Рассуждать на церковные темы трудно. Именно потому, что трансцендентное в церковном бытии так перемешано с бытовым, что поневоле уклоняешься то в один, то в другой дискурс и… пролетаешь по касательной к сути затронутого вопроса. Мимо, мимо…Церковь – это наша жизнь в вечности, и это же – наша жизнь сегодня, такого то дня и числа. И так же, как нам трудно в себе порой отделить духовное от душевного и телесного, так же трудно говорить о Церкви, выстраивая причинно-следственные связи из столь неоднородных посылов . Поэтому заранее прошу простить меня, если данные заметки заденут чьи- то чувства. Это не со зла, а только в стремлении к точности. Точность (иным словом – трезвость) понимания и определения необычайно нужна сегодня - после долгих лет, когда казалось, что мы возрождаем духовность в России, а также после тех потрясений, которые испытаны церковным народом в 2012 году и поставленных в ходе этих потрясений вопросов.
Автор этих заметок принадлежит к « призыву девяностых» и удобен, возможно, именно тем, что за отчетный срок успела побывать во всех качествах и положениях, в каких может оказаться верующий гражданин России по отношению к Русской Православной Церкви: была захожанкой и неофиткой, прихожанкой больших безобщинных соборов и членом уютных маленьких общин, паломницей и волонтером, мамочкой у дверей воскресной школы и матерью псаломщика и хористки, была учителем в православной гимназии и автором рассказов о церковной жизни, была в городском приходе и в деревенском. Словом, голос «простого прихожанина» в моем лице максимально усреднен и оптимизирован. Поэтому дерзаю от имени этого самого «простого прихожанина» высказаться.
Сразу скажу, что сознательно использую свою свободу мирянки на высказывание, так как явно наступила у нас пора мирянам не слушать, а говорить. Сознательно не называю имен священнослужителей, поскольку мой опыт показывает, что дерзкие речи мирянина, а тем паче попытки защитить священника, больно бьют в первую очередь по самому этому священнику. Таков порядок, не мной придуманный. Так, что не обессудьте, кому нужны пароли, явки и адреса. Они все у меня в кармане и, если понадобится, извлеку. Сейчас не время.
Так же не обсуждаю персоналии в отрицательном контексте. Пишу о явлениях и порядках, а не об отдельных людях.
Для начала картинка. Реальность, как она есть, без комментариев. Просто смотрим.
1. Лабораторный срез возрожденного благочестия.
Храм на окраине Петербурга. Построен в Византийском стиле и высоко взметнувшиеся купола, снаружи оживляющие однообразную спальную застройку, изнутри помещения представляют собой неимоверной высоты потолки, уже, за небольшой срок существования храма, покрытые копотью от лампад и свечей, так что невольно задаешься мыслью о стоимости предстоящего ремонта. Высокая лестница без пандуса ведет в храм над цокольным этажом. Небольшой притвор, полностью занятый массивными бюро для написания записок. Затейливый иконостас в русском стиле – дерево и яркая роспись. Бойкая торговля у свечного прилавка в одном углу, две лавочки для немощных – в другом. Помещение крипты в полуподвальном этаже закрыто для входа. Территория вокруг храма обнесена решеткой , которая запирается, если в храме нет богослужения. У ворот будка охраны. Внутри на территории стоянка для нескольких автомобилей, две кабинки биотуалетов и пара лавочек.
Я описываю конкретный храм, имеющий название, соответствующее посвящению центрального святого престола. Но название это в данный момент не существенно. Цель описания - показать церковную жизнь в России сегодня, и этот храм взят как типичный. Таких по России большинство. Мелкие детали и отклонения, вносящие некоторое разнообразие в картину, не в счет. Храм типичный и приход типичный.
Прошу особо обратить внимание, что это здание – архитектурный новодел, что в свою очередь значит: все происходящее нельзя отнести за счет «трудностей» или тяжелого исторического наследства. Все спроектировано и задумано именно так.
