Глава девятая
Отчуждение
123.
Занятый личными делами и новой работой, Андрей Ступин не особенно интересовался успехами литературы и искусства. Лиля, перегруженная работой и учёбой в институте, тоже не очень следила за культурными новостями. К этому следует добавить отвращение к современной литературе прочно привитое школой. Литературу в школе преподавали очень формально, и не по вине преподавателей, а по вине составителей учебников и учебных программ. Преподавание литературы сводилось не к чтению интересных книг, а к разбору их содержания, характеристик героев, языка произведений. Всё это подавалось с точки зрения партийной пропаганды: все буржуи плохие, все рабочие хорошие, а героические коммунисты самые отважные, самые честные, самые добрые в мире люди. В большинстве случаев было достаточно выучить разбор произведения в учебнике, чтобы получить хорошую оценку по литературе.
Конечно, Андрей и Лиля не жили в абсолютном вакууме. Они слышали от друзей, что появилась плеяда молодых талантливых литераторов. Три имени повторялись наиболее часто: Вознесенский, Евтушенко и Бэла Ахмадуллина. Стихи этих поэтов изредка доходили и до Андрея.
Ноябрьский номер «Нового мира» с повестью А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» попал в руки Андрея уже в декабре 1962 года. Впечатление от повести было потрясающим. Описанный Солженицыным мир заключённых, такой далёкий от жизни благополучного Андрея, произвёл революцию в уме Андрея и Лили. Повесть хорошо дополняла разоблачения культа личности Сталина, открытые народу двадцатым съездом партии. Было предельно ясно, в какие нечеловеческие условия попадали невинные люди, арестованные и осуждённые в ходе многочисленных компаний, проведённых органами подавления под личным руководством вождя народов.
В связи с тем, что СКБ было организовано сравнительно недавно, большинство сотрудников составляли молодые люди до тридцати лет. Даже такому ветерану, как заместителю главного инженера Леониду Шпильману не было ещё сорока лет. Ребята дружественно относились друг к другу, обменивались новостями, устраивали совместные вечеринки. Сближению способствовало и участие в сельхозработах, без чего в те годы не обходилось ни одно лето. Особенно много друзей было у Лили. Когда Лиля вышла замуж за Андрея, то и Андрей был принят в дружеский круг сотрудников.
Однажды утром к Лиле подошёл конструктор из второго отдела Толя Лифшиц и спросил ее, не хочет ли она присоединиться к группе молодых сотрудников, пригласивших поэта Окуджаву на встречу. Лиля никогда не слышала этой фамилии. Ей очень хотелось провести время в кругу ребят. Она спросила, на какое время назначена встреча.
- Мы хотели бы на вечер, но Булат сказал, что вечером он занят. Договорились на одиннадцать утра в субботу. Сняли кафе Одесского государственного университета, что на улице Щепкина. Надо собрать по три рубля с человека. Там будут пирожные и кофе. Так ты присоединяешься?
- Мы с Андреем придём. А кто такой Окуджава? Фамилия какая-то странная.
- Классный поэт и к тому же он неплохо поёт.
- Так уж классный? Что-то я это имя никогда не слышала.
- Жаль. Я уверен, что когда-то это имя будет знать весь Союз.
Андрей и Лиля пришли в кафе за десять минут до назначенного срока. Все столики были уже заняты. Толя позвал Ступиных. Оказывается, он занял для них место около себя. Все громко переговаривались. Поэт задерживался.
- Игорь поехал в гостиницу за Окуджавой, - сказал Толя. – Булат в Одессе только на несколько дней. У него какие-то дела с киностудией.
В зал вошла небольшая группа людей с Игорем Светличным во главе. По залу прокатился шёпот, что приехал Окуджава. Андрей оглядел группу, ища глазами молодого поэта. Он никак не мог определить, кто из группы Окуджава. Он обратил внимание на одного из спутников Игоря, молодого и очень красивого парня. Андрей подумал, что это и есть Окуджава.
