Зайдя утром в сарай, Наденька обнаружила в старом сене возле поленницы сжавшуюся в комок собаку.
- Здра-авствуйте, - вырвалось у неё, - этого ещё не хватало! Ну-ка, иди, иди!
Она осторожненько подпихнула псину валенком, но та, вместо того, чтобы рвануться к дверям, метнулась в дальний угол и забилась в кучу не сложенных ещё берёзовых поленьев. Тогда Наденька вооружилась граблями и попыталась выцарапать собаку из укрытия, однако ничего не получилось.
- Ну и сиди! – обиженно сказала она и понесла в дом охапку дров, надеясь, что гостья успеет скрыться за время её отлучки. Но животина лежала в углу тёмным комом, из которого тревожно посверкивали глаза.
- И как ты умудрилась сюда попасть, а, скажи, пожалуйста?! – приговаривала Наденька, набирая новую ношу. – Ведь дверь была закрыта, в эту щель даже кошки еле пролезают!
Собака молчала, чуть слышно посапывая.
- И куда тебя девать в такой мороз, а? Погоди уж, ладно, сейчас принесу поесть.
Она вернулась с миской супа, поставила её у входа и, прихватив поленьев, ушла в дом.
Через полчаса посудинка была пустой, а собака при виде хозяйки опять переместилась с кучи сена в угол. Но теперь Наденька успела заметить, что та приволакивает зад.
- Съела, глупая? Ну, и молодец…Да лежи, лежи, не трону. Я ведь вижу, что тебя покалечил кто-то… Давай набирайся сил, а потом беги домой, я дверь не закрою…
Вечером собаки не было, и Наденька облегчённо вздохнула. Куда ей вторая? Свою бы прокормить…И она уснула с чувством исполненного долга.
А утром снова тяжесть легла на сердце: потревоженная псина оставила сено и опять перетащилась в укромное место. Пришлось её ещё раз покормить, потому что на улице было двадцать градусов и Наденька не хотела брать грех на душу.
Но когда днём она увидела, что под окошком пританцовывают в снегу, знакомясь, её упитанная жёлтая сучка и чёрный приблудный кобелёк, совершенно здоровенький, у неё от возмущения аж дух захватило.
- Ах ты, обманщик! – рискованно выбежала с крыльца на больных ногах Наденька, рассчитывая запустить в гостя палкой, но его и след простыл.
Тогда женщина, полная решимости, выкатила из сарая тяжеленный чурбак и придавила им косую дверь, чтобы никто уже не смог непрошенно поселиться за нею.
Утро ничем не омрачило: кряж был на месте, в сарае – пусто. Наденька набрала дров, затопила печь и, присев возле неё на скамеечку, подумала, как просто удалось ей избавиться от нежданной обузы.
Заслышав треск поленьев и ощутив брюхом нарастающий жар, сердито заповодили ушами и спрыгнули с плиты кот с кошкой, одинаково серые, в полоску, потому как родственники. Тоже вот не собиралась Наденька никого пускать в племя, зарекалась, что больше одной кошки держать не будет, однако судьба сыграла злую шутку.
Той осенью пришлось на пару дней уехать по делам, а скотинку, собаку с кошкой, оставить на попечение старенькой подруги Верочки - она никогда не отказывала раз в день бросить им приготовленной пищи. Погода была тёплая, кошка не цеплялась за дом, а ходила мышковать в соседские развалины, тем более, что будущее потомство просило есть и есть.
И ведь надо ж было такому случиться, что не раньше, не позже, а именно в эти дни кошке приспичило разродиться! Конечно, она презрела оставленную ей на веранде коробку, а убрела в какие-то одной ей ведомые палаты. И сколько Наденькин сын, приезжавший погостить, ни ходил по деревенским трущобам, кыская и кыская, никто не отозвался; к тому же, кошка исправно появлялась на завтрак и ужин и не слишком спешила уйти обратно. Наденька предположила, что, если прибавление и было, то его давно обнаружили и слопали собаки.
А через два месяца оно в полном составе было явлено хозяйке! Наденька отворила поутру дверь на мост и увидела на сундуке… «Ну, прямо цветочек «анютины глазки»! – рассказывала она потом. – Вот так вот, поверху, три серых головки, как лепестки, а снизу – жёлтая мордашка. И все пялятся на меня своими бусинками… А пошевелилась, тут и упорхнули!»
Котята так и порхали от неё в новое укрытие ещё с месяц, пока не удалось их перехитрить и заманить в короб. Конечно, таких взрослых нарушить она не могла, пришлось трёх тайно переправить на ферму, а одного, самого бойкого, оставить в доме.
За два года этот счастливчик так и не изжил в себе детского страха и при появлении посторонних прятался под диван или на русскую печь, чтобы оценивать опасность сверху. И только Наденьке он доверялся полностью и в минуты теснившейся в нём молодой нежности сам подходил к ней и лизал руку, говоря: ну, погладь же меня, погладь! И Наденька гладила кота, на все лады выговаривая прилипшее к нему имя:
- Котофе-еюшка ты мой, Котофе-ей!