Вы можете подняться по этой высокой лестнице, глядя вверх на золотые купола и кресты, под восхитительный звон колоколов, преисполняясь молитвенным настроением. Это нетрудно молодому и сильному. Слабый может преодолеть подъем, цепляясь за перила . Инвалид на коляске подняться может только в том случае, если найдется поблизости пара крепких мужчин, готовых ему помочь. В притворе вы можете написать записки с именами близких или просто небезразличных вам людей, живых и мертвых. Это ваша просьба к Церкви молиться за них. Опять же инвалид-колясочник не напишет ничего, так как поверхности для письма слишком высоко. Далее Вы идете в храм и относите записки к свечному прилавку. Какой именно будет молитва, определяется ее ценой на прейскуранте и вашими финансовыми возможностями. Если эти возможности ничтожны, то обратиться к Церкви с просьбой о какой-либо молитве будет никак. Несмотря на то, что над прайс-листом висит надпись «пожертвования», изменить таксу нельзя, у свечницы нет на то полномочий, а священника вы сейчас скорее всего не найдете, да и гарантий, что он пойдет вам навстречу, нет. Вам останется только молиться, стоя в храме в толпе людей о себе и своих близких самому, про себя повторяя их имена. Если вы готовились к исповеди и Причастию, то надо встать в очередь. Возможно, вам придется стоять в этой очереди всю службу до самого выноса Чаши и ваше покаянное настроение не даст вам услышать те призывы к радости, которые наполняют текст литургии. Прийти заранее нет смысла, так как священник выходит на исповедь одновременно с началом литургии и всегда есть несколько человек, которые пришли еще раньше. Почему исповедь не происходит в другое время, вам никто отчитываться не обязан. Исповедываться придется быстро. Священник, озабоченный длиной очереди, скорее всего, перебьет вас на полуслове и выдаст вам свое видение ваших проблем, не всегда точное, но с этим надо будет согласиться и склонить голову под епитрахиль в надежде, что Господь разрулит ситуацию ко благу всех. Вы верите, что на все воля Божья, ваше дело было прийти и подготовиться, но раз от разу по мере того, как посещение Храма входит в привычку, у вас накапливается все больше недосказанностей, неотвеченных вопросов, нерешенных задач. И этот снежный ком катится на вас, грозя раздавить, и что с этим делать, непонятно.
К слову, наш современник в России живет куда как непросто .Еще сложнее живет в России христианин. Волчьи законы дикого постсоветского капитализма ставят индивидуума часто на грань выживания, нередко еще и с некоторым количеством близких людей на руках. Почва под ногами шатается. Не стать звеном пищевой цепочки – не сожрать никого самому и не быть съеденным – это в большинстве случаев предел мечтаний, а если еще остается в груди толика тепла, которым можно поделиться с тем, кому еще хуже, то это уже жизнь. Жизнь во Христе,( если исповедуешь Его сознательно, а не просто интуитивно сберегаешь душу свою). «Господи помилуй!» это порой самая актуальная молитва. В свете этой реальности старинные молитвословы, заполненные долгими стенаниями о своей греховности, а также стандартный один на всех императив «думать о своих грехах, молиться и смиряться» ведут к невольному, может быть, подсознательному отчуждению человека от Церкви, как от чего-то параллельного его проблемам. Рано или поздно возникнет желание побыть наедине с Евангелием, без посредников. Но продолжим наше описание конкретного храма.
