Далеко от Торткудука фронт. Неделю, а то и больше надо скакать до него на резвом скакуне по бескрайней степи, а затем по лесам России. Большое, очень большое расстояние. Но война все равно вцепилась когтистой лапой, словно коршун, в село и терзает души оставшихся жителей, не мобилизованных в армию или на трудовые работы. В такие моменты отчаяния, матери и жены, под вечер, выходили на окраину села. Пристально смотрели на запад, туда, где солнце садилось в далекие окопы, ожидая с надеждой сыновей и мужей, которых, может быть, отпустили на побывку? Но пустынна была проселочная дорога, не пылилась под усталыми ногами солдат, и расходились женщины, тихо и покорно, к своим очагам.
А когда почтальон, при случае, завозил в село газеты, а так же письма с фронта, то тогда – наступала общая радость. Самому бойкому и грамотному школьнику поручали читать вслух эти весточки с фронта и тут же бурно обсуждали каждое слово. Особо отмечая то, что написавший не забыл земляков и передал им привет и пожелания здоровья. И долго еще не расходились мужчины и женщины, повторяя прочитанное и гордясь, каждый своим, воином.
Даже знатный чабан Алжабай Кошкаров – человек, почитаемый за свой труд и ум не только в селе, но и районе, – не скрывал в этот момент гордость за сына Дамира. А как же иначе? У других односельчан мобилизованные мужья и сыновья воевали в пехоте или в артиллерии, а его единственный наследник (дочки – не в счет) – был механиком-водителем тяжелого танка. (Не зря, выходит, перед войной на тракториста учился). Алжабай даже специально в район, в военный комиссариат, ездил, чтобы узнать: какой такой тяжелый танк? Военком, комиссованный по ранению капитан, объяснил аксакалу, что у его сына очень ответственная военная должность. Танк КВ-1 («Климент Ворошилов») – весит более 50 тонн, имеет крепкую броню и неуязвим для немецких снарядов. Управлять таким танком нелегко, но, как видно, сын уважаемого отца успешно справляется со своими армейскими обязанностями. Капитан, желая успокоить человека с седой головой и усталыми глазами, еще долго рассказывал ему о том, как КВ-1 в атаке подминают под себя вражеские пушки и на скорости, тараня дома, где засели гитлеровцы, сметают эти строения. И вот теперь, слушая письмо сына с фронта, чабан, в который раз передавал односельчанам слова военкома, и собравшиеся вновь начинали гадать: сколько же это будет 50 тонн и какой высоты и ширины танк?
Но, в жизни радость – почему-то всегда сменяется печалью. С фронта приходили и другие послания, которых, моля Аллаха отвести беду, страшились так, что леденела кровь в венах, а сердце – обмирало. Когда почтальону приходилось молча вручать эти черные письма-похоронки чьей-либо семье, он опускал голову, словно был лично виноват. При этом стремился, как можно быстрее, уйти от непередаваемых горестных причитаний и слез. Сделать это было трудно, если не сказать – невозможно. Такие извещения, хотя Красная Армия громила врага на всех фронтах, все чаща и чаще стали приходить в аул. И теперь уже никто не хвалился своим воином, боясь накликать беду. Да она, проклятущая, – заявлялась сама, незванной. Даже семья Алжабая перестала получать письма от сына-механика непробиваемого танка. Но через месяц, когда поседевшая Перизат осунулась от слез, письмо все же пришло, и написано было Дамиром, но каким-то другим почерком. Он просил извинение за то, что молчал. Его танк фашисты подбили, а он сам и товарищи были ранены и попали в госпиталь. Но сейчас все позади. Экипаж выздоравливает, вскоре вернется в часть, где ему дадут новый танк, и он вновь начнет громить врага. Сообщил сын и о том, что его и командира танка представили к орденам Красной Звезды. И далее передавал привет всем односельчанам и будущим невестам, одна из которых, непременно, станет его женой.
Это письмо очень взволновало Алжабая. И не только потому, что его наследник получит очень почетный, как вычитал в газете внук, орден. И не раны Дамира стали причиной душевного волнения отца. Они, слава Всемилостивому Аллаху, уже зажили, и сын по-прежнему жив и здоров. Поразило старика то, что танк, который он считал неуязвимым, – подбит, а экипаж попал в этот самый «госпитал», где лечат раненых.
Дума о подбитом танке так засела в голове чабана, что он несколько дней был сам не свой и отару пас, не вникая в суть того, что делает. Когда же у Алжабая созрел план, он, уединившись с верной Перизат, принялся в чем-то ее горячо убеждать. Достигнув этого и оставив отару на помощника, засобирался в город, взяв с собой старшего внука. Выехали они рано (аул лишь просыпался) и вернулись уже в сумерках, когда апрельские лужи к ночи вновь стали затягиваться хрустким ледком. Ездоков, помимо супруги главы семейства, ждали не только дочери с детьми, но и соседи, которые пришли узнать: что за спешные дела погнали уважаемого Алжеке в город? И не привез ли он радостную весть о том, что Гитлер сдался и войне конец?
