Айло

   
   АЙЛО
Жанна Гусарова
   
               
 Прошу просмотреть (по завершению чтения) все фотографии, явившиеся причиной написания этого рассказа.(Ссылка в конце произведения, под датой написания, или в поисковике "львы охраняют сородича").
               


               
                АЙЛО.

                "You are a human being not a human doing"*
               
                Плакат на дороге Кении.


               

                Всё описанное ниже, почти имело место быть...
                Где-то, в одном из африканских заповедников далёкой Танзании случилась эта грустная история, и хочется верить, - действительно со счастливым концом.




- Свэнсон! Свэнсон, дёрни тебя за ногу! Мы уже погрузились, долго ты ещё?!

   В лагерной палатке послышалось какое-то шевеление. Потом звук падающих со звоном и грохотом предметов, и в финале - заключительный вопль с множественными проклятьями, видимо того самого неуклюжего Свэнсона.

 - Тебе, что? Опять хочется удирать, по саванне, от рейнджеров?! Прошлого раза я вижу тебе было мало?!

   Браконьерский джип цвета оливковых листьев, заточенный под охоту «на всё подряд»,  несмотря на совсем раннее утро, уже минут десять нагревался, добротным утюгом, под лучами первых солнечных, безобидно ласковых «ожогов».
 Потёртые кожаные сиденья весело урчащей машины, давно потеряли свой первозданный блеск где-то ещё в «прошлом веке». Но, взятый в Аруше напрокат, этот четырёхколёсный «парень», надёжно и лихо, который месяц, каждое утро гонял с нарушителями закона по утренней Африке. Всякий раз выручая из беды своих очередных временных пассажиров.
 
 Сегодня опять, с его помощью, станут разбрасывать ловушки на антилоп импала.
 Только теперь, уже совсем далеко от периметра разбитого, наспех, лагеря.
 Скрученные заранее за копейки, местными из соседней деревни, широкими петлями из проволоки, не натуго смотанные в несколько кривых колец самодельные путы, забрасывались охотниками в кустарники по всему заповеднику. Где уже совсем легко становились страшной западнёй, для мчащихся на перегонки с обжигающим ноздри ветром, рогатых, большеглазых и белобровых, раскрашенных тёмными полосами–лент, красоток.
 
  Эти длиннорогие и длинноногие красавицы с черными пятнами на кончиках длинных ушей, и такими же чёрными пучками шерсти, теми самыми, что растут у антилоп чуть-чуть повыше копыт,(за это и прозванные местными жителями чернопяточницами), внезапно взлетали кузнечиками метров на десять из ниоткуда, и зависали, как игрушки на елках, в своих грациозных прыжках на фоне бескрайних пейзажей саванны. Чтобы тут же, через какую-то секунду, надолго «беспечно», почти замереть живой статуей, незаметно поедая всю "живую" траву, вокруг себя.
   Пасторальные милые движущиеся картинки с их участием, являлись поистине украшением такой разноликой, в это время года, африканской природы.
 Но только не для зорких глаз, наблюдающих за ними со всех сторон, сверху и снизу, многочисленных оголодавших хищников.
 Их рыжекоричневые шёрстки, переливавшиеся на солнце всеми золотистыми оттенками, как после окрашивания хной, так же, как и их белоснежные брюшки, привлекали внимание не только львов и браконьеров. Красавцы гепарды, редкие леопарды, и вездесущие "взлохмаченные" гиены, были совсем не прочь, так же полакомиться этим красивым деликатесом.
   Родственницы бувалов предпочитали пастись именно ранним прозрачным утром. Или в остывшие, так часто не "по африкански" прохладные поздние вечера. Пережидая всем стадом, или по одиночке, невыносимый зной. И предусмотрительно, но почти безуспешно, прячась от вездесущих многочисленных мух в густых зарослях бесформенных кустарников.
    Тех самых кустарников, что были разбросаны небрежной кистью природы, как попало, по всей саванне, чтобы уже издалека, стать настоящим шедевром для восторженных глаз и умиляющегося сердца восхищённого путешественника.
Туда же, в эти пушистые, и совсем редкие кусты и прятали браконьеры, на беду всего зверья, жестокие незатейливые человеческие капканы.
   
 
     Утренний африканский пейзаж завораживал сам себя.
 Холмы, с их буйной ярко-зеленой растительностью, украшенные неожиданно богатой бирюзово-изумрудной листвой, или почти голыми разновеликими деревьями-эгоистами плавно, как волны, перетекали в разнотональное лиственно-травяное хаки малышей кустарников. А уж только затем, совсем незаметным "легато", - друг в друга.
   Неисковерканный отвратительными химическими выхлопами прозрачнейший воздух, кажется, как по небесной команде, наполнялся в следующее мгновение, после каждого непривычно глубокого вдоха, неслышной, но торжественно звучащей в тебе, музыкой наших прародителей.
 И в пол дыхания, как светящаяся пудра, тут же рассеивался, под невидимой глазу выпуклой линзой, совсем неземным чарующим светом.
  Так же, как таяли, или выплывали за один лишь взмах ресницами, одинокие высокие и не очень, но несказанно величественные, подобные суровым африканским вождям - горы.
 А вместе с ними, и вырванные из-под "земного контекста" равнинной местности, причудливые скалы, с так часто незаметными людскому и звериному оку, крошечными спасительными для потомства пещерами. Перемежавшимися, словно этническое  африканское пение, с безжизненными пустынными, едва покрытыми пожухлой травой и облетевшими редкими листьями, нескончаемыми пространствами.
  И вся эта роскошь возлежала сейчас, довольной львицей - над иссиня сияющим, натянутым без единой складки, тентом первородного безоблачного неба.

   Обрывалась радостная полифония саванны, как-то вдруг. На предпоследних нотах её многоголосного хора, умолкая почему-то всегда внезапно. Чаще на самом "фортиссимо" ваших переживаний от увиденного. Чтобы тут же, предстать перед "зрителями" совсем уже под другим своим углом. Всё той же, или нарочито иной картины. Но всякий раз, противоположной по тональности, ритмам и звучанию первому, увиденному вами, только, что, пейзажу.
 
   Но это была всегда Она. Африка!
 
  Где-то, чудесно украшенная, как невеста по самому своему краешку ярко синей фатой океана. Или открывшаяся, спасительной для местных рыбаков уютной, утопающей в бушующей зелени, маленькой морской бухтой.
 А где-то, только скромно "утыканная" невзрачными пуговицами озёр. Совсем маленькими, грязными, и густо засиженными переговаривающимися то и дело между собой "миролюбивыми" "беззубыми" бегемотами. Всегда соседствующими с "загорающими" рядом на неприглядном берегу невозмутимыми до поры, до времени опасными соседями - пучеглазыми, или "кротко" спящими крокодилами. Зачастую, скорее напоминавшими загаженные лужи, чем спасительные водоёмы.
 
   Африканская саванна...
 Она не перестанет удивлять вас своими сюрпризами во время любого, даже самого незначительного сафари.
  Ибо любое сафари и есть «путешествие». Порой, с такими разными финалами...
А везение «увидеть» и полюбить её, никогда не будет зависеть ни от вашего счёта в банке, ни от возраста, безапеляционно указанного в паспорте, ни от тем более деланной внешности и "успеха" в том, - «искусственном» мире.
 Африка помнит человека голым и беззащитным. Помнит и любит его своим ребёнком. Всё чаще и чаще страдая от его "детской" необдуманной жестокости.   
 
   Так и спешащие в это утро на свой запретный промысел мужчины, прибыли сюда вовсе не за пейзажными картинками, а потому и проснулись сегодня ещё затемно.
 Двое европейцев, и одноглазый с детства, проводник танзаниец, забросив в машину потёртые недорогие ружья в жёстких чехлах, пыльные патронташи, «застёгнутые на все двадцать четыре» с разнокалиберной дробью, обязательные на любой охоте - несколько старых, но добротно обитых грубой кожей ящиков, с заполненными доверху пятьюстами-шестьюстами патронами. Видавшую виды сумочку с истерзанными шомполами, щётками, ветошью и спасительным для любого не делитанта экстрактором, - на случай застрявшего, не вовремя, в стволе патрона. Пластиковые ящики и фляги с водой, термосы с чаем и дешёвым кофе, потрёпанный автохолодильник с замороженным мясом (провизии на сафари много не бывает), котелками, подобием одеял, и...прочий нехитрый охотничий скарб, накрытый грязным промасленным брезентом.
 Безбашенно подняв за собою в безоблачное африканское небо столб пыли, эти трое удалялись всё дальше, и дальше с каждой секундой, от своего крошечного убогого лагеря.
 Приближаясь навстречу,(теперь уже по привычке), к тому месту, где и должен был встать над ними через несколько часов зенит жёлтой сковороды – солнца.