- Прошу тишины, - громко сказал Игорь. – Наш гость спешит. Он сегодня улетает назад в Москву. Поэтому без вступлений представляю поэта Булата Окуджаву.
Из группы к центру зала вышел невысокий человек в чёрной потёртой кожаной куртке. Куртка была расстёгнута. Темно-коричневый свитер, закрывавший шею, подчёркивал бледность лица. Андрею Окуджава показался пожилым, усталым человеком. Кто-то любезно подал гитару и Окуджава запел. Он пел приятным голосом, подыгрывая себе на гитаре. Песни были какими-то странными. Запомнилась одна про бумажного солдатика, который почему-то рвался в огонь и там сгорел. После каждой песни аплодировали из-за всех сил. Окуджава неожиданно прервал песни.
- Эта ночь была очень для меня тяжёлой, - сказал поэт. – Я ночью написал стихотворение, которое я сейчас хочу вам зачитать.
Он начал читать стихотворение «Берегите нас поэтов». Андрей внимательно слушал. Это стихотворение было о том, что во все времена поэты подвергаются преследованию. Современных поэтов Окуджава сравнил с Пушкиным, которого преследовали при жизни. Андрею стихотворение показалось нескромным. Он подумал про себя, что всякие тут сравнивают себя с великим Пушкиным! Тоже мне страдальцы! Как будто не известно, что в Союзе поэты представляют не только интеллектуальную элиту, но и экономическую. Где уж тут говорить о преследовании?
Окуджава, после прочтения этого стихотворения, извинился и попросил отвезти его в гостиницу. Он спешил в Москву.
Андрей обсудил встречу с Лилей по дороге домой:
- Ну, понравился тебе этот поэт? – он сказал это слово с явным пренебрежением.
- Что тебе не понравилось? – спросила Лиля.
- Какой-то старик, с усиками претендует на место в истории рядом с Пушкиным и Лермонтовым.
- Вовсе он не старик! И песни у него замечательные.
- Не понял я его песен.
- Да ведь они иносказательные. Их надо слушать и стараться читать между строк. Разве можно у нас писать напрямую? Сразу угодишь в гости к Ивану Денисовичу!
- Что такое ты нашла в песенке о бумажном солдатике? Или о короле, что пошёл на войну? Тоже мне смелость!
- Ты просто не понял их смысл. Бумажный солдатик это все мы. Стараемся, вкалываем, прём на рожон, а в результате что?
Прошло несколько дней и в газетах вдруг появились статьи, ругавшие ряд молодых поэтов. В этих статьях вместе с другими ругали Окуджаву. Особенно ругали Евтушенко за опубликование за рубежом его автобиографии, и, между прочим, проехались по Окуджаве. Появление этих статей открыло глаза Андрея на стихотворение Окуджавы «Берегите нас поэтов». Он понял, что поэтов действительно в нашей стране надо беречь!
124.
Лёня был занят на работе и часто приходил домой поздно. Его старенький автомобильчик вышел из строя и требовал ремонта. Обычно в последние годы инвалидный автомобиль ремонтировал Ролан. Ролан имел способности и любовь к работе руками. Он с удовольствием разбирал и собирал детали, поддерживая семейный транспорт в рабочем состоянии. Теперь же, когда его забрали в армию, некому было проверить, что поломалось в машине. Лёня был очень толковым инженером, но к физической работе тяги не имел. Он за последние годы растолстел от отсутствия физической нагрузки. Ему стало тяжело наклоняться. В этих условиях машина стояла во дворе, а Лёня добирался на завод вместе с Сергеем Ступиным, который каждый день заезжал за Лёней на своей служебной машине.
Оксана почувствовала пустоту, когда её сын впервые покинул родной дом для службы в армии. Даже тогда, когда она потеряла мать и осталась совершенно одна, она не чувствовала такой пустоты, как сейчас. Что бы она ни делала, как бы она не была занята, а чувство тревоги за сына её не покидало. Она знала, что её Ролан физически крепкий парень. Он не боится и не чурается тяжёлого физического труда. Она также знала, что её сын очень чувствителен к тому, как относятся к нему окружающие. Он вспыльчив и дерзок и совершенно не приспособлен к беспрекословному подчинению. Каково ему там в армии?
