Украденные сказки

Геннадий Гаврилов
В  последнее время стали встречаться сообщения, утверждающие, что РПЦ рассматривает русские народные сказки, как дьявольщину. «Фактически русским народным сказкам объявлена война. Их доля в общем объёме книг для детей медленно, но уверенно приближается к нулю». «Приближение к нулю", скорее всего, померещилось.
 Доля сказок на прилавках книжных магазинов среди детективов и «любовных» романов, действительно, незначительна. Но заинтересованность в этом РПЦ трудно увидеть и, тем более, доказать.
Атакуют сказки и с другой, научно-педагогической стороны, рассматривая  их влияние на агрессивность человека и, особенно, на детей.
Группа английских исследователей подсчитала, что детские стихи и сказки содержат намного больше сцен насилия, чем все программы британского телевидения, транслируемые до 9 часов вечера. За  две недели наблюдения  насчитали примерно 5 эпизодов насилия  в час.... По сравнению с телепередачами уровень агрессии и насилия в литературе оказался в два раза больше.
                Анализ 367 русских народных сказок из сборников А.Н. Афанасьева, В. Зиновьева и О. Алексеевой показал, что в них описано 584 различных акта насилия, в среднем - один-два подобных акта на одну сказку.
Выводы делаются противоречивые: одни считают, что психотравмирующие переживания "закаляют" ребенка,  помогают ему стать полноценным.
Другие настаивают на том, что от травмирующего воздействия сказок детей нужно защищать.
«Что мы воспитываем в детях, рассказывая им сказки под чужую дудку? Продолжаем "готовить” новых и новых крепостных для демосов? Или рабов Божиих?»
Третьи, не сгущая краски, придают сказкам самые банальный смысл, не сомневаясь в своей правоте.
Похвалы сказкам иногда выглядят настолько приторными, что их нельзя принимать всерьёз.
Например, утверждают, что сказка «Репка» учит детей быть дружными,
Вот окончание подлинного текста «Репки» из собрания Афанасьева:
«Пришла дру'га но'га; дру'га но'га за но'гу, но'га за сучку, сучка за внучку,
внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут, вытянуть не
можут! (и так далее до пятой но'ги). Пришла пя'та но'га. Пять ног за четыре,
четыре но'ги за три, три но'ги за две, две но'ги за но'гу, но'га за сучку, сучка
за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку, дедка за репку, тянут-потянут:
вытянули репку!»
- Ясно, что вывод о «дружности» сделан по тексту, в котором выручает всех мышка.
В сказке   «Хаврошечка»  некоторые педагоги видят поучение трудолюбию.
 «Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие,
которые бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала Крошечка-
Хаврошечка…»
- но не хочет знать  педагогика о людях, которые «бога не боятся», ей удобней говорить о трудолюбии.
Разговор о пользе народных сказок  в связи с доступностью подлинных текстов  становится актуальным вдвойне.

В письме Белинского Н.В.Гоголю  среди многочисленных доводов критика против  обращения писателя к православию есть ссылка на критику церкви в русских сказках:
 «… неужели и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабные сказки? Про попа, попадью, попову дочку, попова работника».
                Один из первых собирателей сказок,  А.Н. Афанасьев имел в своем распоряжении и такие материалы, которые не могли быть напечатаны по цензурным соображениям из-за направленности против духовенства.
О таких сказках Белинский и говорит в своем знаменитом письме к Гоголю, доказывая ими атеизм народа.
РПЦ заявила, что « к имени Христа-спасителя и святых в сей книге прибавлены сказки, оскорбляющие благочестивые чувства, нравственность и приличие, и что необходимо изыскать средства к охранению религии и нравственности от печатного кощунства и поругания…»
«Средства»  нашлись: В 1862 году Афанасьев неожиданно лишился службы в архиве. По ничтожному поводу у него был устроен обыск, и хотя не было найдено ничего, за что можно было бы предъявить обвинение, он был уволен, и ему было запрещено когда-либо впредь состоять на государственной службе.
Известно, что после революции со стороны литературных чиновников к сказкам отношение было настолько отрицательным, что они могли бесследно исчезнуть из литературы.
Отношение к ним изменилось лишь в  1933 году после Постановления ЦК ВКП(б), где сказка была всё таки причислена к жанрам, которые необходимы для воспитания детей.
Сравнительно недавно у любого желающего появилась возможность самому определить, насколько обоснованными  были ссылка Белинского на сказки и обвинения   «святейшего синода» в «кощунстве и поругании» нравственности.
«…едет мимо верхом на лошади поп; подъехал близко и говорит:
 — Что, молодушка, нарядилася, али у тебя праздник какой?
 — Какой праздник! С горя нарядилася: теперь я одна дома.
 — А муж где?
 — На работу уехал.
 — Что ж, голубушка, твоему горю пособить можно; пусти-ка меня к себе в гости, так и не будешь одна ночь коротать!
 — Милости просим, батюшка!...
 Вот вошли они вдвоем в избу.
 — Как же, голубушка, надо наперед выпить; вот целковый, посылай за вином.
 Принес батрак им целый штоф водки; они выпили и закусили.
 — Ну, теперь пора и спать ложиться, — говорит поп, — поваляемся … немножко!
 — Послушай, батька! Коли грешить, так грешить: раздевайся догола — так веселее!
 Поп разделся донага и только улегся на кровать, как муж застучит шибко-нашибко…»