- Прекрати курить... я же сказал, прекрати курить!!! Они эту дрянь чуют даже когда она ещё упаковывается на фабрике!
 Прикрикнув, и, с силой, наотмашь, ударив по вдоль и поперёк растатуированной загорелой атлетичной молодой руке, старик лет шестидесяти с гаком, отвесил в придачу по горячему голому затылку ещё и звонкую «школьную» затрещину.
   Шоколадный, как зерно дорогого кофе проводник, глядя на всё это одним глазом, одобрительно кивнул и рекламно улыбнулся в зеркало автомобиля «побитому не за что» парню.

- Ты достал, пап... мы даже не отъехали толком от базы, а мне уже не терпится свалить от тебя куда подальше.
- Да разве кто-то мешает? Свэнсон? Вэлком! Мы не так уж далеко и отъехали...

  Мужчина теперь улыбался, даже сухими морщинами вокруг своих жёстких глаз.
Старый охотник, черезвычайно довольный своей удавшейся утренней взбучкой сына, протирал теперь краем старой линялой песочного цвета куртки, огромные часы с компасом, на истёртом до крайности, но явно дорогой кожи, ремешке. И вместе с проводником, в голос, хохотал над недовольным сонным, как и где попало бритым, "под ноль" стриженым, здоровенным детиной.
На вид - лет двадцати пяти, парень отличался гнилыми передними зубами и привычкой неудачно сплёвывать, всякий раз, на носы своих, как видно, не первый год стоптанных особенно на каблуках и пятках, ботинок. Вполне похожий сейчас на совершенную пародию с беглых каторжников.
  Не по размеру, явно ещё с детства малая ему, или давно севшая, от постоянных стирок кепка, съезжавшая поминутно то и дело, с его загорелой маленькой головы, только ещё больше придавала комизма, вполне монументальной, во всем остальном спартанской фигуре. Едва сейчас помещавшейся на заваленном заднем сиденье.

 
   А вокруг, куда не брось взгляд, никуда не спеша, простиралась и простиралась бескрайняя, ещё не парящая маревом раскаленной земли, юго-восточная африканская саванна.
  Девственная земля. Совсем без признаков присутствия порочной человеческой цивилизации. Если не считать пылящего по ней одинокого автомобиля.

 
   Охота для человечества была всегда опасным занятием. Особенно на территории заповедника. Но алчность "хомо сапиенсов", так, же как и их жестокость, увы, пока не знает границ. Ни в морали, ни в географии.
 И сейчас эти трое, наскоро позавтракав пережаренной яичницей с беконом, и намокшими по неосторожности одного из них, тостами, ехали на свою привычную за последние месяцы, совсем не казавшуюся им безнравственной, или страшной «работу».
 
   Минуя все "опасные" дороги, они постоянно петляли, перечёркивая всё живое протекторами шин. Рисуя непрерывные узоры смерти, и вдавливая их в траву многочисленными бесконечными параллельными линиями. Оставляя, как саранча, на теле беззащитной саванны незатейливые губительные рисунки. Интересные лишь тем, кто захочет за немалые деньги "понаслаждаться" этой чудовищной "живописью" из кабин крохотных самолётиков, или в корзинах арендованных воздушных шаров. Все эти "детские" развлечения были по карману только богатым туристам.
 Тем же, кто ехал сейчас в этом джипе думалось совсем о других тратах. Их мысли были слишком далеки от восторгов, беспечно соривших деньгами иностранцев, приезжавших сюда поменять свой "кэш" за множество невероятных для городских снобов впечатлений на каждом их шагу.

   Браконьерам необходимо было торопиться, чтобы успеть расставить все ловушки до объезда патрулей.
Территории всех африканских заповедников поистине огромны, но именно это всегда и мешало, несмотря на все принимаемые правительствами и жителями меры, защитить природу от натиска подонков. Рейнджеров, как и автомобилей для таких просторов всегда не хватало. Что и делало возможным беспощадный бизнес.

- Что-то, ты, раскис, брат? В прошлом году твоё лицо сияло, как монетка! А, Годеру?

  Старик дружески похлопал по тёмной, слившейся с кожей на автомобильном кресле, руке проводника.
 Мужчина за рулём, в ответ только грустно улыбнулся.
   Детина же, напротив, насупился. Ревниво пробубнив, что ещё немного, и он тоже захочет, чтобы его в паспорте записали, как "Годеру Ньямбо". Так, как это наверняка гарантирует ему ласку в голосе отца, и отсутствие затрещин в верхней части его молодого не окрепшего тела.
Мужчины уже хором, перекрывая "вкусный" звук двигателя, заразительно расхохотались.
 Да...дорога через саванну не бывает скучной.

- Aepyceros melampus!* Мы приближаемся...
Старик аккуратно отполировал стёкла своего бинокля пусть и не совсем свежим носовым платком. И набросив бело-чёрную, как зебра «арафатку» на загорелую шею, стал напряжённо вглядываться вдаль...


   

   
- Ай...ло!!!..
  Не то прорычала, не то простонала, обессиленная в своих первых родах неопытная мать.
  Когда молодая львица наконец-то окотилась в небольшой каменной пещерке, найденной ею, ещё за неделю до окота, вдали от привычного лежбища её прайда последним шестым львёнком, силы окончательно покинули её.
 
  Но как, же она была бесконечно счастлива! До конца не понимая, что же произошло и происходит с ней сейчас, львица испытывала новую бесконечную любовь и нежность к этим шевелящимся под ней пёстрым комочкам, еле попискивающим и постоянно тыкающимися в её, почему-то теперь очень влажный живот, носами. Боль схваток наконец отпускала, и ей хотелось теперь только одного. Спать. Но едва ворочая шершавым языком, по прежнему, часто дыша и хрипя, мать всё же сумела, досуха вылизать своего последыша. После чего, выполнив свой долг, в полном изнеможении мгновенно заснула. Направленные к гортани сосочки на её большом языке, придуманные мудрой матерью - Природой для лучшего вылизывания львиной шерсти, и соскабливания остатков мяса с шершавых костей недоеденной ею ранее добычи, теперь нежно касались дышащего под ними горячего тельца будущего царя зверей. Веки с трогательными ресницами, накрепко прикрыли её медовые, наполненные блаженной усталостью, глаза.
      
   Малыш Айло оказался счастливчиком. Даже пять львят в одном помёте величайшая редкость. Старые львицы и вовсе приносят по одному львёнку. Зато, его пятеро «старших» братьев и сестер, словно желая помочь, своей уставшей в родах матери, сами совершенно слепые беспомощные крохи, ползком, инстинктивно окружили, и  теперь согревали собой, совсем крошечного, по сравнению даже с ними, братишку.
 
  Кроха засыпал в объятиях семьи, под запах молока, с подобием первой «улыбки» на своей пока ещё пятнистой мордашке.
   В прохладную пещеру под раскалённой скалой неслышно вошло Счастье Материнства.

 Красное солнце Африки тихо на цыпочках уходило за снами, не спеша, погружаясь в привычный горизонт бесконечной и прекрасной, как новая жизнь, саванны.


  - Годеру, тебе ведь не нравится всё, что мы тут делаем, а? Я ведь прав?
  -  Да, сэр... По правде сказать, Годеру всегда завидовал дядиным сыновьям, работающим в заповеднике.
- А кто же тебе мешает стать рейнжером?
- Никто...глаз,сэр.
- Брось, Годеру. В Африке всем мяса хватит. И людям и зверью.
- Я раньше тоже так думал, сэр.
- И что же?
- Я помню свою саванну другой, сэр. В детстве... Львов было намного больше, и антилоп было намного больше. И слонов... и носорогов. И буйволов с гепардами. Всех. Братья мои тоже так думают. Мы все это видим, сэр.
- Ерунда, Годеру! Ты что их пересчитал? Это просто тебя было намного меньше в детстве. Вот денег у тебя с нами точно стало намного больше...и коров.
- За деньги глаз не купишь, сэр. А это моя земля. Моя саванна. Земля моих предков.
- Ты, ещё мне скажи, что это белые браконьеры и охотники приехали, и всех перестреляли?! А ты, и другие местные, совсем тут не причём? Что-то, знаешь, я так и не увидел за столько лет в деревнях белых продавцов «сафари».

   
  Годеру отвернулся, и его единственный глаз, неожиданно для него стал предательски влажным. Он не мог вспомнить, когда в последний раз плакал. Разве, когда Эмилия родила ему долгожданного сына? Четвёртого их ребёнка. Но сейчас ему совсем не хотелось, чтобы этот белый старик увидел его слёзы.

  Годеру, сейчас почему то вспомнил, как мальчиком, ходил со своим дедом, дядей и старшими братьями на охоту. Как праздновал свою первую добычу вместе с родными и соседями. Как весело били для него барабаны. Как громко все пели и радовались мальчишеской ловкости.
   А дядя и дед, по очереди, рассказывали ему поучительные сказки о великих охотниках его племени.
  Но почему же тогда, никто не убивал зверей так много и так нечестно, как эти его работодатели?
  Люди и животные его детства жили под одним небом, и были единым целым. Их чудесные не писаные правила входили в жизнь с самого рождения каждого обитателя саванны. Это был всегда один Мир. Единый, как звёздное небо Африки. Где все звёзды сияют так низко над головами всех, что кажется,- только протяни руку, или лапу, и они сорвутся и упадут...