Первое письмо пришло только через месяц мучительного ожидания. Письмо было коротким и не давало представления о жизни Ролана. Зная сына, Оксана по скупости письма догадывалась, что Ролану очень тяжело. Ролан любил писать, но не любил жаловаться. Видно не находил он ничего хорошего в своей новой жизни, если ограничился только приветами. Второе письмо пришло на третий месяц. Оно тоже было коротким, но, как показалось Оксане, не таким коротким как первое. Похоже, что жить сыну стало немного легче. В третьем письме уже было описание того, как Ролан ремонтировал «Москвич» командира батальона. Письмо было с юмором. Ролан сравнивал старый «Москвич» с инвалидной коляской отца. Он пришёл к выводу, что обеим машинам надо определить одинаковую степень инвалидности. Письмо обрадовало Оксану, хотя она по-прежнему немного волновалась. Оксана успокоилась, когда пришло письмо, в котором Ролан просил прислать ему ноты. Ролан в армии вспомнил, что он получил семилетнее образование по фортепиано. Для художественной самодеятельности части был необходим аккомпаниатор. В части были баянисты и гитаристы, а пианиста не было. Вот он предложил свои услуги. Теперь Ролан делил своё время между боевой подготовкой, ремонтом автомобилей и игрой на пианино. Оксана окончательно успокоилась. Она поняла, что Ролан в армии не пропадёт.
И всё же, когда Оксана приходила домой с работы и её встречала пустая квартира, на душе скребли кошки. И как назло в это время Лёня работал всегда до позднего часа. Он возвращался к одиннадцати вечера, часто позже этого, всегда усталый и озабоченный. Оксане было тоскливо одной. Хотелось уйти к кому-то. Часто она отправлялась навестить Анну Ароновну и Соломона Давыдовича. Старики жили трудно. С тех пор как старый доктор перестал работать, он сильно постарел. И не только физически, но главное духовно. Он был очень рад, когда приходила Оксана. Анна Ароновна, видя, как оживляется её муж, когда приходит Оксана, заранее старалась спечь что-нибудь, чтобы угостить желанную гостью. Оксана приносила в их дом дуновение жизни, так необходимое им обоим. В последнее время Соломон Давыдович очень ослаб. Его сердце побаливало, давление крови поднялось до двухсот мм ртутного столба. Но только стоило Оксане появиться в доме, как глаза старика начинали блестеть, мысли прояснялись, как будто в темном доме неожиданно зажгли свет.
Соломон Давыдович за эти годы оторвался от медицины. Все мысли старика были направлены на переосмысливание его жизни. Что он успел, что не успел. Думал над тем, что он сделал правильно, что было неправильно. Одной из многих тем, которые занимали старика, была тема о всемирном еврействе и месте российских евреев в истории еврейского народа. Он мучительно думал, правильно ли сделали его сверстники и он в частности, отвергнув веру и обычаи отцов, чтобы примкнуть к революции и к большевикам. Ему нужен был слушатель и в Оксане он нашёл человека, с удовольствием выслушивающего его мысли.
Старика одолевали сомнения. Основная идея, в которую он верил в юности, покоилась на трех китах: ассимиляции евреев, свержении самодержавия и построении справедливого общества. Эта идея, как оказалось, не привела к равноправию евреев с основным населением страны, и явно не выдерживала критики.
Ассимиляция евреев зашла слишком далеко. Забыты традиции народа. Евреи настолько обрусели, что только графа в паспорте отличает их от русского населения страны. Спроси любого, кто родился при Советской власти об истории еврейского народа, о народных героях, и они не смогут ничего сказать. Они ничего не знают. И детям своим ничего не передают. Дети знают всё об Илье Муромце, а о Самсоне ничего не слышали. Они знают всё о Дмитрии Донском, а о Маккавеях ничего. Евреи приобщились к водке, к площадной брани. Не о такой ассимиляции мечтали в годы его юности.
