Первый раз я увидел белого медведя с борта ледокола «Киев» в Карском море.
Ледокол шёл медленно, то и дело останавливался, чтобы потом с разгону пробить очередную ледяную перемычку между разводьями. В одну из таких заминок я и увидел медведя на торосах метрах в пятнадцати от заледенелого чёрного борта.
Был он большой и любопытный, но совсем не белый. Его шкура имела желтоватый оттенок, отчётливо выделявший зверя на фоне снега и льда. То так, то сяк наклонял мишка голову, вслушиваясь в гудение судовых машин, и некоторое время следовал за ледоколом, обнюхивая перевёрнутые льдины с прилипшими к ним водорослями.
Я внимательно рассмотрел в бинокль его толстые передние лапы, вытянутую горбоносую морду с чёрной пипкой носа и «нахальные» глаза.
Впечатление уверенности и силы. Но ничего опасного или страшного в облике этого крупнейшего хищника земли не было.
В дальнейшем моя жизнь сложилась так, что в течение многих лет довелось наблюдать белых медведей в их стихии, и чем больше я узнавал об этом красивом и редкостном звере, тем больше удивлялся его великолепной приспособленности к жизни в Арктике, его молниеносной реакции, его феноменальному чутью, его редкой способности месяцами голодать без вреда для здоровья.
А самая первая встреча носом к носу произошла на мысе Челюскина во время обеда в кают-компании.
Мы все вдруг были сорваны с мест отчаянным криками и женским визгом, доносившимся из кухни.
Тут же с улицы послышались хлёсткие выстрелы из карабина, бабаханье ракетниц и лай собак.
Оказалось, что молодой медведь, не замеченный размечтавшимися у черного хода кухни собаками, просунул лапу в форточку, зацепил с разделочного стола говяжью полутушу и вытащил её.
Вместе с рамой.
Небольшой этот мишка явил характер «нордический, стойкий». Прижавшись задом к стене «каюты», он левой лапой (белые медведи левши), отмахивался от собак (одна уже истошно скулила поодаль, ползая на снегу с разорванным боком), а правой придерживал добычу, на которой поблёскивали врезавшиеся в мясо осколки стекла. По нему в упор стреляли из ракетниц, горящие комки зарядов с деревянным стуком ударяли косолапого в бок, оставляли чёрные подпалины, отскакивали и, шипя, догорали на снегу. Мишка недовольно рычал, но терпел. Он продолжал откусывать и пожирать мясо. По губе его текла кровь, видно хапнул стекла.
Наконец, когда наш гидролог выстрелил у него над головой из карабина, зверь занервничал, но убежал лишь после того как кто-то из мужчин направил ему в морду пенную струю огнетушителя. Люди постепенно разошлись, а истерзанную говядину каюр порубил собакам. Он же вылечил и раненого пса, который с тех пор лаял на медведей только с о-очень большого расстояния.
Потом я прочитал в специальной литературе, что жёлтый цвет полярного медведя (Ursus maritimus) обусловлен питанием. Основу его меню составляют тюлени. Желтоватый пигмент из тюленьего жира проникает в волосы, окрашивая их в светло-соломенный цвет.
Мне приходилось видеть медведей сразу после полярной ночи, тогда они вообще грязно-жёлтого цвета. Потом на ярком арктическом солнце волосы выгорают, но даже долго провисевшие на солнце медвежьи шкуры никогда не становятся снежно-белыми, а всегда сохраняют тёплый желтоватый оттенок.
Медвежата рождаются в декабре-январе. Они очень маленькие: с рукавицу, но уже к марту-апрелю вырастают до размеров пуделя и мамаша покидает берлогу: всё это время она ничего не ест, пора искать пропитание.
Шкура у взрослого зверя чёрная, вбирающая малейшее тепло. Длинные и курчавые волосы только на лапах, остальная шерсть не очень длинная, но плотная, с густой, жёсткой подпушью.
И самое удивительное в этом животном – его волосы.
Они пустотелые!
Внутри каждой волосинки проходит тончайший, наполненный воздухом канал. Такие волосы – не только отличный изолятор, они как волоконная оптика, проводят свет к чёрной медвежьей шкуре.
