Брусника

Любовь Винс
                Настроение было хмурым, как  старый дед на завалинке.  Насупила брови тоска,  тревога ледяной рукой сжимала сердце.  Душу  резала потаенная обида. Все не так, все без радости.  И не плачется мне. А зря. Смыла бы хрустальная слеза тяжкий груз с души, глядишь, просветлели бы очи, да по новому взглянули на мой привядший мир…ну, обманул мужик,  наобещал золотые горы, да и прочь…а ты растаяла, поверила,  сладкую жизнь уже себе в мечтах нарисовала…Не тут-то было.  Уткнулась лбом в предательство, как в стену кирпичную и все. Застряла. И больно и противно, а никуда не денешься, будь добра, живи дальше, да никому свою боль не показывай.  Зачем она, твоя боль, другим нужна?  Зачем про нее говорить? Чтобы пожалели? Посочувствовали? Ну, пожалеют, посочувствуют, советов целую кошелку насыпят…А любимого не вернут…А он так мне нужен! Эх!...
                Слезу все-таки выжала.  Катится слеза, горькая, зараза, аж кожу  на щеке щиплет. А следом  её товарки подпирают, о сколько их!  Зря жалилась, что не плачется! Плачется! Да еще как!  И рыданья грудную клетку распирают, пару вздохов и они на волю выйдут, а там и до истерики не далеко….Нет! нет! Все!!! Останавливаюсь!!!  Порыдала и хватит.  Надо делом заняться. Только таким, чтобы не на людях, чтобы в одиночестве…Придумала! Пойду – ка я в лес! По бруснику.
                А на улице как здорово!  Денек солнечный, светлый,  не в пример моим  хмуростям.  На автобусной остановке народу  немного. Все, кому работать надо уже работают, школьники в классах науки изучают, а бабки-непоседы, да неприкаянные вроде меня,  заботу себе ищут. Вот старушенция  сумку тяжелую возле ног поставила. Отоварилась уже с утречка в магазине.  Мужик с бандитской рожей перегаром  дышит, за версту вокруг себя озоновый слой порушил. Ия. Скромненько в сторонке стою.  Автобус дожидаюсь.
                В небольших северных городах что хорошо?  А то, что полчаса  езды на автобусе и ты уже за городской чертой. Вот последний домишко на окраине притулился, а дальше, во всю ширь – тайга. Стоит себе, пестрая, разноцветная, умиротворенная.  Грязно-желтые листья березы еще на веточках держаться, но хлипко, подует посильней ветер и сорвутся они, полетят и будут кружиться с ветром в танце, пока не устанут, да не прилягут на землю. И ковер соткут, такой же, грязно-желтый.   А рябина то! Прелестница какая!  Серьги гроздьями нацепила, стоит,  красуется.  Это она перед   елками бахвалится. Вот, гляньте на меня, вы,  как известно, и зимой и летом – зеленушками стоите, а я по весне невестой белой, летом пегая, а по осени огнем горю!  Красота! Кусты шиповника вечно в обороне. Растопырились колючками, ягоды берегут.  Ну, до поры, до времени, может и получится.  Пока воронье не налетит или суматошные синицы не доберутся. Иду себе по  лесу, чистым воздухом дышу, грусть свою под коряги забиваю. Да по сторонам смотреть не забываю. Я ж за брусникой пришла.  Иду и сама своей глупости удивляюсь. Откуда бруснике взяться, если её еще в конце августа начисто выбрали. Стояли на базаре ушлые бабы, ведрами её продавали.  Стоит ведро на  прилавке деревянном,  до верха брусникой наполненное. А брусника! Ягодка к ягодке! Крупная, бардовая!  И на солнышке бочок ее искоркой манит…и чего я тогда пожадничала?   Отдала бы денежку, ссыпали бы мне в полиэтиленовый пакет  пять литров чистейшего  витамина, и пришла бы я домой,  пакет в морозилку положила, и лакомилась бы студеной зимой  брусничкой с сахаром. Или бы морсик варила.  А теперь иду, по сторонам глазами зыркаю, а толку – ноль!  От брусники только листочки остались. Малюсенькие, темно-зеленые.  Сплелись кустики, от горшка два вершка,  друг с дружкой,  да под ноги зеленой перинкой легли.  Одна листва, нет ягод, хоть тресни!. ..приморилась. Сяду  на пригорок, просто на солнышко полюбуюсь…
Хорошо в тайге.  Тишина. И хмурость души стаивает под солнышком, уходит…Да Бог, с ним, с мужиком! Чего я, в самом деле? Молодая да красивая, неужто  другого не найду? Да запросто!  Мне ли горевать?  Найду новую любовь, да нырну в неё, как в омут!  А время пройдет, может и предатель мой вернется. Сопоставит что к чему, сравнит с другими, да поймет – нету меня лучше на всем белом свете…да в коленочки  мои ткнется, прощенья просить…а я погляжу, прощать или…мечтать хорошо, только  сигнал с мочевого пузыря,  мешает.  Иди, намекает, кустики найди, да погуще. Пусто в лесу, подглядывать некому, да только завис над головой пожарный вертолет, очаги возгорания ищет. А может просто мужики в бинокль меня разглядывают. Да прикалываются.  Лежит себе бабенка на пригорке,  не шевелится,  то ли пьяная, то ли мертвая…надо рукой помахать, пусть не парятся, я живее всех живых! Махнула.  Вертолет на бочину вираж сделал и дальше полетел. Ну и ладненько. Не придется мужикам моей попкой полюбоваться.  Встала. Иду. Кустики погуще ищу. В-о-о-он туда пойду.
                Мама дорогая!  Полянка маленькая, средь елок низкорослых, и вся капельками крови забрызгана! БРУСНИКА!!!!   Да сколь много её!!! Ну-ка, попробую…М-м-м-м-м- вкуснятина какая!  Кисло-сладкая, спелая, на языке лопается, тает…еще ягодку, еще…все. Наелась. Можно остальную в баночку собирать.  Полчаса потрудилась и литровая банка полнехонька! Славно. Пора и домой. Иду обратно к дороге. Улыбаюсь.  Зачем печалиться о том, чего исправить нельзя?  Лучше  просто отпустить от себя боль, успокоится, и  веру в лучшее, как колодезной воды испить. Пусть холодно, пусть зубы сводит, но сладко…И жажды нет.