*
В капсуле скоростного метро кроме меня только один пассажир. Сидит прямо напротив и старается смотреть как бы в сторону, но то и дело бросает на меня ожидающий взгляд.
Я, наконец, одариваю его натянутой улыбкой.
- Вы уже подключались к новостному каналу? – тут же спрашивает он, с готовностью наклоняясь ко мне.
- Нет, а что?
- Это просто беспредел какой-то! – пассажир багровеет и хлопает себя по жирным ляжкам. – Пять выстрелов из снайперской винтовки. Знаете, в кого?
- В кого?
- В Эмми Делайт. Представляете?!
- Нет, - я делаю удивленное лицо. – Не может быть!
- Может! – убежденно говорит пассажир. – Только что передали. Им уже мало стрелять в людей, теперь они стреляют в бодхидроидов. Выродки! И ладно бы в кого, но в Эмми! Можете себе представить?
Конечно, я могу себе представить! Ведь я обожаю Эмми.
Вот она выходит на сцену, её лицо безмятежно прекрасно, глаза полуприкрыты, губы едва тронуты улыбкой и готовы вот-вот открыться, чтобы понеслось сквозь эфиры и сети ее неизменное - "Придите ко мне все страдающие, все раздавленные ужасом духовных сомнений, все мучимые болью и страхом, и я воссострадаю вам!"
Тишина в паузе длится всего секунду, потом Эмми начинает петь. Ее голос звучит сразу в четырех октавах, он струится, бурлит и вскипает, омывая дождем миллиарды иссушенных душ, замерших в восторге вокруг сцены и в тесных квартирах перед своими тридивизорами. Они смотрят на нее, внимая каждому слову, каждому звуку, слетающему с ее губ, и не смеют отвести взгляд от этого неописуемо прекрасного лица, от которого ко всем нисходит ощущение любви и сочувствия.
Я тоже смотрю на самую прекрасную из бодхидроидов, и мне совсем не мешают три острых иглы оптического прицела, намертво вонзившиеся в красную точку у нее на лбу...
- Нет, - говорю я своему попутчику, - это просто невозможно! Вы шутите?
- Да какие там шутки! Подключитесь сами!
Я подключаюсь к новостному каналу, и возбужденная диктор кричит у меня в мозгу о жутком бесчеловечном преступлении, совершенном тридцать семь минут назад.
- Безумие какое-то, - тихо говорю я, и мой попутчик согласно трясет головой.
*
В офисе Заказчика многолюдно и уныло. Сотрудники с тусклыми, погасшими лицами сидят за своими компьютерными столами и бездумно елозят пальцами по матовым столешницам, манипулируя бесконечными документами и таблицами. Депрессивные реплики только об одном:
- Я посылал Эмми сообщения каждый день, и она всегда отвечала!
- Да, я тоже. Что теперь делать?
- Не знаю. Я попробовал выбрать другую бодхи, но это все так бессмысленно...
Мы заходим в лифт. От дверей офиса меня провожает бесцветная девушка с красными от слез глазами. Как только двери закрываются, она тихо-тихо спрашивает:
- Вы тоже ее любили?
Я несколько секунд скорбно молчу, потом отвечаю, смешивая слова со сдавленным кашлем:
- Да, я тоже ее любил.
- Она была самой лучшей, - подвывая, заводится девушка. – Я засыпала под ее песни каждую ночь. А теперь мне уже никогда не заснуть, никогда!
- Да, я тоже засыпал... Может, попробуете подписаться на другую бодхи?
- На другую?! – девушка смотрит на меня с удивлением и ненавистью. – Я скорее умру! Выдели уже статистику самоубийств? За семь часов – три с половиной миллиона. Я буду следующей...
Из лифта к Приемной ведет стеклянный коридор, через каждые два метра – охранник-дроид в полном боевом снаряжении.
Открываются двери, и я вхожу в кабинет Заказчика. Он сидит в единственном кресле и крутит в руках виртуальный куб тридивизора. На каждом канале одно и то же: Эмми Делайт мертва.
- Хорошо сделанная работа, - говорит Заказчик, сщелкивая куб в сторону и скупо улыбаясь. - Присаживайтесь.