Самодержавие действительно свергли. Вместо самодержавия пришла диктатура. Сначала верили, что это действительно будет диктатура пролетариата. Но в действительности это оказалось диктатурой даже не партии, а того, кто стоял во главе партии. И этим диктатором стал самый кровожадный человек во всём революционном движении. Оглядываясь назад, Соломон Давыдович понимал, что иначе и быть не могло. Более мягкий человек бы не смог дорваться до вершины власти. Дорвавшись до самой вершины, диктатор набросился уничтожать сначала тех, кто мог представить ему конкуренцию, а за этим последовал террор без разбора, только бы запугать всё население страны, чтобы укрепить свою личную власть. Так что же мы достигли, свергнув самодержавие?
Задумался старый доктор и о построении справедливого общества. Общество, которое построили, декларировало, что оно и есть самое справедливое. Так ли это? Некоторые достижения невозможно отрицать. В первую очередь надо отметить социальные программы: бесплатное образование и здравоохранение. Построена сеть детских садов и яслей, образование доступно всем. В этом успехи есть. А вот насчёт эксплуатации рабочих и крестьян, так это явно не получилось. Крестьян закрепостили. Отняли у них землю и передали колхозам, а самих крестьян лишили паспортов, чтобы из колхозов не уходили. Крестьянство обнищало до невозможности. Рабочих закрепостили другим образом: ввели законы, по которым только по согласованию с руководством завода можно менять работу. Правда, это законодательство было настолько антирабочим, что Хрущёв его отменил, но трудовые книжки оставил. А что стоит прописка в городах? Это разве не ограничение свободы? Построили нищее общество, приравняли умственный труд к физическому, и вырастили руководящий класс – номенклатуру. Этот класс, как при царизме дворянство, пользуется не только властью, но и всеми благами общества. Нет, справедливое общество не получилось.
Несмотря на глубокую преданность большинства евреев советской власти, равенства с основным населением не получилось. Правительство практически официально ограничивает права евреев на образование, на профессиональный рост. Вот всё это Соломон Давыдович высказывал Оксане. Оксане нечем было утешить старика. Она и сама знала, что её сын не попал на дневной факультет института только по тому, что носит еврейскую фамилию отца. Доводы старого доктора привели к тому, что вполне успешная Оксана глубже поняла свою мать, для которой Советская власть была чуждой, вражеской. Теперь и Оксана считала, что она, её семья, её друзья сами по себе, а советская власть, партийные и карающие органы это что-то такое чужое, к чему надо относиться с глубокой осторожностью. От Советской власти не следует добра ожидать.
125.
Гриша Рашевский работал над диссертацией Кушко. Вернее он работал над вопросами, которые его интересовали, рассчитывая использовать результаты для диссертации Кушко. Он не собирался делать, что-то специально для Кушко. Он увлёкся вопросом точности станка и динамикой процесса шлифования. Всё началось с доклада кандидата технических наук Кудинова из ЭНИМСа. Подход Кудинова к вопросу динамики станков показался Рашевскому очень интересным. Московский учёный использовал теорию автоматического регулирования для решения вопросов динамики станков. Теория автоматического управления, с её расчётом динамики замкнутых систем регулирования, была предметом, который Гриша читал вечерникам в институте, как почасовый преподаватель. Это его так интересовало, что приложение этой теории к расчёту точности шлифовального станка стало мечтой Рашевского. В этих условиях просьба директора завода написать за него диссертацию была с радостью воспринята Рашевским. Можно было на заводе организовать лабораторию, оборудовать её и провести серьёзные исследования.
Гриша подробно расписал план предстоящей работы. Прежде чем показать план Кушко, Гриша попросил Леонида Аристарховича Николаева критически посмотреть его план. К этому времени Леонид Аристархович уже защитил докторскую диссертацию и руководил группой аспирантов. Рассмотрев план, Леонид Аристархович сделал ряд замечаний, главное из которых было то, что необходимые расходы и сроки выполнения не были проработаны детально. В общем, Николаеву очень понравился план и сама идея исследования. Это было ему не по профилю, но он понимал, что решение вопросов динамики позволит устранить вибрации станка и поднять точность станка до мировых уровней.