   «Эти белые браконьеры, сначала уничтожат всех наших зверей, потом возьмутся и за нас, и нашу землю, Годеру. Вот увидишь.» - Не раз говаривал его брат, работавший в правительственном заповеднике, и повидавший немало зверств от вандалов природы...
 Слова его, зазвенели сейчас в ушах Годеру с новой силой, но так, как будто он услышал их в первый раз.


- Лев не убивает, когда не голоден, сэр...
- К чему ты мне это говоришь? Или думаешь, я сам этого не знаю?! Panthera leo* — вид хищных млекопитающих, один из четырёх представителей рода Panthera*, относящегося к подсемейству больших кошек Pantherinae* в составе семейства кошачьих Felidae*. Я знал это, когда ты ещё  даже не родился! Не разорись мои родители так не во время, я бы уже давно был профессором биологии! Если тебе это всё так не нравится, Годеру, просто скажи, и я найду себе другого проводника. Не думаю, чтобы это заняло у меня много времени. А ты, поезжай, – поторгуй с обезьянами масайскими бусами и сувенирами на побережье. Туристы любят помогать калекам.

 Последние слова, старик сказал совсем другим тоном и с яростью забросил последнюю ловушку в высокий неказистый кустарник.

- У меня всё. Уходим. Ещё Свэнсона дожидайся! Скоро начнёт жарить. У тебя есть время подумать, Годеру. Мне совсем не нравится, видеть твою кислую мину, …вернёмся в деревню, рассчитаемся... и можешь рыдать уже без меня о своих зверушках сколько тебе угодно. Кто вот только будет кормить всех твоих детей? А?
И больше не рассказывай, как ты мечтаешь, чтобы твой сын получил образование за границей и выбился в люди. Будете всей семьёй Жюлю Хоффману* мух поставлять! Пусть пасёт коров!
 
 На последней фразе старик смачно сплюнул, как делал всегда его сын, - между носов своих ботинок. С силой, тут же провернув по плевку, тяжёлым каблуком охотничьего ботинка. Споткнулся о ругательство, и нервно зашагал к джипу.

   Годеру и на этот раз смолчал.
 Но почему-то, ему сейчас впервые, очень захотелось схватить за грудки этого белого старика, плюнувшего на землю его предков. Он пожалел, что рассказал ему когда-то у ночного костра, о своих бедах, ещё больше - и о мечтах.
 Виски! Виски умеет развязывать язык... и Годеру только сильнее сжал его сейчас, как и свои кулаки...Его ноги, обутые в самодельные сандалии из автомобильной резины, задрожали, а на лбу - выступили крошечные капельки пота.
  Мысленно Годеру поклялся этой земле, что сегодняшний день будет последней его поездкой с браконьерами. Чего бы ему это не стоило.
 А его сын, всё – равно, будет первым доктором в их роду.



  На одиннадцатое утро, случилось чудо. Малыш Айло, сначала открыл один глаз, но не понял, что, же с ним происходит.
 Вместо уютной знакомой темноты и запаха маминого молока, перемешанного с запахом нагретых полуденным солнцем камней, перед его носом, торчало что-то очень, очень странное.
 То, самое странное, что ему, хотелось непременно тут же схватить зубами. И поскорей насладиться мокрым тёплым и сладковатым из этого «что-то». Тем, самым, что всегда остаётся на его морде. А после, будет непременно заботливо вылизано вместе с его носом, глазами, усами, ушами, затылком, спиной... И...даже... под хвостом. Большой и такой нежной. Тёплой и мягкой. К кому хочется прижаться, всякий раз, после еды и перед сном. Рядом с чьими огромными лапами, хочется уснуть бесконечное число раз.
   
  Что-то резкое вдруг воткнулось из узкой расщелины в Айло, и он зажмурился от неожиданности, и тепла, пригнув голову к земле.
  Мутное нечто, постепенно приобретало очертание. И уже вскоре, сам собой был почти открыт и второй глаз львёнка.
 Как это было интересно. - Смотреть на мир!

  На него, нежно порыкивая от удовольствия, внимательно глядели ещё пять пар красивых, только что проснувшихся любопытных глаз. Смешных и почему-то сразу им любимых, совсем как мамино молоко...
 Все они так вкусно пахли, его братья и сёстры! Почти так же хорошо, как и его Мама. Это был запах семьи. Его семьи. Это был запах самого Айло.

 
  Ещё через четыре дня львята попытались исследовать свою пещеру и карабкаться на загривок матери. Недосягаемый, как сама Килиманджаро.
 Айло больше всего нравилось, утолив голод, забираться поближе к её пышноусой морде, и тут же, безмятежно засыпать, зарывшись в объятья счастливой львицы.
 
  Та же, вполне освоившись со своей новой ролью, лишь изредка, оставляла тесную пещеру на несколько минут без своего присутствия. Молодая мать старалась находиться ежесекундно со своими детьми. Они были ещё так беззащитны, перед постоянной опасностью, - быть схваченными гиенами, унесёнными внимательными и не менее голодными хищными птицами, или чего ещё хуже - попасть под копыта несущимся, всегда внезапной пыльной лавиной, буйволов.
 Теперь, она каждый день ждала, того самого важного часа, когда сможет с гордостью привести весь свой выводок на смотрины в прайд.
  О, - мать знала, какая это будет радость для всех членов её большой львиной семьи! Она знала так же, что все её малыши будут отныне под защитой каждой из львиц. И их любовь, и нежность к ним, будет не меньшей, чем её.

  А пока...страх и непрекращающееся волнение за эти шесть, чуть подросших комочков, таких смешных, таких неловких и ненасытных не давали ей расслабиться. Ни днём, ни ночью.
 Осознав, что теперь только она главное существо для них, так же, как и каждый малыш - для неё, ей оставалось только терпеливо ждать, и охранять своих детей от всех опасностей коварной, для всех беспечных, саванны.

  Особая любовь львицы-матери была всегда направлена на старшего сына.
 Крепкий малыш, уже сейчас выделялся особой ловкостью и "выпиравшими отовсюду" лидерскими замашками. Он был намного крупнее, башковитее и сильнее любого из её остальных детёнышей. Расстояние между его ушами, толщина лап, ширина и глубина груди, огромная мочка носа, - всем своим видом "обещали" прайду нового молодого хозяина. Маленького «царя зверей» можно было узнать в этой куче мале, с первого взгляда.
 
    Но сердце её таяло и от нежности к крошечному Айло.
 Который никогда не лез в детские потасовки за самыми молочными сосками львицы. Каждый раз, спокойно дожидаясь, когда же остальные львята насытятся и наконец уступят ему место. Не отвечал он и на их постоянные задиристые игры и покусывания.      
  Айло, разве о чём и старался, - так это быть поближе к носу матери. И всякий раз, довольный, старательно неуклюже вылизывал уши и носы всем своим братьям и сёстрам, в ответ на их рыки, и приглашения «побороться».
   Зато, именно этот львёнок, неподвижно, мог подолгу смотреть в ту самую удивительную расщелину, откуда впервые настигло его солнце.
  И лёжа на животе, или на боку, часами ждать, когда же в неё опять ворвётся очередной луч. Чтобы потом, урча, жмуриться от удовольствия, и улыбаться в свои усы, наблюдая, как неспешно, мимо него, летают в узком просвете скалы, светящиеся и парящие пылинки, вперемешку с львиными шерстинками. Которые можно было, чихая, не спеша ловить пастью, или прихлопывать,(промахиваясь, через раз), передней лапой...

   

   Настоящие, - не туристические масайские деревушки - маньятта, или бомы недосягаемо далеко удалены от всех разрекламированных вам агентствами путешествий маршрутов. Жизнь там течёт невероятно плавно и размеренно. Из века в век. Из часа в час.
 
   Инкаджиджики – домики масаев, находятся всегда чуть поодаль от энкангов. Специальных округлых, как и сами деревушки насаждений. А попросту - загончиков для скота. Будучи, вовсе не декоративным, как может показаться на первый взгляд, а всего лишь, логическим продолжением, окружаемого, масайскую деревню ландшафта. Колючей растительной изгородью, уберегающей, самой по себе, скот, от, по правде говоря, очень сомнительного, непроникновения через неё хищников. Разве, что от побегов за неё, всё той же, бесценной для масаев, скотины. И очень мало чем, напоминающая сегодня, "нездешним" людям, сооружение рук человеческих.
   