Если вы пришли в храм с ребенком, то надо запастись невероятным терпением, так как будет некуда сесть, негде положить вещи. Надо будет привыкнуть к мысли, что ваш ребенок всем мешает, но сделать с этим ничего не возможно, так как вывести ребенка можно только на улицу и как тогда участвовать в литургии, непонятно. А ведь надо воцерковлять семью. Воспользоваться туалетом даже ребенку можно только уличным, так как цокольный этаж закрыт для «посторонних», и сознание этой посторонности вашей тут, в этом божественном месте, будет в дальнейшем предательски овладевать вами всегда и здесь в храме, и дома, несмотря на старательное чтение катехизисов, святоотеческих писаний, участие в уборках к празднику и посещение лекций .Любой пропуск по болезни и обстоятельствам влечет ощущение, что вы вне Церкви .Потому что единственная связующая нить – ваша воля прийти сюда и что-то сделать. Обратного интереса – к вам, нет, и не ожидается. Для катехизических занятий на час в неделю вас или вашего ребенка, конечно, допустят в закрытые помещения, но не более того. После праздничной литургии вам предоставлена будет возможность идти домой и продолжать праздник либо в кругу семьи, если таковая имеется и благочестива, либо в одиночестве, если семьи нет, либо среди посторонних, неверующих, богохульников – это если вы совсем уж принадлежите к племени унылых неудачников. Даже после ночной службы на Рождество или Пасху вы пойдете домой ночью, если близко или есть на чем добраться. Если не на чем, то чья это проблема, догадаться тоже нетрудно. Вы можете ходить и год, и два в один и тот же храм, и даже пять или пятнадцать лет туда же, и знать при этом постоянных прихожан только в лицо, так как ни каких поводов соприкоснуться друг с другом, кроме богослужения, у вас нет. А на службе, как известно, не разговаривают. Если вы заболеете, никто не позвонит справиться, почему вас не было сегодня на службе. Никто не помолится о вашем здравии, если у вас нет благочестивых родственников. И уж если, упаси Бог, умрете, соответственно, за упокой тоже не помянут, да и имя ваше никто не знает.
Я понимаю, что меня сейчас перебьют множественные возмущенные голоса, рассказывая что вон там где-то выстроен храм с пандусами и удобными скамейками, где-то есть исповедь на вечерней службе, где-то воскресная школа со множеством кружков, где-то сестричество или братство, а где-то священник пьет чай с прихожанами. Но, дорогие мои, я повторяю: эти отдельные частности не меняют общей картины, в которой в подавляющем большинстве прихожанам отведено номинальное место статистов, изображающих нескончаемый дубль под названием «наполняемость храмов».
Возмутятся и многие из тех, для кого церковь – работа, источник средств к существованию. Потому что есть у них естественное желание замкнуться в уютном корпоративном кругу, веря, что вот это и есть их личное воцерковление, что это особая милость Божия к ним за какие-то заслуги и не особо вникая в судьбу остальных. «Внемли себе» ( Втор. 15,9), столько раз толкованное святыми отцами, для многих и по сей день профанно сводится к поговорке «моя хата с краю». Скажу попутно, что это тот яркий пример бытующего своеобразия интерпретаций огромного множества библейских и святоотеческих текстов, о чем еще будет сказано ниже.
Даже некоторое количество храмов, при которых сформированы общины, не меняет дело, так как их ничтожно мало и во многих, несмотря на видимое наличие общины, сохраняется номинальность отдельного прихожанина. Но поскольку общинные храмы представляют исключения и почти подвиг, в свете этого подвига даже язык не повернется разбирать какие-то их недостатки.
Мы рассмотрели типичное среднестатичстическое бытие отдельного человека в церкви в десятые годы двадцать первого века. Закономерен вопрос, почему люди все же заполняют храмы, и как формируются эти три процента от всего населения, которые ежевоскресно посещают церковь? Во-первых, призыв Божий, который в жизни грешного человека проявлятся в самых разнообразных формах – от тихого дуновения до тяжких скорбей – ведет человека закономерно туда, где обозначена материально и продекларирована эта близость к Богу и знание о Боге. Еще некоторое время человек посвящает изучению того, в чем естественно не чувствует себя компетентным довольно продолжительный срок. Весь этот период он старательно выполняет требуемое. Во-вторых, ритуал притягателен для многих. Иллюзией снятия с себя ответственности. В смене чинопоследований, послушаний, праздников и постов, в отношении к таинствам как к магии, многие люди находят выход в сторону от самих себя. В-третьих, множество людей, молчаливо заполняющих храмы. имеют свое, зачастую далекое и от православия, и от христианства вообще, представление о высших силах, управляющих этим миром. Этими людьми просто никто не интересуется, но толпу они создают.