А в очереди уже стояла его мамка, слегка прихватывая зубами другую хозяйкину руку, на своём наречии тоже требуя ласки.
Вот ведь какое удивительное дело, думала Наденька, одновременно гладя своих питомцев. Не появись у неё котик, общавшийся язычком, она никогда не поняла бы, зачем её покусывает кошка, и так и продолжала бы сердито щёлкать её за это по носу и гнать от себя! И кто знает, какие ещё секреты откроет это взаимное проживание…
Прежде, ещё при муже, бывало у Наденьки и две собаки, мама с дочкой. Тоже не хотели оставлять щенков, потому что времена начались тяжкие, - оба без работы, жили одним огородом да лесом, и сынишку поднимали, считай, на пустой картошке и хлебе.
Но ведь животным этого не объяснишь и любить не запретишь, у них свадьбы по расписанию, по законам природы. В назначенный срок отгуляла в тот год и старая псина, а к весне родила в земле под лесенкой. Щенков же оттуда пришлось выковыривать сыну, потому что никто больше пролезть под крыльцо не мог. Без него бы обошлись – так утащила бы Наденька весь окот в лесочек и тихо прибрала, и никаких трагедий, дело житейское. А тут мальчику пришлось каждого из троицы пообнимать, тепло их почувствовать… ну, как тут огрызнёшься на его слёзы? Тем более, что все малыши были сплошь чёрного цвета, а у одного, как нарочно, на лбу отметина - продольная белая полоска. Вот такая вот мелочь, глупость и решила, кому остаться жить…
Теперь этот чёрный мальчик превратился в жёлтую невысокую и необъятную Мосю, которую за широкую спину дразнили лавочкой. А она, глупая, виляла хвостиком и всех беззаветно любила. Да и как могло быть иначе, если её никто в жизни не обидел, не ударил?! Сиди себе у дома на цепи, а то и вольготно, загорай на весеннем, а потом на летнем солнышке, щёлкай комаров да слепней, поджидая ужин, а по осени поспешай за хозяевами в лес, помогай искать грибы или полёживай сонно во мху болота, вдыхая дурманный багульниковый запах…И кто назвал эту жизнь собачьей?!
Мосина мамка давно сдохла, прожив в семье не самые лёгкие годы и так и не познав другой еды, кроме простого хлеба, политого, впрочем, супом из хозяйской кастрюли. Мосе же выпала другая судьба, и распухла собака, конечно, не от голода, а от щедрых подкормок с Верочкиной стороны, от которых не могла отказаться, даже если только что проглотила дома положенную порцию.
Ставши вдовой и проводив сына учиться, Наденька поначалу забросила хлопоты по хозяйству, стала редко прибираться, а варить для себя и того реже. И только голодно брякавшая цепью Мося вынуждала хозяйку подняться и начать готовить для неё супы-каши. Постепенно это усилие превратилось в радость сознавать себя нужной хоть кому-то под боком, и собака в ответ стала молча разговаривать с Наденькой обо всех её печалях. Порою становилось даже странно, что раньше собачий ум не замечался, казался Наденьке звериной причудой.
Однако к другим псинам она, как и все собачники, относилась ревностно, не допуская в сердце. Потому и приблудному псу не могла открыться, а тем более, оставить его у себя. Это ведь получилось бы, что той кастрюли, которую она варила Мосе, стало бы хватать не на три дня, а всего на полтора?! Нет уж, увольте! Или пенсию добавьте!
Вот почему, когда через сутки чужая зверина вновь мелькнула во дворе, Наденька твёрдо постановила: кормлю последний раз, и только из-за морозов! И причмокнула, подзывая гостя.
Он на удивление быстро подошёл, уже не вжимая от ужаса зад и даже повиливая своей метёлочкой, и, пока он опустошал миску, Наденька с интересом разглядывала его коричневую пегую шерсть, похожую на дорогой бархат. На шее явно значился след от ошейника.
Надо будет объявление в город послать, может, от каких охотников он отбился, размышляла Наденька и наклонилась забрать миску, как вдруг ощутила…она даже не поняла, что случилось, и на всякий случай замерла склонённая…и тогда своими глазами увидела, как пёс, ещё осторожничая, но уже уверенней лизнул её руку - раз, другой, третий…
- Ах ты, горюшко моё, - притянула она его к себе и принялась гладить по голове, по спине, уже совсем не боясь. – Да ты умная собака, оказывается…И что же такое с тобой случилось? И что же мне теперь с тобой делать? И как же мне тебя называть, а?
«Гриша я», - моргнул пёс карими глазами и повалился на снег, доверчиво подставляя живот.
А за спиной у Наденьки тут же раздалось обидчивое бряканье цепью и страстное повизгивание – то Мося настоятельно требовала и свою порцию ласки. Пришлось присесть и, раскинув руки крыльями, начать оглаживать обеих собак сразу.