Сам Афанасьев в предисловии к сборнику сказок «не для печатания» писал:
«В русской литературе, правда, до сих пор есть еще целый отдел народных выражений непечатных, не для печати. В литературах других народов издавна таких преград народной речи не существует.
 …Итак, обвинение русского народа в грубом цинизме равнялось бы обвинению в том же и всех других народов, другими словами, само собой сводится к нулю. Эротическое содержание заветных русских сказок, не говоря ничего за или против нравственности русского народа, указывает просто только на ту сторону жизни, которая больше всего дает разгула юмору, сатире и иронии».
Несколько примеров таких сказок с максимальным сокращением «эротической» части:

  Поп ржет, как жеребец
   «В некотором селе жил-был поп, великий охотник до молодых баб: как только увидит, бывало, в окно, что мимо двора его идет молодка, сейчас высунет голову и заржет по-жеребячьи…»
Жадный поп
   «Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадный, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал;
…Вот один раз пришел к этому попу на исповедь солдат и кладет ему на столик всего медный пятак. Поп просто взбесился.
— По ****ям да по кабакам носить небось есть деньги! А духовному отцу одни грехи тащишь!...»
По художественному достоинству эти сказки, возможно, не выше многих анекдотов, известных нашим современникам, называемых не без основания пошлыми.
Можно ли считать их основанием для вывода о религиозности народа?
Лиса-исповедница
«Вот раз вздумалось петуху пойти в лес - разгуляться, а лисица уж давно его
стережет; спряталась за куст и поджидает, скоро ли петух подойдет…
Подходит к дереву и стала здоровкаться:
"Здравствуй, Петенька!" - "Зачем ее лукавый занес?" - думает петух.
А лиса приступает с своими хитростями: "Я тебе, Петенька, добра хочу - на
истинный путь наставить и разуму научить. Вот ты, Петя, имеешь у себя пятьдесят
жен, а на исповеди ни разу не бывал. Слезай ко мне и покайся, а я все грехи с
тебя сниму и на смех не подыму"…

… «Шла свинья в Питер богу молиться. Попадается ей волк навстречу: "Свинья, свинья,
куда идешь?" - "В Питер, богу молиться". - "Возьми и меня". - "Пойдем, куманек!"
…Потом напросилась еще белка, и вот они шли-шли...
Глядь - на дороге яма глубокая и широкая; свинья прыгнула и попала в яму, а за
ней и волк, и лиса, и заяц, и белка…».

…«Дело было в старину, когда еще Христос ходил по земле вместе с апостолами. Раз
идут они дорогою, идут широкою; попадается навстречу волк и говорит: "Господи!
Мне есть хочется!" - "Поди, - сказал ему Христос, - съешь кобылу". Волк побежал
искать кобылу…»

- Неужели во всём этом можно без сомнения увидеть только «презрение народа к духовенству»?
 Можно упрекать синод в попытке насаждения примитивного и слепого «почитания» церкви, но можно ли упрекать сказки за критику церковного лицемерия? 
И почему критик не захотел заметить в сказках повода для похвалы народного почтения к церковным обычаям, хотя не заметить их невозможно?
…« Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, выходит: "Вот,
баушка, я какой!" Старуха в ноги ему. "Батюшка, прости, я тебя ругала!" - "Бог
простит". Приходит в церковь. Брата его еще не было. Он стал в ряд с невестой;
их обвенчали и повели во дворец»...

…«Вскочил Иван- царевич скорехонько, умылся белехонько, снарядился и пошел
к обедне. Пришел в церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; стоят они рядом да богу молятся. На отходе обедни она первая под крест, он второй за ней».