Как распространяется вера Христова при такой постановке вопроса? Светит ли такой свет миру? Риторический вопрос. Обесценивание отдельной личности слишком большим диссонансом проявляется на фоне декларируемой любви. Это для внешних. Но и верным нелегко в такой атмосфере. Красота куполов и восхитительное пение - разве это замена любви? Для кого-то да, замена на некоторое время. Для любящих обманываться, возможно, замена на всю жизнь .Мерцание свечей, запах ладана. Таинственность как стиль, благоговейность как атрибут таинственности - завораживающе действуют на многих. Но далеко не на всех. Экзальтация часто принимается за действие благодати, но не всегда. Люди недоумевают, люди уходят. Уход их, естественно, не фиксируется. Церковь заполняется захожанами и неофитами, привлеченными и призывающей благодатью Божией, и красотой богослужения, и желанием решить свои внутренние проблемы. И так по кругу, до следующей смены.
2.Выбор без выбора - по государственной модели.
С конца восьмидесятых и вплоть до кончины Святейшего Патриарха Алексия такой – одиозный, но, к сожалению, соответствующий национальной ментальности - образ русской церкви взрастал на свободных от государства хлебах( ну почти свободных) параллельно с тоненькими ростками христианства, алчущего и жаждущего правды, и потому ищущего бытия в Церкви, а не ритуала. Были и остаются люди, вдохновленные Благой вестью и личным подвигом отдельных христиан более, нежели красотой богослужения и внутрихрамовой обстановки. Мудрость первосвятителя была в соблюдении границ, но и при отсутствии диктата. И за постсоветское двадцатилетие только остаточной болезнью общества можно было оправдать возрождение имперской церковности с оттенком дикого постсоветского либерализма. С болью, но все же оправдать. Поскольку Церковь возрождалась согласно нашим представлениям о ней – уж какие были. Поскольку нам была дана свобода строить, что хотим, и кто мог, тот строил Церковь. Кто был немощен, возводил симулякры из нездоровой ткани собственных идеалов. Мы – нация имитаторов( по меткому слову одного протоиерея и профессора духовной академии, которому ныне запрещено говорить публично). Двоемыслие, привычка ко лжи, власть цитат, вырванных из контекста, власть авторитетов, исполненных могущества земного, охотный отказ от самостоятельного мышления – это имперское и советское наследие. Но была надежда, что живые ростки все же окрепнут со временем. Церковь – это живой организм, который имеет способность к самоочищению. «Врата адовы» ( Мат.16:18) не одолеют Церковь Христову никогда, и в жизни это будет проявляться постоянным омертвением терний и волчцев. И постоянным укреплением живых плодоносящих ветвей. Правда, как это будет выглядеть внешне, нам точно знать не дано.
Достаточно было бы того, что по слову апостолову « надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1Кор.11:19). Иначе говоря, во времена апостольские «искусные» определялись в честном соревновании. В свободе и в конкуренции, если хотите. В постсоветское время этот принцип более или менее соблюдался. Можно вспомнить жесткие конфликты с кочетковцами, и тем не менее они остались в церковном общении, так как с канонической точки зрения не нарушали ничего, а своеобразие благочестия - это канонически ненаказуемо. Можно по -разному относиться к ним – с симпатией или раздражением, помня, конечно, что и сам, возможно, кого-то раздражаешь. Терпение, братская любовь, снисхождение – это христианские добродетели. Где как не здесь вспомнить евангельскую метафору: поле с пшеницей и плевелами не надо пропалывать, ибо уничтожая плевелы, можно повредить и пшеницу.