У меня за спиной вздыбливается пол, принимая форму полукресла. Я сажусь.
- Особое удовольствие мне доставило наблюдать за вашим движением по канализационному каналу, - признается Заказчик. - В этом был исключительный символизм: от человека, взявшегося убить бодхи высшего уровня, не должно пахнуть розами. Вы согласны?
- Меня не интересуют подобные частности.
- Конечно-конечно! Вы же у нас духовно свободный человек. Вы ведь человек?
- Дройд бы не смог взять в руки оружие физического уничтожения.
- Правильно, - соглашается Заказчик. - Я спросил скорее из чистой формальности. Но перейдем к деловым вопросам. Я так понимаю, вы готовы выполнить еще один заказ?
- Совершенно верно.
- На какую категорию оплаты вы рассчитываете?
- Мне осталось совсем немного, но я готов заработать и сверх намеченной суммы.
- Иначе говоря, вы согласны на любую работу?
- В пределах моих нравственных ограничений.
Заказчик смеется:
- Неужели у вас есть ограничения?
- Безусловно.
- Ну, хорошо, - говорит он и бросает мне конверт. - Читайте.
Я вскрываю конверт и читаю имя: "Дон Хуан де Сола".
Перевожу взгляд на Заказчика. На лице у него выражение стервятника, летящего камнем к намеченной жертве.
- Вы же не станете задавать лишних вопросов? - предупредительно цедит он сквозь зубы.
- Кроме одного. Зачем?
- Ответ уполовинит ваш гонорар, при этом вы все равно ничего не узнаете.
- Тогда оставьте свой ответ при себе.
Я встаю и собираюсь уйти.
- Подождите, - останавливает меня Заказчик. - Если вы не возьметесь за эту работу, следующий исполнитель получит два гонорара. Один - за ваше вечное молчание.
Я сажусь обратно. Заказчик внимательно смотрит мне прямо в лицо.
- Мне сто тридцать четыре года, - говорю я тихо. - Дон Хуан де Сола излечил меня от девяти смертельных болезней, восстановил мою печень четыре раза, двенадцать раз корректировал зрение и работу сердца. И таких как я – миллиарды. Мы живы только благодаря молитвам святого из Каталонии. Он дал нам все, что нужно для счастья.
- Кроме самого существенного, - хищно улыбается Заказчик. – А именно: он не дал вам денег.
*
Дон Хуан де Сола - нищий. Ему ничего не нужно: он не ест, не пьет, не страдает от жары, холода, болезней и душевных метаний. Тем не менее, он вовсе не дроид, а человек. По меньшей мере, в общебиологическом смысле.
Он безвылазно сидит в тени огромного камня где-то в центре радиоактивной пустыни, оставшейся на месте прекрасной Каталонии. Здесь он вершит свои молитвы, вымаливая у Всевышнего исцеление для каждого, кто присылает анамнез в его виртуальную сферу. Всевышний любит дона Хуана де Сола, и еще ни одна просьба блаженного не осталась без внимания.
Вокруг священного камня выстроена стена высотой в двадцать три метра. Она огораживает площадь диметром сто километров – безупречный круг, заметный с околоземной орбиты невооруженным глазом. Вдоль стены неусыпно дежурят дроиды с психотропными излучателями и монахи Ордена святого Хуана де Сола с дезинтеграторами, выставленными на полную мощность. Бессмысленно пытаться проникнуть в Каталонскую Пустыню с воздуха – автоматическая система сканирования пространства и перехвата летящих объектов давно уничтожила всех птиц, стрекоз и бабочек, когда-то летавших здесь. Даже спутники в обязательном порядке закладывают обходные маневры в своей космической вышине.
Единственный способ проникнуть за стены – добиться аудиенции у самого дона Хуана де Сола.
Я разворачиваю перед собой экран, залогиниваюсь под своим актуальным именем и гуглю к внешнему слою виртуальной сферы дона Хуана де Сола. Меня тут же впускают, потому что у меня чистая карма. Я резервирую исповедальную комнату и оставляю в ней сообщение:
"Иоанн Пустынник, выслушай жалкого грешника. Совесть моя тяготится жутким проступком, за который нет мне прощения. Но уповаю на святость твою и милость Всевышнего: помоги мне облегчить душу – позволь через тебя излить раскаяние и мольбу о прощении".
