Профессор и Полковник

Тарас ДРОЗД

ПРОФЕССОР   И   ПОЛКОВНИК

роман


1

Кандидат наук Афонарёв Александр Иванович принял твёрдое решение. Он теперь знал, что делать.
Был конец гриппозного месяца февраля. Он только что переболел, входил в нормальное состояние. В поликлинику не заглядывал и участкового врача на дом не вызывал. На так называемой работе давно забыли, что синеватые бумажки с официальными штемпелями следует предоставлять по окончанию болезни  в бухгалтерию. Если тебя подкосило, то звонишь в отдел и предупреждаешь сотрудников, что пару дней, или недельку, проваляешься. Никто даже не заикнётся о необходимости подтвердить диагноз больничным листом. Ты же не на заводе работаешь, не на горячем производстве, не у конвейера стоишь, даже не в фирме сидишь за компьютером на узком информационном участке, где твоё отсутствие  может вызвать острую проблему замены. Ты пылишься в музее, где твоё отсутствие никто даже не заметит.   
Где я подцепил заразу? Этим вопросом задаётся каждый заболевший. И всегда знает ответ, даже несколько. Заболел, потому что зима началась после Крещения. Но болезнь уже накрыла, и никакие ответы не помогут, надо лечиться.
Ему стало плохо во второй половине дня. Замутило, поднялась нешуточная температура, изменился голос, а головная боль наполнила изнутри. Явно не простуда. В аптеке предложили перечень лечебных средств, и он выбрал недорогие, зная, что прок будет незначительным от любых. Тут надо время. Он позвонил на так называемую службу, а потом старой знакомой с медицинским образованием. Уточнить, верно ли  ведёт борьбу с недугом. Она похвалила его за догадливость и посоветовала на время болезни отказаться от еды, якобы голодный организм быстрее побеждает вирусы. И подтвердила убеждения их молодости, что интеллигентный человек должен сам избавляться от обиходных болезней, как от респираторных, так и венерических.
В это время к нему и пришли, хотя их никто не звал, сопоставления. Голова такого человека, как Александр Иванович, постоянно рекфлексировала в кем-то заданном направлении. Он даже спохватывался порой, увлекшись какой-то темой, отчего это не размышляет здесь о смысле, ущербности, грехе и далеко идущих последствиях? А физическое состояние похмелья, от которого раньше страдал, теперь он полюбил, потому что химическое отравление задавало внутренним процессам организма тональность, в которой психические реакции буквально музицировали, порождая симфонические думы о тщетности бытия.         Он получал удовольствие от издевательства над самим собой, чтобы обязательно дойти до желания самоубийства, почти до его реализации, зная, что в последний момент его что-нибудь отвлечёт, и он в который раз поймёт, что так нельзя, он ещё не всё обдумал. Как он завидовал порой обычным людям с их нормальными проблемами! Но что поделать, если уж таким родился. Тут-то самодовольство и вылезало змеёй из какого-то заднего места, ласково шипя. Но он хорошо понимал, что гордость является всего лишь одной из ущербностей, а потому высмеивал самого себя ещё болезненней, чтобы змея поскорей убиралась восвояси.
Он не мог не иронизировать над самим собой, потому что ни раз сам осуществлял возможности запросто погибнуть из-за своих же принципов. Умственные способности, которые он так лелеял, а других просто не было, могли запросто прекратить своё же существование. Во второй половине девяностых всё культурное сообщество страны выкатилось, как ненужное богатеющим согражданам, на край пропасти, удерживаясь инстинктами. Роптали, возмущались на всех уровнях, кончали с собой, но большинство генетических интеллектуалов помалкивали, осознавая свою же вину за произошедшее. Мы эту власть привели к рулю, второй раз над нами посмеялись, что мы дурачки, значит, так нам и надо.
Современно развитые политики, как и новая формация преступников, легко докажут, что ни в чем не виноваты, чисты перед небесами, даже за руку их схватят, на слове поймают, они знают, что нужно автоматически говорить, мол, не хотел, не думал, это провокация. Так все и делают, не утруждая себя откровениями, что словам давно верят всего лишь по конституции,  демократические принципы все слова  девальвировали, потому и незыблемость такой основы правосудия, как презумпция невиновности, давно подмочена и вызывает сомнения, как использованное противозачаточное средство. Хотя по исконным  законам природы, не извращённым лукавыми понятиями юриспруденции, связка «вина-ответ» функционирует, пока есть жизнь, и если ты выкрутился от физического наказания, она будет преследовать тебя психически. Поэтому Александр Иванович и говорил, где только можно, про чувство собственной вины за происходящее, встречая отовсюду осуждение. Он хорошо запомнил ощущение ужаса, когда впервые увидел, пробегая промозглым вечером через Дворцовую площадь к метро, как под аркой Генерального штаба женщина в длиннополом пальто и мохнатой шапке пела рулады из оперетт. Она появлялась каждый вечер на протяжении всей зимы, и не суеверный Александр Иванович воспринимал её как знак всеобщего помешательства. А ещё он запомнил навсегда сцену в метро в те годы.       Он вошёл в вагон и читал по обыкновению, но крем глаза видел, как двое глухонемых яростно выясняли отношения на пальцах. Стоящий рядом подвыпивший работяга возмущённо спросил: «Чего они разорались?»  Поле эмоциональной раздражённости и озлобленности народа буквально искрило, радиация человеческой злости хрустела на зубах, и от этого становилось страшно.
В те годы каждый подрабатывал, где только можно. Большинство знакомых преподавали, благо платных учебных заведений развелось, хоть пруд пруди. Взялся, было, и он, да  отказался. Ну не получалось вести лекцию, видя, как учащиеся зевают, дремлют или откровенно спят. Если им неинтересно, значит я некудышний педагог, обосновал он свой отказ. Его урезонили, да все студенты такие, сам  был не лучше, вспомни!..        Не хотят слушать, ну и не надо, это их дело, а тебе платят за работу!..       По всем параметрам было глупо отказываться, казалось бы, ну чего такого, подумаешь, два академических часа позора, зато неплохие деньги. А он не смог. Да, я помню, ответил он спокойно, что мне бывало скучно, и я тоже дремал, но только на лекциях плохих преподавателей, а хорошие меня    кое-чему научили. Если большинство нынешних студентов пришли за дипломами, а не за знаниями, то пусть их другие обучают! Так он сказал    и хлопнул дверью. Глупость поступка осознал позже.
Потом другая удача подвернулась. Принесли ворох английских текстов для переводов. Акция культурного центра самой Великой Британии. Он с радостью накинулся, но чем дальше работал, тем сильнее возмущался. Ну, полная белиберда, они обмусоливают наши проблемы, ничего в них не понимая. Они прикрываются заботой о культуре всей планеты, а преследую определённые цели, так как исторически боролись против возвеличивания России. Геополитический инстинкт Англии.         Он никогда не считал себя ура-патриотом, не желая даже близко соприкасаться с теми националистическими ублюдками,  которые убили его собрата по музею. Он осуждал  погибшего при жизни, во время редких встреч и споров, наше дело наука, говорил он, которая доказывает, что выродки были всегда, даже хорошо умственно развитые, только не имеющие к интеллигенции никакого отношения, но тот не слушал, продолжал своё дело, пока не получил выстрел сквозь запертую дверь. Александр Иванович глубоко сопереживал его смерти, но в глубине сознания делал вывод, что погибнуть, конечно, может каждый, но если ты сознательно лезешь в опасное болото, значит не настоящий мыслитель.     От патриотических веяний он старался держаться подальше, но переведённые им тексты возмутили настолько, что он засомневался в своих убеждениях и вспомнил погибшего уважаемого знакомого. Лучшие во все времена гибли за правое дело, таков наш удел. Смерти очень боятся только бандиты, поэтому и демонстрируют свою смелость, а животные инстинкты у них развиты сильнее, но ты-то добропорядочный гражданин сообщества, потому что у тебя умственные способности в порядке. И он отказался от дальнейшей работы. Ну, казалось бы, пусть пишут и обмусоливают, у нас таких же деятелей предостаточно, это их хлеб, они больше ничего не умеют и не хотят делать, а тебе платят за переводы. Даже с исторической точки зрения противиться не стоит, это не твоё дело, Англия хоть и выигрывала не раз на футбольном поле имперских амбиций, но победить Россию никогда не сможет по географическому определению. Или сможет всё-таки? Проникновением языка? Значит, я проводник каверзных замыслов?
Александр Иванович не только отказался дальше переводить тексты за хорошие деньги, но ещё и сообщил о происках врага. Он специально навестил своего тезку в другом отделе и рассказал ему обо всем. Со времён великого союза того считали стукачом из комитета  государственной безопасности. К нему бы за переводами не обратились. Язык он знал, так как университет тоже закончил, читать мог, но даже по-русски говорил с вологодским акцентом.
 – А чего ты ко мне? – засмеялся тот. – Зачем ты мне про это рассказываешь?
 – Ты передай куда следует, - засмеялся и Александр Иванович.  И тут же похлопал собрата по науке по плечу. – Ты не обижайся, но мы всегда считали, что ты немного этот. А теперь получается, что и надеяться нам больше не на кого.
Через час он пожалел о содеянном и сказанном, но в глубине души был согласен, что поступил правильно. А с биологической точки зрения сообществу всякие люди нужны, ничто просто так не рождается.
Последствия наступили через неделю, так как он отказался от следующей порции работы. У него кончились деньги. Запасы еды в квартире имелись, он их копил инстинктивно, привычка передалась от мамы, пережившей блокаду, а вот приехать на работу было не на что.  Пока не позвонили оттуда и не посоветовали занять у соседей, чтобы добраться за авансом. Просить в долг он с детства считал унизительным, а потому поехал на электричке зайцем. Контролёрам пришлось объяснять ситуацию, и они поверили, что он работник умственного труда, не стали высаживать. А с Витебского вокзала он  радостно дошёл пешком до Адмиралтейства.     А потом через мост.
Третья ночь болезни оказалась бессонной, так как он ранее выспался под действием отечественного антигриппина, куда входил димедрол.      Тут-то он и осмыслил смехотворность положения, в котором продолжал находиться. Он, как и многие собратья по интеллекту, выжили в страшные девяностые, когда к власти пришли экономические бандиты, которые продавали лишь то, что имело спрос, а их наука даром никому не была нужна, разве что здание, которое занимали сотрудники. Но исконные памятники культуры приватизировать пока что боялись, как бы всеобщий протест народа не возник, и тогда вялотекущая гражданская война вспыхнула бы как национальный пожар в восемнадцатом году прошлого века. Такой вариант руководителей переустройства страны не вдохновлял, и они в очередной раз всего не учли, из-за физической невозможности многое предусмотреть. При новой власти деятели науки всё так же оказывались не совсем нужными, не до науки ещё было, но хотя бы вспоминали о них, стали давать подачки, награждали тех, кто продолжал работы в неестественных условиях. Кое-что происходило, поэтому и жить стало полегче, отчего снисходительное отношение к тебе воспринималось уже с оптимизмом. 
Он почти смирился с неуважением начальства, потому что сам был тому виной. Интриг всегда хватало в научном сообществе,  а их гадючник не был исключением, но тут не то, что забыли о нём, а сделали вид, что такого научного сотрудника просто нет. Окончательно смириться он не мог, внутри продолжался бунт, но изменить хоть что-то в реальности не имел возможности. Где-то не спеша оформлялись документы на  поездку    в Канаду за счёт Академии наук, а он знал, что не попадает в число счастливчиков, хотя имеет к теме поездки самое  прямое отношение.
А потом свалилось, как в сказке, то, чего совсем не ожидали. Завозмущались разом, и появились тут же статьи в печати, что научных работников вообще уберут из музеев. А за счёт их сокращения поднимут зарплату остальным. Главные работники – это хранители, которые тоже     с историческим и этнографическим образованием, они знают материал,        а в свободное время могут заниматься повышением  интеллектуального уровня, пожалуйста. А чистые научники музеям для чего? Наукой занимаются в университетах. Автоматически сократятся аспирантуры,   где работники защищали научные степени. Сократятся и огромные расходы на экспедиции, а с ними и поездки на симпозиумы. Людей не выбрасывали безжалостно на улицу, они могут работать лекторами и экскурсоводами, чем и раньше занимались ради дополнительного куска хлеба. Но после ушедших освободятся не только углы в отделах, а большие площади, у них на третьем этаже станет не нужным большой зал для научных конференций,  с любовью отделанный под дуб в те ещё годы.
И Александр Иванович стукнул кулаком по столу. Всё, хватит, надоело. И написал заявление, что увольняется по собственному желанию. К нему тут же прибежал его друг по имени Володя, зам директора по науке, тоже холостяк.
 – Саша, ты чего, зачем? Потерпи. Это всего лишь проект. Хотят посмотреть реакцию, как я понимаю. Ну, говорят, что многие министерства уже утвердили. Но здесь и главное сомнение. Утвердить могут лишь исполнительный документ. А бухгалтерия пока новых разнарядок на зарплату не получала. Так что зря ты так. Всё течёт          по-прежнему. К тому же нас это не коснется, мы же под Академией наук,       а этот закон касается музеев, находящихся под министерством культуры.
 – Нет, больше не могу, - отмахнулся от друга Александр Иванович.
Тот был старше, но ещё держался, ходил пока не шаркающей походкой.
 – А почему Москва молчит, ты можешь сказать? Почему наш Пиотровский возмущается, а крутых директоров Третьяковки и Пушкинского не слышно? Ну, музей Кремля, понятно, он при власти, их-то хорошими зарплатами обеспечат, и никто не вякнет, понятно. А все остальные? Им тоже пообещали солидное жалование? 
Но Володя пришёл не отвечать, а убеждать.
 – Нет, всё, не могу больше, - отмахнулся от него Александр Иванович. -  Мы многое должны терпеть, таков удел апостолов, но приходит время, когда силы кончаются. Я же не завтра ухожу, а через месяц. Первого апреля мы с тобой и выпьем напоследок. Что у нас будет по календарю? Вторник. Так что сможешь разыграть меня на работе в последний раз.
 – Да какие уж тут шутки.
Разговор этот произошёл до болезни, а свалился он перед восьмым марта. Александр Иванович даже порадовался, что не надо будет тратиться на цветы, по телефону поздравит старых подруг, а они поймут его состояние.
 И в третью ночь болезни пришло решение. Он правильно сделал, что написал заявление! У него теперь будет возможность совершить то, о чем мечтал всю жизнь. Отправиться в путешествие!


2

Он хвалил сам себя, понимая, что в очередной раз, наверняка, не прав.
Но задумано всё неплохо. К лету как раз оформят его документы на получение пенсии, он переведёт её на книжку, туда деньги будут поступать и накапливаться, а сам уедет по задуманному маршруту, который привиделся ему в темноте болезненной ночи.
Конечно, зарплата плюс пенсия  куда получше, чем одна пенсия. Зато свобода от ненужных обязанностей ходить на работу. И отмщение тем, кто с ним никогда не считался, уважая по рыночным законам только себя и тех, кто сильнее, не смотря на их человеческую сущность. Вот им-то он и покажет! Не в этом ли и есть высшее предназначение мыслящих особей в многочисленном стаде человекоподобных? 
Плюнули  в душу чуть раньше, когда издевательски отнеслись  к нему, как к научной единице. Сначала через интернет  стало известно, что в Торонто состоится большой симпозиум. Знаменитый университет провинции Онтарио назначили базовым для сбора специалистов всего мира по изучению культуры индейцев. Затем пришла разнарядка сверху подготовить три кандидатуры для авторитетного представительства.
К Александру Ивановичу тут же прибежал его друг. Саня, поздравляю, ты, наконец-то, выедешь за рубеж. А то стыдно, ей-Богу, какой же ты ученый, если со  времён социализма дальше Восточной Германии никуда не выезжал. Вякать тогда поменьше нужно было, ну да что уж теперь. Конечно, ведущим специалистом был их заведующий отделом, но  теперь насчёт него есть особое распоряжение.   Поэтому ты     у нас идёшь первым номером. Жаль, что не доктор наук, ну да ничего, остальные такие же, а возрастом помладше, так что видимых препятствий для тебя нет. Потому что Берёзкин поедет в составе другой делегации, как специалист по фольклору.
Встретились они через день, в четверг, и теперь дружок не улыбался. – Саня, ты знаешь, получается так, что первым номером утверждён зам директора по внешним связям. Все знают, что докторскую он себе сделал, но она у него есть, а руководителем группы должен быть человек не ниже рангом. Вот если б ты в своё время не показывал характера!.. Но ты не расстраивайся, поедешь вторым.
А во вторник дружок пришёл к нему в отдел уже мрачнее тучи.
 – Саня, извини, но вторым человеком поедет переводчик.                У руководителя группы должен быть помощник.
 – Нормально! – засмеялся Александр Иванович. – Ну, ты хоть сам понимаешь, что несёшь, Володя? Какой к чёрту переводчик? Если он доктор наук, то должен в совершенстве владеть двумя языками. Зачем ему переводчик?
 – У неё другая фамилия, но все знают, что это его жена.
 – Ах, вот как. Ну что тогда скажешь? Каким бы учёным ты не был,   а инстинкты сильней, верно?
Дружок возмущался, кричал, приводил убийственные аргументы,      а он спокойно отвечал одним лишь предложением.
 – Ты им это всё скажи,  на директорском совете.
 – Да я говорил, - сокрушался друг, - только не при всех,  а лично ему, директору, а он заявляет, что это детский лепет, наш музей должен солидно выглядеть на предстоящем симпозиуме, а не присутствовать, поэтому точный выбор кандидатур наиболее важен, тем более что количество участников ограниченно. Но ты не расстраивайся, Санёк, поедешь третьим, это уж точно. У нас больше просто некому. Разве что свалишься от болезни, попадёшь в больницу, так что ходи по улицам осторожней,  а то ведь вместо тебя могут запросто и молодого сотрудника отправить.
А ещё через пару дней на нём уже вовсе лица не было. Оказалось, что третьим решено взять специалиста по биологии, генетике и углеродному анализу. Потому что одна из главных тем будущего обсуждения научным миром лежит в этой плоскости. Специалиста  наивысшего уровня нашли быстро, правда в Москве. Его порекомендовали так настоятельно, что директор не смог отказаться. По другой версии, специалист этот, вернее, она, хорошая знакомая жены руководителя группы. Со всеми вытекающими отсюда домыслами.
 – Ну и зачем нужен был этот сыр-бор? – спросил он друга, рассматривающего пол. – Ты же изначально знал, что там, наверху, ко мне относятся с неуважением. Стоило тогда рвать нервы? Зачем ты меня обнадёживал несколько раз? Ну, ты же знал, что они меня за учёного не считают? Знал? Они, наверняка, даже фамилию мою обсуждали несколько раз. Ну, что это за фамилия такая, Афонарёв? Он что, офонаревает от  нашей науки? Признайся, так было? Ну, если ты знал, что ко мне такая позиция, то зачем выступал против неё? Нарушать законы природы можно лишь тогда, когда уверен в успехе.
 – Подожди, я ещё не всё сказал, - ответил друг. – Я этот вопрос подниму на научном совете.
 – А что толку? Если кандидатуры утверждены в Москве, то уже ничего не изменишь.
Друг Володя на что-то надеялся. Не только в науке бывает непредсказуемый поворот событий, который по религиозной традиции называют чудо. На что-то подобное надеялся и он. Но чуда не произошло. Председательствующая собрания, по модному со времён перестройки сочетанию «процедурный вопрос», огласила повестку и быстро провела голосование.  А когда выслушали докладчиков и обсудили возникающие от услышанного проблемы, объявила совет закрытым. Друг Александра Ивановича вскочил и запротестовал, он регистрировал вопрос на обсуждение. Хорошо, согласилась уважаемая дама, давайте обсудим, если большинство не против. Но большинство неодобрительно загудело,  сидеть больше двух часов в душном зале никто не хотел. Поэтому друг Александра Ивановича обсуждал свой вопрос потом в кабинетах и  укромных уголках. Наверняка он и в лицо директору заявил о своём несогласии, возможно, не поскупился и на оскорбительные слова, но изменить что-либо уже не мог. Он был честный малый, вломился в науку, как Ломоносов, приехал откуда-то с севера, поступил в университет во время «хрущевской» оттепели, когда сообразительных пареньков после службы в армии принимали без взяток. Он и в партию вступил, когда сказали, и, как честный человек, добровольно из неё вышел, что и послужило убедительным аргументом для авторитетного к нему отношения в либеральных кругах  руководства.      Он надеялся на участие в научном совете  известного в музее правдоруба,                с мнением которого считались даже в научном совете Академии наук, он предварительно встречался с ним и получил одобрение, но за день до разрешения конфликта тот слег с тяжёлым приступом, вполне объяснимым для преклонного возраста.
 – Да ладно тебе, - теперь уже старался успокоить друга Александр Иванович. – Давай, лучше выпьем.
 – Вот если б ты в своё время защитил докторскую, - привёл Володя наивный аргумент.
 – Ты повторяешься, это истерика, - сказал ему беззлобно Александр Иванович.
Защита докторской диссертации, вернее, отказ от неё, была той страницей в  биографии Александра Ивановича, из которой легко раздувался роман. Он к ней шёл, как к генеральному сражению полководец, годами приготавливающий себя к решающим часам своей жизни.
Тематика будущей работы казалась избитой. Сопоставление частот генных мутаций у народов севера и Дальнего Востока  нашей страны и у коренных племён Канады и Северной Америки. Но он, казалось, разглядел, или предугадывал открыть в сумбуре информации неисследованную область, невидимую пока тенденцию в процессе, которая даст новое понимание техники генетических разновидностей, почему так изменились, или не изменились, близкие виды человекоподобных за десятки тысячелетий жизни на изменяющейся планете.
Сначала его замысел одобрил прежний заведующий отделом   Кнорозов,  и его вечный оппонент и соратник Пашкевич, тогда ещё бодрая старушенция. Затем прошло гладкое утверждение на учёном совете.           И столица благословила без возражений. Даже неуютно сделалось, ну хоть бы какая-то реплика сомнений, так нет же, всё хорошо, давай, работай. Тут его и спросили уважительно. Как желаете трудиться, как аспирант со свободным расписанием, или как сотрудник отдела на служебном месте и зарплате? Он менять образ жизни не хотел, лучше ходить на работу, здесь же и библиотека, и академия рядом, и множество других дисциплинирующих обстоятельств. И друг Володя одобрил решение. Правильно, аспирантура для молодых лоботрясов придумана, когда ещё половые функции превалируют, а ты уже в мудром возрасте, да и времена сейчас другие, ненадёжные, уйдёшь, твоё место займут, а вдруг потом не освободят,  всё может быть по законам наступившей свободы.
Его посещение музея и сыграло потом решающую роль. А времена действительно наступили суровые, прежней страны не стало, девяносто третий год, есть нечего. Вернее, жрать-то было что, да не на что.  Но все прежние структуры Академии наук по проведению анализа и экспертизы давали отчёты по исследованиям, работая как добротно налаженные механизмы, запущенные когда-то. Аналогичные структуры в органах государственной безопасности технически переоснащались, а здесь половина душою преданных сотрудников, месяцами не получающих зарплату, доказывали неизвестно кому свою значимость неукоснительным исполнением любых заданий, объёмы которых сократились. Сбор информации шёл медленно, но верно, как говорится, и через три года Александр Иванович, истёрший от нетерпения ни одни джинсы, прорвался, наконец, к главной мысли, до него никем не сказанной, и которая даже высокообразованному обывателю страны ничего не говорила. Он со второй половины восьмидесятых носил только практичные штаны,   в отличие от друга Володи, сохранившего верность брюкам, которые приходилось гладить. Когда выводы сформулировались, он понял, что не просто идёт к защите, а мчится как с горки на санках, вот только бы эти самые пресловутые штаны не порвать.   В один из обычных благодушных дней он и встретился на служебном входе с сотрудником по имени Саша, тёзкой. Улыбнулись друг другу и поздоровались как обычно, добрый день – добрый день. Саша был значительно моложе, но уже седой, а служил в отделе юго-восточной Азии, считаясь аналитиком по конкретному направлению, японовед. Над этим словом все иронизировали с какой-то уважительной восточной теплотой. Они поздоровались, и Александр Иванович прошёл выше по ступенькам,  а Саша кого-то ждал у старинного зеркала. И тут произошла заминка, ключ от отдела уже взяла уважаемая тётушка, она всегда приходила раньше, но закрыла дверь и куда-то усвистала. Александр Иванович вернулся к вахтёру и спросил, не знает ли, куда унесло Пашкевич? И, получив отрицательный ответ, поневоле разговорился с Сашей.
Всё началось с невинного вопроса «Что у вас новенького?» И этот  безоблачный вопрос каким-то шаманским образом притянул бурю, хотя Александр Иванович, как знаток многих культов, в мистические движения энергий не верил. Саша скромно похвастался, что приехал недавно из Японии, откуда привёз техническую новинку, открывающую умопомрачительный доступ к информации. Слово «интернет» тогда входило в обиход, завораживая своей значительностью. Тут же Саша пошутил, что кому из наших не предлагаю воспользоваться, все открещиваются, как от нечистой силы, по модной привычке укладывать свои убеждения в православную традицию. Александра Ивановича шутка задела. Неужели его тоже считают ретроградом? Он же всегда старался держаться молодым, хотя бы по образу рассуждений. Неужели его атеизм давно сделался заскорузлым пережитком? И он пошутил в ответ, что с радостью отдался бы японской матери, и с благодарностью воспринял бы всё, чем она может удивить, тем более что информация в определённой области его весьма интересует. Саша с японской вежливостью пригласил его к себе.              Тут подошёл и тот, кого он поджидал, человек приехал из Москвы, чтобы дать своё авторитетное заключение по какой-то фигне. Пропуск на него был выписан, документы соответствовали, и они прошли на второй этаж в отдел. По дороге Александр Иванович, хотя он умел незаметно молчать, задал игривый вопрос, отчего это Саша полностью седой, по годам ему рановато. Прибывший из Москвы словоохотливо ответил, что в Японии мужчина должен носить равномерный волосяной покров, или чёрный, или рыжий, или седой, к разноцветным головам люди на островах относятся настороженно. Саша с улыбкой подтвердил, что уважаемый такой-то, он назвал москвича по имени-отчеству, как всегда точен в своих определениях. Александр Иванович не понял, то ли они пошутили, то ли на самом деле такое поверье имеет место на дальневосточных землях, и решил больше не задавать глупых вопросов.
В отделе Саша первым делом проверил наполненность электрического чайника и включил его. На столе с грязными чашками теснились пачки с пакетиками для изготовления быстрорастворимых напитков, зелёный чай, цейлонский, фруктовые смеси, появившийся недавно кракадэ и растворимый кофе. Всё то, что Александр Иванович категорически не употреблял. Он даже хотел спросить Сашу, как, интересно, в Японии, где чайная церемония традиционно значит гораздо больше, чем обиходный приём пищи, относятся к суррогатным пакетикам, изобретёнными в торопливой Европе и быстро завоевавшими весь мир?  Но постеснялся и не спросил. Лишь вежливо отказался, дескать, уже позавтракал. Затем Саша осмотрел соединения в розетке и   нажал кнопки аппаратуры, загромождавшей другой стол. В отделе Александра Ивановича тоже недавно появился компьютер, но за ним просиживал их молодой сотрудник, а ему хватило беглого осмотра, чтобы прийти к выводу, что книги надёжней, они не потухнут и не зависнут. Саша ткнул пальцем         в громоздкий ящик и похвастался, что сам установил в системном блоке японскую новинку. Его гость сделал демонстративную разминку пальцев, как пианист, и, хоть и радостно, но с  показным безразличием, воскликнул.
 – Ну, что ж, приступим.
 – Извините, - сказал ему Саша, - но наш товарищ хотел бы узнать кое-что. Поэтому и пришёл с нами. Давайте сначала его.
 – Конечно, - согласился приехавший специалист, усаживаясь за стол с монитором и клавиатурой. – А какая информация вас интересует?
Александр Иванович от волнения залепетал, поправляясь на каждом слове, что хотел бы узнать про университет в штате Мичиган, где самая опытная база по изучению проблем индейцев Америки. Пока он говорил, москвич щелкал кнопками клавиатуры, а когда закончил объяснение, тот указал на монитор, где светились яркими цветами строки, составленные латинским шрифтом.
 – Вот, пожалуйста, интересующий вас университет. Что именно вы хотели бы узнать?
 – Последние работы, - ответил обомлевший Александр Иванович. – По изучению экологии индейцев.
После нескольких щелчков на экране образовался список.
 – А можно дальше? – попросил Александр Иванович, пробежав его глазами.
После третьего прогона мышью он наткнулся на то, чего так боялся. После фамилии Вильямс шло наименование  работы, которая точно совпадала с тем, чем занимался так долго Александр Иванович, только формулировалась по-другому. Он застыл, как говорится, будто громом сражённый. В конце третьей строчки мелким шрифтом указывалась дата подачи работы. Май прошлого года.
 – Я так понимаю, - прервал возникшее молчание приехавший специалист, - что вы нашли то, что искали? Только не очень рады этому?
 – Да, - улыбнулся Александр Иванович, будто благодаря за помощь.  И задал вопрос непонятно кому. – Почему же он не сообщил об этом в международной прессе? Ведь ни строчки не было в информационных бюллетенях. Это же удар в спину. Если б я знал об этом год назад…
Его перебил москвич, давший охотное разъяснение.
 – Многие работы секретят, вы же знаете. Особенно у них. Пентагон мировой лидер по исследованиям. Они контролируют все страны, а уж за своими следят особо тщательно. Возможно, им стало известно, что вы работаете по данной теме, и они решили опередить. Поэтому и не сообщали. Для них это в порядке вещей. Свиночку подложить.
Через полчаса новость стала известна всем, даже на третьем этаже,   в бухгалтерии, где счетоводы любили с особым смаком пообсуждать научные проблемы. Александр Иванович сидел на своём месте в отделе, вокруг него суетились как свои, так и приходящие выразить соболезнование, но даже уважаемая тётушка с непререкаемым авторитетом не могла вывести его из ступора. Пока друг Володя не отвесил элементарную пощёчину.
 – Саня, ну очнись ты! Я уже налил. Давай выпьем и решим, что дальше делать.
 – А чего тут решать? – ответил спокойно Александр Иванович. – Всё, работы не будет. Зачем смешить научный мир? Мало, что ли, было исторических прецедентов?
Одни его хвалили за мужество, другие осуждали. Друг Володя после третьей рюмки доказывал, что плевать мы хотели на какого-то там Вильямса, он же сволочь, если разобраться, ты не знал, не знаешь, и знать не хочешь  о его работе, а потому заканчивай свою и подавай на защиту. Александру Ивановичу оставалось  полгода на окончательное неторопливое оформление диссертации.
 – Ну, как я могу теперь продолжать и заканчивать, если мне интересно узнать, что же он там написал? Да и сама защита теперь под большим вопросом. Нет, я не смогу.
Друг Володя прибежал к японоведу Саше и накричал на него, как на виновника произошедшего. Тот пришёл к Александру Ивановичу и протянул металлическую баночку зеленоватого цвета с черными иероглифами.
 – А что это? – спросил ничего не понимающий Александр Иванович.
 – Уме, напиток из дикой сливы, - ответил Саша. – У него довольно своеобразное вкусовое сочетание, конечно… Я знаю, что вы не любите чаи в пакетиках и растворимый кофе… Этот вам понравится…
Сделав первый глоток, Александр Иванович подумал, что выпил бульон и даже заглянул в чашку. Капелек жира там не наблюдалось. И он похвалил напиток за солоноватый вкус.
Так  на его работе, обеспечивающей докторское звание, был поставлен жирный крест.  Как говорят циники, трагедия песчинки в  пустыне Сахара.


3

Он появился в музее после праздников изменившимся. Как будто не было прожитой жизни, отказа от диссертации более десяти лет назад, чёрных запоев, неудач в личной жизни, как и последней несправедливости с непопаданием в список командируемых в Канаду. Он словно перешёл в другое измерение. Его просветлённый вид тут же всех обеспокоил. В шутку поинтересовались, чем он таким переболел.
Когда он поймал себя на том, что даёт странные ответы, от которых окружающие только перешёптываются, надо бы попроще, было уже поздно. Весть о том, что он не в себе, разнеслась по учреждению. Многие умники выразили словесное беспокойство, как бы он руки на себя не наложил. Прибежавший друг Володя начал прямо с порога.
 – Саня, в чём дело? Такое говорят. Ты что-то задумал?
 – Да, - кротко ответил Александр Иванович.
 – Сказать можешь?
 – Пока нет. Когда все документы будут оформлены, тогда скажу.
Друг стал пытать, но действовал настолько бесхитростно, что Александр Иванович, не зная как отвязаться, пообещал раскрыть ему свой замысел буквально завтра. Вместе они пошли в бухгалтерию. Там сказали, что заявление об увольнении хоть и зарегистрировано, но войдёт в силу только после приказа директора, тогда и документы будут оформлены, много времени это не займёт, а вот бумаги на пенсию сначала должны прийти из государственного управления, потом их отправят в районный фонд, потом ему нужно будет самому туда отправиться… Вы где живёте?  В Пушкине? Какое замечательное место.
После обеда пришло желание схитрить, и он сказал коллегам, что ещё не совсем хорошо себя чувствует. Конечно-конечно, согласились в ответ, поезжайте домой. Но в коридоре, при выходе на лестницу, женский голос окликнул его сверху.
 – Александр Иванович, зайдите, пожалуйста, к директору.
Он поднялся на второй этаж и вошёл в знакомый кабинет. Всё та же загадка сразу наполнила воображение. Каким он был в восемнадцатом веке? Как выглядел тогда кабинет руководителя? Так же скромно, как при социализме, когда величие размышлений прикрывало бедность, или так же вызывающе, как сейчас, когда внешнее богатство успешно закрывает внутреннюю убогость?
К самому директору он относился с уважением. Трудяга, истинный мыслитель, диссертацию сделал сам, продолжал удивлять научный мир оригинальными статьями. Не то, что предыдущий карьерист, от которого избавились по возрасту. Тот уверял всех, что давно вышел из коммунистической партии, но тайно в ней состоял, вступил в новую, изменившуюся вроде бы, но там по старинке нужно было подчиняться руководству вождя, который оформлял свои замыслы в решения большинства.
 – Александр Иванович, я слышал, что вы написали заявление?
Александр Иванович насторожился. Что-то уважаемый начальник не с того начал. Заявление написано две недели назад. Что значит это лукавое «я слышал»? Здесь не пансион благородных девиц. Или давно пансион?
Молчание требовало дать ответ, а он не знал, что сказать. Хотелось встать и уйти без всякого ответа.
 – Я не совсем понимаю… - выдавил он наконец-то из себя.
 – Вы написали заявление? – повторил директор вопрос.
 – Да, - ответил Александр Иванович. – Я написал заявление. Оно зарегистрировано в отделе кадров. Вы хотели бы знать, сам ли я написал это заявление? Да, я написал его лично, без чьей-либо диктовки.
Директор встал и неторопливо подошёл с левой стороны длинного стола.
 – Вы явно чем-то расстроены, Александр Иванович. А не могли бы вы сказать, чем вызвано написание вашего заявления? Тем, что вы не поедите в Канаду?
 – Нет, я давно привык никуда не ездить. Есть люди, которые постоянно ездят, а есть, которым не дано.
 – Чем же тогда вызвано ваше заявление? Слухами о том, что чистых научников сократят? Но ведь губернатор сказала, что не даст их в обиду.  Я своё мнение высказал на самом верху. Хотя нас это никак не коснётся.
 – Честь ей за это и хвала, - сказал Александр Иванович, чувствуя, как раздражение внутри надувается. – Я должен расплакаться от счастья и поблагодарить? Но ведь дураку понятно, что это хорошо подготовленный пиар. Чтобы показать, как новая власть хорошо о нас, бедных, заботится.
 – Вы за кого голосовали? – спросил директор.
 – За Жириновского, - ответил с вызовом Александр Иванович. – Этот хоть правду говорит. Этот хоть не скрывает, что его словам могут верить только идиоты. А он продолжает благополучно существовать, потому что     с его помощью устанавливают, сколько таковых в стране ещё осталось.
 – Вы над чем сейчас работаете? – задал ещё один глупый вопрос директор.
 – Пишу научный трактат о пользе капустных кочерыжек, - пришлось ответить вежливо.
Директор вернулся на своё место. Сел, взял авторучку, посмотрел на неё и положил на место.
 – Александр Иванович, - сказал он тихо, наконец, - я вас очень прошу, заберите, пожалуйста, ваше заявление. У нас скоро будет повышение зарплаты.
 – Нет, спасибо, - встал из-за стола Александр Иванович, удивляясь, зачем он вообще за него садился. – Я теперь в том возрасте, когда увеличение количества денег уже не радует.
 – Это обстоятельство радует в любом возрасте, - сделал интеллектуальный контрвыпад директор. – Во всяком случае, никто пока не жаловался.
 – Вы меня с кем-то путаете, - сказал уже с улыбкой и поклоном Александр Иванович. – Я не жена мэра Москвы.
На улице он как всегда пожалел о сказанном. Можно было и промолчать. Давно известно, что не стоит оглашать всё, что пришло на ум и вертится на языке. Проклятый ум, ты им гордишься, а он даёт сбои.
А на другом берегу Невы Александра Ивановича осенило. Он знает, куда идти! Погодка выдалась как раз на удивление. Вот от чего всегда будешь радоваться. От вида сияющих на весеннем солнышке домов. Вот почему он любил ходить пешком, не обращая внимания на общественный транспорт.
Но когда он добрался до нужного места, его ждало не разочарование даже, а полное недоумение. Того магазинчинка, который был известен всему образованному населению северной столицы, не было. И на его месте ничего нового не находилось, стена шла ровно и однотонно отреставрированная, а далеко справа кричал рекламой вход в  магазин, каких в городе развелось на каждом углу, как плесени. Похоже, эти торговцы и расширили свою площадь за счёт прилегавшего когда-то магазина учебных товаров, заделав фасад так, как будто того и не было вовсе. Как же он назывался? Кажется, «Планета». Ну и где он теперь? 
Александр Иванович был здесь давно. Очень давно. Конечно, за столько лет многое переменилось. Он посмотрел с ненависть на стеклянную высотку гостиницы «Советская». Скоро и тебя снесут, голубушка. Сколько можно своим нелепым видом ломать композицию старого города? Снесли же гостиницу «Россия» в самом центре столицы, а казалось, что архитектурная махина утвердилось на века. Александр Иванович даже сплюнул от раздражения. И пошёл к своему вокзалу теперь уже без наслаждения от пешей ходьбы. Даже страшная мысль посетила. А что, если осуществление замысла началось у него с такого негативного факта, то и всему дальнейшему не бывать? Нет-нет, тьфу-тьфу, он же не суеверен.
Вечером он позвонил другу. И рассказал, как искал знакомый магазинчик, но того нет больше по старому адресу, не знает ли он, куда фирма переехала, и жива ли вообще, может быть, её совсем теперь не существует?
 – Знаю, - ответил друг Володя. – А зачем тебе?
 – Хочу купить географический атлас. Или карту. Лучше атлас, конечно.
 – Нашей страны ли всего мира?
 – Да любой, - брякнул Александр Иванович. – Лишь бы знать, куда ехать.
 – Сань, ты чего всё-таки задумал? – прозвучал тревожный вопрос.
Александр Иванович обругал себя мысленно за то, что, как всегда,   проболтался. Не зная, как объяснить свою промашку, он затянул паузу до спасительного другого вопроса с противоположной стороны.
 – Сань, ты обещал мне завтра рассказать, помнишь?
 – Ну, раз обещал, значит, так и будет. Я держать слово умею, ты же знаешь.
А у самого уже кривлялись в голове издевательские ответы. Фигушки я тебе расскажу! Я тебе совру чего-нибудь! Жаль, что не умею. Но я постараюсь, навру с три короба!
 – Тогда до завтра? – уточнил Володя.
 – Как это, до завтра? Ты сначала расскажи, где магазин теперь находится.
На следующее утро, по дороге в музей, он нашёл интересующую его торговую организацию, распространяющую картографические справочники. Запряталось оно в удобном для Александра Ивановича месте. Прямо на Невском. Садишься потом на троллейбус и через десять минут на работе, а лучше своим ходом.  Нужно было войти слева от католического собора святой Екатерины, перед которым по неизвестным ему причинам дали свободу торговать художникам, далее в проходной двор, ведущий на площадь искусств, к Русскому музею, а  во дворе подвальчик.
Светловолосая женщина атлетического сложения перебила его длинный вопрос, догадалась, что нужно, и отрезала.
 – Был такой атлас. Но сейчас нет.
 – А когда будет? – спросил Александр Иванович, чувствуя дрожь в голосе.
 – Не знаю. Может быть, что и никогда. Они к нам лет пять назад поступили. Из Омска. Потихоньку разошлись.
На стенах висели разномасштабные карты области и города. На столе, заменяющем прилавок, лежали всевозможные атласы небольших размеров. Можно было и таких набрать. Александр Иванович физически ощутил, как рушится его замысел.
 – Подождите, - вдруг сказала женщина, повернувшись вполоборота. – Кажется, на складе один остался. Да, помню, есть один на складе. Я могу привезти, если вы точно брать будете.
 – Я могу оставить аванс, - пролепетал Александр Иванович, не веря происходящему изменению. – А сколько стоит?
 – Четыреста пятьдесят. Нет, ну что вы, аванса не надо. Я привезу.  Но только завтра. Так что послезавтра зайдите, чтобы уж наверняка.
 – Спасибо, да послезавтра, - дважды поклонился ей Александр Иванович по-японски.
На улице он  шумно выдохнул. Во-первых, у него с собой не было такой суммы. Он думал потрать рублей двести. Но теперь уже ладно, пообещал купить, так что привезёт он сколько надо, не такие уж и большие деньги. А во-вторых, даже хорошо, что нет у него сейчас в руках атласа.  Не трудно догадаться, что будет, если он припрётся на службу с атласом. Сразу начнутся вопросы. Откуда, зачем? Володя просто замучит. Тем более что он пообещал ему сегодня раскрыть свой замысел.  Он и так ему  лишнего сказал по телефону, а тут ещё живой атлас возникнет перед глазами. И уже правдоподобно не соврёшь, любая версия неправды будет упираться в вещественное доказательство. А правду говорить пока что нельзя. Не зря ему было предзнаменование напротив гостиницы «Советская».


4

В четверг вечером он разглаживал дома значительное приобретение. Конечно, можно было и небольшим атласом обойтись в мягкой обложке.   Но теперь у него  дорогая вещь. Один размер чего стоил! Книга не умещалась вертикально на стандартной книжной полке. Только горизонтально её можно было положить на теснящиеся тома, да и то нигде свободного места не было. Он полез в исходные данные на последней странице. Ещё бы, размер бумаги шестьдесят два на восемьдесят четыре сантиметра. Это не книга, а книженция!
А тираж? Там же значилось, что тираж всего три тысячи экземпляров. Смехотворный тираж на сто с лишним миллиона жителей. Если учитывать, что девяноста процентам обывателей такая книга вообще не нужна, и всего лишь десяти миллионам любопытных голов атлас мог бы понадобиться, но три тысячи на такое количество может показаться действительно каплей в море. О чём ещё говорить, сограждане? А один экземплярчик у него!
Он не сказал правды другу Володе. Но и врать не смог. Начал было, потом махнул рукой, извинился, но попросил не допытываться, он даст объяснения в другой раз, когда посчитает нужным, и даст обязательно, так как ему необходимо будет хоть с кем-то держать связь. Володя ответом не удовлетворился, но и настаивать не мог. Посмотрел, как врач на безнадёжного пациента, и ушёл.
 А он задумал ударить в спину. План действий Александра Ивановича был не таким уж коварным. Симпозиум в центре  Торонто назначили на июнь. Полетит туда делегация Российской академии наук общедоступным маршрутом, Москва-Париж-Монреаль, откуда повезут экскурсионными автобусами на берег знаменитого озера.
 А он к тому времени, как уволившийся по собственному желанию, пропадёт из зоны наблюдения. Через того же Володю будут знать, что живёт на даче, так как вышел на пенсию.
Хотя откуда у него дача? Он хвастался ни раз в отделе, что ему и в двухкомнатной квартире старой пятиэтажки хорошо. Кухня самая маленькая, какие тогда строили, спальная комната в два раза больше кухни, но  живётся одному хорошо, ему  вполне достаточно, а во второй комнате с двумя окнами, где рабочий стол почти на три метра, книжные полки до невысокого потолка, и кресло покрыто натуральной овчиной, так даже вольготно. Зачем ему больше? Он привык жить ограниченно и рад своему жребию. Пусть неудовольствие испытывают ненасытные, кому всё мало.   А он счастлив, что может беззаботно прогуливаться по лесистым улицам, уходить в такие парки, каких в задымлённом городе не сыщешь, не зря это место с любовью обустраивала великая императрица.
Информация про дачу нужна была  для того, чтобы с ним не искали связи. Там нет телефона. Конечно, многие знали, что нет у него никакой дачи, но он мог уехать  к каким-нибудь знакомым. В Карелии, например, живёт его студенческий приятель, который часто звал в гости, о чём многим известно. Не известно только, жив ли ещё этот приятель, слишком давно к себе звал, ещё до эпохи компьютеров и мобильных телефонов. Но кто станет проверять? Он и Володе скажет, что едет к дружку молодости, разузнать, в чем дело, почему замолчал. И городок назовёт для полного правдоподобия. Возможно, старый друг и не вспомнит, что как-то под бутылочку он ему говорил, что туда в конце мая и в июне, из-за разлива рек и комаров, лучше не соваться. А если и вспомнит, то проверять не станет. Если даже вспомнит, и будет отговаривать, он убедит его, что всегда был парнем рискованным, и таким, как он, обычно способствует удача.  Вот только поверит ли друг Володя легенде про везунчика?
Сам же Александр Иванович двинет по другому маршруту. Ему нужно будет добраться до Анадыря, оттуда перелететь в Анкоридж,  оттуда в Сиэтл или Миннеаполис, оттуда в Детройт, а потом любым наземным транспортом до городка Энн-Арбор, где располагается университет штата Мичиган. Там в библиотеке он сначала спросит научную работу профессора Вильямса. Он хорошо запомнил её название.     А потом узнает, как найти самого преподавателя. Ему помогут, он не сомневается. Главное, чтобы этот Вильямс был ещё в здравии, ведь это всего лишь предположение, что тот младше, или ровесник. Но если тот жив-здоров,  то, услышав  от русского коллеги про аналогичные исследования,  и отказ от защиты диссертации, потому как американец его опередил, должен будет расчувствоваться. Во всяком случае, узнав, как с Александром Ивановичем обошлись, он поверит, потому что наслышан о российских несправедливостях, и захочет помочь. И возьмёт его с собой на симпозиум в Канаду. Даже если не сыщется свободного местечка в субсидируемой университетом делегации, он придумает, как доставить в Торонто русского за чей-то счёт, потому что у Александра Ивановича к тому времени обязательно кончатся деньги. Даже если не кончатся, он будет говорить, что денег нет. А когда он появится об руку с американцем на сборище индеанистов мира, то прибывшие официально из России ахнут. Берёзкин, конечно, ехидно усмехнётся. Благодаря его появлению приехавшим из России тут же зададут вопросик, действительно ли вы являетесь глубокими специалистами по данной теме, или только делаете умный вид,  а на  самом-то деле специалисты поверхностные, отправились за океан ради поездки, а не ради науки.  По-человечески понятно, но в научных кругах мира уважением не пользуется. Вот это и будет его ударом. Отмщением за всё пережитое. Активная жизнь позади, так что бояться нечего. И жалеть не о чем.   И не кого. Так-то!
Для этого он и купил такой дорогой атлас. Конечно, можно было обойтись и старыми, изданными ещё при советской власти, их несколько штук пылится на книжных полках. Там иначе называется страна и некоторые города, но местонахождение населённых пунктов прежнее. Политики бессильны пока изменять географию. Вот зачем ему понадобился атлас. Зачем же именно? Ах да, вычислить маршрут. Конечно, вычислить маршрут можно было и без него. Есть много старых вариантов, и новые способы  предлагаются чуть ли не на каждом углу. Хочешь ехать – мы тебе поможем. Стоило ли делать дорогую покупку? Александр Иванович отшвырнул надоевший атлас. Он ему понадобился зачем-то!
На его счастье голову тут же переполнили другие мысли. Маршрут задумал он сложный, но вполне осуществимый, хватило бы денег. Куда сложнее предусмотреть все неожиданности, какие могут возникнуть на пути. То есть, хорошо подготовиться.
Первое, и главное, не деньги, сколько есть, столько и будет, а виза. Без которой его не пустят на американскую землю. На оформление уйдёт месяц, не меньше. Так говорили те, кто ездил. Нужно будет подать документы, фотографии, заполнить анкеты, а вот что указать в графе «цель поездки»? Загранпаспорт у него есть, он сделал его во второй половине девяностых, когда готовился к своему первому путешествию в штаты, которое не состоялось по неизвестной причине, у сотрудников принимающей стороны якобы возникли  финансовые недоразумения. Его маршрут никак не пересечется с отъезжающими на симпозиум, они едут в разные страны, поэтому  оформлением документов будут заниматься разные консульства. Ему-то придётся здесь бегать лично, а этим сделают коллективное разрешение в Москве. Но что же ему такое написать в анкете, чтобы не вызвать подозрений? Если подозрения возникнут и начнут факты сопоставлять, то быстро выйдут на мероприятие в Торонто. Страны разные, а интересы едущих людей сходные. Как только его затормозят в аэропорту и сделают запрос по месту прежней работы,   а отсюда ответят, что уволился из-за непопадания в группу выезжающих на научную конференцию, тут же станет всё ясно.  К тому же, грандиозный провал в глазах друга Володи, которому он наврёт, что едет в Карелию.   Тот сразу обо всём догадается. Более того, запрос в музей может прийти задолго до аэропорта. Из консульства, где будут готовить его документы. Как только дирекции станет известно, что он готовит визу в Америку, никакое враньё насчёт Карелии не пролезет. Его цель поездки должна быть настолько убедительной, чтобы в консульстве даже мысли не возникло сделать запрос. Чтобы проверили по всем статьям, и достаточно. Самое надёжное для этого, иметь вызов оттуда. Он помнил такое условие ещё со времён перестройки, если есть конкретный адрес, а встречающие гарантируют твоё проживание и обратный вылет, то проблем с официальными документами не будет. Если ты, конечно, не в списках органов безопасности.
Где же взять ему такой вызов? Можно поехать по туристической путёвки, без всякого вызова, но как только он пропадёт из строго контролируемой группы, сразу возникнет скандал. Сумеет ли он незаметно пропасть? Вопрос не легкий. Поэтому лучше по вызову. Какой-то  дружок Володи поселился недавно в Америке, и мог запросто исполнить просьбу, но эта возможность отпадала. Александр Иванович вспомнил всех знакомых, даже забытых женщин, кто мог оказать содействие. Он прошёлся по записной книжке, не доверяя памяти. Вариантов не было.
И тут ему пришла идея. А что, если запрос вышлет сам Вильямс?     Не хотелось и допускать мысли, что этого человека нет на свете. Американский коллега, наверняка, его ровесник. Такие мудрые научные открытия делают только в зрелом предпенсионном возрасте. И он будет рад пригласить единомышленника из России.  Нужно всего лишь разыскать его и установить переписку. Для этого и существует в новом веке интернет и электронная почта. Он далеко не специалист в этой технике, но его с удовольствием обучит их молодой сотрудник. Вот только чтобы никто не догадался. Информацию об университетах мира он умеет получать легко,   и без труда найдёт нужный, а вот потом кто ему объяснит, как вступать в переписку, с кем лучше связываться, чтобы найти конкретного человека? Дальше придётся ковыряться самому. И не на служебных компьютерах, чтобы не оставить следов для размышлений. Ему придётся купить личный ноутбук, о чём он давно мечтал. Осуществить мечту руки не доходили, потому что в отделе имелись электронные машины, удовлетворяющие как научный, так и корыстный интересы. А дома ему хватало телевизора и книг. Новые обстоятельства жизни диктовали необходимость приобретения личного компьютера, в который никто не залезет. Тем более что с его помощью решался второй вопрос подготовки, не менее важный. Осуществление связи.
Если с ним приключится что-то неординарное, а такое обязательно произойдёт, уж он-то себя знает, то издалека даже по сотовому телефону проблематично будет связаться. Лучше надеяться на худшее.                А современная техника предлагает надёжнейшее средство, которое подрастающее поколение осваивает значительно быстрее, чем такие бронтозавры, как он. Да, годы прошли, но мозги ещё варят, так что и ему доступно многое, по силам заполнить пробелы в знаниях, а для этого нужен собственный, ни от кого независящий ноутбук. Он знает единственный безотказный адрес, откуда незамедлительно придёт ответ и помощь. Это почтовый ящик друга Володи, которому он всегда может послать сообщение со своего почтового адреса, зарегистрированного в  службе «мэйл». В юные годы они читали в фантастических романах о чём-то схожем, но не представляли, что не только столкнутся, а будут свободно владеть подобной услугой. Почти бесплатно. А вот за мобильный компьютер придётся заплатить.
Он пришёл на работу чуть раньше, залез в интернт, открыл самую распространённую поисковую службу и дал запрос, что хотел бы знать, как получить визу в США. Прочитав ответ, он чуть было не свалился со стула. Им нужно представлять справку с места работы. Александр Иванович выключил компьютер, чтобы ничто не мешало соображать, как быть дальше. Без справки не обойтись. Но как только в дирекцию поступит сигнал, зачем он взял справку, его план рухнет. Задуманное изящество полетит ко всем чертям. Тот же  Володя посмотрит в глаза с укором.          От меня, верного друга, скрывал? Я ведь не жена, во все колокола звонить не стану.
Тут пришёл молодой сотрудник по имени Роман. Худощавый, высокий парень в очках. Честный, отзывчивый и трудолюбивый. У такого даже сомнений не возникало на тему «хочется делать или не хочется», любое задание он скрупулёзно исполнял до безоговорочного завершения. Новое поколение, которое бережно сохранит и приумножит всё, что наработали они, теперь уже предки.
Александр Иванович поинтересовался, как бы ему получить список научных работ мичиганского университета.
 – Вот, пожалуйста, - указал Роман на монитор, после недолгих пощёлкиваний клавиатурой.
Александр Иванович и сам умел добираться до этих страниц. 
 – Многие работы, конечно, хранятся только у них, на ознакомление не выставляют, - начал рассуждать вслух Александр Иванович, тем самым, приглашая Романа в сообщники. – Наверняка, некоторые засекречены.
 – Да, мы же с этим сталкивались, - подтвердил молодой сотрудник.
 – А как мне быть, если я хочу заказать у них… Даже, точнее, спросить, можно ли заказать эту работу? Каким образом я могу с ней ознакомиться, например? Куда мне обратиться?
 – Я же говорил вам, Александр Иванович, - ответил просто, без всякого удивления Роман. – Вот их адреса. По любому из них спрашивайте.
 – Да, спасибо. Я просто забыл.
Оказывается, он уже интересовался этим вопросом. Мозги совсем растекаются в последнее время. Таких нельзя посылать в разведку.
Он улизнул из музея после двух часов. На ходу разгадывая, почему к нему не зашёл сегодня друг Володя? Конечно, хорошо, что не зашёл, тот умел неплохо читать по лицу, и не раз озвучивал вопросами то, что Александр Иванович только замыслил. Но странно, что не зашёл.          Вдруг с ним что-то случилось?
Сначала Александр Иванович добрался до Фурштатской. Пришёл к американскому консульству. Во внутрь не пустили, а на стенде информации он нашёл интересующие сведения. Да, справка с работы нужна в первую очередь, правительство Соединённых Штатов должно знать о твоём достатке, что тебе хватит средств уехать обратно. Настоятельно советовали тщательно подготовиться к собеседованию, самому важному этапу получения визы. Внимательно изучил он и список разделения желающих посетить страну по социальным группам. Он располагался в самой удачной, и по возрасту, и по полу, и по семейному положению. Для каждой группы значился особый перечень вопросов, на которые придётся дать ответ. Ах, вот в чём заковыка, догадался Александр Иванович, если я пенсионер и нигде не работаю, да ещё внятно не могу ответить на вопрос «цель поездки», то визу такому не дадут, заподозрят, что он хочет просто сменить место жительства. Изучил он и варианты посещения страны. Хорошо бы поехать туристом на ознакомление с достопримечательностями. Был и маршрут, включающий город Детройт. Там бы ему предоставили возможность посетить университет штата Мичиган. Ещё бы, столько заплатил за путёвку.  Но потом бы под конвоем заставят вернуться с группой обратно. И Торонто ему не видать.
Затем Александр Иванович навестил магазин фирмы «Компьютерный мир» у метро «Купчино». Как раз по дороге домой. Выбирая из разных торговых сетей, он решил начать с этой. С Романом советоваться не рискнул. Служитель магазина тут же подскочил с вопросом, но Александр Иванович попросил его не беспокоиться, он хочет выбрать не спеша. Самая дешёвая машина из надёжных компаний стоила за двадцать тысяч рублей. В прошлом году с уверенностью говорили, что техника подешевеет. Фигушки она подешевеет!
Дома Александр Иванович пересчитал заначку. Он знал, сколько там, но пересчёт денег всегда успокаивал. По телевизору много раз предупреждали не хранить купюры дома. Воры находят любые тайники. Но его, как и многих, предупреждения не останавливали. Завтра ворам достанется значительно меньше. Если залезут.
На следующий день у него был ноутбук фирмы «Делл». Последняя программа «Виндус» в нём уже стояла. В магазине он попросил дважды проверить все настройки. Спросив, как знаток,  какая из провайдерских фирм пользуется наибольшим спросом, он купил интернет-карту с божьей коровкой.
За любимым домашним столом он расположился как бы внове, убрав мешающие стопки книг и бумаги. Добравшись до нужной страницы, он торопливо отстучал фразу на английском языке, которую формулировал до лаконичного изящества ещё в электричке. Как мне связаться с таким-то, который десять лет назад написал такую-то работу? Оставив компьютер в режиме ожидания, он решил пообедать. Хлебая невкусный суп, Александр Иванович посмотрел на часы и подсчитал, что в Америке сейчас рабочий день в самом разгаре. Много сожалений, предположений и сомнений родилось в мозгу Александра Ивановича за последующее время. Он открывал свой почтовый ящик через каждый час, но ещё до окончания загрузки внизу монитора появлялись раздражающие мелкие буковки «нет». Когда давно стемнело, и он совсем извелся, пришло решение всё-таки выпить, проверить почту ещё раз и лечь спать, утро вечера мудреней. Он почувствовал дрожь, когда увидел, что ответ пришёл. И чуть не закричал, когда прочитал  текст на английском языке. К профессору Вильямсу рекомендуем обращаться  по такому-то адресу.
Он выстрадал этот ответ!


5

Проснулся Александр Иванович рано, в шесть часов. И сразу стал нашёптывать варианты послания. Он не торопился, поставил чайник на газовую конфорку, сделал бутерброды, бросил в заварник две ложечки мелкого индийского из пачки с дурацкой надписью «Тот самый».
Дорогой профессор Вильямс, я ваш русский единомышленник… Нет.. Уважаемый господин Вильямс, обращается к Вам коллега из Петербурга, узнавший о вас десять лет назад… Нет…
Позавтракав, он составил черновик письма на бумаге, безжалостно вычёркивая не понравившееся фразы. Потом вошёл на  страницу «написать письмо» своего почтового адреса, отстучал клавишами текст, перечитал и щёлкнул мышкой по значку «отправить». Автоматического ответа, что такого адреса нет, либо заблокирован, не поступило.
На работе Александра Ивановича вывел из себя друг Володя.
 – Саня, уж не хочешь ли ты сбежать в Америку?
Александр Иванович готов был выцарапать другу глаза за его навязчивое умение читать по лицам. И дать по роже за идиотскую привычку задавать  разъедающие душу вопросы.
 – Напротив, - с трудом выдавил из себя весёлость Александр Иванович. – Я хотел спросить тебя, как знатока, как начальника.               По нынешним правилам какой срок необходим после подачи заявления? Раньше двух недель было достаточно, чтобы уволиться по собственному желанию. Без согласия руководства. А теперь? Может у профсоюзника спросить? Кто у нас профсоюзный бог? Этот придурок, начальник охраны?
 – Вообще-то все законы знают в бухгалтерии, - сказал друг Володя.
 – О, точно, - Александр Иванович даже положил ему руку на плечо в знак благодарности. – Пошли к ним. Поможешь мне выклянчить одну бумажку. Мне справка нужна с места работы. Я тут нашёл себе контору, где согласны взять на работу, но они хотели бы увидеть справку, где я сейчас числюсь. Потому как я даже не знаю, когда уволюсь. И никаких документов у меня нет. Вот они и хотели бы знать. Зарплата у них значительно больше, сам понимаешь.
 – Какую ты нашёл себе контору? – спросил друг упавшим голосом.
 – Потом расскажу. Боюсь сглазить. Нашёл у себя, в Пушкине. Удобно, ездить не надо. Откровенно говоря, я нашёл не одно местечко.    Но везде требуют эту самую справку. Ну, пойдём, чего ты?
В бухгалтерии ожидал радостный приём.
 – О, Александр Иванович! – пропела самая старшая, заместитель главной. Остальные женщины тоже весело поздоровались.
Александр Иванович терпеть её не мог. Молодящаяся стерва. Она всем мужчинам сроила глазки, выражаясь двусмысленными фразами. Все давно поняли, что, говоря нарочито интеллигентно, она скрывает отсутствие высшего образования, а служит в научном учреждении, где большинство такие же люди, как она, есть внешне даже убогие, поэтому и старается держать себя на уровне, доступном её понимания.
 – Пришли ваши документы на получение пенсии. Теперь вам в районную организацию. Пенсионер вы хоть куда, должна заметить.
 – А как насчёт моего заявления? – спросил Александр Иванович, прикидываясь непонимающим.
 – Ах да, вы же ещё и увольняетесь у нас, - как будто вспомнила опытная жрица храма документов. – Как только будет приказ директора, так сразу и оформим. Вы же знаете, как только, так сразу. Если вы, конечно, не передумали.
 – А если без приказа? – спросил въедливо Александр Иванович. – Ну, директор, например, не хочет, чтобы я увольнялся. Вот он тоже не хочет, - Александр Иванович кивнул на стоящего рядом друга. – А я хочу. Я не передумаю. И что же дальше? У меня заявление написано. Я его зарегистрировал.
 – Через две недели мы вас обязательно уволим. Максимальный срок. По закону.
 – Так две недели уже прошло…
 – А если директор будет сопротивляться, вы можете подать на него в суд.
Она показывала, что симпатизирует решительности Александра Ивановича. В некоторых кругах музея ни раз обсуждали предположение, откуда у неё появился такой красивый сын? Откуда появился на свет, понятно, но кто зачал? Ведь она выбрала породистого самца и, наверняка, затащила для осеменения насильственным способом.
 – Спасибо, - улыбнулся ей Александр Иванович. – Ещё один вопрос. Мне нужна справка с места работы с указанием зарплаты за последних три месяца.
 – Сделайте ему такую справку, - сказал друг Володя, как представитель руководства.
 – Да хоть сейчас, - ответила обворожительной улыбкой старая заноза. – Нет, лучше через полчасика. Мне нужно документы поднять.
Через полчасика  Александр Иванович держал в руках справку, которая представлялась раньше камнем преткновения. Ему даже не поставили в правом верхнем углу бумаги адрес, он сказал, что будет показывать справку в  разных организациях, названий которых точно не знает, он потом от руки заполнит пробел. Повезло, или как это расценить? Так и должно быть в человеческом существовании?
В отделе он вспомнил, о чём хотел спросить Романа. Пришлось дождаться, когда из кабинета выйдет ещё один сильно поседевший за последнее время старший научный сотрудник. Роман что-то выискивал в интернете. Он буквально насыщался возможностью получать информацию бесплатно, за счёт музея, потому как за его стенами доступ к международным известиям  стоил денег.
 – Рома, скажи, пожалуйста, ты у нас  продвинутый, а как выходить в интерент по мобильному? Без проводов чтобы?
 – Очень просто, - сказал Роман, не отрываясь от монитора. – Я слышал, что через «Билайн» очень даже не дорого. Дешевле, чем по карточкам.
В этот день Александр Иванович ушёл с работы предпоследним, якобы спешить ему некуда. Другу Володе он пообещал встретиться в субботу, он приедет к нему в гости, тот очень хотел посидеть за бутылочкой, и понятно с какой целью. Перейдя большой мост, Александр Иванович   заскочил в первый же сервисный центр мобильной связи. Он дождался, когда освободится сотрудник у торговых витрин, и обратился к нему с вопросом, который советовал задать Роман. Через какие телефонные аппараты можно выходить в интернет? Юноша в белой рубашке с тонким галстуком быстро ответил, какие чем отличаются, и показал, что самый дешёвый стоит тысячу четыреста рублей. Шнур для подключения у дорогих аппаратов имеется в комплекте, а для дешёвых можно купить. Аппаратов теперь огромное множество.
 – А мой не подходит? – достал из кармана приготовленный телефончик Александр Иванович, не найдя ранее такого на витрине фирмы «Сименс».
 – Ваш, к сожалению, не годится.
Александр Иванович вышел из магазина. Конечно, его телефон давно устарел. Его подарили на пятидесятипятилетие. Друг Володя организовал подарок, другие бы не сообразили. Конечно, они выбрали самый недорогой. Конечно, вставили номер самой выгодной сотовой организации. Теперь предстоит купить и новый аппарат и другую сим-карту.
Дома он хотел кинуться к ноутбуку, но сдержал себя. Не спеша пообедал. Не стоит горячиться, он уже не молод. Он войдёт в сеть после семичасовых новостей. На восточном побережье Америки будет как раз часа четыре, конец рабочего дня. А что, если этот профессор открывает свой почтовый ящик из дома? А если у него утром нет свободных минут,   то делает он это вечером? Конечно, логично. Значит,  он ещё вчера послал ответ? В любом случае лучше не спешить. Потерпи, уговаривал себя Александр Иванович.
В ожидании семи часов он позвонил своей верной подруге.               Та поинтересовалась, как прошла его болезнь. Надо же, она и не знает.           С восьмым марта он её поздравил, а про выздоровление забыл сообщить.
 – Я как раз по этому поводу, - сказал Александр Иванович после извинений. – В вашей медицинской организации для меня местечка не найдётся?
 – В каком смысле? На койке?
 – Ну, Мила, зачем так? Твой юмор… Я же говорил тебе, что написал заявление. Что увольняюсь, наконец, из музея.
 – Ничего ты мне не говорил.
 – Да говорил, ты не помнишь.
 – Да ну тебя.
 – Вот я и занимаюсь теперь поисками работы. Мне нужна работа, где мне бы дали справку, что я у них работаю. У вас нигде не устроиться?
 – Ну, я бы тебе вакансию подыскала. А зачем тебе справка?
 – В консульство. Чтобы визу получить.
 – Какую визу?
 – Чтобы в путешествие отправиться.
 – Ты хочешь устроиться на работу и отправиться в путешествие?
 – Да, это я не подумал. Ах да, это я вчера хотел тебя спросить про такую работу. А сегодня у меня уже есть справка.
 – Послушай, Саша, приди-ка ты ко мне. Я тебя хорошему невропатологу покажу. И обязательно купи в аптеке капсулы кальция с витамином дэ.
Он любил её тем чувством, какое испытываешь к самым дорогим родственникам. Не то горячее, вспыхивающее и угасающее, тлеющее или отравляюще чадящее, которое тянет  к противоположному полу. А то чувство, которого вроде бы и нет, но ты по первому зову готов идти на помощь, бросить всё и лететь сломя голову, жертвовать всем, даже здоровьем. Зная, что и к тебе также относятся. Звали её Людмилой, откуда и пошло милое сокращение. Он был влюблён в неё, как все юноши-студенты, переполненные кипением гормонов. На втором курсе она решила выйти замуж за азербайджанца. Наверняка, не он один старался вдолбить ей, что у мужчин другого племени совершенно иные установки на взаимоотношения. Советы не имели воздействия, потому что она плескалась в романтических наслаждениях. Позже констатировала, что доверчивые глупышки для того и рождаются на свет, чтобы ими пользовались, так уж в мире устроено. Университет она бросила, когда наступила беременность, а муж требовал сидеть дома. Когда сынишке исполнилось три года, Людмиле удалось поступить в институт санитарной гигиены. Она к тому времени с трудом развелась, бывший муж заполучил только прописку, разменивать ради него квартиру родители наотрез отказались, пусть хоть режет, а нам ещё внука поднимать, да помогать дочке учиться. Та легкость, с какой она получила медицинское образование, говорила о том, что Милка без сожалений оставила когда-то исторический факультет.
У них был студенческий роман с близостью, но продлился недолго   из-за юного женского любопытства, которое пока не удовлетворилось, Милка не успокоилась. Или пока её не сразило большое чувство, как она потом объясняла. А ещё она благодарила всегда за хмельным столом, что ты, Саша Афонарёв, являешься для неё  настоящим другом, и спасибо за то, что ты есть. Ты единственный, кто не отвернулся, когда она ушла к другому. А на свадьбу она не могла его пригласить из-за мужа, который поставил строгое условие, чтобы никаких студентиков. Последствия той свадьбы отрыгивались долго, у сына оказалось много родственников в Азербайджане, и все приглашали в гости. Тогда, на счастье, не заговаривали о религиозной принадлежности, а когда в начале девяностых бывший муж Милки предложил сыну принять мусульманство, тот был уже взрослым, отслужил в армии, гордился своим мнением, а потому ответил категорическим отказом, хоть в нём и замешана кровь разных народов, но он не хочет фанатично принадлежать ни одному из них. Обо всём этом Саша Афонарёв выслушивал длинные жалобы, как покаяния грешницы на исповедальных встречах.
Когда Милка вышла замуж второй раз, и ещё не последний, как весело заверила она, Александр Иванович терпеливо ждал. И дождался, она вызвала его помочь увезти вещи от подлеца-мужа. Тут-то он ей и предложил. Выходи, наконец, за меня. Нет, Сашенька, ответила молодая тогда ещё проказница, нежно целуя в щёку. Ты мне дорог тем, что являешься другом.  Как только мужчина с женщиной начинают строить проживание вместе, тут же возникают взаимные претензии, а за ними недоверие, с которым каждый борется по-своему, но как только у одного из супругов лопается терпение, и он не желает дальше прощать, наступает мучительный разрыв. Друзья, на их счастье, живут порознь. Но ты, если уж без женщины невмочь, не стесняйся, будь смелее. Она цинично рассказывала, что с раннего детства спокойно воспринимает женскую природную определённость, есть бабы, которые страдают, возмущаются, почему такая несправедливость, большинство других умело  пользуются этой же несправедливостью, а есть характеры не воспринимающие, не желающие мириться  с половым насилием над личностью, таким дорога в монастырь всегда открыта, но я смиренно воспринимаю жизнь, нам не изменить своего тела, у которого много функций, и желательно от каждой получать хоть какое-то удовольствие. Есть отважные люди, которые пытаются изменить тело, всячески стараются омолаживать его, но это рискованно. Отвага с мозгами не связана. Конечно, хорошо, когда близость происходит по большой любви, а если по взаимной, то это вообще космос,  в такие мгновения чувствуешь, зачем родился, правда, быстро забываешь,  а потом долдонишь самой себе, что всё напрасно, непонятно, для чего я живу, но это тоже одно из данностей существования, как приходящая и уходящая любовь. Так что будь мужчиной, Саша, пожалуйста.                Но Александр Иванович не мог.  Милка была соблазнительной, особенно бёдра, но у него хватало силы воли затормозить свои желания и мечты.
А потом она постарела. Со смехом рассказывала, как её сын, поступив всё-таки в институт после армии, без всяких предысторий объявил её бабушкой. За её весёлостью чувствовалась истеричность. И они вдруг стали особенно бережно относиться друг к другу. Не раз взаимно подмечая, как верно поступили тогда, что не опутались узами брака, для которого у него  было достаточно решимости, а у неё сомнений.
Конечно, у Александра Ивановича бывали другие особы, и дважды он собирался жениться. Далеко не первая возлюбленная после университета, когда вопрос со свадьбой уже решался, поинтересовалась, как скоро он пропишет её у себя. Вторая, в такой же период взаимоотношений, настойчиво советовала найти другую работу, потому что муж обязан достойно содержать ячейку общества. В обоих случаях в душе Саши Афонарёва прекратило жить элементарное чувство, без которого, как он считал, выстраивать нормальную семью, и выращивать не моральных уродов, не удастся, а потому не стоит и начинать, мало ли вокруг убедительных примеров. И он делал сознательные лавирования, чтобы корабль жизни не сел на бытовую мель.
Еле дождавшись окончания телевизионных новостей канала «НТВ», Александр Иванович включил компьютер и вошёл в международную сеть. Ответ пришёл, и он не испытал той радости, что вчера, а с удовольствием отметил, что не зря томил себя в  ожидании. Открыв письмо, Александр Иванович стал хихикать над глупыми фразами американца.
Уважаемый господин Афонарёв, я рад, что вы меня нашли, и выражаю искреннее сожаление, что мы не знакомы. Почему я о Вас ничего не знал? Мы здесь с уважением относимся к музеям этнографии вашей страны, а с известными учёными состоим в переписке… Он перечислил трёх человек из академии наук, не имеющих в музею никакого отношения, четвёртой поставил фамилию заведующего их отделом, Берёзкина…           Я с удовольствием посылаю Вам свою работу и хотел бы ознакомиться        с Вашей. Радостно узнать, что не я один в этом мире занимался этой темой, на которую ушла почти вся жизнь. Данный вариант исследования значительно отличается от диссертации, хранящейся в библиотеке университета, так как я постоянно дорабатываю материал. Можете ли Вы прислать мне свои незаконченные исследования? Мне будут интересны даже Ваши черновики. Вы, наверняка, знаете о предстоящем симпозиуме в университете Торонто в конце июня. Мы проводим встречу там по экономическим соображениям. К нам поступили списки учёных, которые приедут из России. В них нет Вашего имени. Жаль, я хотел бы с вами познакомиться. На все ли вопросы я ответил? Что интересует ещё?          Чем могу быть Вам полезным? С уважением, Вильямс.
Далее значился прикреплённый файл, обозначенный большими латинскими буквами, явное сокращение. Александр Иванович щёлкнул по сигналу «Скачать», а когда окошко статистики показало, что процесс идёт, но выполнено всего лишь десять процентов объёма, не смотря на длительное время, понял, что присланная работа очень большая. Далее пришла мысль, что теперь-то всё, замысел рухнул. Теперь Александр Иванович хихикал уже над собой.  Ты добился, чего хотел, вот она работа, ради которой собирался убедительно для контролируемых органов ехать в Америку. Что теперь он скажет в консульстве, когда его спросят о цели поездки? Время на обдумывание было, вот только мыслей не возникало. Процесс скачивания в электронном мозгу  шёл значительно быстрей. Александр Иванович почувствовал чудовищную опустошённость. Сейчас он всенепременнейше долбанёт грамм сто пятьдесят коньяку. А потом будет читать полученную работу, так как долго не заснет. Может быть, под утро свалится от усталости. Хорошо, что имеется в шкафу  ещё и пол-литра бренди.
Он уже собирался выйти из интернета, взялся за мышь, как взгляд буквально зацепился за слово «черновики». Он ухватился за него, как за спасательный круг. Даже вопроса не возникало «а почему бы не попробовать?» Это была единственная попытка, рассчитанная на известный «авось».
Уважаемый господин Вильямс, быстро отстучал Александр Иванович в секторе «ответ», я не только хочу познакомиться с Вами, но желал бы ознакомиться с диссертацией, которая хранится в библиотеке университета. Особенно с Вашими черновиками. Надеюсь, как учёный, вы меня понимаете. Свои черновики могу только привезти на ознакомление. Прислать не законченную работу никак не могу, потому что тогда у нас не было компьютеров. Можете ли вы для этого сделать мне вызов в Америку? Все дорожные расходы беру на себя. Вы мне окажете значительную услугу, если поможете приехать к Вам. Этим Вы можете быть полезны не только мне, но и себе. Про симпозиум в Торонто я знаю, а вот почему не попал       в список участников, могу рассказать только при личной встрече.             Жду ответа. Ваш русский единомышленник.


6

В субботу Александр Иванович поехал в гости к другу Володе. Купив бутылочку трехзвёздочного. Он долго выбирал коньяк в супермаркете, вспоминая годы молодости, когда на этикетках стояли эмблемы, без пояснений говорящие, откуда напиток. Теперь мелким шрифтом значилось, что изготовлено и разлито в Санкт-Петербурге на улице такой-то, либо в Московской области в таком-то городке. Надписи  вызывали естественное отторжение, потому что мало-мальски знающему географию известно, что в этих краях виноград не растёт. Понятно, что разливают из доставленного сырья. О том, что бывает с напитками по дороге,                в советское время ходили легенды. Но люди с одержимостью покупали тогда появляющиеся на витринах спиртовые компоты, потому что выбора у них не было, а душа требовала хоть какого-то обмана. В случае отравления все знали, что виновата государственная промышленность,      в которой если даже хорошо наладить механизмы и процессы, всё равно будет изготавливаться суррогат. А теперь рисковать здоровьем даже ради юмора не хотелось, потому что никто не заметит твоего маленького подвига, а лишь констатируют результат. На этикетках продукта, от которого ты сляжешь, а если повезёт, то не насмерть, будет стоять юридический адрес завода-изготовителя, но экспертная квалифицированная комиссия через суд докажет, что отраву забодяжили где-то в подвале. 
Володя жил в однокомнатной квартире элитного дома, несуразного по архитектуре, построенного для творческой и научной интеллигенции  города в последнее десятилетие прежней власти. Несомненным достоинством надёжных квартир являлись просторные кухни. Александр Иванович, всегда изгоняющий из себя завистливость, в гостях у друга не мог не мечтать тоскливо, вот бы ему такую, сидел бы и сидел у окошка.     Из кухонного окна Володи хорошо просматривался крейсер «Аврора»,         а корпуса гостиницы «Ленинград» закрывали панораму Невы. Под окнами Александра Ивановича всё-таки росло много зелени, радующей глаз весной, летом и осенью.
Стол уже был накрыт, так как встречу друзья назначили на конкретное время, и в психике обоих  надёжно сидела пунктуальность. Володя сразу разложил по большим тарелкам тушёное мясо с капустой. Они давно проводили застолья не как в молодости, по ресторанным традициям, когда сначала закуски, потом горячее, а по взаимной убеждённости, что интеллигентный человек нашего возраста обязан внимательно наблюдать за состоянием личного организма, и за его первейшей функцией пищеварения. Поэтому сначала насыщались, а далее заедали спиртное разносольем.
Сразу после выпитого за дружбу, Володя начал допрос. Давай, рассказывай, как обещал.
 – Ну, во-первых, - начал серьёзно Александр Иванович, - мало ли чего я там наобещал. Всего не упомнишь. Во-вторых, сказать, где я буду работать, куда уйду, я пока не могу. Не потому, что я боюсь сглазить,          в этих вопросах я не этот, сам знаешь. А потому что ещё не знаю.               Я говорил тебе, что нашёл местечко при посторонних, в бухгалтерии, понимаешь?  А на самом деле ничего пока не нашёл. Может, я вообще работать не буду. А если буду, то только осенью.
 – Зачем же тебе справка понадобилась? – спросил Володя, наливая по второй.
 – А вот справка мне надо, - сказал Александр Иванович, заранее приготовив ответ. – Я же всё-таки ищу. А там, где ищу, надо показывать. Откровенно говоря, есть одно местечко в Пушкине, так что не совсем я тебе и соврал.
 – А что говорит твоя подруга Милка?
 – А что она скажет? Я ей ничего толком и не говорил. Да мне и не важно, что она скажет.
 – Ну, одобрит, или не одобрит. Как она отнеслась к тому, что ты увольняешься из музея?
 – Да никак не отнеслась. Поняла и выразила согласие.
 – Неужели ты ей настолько безразличен?
Александр Иванович познакомил их давно,  неоднократно проводили совместные вечеринки, когда Милка развелась во второй раз. Володя, как истинный друг, не позволял себе ни малейших поползновений к чужой женщине, а ему возбуждённо шептал.
 – Такая баба!.. Саня, ты чего?..
Володя трижды заводил семью. От первой жены у него родился сын, почти лет двадцать уже он был дедом, и надеялся при жизни стать прадедом. Но потомков своих знал лишь по телефонным звонкам. И любил пошутить на эту тему, говорил, что интересуются они лишь его здоровьем, чтобы знать, когда же, наконец, получат жилплощадь в наследство. Сын, по его рассказам, пошел характером и устремлениями в мать, и та легко наставила дитя на путь истинный, на котором люди науки встречаются как никчемные сорняки, которых хорошо бы переселить на другую планету. Даже по адресу знаменитых артистов и певцов его жена возмущённо спрашивала, за что этим сволочам платят такие деньги, за то, что им повезло, ведь таких, как они, тысячи, а этим удалось лишь вовремя с кем-то переспать, так как всё в этом мире достигается только через это дело. В чём-то она  права, вспоминал её частенько за столом Володя. Второй раз он женился, когда прочно зацепился в музее,  жил в общежитии аспирантов, а молоденькая невеста оканчивала университет, но когда убедилась, что ничего хорошего ей в этом городе не светит, уехала к родителям в тихий, обеспеченный провинциальный городок, где люди добрее. Третья жена появилась и дала денег на первый взнос кооперативного строительства жилья, когда Володе замаячила квартира. Она угнетала его мечтами, как они соединят две квартиры и заживут в хоромах. Про эти планы  узнала первая жена с сыном, и дали Володе денег на второй взнос на строительство квартиры с условием, что как только он её получит, тут же составит завещание, по которому её ни обменять, ни продать. Они же помогли рассчитаться по долгам с третьей женой.             В девяностые, когда перевалило за полтинник, Володя признался другу, что теперь рассматривает женщин, как любопытную разновидность живой природы, потому что мужчины тоже довольно хрупкий вид, и все мы зависим напрямую только от среды обитания, стоит ей хоть немного изменится, и всё, последствия неизвестны, либо вымрем, либо перегрызём друг друга.
 – Ну, а куда ты всё-таки уехать собрался? – спросил Володя, пристально глядя в глубину зрачков. – Ведь ты же куда-то собрался,            я верно понял?
 – Ну, ещё бы, тебя не проведёшь, - сказанул заготовленную похвалу Александр Иванович. – Да, Володя, собрался и готовлюсь. Решил осуществить мечту детства. Кто из нас не мечтал попутешествовать?       Ты ведь тоже мечтал, сам говорил. Но ведь ты и поездил, увидел хоть     кое-что. А я нет. Ну, какой же, к чёрту, я историк, мыслитель, учёный,  если нигде не бывал? Сколько можно путешествовать по миру, не выходя из кабинета? Да и не учёный я вовсе, одно название. Учёные ракеты строят, а мы что? Вот я и пораскинул мозгами. У них там,  в просвещённой Европе, не говоря про Америку и Канаду, добропорядочный гражданин выходит на пенсию и начинает путешествовать. Хочет увидеть хоть какие-то уголки земного шара, чего   не мог себе раньше позволить из-за работы. А у нас большинство продолжает работать. Инстинкт. Лучшее препровождение времени – это работа. Оно и правильно, как говорят медики. Но мы-то с тобой на производство не ходили, у конвейеров не стояли, не дежурили на маленьких участках какого-нибудь фронта. Мы работники другого труда,   а мозги наши работают даже в электричке по дороге домой. Вот я и решил. А чем мы хуже ихних пенсионеров? Конечно, я не могу себе позволить такие путешествия, как они. Но я привык обходиться малыми средствами. Какая разница, где передвигаться, по нашей стране или по всему миру? Конечно, разница есть, но принципиальной-то нет. У нас чудных уголков не меньше. Конечно, не увидишь того, что в дебрях Амазонки, но в наших сибирских лесах заблудиться можно с не меньшим испугом. Вот и решил я начать с Карелии. Прежде всего, мне нужно проведать студенческого дружка. Давно не было от него никаких известий. Может, спился уже, как настоящий провинциальный интеллигент. К тому же он финн-полукровка. Они это делают спокойно, без стрельбы и пожаров. Так что сначала к нему, а он, возможно, подскажет, как лучше всего проехаться по всей Карелии.           А может быть и компанию составит, как проводник. Он тоже должен выйти на пенсию, вроде бы. Я вот только не помню, с какого он года рождения. Учились-то вместе, но я поступил после армии, а он, кажется, после школы по республиканскому направлению. Вот такие у меня планы. В апреле уволюсь, неделя осталась, два месяца на подготовку, а в июне,     с белыми ночами, в путь. Как, одобряешь?
Володя поверил. Выпил и сказал, что завидует. Ты можешь себе позволить отрыв для свободного полёта.
 – Конечно, - продолжил Александр Иванович, - не всё будет так, как сейчас представляется за столом. Возможно, приеду, а дружка моего уже нет в живых. Дальше придётся самому. И не известно, в какую сторону понесёт. Но ты постоянно будешь знать, где я. Чтобы успеть прийти         на помощь, если что. Для этого у меня должна быть постоянная связь.        А связь у меня может быть только с одним человеком, с тобой. Сначала    по мобильному телефону, а потом через интернет. Для этого мне понадобится ноутбук. Я уже приглядел, какой купить. Я уже кое в чём разбираюсь.
Володя начал давать советы, и увлёкся до такой степени, что решил ехать тоже. Александр Иванович сразу протрезвел, но тут же успокоился. Дома у него есть что выпить. А Володя проспится и вспомнит своё пожелание, как недопустимую фантазию. Ему в июне месяце уехать из музея не позволят. Разве что в июле. Или в августе дадут отпуск, по установленной разнарядке. Александр Иванович к тому времени вернётся.
Дома он сначала достал из холодильника недопитый бренди, чтоб прогнать дурные мысли, нахлынувшие по дороге. А потом включил ноутбук, в покупке которого не признался другу по непонятной причине. Ответа из Америки не пришло. С тем же успехом он входил в интернет утром и вечером в воскресенье. Не получив известий и в понедельник перед работой, он всерьёз стал анализировать ситуацию. Неужели у американского профессора нет дома компьютера, и он пользуется электронной почтой только на службе? В реальность подобного не верилось. Ответа не было и вечером, а потому во вторник с утра он даже не стал проверять, чтобы не изводить себя. В городе он задержался подольше, бесцельно блуждая по магазинам. И воспринял пришедший ответ, как награду за терпение.
Уважаемый господин Афонарёв! С радостью сообщаю Вам, что мне удалось исполнить Вашу просьбу. Почтовая служба нашего университета вышлет два экземпляра вызова для Вас. Копия придёт в консульство в Санкт-Петербурге, а первый экземпляр будет выслан на имя директора Вашего музея.
 – Идиот! – выкрикнул Александр Иванович.
Уважаемый господин Вильямс, быстро застучал он клавишами с двойным шрифтом, очень прошу Вас остановить отправку вызова на имя директора музея, если это возможно. Для меня важно получить первый экземпляр лично. Причины сообщу при встрече. Если ещё не поздно, пришлите, пожалуйста, вызов по адресу…
Ответ ушёл, а он стал соображать, как поведёт себя, если вызов придёт в дирекцию музея. Случится это через неделю, самое верное. Он как раз будет оформлять увольнение. На  получение документов пришедшая бумага не окажет влияния. А вот что ему отвечать на  вопросы, которых не избежать? Эти умники сразу поймут, что им задумано. А как будет удивлён Володя! Придётся ему всё объяснять и убеждать, что он просто не мог его не обмануть. Друг не поверит, вот что страшно. То, что вызов ему могут не отдать, как раз не очень важно, ерунда, такая реакция дирекции только утвердит его позицию. Копия-то придёт в консульство. И, возможно, её будет достаточно для получения визы. А вот как быть с Володей? Он ведь может так обидеться, что прервёт всякие отношения. Проклятые американцы, даже на старую дружбу могут повлиять.
Известие пришло на следующий день, прочёл он его вечером в среду.
Уважаемый Александр Иванович, я сделал так, как Вы просите. Ваш адрес я отдал в почтовую службу, они внесли изменение в запрос, отправка документов произойдёт в пятницу…
Ну, слава Тебе, громко воскликнул Александр Иванович, забыв, что он не верующий.