Увы. События последнего времени далеко не столь обнадеживающи, как они были в начале и даже в середине девяностых. Они вселяют тревогу. В течение последних трех-четырех лет заметно увеличилось количество священников, уважаемых паствой и канонически ничего не нарушающих, но передвинутых с приходов и даже отправленных под запрет по надуманным поводам, вроде опоздание из отпуска с благотворительной акции или отказ крестить без оглашения. Нравится это кому-то или нет, но со стороны это выглядит следующим образом; честные христианские пастыри подвергаются гонениям . Не от язычников, не от большевиков, а от «коллег» и священноначалия., Священники эти очень разные по характеру . темпераменту и месту на оси «либерализм –консерватизм». Но объединяет их всех, на посторонний взгляд, именно внимание к пасомым и добросовестные труды на церковном поприще. Оно и понятно, ни одна корпорация не терпит выскочек, задающих своим усердием высокий уровень остальным. Корпорация терпит только в тех случаях, когда к усердным имеется особое благоволение и заступничество начальства. Но видимо, мы имеем не те случаи.
Такое впечатление, что искореняется та «любовь между собою» ((Ин. 13; 35) которую заповедал Христос. Ее и так было мало. Катастрофически мало в последнее время. Надо, чтобы не было совсем, так?
Выбора у христиан становится все меньше. Модель предлагается одна на всех.
В том храме, описанием которого я начала эти заметки, в закрытом цокольном этаже имеется небольшая трапезная церковь. Прихожан, напомню, туда не пускают. Для кого эта церковь и для кого эта трапеза? Со всей очевидностью можно предположить, что для спонсоров (по-церковному «благодетелей») и всяких иных особо важных персон. Хочу еще раз напомнить, что храм проектировался в наши дни. И именно в этом – свежем - проекте не предусматривались помещения для прихожан, как не предусматривался пандус, гардероб или места для сидения. То есть идея храма была изначально номинализирующей прихожан, о прихожанах вообще никто не думал. Но зато там была продумана отдельная трапезная церковь для особо важных персон.
«Архитектура - тоже летопись мира». - сказал :Н.В.Гоголь . Вот она – эта страничка современности. Вновь спроектированный храм, куда прихожанам разрешено зайти, если хватит сил – и на том спасибо. Другие проявления той же тенденции - вип-храмы в элитных закрытых поселках, для випов естественно. Автомойка и всякий бизнес на территории главного храма страны. На этом фоне и вип-очередь к поясу Богородицы, аналогичная блатным проникновениям в театры и магазины в СССР, уже никого не удивит. Благодать по блату. Солидный Господь для солидных господ .Солидным господам невдомек, что Бога обмануть невозможно. И сколько бы ты ни золотил купола, и сколько бы орденов ни получил за это, если ты тянешь на позолоту деньги со своих рабочих, не доплачивая за их труд, или разоряешь государство, Бог не примет твоей «жертвы». Здесь совсем иная бухгалтерия. Но оставим господам( и окормляющим их священнослужителям) решение этого вопроса сообразно их представлениям о Боге и совести, также оставим им оценку полезности копирования церковью мирского социального устройства. Нам, взирающим на это с недоумением , очень важно найти свою нишу неучастия таких делах.
В Петербурге за последние четыре года мне «повезло» дважды(оцените частоту) оказаться в эпицентре разгона общины и быть свидетелем того, как репрессии в отношении приходского священника начинались с появлением пожарной, потом санитарной инспекций, потом электриков со своими претензиями, представителей управления имуществом и далее по классической схеме рейдерского захвата. Скажу честно, не сразу догадалась, и пришлось долго думать, как так получилось, что у нас митрополит управляет пожарными. Было ощущение нереальности происходящего, фантасмагории. Наконец, до меня дошло, что это именно по всей вероятности и есть то, что называют симфонией церкви и государства.
Учитывая количество представителей спецслужб, по всей стране, массово принимающих православие не только без раскаяния в содеянном и соделываемом, но и без малейшего даже смущения, учитывая количество странных людей в штатском, которые ныне окружают каждого почтенного архиерея, услужливо посредничая во всех вопросах, не приходится сомневаться том, какого характера музыка предлагается нам в качестве единственно возможной. Причем, если в советские времена контроль и вербовка осуществлялись все же со стороны продекларированных атеистов, то есть область сакрального все же оставалась прерогативой церкви, то ныне, при таких претензиях на благочестие со стороны карающих силовиков, уже ни в чем нельзя быть уверенным.
