Тарас ДРОЗД
Н А В С Е Г Д А
рассказ
– Ты помнишь, что сегодня за день? – громко спросил Данильцев, тщательно выбриваясь. – Сегодня день особенный. Наш день.
Конечно, она помнила. Их всего-то у них было два таких дня. Первый и второй. Один весной, другой осенью.
Данильцев радовался, погода в этот день не подкачала. Солнце, как тогда. Как всегда в начале июня.
Шелестя свежей рубашкой, он отправился на рынок. Полкило черешни, которую в эту пору обильно с юга завозят, зелени с огурцами, парочку безквусных ранних помидор, и немного первых абрикос, ещё зелёных. Всё для неё, по полной программе.
Цветов уже много, но Данильцев высматривает свои. Его ищущий взгляд улавливают чуткие торговцы и суют прямо под нос товар, усыпанный похвалами.
– Нет, - скалится Данильцев. – Мне георгины нужны.
– Вот же георгины, вот! Бери, дорогой, выбирай, хороший!
– Нет, мне не такие. Бордовые надо. С белым краешком.
И он поехал на другой рынок. Четыре остановки под землёй. И нашёл желаемый букет.
У своей станции метро он провёл положенное количество времени, после чего направился медленно домой.
– А вот и я. Твои любимые цветы. Такие же, помнишь?
Стол накрылся быстро. Продукты свежие, долго приготовления не требующие, покрошил и всё. Данильцев откупорил давно заготовленную бутылочку, плеснул ей, себе, и поднял.
– За наш день. Сегодня три года. Помнишь, как всё было?
Конечно, она помнила.
Столкнулись они в метро, под землёй. Данильцев ехал от своей знакомой, как всегда проклиная себя, что вновь слабовольно поддался на обычную случку. Позднее утро, субботний день, народу много, едут на дачи. Толкнули так, что он не удержался, сделал шаг назад и почувствовал, что припечатал кого-то спиной.
– Простите, пожалуйста, - обернулся он и толкнул ещё кого-то своим грузным телом.
– Да ничего, - ответила она, держась за грудь, с улыбкой переводя дыхание от испытанного.
– Толкают, знаете ли… Машинист резко рванул.
– Да ничего, ничего, - улыбалась она, как будто её слегка задели.
И он почувствовал тепло её улыбки. И поймал себя на том, что тоже улыбается, уже целую остановку.
– Вам на какой? – спросила она. Потому что он не мог ничего из себя выдавить, даже вопроса о погоде.
Она спросила, а Данильцев понял, что именно с ней бы ему и нужно идти до горизонта своих дней.
– А вам? – ответил он вопросом.
– А я свою только что проехала.
Он в этот день кому-то что-то обещал, но даже не пытался вспомнить.
Вышли они на конечной.
– Теперь поехали в другую сторону, - предложил он как хозяин метрополитена.
Они забились в самый угол, чтобы никто не мешал, и стали договариваться о встрече.
– Вы знаете, я тоже из гостей еду, - призналась она. – Но я абсолютно свободна. И сегодня и завтра. Честное слово. Мне только нужно привести себя в порядок.
– Да вы умопомрачительно выглядите!..
– Видно, что немножко не в себе? – она глянула на своё отражение в вагонном стекле и пробежалась рукой по пышно растрёпанным волосам. – Нет, это ужасно. Давайте часика в два?
– Но только в гости ко мне, обязательно ко мне, - настаивал он.
– Может быть, ко мне?
– Нет, у меня лучше. Вы поймёте почему.
И они договорились. До мелочей. Время устраивало обоих.
– А какие цветы вы любите? – крикнул он из вагона, когда она вышла.
– Вы угадайте! – крикнула и она, никого не стесняясь.
И Данильцев остановил свой выбор на георгинах. Они были редки в эту пору, как сама встреча. В них была торжественность, нежность и шикарность, как в её причёске. Этот цветок не увянет быстро, как обычно рассыпаются пионы, розы и даже гвоздики. Эта красота была навсегда.
Ощущая хмельную радость, он балагурил вдоль торговцев рынка, накупая угощений, из которых дома накрыл шикарный стол. Центр композиции укрепил букетом. В трехлитровой банке, потому что другой посуды не нашлось. Но так даже надёжней! Времени оставалось много, и он закатил такую генеральную уборку холостяцкой квартиры, какой не делал с тех пор, как выменял её после развода с женой.
Он боялся опоздать, а пришёл на полчаса раньше, станция метро находилась в десяти минутах ходьбы от его дома. У газетного киоска, где и должна была состояться встреча, он хватился. Букет-то остался дома, как украшение стола и символ успеха на будущее. А здесь что же, с пустыми руками? В цветочном ларьке он выбрал тюльпаны, двадцать пять штук по причине умеренности цен в это время года.
Конечно, она скажет, что он не угадал. Но когда они придут домой, и он укажет на стол, она сразу поймёт, что тюльпаны всего лишь так, слегка, а вот георгины!.. Георгины – это навсегда.
Когда время опоздания затянулось до пятнадцати минут, у Данильцева не было никаких сомнений. Он был уверен, выглядывая с улыбкой из-за газетного киоска. Когда она появится и удивлённо оглядится, он подойдёт сзади и цветами закроет лицо.
А потом, через два часа, он шёл и рассказывал ей, как готовился к встрече. Она, конечно же, оценила георгины, он угадал, попал в самую точку.
Как и сегодня, по прошествию трёх лет.
– За наш день, - поднял Данильцев очередную рюмку после воспоминаний. И чокнулся с наполненной рюмкой напротив. И подмигнул пустующему три года стулу. И висящему за ним портрету.
Она тогда не пришла. Через полчаса опоздания он понял, что ждёт напрасно, и почувствовал, как сердце начинает нырять в холодную глубину. Причины неизвестны, но вполне реальны. Самые непредвиденные. Но причиной их несостоявшегося будущего является только он сам. Ведь она, ещё тогда, в метро, что-то предчувствуя, несколько раз просила его записать свой номер телефона. Так, на всякий случай. Записывать и запоминать ему не хотелось, он был уверен в предстоящей встрече, и не желал номера телефона, как возможной причины для неявки на свидание. Если он запишет номер, значит, ей дается право не прийти, в другой раз встретимся. А свидание должно стать главным в его жизни именно сегодня. Через час ожидания захотелось умереть, настолько ему стало безразлично всё вокруг. А ещё через час он стал другим человеком, и пошёл домой показывать ей букет.
Друзья и сослуживцы воспринимали Данильцева после тех выходных дней в начале июня, как человека без причины свихнувшегося, но честно исполнявшего всё, что от него требуют. Поэтому решили не ставить серьёзно вопрос о лечении. Да и кому охота связываться с таким делом?
А он жил в полне осмысленном мире, разговаривая с ней, путешествуя по улицам в поисках её и ежегодно празднуя два дня, принадлежащих только ей и ему.
Первый – день знакомства.
Второй случился осенью. И наполнил его светлой надеждой.
В суете и многоцветьи уличных художников на Невском он столкнулся с её портретом. Творец, которому принадлежала работа, отбивался с убедительным перегаром, что не помнит, кого рисовал, когда и где происходил творческий акт. Он икал и матерился, не забывая интеллигентно извиняться. Коллеги, перепугавшись за гениального собрата, на которого напал сумасшедший, уговорили отдать портрет за недорого.
И каждый год в этот день Данильцев обходил их становище, надеясь ещё раз обнаружить среди сказочных красок свою царевну, щедро наливая каждому отзывчивому художнику, через которых она подала ему знак на будущее.