  За ней, сменяя один день на точно такой же другой, вершится, как и много веков назад, длинной незатейливой, как бесконечная нитка радужных африканских бус, история всех её, не оцененных поэтами, рассветов и закатов. Больших и малых человеческих страстей, растворившихся здесь в народных песнях, и желании стать, навсегда, единым незаметным целым с этой такой бесконечной землёй. Людей, превратившихся однажды давно, по собственному их желанию, - в саму природу.   

    Разве, что, удивят многих, случайно подсмотренные, такие нелепые в масайских интерьерах, - современные предметы. Беспечно выплюнутые, к этим наивным и мудрым людям, нашей развращённой и любопытствующей где не надо цивилизацией.
  И ужасающе странными, чуждыми покажутся вдруг эти вещи вам. Тут, посреди их спокойного логичного мирка, выпадающие, как сгнивший мусор, на только, что мытый асфальт, - все эти, так "необходимые" нам, гаджеты и отребуты "статусного величия". Становясь мгновенно,  комичным безобразным отражением всех наших пороков и яблока искусителя для их естества.
 Не о том ли предупреждали Адама?.. Точно брёвна в детском глазу, торчат и выпирают своей никчёмностью разрушительные и совершенно неуместные среди них, но такие вожделенные нами "дизайнерские" потуги. Попавшие, как злая насмешка, над родом человеческим в их простой, полный гармонии, настоящий мир - смелых самобытных и таких красивых от природы людей.
 Мир, постепенно утрачиваемый самовлюблённым человечеством, саванны.

   

  Их язык маа, так же, как и они сами, для умеющих слышать не только самих себя, станет наверняка чем-то особенным.
 Завораживающий вас, по звучанию и своей лаконичности каким-то первобытным совершенством, он ещё долго не будет отпускать вас. Спрятанный, в маленькую "коробочку уха", и сравнимый разве с курлыканьем дивных птиц.
 
    Высокие и стройные масаи, мужчины и женщины, с рожденья одарённые тонким вкусом в выборе своих одежд, покажутся умеющим видеть не только своё отражение в зеркале, словно сошедшими с прекраснейших музейных полотен, или сказочных иллюстраций к придуманным кем-то неземным мирам.
 
  Их одеяния - мужские "кикои" и женские "канга" – образцы удивительного чувства меры, свойственного разве только тонким душам художников, или изысканным декораторам. И это, несмотря на все ярчайшие краски, и присущие "только им", орнаменты на удивительных тканях, или множественные украшения.
  Глубокое синее, вкусное охристое и элитарное красное, перемешанное с нарядностью, или чопорностью бисерных масайских бус, выхваченное на фоне изумрудной, или давно ставшей палевым сеном травы, или же коралловой,(как вываренные ягоды в клубничном компоте) дороги, - опытному взгляду, при не пристальном рассмотрении, покажутся, достойными подиума лучших из кутюрье.

    Дети масаев всегда хорошо воспитаны. Они, в первую очередь, видятся взрослым, как мораны, - воинами своего племени. И уж только потом, как пастухи своих поистине для них драгоценных коров.
 
   Всё их «богатство» настолько тесно связано с окружающей природой, как может быть ещё связана только вода африканских рек со своими берегами. И от этого, ощущение своего счастья и благополучия у мудрого древнего племени бесконечно трогательно и радостно. Именно так оно когда-то и было наверное задумано...
 Настолько же, насколько бесспорно, увы, оно было давно забыто для нас, и  старательно затёрто в бессознательное неутолимым «цивилизованным» обществом. Потерявшегося и запутавшегося в таких бессмысленных, по сути, соблазнах общества "потребления всего и всех".
 Узнав, к примеру, что все владельцы первых строчек «Форбс» не имеют за душой ни одной коровы, барашка, или хотя бы тощей курицы, удивлённые масаи сочли бы их однозначно голодранцами. И, пожалев от сердца бедняг, скорее всего, предложили бы поделиться от щедрот душевных какой-никакой живностью... А после, даже бесплатно позаботиться, и проследить за ней, - в отсутствие "новых горе-владельцев".

   Гостеприимство и расположение к представленному доверенным лицом гостю, пришедшему в дом к хозяину масаю "с добром", столь трогательно, что мало кого может оставить равнодушным.
  Однако это удел избранных.
 Случайным людям, и туристам-путешественникам «за деньги», скорее всего, покажется, что они негостеприимны и настроены к вам, чуть ли не враждебно. Презрение к алкоголю, с допуском разве, что к пиву, делает этих удивительных людей почти, стражниками Эдема. Но для  белых чужаков свой мир они готовы приоткрыть не более чем на пятнадцать минут. И чаще лишь в специальных «туристических» деревушках. Где масаям приходится на потребу зрителям "работать масаями". В реальности же, их медлительные мужи могут бесконечно долго вести свои беседы друг с другом под кронами деревьев. А уходя на поиски пастбищ, они и, вовсе, не поспешат возвращаться к своим семьям.
   Мгновенная реакция и мастерство охотников надёжно веками будут замаскированы за местным несуетливомонотонным бытом.

  Суета же, и «глупое поведение в саванне» белых людей, только раздражает масаев, как и всю остальную природу этого фантастически красивого, почти волшебного ландшафта. Особенно потрясающего - в сезон дождей. Чудесно украшенного невероятными радугами в иссиня шёлковом сказочно бесконечном небе, над неповторимым изумрудом разнотравья, под ногами и даже колёсами путешественников.
Сафари в это время, - особенно прекрасно. Если... не попадать под сами дожди.

 
  В одну из таких маньятта, через семь месяцев после своей последней браконьерской поездки с белыми охотниками, и ехал на рейсовом стареньком автобусике без стёкол и кондиционера, привычно глотая придорожную пыль, Годеру.

  Всю дорогу он не отрывал своего единственного глаза от того, что "где-то далеко" на уроках географии называется просто «саванна».
  Гордость и нежность, ко всему увиденному, переполняла его сердце. А воинский клич предков не раз готов был вырваться на свободу из маленькой "амбразуры" оконного проёма. Задумавшись, и засмотревшись на всю эту красоту, он чуть было не проехал мимо знакомого, и такого любимого «колдун-дерева». Взрослые не раз грозно упоминали детям его силу, когда были особенно сердиты на малышей.
  Годеру, остановившись рядом с «ужасом» своего детства, с нежностью прижался к нему щекой. Он простоял бы так до самого захода солнца, если только было бы можно.
 
  Какое-то время, Годеру ещё пришлось идти пешком в гору. Но дорога была знакомой. И даже в полной темноте, он нашёл бы её "одними ногами". На возвышенности холма ему уже давно махали племянники, - дети его младшего брата.
   Красивые, красные и красно-жёлтые, вперемешку с чёрными, одеяния на высоких стройных подростках, перекинутые, как римские тоги, на фоне небесной лазури и розовой дороги, были бы похожи для чужаков на инопланетные цветы, распустившиеся по весне. Потянуло запахом пряного чая. Улыбка "сама полезла на губы". Сердце Годеру забилось от нахлынувшего на него счастья. Сейчас он увидит брата!


   Время летит птицей, и лишь изредка садится к нам на плечо…
Вот он и пришёл. День первой охоты для каждого из шести львят. Где-то в «Давно», осталось позади то время, когда они впервые, все вместе пришли с матерью в прайд. Теперь все львята стали частью большой семьи. Юные цари и царицы зверей были уже совсем не похожи на крошечных котят. Цвет их меха поменялся на золотой. Цвет песков и сухостоя саванны.
   Они были сильными и красивыми продолжателями своего львиного рода.
 Вчера им исполнилось семь месяцев по луне. Гордая мать вывела всех на просторы Африки, отметив их первое присутствие на охоте грозным, раскатистым даже без эха, львиным рыком.
 
   Малыши, под неусыпным надзором и других львиц, ловили каждое движение в тактике нападения взрослых. Перенимая мгновенно все хитрости искусства выслеживания добычи.
  Дрожь в лапах и инстинкт хищника без устали вели их по следу матери вперёд. Каждое движение взрослых львов накрепко отпечатывалось в их памяти. И тут же, отзываясь в конечностях, неудержимо требовало самостоятельного повтора атаки.
 Все шестеро, держались одной группой. Вместе. И чувствовали себя настоящими львами и львицами.
  Охота! Их смешная суета могла бы умилить многих, но важность этого дня для выживания в природе, трудно было бы переоценить в будущем.
 
  Сегодня их первым «общим» трофеем стала старая колченогая антилопа. Львята, поочерёдно, предварительно окружив добычу, наскакивали с рыком на заранее придушенную взрослыми львицами жертву. Их  смешные морды, измазанные в доставшейся каждому, по справедливости, и выданной под присмотром вожака еды, выражали истинное наслаждение чувством своей окончательной сопричастности к этим огромным и красивым родственникам.

   Старший львёнок конечно особо отличился "в бою".
 Львица-мать и все её сёстры, поочерёдно, одобрительно заваливали маленького охотника на испачканную обедом траву. При этом, изредка порыкивая, нежно вылизывали его черезвычайно довольную их вниманием, "усявканную", только, что съеденным куском потроха, шкодливую моську.