Ответ приходит сразу же:
"Что ты сделал, брат мой? Не бойся сказать, мы одни здесь. Я – дон Хуан де Сола".
"Меня заставили послать пять металлических пуль в голову самой лучшей из бодхи – Эмми Делайт. Я – убийца бодхидроида, и мне невыносима сама мысль об этом".
"Приходи, брат мой, быстро, как только можешь! И я успокою тебя".
Я сщелкиваю кран и улыбаюсь, глядя на серый закат, разгорающийся над полумертвым Брюсселем.
*
Перед воротами в Каталонскую Пустыню меня трижды сканируют дроиды и дважды обыскивают монахи. У меня ничего нет, поэтому ворота, наконец, распахиваются, и я вхожу в узкий тоннель, ведущий внутрь каменного кольца.
С той стороны стены меня ждет автономная капсула, которая доставит меня к самому началу Тропы Просветления.
Капсула внутри девственно чистая - ею почти никто не пользуется: получить аудиенцию у каталонского святого почти невозможно. Пока капсула плавно летит над серой, выжженной ядерными взрывами землей, я отстегиваю воротник и манжеты и делаю из них удавку.
Капсула останавливается на небольшой ровной площадке, выложенной кусками битых бетонных плит. Я выхожу - передо мною дорога, мощенная золотыми слитками из упраздненного Всемирного валютного фонда. Двадцать семь километров ослепительного пути шириной в три шага.
К вечеру я подхожу к Камню святого дона Хуана де Сола.
Пустынник сидит, сгорбившись, на обугленном бревне, которое люди во всем мире называют Столпом Милосердия. Самый милосердный из всех мыслящих существ поднимает ко мне лицо.
У него нет ни глаз ни ушей. Ему незачем видеть и слышать меня, он и так знает, зачем я пришел.
- У меня к тебе есть вопрос, Иоанн, - говорю я сразу, только подойдя. - Зачем тебя хотят убить?
Дон Хуан де Сола приподнимает руку, под ней разворачивается виртуальный экран с бегущей строкой:
"Меня не хотят убивать, но я заплатил достаточно, чтобы они прислали тебя".
- Ты сам заплатил?! - я не верю своим глазам.
"Конечно, сам. Моя виртуальная сфера самая популярная в мире, у меня семь миллиардов уникальных подписчиков. Я самый богатый человек во вселенной, так что могу позволить заплатить за собственную смерть".
- Понимаю, - качаю я головой. - Ты устал.
"Вовсе нет, я не способен уставать, скучать, тосковать, страдать от одиночества. Моя вселенная заключена во мне, и мне ничего не нужно ни от вас, ни от Господа Бога. Но я долго размышлял... Кажется, смерть - это единственное, что мне хотелось бы получить в награду за мою любовь к людям".
- Ты действительно любишь людей?
"Нет, я не люблю людей. В этом - моя любовь к ним".
Я какое-то время молчу, медленно, очень медленно вытягивая удавку из кармана. От дона Хуана де Соло исходит странное, обволакивающее тепло, от которого мне становится удивительно легко, а мысли приобретают кристальную ясность.
- Как много ты заплатил, Иоанн Пустынник, за свою смерть? - спрашиваю я.
"Все".
- Все?!
"Да. Все, что было".
Я задумчиво наматываю удавку на кулак.
Мне сто тридцать четыре года. Без дона Хуана де Сола я не прожил бы и половины, а после его смерти протяну от силы еще лет десять, сморщиваясь и обрастая болезнями.
- Значит, - говорю я тихо, склонившись совсем близко к нему, - если я сейчас просто уйду, тебе нечем будет заплатить за другого убийцу?
"Ты не уйдешь".
- Ты так думаешь?
"Я никогда не думаю. Я - знаю".
- Знать можно только свершившееся. У меня же есть выбор.
"Ты выберешь деньги".
*
Извещение пришло через два года: мне разрешили доступ.