7

Через неделю Александр Иванович получил в руки  трудовую книжку. Увольнение прошло спокойно, без сучка и задоринки, вот только в какой-то гробовой атмосфере. Обычно словоохотливая зам главной оформила и выдала документы без всяких комментариев. Остальные женщины тоже молчали, уткнувшись в свои мониторы. Среди громоздких шкафов бухгалтерии звучали только щелчки. Лишь на прощанье стервозная дамочка произнесла.
 – Как-то странно у вас совпало, и увольнение и выход на пенсию.
 – Отработал и хватит, - сам по себе болтанул его язык.
 – Ну да, конечно.
Они будто с нежностью распрощались. Только сказали неискренние слова.
Или она догадалась о чём-то? Александр Иванович задался этим вопросом, стоя на лестнице и рассматривая трудовую в серой обложке, старого образца. На развёрнутых страницах значились прошедшие годы. За цифрой пять  чернилами написали дату поступления на работу, а за цифрой шесть поставили шариковой ручкой дату увольнения. Он провёл здесь всю свою жизнь. И теперь свободен. В это здание, заложенное    когда-то великим Петром, больше можно не приходить. Ради чего он здесь проторчал тридцать пять лет?
Первым делом Александр Иванович направился в знакомый магазин сотовых телефонов. Их развелось много, и больших и маленьких, но он пришёл именно туда, где доходчиво ему разъяснили когда-то все нюансы.        И купил тот аппарат, который посоветовал уже другой молодой человек, но тоже в белой рубашке с тонким галстуком. Затем Александр Иванович увлечённо переместился в здание железнодорожных касс на канале Грибоедова. И внимательно изучил расписание отправлений поездов. Вначале на огромном стенде при входе, затем на мониторе электронного справочника, и ещё раз на плакатных листах, отпечатанных в типографии, откуда выписал в блокнот кое-какие рейсы. Дело в том, что ранее он побывал в центральных кассах аэрофлота. Когда-то оживлённый зал, гудевший от стоящих в очередях, теперь пугал неуютностью и холодом от давящей тишины и полумрака. В одном из незакрытых окошек ему любезно сообщили, что билет до Хабаровска стоит очень больших денег.     И он решил добраться до Сибири поездом. А дальше выберет путь, на  какой можно будет раскошелиться. Там же ему назвали цену билета из Хабаровска до Анадыря. Кроме этих денег нужно будет прятать и везти с собой неизвестную сумму для перелёта в Америку, а там для последующих перелётов на восточное побережье. Домашняя заначка в рублях и долларах была тщательно распределена. Сейчас он мог  фантазировать насчёт различных вариантов путешествия, так как получил неплохой окончательный расчёт. При скромных растратах на личные нужды, он хотел много себе  разрешить по большому счёту.
Дома Александр Иванович раскрыл купленный атлас. Он любил неторопливо порассуждать над географическими картами. По логично рассчитанному маршруту добраться надо бы сначала поездом до Екатеринбурга. Оттуда самолётом до Хабаровска, наверняка, будет почти в два раза дешевле. Из Екатеринбурга можно поездом сначала до Омска, затем до Новосибирска, откуда ещё дешевле до берега Охотского моря. Между этими городами должны ходить электрички. В годы его молодости любили хвастаться, что запросто доедут бесплатно из Ленинграда до Москвы на пригородных поездах. Хвастунов было много, но ни одного решившегося на подобное Александр Иванович не знал. Сам он частенько анализировал такую возможность, и смущало одно неудобство, заяц находится в постоянной тревоге не угодить в лапы контролёров. Теперь он уже не в том возрасте, да и не к чему ездить нарушителем, куда спокойнее заплатить контролёрам по установленной таксе, которая ниже стоимости билета, и катись дальше без переживаний. Если эта система хорошо отлажена в знакомых ему электричках Питера, то, наверняка, неплохо действует и за Уралом.
Итак, сначала до Екатеринбурга. Поезд номер семьдесят два, отправляется в семнадцать часов ноль-четыре минуты.  Записан у него и другой рейс, где имеется вагон до Омска, только ходит реже, поэтому лучше о нём забыть. В запасе ещё два месяца, за это время он тщательно подготовится, но никуда не поедет без наличия визы. Он даже стал корить себя за торопливость, опять поспешил, вот что делают с человеком деньги,     зачем-то купил раньше времени мобильный телефон и карточки оплаты услуг, для поддержания связи через интернет, а ведь пока ничего не известно, надобность в них может отпасть. Ну и что потом? Он будет пользоваться новым аппаратом? А старый, давно подаренный, может позволить себе выбросить? Хотя, как истинный музейщик, он никогда не выбрасывал ненужные вещи, зная, что когда-то они могут стать интересны, как предметы ушедшего времени, рассматривая которые неизвестные поколения людей сделают не совсем правильные выводы.
Дома он решил проверить, как работает выход в интернет через новый мобильный телефон. Не сразу, но получилось. По необъяснимой инерции Александр Иванович задал несколько глупейших вопросов поисковой службе «Гугл». Ответы пришли в большом количестве и разнообразных вариациях, что являлось доказательством прогрессирующего развития человечества. Затем только Александр Иванович рискнул открыть  свой почтовый ящик. Он чего-то боялся, необъяснимый страх удерживал изнутри от сомнительных действий. Новых писем за истекшее время не поступило. Александр Иванович облегчённо вздохнул. Значит, вызов скоро придёт. Без непредсказуемых осложнений. И всё задуманное осуществится без вмешательства случайностей, из-за которых люди верят в благосклонную или неудачную судьбу.
Так и проистекло. Пришёл вызов, он сходил два раза в консульство,  а на третий визит получил документ со штампом, дающем разрешение находиться на территории государства Соединённых Штатов до первого июля. Он расчитывал управиться за указанное время. На собеседовании, продлившемся для него ровно три минуты, и ровно столько же приветливо улыбался разговаривавший с ним чиновник, Александр Иванович боялся вопроса, что как же так, вы написали во всех бумагах, что являетесь работником указанного в справке музея, а на самом деле такого-то числа уволились оттуда? Смертельного вопроса не прозвучало. Да и правильно, решил Александр Иванович, если б такой вопрос задали, а за ним последовали бы выводы, то с высшей точки зрения это было бы очень несправедливо. В кои-то веки скромный, интеллигентный человек решился на подвиг, а ему не дадут возможности осуществить задуманное. А так он едет, и всё. И ещё неизвестно, чего добьётся.
Оформил он за это время и пенсионное обеспечение. Нашёл здание филиала государственного ведомства в своём тихом городе и прошёл там все процедуры. Удивившись в очередной раз, какое количество граждан получают здесь высокую зарплату без всяких углублённых знаний, каких достиг он, и эти ведь тоже ведь у конвейеров не стоят, не на поля выходят, то есть, ничего не производят. С третьего посещения он уладил возникавшие недоразумения, и оформил перечисление денег на сберегательную книжку. Сразу не получилось, и ему доходчиво разъяснили причины, но Александр Иванович даже не вникал в их суть, понимая, что люди здесь проводят определённые часы не для того, чтобы стараться удовлетворить каждого нуждающегося, а ради получения достойного содержания за то, что им природой не дано каких-либо способностей и устремлений. А чем чаще посетители обращаются, тем значимей их определённость.
В ставшее громадным незанятое время Александр Иванович просиживал за компьютером, изучая присланную от Вильямса работу.          И вчитывался с интересом, не переживая более забытых чувств досады и ревности. Заокеанский единомышленник шёл к той же самой цели, как и он когда-то, несколько иным путём. Другим комплексом доказательств. Ничего, по сути, он не доказал, да и не мог, как узнаешь о верности происходящего двадцать веков назад, тут о своём-то веке истины не ведаешь. Американец лишь обозначил, что проблема изучена со всех сторон, а потому её можно считать решённой. И получил за это какую-то значимую у них степень. А господин Афонарёв, изучавший те же вопросы, докторскую не получил. Через неделю ёрзанья на домашнем стуле, он понял, что не мог думать также всего лишь потому, что родился и вырос в другой стране, говорит на другом языке, и у него другое образное мышление. Теперь он выискивал в работе спорные места, чтобы при встрече задать каверзные вопросы американцу. И нашёл, как уязвить того при будущем разговоре. А потом решил, что будет лучше и полезней, если американец удивится и похвалит русского коллегу. А ещё невероятней, если от восхищения представит Александра Ивановича на соискание звания почётного деятеля наук их университета. Тогда он уест не какого-то неизвестного Вильямса, человека, скорее всего, милого и достойного,             а конкретных своих, того же Берёзкина. О таком достижении лучше не думать и не мечтать, но хорошо бы подготовиться. Поэтому надо бы свою работу оформить в электронном формате на английском языке. Он собирался привести в Америку на ознакомление свои черновики, но ведь они на русском. Ему придётся сидеть рядом с американцем в качестве переводчика? Глупо и смешно.
Александр Иванович взялся за печатание работы, редактируя текст по ходу, и тут увидел вопиющие недостатки. В его доказательной системе обнаружились пробелы. Конечно, тогда он её не закончил, давал себе полгода на неторопливое доделывание, за этот срок пропуски были бы устранены, а теперь как всё восстановить? Его работа смотрелась хаотичной, местами просто дикой, а стройная работа Вильямса выглядела недостижимым примером. Кроме того, Александр Иванович  столкнулся со своей отсталостью. Он не умел набирать на компьютере схемы. На работе он бы попросил Романа, и тот за один-два-три урока научил бы его,           но теперь-то в музей не прийти. Александр Иванович даже пожалел, что уволился раньше времени, надо было написать заявление с первого июня, после чего спокойно уезжать, а теперь он будет выглядеть перед американским исследователем деревенским неотёсанным фантазёром.                В провинциях давно умеют то, чего не достиг учёный из северной столицы!
 Конечно, можно привезти текст отдельно, на диске, а схемы отдельно, в черновиках, как они выглядели когда-то, интересней даже, ведь он же работу не завершил. Конечно, молодого коллегу из отдела можно пригласить по  телефону, и он не откажется дать уроки, возможно, и денег не возьмёт. Но Александру Ивановичу хотелось других решений возникших трудностей, но каких он не знал. Александр Иванович стал нервничать, потерял аппетит, и пришёл к самому нелогичному действию, напрочь отказался от спиртного, как будто изнутри поступила волевая команда, исключить алкоголь из употребления, и он безропотно подчинился, хотя врачи рекомендуют принимать по сто грамм от повышенного давления. Да и как-то веселей проходит жизнь во время этого дела, когда у тебя бывают минуты ощущения себя жрецом, рассматривающего божественное на дне пустых амфор.
Тут-то ему и позвонила Милка.
 – Саш, ты как там себя чувствуешь после увольнения? С ума ещё не сошёл?
 – Милая, ты даришь мне спасение! – вскричал Александр Иванович.
 – О, господи, - констатировала подруга, как опытный врач. – Давай, рассказывай поподробнее.
 – Ты умеешь рисовать таблицы? – спросил он. – На компьютере схемы набирать умеешь?
 – А зачем тебе?
 – Чтобы ты диагноз поставила точнее. Умеешь или нет?
 – Не ори, во-первых. Конечно, не умею. Я училась в то же самое время, что и ты.
 – Я, например,  компьютер освоил.
 – А я нет, и не хочу. Не стремлюсь совершенно. Но у меня в подчинении есть девочки, которые умеют. Они хорошо разбираются в современных технологиях. Но я им не завидую. Они глупы в другом.           В чем-то исконно женском. Свобода их отвязала, и они улетели, как воздушные шарики. Унеслись на хрен от земной жизни. Вся эта трескотня в виртуальном мире создаёт в их головах иллюзии, в результате которых они совершенно не приспособлены в жизни. Мы тоже не хотели стареть, но понимали, что не убежишь и никуда не денешься от этого. А они не хотят и уверены, что не постареют. По их мнению, за деньги всё можно изменить. Примочками, операциями, косметикой, и разными другими средствами можно продлять молодость до бесконечности. Так они думают. Понимаешь? Когда наступило наше старение, мы не удивились, мы тихо страдаем, но не жалуемся, потому что нас так учили. Сколько ни прыгай,    а дату рождения в паспорте не изменишь. А молодые девочки не желают страдать, и смеются над старшими. Им не нужен опыт предыдущих поколений. Он им вреден. Мы вздыхаем, но держим наши страдания в себе. А они будут орать. Потому что так принято, так показывают по телевизору. Говори громче о своих проблемах. Не думай о них, а говори.   Ты смотришь иногда сериалы?
 – Нет, не могу.
 – А я иногда заглядываю. Жуть берёт от этого мыла для идиотов не потому, что так не бывает, так не живут нормальные люди, так не любят,    а если любят,  то лишь недоразвитые. Кошмар в том, что их безразмерное количество является примером для тех, кто их все же смотрит, что так можно. Так нормально и так и должно быть. Если тебе, недоразвитому, каждый день показывают с экрана красивых и обеспеченных ублюдков,   не людей, а подобие людей, то ты и развиваешься по указанному пути. Начинаешь разговаривать как они, начинаешь видеть, что вокруг тебя такие же. Значит, так и надо, так и хорошо. Понимаешь? Конечно, те,    кто лепят эту халтуру, они зарабатывают деньги, у них свои мелкотравчатые интересы, далеко идущие выводы им не нужны, да и не способны они делать выводы в аспектах нравственности, социальной значимости, государственного строительства, и так далее. Потому что их мозги способны осмысливать лишь достаточное количество прибыли,  малое количество прибыли, и что нужно сделать для того, чтобы её стало больше. И они приведут массу оговорок и доказательств, что ничего вредного не делают. Легко и умно оправдают свою обеспеченность. Понимаешь, о чём я?
 – Да, - сказал Александр Иванович. – У нас в школе, со мной учился, был один умный мальчик, гений математики. Так он доказал мне легко на формулах, что мой член равен  длине фонарного столба. Всё было очень убедительно, и я согласился. Потому что моя фамилия Афонарёв. Только длина моей части тела от этого не изменилась.
 – В мозгах она изменилась, а на самом  деле нет, правильно?
 – Давай, вернёмся к началу разговора, - предложил Александр Иванович.
 – А с чего мы начали?
 – Ты сказала, что не умеешь рисовать схемы на компьютере,              а девочки в твоём отделе умеют.
 – Да, их учили. Ты хочешь, чтобы они тебе помогли? Саша, они же глупые.
 – Мне нужно всего лишь схемы нарисовать. С черновиков.
 – Все вы с этого начинаете!..
 – Мила, ты о чём?
 – Вам  показывают по телевизору, что любви все возрасты покорны, и вы, дураки, верите и начинаете липнуть к молодым девочкам, не видя, как это отвратительно.
 – Я уже сожалею, что позвонил и попросил тебя помочь, - вздохнул Александр Иванович.
 – Да это я тебе позвонила. Говори, чего  надо.
 – Твои глупые девочки могут составить мне схемы? На это у них мозгов хватит?
Через неделю у него были схемы. Сначала ему сделали, а потом и сам научился.






8

А ещё через неделю он завершил приготовления и купил билет. Сначала он хотел купить билеты по хорошо продуманному маршруту, но что-то не давало покоя, он не спешил, но вспомнить точно не мог, пока не заставил себя съездить на Финляндский вокзал, чтобы подтвердить сомнение. Точно, до Сортавала ходили электрички. Теперь он ясно вспомнил, как однокурсник хвастался когда-то, что запросто уезжает на выходные домой, а по дороге читает всё, что не успевает за неделю. Он почти ничего не успевал, потому что не имел врождённой тяги к чтению. Александр Иванович в который раз убедился, что багаж памяти давит человека не зря, в нужный момент воспоминания не дают совершить глупость. Зачем ему покупать билет на поезд до Костомукши, который идет через эту станцию? Он поедет на электричке!
В воскресенье первого июня друг Володя провожал его в дальний путь. Александр Иванович рассчитал даже это, Володя должен самолично посадить его в вагон, чтобы не было никаких сомнений, что уехал Саня куда-то не туда,  а для этого лучше всего подходит выходной день, да и начинать значительные события в жизни надо с первого числа.
На вокзале он купил другу мороженое, тот был заядлым сластёной,    а себе пивка, чтобы залить внутреннюю дрожь. И возбуждённо разъяснял, якобы хмель ударил ему в голову.
 – От вокзала на автобусе там где-то минут сорок. Я не помню названия его посёлка, но сразу вспомню, как только увижу в расписании. На всякий случай у меня есть старый конверт. Он  рассказывал когда-то, что  надо ехать дальше прямо от вокзала, а ходят автобусы чуть ли не через час. Сейчас, наверняка, многое изменилось. Но все равно должны ходить, раз не так далеко, верно? Я тебе сразу же напишу, как мы договорились. Всегда буду на связи.
 – Ты позвони, как только доедешь, - попросил в третий раз Володя. – Должно брать оттуда. Ну, как это, на Дальний Восток можно позвонить,     а в Карелию нельзя? 
Александр Иванович внимательно посмотрел на друга. Чего это он про Дальний Восток?
 – Там же деревня, - пояснил он как можно ласковей, и тоже, кажется, не впервой. – Наверняка, вне зоны. Позвоню, конечно. Попробую.
Для убедительности Александр Иванович приготовил внушительный багаж, рюкзак и чемодан. В тяжелом рюкзаке образца шестидесятых, из брезентухи защитного цвета, лежал ноутбук, причиндалы для связи с канцелярской дребеденью и две папки с черновиками. Самое дорогое, поэтому нёс он его за спиной на широких лямках. А в чемодане, на первый взгляд довольно тяжёлом, беспорядочно теснились скомканный дождевик, три сменных новых рубахи с двумя старыми футболками, пять трусов, десять пар застиранных носков, туалетные принадлежности, постельные принадлежности, кухонные принадлежности, ложка, вилка, нож, небольшая кастрюлька, миска, удобный для перевозки малогабаритный алюминиевый кофейник с кипятильником, две пачки быстрорастворимой овсяной каши, чаи в различных упаковках и дюжина  плоских консервных банок, на один раз, с говядиной, курятиной и рыбой. Этот груз он и попросил нести друга Володю, чтобы у того не возникло подозрений.
Электричка удивила сначала цветом, оказалась не тёмно-зелёной,      а светло-серой. Они прошли к серединным вагонам, вошли в тот, который предложил Володя, и удивились ещё раз. Трехместные сиденья для пассажиров оказались мягкими, обтянутыми коричневым дерматином,      а не обычные, из лакированных реек. Выбор свободных мест повергал в растерянность, и Александр Иванович настоял сесть ко второму окну  с левой стороны по ходу поезда. Чтобы с платформы не видели, как происходит прощание. Сначала разместили багаж, потом Александр Иванович достал из пакета, который нёс в руках, плоскую ёмкость с завинчивающейся пробкой и два пластиковых стаканчика. Ещё там лежали бутерброды с конфетами,  мягкая бутылка минералки, тапочки,     в отдельном прозрачном мешочке чайная кружка с ложечкой, которым уютней было бы среди своих, в чемодане, и две книги для чтения. Для углублённого и неторопливого чтения с размышлениями. Взять в дорогу Г.П.Федотова «Судьба и грехи России» мог только Александр Иванович.    Он разлил эликсир бодрости цвета дубовой бочки, и не производящие звука стаканы ударились друг о друга. На закуску Александр Иванович предложил шоколадные батончики.
 – Давай по второй, и пойдём, покурим, - махнул рукой Володя.
 – Ты же не куришь, - насторожился Александр Иванович.
 – Закуришь тут.
На платформе Володя достал пачку дорогих сигарет и новенькую зажигалку. Купил по дороге, определил Александр Иванович. Значит, переживает.
 – Я вот чего не понимаю, - начал Володя, сделав несколько глубоких затяжек.
 – Чего ты не понимаешь?
 – А, ладно, - отмахнулся Володя дымящей сигаретой. – Я много чего не понимаю, но это уже не имеет значения. Ты едешь, значит, всё. Столько радостных событий, а ты куда-то едешь. Президент сейчас новый, обещают с коррупцией разобраться, за культуру, наконец, взялись, когда уже поздно стало, а ты куда-то едешь. Наши взяли кубок УЕФА, хоккеисты выиграли чемпионат мира, на Европе надеются на повторное везение, а ты зачем-то едешь. Жизнь, можно сказать, только начинается, а ты уезжаешь. Правда, она когда-то и закончится. Может быть, ты и прав. А, ладно!
Чёрт яйцеголовый, выразился про себя Александр Иванович. Так и не поверил до конца. А если сомневается, то может и догадаться.
Неужели он напрасно так тщательно готовился? Казалось бы, продумал всё до мелочей. Даже случайного пересечения между ними произойти не должно. Проводив его, Володя вполне может отправиться на прогулку по городу. Выходной, да и настроение. Конечно, домой ему недалеко, живёт рядом с вокзалом, но под влиянием размышлений, погоды и реакций от выпитого коньяка он вполне может унестись куда-нибудь на Невский, на Фонтанку, ещё Бог знает куда, потом доплестись от усталости до ближайшего метро, спуститься под землю и тут они вдруг увидят друг друга. Один шанс, как говорится, из тысячи, но допустим. Поэтому Александр Иванович исключил даже такую возможность. Не зря он долго сидел над атласом, где на отдельной странице напечатана карта города. Атлас тоже находился в рюкзаке, был надёжной опорой, стал жесткой спинкой рюкзака для удобного ношения. По плану Александра Ивановича, он доезжает на данной электричке до Девяткино, там сходит и возвращается в город иначе, не на метро, где возможна случайность,         а приедет на Ладожский вокзал на другой электричке, куда Володю даже нечистая сила не догадается занести.
Он так и сделал. Вышел, где хотел, дождался другой электрички, удостоверился, что не ошибается, и неторопливо приехал на другой вокзал. Глядя из окна вагона на унылые многоэтажки, давно уравнявшие северную столицу с другими крупными городами, он пытался разгадать, где и как  породил сомнения друга. На эту же тему он думал и на вокзале. Решил даже не сидеть, а бродить, так мысли быстрее появляются. Приходила настойчиво только одна мысль. Выпить от досады. Но нет, строго запретил он сам себе, пока не сядешь в вагон, ни грамма. Даже пока поезд не тронется, тогда уж точно всякие случайности будут исключены.
Вокзал ему понравился. Он был здесь впервые, хотя открыли здание лет пять назад. Современный дизайн неприятно покоробил сначала, ему не нравились металлические конструкции, забранные стеклом, создающие ощущение тепличности, неестественности. Это раньше приглашали заморских архитекторов, и они, создавая шедевры, стараясь вносить национальный колорит в строения, а современные градостроители ориентируются на Запад и Америку, и получаются у них претензии на оригинальность, а шедевров нет. Но потом Александр Иванович ощутил комфорт и стал нахваливать внутренний сумрак, ограждающий от уличного солнца и духоты. Возможно, в будущем люди будут спасаться под такими куполами от неподвластного климата. Хорошо, что  до таких дней он не доживёт, хотя, конечно, интересно.
За час до отправления поезда  Александр Иванович  посмотрел на механические часы  и дал себе команду отправить письмо другу Володе,    не имея никакого желания делать это. По легенде, которую он ему наплёл, электричка за это время уже дошла до конечной станции, на которой он должен был сориентироваться. Он достал из рюкзака ноутбук, открыл и включил его, и умилился в очередной раз технике, работающей на собственном питании. Текст послания в голове давно сложился и он быстро набрал его клавишами. «Доехал благополучно. Автобус ходит четыре раза в день. До связи утром, мобильник не берёт. Саша.» Старый мобильный телефон пришлось оставить отключенным дома, на случай если Володя захочет проверить, а про новый, для интернета, он ему не говорил.
До  начала посадки он решал другую задачу. Теперь не важно, догадается ли Володя. Жизнь пошла в другой реальности, которую дальше придётся ему самому конструировать. А до утра  нужно выбрать главное обстоятельство на будущее. И сообщить о нём. Он приехал к давнишнему знакомому, нашёл его улицу и дом по старому почтовому конверту, и что? Встретили его там, или не встретили? Жив бывший однокурсник или нет? Каждый вариант тянул за собой цепочку  различных последствий.
Шагая по стеклянному коридору на объявленный перрон, Александр Иванович утвердился в мысли, что того, к кому он якобы отправился, не должно быть в дальнейшем. Умер он лет десять назад, погиб в девяностые годы, когда пропадало много хороших людей, особенно пьющих. Как я легко распоряжаюсь чужими судьбами, лишь бы мне было удобно, усмехнулся он сам себе, ну, прям, как Сталин, или политик менее значимый, или уж совсем как неизвестный администратор, для которого главное процесс, а не люди, чтобы только заявить о себе. Развивая выбранный путь жизни, он не обратил внимания на состав, быстро дошагал до своего вагона и занял указанное в билете место. Да, он приехал, а друга юности нет, встретила жена, вернее, вдова и двое детей, о существовании которых когда-то сообщалось. В его сознании давно зафиксировался факт, что живут где-то мальчик и девочка, светловолосые дети благополучной финской семьи. А вот имени жены он так и не вспомнил, но был уверен, что вряд ли она русская по национальности. Тут возникал вопрос, могла ли она выйти замуж ещё раз? Вполне допустимо, дети выросли, завели свои семьи, живут отдельно, переехали, скорее всего, в крупные города, наверняка ещё при жизни образованного папы закончили Петрозаводский университет. А маме что оставалось делать, если женщина ещё в соку? Или там у них, в озёрных захолустьях, новых мужей не сыскать? Тогда будет лучше, если дочь осталась с мамой, как и положено добропорядочным северянам, привела своего мужика в родительский дом, а тот и рад чужому наследству, и народили они для уверенности внуков, чтобы бабушка нянчилась и не забивала себе голову мыслями о новых мужьях. Вот какие интересные чужие судьбы могут убедительно развиваться в человеческом сознании. Об этом он и сообщит утром в послании на станции, откуда связь лучше, чем из металлического вагона.
Когда поезд тронулся, и проводница в форменной одежде пошла вежливо собирать билеты, Александр Иванович решил узнать по расписанию, когда будут остановки. Ах, вот в чём дело, понял он, увидев заголовок, вот почему так чисто, уютные занавесочки на окнах в битком набитом плацкартном вагоне. Потому что поезд фирменный, «Демидовский экспресс» называется, стоимость билетов на который  удивила ещё в предварительной кассе, и он, не раздумывая, выбрал плацкарт, не балуя себя дорогим, а потому сомнительным, комфортом. Одна большая остановка значилась до полуночи в Волхове, другая  назавтра  во второй половине дня в Кирове. Оттуда он и пошлёт отредактированное известие о себе. В Вологде поезд будет стоять ночью, и если в это время заберёт в плен бессонница, то вполне можно будет размяться.
Выйдя следующим днём на мокрый перрон, и не найдя местечка от дождя под навесами, Александр Иванович пробежал в здание вокзала, сел в укромном углу полузанятой скамейки, раскрыл на коленях свою радость, дорогую не ценой, а способностями, и отстучал продуманный текст.
«Встретили жена и дочка. Папа утонул в 96-м году в озере Пюхяярви, хотел уйти за границу. Советуют посетить красивейшие места на Суоярви. Отправляюсь туда на автобусе. Куда потом – сообщу. А.И.»
Щёлкнув по сигналу «Отправить» и получив уведомление, что письмо ушло, Александр Иванович завис над компьютером от поразившей его мысли. Как он легко расправился с однокурсником, с которым раньше состоял в переписке.  Убедительно, конечно, и даже романтично. Утонул при попытке заплыть в Финляндию. Там, наверняка, охранники границы на катерах шастают, которых можно только ночью обмануть, вот и не повезло. Но и сомнительно весьма, это для нашего брата такие подвиги соблазнительны,   а у них есть визы, тем более для своих, так что глупо рисковать. Ах да,   он же наполовину русский, а если нет денег, то запросто решишься на подобное. А вдруг он не только жив, но и явится сегодня, или через недельку, в музей? Он не станет искать бывшего собутыльника по домашнему адресу, он хорошо знает, с какого года и где тот работает, и как медленно поднимался по служебной лестнице. К нему сразу вызовут друга Володю. У заместителя директора по науке рожа вытянется от изумления.
В следующую минуту Александр Иванович захлопнул ноутбук и побежал к своему вагону, хотя поезд ещё не давал сигнала к отправлению.


9

Вечером, делая вид, что дремлет, Александр Иванович пытался анализировать поведение друга. Лишь бы не болтать ни о чем с соседями. На ночь выпил ещё коньячка для благостных снов. А с утра, подзаправившись чаем с оставшимся бутербродом, раскрыл долгожданное чтение. Погружение в занимательные тексты, где поневоле начинаешь разгадывать обстоятельства чужих существований, уже давно придавало особый смысл безразличному проживанию мышиных дней собственной жизни.
Прочтя вступление о драматических поворотах судьбы и творческих излияниях мыслителя Федотова, писавшего некоторое время под псевдонимом Богданов, Александр Иванович задумался о самом себе.        О сидящем внутри нас духе анализа и желания к пророчествам.            Ведь я такой же? Как мы любим грозить пальцем о непредсказуемом будущем. Вот и этот метался от христианства к социалистическим идеям, от демократических иллюзий к диктатуре, культивирующей искусство, от призывов  объединяться к тотальной критике всех и вся. Одна фраза понравилась, как будто подхватила, и захотелось воспарить. «Нравственно-умственный дух старого Петербурга…» Захотелось выписать цитату, но ничего не было под рукой.   А потом он с улыбкой вспомнил, как часто конспектировал понравившиеся изречения, а через какое-то время бегло просматривал накопившиеся листки, комкал и выбрасывал. Понравилась другая фраза: «Исторические воззрения и христианские убеждения вынашивались в молчании, вызревая в учения». Да, верно, в молчании,      а как же иначе? Сначала он молчал, потом говорил, а что толку?
Далее шли выводы того, кто писал предисловие, то есть изучил все работы, но с ним хотелось поспорить. Каноном философски-исторической поэтики мыслителя была установка больше высказывать, чем доказывать. Он ставил перед собой цель изучать преимущественно идеалы, а не действительность. Александр Иванович хмыкнул. Так уж повелось со времён разночинцев, что все так называемые мыслители высказывают идеалы, доказывая свои прозрения, всегда трагические, но действительность сминает их, превращая в пыль забвения. Федотов старался быть оптимистом, предрекая будущую цивилизацию как Новый Град, который должно построить нашими руками из старых камней по новым зодческим планам, но положительная реконструкция не мыслима вне христианства. Он не разделял взгляда Бердяева на революцию, как на суд Божий над народами, доказывая, что все живое в Европе отвернулось от буржуазного строя. А Бердяев ему доказывал, что за богатством церковной культуры просматривается нищета научной философской мысли. Кто из них оказался ближе к истине? Разве сейчас это имеет значение? В нынешней действительности произошёл поворот к сладко пахнущей буржуазности, а церковность стала неизменным её атрибутом. Александр Иванович с тоской поглядывал на бескрайние равнины. Пейзаж за окном не менялся. Убогая, но милая родина.
Когда он вернулся на большой остановке с ноутбуком в свой вагон, то заметил, что появились новые пассажиры, занявшие места вышедших. Боковые сидения напротив у окна заняли двое мужчин, молодой и старый. Когда состав тронулся, Александр Иванович ощутил значение сказочной фразы «русским духом пахнет». Но не уйти, ты в вагоне. Спрятаться он мог только в книгу.
Ещё раз перечтя биографию мыслителя, ныне  совсем неизвестного, Александр Иванович обратил внимание на одну закономерность. Тому бедно жилось на родине, ещё хуже за рубежом, когда выслали на известном пароходе лучшие умы России, более-менее сносное обеспечение стал получать в Америке после войны, но он всегда только преподавал и надеялся на гонорары от публикаций. Любыми путями издаваться, сочинять, выступать, читать лекции, но только физически не работать, до какого бы нищенства не опустился.  А ведь некоторые иммигранты даже просили милостыню. Откуда это аристократическое презрение к физическим заработкам? Их отвращал внешний вид и уровень разговоров трудящихся масс? Нет, он, как духовный наследник той интеллигенции, уже не такой психологически. Видимо, условия существования прожил другие. Когда в середине девяностых заведующий хозяйственной частью предложил работу по косметическому ремонту некоторых помещений в музее, он и ещё один уважаемый научный работник согласились без раздумий. Шпаклевали и красили, чтобы получить неплохие деньги.      Друг Володя, например, категорически отказался, мотивируя состоянием здоровья, но Александр Иванович знал, что тот лукавит. И ничего, даже гордился потом собой, когда захрустели в руках купюры, и он решал, чтобы такое купить в подарок Милке. Неужели всё-таки условия обитания тела являются единственной мотивацией поступков? А как же образ мыслей?
Память вдруг откликнулась воспоминанием из конца восьмидесятых. Ему тогда исполнилось сорок, и тело продолжало требовать своего, а разум старался облекать грешные поступки в романтические одежды. Он пришёл к женщине, с которой недавно познакомился. Опять цветы, вздохнула соблазнительница без всякого юмора, уж лучше б ты колбасы принёс. Вскоре они, естественно, расстались. Это было время, когда едешь утром в метро и такое ощущение, что тебе слышно, как перевариваются завтраки в желудках попутчиков. Он думал тогда, что проклятые условия существования диктуют мелкотравчатые запросы. Сейчас время другое,    в магазинах всё есть, а вот запросы у многих обывателей прежние, мелкотравчатые. Значит, поведение людей не всегда оправдывается условиями жизни? Конечно, человек сам делает выбор, поступать ему      так-то, или не поступать, грешить или не грешить. Причём, если ты грешишь, то хоть и гордишься своим удальством, но остаешься духовно слабым, а если заставляешь себя не грешить, то тем воспитываешь силу духа. Не известно, правда, для чего, ведь финал известен. Может быть,  как раз для мужественного восприятия конца?
Александр Иванович дважды перечитал осмысление автором сути, роли и значения интеллигенции в движении страны. Можно было бы сказать «в драматическом изменении страны», но ему понравилась позиция автора не делать категорических оценок. Историк анализирует  факты,       а не делит их на хорошие и плохие.
Да, власть в семнадцатом году из слабых рук дворянства и чиновников должны была перейти в руки достойных. Объективно интеллигенция предъявляла свои права на власть, боролась за неё более полувека и добилась отречения царя. Но далее захлебнулась в противоречиях. И к власти пришли не лучшие, а радикальные, готовые на всё. Бандиты, скрывающие свои амбиции под маской интеллигентности. Ума им было, конечно, не занимать. В кровавых акциях эсэры себя закалили, а большевики всегда были готовы на подлость, вождь в программе действий заявил, что к достижению власти годятся любые методы. В основе большевизма лежал обман, Ленин объявил созданную им для себя организацию с демократическим централизмом партией трудящихся масс, где выберут старшим только его, хотя сам пролетариат и не думал ни о какой власти, люди хотели честно работать. Хитроумный Троцкий объявил свою партию представительницей интересов крестьянства, хотя были там, в основном, сыночки местечковых ремесленников и торговцев, ненавидящие аграрное хозяйство. Здесь и крылась главная беда интеллигенции того времени. Разночинцы через образовательные школы, созданные дворянством, впитали презрение к чёрному труду. Белые руки являлись знаком благородства и культуры, а у народа к белоручкам всегда было чёткое отношение. К тому же эти болтуны свергли царя. Для народа царь был помазанником Божьим, вершителем правды, не смотря на то, что император приказал стрелять, когда народ пошёл к нему за высшей правдой в пятом году, но он имел на это неведомое право. Возможно, поэтому и расстрел царской семьи народ воспринял по-детски, ужаснулся, перекрестился и постарался забыть. А для дворянства, породившего интеллигенцию, царь был хоть и беспрекословный командир, но всего лишь  управитель государства,  в остальном же такой как они, которого можно и убрать, если чересчур станет в правах ущемлять. Дворянство знало толк в заговорах и дворцовых переворотах. Поэтому отречение государя для прогрессивно мыслящей интеллигенции было победой, а для народа трагедией. Как дальше жить, за кем идти? Белоручек они всей душой ненавидели, хоть и соглашались часто с их убедительными словами, но поверить генетически не могли. Исторические причины недоверия более чем ясны, над их предками издевались с допетровских времён, ранее земледелец был свободнее, сам выбирал себе князя, а потом закрепостили. А не так давно отцов и матерей, которые честно служили барину, жестоко предали, освободив без земли, хотя у царя-батюшки-освободителя был и второй план, выхода с землёй, но его переубедили враги народа. Где-то с тех времён и пошло это выражение, ставшее затем клеймом для интеллигенции. Большевики с эсерами обещали землю, и тёмный народ, как дитя малое, соблазнённое конфеткой, пошёл за ними, больше поддерживая анархически настроенных социал-демократов, то есть противников государственного устройства, потому как белое движение несло известный  неприемлемый строй.
Интеллигенты гибли, спасались бегством, шли на службу новой власти, надеялись на перевороты, но физически не могли  возглавить новое государство, так как не умели хозяйствовать. Критиковать и поучать могли, а опыта работы не имели, потому что и к новой буржуазии относились так же свысока,  как и раньше с  презрением глядели  на купцов и предпринимателей. Федотов верно подметил, что, ведя борьбу с дворянством, интеллигенция разделяла её слабости. Отсюда и неумение хозяйствовать. Маленький процент прежних сословных владельцев землёй ушли в буржуазию, а большинством руководила психология рантье, собственника, живущего на проценты, ведущего паразитический образ жизни. К тому же буржуазная интеллигенция считалась лукавой, по сравнению  с военными, врачами и преподавателями, ведь, по сути, они являлись эксплуататорами, что противоречило свободолюбивой морали,     а для новой власти буржуазия считалась вообще чуждым классом, который уничтожали наравне с прежним чиновничеством, хотя несли они разные возможности, одни могли созидать, другие только губить, прикрывая свою алчность заботой о государстве. Буржуазия не успела развиться в полную силу при царизме, чтобы через два-три поколения произвести естественный отбор,  а корыстная связь с чиновничеством определила её участь. Значение буржуазии для хозяйствования успел прозреть Ленин и ввёл нэп, но вскоре помер, а новый правитель имел другие мозги, жил примитивными инстинктами, для него хозяйствование являлось инструментом возвеличивания себя в истории, а все ошибки с лихвой покрывались человеческими жертвами. Он и войну выиграл благодаря обширной географии и неисчислимым человеческим ресурсам, с их вековечным терпением, ни в какой другой стране он бы долго у власти не продержался. Для грамотного созидания  образа себя, заботящегося о чаяниях народа, он и взращивал тщательно интеллигенцию нового поколения. Да, из всех знамён уходящей эпохи интеллигенция могла достойно нести только знамя культуры.
Долгожданная встреча народа с интеллигенцией произошла задолго до революции, но ни те, ни другие, не могли спланировать дальнейшее созидание, а потому не учли грядущих последствий, хотя одни гордились религиозным чутьём, другие интеллектом. Для мужика интеллигент всегда был  барином, пока в один прекрасный день не был перекрещён в буржуя. Зависть, как определяющее сильное чувство, от материального неравенства перешла на умственное неравенство. Революционная стихия пронеслась бы как неминуемая гроза с молниями, мутные реки смыли бы заскорузлое помещичество, и всё те же классы, вчерашние бунтовщики, начали бы строить новую Россию. К сожалению, как в Турции у нас не произошло. Видимо, ислам более жестко, чем христианство с его всепрощением, разбирается с бандитами и рьяными недоучками, рвущимися править.
Александр Иванович с усмешкой понимания воспринял строки автора, описывающие возникновение нового класса строителей будущего, гениями которых явились миру Горький, Маяковский, Шаляпин, и много других мастеров искусства, а имена самоучек-изобретателей и умелых хозяйственников остались где-то на страницах истории, до нас не дошли. Над этим классом  иронизировал Чехов, а позже их замашки высмеивал Зощенко. Федотов писал о них со святой ненавистью преподавателя к наглым студентам, желающим сдавать экзамены экстерном, чтобы побыстрее заполучить диплом об образовании, уровень которого потом никого не будет интересовать, если сумеешь занять  хорошее место. Силовой метод продвижения по жизни противоречил сути интеллигентности, в которой естественным образом жила веротерпимость, но агрессивность характеров уже давно рассматривается как позитивное, жизнеутверждающее свойство человеческих организмов, идущее из глубины веков. Учёный отмечал с сарказмом, что для «кухаркиных» сынков представлялось заветной целью достичь чиновничьей лестницы, если удавалось протащиться через классы средней школы,  не имея дарований на будущее. Половина населения городов ходила тогда в форменных шинелях. «Где вы служите» звучало при знакомстве как расхожая фраза у китайцев «кушаете ли вы рис?» Новый класс, называемый им «демократами», приходил на смену вялому дворянству естественным образом. Но те умели творить жизнь широко и открыто, как искусство,      с балами, театрами и возвышенными любовными ритуалами, а появившиеся мещане на людях старались держаться высокородно, а за кисейными занавесками создавали удушающую культуру.
А ведь я отпрыск новой интеллигенции, грустно подумал Александр Иванович. Тоже любил запасаться шпаргалками перед экзаменами,             а знаниями стал наполняться потом. Но во времена молодости я был на стороне тех, кто боролись протестами с вещизмом и пошлостью, разоблачая лицемеров и декларируя лозунг «Бойтесь равнодушных!» Значит, во мне сидит что-то из прежней культуры, если я уже терпеть не в силах нового мещанства, буйно цветущего во всех средствах массовой информации?


10

Состав медленно втащился на вокзал и резкий толчок ознаменовал, что теперь поезд затормозил окончательно. Всё, приехали. Стоящие в проходе на выход качнулись, но никто не упал. Даже на смех и шутки сил уже не было. Александр Иванович, как и все, приготовился выносить вещи. Рюкзак за плечами, чемодан в руках. Более того, ему объяснили дальнейший маршрут, сначала туда, где висит ближайшее  расписание,     а потом от него  к платформам электричек. Он даже знал, на какую садится. Пригородный электропоезд на Каменск-Уральский довезёт до Кольцово, где аэропорт.
Александр Иванович вышел из вагона и поблагодарил стоящего в форменном мундире. Никто так не сделал, все торопились, а он как-то автоматически произнёс слова вежливости проводнику. Тот даже не кивнул. Стоял уставший и терпеливо дожидался конца надоевшего до чёртиков общения с любопытными пассажирами, каждый из которых за всю поездку хоть раз да продемонстрировал ему свой характер. По глазам проводника Александр Иванович догадался, что тому очень хочется в баню. В следующую минуту его ноги подчинились скорости говорливой толчеи.
Затем поток уже молчаливо шагающих людей затащил его куда надо, он лишь вовремя попал в нужную струю. У молодящейся женщины уточнил, этот ли электропоезд идёт на Каменск-Уральский. Хотел спросить у мужчины, но увидел его лицо и не решился. Электричка, видимо, намеревалась уйти раньше указанного  времени, потому как народ у вагонов ускорял шаг, словно делая разбег, и впрыгивал в чёрные дверные проёмы, будто ныряя. Подойдя, Александр Иванович понял, что люди всего лишь старались понадёжней влипнуть в массу желающих уехать. И он прошёл дальше, к тем вагонам, куда спешащие не добегали,  поэтому они могли оказаться менее наполненными. Он взглянул на часы, оставалось четыре минуты. Он успел их сверить с большими электронными, чтобы перевести на местное время, когда его проносило мимо табло. Сомнения насчёт точности, конечно, возникали, но не тревожные.
Лишь подойдя к третьему вагону от головы состава, Александр Иванович решился войти в тамбур, где стояли не очень плотно. Оттуда он и внутрь протиснулся, а там оказалось более свободно, сесть возможности не представлялось,  но стоять в проходе у четвёртого сидения, и держаться за ручку, места хватало. Александр Иванович решил, что ему даже повезло,   и опустил под ноги чемодан, а на него снял рюкзак. Буквально тут же электричка тронулась. Значит, долго он шёл вдоль состава, решая, а не подождать ли следующую.
В электричках родного города он сразу же раскрывал книгу для чтения. А тут засомневался, стоит ли доставать её из рюкзака?                Не воспримут ли окружающие меня за инородное тело? Кажется, и ехать недалеко. Ты что,  в поезде не начитался, задал он вопрос самому себе.
Александр Иванович хотел поинтересоваться у рядом стоящей женщины, сколько остановок до аэропорта, но увидел её лицо и не решился. В своём городе он мог обратиться к любому прохожему с каким угодно вопросом, даже самым идиотским. Например, на хрена городу Обводный канал?   Он мог спросить об этом запросто, потому что сам бы тут же ответил.  В восемнадцатом веке каналы строились для снабжения горожан дровами, а теперь эта достопримечательность осталась для богатства их же культурной жизни. Он даже мог бы вступить в дискуссию на модную тему, что для современных свиноподобных властителей города богатства измеряются только деньгами, поэтому им только дай возможность этот канал зарыть, убедительно доказав свои действия насущными проблемами. Дома он мог бы и порассуждать, хотя считал подобные дискуссии бестактными, достаточно трескотни журналистов, а тут, пожалуйста, спросить элементарщину не может.   Вот странно, грустно усмехнулся про себя Александр Иванович, страна родная, а лица чужие.
На первой остановке народу в вагоне прибавилось. Стоявших толчками уплотнили из тамбура к центру.
 – Не подскажете, - обратился Александр Иванович к сидящей пожилой женщине, - когда будет аэропорт?
 – Слушайте, объявят, - прозвучало сбоку, потому как сидящая не отреагировала.
 – Я к тому, чтобы приготовиться на выход, - сказал, будто извиняясь, Александр Иванович.
 – Там выходить будут многие, - ответил ему тот же словоохотливый голос.
 – Да, действительно, - согласился Александр Иванович. – Тут даже при желании не приготовишься к выходу.
 – Пробьётесь, - прозвучало с оптимизмом.
На второй остановке произошло тоже самое, стоящих потеснили, хотя двигаться места уже не было. А после третьей остановки начался переполох. В тамбуре возмущённо загалдели.
 – А вы предъявляйте! – крикнул в ответ хорошо поставленный голос. – Вы не волнуйтесь, я пролезу! Вот вы, вы, женщина, не отворачивайтесь! Где ваш билетик? Нету билетика? Ну и нечего орать.
 – А я не ору! Вы орёте! А я не глухая, к вашему сведению!
Это был контролёр. Их двое безжалостно вершили своё дело в непроходимых условиях. Но этот смотрелся колоритно. В тёмно-синем измятом костюме с шевронами и значками в петлицах, в рубашке с галстуком, стянувшем невидимую шею, в фуражке, из-под которой буйно развивались седые волосы, украшавшие бордовое, одутловатое лицо. Яркий представитель охраны порядка на железнодорожном транспорте. Александр Иванович хорошо запомнил именно таких, поскольку ездил на электричках каждый рабочий день. Запомнил и странность, как они все исчезли куда-то с наступлением нового века, словно отжили своё, а их заменили въедливые женщины в  шинелях с нашивками, сующие под нос продолговатые аппараты в чехлах, откуда выдавали чек в обмен на деньги, чего предыдущее поколение контролёров не делало за неимением таких аппаратов. Прогресс на лицо.
Дома, буквально месяц назад, он показывал контролёрам пенсионную книжечку, и те проходили мимо льготного пассажира, даже не проверяя документ на подлинность, что производили с вызывающими подозрение.   А как быть тут, если он не захватил с собой удостоверения за ненадобностью? Заплатить без разговоров и всё. Александр Иванович принял решение и запустил руку в правый карман грубых дорожных штанов. И достал пятисотрублёвую купюру. Мелких денег не было, десятки он щедро отдал проводнику за утренний чай.
Пока контролёр приближался, как ледокол среди торосов, Александр Иванович гадал, сколько здесь придётся заплатить? Когда-то, до наступления пенсионного возраста, он отдавал в электричках монету в пять рублей. Потом стало дороже. Сейчас, наверняка, ещё больше.              А каковы цены здесь, на Урале?
Он протянул контролёру развёрнутый листок с фиолетовой картинкой памятника императору Петра и надписью «Архангельск».
 – А что, меньше нет, что ли? – выразил неудовольствие на лице седовласый служака железных дорог, погасив детский восторг от вида крупных денег.
Он быстро, как птица клювом, взял рукой пятисотку, а другой рукой убрал за спину левую сторону пиджака, открыв тем самым мягкую чёрную сумочку с молниями, прихваченную матерчатым поясом к рвущему сорочку животу. Открыв двумя пальцами одну из молний, другими пальцами рука засунула туда дорогую бумажку. Застегнув самый ближний к животу карман, рука один за другим раскрыла три остальных и порылась в каждом из них.
 – Нет, у меня сдачи не будет, - сказал контролёр и двинулся своим курсом.
 – А как же быть? – непроизвольно возмутился Александр Иванович. – Как же это? Вы что же хотите?
 – Иди за мной, сейчас наберём, - ответил миролюбиво контролёр,   уже проверяя билеты у остальных и принимая деньги.
По другой стороне вагона приблизился второй контролёр, худощавый, помоложе, в застёгнутом мундире. Он улыбнулся Александру Ивановичу, дескать, ничего, пойдём, держись за нами, потому как тесновато.
 – Но мне скоро выходить, - сказал уже ему Александр Иванович. – Платформа аэропорта когда будет?
 – Успеем, - кивнул дружелюбно худощавый и повернулся собирать подаваемые бумажки.
Александр Иванович поневоле двинулся за ними, благо идти за их спинами оказалось не так уж трудно. Когда подошли к тамбуру, электропоезд замедлил ход и остановился. Бодрый голос из динамиков объявил название станции.
 – Вам не сейчас, - обернулся худощавый к Александру Ивановичу, почувствовав его беспокойство.
А в следующем вагоне произошло банальное событие. Плотный седовласый контролёр заметил, как в середине поднялись с мест, чтобы пробиваться к дальнему выходу двое молодых людей. Он рванул за ними.  А шедший следом худощавый контролер, как ни в чём ни бывало, стал проверять билеты на обе стороны. Александр Иванович придерживался его спины, чтобы не отстать. Они почти достигли тамбура, когда движение состава вновь стало замедляться. Вокруг засуетились, сидящие поднялись с мест и загоготали. Створкам двери в тамбур не давали закрыться, и оттуда неслась ругань. Поезд остановился и поднялся ещё больший шум, заглушивший голос диктора. Пассажиры рвались на выход. А в тамбуре мощный контролёр, удерживая кого-то, не давал возможности быстро выходить желающим. Когда стало значительно свободней, Александр Иванович увидел, что седовласый удерживает девушку, прижав её к двери в соседний вагон. Прозвучало «Осторожно, двери закрываются!» Поезд тронулся, и они с худощавым вышли в опустевший тамбур. Створки двери за ними мягко закрылись.
 – Выпусти меня, скотина! - визжала молодая особа с оголённым подобием талии, тщетно пытаясь поднырнуть под руки седого контролёра.
 – Да чего теперь-то кричать, - убрал руки тот. – Мы уже поехали.
 – Это была моя остановка!
 – Я же предлагал тебе заплатить за проезд. За себя и за своего парня. Всего лишь по десятке.
 – Я не знаю никакого парня, урод старый!
 – Ну, зачем же оскорблять? Насмотрелась американских фильмов? Думаешь, что так и надо себя вести? Ты меня лучше не зли. Я тебе предлагал разойтись по-хорошему. Ты отказалась. Теперь плати штраф.      В десятикратном размере. Не захочешь – поедешь со мной до конечной.
 – У меня нет денег, сколько раз тебе говорить?
 – И повежливей, повежливей. Чего ты мне тыкаешь? Я тебе не в отцы даже, я тебе в дедушки гожусь. Ну, так что, платим? Или едем дальше?
 – У меня нет денег!
 – А парень твой бросил тебя. Сбежал.
 – Я не знаю никакого парня. Я ехала одна. Мне нужно было выйти на той остановке.
 – В Кольцово всем нужно было выходить, но никто не дёргался,         а вы пытались от нас уйти. Он успел в другой вагон, а тебя я прихватил. Заплатили бы и всё, зачем такие проблемы?
 – Я не знаю никакого парня.
 – А теперь плати сто рублей. Или поедешь с нами до конечной.
 – У меня нет денег, сказала же!
 – Зачем же тогда сели в электричку, раз нет денег? Сидели бы дома.
 – Мне нужно было в аэропорт!
 – Без денег в аэропорт? Вот странно.
 – У меня там встреча! Человека я встречаю!
 – А каким рейсом? Чего замолчала? Не вспомнить? Предлагаю в последний раз по-человечески, плати сто рублей и выйдешь на следующей. Или едешь до конечной, а там мы тебя отведём в отделение. Ну, что выбираешь?
Александр Иванович с силой прокашлял  застрявшее что-то в горле.
 – Простите, как аэропорт? Сейчас был аэропорт?
 – Да чего уж теперь, - ответил ему с улыбкой худощавый. – Уже едем.
 – Но мне же надо было выйти, - пролепетал Александр Иванович.
 – Во сколько у вас вылет? – задал вопрос деловым тоном седовласый контролёр.
 – У меня ещё нет билета, - сказал Александр Иванович, рассматривая то одного, то другого. – Я хотел узнать расписание и купить билет.            На Дальний Восток. В Магадан или Хабаровск. В крайнем случае,               в Комсомольск-на-Амуре.
 – Туда рейсы только после обеда, вечером, - без раздумья сказал всё тем же деловым тоном седовласый. – Так что успеете. А с билетами сейчас свободно, не волнуйтесь.
Они прошли в следующий вагон, где оказалось ещё свободней. Поэтому внушительный контролёр провёл девушку  к пустой скамейке, усадил и сел рядом, а тщедушный на вид контролёр, худощавый, пробежался до конца по левой стороне, проверяя проездные документы, а вернулся по правой.
 – Зачем вы меня задержали? – начал выражать своё возмущение Александр Иванович. – Взяли бы с меня сто рублей, пожалуйста, но я бы вышел на нужной остановке.
 – Дядя, заплати за меня тоже, - обратилась к нему девушка. – У тебя денег много, раз хочешь улететь на Дальний Восток.
 – Ну, нет у меня пока что сдачи, - сказал седовласый, разведя руками, мол, что поделаешь.
 – Я не местный, - стал распаляться Александр Иванович. – Я не знал, что здесь выходить надо. У нас, например, с контролёрами всегда можно договориться. С меня вообще денег не берут. Я показываю пенсионное удостоверение и еду дальше. А у вас здесь какие порядки?
 – Так ты пенсионер, что ли? – сделал вид, что не удивился седовласый. – Что ж ты сразу не сказал?
 – Я забыл дома свою книжечку.
 – А приехали откуда?
 – Из Петербурга.
 – О, да вы, я вижу, уважаемый гражданин.
Худощавый к этому времени уже вернулся. Он и взял ситуацию в свои руки.
 – Давайте вот что. Я отдаю ваши деньги мелкими купюрами. И вы едете себе дальше. Как пенсионер, вы имеете право на бесплатный проезд.
И он достал из кармана не глаженных брюк замусоленные свертки.    У него нашлось семь купюр по пятьдесят рублей, к которым он добавил пятнадцать десяток.
 – Вот ваши пятьсот, пожалуйста.
 – Зачем же было таскать меня с собой? – не знал, как выразить своё полное возмущение Александр Иванович.
 – Ну, не было у меня сдачи если, - пояснил ему седовласый. – Ну, что, ты не понимаешь, что ли? Сейчас мы выйдем, и поедете обратно. Но я вам авторитетно заявляю, сейчас вам в аэропорту делать нечего. Серьёзно.
 – Ну, не мог он вам вернуть такую бумагу, - сказал уже тихо худощавый.
 – Так, вставай, - дал команду девушке невозмутимый седовласый контролёр. – Сейчас выйдем, сдадим тебя в милицию, а дальше как знаешь. Некогда нам с тобой возиться.
 – Ой, вот только не надо, - ответила девушка, выражая свою непокорность. – У вас маршрут до Кольцово и обратно. Вы же меня пугали, что поедете до конечной. На фиг вам надо два часа в электричке париться?
Худощавый пошёл к тамбуру первый.
 – Не пойду я с вами! – выкрикнул в лицо седовласому Александр Иванович и демонстративно уселся на его место. – Я дальше поеду. Если верить вашим словам, мне торопиться некуда. Так что покатаюсь. Посмотрю окрестности.
 – Ну, это как хотите, - сказал седовласый контролёр и слегка толкнул задержанную им девушку идти впереди себя.
Извинений Александр Иванович так и не услышал.


11

На следующей он тоже не вышел. Решил проехаться. Успокоить нервы. Если верить словам контролёра, спешить некуда, самолёты будут пересекать часовые пояса на восток только вечером. Если верить словам этого негодяя.
Да и пейзаж за окном увлёк Александра Ивановича. С обеих сторон горы, а не ровный горизонт, как на Балтике. Он сидел у окна с правой стороны поезда, а солнце всходило и слепило глаза слева. Денёк выдался на загляденье. И небо здесь смотрелось более плотным, синим, а не серо-голубым, как дома. И зелень отличалась. Вроде бы те же берёзки да сосны, а цвет другой. Хвойные точно не те, хоть он и не специалист по растительности.
Странно, подумал Александр Иванович, я ведь удивился изменению пейзажа ещё рано утром, из вагона поезда. Но тогда удивился и всё,            а сейчас в нём проснулся дух исследователя. Хотелось идти, шагать, двигаться к тем вершинам. Но идти мысленно, сидя на скамейке электрички.
Нет, хватит, решил он, надо выйти и сесть в противоположную сторону. Но пропустил остановку, другую, третью, и продолжал сидеть у окна и рассматривать открывающиеся картины. Он испытывал удовольствие от передвижения по изучаемой местности. И народу в вагоне было не густо, люди ехали молча, никто не раздражал.
Всё, подъём, выбирайся, дал он команду самому себе, когда состав начал замедлять ход. Но так и не встал, внутренне смакуя ощущения благости. А когда электричка тронулась, мелькнуло какое-то ощущение, что выйти нужно было как раз именно тут. А затем и тревога появилась,          и начала разрастаться, потому что вагон покачивался и покачивался, колеса стучали и стучали, а станции всё не было и создавалось впечатление, что не  появится вообще.
А когда он всё-таки вышел, то предчувствие какой-то глупейшим образом зазасывающей неизбежности усилилось. Александр Иванович выскочил из первого вагона, край перрона был недалеко, и он быстро перешёл на другую сторону, чтобы успеть обратно, если вдруг электричка. Там он двинулся к строению с навесом, узнать расписание.                И остановился на месте, увидев свежевыкрашенное табло с названием станции. Перебор. Крупные буквы слагались именно в такое слово. Сначала в голове Александра Ивановича прозвучал непроизвольный матершинный возглас изумления, а затем он сам себя вслух спросил.
 – А не слишком ли далеко ты забрался?
Дошагав до расписания, он взглянул на часы. Электричка недавно ушла, следующая  не скоро. В помещении за окошком кассы не горел свет, и на платформе ни души. Даже появилось ощущение  нереальности происходящего. А потом он сообразил, что нужно сделать, пока есть свободное время и никого вокруг. Хорошенько разгрузиться. То есть, оправиться. Ежедневная проверка функций организма.
За вырубкой у платформы стоял густой лес. То, что надо для утреннего моциона. Александр Иванович  подошёл к ступеням, ведущим с бетонной площадки на землю, и двинулся в заросли. Помогла углубиться еле заметная тропинка, которая тут же пропала. Выбрав буйный куст и невысокую траву рядом, Александр Иванович обошёл его раз и другой. Вполне располагающее место для удовлетворения естественных потребностей. Но его что-то смущало, как будто за ним наблюдают. Он даже оглянулся. И решил поискать другое место.
Позже, анализируя произошедшую нелепость, он не мог понять, зачем пошёл дальше. Сел бы под этим кустом и не случилось бы всего дальнейшего. Он приехал бы туда, куда хотел попасть, и, возможно, этим же днём улетел с Урала на Дальний Восток. Но он сделал ещё один круг около пышных веток и потерял ориентацию. Он ушёл от платформы, а не приблизился к ней, чтоб не потерять из виду. А когда понял, что идёт не туда, завертелся на месте от беспокойства. Железнодорожная просека  отсутствовала со всех сторон, и листва деревьев мешала определить, где могут находиться провода высокого напряжения.
Ладно, смирился Александр Иванович, надо завершить начатое,        а потом буду искать. Удобный куст и бугристый ковёр мха показались ему лучше, чем прежнее место, не зря он ушёл на поиски. Александр Иванович снял рюкзак, поставил его рядом с чемоданом, достал из кармана рубахи припасённые салфетки, снял джинсы и присел в позе размышляющего орла. И удивился ещё раз, вокруг под кустами стояла высокая трава, а под ним, как по заказу, мшистый островок. А в следующую минуту он увидел за ближайшими ветками чёрную округлость правильной формы. Геометрия фигуры не сочеталась с хаосом природных цветов. Александр Иванович прямо на корточках и приблизился. И увидел тёмно-зелёное массивное колесо, чёрное по ободу и серым колпаком в центре. Рядом другое, третье, четвёртое… А вместе схваченные металлической гусеницей. Перед ним стояла военная машина, очертания которой скрывали ветки.
 – Оставаться на месте! – прозвучало не окриком, но внятно.
Зашелестели приближающиеся люди, один слева, другой справа.     Не дошли трёх шагов и остановились на одинаковом расстоянии. Молодые парни лет тридцати в пятнистой униформе.
 – Встать хоть можно? – спросил Александр Иванович, не испытывая неловкости.
 – Да, конечно, - ответил ему один из них.
Александр Иванович распрямился, быстро натягивая и застёгивая штаны. Взглянув на военных, он сразу же отметил странность, их мягкие погоны на кителях не имели знаков различия. А под кителями с открытыми воротниками надеты тёмно-зелёные рубахи с такого же цвета галстуками, явно офицеры.
 – Что вы здесь делаете? – спросил тот, что слева.
 – Ну, вы же видели, - развёл руками и непроизвольно улыбнулся Александр Иванович. – Наверняка, вы следили за мной, как только я вошёл в лес. У меня было предчувствие.
 – Да, мы видели, как вы вошли в лес, но следить за вами стали, когда вы приблизились сюда и закрутились на месте. Что вы искали?
 – Я искал место, где справить нужду, - ответил Александр Иванович, чувствуя, как раздражение от нелепости происходящего захватывает все части  тела.
 – Нужду можно было справить там, у платформы, а вы зачем-то сюда пришли.
 – Да просто пришёл! – постарался говорить спокойней Александр Иванович. – Вы же видели, что я хотел сделать.
 – Документы у вас с собой? – задал вопрос тот, что справа.
 – Да, конечно, - повернулся к ему Александр Иванович. – Я,    вообще-то, из Петербурга.
 – Приехали сюда из Петербурга, чтобы зайти  в лес по нужде?
Александр Иванович осознал несуразность произнесённой фразы,   усмехнулся от досады и показал руками, что добавить ему нечего.
 – Да, действительно. Глупо, но так.
Подошедший справа оглянулся и громко крикнул.
 – Ну, что там, Глушков?
 – Приказано доставить! – прозвучало из густой зелени.
 – Пройдёмте с нами, - обратился получивший распоряжение сурово, но без нажима. Предлагая, а не угрожая.
Александр Иванович хотел крикнуть, что ему вообще-то на электричку, ему надо в аэропорт, он случайно зашёл в этот лес, и в этом месте он присаживаться не хотел, он там собирался, но какого-то чёрта передумал, и не видел он ничего, ну стоит себе танк в лесу, и пусть стоит. Но тут же  понял, что возражать бесполезно. Получивших приказ никакими доводами не проймёшь, даже смертью. Если неизвестного им Афонарёва сейчас хватит удар, они его мёртвого притащат куда сказано.


12

Привели его в необычную палатку. Она была так хорошо замаскирована, что Александр Иванович увидел только вход. А внутри оказалось довольно просторное помещение, где на земле с пожухлой растительностью люди стояли в полный рост, и их непокрытые головы не касались скошенного матерчатого потолка. Их было шесть человек точно в такой же форме, как приведшие Александра Ивановича. Стояли они у большого стола в центре, прикреплённого к двум металлическим шестам, удерживающим свод палатки. Справа и слева вдоль стен располагались более низкие столы с аппаратурой, за которой сидели на раздвижных мягких стульях без спинок военные люди  в шапках с козырьками, явно младшие по званию. Но ни у кого на погонах не было отличительных знаков.
Однако старшего Александр Иванович сразу определил. Пятеро у стола окружали его, держась чуть сзади. А он, как и положено начальнику, смотрелся более упитанным и загоревшим, то есть, взрослее остальных. Он и задал первый вопрос, когда один из сопровождавших доложил об исполнении приказа, назвав старшего «товарищ подполковник».
 – Кто вы такой? Документы есть?
 – Меня зовут Афонарёв Александр Иванович. Я старший научный сотрудник музея Петра Великого в Петербурге.
Он снял рюкзак и достал из бокового кармана паспорт.
 – Бывал я в Петербурге, - произнёс взявший паспорт, рассматривая страницы документа. – Не так давно бывал. Но вот про музей Петра Великого что-то не слышал. Это какой такой музей?
 – Кунсткамера. На стрелке Васильевского острова. Первый музей страны, основанный самим Петром Алексеевичем.
 – Ах, Кунсткамера! – как-то наигранно воскликнул старший, на висках которого ершилась седина. – Ну, кто же не знает Кунсткамеру? Знаем, знаем. Хотел даже зайти, но не нашёл времени. Ну и как там она?
«Издевается, - отметил про себя Александр Иванович. - Значит, чувство юмора у них присутствует, уже хорошо». А вслух ответил.
 – Стоит. Историческое помещение отштукатурили и перекрасили.  Но пол сохранили таким, какой был при царе.
 – Ага, пол это хорошо, - сказал начальник, внимательно глядя в глаза и приближаясь при этом. – А что же вас сюда занесло, уважаемый?
Стало заметно, что загар на лице подполковника не только от солнца.
 – Можно по порядку? – предложил Александр Иванович, ощутив волнение. Он вдруг понял, что ни одному его слову здесь не поверят. – Я приехал в город поездом. Сегодня утром. Недавно. Номер поезда не помню, билет в паспорте. Затем мне нужно было в аэропорт. Мне сказали, на какой электричке лучше доехать до Кольцово… Ещё в поезде сказали.     Ну,  я сел, электричка битком, но я не стал ждать другую, вдруг долго ждать, хотя я не выяснял… В общем, сел, вернее, стал, так как сесть уже не было возможности… А тут контроль. Через несколько остановок. Ну, и меня прихватили. Из-за них я проехал Кольцово и аж сюда приехал.
 – У вас что же, не было денег на билет?
 – Нет, почему же. Есть у меня деньги. Я, вообще-то, имею право на бесплатный проезд. Но пенсионное дома оставил. Ну и решил заплатить, чтобы без разговоров. А денег в кармане было ровно пятьсот рублей. Вот, сейчас покажу. Ах да, это уже совсем другие деньги. Пятьсот рублей так у него и остались. В общем, произошла довольно смешная история. Даже глупо рассказывать.
 – А мы любим посмеяться. Рассказывайте.
Тут Александра Ивановича охватило уже настоящее волнение. И он рассказал всё. Но чем больше сбивался на подробности, тем яснее понимал, что дальше продолжать бесполезно, случившееся с ним звучит неубедительно. Рассказал он и про свой отказ выйти вместе с контролёром, который заверил на прощанье, что спешить ему некуда, самолёты на Дальний Восток только вечером.
 – А это мы сейчас проверим, - улыбнулся старший и повернул голову в стене с аппаратурой. – Грачёв, ну-ка посмотри там расписание гражданских самолётов на Дальний Восток.
Александр Иванович тоже повернул голову к столам с техникой и увидел, как там вспыхнул экран монитора. Застучали клавиши, и через небольшую паузу юный бодрый голос доложил.
 – Самолёты только на Хабаровск. Один в восемь утра, другой в четырнадцать тридцать.
 – Обманул, сволочь, - сказал без всякой злобы Александр Иванович. – А ведь я бы успел. А он сказал так уверенно, так правдоподобно, что я поверил. Соврал, как говориться, и глазом не моргнул. Их можно понять,    у них такая служба.
 – Да, товарищ подполковник, - прозвучало от стенки. – Вылеты в среду, четверг, субботу и воскресенье. А у нас сегодня вторник. Стоимость билета эконом класса двадцать две тысячи рублей.
 –  Сколько? – непроизвольно вырвалось у Александра Ивановича. – Не может быть…
 – Служба, говорите, - посмотрел на него старший так, как будто уличил во лжи. – А у вас какая служба?
 – Как я понимаю, вы мне не верите? – ответил вопросом на вопрос Александр Иванович и почувствовал, что начинает успокаиваться. – А почему? На каком основании?
Седеющий подполковник усмехнулся, покачав головой.
 – Видите ли, уважаемый… Верить или не верить – это дело религиозных служителей, а мы люди военные. Рассматриваем произошедшее и делаем выводы. Что мы имеем? В расположении нашей секретной техники появился неизвестный человек, выдающий себя за гражданского…
 – Но я гражданский!..
 – Вполне может быть. Только зачем-то приехали из Петербурга на Урал… Вылететь на Дальний Восток можно было и из Питера, не так ли?
 – Да, - согласился Александр Иванович. – Дороже, конечно, но не намного, а с учётом потерянного времени… Зря, конечно, я поехал.
 – Вот видите. Затем вы едете на электричке как-то странно. Вам нужно выходить в Кольцово. Допустим, вас действительно задержали контролёры. Допустим, вы действительно не захотели с ними выйти. Но почему-то проехали именно до этой станции, больше часа ехали. Почему не вышли на какой-нибудь другой, раньше? Затем вы заходите в лес по нужде, но решаете справить её не сразу у линии, а заходите далеко вглубь? Разве не странно? И машину обнаружили вы очень даже странно.
 – Я случайно на неё натолкнулся…
 – Разрешите ваши вещи осмотреть?
 – Я что, арестован? – спросил Александр Иванович как можно спокойней.
 – Для вас это уже не имеет значения. Арестован или задержан.      Вы уже никуда не уйдёте от нас, мы вас не выпустим.
 – А может быть это и есть его цель, - сказал весело один из окружающих подполковника.
 – Но мне же нужно туда… - начал было Александр Иванович, но решил не продолжать.
 – Оказаться у нас, а потом улететь на Дальний Восток? – спросил подполковник и сам же ответил. – Это вполне возможно, если вам удастся бежать. Только очень аккуратно придётся убегать, потому что наши часовые стрелять будут. Сумеете?
 – Да не будет он никуда бежать, - сказал всё тот же офицер-весельчак. – Ему это не надо.
А другой раскрыл в это время на столе чемодан Александра Ивановича, и начал из рюкзака выкладывать вещи. Ноутбук обнаружился сразу.
 – О, какая штука, - дотронулся до него подполковник. – Сейчас молодёжь с такими ездит, а вы человек в возрасте. Любите в электронные игрушки поиграть?
 – Я научный сотрудник, там моя работа, над которой я сейчас работаю. Она мне нужна постоянно. Всё очень просто.
 – Пусть Грачёв проверит, - кивнул подполковник одному из офицеров.
Тот быстро унёс ноутбук к сидящему за монитором у стены.
Подполковник в это время взял книгу, которую достали из пакета,     и прочёл вслух название.
 –  Судьба и грехи России. Серьёзная книга.
 – Она не имеет отношения к моей научной работе. Это я так, для себя. Интересуюсь вопросами прошлого. Если вам интересно, могу рассказать.
Говорил он теперь совершенно спокойно. Волнение улеглось окончательно. Он не головой, а инстинктами понял, что теперь ему отсюда не вырваться, а потому следует  воспринимать действительность по научному, рассматривать, как она есть, без попыток что-либо изменить.
 – Гэ Пэ Федотов, - прочёл  подполковник на коричневой обложке.
 – Очень интересная личность, - взялся пояснять Александр Иванович. – У нас был не известен, потому что весьма удачно критиковал большевиков. Книгу напечатали в девяносто втором, там стоит год издания. Он был философ с религиозным восприятием происходящего.      У него есть очень интересные мысли. Не зря считался одним из лучших мыслителей эмиграции. Дружил с Николаем Бердяевым.
 – А кто такой этот Пердяев? – задал казалось бы наивный вопрос подполковник.
 – Ну, знаете! – всколыхнулось внутри Александра Ивановича.            В следующую секунду он понял, что его мастерски выбили из спокойствия.     Он взял себя в руки и тоже стал иронизировать. – Вы действительно не знаете? Судя по тому, что вы неверно произносите фамилию, а вы ослышаться не могли, вы же не глухой, я делаю вывод, что вы просто невежа.
 – Ну вот, ещё и оскорбляет, - обратился старший к младшим, глядя при этом только на допрашиваемого.
 – Товарищ подполковник, - раздался знакомый голос от стенки. – У него ничего интересного. Действительно, какая-то научная работа про индейцев Северной Америки.
 – Ага, всё-таки Америки, - выставил указательный палец вперёд подполковник, словно нашёл верное доказательство.
 – Индейцы там живут, поэтому Америка, - легко парировал Александр Иванович. – Моя научная работа доказывает то, что они наши генетические родственники. В частности ваши.
 А вот это он сказал зря. Только понял не сразу.
 – Вы знаете, - обратился подполковник к остальным. – Я предлагаю не тратить время, а просто расстрелять его и закопать. Вместе с умной книжкой и ноутбуком. Как в старые, добрые времена. Нет человека и нет проблемы. У нас же действительно нет времени, чтобы всё проверять.       А, как вы думаете? Когда мы его расстреляем, тогда он поймёт.
За  спиной подполковника дружно рассмеялись.
Но Александр Иванович понял,  что здесь не шутят.
Однако в следующую минуту всё переменилось.


13

Стоявшие у стола разом вытянулись, а их лица потемнели, оттого, что вошедший в палатку заслонил яркий утренний свет. К нему шагнул подполковник и начал быстро докладывать.
 – За время вашего отсутствия задержан…
«О! – воскликнул про себя Александр Иванович. – Да ты здесь не главный».
Вошедший жестом прервал рапортующего.
 – Я уже знаю, что к нам проник…
 – Я не проник! – воскликнул Александр Иванович. – Я здесь совершенно случайно.
Вошедший шагнул к нему и протянул руку.
 – Спакуха.
 – Да я особо и не волнуюсь, - ответил Александр Иванович.
 – Вы не поняли. Это моя фамилия. Полковник Спакуха.
Александр Иванович даже обрадовался, что руку ему протянули для приветствия, а не для устрашения, и быстро ухватился за неё.
 – А меня зовут Александр Иванович. Научный сотрудник музея.        Я специалист по индейцам Северной Америки. Поэтому у меня в ноутбуке научная работа по узкой тематике.
 – Только Северной Америки? – спросил вошедший, проходя к столу. Теперь он повернулся лицом к свету.
 – Да, - пролепетал Александр Иванович, ощутив, что радоваться ему пока что нечему. – А главный специалист по Южной Америке у нас зав отделом… Хотя он разбирается во всех материках…
 – Я слышал окончание вашего разговора. Извините, но подполковник действительно не знает, кто такой Бердяев. Он просто любит поиздеваться над интеллигентами. Ведь вы, как я понимаю, истинный интеллигент?
Александр Иванович даже смутился.
 – Ну, я вообще-то не женщина, мне комплиментов не надо. Я не Нарусова. Это она тычет настойчиво всем, что принадлежит к высшей интеллектуальной касте страны, что уже довольно сомнительно. Если у тебя нет чувства такта, то какой же ты к чёрту интеллигент? Это наглядно передалось по наследству. У её дочки ярко выраженная жажда славы и денег. А у мамы ещё и внешность.
 – Давайте без фамилий, - поморщился вошедший.
 – Да, вы правы, обойдёмся без убогих.
 – Вы убеждаете не внешним видом и документами, а манерой поведения. Истинный интеллигент даже за пять минут до смерти будет спорить, отстаивая истину.
 – Не называйте меня так, пожалуйста, - сказал тихо Александр Иванович.
 – То есть, вы не боитесь смерти?
 – Банальный вопрос, - поморщился теперь и Александр Иванович.   И нехотя ответил. – Сам факт прекращения биологических процессов в организме не зависит от чувств и желаний. Чувства и желания всего лишь результат этих процессов. Поэтому хочешь, не хочешь, боишься, не боишься, какая разница, если ты не в силах ничего изменить. Щёлк, рубильник выключился, сознание потухло, и всё, ты даже не успеешь ничего осознать. А где-то включился новенький рубильник. Смотря как рассматривать.
 – Но ведь от вас зависит, раньше или позже произойдёт отключение. Или не зависит?
 – Да, вы правы, - согласился Александр Иванович. – Но ведь отключение всё равно произойдёт.
 – Лучше, как говориться, помучиться, - улыбнулся полковник без знаков различия. А головной убор на его голове сидел такой же, как у троих за низкими столами.
Он впечатлял высоким ростом и сухощавостью в сочетании с седыми коротко стрижеными волосами. А кожа на загоревшем лице чуть ли с юношеским глянцем. И глаза внимательные, но с искорками, отчего их цвета с точность не определить, скорее карие, чем сине-зелёные, или военная форма в них так отражалась. Полковнику давно перевалило за пятьдесят, но он не молодился, и не старался держаться бодрячком, он таким был.
 – Значит, не хотите, чтобы вас называли интеллигентом? Хорошо,   не будем. А тогда к какому племени вы себя относите?
И Александра Ивановича словно дёрнул кто-то за язык, и он с гордостью сказал ту мысль, которую то ли где-то вычитал, то ли она сама  вызрела когда-то в бессонной ночи.
 – Я принадлежу к тому племени, предки которого, стоя при стрелецкой казни, спорили, как будут выглядеть купола будущего храма.
 – Кучеряво сказано, - оценил новый знакомый, взглянув с улыбкой и пронзительно.
И от этого взгляда Александр Иванович испытал чувство стыда. Только что говорил о не соответствии истинной интеллигентности с гордыней, самолюбованием, глупым тщеславием, сумасбродной возвышенностью над остальными, а сам?
Видимо, его  неловкость ощутил и полковник. Он повернулся к главному специалисту связи за столом с аппаратурой.
 – Ну, чего ты там ещё наковырял, Грачёв? 
 – Да тут у него вообще-то две работы.   Обе на английском.
 – Одна моя, а вторая работа моего оппонента, - поторопился объяснить Александр Иванович. – Вернее, это работа на схожую тему. Как и моя. Я на неё ориентируюсь, чтобы не повторяться. Да и вообще нужно знать, что в мире открыто по твоей теме. Это работа профессора Вильямса из университета штата Мичиган.
Полковник усмехнулся уголками рта.
 – А как вы докажете, что в этой работе нет засекреченных инструкций для вас? Для перевода на русский и внимательного прочтения у нас просто нет времени.
 – Работа большая, - прозвучало от стены в подтверждение. – Тут ещё графики какие-то.
 – Не понял, - сказал Александр Иванович, прекрасно всё понимая. – Какие инструкции?
 – Да это нам непонятно, - встрял упитанный подполковник. – Почему ваша работа на английском? Работа американского профессора на английском, это понятно, а свою вы почему решили писать не на родном языке?
 – Ну, это… - начал Александр Иванович не зная, что сказать, но тут же сообразил. – Это вполне объяснимо. Работы для подачи на международное обсуждение лучше сразу печатать на английском. Черновики моей работы на русском. Они там лежит, в двух больших тетрадях. И листки с графиками. Можете проверить.
Тот из военных, что потрошил вещи, вытащил пакет с черновиками.
 – Давайте вот как, - дружелюбно предложил высокий и худощавый полковник. – Я буду называть вас просто профессор.
 – Но я не профессор, - возмутился Александр Иванович. – Это преподавательская должность, а я никогда не преподавал.
 – Я для удобства. Каждый раз обращаться к вам по имени-отчеству лично я смогу, а вот за остальных не ручаюсь. Тем более, что вас всё равно окрестят именно так. Ну не будут вас называть по имени-отчеству, поверьте. Согласны?
 – Нет.
 – Почему?
 – Пафосно прозвучит, извините, но если я пойду вам на уступку сейчас в мелочи, то потом придётся уступать ещё и ещё, и уже по большому счёту.  А я не хочу идти вам на уступки. Отпустите меня! Вы не имеете права меня задерживать. Я уже у вас довольно большое количество времени…
И он посмотрел на наручные часы.
 – Беркутов, проверь его часики, - дал команду полковник.
Из-за другого стола у стенки встал совсем ещё юноша в ладно сидящей на нём военной форме.
 – Одежду проверять будем? – спросил он.
 – Пробегись на всякий случай, - сказал полковник как-то устало.
Паренёк быстро прошёлся по одежде Александра Ивановича    каким-то аппаратом. Сначала спереди, потом сзади. И протянул руку. Александр Иванович без слов расстегнул лечебный браслет от повышенного давления и отдал часы. Их унесли к столу и там проверили на каком-то другом аппарате. После чего вернули.
 – Ничего нет, - прозвучало заключение военного эксперта.
 – Мобильник ваш где? – прозвучал голос офицера-весельчака.
 – В кармане рюкзака, - ответил Александр Иванович.
Тут же на обозрение всем был представлен мобильный телефон.
 – Аккумулятор из него вытащи на всякий случай, - дал команду подполковник.
Беркутов мастерски разобрал изящный аппарат на три части, разложил их на столе и сел на своё место.
 – Обидно как-то, разве не так? - заговорил полковник, как ни в чём ни бывало. – Вашего американского оппонента называют профессор, а вас нет. Почему, если работы у вас на одну и ту же тему? Нет, мы будем называть вас профессор. Согласитесь, так будет проще.  И быстрее. Наш разговор пойдёт активнее.
 – Ну, хорошо, - напыжился Александр Иванович от возникшего ощущения значимости. – Называйте, как хотите. Действительно, хотелось бы побыстрее. Задавайте ваши вопросы и отпустите. Мне ещё в аэропорт.
Ответил ему подполковник. Он хмыкнул сначала, обращаясь к младшим офицерам, которые своими ухмылками оценили его юмор,            а потом серьёзно сказал.
 – Вы чего-то не понимаете, хотя профессор. Вам же сказали, что вы отсюда не уйдёте.
 – Как это?
 – Да так.
 – Я же говорю, - заговорил опять самый догадливый и весёлый из офицеров, окружавших подполковника. – Ему только этого и надо.
 – Но и отпустить мы его уже не можем, - урезонил подчинённого  начальник.
 – А вы сделайте это вопреки, - осмелился предложить Александр Иванович, словно хватаясь за последнюю соломинку, чтобы не засосало. – Отпустите меня вопреки здравому смыслу.
Офицеры молча посмотрели на него. И он продолжил.
 – Я не знаю, почему вы не можете меня отпустить. И знать не хочу, вот честно. Не видел я ничего, не знаю ваших секретов, и знать не хочу.  Но вы мне не верите. Думаете, что я здесь специально. Ну, тогда возьмите и отпустите. И можете проследить, действительно ли я поеду в аэропорт. Пусть со мной даже кто-то поедет. Я не убегу. Я при нём куплю билет до Хабаровска… Я, правда, думал, что будет дешевле… Нужно было улетать из Питера, я бы уже давно был на Дальнем Востоке… Пусть ваш офицер даже посадит меня на самолёт для надёжности. Для верности. Ах да, вылет только завтра. Ну и что? Он пробудет со мной. Я обещаю его кормить. Куплю пива. Честно. Я думаю, желающие найдутся. Пусть их будет даже двое, чтоб веселее, я прокормлю.
Полковник Спакуха сел на стол, поджав одну ногу, а второй упираясь в землю.
 – Хорошее предложение, - сказал он. – Вы правы, желающие найдутся. Я бы сам поехал с вами, чтобы отсосать пивка. Но у нас,               к сожалению, инструкция. И мы вынуждены действовать согласно предписанию. Мы должны всё про вас выяснить. Задать вопросы и получить ответы.
 – Ну, так задавайте.
 – Только перед этим наш доктор введёт вам одно лекарство. Чтобы ответы звучали самые правдивые. Понимаете?
Александр Иванович почувствовал, как у него внутри что-то опускается.
 – Вы не обижайтесь на меня, - продолжил Спакуха уже совсем сокрушённо, глядя вниз. – Лично мне вы даже симпатичны… Но я вынужден поступать по инструкции. Понимаете? Поэтому… Или вы говорите всё, чего не договариваете, или я вынужден позвать врача. Что выбираете?
Александр Иванович посмотрел в глаза каждому, рассматривающего его.
 – Я вам всё объяснил, - выговорил он не сразу. – Вы мне не верите…  И чего бы я не насочинял ещё, всё равно не поверите… Так что вызывайте врача… Получается так, что иначе я не могу доказать вам правдивость своих ответов.
Стоящие у стола молча переглянулись. Полковник встал, посмотрел на разложенные вещи и ткнул пальцем в чемодан.
 – А что там у вас ещё лежит?
Александр Иванович перечислил упакованные вещи.
 – Ну, что будем делать, начальник штаба?
 – То, что предписано, - ответил подполковник.
 – А если я его не допрошу, ты что напишешь в своих отчётах?..
 – Я должен записывать всё, как было.
 – Так, ладно, напиши там, что я не стал его пытать по не известным причинам. Не захотел и всё.
 – Ну, это, конечно, твоё право, Егорыч…
 – И закончим на этом.
 – А если он сбежит? Вдруг он на вид такой, а на самом деле прошёл соответствующую подготовку?
 – А если он сбежит, то и мы будем действовать по обстоятельствам. Так даже интереснее будет. Ситуация сложится более похожая на боевую. Согласны со мной, ребята?
Стоящие у стола молчали.
 – Так, всё, - принял решение Спакуха. – Задержанного ко мне в машину. Чтобы ответственность за него нёс только я. Чтобы вам спокойнее жилось. Верно?