      Айло же, с львицами помладше, и сейчас не слишком–то спешил к еде.
 После охоты они гоняли...бабочек.
 
   Летящие красавицы уводили львёнка всё дальше и дальше.
Сестры давно вернулись к матери, но Айло бежал и бежал за иссиня-небесными крыльями...
Одна из них опустилась вдруг на широкий лист у самой макушки кривого густого кустарника. Медленно складывая, и раскладывая свои роскошные крылья, редчайшая звезда для коллекционеров Princeps nireus*, дразнила и дразнила любопытного львёнка.

   Айло нисколько не беспокоило, что её крылья, «благодаря открытию британских биологогов», отливали ярчайшими голубыми и сине-зелёными красками. Львёнок просто прятал свой нос под лапу и примерялся к высокому прыжку в кусты. Даже не догадываясь о том, что первоначальным источником света, у сидящей перед ним бабочки, «является  флуоресцентный пигмент, переизлучающий в видимом диапазоне, падающий на него ультрафиолет». Он просто играл с этой «высокотехнологичной» выдумкой Создателя.
 
  Малышу Айло всего лишь очень хотелось схватить хоть разок в свою пасть эту чудесную летающую игрушку. На чьём волшебном крыле уже миллионы лет «имелось покрытие с массой микроотверстий - аналогом фотонного кристалла", а внизу её крыла, уже был "спрятанный под пигментом - зеркальный слой, сходный с отражателем Брага».*
 
   Природа, улыбаясь, «изобрела» светодиод, которым так восторгались современные инженеры двадцатого века, чтобы украсить(всего-навсего) им крыло бабочки...

  Ах, как же ему хотелось ухватить её! Бёдра Айло заходили-задвигались, задрожали перед прыжком! Вся его, любопытная, песочного цвета, морда распласталась по, такого же цвета земле, но хвост! Хвост предательски выдавал самым кончиком напряжение и нетерпение неопытного охотника. Глаза загорелись двумя голодными огненными огнями сильней, ещё сильней, как вдруг помимо его воли...бросок и!..

  Боль, досада, его почему-то запутавшиеся морда, и конечности, которые никак не хотели вылезать из каких-то странных колючек, о которые Айло всё глубже, и больнее резал свои дёсны и подушки лап, пытаясь скорее освободиться.
 Вот и всё, - что сейчас испытывал маленький львёнок.
 Колючие ветки, в добавок, безжалостно царапали его по морде. Приходилось всё время прятать свои глаза.
Скрученные в множественные петли, металлические жгуты всё сильнее, и сильнее врезались ему в задние лапы и грудь.
  Голова и два больших уха львёнка, мгновенно угодили в самую маленькую из петель. И Айло, в очередной раз поранившись, испугался, непонятно откуда берущейся, и такой сильной новой боли. Боли, со вкусом своей крови.
 Затем напряг все силы и, с рыком, опять потянул, чтобы вырваться, наконец, из странных пут. Попытка удалась.
 
 

   Он бежал, косолапя и прихрамывая на все четыре, порезанные о проволоку лапы, к своей маме. Громко плача на всю саванну, и давно забыв о своей голубокрылой коварной «подружке» - красавице Princeps nireus*.
 Унося на себе страшный «ошейник» - на память об их невесёлой встрече…
   
  Львёнок решил никогда, и ни за что, больше не бегать за этими летающими цветами...Боль от ран под петлёй усиливалась, кровь сочилась и падала вместе со слезами его обиды на землю саванны.
   Крики бедняги мгновенно подняли на лапы весь прайд. Львы ринулись на встречу Айло, и вскоре увидели, бегущего к ним навстречу, окровавленного «потеряшку».
 
    Впереди всех бежала львица-мать. Позади всех, семенили пятеро остальных её малышей. Каждый из них попытался было облизать кровь со стонущего братишки. И каждый, мгновенно ощутил на языке боль от пореза о кусок заточенной человеком проволоки, безобразно болтающейся на шее у Айло. Его боль навсегда отозвалась и их болью.
  В этот вечер никто из малышей уже не играл, как обычно.
 Львята усвоили ещё один урок - на шее у Айло, было то, что на охоте предшествует запаху смерти...
 
 
  Ночь, Айло впервые провёл один, в окружении всех взрослых львов прайда. Им-то был хорошо знаком запах и «вкус» этой металлической ловушки.
 Они довольно часто, последнее время, стали находить в них запутавшихся, обессиленных антилоп. А вокруг были следы и запахи двуногих.
   Инстинкт и опыт прайда, давно приучили проходить мимо, не трогая эту "чужую добычу". Даже в дни нестерпимого голода.

    Огромное блюдо луны окрасилось кровавым цветом. И так же, как и весь прайд, она бдила в эту ночь своим единственным открытым глазом, предчувствуя «недоброе».
 

 
   -  Princeps... nireus*...
 
  Еле выговорил единственный в палате для больных желтой лихорадкой "белый старик", глядя куда-то, во вдруг, распахнувшееся окно.
 И его безжизненная рука, указывающая в пустоту, плетью упала на старую железную больничную кровать. В ту же секунду потёртый ремешок на его запястье оборвался, и большие тяжёлые часы с компасом, стеклом вниз, соскользнули по простыням на пол.

  Не молодая медсестра, громко охнув, обронила свои очки, и неудачно попыталась попасть распухшими ногами, цвета той же ночи, в тапки. Затем, пошатываясь спросонья, закрыла обе створки и глаза почившему, подняла треснувшие ещё раз, уже под её ногой часы, и цокая языком, засеменила звонить осиротевшему сыну покойного. Попутно, сообщив невесёлую новость, дежурному доктору Манинго, и двум не сразу проснувшимся от её крепких толчков, санитарам.
Приговаривая при этом,(через каждое слово, всякий раз крестясь) и целуя нательный крестик:
 - Какая же страшная луна сегодня ночью...не к добру...помоги всем нам, по милости Своей. Спаси, сохрани и помилуй всех нас...грешных. Наверняка старик сэкономил на прививке...
   А та, лишь на мгновение вынырнув из-за разорванной тучи, осветила огромный плакат по дороге из больницы: "You are a human being not a human doing".*
     К Африке приближалось новое утро.
 Утро помудревшей и повзрослевшей ещё на одну ночь, никогда не спавшей саванны.



