Красно-желтый с длинными синими перьями попугай ара шумно перелетел с качающейся верхушки одного высокого дерева на верхушку другого дерева. Он крепко вцепился в корявую ветку и закивал большой цветной головой. Затем, оглянувшись вокруг и не видя никакой опасности, поднял крыло и защелкал крепким черным клювом под ним. Сухой звук эхом побежал по верхушкам деревьев мрачного тропического леса, опустился вниз, застрял, а затем и растворился где-то в тенистой глубине.
Что там делается внизу? Ара посмотрел черными блестящими глазами на землю, но ничего, кроме смутной темноты, не увидел. Он уже даже поднял темно-синие крылья, чтобы опуститься ниже, суетливо замахал ими, но ни на каплю не сдвинулся с места, а даже еще сильнее вцепился в качающуюся ветку. Кто знает, что там внизу. Лучше уж здесь, наверху, сидеть. Он успокоился и вновь посмотрел вниз, закачав головой.
А внизу, большие темно-зеленые с толстыми прожилками листья отбрасывали прохладную тень на влажную поверхность земли. В тени, почти сливаясь с окружающей растительностью, слегка блестели и были неподвижны желто-оливковые кубики узора кожи анаконды. Казалось, что змея безвольная и неживая – и глаза, и рот у нее были закрыты. И только слабое, едва заметное, дуновение воздуха из ноздрей говорило о том, что она глубоко спит. Или делает вид, что спит.
Ах, как скучно! - Она лениво зевнула, широко открыла рот, и раздвоенный язык высунулся наружу. И тотчас же какая-то глупая зеленая лягушка уже оказалась во рту.
Змея уже даже хотела ее выплюнуть, но передумала и проглотила. Надоели эти мелкие глупые лягушки. Везде они громко квакают и скачут везде, потому-то их и съедают быстро. Надо бы поймать что-нибудь покрупнее. По всему ее телу, от головы до самого кончика хвоста, пробежала судорога. Анаконда знала, что не создана гнаться за добычей, поэтому-то ей сейчас надо затаиться и ждать. Настоящий охотник всегда выжидает и всегда выигрывает.
Она опять закрыла глаза, чуть расправила узорчатое тело, и, кажется, заснула. Прошло немного времени, тень от больших зеленых листьев чуть сдвинулась в сторону, и жаркое желтое солнце стало высушивать кожу. Анаконда проснулась и волнообразными движениями переползла в прохладную тень, успокоившись и ожидая.
Всем телом она вдруг ощутила приближение добычи: глаза еще не видели, но ноздри уже уловили запах, кожа почувствовала слабое, едва заметное, колебание влажной земли и тропического воздуха. Смертельные мышцы под цветным рисунком кожи напряглись - сейчас наступит тот момент, когда все будет зависть только от нее: от ее жизненного опыта, ее смертоносного тела, ее безжалостной воли.
Змея медленно и высоко подняла голову, всматриваясь своими изумрудными холодными глазами в темноту зеленого леса.
Неожиданно, оказавшиеся совсем близко, большие и красивые глаза жертвы смотрели на нее. В них было только удивление и любопытство. Кто же живой знает, что такое смерть?
«Ах! Как мне жалко этих прекрасных глаз!» - подумала анаконды, у нее сжалось сердце, и глаза покрылись влагой.
«Но как мне хочется кушать!» - вновь подумала она. И ее гипнотический, немигающий взгляд невидимой электрической молнией через прекрасные глаза жертвы проник в глубину тела.
Теперь, в глазах, смотревших на анаконду, уже были ужас и черная паника, а страх сковал тело.
Жертва замерла и даже, казалось, перестала дышать. Ее ноздри вдруг почувствовали зловонный ядовитый запах, исходящий от большой змеи. Но запах не вывел из оцепенения и не заставил очнуться, а, наоборот, еще сильнее обволок дурманом.
«Беги – беги!» - где-то в далеких мозговых уголках панически забилась струйка крови.
«Не двигайся!» - говорило затуманенное сознание. – «Может быть, все пройдет…» - широко раскрытые прекрасные глаза жертвы были неподвижны и испуганы.
Когда появляется страх – появляется проигрыш. Анаконда хорошо это знала.
Молниеносным броском ее большое тяжелое тело отпружинило от земли, и крепкие острые зубы вонзились в добычу. Толстые кольца тела моментально закрутили жертву и с огромной силой сжали.
- Ах! - ужаснулся и испуганно замер тропический лес, и даже звонкоголосые разноцветные птицы умолкли.
Жертва еще пыталась дергаться внутри живой спирали, но сжатие было крепким и тяжелым. Сейчас анаконда уже не упустит жертву; раньше, когда была моложе и неопытнее, добыча могла и вырваться.
Ну почему они все такие податливые? За свою жизнь, возможно, жалкую и бессмысленную, всегда надо бороться, даже если умираешь. Особенно, если умираешь.
Жертва не могла уже дышать: мощными сжатиями анаконда забрала у нее последний воздух. Тело жертвы безвольно повисло. Спустя несколько мгновений, сильно сжимающие кольца ослабевают, и мертвое тело с широко открытым ртом и выпученными, становящимися стеклянными глазами, в которых уже затухает испуг, оказывается в пасти змеи.
Прошло всего лишь несколько мгновений от живой жизни до забвеной смерти. Жизнь ненадежна. Раз – и нет ее. Смерть везде, она необратимая часть жизни, ее завершение. И жизнь, и смерть – части мира, части вечного тропического леса.
А тропический солнечный лес успокоился и уже равнодушно наблюдал за происходящим. Вновь стал слышен звонкий и разнообразный свист цветных птиц. Это было не первое и не последнее убийство, и жертва была не единственной, мгновенно ушедшей из жизни.
Здесь, в вечном лесу, побеждает сильнейший. Как и в жизни. И у анаконды есть только единственный способ выжить – убивать. Если не она, так другой – никто не доживает до старости.
Анаконда медленно и целиком заглатывала добычу, ее розовая пасть с крепкими белыми зубами сильно растягивается и плотно натягивается навсегда на мертвое безвольное тело.
«Какие были красивые глаза», - вдруг подумала змея и удовлетворенно зевнула. Зевнула так, чтобы никакая глупая лягушка не смогла заскочить в пасть – кушать не хотелось. Зачем мелкая добыча, когда есть большая жертва?
Темно-зеленые неподвижные тропические листья закрывали от жаркого солнца влажную землю, на которой желто-оливковые кубики кожи анаконды слегка блестела и шевелилась по мере продвижения в длинном теле змеи большого бугра, который становился все меньше и меньше. Змея спала, и ей что-то снилось. Глаза и рот у нее были закрыты, а легкое дуновение воздуха из ноздрей было равномерно и медленно.
Сидевший на вершине высокого дерева красно-желтый попугай слышал, как что-то шевелилось внизу, а затем был чей-то ужасный смертный выдох. И когда тропический лес замер в ужасе, то холодок страха прошелся и по цветным крыльям попугая. Затем наступила тишина, и все забылось.
«Хорошо, что не опустился вниз», - подумал он. Сверху все видится совсем по-другому, чем внизу.
И вдруг неожиданно даже для самого себя, он взмахнул синими длинными крыльями, выпустил ветку из когтистых лап и полетел куда-то подальше от этого беспокойного места.