14

Он сам и повёл Александра Ивановича к месту содержания.
 – Спасибо вам, господин полковник, - не удержался  Афонарёв.
 – Что вы сказали? – остановился и возвысился над ним Спакуха. – Договоримся вот как. Я не называю вас «профессор», а вы меня «господин». Хорошо? Я, конечно, не смогу удержаться, потому что вы для меня профессор. Годами постарше. И для остальных это как установка на уважительное к вам отношение, понимаете? Да, я не смогу. А вы уж будьте любезны. Это и будет ваша благодарность, которую вы так нелепо выразили. За что «спасибо»?
 – Но ведь он же действительно мог меня?.. – спросил, не договорив до конца, Александр Иванович, чтобы убедиться, как ему только что повезло.
 – А вы  думали! – ответил весело полковник и зашагал известным ему путём. – Профессор, поверьте, что здесь всё очень серьёзно. Ну вот, я и не удержался. Поэтому и контролировать себя больше не буду. Вы для меня профессор, и точка. Хорошо?
 – Ну, если вам так удобней, - ответил спешащий за ним Александр Иванович.
 – Прежде всего, так удобней будет для вас, - говорил не оборачиваясь полковник. – Вы чудом избежали того, что положено по инструкции. Если бы начальник штаба задал один вопрос, я бы не смог вам помочь. Я больше всего боялся именно этого вопроса. Но он не додумался. Заместитель его додумался, он уже взял в руки эту штуку, но что-то его сбило. Вы не догадываетесь, какой вопрос? Тогда я вам его задам. Зачем вам такой большой атлас? Эта большая книжка, что лежит у вас в рюкзаке, зачем?
 – Очень просто, - развеселился даже Александр Иванович. – Я его купил специально, чтобы знать, куда ехать. Я же собрался путешествовать.
Полковник остановился, повернулся к нему и сказал тоже весело.
 – Вот после такого ответа вас бы и стали пытать.
 – Почему? – изумился Александр Иванович.
 – Ну, сами посудите. Собрался путешествовать. И всё?                А конкретную цель путешествия можете назвать?
Тут профессор Афонарёв окончательно посерьёзнел. Сказать, что он хочет добраться в Соединённые Штаты к профессору Вильямсу? Ничего себе! Здесь его просто так не могут выпустить, потому что обязаны скрывать какую-то военную тайну, а если он скажет, что наметил улететь через Дальний Восток в Америку, это будет «кинець усёму», как говорят на юге. Так что действительно повезло. Как только его бы стали расспрашивать под воздействием психотропных медикаментов, он бы сразу  выложил правду.  И что тогда?
 – Не хотите пока говорить? – уточнил полковник.
 – Да просто, - словно пришёл в себя Александр Иванович. – Решил проехаться на Дальний Восток. У меня сейчас отпуск.
 – Ладно, давайте на этом пока и остановимся, - сказал полковник, внимательно глядя в глаза Александра Ивановича, как будто читая там что-то большее. – Мы, кстати, уже пришли.
Александр Иванович стал оглядываться. Куда это они пришли? Лес и лес. Деревья, кусты. Неужели здесь располагается какая-то секретная часть, куда он угодил как в болото? Раньше надо было рассматривать, чтобы хоть что-то увидеть, понял он. А может и хорошо, что не рассматриваю ничего, не рыщу глазами по сторонам, и тем не вызываю лишнего подозрения. Ведь за ним сейчас наверняка внимательно следят.
 – Вот сюда, - сказал полковник и ловко нырнул под ветки густого куста, не смотря на высокий рост.
Александр Иванович повторил его движение, но у него так резво не получилось. А по другую сторону куста перед ним оказалась гусеничная военная машина с небольшой башней, ствола орудия из которой он не разглядел. Полковник лихо забрался наверх и открыл позади башни крышку люка.
 – Прошу.
Внутри машины горел свет.
 – Знакомьтесь. Это мой механик-водитель, Равиль, самый надёжный человек в батальоне. А это мой помощник, ординарец, он же отвечает за всю электронику, он же стрелок-наводчик, если понадобится. Тоже самый надёжный человек. Они контрактники, поэтому я с ними как с офицерами. Хотя они ответственнее офицеров. Те могут себе позволить раздолбайство, зная, что их за это не уволят.
 – Александр Иванович, - представился глядящим на него Александр Иванович, боясь даже слегка поклониться в тесной машине.
Те, кому его представили, смотрели с непониманием. Татарин улыбался, или выражение лица у него было такое, а второй держался сурово.
 – Михаил, - сказал он тоном, не предвещающим ничего хорошего.
 – Нет, ребята, так не пойдёт, - сказал полковник, усаживаясь на вертящееся кресло с высокой спинкой, покрытое не искусственным мехом. – Зовите его профессор. Он будет с нами жить, так что привыкайте. Тесновато, конечно, но что поделаешь. Вообще-то, по штату, в этом     танке…  Но поскольку мы на учениях… Короче, одно место  для вас, профессор.
 – А это разве танк? – спросил Александр Иванович, осматривая торчащие со всех сторон приборы.
 – Да, нового поколения. Причем этот вариант специально для меня, для командира. Другие попроще, да и калибр у них помощнее.
 – Я ничего не понимаю в технике, - сказал зачарованный увиденным Александр Иванович.
 – Ну, это слова.
 – Не верите?
 – А вы в каких войсках служили? Если служили.
 – В пэвэо. Но когда это было.
 – Каждый мужчина хоть что-то, да понимает в технике. Если он не полный идиот. Хотя у идиотов тяга к этому делу ещё больше.
 – Согласен, - кивнул Александр Иванович, устраиваясь поудобнее на предложенном ему месте.
Один из приборов замигал, издавая призывный сигнал. Полковник нажал кнопку и громко произнёс.
 –   Да, на связи…
 – Товарищ полковник, это Грачёв, - прозвучало в ответ из невидимого динамика. – Проверили мы вашего профессора. Он действительно работал в названном музее. Но месяц назад уволился.
 – Я уже знаю, - ответил быстро полковник.
 – Спросите у него пароль почтового ящика, - торопливо попросил голос. -  Я всё равно вскрою,   так чтобы долго не возиться.
 – Слышали? – повернул голову Спакуха.
 – Три большие буквы «эй». Буквы «а» на английском, - ответил тихо Афонарёв. - Это мои инициалы.
 – Понял, - прозвучал бодрый голос, не искажённый техникой. – Тут ещё у товарища подполковника  есть какой-то вопрос.
 – Чего там у тебя, Петя? – словно поторопил начальника штаба полковник.
 – Егорыч, спроси у него, зачем ему понадобился такой большой атлас? Мы сейчас рассматриваем эту книженцию и гадаем, на хрена тащить такую большую ерундовину?
 – Я уже спросил.
 – Ну и что он ответил?
 – Ты всё равно не поверишь. Сказал, что это его букварь для путешествий. Так, вопросами больше не беспокоить. Свяжетесь, когда наковыряете что-нибудь интересное.
Он щёлкнул кнопкой и повернулся к Александру Ивановичу всем телом.
 – Ну вот и всё, профессор. Зачем нужно было врать про место работы?
 – Для надёжности, - ответил твёрдо Александр Иванович. – Вам-то какая разница, уволился я или нет?
 – Сейчас речь идёт о правдивости ответов. Почему вы сказали, что ваши инициалы на три буквы «а», если отчество ваше Иванович?
 – Да это вообще глупость. Это я для удобства. Чтобы удобней набирать на компьютере. Да, я Иванович, вы же документы проверяли. Теперь получается, чего бы я не сказал, вы всё равно не поверите?
 – Ну, поставьте себя на место начальника штаба, в лапы которого попадает посторонний, у которого большой атлас, и который говорит,       что забрёл в лес попутешествовать, хотя ему надо в аэропорт. Как бы вы оценили произошедшее?
Александр Иванович непроизвольно рассмеялся.
 – Глупейшее стечение глупейших обстоятельств, но все они соответствуют истине. Я действительно еду попутешествовать. Действительно уволился месяц назад, надоело всё до чёртиков. Я всю жизнь отдал этому музею, а меня не считают за серьёзного учёного, понимаете? Вот я и решил.
 – Мотив понятен. А вот цель неясна. Куда вы ехали? Просто, наобум? Или куда-то определённо? Почему до Хабаровска? И как-то странно, до Урала поездом…
 – Я хотел сэкономить, - перебил Александр Иванович. – Теперь жалею.
 – Это понятно. Про Хабаровск мне скажите, пожалуйста, что-нибудь убедительное и всё, я отстану. Ну, может, у вас там бабушка?
 – Какая бабушка? Мне самому уже шестьдесят.
 – Ну и что? Если бы столетняя бабушка, я бы поверил. Может быть,  и отпустил бы вас под свою ответственность.
 – Я не хочу врать, - сказал печально Александр Иванович. – Моя бабушка умерла в блокаду.
 – Не хотите говорить, значит?
Спакуха повернулся к наблюдающим за спиной. Те одновременно пожали плечами. У обоих на головах сидели точно такие же шапки с козырьками, как и у начальника. Почти сразу он развернулся и сделал предложение, из которого Александр Иванович сделал вывод, что решения у полковника выскакивают очень быстро.
 – Давайте приоткроем карты. Я вам говорю кто мы, и почему всё очень серьёзно. А вы говорите, кто такой на самом деле, и зачем вам нужно на Дальний Восток. Хорошо? Вы, профессор, очутились в совершенно секретной части по испытанию плавающих танков нового поколения. Сознательно вы здесь оказались, или случайно? Усекаете, почему такой вопрос не только у меня, но и у всех офицеров? Да и у них тоже.
Полковник кивнул на своих членов экипажа.
 – Вполне закономерный вопрос, потому что вы здесь оказались самым неправдоподобным образом. Нас бросили в этот лес на недельную адоптацию и незаметное перемещение куда нам вздумается. Задачу я со своим штабом могу выстроить любую, какую захотим, самую невероятную. Чтобы проверить боеспособность подразделения. Но по условиям испытаний нас хотят рассекретить любым способом. Пока им известно где мы, но куда двинем, не ясно не только им, но и нам. Пока что. Наблюдать за нами будут всеми доступными средствами. Со спутников, радарами, авиацией, радиоперехватом, электроникой, по-всякому. Инженеры будут проверять свою новую технику. А нам нужно куда-то рвануть отсюда,        и пройти как можно дальше незаметными. Таковы условия испытаний.      И тут появляетесь вы. Первое подозрение, что вы засланы нашими условными противниками. Но так хорошо законспирироваться даже я бы не догадался. Поэтому и хочется вас разгадать. Много нелепого, а потому весьма убедительного. Но много подозрительного. И вот сейчас настал момент, когда решать задачу дальше не хочется. Надоело. Не имеет смысла даже. Зачем тянуть время? Говорите и всё. Зачем вам нужно в Хабаровск?          И почему именно туда?
 – Я уже сказал, - пролепетал виновато Александр Иванович. – Я отправился в путешествие. Хоть это и неправдоподобно звучит.
 – Но у вас под обложкой паспорта лежит виза в Соединённые Штаты.
 – Вы её нашли? – непроизвольно вырвалось у Александра Ивановича.
В следующую секунду он понял, что задал глупый вопрос. Если офицеры штаба осматривали вещи, то как могли не найти такую заметную бумагу? Но когда это произошло? Когда полковник узнал? Мастерски он держал в рукаве козырного туза.
 – Теперь вы понимаете, чего мне стоило вырвать вас из лап подполковника и его гвардейцев?
 – А кто они?
 – Штабные офицеры. Химик, сапёр, начальник вооружения и начальник связи. Ну и заместитель. Тот, что задавал самые въедливые вопросы. Он и нашёл запрятанную  визу.
 – Я её не прятал. Я её подальше от посторонних глаз. И чтобы не потерять. Я правду говорю. Честное слово.
 – Ну, так и скажите, наконец, всю правду.
И Александра Ивановича осенило.


15

Начал он издалека. Как работал в музее, как хотел защитить докторскую, как сидел над ней в самые тяжёлые годы, и как узнал, что эта тема уже освоена американским учёным, поэтому он принял глупое, по мнению друзей, решение отказаться от диссертации, то есть, не стал доктором наук, а то бы получал сейчас куда большую пенсию. Следующим этапом в  нелепой биографии стало исключение его из кандидатов едущих на симпозиум индианистов мира. Ему дали понять, что он никто в той науке, которой занимался всю жизнь. Такова судьба тысяч безымянных служителей, лишь единицы становятся известными и обласканными властью, не говоря о тех, что лезут по административной лестницы ради материального благополучия, но никто из безызвестных не ропщет, сами выбрали свой крест, свои переживания они держат при себе, как истинные интеллигенты, вы недавно употребляли зачем-то такое определение, вот оно и пригодилось для общего понимания. Результатом стала подача заявления на увольнение. Его хотели оставить, даже пытались оставить, перед ним извинялись, но кандидат наук Афонарёв настоял на своём, потому что принял решение. Он когда-то давно прочёл одно красивое изречение. По большому счёту имеют смысл только самые бессмысленные поступки. Вот он и задумал пройти путём тех индейцев, которые когда-то заселили Северную Америку. Они вышли откуда-то из западного Китая, или Алтайских гор, неизвестное нам племя, одни заселили Сибирь, а другие ушли далеко на восток. Конечно, пройти тем же путём ему не удастся, тогда не было Беренгова пролива, и провести хотя бы месяц такой же жизни ему не удастся, тогда питались полусырым мясом и растениями, отчего современный человек быстро загнётся. Но вдруг ему удастся разгадать какие-то сокровенные мотивы передвижения? Маршрут хорошо продуман, для этого он и приобрёл такой большой атлас, а если удастся добраться до Анадыря, то будет глупостью не слетать в Америку, для чего он и запасся визой. И доллары у него есть, зашиты в нижнем белье, может показать. Вот почему он хотел сначала в Хабаровск, чтобы оттуда либо пешком вдоль побережья Охотского моря, либо самолётом на Чукотку.     Он решился на осуществление идиотского замысла, потому что живёт один, не связан родными, которые не пустили бы его, засунули бы куда-нибудь   в психушку, под строгое наблюдение, но тот факт судьбы, от которого он всегда страдал, вдруг оказался благом. С другой стороны,  расценивать его замысел можно по-разному, на взгляд обывателя он кажется идиотским,  но в истории человеческого разума есть много примеров, когда самые нелогичные и парадоксальные теории становились истинными.
 – Понимаете? – спросил он полковника, который уже не слушал,       а размышлял о чём-то своём.
 – Понимаю, - тут же ответил Спакуха. – Мне нравится такая гипотеза.
 – Значит, не верите? То есть, не отпустите?
 – Давайте без детских вопросов, - улыбнулся полковник. – Хотя теперь мне понятно, почему вы такие вопросы иногда задаёте.                Не обижайтесь.
 – Ну, что вы. Это вы не обижайтесь.
 – Как понять? – улыбнулся полковник уже по-другому.
 – Это я так, шучу. Ирония. Неуместная ирония, вы уж простите.       Я импульсивный человек, поэтому иногда вырывается невесть что.
 – Так, ладно, - хлопнул себя по коленям Спакуха. – Одно уточнение сделайте, чтобы всё устаканилось. Зачем вы таскаете с собой диссертацию, от которой отказались когда-то? Да ещё набираете её на английском языке.
Александр Иванович хотел ответил сразу, но одна версия забила другую, третья показалась сомнительной, в результате молчание затянулось, но он старался изо всех сил показать, что нисколько не смутился от каверзного вопроса. Твёрдое убеждение не говорить правду     о том, что он замыслил добраться до Мичиганского университета, заставляло выкручиваться любым способом.
 – Вы не поняли вопроса? У вас в ноутбуке две работы  про индейцев. Американская написана давно, вашим черновикам тоже лет десять,      если не больше, а вы вдруг стали  набирать свою в ноутбуке, да ещё         на английском. Почему?
Александр Иванович ухватился за дважды произнесённое слово.
 – Ах да, в ноутбуке. Именно с него всё и началось. Когда я задумал своё путешествие, я решал вопрос, как держать связь. С кем держать связь? Знакомых много, но контактировать лучше всего с кем-то одним.    У меня есть закадычный друг, вместе работаем в музее. Работали. Он пока ещё занимает почётное место, зам по науке. И будет занимать, я думаю,   до последнего вздоха. Или пока не попросят. Мужик замечательный и самый надёжный. С ним я и договорился, что буду периодически сообщать о себе по электронной почте. Самая быстрая, дешёвая и надёжная связь. Для этого мне пришлось купить ноутбук и дорогой сотовый телефон.       Тот, который разобрали. А зачем разобрали, я не понял?
 – Мобильная связь является источником для подслушивания и легко вычисляется на местности.
 – Ага, понятно. Так вот, значит, купил я мобильник. Дорогой, конечно. Для меня дороговатый, для современной молодёжи он покажется устаревшим. Ваши ребята посмеются надо мной и будут  по-своему правы.
 – Сейчас главное, чтобы они вам поверили, - сказал полковник.
 – Ах да, я отвлёкся. Извините. Купил я, значит, ноутбук, а у нас на работе есть молодой парень, Роман, в нашем отделе, и говорит. Ознакомьтесь вы повнимательней с работой вашего американского коллеги. Сейчас, говорит, любую научную работу можно прочесть, если она есть в интеренете. И нашёл мне эту работу. Диссертацию Вильямса. Нашёл и скачал. А потом я уже сам решил свою работу переделать точно так же. Она у меня в черновиках. Ну и стал я её потихоньку набирать. Читаю работу американца, а набираю свою. Не спеша. В дороге всё равно делать нечего.
 – В дороге вы читали книгу, - напомнил полковник. – Которую у вас нашли.
 – Это я в поезде читал, - парировал Александр Иванович. – А в самолёте надеялся продолжить с ноутбуком. Он же автономно работает.
 – Теперь продолжите в танке, - улыбнулся ещё раз полковник и ободряюще кивнул, дескать, проверка закончена, всё нормально.
 – То есть, как это?
 – Вам вернут технику. Закончат проверку и вернут. А жить теперь вы будете здесь. Ребята вас обустроят. Притеснять не станут, не волнуйтесь. Хотя у нас тесновато, конечно. Спать приходится сидя. Ночью. А днём можно и на улице. По очереди. Чтобы ноги вытягивались.
 – Да, всё понятно, - сказал Александр Иванович, показывая, что ему приходится смириться. На самом деле он был рад, что полковник отстал     с расспросами, а ведь ухватился как бульдог, и почти добрался до яблочка, чуть-чуть не задушил.
 – А, кстати, что это за книга? Не знаю такого автора.
Полковник  и не думал отцепляться.
 – Федотов?
 – Да, судьба и грехи России. Она вряд ли про индейцев.
 – Хорошая мысль, - улыбнулся в свой черёд Александр Иванович. – Конечно. Она про другую эпоху, но можно сравнить и с индейцами. Мысль хорошая.
 – Кто он, этот Федотов? Рассказывайте просто. Просветите нас серых. Нам тут скучно. Военные будни. И вдруг такой человек. Теперь по вечерам у нас будут интересные разговоры. А то лишь телевизор. Он дома-то надоел, а тут вообще. Ребята вон ещё музыку слушают. А я уже не в том возрасте. Ну так?
Прикидывается дурачком, определил Александр Иванович. Значит, не поверил ни единому слову. Ну да ладно, как бы там ни было, поздно теперь возвращаться и как-то переделывать сказанное, буду изо всех сил держаться изложенной версии, что хотел пройтись по маршруту движения индейцев, и в Америку намеривался перелететь только с этой целью.        На секунду его парализовала догадка. Сейчас потрошат его почтовый ящик,   а там переписка с Вильямсом, из которой станет ясно, что запрос на визу делал именно он, со всеми вытекающими подробностями. Но тут же пришло успокаивающее воспоминание, что перед отъездом он всю лишнюю почту вычистил, уничтожил полученные и отправленные письма. А вдруг они смогут их восстановить?
 – Вы рассказывайте, рассказывайте, - прервал его размышления полковник. – Ребята, сделайте кофейку. Кофе пьёте?
 – Нет, у меня от него изжога.
 – У нас тоже. Хотя дали на пробу новые пакеты с сухими сливками.
 – Ну, если со сливками.
 – Сейчас попробуете. Неплохой кофе, вам  понравится.
 – Спасибо.
 – Пока не за что. Вы лучше рассказывайте. Про Федотова. Мне очень интересно. Я читал Бердяева, но про Федотова ничего не слышал.  А они, говорите, были друзьями?
 – Да, в Париже. В эмиграции. Поскольку вместе критиковали советскую власть. И оба удачно. Не просто так, мол, ах, ох, какие мерзавцы, вот факты, вот фотографии, нет, на  такую критику обычных горлопанов хватало. А эти долбили Ульянова-Ленина теоретически. Они выбивали из-под него и Троцкого идейные основы. А потом из-под Сталина. Сталин на них внимания не обращал, у него своих критиков хватало, он своих партийных товарищей боялся как огня, для чего и уничтожил всех старых большевиков, а критика из-за рубежа его не сильно волновала. А для Ленина такая критика была очень болезненна. Он ведь сам вышел из эмиграции. Западные статьи читали его товарищи, которые спорили с ним, доказывая, в каких вопросах он не прав. Но колесо уже покатилось, кровь полилась, поэтому нужно было держаться за чудом захваченную власть, отбиваясь от любых нападок. Он ведь тоже считал себя интеллигентом, поэтому старался говорить с теоретиками на языке дискуссий. А Сталин интеллигентом не был, он считал себя не умнее,          а мудрее их, поэтому спорщиков просто уничтожал.
 – Вы отвлеклись. Про Сталина мы знаем.
 – Про человека, может быть. А про феномен прихода к власти мерзавцев знать всё невозможно. Поскольку это живой процесс, у каждого примера сумма своих обстоятельств. Это как в биологии, даже зная все потенции хромосов родителей, не знаешь, что может получиться в следующем поколении. Ваш начальник штаба, например. За своё усердие он со временем займёт руководящий пост, верно?
 – Он чем-то вам не понравился? Зря вы так, он хороший мужик.
 – Сталин тоже был хороший мужик. Пока не начал расстреливать своих товарищей, оправдывая свои действия задачей партии.
 – Да вы про Федотова лучше расскажите.
 – Ах да, я действительно отвлёкся. Эмоционален, есть такой грешок. Так вот, он писал статьи под псевдонимом Богданов. Вы изучали марксизм-ленинизм? Нынешние студенты лишены такого счастья.
 – Изучал, - улыбнулся полковник.
 – А я учился в университете, в идеологическом вузе, и нас заставляли досконально знать этот предмет. Если помните, в работах Ленина часто упоминается фамилия Богданов? Он даёт ему достойный отпор в доказательствах. Но мы тогда не читали самого Богданова. А если бы читали, то легко бы определили, почему вождь пролетариата так рьяно спорит именно с ним. Потому что доводы этого Богданова  попросту обезоруживали Ленина. Доказывали его несостоятельность. А он был заядлый спорщик. Из тех спорщиков, которые никогда не согласятся с противником. Потому что согласие означает конец спора, что равносильно смерти. Для него не истина важна, а сам спор, его нескончаемость, в ней смысл его жизни, потому что сама истина ему не нужна, так как он не истинный интеллигент, а фальшивый, выдающий себя за интеллигента, потому что ему всего лишь нравится богемный образ жизни. Но вот сидеть в безызвестности, страдать, как настоящие мыслители, искать истину без надежды на успех он никогда бы не согласится. Понимаете?
В ответ прозвучал сигнал аппарата с миганием лампочки.
 – А вот и начальник штаба, - сказал полковник и нажал кнопку. – Чувствует, что мы о нём.
 – Егорыч, - раздалось в динамике, - спроси профессора про отправленное письмо.
Александр Иванович обомлел.
 – У меня нет отправленных писем.
 – Он говорит, что у него нет никаких писем, - передал Спакуха.
 – Как это, нет? У него тут письмо какому-то Владимиру, что  его встретили жена и дочка, папа которых утонул. Они советуют ему посетить какое-то Суоярви, куда он поедет, а что будет потом, ещё сообщит.
Александр Иванович еле сдержался, чтобы не выдать себя громким вздохом облегчения.
 – Ах это! Я и забыл. Да-да, верно, у меня есть письмо, и есть канал связи, я и забыл. Я периодически должен сообщать своему другу о том, где нахожусь. Я вам про него рассказывал. Мы вместе работаем в музее. Отличный мужик.
 – Такой же, как Сталин? – спросил без всякой улыбки полковник.
И профессор Афонарёв не выдержал и рассмеялся.
 – Да, верно. Мне нравится ваше чувство юмора, полковник. Нравится, как вы надо мной подтруниваете.
 – А мне нравится, как вы рассказываете. Вы действительно не педагог. А вот и кофе.
Спакуха взял из рук помощника по имени Михаил кружку сталистого цвета и лично передал Александру Ивановичу.
 – Размешивать нечем, да и нечего, сахар уже там.
 – Да я стараюсь без сахара… Спасибо. Я уже не в том возрасте.   Это вы люди военные, вам нужно много калорий.
 – Попробуйте. Вкусно?
Александр Иванович сделал осторожный глоток, боясь обжечься.     Но напиток оказался в меру горячим. Вкусным и пахучим. А кружка не металлической, а пластиковой.
 – Очень вкусно. Вкуснее, чем наши растворимые. Хотя я их и не пью. Пил когда-то.
 – Спецзаказ. Для особых подразделений. С выверенной долей кофеина. В гражданских растворимых суррогатах, как вы знаете, кофеина очень мало. Одни ароматизаторы.
 – Да, знаю.
 – Ну, так не томите. Вы умышленно не хотите говорить, что такое Суоярви?
Полковник был не прост. Такого лучше не раздражать, сделал вывод Александр Иванович.
 – Да, я не хочу говорить, потому что здесь ещё одна закавыка. Я не сказал моему другу, что отправился на Дальний Восток. Я сказал ему, что еду в Карелию к своему давнишнему однокурснику. С которым учился в университете. Поэтому и такой ответ дал. Что тот якобы утонул. Как мне показалось, правдивый ответ.
 – Очень правдивый, - кивнул полковник с серьёзным выражением лица.
 – Тот давно мне не писал. Последний раз где-то в начале девяностых. Его, может быть, действительно уже нет в живых. Он ещё тогда, студентом, пил много. Ну, вот я и написал, что утонул, чтобы меня не искали по их адресу. Якобы, заехал, узнал и уехал. А озеро Суоярви я нашёл в моём атласе. Ни разу там не был, но судя по месту нахождения вполне симпатичное озеро.
 – Я догадываюсь, почему вы не захотели сказать другу, что едете на Дальний Восток. Вам было стыдно признаться? Что поставили перед собой такую нелепую цель?
 – Да, - тихо подтвердил Александр Иванович. Он испытал натуральную благодарность  полковнику, за то, что тот избавил его от дальнейших изложений, где можно было запутаться.
 – Ну, а чем же ваша цель нелепа? Нормальная цель. Люди вон летающие тарелки ищут. Или тунгусский метеорит.
 – Так метеорит когда был? – будто вспыхнул Александр Иванович. – В начале прошлого века. Еще ста лет не прошло. Кажется. А индейцы вышли из Сибири двадцать тысяч лет назад да нашей эры.
 – Вот про это вы нам и расскажете. Лекцию прочтёте. Научно-популярную. Я тут ломаю голову, чем бы занять личный состав, чтобы люди с ума не сходили, да меньше про баб думали, и вдруг являетесь вы.         Ну, прямо подарок. Завтра, хорошо? У вас будет время на подготовку. Черновики вам понадобятся?
 – Для лекции нет. Тем более, для научно-популярной. У меня лишь один вопрос. Как вы понимаете, я должен буду выйти на связь. Дать другу следующее сообщение о себе. Чтобы он не волновался. По моему атласу можем высчитать, куда я отправился с озера Суоярви.
 – Извините, профессор, но теперь никакого выхода на связь у вас больше не будет. Мы должны исключить всяческие сигналы о своём месте пребывания. Я думаю, вы понимаете.
 – Я, конечно, понимаю… Но мой друг… Он же будет волноваться… Он искать меня начнёт через некоторое время…
 – Ну и пусть ищет. Вы же в Карелии.
 – Да он же с ума сойдёт, когда узнает, что меня там нет. А как долго я у вас пробуду? Когда вы меня сможете отпустить?
 – Недели через две. Минимум. Или через месяц.


16

Лекцию полковник назначил читать после обеда. И настраивал профессора не волноваться, говорить смело всё, что на язык просится, не разделяя  на  «поймут - не поймут». Слушать, пояснил он, будут лишь те, кого зацепит, остальных не заставишь, крепкие организмы поддадутся сонливости.
Для мероприятия установили новую палатку, такую же, как штабная. Александр Иванович удивился, почему не под открытым небом, людей же проще размещать, а если пойдёт дождь, в согласии с прогнозом стихийной непредсказуемости, то вообще следует отменить сборище.
 – Нельзя отменять, - мягко возразил полковник. – Мы люди военные, назначено, значит, состоится при любой погоде. Тридцать человек в такой палатке разместится.
 – Как, всего? – удивился ещё больше Александр Иванович. – Я думал человек сто будет.
 – Ну вот, уже теплее, - продолжал чему-то улыбаться Спакуха. – Вы уже интересуетесь количеством личного состава. Объясню, чтобы вы долго не ломали голову. Нас всего  девяносто человек. С вами на одного  больше.  Сорок  машин. Батальон. Механики остаются на месте, они же охрана. Плюс двенадцать человек наряд. Два спеца останутся дежурить в штабе. Вот и считайте.
 – Да не хочу я считать, - возмутился Александр Иванович. – Очень мне надо знать, сколько у вас людей. Я лекцию читать не желаю, понимаете? Не люблю я это дело. Не умею. Я тематические экскурсии по музею водить отказывался,  а там группы-то были по пятнадцать-двадцать человек.
Военные действительно компактно разместились, сидели на раскладных стульчиках, из-за стола возвышались ряды голов на плечах в одинаковой униформе и без отличительных знаков на погонах. Начальник штаба и три офицера рядом с ним выделялись седыми волосами, так как  все исполнили приказ снять головные уборы. Приглядевшись, Александр Иванович догадался, что соединённые между собой четыре стола в центре являются основой палатки, держат схваченные поверху мачты.
Спакуха представил Александра Ивановича, назвав его «наш профессор», и сказал, что сейчас он прочтёт лекцию на тему, которой занимался всю жизнь. Александр Иванович хотел возразить, но увидел глаза собравшихся и внутренним чутьём осознал, что точность в наименованиях здесь никого не интересует, его будут не просто слушать,   а внимать, насколько он правдив. Так вот зачем полковнику понадобилась дурацкая лекция. Или не за этим?
Начал Александр Иванович с того, что процесс, которым он занимается как учёный, по давно установленным данным происходил десять тысяч лет до нашей эры, по недавно проведённым сопоставлениям двадцать тысяч лет, а последние гипотезы утверждают, что ещё позже, до сорока тысяч лет назад, плюс-минус два тысячелетия нашей цивилизации. Тогда иначе располагались материки, Северная Америка соединялась с нашим Дальним Востоком широкой полосой суши, граница которой лежала примерно по цепочке Алеутских и Курильских островов, включая Сахалин и Японию. Как вы понимаете, Баренцева моря тогда не было. Возможно, что и Охотского моря не существовало, а с ним Японского и Жёлтого. Некоторые даже предполагают, что и Южная Америка с Африкой составляли тогда единый монолит, а  Индонезия с Австралией и всеми островами примыкали к Азиатскому континенту. 
 – Жаль, нет карты, а то бы я показал наглядно, - добавил он.
 – Вы рассказывайте, - словно подтолкнул его дальше полковник, расположившийся сбоку. – Здесь народ грамотный, карту мира хорошо представляют.  Она у нас в голове.
Александр Иванович даже обрадовался, что не стоит знакомить образованную аудиторию с гипотезами, как располагалась когда-то суша, тем более что не проверить, хотя человек тогда уже существовал. Версии, откуда пошёл первочеловек, тоже спорны, западные учёные утверждают, что с Ближнего Востока, им так удобнее, но поскольку им верить не хочется, то расскажу и о других. В согласии с расовым разделением другие учёные предполагают, что примерно в одно и то же время появилось три племени на разных материках, точно также как сходные виды животных, или птиц, например, которые появились на Земле на всех континентах, но отличаются по местным условиям. Одно племя человекоподобных появилось на Ближнем Востоке,  другое примерно на юге нынешней Африки, а третье где-то в районе Тибета и Алтая, только  не было тогда ещё гор, они появились в результате мощных столкновений материков. Так утверждает наука. Вот об этом третьем племени речь и пойдёт. А если  от слушателей прозвучат вопросы, то может произойти дискуссия, а споры, как известно, ближе к истине, чем одностороннее изложение версий.   
 – Вы рассказывайте, а мы спросим, если захотим, - вновь, словно подсказал ему Спакуха, как нужно себя вести.
Итак, продолжил Александр Иванович, это самое племя, или несколько племён, мы пока не знаем, стало заселять обширные территории. Они двигались в согласии с инстинктом питания. Инстинкт размножения предполагает несколько иные действия. Сначала миграция ради пропитания, или убережения от воинственных соседей, а всё остальное потом. Эта самая миграция одних увела на юго-восток. Это будущие китайцы, японцы, монголы, корейцы и прочие малочисленные племена. Других утянуло на юг. Туда, где сейчас Индия, Пакистан, когда-то бывший её частью, нынешний Иран, и, возможно, арабы. С ними тоже не просто, развивалось племя будущих арабов, как известно, на Аравийском полуострове, где тогда был другой климат, но  кто-то же были их прародителями, верно? По одной версии они сами по себе, поэтому всегда враждовали с соседними племенами, из которых вышли евреи, греки, славяне и другие европейцы, по другой версии они являются одной из разновидностей североафриканцев, а по третьей версии прародители арабов пришли берегом Индийского океана из Азии. Точно так же не всё просто и с Индией, по теории зарождения индоевропейских языков их предки забрались туда, чуть ли не из Германии. Точно так же, как обские угры, о которых наука предполагает, что часть из них расселилась по сибирской низменности, по бассейну реки Оби, часть ушла в Финляндию, а из тех активная часть,  по каким-то причинам, спустилась задолго до образования Руси нашими реками на Дунай, где позже возникла Венгрия. В истории народов нет  определённости, как её не может быть в хаосе. Хаос жизни на планете является продолжением хаоса в космосе,  и так далее. Мы сейчас говорим всего лишь о четвёртой группе племён, зародившихся когда-то на месте Тибетских гор. Упомянута была первая группа, вторая и третья, которую поиск то ли богатых земель, то ли ещё чего-то, увёл на северо-запад, примерно туда, где мы с вами сейчас находимся, до Уральского горного хребта, которого тогда, скорее всего не было. Угры, о которых только что говорилось, составляли  большую часть этой третьей группы. А я прошу обратить внимание на четвёртую группу. Они двинули на север, где заселялись весьма разнообразно. Некоторые, как предки якутов, чукчей и эскимосов, осели на определённых территориях,   а некоторые двигались и двигались, и самым естественным образом ушли на восток, в нынешнюю Канаду и Америку. Вот какова была миграция за двадцать тысяч лет, а то и больше, до рождества Христова. Но что послужило толчком такому движению остаётся неизвестным. 
 – А, может быть, как раз то, что горы начали подниматься? – спросил кто-то из слушающих.
Сидящие рядом встрепенулись и повернули головы на смельчака.   Он, не стесняясь общего внимания, встал.  Нескладный юноша высокого роста.
 – А почему вы спросили? – даже растерялся Александр Иванович, как будто его уличили в неправде.
 – Ну, вот вы сказали, - стал пояснять слова жестами любопытный военный, - что племена разошлись в разные стороны с того места, где не было ещё Тибета и Алтая. Так, может быть, горы и стали появляться, а они от них побежали?
 – Хорошая мысль, - пришёл в себя Александр Иванович. – Такая версия когда-то существовала.
 – Храмцов, - сказал, не оборачиваясь, начальник штаба, сидящий впереди всех, положив руку на стол. –  Ты бы слушал как все, а не умничал,
 – Я могу пояснить, если товарищу интересно, - предложил Александр Иванович.
 – Да ничо ему не интересно, это он просто так, - махнул рукой начальник штаба, словно разрешая продолжать.
Именно такое отношение Александра Ивановича и сбило. Он продолжил, но стал волноваться, а затем и путаться.
 – Итак, часть этих племён ушла в Америку. Я занимался как раз одной из версий доказательства, что именно так и было. Потому что существует мало известная версия, что произошло как раз наоборот, что из Северной Америки пришли неизвестные нам племена и заселили Дальний Восток. Что на сегодня известно науке? Установлено, так сказать. Что генетическими родственниками являются чукчи, эскимосы и индейцы Канады. У них сходные генные частоты. Хотя вам это ничего не говорит. Благодаря исследованиям американских учёных в геногеографии,              а генетика у них развивалась не так, как у нас, доказано, что северомонголоидные гаглотипы встречаются с одинаковой частотой у ненцев, алтайских тувинцев, у народа, который раньше называли тунгусы, у чукчей и северных и южных атапасков.  Извините, что употребляю терминологию, которая не всем ясна, но суть, я думаю, понятна. Так вот,   я занимался изучением как раз импульса, что явилось толчком движения племён берегом океана. Именно так они двигались, что ставит под сомнение давно выдвигаемый аргумент, что их вёл голод. По устьям рек всегда много дичи, а во время отлива на берегу моря остаётся куча моллюсков, не говоря уже о рыбе. Другая версия, что более сильные оседали, а слабые из-за боязни соседей уходили, тоже не совсем состоятельна. Народу тогда было мало, а территорий очень много. Стычки были, и будут всегда, но чтобы так бояться, чтобы уходить далеко-далеко, как-то сомнительно. Тем более, что на пути встречаются другие племена, которые тоже не дружелюбны. Есть ещё версия, что их гнал страх из-за какой-то природной катастрофы. Допустим, но!.. Извержение вулканов могло погнать народ с Камчатских гор дальше, и тут хочется спросить, а на Камчатку они чего ради пришли? К тому же в науке твёрдо закрепились версии, что переселений было несколько. Первая волна не смогла вернуться из Америки, потому что их запер ледник. Через десять тысяч лет, когда ледника не стало, была вторая волна. А где-то через пять третья. Возможно, так и было, хотя мне кажется, что после ледника и произошёл размыв территорий, на востоке образовался Беренгов пролив, а на западе Британские острова откололись от материка с одной стороны, и от надолго замёрзшей Гренландии с другой, более широкой, где сейчас Исландия. Кстати, существует гипотеза, что заселение Америки происходило ещё и тем, Британским путём, так как аборигены Атлантического и Тихоокеанского побережий Америки отличаются между собой. Но есть и предположение, что наши переселенцы из Сибири шли и шли берегом океана, дошли до юга Мексики, а потом двинули на север по другому берегу. Было ли три волны переселения, или две, какая разница, верно? Для меня было важно, что эти волны были, то есть, в разное время людей что-то толкало двигаться, идти, постигать, исследовать, хотя в то время ни о какой письменности не было и речи. Орудия охоты изготавливали самые примитивные, но попытки рисовать уже имели место, вернее, места. Петроглифы, высеченные на камнях изображения, археологи находили на обеих территориях. Для меня было важно, что в науке остаётся открытым вопрос, что же лежало в основе таких миграций. Понимаете?
 – Именно на этот вопрос наш профессор и пытается найти ответ до сих пор, если я правильно понял, - встал со своего места полковник.
 – Да, - сказал Александр Иванович, обрадовавшись, что Спакуха тоже решил закончить мероприятие.
 – Как, и это всё, что вы хотите нам рассказать? – спросил удивлённо полковник, разминая ноги, якобы он встал только за этим. – Но это же не лекция. Это, как я понимаю, было вступление?
 – Извините, но я не могу читать дальше в таких условиях, - сказал Александр Иванович и указал на начальника штаба.
 – А чего сразу я? – невозмутимо парировал тот. – Это другие спят,     я же не сплю.
 – Но вы же пресекли всякое желание задавать вопросы! – повысил голос Александр Иванович.
 – Разве? – подполковник тоже встал. – Ничего я не пресекал. Храмцов, ты хочешь чего-нибудь спросить?
 – Нет, - послышался бодрый ответ.
 – Вот видите, - сказал начальник штаба уже командиру.
Зависло молчание. Александр Иванович смотрел на полковника горящим взглядом, в котором стояла твёрдая решимость.
 – Ладно, - сказал ему полковник и повернулся к остальным. – Я сейчас провожу профессора... Миша, пойдёшь с нами. Петя, -  обратился он к начальнику штаба, - через полчаса сбор офицеров. Остальным разойтись по местам.
А когда вышли на улицу, словно продолжил выговаривать упрямому лектору.
 – Вот зря вы так. Люди хотели послушать. Только настроились,          а вы?
 – Да спать они настроились! – горячо воскликнул Александр Иванович. – Ну и спали бы в своих танках. Зачем нужно было в палатку народ собирать? Мне их тоже жалко.
 – В танках спать не совсем чтобы очень. Вы разве за прошедшую ночь не ощутили?


17

За две следующих ночи Александр Иванович прочувствовал до глубины души всю неестественность отдыха в танке. Неудобно и холодно, как ни кутайся в шинель и дождевик. Днём ему предложили выспаться на траве, пока есть солнце. Ординарец командира по имени Михаил так и сделал, расстелив два нехитрых приспособления из защитной ткани с чем-то тонким и лёгким внутри, не пропускающим холод и влагу. На один из складывающихся гармошкой матрасов он вежливо указал Александру Ивановичу, и тот понял, что это приказ. Но уснуть не получалось, как ни старался, не умел Александр Иванович засыпать днём. Зудящее тело всё же отдохнуло. Приближение третьей ночи ожидалось им с нарастающей истерикой внутри.
А кормили хорошо. Сытный завтрак, плотный обед, рыбный ужин,    а между ними либо чай, либо кофе.  Равиль и Михаил радовались каждому приёму еды, как разнообразию в монотонном сидении с утра до вечера. Они разогревали в кипящей воде  тугие пластиковые мешочки сталистого цвета и мастерски вспарывали их ножами по запаянному шву, чтобы вывалить содержимое в металлическую тарелку. Хлеб заменяли вкусные галеты, скорее крекер, но не хрупкий. Александр Иванович сердечно благодарил и не уставал повторять, что во времена его молодости о таком  благе солдат и мечтать не мог.
 – Тогда и танков таких не было, - всякий раз отвечал ему серьёзный Михаил.
А весёлый Равиль только подбадривал.
 – Вы ешьте, профессор, не стесняйтесь.
Имя «профессор» закрепилось за ним так, как и предупреждал Спакуха.
Он и появился, вынырнул из кустов, когда начало смеркаться. Александру Ивановичу разрешили в это время посидеть на башне, наблюдая звёзды на небе.
 – Что вы там рассматриваете, профессор?
 – Как появляются нерукотворные лики в облаках.
 – Кучеряво сказано. А я с приглашением. Не гоже вам, пожилому человеку, спать в этой консервной банке. Пойдёмте к нам в палатку.          Я ждал, когда вы сами попроситесь, но вы даже не заикнулись.
 – А я вас давно поджидаю. Если мои вещи уже проверили,               то можно мне взять хоть что-нибудь? Хотя бы книгу, которую я читал?
 – Конечно, можно. Пойдёмте. Расскажите мне заодно ещё что-нибудь про эту книгу. В прошлый раз вы говорили, что автор этой книги был дружен с Николаем Бердяевым. Я читал в своё время Бердяева. Умный, даже очень. Нельзя так хвастаться своим умом. Наверное, за это его и не любили. А вы что скажете?
 – Хвастаться, конечно, не красиво, - согласился Александр Иванович, спускаясь с брони. – Я бы даже сказал не умно. Интеллигентному человеку не свойственно хвастаться, потому что тогда он не стопроцентный интеллигент. Но скрывать умственные способности не только непродуктивно, но  даже преступно. Природа наградила тебя интеллектом, чтобы ты нёс другим просвещение. Нёс, как трудно бы тебе не было. Священники несут, как говорится, свой крест. Это их служба. Правда,         у них свои экономические интересы, поэтому, наверное, от них всё больше отворачиваются. А у интеллигента другая нагрузка, и за свои труды он чаще всего не получает должного вознаграждения. И он не должен к этому стремиться. Если он делится знаниями и умственными способностями только ради вознаграждения, то это уже сомнительный интеллигент.          А Бердяев совсем даже не хвастался. Было у него, конечно, высокомерие, за которое его называли аристократом, но что поделаешь, у каждого человека свой характер, это как природная данность, как те же умственные способности. Если ты себя развиваешь, работаешь над своими недостатками, то тебе действительно есть, чем гордится, а если ты гордишься, что ты вот такой,  у тебя крутой характер, и ты ради своих принципов с места не сойдёшь,  то это уже гордость, от которой страдает всё общество. У Бердяева были свои недостатки, он даже посмеивался над горе-умниками, которые все вместе не могли додуматься до того, что он один разглядел, либо они расхваливали то, что на его взгляд  изначально тормозит прогресс мысли, отношений, религиозной свободы или философских определений на будущее. И он оказывался прав. Он ещё тогда, в начале двадцатого века говорил о демократии, как и вредоносном измышлении западных умников. Я не могу вспомнить всех цитат, они у меня выписаны, но остались дома… Ну вот, хотя бы… Демократическое равенство есть выветривание способности различать качества духовной жизни. Вам это хоть о чём-то говорит?
 – Да, понятно, - сказал полковник, но искренне ли прозвучали его слова, Александр Иванович не понял.
 – Он доказывал, что демократическая идеология ведёт не в царство лучших, а в царство равных, где более хитрые всегда возьмут верх. Что мы и наблюдаем повсеместно. Сам демократический выбор народа давно  управляем хитрецами. Вы согласны? Бердяев говорил, что демократия новых ценностей не создаёт, её идеологи способны лишь ставить и повышать цену. А потому растёт лишь количество дорогого и более дорогого товара, всё становится товаром, потому что для демократии важно сохранение рыночных тенденций. Демократия, говорил он, это нездоровое состояние общества. Потому что качественного преобразования общества демократы не произведут. Нам остаётся надеяться, что они подготовят почву.
 – Мы пришли, между прочим, - сказал полковник и указал правой рукой.
Они вошли в ту же палатку, где проводилась лекция, но вокруг столов  теперь группировались раскладушки.
 – А где ваши офицеры? – поинтересовался Александр Иванович.
 – В штабе, - ответил Спакуха. – Телевизор смотрят. А я ушёл после первого тайма. Наши всё равно проиграют, так что не стоит и расстраиваться.
Александр Иванович хотел из вежливости спросить,  кто с кем играет, но почувствовал, что его безразличие к футболу может задеть полковника.
 – Хотите соку? – предложил Спакуха и взял на столе коробку странной формы. – У нас есть хороший сок. Грейпфруктовый. Способствует. Я наливаю. Полкружки хватит?
 – Да, спасибо, - ответил Александр Иванович, беря кружку и понимая, что пить-то как раз он и не хочет.
 – Садитесь, - указал полковник на раздвижной стульчик. – Рассказывайте дальше. Мне понравилось про демократию.
 – Вы же всё равно не запомните, - сказал профессор, но не для того, чтобы отказаться продолжить разговор. – Да вам и не надо. Я-то всего      не помню, а вам-то зачем? Хотя… Важно знать, что он их, то есть демократов, ещё тогда раздолбал по всем статьям. Я про Бердяева. Я о нём продолжу, если вы не против. Уникальность этого человека в том, что он не только большевиков крыл, на чём свет стоит, разложил, так сказать, по полочкам всю несостоятельность их будущего, он и буржуазный строй не жалел, потому что не был его сторонником. Он наслаждался жизнью в том обществе, видел насколько в Европе более развита не только экономика, но и культура, и как производное от неё, куда лучшее социальное устройство, чем в России, но видел и смертельные болезни этого общества. Он говорил, что социализм и национальные диктатуры – это не новые устройства общества, а болезненные агонии капитализма. Сейчас постараюсь дословно… Примерно так… Коммунизм – это всего лишь доведённая до логического конца исследованием, то есть  экспериментом, безбожная правда буржуазного мира. Потому что в основе демократии лежит неправда. Объявляется равенство, а равенства-то нет. Человеческое общество и не может быть равным. Люди ведь разные и по способностям, и по уму, и по таланту. Но если та, ранняя демократия с Руссо, возникла для преодоления сословного неравенства, то поздняя, буржуазная демократия, установила более страшное неравенство. В буржуазных странах богатые закрепостили бедных, а в странах диктатуры идеологическая верхушка закрепостила население. Они объявляют равенство, говорил он, а что получается на деле? Социалистическая идея – это мы все равны для счастливого будущего, но только не сейчас. Капиталистическая идея –  мы все равны перед богатством, у всех равные возможности, но вообще, а не конкретно. А на деле капиталистическое рабство сменяется социалистическим. А уже без него произошло и наоборот, и мы почти этого не заметили. Что только подтверждает верность осмыслений Бердяева. Равенство – это ложь. Свобода и равенство не совместимы, писал он, потому что свобода даёт право на неравенство. Демократия уничтожила сословия, а вместе с ними и качественные различия людей, результаты естественного отбора. То есть, демократия антиприродна. А кризис природы будет углубляться до тех пор, пока большое горе не поставит человечество перед фактом, что сам буржуазный строй уничтожает планету, а потому от него надо избавляться. Бердяев писал, что неравенство есть условие для творческих процессов. А идеалы демократии – это мещанские идеалы для рабов желаний, страстей, благополучия. Причем, тоже самое происходило и в социалистической России. Он объяснял, почему Ленин убежал  в Москву. Потому что там интеллигенция уже давно пьёт чай с представителями новой власти, разглагольствует с ними об устройстве общества,  питерские интеллектуалы пока от подобного воздерживаются. Но он же и отдавал ему должное, где-то вскользь заметив, что Ленин спас Россию победой над собственной партией и над глупостью комдураков. Как мы знаем, спас он её не надолго, сталинский режим показал, на что способна власть недоучек. О, вспомнил ещё одно мудрое высказывание Бердяева. Никогда в истории не бывает того, чего ждут мечтатели.
 – Это уж точно, - ухмыльнулся полковник.
 – Ещё про демократию, - ухмыльнулся и профессор. – Вы можете не верить Бердяеву, потому что сей интеллигент бежал из России, а потом крыл её на чём свет стоит. Но Пушкин-то для всех нас неоспоримый гений. В его время война за освобождение Америки от владычества Великобритании давно закончилась. Вашингтон и Адамс были мировыми героями, сочиняли первые законы о свободе, которые легки в основу  конституции, и об её будущих успехах трубили на весь свет. Для России конституция оставалась мечтой. Пушкин задыхался от несвободы, он даже заграницу выехать не имел возможности. Но вот он узнает об отношениях, которые являются определяющими в американском обществе, и пишет о них не просто с пренебрежением, а с возмущением. Я, к сожалению, не помню дословно… Кратко можно так изложить. Он, в некотором смысле и сам закрепощённый, восклицает, что нам такая свобода не нужна.          Он вполне ясно выражал своё неприятие молодой американской демократии. Хотя она ещё не развилась тогда. Это сейчас она развита, и мы понимаем, как это страшно, когда сытое общество визжит о своей свободе, являясь на самом деле закрепощёнными собственным благополучием. Теми же деньгами. Они рабы денег. А наше общество сейчас быстро наверстывает упущенное. Новые мещане, разогреваемые телевидением, кричащими журналами и книжками, рекламой, которая давит на твои мелкотравчатые желания лозунгом «Ты этого достоин!», буквально захлёбываются от счастья. И они это счастье выражают, как проявление любви к родине. Как только услышите вопли толпы о патриотизме, знайте, это рёв сытого и тупого стада. Они не способны понять, что, являясь богатыми деньгами, они катастрофически бедны душой.  Если рассудить, то главное их достоинство в том, что у них есть деньги. Рекламщикам яркой жизни даже мешает вопрос, каким образом эти деньги у тебя появились, поэтому они этот вопрос никогда не зададут.  Если у тебя есть деньги, ты должен делать покупки, вот и все твои достоинства. И никого не интересует, что гены твои при этом остаются бедными. Твой генофонд убог, потому что твои предки были такими же примитивами, они наслаждались маленькими радостями, избегая необходимости развивать свои способности, пусть даже те скромные, которые достались по наследству, а уж о приобретении новых они и думать не хотели. Вернее, думать не могли, в их головах не было такого устройства. Они умели только хорошо приспособиться. Вспомните, при социализме тунеядцы жировали, где только можно в форме партийного и профсоюзного руководства. Привилегии кружили большинству головы. Пьянство и тунеядство критиковалось, но с любовью, как милые сердцу недостатки, но в прошлое идеологи не позволяли заглядывать, где пьянство тоже имело место, но не в таком масштабе. Тот же Бердяев писал, что никогда в своей истории рабочий класс не падал так низко. Потому что труд ради денег и пайки доводит рабочего до скотского состояния, где выпивка и прогулы становятся маленькими радостями,  которым дисциплина только мешает.  А когда люди трудятся с пониманием смысла, тогда общественная дисциплина им жизненно необходима. Всё очень просто.
С улицы донеслись приближающиеся голоса, профессор умолк, и они со Спакухой повернулись ко входу. Вошли несколько военных, половину из которых Александр Иванович видел впервые. Первым оказался тот, что запомнился в штабе въедливыми спросами. Он и выложил в форме доклада причину массового появления офицеров.
 – Всё, наши продули. Четыре – один. Испанцы будут первыми           в нашей подгруппе.
Спакуха неторопливо поднялся и теперь Александр Иванович обратил внимание, что командир не только старше по званию и должности, но ещё и выше остальных почти на голову.
 – Ну что, алмазы моего сердца, нам пора. Припухли мы тут от долгого сидения. Я сейчас к Кошкарёву, обсудим план и где-то через час выступим. Предупредите все экипажи, а через полчаса сбор здесь. Штабные, вы тут профессора без меня не обижайте. Извините, уважаемый, я пригласил вас на ночёвку, но сегодня вам не удастся выспаться.


18

Перед выездом Александру Ивановичу велели переодеться. Он заподозрил, что его верхнюю одежду хотят внимательно изучить, но ему дали пакет, чтобы он её туда сложил, тщательно запечатал и нашёл место для хранения. А тело упаковал в комбинезон аляповатого цвета с утолщениями по местам суставов. Он вспомнил, что примерно так выглядели пилоты сверхзвуковой авиации в документальных фильмах его молодости. Однако шлем на голове оказался не жестким, как у мотоциклистов,  а мягким, но не таким, как у танкистов, которых он тоже видел в кино.
Михаил проверил, как сидит на профессоре обмундирование,           не жмут ли полусапоги, предупредив, что шлемофон должен быть всегда тщательно застёгнут, чтобы микрофоны прилегали к горлу, иначе ты будешь слышать хорошо, а тебя не очень.
Наконец в машину забрался полковник, он уже был в комбинезоне, занял своё место, надел шлемофон и профессор услышал в наушниках.
 – Равиль, поехали. Идёшь за машиной разведки.
Погас внутренний свет, и стало раскачивать в такт движения не по ровной дороге. Через некоторое время Александр Иванович догадался, что его сидение, к которому заставили пристегнуться, имеет амортизаторы. Ещё он удивился, что мотор не ревёт, а работает тихо, как у легкового автомобиля. Он решил, что такой эффект изоляции звука даёт новый шлемофон. Через некоторое время в наушниках щелкнуло, и голос полковника спросил.
 – Как вы там, профессор? Заснёте в таких условиях?
 – Да пока не хочется, - ответил весело Александр Иванович. – А скажите, пожалуйста, почему так тихо? Если это танк, то должен работать как трактор, если я правильно понимаю. Это новые шлемы так хорошо поглощают звук?
 – Вы правильно понимаете, - сказал полковник, а продолжил через некоторое время. – Это экспериментальные машины, у них водородные двигатели. Почти такие же дизеля, но не на солярке. Нового образца. Поэтому работают тихо. Мы проводим испытания, насколько они практичны. Так что вы сейчас находитесь в эпицентре практического освоения новейшей военной науки.
 – Пока что мне весьма удобно, - сказал Александр Иванович, не зная, что сказать.
 – Вот и попробуйте уснуть, - посоветовал Спакуха. – Ехать мы будем долго, почти всю ночь. Я бы сам с радостью закемарил, но мне никак.        А вам даже не почитать, темно, да и качка. Неудобств много, но ко сну располагает, не так ли?
 – Да, ничего, мне нравится, - сказал Александр Иванович.
 – Ну и на здоровье. Я буду периодически выходить на связь, а вы не пытайтесь. Миша вам не объяснил, как пользоваться шлемофоном?
 – Нет.
 – Ну и правильно.
Задремать удалось. Монотонность раскачивания в темноте привела в желаемое состояние. Он даже подумал, а каково таким, как Миша, он ведь не дергает за рычаги, как механик-водитель, поэтому каким-то образом ему приходится бороться со сном, или нет? Ах да, у них же имеются растворимые напитки с большим содержанием кофеина. Возможно, есть и таблетки против сна. Раз уж проходит испытание новейшеё техники,        то должны отрабатывать по всем параметрам.
Просыпался Александр Иванович несколько раз, досадуя, что необычное движение продолжается. Отметил он так же, что полковник давно не тревожил выходом на связь. А когда проснулся от мёртвой тишины, то уже разозлился на самого себя. Как он умудрился проспать заход машины на стоянку? Ведь, наверняка, двигались не так быстро, как в пути, искали, где бы замаскироваться. Сняв шлем и услышав щебет птиц, Александр Иванович сделал вывод, что на улице рассвет. Туда его и заторопила необходимость исполнить примитивную функцию организма. Тут же вспомнилось, по какой причине он теперь в нелепейших обстоятельствах. Освободившись от крепёжного ремня, Александр Иванович протянул руки к сидению полковника и обнаружил, что в нём пусто. Наощуп он добрался к месту нахождения Михаила, но и того не было на месте. Тут его сразила мысль, что сам он из машины не выберется. Следующим пришло воспоминание глупого фильма, где моряки в аварийной подлодке стучат по металлическому корпусу, давая о себе знать. Он с минуту шарил вокруг и под ногами, но не нашёл ничего, чем бы постучать. Вернувшись к своему сидению, он схватил ремень, на котором было металлическое устройство для пристёгивания. Но длины ремня не хватало, чтобы постучать крепежом о бронированную стенку. Тогда он постучал по ближайшей железяке. И понял, что такой сигнал с улицы не услышат. Однако почти тут же донёсся окрик.
 – Что, уже? Сейчас открою!
Равиль всё так же улыбался. Он без лишних вопросов сопроводил профессора до кустов и тактично подождал в сторонке.
 – А где полковник? – спросил Александр Иванович.
 – Отдыхает. Спят с Мишкой тут недалеко. Я сейчас на дежурстве,     а после обеда будет моя очередь. Ночью опять пойдём, так что нужно хорошо выспаться. А вы не хотите? Я покажу место, дам матрас. Дождь ночью шёл, а сейчас ничего.
 – Спасибо, я даже перебрал. Утром не могу,  просыпаюсь, такой организм.   А ночью не упущу любую возможность, как бы не трясло. Трясло, надо сказать, не очень. В креслах какие-то амортизаторы есть,       я верно понял?
 – Да, сиденья оборудованы. В этой машине всё оборудовано по последнему слову. Если хотите закурить, закуривайте, сейчас можно.
 – Да я не курящий, - ответил Александр Иванович с удивлением.
 – Я тоже. Если хотите есть, то потерпите, мы с вами позавтракаем где-то через пару часов, а их будить не будем. Если хотите попить водички, то вот.
Он протянул флягу в чехле защитного цвета. Александр Иванович взял и поблагодарил. Ему нравилась вежливость Равиля, уважительное отношение. Михаил держался иначе. За его уважительностью чувствовалось пренебрежение. Дескать, я, занимающийся делом,   терплю появившегося дурачка, но мне ведь может и надоесть.
 – Вы извините, Равиль, - сказал он, возвращая флягу, - но я не знаю, какие вопросы можно задавать…
 – Да вы спрашивайте, а я не скажу, чего нельзя. Ко мне можно на «ты», не стесняйтесь.
 – Вы давно в армии?
 – После срочной на контракт пошёл. Сказали, что такие механики нужны. И сразу на спецподготовку. Сначала я на последних учился, вы таких не знаете. Потом на эти кинули, на плавуны. Это не техника,            а сказка. Сиди, только кнопки нажимай. А зарплата хорошая.
Расспросив о жизни до призыва в армию, профессор решился задать вопрос, который его больше всего интересовал.
 – А как долго мы будем разъезжать? Вы сейчас на учениях, как я понимаю…
 – На испытаниях.
 – И как долго они продлятся? До какого числа примерно?
 – А вот это я уже не могу сказать, - улыбнулся Равиль ещё шире. – Эта информация секретная.
Александр Иванович поблагодарил и за такой ответ. Он понял, за что усердного паренька взяли в такую часть. В небольшом городке Чердаклы Ульяновской области у него живёт одна мать, отца он не знает, и о родственниках по его линии не ведает.
После обеда Александр Иванович благостно подремал всё в том же пристёгнутом положении, так как начался затяжной дождь. Поэтому к вечеру совершенно не хотел спать. Следующий ночной переход он бодрствовал, воспринимая все тонкости солдатской жизни на марше. Полковник объяснил, что в предыдущую ночь не стал его тревожить, после того, как профессор не отозвался в эфире. Александр Иванович попросил и в эту ночь не беспокоиться. Так и длилось, он много чего передумал, раскачиваясь в темноте и проклиная себя за то, что непредусмотрительно выспался накануне. Как вдруг в наушниках прозвучал весёлый голос полковника.
 – Профессор, сейчас будет небольшая остановка. Не хотите прогуляться?
 – С удовольствием, - ответил он.
Очутившись на броне тихо урчащей машины, Александр Иванович    с благостью ощутил мелкий дождь, прятаться от которого не хотелось.      Но вокруг ничего не было видно. Полковник спрыгнул на землю первым и помог спуститься профессору.
 – Вы, наверное, хотите спросить, почему остановка?
 – Да я боюсь задавать вопросы, поскольку вы меня подозреваете.
 – Ах, вот почему вы не спрашиваете даже о самом элементарном.  Ну, понятно. А то мои ребята в совершенной растерянности. Я им говорю,     что вы просто из вежливости, человек столичного воспитания, а вы вон почему. Давайте пройдёмся. Дождь не смущает?
 – После танка даже нравится. Приятное разнообразие.
Спакуха ориентировался в темноте хорошо. У впереди стоящей машины он окликнул кого-то, ему ответили, у другой машины встретили,    о чём-то доложили непонятными терминами. Полковник велел чего-то не затягивать.
 – Мы сейчас постоим немного вот из-за чего, - начал он объяснять профессору, хотя тот ни о чём не спрашивал. – Впереди гражданское шоссе. Время удачное, движения сейчас нет. Разведчики быстренько найдут лучшее место для пересечения, а наш инженер уложит настил. Раньше, в пору моей молодости, настилы для пересечения особых шоссейных дорог делали из брёвен. Обычно с дорогами не церемонились, подумаешь, асфальт, ну раскрошился кое-где, ну чего не бывает, ремонтники заделают. А у нас секретная миссия, мы должны скрывать следы пересечения. Разведчики будут контролировать переезд. В прошлую ночь мы таким же образом пересекли железнодорожное полотно. Вы спали, я не стал вас будить. Хотя интересно. У инженера специальная гусеничная машина, там всякие лебёдки у него, чтобы боевые машины вытаскивать, если увязнут. На ней же он возит настилы. Называет их коврики. У него хороший оператор-крановщик. Такой спец по укладке, залюбуешься.         В темноте уложит настил с погрешностью на сантиметр. Идти далеко, а то бы я показал.
 – Да я и так верю, что вы люди серьёзные, - сказал Александр Иванович.  И решился на откровенность. – А мне вы, как я понимаю,       до сих пор не верите?
 – Мы вас проверяем, - ответил полковник с игривостью в голосе. – Мне даже интересно с вами. Честно.
 – Ну и когда же закончатся ваши проверочные мероприятия?
 – А вот мы придём на место, станем и подождём.
 – Не понимаю. Объясните, если можно.
 – Мы постоим некоторое время, и если нам сообщат, что знают место нашего нахождения, то, значит, информация каким-то образом просачивается.
 – Ах, вот в чём дело. Теперь ясно.
Но когда сели в машину и поехали, Александра Ивановича вдруг осенила догадка. Зачем же полковник рассказал ему о своих намерениях? Ведь если я шпион, засланный казачок, и знаю, как меня хотят проверить, то по приезду на место не рискну выходить на связь, опасаясь, что меня раскроют. Какая тонкая игра с его стороны. Если я выхожу на связь, то я разведчик, если не выхожу, то его часть  неизвестно где находится. А для него это важнее, чем раскрыть каналы тайного наблюдения. Или нет? Хочется думать, что ему действительно интересно разгадывать кроссворды. Александр Иванович с первого знакомства определил полковника, как личность неординарную, а теперь он почувствовал к нему ещё большую симпатию. Профессора тоже захватила игра.  Ирония в размышлениях появилась сама. Взрослым мужикам интересно, пока они играют как дети. Если детство у них в заднем месте бродить перестало, то наступает физическое старение, а не по годам. Кстати, в этой же части тела находятся и гормональные источники. Неужели всё так взаимосвязано?


19

Весь следующий  день Александр Иванович решил бороться со сном. Он даже попросил разрешения не находиться в машине после завтрака. Ему после согласования с начальством позволили, и он догадался, что за ним будут тщательно наблюдать. Ну и пусть смотрят, для него главное запастись усталостью на предстоящую ночь езды, чтобы безмятежно спать. А после обеда ему вдруг составил компанию полковник. Профессор и сам хотел предложить тому беседу о своих догадках и об игре в шпионы, но не знал, как сформулировать желание похитрее, а тот неожиданно присоединился к хождению между деревьев, объяснив, что вдвоём делать это веселей.
 – Жаль, что сейчас не осень, - сказал очередную дежурную фразу ни о чём профессор. – А то бы грибов набрали.
 – Ну, за грибами вас бы никто не отпустил, - ответил полковник. – Да и по условиям учений принимать какую-либо растительную пищу категорически запрещено. Хотя у нас есть врач. И санинструктор. Хорошо, что комары пока не сильно беспокоят. Но скоро начнётся самое марево.
 – Значит, вы брошены не на выживание? - спросил Александр Иванович. - Если нельзя питаться лесной пищей, то можно сделать вывод…
 – Да, рисковать нельзя. Мы испытываем технику. Давайте, профессор, спрашивайте. Я же видел, как вы ёрзали за обедом, но так и не задали никаких вопросов.
 – Да, у меня есть вопрос, - улыбнулся Александр Иванович. – Ночью вы сказали мне, как собираетесь меня проверить. Если о вашем местонахождении станет известно, значит я разведчик. То, что я не разведчик, вы не верите, ну, да и ладно. Но теперь получается, если я знаю о ваших намерениях, то я не выдам себя. Так ведь? Значит, для вас важнее сохранить место пребывания танков в неизвестности? Важнее это, а не раскрытие меня?
 – Да, если мы вас раскроем, то придётся вас уничтожить, а мне бы не хотелось этого делать.
Александр Иванович обомлел. Он не ожидал такой откровенности. Хорошенькая игра в шпионов.
 – Да, вы правы, - продолжил Спакуха, - мне бы хотелось как можно дольше продержаться в секретности. Таковы условия учений.
 – Но теперь получается, что вы сохраняете мне жизнь. Так ведь получается?
 – Ну, можно и так разложить, - ответил спокойно полковник. – Хотя не стоит драматизировать. Лично я уверен, что никакой вы не шпион.     Но на всякий случай нужна проверочка.
 – Как это, не драматизировать? – остановился даже профессор. – Ведь получается, что я рискую своей жизнью.
 – Ну, а кто вас просил заходить глубоко в лес? Это я сейчас рискую своей головой. Не жизнью, конечно, но звание потерять могу. Да и такую службу не скучную. С Петей Кошкарёвым, это мой начальник штаба, который хотел вас пытать, мы договорились, что он пока не докладывает наверх, что у нас посторонний. Это всего лишь моя инициатива. По условиям испытаний я имею право на любую инициативу. Хотя он-то обязан докладывать обо всём. Он клянётся, что пока не будет этого делать, но я не особо ему верю. Моя задача, как можно дольше пробыть в неизвестности и совершить какой-нибудь дерзкий рывок, где бы испытать технику по всем параметрам. Поэтому шпион вы, или не шпион, это уже не важно. Для меня важно исключить все возможности. Понимаете?
 – Но я не шпион, - приложил обе руки в груди Александр Иванович. – Честное слово.
 – Это скоро станет ясно. Так что вы не волнуйтесь.
 – То есть, как это, не волнуйтесь?
 – Ну, а какая для вас разница? Бежать вы всё равно не сможете. Рискованно. Намного более рискованнее, чем раскрытие, что вы шпион. Так что лучше не волноваться, а наоборот, втянуться в нашу игру, может быть, даже чем-то помочь. Хотите знать про наши танки более подробно?
 – Ну, давайте, рассказывайте, - согласился Александр Иванович. – Хотя я не понимаю, зачем вам это надо.
И полковник рассказал, что испытательный батальон состоит из трёх танковых рот по десять машин. Восемь экипажей по два человека, механик и оператор-наводчик, в машине командира три человека, и в машине заместителя три. Итого двадцать два человека. Три роты, значит, шестьдесят шесть. В моей машине три плюс вы, профессор. Две машины начальника штаба, они побольше, не танки, но материальная часть такая же. Сходная машина у сапёра, то есть, инженера, только у него другие приспособления. Похожих две машины у начальника тыла, они грузовые, и своя гусеничная машина у начальника связи.  Грачёв, который проверял в штабе ноутбук, его помощник и лучший специалист. Ещё имеются две облегчённые машины разведки, высоко манёвренные плавающие танки с пушками меньшего калибра, а двигатели тоже на воде.
 – Как это, на воде? – непроизвольно вырвалось у профессора.
 – Ну, вы что, телевизор не смотрите? – поморщился Спакуха. – Прямо не хочется отвечать на такой наивный вопрос. Вы же профессор.             Не знаете, что человечество давно уже разработало водородный двигатель, питающийся от разложения воды? Они пока не выгодны, потому что сам разлагатель воды очень дорог. А мы как раз испытываем применение такого способа на военной технике. Новые двигатели испытываем. Ну и  возможности скрытого передвижения. Хотя это уже больше человеческие способности. Поэтому я и хочу отличиться. Ничего, что так тщеславно звучит?
 – Ну, вы же военный, у вас должны быть амбиции, как же без этого, - пролепетал совсем уже растерявшийся Александр Иванович.
 – Какие ещё вопросы интересуют?
 – Только один. Я его уже задавал вашему водителю, Равилю. Как долго продлятся ваши испытания?
 – Если честно, то до тех пор, пока нас не раскроют. Не сообщат, что батальон уничтожен. Поэтому, вы должны быть заинтересованы, чтобы нас побыстрей рассекретили. А с другой стороны, вам теперь нельзя раскрывать себя. Верно?
 – Но ведь я не шпион! – совсем уже плаксиво воскликнул профессор.
 – Вот и выбирайте, как вам лучше поступить.
 – А как же я могу выбрать, если я ничего не могу сделать? Ведь я же под наблюдением, что я могу?
 – Не знаю, - посмотрел куда-то вверх полковник.
 – Нет, ну вы так говорите, - почувствовал активность внутри Александр Иванович. – Рассудите сами. Что я могу? Может, я чего-то не понимаю? Тогда подскажите. Я действительно не знаю, что мне делать.
 – Вот и не делайте ничего.
 – То есть?.. - он хотел уточнить, но понял, что не стоит. Даже потёр виски, чтобы прийти в себя. И вспомнил о вопросе, который мелькнул недавно в напряжённо работающем сознании. – Объясните вот что. Если вы на учениях, то всё как бы не на самом деле? Значит, и попавшего к вам гражданского человека вы не имеете права уничтожать только по одному подозрению в шпионаже? Ну, если это просто учения. Сейчас же не военное время.
 – Время-то не военное, но секрет, о котором вы узнали, он же государственной важности. У нас не учения, повторяю. У нас испытания, на сохранение тайны которых я имею особое предписание. Ещё вопросы?
 – Больше нет, - сказал профессор как можно твёрже, чтоб не подумали, что он испугался.
Третью ночь перехода он провёл во сне, хотя с тревожными видениями. Клонить его начало после ужина, но профессор дотерпел до начала езды. А проснулся до захода машины на дневную стоянку. Когда полковник с Михаилом вылезали для выбора места, он попросился с ними.
Спакуха распорядился поставить штабную палатку, где собрал после завтрака всех офицеров. Александру Ивановичу он велел находиться рядом с ним.
 – Спать будете здесь, с нами.
 – Но я за ночь выспался, - возразил профессор. – Не хочу больше.    Не умею я спать днём.
 – Отставить. Спать будут все. В оцеплении только разведка. Потерпят до обеда, им положено.
 – Но я не хочу, - начал было профессор, но понял, что зря возражает, лучше что-нибудь предложить. – Давайте, я лучше танк охранять буду? Равиль с Мишей там спать залягут? Вот и я с ними. Книжку почитаю.          У меня есть, чем заняться. Я вам здесь только помешаю, начну ворочаться…
 – Отставить.
 – Комаров стану бить громко…
 – Сейчас раздадут мазь от гнуса.
 – Да не убегу я! Ну, сами подумайте, куда я побегу? Я даже не знаю, где мы. В моём ли возрасте по лесам бегать? Тут ещё и горы недалеко.
 – Горы уже далеко.
 – Да просто страшно, как вы не понимаете? Я же городской человек, я не сибиряк.
 – Я не против, но нельзя, - ответил полковник. -  Меня начальник штаба сожрёт. Будете читать здесь, сидеть возле дежурного связиста.
 – А можно я на компьютере поработаю? Мне надо мою работу потихоньку доделывать.
 – Нельзя. Принесите свои книжки для чтения. Атлас свой захватите.
Профессор удивился, зачем ему атлас, у них же карты намного подробней, но не успел ничего сказать, так как Спакуха дал команду стоящему недалеко солдату-контрактнику.
 – Сержант, доведи профессора до моего танка и обратно.
Когда профессор вернулся, он велел ему достать из цветастого пакета атлас и найти карту Свердловской области. То место, где граница с Тюменской.
 – Вот, мы здесь, - ткнул он пальцем в зелёную страницу.
 – А зачем вы мне показываете? – тихо спросил Александр Иванович.
 – Чтобы вы знали. Видите, кругом болота.
 – Я не понимаю, зачем вы это делаете…
 – Я сам не понимаю.


20

К вечеру нервы стали сдавать. Средством от комаров пришлось намазываться трижды. Мазь оказалась на удивление эффективной. Когда начало смеркаться офицеры куда-то исчезли из палатки. На своём месте сидел неунывающий Грачёв и что-то слушал в наушниках, периодически сильно раскачиваясь, а то и пританцовывая на месте. Ушёл, наконец, и начальник штаба, который измучил Александра Ивановича вопросами, типа: «Ну и как там жизнь в столице, не скучная?»
Полковнику надоело кружить у стола с картой, он подошёл и сел напротив.
 – Вы, как я заметил, целый день с книгой, а прочли не так много. Как была раскрыта на середине, так и осталась. А ведь вы профессор, значит, должны читать быстро.
 – Это уже второй том.
 – Вы его не меняли. Да, такая вот наша жизнь. Спасает только движение вперёд. Ничего, ещё денёчек постоим. Испытание нервов тоже входит в задание. Хотя мы там настоялись, раньше. Но там не было столько насекомых.
 – А почему стоим? – отважился на вопрос Александр Иванович. – Вы ждёте подтверждения, что я ничего не сообщил? Но вы же меня проверили. Как я мог сообщить, чем? Если б разрешили включить ноутбук, то убедились бы, что и через него я никак не могу сообщить. Потому что мне некому сообщать, понимаете? Единственный человек, которому я хочу сообщить, чтобы он не волновался, это мой друг. Ну и одна женщина ещё.
 – Женщина? Вы про женщину ничего не говорили. Она может начать вас разыскивать?
 – Не думаю. Вот дружок Володя, тот способен. Если я в течение ещё одной  недели не сообщу ему ничего по электронной почте. А она будет ему звонить и спрашивать, какие новости. На большее не способна, дёргаться не будет. А вот он будет. Сегодня какое число?
 – Десятое.
 – Ничего себе. Дней через пять он может забить тревогу.
 – Ага, ну что ж, ясно.  А пока не будем волноваться. Я доложил по особому каналу связи, что мы совершили за три ночи переход, и они подтвердили, что место нашего нахождения им не известно. Теперь начинают вычислять нас. Завтра я сообщу им, что мы ещё дальше продвинулись за прошедшую ночь, а мы останемся на месте, чтобы запутать их ориентацию. Ну и примем окончательное решение, куда дальше.
 – Значит, ещё не всё проверили?
 – Да нет!.. Понятно, теперь вы мне не верите? Правильно, в общем-то. Нет,  я сейчас ничего больше не проверяю. Мне нужен ещё один день на принятие окончательного решения. Есть безумный замысел. Его прелесть в том, что он совершенно нелепый. Но мне надо утрясти внутри себя        кое-какие вопросы. Так что потерпите до завтра. Читайте спокойно.
 – Спасибо, но я уже не могу, - профессор демонстративно закрыл книгу. – Начитался за день. Ничего не понимаю, глядя в текст. Скоро в сон клонить станет.
 – Можете ложиться прямо сейчас. Отдохните как надо. Дальше будет хуже. В машине уже не поспите.
 – Спасибо.
На следующий день Александр Иванович дочитал книгу до конца. Настроение расположило к тому, что двести страниц он проглотил до обеда.
А потом в палатку набились офицеры. Они появились как-то сразу и тот, которого полковник называл заместителем начальника штаба, объявил, что совещание, назначенное на шестнадцать ноль-ноль, можно начинать. Каждый в свой черёд поглядывал на профессора. Поэтому Спакуха начал с весьма неожиданного заявления, что профессор отныне является неотъемлемой частичкой их организма, поэтому должен знать все секреты. Теперь уже все разом поглядели на Александра Ивановича.
 – Сегодня ночью выступаем, - начал полковник и взял небольшую указку, чтобы разъяснять на карте.
 – После того, как наши сыграют? – спросил кто-то.
 – Да, после.
 – Ура, - сказал негромко тот же голос.
Лица собравшихся просветлели. Поэтому Спакуха заговорил грозным тоном.
 – Пойдём тремя путями. Рота Кулика так, рота Тюрикова здесь,        а рота Лисицына вот так. Но сходимся все в этой точке. С разницей в  сорок пять минут, около часа, не больше. Время выступления тоже у всех будет различное, подполковник Кошкарёв объявит каждому. Я, штаб, связь и тыл пойдём за Куликом. Вот здесь пересекаем сначала шоссе, потом железку. Остальные за нами след в след. Сначала Тюриков, за ним Лисицын. Вот таким путём выходим на берег речки и переправляемся на другой берег. К рассвету все должны быть замаскированы. Понятно, надеюсь? Маршруты перенесёте на свои карты потом, начальник штаба проверит. А сейчас новшество. До сих пор мы шли без связи, поэтому о нашем местонахождении не знают. Теперь будем переговариваться на первой волне. Надо проверить, рассекретят нас или нет. Но переговариваться будут только командиры рот. От моего имени старшим будет Кулик, ему все докладывают. А твой заместитель будет докладывать от твоего имени. Поэтому на этот переход у каждого будет свой позывной. Сейчас начальник связи даст вам шифры. Капитан Голубенко, прошу. Всем записать крупными буквами. Давай, голубь ты наш сизокрылый.
К командиру вышел офицер с другой стороны стола. Лет десять назад капитан был стройным, судя по фигуре, а сейчас делал вид, что сдерживает полнеющее тело. Но если бы не форма, в которой приходится быть подтянутым, его бы давно разнесло. Светлые, кучерявые волосы и синеватые глаза в сочетании с дебелой кожей говорили о несомненной красоте в молодости, а чувственные губы не оставляли сомнения в большом количестве побед офицера в завоевании женских сердец. Капитан с ритуальным значением вскрыл запечатанный конверт и огласил, что позывные на данный переход будут иметь названия известных рек, капитан Кулик будет Волгой, его заместитель Окой, вторая рота Клязьмой, а третья Мокшей. В бумагу, вытащенную из конверта, он даже не заглянул.
 – Всем понятно? – спросил полковник. И добавил. – Запомнить нетрудно.
 – Да уж, - выразил своё мнение начальник штаба.
Спакуха будто ждал такой реакции.
 – Петя, у тебя тоже впечатление, что такими позывными нас учили пользоваться ещё в молодые годы?
 – То, что я их уже слышал, это точно, - подтвердил Кошкарёв.
Лицо капитана залилось румянцем. Он был явно впечатлительной натурой.
 – Ну, так это, - начал он и закашлялся, чтобы скрыть волнение. - Галактион Егорович, если вам не нравится, то я могу заменить, дать новые позывные.
 – Капитан Голубенко, - спокойно, будто и не командир, ответил ему Спакуха. – Я для вас не Галактион Егорович, а товарищ полковник.
 – Так точно, - быстро вымолвил капитан.
 – Ты когда училище заканчивал? - спросил его полковник. – В середине девяностых? Во время развала? Значит, вас учила ещё старая гвардия. Время же идёт, капитан. Всё меняется. Или тебе  по хрену?
Все молчали. Ни смешка, ни реплики. К ним полковник и обратился.
 – Итак, позывные мы взяли. Всем разойтись, готовить экипажи. Ужин на час раньше и механикам спать. Сбор здесь в час ночи. Ну, сразу после.
Офицеры заговорили между собой вполголоса и стали  обходить капитана Голубенко. Тот остался на месте. А когда все вышли, заговорил тоном оскорблённого.
 – Товарищ полковник, вы меня, конечно, извините, но вы меня сейчас выставили перед всеми в таком свете…
Спакуха подошёл к нему и указал на бумагу из конверта.
 – Вот это кто придумал и написал? Ты? Ну, а я-то здесь при чём?   Ты сам себя и выставил. А по большому счёту, какая разница, какие будут у нас позывные? Так что не расстраивайся. Иди в свою машину. Я к тебе приду смотреть, у тебя экран хороший.
Капитан вышел. У стола возились начальник штаба и его заместитель по фамилии Подобед. Спакуха подошёл к сидящему Александру Ивановичу. Профессор встал.
 – Мягко я с ним, правда, профессор? Не ценит, придурок. В прежние времена он такой бы нагоняй получил, что звёздочки с погон полетели бы.
 – Да он и так разжалованный, - сказал, не отрываясь от карты, начальник штаба. – Одни бабы на уме.
 – Вот и жалко мне его, - пояснил Спакуха. – Он ведь не виноват,    что таким родился.
 – Я вот на что обратил внимание, - решил перейти на другую тему профессор, не зная, чего хотят от него услышать по поводу произошедшего.
 – Ну?
 – Я и раньше обращал внимание, но сейчас это особо бросилось в глаза. Вы его не то, что мягко отчитали, вы его как-то не так. Без мата. Насколько я помню армию, да и потом приходилось ни раз сталкиваться с офицерами, у вас же мат считается обычной манерой речи. Язык на котором все говорят. С ним даже легче, понятнее. А тут никто не матерится. Я не сразу, но заметил. Даже солдаты ваши, Равиль и Миша,    я же с ними обедал, ужинал, разговаривали сколько раз, они мне о себе рассказывали, но совершенно без матерщины. У вас что, какая-то особая часть?
Полковник засмеялся и посмотрел на начальника штаба с чувством превосходства. Тот даже не повернулся.
 – А вы наблюдательны, профессор!..
 – Ну, я же учёный…
 – Верно, у нас не матерятся. Я завёл такой порядок на время похода. Вспомнил молодость, когда мы играли в подобные игры. Как выяснилось, укрепляет силу воли, дисциплинирует, ну и так далее. Короче, хорошо действует на психику. У нас запрещено материться, наказывается штрафом. За каждое нецензурное слово десять рублей. Накопилась уже довольно приличная сумма. Славно погуляем по возвращению. Скажи, Подобед?
У стола с картой выпрямился тот самый офицер, который задавал при первом знакомстве  с Александром Ивановичем каверзные вопросы. Улыбающийся, розовощёкий.
 – Да, накопилось уже полторы тысячи. Всего за две недели.
 – Не так уж и много, если разобраться, но дальше будет меньше, люди привыкли, - констатировал полковник.
Заместитель начальника штаба подошёл к нему.
 – С вас, кстати, десятка. Вы только что по отношению к капитану Голубенко употребили не совсем корректное выражение.
Полковник даже смутился, но тут же достал из внутреннего кармана бумажник, а из него купюру.
 – Во-первых, я употребил слово «хрен», которое не такое уж и ругательное…
 – Это если говорить об овощах, - парировал молодой офицер. – А вы говорили о капитане Голубенко.
 – А во-вторых, мне иногда можно, я же предупреждал.
Но деньги отдал. И спрятал бумажник в карман. И обратился к профессору как ни в чём ни бывало.
 – Так что вы присоединяйтесь, так как являетесь теперь полноправным членом нашего коллектива. По условиям этой игры вы обязаны стучать и докладывать обо всех случаях употребления нецензурщины.
 – Извините, - весело ответил Александр Иванович, - но я доносчиком никогда не был. За это и пострадал, не добился высот в карьере.
 – А это не доносительство, - встрял в разговор ироничный Подобед. – Это забота о благосостоянии. Если вы не будете стучать, касса не пополнится.
Потом его грубо лишили сна. Разбудил профессора Спакуха. Александру Ивановичу разрешили улечься на матрасе в углу палатки, а вот когда он заснул, и о чём в это время говорили, так и не вспомнил. Полковник стоял над ним, а дежурный связист Грачёв паковал в чехлы аппаратуру.  Радостной гурьбой вошли офицеры.
 – Наши-то, наши, а, товарищ полковник?..
 – Да, молодцы, - с такой же бодростью в голосе ответил Спакуха. – Выиграть у греков, это дорогого стоит. С хорошим настроением выступаем. Так что вперёд, ребята.