 - А не страшно Вам было подходить так близко к крокодилам? Там ведь до них, метра два...не больше, а, Евгений Андреевич?
 - Это нужно у Годеру спрашивать, Машенька. До сих пор не пойму, как я решился вообще, на это, по сути - безумство!... Не смейтесь, не смейтесь. Я, больше всего, боялся - уронить Вашу видеокамеру.
 - Годеру, я ведь за Вами наблюдала тогда. Вы уж, точно не боялись зубов алегатора.
 - Это трюк для туристов, мэм. Крокодилы не опасны, когда высиживают яйца.
 - Мама, правда смешно - куры крокодильские! Цыплята зубастые и зёленые...
 - Детё, не три глаза грязными руками...
 - А я, как-то, всё равно крокодилов побаиваюсь, Машенька. Вот львы!...Они мне гораздо интереснее. Но который день катаемся – катаемся, и пока... ни одного льва...Буйвола вот я заснял, красавец! Но...Побывать в Африке и не увидеть львов?..А вдруг плёнки в нужный момент, как всегда не хватит? Что тогда?
 - Плёнки?... Ах, ну да... Иии почему... львы? Жаль, что сейчас здесь мало зелени... Зато время "московское". Красота!
 - Представьте, Машенька, ведь именно лев - одно из излюбленных животных христианского «символического зверинца». Тетраморф... Не хотите воды, Годеру?
 - Нет...спасибо, сэр.
 - Достаточно нам всем вспомнить, что для обозначения характера каждого из четырёх Евангелистов, с первых же веков, и до сих пор, употребляют символические изображения, тех самых, виденных Проро­ком Иезекиилем.
 Вот для Матфея - это навсегда образ человека. Ведь своё Евангелие он начинает изображением именно Человеческого происхождения Иисуса Христа.
 Насколько же прекрасен тимпан* церкви Сен Трофим в Арле... А насколько изящно изображена эта глубокая тематика в Евангелие Генриха Льва. Вас ведь не может не трогать, Романская книжная живопись?..
 - Годеру! Подайте мне большую сумку. Да нет, же Louis Vuitton!
 -  Да...Нет же?. Это, мэм?
 - Вы веруете во Господа, Алёна.
 Какой красивый крестик на Вас, спрячьте...пошепчемся? О чём это я бишь?...Но уже Апостолу Марку соотносится образ льва. Он  и начинает с гласа вопиющего в пустыне, львом от Иуды.
  Евангелист Лука символический телец, догадались почему? Потому, что Евангелие от Луки начинается с ветхозаветных жертв "...тогда возложат на олтарь Твой Тельцы". Девяностый псалом!
 А для Евангелиста Иоанна выбран образ орла. Понимаете? Нет?! Орёл! Образ всей высоты его учения!
 Возьмите, Годеру, в такую жару нужно обязательно пить много жидкости...
   На раннехристианских саркофагах, дорогие мои, изображения львов воплощают не больше не меньше - само грядущее Воскресение...
 У нас в России, Годеру, пожалуйста не стесняйтесь пейте, пейте! У нас этот образ очень активно был распространён когда-то в пластике романских церквей...Каменное узорочье владимиро-суздальских храмов! Чудо! Машенька? Не видели?! Ах, как жаль...По дороге в Суздаль, в Боголюбово, стоит, с тысяча сто шестьдесят пятого года, самим Андреем Боголюбским построенная, невероятнейшей красоты церковь Покрова на Нерли. На исскуственной насыпи, отделаннной белым камнем посреди заливных лугов! Как у Господа на ладони.
 Вот там, если подняться на хоры, то с одной стороны, под потолком, будут два рычащих, а с другой, два улыбающихся льва...
   Так вот...Лев, Алёна, понимался нашими православными зодчими, как бдительный страж главной святыни...для староверов, между прочим, это и поныне образ Иоанна Богослова...а вообще, в далёкую старину предками считалось, что львята рождаются мёртвыми, понимаете...
 - Что ещё за страшилки такие?..
 - Да, да, Вы опять смеётесь надо мной, Машенька. Дикость конечно... и, что же?  На третий день, в пещеру входил де, лев-отец...иии...вдыхал в них жизнь...Жизнь! сейчас я вам, дорогие мои, да куда я её заложил...
   - Как хорошо, что мы всё-таки с Вами только в самолёте познакомились, Евгений Андреевич, а не пролей я на Вас вино? Правда, Алёсь! О таких тонкостях никогда и не услышала бы...Учись ка давай в школе на одни пятёрки, станешь, тоже искусствоведом,...хочешь?
 - Нееет, я буду балериной, или, как Годеру.
 - Спасибо Вам, АлёнУшка. Ещё никто не хотел быть Годеру.
 - Где же это? Сейчас, сейчас я Вам всё-таки зачитаю! Да где же...Вот. "Прославив Бога и смочив слезами землю и тело преподобной Марии, авва Зосима сказал себе: «Пора уже тебе, старец Зосима, совершить повеленное тебе. Но как сумеешь ты, окаянный, ископать могилу, ничего не имея в руках?» Сказав это, он увидел невдалеке в пустыне лежавшее поверженное дерево, взял его и начал копать. Но слишком суха была земля, сколько ни копал он, обливаясь потом, ничего не мог сделать. Распрямившись, авва Зосима увидел у тела преподобной Марии огромного льва, который лизал ее стопы. Старца объял страх, но он осенил себя крестным знамением, веруя, что останется невредим молитвами святой подвижницы. Тогда лев начал ласкаться к старцу..."
 - Как кот?
 - Как кот? Пусть будет кот...и...я кажется сбился.
 "Авва Зосима, возгораясь духом, приказал льву ископать могилу, чтобы предать земле тело святой Марии. По его слову лев лапами ископал ров, в котором и было погребено тело преподобной. Исполнив завещанное, каждый пошел своей дорогой: лев – в пустыню, а авва Зосима – в монастырь, благословляя и хваля Христа, Бога нашего".
 Лев,понимаете?! Ни кто-нибудь, а лев был рядом с Марией Египетской...что Вы так смотрите, мои дорогие? Знаете, у меня всегда наворачиваются слёзы, когда я читаю житие преподобной...
 - Мама, а ты мне такие сказки не рассказывала...
 - Деточка, это не сказки. Совсем не сказки! Разве мама тебе не объясняла? Это жития Святых Угодников Господних. Истинная правда.
 -  А ещё про львов есть?..
 -  Ещё?..
 -  Жила в третьем веке Святая дева Пелагия. Из города Тарсе.
 -  Я такой город не знаю. Мама, а ты?
 -  Туапсе?..
 -  Это очень, очень древний город Киликийской области Малой Азии, мои дорогие!
  Пелагия была дочерью очень знатных язычников, но вот однажды девушка услышала от знакомых ей христиан проповедь об Иисусе Христе Сыне Божием, сразу уверовала в Него и пожелала хранить целомудрие, посвятив Господу всю свою жизнь.
  - Евгений Андреевич она это не понимает, лучше сказку расскажите...
  - Рассказывайте дальше...я хочу про львов.
  - Дальше... дальше - наследник императора Диоклитиана...
  - Смешное имя, я не запомню.
  - Не суть, Алёна...Усыновленный императором юноша, увидев красавицу Пелагию, воспылал. И так пленился удивительной красотой, что пожелал взять ее в супруги. Но святая дева сказала ему, что она обручена Бессмертному Жениху - Сыну Божию и посему, отказалась от земного супружества с кем бы то ни было.
  - Да уж...а вот я бы от шикарной свадьбы, да с наследником императора! Точно не отказалась...
  - Мария! Она была - Святая...
  - Мама, не мешай пожалуйста мне слушать!
  - Всё, всё, всё... молчу. Евгений Андреевич...
  - Уверенный ответ Пелагии привёл в невероятное бешенство царственного юношу, однако, он ждал. Надеясь, что красавица передумает и возможно полюбит его.
 Но не тут то было! Пелагия Тарсийская отпросилась у матери поехать к своей кормилице. На самом деле, очень надеясь отыскать, укрывшагося в непроходимых горах, от чудовищных гонений на христиан, епископа Тарсийского Клинона.
  -  Он был красивым?
  -  Епископ?...он был, по-моему, стареньким.
  -  Тогдааа...?
  -  Зачем искала? Чтобы принять именно от него Святое Крещение. Во сне Святая Пелагия его увидела однажды, а сон свой хорошоо запомнила.
  - Ооо...а я никакие сны не помню...
  - Мама! Евгений Андреевич, а когда будет про львов?
  - Алёна...я и так с трудом сокращаю для вас обеих, как могу...терпение деточка!
 Девушка, по требованию своей матери отправилась к кормилице на роскошной колеснице...
  - Как золушка?
  - ??? Думаю, в богатых одеждах и в сопровождении целой свиты вооружённых слуг. Вскоре, навстречу ей, по особому указанию Божию, вышел сам епископ Клинон.
 Пелагия, тут же узнав епископа, упала к его ногам, умоляя о своём крещении. Тогда по молитве епископа из земли в ту же минуту забил источник воды. А когда Клинон крестил святую Пелагию, Алёна, то во время таинства явились чудесным образом Ангелы и покрыли избранницу Божию светлым покрывалом.
 - Как невесту?..
 - Наверное. Я в этом вообще-то плохо разбираюсь "золушки, невесты"...
 - Иииии?! Где Ваши львы?!
 - ...Машенька,...голубушка...Причастив благочестивую деву Святых Таин Причащения, епископ Клинон вознес, как должно, вместе с ней молитвенное благодарение ко Господу и...
 - Ииииии...
 - Отпустил ее в дальнейший путь. Возвратившись к ожидавшим ее слугам, святая Пелагия проповедала им о Христе, и многие из них, Слава Богу! тоже обратились и уверовали. Она же пыталась обратить к вере во Христа и свою язычницу мать, но та ожесточившись ещё больше, послала сказать царскому сыну, что Пелагия теперь христианка и не желает быть его супругой. Юноша понял, что для него она потеряна, любя и, не желая её мучений, сам пронзил себя мечом!
 - О как...может на сегодня достаточно?..
 - Ну нетушки! Я хочу до конца, про львов хочу!
 - Тогда...мать Пелагеи, испугавшись гнева императора, связала дочь и сама отвела ее на суд к Диоклитиану!
 - Зачем?!!
 - Да, а правда зачем?
 - Как христианку! Да...и как мнимую виновницу смерти наследника престола. Только император сам, так пленился её необыкновенной красотой! Что даже попытался отвратить ее от веры во Христа. Сулил ей своё богатство, обещал сделать ее первой женой. Но! Святая дева с презрением отвергла предложения царя и сказала: "Ты безумствуешь, царь, говоря мне такие речи. Знай же! Я никогда не исполню твоего желания, ибо я гнушаюсь твоим мерзким земным браком, у меня уже есть Жених - Христос, Царь Небесный! Не желаю я твоего царского, суетного и маловременного венца, ибо у Господа моего в Небесном Царстве мне уготованы три нетленных венца. Первый за веру, так как я уверовала всем сердцем моим в Бога Истинного. Второй за чистоту, потому что я вручила Ему мое девство. И третий за мученичество, ибо я с радостью хочу принять за Него всякую муку и положить душу мою ради моей любви к Нему".
 - А император то был наверное тоже совсем старый, как Вы?
 - Что то около того, Алёна...мне, Маша, правда...пятидесяти даже нет,(хи-хи) так вот...тогда...старый Диоклитиан приговорил красавицу Пелагию к сожжению в раскаленном отлитом из меди воле. Это бык такой, Алёна. На буйвола местного очень даже похож.
 - Так всё. Жуть какая опять! Евгений Андреевич, заикой моего ребёнка не делайте!
 - Позвольте, Машенька, я всё же продолжу. Уже совсем не много.
 Не разрешив палачам даже дотронуться до своего тела, святая мученица сама, осенив себя крестным знамением, с молитвой вошла в раскаленную печь! В которой её девственное тело расплавилось, как масло, наполнив весь город благоуханием.
 - ....... А львы то тут при чём?..
 - Как при чём, милейшие вы мои?!! Кости святой Пелагии остались в огне совершенно неповрежденными! Язычники, испугавшись, просто выбросили их за город.
 - Какой кошмар! У меня ребёнок спать не будет теперь...
 - И вот уж ТОГДА! - из пустыни пришли четыре огромных льва и сели около драгоценных костей, не допуская к ним, ни зверей, ни птиц! Именно львы охраняли останки святой до тех самых пор, пока к ним не пришел епископ Клинон. Он собрал их и с торжественной почестью похоронил.
  - Вот Вы всё-таки мастер сочинять...
  - Исторический факт! Мучения и смерть святой Пелагии произошли в 290 году. В царствование императора Константина! А когда наконец прекратились гонения на христиан, на месте погребения святой Пелагии возвели церковь.
  - Аллилуйя. Давайте, ка, переедем на ту сторону, Годеру? Скажите, а Вы,... давно говорите по русски?
 - Три года, мэм.
 - Не называйте меня так, пожалуйста,...а то...начинаю думать...что я какая-нибудь рабовладелица из «Хижины дяди Тома». Есть такой...замечательный американский автор...
 - Я читал Марка Твена, мэм, когда ходил в школу. Хорошо, Годеру не станет, мэм.
 - Вот Вы какой...красивые у Вас места, приезжайте и к нам в Россию у нас тоже красотища, тайга! Енисей... Медведи...
 - Спасибо...мэм. Может, мой сын будет учиться в Россия.
 - Учиться...это...хорошо...это правильно. А кем он хочет быть? Стоп машина! Почему Вы замолчали?
 - ...Доктор, мэм.
 - Вот молодца...значит, к моему мужу поедет, он его всему...Алёна, смотри, жирафа! Евгений Андреевич, теперь Вы у нас заскучали? Да не экономьте Вы эту плёнку! Я Вам цифровой подарю! Куда Вы смотрите? Снимайте же, снимайте!...мой муж всему Вашего сына и обучит... С малышом, ну какая же прелесть!...
 - Как же не экономить, Машенька? Никак нельзя. Годеру, простите, а Вы случайно не эфиоп? Алёна, вы с мамой бывали в Иерусалиме? Эфиопской церкви принадлежит могила святого Иосифа Аримафейского, и алтарь на западной части Кувуклии!
 - Какие смешные собачки. Это гиены?
 - Они самые. Там правда была одна неприятная история. Уничтожили все документы...Вам, дорогие мои, обязательно нужно попасть на службу в обычное воскресение! Она начинается в пять утра и служат до девяти. Машенька, Вы должны побывать в церкви Хабашей - Святой Девы Марии на улице Эфиопов, десять, обещайте.
 - Мама, поедем?! Пообещай!
 - Пообещайте!
 - Я постараюсь, Евгений Андреевич...если мы вообще поедем в Израиль. Там же такие проблемы с паспортом после Эмиратов.
 - Только представьте, потомки Соломона и Менелика правили Эфиопией практически до нашего времени. До 1974 года! А символом Соломона всегда почитался именно лев! Лев, Алёна. Годеру улыбается! Жаль он не понимает всё по-русски. Ах, как же хороша церковь построенная Эфиопским царём Иоганнусом IV и его наследником Менеликом II в 1874 – 1893 годах! Вообразите! На воротах самой церкви на древнем языке геэз написано о монастыре Эфиопов, на который указывают фигуры двух, опять же, улыбающихся львов.
 - Не бывает улыбающихся львов, правда мама, только в сказках, а по настоящему не бывает!
 - Дааа? А Вы слышали о Святом Евтихии? Нет? Печально, а ведь ему пришлось испытать множество мучений: его томили голодом, пытали тело железом, бросали в огонь и на съедение зверям. Однажды на святого был выпущен лев, который привел всех в ужас тем, что воздал хвалу Творцу, заговорив человеческим голосом!
  А Татьянин день? Наша Святая покровительница всех студентов! Святую мученицу Татиану привели в цирк, деточка это был совсем другой цирк, без клоунов и акробатов. Место публичных пыток и убицств. И там выпустили на нее голодного льва. Однако, зверь даже не коснулся святой, но стал кротко лизать ее ноги. Льва хотели силой загнать обратно в клетку, тогда он растерзал одного из её мучителей.
 - А я вспомнила...когда я только родилась, мы все жили у бабушки в Красноярске. Баумана 18, квартира 9. И у неё была красно-коричневая дверь с улыбающейся головой льва...только это секретик.
 - Моя дорогая, а знаешь, на гербе твоего родного города тоже лев. С серпом и лопатой. Морда его повёрнута к единорогу, а хвост к белой лошади...
- Я не знала.
- Читай больше книг и может ты узнаешь себя. А ещё...был ветхозаветный пророк Аввакум, тот самый, которого ангел благодатью Божией поднял за волосы и «по воздуху», девочка моя! "По воздуху!" перенес в Вавилон, чтобы тот накормил пророка Даниила, брошенного в ров со львами.
- О чем Вы там шепчитесь? Говорите громче...
- Об архитектуре эфиопов! Да. А в центре монастыря большая! Красивая церковь с портиками на четыре стороны света. И изображением во фронтонах портиков - опять же, - львов, Алёна! Тех самых символов царя царей - Соломона. Плоский купол чёрного цвета венчает эфиопский восьмиконечный крест. Через множество арочных окошек всё прекрасное здание наполняется ярким солнечным светом!
 - Наверное это очень красиво...Евгений Андрееевиич, но ей же, всего шесть лет, а мы тут...зверят, по-моему, фотографируем.
 - Очень. Машенька, очень красиво! Но только вообразите, - голубым цветом, таким же, как и небо самой Африки, всё украшено звёздами...
Всё подкупольное пространство! А в самом центре, в клубах красных и голубых облаков, сверху на молящихся, взирают...шестнадцать ангелов...
 - Мам, Мама, смотри...киса какая больная!
 - Алёна, Машенька, Вам, что совсем не интересно?...
 - Ваш сын, Годеру... он захочет так далеко уезжать от дома? У нас ведь бывают и снег...и...морозы...правда, Евгений Андреевич?
 - Он мечтает лечить зверей, мэм... но саванна знает сама, что делать с больными...
 - Мамочка...
 - Алёна, запомни, никогда, никогда не трогай ма-му, когда она фото...гра...фииирует и краа...сит гла...за... Подожди дорогая, какой сейчас может получиться кадр...Мммм...Вот это я понимаю, будет им...всем...экзотика...
 - Мамуля, у неё шейка болит, ну посмотри же! Её надо к ветеренарному Айболиту, или к папе! Мам, давай её с собой заберём и вылечим!
 - К папе?..да уж, наш папа всех вылечит, какой же здесь цвет у неба! А, доча? Алёсь! Это настоящая фантастика. Евгений Андреевич, сейчас мы... отснимем всю эту красотищу и...поедем дальше, не скучайте вы там, что-то про львов хотели ещё...
 - О чём, бишь я?... да, львы... А преподобный Герасим! Преподобный Герасим Иорданский! Он в пустыни вылечил израненного льва, и тот до конца жизни помогал ему в его монашеских подвигах. Вот, ведь...после смерти старца умер на его могиле. Согласитесь, трогательная история? Лев был зарыт близ гроба святого! Посему льва изображают на иконах, у ног преподобного. Какие удивительные это иконы! Я видел в монастыре на Святой земле невероятную фреску...
 - Небо, небо какое!
 - Ну какое небо?! Мааам, посмотри на кису, мамочка, давай её в больничку скорее отвезём! Посмотри жеее на неё, Мааам! Евгений Андреевич, Годеру, посмотрите!
 - Отвезём...и в больничку...и в поликлинику...и в санаторий, с профилакториями. Киску отвезём...собачку...соседей наших сверху...Ву а ля! Блеск. Вот и всё, дорогая. А вообще, что за капризы, мы ведь не дома, как ты себя ведёшь, где твоя...