- Странно, что такие чисто теоретические вопросы будут решаться в условиях производственного предприятия, – сказал Николаев.
- Не мне вам говорить, что для меня дорога в академическую среду закрыта. Ни один институт не возьмёт на работу кандидата наук еврейского происхождения с пятном судимости. Я уж лучше на заводе. Вот директор обещал поддержку.
Гриша не сказал, чем поддержка вызвана. Чем меньше людей будут знать о его договоре с Кушко, тем лучше. Даже милейший и честнейший Леонид Аристархович не должен знать, что Гриша пишет диссертацию для директора завода. Правда об этом знает Костя Полынин, но он сам там запачкан по уши. Он заинтересован молчать.
План Гриши понравился Кушко. Его интересовал только срок работы, Гриша обещал, что не задержит, если удастся быстро провести эксперименты. Кушко распорядился выделить Грише небольшую комнату и один новый станок. Отделу снабжения было строго приказано обеспечить Гришу всем необходимым.
Первую статью в журнал «Станки и инструмент» послали уже через месяц работы. В статье было два автора. Первым был Кушко, вторым Рашевский. У статьи в журнале Политехнического института, которая практически повторяла статью в журнале «Станки и инструмент», был только один автор – Кушко. Работа шла быстро. Материалов накопилось много. Гриша приступил к работе над текстом диссертации.
Когда на заводе приступили к распределению квартир в новом заводском доме, построенном на Комсомольской (бывшей Старопортофранковской) улице, выяснилось, что Рашевский стоит одним из первых в списке на получение квартиры. За квартиры в этом доме шла особенная борьба. Дом был построен на месте пустыря, образовавшегося от развалин дома, разбомблённого во время войны. Все дома в эти годы строили в двух новых пригородах города: на Черёмушках и посёлке Котовского. Это было далеко от центра и неудобно. Поэтому дом, построенный в черте дореволюционной Одессы, представлял собой ценность. На квартиры в этом доме зарились не только работники завода, но кое-кто из руководства района. Дом был построен на средства завода. Работники завода имели преимущество, но и руководство считало, что имеет права, они ведь выделили место для строительства дома. В результате страстной борьбы за квартиры Грише досталась квартира не в заводском доме, а на Черёмушках, на улице Якира. Эта квартира была выделена Райисполкому, и райисполком обменял её на квартиру в заводском доме. Кушко считал, что Гриша от обмена только выиграл. В заводском доме Грише пришлось бы смириться с однокомнатной квартирой. При его составе семьи в три человека, выбить большую квартиру бы не удалось. А на Черёмушках Гриша получил двухкомнатную квартиру с балконом на втором этаже. По меркам начала шестидесятых годов это была очень хорошая квартира. Дом был построен из бетонных блоков. Дорогу к дому ещё не закончили, зато по центру улицы Якира уже протянули трамвайную линию.
Кушко считал, что своё обещание он выполнил. Теперь он хотел видеть диссертацию. А у Гриши как раз были трудности. Эксперименты не сошлись с результатами вычислений. Гриша не мог понять, почему колебания реального станка отличаются от его расчётных данных. Кушко настаивал на том, чтобы Гриша подогнал результаты расчёта и поскорей кончал с исследованиями. Гриша, для которого это было дело чести, не мог пойти на халтуру. Он искал пути действительного улучшения станка. Гриша понимал, что как только он покончит с диссертацией, его лабораторию закроют, станок отберут и на этом всё закончится. Без результатов, которые он бы мог применить при конструировании станков, он работу прекращать не хотел.