21

Переход оказался каким-то нервным. Часто останавливались. На внутреннюю связь полковник не выходил, поэтому Александр Иванович не знал, что происходит, а только мучился в полудрёме. Судя по изменению хода, машина после езды по кочкам выезжала на что-то ровное, из чего профессор сделал вывод, что пересекали дороги по настилу. Потом танк остановился, Спакуха надолго вылез, как-то странно завозился на своём месте Равиль, а к Александру Ивановичу перебрался Миша и протянул непонятную штуковину.
 – Наденьте это.
 – Зачем? – непроизвольно спросил Александр Иванович.
 – Это как противогаз, но только для воды. Мы сейчас по воде пойдём. По технике безопасности обязательно ехать в этом на случай аварии. Если потопление случится, то вы не захлебнётесь. Нужно только вот этот рычажок нажать. Щёлкнуть вот так. Ну-ка попробуйте. Вы не паникуйте в случае, если авария произойдет, а вы забудете или там не сможете щёлкнуть. Я проверю вас обязательно. Тонуть мы будем медленно, так что я успею. Если у вас не выйдет, я помогу, сделаю как надо. Наши танки начинают тонуть, если пробоина снизу будет, напоремся на что-то. Но вы не бойтесь, такое редко случается. Хорошо? Ну-ка, одевайте.
Профессор не сразу, но управился с новшеством. Маска оказалась почти такой же, как у противогаза, которые он хорошо запомнил с советского времени, только из более приятного материала, чем та резина, под которой лицо сразу начинало потеть. У этой маски стеклянный окуляр оказался широким, сразу на два глаза. Глубоко подышав, Александр Иванович показал Михаилу большой палец и снял приспособление.
 – Да, правильно, сейчас можно и без неё, - сказал Миша. – Наденете по моей команде. А на неё шлемофон. И всё застегнёте, хорошо? Ладно,     я проверю.
Когда включили свет, и полковник дал команду по внутренней связи осмотреться и снять дыхательные аппараты, Александр Иванович понял, что форсирование водного расстояния закончилось удачно и довольно быстро. Свет затем выключили, чтобы катить ещё добрых полчаса. Потом мотор заглох. То есть, приехали.
 – Уже рассвело, так что давайте быстро, - дал команду своему экипажу полковник.
Сняв шлем, Александр Иванович услышал, как Равиль и Миша покидают машину. Потом зажёгся свет, и он увидел лицо полковника.
 – Вот теперь можно будет и поспать, но только в танке, - пояснил Спакуха. – Здесь мы палатки ставить не будем. Сейчас я выйду, соберу доклады, а потом будем завтракать. Хотя нет, профессор, извините, поспать не удастся. Сегодня у нас с вами будет не легкий день. Но вы же говорили, что не умеете днём засыпать, верно?
 – Верно, - сказал профессор, будто соглашаясь на неизвестную ему, но уже решённую кем-то собственную участь.
После завтрака Спакуха объявил, что передумал, выйдем ближе к вечеру.
 – Куда? – спросил Александр Иванович.
Тот не ответил, давая понять, что всему своё время.
Вышли через два часа после обеда. Полковник даже советовал выспаться за это время, но сам же удивился глупому предложению. Как можно за столь короткое время отдохнуть, да ещё хорошенько? Перед выходом Равиль подал Александру Ивановичу пакет, в который он когда-то уложил свою одежду, пояснив, что нужно облачиться в неё, а военную форму оставить.
До берега реки провожали трое подчинённых, несущие мешки цвета пожухлой травы. Из самого большого мешка у воды достали что-то сложенно-умятое, включили приборчик, и за минуту надулась лодка, в пазы которой вставили деревянные полки для сидения. Кормовая оказалась толстой и широкой, со специальными отверстиями, в которые вошли крепления навесного мотора, вытряхнутого из другого мешка. Пенопластовый чехол-короб затолкали обратно. Самый неказистый мешок отдали полковнику, когда он забрался в лодку. Туда же закинули опустошённые мешки с лямками для переноски. Профессора без слов усадили на центральное сиденье. Полковник на заднем мастерски взревел мотором и дал отмашку сопровождавшим.
Сначала Александр Иванович рассматривал виды незнакомой реки, шириной  чуть меньше Невы. Других рек он не знал, поэтому сравнить с чем-то большим не мог. Потом оглянулся несколько раз и заметил, что рулевой посматривает на часы, то есть, идёт по времени. Лодку полковник держал у самого берега, лишь раз опробовав на полную мощность винт, но тут же решил дальше не лихачить. Урчали они с полчаса, миновали шикарный изгиб русла, после которого Спакуха высмотрел место для остановки и уткнул нос лодки в глинистый берег. Профессор без команды понял, что надо делать, и выскочил на берег. Лодку они вытащили, мотор сняли, и полковник открутил пробки, чтобы выпустить из корпуса воздух. Под его руководством лодку сложили как надо и упаковали в мешок.          В другом занял своё место мотор. А из третьего мешка полковник достал одежду, в которую стал переодеваться. Спортивные шаровары черного цвета, рубашку в крупную клетку, тёмные кроссовки огромного размера и куртку на молнии.  Когда Спакуха менял головные уборы, профессор заметил, что голова у него коротко стрижена, потому что лысовата.
 – Мне идёт гражданское обмундирование?
 – В бейсболке вы похожи на североамериканского рыболова.
 – Жаль, что не видел ни разу. Но, может быть, познакомлюсь.
Откуда-то появилась лопата с ручкой до пояса, которой полковник выкопал яму, как он сказал, там, где никто не догадается. Туда уложили мешки, накрыли снятым дёрном, сверху добавили валежника. Спакуха попросил запомнить три ориентира, и они пошли берегом вверх по течению. Лопату полковник захватил с собой.
 – Она мне для другого, - пояснил он, хотя Александр Иванович ни о чём не спрашивал.
Подойдя в очередной раз к воде, полковник объявил, что цель их наконец-то хорошо видна, железнодорожный мост, а теперь они двинут влево от речки, чтобы никто не заметил. Как сообразил профессор, они ушли подальше, чуть ли не на километр, а у полотна дождались проезда электрички, после чего можно было смело шагать по тропинке вдоль рельс, часа два здесь никто не появиться,  разве что грузовой состав, расписание которых знают только диспетчеры двух ближних станций.
Чтобы прогулка наполнилась значением, Спакуха попросил что-нибудь рассказать. Например, о книжке, которую Александр Иванович вчера долистал.
 – А я там вычитал очень любопытную мысль, - охотно согласился профессор. – Настолько оригинальную, что запомнилась без всяких усилий. Вникните. Новый советский человек, пишет автор в тридцатые годы, не столько вылеплен из марксизма, где главным условием является всё-таки европейская культура, сколько вылез из московского царства. А, каково? Насколько точно, согласитесь. Ведь новое чиновничество беспрекословно подчинилось власти коммунистов, как прежнее служило царю. Дворяне, будучи когда-то основной силой государства, нет-нет да совершали заговоры, позволяли себе критические мысли и высказывания, потому что царь хоть и освещён церковью, но по сути является им ровней, далёкие предки когда-то были родственниками. Сперанский, как вы знаете, проводил замещение дворянства на чиновничество, а прежним давал послабление, не хочешь служить отечеству, пожалуйста, уходи в отставку,   о чём раньше можно было только мечтать. Вот и вырос класс служащих, для которых слово «честь» стало анахронизмом. Как для прежней карьеры, так и для советской, главное быть тщеславным и самолюбивым, что и понятно, а самое главное быть чёрствым к страданиям ближних, а это уже исторически московская черта.
 – Не согласен, - возразил полковник. – Я к поговорке «Москва слезам не верит» отношусь критически.
 – Вы родом из столицы?
 – Нет, ну что вы, - даже отмахнулся полковник, как от нечистой силы. – У меня много знакомых там учились, и отзывались о москвичах очень даже тепло.
 – Но родом-то, как и вы, они были из других мест? Этим всё и объясняется. Вы никогда не задумывались над вопросом, за что москвичей нигде не любят?
 – Причин много, я думаю. Высокомерие, наверное. Мы-то, мол, столичные, а вы грязная провинция. Кому такое понравится? Отсюда ещё и наглость. И так далее.
 – Верно! - подхватил с возбуждением Александр Иванович. – И начало такого отношения, прежде всего самих москвичей к остальным, идёт из далёкого прошлого. Там все разгадки. Ведь раньше, до татаро-монгольского нашествия, вражда княжеств держалась прежде всего на жадности и зависти самих князей и их дружины. Когда тебе всё мало и хочется больше, тогда и идёшь в поход. А вражда простых жителей основывалась на боязни одного племени к другому. Новгородцы посмеивались над псковичами, те отвечали взаимностью, друг дружке строили козни, пока общая беда не объединяла. Пахари волынского княжества точно также ненавидели киевлян, как и жителей галицкого княжества, ожидая от тех и других всяких гадостей. И вот случилось нашествие. Существуют разные варианты его трактовки. Западные историки считают, что древняя Русь явилась буферной зоной, сдержала захват монголами Европы. Так-то оно так, но вот какое обстоятельство представляется любопытным. Батый преследовал своих врагов половцев, пока не уничтожил всех, кто давал им пристанище, но как только встретил отпор от других племен, от чехов, например, тут же повернул обратно.       А его брат немногим ранее запросто прошёл всю Персию, захватил Багдад, и вполне мог разобраться с арабами, если бы не предательство крестоносцев. Извините, я увлекаюсь,  поэтому отвлекаюсь. Есть другая версия, что княжества просто сосуществовали с монголами, как с более активным этносом, поэтому такая длинная история взаимоотношений. Школьная версия, если помните, убеждала нас, что иго продлилось триста лет, как несомненная беда. Только вот почему-то княжества окрепли за это время. Набрались таких сил, проживая в бедственном положении, что выступили против Мамая, когда Золотая Орда достигла пика величия. Интересно, правда? А у историка Ключевского я прочёл занимательный вывод, что если бы не нашествие татар, то княжества Руси разодрали бы друг друга в усобицах.
 – Профессор, вы меня поражаете, - сказал шагающий впереди полковник. – Говорили, что всю жизнь изучали только индейцев, а откуда же такие познания в истории?
 – А что ж тут удивительного? Вы же не только танками занимаетесь? Книжек, что ли не читаете? Вот и я читаю. У меня времени для книг предостаточно. Вы же, наверняка, занимались историей. Изучали, читали, разве не так? Вы, кстати, должны были учиться в академии. Это было не в Москве?
 – Нет, ещё в Ленинграде. Может быть, поэтому я и не применил к вам доступной мне строгости. Да, я историей очень даже увлекался. Только в своём ракурсе. Могу вам рассказать, как Александр Македонский победил Дария, у которого был огромный перевес в силе. А вообще-то военные занимаются службой, бабами и алкоголем. А уж когда совсем скучно, ищут занятий для свободного времени. Ладно, мы отвлеклись. Вы хотели объяснить про москвичей. Расскажите, а то у меня там друг живёт, и вроде бы неплохой парень. 
 – Да, так вот, - сосредоточился профессор, ощутив, что новое обстоятельство несколько смущает. – Всё началось, как мне кажется, во времена Орды. Почему Москва начала вдруг вырастать до столичной значимости из перевалочного населённого пункта, где стояли купеческие амбары на пути из реки в реку?
 – Это я знаю. Географическое положение. Много рек вокруг. Одни притоки в Волгу, другие ведут в Оку, там же пути на запад, к Днепру и Двине, и на север, к тем речкам, что к Новгороду тянутся.
 – Да, географическое положение являлось определяющим для советских учёных. Но главное в другом. После смерти Александра Невского по старинному положению, по старине, как говорили, великокняжеский стол перешёл к старшему. А род шёл от Юрия Долгорукого, но он основал Москву не для столичного предназначения. Должность великого князя занял, как само собою разумеющееся, Михаил Тверской. И хан его утвердил, дал ярлык. Его отец являлся старшим братом по отцу тому же Александру Невскому. А их дети ждали своей очереди занять пост великого князя. Каждый имел свой удел, то есть, хватало на прожитьё и содержание дружины. Но вот некоторым внукам уже главенство не светило. Вот и задался целью самый резвый сын младшего из сынов Александра, то есть, далеко не старший, изменить положение. По его идее главным становится не тот, чья очередь, а тот, кого татары назначат. А там свой клубок отношений, мурзы имели влияние, жёны, матери, и так далее. То есть, он изменил издревле существующее положение, которое основывалось на старине,  называемое тогда правдой. А был он  всего лишь владельцем захудалого московского княжества. Сильным тогда считалось Владимирское, но там сидел его дядя. И вот этот внучок Александра Невского хитростью и подлостью начал действовать. Сначала родню науськивать, мол, не по справедливости как-то, не по истинному значению, отчина распределяется.  Я-то внук самого Александра, а кто такой Михаил, что он такого великого сделал? Об их общем отце, великом князе Ярославе, сыне Всеволода Большое Гнездо, как-то подзабыли, да и сидел он, когда пришли татары, в Новгороде. Михаил Тверской прознал о злых кознях,        и попытался увести на свою сторону церковного главу, патриарха, но тот остался во Владимире. Власть тогда делилась на мирскую, или светскую, как позже стали объяснять, и церковную, от бога идущую. Он даже пытался перевести его в Тверь, чтобы сидел рядом с великим князем. Но почему-то не удалось. Нам остаётся только догадываться, по каким причинам церковный владыка держался стороны владимирцев и москвичей. Тогда Михаил попытался утвердить на выборную должность патриарха своего архиерея. Тоже не удалось. А тут умер прежний хан, и во главе Золотой Орды стал Узбек, который принял магометанство, как государственную религию среди своих. До этого татары к мусульманам относились намного злее, чем к православным. И этот самый внучок Александра, забыл его имя, быстренько женился на сестре Узбека. Мало того, стал её возить с собой в захватнические походы на соседей, как хорошее прикрытие. Однако Михаил разбил его раз и другой. А когда одержал крупную победу в знаменитой битве, то даже взял в плен жену и дядю своего противника. Сам неуёмный московский внучок бежал, знал, что Михаил его просто убьёт, поднять руку на князя мог только другой князь, а звали они друг друга братьями, как им церковь велела. И тут         в плену сестра Узбека умирает самым загадочным образом. Вина за её смерть падает естественным образом на Михаила. Того вызывают в орду на разборки. Вся родня отговаривает великого князя ехать на верную смерть. Но тот мужественно едет. Историки оценивают его поступок не иначе, как духовный подвиг, заботу о своём народе, иначе якобы татары бы пришли и всё княжество разорили. Думаю, что, вряд ли князь жил заботами о народе, он ехал за правдой, за удержанием великокняжеского титула. Титул у него отобрали, ярлык отдали московскому хитрецу, чего тот и добивался, ради чего захватывал земли тех, кто против него, а боязливых он склонял к подчинению. Но вот казнить Михаила Тверского татары не стали, значит, он каким-то образом оправдался, что не виновен в смерти сестры хана. Провел он в Орде больше года. Не трудно представить, как вела себя по отношению к нему мать хана, которой противник Михаила талдычил, что перед ней убийца её дочери. Наверное, он сильно надоел, потому что хан ему сказал, если он тебе столько зла причинил, то сам его и убивай, ты теперь великий князь. И Михаила убили так, что даже татары изумились, упросили не бросать под открытым небом раздетого тела, как собаку, князь всё-таки. За смерть отца отомстил сын, убил позже московского негодяя, но потом и его убили, а потом и разорили Тверское княжество, чтобы оно больше не соперничало с Москвой. А великим князем стал младший брат хитрого внучка, ещё один внучок Александра Невского, прозванного за скопидомство Калитой. Его ещё сравнивали с мелким хищником, поджидающим из-за угла, где что плохо лежит. Тот задабривал хана и его окружение дорогими подарками, чтобы не выпустить из рук дорогого ярлыка, разрешения на власть, захваченную не по правде. Будучи младшим, он стал великим.  А величие своё москвичи утверждали гонором, который заменял истинную значимость. Отсюда можно сделать вывод, что Москва стала столицей благодаря татаро-монгольскому игу, которое утвердило состоявшуюся несправедливость. И эта беда тянется до сих пор и конца ей не видно. А в советское время суть московского высокомерия заключалась ещё и в том, что мы, правящие, столичные, можем и не верить в социализм, а вы все обязаны, иначе подчиняться не будете. Понимаете?
 – Мы, кстати, пришли, - сказал полковник.








22

Впереди был виден разъезд, справа на железнодорожное полотно выходил асфальт. Донёсся звук автомобильных моторов.
– А мы обойдём слева, лесочком, - предложил Спакуха, - чтобы не удивлять народ. Откуда здесь незнакомые люди, спросят, почему идут не по шоссе, а по шпалам?
Лесом прошли быстро. Тропинка вывела на дорогу, машины, как по заказу проехали, за спиной румянились облака, но солнце заходить не торопилось.
 – Теперь уже рядом, - сказал полковник.
 – Вы неплохо ориентируетесь в здешних местах, - похвалил Александр Иванович, чтобы хоть что-то сказать.
 – Я здесь второй раз.
 – А куда мы идём?
 – К моему брату.
И полковник рассказал, что в населённом пункте, куда им нужно до темноты, проживает его старший брат по имени Артём. Родились и выросли они по другую сторону горного хребта, их дед был из рода уральских казаков, а им передались через мать его неуёмные гены. Брат с детства тянулся к слесарному делу, характером пошёл в мастеровитого батюшку, но после восьмого класса его соблазнили поступить в военное училище в Оренбурге. Туда он затем и младшего пристроил, с необычным  именем Галактион,  убедив благополучным существованием на казённом обеспечении. Отец их к тому времени сделался конченым инвалидом, и двух пенсий им с матерью только на еду хватало. У младшего с военной карьерой дело пошло, училище он закончил с отличием, потом на высшие курсы, потом в академию, а у старшего как-то не задались отношения с форменной дисциплиной. Дослужился он с горем пополам до майора, вторая жена от него сбежала, доверили ему батальон старых танков, и тут он запил совсем по-чёрному. Закадычный дружок, с которым его попёрли из рядов доблестной армии, уговорил поехать сюда, где у него жила сестра с подростковым сыном. Для надёжности на будущее он их тут же повязал законным браком, а вот с работой возникли трудности, хоть и Тюмень недалеко. В тяжёлые девяностые годы дружок взял, да и не проснулся очередным безрадостным утром, а брата откачали. Сын у жены вырос, уехал куда-то на заработки, а потом и мать к себе вызвал. И остался Артём совсем один в чужом краю, хотя прижился.
Они подошли к дорожному столбу с надписью по белому прямоугольнику «Новая Заимка».
 – Здесь бы нам как-то перелеском, чтобы детвора на дороге не заметила.
Полковник вышел кустами на нужный огород, и, как только чуть стемнело, они направились к деревянному дому, где в двух окошках горел свет и мелькали голубые всполохи от телевизионного экрана.
С покосившегося крыльца неохотно спрятался в щель кот. Входная дверь из белёсых неокрашенных досок в так называемые сени, с большим запасом дров, оказалась приоткрытой, чернела щелями, а дверь в жилое помещение была тщательно захлопнута, и толстые края утеплителя из потрескавшегося дерматина щелей не оставляли.
Полковник стукнул три раза кулаком, и они вошли. Неосвещённая комната с печью и столом напротив пустовала. Свет и звук шли в неё из смежной комнаты, вход в которую прикрывали занавески непонятного цвета. Оттуда и вышел хозяин. Спакуха нашарил выключатель и громко щёлкнул. Осветился мужчина в тельняшке с длинными рукавами, спускающимися на тёплые спортивные штаны голубого цвета,  заправленные в высокие шерстяные носки грубой вязки. Он не походил на брата даже ростом, широкий и кряжистый, лицо в морщинах, седые пряди волос, но первое слово, которое он радостно воскликнул, указывало на безусловное родство.
 – Брат!..
Они обнялись так, что у профессора навернулись слёзы.
 –  Откуда, что?.. Как ты здесь?
 – Не спрашивай, - категорично поднял руки Спакуха. – Тайна, должен понимать. Познакомься, кстати. Мой товарищ. Александр Иванович.
И профессор увидел, чем они всё-таки похожи. Взглядом. Такие же внимательные, чуть с прищуром, ироничные глаза. Только замутнённые,    а потому кажущиеся чёрными.
 – Так он же не военный, - сказал, как поставил диагноз, старший брат полковника.
 – Вот и не задавай больше вопросов. Просто познакомься и всё.
 – Артём, - протянул тот руку.
 – Артём Егорович, - уточнил Спакуха. – Фамилия такая же, как у меня. Очень хороша для здешних мест.
Хозяин засуетился, усаживая гостей.
 – Только вот из еды у меня одна прошлогодняя картошка. На огороде ничего пока, кроме зелени. Осталась капуста в бочке, солёные огурцы.       А вот масло кончилось растительное. Скоро пенсия, так сразу и куплю. Только вот оно  дорожает так, что и покупать не хочется.
 – Я, кстати, лопату тебе хорошую принёс, - сказал полковник. - Нового образца. Сама копает. У крыльца оставил.
 – Так пошли, покажешь, - кинулся надевать телогрейку брат Артём. – Зачем же у крыльца? Сопрут ещё.
Вышли на улицу, где хозяин залюбовался принесённым ему подарком.
 – Так это же военная лопата! – прозвучало как высшая похвала.
 – Значит, вы ему несли? – спросил профессор, рассматривая с интересом лицо Спакухи.
 – Да, помогаю брату, чем могу, - ответил как-то бесшабашно полковник. И крикнул с восторгом. – Ты припас боеприпас?
 – А я сейчас не пью, - ответил весело Артём Егорович.
 – Да неужели? – изумился брат-полковник. – А что случилось? Заболел, что ли?
 – Нет, просто завязал, - опёрся гордо на лопату хозяин дома. – Бабка одна, конечно, поворожила. Но я сам себя заставил. Она, конечно, говорит, что это её колдовство. Пошли, покажу тебе мастерскую.
 – Я же видел её.
 – Заодно лопату спрячу туда.
 Мастерской называлась пристройка к дому со стороны огорода.     На массивной двери висел богатырский замок. Внутри оказалось  помещение с земляным полом, уставленное всякой хозяйственной всячиной. У окна громоздился токарный станок.
 – Это мне недавно привезли, еле втащили, пришлось дверь ломать. Четыре мешка картошки отдал. Смотри, что я на нём выточил.
Артём Егорович снял с полки длинную трубу толщиной с палец.
 – Ствол, что ли? – взял предмет в руки Спакуха.
 – Нарезы мне не сделать, но вот за счёт удлинения гарантирую точность попадания на пятьсот метров. Калибр семь шестьдесят два, как положено. Сейчас занимаюсь казённой частью.
 – А зачем тебе? Ты же не охотник.
 – Пригодится. Враг какой-нибудь набежит.
 – Какой здесь враг? Сибирские болота. Одни комары.
 – Ты не знаешь. А я знаю.
Когда вернулись в дом, хозяин вновь засуетился от стола к буфету.
 – Ничего нет, поэтому извиняйте. Я же не знал. Ты бы хоть тушенки принёс баночек десять.
 – Я сейчас в такой части, где банок нет, - пояснил Спакуха. – Мы теперь кормимся по-современному, упаковку нельзя категорически нигде показывать. Но кое-что я тебе захватил.
Он достал из карманов куртки три тюбика мази от комаров, великолепное действие которой испробовал на себе Александр Иванович.
 – Только строгое условие. Никому ни слова.
 – Ты же меня знаешь, Галактион. Мне бы вот новую камуфляжную кепку!..
 – Что, старую совсем закучерявил?
 – Я бы и про новую еду никому не сказал. Зря ты не принёс. Мне же интересно, как оно там сейчас.
 – Нельзя. Все пакеты подлежат строгому уничтожению.
 – Так я бы сжёг. Чего такого? Ну, не умею я готовить. А в армии хорошо, захотел поесть, вытащил и порядок. Или в столовой тебя накормят. Вот зря ты не принёс.
 – Не смог. Пакеты под строгим учётом. А ты что, за столько времени готовить не научился? Жена ведь давно от тебя ушла. Не появлялась?
 – Ушла! – воскликнул с презрением на лице Артём Егорович. – Она не ушла, а сбежала. Она поступила как дезертир. Это не жена, а предатель.
Стол не накрывался. Даже хлеба не было. Солёные огурцы и капуста. Картошку нужно было варить, а сначала чистить.
 – Я могу в магазин сбегать, тут недалеко, - предложил брат. – Если вы денег дадите.
 – Денег я тебе дам, - сказал полковник. – Но в магазин бегать не надо. Обойдёмся без случайностей. Завтра  о нас так и так узнают. Но мы уже уйдём. Мне завтра позвонить нужно будет с почты. В одно место.        А потом ты расскажешь соседям, что приезжал брат с учёным другом, они были здесь по дороге в Омск с научной экспедицией. Товарищ, кстати,     из Петербурга.
 – Да вы что! – воскликнул седовласый Артём. – Вот повезло-то… Послушайте, у меня к вам просьба. Убедительная. Очень надо. Пойдёмте,   я вам покажу, тогда вы поймёте насколько это важно. Только ты, Галактион, не смейся. Я тебя знаю.
Опять вышли во двор к пристройке, где старший брат полковника открыл другую, совсем неприметную дверь. Яркой лампой осветилось  узкое помещение, кладовка без окна,  всю длину правой от входа стены которой занимали полки. На которых лежали  предметы серьёзной человеческой деятельности.
 – Здесь у меня музей, ты не знал, - сказал с придыханием Артём.
 – Ну, тогда вы найдёте общий язык, - заметил полковник и кивнул на Александра Ивановича.
 – Вот повезло-то! – вновь осветилось лицо старшего брата, после чего он стал рассказывать переполненный гордости. – Это у меня настоящие предметы Великой Отечественной. Токарев двух экземпляров,  Дегтярёв, пэпэша, вот эта винтовка ещё с финской, а эта уже сорок второго года. Полевой телефон, ремни, котелок. А это - оружие противника. У меня есть даже румынский пулемёт, это вообще уникальный экспонат.  Я два раза ездил в Москву на чёрный рынок. Редкие вещи у меня имеются, а самой простой нет, вот в чём штука. Знаете, чего нет? Только не смейтесь. Немецкой каски. А у вас их там навалом, правда? Я даже знаю где. Вот,    у меня есть полевая карта осады Ленинграда, у меня здесь всё отмечено.   Я бы сам приехал, сам бы нашёл тех, кто копает, было бы только где остановиться. Неужели повезло?
 – Конечно, повезло, - хлопнул его руке Спакуха. – Он тебе пришлёт. Посылкой в ящике. Возить опасно. Как тебя за этот склад ещё не повязали, даже удивляюсь.
 – А я никому не говорю, - сурово произнёс Артём. – Весь посёлок знает, но я не признаюсь. Даже по пьянке не раскололся. Хотя пытали, гады.
 – Вы пришлёте брату экспонат, Александр Иванович? Как музейщик музейщику?
 – Конечно, - ответил смущённо профессор.
Он пытался по лицу Спакухи определить, шутит он, или говорит серьёзно.
 – Вот и договорились. Пошли. Я вам после адрес напишу. Выходим отсюда, тут несёт чем-то.
Наверное, он раздосадован на самого себя, предположил Александр Иванович. Ведь никто же не тянул его за язык оговориться, что профессор Афонарёв из северной столицы. В доме Спакуха попросил хотя бы чаю организовать.
 – Так это ж надо печку растопить, чтобы только чайник поставить, - выразил нежелание старший брат полковника. – Галактион, потерпи.  Я же забуду всё, что сказать хочу, если отвлекусь по хозяйству. Дался тебе этот чай? Без него не можешь? Вон, попей водички. У меня был электрический, но его спёрли. Забрали за долги.
Дальше он стал взахлёб рассказывать и задавать вопросы. Полковник Спакуха мастерски отвлекал его от профессора, брат послушно менял тему,  из него летели выкрики и слюни, а когда он задавал пристрастные вопросы, младший вновь его перенаправлял.
Очнулся Александр Иванович в тёмной комнате, на диване, чем-то прикрытый, но в одежде. Значит, его сонного увели с кухни. Там горел свет. Он вышел и увидел спящего на табурете полковника. Спакуха откинулся  на стену, голова, упершись затылком, держалась ровно, издавая храп, а ноги вытянулись в широком разбросе. Профессор направился к двери, так как проснулся по естественной нужде. Ночное небо поразило количеством звёзд. А ещё он услышал разговор. И увидел, что дверь мастерской открыта, куда притягивают свечение и голос. Он тихо подошёл, не зная, выдавать ли своё присутствие. Артём Егорович стоял лицом к окну, как будто видел там кого-то, бил кулаком по металлическому кожуху станка и что-то разъяснял, повторяя:
 – Я должен работать!.. Я должен работать!..


23

Второй раз он проснулся от того, что рядом храпели. Жилище стояло наполненное утренним светом и каким-то запахом. На полу лежали матрасы, а на них два брата монотонно издавали сонные звуки без слов. Александр Иванович взглянул на часы, которые ему вернули перед необычным путешествием. Семь утра. Обычно он просыпался раньше.
Где-то через полчаса проснулся Галактион Спакуха, который тут же вскочил. Что значит военный человек, отметил про себя Александр Иванович, тоже вставая. Полковник шёпотом сказал, что им пора, хозяина будить не надо, они с ним за ночь дважды пространно беседовали, после чего брату не мешает хорошенько выспаться. Умывшись и сделав по нескольку глотков из холодного чайника, они вышли на улицу, где полковник направился не к лесу, а на дорогу. Он знал куда идти. По асфальтированному шоссе они пришли к центру населённого пункта, где уже сновали люди, светились стёкла магазина, газовал на месте жёлтый автобус, хоть и старого образца, но как новенький. Полковник шёл к зданию почты, не обращая внимания на останавливающихся и смотрящих на него, как на диковинное явление.
В тесном помещении, недавно отремонтированном под современный стиль, он указал профессору на три кресла для ожидающих, мол, выбирайте любое. А сам подошёл к стойке с оградительным стеклом.
 – Это вы? – обрадовалась полная женщина и даже встала со своего места. – Как вы здесь? Давно? Надолго?
 – В отпуске, - ответил весело Спакуха. – Вон, с товарищем едем в Омск. Брата навестил и пора дальше. Набери-ка мне, пожалуйста, вот этот номерок. Там всё написано. Ни о чём не надо спрашивать.
Он протянул женщине маленький белый листок.
 – Так у нас теперь новый автомат, - ответила женщина, беря бумажку. – Бросайте любые монеты и звоните.
 – Ты быстрее сообразишь. Да и нет у меня мелких денег.
 – Тогда во вторую кабину…
Профессор слышал, как Спакуха извинялся перед кем-то за плотно закрытой дверью со стеклянным проёмом. И тут ему показалось, что говорящий по телефону произнёс его имя-отчество, Александр Иванович. Он прислушался. Нет, полковник успокаивал кого-то, что всё будет нормально, волноваться не надо.
Когда вышли, профессор уточнил, с кем Галактион Егорович разговаривал, если произнёс его имя.
 – Да нет, вам послышалось, - ответил полковник чем-то озабоченный. – Разговаривал я со своими. Передал, что буду не скоро. Чего по нашей связи делать нельзя.
Разговорились они, когда двинули вдоль знакомого железнодорожного полотна, дождавшись проезда электрички.
 – Ну, как вам мой брат? – спросил полковник. – Мается человек, видели?   И военным не стал, и в профессии не определился. Сделал   когда-то в жизни не верный выбор. Не надо было ему после школы в военное училище поступать.
 – Я думаю, что он не виноват, - охотно поделился своим впечатлением Александр Иванович. – Он таким родился.
 – Объясните. Мне нравится, как вы объясняете.
 – Что-то новенькое, - даже воскликнул профессор. – Это комплимент? Я не женщина, зачем? Меня похвалы только раздражают.      А сейчас я вообще не в том возрасте. Не говорите больше так. Я прекрасно знаю, что некудышний педагог. Я пробовал учить, читал лекции, но студентам со мной скучно.
 – Вам просто не те студенты попадались, - возразил Спакуха. – Мне, например, с вами очень даже интересно. Так что давайте, объясняйте поразвесистей, что значит «таким родился»? Дело в том, что я сам иногда так выражаюсь, но не понимаю значения сказанного. Вот и хотелось бы врубиться. Объясните, как понять. Он что, не мог в детстве изменить свою судьбу?
И профессор с увлечением стал раскладывать на словах то понимание, которое ни раз обсуждал с другом Володей. Он вспомнил о нём почему-то. Мысль даже возникла, что надо было и мне позвонить, чтобы тот не волновался. Ведь я же обещал сообщать ему по электронной почте, где нахожусь, и вот уже несколько дней не выхожу на связь. Неужели, Спакуха не разрешил бы позвонить? Там, среди офицеров, он придерживается инструкции о соблюдении режима, а здесь, когда они вдвоём, неужели был бы так же строг? Он же несколько раз нарушал все предписания, так как является не обычной служивой машиной. Об этом и речь. Надо будет его проверить.
Итак, все мы с рождения заряжены способностями, которые сидят в наших генах. Так в нас отражается прошлое. Это к вопросу, что прошлое существует только на словах и на бумагах, а для живущего есть только реальность, из проблем которой и нужно исходить. Не верно, так говорят только безответственные политики да тщеславные псевдоинтеллигенты. Если мы начинаем делать что-то вопреки своим данностям, то внутренний разлад неизбежен. Это прошлое сидит в нас и никуда не отпустит. На ржаном поле не могу просто взять и вырасти бананы, их надо хотя бы посадить. По ряхам некоторых депутатов государственной думы, которых нередко показывают по телевизору, видно, что этот человек изначально не может принести никакой пользы другим, только себе. Как бы он не доказывал горячими речами свою значимость, он не то, что не хочет, или не будет, он просто не способен делать что-либо позитивное. Потому что родители у него были приспособленцы и халявщики. А их родители тоже.   И вот это и есть реальность. Человек, осознавая свою сущность, может только не делать каких-то гадостей. Если у него хватает ума подумать о последствиях. Большинство думает, что ничего страшного не случится,      и решается попробовать, а вдруг пронесёт. Пронесёт сейчас, но не пронесёт в будущем. Почему в семидесятые и восьмидесятые так много развелось на всех постах, даже самых незначительных, людишек способных только наживаться? Это выросло новое поколение. Ах, говорили тогда с горечью, время энтузиазма прошло. Да прошли, как мамонты, сами носители энтузиазма. Исчезли. Кого перебили, кто погиб в войну, а по большому счёту сам энтузиазм не совсем естественная привычка организма. Он человечен, но не развился как надо. Как и многие другие качества. Та же честность. Потому что большинство носителей позитивных качеств истребили. Не всех, но большинство. А новое поколение – это дети и внуки партийных работников, служилого торгашества, которые при любом строе хорошо живут, и тех, кто охранял заключенных, служил в органах, стоял в заградотрядах, даже просто доносил ради улучшения своих жизненных условий. Много написано о тех, кто погиб в лагерях. Но про тех, кто охранял заключенных, написано как-то скупо. А ведь они все выжили. И от них пошли дети и внуки. Дедушки и папы  постарались не говорить о своём прошлом, они лишь учили своих детишек, как правильно жить, показывая свои медали, гордясь заслуженными пенсиями. Но дети и внуки несли в генах их привычки, их способности, их грехи, их кровожадность при достижении благ. Вот и заполонило это море паразитов нашу страну в девяностые годы. Как хороший, так и плохой человек, может всего лишь не совершать того или иного поступка. Как хорошего, так и плохого. Большинство мужчин не совершают насилия, но насильники в них сидят. И убийца сидит почти в каждом. Потому что наши предки были такими. Жили по звериным законам. Жизнь была такая на земле, планета находилась в определённом возрасте. Таким родился – это большой комплекс прошлого. Предрасположенность к труду вообще и способности к каким-либо профессиям. Нравственные способности у кого-то есть, а у кого-то их нет на генном уровне, поэтому бесполезно их судить, выслушивать их признания вины, они делают это для сохранения шкуры, звериный инстинкт. Человеческого в этих человекоподобных и быть не может, а потому их надо изолировать, а лучше уничтожать до того, пока не расплодились. Уничтожают же хищников, которые разоряют хозяйство. Так и к убийцам и насильникам не должно быть пощады, потому что это звери в человеческом облике. Но виноваты в их появлении на свет родители, а ещё раньше те, кто позволил этим родителям размножаться. Сильное государство является, прежде всего, жёстким, иначе племя не выживет, не разовьётся. Или разовьётся уродливо. Мы надеемся на лучшее будущее следующих поколений, а потому должны быть твёрдыми, а когда надо безжалостными. Ведь говорили ни раз, что за кровавое прошлое так никто и не покаялся, значит, шлейф прежних грехов будет тянуться за народом. По-разному относятся к самому значению покаяния.                По-церковному, это когда приходишь к батюшке, в чём-то признаёшься, что-то сокровенное утаиваешь, платишь по тарифу, и тебе от имени Господа отпускаются грехи. Очень лицемерная позиция. О партийном покаянии можно только рассуждать. Партийный человек может, если заставят, признать свои ошибки, якобы покаяться, но в душе, и на словах, останется верный идеалам, то есть, для общего дела, которым управляют руководители, совершит ещё ни одну гадость, пусть даже не явную. Просто настучит, когда надо, просигнализирует, и тем загубит чью-то жизнь, оставаясь уверенным, что поступил честно. А человеческое покаяние, это когда ни перед кем-то, не на людях, не громогласно,  а перед самим собой признаёшься, себя клянёшь за свои способности, то есть, своих предков, которые такие задатки передали по наследству, для себя объявляешь, что твоё прошлое является чёрной страницей, ты от него не отказываешься, но дальше будешь поступать иначе, берёшься себя ломать, терпеть, обрекаешь на лишения, чтобы в будущем тебе и твоим потомкам жилось спокойней. Неправда, как радиация, если когда-то была посеяна, то будет лежать и отравлять существование. Ты будешь богат, при делах, тебя любят, но неправда будет точить, не давая покоя. Ты будешь всех уверять, что счастлив, лелеять детей и внуков, убеждать их, что прожил честно, им есть чем гордиться, но зараза потом в них вылезет, проявится самым неожиданным образом.
Полковник остановился, чтобы посмотреть в глаза.
 – В ваших детях неправда как-то проявилась?
Александр Иванович грустно усмехнулся.
 – У меня, к сожалению, нет детей. Но я знаю, как бы она вылезла. Моя мать была честным человеком, как и бабушка. Но та родилась и воспиталась в православной среде, а мать уже была атеисткой. Если бабушка не допускала компромиссов, то мать их несколько раз совершала, её к тому принуждали, винить её нельзя,  иначе было не выжить, но вина остаётся, и мне передалась. Я бываю иногда чересчур принципиальным.    А уж подозрительность во мне сидит как неизлечимая болезнь. Надо бы себя ломать, переделывать, но уже не могу. Да и не для кого-то получается. Мои недостатки со мной и умрут. По теории хорошо, всё правильно, так и должно быть, а по-человечески грустно. Ведь те обыватели, которые способны только жрать и орать о своём счастье, расплодились, их дети и внуки несут все грехи прошлого, и никто ни в чём каяться не будет. Потому что им даже осмыслить это не по силам. Они будут визжать на стадионах и телевизионных шоу, они усыпают обёртками и плевками тротуары, для них создана культура современного мещанства с бесконечными сериалами, глянцевыми обложками, идиотскими представлениями, и детективными многотомниками, и с этим явлением справится только природная катастрофа,  потому что сами обыватели, благодушествуя в рыночной атмосфере, будут передавать и передавать по наследству отходы неправды. Её в могильники не закопаешь. Она в генах. Они такими родились. Как и мы с вами.
 – Ну, а какая же неправда сидит во мне? – вновь обернулся полковник.
 – Ну, так вы же военный, сами себя хорошо знаете.
 – То есть?
 – Служивый человек изначально нахлебник. Выражаясь современно, халявщик. Вот и всё. А дальше идут разновидности паразитов. Кто-то служит честно, не жалея себя, кто-то делая карьеру, кто-то добывая благ для себя любыми путями, не гнушаясь преступлениями. Вы лучше знаете вашу среду. Но все вы изначально халявщики, кто лучше, кто хуже, неважно. Понимаете? Извините.
 – Да ничего.
 – Вы сами спросили. Вот вам один из моих недостатков. Не умею промолчать, когда надо. Потом осознаю, что кого-то обидел, но до этого мне нужно было правду высказать. А это уже бестактность. Что ставит под сомнение личную интеллигентность. Вы назвали меня при знакомстве интеллигентом, помните? Я всячески открещивался. Потому что знаю свои недостатки.
 – Да я такой же.
 – Для вас это несущественно. Военный человек должен резать правду-матку. Особенно, если он начальник.
 – Да, когда подчинённый, то за правду можно и головы лишиться. Хотите, расскажу, как я не стал генералом? А ведь был тогда начальником. Это я к тому, что и начальнику бывает опасно правду говорить.
Александр Иванович даже улыбнулся, видя, как азарт заиграл в глазах полковника.
 – Расскажите, конечно.
 – Дело было так. Девяносто пятый год. Я тогда командовал отдельным танковым полком. Техника старая, менять не светило, да и поговаривали, что вообще расформируют. А принял я полк в девяностом, на границе с Китаем. Потом нас на границу с Казахстаном передвинули. Должность генеральская, полковником отходил сколько надо, за плечами академия, всё, как положено, выходит приказ о присвоении мне очередного звания. Ко мне уже обращаться стали «товарищ генерал», хотя я ещё носил полковничьи погоны, новые должны были прислать, у нас там слабо работал военторг, тогда вообще была разруха, если помните.
 – Помню, ещё бы.
 – Так вот. Назначается строевой смотр. Очередная проверка бздительности. А мы с вечера хорошо поддали. У меня замечательный начальник штаба был. И он принёс опохмелиться перед построением.       Ну что такого, в первый раз, что ли? Захорошело, и я вышел на плац в весёлом расположении духа. А до этого на вечеринке  мы друг дружке  уши прожужжали, как всё плохо, как всё разваливается, пора делать военный переворот. На всех пирушках только про это спорили. Ну и накопилось, видно, подошло к самому горлу. Даётся общая команда «смирно», мой начальник штаба докладывает, всё по форме, я кричу «здравствуйте, товарищи», мне отвечают «здра тов пол». Слышу, как зашикали офицеры, что надо было приветствовать, как «товарищ генерал», а меня вдруг чёрт за язык и дёрнул. Я потом сам не мог понять, как так случилось. И я на общее приветствие весело кричу. Продали Россию! А мне в ответ не задумываясь: «Ура-а!» Представляете, какой скандал? Тут же донесли. Мой начальник штаба говорил мне кто, и предлагал, как этого человека убрать из части.     В результате убрали его. А мне буквально через неделю приходит приказ об отмене присвоенного звания в связи с сокращением штатов и бюджета. После две тысячи второго, когда дела пошли на поправку, мне предлагали звание вернуть, даже говорили, что не твоё дело, присвоят и будешь служить, никуда не денешься, а я ни в какую. Тоже не знаю, почему пошёл на такой принцип. Заявил, что даже если присвоите звание генерала, буду носить старые погоны, не сменю из принципа. Мне полковником хорошо. Настаивать не стали, а на хорошем счету я всегда был. Поэтому и доверили мне такое ответственное дело. А я нарушаю режим, как видите. Решил брата проведать. Как был раздолбаем, так и остался. Но по большому счёту вы правы. Все мы паразиты, если разобраться. Но служба у нас не из легких.
 – Вы уж извините, что  сказал обидные слова.
 – Да ну что вы, профессор, вы мне очень симпатичны. Я от вас любое оскорбление приму как награду. Извините, что так по-солдатски выражаюсь.
 – А зачем вы меня с собой брали? Ведь вы же могли брата и один проведать, намного быстрее получилось бы.
 – Для маскировки. С вами даже у моего брата сомнений не возникло, что мы из научной экспедиции. А то, что по военной теме, это как само собой разумеющееся, это для него наивысший авторитет. Да и собеседник вы такой, что только мечтать. Да, вы правы, желание халявы сидит в каждом из нас, как главная сущность.
Александр Иванович даже подпрыгнул от  радостного волнения.
 – Если хотите, расскажу вам историю на эту тему. Вы мне про себя, я вам свои воспоминания. Можно, я буду вас называть по имени-отчеству. Полковником как-то язык не поворачивается. Лучше Галактион Егорович. Так вас даже некоторые офицеры называют.
 – Самые яркие из паразитов. Вам разрешаю. Пожалуйста.
 – Спасибо.
Профессор подпрыгнул ещё раз.
 – Ехал я поездом на юг. В Крым, на море, знакомые пригласили отдохнуть в их любимом месте, которое называли «биостанция». Она и работала  биостанцией, ещё социализм был. Это под Феодосией. Билетов в плацкартный было не достать, я купейный-то приобрёл с хорошей переплатой. Ехали две девицы, одна постарше, невзрачная, другая тоже не очень, но при хорошем теле. А четвёртым попался курсант последнего курса училища политруков. Или политработников. Сейчас, наверняка, таких давно нет.
 – Есть, - весело сказал полковник. – Их переименовали.
 – Так вот, этот парень, гордясь своим мундиром с нашивками, хвастался чуть ли не взахлёб, как он здорово устроился в жизни, какую он будет получать зарплату, какие у него будут льготы, как он быстро выйдет на пенсию, и пенсия у него будет очень хорошая, а делать при этом почти ничего не надо. Он даже не командир, где надо за личный состав отвечать. И жену он себе найдёт такую, чтоб готовила, стирала, всё для него делала, и не выступала. Девиц в купе он, можно сказать, затерроризировал примитивными ухаживаниями. Ещё бы, здоровый, красавец, полный сил, знает кучу анекдотов, пьёт как лошадь, с деньгами. Правда, пил, в основном, на мои, но это же тоже уметь надо, главное, весёлый, а что ещё требуется? А вот девицы почему-то к нему не очень. Всё больше ко мне с разговорами. Он понять не мог, отчего так, а когда хорошо выпили, даже стал доказывать, что его-то судьба лучше моей, и он сам так устроил, он в жизни не промах. А девицы всё равно ко мне. Даже ночью переполох устроили, когда он полез слишком откровенно. А вот я, дурак, не оказал ни одной из них должного внимания. Всю жизнь таким был, если нет чувства, то не могу, хотя женщины ни раз требовали своего. Это я к тому, что у каждого полно недостатков. А парень тот с расстройства ушёл  курить в тамбур до самого утра.
 – Пошёл затвор передёргивать, - сказал полковник, шагая впереди, не оглядываясь.
 – Вы это про естественные солдатские надобности?
 – Да, я это о том, о чём вслух говорить не принято. Вы служили в армии, хорошо понимаете, о чём идёт речь.
 – Да это и без армии хорошо функционирует. Таковы потребности организма. Как у мужчин, так и у женщин.
 – Нет, на гражданке об этом говорят вслух, даже считается некоторым шиком, гордостью, что ли. А в армии, если помните, о бабах, о выпивке, о сексе, но об онанизме говорить не принято, считается дурным тоном, о святом ни слова. Разве не так? Поэтому я у своих легализовал это дело. Пожалуйста, ребята, не стесняйтесь. Если прижало, надо сбрасывать давление. Это раньше насмехались, даже наказывали, если попался, обвиняли, что занимался дурным делом. А в нашей части никаких насмешек не услышишь. Вообще на эту тему ничего не услышишь, даже анекдотов.
 – Понятно, - сказал Александр Иванович. – Я сразу обратил на вас внимание, как на оригинального человека.
 – Скажите, профессор, а вы себя халявщиком не считаете? Ну, или паразитом. По вашей теории.
 – Я же занимаюсь наукой.
 – А я занимаюсь службой.
 – Это не одно и тоже. Умственный труд – всё-таки труд, созидание,  а служба – это когда ты исполняешь обязанности, находясь на государственном обеспечении.
 – И что, думать не надо?
 – Не обязательно, я бы так сказал. А дальше – кто каким родился. Кто вообще не способен, вернее, умеет думать только о себе любимом, как принято говорить в рыночном обществе, а кто не может не думать о чём-то выше себя, у него душа такая. Кстати, знаете, почему так много у нас народу служивого?
 – Потому что страна большая.
 – Это одна из причин. Я не точно выразился. Почему так много людей не просто любящих, а стремящихся только на службу? Потому что все являются потомками ранее служивых. Так исторически сложилось. Россия со времён татаро-монгольского ига было обречена воевать на три стороны. С западом,  востоком, и с югом, с крымскими татарами. Да и севера шведы поджимали. Если во времена княжеств воевала только дружина, а все остальные кормили князя и его воинов, то потом разрослось не просто государство, а военизированное государство, похожее на боевой, вооружённый строй. На западе тоже войн хватало, но у них как-то не так, у них ремесленничество хорошо развилось, например. А у нас черный люд был затерроризирован служивыми. Всем дай, и все хотят жить не бедно.    А количество желающих так жить множилось в геометрической прогрессии. А кроме военных, обязанных защищать, ещё развилось монашество, как особый вид халявщиков. Конечно, эти и воевали когда надо, и обеспечивали сами себя, но в основном добивались увеличения монастырских земель вместе с работающими на ней крестьянами. За постриг в монахи доброволец отдавал почти всё, что у него было, а главное свою землю с обслуживающим персоналом. И желающих было не мало, потому что, переходя на службу божью, ты больше не жил заботами, как вести хозяйство, как сводить концы с концами, как пережить очередную зиму, как не отдать последнее, когда придут грабить служилые, ну и так далее. А тут на прожитьё тебе хватает, тебя накормят и оденут, да ещё и напоят, в каждой келье монастыря был винный угол, против содержания которых выступали особо рьяные защитники истинной веры. Так что у нас халявщики, или нахлебники, то есть паразиты, расплодились исторически, вот в чём штука. Вы можете и не верить, у вас, как у человека образованного, своя точка зрения. А я вам высказал свою.
Когда добрались до тайника, полковник сделался озабоченным. Переодевшись, объяснил, что его беспокоит. Время хоть и комариное,        но полуденное, на реке их может заметить какой-нибудь шальной рыбак. За мотором надувной лодки он внимательно изучал берег, а не смотрел вперёд. Их  встретили те же трое военных, чтобы нести дальше  мешки с уложенным имуществом. У стоянки замаскированных танков  поджидал начальник штаба и начал было доклад.
 – Тихо, Петя, - перебил Спакуха. – Мы сначала поедим, вздремнём часика три-четыре, а потом я всех соберу. Чего там Грачёв,   не засекли нас пока?
 – Ничего пока не говорит. Значит, всё нормально.
 – Ну, тогда до вечера.


24

Вечером Александр Иванович только задремал после вкусного ужина, как с улицы звякнули в броню.
 – Профессора в штаб!..
Размышляя над вариантами, какие фокусы его поджидают, он прошёл за военным, заметив, как сумерки украшены пылающим закатом. Знакомую палатку раскинули под маскировочной сеткой.
На скатерти из карт помимо раскрытого футляра и всякой мелкой дребедени занимал чёткое место прибор странной конфигурации. Александр Иванович уставился на него, инстинктивно разгадывая назначение.
 – Это от комаров, - пояснил Спакуха, улыбнувшись детскому интересу профессора. – Новое изобретение. На улице марево, а здесь хорошо. Человечество шагает по планете. Только вот что потом от нашей планеты останется?
 – Комары точно останутся, - улыбнулся и профессор.
У стола передавали друг другу бумаги бордоволицый Кошкарёв и розовощёкий Подобед. Они различались по значению без погон.
 – А зачем вы меня позвали? – спросил Александр Иванович.
 – Сейчас будет постановка задачи. А вы у нас полноправный член.
Полковник спиной заметил реакцию заместителя начальника штаба.
 – Тихо-тихо, Подобед. Я употребил это слово в его не ругательном значении.
Тот улыбался.
 – Да я к тому, товарищ полковник, что касса давно не пополнялась.
Всем был парень хорош, но что-то в нём раздражало. Профессор определил. Наглое панибратство.
Когда собрались знакомые уже профессору лица, начальник штаба указал общий маршрут передвижения этой ночи и проверил, как нанесли подчинённые на свои карты услышанное.
 – Позывные те же, - уточнил державшийся в стороне полковник. – Кулик в эфире за старшего, его заместитель отчитывается, как ведущий первую роту.
 – А то они ваш голос не знают, - сказал капитан Кулик. – Они ж все одно не поверят.
Простоватое лицо капитана Кулика выказывало скрытую непокорность. Широкий лоб, широкие скулы, широкий рот с искривлёнными тонкими губами, широкий подбородок с ямкой, а в узких глазах, то ли с прищуром глядящих, то ли уставших от напряжения, словно застыл вызов, подождите, мол, наступит и мой час.
Полковник оказался справа и дружески хлопнул его по левому предплечью.
 – Мы же их проверяем. С твоей помощью, капитан. Все это понимают, надеюсь. А хитрить надо с юмором. Так что держись веселей. Расскажи какой-нибудь анекдот, что ли.
 – Какой анекдот?
 – Ну, какой-нибудь. Развесели подчинённых для начала, укрепи дух. Ты что, анекдотов не знаешь?
 – Знаю, почему. Приезжает, например, муж из командировки.         И застаёт дома жену с любовником. И выбрасывает обоих в окно.
 – А юмор в чём?
 – С девятого этажа.
Теперь все глядели только на полковника. Что скажет он.
 – Да-а, - дёрнул головой Спакуха, заставляя себя не улыбнуться. – Редкая птица долетит до середины Днепра.
Сгрудившиеся вокруг  разом захохотали.
 – Ладно, идите. Кошкарёв, палатку снять через полчаса. Свободны!
Александр Иванович решился на вопрос, когда все ушли.
 – Вы меня извините, Галактион Егорович, но я всё-таки не понимаю. Зачем я вам здесь? Оценивать юмор ваших подчинённых?
 – Нет, профессор. Оценивать в том числе. Но самое главное, я жду от вас каких-нибудь неожиданных подсказок. Нестандартных решений, как принято говорить. Ну, помните то совещание? Я попросил всех высказаться, у кого какие соображения. Я даже подчеркнул, оригинальные соображения. И что мы услышали? Чему их учили, так они и мыслят. Они военные, честно служат, чего ещё надо? А вы всё-таки человек гражданский. Тем более, начитанный. Вот и подскажите что-нибудь. Говорите всё, что в голову придёт. Любую ахинею предлагайте. Не стесняйтесь. Ладно? Вот и хорошо. Это я на будущее. Потому как сейчас вряд ли у вас появится что-либо. Сейчас мы пойдём в машину. Сейчас Грачёв ко мне придёт и пойдём.
 – Знаете, - даже засмеялся Александр Иванович, - а ведь есть одно соображение.
 – Вот как?
 – Ну, вы же сами предложили. Любую ахинею. Вот и родилось. Говорю, что первое в голову пришло. Попробуйте отобрать у этого Подобеда кассу. Интересно посмотреть на его реакцию. Как он себя поведёт.
 – Вам он тоже не очень?
Полковник смотрел внимательно.
 – Мне он показался самым ярким представителем тех служащих, которые, говоря по-старинке, на чужом горбу в рай въедут. Эдакий ухарь-весельчак, для всех разудалый, но заботящийся только о личном благе.     От него жертвенности не дождёшься. А ведь служба государева, или служба на пользу отечества, называйте как хотите, предполагает прежде всего жертвенность. Изначально. Если я правильно понимаю.
 – Вы правильно понимаете, - кивнул полковник. – Вы не только понимаете, вы ещё всех нас поучить можете. На личном примере. Вы же отдали всего себя служению науке. Могли уйти в трудные годы на хорошие заработки, но не ушли. Могли ведь?
 – Не только мог, но и пытался. Но не пошло. Не удалось, что ли. Внутри что-то противилось. Не приспособлен я, наверное. Не сумел перестроиться на коммерческий лад. Устарел, одним словом.
 – Отнюдь, профессор. Вы – истинный служака. Таким родились. Помните, мы говорили?
Александру Ивановичу даже неловко сделалось.
 – Не об этом речь, Галактион Егорович. Мы сейчас говорим не обо мне. Мы говорим об явлении, которое подточило и развалило союз. Мощную прежнюю империю. Нашу с вами родину. Точного определения этому явлению, пожалуй, что и нет, а из известных больше всего подходит слово «демагогия». Это когда человек зовёт всех на жертвенность, призывает к беззаветному служению, показывает, что он сам такой, чуть ли не в пример себя выставляет, а на самом деле таким не является. Ему нужна преданность окружающих для достижения своего благополучия. Помните энтузиазм тридцатых? Ведь на него подняли огромные массы.     И эти массы трудились, не жалея себя. Тех, кто не хотел, отсылали трудиться в другие места. Но потом эти массы поняли, что начальники-то их призывают, а сами не очень-то стараются. Но при этом живут намного лучше.
 – Я всё прекрасно понимаю, - сказал полковник. – Не надо меня агитировать. Я тоже подозреваю, что старший лейтенант Подобед из этих.
 – Может быть, мы зря так о человеке, - залепетал профессор. – Он, по сути, не виноват, что является носителем этой культуры. Это всего лишь наши подозрения.
 – Вот мы сейчас и проверим. 
 – Зачем я сказал? – выразил с горечью сожаление Александр Иванович.
 – Ну, начинается, - поморщился с иронией Спакуха. – Стойте и молчите. Говорить буду только я. Когда они придут. Подождём. Сейчас вернутся. Ещё какие-нибудь пожелания есть?
Александру Ивановичу не хотелось оставаться, чтобы присутствовать при действии, которое сам же предложил. Сделалось ещё более неловко. Поэтому он и ляпнул.
 – Вы слишком часто употребляете в речи слово «отнюдь».
 – И что? – воззрился на него с интересом Спакуха.
 – Ну, вы же военный человек. А это выражение сугубо гражданское. К тому же из девятнадцатого века. Как-то не вяжется, не идёт, что ли, командиру двадцать первого века.
 – А вот здесь вы не правы. Это я специально, профессор. Чтобы для подчинённых было хоть что-то пугающее. Неожиданное, что ли.                Не понимаете?
Александр Иванович промолчал, дёрнув плечами.
Первым вошёл Грачёв, молодой контрактник, разбирающийся во всех мыслимых и немыслимых приспособлениях связи. О последних своих наблюдениях он и доложил. Что их пока не рассекретили.
 – Постой тут, - попросил его Спакуха.
А когда пришли начальник штаба, его заместитель, и тот военный специалист невысокого роста, который отвечал за инженерную машину, полковник поправил ремень и вытянулся, что мгновенно настроило всех на серьёзный лад.
 – Старший лейтенант Подобед, передайте нашу кассу взаимопомощи Афонарёву Александру Ивановичу.
 – А что случилось? – спросил в ответ заместитель начальника штаба.
 – Ничего не случилось, - сказал полковник, будто оправдываясь. – Передай кассу и всё.
 – Вы что же, мне не доверяете?
Он улыбался той открытой улыбкой, которая не говорит, а кричит даже, что я человек хороший, честный, откровенный, чистый до нижнего белья, и вдруг надо мной зависли какие-то нелепые подозрения. Это же несправедливо, что вы делаете, товарищи!
 – Объясните, пожалуйста, в чём меня подозревают? – задал ещё один вопрос Подобед, от звучания которого хотелось прекратить начатое.
Но Спакуха после минутного замешательства взял себя в руки.
 – Послушай, парень, я не хочу ничего тебе объяснять. Это приказ. Отдай нашу матершинную кассу профессору.
 – Да он же гражданский, - возразил Подобед всё с той же улыбкой, но уже и с нотками обиды.
Полковник достал из кармана бумажник, из него десятирублёвую купюру, после чего выругался в адрес матери старшего лейтенанта.
 – Дай сюда кассу, я хочу положить в неё десять рублей!
 – Да нет её здесь, она в машине, - не уступал Подобед. – И не хочу я передавать её какому-то гражданскому. Я понимаю, что это приказ, но касса – дело не только наше с вами, но и общее, пусть все офицеры решают, как с ней быть.
 – Хорошо, передай кассу Грачёву.
 – А он контрактник, при чём здесь Грачёв? Вот если все офицеры решат, что мне доверять нельзя, тогда я кассу и передам.
Но и полковника уже было не смутить.
 – Петя, - обратился он к начальнику штаба, - ты можешь приказать своему заместителю, что бы он притащил сюда кассу?
 – Принеси, - сказал и затем взглянул на своего подчинённого начальник штаба.
 – А почему, в связи с чем? – уже не улыбался, а откровенно возмущался Подобед. – Пётр Трофимович, вы мне можете объяснить, что за наезд? Что я такого сделал?
 – Да принеси же ты кассу, наконец! – прорвало на высокие тона и Спакуху. – И передай её начальнику штаба!
 – А мне-то на кой? – спросил ничего не понимающий Кошкарёв. – У меня своих забот хватает. Кассы мне ещё не хватало.
 – Хорошо, мне её отдай! – уже закричал полковник. – А потом офицерское собрание пусть решит, достоин я хранить общие сбережения или нет!
Тяжело вздохнув, Подобед вышел. Первым заговорил начальник штаба.
 – А что случилось, Галактион Егорыч? Он же хороший парень.          Зачем ты так на него?
 – Да ничего не случилось, Петя, - ответил как-то ласково полковник. Явно изображая доброго командира. Доброго до поры. – Я хочу отобрать у него кассу, ты что, не понял? А твой хороший парень упёрся рогом.
 – Может, ты и меня в чём-то подозреваешь? – спросил Коршкарёв.
Спакуха улыбнулся ещё более зловеще.
 – Пока ты не задавал этого глупого вопроса, у меня  подозрений не было. А теперь не знаю, что и подумать.
До прихода старшего лейтенанта в палатке висело напряжённое молчание. Ждать пришлось долго. Полковник дважды выругался, и все поняли, что за эти слова деньги брать неестественно. Подобеду он велел вскрыть принесённую коробку и высыпать деньги на стол, которые сам же пересчитал.
 – Здесь тысяча триста восемьдесят  рублей. У нас двадцать два офицера.  Если каждый выругается хотя бы раз в день, то получается двести двадцать рублей. Округлённо. То есть, получается, что мы даже пяти дней полноценно не ругались, а находимся в поле уже третью неделю.
 – Так в последнее время вообще материться перестали, - сказал начальник штаба, лицо которого уже ничего не выражало, ни желания защитить подчинённого, ни обвинить кого-то, ни разобраться в ситуации. – Сознательность, что ли, выросла, не знаю, но факт тот, что поступлений в кассу почти не было. При всех свидетельствую.
 – Но в первую-то неделю ругались хорошо? – спросил его полковник. И не дождавшись ответа, так как начальник штаба продолжал демонстрировать глупое непонимание, обратился к третьему офицеру. – Капитан Власов, не помнишь, что было в первую неделю?
Низкорослый офицер  с выражением усталости на лице, из-за чего казался старше и не соответствовал званию капитан, перешагнул с ноги на ногу и дотронулся зачем-то до головного убора, словно желая отдать честь.
 – Тогда ругались хорошо. Я сам рублей сто выложил за один только день. Потом следить за собой начали. Причём не всегда и признаешься, если говорил сам с собой. Чего тут скрывать? Это если при свидетелях.
 – Да не брал я оттуда, зачем мне это надо? – воскликнул чересчур правдиво старший лейтенант Подобед.
 – К этому не будем больше возвращаться, - перешёл на миролюбивый тон Спакуха. – Решили вопрос и всё. Профессор, соберите деньги, коробочка будет отныне храниться у вас.
 – Я заведу учёт, - сказал Александр Иванович, не зная как бы уйти поскорей от возникшей по его вине ситуации. – Я на бумажке запишу общую сумму, и буду регистрировать следующие поступления…
 – Это как вам будет угодно, - прервал его Спакуха. – Капитан Власов, надеюсь, что вами будет верно передана остальным суть произошедшего. Ничего, собственно, и не произошло. Просто передали кассу. Да, гражданскому человеку. Потому как он теперь мой помощник. Берёт на себя часть моих обязанностей. Возражений нет? Вопросы? Тогда через двадцать минут выступаем. Уже стемнело.
В этот ночной переход Александр Иванович хоть и смыкал глаза, но уснуть не мог. Произошедшее вспоминалось всё новыми и новыми деталями. Давило понимание, что теперь он нажил  себе врага.





25

На новом месте проспали до начала шумного дождя, который заставил спрятаться в машины. Но в металлической коробке заснуть больше не удалось.  Спакуха дал команду поставить штаб, где можно хотя бы сесть по-человечески. Когда доложили, что палатка установлена, он весело спросил. Не желают ли профессор отобедать?
Расселись под мягким сводом на раздвижных стульчиках без спинок, дающих ощущение походного комфорта. Старший лейтенант Подобед улыбался, как и раньше, но в глаза не смотрел, даже взгляда не кинул, хотя профессор следил за ним с желанием хоть как-то объясниться. Кроме него за штабным столом обедали подполковник Кошкарёв, капитан инженерной службы Власов, начальник химической защиты старший лейтенант Евсеев, ответственный за связь капитан Голубенко, главный по вооружению майор Монаков и заведующий медицинской частью старший лейтенант Наконец. Полковник Спакуха назвал всех по должности, званию и фамилии, познакомив таким образом Александра Ивановича с теми, кого тот уже знал в лицо. А смешил всех неказистый офицерик с блестящей от лысины головой, которого профессору не назвали. Дескать, такого человека без представления знать надо. Вскоре выяснилось, что зам по тылу носит высокое звание подполковник,  фамилия у него Фрейдин, а зовут Гриша.
 – Мне оно надо? – рассуждал вслух зам по тылу. – Вы молодые, вам покататься интересно, да к тому же на новой технике. А мне уже осточертели эти танки за всю жизнь. Хотя я не только в танковых войсках служил, но всё же. Я же понимаю, что меня скоро попрут. А мне хочется спокойно на дембель уйти. На дембель-херембель. Это для вас послужить в такой части престижно. Дальше будут продвижения по службе. Если вы работали на новой технике, то не попадёте под сокращение. А мне-то на хрен? У меня всё позади. Мне выше подполковника не прыгнуть, да и не надо. Я же понимаю, что меня к вам поставили, чтобы обделался, не справился, чтобы было за что выгнать к едрени матери. Только я вот что скажу вам, ребята. Если я и обделаюсь, то достойно, меня не обдуришь.     Я ради чего прослужил всю жизнь? Ради хорошей пенсии. Так дайте мне эту пенсию, и я уйду, когда скажете. А то вдруг хотят, чтобы я совершил какую-то бяку, чтобы меня было за что уволить, да ещё и пенсии военной не платить. Нет, не выйдет. Я не такой дурной.
Офицеры похохатывали, скребя ложками в блестящих металлических мисках. Но сделанных не из железа, и не из алюминия, как догадался профессор. Обед состоял из двух вкусных блюд и кружки кофе, разогреваемых в походных микропечках, работающих от аккумуляторов. Двое обслуживающих военных, контрактники,  ловко взялись убирать со стола по окончанию.
 – Храмцов, - обратился к одному из них зам по тылу, - что там у тебя ещё?
 – А всё, товарищ подполковник, - ответил контрактник с сонным лицом, но быстрыми движениями. – Первое, второе, третье. Больше по рациону ничего не положено.
 – Ну вот, - с наигранной горечью воскликнул лысый подполковник. – Уедешь в лес хоть пожрать нахаляву, так и то не дадут.

Ещё Александр Иванович обратил внимание, что никто не вышел покурить по окончанию трапезы. Значит, подбирали в эту часть особые кадры.
Полковник Спакуха велел дежурному по штабу позвать Грачёва,        у которого есть что сообщить. Можно было и до обеда его выслушать, но лучше на сытый желудок.
Явившийся Грачёв положил на стол несколько бумаг.
 – Нас, вроде бы, рассекретили. Здесь сообщение из штаба учений, что Кулик выходит в эфир под позывным Волга, Ященко под позывным Ока, Тюриков под позывным Клязьма, Лисицын под позывным Мокша. Точно указано место нашего расположения. Прослушивая первую волну, вычислили максимально.
 – Конечно, - сказал полковник, оглядев остальных. – Для них ведь это тоже учёба. Они справляются, а мы пока что не можем их обмануть.
 – Товарищ полковник, - встал капитан Голубенко, - если вы считаете меня виноватым…
 – Да при чём здесь ты? – весело перебил Спакуха. – Ну, были бы другие позывные. Какая разница?
 – Отдельным пунктом значится вопрос, - продолжил Грачёв. – Почему нет в эфире вас, товарищ полковник?
Спакуха взял, наконец, листки, чтобы прочесть донесение свыше.     И хмыкнул.
 – Только я один пока что их обманул. И они сразу забеспокоились. Дай такой ответ, Грачёв. Полковник жив-здоров, чего и вам желает.
 – И всё? – спросил Грачёв, не торопясь уходить. – Там же куча вопросов.
 – И всё, - протянул ему бумаги Спакуха. – Там поймут. Подходит к концу третья неделя, все устали, там думают, что пора заканчивать, а мы топливо ещё даже не стали расходовать по-настоящему. Так что игра только начинается. Я их замучаю. Иди, Грачёв.
Начальник штаба без команды расстелил на столе карту.
 – Итак, ребята, - встал рядом с Кошкарёвым полковник. – По условиям учений мы имеем право двигаться куда хотим, но обязательно достичь водного пространства, форсировать его, и на другом берегу объявить себя победителями. Если нас фиксируют с двух точек наблюдения, то дают команду, что учёба закончена, мы поражены. Сейчас нас засекли только в эфире. Куда мы рванём дальше, не знают не только они, но и мы. Какие будут соображения? Вопрос к каждому. Здесь нет командиров рот с заместителями, нет сейчас Хилько, командира разведвзвода, но их мнение я знаю. Что вы думаете? Как нам быть?
 – Та шоб мы не думали, - сказал зам по тылу с иронией в голосе, - ты ж всё равно сделаешь по-своему.
 – Гриша, - урезонил его Спакуха, - я знаю, что тебе поскорее домой хочется. Дай высказаться молодым.
 – Та ради бога.
 Офицеры по очереди вставали, чтобы показать на карте лучший, по их мнению, маршрут. Только старший лейтенант Подобед встал и со звенящий честностью  в голосе доложил, что его мнение полностью совпадает с мнением начальника штаба. Большинство высказалось, что лучшей водной преградой для конечной цели является Новосибирское водохранилище. Меньшинство, двое из совещающихся, было за то, что да, направиться следует к указанному водохранилищу, для обмана, но в удобном месте двинуть дальше, к Байкалу.
 – Гриша, - обратился полковник, когда все выговорились, к Фрейдину, – а ты что скажешь?
 – Ты хочешь спросить, чего я хочу? Так я хочу, чтоб нас поскорей уничтожили.
 – Понятно, - словно подвёл итог полковник. – Переходим к следующему вопросу. Как быть со связью? Без связи мы двигаться не можем. А нас пеленгуют. Даже если мы перейдём на вторую, особо секретную частоту, дней через пять её вскроют. Не так ли, капитан Голубенко?
 – Да, - ответил, не вставая, начальник связи. – Для современной техники нет преград. К тому же данные об этой частоте у наших проверяющих имеются.
 – Ну и что нам делать?
Капитану пришлось нехотя встать.
 – От радиолокации мы всё равно не уйдём, товарищ полковник. Так что пусть слушают. А я постараюсь максимально шифровать названия по маршруту.
 – Кто-нибудь проболтается в эфире. Каждый раз запоминать новые условные обозначения физически утомительно. К тому же, как подсказывает опыт, через пару часов успешного пеленга без труда вычисляется место нахождения объекта.
 – Но со спутника-то нас засечь не могут.
 – Пока не могут.
 – Авиаразведке тоже нас накрыть не удаётся, - продолжал авторитетно аргументировать Голубенко. - Так что для быстрого марша остаётся старый проверенный метод. Наша тактика в скорости.
 – Согласен, - махнул ему ладонью полковник, чтобы садился, так как предложить ничего не может. – Это всем понятный вариант. Но хочется удивить наших противников чем-то неожиданным. Поэтому до вечера всем отдыхать. Подремлите в машинах, авось от неудобства появится какое-нибудь решение. После ужина будет поставлена задача, и, как стемнеет, вперёд.
 – Сегодня наши со шведами играют, - произнёс чей-то встревоженный голос.
 – Я помню, - кивнул Спакуха. – Разойтись.
Но тут в палатку быстро вошёл боец не в обычной форме,                а маскировочном комбинезоне. Александр Иванович уже отличал контрактников от офицеров.
 – Товарищ полковник, майор Хилько будет у вас через двадцать минут, ему переодеться надо. У него есть важное сообщение. Просил не распускать совещание.
 – Я сам к нему приду, - быстро принял решение Спакуха и объявил остальным. – Всем ждать меня. Пошли, Юров.
Как только полковник вышел, все разом заговорили, встали с раздвижных сидений, чтобы размять ноги. Встал и профессор, чтобы подойти к начальнику штаба.
 – А где мы сейчас, если не секрет?
Кошкарёв ткнул пальцем в карту.
Александр Иванович сделал шаг в сторону и от толчка сзади качнулся вперёд. Подобед смотрел на него с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего.
 – Аккуратней, профессор, ты мне чуть на ногу не наступил.
 – Так можно было сказать, зачем толкаться? – непроизвольно возмутился Александр Иванович.
 – Действительно, Подобед, ты чего? – удивился и начальник штаба.
 – Он же мог меня испачкать, - возмутился и Подобед, но с преувеличением. – У него кроссовки в грязи, а я сапоги только что начистил.
 – Но я же не видел, - сказал больше Кошкарёву, чем ему Александр Иванович.
 – А ты очки надень, - посоветовал зам начальника штаба с улыбкой, говорящей, что с его стороны обострение завершено.
 – Послушайте, старший лейтенант, - не желал успокаиваться профессор, - если вы считаете, что я специально лишил вас кассы, то вы ошибаетесь. Я могу вам её вернуть.
 – Нужна мне твоя касса. Ты просто под ноги гляди в следующий раз.
Офицеры рядом с Подобедом загудели, чтобы он успокоился, потому что не прав, не стоило толкать, да ещё в спину.
Минут через двадцать вернулся полковник.
 – Так, господа, - начал он сразу. – Положение усложнилось. Километров в десяти отсюда наши разведчики обнаружили стоянку каких-то аборигенов. Оленеводы, что ли. Ведущие кочующий образ жизни. Самое хреновое, что их много, человек двадцать. Значит, человек пять-десять где-то шастают, или рыбачат или охотятся. Как бы кто-нибудь из них на нас не набрёл. Поэтому отдых да вечера отменяется. Все по машинам,  глядеть в оба. Кошкарёв, палатку придётся снять.
 – Ясно, товарищ полковник. Через полчаса будет сделано. Всем разойтись. Вы с профессором будете в машине? Докладывать только не по рации?
 – Я сам к тебе приду.
У танка Александр Иванович сделал жест, просящий не торопиться залезать внутрь.
 – Я вот что вспомнил, Галактион Егорович, - заговорил он быстро то ли от волнения, то ли опасаясь, что его прервут. – Во время войны на Тихом океане американский командующий, забыл его имя, принял гениальное решение. У них была нешуточная проблема. Японцы их рассекречивали, как хотели. Шифры, коды, они всё читали без труда.        И американец додумался до простого, и тем великолепного, контрдействия. Он призвал в подразделения связи молодых индейцев племени навахо.      У них свой, закрытый язык, другие племена их плохо понимают, а их много тогда жило на  тихоокеанском побережье. Он рассадил их во всех ключевых штабах, они открытым текстом передавали  в эфир самую секретную информацию, а бедные японцы не могли понять, о чём идёт речь.
 – Профессор! – воскликнул радостно полковник и схватил его за локти. – Вы стоите всех моих офицеров. Я ведь знал об этом, но не вспомнил, а эти и подавно. Всё, я придумал, что делать дальше.               Ну, спасибо.
 – Подождите, это ещё не всё. Я посмотрел на карте, где мы находимся. Это район ханты-мансийского административного округа.       У хантов и манси язык различный, но схожий. У них, правда, много русских слов, таких, как «танк» или «машина», и они их произносят          по-русски, но их ведь можно заменить родными, коренными словами, такими, как «олень» или «медведь», и всё.
 – Конечно, - засветился радостью полковник. - Мы нашли оригинальное решение!
 – Если мне не изменяет память, - подхватил его радость профессор, -  а я когда-то плотно занимался языками, то у манси большое количество наречий. Если бы мне вернули мобильный телефон, я бы вышел в Интернет и нашёл бы вам более подробную информацию про эти племена.
Лицо полковника тут же омрачилось.
 – Вы уже  не в первый раз просите мобильник. Нельзя, как вы не понимаете? Я-то понимаю, что вы по забывчивости, а вот при других постарайтесь не упоминать больше этот вид связи. Это я вам поверил,        а тот же Кошкарёв подозрения с вас не снял. Понимаете?
Посерьёзнел и Александр Иванович.
 – Вы больше никому ничего, договорились? – взял его ещё раз за локоть полковник. – Забирайтесь в машину и ждите. Я всё понял про хантов и манси. К вечеру, не сомневайтесь, у нас будут эти люди. Спасибо вам большое. Если бы не вы, мы бы пошли дальше тем маршрутом,             о котором говорили все офицеры. И, наверняка, проиграли бы. А теперь я им устрою!


26

Когда начало темнеть, в танк забрался через свой люк Равиль, он стоял на улице в наряде, и весело сказал по внутренней связи, что профессору надо идти на сбор штаба под открытым небом. Михаил, дежуривший за приборами, услужливо открыл верхнюю крышку, напустив холодного воздуха. Александр Иванович выбрался на улицу.
На небольшой поляне расположились знакомые столы, а на них переносные фонари, неярко святящие на три стороны. Собрались все знакомые профессору офицеры. Но рядом с полковником стоял незнакомый мужчина с вытянутым лицом,  большим носом, удлинёнными руками, по сравнению с туловищем, такими же ногами, и, наверняка, другими частями тела.  Если Спакуха производил  впечатление гармонично сложенной фигурой, тот этот хоть и был ему ростом под стать, чуть ниже, но смотрелся не как герой из классической живописи, а как персонаж из мультфильма.
 – Мы с Хилько, - указал Спакуха на товарища в сходном обмундировании, но не так ладно сидящем, - завербовали только что пятерых местных жителей. Это какие-то лесные ненцы, промысловики. Их стойбище тут неподалёку. Женщины подняли крик, что мы уводим лучших охотников, а мужики с радостью согласились, потому что я пообещал им зарплату, какая им даже не снилась. По условиям учений я имею право брать на контракт гражданских на один месяц. Правда, не больше трёх человек. Один из них наш профессор, благодаря которому есть решение дальнейшего похода. Ещё двое будут из ненцев. А с тремя остальными пусть потом разбираются наши финансовые органы. Наше дело заключить с ними честные договоры. Подполковник Фрейдин, составите контракты как положено. Паспорта у них есть, я проверил. Профессора не забудь.
 – Всё понял, Галактион Егорович, - ответил бодро зам по тылу.
 – Майор Монаков, - обратился полковник к упитанному офицеру, всегда находящемуся рядом с подполковником Фрейдиным, - поскольку ты у нас контролируешь не только вооружение, но и строевую часть, то проследи, чтобы подполковник ничего не напутал.
 – Так точно, - вытянулся полный офицер, демонстрирующий тем самым готовность исполнить доверенное в лучшем виде. Вот только простое, добродушное лицо майора не соответствовало бравой выправке.
 – Объясняю, - будто начал снова полковник. – Дальше мы пойдём с открытой связью на всем доступной короткой волне. Переговариваться в эфире будут только ненцы. На своём языке. На самой простой волне, капитан Голубенко, на которой гражданские радиолюбители разговаривают. Почему я взял пять человек? Один будет со мной, второй с начальником штаба, и по одному с командирами рот. Потом у Тюрикова заберём ненца и отдадим Хилько, чтобы с разведкой тоже полноценная связь была. Но это будет не сегодня. Это будет, когда Тюриков уйдёт от нас на отвлекающий манёвр. Пойдёшь на подвиг, капитан. Ты готов? Я знают, что всегда готов. А за эту ночь мы должны, мои дорогие, пройти по воде как можно дальше. Вот здесь. Вот так.
Он показал на карте.
 – Русло Иртыша тут извивается, но что поделаешь, берега крутые, поэтому лучше из воды не выходить. Вот в этом месте пройдём сушей, потом точно также обойдём Ханты-Мансийск и его окрестности. За одну ночь, конечно, не управимся, на день где-то заляжем от реки подальше, за второю тоже, но за третью ночь мы должны выйти на западный берег Оби. Там наши новые связные и заговорят в эфире. Чтобы было впечатление, что какая-то местная артель охотников и рыболовов обзавелась рациями. Купили у геологов. Неважно как, главное, что в эфире появятся пять голосов, говорящих на непонятном языке. Говорить обязательно с радостью в голосе, с восторгом, поскольку это для них праздник. Капитан Голубенко будет проводить с ними шифровальный инструктаж. Профессор будет консультировать, чтобы слова подходили. По языку будете фильтровать, Александр Иванович, поскольку вы у нас теперь на службе. Вопросы? Если кому-то что-то не понятно, спрашивайте сейчас, потом буду посылать всех сами знаете куда.
 – А если я не согласен? – отважился профессор. – Я и так готов консультировать по языку, но без всякой служебной обязанности.
 – Гриша, - отреагировал Спакуха, но в другую сторону. – Контракт с Александром Ивановичем заключить в первую очередь. Силой заставьте его подписать документ. Да, и жить он будет теперь у тебя, в твоей машине. У меня его место займёт связной.
 – Пошли, профессор, - кивнул подполковник Фрейдин и отделился от стоящих у карты.
Они пришли к замаскированной машине, похожей на танк,  но без башни с пушкой. Внутри оказалось намного просторней. Дежуривший контрактник по фамилии Храмцов поднял откидной стол. Майор Монаков достал из металлического чемоданчика чистые листы бумаги. Договор составили быстро, профессор не сопротивлялся. Фрейдин при этом больше говорил о попутных обстоятельствах, чем диктовал. А Монаков только хмыках от его шуток, записывая то, что знал без всякой диктовки. Александр Иванович подписал оба экземпляра, как только майор тиснул на них печать. Буквально тут же с улицы стукнули в броню и что-то крикнули.
 – Пусть заходят, - отдал распоряжение Храмцову зам по тылу.
В машину забрались пятеро в гражданской одежде, сильно пахнущей костром, и капитан Голубенко. Место присесть нашлось каждому. Новички походили друг на друга узостью глаз и смуглыми лицами, но различались по возрасту, трое смотрелись постарше, один с густой сединой. Они вытащили паспорта и назвались. Фамилии у всех не запоминались, хоть и разные, но простые, как Иванов-Петров. А вот имена как невидимые знаки осветили каждого не похожим на других. Старших звали по-русски, Вася, Федя и Лёша, тот, что седой. Младшие парни лет двадцати носили самобытные имена с национальной окраской, Илко и Хурц.
 – Хурц? – переспросил Фрейдин. – Немец, что ли?
 – Нет, просто Хурц, - ответил юноша чисто, без всякого акцента. – Ненец, а не немец. Что значит человек.
Подполковник выругался непонятно в чей адрес.
 – А мы, значит не люди!..
 – Извините, - обратился к нему Александр Иванович. – Я должен взять у вас десять рублей. По возложенной на меня обязанности.
 – Хорошо, - согласился Фрейдин. – Я тебе потом отдам.
Майор предложил составить договоры по лежащему на столе образцу помощнику Фрейдина, у того быстрее получится.
 – Да у меня почерк не очень, - возразил Храмцов.
 – Ничего, - сказал зам по тылу. – Накладные пишешь ведь. А этих ребят никаким почерком не испортить.
Дальше он задавал вопросы новичкам, чтобы порассуждать над их ответами. Кто женат, у кого дети, чем занимались, какую рыбу легче добывать и по чём вы её продаёте местным купцам-торговцам и другой сволоте.
Храмцов закончил вздыхать над составлением бумаг и пригласил каждого расписаться. Самый рассудительный, Василий, удивился, прочтя текст, в отличие от своих товарищей.
 – Что, нам дадут такие деньги? За один месяц?
В контракте значилась сумма в двадцать пять тысяч рублей.
 – Конечно, дадут, - воскликнул Фрейдин с иронией, говорящей, что вопрос неуместен. – Это же договор, официальная бумага.
 – А кто платить будет? – спросил Василий.
Начальник службы тыла ответил мгновенно.
 – С этим вопросом к полковнику. Он вас набирал, он и заплатит.      А если не заплатит, то с этим договором обратитесь в суд. Это же официальный документ.
 – Суд? – остановил руку Вася, готовый подписать контракт. – Зачем суд? Мы не хотим суд.
 – Тогда получите деньги, только не у меня, - улыбнулся Фрейдин той улыбкой, которая не оставляет никаких сомнений в наивных головах.
Майор Манаков проверил бумаги, закрепил их значение фиолетовым круглым тавром, первые экземпляры сложил вместе, насадив на левые углы золотистую скрепку, а вторые роздал каждому с поздравлением и крепким рукопожатием.
 – Всё, Голубенко, веди их к себе на обучение, - отдал подполковник беспрекословное распоряжение.
 – Как это ко мне? – возмутился начальник связи.
 – Ну, не у меня же они тут будут сидеть, - возмутился и Фрейдин. – Я уже задохнусь вот-вот.
 – Так скоро же футбол, - не желал подчиняться Голубенко. – Ко мне товарищ полковник придёт смотреть.
 – А мне какое дело? – повысил голос Фрейдин, что предвещало разговор на повышенных тонах. – Вы смотрите себе там, я здесь, но мне посторонних тут не надо. Разведи их по машинам, как полковник сказал. Одного к нему, другого Кошкарёву, пусть радуется, а остальных по ротам. Давай, давай!
 – Я сейчас их разведу, конечно, - сказал Голубенко. – Но заниматься с ними только завтра буду.
 – Да хоть послезавтра! – закричал Фрейдин. – Только иди уже на хрен отсюда!
 – Извините, - встрял опять Александр Иванович. – Но с вас ещё десять рублей.
 – Слушай, профессор, - сложил вместе протянутые ладони зам  по тылу. – Ну, что ты вот тут начинаешь? Нам же с тобой жить дальше!


27

В полночь смотрели футбол на маленьком цветном экране. Александр Иванович откровенно заснул, а подполковник Фрейдин обсуждал победу наших над шведами больше часа последовавшей затем езды. До тех пор, пока Храмцов и механик-водитель не проверили, как надеты у всех дыхательные маски для передвижения по воде. Александру Ивановичу казалось, что он слышит, как зам по тылу продолжает рассуждать даже в условиях полной изоляции головы. Ухмылки майора Монакова он представлял как наяву. Потом он всё-таки уснул, и ему приснился друг Володя, грозящий пальцем и доказывающий, что тебе, Саня,  надо как-то сбежать, нельзя дальше путешествовать с военными, да ещё с такими секретными, по времени это дело может затянуться надолго, а он волнуется.
Разбудили профессора, когда машины замаскировали в лесу, километрах в трёх от реки, по которой шли. После завтрака Храмцов и механик со звучным именем Шумат убрали за всеми со стола, и подполковник определил всем дальнейшее времяпрепровождение.
 – Так, всё, я спать. Хоть отдохну, наконец. А то езда по воде все нервы измотала. Мы с Шуматом устали больше всех, поэтому мы заваливаемся, а вы идите на улицу. Ты, Храмцов, спал всю дорогу, я тебя знаю. Командир пусть тонет, а тебе по херу, ты проснёшься и выплывешь, если что. Вот и давай в наряд, охраняй снаружи мой драгоценный сон.     И ты, Женя, спал, не ври, я даже слышал, как ты храпишь в маске.
Монаков усмехнулся, будто хрюкнул.
 – А ты, профессор, иди к Голубенко, днём самое время для занятий. Вот и учите ненцев, как надо говорить в эфире.
 – Так он же не знает, где машина Голубенко, - сказал Монаков.
 – Вот ты ему и покажи.
 – Так и я не знаю.
 – Поищите. Должен же где-то быть. Всё, давайте. Где мой гамак? Храмцов, ты почему до сих пор не растянул мой гамак? Ты что, не видишь, что твой начальник спать хочет?
Ненцев собрали у машины Голубенко не сразу. Они тоже не спали во время передвижения по воде, да ещё в масках, поэтому смотрели уставшими глазами. Контрактник по фамилии Беркутов объяснял им долго и терпеливо, как надо пользоваться рациями, на которых они будут сидеть. Хитрого ничего нет, всего одна кнопка, щёлк-щёлк. Но по окончанию инструктажа доложил начальнику связи.
 – Я не уверен, что они всё поняли. Надо бы практическое занятие провести. Развести их по кустам и пусть поговорят.
 – Да нельзя нам пока в эфир выходить, - ответил капитан Голубенко, стоя, заложив руки за спину и выставив правую ногу чуть вперёд, как Наполеон перед сражением, лишь с той разницей, что ему приходится мучительно  не замечать зудящих комаров.
Кое-как практическое занятие с техникой провели. Отсоединили рации от блоков питания. Затем капитан Голубенко долго разъяснял очумевшим ненцам, какие слова нельзя произносить в эфире, а профессор Афонарёв коротко добавил, что не должно быть выговорено ни одного на русском языке. Составили четыре текста, раздали будущим связным, рассадили метрах в пяти друг от друга, над каждым стали Александр Иванович, Голубенко, Беркутов, и позвали Грачёва, который нехотя вылез из плавающей машины связи, повторяя, что его дело сидеть в наушниках и за кодировочной машиной, так как в любой момент может поступить шифровка от командующего. Ненцы прокричали на своём языке текст, который им дали на бумажках, но тот, которого звали Хурц, употребил слово «танки», то есть машины во множественном числе и без акцента. Капитан Голубенко влепил ему затрещину.
 – Я кому объяснял так долго? Я же говорил, чтобы «танки» заменяли на «олени». Как это слово по-вашему звучит?
Бедный малый заикаясь произнёс.
 – И веселее, радостней, как будто у вас праздник! Что вы дрожите от страха, как будто конец света наступил?
Через час капитан посмотрел на часы и сказал, что второе занятие будет после обеда, а сейчас ему надо куда-то по делу. Куда ему надо в лесу, профессор не смог разгадать.
Но после обеда начался дождь. Проведение занятий само собой откладывалось по уважительной причине.
Профессора определили на удобном месте в машине Фрейдина, и он даже открыл компьютер, чтобы посидеть над своей работой, как тут помогающий своему начальнику Храмцов заметил, что когда аккумулятор в ноутбуке сядет, профессор не сможет наполнить его энергией, так как напряжение в плавающих танках не бытовое, а ток не переменный. Александр Иванович тут же закрыл свою драгоценную машинку, приберегая возможность поработать в более располагающем случае.
К тому же скучно не было. Подполковник Фрейдин дал распоряжение Храмцову идти вместе с Шуматом во вторую машину к другому механику-водителю, чтобы не мешать офицерам. Александру Ивановичу он пояснил.
 – У меня две грузовые машины. Топливо везём. Без нас этот батальон станет раком и всё, конец учениям. Раньше, когда я служил на нормальных танках, мы гэсээм на учениях возили. Это ж комедия была. Выезжаем на большие учения, колонна растягивается, машины разъедутся, растеряются, все же раздолбаи, а танки нужно заправить перед решающей атакой. Сердце не один раз остановится, пока весь тыл в указанной точке не соберём. А сейчас хорошо, солярку возить не надо. В двигатель вставляется брикет, баки заправляются водой из любой лужи, и всё, поехали. Хочешь, я тебе покажу этот самый брикет? У меня здесь лежат штук десять.               У Шумата возле сидения парочка. Ах да, тебе же нельзя видеть, ты ж гражданский,  а они секретные. Ничего, подожди, скоро рассекретят. Ох и дорогие ж это брикеты, я тебе скажу!..
 – Да мне и не надо, - отмахнулся весело профессор Афонарёв. – Лучше не знать лишнего, спокойней будет.
 – Ну, как это не надо? – рассуждал в крутящемся кресле подполковник. – А поговорить? Вот мы с Женей уже две недели в одной машине, а всё наговориться не можем. Правда, Женя?
Майор Монаков сокрушённо дёрнул головой, но не ответил.
Дальше зам по тылу повёл длинный рассказ про то, где он служил, какие танки обслуживал, какую технику видел, и где он только ни побывал. Употреблял он такие неожиданные обороты речи, от которых у слушающего создавалось впечатление, что он участвует в интересном, шуточном разговоре. Часа через два Фрейдин выдохся и включил телевизор. Каналов было четыре и на всех шли сериалы, в которых актёры вели диалоги, звучащие намного скучнее, чем монологи подполковника. Фрейдин погасил экран и вновь обратился к терпеливому Монакову.
 – Женя, а у твоей жены когда день рождения?
 – Был уже. В апреле месяце.
 – А у моей Лены через две недели. А я на учениях. Как по заказу.      И вряд ли вернусь к тому времени. На хер вот оно мне надо? Скорее бы на дембель.
И он вдруг запел матершинную солдатскую песню. Но в его исполнении она звучала не примитивно. На середине куплета он закашлялся, но не от того, что запершило в горле, а скорее потому, что надоело демонстрировать задор.
 – А шо ты своей подарил, Женя?
 – Да я уж не помню. Серьги, кажется. Или в прошлый раз серьги.   Ну и цветы, конечно.
 – А я своей платье купил. Красивое платье, дорогое, ну просто я не знаю. А шо толку? Всё равно её молодые уделают.
 Монаков отвернулся, чтобы скрыть, как его трясёт от внутреннего смеха, который он с трудом сдерживал. Александр Иванович увидел, что майор утирает слёзы.
Перед ужином известили, что полковник собирает офицеров на корректировку.
Между деревьями растянули тент от дождя, под которым установили знакомые столы с фонарями. Начальник штаба уточнил по карте маршрут предстоящего ночного движения. Пойдём опять по воде и опять без связи. Сигнал экстренной остановки подавать тремя взрёвываниями двигателя,   а потом цветными огнями.
 – Гриша, - обратился к Фрейдину Спакуха. – Раздай после ужина механикам по запасному брикету.
 – Так у них есть, я же вчера раздал.
 – Раздай ещё.
 – Так мы же те не выработали ещё. Брикета хватает на сто километров.    Мы шли по воде, а там расход меньше. Есть у них запас. Хватит им, Галактион Егорович.
 – Я не понимаю, тебе что жалко? Ты же их всё равно не продашь.
 – Ну вот, сразу – продашь! Чуть что, сразу намёки. Да, мне жалко, потому что надо на все учения растянуть. А вдруг не хватит? Ты же не знаешь, куда мы дальше пойдём, и когда нас накроют. А я вот думаю, чтобы хватило. А ты сразу «продашь – не продашь». Ну что ты лыбишься, Кошкарёв, что ты всё подтруниваешь?
 – Да я вообще никогда не улыбаюсь, - ответил с улыбкой начальник штаба. – Это вон Подобед у меня специалист по приколам.
 – Ну, давай, выдай, Подобед, - разошёлся не на шутку подполковник Фрейдин. – Подсмейся надо мной, ну! Спроси что-нибудь. Что, слабо? Давай, покажи, какой ты юморист. Задай мне какой-нибудь хитрый вопрос.
 – Могу, запросто, - продолжал широко улыбаться старший лейтенант Подобед. – Товарищ подполковник, а вы какой национальности будете? Если у вас фамилия Фрейдин, то вы кто?
Зам по тылу взвизгнул от радости.
 – Внук Зигмунда Фрейда. Если тебе, мудаку, это имя о чём-то говорит.
Громогласный хохот прозвучал как всеобщее одобрение.
 – Ладно, - уже миролюбиво добавил зам по тылу. – Скажите механам, пусть подходят, по одной штуке раздам, так и быть.
Он ушёл победителем. В сопровождении майора Монакова. Разошлись и все остальные. Кошкарёв дал команду мокнущим за кустами снимать тент и убирать столы. К Александру Ивановичу подошёл Спакуха.
 – Ну, как вы там устроились, профессор? Живот ещё не надорвали от смеха?
 – Скажите, Галактион Егорович, - решился на вопрос Александр Иванович. – А почему в вашей такой серьёзной, такой секретной части, находится такой  не то, что несерьёзный, а какой-то несоответствующий человек?
 – А это я специально, - сказал полковник, оглянулся на начальника штаба и взял Александра Ивановича под руку, чтобы отвести в сторону, где продолжил. – Мы с Гришей служим в отдельном танковом полку. Когда меня вызвали на освоение новой техники, я поставил условие, чтобы зам по тылу у меня был именно он. Там несколько кандидатур было, из разных округов, но все на фотографиях такие суровые, такое ворьё, что даже не по себе, от них жди беды, или чего похуже. А в таком ответственном деле, как освоение новой техники, нужно иногда юмором серьёзность разряжать, иначе удавиться можно. Вот я и потребовал. Если меня берёте командиром, то мне нужен Гриша, и никто другой. Со мной не соглашались, но потом дали добро. Я бы так сказал. Без еврея мы тупеем.