Полярный медведь «греется» под лучами луны и звёзд!
Любое животное излучает тепло. Белый медведь – нет!
На инфракрасных снимках белых мишек не видно. Они просто не «проявляются».
Лишь на приборах с большим разрешением можно различить непокрытую шерстью «пипку» носа и облачко от дыхания.
Считается, что полярные и бурые медведи имели общих предков. Разделились эти две ветви порядка ста пятидесяти тысяч лет назад, но при скрещивании рождают вполне жизнеспособное потомство.
И вот подумалось мне: по теории эволюции сначала должен был появиться один медведь с пустотелыми волосами и потом передать эти свойства потомкам. Но что послужило толчком к этому?
Как они появились, эти волосы? Все сразу или по одному?
А чёрная, вбирающая в себя малейшее тепло, шкура?
А способность нырять и подолгу быть в ледяной воде?
А способность переносить морозы до минус восьмидесяти?
А способность месяцами голодать без вреда для здоровья?
А плоть медвежья? Любое мясо тонет в воде. Медвежье – нет.
Полярный медведь – «лёгкий». Иногда моряки видят этих зверей плывущими в море за десятки километров от берега.
Слишком много вопросов, и я не знаю, можно ли на них ответить с точки зрения теории эволюции.
По мне – полярного медведя сотворил Создатель всего сущего. Сотворил сразу со всеми присущими ему особенностями, необходимыми для выживания в высоких широтах, и не забыл наделить его защитой от ультрафиолета: человек на снегу в Арктике, даже при пасмурном небе, моментально обжигает себе слизистую глаз и заболевает снежной слепотой.
Жители Арктики ранее закрывали глаза дощечками с узкими прорезями, ныне они носят тёмные очки. Медведям такие очки ни к чему.
Никогда не устанешь наблюдать за медведицами с потомством. Они заботливые и строгие матери одновременно. Сколько раз, наблюдая в бинокль за такой семейкой видишь, что иногда детишки получают от мамаши весьма крепкого "леща", и этот лещ тем крепче, чем взрослей медвежонок, а водит (пестует) медведица медвежат два, а то и три года. Иногда они порядком надоедают матери, и она спешит избавиться от них хоть на время.
Однажды, огибая скалистый мыс по самой кромке моря, я чуть не столкнулся с двумя медвежатками, тут же поспешил вжаться спиной в камень и сдёрнуть с плеча карабин. Но малыши меня не увидели. Они с увлечением играли в догонялки, боролись друг с другом и кувыркались на морском песке. Медведицы я не заметил, как ни смотрел, и по-настоящему насторожился. Она где-то рядом. Заметит человека, - может напасть. Придётся стрелять. А куда потом сирот девать?
Я стал тихо отступать, поднялся на берег и, получив возможность кругового обзора, вздохнул свободней.
Но и сверху мамаши не было видно. Видать, притаилась и наблюдает. Лучше не дразнить зверя, а вернуться в зимовьё и переждать, покуда семья отойдёт подальше. Но пошёл я не берегом моря а по верху, по заглушающей шаги моховой тундре.
Проходя мимо большого валуна, услышал негромкий храп и увидел лежащую пластом медведицу.
Она спала!
Спала совсем по-собачьи, уронив горбоносую голову на передние лапы. Достали детишки, за камнем спряталась!
Отступив, я обошёл зверя по дуге большого круга и пошёл своей дорогой.
Этим же вечером похолодало и натёк густой туман. Я направился к ручью за водой без ружья: надоело вечно таскать эту тяжесть с собой. Только зачерпнул воды и пошёл назад, как из тумана показалась размытая медвежья фигура, стала принюхиваться и покачивать башкой, а потом двинулась мне навстречу.
Вот когда я пожалел, что не вооружён!
Быстренько вылив воду из вёдер, я стал греметь ими перед носом у потапыча, а он стал пятиться от никогда не слышанного звука. Так я колотил ведром о ведро пока не подошёл к зимовью и не сиганул в приоткрытую дверь.
Медведи шипят как гуси, только сильнее. Однажды, тихим вечером, я колол дрова у стены пристройки и внезапно услышал громкое ш-ш-ш...