Единственный человек с кем Гриша мог советоваться был Лёня Шпильман. Как одного из руководителей СКБ Шпильмана не устраивала работа Гриши над теоретическими вопросами. Нимченко пошёл на то, чтобы разрешить Рашевскому провести эксперименты только под давлением Кушко. Шпильман считал, что исследования оправданы, если на их базе будет построена новая модель станка. Остановить исследования, до получения реальных результатов ни в коем случае нельзя.
- Я попрошу Аркадия Львовича – сказал Шпильман - выкупить твой станок. Мы его установим в лаборатории СКБ и доведём исследования до конца. Ты не обидишься, если я в помощь тебе выделю Якова Израилевича?
- За честь для себя буду считать работать с Яковом Израилевичем.
- Договорились. Завтра же я попрошу Якова Израилевича поработать с тобой.
Яков Израилевич Вольфман был пожилой рабочий. За свою жизнь он поработал и сборщиком, и шлифовщиком, и слесарем и даже токарем. Не было такой рабочей специальности, в которой Яков уступал бы кому-нибудь на заводе. Он был представителем очень редкой разновидности рабочих. Он был интеллигент и знаток. Самым большим достоинством Якова Израилевича было то, что он имел огромный запас знаний, базирующийся не только на производственном опыте, но и на чтении большого количества книг по металлообработке. Он внимательно следил за всем, что издавалось и публиковалось в специальных журналах. Память у него была отличная, и многие обращались к нему, как ходячей энциклопедии. Яков работал в лаборатории СКБ со дня её основания. Шпильман его знания очень высоко ценил. Он считал, что Яков Израилевич сможет помочь Грише.
И действительно Вольфман, разобравшись в экспериментах, указал на отсутствие датчиков в одном из важнейших мест станины. Датчики были добавлены, и начали появляться результаты, согласующиеся с расчётом. Радости Гриши не было предела. Особенно торжествовал Гриша, когда Яков Израилевич изготовил и установил в перемычке станины разработанные Гришей специальные гасители вибраций. Результаты шлифовки реальных деталей показали, что точность повысилась почти в два раза. Это был настоящий триумф. Теперь можно было заканчивать исследования и приступить к диссертации Кушко.
Кушко прислал на помощь Грише машинистку с печатной машинкой, чтобы ускорить работу над рукописью. Кушко надо было успеть к назначенному дню заседания ученого совета Политехнического института. Костя Полынин звонил Грише и узнавал о положении дел. Он просил Гришу ускорить работу. В институте ожидали смены ректора, и Костя боялся, что при новом ректоре его влияние упадёт. На Гришу давили со всех сторон. Гриша и сам спешил, но быстрее писать он не мог.
Наконец текст диссертации был окончен. Диссертацию перепечатали начисто и переплели. Гриша от руки сделал эскизы плакатов. По рекомендации Нимченко Лилю Ступину привлекли для оформления плакатов. Лиля была мастером чертёжного дела. Из-под её руки плакаты вышли как отпечатанные в типографии. Кушко был экипирован к защите. Оставалось малое – познакомить автора с его диссертацией.
Общую идею Кушко знал. Достаточно ли этого, чтобы отвечать на вопросы придирчивых членов ученого совета? Гриша позвонил Кушко и предложил подготовить его к защите, дать ему разъяснения по наиболее сложным вопросам. Но Кушко не стал вникать в теоретические сложности.
- Григорий Яковлевич, - ответил он, - мне это не к чему, да и времени на это у меня нет. Я вас попрошу написать вопросов семь - десять. По каждому вопросу подготовьте ответ. Мы раздадим вопросы членам ученого совета и попросим их задавать в определённом порядке. Я же зачту ответы, которые вы подготовите.
- Алексей Иванович, а вдруг кто-то из тех, кому мы не дадим подготовленный нами вопрос, от себя спросит?
- Хорошо оркестрованная защита не допускает такое. Тому, кого мы не снабдим вопросом, слово предоставлено не будет. Это будет обеспечено. Не волнуйтесь.
- Вам виднее.
Гриша понял, что у Кушко всё решено, всё подготовлено. Не стоит учить такого человека. В номенклатуре вопросы решаются совершенно иначе, чем у простых людей.