28

Следующая ночь прошла тоже в напряжении. Александр Иванович  легко, и с тревогой, определял, когда машина движется по воде,  когда выползает на берег, а когда вязнет в болоте. А весь последующий день нещадно моросило, поэтому до обеда спали, затем решили не проводить обучения будущих связистов, вечером собрались на штабную установку ночного маршрута, и снова в путь. Таким же оказался и новый день. После обеда дождь поутих, но занятий организовывать не хотелось. Выбрались на свежий воздух размяться, походить между деревьями, но не более. Подполковник Фрейдин даже юморить перестал. Он всё так же говорил и говорил, но всё чаще вспоминал случаи прежних лет какие-то бытовые, пошлые, без романтизма и бесшабашности, а потому не смешные.
На вечерней летучке полковник Спакуха чуть ли с объятьями бросился к профессору Афонарёву.
 – Александр Иванович, я без вас заскучал. Потерпите ещё немного. Завтра мы должны выйти к Оби, а там нас ждёт новое путешествие. Помните, как мы ходили в прошлый раз? Неплохо ведь сходили, правда? Надо повторить.
У стола с картой взял первое слово он, а не начальник штаба. И всех удивил. Его решения действительно были непредсказуемы.
 – Сегодня мы разделимся, ребята. Помните, я говорил, что Тюриков от нас уйдёт? Вот и настал его час. Мы находимся вот здесь. Хорошо ушли за две ночи. А теперь вторая рота Тюрикова совершит для нас отвлекающий манёвр. Двинешь прямо на Новосибирское водохранилище. Вот так, здесь населённых пунктов нет, одни болота, иди не спеша, километров по двадцать за ночь, на день тщательно маскируйтесь. Майор Хилько передаст тебе вторую машину разведки с лейтенантом Юровым. Не рискуй, капитан. Инженерный тягач будет с нами, так что если у тебя кто-то засядет, вытаскивать придётся самим. Лучше без проблем, сам понимаешь. Времени у вас будет предостаточно, так что не торопитесь. Ты должен пройти это расстояние дней за десять, а лучше за двенадцать. И только вот здесь, когда перейдёшь по Чулыму под двумя мостами, выйдешь в эфир на первой секретной волне. Даже раньше выходи, чтобы во время перехода у вас была связь. Здесь вас уже засекут, так что не страшно. Наверняка засекут наблюдатели, авиаразведка, так что можешь спокойно и по рации говорить. Названия только засекретите, капитан Голубенко даст вам шифры. Мы вас тоже услышим. Но не ответим. Понятно, надеюсь?
 – Так точно, - спокойно, без бравады, ответил седой моложавый капитан. И спросил вдруг как-то жалобно. – Значит, мы больше не увидимся?
 – Правильно понимаешь, - кивнул полковник, не глядя в глаза. – Мы за это время уйдём далеко, я даже не знаю куда. Знаю, но не скажу. Ты говори от имени Волги, а твои офицеры пусть имитируют командиров рот. Хоть нас и разгадали, но ничего. Когда количество твоих машин станет известно наблюдающим, руководители учений поймут, что направление главного удара они хоть и верно рассчитали, но вышла на исходную только рота, где же две остальные? И станут нас искать. Ты в это время переправишься через водохранилище на другой берег и доложишь им, что задача выполнена. Если они до этого не сообщат, что ты уничтожен. Они пойдут на хитрость, они нам сообщат, чтобы мы передали тебе, чтобы ты дальше не шёл, но я с тобой на связь не выйду. Так что шуруй, пока они тебя сами не остановят, или пока топливо не кончится. Это может произойти, потому что выдадим мы тебе под обрез. Нам предстоит длинный переход, так что надо, чтоб самим хватило. Понимаешь, надеюсь? Если они тебя рассекретят не сразу, представлю к награде. Я и так всех представлю, но тебя особо. Ты подаришь нам лишний день. Пока они разгадывают тебя, они не ищут нас, вот и вся хитрость. Только потом они станут высчитывать, как далеко мы ушли за это время.
 – А мы к Байкалу? – спросил кто-то.
Полковник сначала вытянул голову, чтобы разглядеть, кто задал вопрос, а потом ответил.
 – Скорее всего. Вверх по речке. Где-нибудь отсюда пойдём сушей. Нам предстоит осваивать гористую местность, поэтому и надо иметь запас топлива. Неизвестно, что нас ждёт. А сейчас начальник штаба уточнит задачу на ночь. Тюриков, посчитаете потом с Фрейдиным сколько тебе понадобится брикетов, и получишь нужное количество.
 – Я вам доложу, товарищ полковник, - сказал Тюриков. – Потому что, если возникнут вопросы…
 – Думаю, что вопросов не возникнет, - не дал ему договорить Спакуха. – Но ты доложи, конечно. Я тебе кое-что скажу по секрету на прощанье.
Через час профессор стоял с майором Монаковым и наблюдал, как Храмцов выдаёт из грузового люка машины зама по тылу какие-то металлические коробки стоящим в очередь военным в шлемах. Чуть в стороне подполковник Фрейдин светил фонариком в бумаги, проверяя, как они заполнены, и ругался с капитаном Тюриковым, утверждая, что хватит ему такого количества, дойдёт он до водохранилища, и на другой берег переправится, хотя никто ему этого не разрешит, не надо быть великим полководцем, чтобы предвидеть, где остановят его роту.
За прошедшую ночь марша Александр Иванович вообще не уснул. Он вроде бы привык уже к раскачиванию в темноте и в маске, когда полночи живёшь волнением, успею ли я переключить тумблер при аварийной ситуации, а потом равномерное движение засасывает в сон. На этот раз непонятная тревога держала тело в напряжении до самого утра. Он даже проанализировал одну из версий беспокойства. В машине командира батальона ехалось спокойно, потому что в ней Миша-оператор несколько раз проверял, как самочувствие профессора, хорошо ли сидит на нём дыхательный аппарат, не хочет ли он сильно по нужде, а тут отвечающий за офицеров Храмцов первым делом кинется Фрейдина спасать, а уж про Монакова, не говоря о каком-то Афонарёве, может и вовсе забыть в критических обстоятельствах.
Когда машина остановилась, мотор заглох, и включили свет,              у Александра Ивановича даже не было сил освободить голову от маски.  Ему помог майор. Храмцов, понятное дело, ухаживал за подполковником.
 – Сейчас ребята маскировку наведут, и будем завтракать, Александр Иванович. А потом на боковую.
 – Я уже засыпаю. Так что спасибо, я не хочу есть.
 – Но хоть пойдем, пройдёмся, - сказал Фрейдин, глядя с беспокойством. – Ты что же, профессор, и в туалет не хочешь?
 – Нет.
К обеду распогодилось. Принимали пищу хоть и не под солнцем, но под светлым облачным небом. В шестнадцать ноль-ноль командир назначил общий сбор.
На этот раз поставили знакомую штабную палатку, где можно было спастись от комаров. Контрактники Грачёв и Беркутов привели переодетых в военную форму ненцев, смотрящихся очень комично.
 – Пока ничего, - сказал Грачёв, очутившись как бы ненароком возле полковника.
 – Сегодня вечером будь особенно внимательным, - велел ему Спакуха, рассматривая новобранцев. – Включи все автоматы.
Затем каждый из ненцев продемонстрировал, как научился обращаться с рацией. Пять аппаратов для связи Беркутов расставил по углам.
 – Сейчас вы, дорогие мои, в первый раз выйдете в эфир. Офицеры,  с которыми вы будете дальше ехать, напишут текст и подадут вам.           Со мной будет находиться в дальнейшем вот этот.
Спакуха указал на молодого ненца по имени Илко, хотя две предыдущие ночи с ним ехал другой. Видимо, чем-то не понравился.
 – Вам дадут текст на русском, а вы прямо с листа должны проговорить в эфир на своём языке. Понятно, надеюсь? Этому вас должен был научить Голубенко. Вот сейчас и проверим. Итак, ваша легенда. Вы пастухи оленей, каким-то образом достали коротковолновые рации, выменяли на мясо у геологов, скажем…
 – Мы не будем пастухами, - сказал вдруг тот, которого звали Илко,   и его лицо вытянулось от ужаса, он был готов к любым последствиям за смелую выходку.
 – Почему? – спросил всего лишь полковник.
 – Потому что мы охотники, - ответил за Илко его товарищ, который постарше, седой, Лёша.
 – А какая разница? – удивился полковник. Но тут же сообразил, что в чём-то аборигены  правы. – Ну, хорошо. Не хотите пастухами…
 – Мы охотники, - ещё твёрже проговорил второй из старших,           по имени Федя.
Это уже походило на коллективное возмущение оскорблённым чувством национального достоинства.
 – Ладно, ладно, я же говорю, хорошо, - поднял раскрытую ладонь Спакуха в успокаивающем жесте дрессировщика. – Договорились, никто больше не назовёт вас пастухами. Итак, вы охотники, выменяли у геологов рации… А на что вы их выменяли?
 – На мясо, вы же сказали, - ответил, пришедший в себя Илко.
 – Но вы же не пастухи.
 – Так мы же у них олешек берём, - объяснил более авторитетно второй из молодых ненцев, по имени Хурц. - На патроны меняем. Дикого оленя добываем. Сохатого добываем. На мясо разной техники можно сменять. Вы, когда учения закончите, танк не продадите? Мы хорошего мяса принесём. Всем хватит. Много мяса будет. У вас танк хороший, сам плавает.
 – Да ты что, озверел? - усмехнулся полковник, чтобы и остальные рассмеялись возникшему юмору.
 – Так он же ж дикий человек, - подхватил смех только Фрейдин.
 – Не продадим мы танк, - тут же перешёл на суровый, приказной тон командир. – Это секретные танки, мы с вас потом ещё подписку возьмём, что вы такие танки вообще не видели. Чтобы десять лет никому, даже жёнам. Понятно, надеюсь? Пошли дальше. Итак, вы добыли рации у геологов…
 – Нет, - более смело возразил Хурц. – Геологов сейчас мало совсем. Сейчас много идёт разведка газа и нефти. У них рации хорошие. У геологов таких никогда не было.
 – Очень ценное замечание, - похвалил его Спакуха. – Вот об этом вы должны будете вскользь сказать по рациям. Этот вопрос больше не к вам,    а к офицерам. Упомяните этот факт на русском, а они скажут.
 – Галактион Егорович, извините, - осмелился вступить профессор. – У меня вопрос к ненцам. На их языке есть слово «рация»?
 – Нет, - сказал, широко улыбаясь, добродушный Илко.
 – Нет у нас такого слова, - добавил седой Лёша. – Мы это слово        по-русски говорим.
 – Ну и пусть говорят по-русски, - разрешил Спакуха. – Главное, говорить весело. У вас праздник. Вы рации добыли. Никогда такого в жизни не было.
 – У нас есть рации, - сказал с некоторым возражением седой Лёша. – Мы каждый год новые меняем. На заимках много раций у нас. Какой же это праздник? Вот если б мы танк на мясо сменяли, тогда бы праздник был.
 – Забудьте про танк! – уже вскричал Спакуха. – Я же объяснил.         У нас секретная техника.
 – Так мы его хорошо спрячем, - жалобно произнёс вдруг тот из старших ненцев, который молчал, Вася.
 – Ни слова больше про танк! – рявкнул полковник. – Запрещаю даже думать! Выкинуть из головы! Хоть раз ещё услышу, сразу под арест, понятно? Итак, вы сейчас в первый раз выйдете в эфир. Оказывается, для вас это не проблема. Вот и хорошо. Не хотите говорить с радостью, говорите просто.
 – Нет уж, - возразил капитан Голубенко. – Пусть говорят с радостью. Я на этой радости целую игру выстроил. Вот тексты их первого выхода в эфир. Первым говорит Илко, за ним этот, как бы отвечая, потом этот, как бы издалека, за двадцать километров.
 – Это не далеко, - сказал Хурц, которому выпало говорить третьим.
 – Потом этот, потом этот, и опять по кругу, - завершил объяснения капитан Голубенко и протянул Спакухе бумажки с текстами для ознакомления.
 Полковник сделал вид, что не заметил бумаг, содержание которых должен был утвердить.
 – Всё, начинайте, - поторопил он. – Сколько можно? Давайте уже отработаем и всё. Нам ещё с профессором уходить надо, а мы тут время тянем. Итак, приказываю говорить с радостью.
Ненцы приказ выполнили даже с чрезмерным усердием, радость порой звучала несколько преувеличено, что было не очень хорошо. Но так показалось только Александру Ивановичу. Полковник, начальник штаба и капитан Голубенко выразили удовлетворение прошедшими занятиями с аппаратурой новыми связистами. После чего Спакуха утвердил, кто с кем дальше будет находиться в машинах. Того ненца, который до этого дня ехал с ним,  он передал начальнику штаба.
 – Вопросы? – подвёл итог полковник, явно торопясь. – Если вопросов нет, разойтись. За старшего сами знаете, кто будет, а я ухожу до завтрашнего вечера, максимум. Постараемся вернуться к обеду. Гриша, сейчас пойдём к тебе, выдашь мне гражданку и паёк на троих. С нами пойдёт один из ненцев.
Уточнять, кто именно пойдёт с командиром, никто даже не подумал. Все поняли, что если полковник выбрал для себя Илко, теперь молодому ненцу быть личным проводником.




29

Они вышли на берег реки, где полковник долго высматривал что-то в бинокль, после чего сказал, что им надо вниз по течению. Где-то через полчаса наткнулись на впадающую в Обь речушку, и дошли её берегом до широкого места, который Спакуха решил одолеть без нижней одежды, чтобы не намочить. Только на середине жгучая вода захлестнула до пояса, так что не зря болотные сапоги несли в руках, а не на ногах. Ненец по имени Илко развеселился от вида трясущегося профессора, которому не удавалось попасть в штанину.
 – А если я заболею? – спросил без всякого укора Александр Иванович.
 – Вполне может быть, - ответил так же без всякой тревоги полковник. – Но практика показывает, что в экстремальных ситуациях человек почти не болеет. К тому же у нас есть новейшее средство. Медик выдал на всякий случай. Какой-то новый комплекс витаминов с какими-то микроэлементами. Тоже своего рода испытания. Так что заглатывайте, пожалуйста.
Он вытряхнул из пластиковой коробочки капсулы ярко-жёлтого цвета. Две проглотил сам. Молодой ненец замахал рукой, выражая категорическое несогласие принимать лекарство.
 – Впервые ощущаю себя подопытным кроликом, - сказал Александр Иванович перед тем, как сунуть капсулы в рот.
 – Бросьте, профессор, - заметил Спакуха, вновь глядя по сторонам, прищурив и так узкие глаза. – Мы с вами всю жизнь были подопытными кроликами. Так что давайте говорить с оптимистичным юмором.
До следующей впадающей речки шли долго, часа три. Солнце ещё не село, но неизбежность его ухода за горизонт приближалась. Полковник, указав на следующее место перехода, сказал без улыбки, но весело.
 – Рекомендую начать внутренне готовиться. Штурмовать будем аналогично.
Когда ненец Илко понял, о чём идёт речь, то чуть ли не взмолился.
 – Командир, давайте пойдём к другому перекату? Там перейдём в сапогах.
 – Ты в этом уверен? – недовольно посмотрел на него Спакуха.
 – Нет, но мне так кажется. Не надо раздеваться. Мы никогда не переходим речку, чтобы снимать одежду.
Профессор выразил согласие с местным жителем. Они лучше знают. На удивление Илко угадал. Они не набрали воды в сапоги.
На другом берегу полковник решил дать отдых себе и другим. Он раздал галеты нового образца и трёхсотграммовые  мешочки чёрного цвета с отвинчивающимся колпачком для одноразового приёма чайного напитка без сахара.
 – Мы почти пришли, - взялся он, наконец-то, разъяснять. – Мы идём в посёлок Елизарово. Надо кое-чем запастись в магазине. Наша легенда такая. Мы научная экспедиция. Вы, Александр Иванович, старший. Илко наш проводник. А вот что мы изучаем, не знаю, поэтому, если будут спрашивать, то говорить просто, без комментариев, научная экспедиция и всё. Может быть, газоразведка? Если верить ненцам, их здесь много шляется.
 – Зачем? – радостно удивился Александр Иванович. – Мы этнографическая экспедиция. Изучаем быт народов Сибири. Тех же ненцев. Всё очень логично. Меня больше интересует цель посещения магазина. Разве у нас чего-то не достаёт? Вы же говорили, что продуктов хватает с избытком.
Спакуха почему-то взглянул на Илко.
 – Знаю такой посёлок Елизарово, - оживился тут же молодой ненец, словно получил разрешение говорить. – Сам там не был, но наши рассказывали. Там есть хитрый база. По дороге возят ящики на берег, там грузят на катера и вниз на север. Военный база, должно быть.
 – Ни хрена себе, - посмотрел теперь на профессора Спакуха. – Я не знаю про военную базу, а они знают.
 – Наши там брали чай, курево и патроны, - пояснил Илко.
 – Вот за этим мы и шагаем.
 – За чаем, что ли? – не понял Александр Иванович.
 – За куревом. У меня-то курящих нет, знаете, а новые наши связисты без табака не могут. Скулили всю дорогу. Когда перекур, когда перекур. Илко среди них один не курящий, поэтому я его себе и выбрал. Остальных надо обеспечить, чтобы от расстройства не наделали глупостей. Видите, Александр Иванович, чем приходится заниматься? Такая вот она, военная служба. Табака если не будет, домой убегут. У них личные запасы скоро кончатся.
 – Вася любит покрепче, - показал ровные зубы улыбающийся Илко.
 – Молодец, - похвалил его Спакуха. – Ты нам дал ценную информацию. Если там военная база, то это меняет дело. Я-то думал в магазине будем закупать. А карманных денег у меня не много.
 – У меня есть деньги, - сказал профессор.
 – Ну, станем мы ещё тратить ваши личные средства на нужды части.
 – Надо было взять матершинную кассу. Кассу взаимопомощи.
 – А много там накопилось?
 – В последнее время хорошие поступления были. Сами честно несли и сдавали. Я даже удивился. Словно боялись, что на них донесут. Но доносов не было. Хорошие у вас люди, полковник. Все сдавали, кроме Фрейдина. Того за язык поймаешь, он всё рано скажет, что не ругался. Отопрётся любым способом.
 – Да, надо было взять кассу. Хорошая мысль. Правда, запоздалая. Где вы раньше были, профессор?
 – Так вы же мне не сказали, зачем идём - возмутился Александр Иванович. – Если б вы перед выходом объяснили, то я бы… Но у вас же всё должно быть секретно.
 – Как всегда наша секретность выходит нам боком, - заключил бодрым голосом Спакуха, давая понять, что разговор окончен.
К посёлку они вышли быстро, по хорошо утоптанной дорожке. Указав на крайний дом, Спакуха предположил, что хорошо бы в нём остановиться, попроситься у хозяев на ночлег. Чтобы рано утром незаметно уйти. Авторитетно договариваться лучше всего профессору. Однако выбранный дом оказался пуст, ставни заколочены необструганными досками, калитка на ржавом замке, входной двери не видно, да не стоило и проверять.         В соседнем доме обнаружилась бабка, не совсем пожилая, лицом даже светлая, молодые позавидуют, но взгляд убийственно печальный.
 – Вы только не бойтесь, - начал профессор, стараясь улыбаться, чтобы не вызывать настороженности.
 – А чего мне бояться? - ответила печально хозяйка, без встречной приветливой улыбки. – Что было страшного, то прошло.
 – Нам бы только на ночлег остановиться. Мы хорошо заплатим.
 – Да не надо мне ничего, - махнула рукой хозяйка, будто перекрестила. – На ночлег конечно. Вечер уж давно. Проходите, раз уж это. Только не в дом, а в летнюю. Там печки нет, ночью, может, холодно будет, но оделяла на двух кроватях. Там сынок жил, когда домой возвращался. Белья нету, так что…
 – Да нам и не надо, спасибо, - выразил откровенную радость профессор. – Мы, вообще-то, научная экспедиция…
 – Это ваше дело, - перебила хозяйка. – Мне-то зачем? Вы только в дом не заходите. Постучите в окно, если чего надо, я выйду. Проходите, там не заперто.
 – А скажите, уважаемая, - вышел из-за профессора Спакуха. – Магазин и почта в вашем посёлке где находятся?
 – В деревне, - поправила хозяйка. – Вот по этой дороге прямо в центр, там и магазин и почта. А зачем вам на почту?
 – Да позвонить. Позвонить надо по междугороднему.
 – Вот позвонить не выйдет, не позвоните. Да и поздно уже. Еще в девяносто восьмом как провода бурей разнесло, так и всё, телефонных разговоров не стало. Говорят, что бурей. Но столбы-то остались.                В сельсовете бывает, что рация действует. Мобильники там у многих есть. С Ханты-Мансийском у нас все разговаривают. Спросите, дадут позвонить, а за деньги так уж без разговоров. А магазин у нас ничего, товары завозят. Пенсию нам выдают, так что… Причал на реке работает, поэтому всё у нас есть, слава Богу. 
 – Если причал работает, значит, база действует? – обрадовался полковник. – Нам говорили, что у вас база есть.
 – Склад, - вновь поправила его бабка. – Склад, конечно. У нас на ём все и работают. Девять человек. В деревне только они, да пенсионеры остались. Ну, еще сельсовет, там пять человек начальства. Ну, ещё почта, там две женщины сидят. Ну, ещё школа. Детей-то здесь оставляют, кто на заработки уезжает.
 – На складе сколько человек, говорите? Девять?
 – Да. Завсклад, бухгалтер, пятеро грузчиков, один бригадир, и два шофёра. Завсклад у них главный, он же сторож, он же экспедитор, чтобы зарплата побольше. А зачем вам на склад?
 – Да я спросил только, - изобразил простачка Спакуха. – Вдруг в магазине чего-то не купим.
 – Тогда сразу  к нему, - заговорила хозяйка бойчее, давая совет. – Этот вам всё продаст. Это такой жук!
 – А где его база находится?
 – Склад тут недалеко. Вон за тем перелеском. По этой дороге дойдёте до другой, которая к причалу, и по ней прямо на склад, только в другую сторону, от реки. Там у них забор, колючая проволока, всё как положено. Он там и ночует.
 – Вот спасибо, - приложил руку к сердцу полковник. – Повезло, можно сказать. Сразу всё узнали.
Летний дом выглядел под стать хозяйки. Потемневший, покосившийся, но бодрящийся внутренней силой. Из небольших сеней вторая входная дверь открывала комнату  в два окна, одно во двор, второе на огород, а из неё проём с занавесками вёл в спальню вовсе без окон. Александр Иванович осматривал жилище с интересом, впервые столкнувшись с таким архитектурным решением. Чёрные брёвна сруба держали атмосферу позапрошлого века.
 – Очень хорошо, - дал свою оценку то ли жилищу, то ли всей ситуации, полковник. – А сейчас на базу. Может быть, там нас и накормят.
Приближаясь к металлическим воротам, услышали лай собак. Территория охранялась надёжно. Двустворчатые большие ворота с врезанной дверью резко контрастировали недавней покраской от старого забора из толстых досок. Верх забора украшала колючая проволока. За ним бросалась в глаза смотровая вышка, знакомая каждому из фильмов про концлагеря. У ворот профессор начал было искать кнопку звонка, или другое приспособление, чтобы дать о себе знать. Полковник его остановил. Если слышно, как лают собаки, значит, кто-то пришёл.
Животные за воротами готовы были в клочья разорвать непрошенных гостей.


30

 – Кто это на ночь глядя? – спросил из-за ворот грозный голос.
 – Откройте, пожалуйста! – крикнул профессор, чтобы перекричать собачий лай.
 – Я же спросил, кто?
 – Мы научная экспедиция!
 – Мы хотим купить у вас кое-что! – добавил Спакуха.
 – А сколько вас? – изменился голос за воротами.
 – Трое.
 – Сейчас, подождите, ключ принесу.
Неизвестный, судя по голосу человек внушительный, прикрикнул на собак и удалился. Пришёл он минут через пять. Полковник начал материться. Щёлкнул открываемый изнутри навесной замок. Но металлическая дверь не открылась.
 – Я сейчас собак закрою, - предупредил  тот же голос, но уже более приветливо. – Как только крикну вам, быстро проходите в контору.
За воротами открылась ухоженная территория. Рядом со входом стоял выделяющийся из унылой действительности небольшой дом белого кирпича с высоким крыльцом. Видимо, туда и надо было проходить без задержки. Под крыльцом размещались три собачьих будки с дверцами, одна закрыта на деревянную вертушку, а две придерживал расставленными ногами среднего роста мужчина в заношенном костюме, когда-то чёрного, а теперь серого цвета. За домом располагалась бетонная площадка метров пяти в длину и ширину, где под навесом будто заснули два свежевымытых грузовика почётного возраста. Дальше от ворот тянулась перспектива широкой дороги к расположенным по обе стороны продолговатым деревянным строениям без окон, называемых раньше амбарами.
Помещение конторы нехитро делилось на две части. В широкой комнате располагались явно простые служащие, на большом столе пепельница и домино, на маленьком бухгалтерские папки, толстая книга и стакан с карандашами, а дверь с табличкой «Заведующий» вела в кабинет начальника. Он и вошёл, когда пришедшие осмотрелись, и оказался не таким грозным, каким представлялся за воротами. Худощавый, лет шестидесяти, седые прядки вокруг большой плеши, передние редкие длинные волосы зализаны налево, небритый, с застывшей полуулыбкой, скорее от настороженной вежливости, чем от гостеприимного добродушия. И внимательные глаза. Рубаха чуть светлее костюма и полосатый неяркий галстук. По изучающему взгляду Александр Иванович определил, что перед ними человек весьма необычный. Он и доказал это первой фразой.
 – Собак отпустил, так что можем начинать. Здравствуйте. Семён Игнатьевич Полушин. Проходите в мой кабинет.
Комната заведующего была длинной и узкой. Напротив двери пять стульев для посетителей. Большой стол начальника упирался левым торцом в окно, глядящее на территорию, а за вертящимся креслом располагалось второе окно, из которого просматривались ворота. А в глубине комнаты   окон не было, создавалось даже ощущение мрачности от светло-зелёной покраски. Один угол занимал сейф, другой шкаф в три створки, перед ним вешалка с дождевиком из старой надёжной брезентухи, а между ними маленький стол с посудой, чайником и электроплиткой.
 – А зачем вы собак отпустили? – спросил полковник, перед тем, как занять один из стульев.
Семён Игнатьевич быстро прошёл на своё место, стол ограждал его как баррикада, и лишь там улыбнулся шире.
 – Ну, я же не знаю, с какими намерениями вы явились поздним вечером. А теперь вы отсюда без моего согласия не выйдете. Так что можем разговаривать по-человечески.
 – Да, мы, вообще-то… - начал профессор.
 – Меня совсем не интересует, кто вы, - перебил заведующий складом. – Из-за ворот вы сказали, что из научной экспедиции. Хоть не соврали, что вас трое, и то ладно.
 – А вы сначала проверили? – уточнил полковник.
 – Конечно, - улыбнулся ему Семён Игнатьевич. – А как же иначе? Сначала надо посмотреть. Вот вы, например, какой наукой занимаетесь?
Спакуха даже опешил от заданного ему вопроса.
 – Ну, какие проблемы разрабатываете, например?
 – Общемировые, - нашёл весёлый ответ полковник.
 – Я так и понял, - улыбнулся ещё шире начальник, властный низкий голос которого не вязался с внешним видом. – Наверняка, вас интересуют проблемы обогащения. Обогащения за чужой счёт и желательно без затрат, да?
 – И сохранения чьих-то  жизней, - кивнул ему полковник и встал.
Теперь растерялся догадливый заведующий складом. Он испугался неожиданной реакции высокого, крепко сложенного человека.
 – Я не люблю, когда меня пугают собаками, - продолжил Спакуха. – Я же могу их просто застрелить. А собачки не виноваты, что у них такой хозяин, верно? У меня несколько вопросов. Профессор, не мешайте. Он действительно профессор. Из Санкт-Петербурга. Может вам документы показать. Но сейчас в этом необходимость отпала. Итак, вопрос первый. Нам сказали, что склад военный. Так ли это?
 – А кто вам сказал? – спросил не дрогнувшим голосом Семён Игнатьевич.
 – Ненцы. Наши проводники. Вот он.
Илко тоже встал, не доставая полковнику даже до плеча.
 – Я сам у вас не был, но мой друг говорил, что брал у вас чай и патроны. Менял на шкурки.
 – Ох уж эти ненцы, - покачал головой за столом заведующий складом, не теряя достоинства. – Да зачем мне ваши шкурки, если у меня твёрдая зарплата? Что я с ними буду делать? Я бизнесом не занимаюсь, мне здесь сидеть надо. Кому я их продам?
Илко виновато посмотрел на Спакуху.
 – Вы не ответили на вопрос, - не терял самообладания и полковник. – Склад военный?
 – Ну, допустим.
 – Что значит, допустим? Почему тогда не по форме одеты? Ваше звание? Прапорщик или офицер?
 – Вам-то что? Для вас это что-то меняет, если вы из научной экспедиции?
Полковник неторопливо достал из внутреннего кармана удостоверение, запаянное в полиэтиленовую обложку.
 – Я профессиональный военный. Если склад принадлежит министерству обороны, то у меня есть предписание брать всё, что мне требуется. Заполнив соответствующие документы, конечно.
И он достал из того же кармана пластиковый пакет с бумагами, сложенными вчетверо.
 – Не надо показывать, - сделал неопределённый жест Семён Игнатьевич. – Теперь понятно. Нахаляву хотите? Должен огорчить.       Склад не военный.
 – Как не военный? – удивился полковник. – Вы же только что сказали.
 – Ну, мало ли что я сказал, - развёл руками заведующий складом. – Вы стали меня пугать, вот я и сказал. А пугать меня не надо. Я пуганный.
 – Вы первый начали, - миролюбиво сказал полковник, убирая документы.
 – Слышите, гудит? Это генератор в подвале. Электричество вырабатывает. От него работает записывающая аппаратура. Так что не надо меня пугать. Уголовное дело.
 – Давайте продолжим наш человеческий разговор? – предложил Спакуха. – Итак, чей же склад?
 – Раньше принадлежал министерству нефтедобычи, - ответил спокойно, как ни в чём ни бывало,  заведующий. – Теперь это собственность крупного акционерного общества. Его название, я думаю, вам не будет интересно. Вы говорите, чего вам надо, а я отвечу, смогу ли вам помочь.
 – А что, если мы с проверкой? – вновь улыбнулся Спакуха. – С государственной проверкой собственности. Я думаю, что вы в курсе, что начинается медленный процесс возвращения народной собственности, разворованной за время чубайсовской приватизации? Понимаете, о чём я?
 – Конечно, понимаю, - улыбнулся в ответ Семён Игнатьевич. – Зря вы так. Не удалось с одной стороны, пытаетесь с другой? Хорошо, показывайте ваши документы. Если они меня убедят, я покажу свои. Хотя нет. Ну что вы. Даже сбили меня с толку. Сейчас вечер, рабочий день давно закончен. Завтра приходите. Бухгалтер у меня с девяти, тогда и начнём.
Александр Иванович не выдержал.
 – Ну, зачем вы так, Галактион Егорович?
 – Профессор, не мешайте, я же просил. Гражданин заведующий пошутил про военный склад, а я пошутил про проверку собственности. Мы друг друга поняли, и не обижаемся, верно?
Семён Игнатьевич кивнул, перестав улыбаться. Теперь он уже боялся поведения гостя внушительного роста.
 – У нас такой вопрос, - нагнулся к его столу полковник. – Нам нужны курево и мясные консервы. Проводники наши ненцы едят только тушёнку. Беда с ними. От каши отказываются. А нам без них нельзя. Всё-таки научная экспедиция. Я военный сопровождающий.
 – Всё понял, - сделал убедительный жест двумя раскрытыми ладонями заведующий складом. – С этого и надо было начинать.                С удовольствием отвечаю. Тушёнкой и сигаретами помочь не могу. Товар числится, распределение очень строгое. А вот запас махорки с советских времён имеется.
 – Махорка очень хорошо! – воскликнул Илко. – Вася всю дорогу её вспоминает. Она самая крепкая.
 – Давайте выйдем, я собак закрою, и пройдём на склад, - указал рукой на выход Семён Игнатьевич. – Выходите первыми.
 – Они же нас порвут, - удивился предложению Александр Иванович.
 – На крыльце они не тронут. На крыльцо они даже не прыгнут,        не бойтесь.
 – Если хоть одна кинется, я буду стрелять, - сказал полковник и вытащил из кармана куртки самый настоящий пистолет.
 – Договорились, - сделал вид, что не трусит, заведующий складом. – Только вы лучше спрячьте эту штуку. Держите наготове, но не показывайте.  Вид оружия их выводит из себя.
Дальнейшее прошло гладко. Хотя Александр Иванович ощущал, что конфликт не кончился и может выразиться самым неожиданным образом.
Заведующий привалил дверцы будок, в которые загнал собак,  чурбаками распиленного дерева. Затем привёл непрошенных гостей в ближайшее складское помещение, где хранились продукты. В других, по его разъяснению, ждёт своего часа «всяко-разное» оборудование. Включив свет, он пригласил Александра Ивановича и Галактиона Егоровича присесть для ожидания у стола-конторки, а молодому ненцу кивнул идти за собой. Илко принёс большой  фанерный ящик, в который оказались вложенными две картонные коробки, запечатанные светло-коричневой лентой на клеящейся основе. Вскрыв одну из них карманным ножиком, Семён Игнатьевич достал четыре пачки кубической формы. Ударил острый запах табака.
 – Сколько брать будете?
 – Смотря по чём, - ответил Спакуха.
Заведующий назвал цену.
 – А почему так дорого? – удивился полковник. – Товар, наверняка, просрочен.
Александр Иванович понял, что разногласия далеко не исчерпаны.  Но заведующий тут же назвал другую цифру, значительно меньше.
 – Тогда на все, - достал полковник из кармана спортивный штанов тысячерублёвую купюру.
 – Я думал, вы ящик брать будете.
 – Его нести неудобно.
 – А как же вы заберёте? Тут получается чуть больше половины коробки, но коробку я дать не могу, мне остатки хранить не в чем.
 – У нас рюкзак имеется. Вон, у парня за плечами. Илко, перекладывай. Так как же насчёт тушёнки, уважаемый Семён Игнатьевич? Может, найдётся? Пусть даже просроченная.
 – Извините, но консервы дать не могу.
 – Не дать, а продать, что вы!..
 – Конечно, - встрял Александр Иванович. – У меня есть деньги. Мы купим.
 – Да не лезьте вы, профессор!
 – Никак не могу, - улыбнулся не согласованности посетителей заведующий складом. – Мне за это голову снимут.
 – Да я так думаю, - сказал полковник, - что вашу голову даже радиация не возьмёт.
За воротами Спакуха выговорил профессору недовольство его поведением. Сказали не встревать, надо подчиняться, на службе всё-таки. Александр Иванович виновато согласился, что давно всё понял. Он лишь не мог разгадать, как же полковник хотел перехитрить неуязвимого заведующего. Но спросить не решился. Поэтому заговорил о другом.
 – А деньги я вам верну. Из кассы взаимопомощи. Объявлю всем офицерам, и они согласятся. Вы же потратили свои собственные.
 – Да при чём здесь деньги, - сказал, будто махнул рукой от досады, полковник.





31

Они вернулись в жилище, предоставленное для ночлега. Солнце давно село, но стемнело чуть-чуть. В окнах дома хозяйки свет не горел, но чувствовалось, что бабка не спит.
 – Жаль,  не перекусили, - сказал весело полковник. – Надо было хоть на чай Семёна Игнатьевича раскрутить.
Он достал из-под кровати свой рюкзак, а из него три упаковки рыбного блюда с овощным гарниром. На самодельных полках имелись тарелки, кастрюли, даже чайник, но печки в доме не было. В углу на табурете стояло ведро с водой и ковшиком.
 – Может, до утра потерпим? – спросил полковник. – Ну не холодным же это есть. Даже запить нечем. А бабку поднимать не хочется.
Через час их подняла сама хозяйка. Они уже заснули, когда в окно  громко постучали.
 – Пожар! Горим!
Бабка на улице указывала дрыном, которым стучала, на всполохи за перелеском.
 – Только вы туда не бегите, ребятушки. Вдруг, огонь сюда перекинется, кто ж меня тогда защитит?
 – Да как же он сюда перекинется, бабуся? – развеселился полковник, стоя в одних трусах. – Не волнуйтесь, это далеко.
 – Да, это на складе.
Александр Иванович попросил разрешения сбегать, как-никак беда случилась.
 – Да можете не бегать, Александр Иванович, - ответил Спакуха. – Я вам и так расскажу. Процентов на девяносто угадаю.
Не дождавшись согласия, профессор всё-таки убежал. По дороге, пересекающей главную и ведущую на склад, торопились несколько человек в немолодых годах и с пустыми вёдрами. А перед складом их  толпилось десятка два. Настежь раскрытые ворота демонстрировали картину пылающих хранилищ. Горели все амбары, три с одной стороны, и столько же с другой, теперь Александр Иванович их сосчитал. Он заворожено глядел на стихию огня, замедлив шаг и остановился не дойдя до наблюдающих группой местных. И услышал знакомый низкий голос.          А затем увидел худощавую фигуру, выделяющуюся из собравшихся костюмом.
 – Как теперь это потушить? – громко вопрошал Семён Игнатьевич. – Это теперь никак не потушишь! А кто будет отвечать? Конечно, я! Кто же ещё? Скажут, что я виноват! Им же надо будет крайнего найти. Но у меня факт имеется! Я просто так не дамся! У меня всё записано! Я когда вышел посмотреть, увидел, что их трое, а чего им надо не известно, говорят, что экспедиция, ну и вернулся в контору, включил видеокамеру. Она у меня в сейфе стоит, через дырочку всё фиксирует. Съёмка скрытой камерой, видели же по телевизору. Ну вот!
Теперь понятно, зачем ты возвращался в контору, сообразил Александр Иванович. А говорил, что за ключом от замка.
 – Они-то с виду даже приличные, - объяснял дальше с широкими жестами заведующий складом. – Один даже на профессора похож, только без очков. Молоденький ненец с ними, говорили, что проводник. А вот третий сразу видно, что уголовник. Здоровый такой! Пистолет достал и давай мне угрожать. Да-да, у меня всё записано, сами увидите. Хотел меня сначала обдурить, какие-то  документы показал. Так я ему и поверил!        А потом говорит, давай жратвы, одежду, курево, оборудование, палатки, фонари, в общем всё, что есть. Я ни в какую, не имею права, говорю,         с меня голову снимут. Могу только уступить списанную махорку. Они и меня могли грохнуть, запросто. Шкурой рисковал. Но они чего-то испугались. Махорку взяли и ушли. А потом вот чего, сами видите.         Как теперь это потушишь? Пожарные сюда не приедут.
 – Как же они подожгла, если у тебя собаки? – спросил женский голос.
 – Так они их застрелили из пистолета с глушителем. И в огонь покидали. Я уже лёг, слышал, как собаки где-то в дальнем конце полаяли и стихли. Ну, обычное дело, я и заснул. А потом вскакиваю, горит! А собак не слышно. Я на улицу, а их нет! Нигде не видно! Ну, не могли же они их с собой увести, правильно?
 – А как же они пролезли на склад? – задал ещё один вопрос всё тот же голос.
 – Дырку сделали в заборе! Вон там, со стороны леса! Три доски сорвали.
 – Да как же они смогли такой забор одолеть? – продолжал дотошно спрашивать ехидный голос. - Твои доски часа два отрывать надо.
 – А у них было что-то. Ломик какой-нибудь. Откуда я знаю?
Александр Иванович стал пятиться. Заведующий начал оборачиваться к толпе, давая пояснения, и мог заметить его, указать на одного из виновников поджога, и собравшиеся тогда отреагировали бы самым непредсказуемым образом. Он ускорил шаг, повернулся бежать и столкнулся с мужчиной тоже в возрасте, но явно сильней физически.
 – Ты кто? – властно спросил неизвестный, судя по голосу занимающий руководящий пост.
 – Да я только посмотреть, - залепетал Александр Иванович. – Мы тут рядом, остановились на ночлег во втором доме от края.
 – У Облепихиной, что ли?
 – Да я не знаю, как её зовут. Пустила переночевать во второй дом без печки. Мы, вообще-то, из научной экспедиции. Я пойду, можно? Меня там ждут.
 – Ну, ладно, идите, - перешёл вдруг на «вы» местный начальник.     Но тут же добавил. – Я сейчас проверю!
Прибежав по двор, Александр Иванович увидел, что Спакуха уже оделся, а Илко стоит с набитым рюкзаком за плечами. Тяжело дыша, он сообщил товарищам обо всём только что произошедшем.
 – Уходим, - спокойно распорядился полковник. – Мы готовы, а вы, профессор, соберите там свои вещи, да смотрите не оставьте ничего.
Когда профессор вышел со своим  рюкзаком, Спакуха обратился к хозяйке.
 – Бабуля, нам нельзя у вас оставаться, потому что нас могут задержать по подозрению в поджоге.
 – Да как же это? – воскликнула старушка с печальными глазами. – Вы же дома были. Вы же спали, а я вас разбудила, что пожар.
 – Вот вы им обо всём и расскажете. А нам оставаться никак нельзя. Так что извиняйте за хлопоты.
Когда дошли, спотыкаясь в темноте, до речки, Спакуха приказал раздеваться.
 – Холодно же, Галактион Егорович, - взмолился Александр Иванович. – Да и ненец просил без раздевания вброд переходить.
 – Мы сейчас не найдём то место, где переходили. Выполнять приказ. Мы на той стороне обогреемся. На том берегу нас точно не достанут.
Илко заснул у костра самым неприхотливым образом, уложив рядом два толстых ствола павших деревьев и пристроившись между ними.          А профессор с полковником до первых знаков рассвета беседовали о национальном своеобразии таких людей, как недавний знакомый по имени Семён Игнатьевич. Затем перекусили, тщательно залили водой все угольки, замаскировали следы пребывания, и двинулись обратно. Спакуха отклонился немного в сторону и тянул отряд, куда ему хотелось, но Илко удалось переубедить командира, не без согласия профессора, и они вышли правильно. Их, конечно, заметили издалека, потому что начальник штаба вышел на доклад в окружении офицеров. За время их отсутствия, естественно, ничего не случилось.
Обед накрыли в штабной палатке. Спакуха дал команду дежурному бойцу отвести молодого ненца к его машине, где того накормит механик Равиль. И вызвать связиста Грачёва.
 – Кто-то выходил на связь, - коротко доложил мастер передающей и принимающей техники. – Быстрая передача информации, которая не поддаётся расшифровке.
 – У тебя, кажется, есть автоматическая штуковина, которая сможет заглушить следующий выход?
 – Автомат я заканчиваю собирать, - ответил Грачёв. – Теперь окончательно известны параметры, остаётся их ввести и можно включить. Я ждал вашей команды.
 – Голубенко не знает?
 – Нет.
 – Тогда врубай.
Грачёв кивнул и вышел.
 – И что теперь? – осторожно спросил Александр Иванович, понимая, что дальнейший обед испорчен.
Но Спакуха ел с аппетитом.
 – Да ничего такого. Мы давно ждали повторения. Первый выход на связь был зафиксирован в том лесу, где мы стояли. Где мы с вами познакомились, только до вашего появления. Откровенно говоря, мы с начальником штаба вас подозревали. Теперь у меня к нему доверия нет.
 – Значит, среди вас есть секретный агент? – спросил уже шёпотом Александр Иванович.
 – А что вас удивляет? Идут учения. Каждый выполняет свою задачу.
Александр Иванович оглянулся, хотя знал, что в палатке больше никого, только дежурный при входе да и то с улицы.
 – Но теперь получается, что ваш хитрый план известен. Тот манёвр, на который вы послали капитана Тюрикова, осуществится зря, напрасно?
 – Вполне может быть, - сказал полковник, глядя в опустошённую миску. – Остаётся надежда, что секретный агент передаёт информацию руководителю учений, а наш условный противник пока ничего не знает. Ну, как обычно, верховный должен знать всё, а играющие друг о друге мало. Понимаете? Вот теперь я хочу обмануть даже его.
 – А у вас есть на это разрешение? Вы извините меня, Галактион Егорович, но мне кажется, что вы идёте против начальства. Хорошо ли это? Вы же рискуете?
Спакуха посмотрел на него весело, в глазах мелькнула озорная искорка.
 – Дорогой мой Александр Иванович, ну чем я рискую? Генералом я быть не хочу, да и не дадут. Надоело мне рисковать положением. Я хочу за свою жизнь совершить что-нибудь по-настоящему военное. Итак, договоримся, о нашем разговоре никому. Это подразделение набрано из неизвестных мне офицеров. Единственный человек, которому я доверяю, это Гриша Фрейдин. Солдатам конечно. Теперь ещё вам.
 – Я всё понял, Галактион Егорович. Только у меня одна просьба. Нельзя мне опять в вашу машину перебраться? Подполковник, конечно, человек хороший, но говорит и говорит. Даже поразмышлять не даёт, не говоря уже о том, чтобы почитать. А мне мою работу допечатать хочется. Свободного времени много, но ничего не сделать, потому что не сосредоточиться. Он постоянно задаёт вопросы.
Спакуха рассмеялся.
 – А вы меня опережаете!.. Я сегодня вечером хотел вам это предложить. Я своего Михаила отдаю Хилько, ему нужен толковый заместитель и контролирующий связиста-ненца. А вы будете за моим присматривать. Так что теперь продолжим наши беседы.
 – Очень хорошо, вот спасибо, - расплылся от радости Александр Иванович.
 – Вы не обижаетесь, что я вас подозревал? Вы находились под контролем до сегодняшнего возвращения. Даже когда вы на пожар убежали, я отправил Илко за вами, чтобы наблюдал за вашим поведением. Не обижаетесь?
 – Как можно? Это же ваша служба.
 – А теперь, профессор, я с вашей помощью перехитрю командование.
 – Как это, с моей? – весело удивился Александр Иванович. – Вы уже второй раз об этом говорите.
 – В прошлый раз я предполагал, а теперь говорю определённо.
 – Но почему с моей? Каким образом?
 – Потому что вы мне глубоко симпатичны. Знаю почему, но не скажу. Сам не люблю похвал и других не балую. Боюсь, что хороший человек испортится. Или сглазить боюсь, не знаю. Военные тоже люди суеверные. Хоть нам и не положено.
На вечернем сборе офицеров полковник удивил всех сообщением, что план ночного перехода сообщит только перед выступлением. Он его знает, майор Хилько уже отправился на разведку, но всему своё время. А когда возбуждённые после футбольного матча офицеры прибежали в штабную палатку, радостно сообщил.
 – Ну что ж, ребята, нам добрый знак. Если наши выиграли у голландцев, да ещё с таким счётом, то нам, как говорится, и Бог велел. Итак, пойдём вниз по Оби. Сначала вот здесь на ту сторону… Тут опасно, смотрите, глубоко, да и течение неизвестно какое. Риск очень большой, предупреждаю, так что идти с открытыми люками и в спасательных жилетах. А потом берегом до этого поворота. Там на день уйдём в лес.
 – А почему вниз? Вы же говорили, что вверх.
Спрашивающим оказался старший лейтенант Подобед. Так вот, кто может быть секретным агентом, мелькнуло в голове Александра Ивановича.
 – Когда это я говорил? – спросил полковник, изучающее посмотрев на заместителя начальника штаба.
У него такое же соображение, догадался профессор.
 – В прошлый раз говорили, - продолжил, смутившись, Подобед, но ничего другого ему не оставалось.
 – Когда это, в прошлый раз? – начал откровенно валять дурака полковник.
 – Когда Тюрикову задачу ставили. Вы объяснили, в чём суть его манёвра, что он как бы отвлекает, а мы пойдём к Байкалу.
 – Ничего я про Байкал не говорил. Это вы говорили. Это были ваши предположения, а я ещё не знал, куда мы дальше пойдём. А сегодня всё решилось. Мне профессор подсказал хорошую мысль. Да, вот ещё что. Сегодня была зафиксирована передача информации из нашего района. Вполне может быть, что среди нас источник, у кого имеется передатчик. Пока обыск делать не буду, надо удостовериться. Но если произойдёт ещё один выход в эфир, то передатчик будет найден. Понимаете, надеюсь?      У Грачёва имеется прибор, который его даже под землёй обнаружит.
 – Все всё поняли? – громко спросил начальник штаба.
Теперь и этот влез под подозрение, определил Александр Иванович.
 – А какую мысль он вам подсказал, товарищ полковник? – задал ещё один вопрос Кошкарёв, но теперь командиру, а не подчинённым.
 – Да я никакой мысли не подсказывал, - не удержался профессор. – Даже не понимаю, о чём идёт речь. У меня есть сообщение на другую тему. Мне была поручена матершинная касса, так вот…  Мы, значит, когда ходили… Вот эту махорку, которую закупили для ненцев, полковник купил на свои деньги. Мои брать отказался. Так я предлагаю вернуть ему эту сумму из общей кассы. Вы не против?
 – Зачем вы спрашиваете, профессор? - крикнул ему с вызовом Подобед, словно выражая общее мнение. – Выдайте деньги и всё. Никто слова не скажет. Тут и спрашивать нечего. Зачем так суетиться?
Ну, ты и дрянь, чуть не ляпнул вслух Александр Иванович.


32

Эту ночь Александр Иванович спал на прежнем сидении, только без пристёгнутого ремня и в напяленном жилете, который не даст утонуть. Он уснул сразу, когда машина прошла метров сто и ещё не достигла реки, хотя запомнил строгий инструктаж быть начеку и спасаться по тревоге через люк оператора, который раньше использовал Михаил. Теперь его место занимал профессор, а на знакомом сидение позади всех располагался Илко. Спакуха предупредил, если возникнет критический момент, спасение ненца он берёт на себя, и они выберутся люком командира. Полковник и разбудил Александра Ивановича. Но не для того, чтобы сделать выговор.
 – Пойдёмте на свежий воздух, профессор. Увидите, какую преграду мы преодолели.
Сняв жилет и маску дыхательного аппарата, Александр Иванович выбрался наверх, как заправский танкист. И ахнул. Ширина реки впечатляла. Противоположный берег еле просматривался в сумерках. А на этот берег послушной чередой выползали плавающие машины и уходили в густо заросший промежуток между двумя склонами невысоких гор.
 – Теперь вы понимаете, как мы рисковали? – спросил полковник. Суровым выражением лица он пытался замаскировать радость, но получалось неубедительно.  – Я больше всего боялся середины. Неизвестно, какое там течение. А назад уже будет не повернуть, танк не создан для манёвров по воде. Поэтому Хилько и выбрал самое широкое место для переправы.    К счастью, обошлось. Повезло, можно сказать.
 – Да, красиво, - только и мог вымолвить профессор, завороженный увиденным.
 – Как, страшно было?
 – Да нет, вы знаете, - признался Александр Иванович. – Я очень себя неуютно чувствовал в предыдущие ночи. Может быть, потому, что Фрейдин всё говорил и говорил. Мне кажется, он и во сне не умолкал. Он больше всего жаловался, что совсем не умеет плавать. Боится воды, как огня. Даже огня не так боится. Наверное, за те ночи я сильно устал, накопилось, поэтому всю эту ночь проспал, как младенец. Вы уж извините.
 – Привыкаете, - сказал полковник без одобрения в голосе. – Надо будет вас представить к званию почётного члена экипажа.
После завтрака Спакуха объявил тренировочный выход в эфир ненецких связистов. С условием, чтобы передаваемые слова они читали с бумаги, а принимаемые ответы ими записывались. Такая передача текста исключает возможность случайного звучания информации на русском, если кто-то из новобранцев при переводе забудет от возбуждения отключить микрофон.
 – Так мы же отрабатывали это упражнение, - заметил Александр Иванович. – Ошибок не было, ребята внимательные.
 – Понимаете, - начал полковник и оглянулся, не подслушивает ли кто. – Секретный агент, как вы знаете, передал старый план, что мы движемся вверх по Оби. Здесь я их обманул, мы идём вниз. Наверняка, он сообщил, что у нас теперь связь на ненецком языке, выдал нашу тайну.     То есть, нас теперь слушают, но как скоро найдут переводчика, неизвестно. Я пугнул секретного агента, теперь он не рискнёт ещё раз выходить на связь, чтобы сообщить о моей хитрости, об изменении маршрута. Теперь у него надежда, что в штабе учений разгадают мою игру. Вот я и должен её убедительно продолжить. Вы будете якобы проводить тренировки со связистами с передачей текста с бумаги и фиксированием услышанного на бумагу. Вы будете раздавать им заранее составленный текст, где будут названия речушек, озёр и населённых пунктов. Эти слова они произнесут по-русски, верно? Те, кто нас прослушивают, не знают, что у нас всего лишь занятия, и по упоминанию географических названий будут думать, что примерно понимают, о чём идёт речь, даже не имея переводчика. Для видимости я объявлю занятия секретными. Вы будете собирать у них по окончанию передаваемые и записываемые сведения для уничтожения. Только связисты будут знать, что сказали и что услышали. Даже их командиров во время занятий будем изолировать, я буду собирать их на совещания. А вы будете проверять, насколько соответствует записанный текст на приёме тому, который вы им дали.
 – Всё понял, - ответил Александр Иванович, ощущая свою значимость, что он не простой механизм в военной машине.
 – Тогда записывайте, - сказал Спакуха, доставая ненамокаемую полевую карту. – В сегодняшних текстах должны прозвучать названия деревни Сытомино, реки Лямин и Пим. Название последней реки должно прозвучать только от моего связиста. Якобы я ставлю задачу выйти на правый берег этой реки. Это вот здесь. Возьмите для уточнения.
 – А что, если это не деревня, а более крупный населённый пункт? – спросил Александр Иванович, ткнув пальцем в зеленоватый пластиковый лист.
 – Пусть говорят, что деревня. Ничего. Соврите что-нибудь позаковыристей, не стесняйтесь.
Закончив сеанс радиосвязи, профессор доложил, что занятия прошли как задумано, кроме одной непредвиденности. Молодой ненец по имени Хурц читал данный ему текст сносно, а вот писать совсем не умеет. Илко пишет с чудовищными ошибками. Старшие ненцы записывают неплохо, их обучали в советских интернатах, чего младшие уже не застали, а потому грамоту знают в пределах кочевого, домашнего воспитания.
 – В принципе, это не страшно, - подвёл итог Александр Иванович. – Сеанс прошёл нормально, я слушал в наушниках, ошибок в звучании не было ни малейших.
 – А у нас нет другого выхода. Сейчас я переоденусь, и мы с вами отправимся в ближайший населённый пункт. Илко пойдёт с нами. Мне понравилось, как он ориентируется на местности.
 – Как, опять?
 – В прошлый наш поход я ведь не позвонил по междугороднему.                А позвонить очень надо. Не бойтесь, на этот раз, думаю, убегать не придётся.
Самым радостным оказалось то, что на этот раз дошли быстро, без перехода речек вброд, к тому же вернуться предстояло к вечеру,                к наступлению ночи, чтобы вновь идти по задуманному Спакухой маршруту.
Рассматривая издалека неказистые бревенчатые домишки, полковник наметил крайний, из трубы которого шёл дым.
 – На разведку зайдём в этот. Если дым из трубы идёт, значит, хозяин делом занимается, а не лежит на потухшей печи. С таким есть о чём поговорить. Легенда прежняя. Мы научная экспедиция.
Делами занималась хозяйка, женщина в возрасте, но как будто задубевшая на определённой дате, не желающая дальше стариться, потому как некогда. Звали её Серафима Кузьминична. Разговор вела приветливо, но без улыбок. Пригласила в дом, когда профессор объяснил, кто такие,    но покормить с дороги обещала не сразу, пока не накормит хозяйскую живность. Во дворе квохтали куры, гоготали гуси, блеяли овцы, мычала привязанная к забору корова, где-то повизгивал поросёнок. А на печи в избе теснились четыре бака из почерневшего металла, в которых булькало смрадное варево.
 – А вы откуда идёте? – спросила хозяйка, разместив гостей за пустым столом.
 – Из самого Ханты-Мансийска, - ответил бесшабашным тоном Спакуха.
 – Так он же на том берегу.
Весёлость на лице полковника застыла.
 – А нас это, перевезли.
 – Ещё там,  не доходя Иртыша?
 – Ну да…
На помощь Спакухе пришёл Александр Иванович.
 – Мы изучаем быт ненцев. Этнографическая экспедиция. Ищем, если остались какие-нибудь, кто жил когда-то кочевым образом.
 – Так это вам нужно не сюда. Вам нужно было от Сургута по хорошей дороге ехать на Уренгой, а оттуда пешком. Там где-то ненцы, ханты. Для нас они все самоеды. А здесь их нет. Этим берегом одни деревни наши стоят по Оби. Пароходы ходют, снабжают нас, чтоб не передохли. А того хозяйства,   как раньше было, уже нет.
 – А тем берегом пароходы не ходят? – спросил полковник.
 – Там, говорят, мелко, - ответила хозяйка, яростно помешивая варево. – Тот берег заболоченный. А от нас на север начинаются увалы.
Только сейчас Александр Иванович заметил, что хозяйка выразительно окает.
 – Вы нас извините, Серафима Кузьминична, - встал из-за стола полковник. – У вас дела, не будем вам мешать, а нам бы в магазин ещё попасть, хлеба закупить надо. Почта есть в вашем селении?
 – Почта есть, а вот хлеба вы сейчас не купите.
На улице полковник сделал два глубоких вдоха, давая понять,         что едва не угорел от запахов в зачумлённом доме.
 – Эту бабку не проведёшь, поэтому лучше не обманывать.                А информацию она мне дала ценную. Зря мы переправлялись, оказывается. Катера и буксиры ходят этим берегом. Она их по старинке пароходами называет. Так что тем берегом сможем идти без опаски.
Почта и магазин оказались в центре, как и указала хозяйка, но возле них даже детей не бегало. Спакуха направил профессора с Илко в магазин, купить чего-нибудь для Серафимы Кузьминичны, хотя бы конфет с чаем, пока он на почту заглянет. Продавщица магазина видимо испугалась неизвестных покупателей, так как отвечала заикаясь.
 – Это колбаса? – как будто увидел что-то редкое Илко. – Я хочу колбаса. Александр Иванович, купи мне колбаса. Пожалуйста.
Александр Иванович умилился восторгу молодого ненца.
 – Она же заплесневелая.
 – Ничего, я съем.
Профессор купил то, что велел Спакуха и колбасы для Илко, хотя цена за некачественный товар его покоробила. На улице они вышли к углу магазина, где договорились встретиться с полковником, и Александр Иванович полез в карман за перочинным ножом, чтобы снять белёсую оболочку с твёрдокопчёного продукта. Перед его глазами тут же возник охотничий нож с хищным лезвием, который подал Илко. Не смотря на протесты ненца, профессор снял кожуру с отрезанного ломтя заплесневевшего товара. Илко буквально выхватил предназначенное ему и стал жадно грызть  крепкими зубами. А профессор швырнул очистки к забору и увидел, как перед ними тут же возник пятнистый кот. Животное выпучило глаза, не веря появившемуся с небес чуду, и в следующее мгновение схватило его, как добычу, которая может убежать. Александру Ивановичу показалось, что кот даже заплакал.
Он отрезал ненцу ещё, вернул нож, чтобы сам очистил от шкурки,      а треть, которая осталась, предложил доставить его друзьям.
 – Столько на четыре человека? – удивился Илко. – Нет, они ругать меня будут. Я только Хурцу дам. Остальным не скажу. Старики колбаса много раз ели.
Пришедший Спакуха весело рассказал, как он всё-таки дозвонился, вот только работница на почте приняла его, наверное, за инопланетянина.
 – А кому вы звоните всё время? – поинтересовался Александр Иванович.
 – Да своим, - ответил полковник.
Серафима Кузьминична подала дымящейся отварной картошки, посыпанной рубленой зеленью, и прошлогодней квашеной капусты, обильно политой растительным маслом.
 – Может, вы купите у меня чего? – спросила она вдруг жалобно,      не слушая похвал в честь рассыпчатого картофеля.
 – Конечно купим, - вырвалось непроизвольно у Александра Ивановича. – А что у вас можно купить?
 – Дак у меня живности видите сколько? Чего хотите продам. Яиц могу дать в дорогу.
 – Яиц – это здорово, - ткнул пальцем в потолок Спакуха. – Вы нам отварите десятка три. Сырые мы не донесём.
 – А куда вам  нести, далёко?
 – Нет, - весело сказал полковник, сообразив, что болтанул не то. – Я имел в виду, что сырые вообще нести неудобно. Побьются.
 – Отварю, конечно, - засуетилась хозяйка. – Прямо сейчас и отварю. А ещё чего-нибудь возьмёте? Курятину, гусятину. У меня всё есть,               и гусёнки и поросёнки.
 – Да нет, спасибо, - поблагодарил Александр Иванович, видя, что полковник не знает, что и сказать.
 – А хотите, я вам барашка зарежу? – предложила Серафима Кузьминична, суровое лицо которой охватила жалостная печаль, что гости сейчас уйдут и ничего больше не купят. – Городские же любят шашлык делать из молодого барашка. Так я вам  и зарежу, и мелко порублю, и луком пересыплю.
 – А что, это мысль, - закивал головой полковник с явным удовлетворением. – Лично я давненько хорошего шашлычка не пробовал. Тем более, из молодой баранинки. А, как вы думаете, Александр Иванович?
 – Я думаю, что если не дорого, то надо брать, - ответил в тон ему профессор.
Хозяйка назвала цену. Возникло молчание, и она тут же снизила её на треть.
 – Нет-нет, - возразил Александр Иванович. – Мы возьмём по той цене, которую вы сначала назвали. У меня есть деньги, Галактион Егорович.
 – И у меня есть деньги, профессор. Купим вскладчину.
Насытившись половиной отваренной картошки с солёной закуской и домашним хлебом, участники научной экспедиции вышли на улицу из одурманивающего запахами помещения. К тому же прокопченный чайник на печке не хотел закипать.   
У крыльца на колоде для рубки дров хозяйка свежевала забитого барашка. Она сняла шкуру одним махом, как чулок с ноги.

33

Вернувшись в лесное расположение батальона, командир объявил собравшимся, что по совету профессора решил угостить всех шашлыком. Как-то разнообразить походное меню. Если, конечно, доктор не против нарушения учебного рациона. Ведь экспериментальное питание тоже проходит испытание. Вперёд шагнул офицер, заведующий медицинской частью, старший лейтенант Наконец. Грузный мужчина с женственным выражением лица, которому совершенно не шло военное обмундирование.
 – Я не против, - сказал он. – Самому надоели уже эти пакеты.
 – Даже если б вы были против, старший лейтенант, - словно продолжил Спакуха, - ничего бы не изменилось. Мы с профессором купили на свои деньги, старались, несли, не выбрасывать же, верно? Подполковник Фрейдин, организуй приготовление блюда.
 – Егорыч, да ты охренел, - возмутился заместитель командира по службе тыла. – Я не умею делать эти шашлыки. Я их просто ненавижу.       Я не мусульманин, чтобы есть сырое мясо, закопченное на углях.
Молодые офицеры радостно вызвались ему помочь, топоры у каждого в машине, а нож всегда в потайном кармане. Все знали, что делать, и позволяли советы в адрес товарища только в шутливой форме. Но серьёзное руководство весёлым процессом как-то невзначай захватил Подобед. И никто ему не противился.
Он и принёс Александру Ивановичу и Спакухе два шампура из веток с шестью дымящимися кусками мяса на каждом.
 – Идея хорошая, профессор, - сказал он с неизменной улыбкой.  - Но маловато на девятнадцать человек. Вам я отобрал без костей, пожалуйста.
 – Как на девятнадцать? – удивился полковник, беря шашлык. –  Офицеров после ухода Тюрикова осталось двадцать один. С профессором двадцать два. Здесь не все, что ли?
 – Фрейдин отказался. Монаков выразил с ним солидарность. Они ушли в свою машину. Медик наш тоже герой, посмотрел, как мы жарим,   и сказал, что не будет.
 – Обиделся, что ли?
 – Кто, Наконец?
 – Да нет, подполковник. Что Фрейдин сказал, когда уходил?
 – Да он много чего говорил, - засмеялся Подобед. – У меня денег не хватит повторить. А ему хорошо, платить не надо.
Спакуха встал с раскладного табурета, чтобы уйти по захватившей его мысли. А палатка наполнилась шумными офицерами, веселящимися по поводу непрожаренного блюда.
К Александру Ивановичу подошёл Кошкарёв и сел на место полковника. И понюхал мясо на струганной веточке.
 – Вы хорошо придумали с этим шашлыком, профессор… Неплохая разгрузка…
 – Да ничего я не придумывал, - залепетал Александр Иванович, видя, как его зажали с одной стороны Подобед, с другой начальник штаба.
 – Только вопрос остаётся открытым…
 – Какой вопрос?
 – Что вы такое посоветовали Спакухе?
 – Не понимаю…
 – Да бросьте вы, товарищ Афонарёв, - с леденящим кровь добродушием вступил со своей стороны Подобед. – Полковник ни раз хвалил вас за то, что вы подарили ему хорошую идею. Вот мы и хотели бы знать, в чём её суть.
 – Какую идею?.. Объясните…
 – Александр Иванович, - продолжил серьёзно Кошкарёв, в противовес весёлому заместителю. – Мы уже вторую неделю идём чёрт знает куда. Ведётся какая-то странная радиоигра. Полковник строго предупредил какого-то секретного агента. Вы работаете с ненцами, которые появились у нас благодаря вам. То есть, они часть какого-то плана. Вы можете хоть немного приоткрыть нам карты? Что вы такое посоветовали нашему командиру?
 – Ничего я ему не советовал, - ответил уже более уверенно профессор, с интересом разглядывая то одного, то другого.
 – Не скажет, - кивнул своему начальнику Подобед. – Не хочет говорить.
 – Да я просто не понимаю!..
 – Да всё вы понимаете, - махнул с досадой подполковник свободной рукой. – Только и мы кое-что понимаем, и не хотим, чтобы нас держали за дурачков. Мы думали, что пойдём к Байкалу, когда Спакуха отправил на отвлекающий манёвр Тюрикова. Оказалось, что нифига, мы идём в другую сторону. Полковник сказал, что идею маршрута ему подсказали вы. Вот и хотелось бы узнать, что же такое вы ему подсказали?
 – Да ничего я ему не подсказывал, - ответил Александр Иванович, анализируя поведение дотошных собеседников. – Меня порой самого удивляет ход его мыслей. А уж предугадать решения полковника, на мой взгляд, просто бесполезно. Его логику способен понять только он сам.
 – Ну, хорошо, - дотронулся до его локтя подполковник, намекая тем самым, что разговор ведётся дружеский, миролюбивый. – Полковник сейчас вернётся и вы скажете ему, что я задавал вопросы, желая знать конечную цель нашего передвижения. Мне как-то не по себе после того, как меня стали использовать втёмную. Я всё-таки начальник штаба.        Он что, подозревает нас?
Вот этот вопрос прозвучал совсем обескураживающее.
 – Не знаю я ничего, честное слово…
 – Вы трижды ходили звонить в гражданские населённые пункты. Понятно, что по нашей связи полковник не хочет засветиться. А кому он звонил? Вы не знаете?
 – Я не спрашивал, - ответил Александр Иванович с желанием дать честный ответ – Он сказал, что своим. Я так понял, что жене. Предупредил её, что задерживается.
 – У него нет жены, профессор. Полковник давно в разводе.
 – Да?.. А я думал… Я же не знал…
 – Из всех родственников, - продолжал улыбаться Подобед, - у него остался родной брат. Живёт где-то здесь, в Сибири. Но вы же не думаете, что полковник трижды ходил предупредить брата, что задерживается?
 – Нет, конечно, - согласился Александр Иванович.
Когда в палатку вошёл Спакуха, начальник штаба и его заместитель демонстративно отошли от профессора. Вообще вышли под закатное небо. Полковник занял своё место и поинтересовался, о чём с ним только что беседовали. Александр Иванович рассказал, что хотели узнать говорившие с ним.
 – Пойдёмте, выйдём, - кивнул полковник следовать на улицу.
Кошкарёв и Подобед стояли недалеко от входа в палатку, доедая шашлык.
 – Вот что, мои дорогие, - подошёл к ним Спакуха. – Вы, пожалуйста, не мучайте больше нашего профессора. Он человек гражданский, и так-то всего боится, а тут ещё вы со своими кровожадными шуточками. Не надо больше, договорились? Петя, я скажу тебе о цели нашего перехода, когда посчитаю нужным. И в своё время сообщу, кого подозреваю, а кого нет. Вопросы?
Судя по лицу, начальник штаба не знал, как ответить, а вот Подобед нисколько не смутился.
 – Товарищ полковник, уважаемый профессор Афонарёв как-то неправильно вам объяснил, что нас интересует. Мы хотели бы знать не о конечной цели похода, а о времени. Как надолго всё растянется? Мы уже давно в поле… Мы хотели бы знать чисто из интереса.
 – Учения рассчитаны на два месяца, - улыбнулся ему Спакуха. – А сейчас середина июня.
Александр Иванович ощутил, что за улыбкой полковника скрывается желание двинуть старшему лейтенанту в челюсть.
 – Но мы всё идёт и идём, - сказал, чтобы не молчать Кошкарёв. – И в основном по воде. Понятно, что так меньше расход топлива…
 – Дальше пойдём ещё быстрее, - улыбнулся и ему полковник. – Запас топлива у нас хороший. Давай, Петя, собери там всех, заканчивайте с шашлыками, я сейчас буду ставить задачу. Сегодня пойдём на тот берег.
 – Как, опять? – вырвался жалобный вопрос у начальника штаба. – Мы же только что…
 – Мы испытываем новую технику. Мы люди военные, что тебя удивляет?
 – Зачем так рисковать в мирное время?
 – Разговорчики.
 – Есть.
Когда офицеры штаба ушли, Александр Иванович осторожно заглянул в лицо полковника, не надеясь, конечно, разгадать его мысли.
 – Вы кого-то из них всё равно подозреваете?
 – Подозрение не снято ни с кого, - ответил ему Спакуха с той же улыбкой, которую только что адресовал подчинённым.


34

С этого вечера Александр Иванович сделался рассеянным. Он напрягал память, чтобы запоминать  хоть какие-то события, но функции головного мозга отказывались держать информацию, да и события казались уже какими-то незначительными. Вторая переправа через огромную реку опять закончилась удачно, все друг друга поздравляли, а он уже через пару часов был уверен, что они давно идут  вдоль этого берега. Выступление следующей ночи отложилось вновь до окончания трансляции футбольного матча, на этот раз закончившегося проигрышем. Все так надеялись, что сборная выйдет в финал, а профессора больше всего удивило, что уже двадцать третье число, он был уверен, что ещё только четырнадцатое-пятнадцатое.
Во время обязательного совместного ужина в штабной палатке он видел, как усталость и скука всё больше покрывают лица Кошкарёва и Подобеда, и они всё менее походят на засланных агентов от руководства. Каждый полдень являлся на доклад Грачёв, но Александр Иванович  ещё до первых его слов знал, что ничего существенного за истекшее время не произошло, никто на связь ни с той, ни с другой стороны не выходил. Обучение ненцев отменили как-то, чтобы хорошенько выспаться,      а на следующий день уже не проводили занятий за ненадобностью.
Лишь один Спакуха держался, как оловянный солдат, устраивая бесконечные проверки техники, запасов питания и топлива. Александр Иванович догадался, что иронизируя над другими, полковник тем самым гонит унылое настроение от себя.
Утром двадцать пятого, число этого дня Александр Иванович хорошо  запомнил, Спакуха велел профессору с Илко быть готовыми выйти после завтрака.
 – Опять звонить? – спросил Александр Иванович.
 – Нет, звонить мы больше не пойдём, - ответил весело полковник. – Да и населённого пункта рядом нет. Я ради интереса хочу прогуляться.  Вас могу и не брать, но без вас уже как-то не обойтись, привык. Вы, профессор, надёжное прикрытие на случай встречи с местным населением. А Илко уже ни раз точно выводил куда надо. Без карты, без навигатора.    У него какой-то звериный инстинкт, с которым приходится считаться, как с более надёжным инструментом, чем компас.
Вышли, то есть «двинули», по выражению Спакухи, в  обратном направлении, вверх по реке, стараясь держаться подальше от берега, чтобы с другой стороны, где посёлок с катерами, никто не заметил.
Полковник разъяснил цель похода так.
 – Когда мы шли сегодня ночью, уже под утро, вы спали, вдруг появился на берегу костёр. Как в сказке. И место какое-то непростое, будто остров, с одной стороны речушка впадает и с другой, через пару километров  где-то. Берег у воды пологий, но чуть вдали гора невысокая, скорее бугор,  а на верхушке большой костёр. Я боялся, что нас оттуда увидят, если охотники. Не то, чтобы так уж боялся, чего тут бояться, ну, увидят и увидят, нас уже видели, без этого не обойтись. Просто не желательно лишний раз светиться. А тут никого, что удивительно. Костёр полыхает, причём давно, заметно, что догорает уже, брёвна сложили плотным штабелем и ушли. Потому что никого не заметили ни у костра, ни на берегу. Хилько рядом со мной шёл, мы с ним  на броне без раций переговаривались. Осмотрели местность в бинокли, туда-сюда по нескольку раз, и ничего не поняли. Зачем этот костёр? Как маяк, чтобы речные суда ориентировались? Так ночью никто не ходит, здесь же не море. Да и движение по реке вдоль того берега, противоположного, там бакены стоят, отмечают, где мелко, а берег без маяков видно. Не смогли разгадать, в общем, странность повисла, вот и захотелось мне узнать, что да как, поскольку до вечера целый день стоять, делать нечего, вот и есть чем заняться. Идти километров пять, если я ещё что-то понимаю в ориентировании.

Когда дошли до маленькой речушки, впадающей в большущую, полковник сказал, что как раз на том берегу и находится интересующая  местность, но ему  любопытно пройтись вдоль этой протоки, чтобы убедиться, действительно ли перед ними остров.
 – А сколько идти надо, товарищ командир? – спросил Илко.
 – По карте меньше десяти,  километров семь, - ответил полковник.
 – Тада пошли, - сказал весело Илко, как о деле не представляющем никаких трудностей.
Но через некоторое время Спакуха дал команду искать переправу, ему надоело, расхотелось идти дальше, они вышли не за тем, чтобы проверять истинность карты. Речушка оказалась бурной, полковник разделся перед бродом, Илко с профессором отказались, и Александр Иванович пожалел о своей солидарности с ненцем, когда вымок по грудь. Тому-то ничего, привычный, да и молодой, досадовал Александр Иванович, глядя, как Илко выказывает свою разудалость. А ты-то дурак старый о чём думал?
На острове они пошли густым лесом, и вскоре услышали перестукивание вдалеке. Там рубили древесину. Голосов слышно не было и дымом не пахло, хотя ветер задувал оттуда, с юго-запада. Полковник указал держаться ближе к реке, чтобы выйти на бугор с костром, заинтересовавший его ночью. И они вскоре поднялись зарослями на расчищенную вершину. На самом краю, перед обрывистым спуском, действительно чернело потухшее большое кострище. Илко потрогал угли.
 – Ночью тут горело, - сказал он с видом знатока, мнение которого для остальных не безразлично.
К реке спуск с бугра шёл круто, а от реки тянулся покато. Вглубь лесистой местности уходила неровная узкая просека с хорошо вытоптанной тропой. Оттуда, куда она вела, и доносилось яростное постукивание то в один, то в два топора. Идти пришлось недолго, вскоре ощутился запах дыма. Когда перестук топоров совсем приблизился, идущий впереди Спакуха замедлил шаг и поднял руку, как бы сдерживая остальных. Александр Иванович не понял, зачем таиться, подкрадываться незаметно, если уж ты непрошенный гость на чужой территории, то не лучше ли выходить  по-честному, с меньшим риском?
Когда они увидели поляну с левой стороны тропы, бревенчатую избушку и двоих крепких мужиков, работающих топорами, то несколько минут рассматривали открывшуюся картину, замерев на месте, пока Спакуха не махнул рукой, мол, всё, идём открыто. Работающие заметили приближающихся и почти одновременно воткнули свои орудия в не до конца обработанное бревно.
 – Здравствуйте! – с поднятием ладони к виску сказал полковник.
 – Здравствуйте, - ответили мужики.
Один был постарше, чернокучерявая шевелюра и густая борода пробиты сединой, а второй светился пшеничными, редкими волосами и словно прореженной бородкой. Смотрели они только на полковника, и не очень приветливо.
 – Мы вообще-то экспедиция, - начал Спакуха, не приближаясь для знакомства с рукопожатием.
 – Да какая, к лешему, экспедиция? – усмехнулся светловолосый. – По этому берегу ничего нет, одни болота. Тут с роду экспедиции не ходили.
 – Мы знаем, зачем ты пришёл, так что не дури, - усмехнулся и черноволосый, но с оскалом, по-звериному. – Только не возьму я в ум, зачем ты этих с собой притащил? Ну, чурка-то ладно, местный, а этого где раскопал?
И он кивнул на профессора, не отрывая глаз от полковника. По скрытой энергии чувствовался взрывной характер. Этот схватится за топор не задумываясь и не для работы.
 – Мы этнографическая экспедиция, - вышел чуть вперёд Александр Иванович. – Изучаем быт и нравы местных жителей.
 – Географическая?- переспросил черноволосый.
 – Ну, можно и так сказать, - будто согласился профессор.
 – И что же вам тут надо?
 – Так я же сказал…
 – Мало ли, что ты сказал…
Александр Иванович заговорил как можно веселее и сделал ещё пару шагов к незнакомцам.
 – Мы жизнь изучаем…
 – А чего её изучать? Она и так понятна.
 – Вот вы здесь чем живёте?
 – Ты лучше стой на месте.
Черноволосый вытянул левую руку в предупредительном жесте,         а правой выдернул из бревна топор.
 – Ну, зачем же так? – вышел и закрыл собой профессора Спакуха. – Мы не хотим ничего плохого.
 – Ты не хитри, знаю я вашего брата, - сказал черноволосый полковнику, скаля зубы всё более. – Пришёл к ней, так иди, а эти пусть здесь подождут.
 – К кому это, к ней? – задал Спакуха вполне резонный вопрос.
 – Не дури, ладно? – ответил черноволосый. – Я хитрых не люблю. Если б она нам строго-настрого не повелела новеньких не трогать, я бы с тобой не так поговорил.
 – Это как, интересно?
 – Ты чо, больно смелый, что ли?
Александр Иванович понял, что столкновение неизбежно. Две гордых и самодовольных личности просто так в лесу не разойдутся. Он выскочил перед Спакухой.
 – Постойте, постойте! Мы действительно явились сюда с научной целью!
 – Да не лезьте вы под топор, профессор!
Полковник утянул его к себе за спину.
 – Сюда являются с одной научной целью, - встрял и светловолосый, чтобы его товарищ был не один в споре. – Вы же к ней переплыли сюда с того берега? Так и говорите, чего хитрить? Игнат, пусть он идёт. Нам же велено  пропускать.
 – Ну, пусть идёт, раз добрался. Но только один.
 – Я без них не пойду, - сказал полковник черноволосому с явным вызовом.
 – Она их всё одно прогонит, - ответил с таким же вызовом Игнат.
 – Вот пусть она сама и прогоняет, - не сдавался полковник.
 – Ладно, идите…
 – Вот по той тропинке, - показал светловолосый.
 – Сами найдут! – рявкнул на него заносчивый товарищ.
 – Мы должны дорогу показывать, Игнат…
 – Сами найдут, не маленькие… Надо же такое придумать – профессор!..
 – А вдруг он и в самом деле профессор?..
 – В этом деле только один профессор… Или профессорша… Будто не знаешь?.. Кто кого сгрёб, тот того и у-у… .
Незлобная перебранка мужиков  доносилась всё тише, и как только вовсе их не стало слышно, а застучали топоры, перед Александром Ивановичем, идущим впереди, открылась новая картина человеческого бытования.
На поляне более широкой, чем предыдущая, и тянущейся вглубь лесного царства, стояла не изба даже, а хоромина из светлых брёвен, явно чем-то покрашенных. Высокий сруб тянулся в небо крышей бордового цвета, гармонирующей с желтизной брёвен. От земли строение поднимали  деревянные тёмные сваи. На площадку с перилами вела мощная лестница с широкими ступенями. Балясины, наличники, перила и более мелкие, сделанные для украшения, поделки восхищали количеством резьбы. Зодчий, чувствовалось, вложил душу в строение, а его мастерство захлёстывал переизбыток весёлого удальства без всякого чувства меры. За сказочным теремом раскинулся более прозаичный огород. Ухоженные грядки с высокой ботвой, парники, обтянутые плёнкой, теплица из остеклённых реечных секций. Там копошились, наверняка занимаясь прополкой, раздетые по пояс, загорелые люди. Но все  четверо мужчины, ни одной женщины.
А женщина, несомненная хозяйка, появилась как царица. Она вышла из терема в шикарном розовом халате, левой рукой опёрлась на перила крыльца, а другой поприветствовала явившихся. Трое пришедших в любопытное место замерли в созерцании, самый молодой с отвисшей челюстью. Хозяйка махнула им ещё раз, теперь уже властно требуя приблизиться. Троица подошла к высокому крыльцу мелкими шажками, словно загипнотизированные.
Хозяйка впечатляла дородным телом, крупными чертами лица,          и  каштановой шевелюрой, завитой большими кольцами.
 – Кто вы? – первым спросил командир отряда новичков.
 – А то ты не знаешь? – низким голосом ответила хозяйка весело, будто издеваясь.
 – Не знаем, расскажите, - ещё приветливее и тоже весело сказал полковник.
 – Приплыл с того берега и не знаешь к кому?
 – Мы не приплыли. Мы идём с севера вверх этим берегом реки. Нас месяц назад закинули в то место, где Обь делится на большую и малую, и вот мы оттуда идём, изучая сохранившихся жителей. Мы научная экспедиция. Вот он старший, руководитель. Александр Иванович.
 – Это ты-то экспедиция? – задала громкий вопрос и захохотала хозяйка.
Александр Иванович заметил, что работающие на огороде приближаются к ним с не очень доброжелательными лицами. Спакуха тоже их заметил.
 – Я сопровождающий, охрана! – крикнул он хозяйке. – Ненец наш проводник. А кто эти люди?
 – А это моя охрана, - ответила хозяйка. И дала команду раздетым до пояса. – Стойте на месте!
 – Так я не понял, кто же вы? – спросил ещё раз полковник.
 – Я весёлая вдова, - ответила игриво хозяйка и поиграла бёдрами. – Эти мужички у меня полюбовные служащие.
 – А те двое?
 – Те тоже. Они костёр на ночь разжигают. Чтобы следующие приплывали. Я думала, что ты сам приплыл, седьмым будешь, а ты какая-то экспедиция. Но что-то я тебе не верю.
 – А почему седьмым? – выкрикнул Спакуха, чувствуя, как разговор теряет привлекательную весёлость.
 – Потому что семь загадочное число, - вновь игриво заговорила хозяйка. – Иди, растолкую. Угощу тебя. Поди, устал с дороги? После в баньку сходим.
 – Поднимаемся, - кивнул полковник Александру Ивановичу с Илко.
 – Нет-нет! – крикнула сверху женщина в ярком халате. – Ты один сюда иди. Сейчас я тебя разгадаю, какая ты экспедиция. А эти двое пусть возвращаются туда, где дрова рубят. И если тебя долго не будет, пусть идут дальше сами, без тебя. Если уж такая экспедиция.
Александр Иванович яростно зашептал, отворачивая лицо в сторону.
 – Галактион Егорович, не ходите, умоляю, это какая-то ловушка,       у меня дурное предчувствие. Уходим вместе. Илко, приготовь нож.
 – Спокойно, Александр Иванович, - ответил ему полковник тоже шёпотом. – Нам не дадут уйти, неужели не понимаете? Я-то с этими справлюсь, у меня пистолет, но хотелось бы без крови. Вдруг  кого-то  поранят, не надо. Возвращайтесь туда, к лесорубам, и ждите меня. Без меня не уходить ни под каким предлогом.
 – А если вас долго не будет?
 – Буду. Я найду выход. Идите.
 – Вы чего там шепчетесь? – крикнула хозяйка и уже не совсем игриво.
 – Да ребята у меня засомневались что-то! – ответил Спакуха.
 – Если будут очень сомневаться, их отведут силой, - поставила условие вдова, давай понять, что не такая уж она и весёлая.
 – Идите, Александр Иванович, - попросил Спакуха. – Илко, уводи профессора.
И Александр Иванович развернулся к терему спиной, укоряя себя мысленно за покорность.