Поднял голову и обомлел: в шаге от угла дома и шагах в семи от меня сидела на заднице медведица, прижимала к себе медвежонка и что есть силы шипела вытягивая чёрный губы трубой, ещё двое медвежат стояли чуть поодаль и внюхивались в незнакомые запахи. Зверина испугалась больше меня: шерсть на её загривке стояла дыбом, глаза стали как жёлтые яблоки.
Я швырнул в неё поленом и нырнул в пристройку, благо дверь была открыта.
Выскочил с ружьём и увидел что несвятая семейка вовсю улепётывает по тундре в направлении к морю: медвежата впереди, медведица сзади. Время от времени она слегка шлёпала отстающего медвежонка, наверное, того самого, которого минутой ранее прижимала к груди, и оглядывалась на меня.
Трое медвежат — редкость. Эх, как я сожалел, что у меня не было фотоаппарата с телеобъективом!
Налаживая отдалённые путики, охотничьи тропы, вдоль которых стоят ловушки, я стал уходить всё дальше от зимовья. Отдыхать же непременно выходил к морю: в тундровых лайдах (заболоченных низинах) сплошь мокреть, присесть не на что.
Сначала я разводил на месте ночёвки костёр и «растягивал» его на длину тела. Подождав, пока песок хорошо просушится и прогреется, я сдвигал горящие головни в ноги и устраивал там нодью - «долгоиграющий» костёр из двух брёвен. На горячий песок укладывал подобранные на берегу обломки досок. На доски стелил плёнку из «поленоэтилена», на плёнку – рогожный мешок, в изголовье - рюкзак. Постель готова. Спится на ней, как дома на печи, а сторожит дым.
В один из спокойных, тёплых дней середины августа я тоже заночевал на берегу. Усталый, крепко заснул под шёпот волны и скольжение ветра. А проснулся внезапно, как будто в плечо толкнули. Сразу нащупал ружьё и глянул на нодью в ногах.
Костёр ещё жил. Тишайший ветерок отклонял дым в сторону. В полуметре от тлеющих брёвен сидел небольшой медвежонок-пестун, нюхал дымок, вытянув чёрные губы трубочкой, и то правой, то левой лапой старался поймать живую синюю струйку.
Мордочка его имела совершенно собачье выражение величайшего любопытства, да ещё то так, то эдак склонит голову набок, почешет лапой жёлтое отвисшее брюхо и опять ловит дым.
Я в голос рассмеялся и медвежонок отпрыгнул в сторону. Но потом стал ловить воздух с подветренной от меня стороны и медленно подходить ближе с явным намерением потрогать странное существо лапой.
Я уже собрался было швырнуть в него головнёй, но тут из-за камней на берегу появилась медведица со вторым пестуном.
Почуяв дым, она тут же бросилась назад и прижалась боком к большому валуну. Шерсть на её загривке встала дыбом и она стала громко шипеть в мою сторону.
Стараясь не делать резких движений, я подтянул ружьё к плечу и взвёл курок.
Второй пестун прижался к боку медведицы и тоже зашипел.
Испуг передался и первому медвежонку. Он подбежал к медведице, получил от неё хорошего леща по толстому заду и вся троица моментально скрылась.
Я сначала пожалел, что «кино» так быстро кончилось, но, поразмыслив, прочитал вслух «Отче Наш», как мама в детстве научила, и поблагодарил Господа. Не ангел ли хранитель разбудил меня толчком в плечо? Не он ли сдержал испуг и ярость медведицы, готовой броситься на защиту своего дитя?
А сколько раз до этого словно невидимая рука хранила меня от несчастий! Не пора ли перестать испытывать судьбу, вернуться на Диксон и устроиться работать по специальности?
Но, правду сказать, такое «упадническое» настроение владело мной недолго.
Начался новый день с его работами и заботами, и уже через пару часов я вспоминал о своей минутной слабости с лёгким чувством стыда. Нет уж! Назвался груздём - полезай в кузов!
О чём я действительно «жалковал», так это об отсутствии фотоаппарата. Какие замечательные фото можно было бы сделать на радость детям!
Картинка из Интернета.