   Девочка, со слезами протянула полевой военный бинокль, махнув рукой в противоположную от радуги сторону. Молодая женщина, закатив глаза к небу, нехотя оторвалась от фотокамеры, и так же нехотя, посмотрела по направлению требования дочери.
 Когда же тяжёлый бинокль был отведён от её глаз, водитель туристического сафари, сидевший рядом, заметил, что туристка сильно побледнела, а губы её задрожали.
 - Мэм, проблемы?
 - Годеру, посмотрите...
 - Это же...лев, мэм...мы его уже видели год назад. Его даже искать рейнджеры, чтобы помочь. Проволока, мэм. На его шее проволока, наверное, от ловушка. Она вот-вот задушит зверя. Рана сильно гниёт...насекомые даже под кожа...Все думали, что он погиб...что львы задрали его. Такой зверь слишком слаб, он не может охотиться. Совсем не может...А прайду не нужны больные львы, мэм.
 - Значит, всё-таки нужны...прав Ваш сын, Годеру. Я думаю надо кому-то сообщить... причём срочно. Он же невероятно страдает.
 - Да мэм, я знаком со старшим смотритель заповедника.
 - Вы кажется очень хотели посмотреть на льва, Евгений Андреевич? Тогда не уроните бинокль. Немедленно везите нас к нему... чего мы теперь-то ждём?!
 - А Ваше сафари, мэ?
 - Какое сафари, Годеру?!! Алёна, держись крепче. И завяжи потуже панамку, дочь.
 - Чудовищно...чудовищно...но...Он...улыбается, Алёна...