35

Они вернулись к мужикам, рубящим сухие деревья. Игнатом звали одного, имя второго услышали приблизившись.
 – Гля, Устин, - заржал черноволосый. – Не говорил ли я, что она их прогонит?
 – Да это я говорил, - ответил светловолосый, тоже хохотнув.
 – Ага, лепи, - сказал ему Игнат и крикнул подошедшим. – Ну, чо, полюбовнички? Быстро вы управились? Ну и как вам наша царица Мара?
 И Александр Иванович решился на выяснение сути происходящего. Рискованно, да ладно, подумал он.
 – Послушайте, извините, конечно, хотелось бы знать… Там нас так называли, теперь вы… Хотя нет, там эта женщина своих мужчин так называла, полюбовничками. Именно в ласкательном звучании, как бы с иронией. Но к нам с Илко это слово не относится. Мы нормальные мужчины. Полковник наш тоже…
 – Ага, всё-таки полковник, - вновь показал свои сильные зубы черноволосый. – Так я сразу и подумал, что военный.
Александр Иванович мысленно выругал сам себя. И быстро продолжил.
 – Да, он военный, для сопровождения. А я действительно профессор. Честное слово, мы научная экспедиция. Изучаем быт местного населения. Так что, пожалуйста, расскажите нам, что у вас здесь происходит?
Мужики переглянулись. На лицах образовалась тревога.
 – А вы что, где-то пропечатаете то, что узнаете? – спросил Устин.
 – Ну, этнографическая наука для этого и существует, чтобы фиксировать детали быта и нравы разных народов…
Профессор осёкся, решив, что зря сказал это, они поймут по-своему и ничего им в результате не откроют, а то и что-либо страшное произойдёт. Однако реакция последовала нужная.
 – А что, и расскажу, пусть знают! – оголил свои клыки черноволосый.
 – Нет-нет, Игнат, не можно никак! – замахал на него светловолосый. – Нады сперва с ней посоветоваться. Мара на такое ни за что не пойдёт.
 – А вдруг пойдёт? Она же баба. Для неё любая слава в радость.
 – Нады всё же спросить. Я быстро сбегаю.
 – А ну сядь! – рявкнул на товарища Игнат. – Сбегает он. Ишь, разбегался. Только дёрнись, я топор хорошо мечу, знаешь.
И он взял инструмент предназначенный не только для работы. Александр Иванович глянул на Илко. Тот рассматривал происходящее        с интересом охотника.
 – Пойдём к столу, профессор, - указал куда идти черноволосый. – Сядем, и я тебе растолкую. У нас вода есть. Попить хотите? Выпить нет, запрещают. Есть хлеб, сами печём. А кормят нас там. Кормят хорошо, чтоб крепче стояло.
 – Что стояло? – не понял Александр Иванович.
 – Сейчас узнаешь.
У невысокой избы с окном на просеку занимали уютное место вкопанные в землю узкий стол и две лавки. Вход в жилище предполагался за углом, двери не было видно. Местные расположились спиной к окну, профессор с Илко сели напротив. Черноволосый Игнат повёл им неторопливый рассказ, выказывая усмешками, как ему весело быть откровенным. Живут они здесь с Устином второй год. Вообще на острове,  а в этой летней избе первый сезон. Зимой сюда по льду перебегают желающие. Летом же их задача раскладывать на ночь большой костёр на бугре, который должно быть видно на том берегу из посёлков Большой и Малый Алтым. Там знают, что живёт здесь так называемая весёлая вдова, которая мужиков к себе приманивает. Чтобы отчаянные головы бросались на подвиг. Вновь прибывшего ждёт ласковый приём. Хозяйка устраивает ему баньку для новой жизни. Одурманивает женскими ласками не хуже наркотиков. И мужик, хлебнувший её прелестей, уже ничего не соображает, ему бы только следующей подачки. А тут очередь, он же не один. И попадает мужичок в зависимость, то есть в рабство. Согласен добровольно служить, работы исполнять, за то, что раз в неделю его до пайки допустят. Со строгим условием не проявлять никакой ревности к братьям-полюбовничкам. Несогласных отправляют на плотах на тот берег. Километров через десять внизу авось прибьёшься. Неугодных садят в местную тюрьму, есть и такая, до зимы, чтобы по льду сам уходил, если повезёт на серёдке не провалиться. Она себя Весёлой кличет, а на том берегу прозывают её Чёрной Вдовой, хоть она и не как паучиха, которая самцов пожирает после брачной связи. Но смысл тот же. Гибнут люди. Знаем, что кто-то не доплывает, особенно если ночью решится, лучше утром, когда берег видно, знаешь, куда грести, да и светлым днём бывает видно, как человек перевернулся и тонет, но никто спасать не кинется, потому как сам решился, не случайно и не по принуждению. Рассказывали, что и в баньке угорел ни один мужичок, не совсем годным оказавшийся физически, а душой уже распалившийся. С таким как ей дальше быть, если он  не только без головы, но и без рук, ничего делать не умеет, халявшик?
 – И что, - спросил осторожно Александр Иванович, - никто не пытался бежать отсюда?
 – Думаю, что были люди, - ответил Игнат, сменив весёлость на задумчивость. – Она здесь шестой год как обитает, а нас, добровольцев,   немного, вы же видели. Там четверо и нас двое. Значит, уходили, кто решался порвать с этим делом.
 – Ну, вот вы, вы, - протянул к нему ладони Александр Иванович, - вам же явно не по душе происходящее. Вы же явно что-то задумали.
 – Мало ли, что я задумал, - вновь осклабился черноволосый.
 – Говорить нельзя? – догадался профессор. – Не доверяете даже своему товарищу?
 – Да какой он мне товарищ…
 – Ну, понятно, - заключил Александр Иванович.
 – Да ничего тебе не понятно! – возмутился Игнат. – Понятно ему!  Мне как раз из-за него нельзя уходить отсюда. Знаешь, чего он задумал? Храм здесь построить!
 – И построю, - заулыбался теперь и светловолосый.
 – Какой храм? – быстро спросил Александр Иванович. – В каком смысле?
 – Да не храм, - как бы нехотя стал разъяснять Устин. – Часовенку.     Я ведь плотник. Вот и поставлю часовенку. Где можно будет единолично, без посторонних помолиться.
 – Нельзя здесь молиться! – стукнул кулаком черноволосый. – Я тоже плотник, но я же до такого не дохожу!
 – А я поставлю, - улыбался уже с какой-то обречённостью светловолосый. – Меня не будет, а дело моих рук на земле останется. Вы хоромы её видели? Тоже мастер делал. Ещё до нас. Где он, что с ним, никто не знает, а сруб его глаз радует. Без единого гвоздя!
 – Подождите, подождите, - вступил в спор, как в родную стихию Александр Иванович. – Ваш товарищ прав. То, что происходит здесь нельзя освящать христианской верой.
 – Почему это? – удивился светловолосый.
 – Здесь возможно служение языческим культам, когда поклоняются животным страстям, радуются плотским наслаждениям, желают удовольствий, чувственных разнообразий, и так далее. Поэтому здесь уместнее капище, храм какой-нибудь богини, жертвенник, только не дом для молитв. Христианство – это религия души, а не тела. Она предполагает нравственное совершенствование, а не радость количеству плотских удовлетворений. Даже молитву когда верующий читает, он тем самым укрепляет свой дух против бунтующей плоти. Поэтому какая здесь может быть часовенка? Её сама хозяйка сожжёт. Как противную своему делу.
 – Не веришь мне, так его послушай, - сказал Игнат Устину. – Он профессор всё-таки. Хоть в чём-то разбирается.
 – А если она мне душу просветила? – возразил не ему, а профессору светловолосый.
 – Ну, конечно, - согласился Александр Иванович. – Только это не просветление, а ослепление, горение, пожар. Потому как идущий от страсти.
 – Любовь это! – выкрикнул Устин самое главное доказательство.
 – Да, любовь, хорошо - вновь согласился Александр Иванович. – Только любовь, загоревшаяся в теле. А не возникшая в душе. Это любовь бушующей природы. А уносящая в космос – это совсем другая любовь.        В страстной любви человек  мучается от неудовлетворения, ревнует, готов убить противника, сходит с ума. А в любви распирающей душу человек просто не способен сделать какого-либо зла другому.
 – Ты слушай профессора, - толкнул от досады Игнат светловолосого. – Он всё-таки поумнее меня будет.
 – Я тоже не такой уж дурак, - ответил злобно светловолосый, но уже без самодовольной улыбки, той, когда у спорящего есть чем крыть.
 – Теперь вы понимаете, почему я не могу отсюда уйти? – задал вопрос черноволосый сразу двоим сидящим напротив. – Чтобы не дать этому малохольному построить здесь то, чему здесь не место. Этот дурак рассказал ей по весне свой замысел. Что выстроит храм, освещающий её имя. Я должен якобы ему пособлять, как плотник, одному ему не справиться.  А те, которых вы видели, они строить вообще не умеют. Один занимается огородом, другой готовит блюда всякие, хорошо готовит, собака, третий шьёт и обувь ремонтирует, четвёртый всем им помогает.     В общем, я должен был ему пособлять, а я ни в какую. Заспорил, отговариваюсь по-всякому. Ну, какая она на хрен святая? Кому, ей церковь ставить? Да ни за что на свете. Начались у нас с ним разногласия, и она на всё лето нас сюда определила, на поддержание костра.  Здесь поспорьте. До осени. А она подумает. Возможно, говорит, зимой будете строить, когда делать нечего, а сейчас есть чем заняться.  Вот и решил я остаться,  но во что бы то ни стало помешать задуманному. Казалось бы, зачем, на кой мне это надо, надоело, так беги. Так нет, я решил назло ей,  за то, что всю душу из меня вытянула, все соки выпила. Я же теперь ни во что не верю, жить  не хочу.
 – Так вы же, - ахнул профессор и слегка откинулся. – Вы же так его убить можете. Товарища своего.
 – Да не товарищ он мне. По несчастью разве. Но если надо будет, если надо будет, то запросто. Как Каин Авеля.
 – Он же ваш брат-полюбовник.
 – Вот за это и грохну.
Александр Иванович стал быстро размышлять над услышанным, чтобы дать верный совет.  Но жизнь грубо вмешалась, не давая завершить созидательный процесс анализа ради выхода из конфликтной ситуации.
 – Всё, хватит болтать! – встал первым Игнат. – Пошли работать. Дело к вечеру.
Их заставили помогать выносить заготовленные дрова. Таскать сразу по два нетолстых бревна в рост человека. Поднимаешь стволы-обрубки, чуть приседаешь и вскидываешь оба на плечи. Количество высчитано, лишнего не переработаем, вчетвером справимся за девять ходок, за десятую принесём вязанки хвороста из обрубленных веток. А за проделанную работу им не только разрешат уйти, но даже посодействуют скорому отбыванию.
Когда нужное количество дров сложилось на краю бугра, Александр Иванович поинтересовался.
 – А как всё происходит? Как вы укладываете свой костёр? Ведь это же не просто, это, как я понимаю, целый ритуальный кострище. Поэтому очень интересны детали, мне хочется знать всё до мелочей.
 – Да чего тут особо знать-то? – охотно согласился рассказать Устин,  и встал для этого над черным кругом. – Вот так укладываются восемь брёвен. Вот так столько же поперёк. Мара велит строго восемь, это для неё счастливое число. Потом ещё раз восемь так и восемь вот так. И шесть сверху, но уже не поперёк, а вдоль, для укрепления. Но для этого сперва разводим костёр из веток, пока все не прогорят, чтоб хорошие угли были, да побольше. А на них уже выкладываем домовину, которой до утра хватит. Видите эту просеку? – он повернулся туда, откуда пришли. – Вся она здесь и сгорела.
 – Отдохнули? – спросил с каким-то злорадством Игнат. – Пошли дальше работать.


36

Но повёл он не к избушке, а с бугра налево к реке,  не выходя из леса. Этот одержимый, понял Александр Иванович, и себя работой изведёт и других уморит.
Черноволосый стал выбирать деревья подлежащие рубке, но гораздо толще тех, которые недавно выносили. С напарником Устином они лихо застучали, наполняя лесной стрекот и разносвист шумом падающих деревьев.
 – Дайте и мне топор, - попросил Илко. – Я тоже умею. Быстро могу.
 – Ага, дай тебе топор, - засмеялся Игнат. – А ты мне его в спину.       Я же по твоей хитрой морде вижу, что ты чего-то задумал.
Но топор дал. Протянул своё орудие и указал на ровную без веток сосну. Илко быстро подрубил её с одной стороны, подрубил с другой, толкнул и дерево упало.
 – Умеешь, - похвалил Игнат. – А дальше? Чикируй давай.
Когда ненец очистил ствол от веток, черноволосый топор забрал и распределил дальнейшие хлопоты.
 – Мы будем поваленные готовить, а вы таскайте вдвоём комли к берегу, к самой воде. А верхушки потом наверх, они нам завтра на костёр пойдут.
Когда профессор с ненцем закончили  таскать ветки от поваленных деревьев на бугор, и подошли к месту, куда сносили заготовленные брёвна, там уже был сооружён плот на мелководье.
 – Вы не так вяжете, - сказал заканчивающим работу специалистам Илко. – Надо зарубки делать, тада ветки ломаться не будут и крепче держать.
 – Ты ещё нас поучи, - ответил беззлобно Игнат, медленно выпрямляясь с гримасой от боли в спине.
 – Надо было ему вязку оставить, - сказал Устин товарищу. – Чтобы сам делал. Ему же на ём плыть.
 – Да ладно, - махнул топором Игнат.
  – Подождите, я не понял, - чуть ли не вскричал Александр Иванович.
Чувство тревоги оформилось. Он ещё раньше, когда перетаскивали верхушки с неотделёнными ветками, забеспокоился. Что-то долго нет полковника. Но заковыристая работёнка повернула мысли в другую сторону, надо было выбирать путь, чтобы тащить ветвистую древесину с меньшими помехами. Спускаясь обратно, профессор отдыхал и высчитывал, где будет легче волочь следующую порцию. Теперь стала ясна суть опасности.
 – Куда плыть?
 – Ну, ты чо, профессор? - весело развёл руками черноволосый. – Мы же тебе толковали, что неугодных отсюда на плоту отправляют. Ненужных и тех, кто надоел.
 – Мы без командира никуда не поплывём, - звонко и смело выразил своё мнение Илко.
 – Правильно, Илко, - подтвердил Александр Иванович. – Но это первое. А во-вторых... Нам не нужно плыть. Ты забыл, Илко, мы идём снизу вверх по реке? Мы же экспедиция.
Игнат вышел из мелководья, на котором плот сидел в илистом дне.
 – Послушайте, ребята, ваш командир не вернётся. Я понял, что он ваш командир, к тому же полковник. Но вы его не ждите. Сюда не такие герои попадали. Профессор, ты мне вот чем-то  понравился и я для тебя доброе дело делаю. Мы вас по свету отпускаем. Обычно отправляем на плоту по темени. А вам будет видно, куда грести. Мы вам даже шесты вырубили, смотри какие. Обычно просто так отпускаем, на удачу. Поэтому, профессор, плыви отсюда на хрен, а? Мы тебя очень просим. Просто добром говорим, потому, что ты нам симпатичен.
 – Да, - подтвердил Устин, и улыбнулся светлым лицом.
Но Александр Иванович уже сообразил, что нужно тянуть время.
 – А чем это я вам симпатичен? – спросил он.
 – Ну, вот чем-то ты нам по душе пришёлся, - ответил Игнат. – Чистый ты. Без мути.
 – Да, - сказал ещё раз Устин, и стало ясно, что ему-то как раз всё равно, как поступить с гостями.
 – Знаете, а вы мне тоже чем-то симпатичны, - продолжил Александр Иванович. – Каждый по-своему.
 – Ну, так и плыви с Богом, - указал Игнат на чуть притопленный плот.
 – Поэтому у меня к вам предложение, - гнул своё Александр Иванович, не видя забеспокоившегося Илко. – Поплыли вместе? Давайте с нами? Вам же надо бежать отсюда. Пропадёте, как вы не понимаете?
 – Не-е, - закачал головой, светло улыбаясь, Устин. – Нам отсюда никак нельзя. У меня же идея. Я покуда её не сполню, никуда не двинусь, хоть умру. А дальше не знаю. Там видно будет.
 – А вы? – обратился Александр Иванович к Игнату.
 – А чо ты мне выкаешь? – ответил Игнат.
 – Вам здесь не по душе, я же вижу, - Александр Иванович даже сделал шаг к нему. – Уходите отсюда. Или сами погибнете, или бед кровавых натворите. Вы хотите ему помешать? Зачем? Пусть строит. Может церковь здесь что-то изменит.
 – Церковь ставят на благом месте, - твёрдо произнёс Игнат и посуровел. – Здесь нельзя. Ничего она тут не изменит.
 – Почему вы так уверены? – продолжал допытываться Александр Иванович, чувствуя, как Илко дёргает его сзади. – Вы что же, верующий?
 – Не, ты чо, профессор? – показал свои зубы Игнат. – Меня к Богу грехи не пускают. Слишком я нагрешил за свою жизнь, чтобы верующим быть иметь право. Но в истинной вере кое-что разуметь стал. Вот ты как истинную веру понимаешь?
 – Это долго рассказывать, - уцепился в собеседника Александр Иванович, и даже испытывая при этом наслаждение. – Я много думал на эту тему, книжек читал, есть разные понимания, но это всё теории. А мне вот интересно ваше мнение. Потому что у вас исконное, без знаний, идущее изнутри.
 – А я так понимаю, - Игнат даже приосанился, - что всё должно быть по правде. А она выше, она где-то там, наверху, или вообще, но есть. Жалости от неё не жди. Те, кто просят Бога, молят его помочь, мне даже смешны. Ты делай по правде, тогда  и  замаливать тебе нечего будет.          Я много чего в жизни наделал, но каяться не собираюсь, потому как ничего не исправишь. Но здесь вот я буду стоять за правду. Не будет здесь ничего к вере относящегося. Здесь не то место. Здесь живут как простые звери на земле. Или как люди, которые хуже зверей свою похоть чешут. Ну, так и живите, кувыркайтесь,  насыщайтесь, любитесь, но только веру-то не трогайте, не поминайте даже. Я-то сообразил, чего она хочет. Погрешу, мол, погрешу, потом в отстроенную церквушку зайду, свечку поставлю,     и Господь мне всё простит. Да нужна ты ему, господи! Одной тварью больше, одной меньше. Если грешишь, то греши, но Бога не поминай. Сколько ни замаливай, свечек ни покупай, на церковь не отваливай, правда всё одно тебя достанет, если делала что-то не по ней. Правильно я говорю? А то, ишь, удумала, одной задницей на два стула. Не получится, голубушка, душа в другом месте расположена.
Александр Иванович обернулся к настойчиво дёргающему его Илко. Тот указывал куда-то в сторону.
 – Сейчас! – махнул ему Александр Иванович, чтобы отстал,                и повернулся к Игнату, с желанием сказать ему важное. – Вот вы   говорите, что сами неверующий, а я так думаю, что вы-то как раз и есть тот, кто по вере живёт. Во всяком случае, верно понимающий про душу, про страсти, и про их соотношение.
 – Хочешь сказать, что ты где-то там про меня напишешь? – улыбнулся вдруг Игнат так, как до сих пор не улыбался.
 – Не знаю, врать не буду, - ответил Александр Иванович, видя,      что  улыбка Игната сияет по иному, не как светлое лицо Устина.
Ощутив не понятное удовлетворение, хотя и тревожное, по поводу дальнейшей судьбы Игната, профессор оглянулся на Илко. Тот указал кивков головы на ближайшие кусты. Из-за них выходил полковник. Смотрели на него и мужики. Спакуха держал в руке пистолет, но стволом в землю, никому не угрожая. Игнат с Устином проверили, как держатся в руках топорища.
 – Мужики! – обратился полковник сначала к ним. – Я не сделаю ничего плохого. Но и вы, пожалуйста, не мешайте. Мы сейчас уйдём и всё. Были и не были.
 – Так уходите, - махнул топором на реку Игнат.
 – Илко, профессор! – крикнул уже Спакуха подчинённым. – Быстро на плот!
Закидывая ногу на стянутые зелёными стеблями брёвна, профессор умудрился зачерпнуть в сапог воды. Илко выдавил плот с мели, толкнул и ловко запрыгнул к сидящему на нём Александру Ивановичу. Спакуха зашёл в воду почти до колен и тоже умело забрался на плавающее средство.
 – Осторожней токо! – крикнул Игнат. – Плот на двоих рассчитан!
 – А мы этим берегом пойдём! – ответил ему полковник.
 – Ну, тада ладно, не утопните! – махнул им на прощанье черноволосый другой рукой, без топора.
 – Надо было его с собой забрать, - сказал Александр Иванович.
 – Это исключено, профессор, - ответил Спакуха.
 – Он здесь кровь прольёт.
 – У каждого свои достижения в жизни.
Шестом взялся управлять Илко, как знающий это дело. А полковник  стал рассказывать о своих недавних приключениях.
Чтобы усыпить подозрительность хозяйки, он стал играть в предложенную ею забаву, в естественное желание мужчины овладеть соблазнительными прелестями. Хозяйка сперва накормила, каким-то зельем пыталась напоить, но сообразительный полковник умело вывернулся, показывая, что хочет её без всяких напитков. Затем они отправились в баньку. Заведение очень понравилось, строилось от души. Она хотела затопить каменку, но он убедил её, что и так жарко. Разделись. Тут она стала изображать, что не очень-то и хочет близости, ей даже не нравится это дело, хотя до этого, в хоромах и по дороге, играла чувственное сгорание от подлинной страсти. Женщины в этом искусстве мастера. В общем, пришлось отработать первым номером, произнёс как-то буднично Спакуха. И тут он  сообразил, что делать, когда хозяйка на минуту не то, что забылась, а потеряла бдительность. Он сказал, что в горле пересохло, выскочил в предбанник напиться, схватил одежду, которую она до этого пыталась ощупать, но он не дал ей найти пистолет, выскочил, подпёр с улицы дверь, чтобы она не сразу освободилась, и рванул сюда. Обошёл стороной огороды, чутко приглядывая, так как видел там у кого-то ружьё. Больше всего он боялся, что кто-то из слуг вдовушки будет охранять поход хозяйки в баню, он был готов к этому, готов был к нейтрализации мешающего, но такового не обнаружил, значит, хозяйка понадеялась на свои чары и на тот напиток, влить который пыталась за обедом, прихватила в баню, и советовала только им утолить жажду, когда он оставил её лежать на полке. Наверняка, хитрая женщина, поняв, что её обставили, сейчас вне себя от злости, выслала погоню, чтобы схватить негодника, а то и уничтожить, кто знает, что у неё на уме. Когда она узнает про тех, кто помог бежать обманщику, то устроит им какое-то наказание, это уж наверняка. Но для них главное, что удалось смыться, хотя для этого, как выразился полковник, пришлось  уронить честь в сальный секс.
 – Вас хоть накормили, - сказал с весёлым укором Александр Иванович. – А мы голодные до сих пор. Илко, ты есть не хочешь?
 – Да я бы сейчас и хозяйку попробовал, - отозвался мечтательный Илко.



37

Полковник строго наказал держать в тайне увиденное и случившееся с ними. Чтобы никто из его служащих не знал и не догадывался, что неподалёку обитает женщина.
Вернувшись, они застали всё тоже уныние на лицах затосковавших офицеров. Прибывший по вызову Грачёв, поглядывая, чтобы никто не услышал, доложил, что выхода на связь пока не было, но теперь он поставил на свои глушилки какие-то заковыристые приспособления, о которых тайный агент даже не догадается, поэтому, высылая следующую информацию электронным импульсом, он хоть и постарается обойти глушилки,  но его послание уйдёт с искажением.
 – Молодец, - похвалил его Спакуха, но как-то безрадостно, тоже с какой-то унылостью на лице.
Оживление произошло, когда на вечернем уточнении маршрута Спакуха объявил, что к утру они должны без особых трудностей переправиться на другой берег. Река здесь шире, но и ночи светлее. Сообщение о будущем риске взбодрило командиров подразделений и начальников служб. Александр Иванович уже разбирался в должностях, знал, кто за что отвечает.
 – А дальше-то куда? – спросил чей-то голос, но не Кошкарёва или Подобеда.
Судя по бесшабашной радости задавшего вопрос, он не являлся секретным агентом. Полковник словно ждал вопроса и охотно показал на карте.
 – Дальше мы уйдём на восточный берег речки Кызым и двинем, где по воде, а где огибая населённые пункты, вот сюда, к этому озерцу. Из него вытекает на другую сторону другая речка с похожим именем Надым. По ней мы спустимся до ещё одной речки, а по той дойдём до реки Пур.
Он замолчал, рассматривая лица слушающих. Он ждал вопроса.      На хрена им туда идти? Но никто так и не спросил.
 – Дальнейшее объясню в другой раз, - прервал затянувшееся молчание Спакуха. – Если задача ясна, разойтись.
Александр Иванович сообразил, что полковник раздосадован случившимся. Вернее, не произошедшим. Неужели, он надеялся таким образом разгадать того человека, который никак не проявляется? Захотелось даже спросить полковника, так ли это? Но смутила догадка, что сам-то профессор разве не находится под подозрением? Спакуха в последнее время странно как-то поглядывает на него. И дневные беседы по темам социального устройства нашего хаотичного государства почему-то сошли на нет, иссякли. Находясь днём в стоящей без движения машине, профессор и полковник всё больше молчали в дремотном состоянии, говорить им стало не о чем.
Однажды Александра Ивановича посетило вдохновение. Он перелистывал от нечего делать черновики, а читать давно было нечего, и вдруг ощутил, что знает, как выразить устаревшие логические рассуждения оригинальным образом. Он тут же раскрыл ноутбук и стал возбуждённо набирать текст. И вдруг электронная машина просигналила, что зарядка питающей батареи вот-вот кончится. Александр Иванович громко выругался, не стал выяснять, услышал ли его полковник, а честно достал из кармана деньги и положил в доверенную ему коробочку пятьдесят рублей. И не взял сдачи. Знал, что ещё не раз выразит эмоциональное отношение в адрес научного труда, и потому как бы закрепил авансом свободу будущих высказываний.
Когда пришёл на доклад Грачёв, Александр Иванович пожаловался ему, что произошло то, о чём специалист ранее предупреждал. Ну и что же теперь делать? Грачёв пообещал дать сделанное им лично хитрое переходное устройство для работы на бытовом компьютере, подключившись к танковому аккумулятору секретного образца. Александр Иванович сердечно поблагодарил и выразил готовность самому идти, чтобы принести обещанное. Но Грачёв заверил, что профессор сам не подключит аппаратуру как надо, к тому же на сегодня хождение между танками ограничено, стоят они в плохо замаскированном от наблюдения месте. Александру Ивановичу оставалось только поблагодарить в надежде на будущее. Однако прошёл час, другой, третий, а специалист-контрактник не появлялся.
Вдруг полковник засобирался идти в машину начальника штаба. Александр Иванович попросил его напомнить Грачёву о кое-каком приспособлении. Но и Спакуха ушёл и где-то застрял. Тогда Александр Иванович более сосредоточенно продолжил начатое. То есть, фиксировать появляющиеся соображения на бумаге. Чистых страниц в его больших тетрадях имелось достаточно, гелиевая ручка пока ещё не высохла, да и несколько карандашей торчали на всякий случай. А мысли нужно ловить, пока водятся. Так как возраст для успешной их репродукции не совсем подходящий, появление чего-либо живого из стареющего организма уже не выдавить, не выколотить.
Анализируя свои ощущения, Александр Иванович погрузился в размышления об особенностях службы. Главное здесь, конечно, терпение. Которое слагается из выдержки, силы воли, умения сдерживать раздражения, быть снисходительным к личным слабостям и окружающих, даже умышленно циничным, то есть не только принимать действительность такою, как она есть, но и не сопротивляться ей показным оптимизмом, не строить иллюзий для себя и не подталкивать к ошибкам других.
Человек ждёт всю жизнь. Когда наступит праздничный день, когда же мне явится судьбоносное решение, вот придёт новый человек, а вдруг   что-нибудь случится и переменит надоевшую обыденность. Даже ожидание встречи с любимым человеком наполняет куда большими фантазиями с предчувствиями, чем сама встреча. Значит, ожидание можно рассматривать как суть жизни? Только не смысл. Понятие смысла завязано на логике,  на рассуждениях о внутреннем содержании, о значении в чём-то возвышающем, духовном, уходящем за пределы жизни, ну и так далее.      А цель определяется чередой действий, поступков и достижений. Военная служба, например, является целью для определённой категории людей. Как для него, конкретного Александра Ивановича, целью является наука. Или служение науке. Ожидание в которой тоже является сутью. Ты ищешь в надежде, что тебе откроется что-то новое, когда придумаешь одну из гипотез, ждёшь, как она подтвердится, или тебе пообещали что-то, скажем, поездку на симпозиум, и ты ёрзаешь, места себе не находишь, ночами не спишь, прикидываешь, как  же произойдёт обещанное. А оно имеет свойство не происходить, такова женская природа службы, жизни, вообще существования, не исполнять обещанного, подкидывать неожиданные обстоятельства, чтобы интересней было. И после нескольких разочарований в надеждах и ожиданиях, ты привыкаешь к данной сущности жизни, смиряешься, поскольку изменить ничего не в силах, и начинаешь относиться философски,  с иронией, с отказом от борьбы, то есть, смиренно, как сказали бы религиозные деятели. Они вообще способны часами говорить о сути, смысле и цели, только задай им вопрос. Их учили способам просвещения невежественных мирян, они даже поставили себе это занятие целью в жизни, называют его служением, что тоже верно. А ты пытаешься сам постичь, своим умом разгадать, поскольку такова твоя служба. А у полковника своя служба, с неизвестными тебе разновидностями ожидания, но понятным надоеданием всего и вся, отчего сам собою получается уход в безразличие. Он на свой лад воспринимает неисполнение желаний, привыкает к данности метаморфоз существования, понимает, что бессилен что-либо изменить в обстоятельствах жизни,           а поскольку он борец, воин, то у него свой пессимизм. Значит, сейчас         у него этап ухода в тоску, когда организм иссяк с ней бороться? Доктора в таких случаях говорят, что надо переждать, перележать, перетерпеть, переключиться.
А что, если предложить ему выпить? Александр Иванович даже восхитился пришедшей на ум догадкой. Да-да, он так и сделает! Сейчас полковник вернётся, и он предложит ему сходить в ближайший населённый пункт, как уже ходили, и там он купит в магазине бутылочку коньячку. И они его,  мерзавца, раздавят где-нибудь в лесочке, и пойдёт у них опять задушевный разговор. Ведь они уже в том возрасте, когда лучше не самим поступки совершать, а рассуждать, на какие бы подвиги решились бы другие.
Спакуха вернулся, забравшись в машину без слов и междометий. Александр Иванович хотел было спросить, неужели тот забыл о его просьбе, узнать, что там с Грачёвым, но тут же вспомнил, что есть вопросы более существенные.
 – А скажите, полковник, что является главным, по-вашему, в жизни военного человека?
 – Вы опять пытаетесь что-то разгадать в нашей жизни? Армия, профессор, страшная организация. В ней возможна ситуация, когда строй честных мужчин обязан подчиняться одному ненормальному.
 – Я хотел вообще о сущности службы. В чём её суть, цель или смысл? И что из них важнее?

 – Ну, вы же служака? - охотно повернулся к нему Спакуха. - Сами должны и понимать. В нашем возрасте, уважаемый господин Афонарёв,  какая хрен разница?
Рано мне делать ему задуманное предложение, сообразил Александр Иванович. Надо выждать.


38

Профессор вскинулся от резкой остановки. Он как всегда задремал от монотонного раскачивания в удобном кресле.
 – Что там, что случилось? – прокричал сидящий чуть ниже и за спиной Илко. Тоже, наверняка, проснулся.
 – Да ничего пока не случилось, - ответил Александр Иванович, понимая, что в напяленном шлемофоне Илко не услышит его слов.
Он прильнул к окулярам наблюдательного прибора, испытывая в очередной раз холодящее душу восхищение от умной техники, которая так легко поддалась освоению. За бронёй висел сырой рассвет. Местность унылая, ничего примечательного, такая же, как рассвет, серая. Но что-то явно произошло.
Обернувшись, Александр Иванович увидел, как над Илко навис полковник.
 – Ну? Что там?
Илко выслушал переданную через наушники информацию, начал было переводить на русский, но сбился и пересказал как мог.
 – В общем, там какой-то человек стоит. Впереди стоит. Майор Хилько сказал.
 – Этого ещё не хватало, - усмехнулся полковник, снимая шлемофон. – Хотя пора бы. Удивительно даже,  что у нас до сих пор не было ни одного контакта с местным населением.
 – Майор Хилько вас к себе вызывает, - сказал Илко, получив новое известие.
 – Да идём уже, идём, - кивнул ему Спакуха.
Илко заговорил в микрофон на своём языке. Профессор нагнулся к нему и отогнул от правого уха шлемофон, чтобы сказать пару слов по-дружески.
 – Не вызывает, а зовё-от!.. Или призывает. Ну, сколько раз тебе объяснять? Не может подчинённый вызывать начальника.
 – Пойдёмте, Александр Иванович, - поднялся Спакуха, чтобы открыть люк. – Ваши объяснения там понадобятся.
 – Какие объяснения? – спросил профессор, быстро снимая шлем.
 – Возможно, придётся кому-то разъяснять, что мы научная экспедиция.
Ничего себе, научная экспедиция, подумал Александр Иванович. Двадцать танков, машина разведки, командирская, сапёрный тягач, начальник штаба, связист и два гусеничных транспорта тылового обеспечения. Неслабая научная экспедиция.
Идти пришлось долго. Стоящую машину Хилько было видно, но метрах в пятистах. Майор встречал тоже без головного убора, с биноклем в руках.
 – Вон, смотрите, - показал он, выводя из-за танка на удобное место.
Впереди на бугорке застыла человеческая фигура. Мужичок невысокого роста с седой бородой и длинной палкой с белой тряпкой на конце. Он подавал знак внимания, но не приближался для разъяснений.     И выражения лица его было не различить, потому что свет наступающего утра пробивался сзади, за спиной.
 – Я биноклем пробежался вокруг, - пояснял дальше Хилько. – Чисто, ничего такого. А он почему-то стоит.
 – Ну, пойдём, глянем, - сказал полковник. – Александр Иванович, давайте вперёд. Вы у нас главный.
 – Здравствуйте! – выкрикнул профессор, не дойдя шагов пяти до стоящего. – Мы научная экспедиция!..
 – Да это ваше дело, - прозвучал в ответ хриплый голос.
Борода  стоящего впечатляла густой окладистостью и белизной, как у деда Мороза, а глаза, нос, лоб и смуглость кожи выдавали принадлежность к народам Севера. Двигаться с места он не собирался.
 – Дед, ты чего хочешь? – спросил полковник, обходя Александра Ивановича.
 – Помощь нужна, ребята. Помогите.
 – Ну, говори толком. У нас не так много времени.
Спакуха подошёл у нему ближе, чтобы рассмотреть белую тряпку на палке. Александр Иванович видел, что это грязный и мятый носовой платок, но значения его необычной прикреплённости разгадать не мог.
 – Дети у меня на болоте. Тут недалеко. Километров пять. Пошли по ягоды, забрались на болото, а вылезти не могут.
Он сделал, наконец, шаг назад и показал рукой в сторону рассвета. Но подошедшие ждали ещё слов. Дед явно чего-то не договаривал.
 – Дети, понимаете? Маленькие дети.
 – Внуки, что ли? – уточнил Спакуха.
 – Да, внуки. Внучка и внук.
 – Так мы-то тебе чем помочь можем? – не выдержал майор Хилько.
 – Заедьте, пожалуйста, туда на своих танках и вывезите их оттуда.
Полковник Спакуха вспомнил кого-то по материнской линии.
 – Дед, ты что, совсем? Танк в болоте завязнет. Он тяжелее, чем твои внуки.
 – Нет, мы, конечно, помочь можем, - начал было Александр Иванович.
 – Профессор! – оборвал его полковник. – Вы понимаете, о чём говорите? И так-то всё видно, а через полчаса совсем рассветёт. А туда километров пять. Правильно я говорю, дед?
 – Да, в ту сторону надо, - твёрдо сказал седобородый, занимая своё место и давая тем самым понять, что он шагу в сторону больше не ступит.
Хилько вытянул руку с предложением. Руки у него опережали слова.
 – Давайте, я смотаюсь. А вы пока маскируйтесь.
 – Нет, всем вместе надо, - возразил ему дед.
 – Почему это? – не понял Хилько.
 – Если одна машина завязнет, другие вытащить смогут, - пояснил дед, как специалист.
 – Ладно, поехали, - сказал полковник резким тоном, что означало принятие решения.
Около часа двигались на восток. Отклоняясь к северу. Профессор уже неплохо разбирался в ориентировании. Им туда и надо было, но теперь батальон секретных танков направлял таинственный старик. Появившийся под утро, как лесной дух. Александр Иванович несколько раз обернулся на Илко, но ничего увидеть не мог, свет во время движения в машине отключали.
Зато на улице от света всё буквально искрилось, и рассвет мощно набирал силу. Профессор видел через окуляр, как горизонт просматривается всё чётче, и догадался, какими словами клянёт себя полковник. Давно пора встать и замаскироваться, и они продолжают идти кому-то на помощь. Вот ведь ситуация. Из-за такой глупости, как проявление доброты в четыре часа утра, их могут рассекретить. А может быть и хорошо? Закончатся всеобщие мучения, люди в полевых условиях уже почти месяц, всем надоело и хочется домой. Хотя, они же военные люди, учения для того и проводят, чтобы тренировать  психику.
Закончится сегодня поход, или нет, гадать не стоит, они сами обострили собственное положение, и теперь слово за теми, кто их ловит, вычисляет. А вот куда больше не даёт Александру Ивановичу вопрос, на который он так и не знает ответа. Что же он такое подсказал Спакухе, отчего тот разделил подразделение, и увёл две боевые роты не туда, куда предполагалось? Пора спросить Галактиона Егоровича напрямую. Это и будет главным поводом выпить коньячку.
Остановилась сначала машина разведки. Затем профессор увидел, как из неё выбрался лесной человек с седой бородой и пошёл куда-то в сторону. На местного духа он не тянул одеждой, хоть и тёмная, зачумлённая, но купленная в магазине, а не сделанная вручную. Из второго люка выбрался наполовину майор Хилько и что-то кричал вслед уходящему.
 – Товарищ полковник, товарищ полковник, - возбуждённо заговорил сзади ненец Илко. – Разведка передаёт, что старик уходит.
 – Да вижу, - проворчал  командир.
 – Он сказал, что нам туда, налево, а сам обойдёт болото с другой стороны. Разрешите, я его догоню, товарищ полковник? Я быстро сделаю.
 – Кого догоню? Ты его даже не видел.
 – А я в триплекс смотрел. Профессора прибор наблюдения. Когда вы уходили. Я старика хорошо запомнил. Это не простой старик.
 – Нет, отставить.
В машине включилось освещение.
 – За стариком пойдёт Александр Иванович. Догоните его побыстрее, пожалуйста. Бегите же, Александр Иванович, а то уйдёт. Спросите, чего же он хотел, что за поведение? Ведь мы же ему поверили. Да, самое главное скажите! То, что он видел, это военная тайна! Мы его можем изолировать!
 – Ну, можно, я помогу? – послышался жалобный голос Илко. -  Профессор уже старенький.
 – Я те помогу.
Когда профессор выбрался на броню, старик находился метрах в трёхстах, удаляясь торопливой походкой. Пришлось бежать. Местность оказалась не совсем подходящая, кочковатая. Но профессор вдруг отметил про себя, что находится в прекрасной физической форме. На землю  он спрыгнул вообще по-молодецки.
Пробежавшись и дважды хорошо споткнувшись, он крикнул, чтобы уходящий остановился. Старик оглянулся и хотел наддать, тоже перейти на бег, но сообразил, что преследует его не военный, да и обращается на «вы».
 – Подождите, два слова, - выговорил Александр Иванович, ощутив, как тяжело стало дышать. – Одну секундочку… Объясните всё-таки… Где дети, какие дети, есть ли вообще дети, зачем вы нас сюда притащили?..
Старик глянул в сторону танков. Оттуда никто больше не приближался.
 – Ладно, тебе скажу. Ты вроде как гражданский.
 – Мы научная экспедиция…
 – Да какая вы экспедиция, столько машин и все с пушками. Только машины какие-то новые, я таких не видел. А ты, должно быть конструктор, инженер?
 – Не понимаю…
 – Ну, ты придумал эту беду? Вы же, интеллигенты, придумываете всякое такое на наши головы. Танки эти ты изобрёл? Ну, если ты с ними, значит, испытываете, да?
 – Вот об этом я и хочу вас предупредить…
 – Ладно, меня не касается. В общем, я увёл вас в сторону. В начале девяностых возле нашей деревни решили устроить какие-то учения. Прошло танков тридцать, и разбили дорогу. И к нам из Юильска вообще стало не доехать. Только пешком. А ты попробуй. Сейчас дорога за пятнадцать лет только-только зарастать начала. Зимой, если наст хороший, уже на колёсах добраться можно. А тут опять вы. Ну, вот я вас и увёл подальше.
 – Понятно, - улыбка сама собою появилась на лице Александра Ивановича. – Только вот что я вам сказать хочу на прощанье. Командир просил вам передать, что всё, что вы видели, надо забыть, поскольку это особая военная тайна. Вы ничего не видели, договорились? Потому что вас запросто могут изолировать. Ну, вы понимаете…
 – Да я знаю, что им убить человека раз плюнуть. Это же военные.
 – Ну, зачем вы так сразу?..
 – Ладно, побегу. А то вон твои зашевелились. Бывай. Если кто будет догонять, я так просто не дамся, так и передай им. Я ничего никому не скажу, если вы уедите в ту сторону.
И он побежал между кочек более сноровисто, чем профессор.
Спакуха встречал, приседая у машины, делая зарядку. Александр Иванович пересказал ему комедийное содержание произошедшего. Полковник усмехнулся, хотя ему было совсем не до смеха.
 – А я, дурак, поверил. Дети, дети!.. Было же предчувствие, что здесь что-то не так. Конечно, какие на хрен ягоды в середине июня? Ну, всё, теперь нас должны со спутника засечь.
Он поднял голову вверх. Небо затягивало облаками.
 – А может и не засекут.







39

В следующий ночной переход Александр Иванович решился.
До обеда выспались, хорошенько подзаправились, под остывающий кофеёк заговорили о красотах природы, хотя в окружающем пейзаже не было ничего примечательного, и профессор начал.
 – А не сходить ли нам, Галактион Егорович, ещё раз позвонить?
Слово «позвонить» он выговорил с намёком, двусмысленно. Поэтому Спакуха уточнил.
 – В каком смысле?
 – Ну-у… Прогуляться!
Полковник глядел с непониманием.
 – Ну, мы же ходили с вами раньше, - взялся разъяснять понятное Александр Иванович, сдерживая радостное возбуждение. – Один раз брата проведать, второй раз якобы за куревом. Но оба раза вам нужно было непременно зайти на почту, я помню. Как и в третий раз, когда с шашлыками. Вот и сейчас давайте сходим.
 – Вам звонить нельзя, а мне больше не надо, - ответил полковник, напрягаясь в разгадывании замысла профессора.
 – Да мы якобы пойдём звонить, якобы! А сами через магазин, где треснем коньячку!.. Ненца брать не будем, юнеско с осуждением относится к спаиванию северных народов.
Выражение лица у Спакухи наконец-то просветлело.
 – А что, неплохая мысль. Вы знаете, профессор, определённо неплохая мысль. А то надоело уже всё до чёртиков.
 – Мы же с вами давно не беседовали, Галактион Егорович.
 – Действительно.
 – Есть ли поблизости населённый пункт?
 – А мы сейчас по карте глянем. У нас же для этого карта имеется. Так, а начальнику штаба я скажу, что мы действительно идём позвонить. Вам же надо вашего товарища предупредить, которому вы уже две недели не посылали электронной почты. Если не больше. Как бы он в розыск не подал, чего доброго.
Через полчаса они уже вдохновенно шагали в определённом по компасу направлении. Намереваясь выйти на деревню Нумито, на берегу одноименного озера.
Завязав разговор о психологии военного служаки, Александр Иванович ощутил благостное расположение собеседника и задал, наконец, не дающий покоя вопрос. Какой же идеей он заразил полковника,              в результате чего действий командира не понимают подчинённые.
 – Это вас Кошкарёв попросил разведать? Или Фрейдин? Или Монаков? Или все офицеры?
 – Нет, я только для себя. Честное слово.
 – Хорошо, я расскажу. Но только вы уж никому, пожалуйста. Остальным я позже сообщу, как обещал. Им пока рано знать.
И Спакуха на ходу, стараясь говорить серьёзно, то есть, тщательно скрывая иронию, рассказал, что всё довольно просто. Задержанный профессор, как вы помните, настойчиво держался легенды сумасбродного поведения. Будто бы он решил пропутешествовать маршрутом, каким когда-то из Сибири в Америку ушли племена, чтобы там  превратиться в индейцев. Идея звучала настолько абсурдно, и профессор настолько оставался ей верен, что полковника захватило. И он подспудно возжелал оказать содействие Александру Ивановичу. Но проклятые условия испытаний новой техники диктовали строгое обеспечение секретности, он не имел права отпускать профессора. Однако дальнейшая игра с противником учений подтолкнула к оригинальной мысли. А почему бы не совместить желаемое с нелепым? От него ждут подвига, броска техники к озеру Байкал, а он совершит немыслимый подвиг, его батальон выйдет аж к Берингову проливу. И доложит о готовности форсировать водную преграду. Новые танки для этого и приспособлены. Даже была крамольная мысль,  что один танк можно будет выслать к противоположному берегу без разрешения, для доставки туда профессора. Там его задержат, а у него виза, вот ведь фокус! И Спакуха решился на осуществление задуманного. Центром Сибири пройти на Дальний Восток сложно, много гор, а танки не вертолёты. Поэтому он двинул сначала вниз по Оби, чтобы затем проскочить тундрой, их новые машины, не смотря на тяжесть, не вязнут в болоте. Главный вопрос заключался в обеспечении техники дорогостоящим топливом. Для чего и был придуман отвлекающий манёвр роты Тюрикова. Пусть все думают, что рота ушла ради скрытия передвижения главных сил. Так оно и есть, но самое важное, что у них осталось значительное количество брикетов для работы моторов. Так что задуманное Александром Ивановичем путешествие осуществляется изо дня в день, хотя сам он и не подозревает об этом.
 – Ничего себе, - только и смог выговорить профессор. – Феноменальный вы человек, однако. Выражаясь языком аборигенов.
 – Раньше я не мог сказать, потому что из вас бы вытянули. Кошкарёв с Подобедом уже допытывались у вас, и если бы вы знали, какой план мне подсказали, вы бы не стали скрывать, потому что такой уж вы человек.     А если бы стало известно им, тут же узнали бы все, такова у нас круговая порука. А это значит, что узнал бы задуманное и тот, кто тайно информирует руководство. И мне бы дали по шапке. Запретили бы и всё. Понимаете, чем я рискую? Поэтому вы уж, пожалуйста, сохраните услышанное в секрете.
 – Конечно, конечно, - пролепетал Александр Иванович.
Он был сильно ошеломлён простым рассказом Спакухи.
 – То есть, вы хотите сказать, полковник, что помогаете мне?
 – Я помогаю науке. Ведь вы же беззаветный её слуга, верно?          Ну, а служба службу всегда поймёт.
Получалось, что Александр Иванович со своей безумной идей является причиной страданий большого количества людей? Для контрактников безразлично, где и сколько тянуть лямку, чем дольше, тем увесистей полевые и другие командировочные начисления. А для офицеров такие подвиги ни к чему. Они показали своё чёткое функционирование в освоении новой техники, а продолжение занятий, да ещё на такой длительный срок, для них утомительно.
 – Одна неувязочка, - сказал он полковнику. – Я ведь хотел пройти берегом Охотского моря. Чтобы поближе в действительности. А вас на Север понесло. Хотя я вам, конечно, бесконечно благодарен…
 – Вот поэтому я и решился открыть вам свой замысел. Посоветоваться нужно. Возможно, я зря стараюсь? Насколько я понял,    вы задумали что-то разгадать. Что-то в психологии тех предков, которые обитали в Сибири много-много веков назад. Те жили где-то…
 – Мы не знаем, где они жили.
 – Ну, а на этих широтах у народа разве не такая же психология? Разве северные племена очень сильно отличаются от тех, кто живёт на побережье?
 – Здесь тогда был ледник. Но вы правы. В психологии и тех и других должно быть что-то общее.
 – Тоска ведь у всех одинаковая.
 – Верно.
Сначала им преградила дорогу небольшая речушка, густо усеянная бытовыми отходами.
 – Что вы там высматриваете, профессор? Как видите, ярко выраженные следы пребывания человека на земле. Значит, поблизости большое жильё. Мы идём в верном направлении.
 – Но ведь там должна и рыба водиться. Вода-то чистая.
 – В этой речке водятся только консервные банки.
На противоположном берегу, куда они перебрались по заботливо установленным  камням, обнаружилась грунтовая дорога, которая привела в посёлок, редкие жители которого застывали на месте, увидев пришедших. Главная улица отличалась от побочных шириной и тем, что вела к магазину. Здание оказалось старое, деревянное, покосившееся. Под крыльцом сидел пёс и тужился так, что глаз не было видно.
 – А что, звонить не будем? – ехидно поинтересовался профессор.
 – Сейчас узнаем, где почта, - ответил полковник.
Но в магазине их ждала неожиданность.
 – О, ещё одни, - весело сказала неповоротливая продавщица. – Тоже военные и тоже за водкой?
 – А что, уже были кто-то до нас? – быстро отреагировал Спакуха.
 – Приходили недавно двое, только помоложе. Тоже в гражданской одежде, но я же военных издалека чувствую.
 – Ну и как они выглядели?
Словоохотливая продавщица обрисовала запомнившихся ей до незастёгнутых пуговиц интересных покупателей.
 – Идёмте, - дал команду полковник. – Скорее, Александр Иванович, мы должны их догнать.
 – Надо же хоть что-то купить, -  возмутился профессор.
 – Давайте, только побыстрей!..
Но коньяка в магазине не оказалось.
 – Да у нас его никто не пьёт, - пояснила уже не весело хозяйка магазина, настороженно рассматривая  вышедшего из леса покупателя.
На одной из самодельных полок стояли в три ряда одинаковые бутылки водки с оптимистичным названием на этикетке. От вида пробок, называемых когда-то «бескозырками», Александра Ивановича передёрнуло. Дома он таких пробок  давненько не видел.
 – Ладно, уходим, - повернулся он к Спакухе. – Жаль, но что делать. Теперь непонятно зачем шли.
 – Ну почему же, - не согласился полковник. – Сейчас мы кое-что выясним.
Не сразу, но догнали тех, кем очень заинтересовался полковник. Сначала он, как хорошая гончая, взял след. На другом берегу загаженной речки. Профессор еле поспевал за ним. Но потом следопыты закрутились на месте. Пока из густого березняка не раздалась песня. Затянул один, явно не имеющий музыкального слуха, а подхватил второй, с желанием подправить товарища. Справившись с протяжным куплетом, они стали возбуждённо обсуждать достоинства женщины, с которой имели когда-то близкое знакомство, и увлеклись настолько, что не заметили оказавшихся рядом полковника с профессором, давших о себе знать шумом веток. Оба сидели на ковре мха в спортивных костюмах, но в военных полусапогах. Одного Александр Иванович знал неплохо, старший лейтенант Евсеев из свиты начальника штаба, отвечающий за химическую защиту батальона, второго видел мельком, лейтенант из первой роты.
 – Ну что, драгоценные бриллианты моей души? – громко сказал полковник.
Веселящиеся повернули головы и обалдели настолько, что каждый махнул рукой, желая прогнать видение. Молодым офицерам показалось, что им по пьянке явился дух командира. Затем Евсеев вскочил и даже потянул  руку к виску, но его качнуло, он запнулся и упал. На полянке меж берёзок оказалось единственное небольшое углубление, наполненной мшистой водой. В него старший лейтенант и угодил не рукой даже,            а лицом.
 – Ну вот, награда нашла своего героя, - бесстрастно констатировал Спакуха.
А профессору стало очень жаль молодого офицера. Настолько сострадание вдруг пронзило, что он потянулся взять под локоть полковника, чтобы увести. Спакуха на его жест ответил вопросом.
 – Александр Иванович, как вы думаете? Мы недавно говорили о народе, который вышел отсюда, чтобы добраться до Америки и стать там коренными жителями. А что вы скажете об этих? Наверняка, потомки тех неугомонных, не так ли?
И профессору ничего не оставалось, как выразить схожую оценку ситуации.
 – Да, вы правы. Двадцать тысяч лет назад индейцы, конечно, вышли из Сибири, но далеко не все.


40

Открытых бутылок с дешёвым пойлом наблюдалось у расстеленной закуски две. Одна пустая, другая наполовину. Ребята неплохо выпили.       А рядом с бумагой, на которой лежали объедки  колбасы и хлеба, улёгся тёмно-зелёным камнем вещмешок. Спакуха пнул его, там звякнуло.
 – Сколько несёте?
 – Три, - выговорил чётко Евсеев, который уже поднялся и вытирал лицо.
 – Кому? – полковник смотрел на него так, будто направил ствол орудия большого калибра.
 – Себе, - ответил твёрдо старший лейтенант.
 – Вам что, мало?
 – Про запас.
 – Понятно.
Спакуха подошёл к Александру Ивановичу с желанием что-то спросить, и по тому, как не спросил, профессор догадался, что тому не хочется дальше разбираться с подчинёнными. Но и уйти просто так нельзя. Александр Иванович понимал, что должен каким-то образом выручить, подсказать решение, сгладить конфликт, выйти из ситуации. Ведь полковник застал за нарушением дисциплины не контрактников,               о которых рассуждал вслух по дороге, а офицеров.
 – Прикажете разбить бутылки? – спросил Евсеев, уже явно раболепствуя перед командиром.
 – Да  нет, зачем же, - ответил Спакуха, не глядя на подчинённого, который не нравился ему всё больше. – Несите куда несли. Только уберите здесь. А то распелись, понимаешь. Пугаете местное население.
 – Мы специально отошли подальше.
 – За вами наблюдают. Ждут, когда вы отрубитесь. Так что уходите побыстрей.
Александр Иванович понял, что молчащий лейтенант вызывает у Спакухи всё больше симпатии, а суетящийся штабной офицер вот-вот выведет из терпения. Требовалось срочно увести полковника.
 – Галактион Егорович, давайте продолжим? Мы начали нашу дискуссию о халяве. Как она разлагает душу. Пойдёмте дальше? Ребята здесь проследят, чтобы ландшафт не испортить.
Спакуха будто ждал подобного варианта.
 – Да, действительно. Итак, на чём мы остановились?
 – На разновидностях халявы.
Они сделали шагов десять, когда услышали за спиной голос молодого лейтенанта. Высказался он скорее всего непроизвольно.
 – Неужели они так далеко зашли, обсуждая эту тему? На пять километров!
Полковник обернулся и крикнул, так как лиц оставшихся уже не было видно за кустами.
 – Вы имеете прямое отношение к теме!  Я по ваши души и больше пяти километров готов пройти!
Александр Иванович выждал, когда тот успокоится, и продолжил, как ни в чём ни бывало.
 – Я подыскивал синонимы к «халяве». Есть слова «дармовщина», «задарма», «дармоед», «тунеядец», «паразит», но они значительно уже. Конкретнее, что ли. А слово «халява» более широкое, не правда ли? Оно ведь значит не только получать что-то надармовщину, то есть, означает действие одного человека, или группу корыстно настроенных людей. Это слово предполагает ещё и ситуацию, атмосферу, обстоятельства, при которых подобные действия не только возможны, но и должны быть. Их вроде бы осуждают, но с каким-то добрым, ироничным пониманием. Это вроде бы и не хорошо, но и не так уж и плохо. Это по-человечески.
 – А в других языках есть похожие слова?
 – Я знаю английский и немецкий. Причём современный разговорный не знаю, там, возможно, что-то и есть. А в том общеобразовательном, который преподавали мне, а я расширял свои знания, есть приблизительные словосочетания, но такого чёткого определения довольно широкого понятия, как у нас, нет. Причём это словечко не было литературным. В девятнадцатом и в первой половине двадцатого не только в литературе, но и в языке бульварной журналистики, появление такого слова  даже представить себе нельзя. Хотя, может быть, и было, я просто не знаю. Но тогда была культурная традиция преграждать дорогу народным выражениям, считая их вульгарными. А теперь культура под влиянием либерального равноправия, когда в неё не только лезет, но и желает отметиться, каждый считающий себя достойным, и никто его не только не останавливает, не осуждает даже, потому как не демократично…
 – Да, это я помню, - согласился полковник. – Когда во времена перестройки у нас шквалом посыпались на всех страницах, а уж из телевизора тем более,  не только народные выражения, но и откровенный мат.
 – Это наступило культурное бескультурье. Свобода отвязала наших болтунов, которые больше ничего не умеют, а потому называют своё занятие работой, а по сути это та же халява. Ты сочиняешь похабщину, лепишь солёненькие пирожки для ежедневного употребления, и получаешь за это не просто сносное, а приличное вознаграждение. Вот почему я и говорю, что халява означает, прежде всего, условия при которых благополучно процветают дармоеды.
 – На Западе ведь такие же условия. Но у них как-то строже, наверное, особо не разгуляешься.
 – У них это в порядке вещей. У них свобода уже с традициями,         и всё больше и больше слоёв населения понимает, что их загнали в очередное рабство. Обман или иллюзия, называют по-разному, но суть её в том, что свободу экономисты мира преподносят им как высшую ценность, как несомненное благо, называют демократией, хотя словечко подпортилось, дурно пахнет. Мы, правители демократического благополучия, так сказать, даём вам истинное богатство, духовное, свободу, как высшее достижение, говорят они, но материальные богатства будем распределять сами. Мы лучше знаем, сколько кому надо, мы умеем держать баланс. Но у них между материальным и духовным можно поставить знак равенства. И большинство радуется даруемому благополучию, радуются, что богаты, не понимая, что духовно они всё беднее и бедней.  Да и материальное их благополучие довольно сомнительно, может рухнуть при любой неблагоприятной ситуации.
 – Да, мир устал от экономистов, - кивнул Спакуха. - Планета уже задыхается от экономического насилия.
Дискуссия приносила удовольствие, блаженство даже. Собеседники не поучали, а говорили друг дружке без стеснения банальные истины,         с интересом выслушивая сходные в ответ.
 – Халява начинается с детства. С малых лет  нас приучают, что если ты что-то сделаешь, то тебе за это обязательно что-то дадут. Даже если ничего не сделаешь, всё равно дадут, покажи только, что старался.             А дальше маленький человечек уже начинает требовать. Дайте мне, дайте, почему это мне досталось меньше, чем другим, я что, хуже? Родители         с воспитателями стараются выстраивать зависимость хорошей награды    от качественного исполнения задания. Но та же доброта, человечность, мешает им. Они даже гордятся своим гуманным отношением к подопечным. Ах, он сам поймёт, не дурак, сделает правильные выводы.    Не сделает! Правильные вывода все делать просто не способны. Вернее,    на словах делают все, а внутри остаётся насмешка, мол, я-то не дурак,       я всё равно при возможности урву на халяву. А начинается халява с семьи,  с тех семей, где процветает халява. Мама говорит двум сыночкам.          Кто сделает уборку, тот получить мороженое. Берётся один, старается, ему потом выговаривают за недостатки, но хвалят, в общем-то молодец, и дают лакомство. Второй делает правильный вывод, уверяет, что лучше постарается, но делает хуже, и не заботиться особо о качестве. Он знает, что всё равно пожурят за что-то пропущенное, мама переделает недоделанное, но похвалит, на словах-то дитя хотело, и обещанное мороженное дадут. Так же, как старшему брату.  Не посмеют не дать. Потому что  не по-людски это, чтобы не дать, не по-человечески.
 – Дальше халява разрастается. Молодые люди уже освоились и приняли условия игры, а потому как молодой организм непроизвольно радуется жизни, они счастливы от замечательных условий существования. Те, кому мало достается, те, конечно, сильно недовольны, делают протесты, совершают акции, но как только прорвутся к кормушке, тут же затыкаются. Молодой человек вырастает в аквариуме, где о нём заботятся не только родители, которые постоянно мало дают, но и государственные учреждения, из которых выколачивать надо. А там на постах сидят уже матёрые халявщики, которые просящих насквозь видят, и жалобам их не верят, потому что сами хорошо пользуются системой жалоб и прошений. Государство вроде бы тянет с жителей, но и даёт им подачки, чтобы радовались системе государственного обеспечения, правда мало даёт,  потому что более высоких халявщиков намного лучше, чем простых смертных, обеспечивать надо. Депутаты государственной думы, всевозможные сенаторы, продвинувшие себя за большие деньги народными избранниками, утвердили за собой неприлично шикарное довольствие и всевозможные льготы.
 – Да, вспомните, когда эта свора впервые прорвалась из старых рядов халявщиков в новые, что тогда было? Это был общемировой позор. На первом заседании наши борцы за права народа обсуждали не проблемы будущей работы, не возможности строительства законодательной базы нарождающегося государства, не варианты написания будущей конституции, они до хрипоты спорили, какой должна быть их будущая зарплата. И как можно больше льгот. И чтобы в обязательном порядке статус неприкосновенности. Тут они держались едино. Каждый знал,   что в душе он преступник, и на выгодный криминал согласится не раздумывая,   а потому надо заранее обеспечить свою безопасность.
 – Да, причём они всегда твердят, что много работают, как им нелегко, приходится заседать в комиссиях, разъезжать, встречаться с избирателями. Да попробовали бы они вообще ничего не делать, они бы перегрызли друг друга. Они выдают за подвиг элементарные функции и потребности организма. Вообще ничего не делать надо уметь, на это были способны забытые аристократы, да и то не все, а лишь способные внутренне строить, облагораживать себя, держать в форме, самовоспитываться, чтобы в нужный момент произвести верное действие. А эти даже по своим прямым обязанностям не перетрудятся, хотя считают себя высшей кастой. Любой научный работник проводит за столом и за бумагами намного больше времени за куда более скромную зарплату. По холёным физиономиям наших государственных деятелей видно, что как только им надоест, не то что недомогание, а просто скука одолеет, всё, они наговорят, что плохо себя чувствуют, им нужен отдых, потому как человек он не простой, ему себя для государственных дел беречь надо. А корни халявского благоустройства жизни берут начало со становления московского государства. На киевской Руси ещё были самостоятельные купцы и ремесленники, а князь с дружиной кормились со своих вотчин, но и за порядком следили, таковы были их обязанности. А при распаде монгольского ханства, поволжская Русь строилась уже как военное государство, где служащие находятся на обеспечении. Обеспечивать должны были крестьяне, которых закрепощали всё больше, чтобы не бежали от своей повинности, а те же купцы и ремесленники уже не были свободны, то есть не могли бросить занятие и уйти, они тоже обязаны были обеспечивать халявщиков, с них драли по три шкуры, но следили, чтобы эта шкура была жива, приносила шерсть с каждого пострига. У нас исторически всё население было слугами государевыми, но не было граждан. И за несколько столетий гражданское самосознание у нас не развилось на генетическом уровне, поэтому его и не может быть.                А халящики будут жить, видоизменятся, мутировать, но потребуется несколько поколений, чтобы в генах образовалось иное, не халявное отношение к жизни. Почему у нас не может развиться предпринимательство, все только и говорят, что о проблемах малого бизнеса, который жизненно необходим стране? Потому что на один свободный организм, желающий жить своей головой и руками, налетает стая паразитирующих особей, живущих коллективным разумом.                И попробуй ты с ними бороться, ничего не получится, их не одолеть. В стае любая собака храбрей.
 – Меня особо угнетает лицемерие наших правителей, неустанно говорящих о гуманности, о справедливости, о человечности, а самое главное о свободе. Да на хрен такая свобода, если от неё нужно прятаться?
 – Свобода предполагает взаимоотношения культурно воспитанных граждан, хотя бы процентов шестидесяти, остальные будут стараться им подражать. А у нас процентов десять от силы. Остальным культура не дана генетически. Позвольте ещё одно наблюдение? Культурный человек всегда чем-то недоволен, но помалкивает. А жлоб доволен всем, но постоянно жалуется.
 – Если в демократическом государстве человекообразные существа убивают себе подобных за деньги, то о какой человечности можно говорить?
 – А жизнь подходит к концу. В ней было сорок пять лет существования при крепостном строе социализма, и уже больше пятнадцати свободной вешалки. То есть, жизни при таких условиях, когда хочется повесится.
 – Ну, не скажите, зачем же сразу в крайности? Меня частенько вдохновляет убеждение, что России не даст окончательно сойти с ума и озвереть чувство юмора.


41

Их ждали. Они уже подходили к месту расположения техники, профессор чувствовал по времени, а полковник определял по маякам леса, как раздался щелчок сломанной ветки. Спакуха подошёл к ближайшим кустам, откуда ему сообщили, что из штаба просили доложить о возвращении.
Штабную палатку замаскировали не очень хорошо. Александр Иванович услышал несколько звучных определений в адрес тех военнослужащих, кто занимался установкой походного жилища. Навстречу командиру высыпали знакомые офицеры, все как один поправляя форму, значит, до прихода руководителя они что-то делали, сняв полевые гимнастёрки. Полковник, не обращая внимания на желающего доложить начальника штаба, прошёл во внутрь. Там на столе в центре располагались миски, ложки и кружки сталистого цвета. Офицеров застали за ужином.    У стены при входе занимало место техническое приспособления для разогрева еды.
 – Дежурный, - обратился Спакуха к контрактнику, обслуживающему штаб. – Нам тоже сделай. Мы с профессором тоже хотим подзаправиться.
Александр Иванович увидел среди вошедших за ними Грачёва.         А радиотехники в штабе не было. Значит, он здесь неспроста. Подполковник Кошкарёв тут же объяснил.
 – У Грачёва срочное сообщение. Он уже мне доложил, теперь вам принимать решение.
 – Ну, так и говори, раз уж он тебе доложил, - сказал полковник, усаживаясь на чей-то раздвижной стульчик и отодвигая миску с торчащей из кушанья ложкой.
 – Тюриков вышел на связь. Его рассекретили. Но он успел добраться  до водохранилища. Он доложил, что его рота уничтожена. Потерь нет, техника прошла испытания на отлично. Топливо, правда, закончилось, о чём он дал отчёт вышестоящему начальству, чтобы решали, как уводить машины.
Спакуха показал Александру Ивановичу занимать место рядом с ним.
 – Но здесь же кто-то сидел, - заметил профессор.
 – Пересядет, - сказал властно полковник, отодвигая вторую миску и лежащую рядом с ней ложку.
Он молчал, пока перед ним не поставили разогретый ужин.               И профессору тоже. Взял ложку, он кивнул Александру Ивановичу, чтобы приступал. А стоящие вокруг ждали решения командира.
 – Да сядьте вы уже, - наигранно возмутился Спакуха. – У меня же кусок в горло не полезет, если стоят над душой. Места для всех хватает? Грачёв, ты уже поел?
 – Да хватит всем места, хватит, - проворчал Кошкарёв, занимая раздвижной стул со спинкой. Через минуту дружной работы ложками, он как бы нехотя подсказал. – Ну, так мы ждём, Галактион Егорыч. Грачёв ждёт.
 – А чего ты ждёшь, Грачёв? – продолжал тянуть время Спакуха.
 – Что прикажете ответить, - сказал Грачёв. – Тюриков задал вопрос. Что ему дальше делать?
 – Вот представь себе эту ситуацию во время боевых действий, - не давал ожидаемого распоряжения полковник. – Его роту уничтожили, но он задаёт вопрос.
 – Но сейчас же учения, - ответил спокойно Грачёв.
 – По какой связи он докладывал? Во сколько это было?
 – Два часа назад, - сказал Грачёв и развернул свою папку, чтобы прочитать сообщение. – Сначала по первой связи, голосовой, а потом по второй, кодированным текстом.
 – Вопрос, что ему делать, он задал во второй раз?
 – Да.
 – Вот и вся разгадка. Второй раз от его имени спрашивали моей команды руководители учений. Чтобы определить, где мы находимся. Значит, они нас потеряли. Что и странно. Я думал, что нас засекут ещё три дня назад. Потому что здесь белые ночи, а спутники работают хорошо.       А они не могут нас найти. Вот что странно.
И он продолжил неторопливо есть фасоль в красном соусе.
Выждал минуты две и Кошкарёв.
 – Ну, так всё-таки, Галактион Егорыч? Что делать будем? Про хитрость начальства я тоже догадался. Может оно и так. Но там ведь ждут. Надо что-то сообщать, определяться.
 – Петя, ну вот как бы ты поступил? – охотно вступил с ним в рассуждение полковник. – Вопрос мне задали два часа назад. Меня в это время не было. Теперь я должен доложить, что два часа где-то шлялся?
 – Ну, а что прикажешь делать?
 – Молчали и продолжаем молчать. Пусть сами нас найдут, без подсказок. И плевать я хотел на последствия. Надеюсь, все слышали? Иди, Грачёв. И будь теперь особенно внимателен. Теперь секретный информатор обязан доложить о нашем месте нахождения и о моём самовольном поведении. Постарайся засечь, откуда пойдёт сигнал. Хотя, какая разница? Главное, чтобы был факт выхода на связь. А по нему мы легко найдём сам передатчик, верно?
 – Так точно.
Грачёв ушёл. Полковник не доел, взял кружку с горячим чайным напитком, встал и пошёл на выход. И тут только заметил.
 – А где Евсеев?
 – Во второй машине у Фрейдина, - ответил Кошкарёв. – Спит.
 – А-а, - протянул Спакуха. – Ну, понятно.
Александр Иванович, в отличие от него, доел ужин с аппетитом, тоже встал и вышел за полковником с кружкой в руках.
 – Значит, они его просто спрятали? – спросил он тихо. – Он пришёл, его поймали на том, что пьян, и отправили спать?
 – Конечно, - ответил полковник. – Чего тут скрывать? Обычное дело.
Но произошедшие дальше события раскрыли другое значение действительности. Так чаще всего и бывает, анализировал позже Александр Иванович. Думаешь, что происходящее укладывается в определённую логическую цепь, а затем раскрывается истинная, неприятная, до которой ты и додуматься не мог в силу воспитания.
Александр Иванович и Спакуха вернулись в палатку. Офицеры, их было пять человек,  закончили в это время с едой и тоже пили чай, стоя и балагуря между собой. Дежурный вдруг исчез, его позвали с улицы, вернулся, подошёл к заместителю начальника штаба и что-то тихо ему сообщил. Подобед вышел. А когда зашёл, не только Александр Иванович заметил, как он прикрывает корпусом ношу в левой руке.
 – Подобед! – рявкнул полковник. – Чей у тебя вещмешок?
 – Мой, - ответил Подобед и быстро сунул принесённое в угол за табуретки, чтобы никто не увидел.
 – Что в нём? – резанул слух ещё один вопрос командира.
 – Да так, ничего особенного. До вашего возвращения, товарищ полковник, Грачёв тут высказывал свою тревогу. Не знаю, почему он вам не доложил…
 – Покажи содержимое мешка, - выговорил более спокойно полковник.
 – Так вот, Грачёв обеспокоен тем, что у него садится один из аккумуляторов. А мы ночью идём мало, днём стоим долго. Не успевает подзарядиться. Может быть, сегодня выйдем пораньше? Как бы у него аппаратура не вышла из строя. Как он тогда определит секретного информатора?
 – Вещмешок на стол. Ты слышал приказ?
Подобеду не имело смысла дальше уворачиваться. Он молча, и не спеша, выполнил распоряжение. Спакуха велел развязать затяжной узел. Александр Иванович знал, что внутри. Все увидели три бутылки водки.    Но никто не проронил ни звука.
 – Чья собственность?
Подобед не ответил. Смотрел на бутылки, как будто впервые увидел.
 – Где-то час назад, - стал объяснять полковник, глядя только в глаза начальнику штаба, - я поймал Евсеева с этой водкой. Ну и отпустил, взрослый всё-таки человек. А когда пришёл, мне доложили, что Евсеев спит во второй машине зама по тылу. Я понял, что химик наш пришёл раньше меня, мы с профессором не спешили, его засекли, что поддатый, и отправили выспаться. Оказывается, он пришёл только что. Как так случилось, Пётр Трофимович?
За Кошкарёва ответил Подобед.
 – Начальник штаба всё правильно вам докладывал, товарищ полковник. Евсеев пришёл, мы увидели, что пьяный, и Пётр Трофимович отправил его подальше, чтобы не светился при вашем возвращении. Мы же не знали, что вы его уже хлопнули, а он ничего не сказал. А сейчас вдруг припёрся, даёт этот вещмешок, спрячь, пожалуйста, а то у меня полковник найдёт, а у вас тут самое надёжное место. Ну, я и решил прикрыть товарища.
Александр Иванович понял, что и Спакуха догадывается о сути поведения заместителя начальника штаба, как тот мужественно спасает начальника. И тут у входа произошло шумное движение. Дежурный выскочил и тут же зашёл.
 – Кого там? – спросил у него полковник.
 – Старшего лейтенанта, - кивнул дежурный на Подобеда.
 – Иди, - сказал полковник, будто отдавая приказ.
И все увидели, что Подобеду страшно не хочется исполнять чью-то просьбу, которая переросла в распоряжение командира. Однако пришлось выйти. Донёсся чей-то возбуждённый голос, и за ним раздалась звонкая пощёчина. Послышалась возня, на улице явно схватились. Спакуха решил посмотреть, остальные не шевельнулись. Удивившись единодушию штабных офицеров, Александр Иванович поспешил за Галактионом Егоровичем.
На улице Подобед сидел на поваленном Евсееве и тряс его за одежду у горла, пытаясь ударить головой о землю. При виде полковника, он вскочил. Поднялся и Евсеев. Но ни один не хотел разъяснять случившееся.
 – За что ты его? – подождав, задал вопрос Спакуха.
 – Он меня оскорбил, - тяжело дыша, ответил Подобед. – Он назвал меня кирзовым сапогом.
– Да? И какого размера?
Реакция Спакухи восхитила профессора.
У Подобеда  юмор полковника веселья не вызвал.
 – Вот вы смеётесь, товарищ полковник, а как бы вы поступили на моём месте?
 – На твоём месте я бы остался в презервативе. Или в твоём селе вообще аптеки не было? Ты откуда родом, защитник отечества?
Лицо Подобеда сделалось хмурым. На оскорбление командира ему реагировать не хотелось.
 – Разрешите идти? – только и спросил он глухо.
 – Да нет, это Евсеев сейчас уйдёт. Иди в машину Фрейдина, спи дальше.
 – Да не был я ни в какой машине Фрейдина, - сердито выговорил Евсеев, но всё-таки качнувшись немного.
 – А водку кому принёс? – спросил полковник.
 – Никому, - ответил Евсеев. – Неважно. Это моя водка.
 – Ты в следующий раз, Евсеев, - обратился к нему Спакуха дружелюбным тоном, - попроси у меня пистолет. Физически он тебя сильней, ты не справишься. А за такие дела офицер должен наказывать обидчика. Он же не просто тебя сдал, он выложил тебя на расправу, зная, что ты его не выдашь.
 – Разрешите идти? – повторил вопрос Подобед.
 – Куда? – спросил его ласково полковник, явно издеваясь. – Куда ты хочешь уйти с подводной лодки? Отставить. Это мы сейчас уйдём с Александром Ивановичем. А вы тут приготовьте всё к вечернему совещанию. Через два часа.
 – Есть, - кивнул Подобед.


42

Когда отошли подальше, Александр Иванович решился.
 – Послушайте, Галактион Егорович…
 – Не надо, профессор, - отмахнулся Спакуха. – Всё понятно, не надо ничего обсуждать. Не хочется, вот честно.
 – Я о другом. Я хочу вас настоятельно попросить.
 – Вот как? Слушаю.
 – Когда мы шли ещё туда, в посёлок, вы говорили, что сегодня раскроете свой замысел всем офицерам. Ну, что из-за меня такой нелёгкий переход случился. Что вы решили совместить. И на учениях отличиться,     и мне помочь пройти путём тех выходцев из Сибири, которые ушли когда-то в Америку.
 – И что?
 – Так вот, я очень прошу вас не делать этого. Пожалуйста.
 – Не понимаю. Вам-то что?
 – Ну, мы только что видели, что у ваших парней вполне здоровые реакции. А если они убедятся, что дальность марша произошла всё-таки из-за меня… Они меня и так-то подозревают… Особенно Подобед.
 – Вы что же, боитесь его? Не ожидал от вас, Александр Иванович.  Вы так мужественно держались при нашем знакомстве. Я тогда восхитился вами. А сейчас… Чего вы боитесь? Вы давно под моим надёжным прикрытием.
 – Видите ли, Галактион Егорович… Согласитесь, что если есть где-то замысел навредить, то рано или поздно намерение осуществится. Думаю, вы понимаете. Я не то, что боюсь,  просто не хочу такого ко мне отношения. Не желаю. Мне надоело. Я просто устал, если откровенно.
Полковник остановился. Профессор ощутил холод его взгляда.
 – Я не за себя боюсь, Галактион Егорович. Я за вас переживаю.
 – В каком смысле?
 – К вам изменится отношение подчинённых. Вас будут считать не очень трезвомыслящим командиром. Поддающемуся романтическому настроению. Доложат руководству, чтобы вас побыстрее обнаружили          и остановили. Секретному информатору не захочется дальше скрываться. Какой смысл? Вас, как сумасбродного командира, требуется остановить. Для него такой поступок станет даже мужественным, героическим. Многие будут на его стороне, поверьте. А вам дадут по шапке. Могут и звания лишить.
Полковник невесело усмехнулся.
 – Вот уж чем вы меня не напугаете, так это этим. Мне ни раз давали по шапке. И звания лишали. Я привык, для меня это нормальное состояние. Мне так даже интересней жить. Я люблю рисковать. Особенно, когда надо поступать, как душа просит, а не как требует продажное начальство. А вы не бойтесь. Вас не посмеет никто тронуть. Я сегодня особо предупрежу, что если в ваш адрес хоть что-то, не действие даже,      а слово недовольства прозвучит, сразу будут иметь дело со мной.
 – Вы хотите сказать, что поход продолжится?
 – Да. Нам бы только до Енисея дойти и на другой берег переправиться. А дальше пойдёт лесотундра, там мы покатим как по маслу. Ну, не останавливаться же нам на полпути.
 – Ничего себе, полпути. Я вспомнил сейчас карту. Я же изучал маршрут, когда готовился. Точка прибытия, то место, куда вы намерены дойти, находится очень далеко. Зачем такая настырность? Раза в три дальше, чем мы прошли.
 – Меньше. Мы скоро пройдём полпути. Дальше пойдёт быстрее и веселей.
 – У вас топлива не хватит.
 – Хватит. Я всё рассчитал. А если станет не хватать… Я и такой вариант продумал. Строгий пересчёт брикетов мы сделаем после форсирования Лены. Там мы должны будем проскочить в хитром месте, подальше от ветвистого устья. А на другом берегу пересчитаем оставшееся топливо и решим, что, может быть, лучше ещё одну роту оставить,              а с последней всё-таки дойти до конца.
 – Вас же остановят. Вам прикажут не идти дальше.
 – А я не подчинюсь. Секретного информатора, как только обнаружим, тут же отправим домой. Пешком. Дадим еды, чтоб с голоду не помер, и пусть выходит. А вот мази от комаров не дадим. Такой уж я недобрый человек.
 – Галактион Егорович, объясните, зачем вам нужно так мучить людей?
 – Что значит, мучить? Идут учения. В нашем деле, чем тяжелей,  тем полезней. Они потом всю жизнь этот поход вспоминать будут, как самое замечательное событие в жизни. И будут мне благодарны.
 – Я всё-таки, не понимаю, зачем вам это надо…
 – До меня никто такого не делал. Вас устраивает такое объяснение? Я желаю удовлетворить своё тщеславие, самолюбие, амбиции, что там ещё живёт в человеке? Такая логика поведения вам понятна?
 – Если вы говорите правду.
 – Вот вы же задумали совершить немыслимое. Пройти путём индейцев. Чего ради? Хотите что-то разгадать? Ничего вы не разгадаете.
 – Я понимаю…
 – И всё-таки решились. Почему?
 – Я отправился один. А вы тащите людей и технику.
 – Я же объяснил, такой переход необходим, прежде всего, как раз технике. Ну, ладно, всё. Будем считать, что дискуссия на этом закончена. Каждый остался при своём мнении, но, думаю, наши отношения от этого только укрепились. По взаимному уважению друг к дружке. Я так надеюсь. Пойдёмте отдыхать.
 – Подождите…
Полковник обернулся, сделав уже три шага.
 – Я хочу признаться…
Спакуха молча ждал. Александр Иванович подошёл сам, его невольно притянуло.
 – Я обманул вас, Галактион Егорович. Я сказал тогда неправду. Ну, про своё путешествие. Про то, что я хотел пройти путём индейцев. Такой замысел у меня был когда-то, поэтому не так уж много я и наврал.            Но замысел был теоретическим, не более. А при обдумывании, даже поверхностном, становилось ясно, что идея утопична. Хороша, оригинальна, но не осуществима по многим причинам. Хотя бы по количеству участников, снаряжению и бюджету. Один я не мог решить ни одного из этих вопросов. А найти единомышленников казалось абсурдным.  И вдруг на этот замысел наложился другой план, вполне осуществимый. Меня должны были взять на симпозиум индианистов мира в Торонто.      Но не взяли. Причины общеизвестны и понятны. Если халявой пожелал насладиться кто-то вышестоящий, то тебе уже не светит, как ни кричи.     Я пролетал мимо Торонто. И был очень возмущен, места себе не находил. Потому что возможность увидеться и поговорить с единомышленниками, живущими где-то в мире, предоставлялась мне в последний раз в жизни. Другой не будет. А если будет, то я уже не смогу её осилить чисто физически. А пока у меня есть силы, здоровье позволяет. Я, может быть, ради такого научного симпозиума всю жизнь в отделе проковырялся.        И я решил их обмануть. Задумал, правда, убить сразу двух зайцев. Сначала добраться до Америки, попасть в университет штата Мичиган, там работает профессор Вильямс, который написал когда-то диссертацию по такой же теме, как у меня. Опередил меня, собака. Его работу я скачал из Интернета, она у меня в ноутбуке, и это самая истинная правда. Но я не сказал вам главного. У меня была переписка с этим Вильямсом. Он пригласил меня в гости и прислал вызов, по которому я сделал визу. Которую вы видели. Я намеревался добраться до Америки не пешком, как далёкие предки, а на самолётах. Этот самый Вильямс написал мне, что их делегация едет на симпозиум. С ними-то я и хотел туда попасть. Вот каким был мой настоящий план. А вам при допросе я наплёл, что у меня глупый, неосуществимый замысел пройти маршрутом индейских прародителей.     И вы поверили. И решили почему-то мне помочь. Непонятно, хотя бывает. Но не сказали мне ничего, а то бы я раньше вам раскрылся.  И тогда вы бы не осуществили такой немыслимый переход. Почти как Суворов через Альпы. А сейчас вы зашли слишком далеко. И лишь теперь рассказали мне о сути происходящего. Вот я и открываюсь вам в ответ. Простите, но я очень виноват перед вами. Теперь вы имеете полное право меня расстрелять. Но только вы лично. Против вас у меня никаких возражений.
Спакуха глядел под ноги. Глядел и глядел. Не поднимая головы.
 – Конечно, - прервал тягостное молчание Александр Иванович. – Мне надо было ещё тогда рассказать вам всю правду. Но я на что-то надеялся. Да и ситуация сложилась, если помните, весьма рискованная. Я каким-то образом забрёл в расположение секретной техники, а у меня припрятана виза в Соединённые Штаты. Попробуй докажи, что ты не агент. А потом, когда наплёл с три короба, да ещё лекцию прочёл, отступать было поздно. Но и вы хороши, тащили меня и тащили. Если б я знал, что у вас на уме.  Да чего уж теперь.
 – Тогда я не мог вас отпустить, - заговорил, наконец, полковник. – Да и сейчас не могу. За то, что я совершил такой марш-бросок, меня, конечно, по головке не погладят. Но я действую в обстоятельствах учений. А вот если бы я вас отпустил, да ещё с визой, я бы нарушил очень важные предписания. И со мной обошлись бы строго, поверьте.
 – Теперь вы понимаете, почему нельзя говорить всем, что вы помогали мне…
 – Я помогал науке.
 – Но дальше идти не имеет смысла.
 – Почему? Вы не хотите больше в Торонто?
 – Галактион Егорыч, дорогой, симпозиум в Торонто, наверняка, уже закончился. А срок визы истекает через несколько дней. Она у меня до первого июля.
 – Теперь поня-атно, - протянул Спакуха. – Я должен был догадаться по числам на бумаге. На визе, то есть.
 – Как это не печально, но пора заканчивать. Вы командир, вам и решать, как выкручиваться из создавшегося положения.
 – Давайте вздремнём, - указал полковник туда, куда они шли. – А на вечернем совещании я объявлю о своём решении.
 – Но мы дальше не пойдём?
 – Как это, не пойдём? Не здесь же нам оставаться.