Все сидели тихо, дожидаясь пока Алжабай разденется, помоет руки и сядет за стол с нехитрой снедью. Отхлебнув из пиалы и выждав паузу, чабан, оглядев всех, начал свой рассказ:
- Когда я получил письмо сына, то мне очень стало обидно, что фашисты подбили его танк и ранили моего Дамира. Стал я думать: если они пробили броню столь грозной машины – значит, у немцев появились большие пушки. Какой здесь выход?
… Слушавшие аксакала, смущенно переглядывались, не зная, что сказать. Уловив это, хозяин юрты назидательно произнес:
- Надо сделать такие танки, чтобы вражеские снаряды их не могли подбить. Но танк – не иголка. На него надо много денег. А в газете внук мне прочел, что сейчас для фронта собирают средства. Одна русская женщина-колхозница даже решила на свои накопленные деньги самолет летчикам подарить. И другие люди сдают, кто, сколько может, чтобы на заводах сделали для бойцов пушки, танки и самолеты. А я что – хуже?! Разве я не могу отдать на танк для Дамира и его товарищей все, что мы накопили с Перизат? Супруга моя драгоценная даже свое родовое золото достала, что ей мама и бабушка подарили, когда мы поженились. Собрал я все это наше богатство и поехал в город. Пришел в обком партии к первому секретарю. Меня вначале не пускали, но потом товарищ Селиванов принял и очень благодарил. Он позвонил в газету и прибежал «патограф», который стал мой портрет делать и расспрашивать о моей работе, семье и о Дамире. А товарищ Селиванов пообещал, что мой танк обязательно передадут сыну и что он специально позвонит в Москву и попросит об этом. Даже с конверта адрес Дамира списал.
…Здесь рассказ чабана прервали возгласы удивления и восхищения собравшихся, которые поражались действиями старика. А тот, словно ничего не произошло, закончил рассказ и отхлебывал чай, думая о чем-то своем.
На следующий день в аул приехал почтальон. Кошкаровым он принес радостную весть в письме: их сын здоров, получил орден и на новом танке бьет фашистов, которые отступают под натиском Красной Армии. А в середине мая письмоносец опять приехал в село. Он обошел все семьи, кому были написаны письма, и затем, медленно переставляя ноги и глядя на сопки, покрытые молодой травой, направился к дому Алжабая. Старика не было дома, он пас овец, а Перизат, стоявшая у входа в юрту, по поведению почтальона поняла все, и без звука упала на землю.
Заголосили дочери, поднимая мать. Заплакали дети. Запричитали набежавшие соседи. Кто-то поскакал в степь за Алжабаем. Тот, несмотря на возраст, примчался быстро, на запыхавшемся от скачки коне. Чабан молча слез с жеребца и вошел в юрту. Перезат лежала на одеялах, беззвучно плача, не обращая внимания на причитания родных. Старик взял письмо с отпечатанными буквами текста, посмотрел на чьи-то подписи в нем и печать, и, махнув рукой внуку, который всегда читал ему письма и газеты, шагнул за порог.
- Читай! – Алжабай протянул листок подростку и тоже, как почтальон, стал смотреть на изумрудные сопки и белые барашки облаков.
«Командование воинской части 4564, – голос внука дрожал, – сообщает вам, что ваш сын, механик-водитель танка, сержант Кошкаров Дамир Алжабаевич 5 мая 1942 года пал смертью храбрых в боях за Советскую Родину на подступах к городу Вязьмы. Командир части – подполковник Самохин. Замполит – майор Резванов».
- Вязьма это где? – старик перевел взгляд с облаков на внука. Тот, уже успев заглянуть в учебник географии, махнул рукой на запад, за макушки мелкосопочника:
- Там, за Москвой…
…Алжабай развернулся, и, коротко бросив родне, чтобы за ним никто не шел, зашагал к ближайшему холму.
Когда Перизат, обеспокоенная отсутствием мужа, встала со своего ложа и отправилась искать супруга, то это ей удалось не сразу. Лишь тонкий крик боли, доносившийся из-за сопки (так кричат зайцы в лапах беркута), подсказал ей, где он может быть. Обогнув на непослушных ногах холм, Перизат увидела старика лежавшего на траве, лицом вниз. Она только сейчас обратила внимание на то, какой ее муж стал маленький и худой. И как заострились его плечи, вздрагивающие от безутешного рыдания. Супруга присела рядом и тоже залилась слезами. Услышав ее всхлипы, Алжыбай поднял мокрое от слез лицо:
- Это я виноват! – он замотал головой, словно силясь что-то с нее стряхнуть. – Я должен был раньше деньги на танк для Дамира отдать. Его танку уже бы сделали крепкую броню, и сын остался бы живым. Как я не успел, как не успел!
… Плача, он приподнялся и сел, скрестив ноги. Так и сидели они, безутешные в своем горе, двое пожилых людей, отгороженные от аула пологой сопкой. Над ними беззвучно плыли пушистые облака. Они двигались с той стороны, где грохотала война. Далекая и близкая.