форточки на кухне, Валя простудила горло. К врачу не обратилась, лечилась полосканием и витафоном. В субботу и воскресение лучше не стало. Дочь Оля в это время лежала в больнице с воспалением лёгких.
В понедельник 17 декабря 2001 года утром вызвали на дом участкового врача Реутову. Ирина Евгеньевна осмотрела Валю и сказала: ничего страшного нет, правосторонняя ангина и фарингит. Написала рекомендации (не рецепт) чем лечить горло: Сумамед, Ампицилин, Фалиминт, Карманный ингалятор. Я сходил в аптеку, купил все рекомендованное врачом, кроме ингалятора (его в аптеке не оказалось).
Валя приняла Сумамед, как самое сильное противовоспалительное. Ей стало лучше, она уснула, проспала больше трёх часов. К нам зашла Таня – младшая сестра Юрия Васильевича. Принесла, присланный Олей ингалятор.
Не раздумывая, Валя взяла ингалятор и обильно оросила гортань, начала хрипеть-задыхаться. Я вызвал скорую помощь. Скорая приехала действительно скоро (где-то рядом была). Тучная медсестра, не назвав себя, осмотрела горло Вали и посчитав пульс, потребовала позвать соседей, чтобы на носилках унести Валю в машину. А на улице мороз больше двадцати. Я прошу делать уколы – поддержать сердце. Медичка сделала аж три укола, а Валя уже без сознания. Завернули её в одеяло, на носилках снесли в машину и погнал водитель в больницу. Медсестра делает непрямой массаж сердца, я держу пальцы на пульсе. На половине пути к больнице Валя скончалась, не сказав ни слова.
Едва я появился в дверях палаты, Оля всё поняла. Как мог утешил дочь (падчерицу).
О несчастье сообщили младшей дочери Лене, сёстрам, родным. Из Ленинграда приехала младшая сестра Вали Алла Ильинична, из Навои прилетела Лена. Родные и подруги прислали телеграммы соболезнования. 20 декабря 2001 года Валеньку похоронили на новом Покровском кладбище.
Казню себя, что не уберёг Валеньку, как и Сашеньку, от неграмотных, а может и иных действий людей в белых халатах.
Десять лет мы прожили с Валей в любви и согласии. Вечная память тебе, милая подруга!
С 4 по 30 января 2002 года в Покрове со мной жили племянник Илья Алексеевич Бородин с женой Раисой Васильевной. Разделили со мной моё горе-горькое.
31 января 2002 года, с сыном Володей, уехал в Навои, оставив квартиру под опёкой падчерицы Ольги Александровны Стрекаловой. Полсуток провели в Москве. В полночь вылетели в Ташкент.
Ранним утром 1 февраля 2002 года благополучно приземлились в Ташкентском аэропорту. Здесь нас встретил шофёр служебной машины начальника отдела снабжения НГМК Александра Петровича Малёванного Едыкин Виктор Иванович. К обеду приехали в Навои. "И вот я вернулся". Так назвали статью в газете "Знамя дружбы" за 12 февраля.
Т я ж е л о … быть дважды вдовцом, но что поделаешь? Жить то надо. Дети, внучки, правнук Серёжа, друзья, рады моему возвращению. Вернулся в свой родной Хор ветеранов, встал на учёт в Горсобесе, Поликлинике, Городском совете ветеранов, в обществе инвалидов; в милиции получил "Вид на жительство" на полгода.
Со старшеклассниками школ: первой, второй, шестой, седьмой, восьмой, шестнадцатой, семнадцатой, восемнадцатой провёл беседы о Героях Советского Союза – первостроителях: Матвиенко, Решетнике, Гусеве, Абдураманове, полном кавалере ордена Славы Равшанове, кавалере ордена Александра Невского Дерягине Николае Константиновиче.
На отчётном концерте Хора ветеранов, в малом зале Дворца культуры "Фархад", 12 марта 2002 года, директор Д.К. Сысоев Николай Петрович преподнёс мне большой букет красных гвоздик и сказал в мой адрес много приятных слов, как организатору Навойского городского Хора ветеранов. За добрые слова и цветы я премного благодарен Николаю Петровичу.
Выражаю сердечную признательность навоийским писателям: Леониду Михайловичу Ветштейну, Людмиле Григорьевне Горевой, Инне Николаевне Баталовой за то, что вспомнили обо мне в своих книгах: "Всем смертям назло", "Рождённые в пустыне", "Комбинат, время, судьбы".
Добрые слова, как целительный бальзам, лечат и вдохновляют. В заключение мемуаров "НЕПОКОРНЫЕ" хочу сказать, что песня лучшая моя ещё не спета.
Н. А. Гришмановский
20 мая 2002 года
5 октября 2003 года.