43

На совещании полковник долго не начинал.
«Значит так, значит так…» - повторял он и, оторвавшись от карты, рассматривал лица собравшихся. Александр Иванович поёживался от его взгляда. Что задумал Спакуха вряд ли можно было предугадать. И он подтвердил устоявшееся мнение о себе.
 – Дорогие мои, - начал он, взяв указку со световодом, - пора мне указать цель, которую я наметил, как выполнение сложной боевой задачи. Пути достижения этой цели обсудим все вместе. Итак, моя задача была перехитрить не только нашего противника по учениям, но и руководство, проводящее испытания. Я бросил вторую роту Тюрикова на отвлекающий манёвр. Замысел удался, как вы знаете. Когда Тюрикова засекли, думали, что я хочу форсировать Новосибирское водохранилище. Что само по себе очень даже похвально. Но когда нахождение его танков установили с точностью до метра, и накрыли условным ракетным ударом, выяснили, что там всего лишь часть, а главные силы неизвестно где. Логичным казалось наше движение к озеру Байкал. Или хотя бы к Братской гидроэлектростанции. За такое время мы бы уже находились где-то поблизости. Наш условный противник, наверняка, судорожно прочесал всю местность. А там уже горы, там сложнее. Однако двадцать танков,  всё-таки, не один танк, найти легче. Но не нашли. И уже переполошились. Просили меня сообщить о месте пребывания. А я не отвечаю. Теперь у них все средства и подразделения стоят на ушах.
Сидящие вокруг стола офицеры перекинулись оживлёнными фразами. Всех порадовал достигнутый результат.
 – Итак, что же я такое задумал, - продолжил Спакуха. – Озеро Байкал, конечно, цель привлекательная. Но уж слишком как-то, не то, что далеко, а местность гористая, мы потеряем скорость, расход горючего будет велик, можем просто не дойти. Даже наверняка не дойдём, нам не дадут, засекут всех до последней машины, и сообщат какие объекты уничтожены. Понимаете, надеюсь. А вот Красноярское водохранилище намного ближе.   И подходов к нему несколько, не угадать. Вот почему я ушёл специально по Оби на север. Во-первых, мы потерялись. А теперь можем сделать вот такой переход, смотрите. Идём дальше вверх по реке Таз, и вот в этом месте, проскочив между возвышенностями, выходим к Енисею. И по нему смело идём на Красноярск. Далековато, но дойти можно. Можем не дойти, по реке много населённых пунктов, нас засекут. Но до Лесосибирска можно будет огибать их по западному берегу. А там до интересующего нас водохранилища уже рукой подать. Но идти придётся  только по воде, там уже по обоим берегам крутые горы. Если нас рассекретят и остановят, мы сообщим о своём замысле. За дерзкий план должны похвалить, я уверен. Да мы уже достойны поощрения, так как нас две недели найти не могут,   а рота Тюрикова оказалась у Новосибирска. Так что мы уже награды заслужили, а теперь остаётся совершить невозможное.  На этом пути есть одна сложная преграда. Вот, железнодорожная ветка и шоссе на Новый Уренгой. Казалось бы, мы такие пересекали, ничего сложного. Но там, за Екатеринбургом, их много, поэтому следят только за мостами. А здесь это уже стратегический объект. Да и белые ночи. Мы сильно рискуем уже здесь быть обнаруженными. На обход Нового Уренгоя с севера потребуется много времени. Ну, как? Будем рисковать? Хотелось бы услышать мнения каждого. Начнём с подполковника Фрейдина. По твоему лицу, Гриша,  я вижу, что ты не против рискнуть. Чем быстрее нас засекут, тем лучше,   не так ли?
Сидящие обернулись на припрятавшегося в задних рядах и углу заместителя по тыловому обеспечению. Фрейдин от такого внимания даже не встал, а заговорил сидя.
 – Ну, а шо ты хочешь от меня услышать, Егорыч? Тут не я один семейный, и нам всем хочется поскорее вернуться домой. А ты живёшь один, тебе по херу, чем дольше кормить комаров, тем оно веселее. А я не романтик, извини. Но приказ обязан выполнять. Сказано идти на Красноярск, мы пойдём на Красноярск. Скажешь идти в другую сторону, уйдём по за Красноярск. Куда скажешь. Но хочется домой.
Все засмеялись. Спакуха даже зааплодировал.
 – Спасибо, Гриша, за честный ответ. Теперь давай ты, Кошкарёв. Пойдём по старшинству.
Начальник штаба находился у стола и встал, поправив обмундирование.
 – Пересекать железку и шоссе, конечно, рискованно, даже очень.    Но поскольку мы должны дать честные ответы, то не могу не сказать вот о чём. У меня вопрос к вам, товарищ полковник. А вы-то сами правду нам говорите? Вы обрисовали стратегический замысел, как достижение Красноярского водохранилища. Но мы помним, что ещё на Иртыше у вас не было конкретного плана. А потом мы пошли на север. Неужели мы пошли к полярному кругу, чтобы выйти к Енисею? Не слишком ли хитрая задумка? Можно было бы дойти гораздо проще.
 – Ты забываешь, что среди нас секретный информатор. Мне, прежде всего, надо было ему запутать мозги. А кто секретный агент, я же не знаю. Может быть и ты. Поэтому я и с тобой не делился задуманным.
 – Секретного информатора, - поднял руку, выражая несогласие, Кошкарёв, - давно можно было раскрыть.
 – Если б можно было, я бы так и сделал. Но только после второго выхода в эфир можно было установить какие-то параметры его аппаратуры. Грачёв тебе лучше объяснит, у него спроси. Ладно, я всё понял. Ты считаешь, что я чего-то скрываю. Ещё кто так считает? Кстати, для секретного информатора. Как только мы его находим, сразу отправляем к руководству вместе с аппаратурой. Правда, своим ходом. Никакие приказы сверху на меня не подействуют. Так что, примите к сведению.
Он обвёл собравшихся лукавым взглядом и с наигранной улыбкой.
 – Повторяю вопрос. Есть ли кто-нибудь ещё, кто думает так же, как подполковник Кошкарёв?
 – Есть, - раздался негромкий, но внятный ответ.
Смелого поступка от этого человека профессор никак не ожидал. Недалеко от стола поднялся капитан Голубенко, начальник связи батальона.
 – Извините, товарищ полковник, но мне тоже не верится. Когда мы пошли по Оби на север, вы не думали о Красноярском водохранилище.      С Новосибирским водохранилищем понятно, вы к нему послали Тюрикова, но рванули в противоположную сторону за чем-то другим. И не я один так понимаю.
 – Кто ещё?
 – Вы несколько раз говорили, что профессор задарил вам какой-то план. Неужели он вам что-то необычнее рассказал про Красноярское водохранилище?
Это был голос Подобеда. Тоже выказал отвагу.
 – Да, - ответил ему полковник. – Александр Иванович рассказал мне, что в Енисее водятся удивительные осетры. А я заядлый рыбак.
 – У нас много рыбаков, - сказал Кошкарёв. – Некоторые просились несколько раз порыбачить. Но ты… Извините, вы, товарищ полковник,      и сами ни разу не сходили, и другим не дали. А уж на Оби такие возможности были. Ребята облизывались просто.
 – Кто ещё считает, что я хитрю с вами, чего-то не договариваю?
 – Я.
А вот это был удар. Если  мнения штабников Спакуху не сильно волновали, то к высказываниям строевых офицеров он всегда прислушивался. Назвал себя командир первой роты.
 – И ты мне не доверяешь, капитан Кулик?
 – Вы спросили, я ответил, вот и всё. Я так думаю, что у вас раньше был другой план. Но если вы тогда решали, как незаметней дойти до водохранилища, то, что ж, надо идти. Главное условие испытаний – это форсирование водной преграды. Так что вперёд, какая теперь разница, был этот план, или другой? Теперь надо думать, как перейти железную дорогу. Я так за то, чтобы обойти Уренгой с севера. Потратим больше времени, конечно. Зато нас не найдут. Может быть.
 – Кто ещё хочет сказать?
Полковник сделал два шага от стола, два шага влево, два шага вправо.
 – Ладно, скажу. Мне было весело от одной задумки, вот я и говорил, что профессор подарил мне хорошую идею. Александр Иванович, как вы знаете, признался нам, что попёрся на Дальний Восток, чтобы пройти дорогой индейцев. Глупый, абсурдный, и не осуществимый замысел, но он пенсионер, живёт один, поэтому может себе позволить сбрендить, ничего такого. Люди покруче с ума сходят. Насколько я помню, несколько человек пешком ходили от Владивостока до Калининграда, от моря до моря. Чего ради?  А тут в надежде что-то понять, сделать научное открытие. Что само по себе заслуживает уважения. Вот и я задался шуточным вопросом. А что, если прогнать наши танки аж до Беренгова пролива? Меня веселила эта мысль, вот я её и смаковал. Но высказывать не мог, вы бы посчитали меня идиотом. Перепугались бы и доложили наверх, что командир свихнулся.    У Кошкарёва есть полномочия в критической ситуации брать командование на себя. И тогда всё, конец учениям. Ни одной выполненной задачи. А вам ещё служить и служить. На север я пошёл, чтобы уйти от наблюдения. Хотите верьте, хотите нет.
Капитан Кулик, говоривший ранее сидя, вдруг встал.
 – А что, хорошая идея! Почему бы нам не пойти до Беренгова пролива?
 – Конечно, конечно! – весело подхватили несколько офицеров помоложе.
Кулик обратился к командиру третьей роты.
 – Лисицын, ты как считаешь?
 – Я только за.
 – Э, тихо, тихо, вы чего? – поднял раскрытую ладонь Спакуха.
 – Вы шо, совсем охренели? – выкрикнул подполковник Фрейдин.
 – А чего такого, действительно? – встал заместитель Кулика, старший лейтенант Ященко. – Ну что такое Красноярск? Даже Байкал? А вот Беренгов пролив – это цель!
 – Спокойно, ребята, - поднял и вторую ладонь Спакуха. – Без эмоций.
 – Да вы шо, совсем охренели? – повторил окрик зам по тылу.
 – Товарищ полковник, - встал и капитан Лисицын, - вы спросили нашего мнения, вот мы вам и говорим. Как видите, полное единодушие. Офицеры штаба, наверное, против…
 – Да нет, не против, даже интересно, - весело сказал Подобед.
Теперь профессор испугался не на шутку. Сначала он боялся, что полковник выложит всё так же честно, как в лесу. Потом, когда Спакуха всё же выдал его, но в шутку, он думал, что на него зашикают, а то и оскорбят. А теперь выходило, что полковник, рассказав о весёлом бреде, загнал себя в глупое положение.
 – Прекратите, никуда мы не пойдём. И думать забудьте.                Я повеселился и забыл, вот и вы давайте.
 – А что такого? А что такого? – зашумели сидящие напротив него.
 – Да у нас горючки не хватит, шо, не понимаете? – вскочил, наконец, Фрейдин - Да Красноярска-то не хватит, а вы хотите через всю Сибирь. Вот удумали. Совсем уже.
 – Хватит горючки! Посчитать надо! – возразили ему несколько голосов.
 – Прекратите! – повысил голос командир. – Отставить! Устроили детский сад.
 – Да хорошая ведь цель, - не унимался Лисицын. – Задача что надо.
 – Сядь, капитан, - дал ему команду Спакуха. – Хилько, а ты чего молчишь?
Тот пожал плечами, улыбнулся.
 – А чего тут скажешь? Мне нравится. Отличная идея.
 – Кошкарёв, уйми ты их. А то я сейчас рассерчаю.
 – Да вот этого я и боялся, - сказал начальник штаба.
 – Чего ты боялся?
 – Я нечто подобное и предполагал. До Беренгова пролива, конечно, не додумался, но то, что вы, Галактион Егорович, задумали что-то непростое, об этом я кумекал. Не мог только разгадать, как ваш план может быть связан с профессором. Ну, думал, выйдем мы, например,                на форсирование Обской губы, но как это может быть связано с господином Афонарёвым?
 – И ты туда же?
 – Нет, я понимаю, что на Беренгов пролив отправляться слишком рискованно. Но если большинство станет вас уговаривать, то вы можете и согласиться.
 – Ни за что не соглашусь. И не надейтесь.
 – Я вот что предлагаю, Галактион Егорович. Давайте переждём. Пусть ваша идея уляжется в головах.
 – Да я же в шутку сказал!
 – Вот и дайте нам отсмеяться. Одно не вызывает никакого сомнения. Новый Уренгой нужно обходить с севера. Нельзя нам пересекать железку и шоссе. Рассекретят. Засекут. Я думаю, все согласны?
В ответ сидящие дружно закивали головами, растягивая на все лады короткое «да-а, да-а». Подполковник Фрейдин громко выругался.
Александр Иванович хмыкнул, усмехаясь над самим собой. Ничего-то он не понимает в служивых людях. Он был уверен, что все хотят поскорее вернуться домой. Оказывается, только у него, да ещё у пары человек, такое желание.




44

На эту тему он и завёл разговор со Спакухой, когда ждали наступления сумерек, сидя на броне, свесив ноги каждый в свой люк. Что вот-де думаешь о людях вполне определённо, а они оказываются гораздо интереснее. Даже тот же Подобед, не вызывает, казалось бы, никаких симпатий, а как активно стал агитировать после совещания младших офицеров насесть на командира, чтобы уговорить на безумный поход.   Ему-то зачем это надо?
 – Они с Кошкарёвым давно меня разгадали, - ответил полковник. – От вас хотели услышать подтверждение. Но вы ничего им сказать не могли. Они были уверены, что вы скрываете. А сейчас, когда они так жидко обделались с заказанной водкой, им надо поднять авторитет. Вот они и стараются возглавить движение на подвиг.
 – А я решил, что они совсем домой не хотят.
 – Может, и не хотят. Они из другой части, я их семей не знаю.
 – А кого вы хорошо знаете?
 – Я же вам говорил. Фрейдина. У него молодая жена. Погуливает. Да все молодые жёны погуливают. Так уж они устроены. Женское любопытство берёт верх над разумом. Да ещё похвастаться любят перед подружками. А чем они хвастаются? Тем, что удовлетворяют физиологические инстинкты? Так в их работе голова не участвует.             В животном мире эти процессы проходят естественным образом, и ни кто не гордится своими достижениями.
 – А у вас, Галактион Егорович, есть семья? Вы уже не в первый раз довольно критично высказываетесь в адрес женского пола.
 – Дочка выросла. Пишет иногда. В прошлом году приезжала  в гости. А жену я выгнал. После того, как гульнула так, что весь гарнизон узнал. Даже не хватило ума грешить тайно, в тихушку. А ленивая была, как стадо бегемотов. У нее даже специальные туфли имелись для лежания на диване. А вы, профессор, были женаты?
 – Несколько раз собирался. Но так и не срослось. Та женщина,           к которой у меня было искреннее чувство, выходила за других, но только  не за меня. До сих пор дружим. Говорит, что поэтому.
 – Ждёт вас, наверное.
 – Не думаю. Вот кто за меня переживает, так это мой друг Володя. Мы же ему так и не позвонили. Он, наверное, уже испереживался, все нервы порвал. Как бы в больницу не угодил. Он старше меня, уже работал в музее, когда я туда пришёл, и мы с ним сразу нашли общий язык.         Он тогда интересней был. Сейчас какой-то серьёзный делается, а тогда восхищал весёлостью, остроумием. Однажды при мне выдал импровизацию. У нас в Петровском зале стоят уроды тех времён, с которых начиналась коллекция. Чучело козлёночка с двумя головами. Много чего интересного. Слышали в детстве выражение «хер голландский»? Такой экспонат есть на самом деле. Он не столько длиной удивляет, сколько шириной, толщиной. Несчастный был человек, женщины такого, наверняка, близко не подпускали. Но Пётр собирал по всему свету редкие экземпляры, поэтому заставил его жить в Петербурге, а после смерти велел отрезать хозяйство на экспонат. Я думаю, что его участь была решена ещё при жизни. Так вот, а на втором этаже у нас выделили отдельный зал для коллекции уродов, собранных уже позже. Огромная экспозиция, пользующаяся бешенным успехом, народу хочется рассматривать аномальные природные явления. Идём мы как-то по первому этажу в дирекцию. Идём через Японию. Народу много, экскурсии, но возле смотрительницы шум. Кто-то чем-то недоволен и возмущается. Мы как раз проходили мимо и смотрительница к нам, помогите. А в чём дело? Перед нами стоит посетитель, мужик лет под пятьдесят, не один, но другие молчат. А этот мало того, что слегка ненормальный, по глазам видно, что умственное развитие оставляет желать лучшего, так он ещё и поддатый. Вот злость из него и прёт. Что это у вас тут индейцы, японцы, а русские где? Русские где, чуть ли не орёт бедный. Смотрительница пытается ему объяснить, что ему надо в другой музей, в этнографический. А его будто заклинило. Русские у вас где? И тут Володя спокойно ему отвечает. На втором этаже, в банках. Меня потом еле откачали от смеха. Я иногда бываю очень смешливый. Под настроение. Бывает, палец мне покажи,       я буду кататься до истерики. Володя очень любил меня разыгрывать на первое апреля. А вот я за свою жизнь ни разу никого не разыграл. Шутил иногда, но чтобы оригинальное что-то выдать, ну никак, не умел, да и считал бестактным. А Володя звонит мне как-то, приезжай срочно, выходной день, ко мне, говорит, завалились три дамочки, а я один, выручай, пропадаю. Я примчался, как угорелый. Никаких дамочек нет.     С первым апреля, говорит, проходи за стол. А я летел из Пушкина на Выборгскую сторону, представляете? Ах да, вы же не знаете Ленинграда.
 – Ну, почему, знаю немного, - улыбался Спакуха, рассматривая облака на вечернем небе.
 – А ещё он рассказывал мне такую историю. Как будто на самом деле, но я так думаю, что придумал. У него дом большой, двор защищённый от ветра с Невы и от трамвайного шума, хотя сама архитектура скорее печальная, советская такая. Вышел он как-то во двор, решил на лавочке посидеть. К нему бросается жительница из другого подъезда. Я вас знаю, вы такой хороший человек, вы такой хороший человек!.. А в чём дело? Вы не могли бы мне помочь? С удовольствием,       а что нужно сделать? Убить соседа.
Через некоторое время к их машине подошёл начальник штаба
 – Ну, что будем делать, Галактион Егорыч? Уже одиннадцать часов. Я уверен, что темнее не будет.
 – Через пятнадцать минут выступаем. Пойдём, как наметили. Огибаем озеро по низине, чтобы не нарваться на каких-нибудь рыбаков, или туристов, и дальше по речке, которая из него вытекает  на ту сторону.
Кошкарёв ушёл и полковник спросил, не хочет ли профессор по нужде перед выездом?
 – Нет, спасибо, мы же недавно, - сказал Александр Иванович. – Я вот усну, как только тронемся, а вы даже не отдохнули. Теперь до утра глаз не сомкнёте?
 – Да я привычный, - ответил Спакуха.
 – И вам совсем не хочется? После четырёх обычно самый сон. Я вот просыпаюсь рано, часов в шесть. Но после одиннадцати ничего с собой поделать не могу. Вырубаюсь и всё. А вы, полковник, кто? Жаворонок или сова?
 – Удод.
Проснулся Александр Иванович от ощущения странности. Машина шла не по воде, покачивало, но мотор урчал размеренно, значит, ландшафт позволял двигаться спокойно. Профессор нагнулся к окуляру биоптического прибора. На улице стоял яркий день с отличной видимостью. Александр Иванович щёлкнул тумблером внутренней связи.
 – Доброе утро, Галактион Егорович, доброе утро, Равиль…
 – А, проснулись, - раздался в наушниках голос полковника.
 – Да, извините, я не военный человек…
 – Ничего, можете себе позволить…
 – Уже давно рассвело, как я понимаю. А который час?
 – Дело идёт к половине восьмого. Двадцать три минуты.
 – Вы решили не маскироваться, не останавливаться?
 – Да, решил рискнуть. Через полчаса будет завтрак, там всё объясню.
В указанное время Спакуха приказал растолкать спящего Илко, чтобы он передал всем ненецким связным команду остановиться.
 – Пищей заправляться в машинах, на воздухе только умыться и оправиться. После завтрака, в восемь тридцать, командиров рот, Хилько и Кошкарёва ко мне. Фамилий только пусть не говорит.
 – Да он знает, - ответил профессор. – Он их называет  пастухами оленей. На ненецком звучит очень даже своеобразно.
 – Я уверен, что это вы ему подсказали. А говорили, что не умеете шутить.
Для проведения совещания с начальниками командир спустился на землю, а профессору велел не отставать.
 – Значит так, ребята, - начал он бодро, даже весело. – Как видите, небо плотно обложило тучами. Наконец-то нам повезло.
 – Облака очень сильные, - сказал Кошкарёв. – У нас даже прибор спутникового определения начал барахлить.
 – Теперь сверху нас не засекут, поэтому будем идти весь день. Перерыв на обед сделаем часа в три. А то мы столько времени потеряли, столько дней прохлаждались в укрытиях. Мы бы давно были на Енисее.      Я уже ненавидеть стал чистое небо. Теперь, надеюсь,  циклон пришёл надолго. Сверим наши карты. Хилько, держишь курс левым берегом вот до этого озерца. Если будут попадаться какие-то местные жители, не обращай внимания. Нет у нас больше времени прятаться. Сможем до обеда пройти такое расстояние? Сколько тут, километров двести?
 – Должны-ы, - прогудел майор Хилько.
 – А после обеда переправимся на другой берег и пойдём к этим возвышенностям. Как можно дальше. Чтобы завтра обойти Уренгой. Задача ясна? По машинам. Наконец-то у меня хорошее настроение. А то совсем раскисли от дневных стоянок.
Когда остановились на обед, пошёл мелкий дождь. Полковник вовсе развеселился.
 – Ай, хорошо, ай, благодать!.. Под таким дождём все по норам сидят, а мы будем спокойно идти, без помех. Вот он праздник, наконец-то! Господь услышал мои молитвы.
 – Неужели вы верующий? – спросил Александр Иванович.
 – Кое во что я верю, как же без этого, - сказал, будто возразил, Спакуха. – А вы, профессор? Каково ваше отношение к религии? Давайте поговорим, пока есть время. От хорошего настроения и мысли не могут быть плохими. Так что говорите честно.
И Александр Иванович невольно рассказал, как несколько раз внимательно и всерьёз пытался определить своё место в традиционном вероисповедании. И понял, что он всё-таки атеист, таким уж его воспитали, а изменить внутреннюю структуру не только души, но и тела,   в зрелом возрасте бесполезно. Он добросовестно приходил в храмы, выстаивал службы, но испытывал только утомление и досаду. Пока не понял, что не стоит себя насиловать. Ну, не верит он церковнослужителям и ничего с собой поделать не может. А потом он прочитал где-то замечательную фразу. У кого-то душа само по себе христианка. Интуитивно забеспокоился, так как понимал, что если принимаешь с гордостью на свой счёт, - ай, какой я молодец, - то, скорее всего, ошибаешься, в этих вопросах нет чётких и твёрдых градаций, всё должно меняться и развиваться, поэтому и называют вера живая. Застывшие догмы хороши только для могильных плит. Ну и для жизни души после смерти. Если таковая бывает.  А тебе, размышляющему и сомневающемуся, если ты не совершаешь дурных поступков, и даже замыслов не рождается в твоей голове, подпадающих под евангельские определения греха, то и незачем ходить в церковь, тебе нечего замаливать и не о чем просить. Ты научился обходиться малым, тебе не надо лишнего, ты не умеешь богатеть за счёт других, тебя не грызёт зависть, ты не строишь грандиозных планов для удовлетворения тщеславия. Грешки, конечно, совершал, и помыслы бывали не очень чистые, но так было раньше, когда тело функционировало в полную силу. А теперь ты в некотором роде даже счастлив и благодарен родителям за то, что тебе подарили именно такой набор генов. А хвала создателю должна быть искренней, когда непроизвольно рождаются и произносятся слова, либо в мыслях проносится, и для этого не обязательно навещать храмы, покупать свечи и всякую утварь сомнительного изготовления, обеспечивая тем самым благостное существование халявщикам, живущим за счёт обслуживания человеческих суеверий.
Профессор остановился. Не слишком ли далеко он зашёл в откровениях? Он даже лучшему другу никогда не открывал таких глубоко личных помыслов. Милке тем более, она ещё та греховодница, и подобные рассуждения для неё смешны. А вот перед этим человеком его почему-то раскрыло.
Они стояли под моросящим дождиком, который радовал. Полковник смотрел вдаль, и, казалось, не слушал.
 – Вы о чём сейчас думаете?
 – Ваши слова для меня как бальзам, Александр Иванович. Просто любуюсь этим миром, кем-то удивительно созданным. И уверен, что в нём живут где-то верные жёны. В такую погоду они, должно быть, грустят.      В отличие от нас.


45

Шли до вечера. После ужина в девять часов, Спакуха дал команду всем отдыхать, а механикам-водителям обязательно за три часа выспаться, так как дальше предстоит идти всю ночь, неизвестно, какая завтра погода грянет, хотя прогноз оптимистичный, дождь зарядил надолго.
Не жалуясь пока на здоровье, Александр Иванович проспал всю ночь, раскачиваясь в сиденье оператора. Утром, после завтрака, к нему обратился Илко. Механик Равиль в это время отключился от внутренней связи, чтобы вздремнуть без помех, а полковник ушёл в бронетранспортёр начальника штаба. Сидели в машинах, дождь не утихал.
 – Товарищ профессор, - дотронулся Илко до ноги Александра Ивановича, так как сидел пониже.
 – Чего тебе?
 – Как бы уговорить полковник, чтобы разрешил нам сходить за мясом? Вы же тоже хотите, правда? Я так думаю, что если у нас едут на танках столько мужчин, то все хотят мяса.
 – Какого мяса? – не понял Александр Иванович и даже хотел включить свет, чтобы увидеть глаза хитрого ненца.
 – Мы не можем больше кушать этот еда из мешочков, понимаете?
 – А чем это вам еда не нравится? Вкусно же.
 – Желудок расстраивается, понимаете? Мы терпим, а седой Лёша уже несколько раз бегал. Мы очень хотим оленина покушать.
 – Не выдумывай, Илко. Ты решил на охоту сходить? Тебя никто не отпустит.
 – Какая охота, если наши карабины дома остались. Мы просто сходим и мяса принесём.
 – Кто это мы? Вы между собой договорились? Опять использовали связь в личных целях?
 – Так нас же никто не понимает.
 – Ну и куда вы хотите идти?
 – Седой Лёша едет с начальник штаба. Тот показывал на карта, что мы уже обошли Уренгой. Мы сейчас идём к речке Таз. А здесь много наших. Километров десять сзади Хурц видел стойбище. Он едет с майор Хилько, тот не видел, а Хурц видел. Мы хотим сходить к нашим и принести мяса. Мы на всех принесём.
В это время дала сигнал рация. Илко выслушал, ответил что-то и снял наушники.
 – Нам приказывают идти к начальник штаба. Вместе чтобы.
У машины начальника штаба стояли  полковник, Кошкарёв, Подобед, медик Наконец, седой ненец Лёша и контрактник по фамилии Глушко с автоматом. Вслед за профессором с Илко подошли начальник разведки и его связист Хурц. Дождя никто не замечал.
 – Ситуация интересная возникла, - начал Спакуха. – Ненцы просятся за мясом. Вам, профессор,  Илко что-то говорил?
 – Мне мой тоже надоел уже, - прогудел Хилько.
 – Идея неплохая вроде бы. Я для консультации пригласил начальника медицинской службы. Что скажете, старший лейтенант?
 Полнотелый Наконец как всегда чему-то улыбался.
 – Поесть свежего мяса очень даже будет полезно. Для взбадривания организмов. Шашлык, насколько я помню, был у нас дней десять назад. На концентратах и таблетках, сами чувствуете, происходит снижение концентрации.
 – А как же космонавты? – спросил Кошкарёв тоже весело. – Они же по полгода на одних тюбиках сидят.
 – Так они же испытывают организмы на выносливость, товарищ подполковник. И рацион у них другой. А нам ещё долго предстоит быть в форме. И, главное, не заболеть.
 – Главное, не терять оптимизма, - словно поправил его командир. – Поэтому я согласен пойти на нарушение. Ты как, Петя, не против?
 – Ну, если ты не против, - ещё веселее произнёс Кошкарёв, - то и мне ничего другого не остаётся.
Полковник обвёл собравшихся лукавым взглядом.
 – Мне нравится ваше единодушие, ребята. Теперь проблема другая. Ненцы просятся сходить одни. Илко и Хурц вдвоём. Говорят, мы быстро сбегаем. Тут стоянка недалеко. Километрах в десяти. Для них это недалеко.
 – Мы на всех мяса принесём, - прижал обе руки к груди Хурц.
 – Да это понятно, - махнул ему полковник. – Отпускать вас нельзя, вот в чём дело. Нарушение режима. Вдруг не вернётесь.
 – Как это, вы что, товарищ полковник? – возмутился Илко с жалостным выражением лица. – Мы же контракт подписали!.. Мы же служим!..
 – Разрешите, я с ними пойду? – вызвался Подобед. – Автомат возьму на всякий случай. Мы до стоянки и доходить не будем, чтобы ни с кем не встречаться. Олень попадётся, я из автомата грохну, и назад.
Он показал на Глушко, стоящего с оружием.
 – Зачем стрелять? – будто накинулся на него Хурц. – Не надо автомат. Тут не Россия, нельзя так делать.
 – Как это, не Россия? Мы что, в Америке находимся? Ты что такое мелешь?
 – Тут север. Тут нельзя так делать.
 – Так уж сразу нельзя. Буду я ещё кого-то спрашивать.
 Хурц обратился к старшему.
 – Этот человек нельзя с нами ходить. Потом всем плохо будет.
 – Да что будет-то? – молодцевато развеселился Подобед. – Ну, чурки.
 – Если олень застрелишь, шаман духов звать будет.
 – Ну и что? Ты меня этим напугать хочешь? Хотел бы я посмотреть, что шаман мне сделает.
 – Ты не успеешь посмотреть.
 – Ага, меня молния ударит? – раззадорился Подобед. - Или что может случиться?
 – Просто ослепнешь.
 – Ну, ты даёшь, - ответил Подобед, но тут же посерьёзнел.
Покинула весёлость и всех остальных.
 – Александр Иванович, - обратился к профессору Спакуха. – Я хочу попросить вас. Можете сходить с ними? Я дам вам пистолет.
 – Зачем? – непроизвольно вырвалось у Александра Ивановича.
 – На случай возникновения конфликта.
 – Профессор – хорошо, - сказал Илко. – Дайте пистолет, автомат, он стрелять не будет, я его знаю.
И тут подал голос седой ненец по имени Лёша.
 – Товарищ командир, пожалей, зачем? Они молодые, быстро сбегают, а профессор уже старенький.
 – Да, здесь тундра, местность кочковатая, - догадался Александр Иванович. – Идти будет нелегко. Они-то привычные, а я городской житель.
 – Объясните мне вот что, - обратился полковник только к Хурцу. – Если стрелять нельзя, то как вы собираетесь мяса добыть?
 – Нам дадут. Помогут. Если наших родных знают, нам поверят, что мы потом деньги заплатим. Когда зарплата получим.
 – А, ну если до зарплаты, тогда понятно. Хотя, ни черта непонятно. Что, у вас вот так запросто могут дать в долг неизвестным людям?
 – Почему неизвестным? Если наших знают, то мы известные.
 – Счастливые какие. Ну, что будем делать, начальник штаба?
 – Отпускать их можно смело, - сказал Кошкарёв. – Вернутся и никуда не денутся. А вот что они наговорят тем, у кого будут просить мяса, остаётся предполагать. Конечно, скажут, что служат на танках, откуда у них и зарплата, чтобы те не сомневались.
 – Расскажут, естественно, - кивнул ему Спакуха. – Даже если с ними будет кто-то из нас, мы всё рано не поймём, о чём они говорят.
 – Можем, конечно, и не отпускать, - кивнул непонятно куда Кошкарёв. – Нельзя и точка.
 – Ты же мне только что говорил, что твой связной жаловался, что ещё пару дней без мяса и всё, он выйдет из строя.
 – Это он так говорил. А мы прикажем терпеть и будет терпеть.
 – А если они заболеют все вместе?
 – Взбунтуются, что ли? Так у них же контракт. Зарплату не получат.
Спакуха посмотрел на Хилько. Тот пожал плечами.
 – Ладно, рискнём, - сказал полковник и обратился к Илко. – Только я тебя очень прошу, не говорить ничего лишнего. Проезжали мимо на танках и без комментариев. Какие танки, что за танки, вы не знаете. Да вы и так не знаете. Поэтому… Даже если расскажут, что служат на испытании новой секретной техники, эта информация отсюда никуда не уйдёт.
 – Конечно, - подтвердил Хилько.
 – Часы у вас есть?
 – У меня есть.
 – И у меня.
Молодые ненцы дружно показали наручные часы на правых запястьях.
 – Сколько вам понадобится на дорогу?
 – Часа три туда. Часа три обратно. Я так думаю.
 – Многовато, - посмотрел на свои часы Спакуха. – К двум часам чтобы вернулись. В крайнем случае к трём. Не позже. После обеда нам нужно будет идти дальше.
 – Мы вернёмся, - сказал, будто дал клятву, Илко.
И они быстро ушли.
 – Не знаю почему, но я им верю, - сказал полковник.
 – Дети, потому что, - заметил стоящий рядом профессор. – Они могут схитрить, но врать генетически не способны. И научиться не у кого.      Хотя, как знать. Может быть, уже заразились. Враньё – это вирус души.
Но тревожные предположения не свершились. Илко с Хурцем вернулись к половине третьего. Спакуха уже готовился будить спящих на обед, а заодно провести осмотр техники с командирами рот. Он и профессор вылезли разом навстречу добытчикам. Вернувшиеся ненцы принесли каждый на плече небольшую тушу без шкуры, внутренностей и копыт.
 – Ё-моё! – воскликнул спустившийся к ним полковник. – Как же мы приготовим столько мяса? В наших печках можно только разогревать, да и то в небольших объёмах.
 – На костре сварим, - предложил Илко, но как-то не совсем уверенно.
 – На каком костре? – удивился полковник. – Здесь же тундра кругом. Дров нет.
 – Мы насобираем дрова. Впятером быстро насобираем. А если солдаты помогут, то вообще.
 – Солдаты не проблема. В чём варить будешь? У нас ни кастрюль, ни казанов нет. Котелки есть дюралевые, но индивидуальные, маленькие. Разве что пожарить.
 – Олень жарить нельзя, - мрачно возразил Хурц. – Олень жёсткий мясо. Только варить. Долго варить. Часа два.
 – А если мы сбегаем? – не сдавался Илко с печальным выражением лица. – У старого Ламдо три котла есть. Один он даст. Мы быстро принесём.
Спакуха подошёл к нему.
 – Илко, дорогой, нет у нас времени. Ни бегать, ни варить два часа.   Я виноват перед вами, ребята. Простите. Сразу должен был догадаться. Профессор, сколько там у нас денег в кассе взаимопомощи?
 – Четыре тысячи двести, - ответил Александр Иванович.
 – Отдайте все деньги ненцам. За работу. А мясо закопать.
 – Как так закопать? – сморщил чуть ли не плачущую физиономию Илко.
 – В землю. Под открытым небом, как я понимаю, бросать нельзя. Грех, наверное.
 – Закапывать мясо в землю тоже грех, - возразил посуровевший Хурц. – Разрешите нам завялить? Мы разрежем мясо на длинные  полосы.
 – Завялить? – переспросил Спакуха. – Как ты хочешь завялить? Солнца же нет.
 – Мы умеем! – подхватил Илко начатую другом тему. – Мы порежем на тонкие полоски и развесим у себя.
 – Что-о?! – взревел полковник. – Вонищу в машинах разводить? Отставить!
 – Оленина не пахнет, - успел только сказать Илко.
 – Отставить! – рявкнул ещё сильней полковник. – Совсем обалдели? Никакой вони не будет. И никакой антисанитарии. Приказываю закопать. Равиль!
Он подошёл к танку и постучал  в броню излечённым из кармана металлическим предметом. Открылся люк механика-водителя и появилась голова в шлеме.
 – Равиль, выдай им лопату. И проследи, чтобы хорошо закопали мясо.
 – Мясо? Закапывать? – изумился Равиль, сообразив о чём речь.       Но тут же отчеканил. – Есть! Так точно.
Спакуха предложил Александру Ивановичу осмотреть вместе с ним состояние танков. У каждой машины полковник выслушивал доклад командира и приказывал обедать, после чего будет марш до глубокого вечера. Через полчаса ему надоело, и он велел, чтобы передали распоряжение по всей колонне. Они быстро вернулись к своей машине, чтобы тоже перекусить. И увидели метрах в десяти от неё всех ненцев и Равиля. Полковник заметил, что его доблестные связисты что-то жуют, выругался и подбежал к ним.
 – Что вы делаете? Почему до сих пор не закопали?
 – Товарищ полковник, - ответил виноватым тоном Равиль. – Они попросили разрешения вырезать у оленей какие-то особые места, которые можно есть сырыми.
 – Да вы что, совсем озверели?! – заорал полковник. – Медика ко мне!
Равиль убежал. Спакуха приказал ненцам выплюнуть всё изо рта,    но те стали жевать в ускоренном темпе. Появился тяжело дышащий Наконец.
 – Они нажрались сырого мяса, Наконец. Дай им какие-нибудь таблетки, чтобы их вывернуло.
 – Не выйдет, - покачал отрицательно головой старший лейтенант медицинской службы. – У них крепкие желудки. Я могу дать только средство на случай отравления.
 – Но они же свалятся, загибаться начнут! Что делать?
 – А может быть, и не начнут. Это же их естественная пища. Надо выждать, товарищ полковник.
У медиков одно верное лекарство – терпение, вспомнил Александр Иванович. Время лечит, как любит повторять его дорогая Милка.
 – Всем по машинам! – крикнул Спакуха ненцам и развернулся к подошедшему Равилю. – А ты закапывай. Не сумел их заставить, давай сам потрудись. Надо же, я пошёл им навстречу, чтобы им плохо не стало от концентратов, а они теперь выйдут из строя по причине моей жалости. Александр Иванович, не забудьте выдать им деньги. Это не потому, что я отнял у них добычу, приказал уничтожить мясо. Получается, что зря ходили. Это не совсем за работу. Они взяли туши в долг, пообещав расплатиться с зарплаты. Что весьма сомнительно.
 – Почему? – спросил профессор.
 – Как-нибудь потом объясню, - ответил полковник.
Через полчаса вереница танков двинулась на северо-восток. Дождь не утихал.


46

Поздним вечером остановились поужинать, затем Спакуха дал часок вздремнуть механикам, и снова вперёд, по установленному только им да начальником штаба маршруту. Около восьми утра, когда дневное освещение набирало раздражающую мощь, машина разведки передала, что нашли сносный перелесок для маскировки. Куда тут же упрятались две роты танков. Полковник распорядился завтракать и отдыхать до пятнадцати ноль-ноль. Сам он привычно захрапел в своём механическом кресле с высокой спинкой, уложив между головой в шлеме и металлической стенкой перетянутый лямками спальный мешок. Равиль посапывал на своём месте, укрывшись таким же мешком, а догадливый Илко залез в походное снаряжение для отдыха, затянул молнию до головы, и в такой упаковке занял низкое кресло связиста.
Александр Иванович же, находясь с утра в режиме работы, пристроил для себя индивидуальное освещение, не мешающее никому,       и раскрыл на коленях портативный компьютер, для которого специалист Грачёв изобрёл-таки устройство подпитки от танкового аккумулятора. Черновик работы удобно раскрылся перед глазами, закрепившись между тумблерами приборной доски. Александр Иванович стал набирать забытый текст, и его наполнило понимание, что делает он это совершенно напрасно. Ни для  нынешнего авантюрного замысла, ни для анналов прошлого науки, ни для будущих воспоминаний о своих мытарствах его работа не представляла больше никакого интереса и значения. И он продолжил упрямо её набирать.
После обеда Спакуха убедился, что экипаж каждой машины отдохнул хорошо и полноценно готов к дальнейшему движению. Дождь плотно моросил, радуя полковника. Его бодрое настроение передалось Александру Ивановичу.
 – А сегодня куда? – спросил он машинально.
 – Только на восток, - ответил полковник с бесшабашной радостью. – Как немцы когда-то.
Вскоре пересекли реку по имени Пур. А глубоким вечером остановились по команде, поступившей из машины разведки. Далеко впереди зафиксировали какой-то объект. Илко передавал услышанное в наушниках, полковник диктовал ему, что ответить,  ненец выговаривал слова командира на своём языке.
 – Александр Иванович, - обратился вдруг Спакуха к профессору. – Выйдем-ка на улицу.
 Под освежающим дождиком полковник заговорил с интимной таинственностью, хотя вокруг никого не было.
 – Я не понимаю, что происходит. Хилько зовёт меня посмотреть обнаруженные впереди постройки явно военного предназначения. По нашим картам здесь никого не должно быть. Но забеспокоились почему-то и ненцы. Они говорят между собой намного больше, чем переводят на русский. Что-то их встревожило, а у меня появилось ощущение, что нас контролируют. Слушают, или ещё как-то. Непонятно, в общем. У вас нет такого ощущения?
 – Ну, я же не военный, - ответил Александр Иванович.
 – Поэтому у меня к вам задание. Вы сейчас перейдёте в машину начальника штаба. К Пете Кошкарёву. И будете там сидеть рядом с его связным, Лёшей. Я смотаюсь к Хилько, он в двух километрах отсюда. Мы там всё посмотрим и, в зависимости от того, с чем столкнёмся, я дам команду. Засекреченную. Знать будете только вы. Давайте, определим два слова. От меня может поступить только две команды. Либо идите к нам, либо уходите назад и маскируйтесь. Какими словами мы засекретим эти выражения?
 – Нужно ещё, чтобы такие слова были только на ненецком, простые какие-нибудь… Например…
 – Ну? Ваши предложения, - торопил полковник.
 – Давайте вот как сделаем, - включился в игру Александр Иванович. – Для команды «идите к нам» выберем фразу. Например, идите по ягелю.
 – Идите по ягелю, - повторил Спакуха. – Хорошо, запомнил.
 – А для команды «уходите» будет одно слово. Например, хищник какой-нибудь. Здесь медведь.
 – Точно, - выстрелил указательным пальцем Спакуха. – Как только от меня поступит на ненецком, передайте профессору, что здесь медведь,  вы говорите Кошкарёву, чтобы уводил роты куда подальше. А мы позже вас найдём. Пешком доберёмся, если придётся машины уничтожить.
 – То есть, как это, уничтожить? – непроизвольно выговорил профессор.
 – В каждой машине имеется заряд на самоуничтожение, - ответил полковник как ни в чём ни бывало. – Вы разве не знали? Александр Иванович, я же вас предупреждал, что у нас всё очень серьёзно.
 – Теперь я понимаю…
 – Ну, наконец-то. Заодно послушаете там, чем дышат мои подчинённые.
В машине начальника штаба оказалось значительно свободней. Она была шире и без пушки, на маленькой башне помимо наблюдательных устройств имелась турель для крупнокалиберного пулемёта. Салон отличался принципиально. Если в танке механик располагался внизу, командир и оператор выше, а место для четвёртого, если таковой имеется, сзади, то здесь все располагались в одной плоскости. Кресло и рычаги с педалями водителя, справа от него кресло управляющего движением, наблюдением и стрельбой, за ними кресло самого начальника за складным столом, такое же кресло и столик для заместителя чуть сзади, в глубине, вдоль задней стенки аппаратура на полках и два кресла для связистов, ещё два кресла без всяких столов по левому борту машины. Просторность, в отличие от танка, создавалась за счёт отсутствия лафета орудия и снарядных кассет с механизмами перезарядки. Александр Иванович вспомнил машину начальника тыла, схожую по всем параметрам, но в ней было теснее, большую часть занимал грузовой отсек.
Подполковник Кошкарёв лично закрыл за Александром Ивановичем люк и пригласил располагаться в свободном кресле. В машине занимали свои места дремлющий механик-водитель, второй специалист по связи Беркутов и сидящий рядом с ним в шлеме с большими наушниками ненец Лёша. Кошкарёв уселся в кресло начальника, в кресле рядом с водителем крутился Подобед, одно из тех, что слева, занимал старший лейтенант Евсеев. Александр Иванович вспомнил о его недавнем конфликте с заместителем начальника штаба. Но, видимо, несение службы в одном замкнутом пространстве определяло мирное существование прежних врагов. Их весёлые физиономии убеждали, что  недавнишняя ссора забыта как недоразумение. Свободных кресел имелось два, но профессор догадался, что пустующее за спиной начальника штаба лучше не занимать, оно принадлежит заместителю. Александр Иванович сел рядом с Евсеевым и тут же получил вопрос в лоб.
 – А почему Спакуха не взял вас с собой?
 – Сам удивляюсь, - ответил профессор, и только затем восхитился, что дал лихой, ничего не говорящий, ответ.
 – Наверное, он решил не рисковать вашей жизнью, профессор, - сделал размышляющее выражение лица начальник штаба.
 – Вполне может быть, - кивнул ему Александр Иванович, невольно улыбаясь. И тут же ахнул. – А-а… А что, есть какая-то опасность?
 – Я так думаю, - обратился к своему начальнику весёлый Подобед, - что полковник не взял профессора, чтобы не мешал. Они-то с Хилько уйдут без труда, если что, а вот господин Афонарёв может стать для них балластом.
 – В любом случае, - продолжил изображать философа Кошкарёв, - наш командир поступил очень мудро. Он ведь добрый человек. Внимательный и чуткий, да? Скажите, откройтесь, профессор? У вас же с ним  дружеские отношения, как я понимаю.
 – Доверительные какие-то, особые, - словно подсказал начальнику заместитель.
 – Почему вы так считаете? – спросил Александр Иванович, ощущая себя неуютно. - Нормальные у нас отношения.
 – Ни к кому другому он так не относится. Он из-за вас пошёл на грубое нарушение, которое продолжается и продолжается. Покровительствует, заботится о вас. По вашему совету взял ненцев    зачем-то. Ну, вот что мы будем потом с ними делать? Вы не понимаете даже.
 – Может быть, вы дальние родственники? – задал неожиданные вопрос Подобед. – Ну, так бывает. Люди знали когда-то друг друга, забыли давно, и вдруг встречаются в лесу. Но ни перед кем не открываются, потому что нельзя, очень уж сомнительно для остальных…
 – Вы продолжаете меня в чём-то подозревать? – спросил Александр Иванович, чувствуя себя всё более неуютно.
 – А что вас удивляет? – смотрел на него в упор начальник штаба. – Конечно, продолжаем. Подумайте сами. Поставьте себя на наше место.
 – У меня с полковником самые человеческие отношения, - промямлил Александр Иванович, глядя то на одного, то на другого. – Он почему-то сразу как-то заботливо ко мне отнёсся… Меня-то не удивляет подобное,     а вас я даже понимаю… Действительно, тут много странного… Вы           по-своему правы, конечно…
 – У меня идея! – выкрикнул Подобед. – Давайте проверим господина Афонарёва? Сделаем что-нибудь такое, нарушающее режим, а потом посмотрим, настучит на нас профессор, или не настучит.
 – А что ты предлагаешь сделать? – повернулся к нему грузный Кошкарёв. – Мысль хорошая. Но смотря какое нарушение.
 – Да любое, - заговорил уже возбуждённо Подобед. – А что, полковнику можно, а нам нельзя? Давайте проверим дорогого нашего господина Афонарёва. Это вам решать, Пётр Трофимович, какое нарушение можно сделать. Какое-нибудь не очень.
 – Мысль хорошая, - сказал начальник штаба и повернулся уже к Евсееву. – Доставай.
Старший лейтенант Евсеев пошарил под ногами, выпрямился и протянул бутылку. Пятизвездочного, с надписью «Московский». Не та водка, с которой  Евсеева прихватили в лесу. Значит у них, догадался Александр Иванович, либо имеются, либо периодически возобновляются запасы.
Начальник штаба Кошкарёв отвинтил крышку. Его заместитель Подобед расставил в ряд четыре сталистых кружки. Подполковник вручил ему бутылку, тот начал разливать.
 – Лей до конца, - распорядился старший. – Как раз по сто пятьдесят на брата. Нормальная доза.
Он и выпил первым. Без тоста и не дожидаясь, когда остальные поднимут. В три глотка опорожнил кружку, смачно крякнул и пристукнул ею об стол. Затем кивнул подчинённым, дескать, теперь вы.
 – А закусить ничего нет? – спросил Александр Иванович.
 – Коньяк же не закусывают, профессор, - хохотнул Подобед, беря свою порцию. – Вам ли не знать?
Он выпил в два глотка, быстрее старшего.
 – У вас тут, может быть, и не закусывают, - возразил Александр Иванович, но не закончил мысль и взял налитое.
Кошкарёв повернулся к сидящим к хвосте машины связистам. Ни слова не прозвучало, а контрактник-специалист Беркутов тут же вскочил и подал Александру Ивановичу галету. Чувствовалось, что в тесном коллективе налажено взаимопонимание.
Через минуту Александр Иванович резко захмелел, а когда галета исчезла, началось медленное отрезвление с приливом симпатий к лицам офицеров. Евсеев и Подобед в это время заспорили, как следует правильно употреблять коньяк.
 – Тихо, тихо, - поднял руки в сторону каждого начальник штаба. – А то профессор подумает, что мы тут совсем не знаем этикет. А мы знаем, как и что. Я, например, знаю, почему нужно держать вилку в левой руке.
 – В правой, - улыбнулся ему Александр Иванович.
 – Нет, в левой, - погрозил ему шутливо пальцем Кошкарёв. – Вилку нужно держать в левой руке, чтобы правой было удобнее бросать нож.
Подчинённые захохотали. Прозвучало ещё несколько шутливых фраз для поднятия настроения. И старший махнул начальнику службы химической защиты, доставай ещё. Появилась ещё одна бутылка коньяка. Подобед вскрыл её и стал мастерски разливать, не дожидаясь команды. Также на четыре кружки, до последней капли.
 – Вы меня извините, - приложил руки к сердцу Александр Иванович. – Но такими  дозами… Мы же сейчас свалимся.
 – Так вы отдохните, пожалуйста, - сказал ему Евсеев. – А мы не свалимся, мы же на боевом дежурстве.
 – Нет, мне тоже нельзя спать.
 – Почему? Ночь на дворе по времени.
Подполковник Кошкарёв смотрел на профессора абсолютно трезвым глазом. Александр Иванович даже перепугался на миг, но тут же вспомнил про задание полковника Спакухи.
 –  На новом месте как-то ни разу не удавалось заснуть. Привычка, что ли? Такой организм. Так что спасибо. Вы мою дозу на троих разлейте.
 – Нет уж, выпейте, профессор, - улыбнулся ему начальник штаба такой улыбкой, какой Александр Иванович от него не ожидал. – Мы к вам с уважением, так что и вы не обижайте.
Они же меня проверить хотят, вспомнил Александр Иванович, не заложу ли я их. Пришлось выпить.
 – А вот чтобы организм не пьянел, - словно продолжил начальник штаба, - предлагаю острые ощущения.
 – Какие? – улыбался ему совсем уже бесконтрольно Александр Иванович. Кошкарёв нравился профессору всё больше.
 – Вы знаете, что такое русская рулетка?
 – Ну, примерно…
 – А  у танкистов есть свой вариант. Мы в молодости любили развлекаться. Танки были, конечно, другие, но принцип движения такой же. Всё очень просто. Отжимаешь фракцион, кладёшь на педаль газа цинк с патронами, отпускаешь сцепление и продолжаешь с экипажем пить дальше.
 – А как же машина? – спросил весело профессор.
 – А что машина? Идёт себе и идёт. Хотите попробовать?
Не дожидаясь ответа, Кошкарёв толкнул дремлющего механика-водителя и кивнул ему пересесть.  Заняв его место, начальник щелкнул тумблером на панели приборов. Машина содрогнулась, тихо загудел двигатель. Подполковник отжал на себя левый рычаг и дал бессловесную команду заместителю. Подобед наклонился и задвинул что-то тяжёлое на педаль под  ногой Кошкарёва. Тот медленно отпустил рычаг, и по легкому покачиванию стало понятно, что гусеницы пришли в движение. Начальник штаба повернулся на вертящемся кресле к собутыльникам и весело развёл руками, мол, вот и всё.
 – Но мы же можем куда-нибудь свалиться, - только и смог выговорить Александр Иванович.
 – Запросто. Но можем и не свалиться. Упражнение хорошо закаливает силу воли.
 – Вы это специально, да? Не доложу ли я полковнику?
 – Сейчас это не важно. Это будет ясно, когда Спакуха вернётся.       А пока расскажите нам что-нибудь интересное про индейцев.
 – Остановите машину! – выкрикнул Александр Иванович.
 – Давайте хотя бы на время. Минуты три. Рассказывайте, рассказывайте. Чем они показались для вас интересными?
Александр Иванович посмотрел на лица. Спокойные, провокационно улыбающиеся. И он вдруг тоже ощутил разудалость.
 – Они были такими же бесшабашными, как и вы. Тоже пёрлись куда-то напролом. Не сиделось им на месте. Как заметил когда-то поэт Блок, есть упоение в бою.
Он стал развивать сочиняемую на ходу теорию о сути мужской одержимости. Мысли развивались из анализа самого себя. Откуда вдруг берётся в трусоватом организме, живущим инстинктами самосохранения, необузданная потребность рискнуть, залихватское, бессознательное чувство удальства? Это какая-то душевная надобность что ли, острая необходимость? Проявление бунтарства против унылой обыденности жизни?
Александр Иванович увлёкся, ощущая опьянение уже не от спиртного, но его прервали. Кошкарёв щелкнул тумблером, двигатель заглох, машина остановилась.
 – Прошло чуть больше трёх минут, - сказал Подобед, глянув на часы. – Вы молодец, профессор.
 – Но вы хоть поняли, о чём я говорил?
 – Да мы и так знаем.
Он всё-таки уснул. Две солидных порции коньяка определили благостное состояние. Да и время перевалило за полночь, хотя на улице было пронзительно светло из-за нахождения за полярным кругом. А вот проснулся Александр Иванович с испугом, оттого, что не выполнил задания полковника, не пронаблюдал, не выслушал, не проанализировал, чем живут и о чём говорят в руководстве батальона.
 – Профессор, профессор, - тряс его за плечо Евсеев. – Полковник вам передаёт, чтобы вы шли по ягелю.
 – Да? Спасибо, - Александр Иванович растерянно пытался свести в порядок сумбур мыслей, ощущений и привкуса во рту. И тут же обратился к Кошкарёву. – Пётр Трофимович, это сигнал вам. Чтобы вы вели машины к нему. Туда, где он сейчас находится.
 – А-а! - воскликнул начальник штаба. – Как же я сразу не догадался. Спакуха оставил вас для секретной связи. Значит, он нам не доверяет? Думает, что мы, если узнаем о его планах, тут же доложим наверх. Но ведь у нас же сейчас глушилки работают. Что там у тебя включено, Беркутов, чтобы засечь выход в эфир?
 – Вся аппаратура контроля только у Грачёва, в машине связи, - ответил Беркутов.
 – Ладно, будешь мне рассказывать, так я и поверил, - проворчал Кошкарёв.
А вдруг они уже передали, что хотели, пока я спал, осенило Александра Ивановича. А теперь ломают передо мной комедию. Вот зачем оставил меня с ними командир, чтобы они при мне не посмели!
 – Ну, что, господин Афонарёв? – обратился к нему подполковник без прежнего дружелюбия. – Надеюсь, вам понравилось наше гостеприимство? А вот будете ли вы докладывать Спакухе про коньяк и про рулетку, это уже ваше дело.
Конечно, не буду, ответил ему про себя профессор.


47

Идти по ягелю оказалось не близко. Больше часа двигалась колонна боевых машин, возглавляемая начальником штаба. Его связной по имени Лёша принимал координаты и переводил  на русский язык.
Когда остановились, седой ненец передал команду всем идти к полковнику. Оказалось, что впереди, в полукилометре, стоит трехэтажное здание из белого кирпича. По обе стороны от него несколько продолговатых одноэтажных строений барачного типа. За ними черная труба котельной.   И это в лесотундровой местности без каких-либо населённых пунктов вокруг и без мачт подводки электрического снабжения. Но слева и чуть впереди справа остатки забора из бетонных секций, ограждение было.
Александр Иванович, Кошкарёв, Подобед и Евсеев подошли к танку командира. Теперь профессор хорошо знал, чем машина полковника  отличается от других танков, хоть и с орудийной башней, и совсем не похожа на гусеничные бронетраспортёры начальника штаба, начальника связи, начальника тыла и тягач инженера. Командир разведки майор Хилько гонял на схожем танке, но его сейчас не было видно.
Спакуха весело махнул рукой подошедшим, в ответ на их козыряние, и указал, кого следует подождать. К ним спешили командиры рот,  Синицын и Кулик со своими лейтенантами-заместителями. За ними ковылял припрыжку зам по тылу Фрейдин и майор Монаков.
 – Это брошенная военная часть, - начал полковник, не оборачиваясь на строения о которых говорил. – Видимо, ракетчики тут стояли. Техники у них было много. Хилько на той стороне, за казармой, у боксов. Там же плац. Лисицын, гони своих туда, к нему, поставите машины в боксы. Начальники служб и штаб двигайтесь за ним. Моя машина останется здесь на всякий случай. Подвоха, вроде бы, нет, но лучше не рисковать. А ты, Кулик, уведи свою роту вон туда, под те деревья, которые лес напоминают. Замаскируйтесь там сетками. Облачность низкая, так что сверху нас не засекут. А вот снизу… Не знаю, всё может быть. Расположение брошенное, вроде бы, но это же ракетчики. У них тут могут быть дежурные бункеры. Голубенко, скажи Грачёву, чтобы включил все определители. Если нас будут из-под земли пеленговать, то и мы должны знать об этом. Или не сможем узнать?
 – Сможем, - ответил, как отрапортовал, капитан Голубенко.
 – Вот и хорошо. Тогда по местам. Всем занять свои позиции, дорогие бриллианты глаз моих. Когда справитесь, легкий перекус и спать. А утром, после завтрака, построение на плацу.
 – Зачем?
Этот непроизвольный вопрос задал начальник штаба. Спакуха подошёл к нему, поправил воротник аляповатого кителя, задавленный толстой шеей, и усмехнулся.
 – Ну, как это, зачем, Петя? Ты разве не соскучился по строевой подготовке? Устроим проверку личного состава. Помаршируем немного.    А то совсем службу забыли. Подобед у тебя, наконец-то, сапоги начистит.
 – Они у меня всегда начищены, товарищ полковник, - весело подал голос Подобед.
 – Давайте, ребята, - кивнул всем полковник. – А вы, Александр Иванович,  оставайтесь уже со мной.
Когда получившие команду отдалились, Спакуха внимательно посмотрел в глаза и спросил.
 – Ну, как они там? На этот раз что выпытывали? Не сильно вас донимали?
 – Да нет, всё нормально, - дал заготовленный ответ Александр Иванович.
 – Ничего такого не заметили? О чём они говорили?
 – Одно могу сказать, товарищ полковник. Хорошие у вас подчинённые.
Спакуха изобразил удивление.
 – Что-то я вас не узнаю, профессор. То у вас было весьма критическое отношение к моим штабистам, то вы их уже расхваливаете.
 – Видимо походная жизнь вносит свои психологические коррективы.
Спакуха продолжал внимательно смотреть.
 – Да, вы правы. Тесное сожительство с одной стороны раздражает,   а с другой стороны делает нас человечнее.
Александр Иванович нашёл всё-таки повод сбить тему разговора.
 – Позвольте вопрос, товарищ полковник?
 – Да, пожалуйста. Только мне будет легче отвечать, если вы перестанете называть меня по званию.
 – Хорошо, Галактион Егорович. Скажите, я уже не в первый раз заметил, что вы иногда в шутку называете своих подчинённых алмазами моего сердца, бриллиантами своей души. Почему? Это у вас такой юмор?
 – Да, наверное. Когда у меня была в гостях дочка с внуком,               я смотрел с ним детские передачи, ну и нахватался оттуда. Там ведущий постоянно  называл кукольных героев  вот так. Вроде бы тёплые,  а на самом деле фальшивые выражения. Как на востоке. Где за красивыми, уважительными словами кроется холодный расчёт. Как показная вежливость демократов. Сладкие речи ничего не стоят, а от них может быть польза.
Александр Иванович размышлял над услышанным, пока не уснул после обильного ужина. Удивляло то, что полковник выразил свои мысли, не цитировал кого-то. А вот он, учёный, гордящийся аналитическими способностями, удивляется чужой точности определения и с грустью отмечает, что сам до такого додуматься не смог.
Строевой смотр происходил через час после завтрака на плацу, где между бетонными плитами буйно проросла трава. С утра проглядывало солнце, облака рассеивались. Александр Иванович увидел, наконец, весь личный состав, участвующий в походе, выстроенный по подразделениям. Сам он встал с Илко за спиной Равиля, стоящего с водителями машин обеспечения и разведки. Начальник штаба крикнул «Смирно!», развернулся и пошёл строевым шагом, насколько ему позволяла грузная фигура, к командиру батальона. После рубленых слов короткого доклада, он повернулся лицом к строю, не отрывая ладони от виска, уступая полковнику исполнить свою роль в военном обряде.
 – Здравствуйте, товарищи! – выкрикнул Спакуха.
 – Здра тов пол! – рявкнули почти одновременно выстроившиеся.
Александру Ивановичу пришёл на ум рассказ полковника, как его после выходки на подобном смотре понизили в звании. Вот бы сейчас, подумал он, кто-нибудь выкинул что-нибудь неожиданное, весёлое. Нет, событие шло уныло-строгим чередом, без сюрпризов. Александр Иванович вспомнил молодость, когда служил в Ленинградском военном округе. Их дивизион был в несколько раз крупнее, на редкие смотры военнослужащих привозили с дальних точек, а настраивал на значимость происходящего военный оркестр. Здесь последовавшее марширование перед командиром сопровождалось нестройным топотом. Зам по тылу, майор Монаков, начальник связи, инженер батальона и командиры рот стояли на спиной полковника. Из-под бравых подошв марширующих летели брызги, так как несколько дней шёл дождь. Когда старший лейтенант Подобед, командующий на смотре подразделением управления, выкрикнул, печатая шаг, «Смирно! Равнение направо!», Александр Иванович невольно вытянулся. Марширующий рядом Илко толкал его взмахами рук с широко расставленными локтями. Затем полковник не спеша обошёл строй, спрашивая, где нескольких, а где избранных, нет ли жалоб и как самочувствие. Ответы следовали бодрые и короткие, да и кто выскажет индивидуальную правду, если строй обязывает быть как все. Так думал профессор, пока Спакуха не подошёл к ним. Увидев Александра Ивановича, он спросил.
 – А почему вы здесь? Вы должны быть там, - и он кивнул на строящих перед строем заместителей.
 – Я не хочу быть там, - ответил непроизвольно Александр    Иванович. – Я хочу быть здесь.
Позже Равиль сообщил ему, что все «механы» зауважали профессора за смелый ответ командиру.
А после завершения смотра, когда прозвучала команда разойтись по своим местам, Спакуха подозвал Александра Ивановича.
 – Вы уж, пожалуйста, будьте рядом со мной. А то повисло какое-то чувство вины перед вами. Хотелось бы его снять. У меня же к вам только искренняя благодарность. Благодаря вам я совершил рывок на север и тем поставил в тупик командование учениями.
 – Зачем же вы, - улыбнулся Александр Иванович, - оставили меня с начальником штаба? Чтобы я подслушивал и подглядывал? Хотели проверить, как я умею наушничать?
 – Там действительно ничего такого не было? Мне доложили, что машина Кошкарёва вдруг ни с того ни с сего куда-то понеслась, закружила на месте, чуть в дерево не врезалась. Что это было?
 – Это начальнику штаба захотелось размяться. Он сел на место водителя и решил покататься немного.
 – А-а, - якобы догадался полковник. – Что ж, тогда понятно. Я сам иногда хочу поменяться местами с Равилем. До того надоедает командовать, что хочется вспомнить молодость. Значит, ничего такого не заметили? Ну, пойдёмте, сейчас узнаем, так ли это.
И они направились к боксам, раскрытые ворота которых чернели по другую сторону огромного плаца.
Часовой с автоматом показал, где находится машина связи. Внутри бокса освещения не было, но уличного хватало, чтобы разглядеть другие ворота, ведущие из технического помещения на другую сторону, в тундру.
Спакуха подошёл к бронетранспортёру нового типа и камнем из-под ног сделал условный перестук по борту. Из люка проворно выбрался Грачёв.
 – Всё в порядке, товарищ полковник.
 – В каком смысле?
 – Передачи не было. Никто засекреченной информации не посылал.
 – Ну, вот видите, профессор, - повернулся Спакуха к Александру Ивановичу. – Ваши слова подтвердились. Ничего такого действительно не было.
 – А то, что командование в третий раз требует сообщить координаты, я уж не говорю, - добавил Грачёв.
 – Значит, - решился спросить Александр Иванович, - сначала вы послали меня соглядатайствовать, а теперь проверяете правдивость моих слов?
 – Ну, что вы обижаетесь, Александр Иванович? – Спакуха дотронулся до локтя профессора, дескать, всё в порядке, мы же по-дружески. – У военных людей такая обязанность. Всё проверять, быть начеку. Неужели вы до сих пор не поняли? Что вы как ребёнок?
Но Александр Иванович не хотел успокаиваться.
 – Вы посылали меня, чтобы узнать, не выйдет ли в ваше отсутствие начальник штаба на связь с командованием?
 – Или его заместитель. Я вас посылал специально к ним, чтобы они при вас не посмели этого сделать.
 – Так вот, Галактион Егорович, должен сообщить вам кое-что. Там был момент, когда я заснул, и они запросто могли в это время. Так что я не справился с вашим заданием.
 – Да ладно, чего уж теперь. Хотя очень интересное сведение. Теперь получается, что секретный информатор не в штабе.
 – Да, может, он побоялся выйти на связь, всего лишь. Вы же так его напугали. Что пойдёт обратно пешком.
 – Нет, - сделался задумчивым Спакуха. – Бояться ему больше нечего. Теперь в его интересах, да и в интересах проверяющих учения, побыстрее закончить игру. Так, Грачёв, какой там прогноз у тебя? Как и у меня, облака уходят, значит, днём со спутника нас могут заметить?
 – Да, товарищ полковник. Но к вечеру должен опять надвинуться циклон.
 – Вот и хорошо, до вечера отдохнём.
 – А где сейчас мой начальник, - спросил Грачёв, - капитан Голубенко?
 – Я его со штабом отправил на второй этаж казармы. Чтобы, наконец, в помещении разместились. А что, почему ты спрашиваешь?
 – Да так, ничего.
Но по лицу Грачёва было видно, что поинтересовался он не спроста.


48

Рота Лисицына заняла первый этаж левого подъезда казармы, штаб расположился этажом выше. Издалека кирпичное строение с одинаковыми окнами напоминало жилой дом с двумя подъездами, но когда Александр Иванович попал внутрь, оказалось, что не так. На лестничной площадке как первого, так и второго этажа имелась только одна широкая дверь, обитая листовым покрашенным железом. За ней, сразу напротив, стояла тумбочка. Место дневального, догадался Александр Иванович, служивший когда-то в армии. Войдя, они попали на широкую полосу бордового линолеума, обитого по краям металлической полосой и тянущегося от входа до самого конца огромного помещения, от одной торцевой стены до другой. Центральный проход, вспомнил название Александр Иванович, хотя в его давнишней казарме был деревянный крашенный пол, для надраивания которого ежедневно минимум три бойца получали наряд вне очереди.
Встретил их старший лейтенант Евсеев, который доложил, что на сегодня он дежурный офицер по штабу.
 – А дневальный где? – спросил полковник, указывая подбородком на тумбочку.
 – Так устали же все, товарищ полковник. Решили никого из экипажей не напрягать.
 – Из экипажей-то конечно, - согласился полковник. – Но могли бы взять этого раздолбая, который у Фрейдина.
 – Храмцова? Так он сейчас меняет брикеты. Пересчитывает отработанные, выдаёт свежие.
 – Ну, ладно, веди. Куда?
 – В классах тесно. Решили занять спальное расположении.
И они пошли по растрескавшемуся линолеуму из тёмного коридора, с дверями по обеим сторонам, в светлое помещение. Просторный зал наполняли светом окна с двух сторон. Пол от полос центрального прохода к стенам с окнами закрывал линолеум другого, светло-зеленоватого цвета.  По размеренным дырам и вмятинам в нём было понятно, что здесь раньше стояли койки, возможно, в два яруса. В окна с левой стороны било солнце, поэтому раскладные столы и стулья установили напротив. У окна занимала низкие подставки радиоаппаратура с Беркутовым и седым Лёшей.
 – Ну, что будем делать? – поднялся навстречу командиру Кошкарёв. – Судя по погоде, выйти можно будет поздним вечером.
 – Да нет здесь уже ни вечера, ни ночи, - ответил полковник, усаживаясь в приготовленное складное кресло. – Мы давно за полярным кругом. Теперь надежда только на облака. Три дня они нам помогали. Часам к двадцати двум, возможно, опять небо закроют.
 – Но сейчас только двенадцатый час, Галактион Егорович. Пятнадцать минут.
 – Давай отдыхать, Петя. Экипажи сейчас улеглись?
 – Думаю, да. А что им ещё делать после смотра и до обеда? Кроме часовых все спят.
 – Наверняка и часовые спят. Так что давай и мы. Спальники принесли?
 – Так точно, - выскочил откуда-то сбоку Подобед.
 – Гриша, ты спать хочешь?
 – Та я уже давно сплю, шо ты мешаешь? – проворчал заместитель по тыловому снабжению Фрейдин, сидящий спиной к окнам.
 – А чего не на полу, не в спальном мешке?
 – Та мне эта половая жизнь, знаешь… Я привык сидя.
 – Боишься поллюцией захлебнуться?
 – Егорыч, мне твой юмор…
 – Пойдёмте к окну, профессор. Уляжемся под подоконниками. Как я давно не лежал на твёрдом. А спать хочу, кто бы знал! Сейчас бы убил кого-нибудь и лёг.
Александр Иванович рассмеялся простецкой шутке Спакухи.
 – Спасибо, ложитесь без меня.
 – То есть? Ах, да, вы же спите только по ночам. Вот что значит не служака. Наш брат прихватит любую свободную минуту. А что вы будете делать? Вам даже почитать нечего. Эй! Есть у кого-нибудь книжка? Дайте профессору! Думаю, что кроме инструкций ни у кого ничего нет.
 – Не беспокойтесь, - продолжал смеяться Александр Иванович. – Я просто посижу. Мне есть чем заняться. Я поразмышляю.
 – А это разве занятие?
 – Конечно.
 – Теперь мне вас не понять. Давайте вот как определимся. Вы будете не просто так сидеть, а на посту. Евсеев, ты тоже ложись. Как дежурному офицеру разрешаю спать вполуха.
 – Слушаюсь.
 – А вы, Александр Иванович, остаётесь с Беркутовым за дежурных. Беркутов, конечно, как опытный связист, сидя отрубится. Так что вы его подстраховывайте.
 – Договорились.
Но чего Александр Иванович не ожидал, так это того, что сам заснёт. Он вскинулся от хлопнувшей двери. По тёмному коридору раздавались гулкие шаги. Солнце из окон напротив больше не слепило.
Нарисовался как в мультфильме, будто выпрыгнул из темноты,  капитан Лисицын. Профессор встал ему навстречу, прикладывая палец к губам, мол, тихо, спят.
 – Мне бы полковника, - сказал вполголоса командир третьей роты. – У меня срочно.
 – А подождать нельзя? – спросил Александр Иванович. – Будить не хочется.
Но у окна произошло громкое шевеление. Там выбрался из спального мешка полковник. И быстро подошёл. Взмахом головы он дал команду докладывать.
 – Мои бойцы забрались в подвал, товарищ полковник, и там нашли электрощит. Определили, что на входной шине есть напряжение.
 – Ну, и что же здесь срочного? – усмехнулся Спакуха и посмотрел отчего-то не на капитана, а на профессора.
 – Как – что? – удивился Лисицын. – Объект брошен, здесь давно никого нет, а питание есть. Кабель уходит под землю.
 – Да я уже понял. Неужели мы вляпались?
Снова хлопнула входная дверь. На этот раз застучали более резвые шаги. Появился Грачёв.
 – Товарищ полковник!..
Спакуха жестом приказал ему говорить тише.
 – Товарищ полковник, полчаса назад был выход на связь. Улетела информация, не поддающаяся расшифровке.
 – Так, очень хорошо, - сказал полковник. И обернулся на спящих. – Сейчас мы определим, кого здесь нет. Профессор, никто не выходил за это время?
 – Никак нет, - ответил по-военному Александр Иванович, ужаснувшись от мысли, неужели он проспал.
 – Кошкарёв здесь, Подобед здесь, Голубенко здесь, - начал считать по головам Спакуха. – Фрейдин здесь, Монаков здесь… Инженер здесь, медик здесь, химик здесь. Хилько в своей машине отдыхает, ему наш штаб на хер не нужен. Неужели Беркутов? Нет, такое задание могли дать только офицеру. Получается, что секретный информатор где-то в ротах.
 – Ни у меня, - заговорил, словно возражая, Лисицын, - ни у Кулика на наших офицеров нет никаких подозрений. Мы уже обсуждали этот вопрос.
 – А может быть, кто-то из вас? – улыбнулся ему Спакуха. И начал рассуждать вслух. – Так, что мы имеем… Час назад ушла информация, значит, её уже расшифровали, читают, докладывают, и радуются, что знают, наконец, наше местонахождение… Ну, и обалдевают, наверное, от того, как мы далеко ушли…
 – Товарищ полковник, - обратился к командиру Грачёв, - дело в том, что информация ушла, но расшифровать и прочесть её вряд ли смогут.      У меня же на глушилках приспособы новые были включены. Посланное электронное сообщение придёт с большим искажением.
 – А вдруг у него такое сообщение, которому никакие глушилки не помеха? Может такое быть?
 – Сомневаюсь, - ответил Грачёв. – Может, конечно. Разве что аппаратура, которой я ещё не знаю. Но меня же учили по последнему слову техники. Наши глушилки тоже проходят испытание.
 – А мы это легко проверим, - будто вступил с ним в спор полковник. – Допустим, что информация расшифрована. Значит, через час-два, командование сообщит, что знает, где мы находимся, и прикажет остановиться. Правильно? Либо скажут, что мы уничтожены нашим противником. Может такое быть?
 – Нет, - возразил Лисицын. – По условиям учений противник обязан подтянуть войска для уничтожения. Хотя бы на сто километров приблизить ракетные установки. Либо штурмовую авиацию запустить. А здесь у нашего противника нет частей.
 – Верно, - согласился полковник. – Значит, у нас есть время.
 – Это ещё не всё, - заговорил Грачёв без обращения по званию. – Моя аппаратура фиксирует наличие каких-то волн. Как будто нас кто-то индифицирует. Сканирует, то есть.
 – А попроще?
 – Ну, кто-то изучает электронным анализом, кто мы такие.
 – Это же бывшая ракетная часть, товарищ полковник, - сказал Лисицын. – Значит, где-то неподалёку остался действующий бункер. Вот почему и напряжение в кабеле. Что прикажете с ним сделать? Мои ребята говорят, что можно устроить кое-что, долбанет так!.. Чуть не выругался. Только для этого потребуется…
 – Не надо ничего делать! – вскричал полковник. И быстро оглянулся на спящих. И продолжил громким шёпотом. – Ты что, Лисицын? Мы же случайно наткнулись на эту часть. Если верить Грачёву, они сейчас анализируют нас и у них волосы дыбом. Откуда здесь появились какие-то идиоты на танках. А ты хочешь им кабель сжечь? Вот за это нам точно вольют по полной.
 – Так что же делать с этим кабелем?
 – Да ничего. Что, у вас руки чешутся? Нужно обязательно что-нибудь сломать? Ну, вруби его. Вдруг свет появится.
 – Есть.
Лисицын козырнул, развернулся и пошагал на выход.
 – А мне что делать? – спросил Грачёв.
 – Сидеть на связи, - ответил уже не шёпотом Спакуха. – Если командование сообщит, что знает наши координаты, значит, твои глушилки не сработали.
 – Понял. Разрешите идти?
Через десять минут в коридоре загорелся свет. Вспыхнули друг за другом и затрещали установленные по потолку лампы дневного света.        А ещё минут через пятнадцать вновь пришёл Лисицын. Спакуха прервал свои рассуждения, которыми делился с профессором, насчёт того, чем им грозит любопытство, из-за которого танки запёрлись на чужую территорию.
 – Товарищ полковник, ребята нашли в кладовке кучу электрогитар, усилители, барабанную установку. Спрашивают разрешения, можно ли поиграть немного. Свет горит, аппаратура работает. У меня, оказывается, есть музыканты, есть певцы.
 – Хорошее дело, - весело сказал полковник. – Личный состав надо как-то развлечь, конечно. Я даже думал, не устроить ли на плацу футбольный матч твоей роты с ротой Кулика. Да теперь на улице лучше не показываться. И мяча нет. А спортивного инвентаря никакого не нашли твои ушлые ребята?
 – Нет, - ответил Лисицын, подошёл и сел напротив. – Я тут вот ещё о чём подумал, товарищ полковник. Если мы на территории ракетной части, значит, где-то есть установки, верно? А если командование знает наше место нахождения, то может оно переподчинить здешнюю дежурную часть нашим противникам? Чтобы нас уничтожить? Ну, чтобы эти ракеты по нам ударили?
 – Командование всё может, - ответил Спакуха. – Особенно на учениях. Это же игра, в ней допускаются всякие фантазии. Но, во-первых, командование пока не знает, где мы. Это мы сейчас проверяем. А во-вторых, теоретически подобное хоть и возможно, да делать такого нельзя. Ну, как это ракетная часть сама по себе ударит? Сама себя уничтожит? Даже если нас поставят перед фактом, что по условиям учений мы ликвидированы, то я задам естественный вопрос. А каким образом? Пуском ракет из этого района нас уничтожить нельзя. Это противоречит… Ну, ты понимаешь…
 – Да я-то понимаю, - встряхнул погонами капитан.
 – Слушай, Лисицын! – вскричал уже от радости полковник. – Ты же отличное предложение сделал. Что нам остаётся делать,  в предчувствии конца, как не петь да плясать? Так, слушай приказ. В пятнадцать часов обед. А в семнадцать ноль-ноль концерт художественной самодеятельности. Чтобы от каждой роты минимум по три песни. Максимум не ограничиваю. Иди, организуй там всё. Подготовьте место, чтобы как надо. У тебя казарма такая же? У стенки, где заканчивается цэпэ, будет эстрада,           а зрителей рассадим со стороны выхода.
 – Главное, чтобы розетки были, - сказал Лисицын, встал и ушёл.
 – Лёша, - обратился Спакуха к бодрствующему седому ненцу. – Передай своему другу в первую роту. Полковник приказывает Кулику привести после обеда личный состав в казарму Лисицына. На концерт проявления талантов. Чтобы исполнили минимум три песни. В машинах остаются только механики-водители.
Седой Лёша щелкнул тумблерами и залопотал на своём языке
 – Слово «механики» мы заменили на слово «погонщики», - сказал Александр Иванович.
 – Разумно, - кивнул ему Спакуха.
И профессор не понял, одобрил  полковник его находчивость, или сказал с иронией.


49

На концерт пошли со своими раскладными сиденьями. Заместитель начальника штаба Подобед, командующий размещением штабных офицеров, лично доставил полковничье кресло и хотел установить его впереди сидящих на полу, но Спакуха пожелал усесться сзади, как в последнем ряду. Справа он велел занять место Александру Ивановичу,         а слева разрешил сесть Кошкарёву. Перед ними расположились на вымытом линолеуме не все контрактники рядового состава, некоторые стояли, подперев спинами четырёхугольные колонны по обе стороны центрального прохода, кое-где сидели на подоконниках в глубине помещения, далековато, зато с некоторым сомнительным комфортом.        А у стены, на которую все глазели, стояли чёрные ящики с динамиками, около метра в высоту, на них лежали металлические коробки с разноцветными кнопками, так называемые усилители, один человек перестукивал палочками на ударной установке, три военнослужащих бренчали на электрогитарах, настраивая инструменты, около каждого стояли по два человека, желающих их подменить, фонил микрофон, и в стороне занимал одинокое место электроорган, клавишный инструмент без исполнителя.
К  микрофону вышел младший офицер из роты Лисицына, дотронулся было до него, раздался противный, режущий уши, свист, и ему пришлось отвести журавль с микрофоном в сторону, чтобы прекратить раздражающий звук.
 – Так, тихо! – выкрикнул молодой офицер. – Всем сеть. Начнём.  Кто будет первым, товарищ полковник?
Те, кто возился за его спиной с аппаратурой, прислонили гитары к звуковым колонкам и вприсядку шмыгнули к расположившимся на полу. Остался только сидящий за барабанами.
 – Давайте по номерам, - сказал громко полковник. – Сначала первая рота, за ней третья.
Половина сидящих на полу выразила радостное согласие.
 – И это, - продолжил Спакуха. – Уберите этот микрофон вообще.       А гитары сделайте потише. Меня же всем хорошо слышно? Ну, вот так и давайте.
 – Первая рота, - обратился лейтенант к сидящим. – Кто у вас? Вперёд.
Вышли три бритоголовых солдата, которые до этого уже находились у динамиков, но в качестве присматривающихся. Поэтому они долго пощипывали струны и подкручивали колки на гитарах, изменяя звучание. Выкрики сидящих заставили  настраивающихся поторопиться. Исполнили артисты-добровольцы ровно три песни. Играли вместе, а пели по очереди, сначала высокий, затем низкорослый, потом тот, что с басгитарой. Все три песни были заунывно-лирическими, но ни один из исполнителей не обладал вокальными данными.
 – Обратили внимание, - слегка наклонился к Александру Ивановичу полковник. – В роте Кулика все лысые, а в роте Лисицына постриженные.
 – А как в той роте, что ушла? – тихо спросил профессор. – Во второй?
 – У Тюрикова? Да я не помню. Вообще-то, причёска - дело добровольное. Эту инициативу командиры придумали после того, как Тюриков ушёл. Помните, мы подолгу днём стояли, а шли только ночью?    Ну вот, от безделья и решили сделать так, чтобы бойцы различались.      Как говориться, чем бы солдат не тешился.
 – Лишь бы домой не просился? – спросил, будто продолжил шутку, Александр Иванович.
 – Лишь бы не руками, - улыбнулся ему полковник.
И действительно, после выступления бритоголовых выскочило сразу несколько человек с разными по цвету волосами. В третьей роте любителей музыкального творчества нашлось больше. Выбежали пятеро, быстро подстроились и грянули. Трое играли, двое пели, а припевы исполняли вместе, слаженно, чувствовалось, что готовились ребята под умелым руководством. Сидящий за ударными остался прежним. Начали они не как предыдущие, объявлявшие название песни, кто автор и фамилию исполнителя, а тут один из певцов объявил звонко.
 – Выступает ансамбль «Романтики»!
Солисты неплохо раскладывали звучание на два голоса. Александр Иванович немного разбирался в исполнении, любил в молодости погорланить не только у костра. Все три песни вызвали бурные аплодисменты. После чего ведущий объявил выступление следующего исполнителя. От ближней к ним колонны отделился невысокий худощавый юноша с волосами длиннее, чем у остальных. Его приветствовали дружными хлопками с возгласами. Артист с опытом исполнил ещё три песни, но сам, подыгрывая нехитрыми аккордами на гитаре, поскольку в его песнях главным был речитативный текст. Александр Иванович знал это песенное направление, его иногда называли балладным, а появилось оно в его любимом городе, он даже помнил фамилию родоначальника, после глупой смерти которого развил жанр известный руководитель популярного ансамбля, раздражающий выпендрёжной бородкой и манерами себя преподносить. Закончив третью песню автор-исполнитель выкрикнул «Всё!» и снял ремень гитары. Слушающие закатили требовательные овации с желанием услышать ещё что-нибудь.
 – Он, случайно, не из Петербурга родом? – спросил Александр Иванович у полковника.
 – Нет, - ответил Спакуха. – У нас почти все с Урала из глухих посёлков. По соображениям секретности.
Дружные хлопки продолжались, хотя самодеятельный талант ушёл.    И тут, крякнув, поднялся сам командир непростого батальона. Профессор решил, что полковник встал, чтобы утихомирить развеселившихся. Но тот прошёл на место выступавших и осмотрел затихшую публику.
 – Хочется ещё, правда? – спросил он, уверенный в ответе, который незамедлительно последовал. И обратился к только что выступавшему. – Слепнёв, у тебя больше ничего нет разве?
 – Да есть у него, есть! – закричали сидящие на полу.
 – Ну, так в чём же дело?
 – Да у меня, товарищ полковник, - вновь отделился от колонны худощавый певец, - остальные такие же. Вам быстро надоест, честное слово. Поэтому не хочу больше.
Александр Иванович оценил тактичность самородка.
 – Ну, тогда разрешите мне попробовать, - заявил полковник.
Под звук протяжного всеобщего удивления «О-о!», Спакуха подошёл к электрооргану, на котором никто так и не сыграл, и пробежался по клавишам. Александр Иванович изумился. Полковник умел играть на рояле. Но не торопился показать мастерство.
 – Мне понравилось выступление всех артистов, - продолжил он, выйдя из-за инструмента. – Конечно, ребята из третьей роты более умелые. Что не умаляет значения исполнителей из первой роты. Может, у них в школе инструментов не было? Приходилось дома на ложках.
Дружный хохот словно вдохновил полковника на долгое вступление.
 – Всё было хорошо, вот только название ансамбля меня как-то… Хотелось чего-то неожиданного. А то – романтики. Вообще-то правильно, все мы романтики, живём весело, иначе с тоски подохнешь. Вот и для ансамбля надо было придумать название поприкольней. Если ансамбль военный, то и название должно быть какое-нибудь военное. Например, хендэ хох. Ничего? Дарю, если будете ещё где-то выступать. Вы не из одной части, хлопцы? Нет? Значит, больше не сыграетесь? Жаль, у вас ладно получается. Так вот… На эту тему и хочется сказать… Наш концерт сегодня не простой. Вы, наверное, догадались. Мы второй месяц в поле, скоро учения закончатся, всех разведут по частям, где раньше служили, многих я больше не увижу. Поэтому этот концерт давайте расценивать, как подведение итогов и душевное прощание. О подписке о неразглашении тайны все помнят, но не об этом речь. Я хочу, чтобы вспоминали вы этот наш поход, это испытание новой техники, как уникальное событие в своей жизни. Уверен, так оно и будет. Но я хочу, чтобы вы вспоминали меня не только как строгого командира, но и как простого человека, который тоже иногда умеет похулиганить. Со мной шутки плохи, сами знаете. Так вот, если будете лет через десять, когда истечёт  период секретности, рассказывать друзьям обо мне, то говорите, что полковник был хоть и зверь,  но любил иногда оттянуться. 
Он вновь зашёл за клавиши электрического инструмента, сделал три разминающих пальцы движения и выдал ритмичные, разухабистые аккорды. Исполнив громкое вступление, полковник заиграл тише и запел.

На параде флот воздушный
В небесах, в небесах,
Тёте Наде стало душно
В синих байковых трусах…

Под истерическое ржание слушающих он допел фривольную песенку до конца, сделал громкий завершающий аккорд, вышел из-за инструмента, поклонился и сказал.
 – И простите меня, если обидел кого.
Александра Ивановича испытал неловкость. Вот это командир сделал зря. Неужели он так решил попрощаться? Потому что ему с ними больше не служить? Но ни о чём не спросил ни по завершению мероприятия, ни когда добрели на второй этаж и сели попить кофейку. И полковник не поинтересовался даже, какое впечатление произвёл на профессора концерт.
Спакуха периодически вставал из-за стола и прохаживался по гулкому расположению. Через два часа он послал Евсеева к машине начальника связи, проверить, не заснул ли там крутой специалист,             и узнать, нет ли новостей у Грачёва. Лейтенант, вернувшись, доложил, что новых сообщений от командования не поступало.
 – Странно, - начал рассуждать вслух полковник. – Неужели нас не рассекретили? Значит, глушилки сработали? Вот странно. Тогда нечего ждать.
Он подошёл к окну и глянул на небо.
 – Да, облаками затянуло. Пора идти.
Вскоре колонна танков покинула территорию брошенной части. Перед выездом Спакуха ещё раз лично навестил Грачёва. На его начальника Голубенко он словно не обращал внимания. Капитан только улыбался, хотя должен был обидеться.
 – Ничего такого, - сообщил Грачёв. – Даже повторного требования сообщить свои координаты не пришло. Так что всё в порядке, товарищ полковник.
 – Странно, - сделал всё тот же вывод командир батальона. – А что насчёт неизвестных волн, которыми нас прощупывают?
 – Да, я попытался выяснить, откуда они идут, какой силы и возможности. По всем вычислениям получается, что какая-то торцевая стена казармы работает как мощный локатор. В стенку что-то заложено.   А если так, значит, пассивные волны от брошенной аппаратуры дают наводку, от которых мои датчики срабатывают. То есть, бояться нечего, нас не сканировали. По моим предположениям.
 – Будем надеяться, - только и сказал полковник.
Через довольно продолжительное время хода машина остановилась. Задремавший профессор встрепенулся. Загорелся внутренний свет.
 – Ну, чего там? – потребовал Спакуха у Илко.
 – Товарищ майор Хилько спрашивает, вы ничего не слышите?
 – В каком смысле? Где мы должны слышать? В эфире?
 – Не знаю, - ответил жалобно Илко. – Он так спрашивает.
 – Равиль, - дал команду полковник по внутренней связи. – Заглуши мотор. Что за чертовщина? Александр Иванович, прошу на улицу. Может быть, вы что-то поймёте.
Хлебнув свежего ветра, они поняли, что заставило шедшую впереди машину разведки дать команду остановиться. Со стороны холодного дуновения неслись размеренные удары метала о метал. Будто набат, но издавал его не звонкий колокол, а что-то хоть и гулкое, но мрачное, глухое.
 Действительно, чертовщина.


