Я часто обсуждаю с тишиной ночной,
ну почему же так покорен наш Герой.
А гордость проявляется и сила, стать,
едва к границам подойдёт чужая рать.
Тогда он собирает всё в один кулак,
И этим кулаком любой громится враг.
Но в мирной жизни слишком осторожны.
Честнее и прямее, даже, можно-
Поставить рядышком раба из прошлых лет,
Пожалуй, равного средь них, по рабству, нет.
Поднаторели мы в историю плевках,
И нет стеснения и робости в словах.
Там, власть имущие, давно усопли,
Что им теперь - и мы, и наши вопли.
Так ловко и удобно приспособились,
Вождь дышит слабенько, мы - обособились.
Ату, его, тирана и диктатора,
Вверяем мы себя во власть новатора.
И снова дружно рукоплещем залами,
И от любви, привычно, лица алые.
Привычно внемлем, чуть дыша…
А он вразвалку, не спеша,
Вновь превращается в диктатора.
В нём не узнать уже новатора.
Заклятие тридцатых – вождь на съезде,
Сказал: «Не с нами кто…» - страна… в отъезде?
Нелепо рассуждаем и убого -
Он репрессировал. Нам так удобно.
Последнего я жду, чтоб кто-нибудь сказал -
Оружие расстрелов Сталин заряжал.
А, если, честно заявить нам, наконец,
Он не кричал из наших ртов – родной. Отец.
Свободой, от тирана, пьяные,
Несём сегодня покаяние.
Выходит странным покаяние,
Не за себя, за - Окаянного.
Что, если нам признаться честно,
Здесь всё другое неуместно,
Наверное, мы - почва тароватая,
С любого семени взрастим диктатора.
О Сталине, я, впрочем, так лишь, к слову.
Лояльны мы к правителю любому.
И ужасы тридцать седьмого года,
И…до, и после будут. У народа.
Когда-нибудь затихнет отголосок,
И мы дадим ответ на два вопроса.
Когда же, наконец, любой правитель,
Покинет статус данный - небожитель?
Ну, а Герой, давя в себе раба,
Избавится от рабства навсегда.