  Машина развернулась на сто восемьдесят и помчалась наперерез полуденным теням.


   
   
   Уильям Муакилема и ещё несколько рейнджеров на открытых джипах следующим утром выехали в указанный туристами и Годеру квадрат.
 
   Даже из далека им было видно, как четыре красавицы львицы и огромный самец, с роскошной золотой гривой, заботливо, почти нежно кормили своего истерзанного сородича.
  Все эти три года грива у Айло, так и не росла. Для всего прайда он оставался большим беззащитным львёнком. Его огромная голова выдавала в нём очень крупного от природы льва, но петля затягивалась с каждым днём всё крепче. Её диаметра давно едва-едва хватало, чтобы он мог только дышать.
 Спать лёжа, и бегать, у него почти не получалось, оттого вся его жизнь, как и в самом раннем детстве, теперь была полностью под защитой семьи. Его старших брата и четырёх сестёр.
 
  Совсем тонкая, почти до кости исковерканная шея молодого самца, и его тщедушное тело, бесконечно измученное, от не ослабевающей ни на секунду боли и насекомых, были лишены даже самой обычной, но такой сладостной для любого существа возможности - почесаться. Отогнать назойливых вездесущих паразитов со своей, гниющей заживо раны, ему не предоставлялось возможным.
 Айло, смиренно терпел.
 
  На глазах у взрослых мужчин выступили слёзы. Никто не решался заговорить первым.
 
  Вот и сейчас, поняв, что людям на джипах нужен именно Айло, львы не отошли в сторону, как делали это обычно в саванне все их сородичи. А напротив, плотным единым кольцом, полным беспомощного отчаянья, окружили своего младшенького, приготовившись к нападению.
  Успев с детства узнать, что после любого выстрела в саванну немедленно приходит смерть, а те штуки в руках у людей, сейчас могут сделать им очень, очень больно, каждый из пятерых всё-равно был готов умереть, за беззащитного Айло.
 
   Львиные рыки пяти, оскалившихся навстречу опасности, царей зверей, взбудоражили до этого притихшую, саванну.
 Птицы, с дикими воплями, несчётными стаями взлетели в только, что пустое небо, а земля, мгновенно задрожала так, как бывает с ней только дважды. Каждый год, под копытами полутора миллиона изящных антилоп гну и более половины миллиона чёрно-белых зебр. Бегущих, без устали, - в поисках воды и еды. Перемещающихся с огромной скоростью гигантскими потоками, бесконечно движимыми инстинктом выживания, и всегда только в одну сторону, - из танзанийской Серенгети в кенийскую Масаи Маара. А затем снова, - обратно.
  Круговорот великой миграции. Её движение всегда было и будет связано лишь с идущими в Африке дождями, ведь там где благословенные дожди, там будет расти спасительная свежая трава. А значит - там будет жизнь. Дождь - главный пастух саванны.
 Но сейчас было совсем не время всему этому.
То, сама Мать Африка встала на защиту своего Айло.

  Рейнджеры, по прежнему молча, наблюдали за благородством и самоотверженностью пяти могучих животных. В глазах каждой львицы, была написана, возрастающая с каждой секундой, яростная готовность драться за Айло до конца.
 
  - Что будем делать, Уильям?
  - У меня даже очки запотели...Может попробуем разогнать их машинами?..Только осторожно, погудим, посветим фарами...
  - Главное быстрее усыпить несчастного. Чтобы не сильно напугать, у него плохое кровообращение, может быть всякое...
  - Таких напугаешь...
  - Да уж, повезло парню с семьёй...
  - Ты когда-нибудь, видел раньше улыбающегося льва?
  - Нет...Уильям, как эти туристы его вообще смогли разглядеть, в сухой-то саванне?
  - Ладно, хватит болтать, потихоньку разгоняйте кольцо защитников. Эй!Слышите!... Мы пришли ему помочь!
 
 
       Через двадцать минут всё было кончено.
 Айло усыпили, чтобы затем, с огромной осторожностью, навсегда освободить настрадавшуюся шею от сросшегося с ней «ошейника судьбы». Кусок проволоки, заточенной кем-то безжалостным, ещё совсем немного, и убил бы своего «хозяина».
 Рейнджеры приехали, как нельзя вовремя. Так бывает только в сказках и фильмах со счастливым концом.
  Однако, это была самая настоящая, полная боли и трагизма жизнь Айло.
  Жизнь - Матери-Природы. С каждым годом, становящейся всё беззащитнее и беззащитнее от рук её непутёвых детей.

  Во время всех проводимых над братом манипуляций, львы, безусловно поняв, что люди, на этот раз, действительно пришли с добром, окончательно успокоились, и терпеливо, несводя с них глаз, ждали неподалёку. Все вместе, никуда не удаляясь, и не мешая.
   
   Ужасавшую, даже "видавших виды" мужчин рану, врач, еле сдерживая слёзы, тщательно обработал, наложил несколько швов, и ввёл противовоспалительное. Затем осторожно очистил страдальца от всех его  многочисленных подкожных паразитов. Которые, пользуясь удобным случаем, не отказывали себе ни в чём все эти годы, вдоволь размножаясь и наслаждаясь своей полной властью над несчастным.
   И только убедившись, что теперь всё в порядке, рейнджеры оставили Айло просыпаться свободным.
 На совсем сухой в это время года, цвета его шерсти и саванны, примятой траве.
   
  Пять львов, мгновенно, так же, как и когда-то в день его рождения, окружили, впервые безмятежно спящего, младшего брата.
 
 
   

  24 декабря 2012 года Daily Mail распространил сюжет из Танзании, "о невероятном случае милосердия и заботы о своём, попавшем в беду сородиче, в национальном парке Микуми".
   
  С экранов миллионов компьютеров, ноутбуков, телефонов, айфонов, айпэдов, и телевизоров, в глаза одуревших за играми и сайтами, в казино и на диванах, в звенящих мобильными телефонами и стучащих клавиатурными кнопками офисах пыльных городов, на людей всего мира, парадоксально светло, улыбалась, невзирая на трёхлетние муки, взывающая о милосердии, - Африка.
  Природа, - улыбалась кроткой улыбкой истерзанного и спасённого людьми Айло.

   Позже, в интернете появилось и другое фото молодого льва. С наконец то, появившейся на зажившей и зарубцевавшейся шее, чуть развевающейся на ветру, и такой похожей на маленькие лучики его любимого солнца, - "взрослой" львиной гривой.
   Пройдёт совсем немного времени, и его уже никто не сможет отличить от остальных собратьев…
 Впрочем... Он по прежнему, улыбается.

                19.02.2013г.



В произведение автор привнёс многочисленные выдержки из Жития Святых.



                http://www.1in.am/rus/sportfun_fun_25484.html

   

   * "You are a human being not a human doing"(анг.) - "Ты ЧЕЛОВЕК, а не существо"
   *  Aepyceros melampus(лат.) - "антилопа импала".
   *  Princeps nireus (лат.) - "принцесса нежности" африканская бабочка.
   *  Открытие Жюля Хоффмана было сделано в 1996 году, когда он с коллегами исследовал, как дрозофила сопротивляется инфекциям [1]. Они работали на линиях мух, мутантных по нескольким генам, включая ген Toll, участвующий в эмбриональном развитии(за открытие роли этого гена также вручена Нобелевская премия в 1995 году).




Иллюстрация:
ФОТОКОЛЛАЖ (подарок для меня от автора "МЕНЯ ЗОВУТ СТО". http://www.stihi.ru/avtor/demi200)


© Copyright: Жанна Гусарова, 2013