50

Они догнали машину Хилько, и полковник дал команду профессору следовать за ним. Дальше поехали на броне разведтанка. Двигались на звук, и вскоре полковник дважды стукнул в низкую, будто приплюснутую,  орудийную башню, чтобы механик остановился и заглушил мотор. Из люка вылез Хилько. Спакуха показал ему рукой, а профессору дал бинокль. Александр Иванович увидел на лесистой вершине бугра установленную между деревьями перекладину, на которой висело  большое, прямоугольное изделие  целлиндрической формы, изнутри которого болталась верёвка потоньше, за которую внизу дёргал человек, издавая монотонные, призывные сигналы. Походило на работу звонаря, только бил он не в колокол, а в пустую металлическую бочку. Через минуту трезвонивший прекратил занятие и скрылся, ушёл на другую сторону бугра. Появившегося танка он умудрился не заметить.
Полковник в мгновенье очутился на земле, за ним ловко спрыгнул майор и не очень удачно профессор. Вершины бугра они достигли за четверть часа. Действительно, на высоте метров пяти висела чёрная бочка вверх дном, через дыру в которой тянулся к перекладине канат, а до земли болталась верёвка для раскачивания установленного внутри металлического языка непонятной формы. Билом самодельного колокола являлась часть какого-то механизма.
Внизу другой стороны бугра курился дымок. Там стояли три деревянных строения, одно побольше со стрельчатой крышей и два поменьше с накатными из брёвен верхами.
 – Александр Иванович, не забыли, вы начальник экспедиции, - сказал полковник и махнул рукой идти вниз.
После выкрика Спакухи «Кто здесь живой?» на крыльцо сруба с покатой крышей и высокой трубой вышел неказистый мужчина с лысиной во всю голову, обрамлённой длинными волосами, закрывающими уши. Он зачем-то перекрестился. Лицо было выбрито.
 – Вы к батюшке? – приветливо заулыбался вышедший. – Так он сейчас вечерню служит.
Встречающий сошёл к ним, припадая на левую ногу, и указал на большой сруб, покрытый крашенным листовым железом, дескать, тот,        о ком идёт речь, там.
 – А что у вас здесь? – спросил полковник.
 – Скит.
Лишь теперь Александр Иванович увидел, что на коньке большого сруба установлен крест, а в остром углу над дверью под крышей находится икона, сияющая красным, синим и позолотой. На крыльцо этого здания,    с перилами и балясинами, вышел ещё один плюгавенький мужичок, ниже первого, явно с горбом. Он что-то сказал, повернувшись к открытой вовнутрь двери, сбежал вниз по ступенькам, но улыбку свою обратил не к прибывшим, а к тому, кто появился не сразу. На крыльцо вышел степенным шагам и с посохом уже высокий обитатель здешних мест, худощавый, в отличие от своих друзей, но в чёрной мантии и клобуке, не в мирской одежде. На груди и головном уборе ярко выделялся жёлтый крест на тёмном фоне.
 – Мир вам! – воскликнул батюшка звонким, высоким голосом, и осенил пришедших крестным знамением и своей улыбкой. – Радость, наконец-то к нам паломники!
Первым догадался,  что надо говорить Спакуха.
 – Спасибо, отче. Только мы не паломники. Не бойтесь, мы тоже с миром. Мы научная экспедиция с военным сопровождением. Вот он у нас главный. Его зовут Александр Иванович. Меня Галактион Егорович. Это майор Хилько. А вас как величать?
 – Отец Сергий, - будто подсказал стоящий рядом с ними, с некоторой обидой  даже, ну как это вы не знаете такого человека.
Батюшка с просветлённым лицом оставался на крыльце, как на кафедре, вернее, на амвоне.
 – Так вы не из этой военной части,  что неподалёку? Не ракетчики?
 – Нет, мы совеем другие военные. А про какую часть вы говорите?
 – Ну, тут, в километрах десяти от нас стояла часть пэвэо, и разные точки от них, объекты всякие, на все стороны вокруг.
 – Мы проезжали брошенную воинскую часть, но мы к ним не имеем никакого отношения.
Радость на лице батюшки несколько померкла, он сошёл вниз и протянул Спакухе руку. Полковник охотно сдавил её в мужском приветствии. Александр Иванович понял, что рука была подана не для рукопожатия. Потому что с остальными отец Сергий рисковать не стал.
 – Значит, ушли? – спросил он  горестно кого-то выше голов, а не новых знакомых. - А я так хотел, чтоб они одумались.
 – Мы не понимаем, о чём идёт речь, - сказал полковник.
 – А вы кто такие?
 – Я же говорю, мы экспедиция в сопровождении танков. Научная разведка природных аномалий. Атмосферу изучаем, которая разгулялась в последнее время. А вы кто такие?
 – Мы будущий монастырь. Вы на храм Божий нам что-нибудь дадите?
Полковник быстро глянул на профессора, чтобы тот не встревал. Лицо майора Хилько как всегда было непробиваемым.
 – Так вы нам расскажите о себе, - предложил Спакуха. – Кто вы, откуда? Какие у вас были контакты с ушедшей частью? В зависимости от вашего рассказа мы и определим, какую оказать помощь.
 – Помощь нам нужна большая, - прошепелявил горбатый помощник батюшки. – Продуктами хотя бы.
 – Давайте, пройдём в светлицу, - сказал отец Сергий, показывая на сруб с бревенчатой крышей, не отвечающий значению произнесённого слова. – Никифор, у нас чай-то есть?
 – Цветочный только, - ответил лысый мужичок, встретивший пришедших.
 – Спасибо, - улыбнулся благодарно Спакуха. – Мы недавно поужинали. Да и времени у нас не так много. Так что лучше здесь поговорим. Мы же случайно к вам заглянули. Услышали ваш перезвон и свернули, подъехали ближе. Думали колокол, только звук какой-то странный.
 – Так это колокол и есть, - улыбался просветлённо батюшка.              И показал верхом посоха на лысого. – А вот он звонарь в нашем приходе.
 – Мы это уже поняли, - улыбался ему и полковник. – А что, нельзя было настоящий колокол установить?
 – Так вот вы бы взяли и доставили к нам настоящий колокол. Раз уж хотите нам помочь. У вас же техника имеется.
 – Да у нас другие задачи, маршрут строго выстроен, - ответил Спакуха. – А откуда надо доставить?
 – Из Уренгоя. Колокол на складе у нефтяников. Только не из нового,  а из старого, на реке Пур который, знаете?
 – Нет.
 – Я поначалу там хотел служить, но у них там уже есть  храм и мне не дали. Тогда я ушел на север. Кто-то нам сказал, что есть  где-то на реке Таз несколько больших селений. Шли мы, шли, но селений так и не нашли. Но наткнулись на воинскую часть. Я к ним, возьмите на довольствие, а я вам технику освящать буду, ракета ведь без божьего благословения не полетит. Они меня тоже прогнали. Нельзя здесь, место секретное.               А я настойчивый, я за божью службу жизнь готов отдать. Ну и говорю им,        а вдруг я новый Иисус Христос? Кого гоните? Кара небесная падёт на ваши головы. Ракеты не полетят. Или вылетят и на вас же самих и упадут. Они мне, уйди ради Бога, не доводи до греха. Ну, я обиделся, ушёл подальше, нашли мы это место, возвышенность для звонницы, хорошо, и меня вдруг словно осенило, здесь нужно приход строить. Ну, мы и начали. Три года назад. Помощников тогда было двенадцать человек, с которыми я ушёл из Уренгоя. Двенадцать, как апостолов. Но потом кто сбежал, кто умер, осталось двое, самых преданных. Служба божья, она ведь духовной мощи требует. А тогда мы ладно начали, с молитвой, только вот матерьяла с инструментом почти не было. Я опять к военным. Помогите. Они, мол, так и быть. Доставили нам тягачами ошкуренных брёвен, досок, бруса, инструмента. Подсказали, как строить. Начали мы, да как-то не идёт.        Я опять к ним. Что вы, мол, советами помогаете? Вы постройте конкретно, помогите божьим людям не на словах, а на деле. Они пригнали солдат и за неделю быстренько подняли три сруба. С каких-то ракет, или ещё с чего,  не ведаю, нержавеющее железо сняли, полосами крышу накрыли, покрасили. Я просил, чтобы и на эти два домика так же сделали, на светёлку и на баню, так они мне ответили, что нет у них больше металла, и так сойдёт. Такие вот жадные люди. Как мы тут первую зиму перезимовали, страшно вспомнить. По весне я опять к ним, говорю, давайте я у вас по точкам ходить буду, освящать боеголовки, а вы на храм хоть что-то давайте, нельзя так, не по-божески, хотя бы продуктами. Они в отказ. А я хитрый. Узнали мы, где подземные бункеры находятся, и давай по очереди. Дождёмся, когда у них пересменка, раз в месяц наряд привозят, и как только люк открывается, я тут как тут, вот не дадите ракету окропить, заржавеет она и не сработает в нужный момент. Ох, они и злились,  не знали, как со мной справиться. Тут я узнал, что для церкви в Уренгое большой колокол заказали. Нефтяники. Я срочно к ним. До реки дошли, потом берегом, чтоб не заблудиться, нашёл я этих нефтяников, правда в Новом Уренгое. Как так, говорю, для старого храма у вас средства нашлись, а для нового жалко? Я же вдалеке от цивилизации на всё ваше будущее богатство, на всю подземную нефть с газом вместе, благословенье несу. Уговорил кое-как. Ладно, говорят, так и быть, сунули мне даже мобильный телефон, чтобы связь со мной держать. Через месяц, нет, больше, через два, звонят, ну что, дело сделано, колокола отлили где-то на Урале, привезли железной дорогой.  Так что свой можешь забирать. А как  я могу забрать? Что ж вы, говорю, делаете? Вы это в какое положение меня ставите, как вы можете унижать так слугу Господа? Они мне счёт. Оплати хотя бы керосин для вертолётчиков, нам и так отливка и доставка обошлись в копеечку, остальное давай сам. Большой колокол мы на церковь поставим, мы с ними договорились, а твой можно только воздухом, так что за перевоз хоть что-то заплати. И такую мне аргументацию. Если ты от официальной епархии, то у них денег много, они богатые. А я-то не от епархии, я сам по себе, истинный.
 – Старообрядец, что ли? – спросил полковник, старательно выдавливая из себя улыбку.
 – Да нет, вы не понимаете, - замахал на него рукой и посохом батюшка. – При чём здесь старообрядчество? Есть истинные служители,    а есть лживые, Христос называл их лицемерами. Которые вроде бы и служат,   а сами только про богатства думают. Скрывают своё благополучие под золотыми ризами, а корчат из себя служителей.
 – Ну, это понятно, - кивнул полковник, уже не улыбаясь. – А с колоколом что дальше было?
 – А что, ничего. Они мне счёт, а я им, ну как не стыдно, ну нет у меня таких денег, неужели не можете помочь людям, которые себя не жалеют ради веры истинной? Ну, пришлите, говорю, хоть что-нибудь. Они так и сделали. Прилетел вертолёт и скинул пустую бочку из-под соляры. Ничего, ребята, говорю, что Бог послал, от того не отказываются. Мы из неё колокол сделаем. И сделали! На всю округу слышно!
 – Да уж, - глянул Спакуха на профессора. – Слышно далеко.
 – И начали мы по три раза на дню службы звонить, как положено. Тут уже военные к нам. Вы бы как-то потише. Я говорю, хорошо, можем и потише, только вы нас продуктами обеспечивайте, а то голодно, да и не  по-христиански как-то. Они согласились. Прошлую осень и до самого Нового года помогали. Я их просил, чтобы после Рождества немного побольше, всё-таки високосный год, хорошо бы деньгами, да и технику нам поставили бы какую-нибудь, у вас же много всего, а нам в такую зиму хотя бы телевизор, вот было бы любо. И тут они пропали. Я-то думал, что не хотят больше помогать, ну и не стал больше их тревожить, надоело просить, сами придут, надеялся. А они, выходит, совсем ушли. Надо же. Как же мы теперь? Теперь вы нам хоть чем-то помогите ради Христа. Не бросайте нас на произвол злой судьбины.
 – Конечно, поможем, - тут же отреагировал полковник, с жестом  Александру Ивановичу не вмешиваться. – Вы скажите, чем именно.
 – Проду-уктами, - сделал невыносимо жалкое выражение и так-то убогой физиономии малорослый горбун.
 – Вы нам список дайте, - предложил Спакуха.
 – А список у нас есть, - словно ухватился за произнесённое батюшка. – Никифор, сбегай, принеси.
Лысый  быстро уковылял во второе строение и тут же вернулся. Полковник успел только спросить, посмотрев на третий сруб, ниже остальных.
 – А там у вас что же, склад?
 – Нет, баня, - ответил с умильным выражением на лице отец Сергий. – Парим иногда бренные кости. Вот только лес вокруг кончается. Да его и было-то не очень. На третью зиму совсем не хватит.
Спакуха взял принесённые ему листки, взглянул на первый.
 – Ого, список что надо. Тушёнка, рыбные консервы, подсолнечное масло, мука, крупы, макароны, генератор, котёл на жидком топливе, газоль… А что такое газоль? Ах да, солярка, дизельное топливо. Понятно. Список большой, поэтому врать не буду. Всего мы вам не привезём.
 – Так мы и писали побольше, чтобы хоть что-нибудь, - ляпнул горбун и под строгим взглядом батюшки даже не понял, что выдал не очень приятный секрет.
 – Но что-нибудь обязательно доставим.
 – Вот спасибо, - не удержался вновь низкорослый.
 – Пока не за что, мы пока ничего не привезли, - говорил полковник уверенным тоном, не допускающим сомнений. – Дальше будет так обстоять дело. Мы сейчас идем к Енисею.
 – А где это? – спросил батюшка, приоткрывая ещё и невежество.
 – Недалеко. Километров пятьсот. Там у нас причальная база, по реке доставляют баржами всё, что нам надо. Кое-что мы подкинем, но произойдёт это минимум через месяц. Мы караваном техники будем перебрасывать нужные запасы на будущую стоянку нашей метеорологической станции нового образца.
 – А где она у вас будет? – быстро спросил отец Сергий.
 – Место назвать не могу, это военная тайна.
 – Так мы же здесь все свои, христиане. Мы бы поближе к вашей станции наш скит перенесли.
 – Мы этот вопрос обсудим. Я ваше предложение доложу начальству.
 – Нет, не надо! – вскричал батюшка. – Они будут против. Знаю я это начальство.
 – Хорошо, как скажете, - согласился полковник.
 – А вы  не обманете, зайдёте к нам на обратном пути?
 – Да, зайдём, но уже без него, - Спакуха кивнул для правдоподобия на профессора. – Сопровождать караван буду лично. Мы к вам обязательно завернём, чтобы оставить  кое-что из этого списка.
Он сложил аккуратно листки, неторопливо засунул во внутренний карман.
 – Спаси вас Христос!..
 – Ну, что вы, спасибо.
 – Мы сейчас в вашу честь благовест служить будем. Мы истинные, вы не думайте. Все праздники служим как надо. Вот недавно Ивана отслужили, шестого июля, как положено. Весело было, только голодно уж как-то.
 – Нам пора, извините. Наша машина на той стороне.
 – Я вас лично провожу, пойдёмте! И освящу вот этим крестом!
Батюшка поцеловал висящий на груди большой крест, но судя по тому, как он легко с ним управлялся, Александр Иванович понял, что крест не из металла.
Поднялись на вершину бугра впятером, Спакуха, Хилько, Александр Иванович, отец Сергий и звонарь Никифор. Дальше военные пошли одни, батюшка произносил им след звонкие молитвы, которые сопровождал взмахами креста. По его команде значимость происходящего усилилась грохотом в пустую бочку.


51

Через довольно продолжительное время хода машины остановились для координации будущей переправы. Они вышли на берег немаленькой водной преграды.
 – Это река Таз, - сказал полковник Александру Ивановичу, когда они вылезли, чтобы усесться на броне. – Спросите у ненца, что значит это название. Уверен, что-то иначе, не то, что по-русски.
Профессор спустился в машину.
 – Не знаю, - ответил Илко. – Кажется дух какой-то. Здесь много наших пасут оленей.
Выбрались на другой берег с приключениями. Несколько машин первой роты, в том числе и машину Кулика, снесло быстрой водой, хотя шедшие впереди танки разведки и командира батальона добрались нормально. Рота Лисицына перешла выше по течению. Машины штаба, связи, тыла и инженера переправились за ним. Больше часа собирались вместе. Александр Иванович, сидя на броне, свесив ноги в люк, наблюдал, как Спакуха носится среди техники, выслушивая краткие доклады. Когда  уставший полковник расположился рядом, Александр Иванович напомнил ему о данном обещании человеку, назвавшем себя отцом Сергием. Что он будет с этим делать, если оно что-то значит для его совести.
 –  Ведь получается, что вы его обманули, Галактион Егорыч.
 – Может быть, Александр Иванович. Только у меня ни малейшего угрызения совести по этому поводу. Я же с ним разговаривал на его языке. Той же монетой, как говорится. Он мне про истинную веру, про Божье спасение,  а я ему тоже про будущие блага. Давайте больше не вспоминать о нём. Мы же его хитрости  вполне по дороге обсудили. Ну и хватит с него. Ах да, совсем забыл.
Он достал из внутреннего кармана сложенные бумаги.
 – Вот, передаю вам как экспонат на будущее. Мы же музейщик. Вот и сохраните как надо. Опишите, как и при каких обстоятельствах к вам это попало.  Какой культуре этот артефакт  принадлежит.
Александру Ивановичу пришлось взять.
 – Хорошо, попробую. Есть у нас в городе Этнографический музей, это их материал. Очень сомневаюсь, что возьмут, конечно. Если собирать все предметы человеческого сумасбродства, то никаких музеев не хватит.
 – Но это же свидетельство культуры?
 – Несомненно. Я понимаю, что вы шутите. А я к музейному делу отношусь серьёзно. Поэтому говорю без иронии. Попробую, мне нравится ваша идея. Есть у меня в том музее одна хорошая знакомая. Аней зовут. Замечательная женщина. Из тех, в кого можно влюбиться по большому счёту.
 – А что, бывают такие?
 – Иногда встречаются.
 – Но уже только в музеях? Как экспонаты?
Александр Иванович расхохотался.
 – Да нет, не только…
Он вспомнил Милку. Он ни раз анализировал своё чувство к ней, обсуждал с другом Володей всё её плюсы и минусы, и приходил к выводу, что любит её не совсем по большому счёту. Она не  соответствует тому идеалу женщины, за которой… Или за которую… Или ради которой…    Что-то его всегда останавливало. Но он же всё равно готов идти за ней       в огонь и в воду? Значит, всё-таки любит? Или уже нет?
 Под утро он взглянул на часы. Десять минут шестого, новый день, счёт которым он потерял. А время давно перевёл на местное, идущее впереди московского на два часа. Странно, почему он так и не уснул за ночь, ведь переправа была давно, а встреча с богомольцами случилась ещё до полуночи. Что-то расстроилось в организме. Хотя основные функции не вызывают сожалений. Аппетит, например, стал, что говорится, зверский. Прогулка на танках по Сибири укрепила здоровье, отпуск пошёл на пользу. Вот и сейчас Александр Иванович решился-таки проверить, не спит ли командир.
 – Галактион Егорыч, - позвал он шёпотом, звучание которого по внутренней связи не способно разбудить.
 – Вы не спите? – ответил бодрый вопрос в наушниках.
 – А вы почему не спите?
 – Ждал вашего голоса. Слушаю. Вы хотите что-то спросить?
 – Да. Завтрак во сколько? Извините, что тревожу такими банальными пустяками.
 – Да нет, это не пустяки. Пора останавливаться. Механики уже больше восьми часов за рычагами.  Передайте майору Хилько, чтобы подыскал место для маскировки, остановился и ждал нас.
Александр Иванович растолкал Илко и продиктовал ему текст, неторопливо отделяя каждое слово. Ненец лениво, как истинный профессионал, щёлкнул тумблером и проговорил услышанное на своём языке.
Вскоре машины остановились.
 – Товарищ полковник, - обратился встревоженный голос Илко. - Из штаба передают, что вам срочное письмо. Шаману принести сюда, или вы сами придёте?
 – А кого он называет шаманом? – спросил полковник.
 – Грачёва, - ответил профессор.
 – Пойдёмте в штаб, Александр Иванович. Илко, передай, что мы уже идём.
У плавающего бронетранспортёра с маленькой башней стояли Кашкарёв, Подобед, Евсеев, Голубенко и Грачёв. По лицам офицеров Александр Иванович понял, что их радует пришедшее сообщение.
 – А вот и командир, - услышал он чей-то ехидный голос. – Сейчас гомосечить нас будет.
Грачёв протянул Спакухе небольшой листок.
 – Нас рассекретили, товарищ полковник. Вам приказано выйти в эфир по второй связи.
Командир батальона прочёл написанное, ухмыльнулся и с застывшей улыбкой, молча, рассматривал лица штабистов. Александру Ивановичу показалось, что он вот-вот спросит: «Ну, что, довольны, сволочи?»             Но вопрос прозвучал иначе.
 – Петя, где твоя карта?
Александр Иванович даже обрадовался, что не угадал. Он не умел читать по лицам, в отличие от своего друга Володи.
 – В машине, - ответил начальник штаба. – Принести?
 – Тащи её в машину Голубенко, - сказал командир, принявший   решение, известное только ему. И дал команду начальнику связи. – Пошли к тебе, капитан.
Этот бронетранспортёр походил на штабной, только без пулемётной башни. Внутрь полковник разрешил залезть Грачёву, Александру Ивановичу и подбежавшему Кашкарёву. Там оказалось теснее из-за большого количества всевозможной аппаратуры. Но был продолговатый стол в центре с тремя вертящимися креслами по обе стороны. Начальник штаба расстелил карту, и на вопрос «Где мы?» ткнул пальцем.
 – Грачёв, - посмотрел Спакуха на внимательное лицо связиста-универсала. – Отстучи вот что. Прошу уточнить наши координаты и сообщить, каким образом противник нас обнаружил.
Грачёв сел на одно из двух пустующих кресел за аппаратурой с большим монитором, нажал кнопку и застучал на выдвинувшейся из-под столешницы клавиатуре.
 – Это ускоренная кодировочная связь, - пояснил Спакуха профессору, хотя он не только ни о чём не спрашивал. Он даже не мог понять, чего ради его сюда затащили, оставив на улице самого начальника связи. Следующее пояснение командир дал Кашкарёву. – Не могли они нас обнаружить, понимаешь? Облачность плотная, радаров у них здесь нет. Пусть разъяснят.
 – Зря ты так, - ответил Кашкарёв. – Но тебе видней.
Через несколько минут аппаратура дала сигнал, и Грачёв застучал клавишами.
 – Пришло, - сказал он. – Сейчас разкодируем.
Перед ним загорелся другой монитор, поменьше, на котором замелькали сообщения в разноцветных рамках, а в одной из них, увеличившейся и зависшей, стал набираться текст.
 – Вас рассекретил не противник, а ракетная часть, охраняющая Новый Уренгой. Они выслали запрос  в генеральный штаб, что за танковая часть находится в их зоне. Из генштаба пришло указание руководителю учений, что ваши танки аж вон где. Нам приказывают немедленно выйти в эфир по второй связи.
 – Егорыч, это скандал, - сказал Кашкарёв. – Если нас засекли, да ещё не наши, то не стоит продолжать. Выходи на связь.
 Грачёв протянул командиру микрофон на вытянувшемся проводе.
 – Ты чего без команды? – задал ему Спакуха недобрый вопрос.
Грачёв быстро убрал микрофон в гнездо.
 – Пиши давай. Не имею права выйти на связь по регламенту учений. Пока противник не знает места нахождения батальона, имею право не выходить в эфир. Мне осталось два дня на выполнение главной задачи, форсирования водной преграды. Разрешите выполнять? Поставь знак вопроса.
 – Да уж конечно, - ответил Грачёв, лихо стуча клавишами.
Перед тем, как отослать набранное сообщение, он прочел текст вслух для утверждения. Полковник кивнул со словами «Отсылай, давай».
 – Егорыч, я тебя не понимаю, - обратился к полковнику начальник штаба. – Зачем тебе конфликт? Зачем тебе это обострение? Мы и так по уши.
Спакуха даже не ответил.
Ждать долго не пришлось.
 – Вы по-своему правы, - стал читать Грачёв. - Но я принимаю решение о завершении учений. Жду выхода на связь. Командующий.
Спакуха не обратил внимания на совет Кашкарёва.
 – Как тебе присылают документы? - спросил он Грачёва.
 – По секретной эл-почте.
 – Пиши. Вышлите по эл-почте приказ о завершении учений.              И распечатывай, Грачёв. Все присланные от них  документы распечатывай и в одну стопочку. Чтобы у меня были потом все козыри на руках.
 – Извини, Галактион Егорыч, но ты заигрался, - сказал ему мрачно Кашкарёв.
После того, как Грачёв управился с отсылкой последнего сообщения,   у него засигналила аппаратура с правой стороны. Он быстро щёлкнул разноцветными кнопками. Вспыхнул ещё один монитор.
 – Товарищ полковник, с юго-запада в нашем направлении движется звено штурмовиков. Будут здесь минут через десять-пятнадцать.
Полковник тут же оказался у люка.
 – Подобед! – заорал он наверху. – Приказ всем! Срочно закрыться маскировочной сеткой! Пять минут времени! Выполнять!
 – Механик! – донесся с улицы визгливый голос капитана Голубенко. – Замаскировать машину! Быстро!
Наверху что-то прошуршало. Спакуха так и остался наполовину высунувшимся из люка. Где-то вдалеке, судя по гулу, пролетели самолёты.
Полковник спустился к разложенной карте.
 – Посмотрим, что теперь нам скажут.
Известие не заставило долго ждать.
 – Вы уничтожены атакой с воздуха, - прочёл Грачёв на мониторе. - Приказываю выйти на связь.
Спакуха засмеялся.
 – Да нет уж, ребята, не получится. Пиши, Грачёв… Прошу уточнить координаты, где авиация уничтожила технику, и в каком количестве.
Остальным он пояснил.
 – Дело в том, что при атаке пяти штурмовиков теоретически может быть уничтожено не больше десяти танков. Значит, десять у нас осталось. Вполне достаточно для выполнения боевой задачи.
 – Товарищ полковник, - доложил Грачёв о принятии нового сообщения. – Вам приказывают немедленно выйти на связь.
 – Ну, что я вам говорил? – победно спросил полковник у Кашкарёва и Александра Ивановича. – Не знают они, где мы находимся. Напиши так, Грачёв… Товарищ генерал-лейтенант, имею право выйти за связь только после  решения поставленной задачи. На исполнение прошу два дня.
Затем он что-то вычислял по карте растопыренными пальцами, как циркулем. Грачёв доложил, что почта ушла.
 – А ведь ты был прав, - сказал ему полковник, будто в ответ. – В той казарме, в которую мы залезли, как в мышеловку, действительно была аппаратура. Значит, где-то там и дежурный бункер. Они-то нас и засекли. И передали запрос в генеральный штаб. Откуда здесь появились какие-то ненормальные танкисты? Вот ведь комедия.
Продолжил он рассуждение в адрес Александра Ивановича.
 – Так всегда и бывает. Всех обманули, казалось бы. Противника, командующего, наблюдателей, всех. А влипли по-глупому. Я думал, что брошенная казарма и боксы лучшее место для маскировки, чтобы отдохнуть, а получилось наоборот. Судьба показала заднее место.
 – А я вот ещё чего не понимаю с этой брошенной частью, - взял слово Александр Иванович. – Неподалёку мы наткнулись на самозваного мессию, который возомнил себя новым Иисусом Христом.
 – Мы натолкнулись на самый яркий пример существующих у нас халявщиков, - уточнил полковник. – Это как свидетельство к нашему разговору, помните? Таких самозванцев по всей стране хоть пруд пруди.   В самых различных формах.
 – Согласен, - поднял руки Александр Иванович. – У меня вопрос иной. Неужели, эти верующие так достали военных, что тем пришлось уйти? Смешно как-то.
 – Нет, конечно, - ответил Спакуха. – Думаю, что здесь просто совпадение. Эту военную часть давно хотели убрать. Вокруг Уренгоя, наверняка, давно стоят на дежурстве мобильные ракетные части. А эта построена в  конце шестидесятых, если обратить внимание на архитектуру казармы. Её оставили, как объект для  усиленного внимания американцев. Ну, и как мощный радар, оказывается. Нас засекли, но, слава Богу, не наши противники. Так что в чём-то предсказание и благословение самозваного мессии сбывается.


52

Отдохнуть после завтрака командир батальона дал четыре часа.        И объявил сбор офицеров под открытым небом. Заместителю начальника штаба велел притащить стол для карты.
 – Товарищи дорогие, - начал он. – Как вы уже знаете, нас рассекретили. Но не знают лишь точного места нахождения. Я поставил условие, что не сообщу, где нахожусь, пока не выполню главную задачу похода, не форсирую водную преграду. Командующий знает примерное место нашего нахождения. Они уже высылали авиацию, но обнаружить нас не удалось.  Я попросил два дня. Имею право. Мы должны достичь Енисея и переправиться на ту сторону. Понимают это и наши противники. Командующий, наверняка, сообщил им, где нас искать. По их прикидкам, да и по логике, самый близкий путь к реке вот здесь, мимо этих озёр, южнее Игарки.
Спакуха показал на карте.
 – Километров триста, меньше даже. Но здесь, как только нас обнаружат, сразу же уничтожат, не дадут переправиться. Командующий запросит у генштаба авиацию для нашего противника, и ему не откажут, тем более что в этом районе частей много. Так вот, я хочу попробовать ещё раз их обмануть. Мы пойдём не ближним путём, чтобы побыстрее успеть к реке,  а дальним, в устье, на север, вот так.
Он показал ещё. Никто из собравшихся не проронил ни звука.
 – Здесь уже километров пятьсот. Сейчас половина одиннадцатого. Выйти вот сюда, в самое узкое место Енисейской губы, надо бы к утру послезавтра. Сможем?
 – Сможем! – ответили дружно командиры подразделений.
 – Топлива у нас должно хватить…
 – Хватит, ещё и останется, - высказал своё мнение Кошкарёв.
 – Не слышу ответа зама по тылу, - повысил голос командир батальона.
 – А шо я должен ответить? – словно возмутился подполковник Фрейдин. – Конечно, хватит. Шо тут спрашивать? Меня другое интересует. Мы уже к Беренгову проливу не пойдём? Вот туда нам точно брикетов не выстачит. Я уже по-всякому пересчитывал.
 – Гриша, - чуть не засмеялся полковник Спакуха. – Через три дня мы будем дома. Ты увидишь, наконец, свою Лену.
 – Ага, так я тебе и поверил, - был вызывающий ответ. – Сейчас расплачусь.
Спакуха всё-таки не выдержал. Засмеялись и остальные.
Александр Иванович, взглянув на полковника, убедился, что тот доволен. Его сослуживец дал вернейшее настроение для завершающего поход броска техники.
А переход оказался изнуряющим. Когда в шестнадцать ноль-ноль сделали остановку для заправки техники, пообедать и отдохнуть, Александр Иванович не узнал Равиля. На механике-водителе буквально лица не было. Его пошатывало от усталости. Съев только первое блюдо, гороховый суп, он поблагодарил Александра Ивановича, который разогревал еду, сказал, что второе потом, и заснул тут же, на расстеленном у гусеницы чехле маскировочного цвета. Когда Спакуха позвал Илко в машину, чтобы тот передал команду всем заводить двигатели, Равиля не хотелось будить. А когда полковник выглянул и заорал на профессора, юркий механик вскочил, быстро выпил остывший кофе и ушмыгнул к своему люку, захватив продолговатый ковш со вторым блюдом, называемый по-старинке котелком.
О бедном Равиле Александр Иванович и вспоминал каждый раз после встряхивания себя от дрёмы. Молчаливый обычно полковник на этот раз говорил о погоде, о футболе, о танках, о психологии командовании,             о женщинах и демократической свободе, лишь бы не молчать. Александр Иванович понял, что Спакуха не даёт таким образом заснуть экипажу.      А когда полковник предложил ехать на броне, сидя наполовину в люках, стало ясно, что командир сам борется с усталостью.
Остановились на ужин в двадцать два часа. К Спакухе пришли командиры рот, чтобы выпросить разрешения часок поспать механикам-водителям, оставшееся расстояние часов за пять они возьмут.
 – Хорошо, - согласился полковник, разминая вприсядку затёкшие ноги. – Конечно, механикам требуется отдых. Остальным спать запрещаю. Сейчас пойду, скажу медику, чтобы раздал все запасы бодрящих таблеток. А то кофе уже не берёт, хоть и тонизирующий. Я планирую в семь утра следующего дня быть на другом берегу Енисея.
 – Должны управиться, - сказал капитан Кулик.
 – У меня вот какой вопрос, - обратился к командиру Лисицын. – Это же устье. Там судов будет много. Ничего, что мы раскроемся, нас увидят?
 – Вот я и хочу начать переправу в пять утра, когда спят даже дежурные. В том, что нас увидят, нарушения нет, по внешнему виду, сами знаете, трудно определить, что за техника. Нас, конечно, заметят, доложат куда следует, свяжутся с военными, с генеральным штабом, там сообразят, что это мы, дадут приказ нашему командованию. А какой они дадут приказ? Остановить машины? Так мы уже будем в воде. А на другой стороне я сам выйду на связь и доложу наши координаты, мол, всё, испытания закончил. По темпу мы должны  сделать, как я предполагаю.
 – У меня сомнений нет, - сказал твёрдо Кулик.
 – У меня тоже, - высказался  и капитан Лисицын.
И дальнейшее произошло в точности, как задумал полковник Спакуха.
Только перед началом переправы с Александром Ивановичем случилось нечто.


53

Они вышли к тихой водной глади, уходящей за горизонт. Солнце за плотными облаками висело где-то там, над дальним берегом, куда им следовало перебраться. Полковник Спакуха ушёл к начальнику штаба, вычислять, где самое верное для переправы место в разлившемся устье. Ещё не было пяти часов утра, но спать не хотелось. Александр Иванович с Илко сидели на броне, заворожено рассматривая одно из чудес природы, как река превращается в море. К ним присоединился Равиль, который, наоборот, очень хотел спать, но ни разу  подобного не видел.
 – Ты не был никогда на море? – переспросил его Илко, чтобы с гордостью выразить чувство превосходства. – Я-то был один раз. Мы далеко на север ходили тогда. Меня в первый раз взяли на зимнюю охоту. Вышли мы летом. Мы в том году не там стояли, где вы нас нашли. Мы тогда далеко от Тюмени стояли. Вышли мы, когда ещё комар был, шли, шли, и дошли до речки Надым, где ждали другие наши, с лодками и сетями. Мы принесли им патроны, табак, чай, соль и сахар. Оттуда мы и спустились к морю, где ловили рыбу. А когда снег лег, рыбу повезли на зимники песца ловить.
Он замолчал и вдруг всхлипнул. Александр Иванович посмотрел на него. Илко не просто любовался, он смотрел вдаль как зверь в стойке, напряжённо вытянув спину, жадно принюхиваясь и вздрагивая.
 – Ты чего? – спросил Александр Иванович.
 – Тянет как, чувствуете? Вас туда разве не тянет?
Александр Иванович посмотрел на Равиля.
 – Нет, меня не тянет, - ответил простодушный механик. – Я бы сейчас спать завалился. А надо переправляться. А расстояние, видите какое? Да всё по воде. Нет, меня туда совсем как-то не тянет.
 – А вот я бы туда пешком пошёл, - сказал Илко, всхлипнув ещё раз и не отрывая глаз от горизонта.
 – А почему, почему тебя тянет? – спросил Александр Иванович, привстав на колено, словно готовясь ухватить Илко, если тот решит броситься в воду.
 – Не знаю почему. Хочется идти и всё. Не знаю почему.
 – Но что ты чувствуешь?
 – Ничего не чувствую. Идти хочу.
 – Но почему, зачем?  - не отставал, вцепился в ненца профессор. – Что ты хочешь там увидеть? Найти, открыть, что?
 – Там же солнце встаёт. Оттуда день начинается. Как вы не понимаете, Александр Иваныч?
И профессор рухнул всем весом на руку, ткнувшись ладонью в металл. Его будто сразило. Неужели всё так просто? Не может быть. Он вспомнил название  фильма, который смотрел в детстве. Мы идём за солнцем. Нет, такую наивную разгадку не доказать. Но как она гениальна в своей чистоте! Если в средние века по всему миру было объявлено, что земля круглая, но никто не хотел верить, то, что говорить о детском восприятии действительности человекообразными за несколько тысяч лет до этого? Они шли и шли, ведомые инстинктом, таким же, как утоление пищи, только желая знать, откуда появляется каждое утро светило. Это же одно из первых всплесков интеллекта!
Александр Иванович готов был расцеловать Илко с его  младенческими чувствами, но сдержала догадка, что радость тоже инстинкт, который логическими словами не объяснить. Прервал мысленный вопль «Эврика!» громкий и конкретный окрик сзади.
 – Илко, иди в штаб! Профессор, вашего ненца Кошкарёв вызывает.
Кричал Беркутов, присланный связист начальника штаба. Александра Ивановича  удивила странность происходящего, сверкнула даже мысль, что можно было прислать того же Хурца, тот  проворнее сбегал бы за товарищем. Но Илко быстро ушёл, а он всмотрелся туда, куда только что глядел молодой ненец. Александр Иванович пытался ощутить его чувства.
Эврика-то эврика, но кто поверит, рассуждал Александр Иванович. Такую примитивную разгадку выставить на обсуждение научного мира  совершенно глупым кажется, его же на смех поднимут. А дирекция музея открестится, этот ненормальный давно у нас не работает. Он, конечно,  пойдёт к знакомым в академию наук. Те, конечно, выслушают, но даже публиковать не решаться. Как это, весь научный мир чуть ли не столетие ломает голову над разгадкой причин миграции населения Сибири в Америку за двадцать тысяч лет до рождества Христова, а тут является какой-то Афонарёв и заявляет, что всё довольно просто. Да он что, офонарел?
Нет, пришла твёрдая догадка, сделать нужно не так. Он изложит, как всё случилось. Как он, учёный конкретной тематики, оказался на берегу Енисея с юным ненцем, у которого вдруг ярко проявился инстинкт охотника-путешественника, дающий разгадку передвижения неизвестных племён, ставших позже индейцами, задолго до того, как земля, откуда они двинулись, называлась Сибирью. Всего лишь наивная гипотеза. Такой материал он запросто опубликует в одном из научно-популярных изданий. Не претендующий на научное открытие, а всего лишь изложенный в литературной форме.  И пусть другие потом ломают головы. А он своё дело сделал, открыл то, что кажется наиболее убедительным.
Пришедший  Спакуха разбудил заснувшего Равиля.
 – Сейчас машина разведки вернется, и начнём переправу.
 – Вернётся откуда? – спросил больше по инерции, чем из интереса, Александр Иванович.
Ответ полковника его насторожил.
 – Хилько поехал, это самое…
 – Галактион  Егорович, вы чего-то не договариваете. Где Илко?
 – Ненцы с нами не пойдут на тот берег.
 – Почему?
 – А что им там делать? Им домой надо возвращаться. У нас там своих проблем будет достаточно. Ещё с ними возиться.
Александр Иванович почувствовал, что научился читать по лицам.    А полковник  не умеет врать, если произошло что-то серьёзное.
 – Товарищ полковник, - обратился Александр Иванович по званию и проникновенно. – Скажите правду. Пожалуйста. Очень вас прошу.
 – Хорошо, профессор, - ответил Спакуха таким холодным тоном, каким ни разу не обращался. – Я скажу вам на том берегу. Когда переправимся.
Александр Иванович хотел потребовать, чтобы он рассказал сейчас. Но полковник обернулся на приближающийся звук работающего мотора.
 – А вот и Хилько. Все по местам. Александр Иванович, вы знаете, как обращаться с рацией? Будете на месте Илко держать связь на русском языке. Больше нам секретиться не имеет смысла. Нет, вы просто сидите за аппаратурой, а микрофон будет у меня. Обойдёмся без испорченного телефона.
Полковник не смотрел в глаза. Зачем он так много говорит про связь и рацию, если уже решено с начальником штаба и командирами рот, как будут переговариваться в эфире? Но профессор не стал задавать тревожных вопросов. Сказано, что расскажут на том берегу, значит, на том берегу.
Переправа длилась больше двух часов. Все это время он через окуляр дыхательной маски и через призмы наблюдательного прибора рассматривал дымчатые окрестности под не зашедшим с вечера солнцем. Вдалеке справа замерли несколько длинных кораблей с низкими бортами. Плывущие танки оттуда заметили, дали несколько протяжных гудков, Александр Иванович расслышал их под башней и маской. Никакого ответа с их стороны, естественно, не последовало. Боевые машина выбрались на берег и уползли с глаз подальше.
 – Ну, вот и всё, кажется, и даже без потерь, - раздался в наушниках голос полковника.
Дыхательные маски они сняли, как только вышли из воды.
 – Так что с ненцами? – спросил профессор. – Галактион Егорович, вы обещали рассказать правду.
 – Расскажу, конечно, потерпите, - ответил Спакуха. – Мне срочно нужно доложить начальству, что батальон успешно выполнил поставленные задачи. Одной ротой форсирована водная преграда на юге страны и двумя на севере. Техника показала себя отлично, кроме перерасхода топлива. Сейчас я об этом обо всём доложу, получу ответ с нагоняем, возможно, с приказом о крутом наказании, решим, что делать дальше, надо же как-то машины отсюда уводить, а когда вернусь, вы получите ответ. Дам полное разъяснения, которое вам не очень понравится. А сейчас мне надо к начальнику штаба. Петя Кошкарёв уже, наверняка, докладывает наверх,   о чём раньше надо было. Ему тоже влетит, надо думать.
И он ушёл.
 – Равиль, ты что-нибудь знаешь? – спросил Александр Иванович по внутренней связи.
 – Нет, ничего не знаю, - последовал быстрый ответ механика, сидящего за перегородкой.
 – Про ненцев? Про нашего Илко?
 – Нет, ничего. Может быть, перекусим, товарищ профессор? Надо хоть попить чего-нибудь после такого. А лучше бы выпить. Я думал, что всё, на этот раз точно утонем. Когда идёшь по воде и видишь берег, как-то спокойнее.  А когда доходишь до середины, а другого берега ещё не видно, то как-то, знаете… А вы как себя чувствуете?
 – Иди сюда, поговорим, - сказал Александр Иванович и включил свет в отделении машины, изолированном от механика.


54

Полковник вернулся не скоро.
Равиль давно спал в том кресле, где когда-то ехал профессор, а потом сидел за рацией Илко. Александр Иванович заснуть не мог, растревоженный мыслями о судьбе ненца, открывшего ему то, на что была лишь слабая надежда, один процент из ста, ещё когда он только задумывал нелепое своё путешествие.
Спакуха забрался в машину тихо, надеясь, что профессор отдыхает, и ничуть не удивился, столкнувшись с бессонным, требовательным взглядом. Он лишь показал жестом, что будить механика не надо. И заговорил громким шёпотом.
 – Всё, доклады сделаны, инструкции получены, с задачей мы справились более чем успешно, технику испытали даже слишком, инженеры на такую проверку и не рассчитывали, за что мне выразили словесную благодарность, а вливать будут потом. Так что поход окончен, Александр Иванович. Ваши мучения подошли к концу.
Он замолчал, ожидая вопроса. Но вопроса не прозвучало, так как задан он был ему раньше и дважды.
 – А с ненцами, значит, вот что, - вздохнул полковник и тяжело опустил большие ладони на колени. Говорил он уже не шёпотом. Просто тихо. – Ненцев пришлось отвезти подальше и усыпить.
 – Да вы что?! – вскричал яростно профессор.
 – Тихо, Александр Иванович, тихо, - выставил руки Спакуха, чтобы удержать разгневавшегося. – Ну не на смерть же усыпили, тихо. Они живы и здоровы. Но проснуться через три часа.
 – Нет, ну вы так говорите – пришлось усыпить! – возмутился профессор уже тише, переводя дух.
 – А как ещё сказать? Им ввели снотворное.
 – Усыпили говорят о животных, понятно? – не мог успокоиться Александр Иванович. – Хотя для вас, что животные, что ненцы, разницы никакой. Вы же военная машина.
 – А что я мог сделать? – начал объяснять полковник. – За соблюдением режима секретности у меня отвечает начальник штаба, даже его заместитель. У них строгая инструкция. Все, кто будет привлечён к испытаниям со стороны, должны быть по окончанию обработаны препаратом, блокирующим память последних событий.
 – То есть, как это? – продолжал возмущаться Александр Иванович.
 – Да вот так. Что вы как ребёнок?
 – Значит, вы ещё тогда знали, что они будут усыплены? Ну, когда забирали их на службу? Когда подписывали с ними контракты?
 – Да, - вздохнул ещё раз полковник. – Контракты не действительны. Но без них было никак. Контракты для убедительности. Бумаги у них, конечно, изъяли. Никаких свидетельств, что они находились в танках, да ещё секретных, не должно быть. Понимаете? У них все карманы вывернули. Оказалось, что ребята наворовали за время похода всяких гаек. У них тяга к блестящему, что ли? Как у птиц?
 – Наворовали гаек? – профессор начал успокаиваться.
 – Ну да. Причем несколько таких, которые могли привести к авариям. К поломке техники. Открутили где-то снизу. Во время стоянок, наверное.
 – Это у них промышленная сноровка, - высказал авторитетное мнение профессор. – Это они про запас. Для будущей рыбалки. Патронов не наворовали?
 – Теперь я думаю, что пытались, но у них ничего не получилось. Оружие у нас под строгим контролем.
 – Значит, их отвезли подальше и там насильно? – допытывался профессор. – А вы уверены, что их не на смерть?
 – Уверен, потому что происходило на моих глазах. Их здесь усыпили, у машины начальника штаба. Был сбор, их тоже вызвали, чтобы решить, что будет дальше со связью. Во время командирского совета подходит медик с Подобедом, у них всё продумано, и говорят, что перед переправой нужно сделать прививку. Поскольку долго идти по воде, ну и… Наконец чего-то там наговорил по своей части и разложил приготовленные одноразовые шприцы. Делать, говорит, буду сквозь одежду, не больно, так что давайте по очереди. И сначала нам, офицерам. Колет сюда, в рукав, но не в мякоть, я чувствовал, как по руке водичка побежала. Это он для отвода глаз, чтобы у ненцев сомнений не возникло. А им всадил уже как надо, и, судя по их рожам, им пришлось терпеть. Вырубились они один за другим. Наконец проверил у них давление и пульс, всё нормально, сон глубокий, можно уже по большому уколу, серьёзному. Потом их погрузили на танк разведки… Да, карманы вывернули перед этим. Переодели в их одежду. Помните, в которой они появились? Дали им гражданский пакет с банками консервов. Из нашего энзэ. Рыбу и каша с мясом. Чтобы на первую неделю пути хватило. Потом они своих найдут, там их накормят и выведут, так что особо беспокоиться нечего.
 – Да, но вы же им обещали хорошо заплатить, - въедливо напомнил профессор.
 – Этот вопрос меня мучил больше всего, и я его решил, - ответил с лёгкой улыбкой полковник. – Они бы не вспомнили про зарплату, которую им обещали. От действия укола. Договоров нет, никаких следов. Но я предложил насовать им в карманы денег. Приказал всем офицерам сброситься. У нас будут неплохие командировочные, сказал я.  Думаю, что и премию подкинут, а ненцы нам конкретно помогли. Благодаря им нас не могли рассекретить. Должны были, но почему-то не случилось. Причины я узнаю позже. В общем, как-то выразить благодарность мы должны были, тем более что я их обманул.
 – Им же за тех оленей рассчитываться предстоит, с них же спросят, - напомнил Александр Иванович. – Помните, они притащили две туши?
 – Которые стали жрать сырыми? – засмеялся полковник. – Конечно, помню. Им будет, чем расплатиться, да и останется неплохо. Меньше, чем было обещано, да они и этому будут рады, так как ничего из прошлого не вспомнят. Кстати, я у вас утащил матершинную кассу. Вытащил из вашей металлической коробочки всё, что там было. Вам сказать не мог. Сами понимаете почему.
 – Не понимаю, - сказал категоричным тоном профессор. – Неужели я бы не понял?
 – Я не имел права ничего вам рассказывать, как вы не можете сообразить? Я сейчас-то нарушаю, потому что вы допытываетесь, пристали. Я решил, что лучше сам расскажу, и вы успокоитесь, чем вы начнёте, чего доброго, у других узнавать. Тогда вас точно.
 – Я не успокоюсь, - отрезал Александр Иванович. – Вы поступили бесчеловечно с людьми, которые столько для вас сделали. Илко для меня открыл такое…
 – Поймите, Александр Иванович, это лучший выход для вас лично. Чтобы там Илко для вас не открыл…
 – Да он открыл для меня такое!.. Что вам говорить, вы всё равно не поймёте. Я с вами даже говорить не хочу после этого.
 – Профессор, уважаемый, поймите, вы должны были остаться на том берегу вместе с ненцами. Я вас еле отсудил, вырвал из лап этих ревностных служителей тайны.
 – А зачем вы это сделали? Лучше бы я проснулся вместе с ненцами.
 – И что дальше?
 – Не знаю.
 – Вот это и стало убедительным аргументом в борьбе за вас. Вам же надо домой.
 – С чего вы взяли? Никуда мне не надо.
 – Представьте, говорил я нашим блюстителям секретности. Когда проснутся одни ненцы, то ещё ничего. Как их занесло далеко на север, каким-то колдовством, они сами будут придумывать. Потом найдут своих, им напомнят про долг, будут говорить, что вы проезжали здесь на танках. Но танков-то никто не видел. Может быть, видели издалека, но кто поверит, потому что не проверить, и сами ненцы ни о каких танках не вспомнят. Позже они вернутся к своим, там будут напоминать, что приезжали какие-то военные и забрали их на службу. Но они-то сами будут только удивляться. У них появились какие-то деньги в карманах, больше ничего, какие военные, какая служба? А теперь представьте, что с ними просыпается профессор из Петербурга. Его-то появление как объяснить за полярным кругом, да ещё с ненцами? Это был весомый аргумент. Сами же секретчики сказали, что вас лучше отправить домой, взяв подписку о неразглашении государственной тайны. Понимаете?
 – Нет.
 – Ну, знаете, профессор. Я тоже не понимаю, чего ради оставил вас в батальоне тогда ещё, когда вы наткнулись на наши машины в лесу? Мне за тот проступок влетит, а теперь-то вообще.
 – Так почему же вы не сделали тогда всё, как положено?
 – Сам удивляюсь. Вам бы тогда вкатили тогда точно такой же укол, как ненцам, и вытащили на платформу. Помните название? Перебор. Вы бы там очнулись и стали бы удивляться, как я здесь очутились. Действительно, почему я тогда взял на себя ответственность не делать ничего с вами? Да, но если бы я этого не сделал, мы бы не совершили выигрышного перехода. Да и ненцев бы у нас не было, и нас накрыли бы ещё там, на Иртыше.
А я бы не открыл то, подумал Александр Иванович, на что мне указал молодой ненец, сам того не понимая.
 – Всё равно, - сказал он. – Я не желаю с вами  больше разговаривать, Галактион Егорович.


55

Они и молчали по ходу дальнейшего передвижения. Поглядывая изредка на угрюмого Спакуху, Александр Иванович вспоминал, как они увлечённо разговаривали когда-то, наслаждаясь радостью общения. Теперь полковник бросал лишь короткие фразы, куда  идти дальше, или указывал подбородком на цель, которую им следует достичь.
А путь оказался по времени значительным. Сначала они вышли пешком к береговому посёлку, где сели на грузовой катер, доставивший их в более крупный посёлок Усть-Порт. Там пришлось ждать прихода катера раза в три больше предыдущего. На котором уже имелся буфет, можно было подзаправиться. Это более мощное судно утомительнейше долго тащилось до небезызвестного города Дудинки. Александра Ивановича поразило столпотворение грузовых кранов на причале, стоящих как стая хищных птиц огромного размера, и за ними, на холмах, пятиэтажки и девятиэтажки вполне состоятельного населённого пункта.
Когда вышли за пределы порта, Спакуха авторитетно поинтересовался у военного в плаще, как добраться до железнодорожного вокзала, чтобы оттуда уехать в Норильск. Словоохотливый военный пояснил, что и вокзал есть, и железнодорожная ветка, построенная    когда-то зэками, имеется,  но в конце девяностых электрички по ней перестали ходить по решению местных властей.  Поэтому доехать, как все за сто рублей, можно только на автобусе, а если  вам до аэропорта, то обойдётся дешевле, так как посёлок лётчиков находится как раз на середине пути к Норильску. Через два часа тряски на рытвинах асфальтированной дороги, они доехали до  здания,  стоящего как обшарпанный экспонат забытой культуры. Но жизнь внутри проистекала, здание выполняло свои функции, хотя покраска  кое-где серой масляной краской и неубранность  как бытовых отходов, так и спящих прямо на полу, давали понять, что живут здесь  бытом прошедшего времени.
Полковник намётанным взором определил нахождение кассы, а когда подошли, сразу выбрал нужную информацию.
 – Ба, профессор, вам, как всегда, везёт! Вылет на Питер не только сегодня, но и через три часа.
 – А сколько сейчас? – поинтересовался Александр Иванович у сидящей за окошком.
 – Два ночи по Москве, вон  электронные на стене, - ответил Спакуха, потому что кассирша была занята чем-то неотложным своим.
 – То-то я мертвецки спать хочу, - зевнул уже не в первый раз Александр Иванович.
 – Извините, но придётся терпеть. В самолёте выспитесь. Доставайте свою заначку, берите билет. Нет, ну надо же, как повезло! Я думал, что минимум сутки придётся здесь торчать. Причём, у Грачёва в компьютере про этот рейс ничего не было. Везучий вы, профессор, вот уж действительно.
Александр Иванович ощутил не очень любимое им чувство лести, хотелось даже нагрубить говорящему, дескать, не надо таких банальных прощальных слов. Но когда приобретение билета завершилось, он сказал полковнику довольно миролюбиво.
 – Так если всё закончилось, и даже удачно, билет есть, вылет на носу, то можете себя больше не утруждать, полковник. Поезжайте обратно, вас там ждут.
 – Никак не могу, - скорее изобразил улыбку, чем искренне улыбнулся полковник.
 – Почему? – изобразил такую же улыбку профессор. – Я вообще не понимаю, зачем вы тащились со мной в такую даль? Объяснили бы дорогу, я бы сам добрался.
 – Вот когда посажу вас в самолёт, вот тогда для меня всё и закончится.
 – Спасибо вам, конечно, Галактион Егорович, за всё, что вы для меня сделали. Говорю не кривя душой, огромнейшее спасибо. Но дальше я сам. Вы, что же, боитесь, что я просплю вылет?
 – Нет, - сделал наклон головы к плечу, разминая шею, Спакуха. – Не хочу ничего объяснять. Вы же обиделись на меня, не хотите разговаривать, поэтому всё равно не поверите. Да ещё начнете корчить из себя героя, ерепенится. Так что потерпите моё присутствие какое-то время ещё. Не так много и осталось.
Через полчаса ходьбы из одного конца в другой,  Спакуха предложил наведаться на второй этаж, в зал ожидания, но не для отдыха, даже если  найдутся свободные места, а только посмотреть, что и там всё так же допотопно. Поднявшись по широкой лестнице, он замер. Александр Иванович понял, что их ждёт интересное времяпрепровождение, отгоняющее сон.
Полковник зашёл сзади к одному из спящих граждан, накрывшему голову развёрнутой газетой. Он занимал третье место с краю на последнем ряду соединенных деревянных кресел. На соседнем ряду отдыхали не только лицом к сидящим напротив, но и ногами, поэтому зайти не со спины  было  проблематично.
 – А как вы его узнали? – прошептал Александр Иванович.
 – По наручным часам, - ответил вслух полковник.
Громкие слова не  произвели  нужной реакции. Тогда полковник сдёрнул газету. Спящий вскинулся. Да, это был капитан Голубенко. Переодетый в гражданское, с чёрной бейсболкой на голове.
Он вышел из-за сидящих и направился к огромным стёклам, ограничивающим панораму лётного поля. Убедившись, что их не слышат, первым заговорил Спакуха.
 – Ну, и почему здесь, почему не по форме, сизокрылый ты наш?
 – Потому что я не ваш, товарищ полковник.
 – Поня-атно, - кивнул Спакуха. – Значит, с первым докладом в Екатеринбург?
 – Никак нет, в Москву, товарищ полковник.
Александр Иванович не смог определить причины долго молчания, обычно Спакуха реагировал быстрее.
 – Значит, всё-таки, ты? – спросил, наконец, полковник.
 – Вы должны были раньше меня вычислить.
 – Тебя Грачёв вычислил, но я ему не поверил.
 – Ещё раньше, товарищ полковник. Когда я только поступил к вам. Мне очень не нравилась моя легенда. Разжалованный, бабник. Вроде бы убедительно. Я честно играл самовлюблённого карьериста. Но вам бы ещё тогда понять, что такого дурака ни за что бы не командировали на серьёзнейшие испытания. Первый мой выход на связь вы засекли. Но там я только сообщил место первого нахождения батальона для корректировки дальнейшего передвижения. Да и с моей стороны это было всего лишь корректировкой работы аппарата. Он у меня здесь, в нагрудном кармане. Извините, показать не могу, вещь совсекретная.
 – А потом?
 – А потом вам действительно удалось меня напугать после второго выхода в эфир.
 – Я не об этом. Почему нас, нас не определили после твоего сообщения? Так долго не могли разгадать, куда мы движемся?
 – Из-за моей оплошности. Я составил донесение, что рота Тюрикова уходит на отвлекающий манёвр, что основные силы направятся в сторону Байкала, но, скорее всего, перенаправятся к Красноярскому водохранилищу, всё это срочно закодировал, отослал депешу и только потом вспомнил, что не сообщил самого главного, что теперь у вас работают ненецкие связисты. Торопился потому что.  И уже было поздно. Следующий выход на связь был бы для меня последним. Да, с ненцами вы гениально придумали.
 – Благодаря ему, - кивнул полковник на Александра Ивановича как о само собою разумеющемуся.
 – И вот здесь у меня вопрос, - заговорил капитан Голубенка уже совершенно не так, как раньше. – Если он ваш родственник, которого вы так рьяно защищаете, то почему же вы допустили его появление там,          в лесу, в расположении секретного подразделения? Неужели феноменальная случайность? Или таков был замысел?
 – Произошла не случайность, а нелепость, - ответил за Спакуху Александр Иванович. – Дело в том, что никакой я ему не родственник…
И он осёкся под взглядом полковника.
 – Спасибо, больше ни слова, - сказал тот не строго даже, а будто мягко пожурив. После чего улыбнулся капитану Голубенко и кивнул одобрительно его догадке. – Родственник он, родственник. Очень дальний. Такой дальний, что не сразу раскопаешь. Корни уходят чуть ли в семнадцатый век.
Капитан сообразил, что на эту тему дальше расспрашивать не стоит, и продолжил как ни в чём ни бывало.
 – А в казарме я вышел на связь прямо лёжа рядом с вами, в спальном мешке. Мне уже терять было нечего. Хотя перспектива возвращаться пешком казалась жутью. Но вы почему-то не стали проверять, у кого передатчик. Грачёв определил бы без труда. Почему вы тогда этого не сделали?
 – Хотелось ещё поиграть. К тому же глушилка Грачёва исказила  ваше сообщение.
Тут только Александр Иванович заметил, что полковник стал обращаться к капитану на «вы».
 – Да, Грачёв у вас оказался на высоте, - продолжил капитан Голубенко совсем уже не похожий на себя прежнего. – Надо же, перехитрил разработчиков такого аппарата. Специалист, можно сказать, от Бога.        И потом, Галактион Егорович, даже если бы я тогда не поторопился, не допустил оплошности, и в штабе знали бы про ненцев, вы бы всё равно сумели уйти далеко на север. Понимаете, да? Пока бы там нашли специалиста по ненецкому языку…
 – В Москве нашли бы быстро, там всё-таки академия наук, - встрял Александр Иванович, забыв, что ему приказано молчать.
 – Штаб испытаний находится не в Москве, - пояснил ему капитан Голубенко. – Это в Москву я должен отвести аппарат на сдачу. А штаб даже от Новосибирска далековато. Пока бы там нашли специалиста, пока бы доставили, пока бы оформили на него все допуски… Ну, вы понимаете…
 – Что-нибудь придумали бы, -  прервал его жестом Спакуха и эту же ладонь опустил для  рукопожатия. – Ну, что ж, будем прощаться? Хвалить за службу вас будут другие. А от меня примите поздравление с тем, что выполнили поставленную задачу. Вылет у вас во сколько?
 – После обеда.
 – Тогда отдыхайте. Извините, что разбудил.


56

Александр Иванович засыпал на ходу, моля высшие силы воздушного флота объявить, наконец, посадку на самолёт. Но взбодрил его не голос дикторши, делающий периодические объявления, только не о долгожданной регистрации, а голос полковника. Тот вывел его из мучительного состояния полусна к восприятию недремлющей реальности.
 – А вот и наши друзья. Как чувствовал, что они где-то рядом.
 – Кто, где? – встрепенулся испуганный профессор.
 – Да вон, не видите?
Александр Иванович посмотрел туда, куда глядел Спакуха. За высокими столиками напротив буфетного прилавка ютились по два-три человека, употребляющие напитки и съестное.
 – А кого из них вы имеете в виду? – спросил Александр Иванович.
 – Давайте подойдём, - сказал полковник и зашагал к буфету. – А то смешно даже. То они наблюдают за нами, то делают вид, что не при делах.
Он подошёл к двоим за самым дальним столиком. Как он там их углядел, Александр Иванович поразился.
 – Здорово, аметисты моего пищевода!
Это были заместитель начальника штаба и лейтенант, пойманный когда-то в лесу за распитием водки. Подобед замаскировался очень надёжно, широкий брезентовый плащ с капюшоном, на голове летняя шляпка-панамка с мягким околышем и круглым полем, закрывающим не только от дождя, но и от наблюдающих. Напарник же смотрелся молодцевато с чёрной, коротко стриженой шевелюрой, в солнцезащитных очках и однотонной неброской рубахе с длинными рукавами. Но оба в одинаковых спортивных шароварах и кроссовках. Получалось, что парни вышли на спортивную пробежку, только один осенью, а другой летом. Оба, конечно же, обрадовались появлению знакомых.
 – Здравствуйте, товарищ полковник!
 – А мы вас ищем, ищем!
Спакуха положил мощные локти на круглую столешницу, похожую на белый мрамор.
 – Ну, и чем же вы тут решили заняться, пока нас не нашли?
 – Да вот, пивко потягиваем, - ответил лейтенант.
 – С рыбкой? – уточнил полковник.
 – Угощайтесь, - кивнул ему Подобед, улыбаясь своей непробиваемой улыбкой.
Четыре бутылки, две ополовиненные, а две не открытые, соответствовали ответу, но закусок никаких не было.
 – Возьми хоть чипсов, что ли, - сказал, будто дал команду Подобед лейтенанту. – А то наш командир, наверное, есть хочет.
 – Спасибо, мы ничего не хотим, - махнул отрицательно Спакуха.
Но лейтенант уже направился к буфетчице, а Подобед ловко свернул крышки с двух нераспечатанный бутылок. Полковник смотрел ему прямо в глаза и говорил размеренно, неторопливо.
 – Пива, конечно бы, неплохо, но нельзя… Мы и так-то спать хотим…      А если дёрнем, то тут же свалимся… И вы осуществите то, за чем приехали…
 – Не понимаю вас, товарищ полковник, - улыбался Подобед, не отводя глаз.
 – Ну, а к чему же такой маскарад? – сказал полковник и дёрнул  слегка за рукав его плаща.
 – Что дали, во то и переоделись. Нас послал начальник штаба вас догнать, потому что вот эти бумаги не заполненными остались.
Из внутреннего кармана этого же плаща Подобед достал скрученные трубкой листы обычного формата, стянул резинку и разложил их перед Александром Ивановичем.
 – Подписка о неразглашении военной тайны, - пояснил он Спакухе. – Вы же забыли. А он должен подписаться, что в течение десяти лет обязуется ни кому о том, что видел. Всё чин чиначём. Всего лишь навсего.
 – Вы же могли по форме приехать, не маскироваться под гражданских, - сказал ему полковник, улыбаясь встречной наглостью.
 – А вот этот вопрос к товарищу Кошкарёву. Его приказ. Я тоже не понимаю. Хотя ехать было спокойнее. Вы читайте, профессор. На обратной стороне поставите расписочку. Я скажу как. Читайте, читайте. Повнимательней.
Александр Иванович взял в руки бумаги. Читал он, отдаляя текст на удобное для глаз расстояние. Очков от дальнозоркости Александр Иванович не носил принципиально.
Вернулся лейтенант. Одну хрустящую упаковку он подал старшему товарищу, вторую предложил командиру, а когда тот отказался, оставил себе. Подобед лихо вскрыл яркую пачку с изделием из картофеля, зацепил изнутри сразу несколько штук и сунул в рот. Пережевав и  сглотнув, он одобрил.
 – Хорошие чипсы. Я дома всегда такие беру.
 – А по сколько у вас? – спросил лейтенант, тоже хрустя купленным продуктом. И повторил вопрос, не дождавшись ответа. – По чём берёшь,    я спрашиваю?
 – Просто беру в универсаме, - ответил ему Подобед, как о само собою разумеющемся. – Буду я ещё их покупать.
Дочитав до конца, Александр Иванович поинтересовался.
 – А почему в трёх экземплярах? Один у меня останется?
 – Нет, у вас ничего не останется, - доставал в это время серебристую авторучку Подобед. – Значит, пишите так. Сначала подпись, потом разъяснение. Подписано мною, таким-то таким-то, по доброй воле и без воздействия, в присутствии полковника Спакухи Гэ Е. Товарищ полковник, вам тоже придётся автограф поставить.
Когда Александр Иванович закончил процедуру с бумагами, Подобед вновь свернул их в трубочку и стянул той же резинкой, она, оказывается, никуда не пропала.
 – Вот и всё, профессор. Привет Питеру.
Он  продолжал улыбаться, но теперь давая понять, что ему приходится расставаться таким вот  образом, а могло быть и по-другому.
 – Да, вы там это, - Спакуха наставил на них указательный палец, что говорило о желании симпровизировать напоследок что-то типа прощального выстрела. – Вы там, когда будете составлять отчёт, напишите, что за время проведения учений ни одно животное не пострадало. А люди, хрен с ними, людей не жалко.
И полковник слегка толкнул Александра Ивановича, мол, пошли, хватит. Профессор несколько раз его расспрашивал, когда выхаживались, правильно ли совершалось только что действие, отчего в такой нелепой форме, но Спакуха упорно молчал. Когда прошла, наконец, регистрация, и они выждали небольшую очередь в зальчике отправления, полковник наклонился к женщине, отсматривающей документы, шепнул ей что-то и показал своё развёрнутое удостоверение. Та сообщила кому-то по рации, тут же явились двое, один в лётной форме, другой в милицейской. Полковник обсудил с ними возникшее недоразумение, вновь раскрывая документ, и его пропустили вслед за Александром Ивановичем, причём один из служителей не отходил уже ни на шаг.
 – Так, а зачем? – не понимал Александр Иванович. – Попрощались бы здесь. Телефон я вам свой оставил. Будете в Питере, заходите в гости. Зачем всё это? Спасибо, дальше я сам.
 – Ничего, ничего, - только и сказал полковник.
Милиционер сопровождал их по лётному полю до замершего в ожидании чистенького лайнера. Здесь только непонимание профессора сменилось на весёлое удивление от вида редкого чуда техники. К самолёту подкатился трап, сконструированный на базе грузовика. Когда стюардесса начала проверять билеты, Спакуха развел руки для объятий.
 – Вот теперь можно и попрощаться. Слёз не нужно.
 – Вы хоть что-нибудь объясните, Галактион Егорович?
 – Ну, вы же не хотите прийти в себя в Петербурге в недоумении, как вообще очутились в этом самолёте?
 – Вы хотите сказать, что они где-то здесь?
 – Не ищите, вы их не увидите. Кстати, они могут появиться в салоне и всадить вам такой же укол, как ненцам.
 – У них есть на это полномочия?
 – У них всё есть. Так что будьте внимательны. Не засыпайте, пока трап не отойдёт. Нет, до тех пор, пока от земли не оторвётесь. Я бы прошёл с вами туда, но меня не пустят. Даже с уважаемым сержантом, который так  отзывчиво согласился помочь. Так что, всего хорошего, счастливого пути. Не обессудьте. Зря вы на меня обиделись.
До прощальных объятий дело не дошло. Обошлись рукопожатием.
Александр Иванович не выполнил наставления полковника и заснул, когда самолёт тронулся к взлётной полосе.
Зря я на него обиделся, мелькнула прощальная мысль.


57

Нет, он ничего не забыл.
Когда стюардесса растолкала его с известием, что мы уже приземляемся, теперь-то пристегнитесь, он ярко всё вспомнил. Особенно жгло чувство из прошедшего времени, где он глупыми привычками своего характера нанёс обиду незнакомому человеку, ставшему ближе родного, спасшего ему жизнь, можно сказать. За иллюминатором приближалась земля, с уносящимися всё быстрее строениями, взрёвывали моторы самолёта, отчего становилось жутко, и в висках пульсировала мысль, вот сейчас грянет катастрофа и о твоих сожалениях никто не узнает. Когда же Александр Иванович вышел на трап и улыбнулся нежно-материнскому солнышку, то сама собою мелькнула ирония, да кому твои сожаления нужны?
Однако, то, что он увидел дальше, заставило суеверно усомниться в насмешке над самим собой. Он выстоял на движущейся эскалаторной дорожке, не шёл, не торопился, как другие, поднялся по ступеням на выход и остолбенел. В зале прибытия его встречали Володя и Милка. И первая мысль была, так ли уж никому не нужны твои воспоминания, про которые рассказывать нельзя?
Милка бросилась к нему, обняла, поцеловала, надавила своей грудью на солнечное сплетение, останавливая дыхание, а когда, повисев с жаркими всхлипами «Саша, Саша!..», отпустила, наконец, и дала возможность набрать побольше воздуха, чтоб не задохнуться, он увидел в её руке цветы.
 – Это мне, что ли? Зачем?
 – Как – зачем? – у неё текли самые натуральные слёзы. – Ты же вернулся, глупый! Живой!
А Володя стоял не двигаясь. Они подошли к нему, и обалдевший от радости Александр Иванович хотел обнять друга. Но тот смотрел сурово, будто не узнавал.
 – Володя, привет! У тебя такое лицо серьёзное, как у священника.
 – Да я тебя сейчас убью.
Только на улице, ожидая автобуса до метро, Александр Иванович поинтересовался,  как же они узнали, что он прилетает именно этим рейсом.
 – Так мне твой знакомый позвонил, - ответил Володя. – Артём.
 – Артём? – сразу отрезвел от веселья Александр Иванович. – Какой Артём?
 – Ну, откуда я знаю, какой? – удивился и Володя. – Он так представился. Артём Егорович. Первый раз он позвонил где-то месяц назад. Сказал, что ты в Сибири, просьба не беспокоиться, и не тратить время на бесполезные поиски, с тобой всё в порядке, но сам ты выйти на связь не можешь, потому что попал в расположение какой-то секретной части, где дать о себе известие нет никакой возможности, а компьютер тебе сломали. Я просто охренел. И тут же проверил через своих влиятельных знакомых, откуда был звонок. Сказали, что действительно из Сибири, из Тюменской области, из какого-то селения Новая Заимка, где на самом деле проживает некий Артём Егорович, но у него в доме нет телефона, значит, звонили по междугороднему. Второй звонок был где-то через неделю. Всё тот же голос заверил, что с тобой всё в порядке, иначе бы не звонили, но вернуться ты сможешь только дней через двадцать.
Александр Иванович вспомнил, как они ходили к брату, где утром Спакухе очень нужно было на почту, а в посёлках на Оби они дважды искали почту, вызывая всё больше подозрений, отчего начальник штаба и его заместитель настойчиво интересовались, кому же полковник ходит   сообщать о себе, если у него из родных только брат и дочка, которых не так уж обязательно предупреждать, что он задерживается. Так вот, значит, под кого он замаскировался. Под Артёма. Молодец. А ведь я же его брату     кое-что должен.
 – Мы тут чуть с ума не сошли! – трясла его Милка. – Теперь-то ты можешь хоть что-то объяснить? Где ты был, Саша? Уехал в Карелию,          а очутился в Сибири. Ну, как это?
 – А прилетел из Норильска, - добавил Володя. – Хорошая география. Страна у нас, конечно, большая, мест много разных и экзотических, но как ты умудрился очутиться за полярным кругом, тебе придётся нам хоть как-то разъяснить.
 – Не смогу, - признался Александр Иванович. – Я подписал бумаги о неразглашении государственной тайны.
Однако уже дома, когда приехали к нему, и когда он вконец опьянел от голосов и лиц друзей, выпитого, и  от запаха родных стен, то, прижимая палец к губам, Александр Иванович рассказал вкратце, где, каким образом,  и в каком переплёте недавно очутился, как из него выбрался, и какому человеку по гроб жизни благодарен, а в результате им, его надёжным друзьям, не придётся таскать ничего не помнящее существо по психиатрическим клиникам.
 – Только вы уж, пожалуйста, никому. Иначе меня посадят.
До этого, пока Милка трещала на тесной кухне, готовя закуски, Александр Иванович стоял под душем, искренне удивляясь, как можно получать настоящее удовольствие, до детского визга, от самого, казалось бы, элементарного.
Как только начало смеркаться, друг Володя заторопился домой, уже восемь часов, а завтра на работу.
 – Ты, кстати, после всего пережитого, надеюсь, вернёшься в музей?
 – Посмотрим, - гордо заявил в ответ Александр Иванович, пошатываясь от алкоголя и благостного состояния.
А Милка осталась! Она много раз бывала в гостях у Александра Ивановича раньше, но чтобы  даже просто прилечь до утра, одной и в другой комнате, такого вопроса даже не возникало, когда-то лишь однажды он ей предложил, вызвав тем резкое отторжение, и с тех пор тема было закрыта печатью высокой пробы, а тут вдруг Людмила сама начала раздеваться, попросив его лечь вторым, за ней следом. Александр Иванович вышел в большую комнату чуть ли не в истерике. Неужели ему предначертывалось откуда-то сверху пройти чуть ли не через всю Сибирь, чтобы получить такой объём счастья? От подобного действительно офонареть можно. Может быть, поэтому и фамилия у него такая?
Но когда он её обнял, ставшую вдруг такой родной, ощутил тепло, мягкость, нежность и поцелуи, отчего улетел в тридевятое царство, то    где-то там, в млечном пути услады, его настигла мысль, что физически-то он ничего не сможет. Вернувшись в реальность, но не желая выбираться из нирваны женской заколдованности, он чмокнул ещё раз мокрую щёку и шёпотом признался, в каком смысле на самом деле офонарел.
 – Да мне этого и не надо, глупый, - чмокнула она его в ответ. – Мне лишь бы ты живой был. Ты же такой добрый. Я теперь всегда с тобой буду.
 – Что, и замуж за меня пойдёшь? – вскинулся Александр Иванович.
 – Вот уж не-е-нет! – пропела красавица в темноте, после чего захохотала, и не издевательски над ним, а скорее над самою собой, от счастья. – Да какай замуж в нашем-то возрасте? Нет, ты действительно где-то за порогом. Какой смысл? Зачем? Тебе это очень нужно?  Не волнуйся, я теперь всегда буду рядом. Никуда тебя не отпущу. Без всякого замужа. Замуж, это значит жить вместе? Да ты же меня выгонишь через пару недель. У меня же характер ого-го, ты же знаешь, Саня. Нет уж, давай, чтобы надёжно. Я лучше навещать тебя буду почаще. Ночевать буду, готовить, убирать, и сама возьмусь за это дело. А то раньше ты ни разу   по-человечески не предложил. Всё намёками, да намёками. А намёки эти так неприятны. Нет, теперь всё, теперь мы будем вместе. Внуки хорошо, конечно, но мне этого мало. Мне хочется за тобой ухаживать, как за единственным мужчиной. Согласен?
 – Тебе  разве откажешь, - прошептал Александр Иванович, зарываясь носом в тепло между грудью и подмышкой.
Словно по наитию отыскивая то райское пространство, где наслаждение и вечность совместимы.







58

Друг Володя начал доставать насчёт возвращения на работу буквально на следующий день. В музее действительно грядёт повышение зарплаты на тридцать процентов с переходом с тарифной сетки начисления на какую-то другую форму обмана, про которую доходчивее всего тебе разъяснят в бухгалтерии, для них это родная стихия, а ты всё равно ничего не поймёшь. Кстати, делегация из музея выглядела в Торонто не лучшим образом, о чём тебе подробнее расскажет Берёзкин, он был в группе представителей академии наук, и хихикал над ними со стороны. Поэтому дирекция и научный совет вспоминают о тебе с сожалением, надо было тебя зарубеж посылать, и будут рады твоему возвращению.
 – Да я, - не удержался Александр Иванович, - благодаря тому, что не поехал в Канаду, открыл такое!.. Так что плевал я на всякие сборища науковедов, лучше хоть капельку да что-то по-настоящему разгадать.         В Торонто я хотел поехать, конечно, не буду скрывать, но теперь ни сколечки не сожалею об этом.
 – А чего ты там такое открыл? – тут же спросил Володя, обладающий звериным научным нюхом. – Ты не говорил вчера.
 – Короче, - не хотел отвечать на его вопрос Александр Иванович, - я, скорее всего, конечно, в музей вернусь. Но мне нужно подумать.
 – И долго ты собираешься думать? Чего тут думать, собственно? Учти, я с первого августа ухожу в отпуск.
 – Недельку мне дай.
За эту неделю Александр Иванович намеревался во что бы то ни стало исполнить обещанное, о чём полковник даже не напомнил перед отлётом. Забыл, наверное. Он, правда, выдал в аэропорту более важное Александру Ивановичу. Бумажку, заверенную круглой и треугольной печатями, с надписью «Сертификат». С дорогостоящей бумажкой нужно было прийти только в банк с определённым названием. Адрес и телефон его Милка нашла на работе в сборнике «Жёлтые страницы». Александр Иванович явился в офис с плотными жалюзями на окнах и гудящим кондиционером. Его вежливо усадили за один из трёх столов и долго проверяли не столько документ, удостоверяющий личность, сколько эту самую хитрую бумажку, даже звонили куда-то и перешёптывались между собой. Затем Александра Ивановича пригласили за стенку без двери к окошку, через которое выдали тридцать тысяч рублей. Александра Ивановича больше всего заинтересовала сама кассир. Вот сидит такая, благоухающая косметикой женщина, на непыльном рабочем месте положенные часы и обслуживает за день всего лишь несколько свалившихся откуда-то клиентов, подобных Александру Ивановичу. Ох,      и скучно ей, наверное! Но сидит и сидеть будет, и громче других орать станет о несправедливости, если вдруг начнётся сокращение.
С полученными деньжищами Александр Иванович бросился на поиски обещанного. Самый крутой блошиный рынок, сказали ему, находится в Удельной, куда лучше выходит в субботу. Ранним солнечным утром Александр Иванович вышел из метро и тут же попал в ряды торгующих всякой всячиной. Он даже чуть не купил парочку старинных вещей, отдающих далёким недоразвитым социализмом, но всякий раз одёргивал себя заниматься всё же тем, ради чего приехал. Считая теперь себя неплохим физиономистом он определял тех, к кому следует обратиться с интересующим  вопросом, поскольку нужного товара на развале, понятное дело, не найдёшь. Но дважды ошибся. Третий мужик с напрочь пропитым лицом сказал, что лучше обращаться к молодым и посоветовал к кому именно, хотя этого человека пришлось ждать. Худой, издёрганный юноша, которому хотелось дать в морду, а не задавать вопросов, позвонил куда-то по мобильному телефону, после чего написал на клочке бумаги длинный ряд цифр, начинающийся с восьмёрки и подписал их двумя именами абонента «Гена, Ганс». Александр Иванович отошёл к платформе электричек и там позвонил. Бодрый голос ответил, что у него имеется интересующий товар, но желательно, чтобы покупатель сам добрался до места его обитания, так как у него хозяйство, и лишний раз мотаться в город ему не с руки. Конечно, конечно, заверил его Александр Иванович, куда скажете. Давайте так, предложил воодушевившийся голос, вы доедите до Разметелево, нет, лучше до Мяглово, а там я вас встречу на машине и поедем ко мне, а живу я в Павлово-на Неве, а как добираться наземным транспортом не знаю, потому как лет двадцать им не пользовался. Но лучше завтра с утра, на сегодня у меня уже день расписан.
 – Конечно-конечно, - согласился радостно Александр Иванович. – До завтра я разузнаю, как лучше добраться до места встречи.
Ганс держался претенциозно, старался выглядеть и одеждой и повадками опытным служакой с нордическими корнями. Хотя рожа вызрела явно на славянских дрожжах и не в военной семье. Машина у него была старая, несколько раз крашенная, но иномарка немецкого производства. По дороге он хвастливо рассказывал о достоинствах жизни за городом, а не в атмосфере выхлопных газов среди многоэтажек. Александру Ивановичу надоел скучный рассказчик настолько, что он спросил.
 – А зачем мы едем к вам домой? Вы могли бы привезти товар туда, где встречались, мы бы там рассчитались, и всё на этом.
 – Ну, я же не знаю, какую вам надо, - ответил ничего не понявший Гена-Ганс. – У меня их несколько. Есть ржавые, есть крашеные ярко, для украшения, есть крашеные под натурель. Есть пустые, а есть, в которых гнил черепок. Какую вам надо?
Участок и старый бревенчатый дом были закрыты высоким забором с облупившейся тёмно-зелёной краской. На ухоженном участке педантично разбитыми дорожками отделялись друг от дружки грядки с разными культурами, тепличка и парник, крытая сетчатая загородка с курами, симпатичные домики с кроликами.
 – Цветами хозяйка занимается? – спросил Александр Иванович, указывая на шикарную куртину.
 – Да нет, ну что вы, - ответил весело хозяин. – Я живу один. На кой мне баба? Тёлок, когда надо, поехал, снял, и  ноль проблем. Мне тут никого не надо.
А за домом на длинном узком столе разложился приготовленный товар. Немецкие каски второй мировой войны. Действительно несколько. Александр Иванович сразу выбрал самую ржавую.
Продающий заломил цену, и Александр Иванович покорно выложил запрошенную сумму, не стал торговаться. Дискутировать с таким не имело смысла, на его стороне был главный аргумент, физическая сила. Зато он сам предложил довести Александра Ивановича не на место встречи, не до ближайшей платформы даже, а в город до метро.
Вечером он хвастал перед Милкой приобретением, и отмахивался от вопроса, сколько же пришлось заплатить. Теперь оставалось сколотить ящик и можно высылать посылку. Сняв размеры, он заказал необходимое у музейного начальника хозяйственной частью. Сразу же на второй день, как оформился на прежнее место работы. Завхоз сказал, что ящик будет готов, как только столяр выйдет из отпуска. Вот только адрес он никак не мог найти,  хотя твёрдо помнил, что где-то записывал. Ничего, всплывёт откуда-нибудь, успокаивал себя довольный Александр Иванович. Даже если не отыщется, вышлю просто по адресу селения в такой-то области, такому-то такому-то. Вряд ли там есть ещё кто-нибудь со сходной фамилией.


59

А в начале августа произошли события, говорящие, что людишки с их банальными заботами ничего не стоят в этом мире, заправляют в глобальном сообществе личности, хоть и устроены точно так же физически, но считающие себя великими, для которых пузатая мелочь интересна лишь как средство для получения экономических доходов, или для помощи в  завоевании политических выгод, не более. В день открытия грандиозных международных игр в Пекине на Кавказе произошла военная провокация, разросшаяся в шестидневную войну. Дальнейшее прохождение состязаний было омрачено неспортивными картинками в блоках новостей,                а побеждающие атлеты из Соединённых Штатов вызывали у большинства телезрителей в мире неприязнь.
А где-то через недельку после окончания боевых действий в Южной Осетии у Александра Ивановича вечером залился протяжными звонками телефон. Милка, на счастье, в этот вечер приехать не имела возможности,  а сам Александр Иванович наслаждался за любимым длинным столом, отключив надоевший телевизор, изучением карты Западной Сибири в том самом драгоценном атласе на страницах пятьдесят четвёртой и пятьдесят пятой. Когда зазвонил телефон, его будто кольнуло, что это напоминание оттуда, из легендарного похода. И он не сразу взял трубку, а с удивлением глядел на аппарат, давно не оживавший подобным образом.
 – Алло, это профессор? – прокричал в ухо знакомый голос.
Александр Иванович на смог тут же вспомнить обладателя уникальным звучанием голосовых связок, поэтому, будто поперхнувшись, кашлянул и спросил.
 – А кто это? Кому вы звоните?
 – Тю-у, профессор, та ты шо? Я же слышу, шо это ты!
Это был Гриша Фрейдин! Александр Иванович ярко вспомнил заместителя командира батальона по хозяйственной части. Его голос не походил ни на какой другой.
 – Да, это я, я! – воскликнул радостно Александр Иванович. – Это вы, товарищ подполковник?
 – Та какай же я тебе подполковник? – возмутился голос Фрейдина. – Ты ж гражданский. Я забыл, как тебя по имени-отчеству, но ты зови меня просто Гриша. Ты ж меня старше, поэтому. Договорились?
 – Договорились!.. Хорошо, товарищ подполковник!.. Я так рад вас слышать!..
 – Я тебя тоже, - ответил знакомейший голос, но как-то мрачно. – Ты извини, но я сейчас немного знищу твою радость. Я звоню сообщить, что нашего полковника больше нет. Погиб Егорыч на этот долбанном Кавказе, на хер он нам нужный.
 – Как погиб? – непроизвольно вырвалось у Александра Ивановича,   и он начал медленно деревенеть, не желая верить слышимому.
 – Короче, я тебе по порядку. К нам в часть пришла разнарядка ещё дней за десять  где-то до этого самого Цхинвала. Шо желающих просим принять участие. И он первым вызвался. Его ж понизили до заместителя,   и он места себе не находил. Ну, а танкисты там нужны, тем более с таким опытом. Его без разговоров определили, выписали документы, давай, шуруй. Я на него накинулся, шо ты делаешь, Галактика? А он только ходит и напевает. Я был за Россию автоответчик. Шо это за песня такая дурная, не знаешь?
 – Нет, не знаю, - ответил Александр Иванович, поражаясь новому открытию. Так вот как звали полковника между собой офицеры. Галактика! Какое точное определение.
 – Ну и вот, - продолжал Фрейдин со злостью в голосе. – Отправили этих ненормальных. Человек пять. Он, ещё два офицера и три контрактника. А когда всё закончилось, оттуда стали поступать нехорошие слухи. Ну, верим, не верим, ждём, когда вернуться и всё расскажут.          И вчера возвращаются. Трое. И привозят два гроба. Офицера и контрактника.    А полковника нету. Я к ним и давай прямо за душу трясти. Где Спакуха, куда Егорыча задевали? Ну и рассказывают они такое. Короче, поставили его командовать танковой ротой. Ни хера себе, полковника командовать ротой, представляешь? Но он там скрывал, шо полковник, выдавал себя за кого-то другого. Так, наверное, надо было, по этой долбанной секретности. Короче, вступили они в бой на третий день, пошли где-то там на краю города, они мне показывали на карте, но шо я тебе буду? Ты ж всё одно не поймёшь, да оно тебе и не надо. Так шо слушай. Короче, пошли и упёрлись. Упёрлись в какую-то преграду. Дом стоит, в нём засели, стреляют эти засранцы, и не дают пройти, а им надо выйти на позицию к такому-то времени. Ну и тут полковник наш даёт команду, пехоту ждать не будем, сами выбьем, сначала из орудий, а потом в атаку, чтобы вычистить дом, чтоб там ни одной заразы. И сам полез, сам возглавил, сам побежал, такой был человек, ну ты знаешь. Только, говорят, они туда забежали, как взрыв, и стены рушатся. Остальные сразу же туда, спасать своих, уже не до позиции, хрен с ней, пять машин отправили, потому что там поддержку ждали, а остальные давай раскапывать. Короче, нашли несколько убитых. Несколько тел нашли, среди них двое наших, этот вот офицер и контрактник. А полковника нету! Всё, говорят, расчистили, до вечера ковырялись, трупы давно убрали, а Егорыч пропал. До утра ещё прождали на том месте, вернулись уже те, что в атаке участвовали, они там где-то дали жару эти скотам, а полковника так и нет. Ходили, спрашивали, искали. Нету, пропал. Ещё три дня ждали. Ещё раз полностью изучили тот дом, от которого ни хера не осталось. И нашли куски его одежды. И написали рапорт, что его разнесло взрывом. Медик там     какой-то написал. Вот такие дела. Надеялись очень, шо объявится,           ну всякое бывает, а потом решили, шо надежда пусть остаётся, но факт есть факт. Нет больше нашего Галактики. Так шо тут у нас траур, завтра дочка его должна приехать, готовят  шо-то, шоб его имя увековечить, ну а нам-то шо с того, раз нету дорогого человека, правильно? Ну, пусть увековечивают. Посылать не надо было. Хотя он сам рвался. Довели человека. Так вот, а он будто чувствовал, что ли, не буду забивать тебе голову, но я так разумею, шо он будто чувствовал, понимаешь? Потому что дал мне перед отправлением, когда прощались, твой номер телефона.        Я не понял, охренел. Зачем, говорю. А он говорит, если со мной что-то случиться, то передай профессору большой привет. Понимаешь?                Я допытывался, зачем, почему, а он только улыбается и эту песню дурацкую поёт. Я так думал, шо ты знаешь, шо за песня. Короче, отговаривал я его, отговаривал, но он всё одно поехал, и вот на тебе. Так шо вот. Так шо привет я тебе передал, ты теперь всё знаешь, не поминай лихом. Если захочешь приехать на торжественные мероприятия, то не успеешь, потому что у нас уже завтра. Ну, и всё, бывай, а то время капает. Будь здоров, короче.
И понеслись короткие гудки. Зудящие, что связь прервалась. Телефонная связь с разговаривающим. А связь с прошедшим, осмысленным, не понятым, ощущаемым, предполагаемым, но не осознанным до мельчайший чувствований, начала разрастаться до хруста в ушах.


60

Пульсирующий резкий звук накатил от слуха в сердце.
В груди застучало в том же ритме, лицу стало жарко, руки затряслись. И он, борясь с нахлынувшим, начал бить телефонной  трубкой, чтобы вышибить из неё проклятые гудки.
 – Нет, нет, нет! – кричал в ярости Александр Иванович. – Такой!.. Погибнуть!.. Не должен!..
Как вдруг в ладони кольнуло, и он увидел, что пластик трубки снизу треснул и кусочек его выпал, образовав чёрную дыру с острыми углами,     а пружинистый шнур отпрыгнул и безжизненно повис. Александр Иванович смотрел, ничего не понимая. Он, спокойный музейный работник, колотил, оказывается, по лежащему на столе ржавому металлическому экспонату, свидетелю войны.
Трубка от ударов раскололась, а каске хоть бы что.



март 2008 – март 2009,
Санкт-Петербург.