Но вернемся к вопросу о простом прихожанине, о каждом их нас, кто хотел бы видеть в храме действительное средство спасения, а не павильон для съемки фильма «Православие в России».
Христианское учение антиномично, то есть состоит из видимых противоречий, единство которых открывается только сердцу и только в практике ежедневного делания. Например «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. (1 Ин. 2, 15-16). и"Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную" (Ин 3:16). Все священное писание состоит из таких антиномий. Поэтому доктринальное восприятие христианства, вырывание и заучивание цитат неизбежно искажают его. Только жизнь по заповедям - и пример такой жизни вокруг - могут помочь пониманию христианского учения. Если примера нет, если человек изолирован от жизни своих единоверцев и видит их только на воскресной службе, учение мертвеет. Если человек не видит и не слышит, как применять к современности вечные заповеди, он обречен на тяжелый и плохо поддающийся истолкованию опыт неудач. Отдельные исключения (отцы-пустынники, например) не в счет. Антиномичность христианской веры при голом теоретизировании, легко приводит к подменам. Невозможно отличить смирение от равнодушия и трусости, а гордость от самостоятельности и чувства собственного достоинства вне практики постоянного общения между христианами. Только в общении, а лучше – в работе, можно увидеть, сколько тепла иногда скрывается за надменным видом и, наоборот, сколько равнодушия за благостной любезностью. Только так можно научиться не судить, только так можно научиться жить во Христе. Оставляя только внешнюю форму церковной жизни, мы обрекаем и себя на внешнюю веру. «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал.6.2) Также невозможна и миссия , проповедь Христа в мире , о чем уже говорилось.
Без общины решить вопрос личного спасения трудно. Несмотря на все перегибы, которые можно наблюдать сегодня в отдельных общинах, несмотря на явно сектантские тенденции в некоторых их них, все равно без них никак. Христианам заповедано спасаться через ближнего своего. Безобщинный приход это искусственное ограничение полноты церковной жизни, это по сути ересь.
«Усталые, голодные, плохо одетые и обутые мы ежедневно до службы и после нее спешили в храм, чтобы быть с Богом. Материально у нас не было почти ничего, но как много было сил духовных! Поразили пастыря, и рассеялись овцы, не стало уже того единения душ, той духовной поддержки, что была в храме. Куда ни придешь, везде чужая, нет руководства духовного, остались только случайные исповеди.» Это из воспоминаний Клеопатры Ивановой об общине о.Алексия Мечева, бывшей в Москве в начале двадцатого века.
Как бы ни старались неофиты-особисты и окормляющие их служители культа заменить любовь ритуалом, ничего не получится. Будет только грех против Церкви и развал всех их замыслов, непредсказуемый по последствиям.
2. Поможет ли церковная вертикаль созданию и расцвету общин?
Может показаться , что автор этих заметок ратует за немедленное введение общин. Увы, нет. Приказной порядок здесь не имеет смысла.