Н.В. Гоголь в ответном письме Белинскому писал: «А теперь уста ваши дышат желчью и ненавистью. Зачем вам с вашей пылкою душою вдаваться в этот омут политический, в эти мутные события современности, среди которой и твердая осмотрительная многосторонность теряется? Вы сгорите, как свечка, и других сожжёте.
…Что ни человек, то разные проекты и разные мысли, что ни город, то разные мысли и проекты... Как же не образоваться посреди такой разладицы ворам и всевозможным плутням и несправедливостям, когда всякий видит, что везде завелись препятствия, всякий думает только о себе и о том, как бы себе запасти потеплей квартирку? Вы говорите, что спасенье России в европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все»
Переписка  критика с писателем, безусловно, стоит отдельного и пристального рассмотрения.
На судьбу сказок существенно повлияли их литературные обработчики.
Известно, что многие литературные критики, очень нелестно отзывались о сказках А.С.Пушкина, написанных им по сюжетам народных сказок.
«Сказка о рыбаке и рыбке»  по сюжету мало отличается от оригинала в сборнике Афанасьева. Но удивляет, во-первых, что  поэт выбросил из текста одну существенную фразу, которую рыбка повторяла после каждого прошения старика: - "Не тужи, старик! Ступай домой да молись богу, все будет сделано".
А во-вторых, то, что А.С.Пушкин посчитал менее ценным и не выбрал для обработки другой вариант той же сказки: 
«Жил старик со старухою; пошел в лес дрова рубить. Сыскал старое дерево, поднял
топор и стал рубить. Говорит ему дерево: "Не руби меня, мужичок! Что тебе надо,
все сделаю". - …
Далее сюжет развивается почти в точности, как в сказке о рыбаке и рыбке…
…Не много пришлось старику со старухой поцарствовать; показалось старухе мало
быть царицею, позвала старика и говорит ему: "Велико ли дело - царь! Бог
захочет, смерть нашлет, и запрячут тебя в сырую землю. Ступай-ка ты к дереву да
проси, чтобы сделало нас богами".
Пошел старик к дереву. Как услыхало оно эти безумные речи, зашумело листьями и в
ответ старику молвило: "Будь же ты медведем, а твоя жена медведицей". В ту ж
минуту старик обратился медведем, а старуха медведицей, и побежали в лес».

Разве  не кажется нам сегодня, что не только язык сказки украден, но и мораль, и главная мысль?
А.С.Пушкин не более других переработчиков может быть обвинён в обкрадывании народных сказок.
«Жил-был старик со старушкою, у них была курочка-татарушка, снесла яичко в куте
под окошком… Положила на полочку; мышка шла,
хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко разбилось. Старик плачет, старуха
возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя
удавилась.
Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут? Старики начали
пересказывать: "Как нам не плакать? … мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала,
яичко и разбилось! Я, старик, плачу, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась".
Просвирня как услыхала - все просвиры изломала и побросала. Подходит
дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала?
Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все
колокола. Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил? Дьячок
пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал».
- как видим,  в обработанном варианте сказки «Про Курочку-Рябу» от оригинала остались только несущественные формальности.
                Сказка про Емелю стала просто символом и «знаменем» для критиков всего русского и национального.
Вот отрывок из той сказки, которую «обработал» писатель А.Толстой:
 «Жил был старик. У него было три сына: двое умных,  третий – дурачок Емеля. Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет….»

А вот текст из собрания Афанасьева:
 «По щучьему веленью
Жил-был бедный мужичок; сколько он ни трудился, сколько ни работал - все нет
ничего! "Эх, - думает сам с собой, - доля моя горькая! Все дни за хозяйством
убиваюсь, а того и смотри - придется с голоду помирать; а вот сосед мой всю свою
жизнь на боку лежит, и что же? - хозяйство большое, барыши сами в карман плывут.
Видно, я богу не угодил; стану я с утра до вечера молиться, авось господь и
смилуется". Начал он богу молиться; по целым дням голодает, а все молится.
Наступил светлый праздник, ударили к заутрене. Бедный думает: "Все люди станут
разгавливаться, а у меня ни куска нету! Пойду хоть воды принесу - ужо вместо щей
похлебаю"…» -
- Как видим, обработал А.Толстой сказку не только до полной неузнаваемости, но и до полного извращения её смысла. 

Доступ к подлинным текстам собрания Афанасьева даёт возможность оценить  по достоинству не только сказки, но и попытки доказательства на их основании полного презрения русским народом своей православной веры. 
 Н.В.Гоголь писал критику Белинскому:
«Вы говорите, что Россия долго и напрасно молилась. Нет, Россия молилась не напрасно. Когда она молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов. Или это вы называете молитвою, что одна из сотни молится, а все прочие кутят, сломя голову, с утра до вечера на всяких зрелищах, закладывая последнее свое имущество, чтобы насладиться всеми комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация».
               
Спор о роли православия выходит за рамки этой статьи.
Но можно утверждать, что многочисленные литературные обработки и редакционные предпочтения с царских времён до наших дней представляют собой подлинное извращение и похищение русских народных сказок.
А подлинные тексты их, хотя и не избегают некоторых «неудобных» вопросов к  православию, но свидетельствуют о кровном родстве с ним русского  народа,  а не о презрении его.