После того, как я задушил дона Хуана де Сола, мне уже не нужно было работать. Я получил кредитный займ в полтора миллиарда уникальных пользователей. За такие деньги можно было купить райский остров в чистых экваториальных водах или солидный домен в самой активной части Глобальной Сети. Но мне этого было не нужно. Мне нужен был доступ.
Я мечтал о нем семьдесят лет, а может и дольше - как только узнал о Четвертом Бункере. Цена за вход уже тогда была астрономической, поэтому я и взялся за дело, которое приносило самый быстрый и самый серьезный доход: я стал наемным убийцей бодхиблоггеров. Слишком много развелось в Сети проповедников и пророков, ежедневно строчащих отчеты о своих духовных исканиях. Жалкие дилетанты, подражающие бодхидроидам! Мне нравилось отстреливать их, в этом была своеобразная прелесть примитивной охоты.
Потом мне заказали первого бодхидроида. Сначала был шок, но я быстро привык. Когда из головы выплескивается прозрачный силикон вместо кроваво-серого месива - это эстетичнее и по-настоящему волнующе. Я научился верить в то, что моими руками бодхидройдам дается освобождение от сансары.
Но после убийства дона Хуана де Сола, святого из плоти и крови, мне оставалось только одно: сидеть и ждать, когда мои документы и платежные сертификаты пройдут процедуру верификации и монетизации, и передо мной откроются заветные двери в Четвертый Бункер.
Большую ли цену я заплатил? Огромную, и не только в смысле денег. Я убивал тех, кого искренне любил и кто продлевал мою биологическую агонию в этой бессмысленной и лишенной всего настоящего реальности.
И вот я здесь.
*
Мы идем по бесконечному тускло освещенному коридору. Представитель Администрации Четвертого Бункера - бодхидройд шестого уровня - сопровождает меня к дверям Кабинета.
- Сюда, пожалуйста, - говорит дройд, открывая последнюю дверь.
Мы входим в Кабинет. Дройд щелкает выключателем, и я вздрагиваю от этого давно забытого щелчка, разливающего желтый свет по небольшой, непривычно четырехугольной комнате.
Меня начинает трясти. Я слишком долго ждал этого момента, чтобы теперь испытывать хоть малейшее нетерпение, но меня все равно трясет, как будто я сижу на электрическом стуле с выставленным на минимум напряжением.
- Кофе? Сигареты? – услужливо спрашивает дройд.
- Ничего не нужно.
- Понадобятся – позвоните по этому телефону, - дройд показывает на огромное устройство, стоящее на низком столике справа от двери.
- Обязательно, - машинально говорю я.
- Вот ключ, - дройд протягивает мне небольшой предмет в виде кольца с трубковидным аппендиксом. – Вы оплатили 44 часа и 12 минут. Время пошло.
Я даже не заметил, как он вышел из комнаты – я стоял и смотрел на прижатый к противоположной стене деревянный шкаф со стеклянными дверцами.
Как во сне подхожу к нему, ключ слепо танцует над замочной скважиной, прежде чем овладеть ею и крутануться на два оборота.
Дверцы расходятся в сторону, и в нос ударяет невозможный, почти безнадежно забытый запах.
Пальцы дрожат, двигаясь вдоль ровных рядов, потом застывают на секунду – вот она! Я хватаю ее как хищник, как изголодавшийся тигр-убийца, вырвавшийся из клетки. Она! Я не верю своим глазам, помутневшим от невольных слез. Это действительно она, такая же, как сто с лишним лет назад!
Я несу ее бережно, как бесценное сокровище, к черному кожаному креслу, стоящему у камина. Сажусь, устраиваюсь поудобнее, закидываю ногу на ногу.
Открываю.
Не удержавшись, подношу к самому лицу и вдыхаю непередаваемый аромат.
И вот, наконец, я готов. Сосредоточен, спокоен, дыхание ровное, руки почти не дрожат.
- Итак, - говорю я вслух и читаю непривычно черные и как будто немного выпуклые буквы на слегка пожелтевшей бумаге:
"Ф.М.Достоевский. Братья Карамазовы".
Меня накрывает волна тихого безграничного счастья.