Конечно, нетрудно себе представить, что будет, если вдруг вопрос об общине получит некий «общественно-политический» резонанс. Уполномоченные «по социальной работе» и работе «с молодежью» – это мы имеем уже сейчас, точно по образцу советско-комсомольской работы. И это ответ на недовольство черствостью к людям, которое – невзирая на полное отсутствие обратной связи и небрежение мнением прихожан – все же дошло до церковного руководства. Только теперь прибавилось слово «технологии». Ну правильно, если есть социальные технологии и педагогические технологии, почему бы не быть церковным технологиям . Священников сравнивают с менеджерами. Будут и общины по типу клубов, корпораций и трудовых коллективов. Будет и благотворительность, неотличимая от эксплуатации безмездного труда, когда и можно было бы заплатить да денег жаль. Все будет оформлено внешне, будет выстроен совершенный симулякр. С той же близостью к понятию община, с какой ярлык «пожертвования», приклеенный над прайс-листом, имеет к пожертвованиям. Из одной такой (видимо «пилотной») общины, под покровительством «Единой России» где я побыла около года в 2010, мне до сих пор шлют электронные месседжи с приглашениями на уборку храма или чтение акафистов. Хотелось бы обмануться и увидеть за этим терпеливое снисхождение ко мне, грешной. Но, увы, это всего лишь технология. Послания безымянны и стандартны. Догадываюсь, что если бы я умерла, это не помешало бы отправке эсэмэски на мой адрес. Технология, да-с…
Общину надо выращивать как прихотливый цветок. Но условий для этого в российской церкви сегодня нет. Поэтому, никакие стенания, никакие петиции по поводу того, что что-то нам не нравится и мы что-то хотели бы изменить в существующем порядке, не приведут к результату. Только возможность свободно образовывать сообщества по своим представлениям, набираться в них опыта через ошибки, только возможность привлекать и сохранять пастырей, соответствующих христианскому духу этих сообществ, могут дать надежду. По слову апостолову о необходимости разномыслия.
Литургию можно служить и в лесу на пеньке, и в самолетном ангаре, и в городской квартире. Пусть будет неудобно, тесно, тяжело. Христолюбивые люди справятся. Не с таким справлялись. И немощного можно поднять на руках без лифта на пятый этаж, и исповедь проводить по необходимости столько времени, сколько потребуется для данной исповеди. И язык богослужения можно выбрать тот, который наиболее целесообразен для собравшихся: церковнославянский, если все здесь понимают его, русский, если много неофитов. И проповедь привязать к актуальным событиям современности. И подумать о том, как воспитать детей по-христиански в этом сложном мире и как проводить достойно стариков. И как помочь безработному брату, и как поддержать овдовевшую сестру.
Сегодня эта возможность отнята у нас. Священник, который рискнет служить вне официального храма, будет, с большой долей вероятности, подвергнут запрещению. Священников переводят на другие места по надуманным поводам, никак не прислушиваясь к прихожанам. Более того, священников не увольняют за штат, мотивируя «большим количеством работы», но скорее всего, чтобы исключить возможность совершения служб на дому. Надеяться не на что.
Не хочется относиться к священноначалию как к силе, противодействующей распространению христианства. Это горько, обидно и дико. Я никого не сужу, ибо мотивы поведения других людей мне неизвестны. Судия всем Бог, которому открыто сердце и обстоятельства каждого из нас. Просто не хочется также, будучи слепым, полагаться на хромого и падать вместе с ним в одну яму.
3. Перспективы.
Какие последствия такого насильственного «вертикального» внедрения православия государственно-пропагандистского типа можно предположить на ближайшее будущее?
Во-первых, количественное уменьшение числа неофитов и уход некоторой части мирян и священников. Нет сомнения, что это будет пропагандистски решено. С неофитами разберутся, упростив богослужения и включив в число статистических «верующих» всех потребителей святой воды, выстраивающихся с пятилитровыми бутылями в очередь на Крещение, а также всех купальщиков в проруби и освящающих куличи на Пасху. Будет сказано о снисходительности к немощным (имеются ввиду немощные духом купальщики и освятители куличей),.о «молочной пище» для «младенчествующих в вере». Нельзя, мол, отталкивать людей, которые «пришли к Богу» и тому подобное. У РПЦ в настоящее время образовалось некоторое количество медийных лиц, способных мастерски перевернуть наизнанку любую ложь и обратить ее в «правду» с помощью набора цитат. Количество православных, ничтоже сумняшеся, дополнят военные, полиция, студенты и школьники, или иные бесправные сословия, строем ходящие на Причастие. Проблема миссии на этом благополучно будет «разрешена». Уходящих объявят раскольниками, врагами Церкви, теплохладными и всякими нехорошими. Жалеть о них не станет никто. Ответственность за уход полностью на уходящих. Москва слезам не верит. РПЦ тоже.
А что во-вторых? Во-вторых, «народное православие» будет приобретать все более дикие формы. Все нынешние ряженые отдохнут в тенечке. Потому что, если живого человека систематически нивелировать до статистической единицы, при этом ничему особенно не уча, только повторяя прописные истины, то внутри у него накопится такое количество когнитивного диссонанса, такой сон разума и такие чудовища… Приведу пример. Недавно на одном из православных форумов при обсуждении темы, суть которой сейчас не важна. Двое не только «глубоко воцерковленных», но и професионально работающих в церкви православных христианина договорились до следующего. Один сказал, что « Таинства церковные – та же магия», только с адресацией к иным силам. Другая заметила, что «амвон – это все равно, что сцена». И это при беспрерывном цитировании святых отцов…
Бюрократизма и ритуализм – явления одной природы. Можно даже сказать: одно и то же явление с разными лицами. Написал план «мероприятия», потом отчет о «мероприятии», подшил в папку аккуратно, поставил на полку в красивом скоросшивателе – и можешь спать спокойно. Не озадачиваясь ни качеством, ни даже наличностью этого самого мероприятия. Как это явление проецируется в ритуализме церковной повседневности? Прочитал три канона и последование, сходил на всенощную, пришел утром на литургию, отчитал список грехов, склонил голову под епитрахиль – и спи спокойно, все твои проблемы решены. Прошу особенно отметить, что я не обсуждаю здесь Таинство. Я веду речь о психологическом состоянии человека, прибегающего к этому Таинству формально. Что говорил Господь о формальном отношении к духовной жизни? Кажется «гробы повапленные»( Матф. 23: 27) - это ближе всего.
Разумеется, без ритуалов совсем не обойтись Они снимают стресс, они помогают в тех ситуациях, где мы не в силах ничего изменить или решить. Но превращать всю жизнь в ритуал – это слишком .Ритуал выхолащивает содержание, мертвит его, приуготавливает путь любым изменениям этого содержания, незаметным в той мере, в какой они прикрыты ритуалом. Ритуализировать церковную жизнь, водить ее к воскресному посещению храма с выполнением ряда действий – значит – открывать путь подменам. Для большинства прихожан РПЦ церковная жизнь сегодня – это именно только воскресное посещение храма с полным принятием тех условий, которые к этому посещению прилагаются.
4. Что делать христианам?
Да ничего особенного. Стоять в своем христианстве. Объединяться во все доступные формы объединений, не ограничиваясь каноническими. Нести благую весть о Христе миру. Иметь «любовь между собою» и милость ко всем остальным. Нет худа без добра. Номинализированность приходской жизни в современном православии при всей прискорбности этого явления имеет все же некоторые плюсы. Она дает определенную свободу. Никто вами не интересуется, никто не промывает мозги. Но и управлять вами можно ровно до тех пор, пока у вас имеется доверие к управляющим. Мое доверие иссякло, но вера не закончилась. Наоборот, она только укрепилась. Наоборот, хочется подкрепить веру делом. Все только начинается.
В заключение приведу цитату из книги известного богослова конца девятнадцатого – начала двадцатого веков Н.П.Аксакова. Книга озаглавлена словами из первого послания апостола Павла к Фессалоникийцам «Духа не угашайте» (5:19). Все христиане мира знают расширенный вариант этой цитаты и даже всю главу очень хорошо, так как это предельно краткое, но совершенно универсальное руководство к жизни. Книга Н.П.Аксакова посвящена роли мирян в Церкви. И вот, в частности, что он пишет.
«Неужели и при таком блуждании иерархии, при таком численном превосходстве уклоняющихся в ересь и заблуждения, народ должен оставаться только покорным, не может и не должен выходить из повиновения, не может и не должен подавать своего голоса, являться хранителем и охранителем православия? Церковная история представляет нам немало случаев, когда церковный народ для блага церкви должен был, к сожалению, выступать самостоятельным действующим лицом. Мы говорим «к сожалению» потому что только согласная общая деятельность его с иерархией может почитаться вполне нормальной» (М.2000, с82).
Хорошая книга. Советую почитать. Очень актуально.
март 2013 Санкт-Петербург